Стефанов О. Трагедия Софокла “Эдип - тиран” в новом прочтении

Я от такого странника, как ты,
Не отвернусь, от бед тебя избавлю.
Я - человек, не боле, и на “завтра”
Мои права равны твоим, Эдип.
Софокл. Эдип в Колоне

Имя ослепившего себя фиванского царя давно приобрело нарицательное значение. Его судьба символизирует неодолимый слепой рок, карающий прекрасного героя безотносительно его упорных усилий избежать предначертанное.
При более внимательном прочтении возникают довольно-таки противоречивые вопросы: отчего это трагедийные события не  зависят от личных качеств героев, которые вступают в конфликт и почему черты их характеров оказываются как бы необязательными. Ведь подобные свойства присущи невысокой литературе.
А так как не хотелось бы снизить наше восторженное мнение о театре древних, обычно предпринимается разделение всего наследства на драматургию античную и современную с соответственно противоположными свойствами. Так в учебнике по истории античной литературы Н. Чистякова пишет:
“Софокл еще далек от искусства индивидуальных характеристик современной драматургии. Его героические образы статичны и не являются характерными в нашем смысле, так как герои остаются неизменными во всех жизненных превратностях”. 1/
Это обобщение можно прочесть сразу после размышления об “Эдипе - царе”. Проистекает оно из высказанного тут же суждения, что:
“Эдип не жертва, пассивно ожидающая и принимающая удары судьбы, а энергичный и деятельный человек, который борется во имя разума и справедливости”.
Но не слишком ли выпрямленным получается этот поистине глубоко трагичный образ? Будучи столь декларативно однозначным, как бы мог этот герой возвыситься до потрясения и катарсиса? Точно так же можем задаться вопросом: как быть с трагической виной, за которую Эдип расплачивается по собственной воле, если он все время разумен и справедлив?
Возлагая ответственность на высшие силы, мы, помимо всего прочего, лишаемся аргументации против психоаналитических теорий с их пресловутым “эдиповым комплексом”. Ведь в сравнении со сказочно нерасчлененным переложением трагических перипетий мифа, каким обыкновенно исчерпываем разговор об “Эдипе - царе”, психоанализа вполне может претендовать на некоторую видимость научности. Все же в подобных теоретизированиях идет речь о каких-то корнях трагедии. Хотя антропологическое истолкование не может быть ни истинным, ни тем более окончательным, на фоне совсем уж неубедительных толкований мифологического толка, оно распространилось достаточно прочно, обрело статус эстетической категории. Необходимо как-то выпутываться из этого порочного круга!
...А что если бы мы усмотрели в судьбе Эдипа цепь греховных поступков, а не просто вспыльчивых слов, которыми иногда  ему вменяется некоторая виновность? Поступков, которые совершались даже со священным трепетом, но, тем не менее, явились предпосылкой трагической развязки. Потому что даже если данные действия предприняты в трезвом уме, вне какого бы то ни было аффекта, то все равно они могут отражать отсталость и безответственность, ложно понятую набожность и праведность или же тем более неуместное богохульство. Ведь пророчества выслушивались с благоговением, а потом совершенно рассудочно подвергались греховному истолкованию или попросту прагматически отбрасывались.  Мы не обнаружим проявления гнева, например, в рассуждениях Эдипа о том, что предсказания не стоят доверия. Или когда Иокаста пренебрегла пророчеством и попыталась стать матерью, а потом обрекла своего “опасного” сына на смерть.
При попытке понять подлинно глубокое содержание величайшей трагедии, понадобится вспомнить многие события, которые состоялись до непосредственно протекающего драматического действия. Стоит также проявить интерес и к судьбам побочных персонажей, даже к лицам, которые только упоминаются. Они вообще не появляться на сцене, но развитие событий не обошлось без их  существенного участия. Значимо все, что указывает на ценностные ориентиры и раскрывает представления того времени о нравственном и безнравственном. Неужели, например, не достойна белее пристального внимания судьба Иокасты? Или Лая? И стоит ли пренебрегать рухнувшими ожиданиями Вестника из Коринфа, что щедро вознаградят его за то, что сообщил о расширении Эдиповых владений по праву наследства.
А почему бы ни обсудить действия Пастуха? Когда-то он не пожелал ополчиться на суровый приказ и втихомолку спас невинного младенца. Его надежда устроить для покалеченного ребенка усыновление в царское семейство наводит на мысль о его сопричастности к рождению сына Иокасты. Надо отметить, что царица ни разу не упоминает, будто младенец был ее общим с Лаем отпрыск. Пастух сам говорит, что он не купленный извне раб, а рожден в царской семье. Иными словами, это незаконнорожденный сын Лабдака, брат Лая от наложницы. Вот какую интимность по отношении к царице позволил себе этот не совсем бесправный раб. Свидетельствует сама Иокаста:
Узнав,
Что власть тебе досталась после Лая,
К моей руке припал он и молил
Его послать на горные луга,
Чтоб только жить подальше от столицы.
Его я отпустила. Хоть и раб,
Он большей был бы милости достоин. (735-741. Перевод С. Шервинского.)
Разве это милость поселиться в горы, если этим не спасаешься, как думает Иокаста, от терзаний ревности. Нам то ясно, что кроме таких опасений, Пастух не хотел быть узнанным Эдипом как свидетеля побоища. Тогда на перекрестке он спасся бегством, забывая свою должность телохранителя. Да и вообще не безопасно быть свидетелем, как управляет государством тот, чей гнев оказался гибельным для прежнего владетеля и для почти всей свиты...
…А может, стоит остановиться поподробнее на то, как Эдип лишил себя зрения. В последний раз мы видим его зрячим, когда он устремился разыскивать жену, оказавшуюся его матерью. Посягнуть на свои глаза он решается едва в последний момент, отказавшись от задуманной расправы. По словам Домочадца, Эдип “требовал меча, искал жену” (1233), чтобы мстить той, чьей невинной жертвой все еще считался. Но, сломав засов, он видит, что Иокаста не скрывалась от его возмездия и без всякой попытки оправдаться неведением или злым роком, наложила на себе руки. Таким образом, она принимает вину за поспешное свое супружество со столь молодым Эдипом, раскаивается за то, что исповедовала принцип: “Жить следует беспечно – кто, как может...”(954)
Эдип тоже прозревает, что нельзя считать виновными всех остальных, а себя самого полностью оправдывать. Ведь он тоже покинул своих усыновителей, считая их родными матерью и отцом. Надо ли было беречь себя от преступлений против тех, кто его вырастил, а в то же время позволять себе любое другое преступление как, например, то побоище, лишившее жизни Лая и его свиту? Нужно ли было жениться на Иокасте только потому, что тем самым он получает трон в Фивах? В мгновенном прозрении Эдип понял, что Креонт и Тиресий не были в сговоре, да и кто бы решился делать дворцовый переворот ценой смертельного мора? И в силах ли кто-то по своей воле накликать беду, которая возникает с неизбежностью, когда условия жизни бесчеловечны. А этой бесчеловечности первейший “гарант” является он сам – ”спаситель и самодержец” Фив.
Мы забываем, что боги суть выражение общественных сил, явлений, представлений. Случайно ли, что в Пароде Хор фиванских старейшин ищет среди обитателей Олимпа союзников против бога войны Ареса:
...пламенного бога,
Что без медного щита
Нас разит под крики бранные. (194-196)
Нет, пока Фивы не в состоянии войны, но если в государстве неустанно готовятся воевать, то эти приготовления обрекают на чрезмерные лишения рабов и низших сословий. Тогда не долго дождаться и эпидемии. А уж она не обходит стороной и людей, которые родились свободными, которые начальствуют над другими. Тогда давайте сделать еще один шаг и признать, что война - дело не богов, а реальных людей, да и то это люди из управляющей элиты данного государства.
Эдип хотел бы господствовать не только над Фивами и охотно присоединил бы к своим владениям другие территории. Это видно по тому, как Вестник сообщает о смерти Полиба. Человека, которого Эдип считал своим отцом. Но вместо того, что бы высказать соболезнования, он спешит вымаливать себе дары:
Затем я и пришел, что бы вернуть
Тебя в Коринф - и получить награду. (980,981)
Для доказательства “небожественного» происхождения войн мы можем вспомнить, что и в реальной истории Афин имела место гибельная эпидемия, пережитая Софоклом, но стоившая жизнь Периклу. Неужели и ее мы поставим в вину богам, будто бы отомстившие за осквернение священной рощи у подножия Акрополя?
Когда из-за осады стало невозможно ожидать соблюдение гигиены, недалеко было и до разразившейся эпидемии сыпного тифа (а не чумы, как обыкновенно считаем). И тут не прошло без поражений и для самого стратега. В первую очередь умерли его сыновья от законного брака с афинянкой. У него был отпрыск от связи с Аспазией, однако он не имел права афинянина, не был законным наследником стратега. Вот тогда Перикл обратился с просьбой к народному собранию в порядке исключения из закона, который установил он сам, присудить этому сыну все права и зачислить его в регистры афинских граждан...
Противоречащие слова и поступки, пребывание то в полной набожности и в смирении, то в совершенном неверии в божественные предначертания и пророчества встречаются у всех персонажей и у Хора старейшин настолько часто, что и перечислить все их составит немало труда. Но все же нельзя обойти вниманием хотя бы колебания Эдипа. Вот он дожидается Креонта, который был послан к дельфийскому оракулу, узнать, как спасти свое царство. Заодно он не прочь утвердиться в глазах своих поданных как заботливый отец. Он же готов и усомниться в правомерности пророчеств:
Увы! К чему нам надо было чтить, жена
Полеты птиц и жертвенник пифийский,
Провозгласившие, что суждено мне
Отца убить родного?(939-941)
Когда Иокаста уже поняла, что Эдип - это ее спасенный сын и умоляет его не расспрашивать дальше, он считает, что она стыдится его низкого происхождения и потому поспешно причисляет себя к богоравным героям:
Я - сын Судьбы, дарующей нам благо,
И никакой не страшен мне позор.
Вот кто мне мать!
А Месяцы - мне братья. (1053-1055)
Какой постоянной причиной можем объяснить столь полярные превращения в представлении Софокловых героев? Ответ в том, что и при толковании античной драматургии не следует пренебрегать сшибкой интересов. Ведь в интересах Эдипа спасение своего города. За расследование он берется, что бы  не только успокоить своих поданных, но, намереваясь выловить тех заговорщиков, которые когда-то устранили Лая, а теперь могут посягнуть на его собственную жизнь. Возникшие на миг опасения, что Тиресий окажется прав в своих обвинениях, вселяют в него страх, что он, может быть, проклял самого себя. Но с тем большим нетерпением он дожидается подтверждения своей невиновности в цареубийстве. Ведь все фиванцы, кроме спрятавшегося в горах Пастуха, считают, будто Лай погиб в столкновении со многими нападающими. Так что Эдип на практике неотступно ищет виновников вне себя, он готов покарать смертью даже свою мать.
Помимо следования Эдипом собственных интересов, в таком же духе можем высветить и поведение Креонта. Вот его доводы в невиновности, которые Хор принимает сразу и даже Эдипу приходится принять их справедливость:
Сам посуди: зачем стремиться к власти,
С которой вечно связан страх, тому,
Кто властвует и так, тревог не зная? (556-558)
Не что иное, а прямая заинтересованность толкала также Пастуха переврать обстоятельства гибели своего господина. Несомненно, что он спасал свою жизнь, притаившись и убегая, а после возвращения в город ему пришлось сочинять удобную версию.
Здесь можем отметить, что Иокаста сохраняет полное равнодушие при рассказе о трагическом убийстве невинного младенца. Она просто указывает на этот эпизод, как на доказательство сколь неправомерны пророчества - не мог же Лай погибнуть от рук ее сына. Вот таким образом Иокаста отстаивает собственную “беспечность”. Ведь считает же она естественным не переживать за смерть супруга и сразу принимает в свое ложе молоденького Эдипа. Да и как же ей искренне любить Лая, который столь падок до мальчишеских “прелестей”, что его супруга долго не успевает забеременеть в первом браке, пока - по-видимому - не находить себе мужчину вне брака. Ведь Иокаста отнюдь не лишена материнских способностей, если, будучи немолодой женщиной, она рожает два мальчика и две девочки. Или пока вырастал ее первенец, для нее время остановилось? Почему же упускается из виду, за что ее супругу пожелали пасть от руки своего сына. Это проклятие изрек разгневанный Пелопс, потому что его сын был совращен и похищен вероломным гостем, падким до юношеских прелестей Лаем.
Если в силу инерции мы не обнаружим такого типа сокрытые пружины драматического действия, то слишком нерасчлененной останется и общественная роль театра. Как будто его назначение было воплощать сказочные мифы, а не обсуждать на сцене острейшие вопросы непосредственной жизни в поисках совершенствования и приближения к истинным ценностям. Ведь в словах царствующего в Афинах Тесея, которые привожу как эпиграф к этой студии, Софокл завещал нам вполне христианское послание.
...Войны и диктаторские режимы, демагогические судебные расправы, сословно корыстные законы и неотвратимые бедствия из-за поруганных прав людей - все это встречается в истории древней Эллады столь изобильно, что нельзя не удивляться насколько нас загипнотизировало чисто пластическое могущество классического искусства. Привычно мы идеализируем, наводим глянец гармонии и на остроконфликтные взаимоотношения в драматургии.
Результатом такой огульной экзальтацией является и искажение самого названия знаменитейшей трагедии. Ее оригинальное название - “Эдип тиран”, а только в названии драматург может высказать свое мнение непосредственно. Дальше его позицию можем истолковать в соответствии с действиями персонажей, опосредовано.  И тогда получается, что с одной стороны мы громко вещаем: Софокл является одним из величайших трагиков не только Эллады, но и всех времен и народов, а в то же самое время его недвусмысленную характеристику столь нарицательного героя подменяем нейтральной, сугубо “должностной” характеристикой.
Право взять под сомнение благостную расшифровку слова тиран в лексике Софокла дает нам и сам перевод С. Шервинского, по которому здесь приводятся тексты Софокла. Ведь, выговаривая как будто безадресные общие рассуждения, Хор произносит вот какую сентенцию:
Гордыней порожден тиран.
Она, безумно всем пресытясь,
чужда и пользы и добра.(850-852)
Тут просто невозможно совершить подмену и замолчать проблемного видения у Софокла. Значит, совсем неправомерно мы все время доверялись тому, что в своей горделивости думает сам о себе Эдип, и что вторят ему люди из его окружения. Ведь в драматургии риторика отдельного лица, его “пафос” подвергается проверке со стороны других и при отсеивании различных прав и интересов в коллизии выясняется, что никто не может исповедовать какую-то окончательную истину, каждому из персонажей дано испытать свою долю единой трагической вины.
В пределах чистого философствования Сократ особенно близок для Софокла, который подверг сомнению как несвязанный с личностью фатализм, так и софистическую вседозволенность. И если принимаем на веру выраженную Ницше формулу, будто благородный человек не согрешает, значит, мы втискиваем драму обратно в миф. О событиях начинаем говорить только в тоне констатации, ссылаясь на неодолимый рок. Софоклу вменяется, что он исповедовал “покорность велениям богов”.2/
В русле таких представлений нам остается считать, что “ложный выбор” имеет своим источником “неведение” и проф. Тронский дальше настаивает:
“Отсюда ошибки, заблуждения, самообман, неизбежность и оправданность страдания; но именно в страдании обнаруживаются лучшие качества человека”.
Однако при такой интерпретации судьба оказывается неодолимо трагичной. Ведь всезнайство невозможно и мы не можем рассчитывать на окончательное ведение. Зато если сделать ставку на невежество, суть трагической вины может быть раскрыта. И эту категорию обнаруживаем как раз в мысли Маркса, на которую будто бы ссылался И. Тронский, но употребляя другое (будто бы похожее, но столь разное!) слово - неведение. Вот какое предупреждение со ссылкой на античную драму отправлял Маркс:
“Невежество - это демоническая сила, и мы опасаемся, что она послужит причиной еще многих трагедий”.3/
И вопреки абсолютной идеологической неприкосновенности этого автора, Тронский позволил себе щадящую Эдипа подмену. Потом при переиздании учебника в 80-ые годы был “пожертвован“ Маркс...
Нам же следует вернуться к образной стихии и поискать, что за невежественные поступки замыкают будто бы “предначертанный круг” зла. О некоторых из них уже упоминалось вскользь, когда надо было мотивировать потребность в пересмотре распространенных и поныне толкований. Тут следует причислить пассивность Тиресия, который не мог не догадываться каков будет удел для города при тираническом управлении.
А разве сам Эдип не был предупрежден оракулом, что убьет отца и женится на матери, а при этом ему не подтвердили кто его родители. Ведь тут сплелось невежество с двух сторон. С одной - Эдип слишком ревностно разыскивает людей, которым в сущности ничего не стоило послать его на смерть с проколотыми лодыжками. Можно возразить, что он этого не знал, но ведь он и так пренебрегает чувствами тех, которые его вырастили и воспитали, хотя и они в свою очередь не решились сказать правду.
Мы могли бы взыскивать и от тех реальных лиц, которые промышляли гаданием. Ведь если к ним относились скептически даже в древние времена, то почему бы нам хранить священнодейственное молчание?
Конечно, в нетрадиционном прочтении содержится немало неожиданных провокаций и нужно предвидеть множество вопросов. Один из них - как понимать ответ Эдипа на загадку Сфинги. Мы можем признать тираном Эдипа, но он же получил власть от признательных граждан, которые терпели огромные беды. Никто не знал ответа, а Эдип высказал его без малейшей запинки. Человек - это существо, о котором расспрашивает безжалостная вещунья. Пока люди покланялись одним внешним стихиям, пока не осознали, что “человек есть мера всех вещей” - это было пагубное невежество. Ведь и софисты, и в первую очередь прославившийся этой сентенцией Протагор, очень ловко следуют своей максиме и вмешиваются в жизнь современных Софоклу Афин. Они получают власть, влияние, богатеют.
Но если эгоистические интересы  возьмут верх, а предписания морали отбрасываются свободной манипуляцией в угоду “сильного” мнения, то и узурпация власти не составит особого труда. Примером может послужить тот факт, что в Афинах предводителем олигархического правления “тридцати тиранов” был софист Критий.
Вот и судьба Эдипа раскрывает невежество атеизма, если он воздвигнут в новую веру самоуверенности. Однако же физическая сила  - это нечто отнюдь не постоянное и с увеличением точек опоры тело человеческое ослабевает. И об этом было предупреждение в загадке, Эдип же сначала не размыслил об этом. До прозрения из “Эдипа в Колоне” где он готов довольствоваться немногим и говорить о поучительной роли страдания еще очень далеко. Теперь он в расцвете своей молодости, вышел победителем из схватки с целой свитой, а когда предстал перед фиванцами и Иокастой, то все (исключая только убежавшего телохранителя) наверное, оценили его мужество, покорились его харизматическому внушению. Да и этот молодой человек имел нешуточные основания гордиться тем, что предпочел расстаться со сладкой жизнью коринфского принца, избегая греха кровосмешения и преступления отцеубийства. Быть может, его чрезмерное честолюбие вскормлено комплексом неполноценности из-за проколотых ног:
Увы! что вспоминать о старом горе? (1008)
Иными словами, у него есть основание казаться героем в собственных глазах. Метафорический подвиг со Сфинксом тоже свидетельствует о решимости Эдипа. Он не принимает фаталистическое бездействие перед внешними силами, а хочет уповать на себя как человека. Его власть наводит надлежащий порядок и дальше не приходится жертвовать людей неразгаданным силам. Вот за что может быть признателен Хор старейшин. В его несогласии с Тиресием есть не только стремление быть лояльным к владетелю, но и некоторая доля уверенность в правоте Эдипа.
Победитель в противостоянии природным стихиям, однако, сделался тираном, так как невежественно продолжал делать ставку на силу. А его отказ от этой преходящей ценности приходит только после самоубийства Иокасты, которым она высветила всю скверну, в которой затонула царствующая чета. Наконец-то он понимает, сколь неравен был их брак, и что по общечеловеческим законам овдовевшая царица была ему как мать. По возрасту и Лай уже приходился ему отец. Таково, впрочем, только и могло быть предвидение оракула при виде молодого честолюбца. Ведь чрезмерное внимание к телесному началу всегда приводит к насилию. И это не может не сознавать любой гадатель. Поэтому столь уверенно он может накликать достоверные же беды и дожидаться очередных подношений от тех, кто пострадал в сутолоке жизни.
Вот и возникает очередной вопрос: о совпадении пророчеств с реальным ходом событий. Отчего мы столь гипнотически внимаем буквально подтвердившимся пророчествам. Разве не случаются и события, о которых не было ни пророчеств, ни проклятий? Ведь первоначально кровосмешение Иокасты вообще не упоминалось, а шла речь только об отцеубийстве. Никто не предсказывал всеобщее бедствие и для Фив, а в полученных Креонтом напутствиях говорится достаточно расплывчатым словом: “скверна”, “град отягощен убийством”(101).
Трагическая ирония состоит в том, что интуитивно предвиденные несчастья совпадают не только в предполагаемом общем смысле, но и в самой конкретной биологической или юридически единичной форме. К сожалению, только этим преступлениям придают значение невежественные герои и за это потом расплачиваются горьким раскаянием. Иокасте пришлось сблизиться с внебрачным братом своего супруга. Поэтому слуга, который специально подчеркивает, что он - родившийся в доме Лабдака, а не купленный раб, отнесся столь жалостливо к посланному на смерть детенышу...
Да и вообще при размышлении можно задаться еще многими неожиданными вопросами. Случайностей во всей истории очень и очень много, но из них сплетается цепь тревожных событий. Мог бы Эдип не встретить повозку Лая. Или многими годами раньше Пастух мог бы передать младенца с проколотыми лодыжками другому человеку, а не тому, кто теперь является как Вестник из Коринфа. А почему это точно к Фивам направил свои стопы Эдип? Вряд ли его водили какие-то подсознательные комплексы, которые в наше изощренное время названы его именем. Случилось так, потому что так вышло!..
В духе этой взыскательности можем поразмыслить и о действиях усыновителей. В своем похмелье праздный гуляка сказал правду. Тут он не на шутку попался, но ведь верно говорили как раз древние, что правдив у вина язык. Однако истину тут же объявили обидой. Утаивая правду от Эдипа, всячески отговаривая его, они на деле оставили сына на власть оракулов, теряя его для себя.
А нельзя ли было Эдипу оставить без внимания надменное поведение заносчивого вельможи и его свиты при роковой встрече? Мы склонны оправдывать его поведение тем, что на него напали, но ведь возница просто толкнул его, он хотел, чтоб тот посторонился, требуя обыкновенного чинопочитания, пусть даже соблюдения дорожных правил безопасности движения. Уж поистине этот слуга Лая не знал, с кем связывается...
Не будем сейчас вдаваться в подробности, по какому кодексу правит Эдип в Фивах. Он все время выпячивает разгадыванием Сфинксового вопроса, но Софокл тонко сопоставляет эти разглагольствования с полной неспособностью справиться возникшей бедой. Или посмотрите его позерские слова умиления, когда встречает Иокасту на площади. Эта женщина, родившая пятеро детей и достаточно пожилая, названа нежнейшими словами в момент, когда все шатается в государстве и свирепствует мор:
О, милая супруга, Иокаста,
Зачем меня ты вызвала из дома? (925,926)
А это не более как рисовка “на публику“. При взыскательном подходе к событиям и к риторике персонажей, не можем не заметить, с какой хвастливой легкостью он говорит о своих вспышках гнева. Он ни на миг не сомневается, а был ли его гнев праведным? В собственные глаза Эдипа любое его чувство может быть только священным.
В своей студии “К истолкованию символики мифа об Эдипе” С. Аверинцев выявляет по какой логике:
“Преступление общечеловеческих табу есть тоже нарушение границ между божеским и человеческим, а значит - акт самообожествления, метафизического самозванства”. 4/
Кровосмесительная связь интерпретирована как предпосылка экстраординарного знания, которое гарантирует прагматические успехи. Однако же, такого типа знанием:
“Можно одолеть грозящее извне чудовище, оно не гарантирует от того, что победитель сам обернется чудовищем”. 5/
Автор недвусмысленно расшифровывает такое состояние как тиранию, как узурпацию власти. И с этим нельзя не согласиться,  становится понятным и преклонение Ницше перед уничтожающим любой закон “благородным человеком”. Только тут стоит уточнить, что никакое это не странное, магическое знание. Скорее это замкнутое в пределах единичной телесности рассудочное сознание, что “человек есть мера всех вещей” - с соответствующей субъективной вседозволенностью, полностью игнорирующей нравственность. А в одно и то же время с софистами жил и великий Сократ. Философ, чья интеллектуальная скромность, как в области ”знания”, так и в обучении и в плате за уроки и - конечно же - по части собственности, а, в конечном счете, и в смерти - все это приобрело нарицательный смысл.
Так вот, у Сократа имелся корректив к максиме Протагора, и она приняла следующий вид: “Человек как мыслящий - мера всех вещей”. Из этого следует, что каждый раз надо выделять некоторую конкретную меру и ее же соотносить и проверять с всеобщими, общественно значимыми потребностями.
Сила слепца Эдипа состоит в том, что он своим нравственным видением прозрел истину о своем былом тиранстве. Таким его видим в “Эдипе в Колоне” и там опыт его горькой судьбы воспринимается Тесеем, а отбрасывается невежественным Креонтом. Этот сделавший ставку на насилии правитель понесет свои разочарования в “Антигоне”. Общий вывод из всей трилогии состоит в том, что необходимо принимать на себя ответственность за несовершенства нашей жизни. Не стоит списывать все искушения на неумолимую судьбу. Эдип уразумел эту спасающую от невежества истину после самоубийства Иокасты. Наконец то он переродился, бросает меч, которым хотел мстить и, смиряясь, выкалывает свои глаза. Мать приняла свою долю за невежественность нравов и вдохнула ему силы для новой жизни обыкновенного, хотя и немощного, но подлинно свободного человека!
Символично и нежелание Эдипа оставить потомкам свою могилу, где его тленные останки имели бы слишком много опорные точки. Ведь и загадка Сфинкса предупреждает: силы все равно не будет никакой. Когда страдалец удаляется умереть, он берет у Тесея слово, чтоб тот не оставлял никакого вещественного следа. Это ему важно, чтобы его человеческая судьба стала действенным примером. Только тогда сохраняется сила предупреждения к каждому, кто рискнул бы нарушить границы человеческого, домогаясь неосуществимого, невежественного и трагического по своим последствиям обожествления...

ПРИМЕЧАНИЯ:

1/ Н. Чистякова, Н. Вулих. История античной литературы. М., ”Высшая школа”, 1971, с. 128.
2/ И. Тронский. История античной литературы. Л., УЧПЕДГИЗ, 1957, с.129.
3/ К. Маркс и Фр. Энгельс. Сочинения. T.I., с.112.
4/ В сб.: Античность и современность. М., Наука, 1972, с.99
5/ Там же, с.98.

Для корреспонденции:
София 1164, ул. ”Кораб планина” 73,
тел.:8627744,  E-mail: orlin.stefanov@abv.bg

Любезно прислано автором

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел литературоведение