Топоров В. Ностратика, глоссогенетика, этимология философов и поэтов

(тезисы)

I. В течение четверти века ностратика определилась как особая отрасль сравнительно-исторического языкознания и в отношении ведущих принципов и в отношении основной массы конкретных результатов. Решив многие лингвистические задачи, она в ходе своего развития выдвинула новые задачи — как общего характера, так и весьма конкретные. Фундамент здания заложен, первые этажи возведены и уже заселены, строительство продолжается, но все это как бы внутреннее, домашнее дело ностратики.
II. Тем не менее ностратикой (и тут не надо быть пророком) неизбежно должны заинтересоваться и извне. Определять всех «внешних», кому было бы полезно учесть результаты ностратических исследований, нет смысла, но две области все-таки заслуживают упоминания в этой связи — на наших глазах интенсивно формирующаяся глоссогенетика и получающая статус некоего неоспоримого и самодостаточного принципа философская и мифопоэтическая этимология, которая и по отбору исследуемых слов и по самой цели исследования заслуживает названия «онтологической», ибо вся она обращена к сущему и сути. Общее между этими двумя областями именно в ориентации на суть, в интересе к основе — как она возникает и складывается (исторический аспект) и как она устроена и функционирует (логический аспект). Глубинная связь исторического и логического опознается в их общих корнях, в органике «креативности» — некогда, в начале сотворенного и постоянно воспроизводимого, вечно творимого. Эта проблема применительно к названным областям совсем не разработана, и данные ностратических исследований могли бы оказаться тем средостением между ними, которое не только соединяет столь разные области, но и бросает луч света в обе стороны, выхватывая из тьмы и неопределенности новые и все более разнообразные типы схождений, за которыми узреваются общие условия и/или принципы. Такая роль ностратики определяется ориентацией на очень обширный и разнообразный материал, позволяющий реконструировать языковую макросемью, сильно углубляющую хронологический горизонт наших знаний о языке (во-первых), и настоятельно возникающей необходимостью семантических реконструкций, относящихся совсем к иному культурному универсуму, чем тот, отражения которого обнаруживаются в Древнем Египте, Малой Азии, Двуречье, Индии, Китае или Сибири (во-вторых).
III. В этой перспективе уместно обращение к некоторым условно называемым «первообразным» элементам языка, которые во всяком случае должны быть признаны ключевыми с точки зрения как глоссогенетики, так и философии языка. К особенностям этих элементов относятся их «основонесущая», строительная функция, их категориальная отмеченность, более непосредственный характер отсылки к внеязыковой сфере и к тому, что можно назвать locus nascendi, конкретнее — к человеку, и не только (может быть, и не столько) в его гуманитарно-культурном, но и в естественно-природном, еще уже — анатомически-физиологическом аспекте, к телу. Показательно, что в подавляющем большинстве случаев эти элементы из числа этимологически «темных». Среди подобных элементов особое внимание должно быть уделено пространственным индексам (предлоги, превербы, послелоги), в значительной степени моделирующим тело и его состав, числительным, местоимениям — личным и указательным прежде всего, разным дейктическим показателям, с ними связанным, глаголу «чистого» бытия, отдельным грамматическим формантам и даже некоторым звеньям парадигм и категориям.
IV. Возможности самой ностратики, как и глоссогенетики и философской и мифопоэтической этимологии, в определении существенно более ранних смыслов перечисленных «первообразных» элементов и в отдельных случаях даже внеязыковых условий, в которых произошло «рождение» этих элементов, никак нельзя признать исчерпанными. Предлагается несколько реконструкций-гипотез, главное в которых — указание внеязыковых условий, в которых могли возникать подобные элементы. Естественно, что проблема доказательности приобретает иной вид, чем в этимологии классического типа.
1. Обозначение числительных 1-го десятка с точки зрения их внутренней формы, отсылающей к внеязыковой ситуации. Существенные дополнительные источники реконструкции — названия элементов счетного ряда во всей их целостности и неоднородность его частей, каждая из которых объединена некоей общей тенденцией: связь 2—4 с основными параметрами макро- и микрокосма и предустановленными условиями их восприятия; «восходящий» семантический ряд 5—7 с особым вниманием к *septm, объясняемым через связь с и.-евр. *sep- (ностр. *zap'a), кодирующим идею овладения целым (в целом), достигнутого совершенства, «сакрального».
2. Глагол бытия (и.-евр. *es-) как обозначение чистой местообразующей функции в духе платоновской ????: место как пространство, где нечто выступает как «непотаенность» (Гейдеггер), являясь как сущее, как истина (???????), как благо (и.-евр. *sont-). Семантическая реконструкция ностр. *?esA как 'быть на месте', 'осесть на месте' (Иллич-Свитыч) в этом контексте особенно примечательна.
3. Ядро парадигмы личн. местоим. 1 л. *eg,h-om : *men- из синтагмы *eg'h-om & *men- (ср. ностр. *mi-na, косв.) 'вот-здешнесть *men-' как реализация местообразующей потенции. Если и.-евр. *tu 'ты' (2 л.) через семантику частицы *tu (ср. ведийск.) и, вероятно, *tu-, *tou- отсылают к идее внешней силы, возрастания, прибытка (сфера *bhu-), то обозначения 1 л. обнаруживают тенденцию к мотивировке со стороны более «тонких», внутренних движений — от «тела» (ср. некоторые тюркские языки и др., особенно в возвратных местоимениях) к «душе», «жизненной силе», «ментальной субстанции» и иным метафорам спиритуализированного «тела», в связи с чем ср. «местоименные» потенции др.-инд. manas или др.-греч. ????? (ср. ????? ??????? = '?????) и специально «перволичные» их предрасположенности. «Говорение-мышление» (*men) как предикат Я и его семантическая мотивировка. «Cogito ergo sum» или «Ego (sum) propter cogito» (Я и сфера *es-), ср. идущую от Гегеля и не раз обыгранную Гейдеггером глубинную связь mein — meinen. Роль аффективно-эмоционального компонента языка в формировании «Ichgefuhl» и «Ichbegriff» и «тонких» ментальных движений в поэтическом творчестве (????? в платоновском «Федре») в контексте тезиса о «первоговорящем» Я как поэте по преимуществу и творчестве как умирании, опустошении. Ментальный *men-комплекс объясняет Я именно через говорение-мышление, через слово-мысль, которые и есть единственное дело «первопоэта». Такое Я, опустошенное от всего вещественного и позволяющее говорить об идеальном тождестве с самим собой, имеет особые преимущества в отношении того, что вещественно и различно. Поэтому оно и основа-центр языка и ведущий принцип самой философии, о чем писал уже Шеллинг.
Подробнее об указанных выше трех ключевых семантических комплексах см. другие разделы этой книги.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание