Сепир Э. Избр. труды по языкознанию и культурологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

IV. Форма в языке: грамматические процессы

Вопрос о форме в языке может быть представлен двояким образом. Мы можем либо рассматривать используемые языком формальные средства, его <грамматические процессы>, либо устанавливать распределение значений в соответствии со способами их формального выражения. Какавы формальные модели языка? И какие типы понятий составляют содержание этих формальных моделей? Эти две точки зрения совершенно различны. Английское слово unthinkingly 'необдуманно' с формальной стороны, в общем, параллельно слову reformers 'реформаторы', поскольку каждое из них состоит из корневого элемента, могущего выступать в качестве самостоятельного глагола (think, form), с предшествующим этому корневому элементу иным элементом (un-, re-), облеченным определенной и вполне конкретной значимостью, но не употребляемым самостоятельно, и со следующими за ним еще двумя элементами (-ing, -ly, -er, -s), ограничивающими применение корневого значения в реляционном смысле.

Такая формальная модель - (B) +А+(c)+ (d)^ типична для данного языка; при помощи ее может быть выражено бесчисленное количество функций. Иными словами, всевозможные идеи, выражаемые подобными приставляемыми спереди или сзади элементами (префиксами и суффиксами), хотя и обнаруживают тенденцию объединяться в группы, все же не образуют естественных функциональных систем. Так, например, нет логического основания, почему функция числа должна формально выражаться способом (окончанием -s), аналогичным с выражением идеи, заключенной в -ly. Нет ничего удивительного в том, что в другом языке значение образа действия (-ly) может быть оформлено средствами модели, совершенно отличной от той, которая служит для выражения множественности. Первое значение могло бы быть выражено самостоятельным словом (скажем, thus unthinking), а последнее - префиксом (скажем, plurals-reformer). Существует, конечно, бесчисленное множество и других возможностей. Даже внутри одного лишь английского языка можно с очевидностью обнаружить взаимную независимость формы и функции.

• ^Относительно символов см. гл. II.
• ^<Plural> служит здесь символом префикса, указывающего на множественность.

Так, заключающаяся в un- идея отрицания может легко быть столь же адекватно выражена суффиксальным элементом (-less) в таком, например, слове, как thoughtlessly 'необдуманно, легкомысленно'. Подобное двоякое формальное выражение функции отрицания было бы немыслимым в некоторых языках, например эскимосском, где возможен только суффиксальный элемент. Далее, представление о множественности, заключающееся в -s слова reformers, вполне столь же определенно выражено в слове geese 'гуси', где использован совершенно иной прием. Вместе с тем чередование гласных (goose-geese) ни в коем случае не ограничено случаем выражения идеи множественности: оно может выступать и в качестве показателя временного различения (например, sing-sang 'пою-пел', throw-threw 'бросаю-бросал'). Но ведь и выражение прошедшего времени поанглийски не всегда связано с чередованием гласных. В подавляющем большинстве случаев эта же идея выражается посредством особого суффикса (die-d 'умер', work-ed 'работал'). Функционально died и sang аналогичны, так же как и reformers и geese, формально же мы должны распределить эти слова совсем иначе. И в die-d и в re-form- er-s применен способ приставления сзади грамматических элементов; и в sang, и в geese грамматическая форма сводится к тому факту, что их гласные разнятся с гласными других, тесно с ними связанных по форме и значению слов (goose, sing, sung).

Каждый язык обладает одним или несколькими формальными способами для обозначения связи второстепенного значения с главным значением, выраженным в корневом элементе. Некоторые из этих грамматических процессов, как, например, суффиксация, чрезвычайно широко распространены; другие, как, например, чередование гласных, менее обычны, но далеко не редки; наконец, третьи, как мена ударения и чередование согласных, в качестве функциональных процессов выступают лишь в виде исключения. Не все языки в такой же мере иррегулярны, как английский, в отношении функционального распределения своего запаса грамматических процессов. Обычно такие основные значения, как множественность или время, передаются лишь посредством одного какого-либо способа, но у этого правила столь много исключений, что мы не можем с уверенностью выставить его в качестве принципа. Куда бы мы ни обратились, всюду мы натыкаемся на то явление, что модель есть нечто одно, а использование ее - нечто совсем иное. Приводимые ниже немногие примеры многочисленности выражения одних и тех же функций в различных языках могут помочь еще большему закреплению той мысли, что форма и функция взанмонезависимы.

В древнееврейском, как и в других семитских языках, глагольное значение как таковое выражено тремя, реже двумя или четырьмя характерными согласными. Так, сочетание sh-m-r выражает идею 'сторожить', сочетание g-n-b - идею 'воровать', n-t-n - идею 'давать'.

В действительности эти последовательности согласных являются лишь абстрагированным представлением реально существующих форм. Эти согласные объединяются вместе в различные формы с помощью специальных гласных, варьирующих в зависимости от того значения, которое желательно выразить. Часто также используются префиксальные и суффиксальные элементы. Техника внутренней перегласовки выявляется на следующих примерах: shamar 'он сторожил', shomer 'сторожащий', shamur 'сторожимый', shmor 'сторожить'. Аналогично: ganab 'он своровал', goneb 'ворующий', ganub 'воруемый', gnob 'воровать'. Но не все инфинитивы образуются по типу shmor и gnob или иным типам внутренней перегласовки. В некоторых глаголах для образования инфинитива служит суффиксальный элемент t, например, ten-eth 'давать', heyo-th 'быть'. Далее, местоименные значения могут выражаться самостоятельными словами (например, anoki 'я'), префиксальными элементами (например, e-shmor 'я буду сторожить') или суффиксальными (например, shamar-ti 'я сторожил'). На языке насс, одном из индейских языков Британской Колумбии, множественное число образуется четырьмя различными спо-собами. Большинство имен (и глаголов) во множественном числе удваиваются, т.е. часть корневого элемента повторяется, например gyat 'человек', gyigyat 'люди'. Второй способ состоит в употреблении некоторых специальных префиксов, например, an 'on 'рука', ka-an'on 'руки', wai 'весло', lu-wai 'весла'. Множественное число образуется также посредством внутреннего чередования гласных, например, gwula 'плащ', gwila 'плащи'. Наконец, четвертый вид множественного числа состоит в присоединении к имени суффиксального грамматического элемента, например waky 'брат', wakykw 'братья'.

На материале всех этих разнообразных примеров, число коих можно увеличивать до бесконечности, нельзя не прийти к выводу, что языковая форма может и должна изучаться как система моделирующих средств (types of patterning), независимо от ассоциируемых с ними функций. Мы тем более вправе прибегать к такого рода методу, что все языки обнаруживают любопытную тенденцию к развитию одного или нескольких грамматических процессов за счет других, всегда при этом в той или иной степени утрачивая ту явную функциональную значимость, которая могла на первых порах иметься у данного процесса, и как бы забавляясь самой игрой используемых способов выражения. При этом несущественно, что в таких случаях, как английские чередования типа goose-geese 'гусь-гуси', fouldefile 'грязный-загрязнять, осквернять', sing-sang-sung 'поюпел-петый', мы можем доказать, что здесь перед нами исторически различные процессы: например, чередование гласных в sing и sang как особый тип грамматического процесса является на несколько столетий более ранним, чем внешне параллельное явление goose-geese.

Как бы то ни было, остается бесспорным, что английскому языку присуща (или в ту эпоху, когда возникли формы, подобные geese, была присуща) тенденция использовать чередование гласных в качестве значащего языкового средства. Не будь готовой установки в виде уже существующих типов чередования, вроде sing-sang-sung, в высшей степени сомнительно, чтобы специфические условия, осуществившие эволюцию форм типа teeth 'зубы' и geese 'гуси' от tooth 'зуб' и goose 'гусь', были достаточно сильны, чтобы заставить языковое чувство говорящих принять эти новые типы образования множественного числа в качестве психологически возможных. Вообще следовало бы обращать больше внимания, чем это обычно делается, на эту предрасположенность к форме как таковую, свободно распространяющую свое влияние в некоторых предопределенных направлениях и в значительной степени подавляемую в других случаях ввиду отсутствия соответствующих контролирующих типовых образцов. Для установления правильной перспективы в этом вопросе необходимо ознакомиться с разнообразными типами языков. В предыдущей главе мы выяснили, что у каждого языка есть своя внутренняя фонетическая система, отвечающая определенному образцу (модели). Теперь же мы усматриваем, что у него есть определенная предрасположенность к следованию образцам (моделированию) и в области грамматического формообразования. Обе эти скрытые в языке и властно его направляющие к определенной форме тенденции действуют как таковые, безотносительно к потребности выражения тех или других значений и к задаче внешнего оформления тех или других групп значений. Само собой разумеется, что эти тенденции могут реализоваться только в конкретном функциональном выражении. Ведь для того, чтобы сказать каким-то определенным образом, мы прежде всего должны иметь, что сказать.

Рассмотрим теперь несколько систематичнее, хотя и вкратце, те различные грамматические процессы, которые устанавливаются лингвистическим исследованием. Они могут быть расклассифицированы по ниже- следующим шести главным типам; порядок слов; сложение; аффиксация, включающая использование префиксов; внутреннее изменение корневого или грамматического элемента, затрагивающее как гласные, так и согласные; редупликация; акцентуационные различия, охватывающие явления как силового ударения (ударение в узком смысле), так и музыкального (интонация). Бывают еще специальные количественные процессы, как-то удлинение или сокращение гласных и удвоение согласных, но их можно рассматривать как частные подтипы внутреннего изменения. Возможно, что существуют и другие формальные типы, но едва ли о них стоит упоминать в столь общем обзоре. Важно иметь в виду, что явление языка лишь в том случае свидетельствует о наличии определенного <процесса>, если ему присуща функциональная значимость. Такое чередование со- гласных по-английски, как, например, в book-s 'книги' и bag-s 'мешки '(s в первом слове, z во втором ), не обладает функциональной значимостью.

Это - чисто внешнее, механическое изменение, вызванное наличием предшествующей глухой согласной k в первом случае и звонкой согласной д - во втором. Акустически это автоматическое чередование идентично чередованию между именем house [haus] 'дом' и глаголом to house [hauz] 'приютить'. Однако в этом последнем случае чередование сопряжено с существенной грамматической функцией, с функцией изменения имени в глагол. Следовательно, эти два чередования относятся к совершенно различным психологическим категориям. Только второе из них может служить иллюстрацией перехода одной согласной в другую, использованного в качестве грамматического процесса.

Простейшим, во всяком случае, наиболее экономным способом выражения грамматического значения является соположение двух или более слов в некоей определенной последовательности без каких-либо особых их модификаций, призванных выражать имеющуюся между этими словами связь. Поставим рядом два выбранных наудачу простых английских слова, скажем sing praise. Такое соположение двух слов не выражает по-английски никакой законченной мысли и с достаточной ясностью не устанавливает связи между идеей <петь> (sing) и идеей <хвалить> (praise). Тем не менее оказывается психологически невозможным услышать или увидеть эти два слова вместе, не постаравшись хоть сколько-нибудь связным образом их осмыслить. Такая попытка едва ли может обещать вполне удовлетворительный результат, но важно именно то, что, коль скоро два или более корневых значения в непосредственной последовательности одно за другим предлагаются человеческому уму, этот последний силится как-то взаимно увязать сопряженные с ними Значимости. В таком случае, как sing praise, различные лица, по всей вероятности, придут к различным условным решениям. Соположение этих двух слов дает, в числе прочих, следующие возможности развертывания их смысла в обычно принятых формах: sing praise (to him)l 'воспой (ему) хвалу', или singing praise, praise expressed in a song ' воспеваемая хвала , выраженная в песне хвала', или to sing and praise 'петь и хвалить', или one who sings a song of praise ' поющий хвалебную песнь ' ( ср . такие английские составные слова, как killjoy, т.е. one who kills joy 'тот, кто убивает радость ', или he sings a song of praise (to him) ' он поет (ему) хвалебную песнь'. Теоретические возможности соединения этих двух понятий в осмысленное сочетание или даже в законченную мысль бесконечно разнообразны. Ни одна из них вполне не годится для английского языка, но есть много языков, для которых то или другое из этих истолкований представляется нормальным. Какая функция внутренне присуща конкретной последовательности слов, всецело зависит от духа отдельного языка.

Некоторые языки, как латинский, выражают почти все отношения посредством модификаций в пределах самого слова. В этих языках порядок слов является скорее средством риторическим, нежели грам- матическим в строгом смысле. Скажу ли я по-латыни Hominern femina videt 'Мужчину женщина видит', или Femina hominern videt 'Женщина мужчину видит', или Hominern videt femina 'Мужчину видит женщина', или Videt femina hominern 'Видит женщина мужчину', разницы либо мало, либо вовсе нет, если только не считать оттенков риторического или стилистического порядка. The woman sees the man - вот точный, выраженный по-английски, смысл каждого из этих пред-ложений. На языке чинук, индейском языке в бассейне реки Колумбия, допускается такая же свобода в расположении слов, и это потому, что отношение между глаголом и двумя именами так же не- преложным образом фиксировано, как и по-латыни. Разница между этими двумя языками сводится только к тому, что в латыни отношения имен друг к другу и к глаголу выражаются формами самих этих имен, а в языке чину к формальное бремя возлагается исключительно на глагол, полное содержание которого может быть выражено более или менее адекватно через она-его-видит. Стоит только откинуть латинские падежные суффиксы (-a и -em, русск, -а и -у) и чинукские местоименные префиксы (она-его-), и мы уже не сможем быть столь же равнодушны к порядку слов. Мы будем вынуждены экономить свои ресурсы. Иными словами, порядок слов приобретет для нас реальную функциональную значимость. Языки латинский и чинук находятся на одном краю. Такие же языки, как китайский, тайский и вьетнамский, в которых каждое слово, поскольку оно облечено соответственной функциональной значимостью, должно занимать свое определенное место, находятся на другом, противоположном краю. Большинство же языков оказывается посередине между этими двумя крайностями. Так, например, по-английски мала грамматическая разница, скажу ли я Yesterday the man saw the dog 'Вчера человек видел собаку' или The man saw the dog yesterday 'Человек видел собаку вчера', но отнюдь не безразлично, скажу ли я Yesterday the man saw the dog ' Вчера человек видел собаку ' или Yesterday the dog saw the man 'Вчера собака видела человека', или еще скажу ли я Не is here 'Он (есть) здесь' или же Is he here? 'Он здесь?', т.е.

'Здесь ли он?'. В последней группе примеров в первом случае существеннейшее различие между субъектом и объектом всецело зависит от расстановки слов в предложении, а во втором случае небольшая перемена в порядке слов и составляет всю разницу между утверждением и вопросом. Само собою разумеется, что в данных случаях английский принцип порядка слов является столь же действительным средством выражения, как и использование по-латыни падежных суффиксов или вопросительной частицы. Здесь дело не в функциональной бедности, но в формальной экономии.

Мы уже имели случай рассматривать процесс сложения, объединения в одном слове двух или нескольких корневых элементов. С психологической стороны этот процесс тесно связан с явлением порядка слов, поскольку отношение между элементами лишь подразумевается, а не выражается эксплицитно. Он тем отличается от простого соположения слов в предложении, что слагаемые элементы ощущаются как составные части единого словесного организма. В таких языках, как китайский и английский, в которых широко развит принцип строгого порядка слов, нередко обнаруживается и тенденция к развитию составных слов. От такого свойственного китайскому языку сочетания слов, как jin tak 'человек-добродетель' в значении 'человеческая добродетель', только один шаг к таким более условным и психологически более слитным соположениям, как fien tsz 'небо-сын', т.е.'император', или shui fu 'вода-человек', т.е. 'водонос'. В этом последнем случае мы можем попросту писать shui-fu в одно слово, ибо значение этого сочетания в целом расходится с точной этимологической значимостью его составных частей, как, например, и по-английски значение слова typewriter 'пишущая машинка' (буквально 'шрифтописец') не адекватно простому сложению значений слов type 'шрифт' и writer 'пишущий'. По-английски единство слова typewriter, сверх того, охраняется еще усиленным ударением на первом слоге и возможностью присоединения ко всему слову в целом такого суффиксального элемента, как признак множественности -s. В китайском языке составные слова также объединяются общим ударением. И все же хотя в своем первоисточнике процесс сложения, быть может, и восходит к типичным расположениям слов в предложении, в настоящее время он по большей части является совершенно особым способом выражения отношений. Во французском языке, как и в английском, царит строгий порядок слов, но в нем нет ничего похожего на свойственную английскому языку способность соединять слова в более сложные единицы. С другой стороны, в классическом греческом языке, несмотря на его относительную свободу в расположении слов, очень было развито образование составных слов.

Любопытно обратить внимание на то, сколь разнятся языки в отношении своей способности к использованию процесса сложения. Можно было бы, исходя из общих принципов, умозаключить, что столь простой прием, какой мы имеем в таких словах, как typewriter, blackbird 'черный дрозд' (букв. 'черный-птица') и множество других, является почти что всеобщим грамматическим процессом. Однако это не так. Есть много языков, как-то языки эскимосский, нутка и - за ничтожными исключениями - семитские, в которых немыслимо сложение корневых элементов. Что еще удивительнее, так это то, что многим из этих языков не только ни в малейшей мере не чужды сложнейшие словообразовательные процессы, но, наоборот, свойственны такие формы синтеза, .которые далеко превосходят то, на что способны греческий язык и санскрит. Можно было бы предположить, что, например, слово в языке нутка, означающее: <когда, по их словам, он был в четырехдневном отсутствии>, заключает в себе по меньшей мере три корневых элемента, соответствующие понятиям <отсутствовать>, <четыре> и <день>. В действительности же слова этого языка совершенно неспособны к сложению в нашем смысле.

Каждое из них неизменно строится из одного корневого элемента и большего или меньшего числа суффиксальных элементов, из коих некоторые могут иметь столь же конкретное значение, как и сам корневой элемент. В приведенном нами примере корневой элемент выражает идею <четыре>, а значения <день> и <отсутствовать> выражены суффиксами, столь же слитыми с корневым ядром слова, как английский элемент -ег слит с sing или hunt в таких словах, как singer 'певец' и hunter 'охотник'. Итак, тенденция к синтезированию слов отнюдь не то же самое, что тенденция к сложению корневых элементов, хотя последнее нередко выступает в качестве готового средства для осуществления синтезирующей тенденции.

Разнообразие типов словосложения поразительно. Типы эти различаются по их функции, по природе слагаемых элементов и их порядку. В весьма многих языках словосложение не выходит за пределы той функции, которую можно назвать ограничительной, т.е. при наличии двух или нескольких слагаемых элементов один ограничивается в своем значении другими, которые ничего не добавляют в формальное построение предложения. Так, например, по-английски слагаемые элементы red 'красный' в redcoat 'красный мундир' (прозвище британских солдат) или over 'сверху' в overlook ('Проглядеть', т.е. 'не замечать') только модифицируют значение основных терминов coat 'одежда' и look 'глядеть', ничуть сами не участвуя в той предикации, которая выражена предложением в целом. Но некоторые языки, например ирокезский и науатль^, пользуются методом сложения значительно шире. Так, по-ирокезски сложение имени в его корневой форме с последующим глаголом служит типичным способом выражения падежных отношений, в частности субъекта или объекта. Я-мяс-есть - таков обычный ирокезский способ выражения предложения <Я ем мясо>. В других языках подобные же формы могут выражать пространственные и инструментальные или еще какие-нибудь отношения. Такие английские формы, как killjoy 'брюзга', 'тот, кто портит удовольствие'(букв. 'убей-радость') и marplot 'помеха'(букв. 'расстрой-замысел'), также иллюстрируют соединение глагола с именем, но получившееся в результате слово имеет строго именную, а не глагольную функцию: так, мы не можем сказать Не marplot. Некоторые языки допускают сложение элементов всех или почти всех типов. Например, в языке пайуте могут соединяться имя с именем, прилагательное с именем, глагол с именем (в результате получается имя), имя с глаголом (получается глагол), наречие с глаголом, глагол с глаголом. В языке яна, одном из индейских языков Калифорнии, можно свободно соединять имя с именем и глагол с именем, но не глагол с глаголом. С другой стороны, по-ирокезски можно соединять только имя с глаголом, но отнюдь не имя с именем, как по-английски, и не глагол с глаголом, как в ряде других языков.

Наконец, у каждого языка свои характерные типы в отношении порядка словосложения. По-английски определяющий элемент всегда предшествует; в некоторых других языках он ставится сзади. Иногда оба типа встречаются в одном и том же языке, например в языка яна <говядина> называется горько-оленина, а <оленья печенка> передается через печенка-олень. Связанный с глаголом объект предшествует глагольному элементу в языках пайуте, науатль и ирокезском и следует за ним в языках яна, цимшиан^ и алгонкинских.

• ^Язык ацтеков, на котором доныне говорят во многих местностях Мексики.
• ^Индейский язык в Британской Колумбии, близко родственный упоминавшемуся выше языку насс.

Изо всех грамматических процессов несравненно чаще всего встречается аффиксация. Есть, правда, языки, вроде китайского и тайского, вовсе не пользующиеся грамматическими элементами, которые не облечены одновременно самостоятельной значимостью в качестве корневых элементов, но такие языки - редкость. Из трех типов аффиксации - использования префиксов, суффиксов и инфиксов - суффиксация наиболее распространена. В самом деле, более чем вероятно, что суффиксы выполняют больше формообразующей языковой работы, нежели все прочие способы, вместе взятые. Следует отметить, что имеется немало аффиксирующих языков, абсолютно не использующих префиксальных элементов, но обладающих сложным аппаратом суффиксов. Таковы языки турецкий, готтентотский, эскимосский, нутка и яна. В некоторых из них, как, например, в трех последних, имеются сотни суффиксальных элементов, многие из которых облечены вполне конкретными значениями, в подавляющем большинстве языков требующими выражения посредством корневых элементов. Обратные случаи, а именно использование префиксальных элементов при полном исключении суффиксов, встречаются значительно реже. Хорошим примером может служить кхмерский язык (иначе, камбоджийский), хотя, впрочем, и в нем есть смутные следы прежних суффиксов, переставших функционировать в качестве таковых и воспринимаемых ныне входящими в состав корневого элемента.

В значительном большинстве известных нам языков налицо и префиксы и суффиксы, но относительная важность этих двух групп аффиксальных элементов, разумеется, чрезвычайно различна. В не-которых языках, как латинский и русский, одни только суффиксы связывают слово с остальными членами предложения, а роль пре- фиксов сведена к выражению таких идей, которые ограничивают конкретное значение корневого элемента, не влияя на его поведение во фразе. Примером этого типа распределения элементов может служить латинская форма remittebantur 'они были посланы обратно'. Префиксальный элемент re- 'обратно' ограничивает в некотором отношении присущее корневому элементу mitt- значение 'посылать', а суф фиксы -eba-, -nt- и -ur выражают менее конкретные, более строго формальные представления о времени, лице, множественности и пассивности.

С другой стороны, есть и такие языки, как, например, группа языков банту в Африке или атабаскские языки^ в Северной Америке, в которых грамматически значимые элементы предшествуют корневому элементу, а следующие за ним сравнительно менее с ним связаны. Например, на языке хупа слово te-s-e-ya-te 'Я пойду' состоит из корневого элемента -ya- 'идти', из трех префиксов и одного формально вспомогательного суффикса. Элемент te- указывает, что действие происходит в разных точках пространства или сплошь по всему пространству; можно сказать, что у него нет четко отграниченного значения отдельно от тех глагольных корней, с которыми он обычно соединяется. Второй префиксальный элемент -s- определить еще труднее. Все, что мы можем сказать, сводится к тому, что он употребляется в глагольных формах <определенного> времени и что он обозначает действие развивающееся, а не начинающееся или заканчивающееся. Третий префикс -е- есть местоименный элемент 'я' употребляемый только в <определенных> временах. В высшей степени важно уяснить себе, что употребление -е- обусловлено употреблением -s- или иных альтернативных префиксов и что te- равным образом в действительности связано с -s- . Все сочетание te-s-e-ya представляет крепко слаженное грамматическое единство. Обозначающий же будущее время суффикс -te- не более необходим для его формальной законченности, чем префикс re- в рассмотренном выше латинском слове; он, правда, не является элементом, способным выступать самостоятельно, но его функция, в сущности, ограничительная, а не строго формальная^

• ^Включая такие языки, как навахо, апаче, хупа, кэрриер, чипевиан, лушу.

Не всегда, впрочем, мы можем ясно противопоставить функционально группу суффиксов данного языка группе его префиксов. Вероятно, в большинстве языков, пользующихся аффиксами обоих типов, каждая группа служит и для ограничительных, и для формальных и реляционных функций. Мы можем только сказать, что каждый язык стремится схожие функции выражать или одним, или другим способом. Если какой-либо глагол выражает некое время с помощью суффикса, то у нас все данные предположить, что и другие времена он выразит аналогичным образом и что все прочие глаголы принимают суффиксальные временные элементы. Равным образом мы вправе ожидать, что местоименные элементы, поскольку они вообще включаются в глагол, включаются в него в виде либо только префиксов, либо только суффиксов. Но эти правила отнюдь не абсолютны. Мы уже видели, что в древнееврейском языке местоименные элементы в одних случаях приставляются спереди, в других - сзади. В чимарико, одном из индейских языков Калифорнии, позиция местоименных аффиксов зависит от глагола: к одним глаголам они приставляются спереди, к другим - сзади.

Нет необходимости приводить много примеров префиксации и суффиксации. Одного на каждую категорию достаточно для иллюстрации их формообразовательных возможностей. Сообщение, которое мы бы выразили фразой <Я пришел, чтобы отдать ей это>, передается на языке чинук^ через i-n-i-a-l-u-d-am. Это слово (а это есть действительно вполне единое слово с ясно слышимым ударением на первом а) состоит из корневого элемента -d- 'давать', шести функционально различных, хотя фонетически и неустойчивых, префиксальных элементов и одного суффикса. Из этих префиксов i- указывает на только что прошедшее время; -n обозначает местоименный субъект 'я'; -i- - местоименный объект 'это'^; -а- - второй местоименный объект 'ее'; -l- - предложный элемент, указывающий, что предшествующий местоименный префикс следует рассматривать как косвенный объект (ее-для-, т.е.'ей')^ наконец, -u- - элемент, который нелегко объяснить удовлетворительным образом, но, в общем, указывающий на удаление от говорящего; суффикс же -am видоизменяет значение глагола в пространственном отношении; он дополняет представление, выраженное корневым элементом, добавочным представлением о <прибытии> или вообще о <движении с такой-то определенной целью>. Ясно, что на языке чинук, как и на языке хупа, большая часть грамматической структуры связана с префиксами, а не с суффиксами.

• ^Это может показаться странным для английского читателя. Мы обычно полагаем, что время есть функция, которой свойственно быть выраженной чисто формальным средством. Это представление обязано своим существованием тому предрассудку, который внушен нам латинской грамматикой. В действительности же английское будущее время (I shall go 'Я пойду', букв. 'Я должен пойти') вовсе не выражается аффиксацией; сверх того, оно может быть выражено и формой настоящего времени, как напр., Tomorrow I leave this place 'Завтра я покидаю это место', где временная функция оказывается присущей самостоятельному наречию. Суффикс -te в языке хупа столь же, хотя, впрочем, и в меньшей мере, не связан со значимостью самого слова, как не связано tomorrow 'завтра' с грамматическим <ощущением> формы I leave 'покидаю',

Обратный случай, когда грамматически значащие элементы накапливаются, как в латыни, на конце слова, представлен языком фоке, одним из наиболее изученных алгонкинских языков долины Миссисипи. Возьмем форму eh-kiwi-n-a-m-oht-ati-wa-ch(i) 'тогда они все вместе заставили (его) убегать от них'. Корневым элементом здесь будет kiwi-, глагольная основа с общим значением неопределенного беспорядочного движения туда и сюда. Префиксальный элемент eh- едва ли нечто большее, чем адвербиальная частица, указывающая на ограничение во времени; наиболее подходит его перевести через 'тогда'. Из семи суффиксов, заключающихся в этом изысканно сложном слове, -n- является, по-видимому, только фонетическим элементом, служащим для связывания глагольной основы с последующим -а- ^ а- есть <вторичная основа>^, выражающая идею <бегства>; -m- обозначает причинность в отношении одушевленного объекта"; o(ht)-выражает действие в пользу субъекта (так называемый <средний>, или <медиопассивный> залог по-гречески); -a(ti)- есть элемент взаимности, 'друг друга'; -wa-ch(i) есть третье лицо одушевленного множественного (-wa- - признак множественного числа, -chi- признак лица) так называемых <сослагательных> форм. Слово в целом может быть переведено более буквально (и все же в смысле грамматического ощущения лишь приблизительно) следующим образом: 'Тогда они (одушевленные) принудили некое одушевленное существо скитаться, убегая то от одного, то от другого из них'. В эскимосском, нутка, яна и иных языках налицо подобные же сложные нагромождения суффиксальных элементов, но выполняемые ими функции и принципы их комбинирования весьма разнятся от одного языка к другому.

• ^Диалект вишрам.
• ^Собственно, 'его', поскольку чинук, как языки латинский или французский, знает грамматический род. В зависимости от той или другой характерной формы названий предметов под них могут подставляться <он>, <она> или <оно>.
• ^Такой анализ спорен. Возможно, что -n- обладает функцией, пока еще не выясненной. Алгонкинские языки необычайно сложны и представляют много неразрешенных частных проблем.
• ^<Вторичные основы> суть с формальной точки зрения суффиксальные элементы, никогда не появляющиеся без поддержки настоящего корневого элемента, но выполняющие столь же конкретные во всех отношениях функции, как и сами корневые элементы. Вторичные глагольные основы этого типа характерны для языков алгонкинских и яна.
• ^В алгонкинских языках все лица и вещи рассматриваются либо как одушевленные, либо как неодушевленные, подобно тому как по-латыни или по-не мецки они все распределяются по мужскому, женскому или среднему роду.

Мы отложили для особого рассмотрения весьма любопытный тип аффиксации, а именно так называемую <инфиксацию>. Она совершенно неизвестна английскому языку, если только не считать -n- в слове stand 'стоять' (ср. stood 'стоял') инфиксальным элементом. Ранние индоевропейские языки, как-то латинский, греческий и сан- скрит, достаточно широко пользовались инфиксацией носовых звуков для различения настоящего времени определенного класса глаголов от прочих форм (ср. латинское vinc-o'побеждаю' с vic-i 'я победил'; греческое lamb-an-o 'беру' с e-lab-on 'я взял'). Есть, однако, более разительные примеры этого процесса, такие примеры, в которых он выполняет определенную функцию более отчетливо, чем в языках латинском и греческом. Он особенно развит во многих языках Юго- Восточной Азии и Малайского архипелага. Хорошими примерами из кхмерского языка могут служить: tmeu 'тот, кто ходит' и daneu 'ходьба', оба производные от deu 'ходить'. Другие примеры можно привести из языка бонток-игорот на Филиппинских островах. Так, инфиксальный элемент -in- выражает идею продукта от совершения действия; напр., kayu 'древесина', kinayu 'собранная древесина, дрова'. В этом языке инфиксы также широко употребляются и в глаголе.

Так, инфиксальный элемент -um- характерен для многих непереходных глаголов с личными местоименными суффиксами; например, sad 'ждать', sumid-ak 'Я жду'; kineg 'молчащий', kuminek-ak 'Я молчу'. В других глаголах он выражает будущее время, например, tengao- 'праздновать', tumengao-ak 'Я буду праздновать'. Прошедшее время часто выражается инфиксальным -in-', если в слове уже имеется инфиксальное -um-, оба элемента, комбинируясь, дают -in-m, например, kinminek-ak 'Я молчал'. Ясно, что процесс инфиксации в этом языке (и родственных ему) столь же жизненен, сколь жизненны в других языках более распространенные способы префиксации и суффиксации. Тот же процесс встречается и во многих туземных языках Америки. В языке яна множественное число иногда образуется при помощи инфикса; например, k'uruwi 'знахари', k'uwi 'знахарь'; на языке чинук инфикс -l- используется в некоторых глаголах для выражения повторности действия, например, ksik-ludelk 'Она поглядывает на него', iksik-lutk 'Она глядела на него' (корневой элемент -tk-). Особо интересный тип инфиксации встречается в сиуанских языках, где некоторые глаголы вставляют местоименные элементы в самое нутро корневого элемента; например, на языке сиу cheti 'разложить костер', chewati 'Я раскладываю костер'; shuta 'промахнуться', shuunta-pi 'Мы промахиваемся'.

В качестве подсобного, но отнюдь не маловажного грамматического процесса может выступать внутреннее изменение гласных или согласных. В некоторых языках, как, например, в английском (sing, sang, sung, song; goose, geese), чередование гласных является одним из главнейших способов выражения фундаментальных изменений грамматической функции. Этот процесс, во всяком случае, настолько живуч, что приводит иногда наших детей к языковым новшествам. Нам всем знакомы случаи, когда подрастающий малыш говорит о том, что он что-то brung, по аналогии с такими формами, как sung и flung. По-древнееврейски, как мы уже видели, чередование гласных имеет еще большее значение, чем в английском. Что верно относительно древнееврейского, верно, разумеется, и относительно всех прочих семитских языков. Несколько примеров арабского^ так называемого <ломанного> множественного числа могут служить дополнением к формам древнееврейского глагола, приведенным мною в другой связи. Имя balad 'местность' образует форму множественного числаbilad^, gild 'кожа' образует множественное число gulud; ragil 'человек', множественное число - rigal; shibbak 'окно', множественное число - shababik. Схожие явления обнаруживаются в хамитских языках Северной Африки, например на языке шилх^ izbil 'волос', множественное число - izbel; a-slem 'рыба', множественное число - i-slim-en; sn 'знать', sen 'быть знающим'; rmi 'уставать', rumni 'быть усталым'; ttss^ 'засыпать', ttoss 'спать'. Поразительнопохожи на английские и греческие чередования типа sing - sang и leip-o 'оставляю', leloip-a 'я оставил' следующие явления из языка сомали^: al 'я есть', il 'я был'; i-dah-a 'говорю', i-di 'я говорил', deh 'говори'.

Велико значение чередований гласных и во многих американских индейских языках. В группе атабаскских языков многие глаголы меняют качество или количество своей корневой гласной при изменениях по временам и наклонениям. На языке навахо глагол 'кладу (зерно) в некое вместилище' будет bi-hi-sh-ja', где -ja корневой элемент; в прошедшем времени будет bi-hi-ja' с долгим а, за которым следует <гортанный взрыв> ^, а в форме будущего времени bi-h-desh-ji гласная вовсе меняется. В других типах глаголов этого языка используются другие правила чередования, например yan-a-ni-ye 'вы переносите (тюк) в (хлев)'; прошедшее время yah-i-ni-yin (с долгим i в -yin', -n использовано здесь для обозначения назализации); будущее время yah-a-di-yehl (с долгим е). В другом индейском языке, йокуц^, явление чередования гласных затрагивает и именные, и глагольные формы. Так, от buchong 'сын' образуется множественное число bochang-i (тогда как форма объекта buchong-a); enash 'дед', множественное число - inash-a; глагол engtyim 'спать' образует форму со значением длительности ingetym-ad 'быть спящим' и прошедшее время ingetym-ash.

• ^Египетский диалект.
• ^В этих формах есть и изменения ударения и долготы гласных, но упрощения ради мы вынуждены пренебречь ими.
• ^Берберский язык в Марокко.
• ^Некоторые берберские языки допускают такие сочетания согласных, которые кажутся нам непроизносимыми.
• ^Один из хамитских языков в Восточной Африке.
• ^СМ.С.62.

Чередование согласных в качестве функционального процесса, по-видимому, гораздо менее распространено, чем чередование гласных; но все же нельзя сказать, чтобы оно было вполне редким явлением. В английском языке есть интереснейший ряд случаев, когда некоторые имена и соответствующие им глаголы разнятся лишь тем, что конечная их согласная то глухая, то звонкая. Примеры: wreath (с глухим th) 'венок', но to wreathe (со звонким th 'вить венок', house 'дом', но to house ( с произнесением s как 2) 'приютить'. То обстоятельство, что перемена в качестве согласной воспринимается здесь как средство различения имени и глагола, находит себе подтверждение в том, что многие американцы распространяют этот прием на такое имя существительное, как rise 'подъем' (например, the rise of democracy 'подъем демократии'), произнося его наподобие rice 'рис', в отличие от глагола to rise (где s произносится как 2) 'подниматься'.

В кельтских языках начальные согласные подвергаются различного рода изменениям в зависимости от грамматической связи между данным словом и предшествующим ему. Так, в современном ирландском языке слово bo 'бык' может при наличии соответствующих условий превращаться в bho (произносится wo) или то (например, an bo 'бык' в форме субъекта, но tir па то 'страна быков', в притяжательной форме множественного числа). В отношении глаголов это явление приводит к одному из самых разительных последствий - к <аспирации> начальных согласных в прошедшем времени. Если глагол начинается, скажем, на t, то в формах прошедшего времени это t превращается в th (ныне произносимое как h); если он начинается на д, в тех же формах начальный согласный превращается в gh (произносимое как звонкий спирант ^ д или как y , в зависимости от качества последующего гласного). В современном ирландском языке принцип чередования согласных, возникший в древнейший период языка в качестве побочного следствия, при определенном фонетическом окружении сделался одним из основных грамматических процессов.

Пожалуй, столь же замечательны, как эти явления в ирландском языке, те чередования согласных, которые наблюдаются в африканском языке фула в Западной Африке. В этом языке все имена, принадлежащие к классу лиц, образуют множественное число изменением своих начальных д, j, d, b, k, ch и p соответственно в у (или а)), y, r, w, h, s и f, например jim-o 'товарищ', yim-'be 'товарищи'; pio-o 'бьющий', fio-'be 'бьющие'. В высшей степени любопытно, что имена, принадлежащие к классу вещей, образуют единственное и множественное числа как раз обратным порядком, например, yola-ге 'лужайка', jola-je 'лужайки'; fitan-du 'душа', pital-i 'души'. Обратимся еще к языку нутка, где наблюдается аналогичное явление: именно встречающиеся во многих глагольных суффиксах звуки t,tl ^ превращаются в формах, выражающих повторность, в hi: например, hita-'ato 'выпасть', hita-'ahl 'выпадать', mat-achisht-uti 'слететься на воду', mat-achischt-ohl 'слетаться на воду'. Далее, свойственный некоторым элементам звук hi изменяется в формах множественного числа в особый h-звук, например, yak-ohl '(человек) с изъязвленным лицом', yak-oh '(люди) с изъязвленными лицами',

• ^На нем говорят на юге центральной части Калифорнии.
• ^См.с.62.

Нет ничего более естественного, чем факт широкого распространения редупликации, иными словами, повторения всего или части корневого элемента. Этот процесс обычно используется с самоочевидным символизмом для обозначения таких понятий, как распределение, множественность, повторность, обычность действия, увеличение в объеме, повышенная интенсивность, длительность. Даже и английскому языку процесс этот знаком, хотя он и не всегда признается одним из типичных формо- образующих средств нашего языка. Такие слова, как goody-goody 'паинька' и to pooh-pooh 'фыркать на ...', вошли в состав нашего нормального словаря, но ведь метод удвоения порою используется еще свободнее, нежели в этих стереотипных примерах. Такие выражения, как a big big man ' большой - большой человек ' или Let it cool till it's thick thick ' Осту жайте, пока не станет густым-густым', гораздо распространеннее, в особенности в речи женщин и детей, чем позволяют это предполагать наши учебники. В особый разряд входит действительно огромное количество слов (многие из которых относятся к изобразительной или экспрессивной лексике с оттенком презрительной оценки), образуемых путем редупликации плюс изменения либо гласной, либо начальной согласной, как например, sing-song 'бубнить', riff-raff 'никчемный, подонок', wishy-washy 'бурдовый', harum-skarum 'беспечный', roly-poly 'пухлый'. Слова этого типа имеют почти всеобщее распространение. Такие примеры, как русское чудо-юдо, китайское ping-pang 'стук дождевых капель о крышу '^, тибетское kyang-kyong 'ленивый' и маньчжурское рогроп-раграп 'подслеповатый', как по форме, так и по экспрессии поразительно напоминают вышеприведенные английские слова. Но едва ли можно утверждать, что в английском языке процесс редупликации обладает особой грамматической значимостью. Для иллюстрации такого явления нам следует обратиться к иным языкам. Такие случаи, как готтентотское go-go 'пристально рассматривать' (от go 'смотреть'), сомалийское fen-fen 'обгладывать кругом' (от fen 'глодать'), чинукское iwi-iwi 'осматриваться, обследовать' (от iwi 'появляться') или цимшианское am'am 'несколько хороших' (от am 'хороший'), не слишком отходят от естественного и базового значения этого процесса. Более абстрактная его функция обнаруживается в языке эве ^, в котором инфинитивы и отглагольные прилагательные образуются от глаголов посредством удвоения, yi 'идти', yiyi 'идти, хождение'; wo 'делать', wowo ^ 'сделанный', mawomawo 'не подлежащий деланию'(с удвоением и глагольной основы, и отрицательной частицы). Удвоение в каузативных формах характерно для готтентотского языка, например gam-gam^ 'заставить сказать' (от gam 'говорить'). Тот же процесс применяется в готтентотском языке и для производства глаголов от имен, например, khoe-khoe 'говорить по-готтентотски' (OTkhoe-b 'человек, готтентот'), а также и в языке квакиутль, например, metmat 'есть моллюски' (от корневого элемента met- 'моллюск').

• ^Эти двубуквенные начертания передают простые звуки.
• ^Откуда название игры пинг-понг.

Наиболее характерны те случаи редупликации, когда повторяется лишь часть корневого элемента. При этом представляется возможность установить наличие целого ряда формальных типов такого частичного удвоения в зависимости от того, используется ли одна или несколько корневых согласных, сохраняется ли, ослабляется ли или изменяется корневая гласная, захватывает ли процесс удвоения начало, середину или конец корневого элемента. Функции частичного удвоения развиты еще более пышно, чем функции простого удвоения, хотя, впрочем, основное связанное с ним представление почти всегда, по крайней мере на начальной стадии, касается повторности или длительности. Примеры, иллюстрирующие эту основную функцию, можно привести со всех концов земного шара. Случаи начального удвоения являют, между прочим, следующие языки: шилх-ggen 'быть спящим' (от gen 'спать'), фула - pepei- 'do 'лжец'(т.е. 'кто всегда лжет'), множественное число fefeu-'be (от fewa 'лгать'); бонток-игорот - anak 'дитя', ananak 'дети'; kamu-ek 'спешу', kakamu-ek 'еще более спешу'; цимшиан - gyad 'человек', gyigyad 'люди'; насс - gyibayuk 'убегать', gyigyibayuk 'убегающий'. Сравнимые по характеру с вышеприведенными, но с удвоением конца слова, примеры из нижеследующих языков: сомали - ur 'тело', множественное число urar; хауса - suna 'имя', множественное число sunana-ki; вашо" - gusu 'бизон', gususu 'бизоны'; такелма ^ - himi-d- 'разговаривать', himirn-d 'иметь обыкновение разговаривать'. Еще чаще, чем простое удвоение, это частичное удвоение корневого элемента во многих языках выполняет такие функции, которые никоим образом не представляются связанными с идеей увеличения. Наиболее очевидным примером может, по-видимому, служить начальное удвоение в наших древнейших индоевропейских языках, служащее для образования перфекта от многих глаголов (например, санскритское dadarsha 'я увидел', греческое leloipa 'я оставил', латинское tetigi 'я коснулся', готское lelot 'я пустил'). В языке нутка удвоение корневого элемента часто употребляется совместно с некоторыми суффиксами, например от hluch- 'женщина' образуется hluhluch-'ituhl 'мечтать о женщине', hluhluch-k'ok 'женоподобный' . психологически схожими с греческими и латинскими примерами являются многие случаи в языке такелма, где есть такие глаголы, основа которых выступает в двух разновидностях; одной, употребляемой в настоящем и прошедшем, и другой - в будущем времени и некоторых наклонениях и производных отглагольных формах. В первой разновидности в конце есть удвоение, отсутствующее во второй; например, al-yebeb-i'n 'я ему показываю (или показывал)', al-yeb-in 'я ему покажу'.

• ^Африканский язык Гвинейского побережья.
• ^В отглагольных прилагательных тон второго слога отличается от тона первого слога.
• ^Здесь опущен начальный кликс, см. с. 65, сноска 3.
• ^Индейский язык в штате Невада.
• ^Индейский язык в штате Орегон.

Мы подходим теперь к наиболее трудноуловимому изо всех грамматических процессов - к роли ударения (будь то силовое ударение или тоновое, <интонация>). Главнейшая трудность в выделении ударения в качестве функционального процесса заключается в том, что оно зачастую комбинируется с чередованиями в количестве или качестве гласных или же осложняется наличием аффиксальных элементов; вследствие этого его грамматическая значимость кажется иногда вторичным, а не первичным моментом. По-гречески, например, подлинно глагольные формы характеризуются тем, что отодвигают ударение от конца слова настолько, на- сколько это только допускается общими правилами об ударении, тогда как в именах царит относительно ударения большая свобода. Тем самым имеет место поразительное различие в ударении между такой глагольной формой, как eluthemen 'мы были освобождены', с ударением на втором слоге слова, и производной от того же глагола причастной формой lutheis 'освобожденный', с ударением на последнем слоге. Наличие характерных глагольных элементов e- и -men в первом случае и именного элемента -s во втором случае способствует затемнению значимости, присущей этой мене ударения. Значимость эта выступает вполне отчетливо в таких английских парах, как to refund 'уплачивать' и a refund 'уплата', to extract извлекать' и an extract 'извлечение', to lack luster 'быть тусклым' и lack-luster eyes 'тусклые глаза', где различие между глаголом и именем всецело зиждется на перемещении ударения. В атабаскских языках не- редки случаи мены места ударения, связанной с изменением значения, как, например, в языке навахо ta-di-gis 'ты моешься' (с ударением на втором слоге), ta-di-gis 'он моется' (с ударением на первом слоге)^.

И тоновое ударение может выступать как момент функционально значимый, и даже, по-видимому, чаще, чем силовое ударение. Однако, функциональное или, быть может, лучше сказать, грамматическое использование интонаций еще не доказывается тем, что различия по тону оказываются фонетически существенными в том или другом языке, как-то в китайском (например, feng 'ветер' с ровным тоном, feng 'служить' с нисходящим тоном) или в классическом греческом (например, lab-on 'взявший', с простым или высоким тоном на причастном суффиксе -on, gunaik-on 'женщин', со сложным или нисходящим тоном на падежном суффиксе "on). В этих случаях тон есть только присущее корневому элементу или аффиксу свойство, подобно любой гласной или согласной. Иначе обстоит с такими китайскими чередованиями, как chung (ровный тон) 'середина' и chung (нисходящий тон) 'попасть в середину'; mai (восходящий тон) 'покупать' и mai (нисходящий тон) 'продавать'; pei (нисходящий тон) 'спина' и pei (ровный тон) 'тащить на спине'. Нельзя сказать, чтобы случаи этого типа были в китайском языке особо распространены и чюбы в нем в настоящее время наблюдалась определенная склонность к различениям по тону, символизующим противопоставление имен и глаголов.

• ^Впрочем, представляется вероятным, что эти атабаскские чередования имеют исходно тональный характер.

Однако есть языки, в которых подобные различения имеют самое глубокое грамматическое значение. Явление это особенно распространено в Западной Африке. Например, на языке эве от subo 'служить' образуются две удвоенные формы: инфинитив subo-subo 'служить', с низким тоном на первых двух слогах и с высоким тоном на последних двух, и прилагательное subosubo 'служащий', в котором все слоги с высоким тоном. Еще более поразительные явления обнаруживает язык шиллук, один из языков с верховьев Нила. Множественное число имен нередко отличается от единственного только тоном, например, yit (высокий тон) 'ухо', yit (низкий тон) 'уши'. В области местоимений три формы различаются только тоном: е 'он' с высоким тоном и со значением субъекта, -е 'его' (например, a chwol-e 'он позвал его') с низким тоном и со значением объекта, -с 'его'(например, wod-e 'его дом') со средним тоном и с притяжательным значением. От глагольного элемента gwed- 'писать' образуются gwed-o 'пишет' с низким тоном, пассив gwet 'было написано' с нисходящим тоном, императив gwet 'пиши!' с восходящим тоном, и отглагольное имя gwet 'писание' со средним тоном. В туземных языках Америки тоновое ударение тоже играет иногда роль грамматического процесса. Хорошим примером такого тонального языка может служить язык тлингит, на котором говорят индейцы южного побережья Аляски. В этом языке многие глаголы меняют тон корневого элемента в зависимости от времени; hun 'продавать', sin 'прятать', tin 'видеть' и многие другие корневые элементы относятся с низким тоном - к прошедшему времени, с высоким тоном - к будущему. Другой тип использования тока иллюстрируется формами языка такелма: hel 'песня', с нисходящим тоном, но hel 'пой', с восходящим тоном; другой пример: sel (нисходящий тон) 'черная краска', sel (восходящий тон) 'выкрась!'. Одним словом, ясно, что тональный акцент, как и силовое ударение и изменения гласных или согласных, далеко не столь редко используется в качестве грамматического процесса, как мы могли бы это предположить, исходя из наших речевых навыков.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание