Сепир Э. Избр. труды по языкознанию и культурологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Диалект

В специальном лингвистическом употреблении термин <диалект> имеет несколько иные коннотации, чем соответствующее слово в обычном употреблении. Для лингвиста не существует принципиальной разницы между <диалектом> и <языком>, генетические связи которого, пусть и отдаленные, с некоторым другим языком могут быть продемонстрированы. Предпочтительно термин <диалект> употребляется по отношению к форме речи, которая не настолько отличается от другой формы речи, чтобы их носители не понимали друг друга. Так, диалектами одного языка можно считать русский и белорусский.

Аналогично эльзасский, швабский и швейцарский немецкий являются диалектами или группами диалектов единого народного языка. Однако само по себе взаимопонимание между носителями форм речи -не самый важный критерий, который интересует лингвиста. Гораздо больше его интересует наличие и степень исторических взаимосвязей, проявляющихся в речи. С точки зрения лингвиста, венецианский и сицилийский являются в равной степени диалектами итальянского языка, хотя с точки зрения взаимопонимания между их носителями, эти диалекты вполне можно было бы назвать отдельными языками.

Русский, польский, чешский, болгарский и сербский, которые условно считаются отдельными языками из-за наличия соответствующих национальных образований, в такой же степени являются диалектами общеславянского языка (или праязыка), в какой венецианский и сицилийский - диалектами гипотетического общеитальянского языка.

Если в одно и то же время функционируют явно близкие формы речи, лингвист никогда не скажет, что одна из них представляет собой диалект другой, а лишь только то, что они в равной степени являются диалектами одного общего прототипа, известного или гипотетически восстановленного. Когда эти формы расходятся настолько, что не только становятся взаимонепонимаемыми, но и вообще не обнаруживают очевидной связи между собой, скорее будет использоваться термин <язык>, а не <диалект>, однако в принципе различий между ними нет. Так, в определенном смысле все романские, кельтские, германские, славянские языки и все индоарийские языки - это просто группы диалектов общеарийского, или общеиндоевропейского, языка.

• Dialect. - In: <Encyclopaedia of the Social Sciences>. New York: Macrnillan, 1931, 5, pp. 123-126.

Группа диалектов - это всего лишь проявление в социализованной форме универсальной тенденции к индивидуальному варьированию речи. Эти вариации влияют на фонетическую форму языка, его формальные характеристики, словарь и такие просодические признаки, как интонация и ударение. Ни один из известных языков (если только он искусственно не культивировался для ритуальных или каких-либо других не общепринятых целей), насколько мы знаем, не устоял против тенденции распада на диалекты, каждый из которых в конце концов мог приобрести статус отдельного языка. Можно проводить разграничение между диалектами, образованными в результате внутренней дифференциации, и диалектами, обязанными своим происхождением смене языка. Общество, принимающее язык, отличный от языка, ранее используемого в данном обществе, неосознанно вносит в этот новый язык особенности своей собственной формы речи, достаточно значимые для того, чтобы придать используемому иностранному языку диалектную окраску. Многие лингвисты отводят важную роль в образовании диалектов воздействию субстратных языков. Например, считается, что некоторые характерные особенности и кельтских, и германских языков обязаны своим существованием сохранению в них фонетических особенностей доарийских языков.

В менее техническом или в чисто бытовом употреблении термин <диалект> имеет несколько иные коннотации. Считается, что человеческая речь делится и стандартизуется на некоторое количество общепризнанных форм, называемых <языками>, каждый из которых в свою очередь имеет ряд менее значимых вариантов, известных под названием диалектов. Диалект рассматривается как отступление от стандартной нормы, во многих случаях даже как ее искажение. С исторической точки зрения такой подход неправомерен, поскольку подавляющее большинство так называемых диалектов - это просто регулярно развивавшиеся в разных направлениях более ранние формы речи, предшествовавшие засвидетельствованным языкам.

Весьма распространенная путаница в данном вопросе в основном возникает потому, что вопрос о языке рассматривается как производный от вопроса о той национальности в составе более широкой культурной и этнической группы, которая с течением времени адаптируется и поглощает местные традиции. Язык такой национальности обычно основан на местном диалекте и распространяется за счет других диалектов, которые вначале обладали таким же престижем, что и ныне культурно более значимый диалект.

Так, например, из огромного количества диалектов, на которых говорят в Германии, в немецкоязычных кантонах Швейцарии и в Австрии, лишь очень немногие могут считаться модифицированными формами верхненемецкого (Hochdeutsch), избранного в процессе культурного развития на роль языка литературы, церкви, театра и вообще любой культурной деятельности. Диалекты немецкоязычных народностей восходят непосредственно к древневерхненемецкому языку раннего средневековья, тому немецкому языку, который уже тогда был богато представлен в виде диалектов. Современный стандартизованный язык школьного образования возник в истории немецкого языка сравнительно поздно в результате принятия одного из верхнесаксонских диалектов в качестве общепризнанного средства официального общения между немецкоязычными землями. В распрост- ранении этой формы немецкого языка в качестве признанного стандарта большую роль сыграла Библия Лютера. Однако на то, чтобы Hochdeutsch приобрел общепризнанную фонетическую форму и стал рассматриваться в качестве нормализованной формы устного общения, потребовалось много времени. И по сию пору значительная часть немцев, включая и образованные слои, двуязычны в том смысле, что в официальных целях используют стандартный немецкий язык, а в повседневном общении - местный диалект.

Истории всех других национальных языков Европы и других частей света в той или иной степени повторяют историю немецкого языка. По тем или иным причинам культурного характера внутри языкового сообщества, раздробленного на большое число диалектов, один из местных диалектов принимается в качестве предпочтительной или желательной формы речи. Этот принятый всеми местный диалект становится символом культурных ценностей и распространяется в ущерб другим местным формам речи. Словарь, форма и в конце концов произношение становятся все более и более обязательными.

Говорящие на местных диалектах начинают стесняться своих специфических речевых форм, поскольку последние лишены престижной значимости стандартизованного языка; и в конце концов создается иллюзия существования основного языка, обслуживающего обширную область, являющуюся территорией проживания нации или национальности, и множества местных форм речи как некультурных и испорченных вариантов основной нормы. Однако хорошо известно, что эти отклонения от стандартной нормы с исторической точки зрения гораздо более архаичны, чем норма, от которой, как считается, они отклоняются.

Местные диалекты - это в некотором смысле языки меньшинства, однако термин <язык меньшинства> следует зарезервировать для совершенно иной формы речи - той, которая используется национальным меньшинством, живущим в составе политически оформленной нации. Примером такого языка мог бы служить баскский язык, рас- пространенный на юго-западе Франции и севере Испании, или бретонский язык Бретани. Эти языки не являются ни диалектами французского языка, ни диалектами испанского, а представляют собой исторически совершенно самостоятельные языки, которые в культурном отношении оказались на вторых ролях.

Вполне естественно, что не существует жесткой границы между диалектом и местным вариантом меньшей значимости, таким, например, как английский язык Новой Англии в противоположность английскому языку среднего Запада. В более старых диалектах связь со стандартизованной речью несомненно вторична, в то время как для таких местных вариантов, как американский язык Новой Англии или американский язык Среднего Запада, стандартный английский язык, хотя и в расплывчатом виде, все-таки присутствует в сознании каждого носителя в качестве естественной основы этих вариантов, которые таким образом психологически (а можетбыть, и исторически) являются вариантами этой стандартной нормы. Конечно, говорящий на местном диалекте в Швейцарии или йоркширском диалекте английского языка мог бы выстроить националистическую доктрину в защиту своего местного диалекта в противоположность принятому языку культурно значимой группы. Однако будь такая попытка сделана в отношении английского языка американского Среднего Запада, она выглядела бы крайне странно в силу того, что эта разновидность английского языка оценивается в лучшем случае как последующее отклонение от более ранней нормы. Но как это обычно бывает с социальными явлениями, символическое отношение в таких случаях важнее, чем объективные исторические факты.

Начиная с момента формирования основных национальных языков Европы и вплоть до конца средних веков действовало множество социальных и политических факторов, представляющих собой угрозу для статуса местных диалектов. По мере того, как усиливалась власть суверена, возрастал и престиж языка его двора, постепенно проникая во все возможные сферы официальной жизни. В то время как римско-католическая и греческая церкви, языки которых использовались в качестве священных языков церковной службы, мало интересовались проблемой соотношения народной и стандартизованной речи, протестантские течения, которых в большей степени беспокоила непосредственная связь верующих с богом, естественно, подчеркивали значение народной речи и прилагали усилия для распространения избранной формы народной речи на все более обширные территории. Стандартизацию английского и немецкого языков часто связывают с воздействием Библии Лютера и Библии короля Якова. В более поздний период огромную роль в распространении стандартизованных форм речи сыграли возросший уровень всеобщего образования и необходимость установления взаимопонимания в деловой сфере.

Однако, несмотря на всевозможные воздействия такого рода, ведущие к стандартизации, местные диалекты, особенно в Европе, настойчиво ей сопротивлялись, проявляя при этом достойную удивления жизнеспособность. Очевидно, консервативность диалектов не является исключительно отрицательным фактором, порождающим инерционность речи и препятствующим проникновению культурного влияния во все уголки данной местности. В значительной степени консервативность представляет собой положительный фактор, обусловливающий сопротивление местных диалектов чему-то такому, что смутно осознается как враждебное. Это легко понять, если взглянуть на языки и диалекты не как хорошие или плохие по своей внутренней сути формы речи, а как на символы социальных отношений. До наступления современной индустриальной эпохи культура в основном но- сила весьма локальный характер, несмотря на унифицирующее воздействие правительства, религии, образования и бизнеса. Культура, которая постепенно просачивалась из больших городов, воспринималась как нечто чужеродное и поверхностное, несмотря на ее высокую престижность. Местная речь ассоциировалась с родственными узами и самыми ранними эмоциональными переживаниями человека. Поэтому изучение стандартизованного языка едва ли представлялось естественным где-либо, кроме нескольких центров, в которых более высокая культура казалась вполне уместной. Но даже и там обычно возникал разрыв между стандартизованным языком образованных классов и просторечием местных жителей. В результате кокни психологически так же отдален от стандартного английского языка Великобритании, как и диалекты крестьян Йоркшира и Девона, На европейском континенте, особенно в Германии и Италии, культура, представленная, например, стандартизованным немецким или стандартизованным итальянским, до недавнего времени представляла собой крайне маломощную психологическую структуру, и официальный язык такой культуры едва ли мог выполнить задачу адекватной символизации в высшей степени отличающихся друг от друга народных культур германоязычных и италоязычных регионов.

Век просвещения (XVIII столетие) был в целом настроен враждебно по отношению к диалектам, а вот следовавший за ним романтизм придал народному языку некий ореол, который, возможно, был связан с идеализацией местных языков как символов национальной солидарности и территориальной целостности. Очень немногие писатели XVII-XVIII вв. отнеслись бы серьезно к использованию диалекта в литературном произведении. И лишь позже могли произойти такие события, как романтическое возрождение нижнешотландского языка в лирике Роберта Бернса, усилия Фрица Ройтера создать нижненемецкий (Plattdeutsch) литературный язык, попытка Мистраля возродить давно утерянную славу провансальского языка. Можно предположить, что такое возрождение интереса к различиям языков - не что иное, как преходящий этап в истории современного человека.

А если так, то это тесно связано с ростом национализма в последнее время. Сомнительно, чтобы такие страны, как Литва, Эстония и Чехословакия, могли бы с такой легкостью доказать свое право на существование, если бы не ощущение, что точно так же, как для каждой национальности необходим свой язык, каждому <свободному> языку для выполнения присущей ему миссии необходима своя национальность и территориальная независимость. По-видимому, лучшим примером того, что можно было бы назвать лингвистическим романтизмом, является попытка ирландских националистов возродить в активном виде гаэльский язык - такую речевую форму, которая никогда не подвергалась стандартизации в литературных целях (за исключением фольклора) и которая глубоко чужда большинству наиболее образованных представителей из числа ирландских национа- листов.

Уважение к местным формам речи, несомненно, получило поддержку со стороны лингвистов-профессионалов с характерной для них тенденцией рассматривать все языки и диалекты как одинаково важные в исторической перспективе. Однако очень сомнительно, чтобы в конце концов языковой локализм смог оказаться победителем. Образ мыслей современных людей становится все более реалистическим и прагматическим в сфере деятельности и все более концептуальным и нормативным в сфере мышления. Обе эти тенденции по своей внутренней сути враждебны языковому локализму любого рода и тем самым, естественно, препятствуют консервативности диалектов. Обязательное обучение, обязательная военная служба, современные средства связи и урбанизация - вот лишь некоторые наиболее очевидные факторы, играющие роль в распространении этих тенденций, лингвистический аспект которых можно сформулировать в следующем виде: слова должны либо вести к осуществлению однозначных действий со стороны членов всей той группы, которая представляет собой единую культурную общность, либо, если говорить о мыслительной сфере, должны ассоциироваться с понятиями все менее и менее частного характера. И поэтому в конце концов мы можем с полным основанием рассматривать такие события, как возрождение гаэльского языка в Ирландии и попытки спасти от культурного вымирания языки и диалекты меньшинств, как нечто вроде небольших завихрений в общем могучем потоке стандартизации речи, который начался на исходе средневековья. В современную эпоху эта проблема является более сложной, чем в классический или средневековый период, поскольку в соответствии с современными представлениями процесс стандартизации должен протекать в демократической, а не в аристократической форме.

Сделаем одно замечание относительно социально-психологического аспекта диалектных форм речи. Как правило, отчетливо выраженные диалектные особенности расценивались как показатели пониженного статуса, однако если самосознание местного населения высоко развито и если значение местной социальной группы для жизни нации в целом это допускает, то местный диалект может стать символом своего рода извращенной гордости. Именно такое уникальное зрелище представляют собой примеры нижнешотландского языка как признанного и прекрасно организованного лингвистического механизма и кокни как механизма нежелательного и уродливого. Эти оценки являются фактами, внешними по отношению к языку, но они имеют столь же решающее значение в мире культурных символов.

Если человек вырос в сообществе, использующем свой особый диалект, и впоследствии становится членом другого сообщества с иным типом речи, то возникают некоторые весьма интересные проблемы личностного характера, связанные со статусным, или аффективным, символизмом этих различающихся форм речи. Людей, которые испытывают внутреннее чувство неуверенности относительно своей роли в обществе, часто можно обнаружить благодаря тому, что они неосознанно выдают свою неуверенность, испытывая колебания при выборе произношения, интонации или подборе слов. Когда под влиянием эмоционального стресса такие люди бывают отброшены назад к своему прежнему эмоциональному опыту - иными словами, происходит <регресс> - они, вполне вероятно, могут вновь вернуться к своей прежней диалектной речи. По-видимому, проблема отношения человека к различным диалектам и языкам, с которыми ему приходится иметь дело, чрезвычайно значима, ее значение выходит за рамки анекдотических ситуаций; она представляет собой важнейший аспект более общей проблемы - воздействия на личность нагрузок в процессе культурных изменений.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание