Топоров В. Заметка о числовом коде русских загадок

Принося дань почтения Юбиляру*, помня о его научных интересах и достигнутых им результатах, а также в продолжение собственных разысканий автора в области мифопоэтической семантики чисел и особенностей структуры русской загадки — ниже будут приведены некоторые соображения по объявленной в заглавии теме. Сразу же нужно сделать две оговорки: тема чисел и их роли в загадке достаточно многоаспектна, чтобы претендовать здесь на сколько-нибудь полное ее обозрение. Речь пойдет о числовом коде в загадках «космологического» круга и о т. наз. «числовых» загадочных текстах, которые по необходимости будут обозначены частично и в самом общем виде. Материалом служит собрание русских загадок, насчитывающее более пяти с половиной тысяч позиций (Загадки 1968).
Следует предварительно отметить, что по существу роль чисел в русских загадках остается до сих пор не выясненной и, видимо, не осознанной, по крайней мере в том объеме, который как раз и определяет их роль в текстах «загадочного» жанра. А тем не менее даже при поверхностном взгляде можно подозревать, что числа в загадках имеют особую и отнюдь не случайную роль: в указанном собрании загадок числа упоминаются существенно более чем тысячу раз; если же учесть, что есть классы и роды загадок, в которых числа вообще не употребляются (в самом общем виде можно сказать, что это загадки, в которых объект загадывания находится вне сферы счетности, членения на части, а обозначение его как «один» явно лишне в силу избыточности его), то частота употребления чисел в загадках, использующих числа, сильно возрастает и дает веские основания говорить о своего рода «числовых» загадках, где число становится главным элементом «загадочного» текста, а счет их — основной операцией подобного текста. К таким «сильно»-числовым текстам относятся загадки космологического цикла — о составе основных элементов мирового пространства и структуре соответствующего ему мирового времени, и не только о составе и структуре, но и о последовательности, очередности творения. В текстах космологического цикла кодовая функция чисел наиболее очевидна, и она бросает свой отсвет на загадки других циклов, посвященных более детальному рассмотрению отдельных сфер творения, которым загадки о «большом» творении (основные составляющие при переходе от хаоса к космосу) задают свою парадигму, реализуемую в загадках о «частных» творениях и их составе, разумеется в ослабленном по существу, но нередко гипертрофированном по форме виде. Эти «частные» круги загадок связаны с оплотняющимся, дифференцирующимся и конкретизирующимся творением — земля и ее устройство (ландшафт); человек как цель творения, его перл и, может быть, главное — как микрокосм, соотносимый с макрокосмом, миром-вселенной; сфера вегетативного (преимущественно загадки о дереве и деревьях, хотя и не только о них); сфера «анимального» (животные, птицы, насекомые); дом и хозяйство; занятия и ремесла; религия и культура. Особое место занимают числа в двух поздних (во всяком случае в русской традиции) типах загадок, здесь практически не рассматриваемых, — вопросы-шутки и загадки-задачи.
Когда говорится о «числовом» коде русских загадок, имеются в виду те случаи употребления чисел, когда они становятся конвенционально признанным и по сути дела кодифицированным элементом языка загадок как особой знаковой системы, формально во многом совпадающей с системой «естественного» языка, но по сути дела все-таки иной. Эта инакость проявляет себя и в выборе самих чисел, и в употреблении их применительно к тем или иным элементам описания, и в самом типе кодификации, и в системе импликаций (от явного числа до неявного и подлежащего разгадке элемента, с числом связанного), и, наконец, на определенной глубине — и в семантике и, главное, в обретении новой функции «наведения» от данного к искомому: числовое «рентгеновское» просвечивание, предполагающее — в идеале — обнаружение того, главными характеристиками чего оказываются числа, их состав и их конфигурация в «загадочном» тексте. Следовательно, нельзя игнорировать того, что в загадках есть числа и числа — одни относятся к сущности и органически укоренены в самом языке загадки, другие — как бы случайные оговорки на «естественном» языке, и неправ будет тот разгадчик, который будет искать решения загадки, ориентируясь на эти «случайные» числа.
И еще на одну категорию, присутствующую в загадках, следует обратить внимание — на категорию счетности. Несмотря на то, что в русской
«энигматической» традиции, как она представлена в используемом здесь сборнике загадок, загадки о числе, цифре, счете в отличие от загадок о букве, письме и чтении (ср. Загадки 1968, №№ 4844—4855, 4856, 4857, 4878—4901, 4840, 4843, 5314—5340; Садовников 1955, №№ 2149—2158, 2473, с характерным упоминанием счета: Еду по грядам, рву без счету, а все цело, а также загадки об отдельных буквах — №№ 2164—2171) полностью отсутствуют, сама операция счета-считания в «загадочной» части, несомненно, присутствует или, по меньшей мере, упоминается. Несколько примеров: [...] всех кур пересчитала и с собой унесла. — Лисица (№ 1274); — Носить могу, а сосчитать не могу.—Волосы (№ 1463); — [...] Считает наш век, а не человек. — Часы (№ 3583, ср. №№ 3585, 3586); — [...] счет ведет, дюжину отсчитает и сызнова начинает. — Календарь (№ 4993) и др., ср. также [...] Без счету одежек и все без застежек. — Капуста (№ 2466). Загадка полагает, что и отгадчик должен уметь считать в ходе отгадывания. Так, набор чисел в загадке Триста листов, пятьдесят туманастов, двенадцать ерманцев мало о чем говорит, если не сосчитать их сумму — 362, что, по мнению загадывающего, равно году (ответ загадки). Таких загадок, где отгадчик должен совершить операцию складывания, немало. В загадках-задачах же, тяготеющих к тому же и к парадоксу, в частности, к языковым и ситуационным ловушкам, отгадчику предстоит проделать и более сложные операции счета, прежде чем он найдет разгадку. Кроме того, счет в той или иной мере предполагается и в загадках с вопросом Сколько? или с конструкциями сколько... столько (№№ 2688, 2689, 2921, 2990, 3726, 5160 и др.) Наконец, стоит обратить внимание на тот класс загадок, который иногда весьма заметно приближается к считалкам (иногда частично пересекаясь с ними) типа Ехал мужик по дороге, сломал колесо на пороге. Сколько гвоздей? — отвечай поскорей, не задумывайся.
Надо думать, что числовая «анкета» объектов, подлежащих разгадке в «загадочных» текстах, не только отсылает к некоторым существенным особенностям разгадываемого объекта, которые, к тому же, содержат важную информацию, облегчающую решение эвристических задач, но и отражает архаичные ритуалы измерения и/или счета основных параметров вселенной, сакрального пространства, священных объектов и т. п., о чем писалось в других работах. То, что сакрально, подлежит измерению, счету, учету, но и обратно — то, что измеряется, считается, учитывается, тем самым становится сакральным. В мифопоэтических традициях измерение и счет профанических объектов безблагодатны и бессмысленны: измерение ради измерения и счет ради счета замыкаются сами на себе, не увеличивая ни жизненной силы, ни сакральности. Лишь позже, по мере утраты или сужения сферы сакрального и экспансии профанизации, операции измерения и счета распространяются и за пределы сакрального пространства, становятся элементами чистой «техники», когда число оказывается не более чем числом, лишенным того семантического ореола, который оно имело в мифопоэтическую эпоху. Разумеется, что эта картина верна и истинна с точки зрения того, кто находится внутри мифопоэтической традиции с ее ценностями и кого Леви-Стросс называет «mythologiques». Но отдельные черты этой картины, обычно в сильно трансформированном виде, отражены или во всяком случае еще опознаваемы и в загадках и даже в считалках, и особенно важно то, что сама операция счета и измерения, в известных отношениях соотносимых с выстраиванием парадигмы и последовательным движением по синтагматической оси, объединяет загадку (как и считалку) с ритуалами измерения-счета и соответствующими «счетно-измерительными» текстами, хорошо известными, например, из древних ближневосточных традиций, не говоря уж о ряде других.
Несколько слов о составе «числовой» парадигмы русских загадок, «разыгрывающей» все пространство между двумя полюсами, выражаемыми иногда и нечисловым образом, предельно обобщенно, — ср., с одной стороны, никто, ничто, ничего, никогда, ни разу, нет, не &... и т. п., с другой, весь (весь мир, весь век, всё, всякий, полно, целый, много (в смысле 'не сосчитать', 'без счету') и др. Эти два полюса могут быть поняты и как рамки мира загадки, отсылающие соответственно к категориям абсолютного отсутствия, пустоты, небытия, нуля и полноты, всеобщности, целостности или даже цельноединства.
Вкратце (подробнее см. в другом месте) объем «числовой» парадигмы русской загадки около сорока единиц. По сравнению с другими фольклорными жанрами этот объем велик и нестандартен: в целом он менее «мифопоэтичен», потому что при сохранении основных мифопоэтических сакральных доминант он сильно разбавлен и профаническими числами, источником которых в загадке является числовое кодирование загадываемых объектов в соответствии с их членением на части (нередко многие), через которые они, эти объекты, описываются и предлагаются потенциальному отгадчику. Таким образом в свой внутренний числовой код загадка как бы впускает нечто из эмпирии натурального числового ряда, чем и создается неоднородность и известная «случайность» состава чисел в загадках.
Если оставить в стороне явно поздние загадки-задачи, строго говоря не принадлежащие к фольклорным sensu stricto текстам и иногда намеренно изощренные (ср.: Сто двадцать одно яйцо скольким людям можно разделить поровну? —11 человекам, № 5571; в 20 коротких текстах этого жанра встречается десяток чисел, ни разу не отмеченных в корпусе из пяти с половиной тысяч загадок — ср.: 10 без четверти, 11, 15, 32 р. 80 коп., 36, 38, 45, 85, 121, 40000), то состав «числовой» парадигмы выглядит следующим образом:
четверть, пол-, половина (ср. полдень, полгода, полдуба, полмолодня, полсорока), один (един, /э/тот в контексте /э/тот... другой... третий и в случаях, когда один выступает как неопределенный артикль; первый, ср. однажды, однолетний, одноручка и под.), полтора, два (двое, оба, пара; второй, другой в указанном контексте, дважды), три (трое, третий, тройка), четыре (четверо, вчетверо, четырка, четыре четырки, четверти полторы, четвертый), пять (пятеро, пятеринка, пятый, пятак, пятачек, пятакан, пятивашка, ср. пятница), шесть (шестой), семь (семеро, седьмой, ср. семь четвертей), восемь (восьмой), девять (девятый), десять (десятеро, десяток), двенадцать (ср. дюжина), четырнадцать, 20, 24, 25, 30, 33, 35, 40 (ср. сороконожка, пол-сорока), 50, 52, 60, 70, 77, 90, 100 (сто, сотня), 105, полтораста, 200 (двести, два ста), 300, 365, 366, 400, 500 (пятьсот, пятый ста), 700, 702 (семьсот и два), 1000 (тысяча, ср. четвертая тысяча, тысяча полтораста), миллион.
Легко заметить неоднородность этой «числовой» парадигмы. Первый десяток образует непрерывный ряд (при этом ноль отсутствует); «один», как правило, выступает как число лишь при более широком числовом контексте; наиболее высокая частотность у числа «два», с чем соотносится распространенность бинарных типов «загадочной» конструкции; в принципе (но не без серьезных исключений) общая тенденция такова, что чем больше число, тем ниже его частотность (ср. убывающий ряд 2-3-4-5-6-8-9; исключения — 7 и 10, встречающиеся соответственно чаще, чем 5, 6 и 5, 6, 8, 9), меньше типов загадок, где выступает данное число (так, «шесть» специализируется в подавляющем количестве случаев в загадках о «шестиногих» насекомых), ограниченнее состав форм данного числа (ср. «два» — «пять» и «семь», «десять», с одной стороны, при «шесть» — «девять», имеющих только по две формы — количественную и порядковую.
Уже второй десяток чисел являет многочисленные лакуны: нет 11, 13, 15—19; редко встречается число 14, которое своим появлением обязано одной ситуации в загадках о времени, точнее — о днях недели с различением дня и ночи, причем они замыкают нисходящий ряд «год — (время года) — месяц — неделя» (ср. Стоит дуб, на дубу двенадцать гнезд, на каждом гнезде по четыре синицы, у каждой синицы по четырнадцать яиц: семь беленьких да семь черненьких. — Годы, месяцы, дни, ночи, неделя. № 4947, ср. 4953); число 12 встречается реже, чем можно было бы ожидать, и по преимуществу в загадках о месяцах года (ср. №№ 4938—4943, ср. отчасти № 5144; иначе — № 1614: годов двенадцать [...]—Волосы старика седеют, а также загадки, в первой части которых выступают коллективные множества — 12 братьев, 12 сестриц, 12 кузнецов, ср. №№ 3010, 3797, 5104 или 12 горшков на столбе до неба № 5022: о колокольне); значимо отсутствие числа 17, отмеченного в мифопоэтических текстах.
Ряд чисел третьего десятка столь же ущербен как по количеству элементов ряда (только 20, 24 и 25), так и по частотности — все эти числа встречаются редко; это относится и к кратному 12 числу 24 (ср.: 4946: [...] в каждом крыле по двадцать четыре пушинки [...] — в загадке о членении года); вовсе отсутствует число 27 (3 х 3 х 3 или 3 х 9), играющее выдающуюся роль в числовой символике мифопоэтических текстов. В четвертом десятке представлены три числа — 30 в отнесении к дням недели (Тридцать постель, тридцать гостей [...].№ 4964), или к годам жизни, зрелости (Три года — яйцо, тридцать лет —медведь, шестьдесят лет — курица. № 1336), или к зубам, где это число соотносится тоже с курицей (Тридцать куриц —- все без хвостов.—Зубы. № 1481), 33 (Летят тридцать три ворона, несут тридцать три камня [...] —Поставы на мельнице. № 2828; Тридцать три воротят, один Мартын поворотит. — Зубы, ложка во время еды. № 4306; Тридцать три сели на конь, поехали в огонь. — Пельмени. № 4320), 35 (Через тридцать пять валов лазит птичка без Крылов. — Таракан. № 829). Пятый десяток представлен только числом сорок (40), но оно встречается нередко и при этом — с разными определяемыми и в отнесении к разным загадываемым денотатам, ср. сорок рубашек, отсылающих к курице (№№ 955, 957, ср. сорок сорочек, но и сорок сороков, уже в ином контексте), сорок недель в тюрьме — о младенце в материнском чреве (№№ 1328, 1329); сорок умных — о годах жизни (№ 1620), сорок пеленок, сорок ризок— о капусте (№ 2462, 2477), сорок кобыл — об очепе, журавле у колодца (№ 2791), сорок поросят, сорок братцев, сорок цыган — о потолочинах и матице (№№ 3009, 3011, 3014), сорок пол — о крыше (№ 3079), сорок узлов — о бисере (№ 4152) и др., ср. сороконожка — о железной дороге (№ 4513), ср. также полсорока — о каменке в бане, шипящей от воды (№ 2931). Из шестого десятка загадки используют два числа — 50 и 52; к первому из них ср. пятьдесят поросят— о каменке в бане и шипящей воде (№№ 2932, 4369), пятьдесят концов — о бисере (№ 4152), пятьдесят лебедей — о Духове дне (№ 5135) и др.; ко второму ср. пятьдесят два сокола — о неделях года и пятьдесят две галки, то же (№№ 4943, 4945), пятьдесят два лебедя, о семи неделях Великого поста и Пасхе (№ 5144). Седьмой десяток представлен только 60 (ср.: [...] Шестьдесят лет — курица — о человеке, № 1336); восьмой — 70 и 77; к 70 ср. семьдесят одеж — о курице (№ 963), семьдесят одежек — о капусте (№ 2467) и луке (№ 2489), семьдесят листов — о петухе (№ 993), семьдесят ризок — о капусте (№ 2476), семьдесят шуб — о луке (№ 2498), дед семидесяти лет — о кресте (№ 5032) и о попе (№ 5099); к 77 ср. семьдесят семь платьев и семьдесят семь на себе ризок — о курице (№№ 954, 959), семьдесят семь полков — о сосне и ели (№ 1727), семьдесят семь корчаг — о репье (№ 1913), семьдесят семь шубок и семьдесят семь ризок — о капусте
(№№ 2472, 2474), семьдесят семь Семенов — о потолочинах (№ 3008), семьдесят семь рядов — о колокольне (№ 5024). Девятый десяток в «загадочных» текстах никак не представлен. Десятый же — только числом 90, ср.: [...] висит котел девяносто ведер — о месяце (№ 105).
Зато 100 (сто, сотня) представлено более чем полусотней примеров и к тому же весьма многообразных — и по связям с определяемым и по отнесенности к разным объектам, подлежащим разгадке. В ряде случаев сто неоднократно повторяется в одной и той же загадке (ср.: Стоит сто столбов, у ста столбов сто Кольцов, у ста Кольцов сто кистей, у ста кистей сто ветвей. —Хмель. № 2674) и как бы принудительно втягивает в свое поле и соседние слова, соответственным образом трансформируя — «стозируя» их; ср.: То-сто вито-сто, перевито-сто, кто сто отганет, тому сто рублей [...] тому сто плетей.—Бусы. № 4151; — Посто, витосто [...] витосто, кто сто отганет, тому сто все. Веретено. № 4631; — Тосто и витосто, кто отгадает тому все сто. — Бердо. № 4659; ср. также № 5003, где само число «сто» отсутствует при наличии тосто, пятосто, перевитосто, витосто [...] —Церковь. Несомненно, что в большинстве случаев с числом «сто» связывается идея максимальной полноты — целостности, замкнутости и самодовлеющего характера ее. Разнообразие определяемых при числе «сто» и кодируемых им объектов, подлежащих разгадке, весьма велико. Ср.: сто дорог. — Звезды на небе (№ 30), дед, ему сто лет. — Мороз (№ 362), сто серебряных монеток. —Рыба (№ 547), сто домов. — Улей (№ 691), сто мужиков. — Муравейник (№ 715), сто частей без единого шва. —Пух или перо (№ 900), сто рубах. —Курица (№ 956), сто шуб. —Курица (№ 960), сто безумных.— Годы жизни (№ 1620), этой бабке сто лет. — Сосна (№ 1725), Стал стариком — сто пеленок на нем. — Капуста (№ 2463), сто лат. — Капуста (№ 2471), сто ризок. —Капуста (№№ 2473, 2475, 2478, 2480), сто ризок. —Лук (№№ 2491, 2494, 2495), сто коней. — Мельница (№ 2869), сто дыр. — Корзина для сена (№ 2969), сто гостей, сто постель. — Бревна и мох (№ 2989), сто молодцов. — То же (№ 2991), сто братьев. —Бревна дома (№ 2997), сто гостей, сто постель. — Бревна (№ 2998), сто молодцов. — Потолочины (№ 3012), сто бревен. — Замок (№ 3184), сто лип. — Веник (№ 3665), сто голов кормил. —Горшок (№ 3701), сто душ питал. — То же (№ 3720), сто людей кормил. — То же (№ 3727), сто холстов на сто концов. — Блины (№ 4257), сто лебедей. —Ложки (№ 4284), сто человек перевозит.— Паром (№4496), сто верст промахал. —Паровоз (№ 4503), сто телег. — Поезд (№ 4511), сто полен. — Бердо (№ 4658), сто ям с ямой. — Наперсток (№ 4716), рубль бежит, сто догоняют. — Охота на зайца (№4737), сто полей. — Книга (№4861), за сто миль залетело.—Письмо (№ 4881), сто рублей. — Церковь (№ 4998), о ста углов. — То же (№ 4999), сто овец.—Люди в церкви (№5017), сто городов.—Колокол и звон (№ 5083) и т. п. — Из второй сотни более или менее случайным образом представлены единичные числа «сто один», «сто пять» (ср. №№ 2772, 5016), а также «полтораста» — № 3323).
Лишь единичными и, так сказать, окказиональными примерами представлены 200 (двести, два ста), ср.: №№ 4707, 4708; 300 (триста) и 365 (триста шестьдесят пять, о днях года), 366 (то же), 400 (четыреста), 500 (пятьсот, пятый ста), 700 (семьсот) и 702 (семьсот и два). Несколько чаще встречается 1000 (тысяча), семантически отчасти дублирующая «сто» (ср.: Каркнул ворон на сто городов, на тысячу озер.—Гром. № 286, ср.: №288; — их тысяча есть.—Пчелы. № 642; — тысяча рублей. — Корабль или лодка. № 4462; — за тысячу верст прилетело. — Радио. № 4812; о тысяче рублев. — Церковь. № 4999). В целом идея «тысячи» выражена расплывчато, и в ряде случаев само это число появляется в загадках позднего происхождения или даже в псевдозагадках (ср. также четвертая тысяча, № 781, тысяча полтораста, № 2539); тем более это относится к миллиону, ср.: Бежит бегун, ревет ревун, хочет миллион колоть. — Гром, град побил хлеб. № 297.
Составление словарей двух типов, первый из которых фиксировал бы полный список определяемых числами слов, а второй — соответствие чисел (вместе с определяемыми ими словами) и подлежащих разгадке объектов, дало бы полное представление об образности загадки, ее поэтике и ее логике в данном фрагменте «загадочного» корпуса и тем самым о соответствующей модели мира загадки и соотносимом с нею типом ментальности. В этом контексте возникает одна из существенных проблем, связанных с загадкой, — соотношение двух родов деятельности, а именно — аналитически-эмпирической, ориентирующейся на «объективные» связи объектов «вне-загадочного» мира и на введение их в текст загадки, на отражение их в ней, во-первых, и, во-вторых, на «субъективные» связи объектов, как они видятся при взгляде, охватывающем целое, синтетически, интуитивно, во внезапных озарениях сознания, мысли и даже подсознания. Эти два рода деятельности, отраженные в загадке, отсылают к двум типам ее творцов — к homo rationalis в первом случае и к homo intuitionalis во втором. Первый случай помогает проникнуть в логику загадки, в сферу операционного и конструктивного. Второй случай интересен в том отношении, что он бросает луч света на альтернативный путь «загадочного» творчества, при котором отсутствие знания об «объективных» связях компенсируется переживаемыми внутренними «субъективными» связями, когда связь впечатлений превалирует над связью объектов этих впечатлений. Второй путь — путь ребенка до формирования у него понятийных структур, путь поэта и художника, путь гения, действующих с целым и нерасчлененно-слитным. Л. С. Выготский в своих трудах по детскому мышлению подчеркивал, что именно эта способность замещать отсутствующие «объективные» связи «субъективными» идеями мощно увеличивает потенциал эвристичности (см. Выготский 1982), т. е. именно то, что предполагается самой идеей загадки и ее прагматикой. Этимологические исследования как раз и предполагают наличие высокого уровня эвристичности, своего рода «инвентивности», умение в случае затора-остановки перебрасывать мостки с ближнего берега на дальний. И это еще один аргумент в пользу известного параллелизма между ситуацией отгадчика загадки и этимолога.
На этом пути загадка обнаруживает себя как художественное творчество, как ценность эстетического порядка, и в этом отношении самое интересное состоит в том, что строгое, сухое, «однозначное» число в загадке по временам теряет четкость своих очертаний, интуитивизируется, мифологизируется, эстетизируется, включаясь иногда в сложную метонимически-метафорическую игру. Разумеется, подобные случаи не так уж часты, но тут важнее то обстоятельство, что даже в самом лоне «рационального» интуиция и художественное творчество могут свить себе надежное гнездо.
Тем не менее нельзя забывать и о ритуальном происхождении загадки и самого акта загадывания-разгадывания, предполагающего своего рода специализированный диалог двух сторон (об этом писалось в другом месте). Согласно известным показаниям многих архаичных традиций и опытам реконструкции «реального» контекста «прото-загадки» выясняется, что процедура загадывания загадок и их разгадывания (там, где она сохраняется достаточно полно) приурочивается обычно к главному годовому ритуалу, совершаемому на стыке Старого года с Новым. Этот переходный этап характеризуется максимальной энтропией: Старый год «сносился», исчерпал себя и на грани гибели. Путь к Новому году, замещение им Старого, осуществление непрерывности жизни возможно лишь при «новом» творении, образе того первого творения, которое имело место «в начале» и дало вход в сферу хаотического тому эктропическому импульсу, что создал условия для перехода от Хаоса к Космосу. Каждый шаг творения отмечает повышение уровня эктропического движения, уплотнение космического пространства и времени, усложнение их организации. Наиболее архаичные и диагностически важные типы текстов творения в жанре загадки (ср. ведийские brahmodya, загадки о составе и порядке творения) построены по принципу «нисхождения» — от первичного, наиболее общего и важного к вторичному, более частному, менее важному. Каждый этап творения часто отмечается особым числовым кодом. Он относится к количеству объектов творения и порядку его этапов. О «числовой» логике того и другого можно судить по софистицированным рефлексиям на космологические темы типа описания сотворения Вселенной в энциклопедии
(Rasa'il), где речь идет об учении «Братьев Чистоты», развивавшем некоторые идеи му'тазилизма (1. Творец— один...; 2. Интеллект— двух родов...; 3. Душа — трех видов...; 4. Материя — четырех родов...; 5. Природа— пяти родов...; 6. Тело, имеющее шесть направлений...; 7. Сферы— семь планет... и т. п.), или типа нумерологии в даосском трактате «Дао-Дэ цзин» и комментарии к этому тексту Хэ-Чжан гуна («Дао породил Один. Один породил Два. Два породило Три...» и т. д.), или, наконец, типа «порядковой» космогонии в пехлевийском трактате «Rivayat» (52), где Ормазду нужно было «во-первых, установить Небо, во-вторых, установить Землю, в-третьих, привести в движение Солнце, в-четвертых, привести в движение также Месяц, в-пятых...» и т. д. вплоть до «в-двенадцатых». На некоем высоком уровне обобщения, о котором фрагментарно можно судить по реально сохранившимся свидетельствам, восстанавливается общая схема: первый шаг — один объект, второй шаг— два объекта, третий шаг— три объекта... (вар. — четыре, далее 8 и т. п.). Особенно показательно свидетельство старокитайского отрывка Цзочжуань (CHI, р. 327), где количественная и порядковая нумерология сливаются в синтетическом их объединении. М. Гране проницательно указывает, что нельзя переводить ни «первое — это дуновение» ни «одно — это дуновение», но только «1. (= Unique et en premier lieu est le) Souffle (k'i). 2. (= Deux et en second lieu sont les) Ensembles [(ti) que forment en s'affrontant comme le Yang et le Yin...]. 3. (= Trois et en troisieme lieu sont les) Modes...» и т.п. (Granet 1934, 161—163). Подобное объединение значений имплицируется и реконструкциями ряда «числовых» описаний творения в индоевропейской традиции (Топоров 1980).
Выше говорилось о высокой частотности числа «два» в русских загадках космологического характера, когда «два» относится к небу и земле, солнцу и месяцу, огню и воде, т. е. к объектам, сотворение которых, собственно, и означало возникновение мира-вселенной. В используемых материалах загадок о мире нет (ср., впрочем, Садовников 1995, 2500: Какое строение давно построено, не разваливается и не требует починки?— Мир). Их можно было бы гипотетически восстановить из загадок типа Двое стоячих, двое ходячих, да два здорника, два разбойника, разорителя.—Небо и земля, солнце и месяц, день и ночь, огонь и вода (№ 3) или Два стоят, два ходят и два минуются. — То же, но без огня и воды (№ 4); Два стоят, два ходят, двое промеж них часы стерегут. — То же (№ 5); — Два быка бодутся — вместе не сойдутся. — Небо и земля (№ 6). Связь неба и земли с идеей двучастного мира и даже с самим числительным «два» в индоевропейских традициях хорошо известна. Сходство распространяется и на соответствующие предикаты: небо и земля и в других традициях нередко есть, стоят или установлены, тогда как солнце и месяц ходят, двигаются и (часто) не сходятся вместе. Поэтому сам тип подобных загадок может быть прослежен вплоть до индоевропейского горизонта и отчасти восстановлен. Разумеется, можно было бы предположить, следуя логике развития «числового» ряда, что на предыдущей стадии было нечто одно, единое, из чего на втором шаге возникли два основных космологических объекта — небо и земля. Но, учитывая, что «один» как число возникло явно позже других элементов «числового» ряда (по крайней мере, 2, 3, 4), едва ли оправдана конструкция типа Что есть одно (единое)? или Единое пребывает (имеет место)? с ответом Мир — вселенная. «Один — одно» определяет прежде всего единство как целостность, не данную, но именно сотворенную, и подлинная целостность-единство возникла только с созданием человека, на котором космогенез оканчивается и начинается эра «антропной» культуры. Человек же в русских загадках нередко загадывается в числово-инструментальном коде (ср.: Две ходули, два махала, два смотрила, одно кивало.— Человек. № 1375 или Двое ходят, двое смотрят, двое болтаются, один водит и показывает. № 1376) со сквозной числовой доминантой «два», каковая определяет и небо-землю (мир) в их двуединстве. Однако чаще человек загадывается как некая механическая конструкция из составных частей, держащихся друг на друге благодаря операциям насаживания, присоединения (ср. Стоят вилы, на вилах короб, на коробе грабли, на граблях зевало, на зевале мигало, над мигалом ртище. — Человек. № 1346, ср. №№ 1338—1374), начинающимся обычно снизу, с ног, как и в знаменитом «антропоцентрическом» гимне из «Атхарваведы» (X, 2). Не только человек, но и другие заполнения мира — насекомые, животные, деревья, жилище — дом, вещи (мебель, утварь, средства передвижения и т. п.) — усвоили себе в загадке принцип числового кодирования, которое в значительной части обеспечивает связь объектов мира, являющихся предметом загадывания и разгадывания и, следовательно, некое, хотя бы относительное единство самого мира. Говоря огрубленно, все, что составно, — счетно, а все, что счетно, может быть выражено в числовом коде. Иногда (например, в загадках о времени, №№ 4938—4969) только по набору чисел и последовательности их введения в текст и даже без учета того, что этими числами определяется, можно с полной уверенностью найти ответ загадки. Учитывая далекоидущую дифференциацию целостного образа времени — года (времена года, сезоны, месяцы, недели, сутки, дни и ночи) и разные варианты представления года в загадках, нетрудно понять, что загадки о времени образуют один из самых распространенных и канонических типов «числового» текста со строгой «нисходящей» градацией. В этом отношении они противоположны «числовым» текстам «восходящего» типа: «один — другой — третий...» или «один — два — три». Нередки конструкции «числовых» текстов, соответствующие схеме «x (> 1) объектов при 1 объединяющем их объекте» (ср.: Четыре брата под одной шляпой стоят. — Стол, ножки стола. № 3563, ср. №№3551, 3553—3555, 1358—1368) или схеме «х объектов, но (противительность) у объектов» (ср.: Два раза от матери родился, ни одного не крестился. — Цыпленок. № 934, ср. №№ 971, 1013 и др. или Дважды родился [...] один раз умирает.—Птица. № 887 и др.). Общее же количество конкретных воплощений распределения чисел внутри загадки определяется десятками, и во многих случаях само это варьирование вполне осмысленно. Но подробнее о «числовых» текстах-загадках в другом месте.

Литература

Выготский Л. С. Собр. соч.: в 6 т. Т. 2. М., 1982. Загадки / Изд. подг. В. В. Митрофанова. Л., 1968. Садовников Д. Загадки русского народа. М., 1995.
Топоров В. Н. О числовых моделях в архаичных текстах // Структура текста. М., 1980.
Granet M. La pensee chinoise. Paris, 1934.

* Статья была опубликована в сборнике, посвященном 70-летию А. Е. Супруна.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание