Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эестетические предпосылки рецепции советской литературы

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ПЯТАЯ
ВЛАСТЬ И БЕЗВЛАСТИЕ КНИГИ
(ОТ “КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ” К “КУЛЬТУРНОМУ СТРОИТЕЛЬСТВУ”)

Для нас достаточно теперь... культурной революции, чтобы оказаться вполне социалистической страной.
Владимир Ленин

1

Весь процесс создания, издания, производства, распространения и потребления книги к середине 1930-х годов оказывается под контролем государства. Целая серия директив и постановлений, начиная с 1918 года закрепляет новый социальный статус книги: “Книга должна явиться могущественнейшим средством воспитания, мобилизации и организации масс вокруг задач хозяйственного и культурного строительства”,
— гласило постановление ЦК ВКП(б) от 15 августа 1931 года “Об издательской работе”1. Разумеется, подобная “забота о книге” поддерживалась и ангажированными литературными кругами: “Планируя все наше хозяйство, направляя всю культурную жизнь нашей страны, мы не должны забывать и о литературе, осуществить рабочий контроль над книгой”, — требовал широкий литературный фронт — от Пролеткульта до РАППа 2.
Осуществление “контроля над книгой” приобретает отчетливые черты только к концу первого пореволюционного десятилетия как процесс тотального контроля над книжным рынком. Создание ОГИЗа (Объединения Государственных Издательств) было лишь первым шагом на этом пути. Основные издательские мощности, оказавшиеся в руках государства, позволили занять доминирующее положение на книжном рынке Госиздату (1919-1930), сменившему образованный сразу после прихода к власти большевиков, в ноябре 1917 года Литературно-издательский Отдел Наркомпроса (1917-1919).
Как известно, одним из первых шагов в этом направлении был принятый еше в начале 1918 года декрет ЦИК, которым национализировалось Контрагенство А.С.Суворина, а также большая сеть принадлежащих ему по всей России книжных магазинов, железнодорожных газетно-журнальных киосков, типографий, книжных складов и т.д. Все последую-
152

шие шаги новой власти были направлены на огосударствление книжных фондов, принадлежавших частным книгоиздательским и книготоргующим организациям, что и завершилось созданием единого Государственного издательства — уникального в мировой истории предприятия. Это не был единовременный акт — на пути к этой цели была предпринята новой властью целая серия шагов.
Уже 29 декабря 1917 г. ЦИК издает постановление об организации государственного издательства для монопольного выпуска произведений русских классиков. Декрет был опубликован 4 января 1918 г., а всего через месяц, 19 февраля — составленный Наркомпросом список монополизированных авторов, состоящий из 51 имени3. ЛИТО (Литературно-издательский отдел ) Наркомпроса и был создан для “энергичного осуществления этого решения”. За год — с мая 1918 по май 1919 г. — только Петербургским отделением ЛИТО было издано (а точнее, переиздано стереотипным способом по сохранившимся в частных издательствах матрицам) весьма значительное число книг. В «Каталоге», который может рассматриваться и как отчет о деятельности Петербургского отделения ЛИТО, сообщаются , в частности, такие цифровые данные: “Всего выпущено в свет 5 941 ООО томов, 115 разных названий... Кроме того, выпушено 27 названий «Народной библиотеки» в количестве 2 400 ООО экземпляров... Общее количество отпечатанных листов равняется 182 886 687 печати, листов”4. За этими цифрами, конечно, соответствующая государственная издательская политика. Так, собрания сочинений удостоились Белинский, Гоголь, Гончаров (исключая «Обломова» и «Фрегат Паллада»), Жуковский, Кольцов, Никитин, Помяловский, Салтыков, Успенский, Чехов, Чернышевский; из Достоевского были изданы только «Братья Карамазовы».
В ЛИТО Наркомпроса были апробированы стратегия и методика государственного книгоиздания, после чего 21 мая 1919 года СНК издает декрет об организации Государственного книжного издательства, куда вошел и ЛИТО Наркомпроса. Госиздат на протяжении всех 20-х годов не был монополистом на книжном рынке. Наиболее крупное негосударственное издательство «Земля и фабрика», основанное по инициативе профсоюза печатников, просуществовало с 1922 по 1930 год; открывшееся в 1922 году частное издательство «Academia» национализируется в 1924 году и просуществует уже в качестве государственного до 1938 года. Частные издательства «Время» З.И.Гржебина (1919-23), «Пучина» (192429), «Современные проблемы» бр. М.В. и С.В. Сабашниковых (191230) были значительно менее мощными, чем государственные, и на книжном рынке не могли составить им серьезной конкуренции. Зато в годы НЭПа значительно выросла книжная продукция кооперативных издательств — Книгоиздательства писателей в Москве (1912-19), «Московского товарищества писателей» (1925-34), Издательства писателей в Ленинграде «Круг» (1922-29), «Советская литература», «Недра» (1924-32), «Никитинские субботники» (1922-31), «Федерация» (1926-32).
153

К началу первой пятилетки частные издательства были ликвидированы. Начинается создание централизованной сети книжных издательств, завершившееся созданием “стройной системы” специализированных, типизированных и универсальных издательств как на общесоюзном, так и на республиканском уровнях. Все, что связано с изданием художественной литературы и литературной критики, оказалось сконцентрированным теперь в нескольких государственных издательствах — «Художественная литература» (до 1963 г. — Гослитиздат), «Советский писатель» (осн. в 1938 г.), академическая «Наука» (до 1963 г. — Изд-во АН СССР), подчиненная ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» (осн. в 1922 г.), партийное издательство «Правда» (осн. в 1912 г.) и советское издательство «Известия» (осн. в 1918 г.) не только издают художественную литературу, но собрали “под своей крышей” практически все центральные литературно-художественные журналы. Сюда следует добавить издательства «Искусство» (осн. в 1938 г.) и «Детская литература» (до 1963 г. — Дет- гиз), а также экспортно-импортные издательства «Прогресс» и «Мир», а позже «Радуга» (до 1963 г. вместо них были издательства «Иностранная литература» и «Издательство литературы на иностранных языках»).
Специализированные издательства художественной литературы создаются в республиках — «Советская Россия» (почти половина изданий которого — литература российских автономий); «Дншро» (ранее Держлггвидав УРСР), «Радянський письменник», «Молодь», «Веселка» на Украине; Детюниздат Азербайджанской ССР, Гослитиздат Узбекской ССР, Казгослитиздат, «Вага» в Литве, «Эсти раамат» в Эстонии, «Ир- фон» в Таджикистане, «Литература да хеловнеба» и «Накадули» в Грузии. Сюда следует добавить местные (областные) издательства, крупнейшими из которых являлись «Московский рабочий» (осн. в 1922 г.) и «Лениздат» (осн. в 1918 г.).
Рост числа новых государственных издательств был задан еще в 1931 году постановлением ЦК «Об издательской работе», которым ОГИЗ был “распачкован” на множество государственных издательств. В этом постановлении художественной литературе была отведена специальная часть, где говорилось о ее “громадной воспитательной роли” и о том, что она должна “гораздо более глубоко и полно отобразить героизм социалистической стройки и классовой борьбы, переделку общественных отношений и рост новых людей — героев социалистической стройки”. Все это подкреплялось и организационно-издательскими мероприятиями — вплоть до того, что ГИХЛу предлагалось издавать художественную литературу по секторам: синтетические художественные произведения, художественно-историческая литература, художественная с.-х. литература, художественно-индустриальная, классическая литература — русская и переводная5. Таким образом, в 1930-е годы под контролем государства оказался весь издательский механизм. Первостепенный интерес представляет однако государственная издательская политика, оказывавшая, в силу своей тотальности, определяющее влияние на формирование “круга чтения” и
154

через него — непосредственно на “читательские массы”6.
В 20-е годы проблема книжного рынка обсуждалась в литературных кругах весьма активно. Несомненно, ближе всего к пониманию книжного рынка как литературной проблемы подошли деятели ОПОЯЗа. Принципиальное значение в этом смысле имеют книги В.Шкловского «Третья фабрика» (М. 1926) и Т.Гриц, В.Тренина, М.Никитина «Словесность и коммерция» (М. 1929), статьи Б.Эйхенбаума «Литература и литературный быт» (На литературном посту. 1927. N 9) и «Литература и писатель» (Звезда. 1927. N 9), Ю.Тынянова «Вопросы литературной эволюции» (На литературном посту. 1927. N 10).
“Построение замкнутого литературного ряда и рассмотрение эволюции внутри его, — писал Тынянов, — наталкивается то и дело на соседние культурные, бытовые в широком смысле, социальные ряды и, стало быть, обречено на неполноту... Слепой отпор ‘истории генералов’ вызвал в свою очередь интерес к изучению массовой литературы, но без ясного теоретического осознания методов ее изучения и характера ее значения”7. Поставив в центр “теоретическое осознание методов” изучения массовой литературы, опоязовцы, между тем, не успели создать собственной социологии литературы, обращенной к современности. Наиболее полной реализацией идей формальной школы в области “бытования литературы” может быть признана книга Т.Гриц, В.Тренина и М.Никитина «Словесность и коммерция», построенная на материале истории книжной лавки А.Ф.Смирдина. Авторы писали о том, что в 30-е годы XIX века начался процесс относительной (в сравнении с Западной Европой) секуляризации русской литературы и, соответственно, ее коммерциализации. Эта ситуация без труда проецируется и на пореволюционную эпоху. Но уже к концу 1920-х годов начинается процесс, который можно определить как ресекуляризация литературы для новой идеологии. Литературный быт, издатель, писатель, читатель радикально меняются. Авторы интересовались прежде всего “бытованием литературы”. Центральными персонажами при таком подходе являются не только писатель и читатель, но издатель и книготорговец, а полем их взаимодействия — рынок и коммерция. Эпоху 30-х годов XIX века авторы определяли в марксистских политэкономических категориях как “эпоху общей профессионализации писательского труда, эпоху, начинающую собой период, который можно условно назвать ‘товарным’ периодом русской литературы... Под товарным периодом русской литературы мы условно понимаем тот период, когда меценатство и литературный дилетантизм писателя-дворянина, для которого литература является побочным занятием, сменяется появлением писателя-профессионала, образующего особое сословие, которое живет продажей своего литературного труда издателю”8. Куда более радикален был В.Шкловский, рассуждая о фатальной “несвободе искусства”, утверждая, что всегда “рынок давал писателю голос”9.
Еще в 20-е годы утверждалось: “Расходимость книги — это единствен
155

ный ‘безмолвный’ свидетель интереса читателя к книге; этим читатель сигнализирует свое отношение к данному кругу понятий и представлений, к определенной теме, ее идеологической ценности и правильности ее формулировок”. Но если попытаться ответить на вопросы, сформулированные в той же налитпостовской статье — “какими каналами она идет к читателю, кто заинтересован в ее скорейшем продвижении, и, наконец, какой эффект получается от ее чтения у соответствующего типа читателя”10 — нам придется взглянуть на ситуацию шире.
Советская модель книжного рынка с самого начала была задумана как госмонополистическая. Это прежде всего означает резкое преобладание госпредложения над спросом. Описывая соответствующую модель в советском кино, М.Туровская замечает: “В идеале предполагается, что личный, или, точнее, ‘приватный’ спрос до конца совместится с госпредложением. На самом деле этого никогда не происходит”11. Подобно соответствующему процессу в кино, монополизация литературы заняла приблизительно полтора десятилетия. И здесь в начале 1930-х годов происходит “не только смена парадигмы, но и резкий перелом в структуре”. Вот как описывает этот процесс исследователь советского кино: количество названий в прокате заменяется количеством копий на название, число кинотеатров при этом растет, а частота смены репертуара падает, “точечный процесс” заменяется “линейным” — каждое название распространяется по всем кинотеатрам (их число резко возрастает) и держится долго, т.о. зрителю почти не предоставляется выбора, все смотрят все12.
Вернемся теперь к книжному рынку.Здесь наблюдается сходный процесс: непропорциональный рост тиража к количеству выпускаемых книг
— число книг растет с 3,5 тыс. печ. единиц в 1934 г. до 4,7 тыс. в 1953 г., т.е. в 1,5 раза; средний же тираж с 12,9 тыс. экземпляров в 1934 г. до 44,6 тыс. в 1953 г., т.е почти в 3 раза13. Общий тираж корректирует эту ситуацию в сторону увеличения с 45 млн. экземпляров до 222,8 млн., т.е. в 5 раз. Развернутые данные по РСФСР дают картину еще более выразительную: при росте числа книг с 19,3 тыс. печ. единиц до 39,5 тыс. к 1956 году, т.е. в 2 раза, общий тираж растет с 74,8 млн. до 889,7 млн. экземпляров к тому же времени, т. е. приблизительно в 12 раз, а средний тираж одной книги в 5,7 раза — с 3,9 до 22,5 тыс. экземпляров к концу послевоенного десятилетия14.
Что же касается издания непосредственно художественной литературы, то даже советская статистика “постоттепельнного” периода вынуждена была признавать, что “широкий размах послевоенного книгоиздания имел свои... минусы. Увлечение выпуском многотомных и многотиражных изданий, бесчисленные переиздания некоторых не заслуживающих того произведений неизбежно вели к затовариванию книжного рынка, хотя спрос на многие ценные произведения все еще не был удовлетворен... В период с 1948 по 1955 год выходило не более 5 тыс. изданий художественной литературы в год”15. Постепенное расширение ас
156

сортимента начинается уже в постсталинскую эпоху с возвращением в литературу некоторых писательских имен и относительным расширением возможностей. Та же ситуация и с литературно-художественными журналами, традиционно игравшими ключевую роль в структуре досоветского и советского литературного процесса: их число на протяжении всех 30-х годов катастрофически падает (в особенности в период организации Союза советских писателей и во время войны), пока не достигает минимальной отметки — 4 общесоюзных “толстых” литературных журнала в послевоенные годы.
Это процесс, изоморфный ситуации, сложившейся в советском кино: “количество названий в прокате заменяется количеством копий на название... число кинотеатров при этом растет, а частота смены репертуара резко падает”,б.
Здесь, впрочем, следует отметить любопытный параллельный процесс: увеличение объема книги: средний листаж одной книги вырастает за период с 1928 по 1955 год почти вдвое, причем скачок приходится на послевоенное десятилетие (с 4 печ. л. в 1945 г. до 10 печ. л. в 1955 г.)17. В этом был не только ответ на массовый спрос на “толстую книгу” (огромные эпопеи, своеобразные “романы-чулки”, по образному определению Ю.Трифонова). За этим процессом — тот же результат: резкое снижение ассортимента изданий. “Официальная антология” (Р.Эскар- пи) сужается, подобно шагреневой коже, пока читатель (как, впрочем, и кинозритель) не оказывается буквально на пятачке.
Отмеченная замена точечного процесса линейным характерна не только для кино, но и для книжного рынка. Разумеется, контроль за ним не мог быть столь же абсолютным, как и за кинопроцессом, когда в руках государства находилось все — от студий и копий до киноустановок: все- таки существовали домашние библиотеки, досоветские издания. Но личные дореволюционные библиотеки гибнут в большинстве во время гражданской и второй мировой войн, а досоветские издания сохраняются в государственных библиотеках, где проходят жесткую селекцию.
Но главное — государственная библиотека становится институтом, почти монопольно влияющим на читателя, определяющим его спрос. При отсутствии телевидения книга являлась едва ли не единственным доступным продуктом культуры, потребление которого практически не было связано с внедомашней средой (близко или далеко, если есть вообще, театр, кинотеатр, музей, клуб). Высокий спрос на книгу — реальный фактор бытования советской культуры в 1930-50-е году. Во множестве материалов о жизни массовых библиотек страны (от городской и районной до заводской и клубной) почти всегда присутствует проблема борьбы с очередью у абонементной стойки. Очереди — не только признак советской организации работы, но и действительный показатель читательского наплыва в библиотеки: в часы пик, после окончания смены и в выходные дни на одного библиотекаря на выдаче приходилось от 50 до 70 читателей.Огромные тиражи, какими издавались книги в СССР,
157

менее всего были предназначены для рынка, расходясь по “общественным фондам потребления”: до начала 1950-х годов, когда началось затоваривание рынка книжной продукцией, не пользующейся спросом, и цены на книги резко снизились, развитие домашних библиотек не поощрялось. Огромную часть тиражей составляла обязательная учебная литература (учебник нередко был единственной книгой в доме), многомиллионные переиздания классики могут быть также отнесены к этой категории книг, поскольку издаваемая классическая литература в своем ассортименте почти полностью совпадала с объемом школьной программы (и большая часть изданий классики поступала прямо в школьные библиотеки). Сначала небольшой, а затем все более разрастающийся поток прежде всего художественной литературы направлялся в систему государственных библиотек. Массовые библиотеки (государственные, профсоюзные, школьные и др.) будут оставаться действительным “очагом новой культуры” до 1960-х годов, пока “массовый читатель” не покинет их почти полностью, превратившись в “многомиллионного советского телезрителя”.
Советский читатель, где бы он ни был — в школе, на рабфаке, в институте или в заводском цеху — формируется библиотекой прежде все- го и это обстоятельство требует непосредственного обращения к важнейшему институту, формирующему новую ситуацию чтения — к советской массовой библиотеке.
2
Советская массовая библиотека родилась из идеи “народных библиотек”. Народническая утопия натолкнулась однако на серьезные препятствия, едва ли не главным из которых было отсутствие даже начального книжного фонда, не говоря уже о необходимости систематического пополнения таких библиотек в дальнейшем.
Основной же книжный фонд был сосредоточен в научных и частных библиотеках. Если научные библиотеки, оказавшись национализированными в первые послереволюционные годы, почти не пострадали в хаосе революции и гражданской войны, то частные книжные собрания, будучи практически беззащитными (в той мере, в какой оказались беззащитными их владельцы), подверглись не только распылению, но часто и полному уничтожению. В горевших помещичьих усадьбах, брошенных их владельцами, погибло и значительное число книг. Новая власть, на первых порах почти исключительно занимавшаяся “экспроприацией экспроприированного”, не прошла, конечно, мимо “книжных богатств”.
Уже 17 июля 1918 года Совнарком издает декрет (опубликован 21 июля), согласно которому охрана библиотек и книгохранилищ была возложена на Наркомпрос18. Для этих целей в составе Библиотечного отдела Наркомпроса создается просуществовавший несколько лет Центральный комитет государственных библиотек, который в основном и зани
158

мался учетом книжных собраний огромного числа ликвидированных и эвакуированных из Петрограда госучреждений и библиотек эмигрантов и распавшихся и прекративших свою деятельность обществ19.
Деятельность наркомпросовских структур ограничивалась, во-первых, в основном лишь столицами, во-вторых, “учетом”, а потому не могла оградить библиотеки от массового расхищения. Очевидно, этим можно объяснить появление “разъяснения” Наркомпроса от 8 сентября 1918 года к декрету СНК от 17 июля о том, что любые реквизиции общественных и частных библиотек отдельными лицами и учреждениями вне контроля БО Наркомпроса будут рассматриваться как “нарушение революционного правопорядка”. 25 ноября 1918 г. СНК принимает декрет о порядке реквизиции библиотек и книжных складов, в котором вновь подтвердил, что реквизиция может проводиться только “с ведома и согласия Наркомпроса”, а через месяц уже Наркомпрос утвердил инструкцию о порядке реквизиции частных библиотек. Основным моментом, привлекающим интерес к этому документу, является введение своеобразного ценза на количество книг в частной библиотеке. По этой инструкции все частные библиотеки, содержавшие свыше 500 томов и принадлежавшие гражданам, не нуждавшимся в этих книгах по работе, объявлялись государственной собственностью и изымались для системы государственных библиотек. Научные же работники должны были получить так называемые охранные грамоты.20
* Как бы то ни было, действия новой власти по “сохранности книжных богатств” позволили несколько оградить частные библиотеки от бессистемного уничтожения. Чаше всего обращается внимание исключительно на уничтожение во время гражданской войны редчайших книжных коллекций (об этом, в частности, много писалось в эмигрантской прессе тех лет), хотя иногда предпринимались попытки собрать сведения о погибших библиотеках21. Между тем, следует видеть и другой аспект: власть не была заинтересована в уничтожении книг, но она и не могла противостоять расхищению “книжных богатств”. Все акции власти в этой сфере были направлены на то, чтобы конфисковать, взять под государственный контроль и не допустить уничтожения и вывоза книг из страны. И власть делала все возможное для сохранения частных библиотек, но лишь затем, чтобы сохранить их для себя. Охрана для конфискации — стратегическая формула политики новой власти в библиотечном деле в первые после революции годы.
Огромные книжные потоки от изъятий и конфискаций частных библиотек направлялись в специально созданный в январе 1919 года при БО Наркомпроса Государственный книжный фонд, который пополнял за их счет государственные книгохранилища. Государственный книжный фонд, пережив множество переорганизаций, просуществовал до конца 20-х годов, продолжая заниматься перераспределением книг, большая часть которых шла на комплектование государственных библиотек. Именно благодаря ему центральные государственные книгохранилища (преж
159

де всего Румянцевский музей в Москве, Государственная Публичная библиотека и Библиотека Академии наук в Петрограде) пополнились огромными поступлениями.
Последний путь свободного хождения книги — книготорговая сеть, переходившая в период НЭПа из государственных рук в частные, также к концу 1920-х годов оказалась полностью государственной. Это особенно важно в связи с антикварными магазинами, где в первые послереволюционные годы оказалось огромное количество “вредной литературы”, поскольку обычные книжные магазины торговали вновь выходившей литературой, уже прошедшей цензуру, а к 30-м годам выходившей исключительно в государственных издательствах. “Муниципализация” книготорговой сети, начавшаяся еще 1918 году, завершилась к концу 1920-х годов ликвидацией “книжных развалов” и “толкучек”. Таким образом, к началу 1930-х годов книжный поток окончательно вливается в проложенное государством русло.
Вернемся, однако, к “библиотечному строительству”. Хаос в “библиотечном деле” продолжался в течение всех 1920-х годов. Еше в феврале 1921 года Ленин, сопоставляя данные по библиотекам РСФСР, полученные им из разных источников — от Центропечати и из библиотечной секции Московского Наробраза, — будет не только сетовать на то, что данные расходятся, и что четверть библиотек существует лишь на бумаге, но и ставить под сомнение даже ту скудную информацию по библиотекам, которая имелась в его, Председателя Совнаркома распоряжении: “Насколько можно судить из сравнения погубернских данных, надежность этих цифр не очень велика — как бы не оказалась она на деле меньше, чем в 75%!”22.
Можно, разумеется, заключить, что в 1921 году, когда еще шла гражданская война, точных данных по библиотекам не было. Но вот прошло 10 лет, и Крупская, в ведении которой находилась практически вся библиотечная сеть России, выступая в июле 1930 года на совещании штабов по библиотечному походу, будет говорить: “Если бы мы вздумали сейчас спрашивать точные цифры, то из этого ничего не получилось бы. Мы не можем даже сказать, как идет счет книг: в сотнях, тысячах или десятках”23.
Какими бы ни были победные рапорты об успехах в “библиотечном строительстве” (всесоюзная библиотечная перепись 1934 года говорила о наличии около 310 млн. томов и примерно о 215 тыс. “библиотечных точек” — массовые стационарные библиотеки, передвижки, избы-читальни, детские, школьные библиотеки; только в РСФСР было зарегистрировано 39 544 стационарных библиотек со 193 млн. книг24), голос “главного библиотекаря страны” со страниц «Правды» тем же летом 1930 года протрезвляет: “Более года назад был объявлен библиотечный поход, но можно было руки себе искусать, наблюдая, во что превращается сплошь и рядом этот поход на местах: он превращается подчас в поход против библиотек и библиотекарей, книги выбрасываются из помеше-
160

ний, библиотекарей травят, ‘чистят’ библиотеки...”25. Всего-за год до этого Крупская следующим образом характеризовала состояние дел “на библиотечном фронте”: “Единой библиотечной сети у нас на 1929 год нет. Профсоюзы обособили свои библиотеки, сделали их закрытыми. Ими могут пользоваться члены соответствующих профсоюзов. Поговаривают и о том, чтобы вырвать и детские библиотеки из обшей сети. В 1921 году Ильич говорил о 50 тысячах библиотек. Теперь их только 15 тысяч, у них подписчиков не многим более 4 миллионов. Итак, сеть библиотек уменьшилась. Они перестали не то что даром, а вообще регулярно снабжаться. Снабжение от этого ухудшилось чрезвычайно. Многие библиотеки платные, берут залоги. Книжные фонды в библиотеках очень бедны. Из старых фондов пришлось выбросить массу хлама. Новые книги зачитываются до дыр и очень быстро. Надо прямо сказать: на библиотечном фронте у нас полное неблагополучие. Как же мы можем учиться, если у грамотных нет книг для чтения?”26.
Данные Всесоюзной библиотечной переписи (на 1 октября 1934 г.) более чем сомнительны. Это, надо полагать, понимала и Крупская, когда писала о состоянии библиотек страны в поистине истерическом тоне. Реальны ли цифры — 310 млн. томов и 215 тыс. “библиотечных точек” на 1934 г.? По данным Госплана за 1929-1930 гг., в 15 тыс. библиотек страны было лишь 54 млн. книг27. Могло ли число библиотек за неполные 3 года увеличиться в 14 раз, а книг — в 5 раз? Разумеется, нет. Произошло, очевидно, следующее. Число книг в библиотеках за годы первой пятилетки действительно увеличилось (не в 5 раз, разумеется) за счет постепенного перевода книжного потока из торговли в библиотечную сеть. До начала 30-х годов в библиотеки попадало лишь 2% от общего числа книг, выпушенных ОГИЗом (за 10 лет Объединение государственных издательств выпустило книг общим тиражом более чем 3 млрд. экземпляров). Эта цифра — 2% — была действительно увеличена (в 3050-е годы она колебалась между 15 и 25%). Началось насыщение библиотек, а с тем — и резкая их советизация.
Говоря о количественных показателях “библиотечного строительства”, нельзя не учитывать и того обстоятельства, что “книжные богатства” были распределены неравномерно. Так, из 50,5 тыс. массовых библиотек в стране в 1934 году на совхозы приходилось лишь 2% (около 1300 библиотек). Всего же в сельской местности (по РСФСР) было установлено на 1 октября 1934 года 21 523 библиотеки с 21,5 млн. книг. Таким образом, сельские библиотеки насчитывали в среднем по 1 тыс. томов, но, как показала та же перепись, сельских библиотек, имевших свыше 1 тыс. томов, было всего 5 913, а 86,5% составляли сельские библиотеки, в которых было менее тысячи книг.
Красноречивы и данные, приводившиеся в передовой статье четвертой книжки «Красного библиотекаря» за 1931 год: из общего количества
— 18 тыс. — массовых библиотек в РСФСР лишь 3 тыс. библиотек имели книжный фонд, превышающий 3 тыс. томов. Общий книжный фонд
161

массовых библиотек составлял в 1931 году лишь 50 млн. книг (включая и дореволюционные издания). Если учесть, что дореволюционный книжный фонд сократился вдвое (изношенная, устаревшая и “идеологически вредная” литература, изъятая из библиотек), получалось, что в среднем на одного жителя РСФСР в 1931 году приходилось 0,25 книги, а в деревне — 0,1 книги. Из 113 млн. населения Российской Федерации библиотекой пользовалось 6,5 млн. человек, в среднем по России — 6% населения, а в сельской местности — всего 3%.
Следует однако учесть, что большинство этих читателей составляли учащиеся школ и вузов, читавшие “по программе”. В свете нашей проблематики важно отметить, что, по данным обследования ВЦСПС на 1 июля 1927 года, 69,9% всех выдаваемых в библиотеках книг приходилось на художественную литературу, и столь высокий процент беллетристики в структуре выдачи в массовых библиотеках сохранялся всегда — массовая библиотека всегда работала по преимуществу с художественной литературой.
Городская молодежь — самая активная и многочисленная часть читательской аудитории — не только читала в большом количестве художественную литературу, но весьма сильно зависела в выборе книг для чтения от системы пропаганды книги: во всех категориях читателей доминирует выбор книг по рекомендациям библиотекарей и рекомендательным спискам. Спрос на художественную литературу в молодежной читательской среде уже к середине 20-х годов практически полностью совпадает с будущей “официальной антологией”: из классической литературы на первом месте — будущие любимцы советской школьной программы Пушкин, Гоголь, Тургенев, Толстой, Горький (причем «Мать» превышает по популярности во всех категориях читателей все “прочие произведения” Горького вместе взятые); из зарубежной литературы на первом месте стоят социальные романы Золя, Синклера, Келлермана, социальная фантастика Уэллса, революционная литература (Дж.Рид, «На заре революции» Сверчкова, «На широкой дороге» Бибика), “мужественные рассказы” Лондона; приключенческая литература (Купер, Майн Рид, Верн, Конан Дойль, Пинкертон и советская приключеченческая литература — «Красные дьяволята», «В огне революции»). Данные эти тем более интересны, что к началу 1920-х годов еще не сложилась та “официальная антология”, которая сформируется благодаря канонизации властью “лучших и талантливейших писателей” лишь десятилетие спустя. Можно видеть, что эта будущая матрица была уже фактически готова — об этом говорит круг чтения городской молодежи уже в первые пореволюционные годы28.
Сопоставим данные по чтению в городе со статистикой деревенских библиотек (обследование было проведено БО ГПП в августе 1923 года29). Прежде всего стоит отметить, что абсолютное большинство здесь составляют читатели в возрасте до 18 лет (92%) и лишь 8% — свыше 18 лет; причем, примерно половина из них учащиеся и половина крестьяне.
162

Читательские предпочтения их мало чем отличались от городских. На первом месте здесь был JI.Толстой (страшивался в 27 библиотеках из 39), на втором — Горький (15 библиотек), на третьем — Чехов (14), затем Жюль Верн (11), Майн Рид, Пушкин, Достоевский (10), Купер (8), Тургенев, Демьян Бедный (7), Гоголь (6), Мамин-Сибиряк, Джек Лондон (5), Гюго (4), Гамсун, Григорович, Золя, Келлерман, Сенкевич, Станюкович (3).
Но здесь имелись и свои особенности. Прежде всего они связаны с составом сельских библиотек. Средний объем их фондов — 1 500 экземпляров (19% имели свыше 5 ООО книг, 17% — от 500 до 1 000 томов). Это относительное благополучие перекрывалось, между тем, проблемой комплектования: 96% библиотек заявили об острой нужде в новой беллетристике. Но и с традиционно популярной у читателей литературой дела обстояли далеко не благополучно: из 39 библиотек в 17-ти не был удовлетворен спрос на «Анну Каренину», в 3-х на Л.Толстого вообще, а также на Л.Андреева, Бальмонта, в 7-ми — на Верна. Ситуация осложнялась тяжелыми условиями, в которых находились сельские библиотеки: 67% из них состояли из одной комнаты и только 30% имели две; 59% не имели отопления, а 27% и освещения (лишь 24% были удовлетворены ситуацией с освещением и отоплением). Большинство же скорее можно отнести к книжным складам, чем к библиотекам.
С начала 1930-х годов (особенно отчетливо — с 1932 г.) библиотечная статистика начинает двоиться, объем публикуемых цифровых данных резко сокращается, а показатели по всем параметрам чтения (количество библиотек, выдач, читателей, книг, тиражей и т.д. и т.д.) необъяснимым образом начинают расти, быстро достигая астрономических цифр (как в рассмотренном выше случае со Всесоюзной библиотечной переписью). Особенно резкий скачок совершается накануне и в период первой пятилетки. Так, БСЭ сообщает в 1934 году следующие данные: с 1925/26 по 1930/31 гг. количество читателей выросло с 5 405,8 тыс. до И 623,7 тыс., выданных книг — с 57 553 тыс. до 94 405 тыс., библиотек — с 22 163 тыс. до 27 312 тыс.”30. Материалы Всесоюзной библиотечной переписи того же года показывали, что в СССР было 67 286 библиотек с 270 млн. книг; всех массовых библиотек — 50 569 с 92 млн. книг и из них 12 861 массовая библиотека с количеством книг свыше 1 000 в каждой, а в среднем приходилось по 6 500 книг на 1 библиотеку этой категории при общем фонде в 80 млн. книг31. По данным же официального статистического сборника “Культурное строительство СССР” за 1940 г. в 1938 г. в СССР было 77 590 массовых библиотек с 146 803 тыс. томов, а в 1939 г. — 86 266 библиотек с 166 728 тыс. томов (т.е. за 4-5 лет число массовых библиотек и их книжный фонд выросли едва ли не вдвое). Среди них еще в 1938 г. было по крайней мере 16 000 массовых библиотек с числом книг в среднем 7 000 — 5 000 и общим фондом свыше 100 млн. томов”32.
Советская печать этого времени приводит поразительные факты по
163

увеличению фондов и читаемости в различных библиотеках страны. Так, например, сообщается, что в библиотеке Ростовского района Ивано- промышленной области в 1912 г было 4 070 книг, а в 1933 стало 40 062 книги; в 1912 г. было 1 576 читателей, а в 1933 г. — 10 340; что в Москве 2 млн. читателей и за 15 лет советской власти там возникло И библиотек, насчитывающих свыше 0,5 млн. книг33. Все это должно было свидетельствовать о том, что “читатели нашей страны — рабочие, колхозники, служащие, ученые, учащиеся — уже сейчас находятся в неизмеримо лучших условиях, по сравнению с рабоче-крестьянским читателем капиталистических стран”, что “мы можем добиться таких успехов, о которых библиотеки других стран и мечтать не могут”34
В общем хаосе библиотечной статистики можно, тем не менее, обнаружить некоторые закономерности: рост числа библиотек несколько замедляется, тогда как рост фондов сильно увеличивается. Сопоставление данных дает следующую картину: в 1941 г. в России насчитывалось 171 тыс. библиотек с общим фондом 355 млн. томов, в 1951 г. было уже 206 тыс. библиотек и в них 481 млн. книг, в 1953 г. — 217 тыс. библиотек и 590 млн. экземпляров книг, в 1955 г. — 219 тыс. библиотек и 775 млн. книг, в 1957 г. — соответственно 223 тыс. библиотек с книжным фондом в 922 млн. томов35. Эти данные показывают, что при увеличении числа библиотек приблизительно в 1,3 раза их фонды возросли почти в 3 раза. Этот разрыв — более чем в два раза (3:1,3) — может быть объяснен лишь резким увеличением тиража, поскольку все источники пополнения фондов, практиковавшиеся ранее (конфискация и национализация частных библиотек и др.) были исчерпаны уже к 1930-м годам. Итак, происходит расширение как библиотечной сети, так и (в особенности) библиотечных фондов без расширения ассортимента , т.е. почти исключительно за счет увеличения тиражей.
Выше речь шла о “средних” абсолютных цифрах. Картина меняется, когда статистика обретает географические параметры. Так, в 1951 году 375 районных библиотек РСФСР имели менее тысячи читателей каждая. Например, Бурзянская районная библиотека (Башкирская АССР) имела лишь 770 читателей, из них только 268 взрослых; Чучковская районная библиотека (Рязанская область) — 187 взрослых читателей, а остальные 890 читателей — школьники. Если на одну районную библиотеку в Саратовской области приходилось в среднем 2200 читателей, в Брянской — 2300, в Горьковской — 2500, в Ивановской — 2600, в Вологодской — 2800, то в Астраханской области среднее число читателей районных библиотек было только немногим более тысячи. Еще более низким было количество читателей сельских библиотек. Например, Измайловской сельской библиотекой Рязанской области пользовалось всего 160 читателей (из них 118 детей), Быковской сельской библиотекой (Калининская область) — 213 (из них 150 детей). В целом, из 7 409 сельских библиотек РСФСР 2055 имели в среднем менее 180 читателей36.
Зато по Москве в 1949 году только в массовых библиотеках насчиты
164

валось 1 148 333 читателя. В течение года им было выдано 25 970 390 книг. Но помимо 182 массовых библиотек, в Москве (по переписи 1947 года) были библиотеки профсоюзные, школьные, ведомственные, научные и др. общим числом в 1 73437. Разумеется, и эти цифры абсолютные (среди московских библиотек были крупнейшие библиотеки страны, такие как Библиотека Ленина или Центральная Историческая Библиотека). “Массовый” же читатель “обслуживался” большей частью по месту работы, но одни предприятия имели мизерные библиотеки, другие — заводы-гиганты — огромные. Так, библиотека Автозавода им. Сталина — крупнейшего предприятия Москвы содержала 78000 книг и столько же брошюр, но помимо центральной библиотеки в шестнадцати крупных цехах завода имелись цеховые библиотеки, а в семи небольших
— передвижки. Библиотеку ЗИСа ежедневно посещало 600 рабочих и служащих завода, а за 1948 г. ею было выдано 300 000 книг38.
Советская массовая библиотека имела большую историю: родившись из “народной библиотеки” прошлого века, она достигла расцвета в 1930-50-е годы и, наконец, исчерпала себя в 1960-е, потеряв читателя. Именно в массовых библиотеках, общее число которых по стране достигло к 1950-м годам огромной величины, и осела основная часть книжной продукции советского времени. Еще в 1920-е годы А.Топоров констатировал: “По собственной инициативе крестьяне и рабочие очень мало покупают художественной литературы”39. Эта ситуация не изменилась и позже. Советский читатель и советская книга встречались в основном в массовой библиотеке. Именно там, а не на книжном рынке, решалась “судьба книги”, именно библиотекарь и библиотека “двигали книгу в массы”. Сформировавшись в школе, читатель часто оказывался один на один с массовой библиотекой, которая была в советских условиях не просто местом хранения книг и их чтения. В 1930-40-е годы в условиях всеобщего дефицита развлечений (кафе, танцплощадок, спортивных сооружений и проч.), массовая библиотека действительно стала клубным местом, о чем мечтала еще Крупская, и ее подчиненность государственным органам просвещения, а затем — культуры вполне соответствовала ее функции.
Но нельзя не увидеть в массовой библиотеке особого рода политикоидеологический институт, через который происходило огосударствление читателя (подобно тому, как Союз писателей был институтом огосударствления писателей). Становление и функционирование этого института представляют огромный интерес, так как именно он играл ключевую роль в формовке советского читателя.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Постановление ЦК ВКП(б) от 15 августа 1931 г. «Об издательской работе» // Красный библиотекарь. 1931. N 6. С. 2.
2 Страничка рабочей критики // Труд (Баку). 1928. N 1-2. С. 28.
3 См.: Собрание декретов и постановлений Рабоче-крестьянского правительства по народному образованию. Пг. 1919, вып. 1. С. 154-155.
4 Каталог Литературно-издательского отдела. Петербургское отделение. 1919. N 1, июль. Пг.: Народный комиссариат по просвещению. 1919. С. 3.
5 Постановление ЦК ВКП(б) от 15 августа 1931 г. “Об издательской работе”. С. 4.
6 Советская издательская политика в разные годы не раз была предметом серьезных исследований на Западе. См., например книги: Jaruc, Marc. Press and Publishing in the Soviet Union. London, 1935; Gorokhoff, B.I. Publishing in the USSR. Bloomington, 1959; Walker, Gregory. Soviet Book Publishing Before Gosizdat. Solanus. 1988. Vol. 2.
7 Ю.Н.Тынянов. О литературной эволюции // Ю.Н.Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М. 1977. С. 270.
8 Т.Гриц, В.Тренин, М.Никитин. Словесность и коммерция (Книжная лавка АФ.Смирдина). М.: Федерация. 1929. С. 272, 275.
9 В.Шкловский. Третья фабрика // В.Шкловский. Гамбургский счет. Статьи — Воспоминания — Эссе (1914-1933). М. 1990. С.309.
10 А.Левицкая. Читатель в роли критика //На литературном посту. 1929. N 6. С. 66.
11 М.Туровская. Эволюция зрительских предпочтений: закономерности спроса // Отечественный кинематограф: стратегия выживания. М.: НИИ киноискусства. 1991. С. 68.
12 Там же. С. 69.
13 Данные приводятся по кн.: Издание художественной литературы в СССР: Статистические материалы. М.: Всесоюзная книжная палата. 1954. С. 5.
14 Данные приводятся по кн.: Культурное строительство РСФСР. Статистический сборник. М.: Госстатиздат. 1958. С. 440.
15 Печать СССР за 50 лет. Статистические очерки. М.: Книга. 1967. С. 101.
16 М.Туровская. Эволюция зрительских предпочтений: закономерности спроса. С.69.
17 Данные приводятся по кн.: Культурное строительство РСФСР. С. 440.
18 Сборник декретов и постановлений Рабоче-крестьянского правительства по народному образованию. Вып. 2 (с 7 ноября 1918 г. по 7 ноября 1919 г.). М. 1920. С. 4.
19 См.: Библиотечные отделы Комиссариата просвещения // Библиографические известия. 1918. N 3-4. С. 105.
20 Более подробно см.: Вержбицкий Н. Три года советской власти и печатное слово: Справочник. Пермь. 1920; Берков П.Н. История советского библиофильства: 1917-1967. М. 1983. С. 77-105.
21 См.: Друганов И.А. Библиотеки ведомственные, общественные и частные и судьба их в советскую эпоху / / Советская библиография. 1933, кн. 1-3. С. 185-214; 1934, кн. 2. С. 43-79, кн. 3-4. С. 127-167; он же. Библиотечные фонды в 1918-1923
166

гг.: Библиотеки общественные и ведомственные // Советская библиография. 1935, кн. 3. С. 81 -98; Минцлов С.Р. Синодик. Библиотеки, архивы и художественные коллекции, погибшие в России во время войны и революции / / Временник Общества друзей русской книги. 1925, вып. 1. С. 43-51; Шилов Ф.Г. Судьба некоторых книжных собраний за последние 10 лет: Опыт обзора / / Альманах библиофила. Л. 1929. С. 165-200.
22 Что писал и говорил Ленин о библиотеках. М.: Учпедгиз. 1932. С. 27.
23 Н.К.Крупская. Речь на совещании штабов по библиотечному походу // Педагогические сочинения в 10-ти тт. Т. 8. М. 1960. С. 315.
24 См.: Всесоюзная библиотечная перепись 1 октября 1934 г. Т. 1. М. 1936. С. 8 ( в дальнейшем цифровые данные на 1934 год приводятся по этому источнику); Золотой фонд советской культуры (Передовая) // Правда. 1935. 12 апреля.
25 Н.К.Крупская. Книга — колхозам // Педагогические сочинения. Т. 8. С. 322.
26 Н.К.Крупская. В поход за библиотеку // Педагогические сочинения. Т. 8. С. 315.
27 Эти данные приводились в статье Н.Крупской «Современное положение дела на библиотечном фронте» (февраль 1932 г.) // Н.К.Крупская. Педагогические сочинения. Т. 8. С. 365.
28 Данные приводятся по ст.: Е.Медынский. Читающая рабочая молодежь г. Москвы / / Красный библиотекарь. 1924. N 8.
29 Данные приводятся по ст.: [А. М.] Итоги обработки анкет о положении деревенских библиотек // Красный библиотекарь. 1924. N 9. С. 104-106.
30 Большая Советская Энциклопедия. Т. 61. М. 1934, стлб. 668.
31 См.: Всесоюзная библиотечная перепись 1 октября 1934 г. Т. 1. М. 1936. С. 8.
32 См.: Культурное строительство СССР. М. 1940. С. 9. 141. 152, 257.
33 В.Киров. Главное — улучшить обслуживание читателей // Красный библиотекарь. 1934. N 5. С. 4.
34 Там же.
35 Культурное строительство РСФСР. Статистический сборник. С. 393.
36 Данные приводятся по ст.: Неустанно расширять круг читателей (Передовая) / / Библиотекарь. 1951. N 7. С. 2.
37 Данные приводятся по ст.: Г.Ленобль. Советский читатель и художественная литература // Новый мир. 1950. N 6. С. 204.
38 Данные приводятся по ст.: Н.Ковалев. Читательские конференции // Новый мир. 1949. N 7. С. 212.
39 А.М.Топоров. Крестьяне о писателях. М.; Л. 1930. С. 23.
.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел литературоведение