Сепир Э. Избр. труды по языкознанию и культурологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Личность

Термин <личность> слишком непостоянен в употреблении, чтобы использоваться в научной дискуссии до тех пор, пока не будет самым тщательным образом определено его значение применительно к заданному контексту. Среди разных пониманий, свойственных этому термину, полезно различать пять его определений, зависящих от того, какой подход к личности берется за основу - философский, физио- логический, психофизический, социологический или психиатрический. С философской точки зрения личность может быть определена как субъективное осознание себя как чего-то отличного от других объектов наблюдения. С чисто физиологической точки зрения личность может рассматриваться как индивидуальный человеческий организм с упором на те аспекты поведения, которые отличают его от других человеческих организмов. Можно использовать этот термин в описательном психофизическом смысле, относя его к человеческому существу, которое понимается как некое целое, состоящее одновременно из физиологических и психологических реактивных систем, и не предпринимая тщетных попыток провести границу между физиологическим и психологическим. Наиболее полезная социологическая коннотация, которая может быть придана этому термину, является сугубо символической, а именно это целостность тех аспектов поведения, которые придают индивиду значение в обществе и отличают его от других членов данного сообщества, каждый из которых олицетворяет уникальное сочетание множества культурных стереотипов.

Психиатрическое определение личности может рассматриваться как эквивалентное индивиду в отвлечении от реального психофизического целого и понимаемому как относительно стабильная реактивная сис- тема. При философском понимании личность рассматривается как инвариант опыта; при физиологическом и психофизическом - как бесконечно изменяющаяся реактивная система, в которой последовательно сменяющие друг друга состояния не тождественны друг другу, а непрерывно переходят одно в другое; при социологическом - как постепенно пополняющаяся сущность; при психиатрическом - как сущностно неизменная реактивная система.

• Personality. - <Encyclopaedia of the Social Sciences>, 12. New York: Macmlllan, 1934, pp. 85-87.

Первые четыре значения не прибавляют ничего нового к таким терминам, как <self> или <ego>, организм, индивидуальная и социальная роль. Труднее всего принять, но важнее всего подчеркнуть специально психиатрическую концепцию личности как реактивной системы, которая в некотором смысле стабильна или типологически определена в течение длительного периода времени, возможно - в течение всей жизни. Психиатр не отрицает того, что ребенок, поднимающий бунт против своего отца, во многих существенных отношениях отличен от того же человека в зрелом возрасте, который имеет склонность увлекаться разрушительными теориями, но ему (психиатру) интересно в первую очередь заметить, что одна и та же базисная реактивная схема (физическая и психическая) может быть извлечена из целостных поведенческих систем ребенка и взрослого. Он устанавливает свое понимание неизменности личности с помощью сложной системы понятий, характеризующих тождество поведения, таких, как отношения сублимации, аффективного переноса, рационализации, либидо и это. Пока еще не ясно, на каком этапе истории развития человеческого организма наиболее удобно считать личность завершенной системой, от которой можно отсчитывать все последовательные поперечные срезы индивидуальной психофизической истории как незначительные вариации. Нет никакого способа сообщить, на какую временную глубину жизни индивида можно успешно отодвинуть понятие сущностно неизменной реактивной системы, не слишком вступая в конфликт с очевидным на первый взгляд неограниченным разнообразием человеческого поведения. Если такая концепция личности должна и дальше сохраняться, то это должно некоторым образом решительно противоречить идее накопительного роста личности как основного объекта наших практических исследований.

Психиатрическое понятие личности - это во всех существенных отношениях и есть реактивная система, выявляемая у ребенка, еще не приобщившегося к культуре, целостная конфигурация реактивных тенденций, определяемая наследственностью, а также его развитием до и после рождения вплоть до той точки, когда поведение ребенка начинает изменяться под влиянием культурных стереотипов. Личность может пониматься как скрытая система реактивных стереотипов и склонностей к тем или иным реактивным стереотипам, в общих чертах сложившаяся в момент рождения или сложившаяся в деталях на втором-третьем году жизни индивида. Хотя в вопросе об относительном постоянстве или обновляемости жизненных стереотипов как отдельного индивида, так и целой расы пока что господствует полная неразбериха, неразумно было бы стремиться зафиксировать понятие личности во времени.

Генезис личности, по всей вероятности, в основном предопределен анатомическим и физиологическим складом индивида, но полностью он таким образом не может быть объяснен. Обуславливающие факторы, которые могут быть в первом приближении подведены под категорию социально-психологических детерминант детства, должны считаться не менее важными для развития личности, чем врожденные биологические факторы. При настоящем состоянии наших знаний совершенно бесполезно спорить об относительной важности этих двух классов факторов. Для их разграничения пока что не разработано никаких удовлетворительных методов. Так что, может быть, надежнее было бы придерживаться той точки зрения, что не существует никакой, даже мельчайшей, черты личности, которая с генетической точки зрения не была бы результатом длительного и сложного взаимодействия и тех и других факторов.

Невозможно себе представить, чтобы телосложение и другие физические характеристики индивида не накладывали бы отпечаток на его личность. Однако важно отметить, что физические черты могут быть генетически значимы в двух разных аспектах. Они могут быть органически соотнесены с определенными психологическими чертами и склонностями, но могут и служить сознательно либо бессознательно квалифицируемыми символами отношения одного индивида к другим, принадлежа собственно сфере социальной детерминированности. Примером первого класса физических детерминант, согласно Кречмеру, может служить ассоциация коренастого, т.н. пикнического (тучного), телосложения с циклотимическим типом личности, который в своей психотической форме дает маниакально-депрессивную аномалию; т.н. астеническая и атлетическая фигуры ассоциируются с шизотимическим типом личности, который под воздействием стресса может рас- пасться, дав в результате шизофрению,

Примером второго типа детерминированности, внимание к которому было привлечено Альфредом Адлером и его школой индивидуальной психологии, может послужить чувство скрытой униженности, испытываемое лицом ненормально низкого роста, и неустанное стремление преодолеть это чувство, развивая в себе такие механизмы компенсации, как интеллектуальная агрессия или рассудительность, которые как-будто могут давать индивиду некое вторичное удовлетворение его <ego>, которое в нем подавляется чувством физической ущемленности из-за сознания его малого роста. Очень вероятно, что обе эти генетические теории личности имеют значительную долю ценности, хотя в их пользу приводилось слишком много доводов.

На сегодняшний день наиболее тщательно разработанные и глубокие гипотезы о развитии личности - это гипотезы Фрейда и его школы. Психоаналитики-фрейдисты топографически раскладывают личность на следующие компоненты: первичное <id> - сумма врожденных позывов или влечений; <ego>, понимаемое как нечто надстроенное над <id> в результате поступательного развития чувства внешней действительности; и <super-ego> - социально обусловленная сумма сил, удерживающих индивида от прямого удовлетворения <id>. Характерное взаимодействие этих зон личности, само по себе обусловленное главным образом специфическим стереотипом семейных отношений, в которые данный индивид вынужден был встроиться в первые годы своей жизни, служит основой для всего разнообразия типов личности. Фрейдисты не разработали систематической теории типов личности, удовлетворившись выдвижением специфических гипотез, основанных на клинических данных. Школа Фрейда, несомненно, собрала множество ценных материалов и выявила значительное число мощных заместительных механизмов формирования личности, Даже сейчас более чем очевидно, что необычайная привязанность к матери или глубинная ревность к старшему либо младшему брату может задать личности некоторую установку, которая останется относительно постоянной в течение всей жизни.

Предложено множество разных классификаций типов личности. Некоторые из них основаны на врожденных факторах, а некоторые апеллируют к опыту. Среди типологических построений особого внимания заслуживают, по-видимому, предложенные Юнгом. Ему принадлежит известное противопоставление интровертов и экстровертов.

Интроверты более охотно абстрагируются от действительности, они находят ценностный смысл и личное отождествление внутри самих себя. Экстраверты же осмысляют опыт в терминах непосредственных данных внешней среды. Это противопоставление действительно означает нечто существенное, но, к сожалению, множество поверхностных психологов попытались обосновать концепцию Юнга с помощью разного рода неосновательных критериев. Далее Юнг подразделяет личность на четыре основных функциональных типа - мыслящий (thinking), чувствующий (feeling), сенситивный (sensational) и интуитивный (intuitive). Первые два называются рациональными, последние два - иррациональными. Эти несколько запутанные термины можно с успехом заменить на <организованный> и <неорганизованный>. Юнг считает, что классификация по функциональному типу пересекается с дихотомией <интроверт - экстраверт>. Плодотворность и точное определение всех этих терминов создают множество исследовательских проблем. В классификации личностей, по Юнгу, много гипотетичного; может быть, она допускает интеграцию с динамическими теориями Фрейда и Адлера. Но в настоящее время важнее всего дать как можно более тщательный анализ и сравнение индивидуальных картин личности.

Культура и личность тесно связаны. С одной стороны, несомненно, что разные типы личности могут оказывать глубокое влияние на мышление и деятельность общества в целом. Кроме того, хотя специалисты по культурной антропологии и социологии не считают, что формы социального взаимодействия сами по себе предопределяют тип личности, тем не менее конкретные формы поведения в обществе, сколь бы успешно ни удавалось индивиду к ним приспособиться, сами по себе оказываются более предпочтительными для конкретных типов личности. Например, агрессивные воинственные стереотипы поведения не могут в одинаковой степени импонировать всем личностям.

Достигнуть совершенства в литературной или научной области могут лишь индивиды с высокоразвитой индивидуальностью. Неспособность общественных наук в целом соотносить культурные стереотипы со стереотипами зарождающейся личности объясняется сложностью общественных явлений и тем, что отношение между индивидом и обществом стало всерьез изучаться лишь недавно. Но постепенно растет понимание того факта, что изучение внутреннего мира личности имеет принципиальное значение для социолога.

Можно ожидать, что в различных мировых культурах социализация личностных черт постепенно формирует предрасположенность к специфическим психологическим свойствам в культурах мира. Так, эскимосская культура по сравнению с большинством культур северо- американских индейцев, носит экстравертированный характер. Индуистская культура в целом соответствует мыслительному миру интроверта, Культура Соединенных Штатов носит отчетливо экстравертированный характер, с особым подчеркиванием мышления и интуиции, а не чувств. А сенситивные оценки более ясно наблюдаемы в культурах средиземноморского ареала, чем в культурах северной Европы.

Социологи пока что настороженно относятся к таким психологическим оценкам культуры, но в перспективе они неизбежны и даже необходимы,

Нужна ли нам <Суперорганика>?

Каждый человек стремится оставить свой отпечаток на окружающей его социальной среде и хотя бы и в бесконечно малой степени, но сделать так, чтобы его индивидуальность сыграла свою роль в выборе направления, избираемого никогда не прекращающимся движением, которому с неизбежностью подчинены и форма и содержание общественной жизни. Конечно, сознание человека в такой огромнойстепени сформировано наследуемой им общественной традицией, что собственный, индивидуальный вклад даже заметных, оригинальных умов имеет тенденцию растворяться в толще культуры. Более того, равнодействующая компромисса, с необходимостью возникающая при столкновении тысяч воль, из которых лишь некоторые обладают неотразимой силой, в значительной степени сводит на нет социальную значимость каждой отдельной личности. Все это в основном так. И тем не менее, всегда и везде думает, и действует, и мечтает, и бунтует все та же личность. Те ее мысли, поступки, мечты, бунты, которые хоть в сколько-нибудь заметной степени оказывают влияние на изменение или ослабление множества типовых реакций, именуемых культурой, мы называем социальными явлениями; другие, хотя с точки зрения психологии они ни в малой степени не отличаются от первых, мы называем индивидуальными и оставляем без внимания как не имеющие отношения к историческому или социальному движению. В высшей степени важно отметить, что различение этих двух типов реакций по сути своей произвольно и полностью основывается на принципе отбора. Отбор зависит от принятия определенной шкалы ценностей. Нет нужды говорить, что порог, отделяющий социальное (или историческое) от индивидуального, перемещается в зависимости от философии, исповедуемой экспертом или интерпретатором. Для меня совершенно непостижимо, как можно проводить между ними резкую и неизменную границу. Ясно ведь, что <индивидуальные> реакции постоянно перехлестывают через нее и добавляют красок реакциям < социальным >.

Do we need a <Superorganic>? - <American Anthropologist>, 19, 1917, pp. 441-447. Перевод дается с незначительными сокращениями.

Возможно ли в этих условиях, чтобы социальное не испытывало влияния хоть некоторых личностей? Мне кажется, что вне сознательного детерминизма, граничащего с религиозностью, нельзя полностью отказать отдельному человеку во влиянии на направление движения и формирование культуры. Мыслимо ли, например, чтобы драматические события, коротко обозначаемые нами как наполеоновский период и сложнейшим образом связанные с личностью Наполеона, были бы безликим результатом с точки зрения политического, экономического и социального развития Европы в тот и более поздние периоды?

Стала бы судебная власть в Новом Орлеане такой, какая она есть, если бы не один обрушившийся на мир выходец с Корсики с неясным происхождением? Само собой разумеется, что в этом и подобных случаях определяющее влияние конкретных личностей сильно пре- увеличивается средним историком; но тенденцию резко осуждать преувеличенное внимание к личности как таковой не следует доводить до попытки исключить ее совсем из числа факторов, определяющих культуру.

<...> Я не понимаю, как можно отрицать определяющее, а в некоторых случаях даже исключительно определяющее влияние на культуру тех или иных выдающихся личностей. При всем должном почтении к социальным наукам я, не колеблясь, утверждаю, что многие важные достижения и тенденции культурного развития, особенно в религиозной и эстетической сферах, при доскональном анализе представляют собой частичное отражение или отдаленные последствия особенностей темперамента некоторой значительной личности. По мере укрупнения социальных образований вероятность появления замечательных и пользующихся влиянием личностей резко возрастает.

Отсюда следует, что определяющее влияние личностей легче продемонстрировать на сравнительно более высоких уровнях культуры.

Стоит только всерьез задуматься о том, что значат такие личности, как Аристотель, Иисус, Магомет, Шекспир, Гёте, Бетховен, в истории культуры, чтобы усомниться в последовательно безличностной концепции истории. Я ни на секунду не поверю, что такие личности - это всего лишь <легкая рябь> на общем течении культурного процесса. Нет сомнения, что многое, возможно, даже большая часть того, что история ассоциирует с их именами, - просто индивидуально окрашенная версия обнаруженного ими в их социальной, философской, религиозной или эстетической среде. Многое, но не всё.

Если такая интерпретация роли индивидуального вносит отпугивающий элемент <случайности> в историю культуры, то тем хуже для социологов, боящихся <случайностей>.

<...> Хотя и можно показать, что живая природа объективно состоит из неживой плюс некоторая добавка неясного происхождения и свойств, социальное есть определенный, с философской точки зрения условный, но с человеческой - необычайно важный процесс выбора из общей массы явлений, в идеале распадающихся на не- органические, органические и психические процессы. Социальное есть лишь название тех реакций, которые для своего непрерывного осуществления нуждаются в накопительной технике передачи, известной как социальное наследование. Эта техника при всем том не требует для своего осуществления какой бы то ни было специфически новой <силы>, но, насколько можно судить в настоящий момент, просто предполагает повышение роли психических факторов. Нет сомнения, что рост самосознания в значительной степени ответствен за постепенное формирование техники такой социальной передачи. Хотя, возможно, мы не способны удовлетворительно описать истинную природу самосознания или проследить его генезис, это, безусловно, ни- чуть не более загадочный процесс в истории человеческого мышления, чем более ранние стадии в этой самой загадочной из всех эволюций. Короче говоря, его появление не связано ни с какой новой силой, но всего лишь с усовершенствованием и усложнением предшествующей силы или сил. Поэтому социальная активность, которую я определяю как прошедшую отбор группу реакций, зависящих в конечном счете от роста самосознания, не является результатом возникно- вения нового объективного принципа существования. Отличительные признаки науки об обществе находятся тем самым полностью в сфере ценностей и не связаны с доступом к качественно отличной предметной субстанции. Кажется, что между живой и неживой природой пролегает пропасть, мост через которую пытаются перекинуть только непреклонные механицисты.

<...> Между психическим и социальным пропасть в указанном выше смысле отсутствует вовсе. Разница связана исключительно с принципом отбора, который воодушевляет соответственно обе области научного знания. Социология не является психологией не потому, что изучает результирующие суперпсихических или суперорганических сил, но потому, что ее пределы очерчены иначе.

В этом месте я начинаю опасаться недопонимания. Может показаться, что я, наряду с некоторыми психологами, изучающими культуру, счел, что фундаментальная проблема социологии состоит в представлении социального в виде психического, в распутывании запутанной психологической паутины, которая, как можно думать, ле-жит в основе социальных явлений. Эта концепция социологии вызывает у меня ужас <....> <Социальная психология> имеет право на существование, но она не является ни исторической, ни социологической наукой. Это просто разновидность психологии, на данный момент - с несколько сомнительными основаниями; во всяком случае, как и индивидуальная психология, это теоретическая (conceptual) наука. Совершенно верно, что социальные феномены непредставимы в терминах психологии или наук о живой природе, но эта непредставимость не является концептуальной (conceptual).

<...> Это эмпирическая (experiential) непредставимость. Этот тип непредставимости полностью (toto caelo ) отличен от того, который отделяет психическое и органическое от органического и неорганического, являясь примером истинной понятийной (conceptual) неоднозначности.

• Полностью (лат.). - Прим. перев.

<Эмпирическая непредставимость>, как я ее понимаю, встречается нам на каждом шагу. Я попробую проиллюстрировать это на примере из совершенно другой области знания. Немногие науки имеют столь четкие границы, как геология. Обычно ее относят к естественным наукам. Кроме палеонтологии, которую можно исключить из рассмотрения, она полностью обходится без социальных, психических или органических понятий. То есть, это ясно очерченная наука, имеющая сроим предметом сугубо неорганическую материю. Как таковая, геология концептуально представима (с учетом необходимых допущений) в терминах понятий из более фундаментальных наук - физики и химии. Но никакие теоретические построения, основывающиеся на физических и химических явлениях, не позволят нам, в отсутствие предшествующих опытных данных, создать науку геологию. Само существование этой науки, ее raison d'etre, зависит от ряда единичных ощущений, воспринимаемых непосредственно или логически выводимых, сгруппированных вокруг одной сущности Земли, которая с теоретических позиций так же до абсурдного случайна, как и какое-нибудь индейское племя или завтрак Джона Смита. Базис этой науки покоится, тем самым, на уникальности конкретных событий.

Если быть более точным, то геология обращена одновременно в две стороны. В той степени, в которой она занимается абстрактными массами и силами, она теоретическая наука, для которой конкретные случаи сами по себе несущественны. В той степени, в какой геология имеет дело с конкретными признаками земной поверхности, скажем, конкретной горной цепи, и пытается реконструировать возможную историю появления этих признаков, она вовсе не является теоретической дисциплиной. В этом смысле методологически, сколь бы это ни показалось странным с первого взгляда, геология в действительности ближе к историческим наукам. Фактически она и есть разновидность истории, только действующей исключительно в сфере неживой природы. На практике геология, конечно, представляет собой смешанный тип науки - то преимущественно теоретической, то пре- имущественно описательной по отношению к избранному объекту действительности. Между данными, получаемыми этой наукой во втором ее проявлении, и понятиями, рассматриваемыми ею в первой ипостаси, может зиять бездна, всегда, по самой природе вещей, отделяющая реальный мир наблюдаемых явлений от идеального мира теоретической науки.

Если вновь обратиться к общественным наукам, то становится ясно, что скачок, совершаемый при переходе от психологии к социологии, имеет такую же природу. Любые социальные факты представимы, по крайней мере теоретически, через психологические понятия. Но так же как самое дотошное и полное знание физики и химии не позволяет нам построить геологическую науку, так и аналогичное совершенство во владении теоретической дисциплиной психологией - которым, кстати, никто не обладает и вряд ли будет обладать в ближайшем будущем - мало что дает нам для воссоздания действительной природы и путей развития общественных институтов и других явлений истории. Эти последние должны восприниматься непосредственно и, как уже указывалось, отбираться из бесконечного множества явлений человеческой жизни в соответствии с принципом значимости. Историческая наука непохожа, таким образом, на естественные - либо в целом, либо в части некоторых приоритетов - своей неразрывной связью с явлениями реального мира, а не с упрощенным и абстрактным миром идеальных понятий, что и отличает ее от последних. Она стремится подчеркнуть единичное и индивидуальное, но не универсальное. <Индивидуальное> здесь может означать любую непосредственно наблюдаемую сущность или группу сущностей - Землю, Францию, французский язык, французскую республику, романтическое направление в литературе, Виктора Гюго, индейцев ирокезов, некоторые конкретные ирокезские кланы, все кланы американских индейцев, все кланы примитивных народов. Ни один из всех этих объектов не имеет сам по себе никакого значения в мире чистых понятий, будь то неорганический или органический, физический или психический мир. Собственно говоря, <история> есть нечто гораздо большее, чем то, что мы обычно понимаем под исторической или социальной наукой. Последняя есть просто <исторический> (в нашем, более широком смысле), не теоретический подход к некоторым избранным сторонам психического мира человека.

Не будут ли тогда такие понятия, как, например, клан, язык, жречество, сравнимы по скудости индивидуальных коннотаций с абстрактными понятиями естественных наук? Не будут ли законы, применимые к этим историческим понятиям, столь же годны теоретически, как и те, что применяются в естественных науках? С логической точки зрения здесь, наверное, трудно, а то и невозможно провести различие, так как в ход идут одни и те же мыслительные процессы наблюдения, классификации, вывода, обобщения и т.п. С позиций философии я, однако, считаю эти два типа понятий совершенно различными. Социальные понятия суть удобные обобщения (summaries) строго ограниченного ряда явлений, каждый элемент которого имеет реальную значимость. Относительно понятия <клан> конкретный клан или индейское племя имеют непреходящую значимость как единицы (entitities) исторического процесса. Относительно понятия <кристалл> конкретный рубин в ювелирном магазине не имеет никакой значимости, кроме иллюстративной, У него нет внутренне присущей ему научной ценности. Если бы все существующие на данный момент кристаллы внезапно рассыпались, кристаллография как наука все равно продолжала бы существовать, коль скоро физические и химические силы, которые обусловливают рост нового поколения кристаллов, сохранили бы свою действенность в этом мире. Но если бы все существующие сейчас кланы исчезли, весьма проблематично, чтобы не сказать больше, сохранила ли бы социология как наука, занимающаяся кланами, свою прогностическую ценность. Разница между двумя группами понятий становится особенно очевидной, если мы рассмотрим отрицательные случаи. Если бы из ста кланов 99 подчинялись бы некоторому социологическому <закону>, мы могли бы справедливо гордиться тем, что нам удалось обнаружить исключительно аккуратное и всеобъемлющее обобщение; наш закон будет верен, даже если мы никогда не сумеем <объяснить> единственное исключение. Но если из миллиона выбранных для эксперимента случаев, предназначавшихся для проверки какого-то физического закона, 999 999 подчиняются ему, а один регулярно не подчиняется, даже после исключения всех возможных возмущающих факторов, то нам придется переформулировать наш закон. Здесь скрывается нечто большее, чем относительная аккуратность. Общественный <закон> - это аббревиатура или формула для конечного числа отобранных явлений и редко - больше, чем более или менее аккуратная формула: естественный <закон> - это универсально верное определение регулярной последовательности, наблюдаемой для бесконечно большого числа случайно выбранных явлений. При увеличении числа наблюдаемых случаев общественные <законы> все более и более теряют четкость, естественные <законы> становятся все более и более строгими. Однако уточнение сферы действия и понятий социологии в более обобщенном виде представляет собой трудную проблему, которую мы не имеем возможности здесь обсуждать^.

<...> Я бы особенно хотел подчеркнуть, что данный взгляд на историю вовсе не требует обращения к понятию <суперорганической силы>. <...>

Комментарий переводчика

Данная статья является реакцией Сепира на опубликованную несколькими месяцами раньше в том же журнале работу А. Крёбера <Суперорганика> (См. Kroeber A. The Superorganics. - <American Anthropology>, vol. 19, 1917, № 2, pp. 163-213).

Альфред Крёбер (1876-1960) был ведущей фигурой в американской антропологии первых шести десятилетий XX века. Им написано около 600 работ по этнографии, археологии, лингвистике, теории коммуникации животных, истории культуры. (Следует отметить, что английский термин anthropology охватывает более широкие области гуманитарного знания, чем его русский эквивалент <антропология>, а именно - все то, что связано со становлением, развитием и функционированием социальных институтов и самого общества: этнографию, социологию, археологию, историю цивилизации и культуры и собственно антропологию.)

^ Глубокий анализ фундаментальных различий между историческими и естественными науками дан в непростой для восприятия, но очень профессиональной книге Г.Рикерта <Ограничения при построении естественно-научных понятий; введение в исторические науки > (<Die Grenzen der naturwissenschaftllchen Begriffsbildung; eine Emieltung In die historlschen Wissenschaften>). Я настоятельно рекомендую всем антропологам и в целом всем, занимающимся общественными науками, обратить внимание на эту книгу.

Восприняв основные идеи Боаса, Альфред Крёбер дополнил их в своих работах стремлением к научной точности изложения. Его отличает релятивистский взгляд на человеческую цивилизацию.

Главная идея статьи <Суперорганика> (кстати, в тексте самой статьи этот термин не употреблен Крёбером ни разу) заключается в качественном противопоставлении исторического, социального биологическому, наследуемому; в несводимости социальной эволюции к изменениям, происшедшим за этот период в органическом мире, в частности, в человеческом мозге. По Крёберу, <первые проблески социальных явлений - это не звено в какой-либо цепи, не следующий шаг по некоторому пути, но переход на качественно иной уровень> (указ.соч., с.209). По его мнению, здесь наблюдается тот же качественный скачок, что и при переходе воды из жидкого состояния в газообразное в процессе постепенного нагревания.

Сепир в начале своей статьи <Нужна ли нам <Суперорганика>?> (в настоящем переводе опущено все, что связано с дискуссией) пишет, что он разделяет основные позиции д-ра Крёбера, его <строго историческую, антибиологическую интерпретацию культуры>. Он в целом принимает анализ Крёбера, выявляющий существенные, кардинальные различия между биологическим наследованием и социальной традицией. Тем не менее, Сепир не согласен с Крёбером, по крайней мере, в двух теоретически важных пунктах.

Во-первых, Сепир считает, что Крёбер <сильно перегибает палку, полностью элиминируя специфическое влияние личности на ход истории, даже если под историей понимается только история культуры и общественных движений, практически не связанная с фактами чьих-либо биографий> (с. 441 оригинала данной статьи Э, Сепира).

Во-вторых, Сепир не согласен с интерпретацией Крёбера относительно природы социальных явлений. <Если я правильно понимаю, он (Крёбер. - Прим. персе.) утверждает наличие определенной социальной <силы>, постепенное проявление которой манифестируется, в последовательности социально значимых феноменов, называемых нами историей. Социальное возникает на базе органического, но не сводится к нему; отсюда делается вывод о существовании неизвестного механизма (principle), преступающего пределы биологического точно так, как биологическое, органическое, сходным образом возникая из мира не- органики, представимо в его терминах, но заключает в себе новую, специфическую силу, которая проявляется в органическом мире. Я считаю эту аналогию ложной> (с. 443).

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание