Сепир Э. Избр. труды по языкознанию и культурологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

III. Звуки языка

Как мы уже видели, собственно фонетическая структура речи не относится к внутренней сущности языка, и отдельный звук артикулируемой речи вовсе не является языковым элементом. Но вместе с тем речь до такой степени неразрывно связана со звуками и их артикуляцией, что мы едва ли можем уклониться от хотя бы самого общего рассмотрения вопросов фонетики. Опыт показал, что ни чисто внешние формы языка, ни его историческое развитие не могут быть вполне поняты без обращения к тем звукам, в которых воплощены его формы и его история. Детальный обзор всего содержания фонетики был бы чрезмерно техничен для читателя-неспециалиста и слишком далек от нашей основной темы, а следовательно, не оправдал бы занятого им места, но мы все же вправе подвергнуть рассмотрению некоторые важнейшие факты и идеи, связанные со звуками языка.

Человек, не искушенный в вопросах фонетики, представляет себе дело так, что в акустическом отношении язык, на котором он говорит, состоит из сравнительно небольшого количества отдельных звуков, каждому из которых в существующем алфавите более или менее точно соответствует особая буква или, в более редких случаях, две или три буквы на выбор. Что же касается иностранных языков, то они в общем представляются, - если отвлечься от некоторых разительных особенностей, не ускользающих и от некритического уха, - состоящими из тех же звуков, что и родной язык данного субъекта, которому вместе с тем кажется, что в них, в этих иностранных языках, есть какой-то таинственный <акцент>, некая непонятная фонетическая специфика, не зависящая от звуков как таковых, но создающая вокруг этих языков атмосферу странности. Это наивное впечатление в значительной мере обманчиво в обоих отношениях. Фонетический анализ убеждает нас, что количество ясно различимых звуков и их оттенков, обычно используемых говорящими на данном языке, значительно превышает то число звуков, которое осознается самими говорящими. Вероятно, из сотни англичан не найдется ни одного, хотя бы смутно сознающего, что t в таком слове, как sting 'жало', в звуковом отношении вовсе не совпадает с тем t, которое мы имеем в teem 'кишеть'; в этом последнем слове звук t отчетливо произносится с <придыханием>, отсутствующим в первом случае вследствие наличия предшествующего s, едва ли средний англичанин сознает и то, что еа в слове meat 'мясо' определенно меньшей длительности, чем еа в слове mead 'мед'; далее, что конечное s в таком слове, как heads 'головы', не есть тот же отчетливый жужжащий звук z, как, например, s в слове please 'пожалуйста'. Даже тем иностранцам, которые практически вполне овладели английским языком и избавились от грубейших фонетических ошибок своих менее осмотрительных соплеменников, сплошь и рядом не удается соблюдать эти менее заметные фонетические различения, благодаря чему в их английском произношении нам всем, хотя и смутно, слышится некий еле уловимый, весьма своеобразный <акцент>. Мы не в состоянии разложить этот <акцент> как цельное акустическое впечатление на ряд хотя бы и легких, но специфических ошибок в произношении, по той простой причине, что сами не отдаем себе ясного отчета в своем собственном фонетическом капитале. Если сравнивать фонетические системы двух взятых наудачу языков, - скажем, английского и русского, - по всей вероятности окажется, что лишь весьма небольшое количество фонетических элементов одного из этих языков встречает полную аналогию в другом. Так, например, звук t в таком русском слове, как там, не совпадает ни с английским t в sting, ни с английским t в teem. От обоих он отличается своей <зубной> артикуляцией, иначе говоря, тем, что он производится прикосновением кончика языка к верхним зубам, а не как по-английски, - прикосновением передней части спинки языка к краю десны выше зубов: кроме того, он отличается от t в слове teem еще и отсутствием заметного придыхания перед переходом к артикуляции следующей гласной; таким образом, по своему акустическому эффекту русское t носит более определенный, более <металлический> характер, нежели английское. Далее, английское l не встречается в русском языке, которому в свою очередь свойственны два различных l-звука, едва ли поддающиеся точному воспроизведению нормальным англичанином, - <твердое>, как бы гуттуральное l и <мягкое> палатализованное l, лишь весьма приблизительно передаваемое по-английски сочетанием букв ly. Даже т, звук столь простой и, как может показаться, столь постоянный, различен в обоих языках. В таком русском слове, как мост, звук т не тождествен звуку т в английском слове most 'больше': при артикуляции русского т губы в большей степени округляются, так что слуховое впечатление получается более тяжелым, более громким. Не стоит и говорить, что гласные английского и русского языков расходятся совершенно: едва ли хотя бы две из них вполне совпадают.

Я задержался на этих примерах, почти не представляющих для нас специального интереса, только для того, чтобы опереться на, так сказать, экспериментальные данные в подтверждение поразительного разнообразия звуков речи. Даже полного инвентаря акустических ресурсов всех европейских языков, языков более нам доступных, при всем его непредвиденном объеме, все- таки окажется недостаточно для составления себе верного представления о действительном диапазоне человеческой артикуляции. Во многих из языков Азии, Африки и туземных языков Америки представлены целые классы звуков, большинству из нас вовсе не известные. Произносить их вовсе не обязательно труднее, чем хорошо знакомые нам звуки; дело только в том, что произнесение их сопряжено с совершенно непривычными для нас мускульными работами органов речи. Можно смело сказать, что общее количество возможных звуков значительно превышает то их число, которое действительно используется. В самом деле, опытному фонетисту не составляет труда придумать такие звуки, которые ранее были обнаружены. Одна из причин, мешающих нам поверить, что диапазон возможных звуков бесконечно широк, заключается в том, что мы привыкли представлять себе звук как нечто простое, неразложимое, тогда как в действительности он есть равнодействующая целого ряда производимых отдельных мускульных работ. Достаточно незначительного изменения в характере одной из этих работ, чтобы получился новый звук, родственный прежнему вследствие тождественности всех прочих работ органов речи, но акустически от него отличный, поскольку человеческое ухо обладает высокой степенью чувствительности ко всем тонкостям звуков, производимых нашим речевым аппаратом. Другая причина скудости нашего фонетического воображения заключается в том, что хотя наше ухо и изощрилось в восприятии звуков речи, но мускулы наших речевых органов с самого нашего раннего возраста приспособились исключительно к производству отдельных работ или их сочетаний, требуемых для произнесения традиционных звуков нашего языка. Все или почти все иные работы органов речи стали для нас как бы навсегда недоступными вследствие их полного неиспользования или же постепенного вытеснения. Конечно, способность к производству таких необычных работ утрачена нами не окончательно, но чрезвычайное затруднение, испытываемое нами при выучивании новых для нас звуков чужих языков, с достаточной убедительностью показывает, до какой степени у большинства людей строго ограничена возможность произвольного управления своими органами речи. Это явление выступает с особой яркостью, если сравнить относительное отсутствие свободы в произвольных движениях органов речи с почти полной свободой в выборе жестов*. Строгая ограниченность нашей артикуляции - это та цена, которую нам приходится платить за уменье пользоваться нашей системой языковых символов. Нельзя в одинаковой мере быть и абсолютно свободным в выборе любых движений органов речи, и в то же время с убийственной уверенностью осуществлять их строгий отбор^.

Имеется, следовательно, бесконечно большое число артикулируемых звуков, доступных органам речи; из этих богатейших ресурсов каждый данный язык использует строго определенный, экономично отобранный набор звуков. Каждый из этого множества возможных звуков обусловлен рядом независимых мускульных работ, одновременно осуществляемых для производства данного звука. Мы лишены возможности представить здесь полное описание деятельности каждого органа речи (в той мере, в какой эта деятельность имеет отношение к языку); мы также не можем систематически заняться классифицированием звуков и на базе способов их производства^. Мы ограничимся лишь небольшим общим очерком.

Органами речи являются: легкие и бронхи; горло, в особенности определенная его часть, именно так называемая гортань, или, в просторечии, <адамово яблоко> (кадык); нос; язычок, т.е. мягкий, остроконечный и очень подвижный орган, прикрепленный к задней части неба; небо, разделяющееся на заднее, подвижное <мягкое небо>, иначе называемое <небной занавеской> (velum), и <твердое небо>; язык; зубы и губы. Небо, заднее небо, язык, зубы и губы можно рассматривать как общую резонирующую камеру, чья постоянно меняющаяся форма, главным образом обусловливаемая чрезвычайной подвижностью языка, и есть важнейший фактор, придающий выдыхаемой струе воздуха то или иное определенное звуковое качество*. Легкие и бронхи лишь постольку являются органами речи, поскольку они служат источником и проводником выдыхаемой воздушной струи, без наличия которой невозможно производство артикулируемых звуков. Они не производят никаких специфических звуков речи и не придают звукам никаких акустических свойств, за исключением разве акцента или ударения. Возможно, что различия в ударении вызываются слабыми различиями в степени сокращения легочных мускулов, но даже и это влияние легких отрицается некоторыми исследователями, объясняющими колебания ударения, столь заметно окрашивающие речь, еле уловимыми движениями голосовых связок. Эти голосовые связки представляют собою две маленькие, почти параллельно расположенные и в высшей степени чувствительные мембраны внутри гортани, образуемой в главной своей части двумя большими и несколькими более мелкими хрящами и рядом небольших мускулов, управляющих движениями голосовых связок.

• ^Обращаю внимание на <произвольность> движений органов речи. Когда мы громко кричим или бормочем или каким-либо иным образом даем звучать нашему голосу, как это с нами случается наедине с природой в радостный весенний день, мы работу органов речи не подчиняем вовсе своему произвольному контролю. В этих случаях мы почти наверняка артикулируем такие звуки, которые мы не могли бы произвольно произнести в обычной речи.
• ^Если речь в ее акустическом и артикуляционном аспекте в самом деле столь строгая система, чем же объясняется, - могут задать вопрос, - то обстоятельство, что нет двух одинаково говорящих людей? Ответить на это не трудно. Все то в речи, что выходит за пределы строго ограниченного артикуляционного каркаса, является по сути дела не речью, а только лишь добавочным, более или менее инстинктивно обусловленным голосовым сопровождением акта речи, на практике от него неотделимым. Вся личностная окраска речи, - не есть языковой факт, совершенно так же, как побочное выражение желания и эмоции в большинстве случае? чуждо языковому выражению. Речь, как и все элементы культуры, требует концептуального отбора, требует устранения случайностей инстинктивного поведения. То, что ее <суть> никогда в чистом виде не реализуется на практике, поскольку ее носители - снабженные инстинктом существа, верно, конечно, относительно любого аспекта культуры.
• ^Чисто акустические классификации, на первый взгляд представляющиеся более подходящими для анализа, в настоящее время пользуются меньшей популярностью у исследователей-фонетистов, нежели классификации по органам речи. У этих последних классификаций то преимущество, что они более объективны. Кроме того, акустическое качество звука зависит от его артикуляции, хотя в языковом сознании именно это качество, акустическое, является первичным, а не вторичным фактом.

Прикрепленные к хрящам голосовые связки - то же самое для аппарата человеческой речи, что два вибрирующих язычка для кларнета или струны для скрипки. Они способны по меньшей мере на три различных типа движений, имеющих огромное значение для производства звуков речи. Они могут сдвигаться или раздвигаться, они могут вибрировать наподобие язычков кларнета или струн скрипки, и, наконец, они могут ослабляться или натягиваться в направлении своей длины. Движения этого последнего рода позволяют голосовым связкам производить вибрации различной <длины> или различныхстепеней напряженности, от этих-то движений и зависит различие в частоте основного тона, наблюдаемое не только при пении, но и в тончайших модуляциях обыденной речи. Два других способа движения связок предопределяют природу голоса (условным термином <голос> именуется используемое в речи дыхание). Если голосовые связки раздвинуты, позволяя дыханию выходить свободно, мы имеем то, что технически называется <глухостыо>. Все производимые в таких условиях звуки являются глухими. Сюда относится простой, свободно поступающий в полость рта выдох, приблизительно совпадающий со звуком, изображаемым через h, а также значительное число особых артикуляций в полости рта, как, например, p и s. С другой стороны, голосовые связки могут плотно сомкнуться, не вибрируя. Когда это происходит, поток выдыхаемого воздуха на время задерживается. Слышимый при этом легкий перерыв дыхания, или <задержанный кашель>, не признается в английском языке в качестве определенного звука, но тем не менее нередко встречается^. Эта мгновенная задержка, технически именуемая <гортанным взрывом>, встречается в качестве специального элемента речи во многих языках, как, например, в датском, латышском, некоторых китайских диалектах и почти во всех американских индейских языках. Между двумя крайностями безголосости, между вполне открытым выдохом и задержанным выдохом, находится то положение, при котором возможен голос. При этом положении голосовые связки сомкнуты, но не настолько плотно, чтобы препятствовать воздуху проходить насквозь; связки вибрируют, в результате чего получается музыкальный тон различной высоты.

• ^Под <качеством> здесь разумеется свойственный звуку как таковому характер и резонанс. Общее <качество> индивидуального человеческого голоса есть нечто совсем иное: оно определяется по преимуществу индивидуальными анатомическими свойствами гортани и никакого лингвистического интереса не представляет.

Получаемый таким образом тон называется <голосовым тоном> (звонкостью). У него может быть бесконечное множество качеств в зависимости от точного расположения верхних органов речи. Наши гласные, носовые (как m и n) и такие звуки, как B, z и l, суть звонкие звуки. Наиболее удобной проверкой звонкости звука является воз- можность произнесения его тем или иным тоном, иначе говоря, возможность петь на этот звук^. Голосовые (звонкие) звуки суть наиболее слышимые элементы речи. Вследствие этого они являются носителями, можно сказать, всех облеченных значимостью различий по ударности, высоте тона и слогообразованию. Глухие звуки суть артикулируемые шумы, разрывающие поток голоса кратковременными моментами молчания. Промежуточным в акустическом отношении между вполне безголосыми (глухими) звуками и звуками голосовыми (звонкими) является ряд иных характерных типов звучания, как-то бормотанье и шепот". Эти и еще некоторые другие типы голоса сравнительно несущественны в английском языке и в большинстве прочих европейских языков, но есть такие языки, где подобные звуки занимают значительное место в нормальном течении речи.

Нос не активный орган речи, но значение его велико как резонирующей камеры. Он может быть разъединен со ртом, служащим другой большой резонирующей камерой, посредством поднятия по- движной части мягкого неба, в результате чего преграждается доступ воздушной струи в полость носа; если же мягкое небо находится в свободном положении и прохода не закрывает, воздушная струя проникает в нос и в рот, образующие в таком случае общую резонирующую камеру. Такие звуки, как B и A, суть звонкие <ртовые> звуки, иначе говоря, образующая голос струя воздуха не получает при них носового резонанса. Но когда мягкое небо опущено и резонирующая камера увеличена полостью носа, звуки b и а получают особое <носовое> качество и становятся соответственно звуком т и назализованным гласным звуком, изображаемым по-французски через an (напр., sang 'кровь', tant 'столько'). В английском языке единственными звуками^, нормально выступающими с носовым резонансом, являются m, n и звук ng в таком слове, как sing 'петь'. Однако на практике все звуки могут быть назализованными, и не только гласные (назализованные гласные свойственны языкам всех частей света), но и такие звуки, как l и z. Безголосые (глухие) носовые вполне возможны. Они встречаются, например, в уэльсском (валлийском) языке и во многих американских индейских языках.

• ^Как, напр., в конце отрывисто произнесенного no! (изображаемого иногда как nope!) или, напр., при чрезмерно тщательном произнесении at all, когда между t и а слышится легкая задержка.
• ^<Петь> употреблено здесь в широком смысле. Нельзя петь без перерыва на такие звуки, как B или d, но можно легко напевать мотив на ряд звуков b или d на манер пиццикато на струнных инструментах. Ряд тонов, выполненных на длительных согласных типа m, z или l, дает эффект гудения, жужжания или бульканья. В самом деле, звук гудения есть не что иное, как непрерывный носовой звонкий звук, который можно тянуть одним тоном или, если угодно, на разные тона.
• ^Шепот в обыденной речи есть комбинация звуков безголосых со звуками <шепотными>, как этот последний термин понимается в фонетике.

Артикуляция органов, образующих ртовую резонирующую камеру, бывает двоякого рода. Выдох с голосом или без него, назализованный или не назализованный, либо может проходить через рот вполне свободно без всякой задержки, либо может быть временно задержан или направлен сквозь значительно суженный проход, о стенки которого в таком случае производится трение воздуха. Между двумя последними типами артикуляции имеются и переходные. Выдох, не встречающий задержки, получает особую' окраску или особое качество соответственно изменению формы ртовой резонирующей камеры. Форма эта определяется главным образом положением подвижных органов - языка и губ. В зависимости от того, поднят ли язык или опущен, сокращен ли или вытянут, напряжен ли или нет, а губы сжаты (<округлены>) в той или иной мере или же сохраняют свое нормальное положение, - в зависимости от всего этого получается множество различных звуковых качеств. Эти образуемые во рту звуковые качества и есть гласные. Теоретически их число безгранично, практически же ухо в состоянии различать ограниченное, хотя все же поразительно большое количество разновидностей резонанса. Гласные, как назализованные, так и не назализованные, нормально бывают звонкими (с голосовым тоном) звуками; впрочем, в некотором, и не особо малом, количестве языков попадаются и глухие гласные^.

Остальные ртовые звуки обычно объединяются под названием <согласных>. При произнесении их выдыхаемая струя воздуха тем или иным образом задерживается, в результате чего получается меньший резонанс и более отчетливое, более резкое качество тона. Группу согласных звуков обычно разделяют на четыре основных типа артикуляции. Выдох может временно быть полностью задержан в определенной точке полости рта; получаемые таким образом звуки, вроде t, d или p, называются <смычными> или <взрывными>^. Или же выдыхаемый воздух длительно пробивается по узкому, не вполне закрытому проходу. Примерами таких <спирантов>, или <фрикативных>, как их называют, могут служить s, z, и y. Третьим видом согласных являются <латеральные>, или полусмычные. Происходит, действительно, смыкание в центральной точке артикуляции, но выдыхаемому воздуху удается проскользнуть по двум боковым выходам или одному из них. Так, например, английское d сразу же пре- вращается в l, звук, равным образом звонкий и артикулируемый там же, где и d, стоит нам только с обеих сторон от точки смыкания поджать боковые стенки языка в достаточной степени для прохождения выдыхаемого воздуха. Латеральные звуки могут образовываться в различных местах. Они могут быть и безголосыми (глухими), как, например, уэльсское ll, и голосовыми (звонкими). Наконец, задержка выдоха может быть быстро перемежающейся; иными словами, активный орган смыкания, обычно кончик языка, реже язычок", можно заставить вибрировать в точке соприкосновения или рядом с нею. Звуки эти - <вибранты>, или <раскатистые согласные>; нормальное английское r - далеко не типичный их пример. Они хорошо развиты во многих языках, но обычно лишь в своей звонкой форме; изредка, впрочем, как, например, в языках уэльсском (валлийском) и пайуте, встречается и глухая форма.

• ^Если не считать невольной назализации всех звонких звуков в речи тех, кто гнусавит.
• ^Их можно также определить как свободный выдох без голоса с различными вокалическими тембрами. В данном слове из языка пайуте, приведенном на с.48, первое u и конечное `u произносятся без голоса.

Разумеется, для определения согласной одного указания на ртовый характер ее артикуляции недостаточно. Следует принимать во внимание и место артикуляции. Соприкосновения органов речи могут происходить в разнообразных точках, начиная с корня языка и до губ. Нам нет надобности вдаваться в подробности этой довольно сложной темы. Соприкосновение происходит или между корнем языка и зевом^, между какой-либо частью языка и какой-нибудь точкой неба (например, при звуках k, ch или l), между какой-либо частью языка и зубами (например, при английском th в таких словах, как thick 'толстый' и then 'там'), между зубами и одною из губ ( на практике всегда между верхними зубами и нижней губой, например при f), или между обеими губами (например, при p или английском w) ). Артикуляции языка изо всех наиболее сложные, поскольку подвижность языка допускает, чтобы различные точки его поверхности, например кончик, артикулировали, соприкасаясь с целым рядом противолежащих точек. Этим обусловлено множество артикуляционных позиций, для англичан необычных, как, например, типично <зубная> позиция русских или итальянских t и d ; или, например, <церебральная> позиция в санскрите и других языках Индии, при каковой позиции кончик языка артикулирует против твердого неба. Поскольку нигде, ни в какой точке, нет перерыва на всем пространстве от края зубов до язычка и от кончика языка до самого его корня, ясно, что все сопряженные с языком артикуляции образуют непрерывный органический (и акустический) ряд. Одни позиции переходят в другие, но каждый язык отбирает ограниченное количество четко выделяемых позиций, характерных для его системы согласных, пренебрегая переходными или крайними позициями. Нередко язык допускает некоторую степень свободы в определении требуемой позиции. Это, например, верно в отношении английского звука k, артикулируемого в таком слове, как kin 'родственник', - значительно более впереди, нежели в слове cool 'прохладный'. Психологически мы пренебрегаем этим различием как несущественным и механическим. В другом языке такое различие, или лишь слегка более заметное, может оказаться значащим в той же мере, как различение в позициях между k слова kin и t слова tin 'олово'.

• ^Применительно к назализованным смычным, именно m и n, нельзя говорить, конечно, о настоящем смыкании, поскольку в носу нет возможности какой-либо определенной артикуляцией задержать выдыхаемую струю воздуха.
• ^Теоретически и губами можно так артикулировать. Впрочем, в естественной речи <губные вибранты> представляют, конечно, редкое явление.
• ^Такая позиция, так называемая <фаукальная>, - явление редкое.

Раз мы изучили способы артикуляции звуков речи, классифицировать их по месту образования - дело простое. Любой звук найдет соответствующее себе место, стоит только должным образом ответить на следующие четыре главных вопроса: Каково положение голосовых связок при его произнесении? Проходит ли выдыхаемый воздух только в рот, или же ему представлена возможность проникать и в нос? Проходит ли он через рот свободно, или же он в какой-либо точке задерживается, и если да, то как именно? Каковы в точности точки артикуляции во рту^? Этой четырехмерной классификации звуков, разработанной во всех ее детальных разветвлениях^, достаточно для описания всех (во всяком случае, на практике) звуков языка^.

фонетическая характеристика конкретного языка не будет, однако, представлена с исчерпывающей полнотой, если мы ограничимся только тем, что установим, какие именно звуки использует он из той почти бес- конечной гаммы, которую мы только что вкратце обозрели. Остается еще весьма важный вопрос о динамике этих фонетических элементов. Теоретически могут существовать два языка, состоящие из точь-в-точь одинаковых рядов согласных и гласных и все же производящие совершенно различные акустические эффекты. Один из них может не признавать заметных различий по долготе, иначе <количеству>, фонетических элементов, а другой может весьма последовательно проводить эти различения (различение долгих и кратких гласных свойственно, по-видимому, большинству языков; во многих, как, например, в итальянском, шведском и оджибва, по долготе и краткости различаются согласные). Или же один из языков, скажем английский, может быть весьма чувствителен к относительной ударности слогов, тогда как в другом, скажем во французском, ударение будет иметь значительно меньшее значение. Есть еще интонационные различия, неотделимые от использования языка на практике, причем в одних языках, например английском, они не затрагивают слова как такового и носят более или менее случайный или в лучшем случае стилистический характер, тогда как в других языках, например в шведском, литовском, китайском, тайском и в большинстве африканских, они более тонко градуируются и присущи, как интегральные характеристики, самим словам. Некоторые заслуживающие внимания акустические различия могут объясняться также разнообразием способов слогообразования. Но, вероятно, наибольшее значение имеют весьма разнообразные способы сочетания фонетических элементов. У каждого языка в этом отношении свои особенности. Так, например, звукосочетание ts встречается и в английском, и в немецком языках, по-английски оно может стоять лишь в конце слова (например, в hats 'шляпы'), тогда как по-немецки оно свободно выступает в качестве психологического эквивалента отдельного звука (например, в Zeit 'время', Katze 'кошка'). Некоторые языки допускают значительные скопления согласных или сочетания гласных (дифтонги), в других же никогда не встречаются рядом две согласные или две гласные. Зачастую тот или иной звук появляется лишь в специальной позиции или при наличии специальных фонетических условий.

• ^<Точки артикуляции> следует понимать со включением позиций языка и губ при гласных.
• ^Включая по четвертому пункту ряд специальных видов резонанса, которые мы не имели возможности рассмотреть в отдельности.
• ^При этом, следует добавить, учитываются лишь звуки экспираторные, т.е. произносимые с выдохом воздуха. В некоторых языках, как, напр., в языках готтентотском и бушменском в Южной Африке, имеется еще ряд инспираторных звуков, производимых всасыванием воздуха сквозь различные преграды в полости рта. Это так называемые <щелкающие звуки> (clicks).

По-английски, например, звук z слова azure 'лазурь' не может появляться в начале слова, а особое качество t в слове sting 'жало' обусловлено тем, что ему предшествует s. Эти динамические факторы в своей совокупности столь же важны для правильного уяснения фонетической природы данного языка, как и сама система звуков, иногда даже более.

Мы уже видели, что у фонетических элементов или у таких динамических явлений, как количество и ударение, может быть различная психологическая <значимость>. Английское ts слова hats есть не что иное, как t плюс функционально самостоятельное s, тогда как у ts немецкого слова Zeit такая же интегральная значимость, как, скажем, у t английского слова time 'время'. Далее, звук t в слове time заметно отличается от того же звука в слове sting, но это различие человеком, говорящим по-английски, не осознается. Оно не облечено <значимостью>. Если же мы возьмем звуки типа t, имеющиеся в языке хайда, на котором говорят индейцы на островах Королевы Шарлотты, то увидим, что такое же точно артикуляционное различие обладает реальной значимостью. В таком слове, как sting 'два', t произносится в точности, как в английском слове sting, а в слове sta 'от' t определенно <аспирировано>, как в time. Иными словами, объективное различие, несущественное в английском, в языке хайда сопряжено с функциональной значимостью; с точки зрения психологического ощущения в языке хайда звук t слова sting в той же мере отличается от звука t слова sta, в какой с точки зрения английского языка отличается звук t слова time от звука d слова divine 'божественный'. Дальнейшее исследование приводит к тому интересному результату, что на слух индейцев хайда различие между английским t в слове sting и d в слове divine столь же несущественно, как для наивного английского уха различие между звуками t в словах sting и time. Из этого следует, что объективное сравнение звуков в двух или нескольких языках не имеет психологического или исторического значения, если эти звуки прежде всего не <взвешены>, если их фонетические <значимости> не определены. Фонетическая же значимость звуков определяется их, так сказать, общим поведением и функционированием в живой речи.

Эти соображения касательно фонетической значимости приводят нас к важной концепции. За чисто объективной системой звуков, свойственной данному языку и обнаруживаемой лишь в результате усердного фонетического анализа, существует более ограниченная <внутренняя> или <идеальная> система, которая, хотя она не осознается как таковая наивным носителем языка, все же может скорее, чем какая-либо другая, быть введена в его сознание в качестве готовой модели, в качестве действующего психологического механизма. Эта внутренняя звуковая система, как бы она ни была заслонена другой системой - механической, психологически незначимой, является реальным и наисущественнейшим началом в жизни языка. В качестве модели, определяющей и число, и соотношение, и функционирование фонетических элементов, она может сохраняться на долгое время и после изменения своего фонетического содержания. Может случиться, что у двух исторически родственных языков или диалектов нет ни единого общего звука, а модели их идеальных звуковых систем могут оказаться тождественными. Я этим нисколько не хочу сказать, будто сама модель не подвержена изменению. Модель может сократиться или развернуться, может изменить свой функциональный характер, но темп ее изменения несравненно медленнее, нежели темп изменения самих звуков. Итак, каждый язык в той же мере характеризуется своей идеальной звуковой системой и лежащей в ее основе фонетической моделью (которую можно было бы назвать системой символических атомов), как и своей определенной грамматической структурой. И фонетическая, и концептуальная структура демонстрируют инстинктивное тяготение языка к форме^.

^Концепция идеальной фонетической системы, иначе говоря, фонетической модели языка, в должной мере не осознается учеными-лингвистами. В этом отношении неискушенный наблюдатель языка, если у него хорошее ухо и инстинктивное чувство языка, зачастую далеко опережает педантичного фонетиста, сплошь и рядом утопающего в массе своих наблюдений. В иной связи я уже ссылался на проделанный мною опыт по обучению индейцев письму на их родном языке. На него вполне можно сослаться и в данном случае. Я убедился, что представляется затруднительным или даже невозможным научить индейца соблюдать такие фонетические различия, которые не соответствуют <элементам фонетической модели его языка>, как бы эти различия ни поражали наш объективный слух, и, с другой стороны, что тонкие, еле уловимые фонетические различия при условии их соответствия <элементам фонетической модели> легко и охотно отображаются на письме. Наблюдая за тем, как мой переводчик из племени нутка пишет на своем языке, я часто испытывал своеобразное чувство, что он транскрибирует идеальный поток фонетических элементов, различаемых им, делая это с чисто объективной точки зрения неадекватно, но в соответствии с истинным смыслом реального звучания речи.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание