Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Ваш комментарий о книге Рейсер С. Основы текстологииОГЛАВЛЕНИЕПодделкиИсследователю, занимающемуся проблемами атрибуции, неизбежно приходится обращаться и к рассмотрению так называемых подделок. Подделкой мы называем такое произведение, которое сознательно отнесено автором, издателем и пр. не к тому лицу, которое его создало, или (или — и) не к тому времени, когда оно написано. Было бы ошибочно рассматривать подделки только как факт, подлежащий ведению следственных органов, разоблачающих обманщика. Установление действительного автора и времени создания является одной из целей текстолога, но если в одном случае речь идет о разоблачении коммерсанта, решившего извлечь из подделки доход, то в другом подделка рассматривается в свете тех, иногда высокоидейных соображений, которые определили замысел «стилизаторов», выдающих свое создание за произведение древности или преследующих некие иные цели. В этом случае подделка должна анализироваться как историко-литературный факт. Она возможна лишь на определенном, достаточно высоком уровне развития литературы данного народа. Современный исследователь Ю. М. Лотман правильно указывает, что подделка — «бранное слово для ученого-архивиста — не является таковым для историка литературы (...). У всех удачных подделок есть один общий признак: их значение для литературы эпохи их «обнаружения» было неизмеримо большим, чем их подлинная художественная ценность (...). Появление, подделки (...) — свидетельство формирования исторического мышления. Подделка порождается определенной эпохой и входит в литературное развитие своего времени как активное выражение. литературных вкусов эпохи» 1 . Поучительно привести некоторые примеры. Изготовляющий фальшивки коммерсант должен, как всякий торговец, учитывать интересы рынка: какой автор в настоящее время особенно популярен, на ком легче заработать, где проще найти покупателя и т. д. Ловкий негоциант всегда помнит, что спрос рождает предложение. Поэтому подделки наиболее значительных авторов неотступно сопровождают их посмертно, а иногда и прижизненно. Пушкин, Некрасов — имена такого масштаба, что на них всегда можно легко нажиться. Точно так же всегда есть «спрос» на лжемемуары более или менее интимного характера. Последним соображением и руководствовался создатель опубликованного в альманахе «Минувшие дни» (1927, № 1; 1928, № 2, 3 и 4) «Дневника» фрейлины последней императрицы — А. А. Вырубовой. «Дневник» вызвал прямо-таки сенсацию. Текст его (25 тетрадей!), якобы для сохранности, был в мае 1917 г. переведен на французский язык («...если будет обыск и найдут солдаты тетради, то на французском не заинтересуются», № 1, с. 8). Часть тетрадей будто бы была переведена (и притом весьма неумело) и публикуется в обратном переводе на русский язык, другая же часть печатается якобы по сохранившемуся русскому оригиналу. Публикация этого «Дневника» сразу же вызвала сомнения в его подлинности (статьи в «Правде», «Вечерней Москве» и других изданиях). Заявление редакции альманаха 2 никого не убедило. Эффектный документ бесславно закончил свое существование 3 . В 1933 г. издательством « Academia » были изданы «Письма и записки» Омер де-Гелль (редакция, вступительная статья и примечания М. М. Чистяковой). Это имя, связанное (так считалось!) для русского читателя с Лермонтовым, сделало «мемуары» популярными. Поуже вскоре после их выхода, в мае 1934г., Н. О. Лернер в специальном докладе в Пушкинском доме Академии наук СССР разоблачил эту фальшивку, назвав и имя автора — полупомешанного эротомана П. П. Вяземского. Дальнейшие исследования подтвердили эту догадку 1 . Трудно допустить, чтобы публикаторы, предложившие эти материалы для издания, не догадывались об их происхождении. Ими руководили, очевидно, соображения легкой наживы.
Наивная и технически неумелая попытка И. П. Панкова подделать письма Салтыкова-Щедрина была сравнительно легко разоблачена С. А. Макашиным. Фальсификатор выдавал то за черновики, то за копии Салтыкова сфабрикованные им беловики, написанные по новой орфографии 2 . В 1926 г. в Москве поэтом Б. А. Садовским было изготовлено «стихотворение Некрасова» «Солнышко село. Тюремной решетки...», якобы найденное в бумагах умершего в глубокой старости якобы секретаря Некрасова Н. И. Попова. Стихотворение, ввело в обман даже такого тонкого знатока Некрасова, как К. И. Чуковский, напечатавшего его в одном из изданий однотомника Некрасова. Подделка была разоблачена Н. С. Ашукиным 3 . Одной из последних в художественной литературе является полузабытая уже история со «Светочами». В «Правде» от 18 и 19 апреля 1929 г. (№ 89 (4222) и 90 (4223) Демьяном Бедным была опубликована поэма «Светочи». Вслед за тем Демьян Бедный и А. В. Ефремин выпустили ее отдельным изданием 4 . Эта поэма представляет собой текст всем известной поэмы Некрасова «Дедушка» с инкорпорированными в разных местах 214 строками «революционного» содержания. Д. Бедный, А. В. Ефремин и П. Е. Щеголев настаивали на подлинности поэмы 5 . Некрасов, по их мнению, не имел возможности при жизни опубликовать полный текст этого произведения.
Фальшивка была вскоре разоблачена мной в статье «Новооткрытые строки Некрасова» 1 . Тогда же приобретенная Д. Бедным тетрадка с текстом этой поэмы была через П. Е. Щеголева передана для экспертизы ленинградскому судебному эксперту А. А. Салькову; незадолго до того он провел обследование посланного Пушкину в 1836 г. «диплома». В октябре — ноябре 1929 г. А. А. Сальков производил изучение этого документа. Его заключение может быть резюмировано следующим образом:
«Светочи» навсегда исчезли из научного обихода и только однажды были перепечатаны К. И. Чуковским в шестом издании однотомника Некрасова в 1931 г. К. И. Чуковский уклонился тогда от участия в возникшей полемике под тем предлогом, что «умозрениями нельзя заменить документов, а какие бы то ни было документальные данные отсутствуют у той и другой стороны» 3 . В сентябре 1952 г. бывший редактор журнала «30 дней» журналист В. А. Регинин в Доме творчества писателей в Малеевке рассказал М. К. Азадовскому для передачи мне, что эту «поэму Некрасова» до продажи рукописи Демьяну Бедному ему предлагали для публикации в журнале Анатолий Каменский и Евгений Вашков 4 . Заподозрив подделку, В. А. Регинин публиковать поэму отказался; вскоре рукопись была куплена Демьяном Бедным. По словам В. А. Регинина, Каменский где-то за рубежом (кажется, в газете «Русь») напечатал статью, в которой рассказал всю историю. В 1960 г. К. И. Чуковский печатно признал «Светочи» низкопробной подделкой, наполненной массой псевдореволюционных левацких фраз 1 .
В письме ко мне от 28 — 29 июня 1960 г. К. И. Чуковский подробно рассказал, как один из авторов подделки ему в ней признался. С разрешения К. И. Чуковского цитирую это письмо: «В гостиницу «Националы» — не помню, в котором году, очевидно, в начале тридцатых — явился ко мне господин в модном заграничном пальто и в котелке — лицо у него было странно знакомо, но я никак не мог вспомнить, кто же это такой из моего далекого прошлого; у меня была высокая t ° (грипп). Господин сказал (очень знакомым голосом), что он сейчас уезжает в Берлин (и показал билет), и что вряд ли он возвратится в Россию, и что он хочет открыть мне секрет. «Секрет» заключался в следующем: Этот знакомый незнакомец и некий московский писака Шевцов (или Швецов; я не москвич и для меня это имя было совершенно неведомо) узнали, что Демьян Бедный бывает постоянно в таком-то букинистическом магазине, ищет «раритеты и курьезы», и решили объегорить его. (Им были до зарезу нужны деньги). Швецов и раньше вступал на путь литературных подделок; они оба в два дня состряпали «Светочи» и продали их букинисту, кажется, за 500 рублей (цифру не помню наверняка). Я, все еще не узнавая незнакомца, попросил написать историю (в виде письма ко мне). Он написал коротко — очень бойким и быстрым почерком, — на минуту присев к столу, что «Светочи» написаны им и Швецовым (или Шевцовым), и подписался: «Анатолий Каменский». Очень точным анализом содержания Л. В. Азадовская с полной очевидностью, доказала, что целый ряд «писем» М. Горького к В. А. Анучину бесстыдно подделан последним 2 . Граница «коммерческих» и «некоммерческих подделок», разумеется, зыбкая. Горячая полемика началась в половине 1890-х годов по поводу подлинности так называемых «Записок» А. О. Смирновой («Северный вестник», 1893 — 1894, и отд. изд. 1895). В эту полемику оказались втянутыми А. В. Амфитеатров, В. Д. Спасович, А. С. Суворин, В. В. Каллаш, С. А. Венгеров, В. Ф. Саводник, В. В. Вересаев, П. Е. Щеголев, Б. В. Томашевский, А. К. Виноградов (отрицавшие подлинность записок), Д. С. Мережковский, В. В. Сиповский, Андреевич (Е. А. Соловьев), Александр Веселовский, В. И. Шенрок, В. А. Розов (защищавшие тезис о подлинности). Средней точки зрения (возможность критического использования) придерживались Н. Н. Фирсов, П. Н. Сакулин, Б. Л. Модзалевский, М. Н. Розанов, Б. В. Казанский.
Итоги этой полемики были в 1929 г. подведены Л. В. Крестовой в статье «К вопросу о достоверности так называемых «Записок» А. О. Смирновой» 1 . Ее выводы могут считаться в настоящее время общепризнанными. В результате тщательного анализа Л. В. Крестова установила, что О. Н. Смирнова:
Монтируя воспоминания матери, О. Н. Смирнова, возможно, искренне считала, что методы ее работы не содержат ничего порочного. Но больного и нуждающегося человека привлекали и издательские выгоды. Еще больший шум вызвала история с подделкой Д. П. Зуевым «Русалки» Пушкина. За подлинность этого сочинения высказывались Б. Н. Чичерин, П. И. Бертенев, А. В. Станкевич, К. П. Медведский, с оговорками С. Н. Южаков и С. О. Долгов, но прежде всего, конечно, автор специальной большой работы — академик Ф. Е. Корш. Правота оказалась на стороне противников: А. С. Суворина, В. Е. Якушкина, В. П. Буренина, П. А. Ефремова 3 . Возможно, что Зуевым руководили соображения не узкокоммерческие, а шире — слава человека, связанного с Пушкиным и пр., — тщеславие в данном случае играет такую же роль, как и непосредственные заботы о гонораре. К другой группе следует отнести подделки, так сказать, идейные. Они близко смыкаются с мистификациями, хотя и не могут быть с ними отождествлены 4 . Анализ их гораздо интереснее; они сыграли в ряде случаев определенную роль в литературе, а самое их разоблачение позволило выяснить ряд важных структурных факторов той или иной литературной системы.
Некоторые подделки-мистификации приобрели всемирную известность. В основе их нередко лежали глубоко патриотические соображения. Именно таково было создание образа Оссиана. Автором его является шотландский учитель Джеймс Макферсон (1736 — 1796). Его подделка была опубликована в 1760 — 1762 гг., а спор о подлинности растянулся более чем на сто лет. Успех Оссиана определился незаурядными художественными достоинствами песен, воссоздававших образ бардов горной Шотландии. Древние кельты III в. н. э. вставали со страниц «сохранившихся» песен как горячие патриоты, борцы за свободу родины. «Оссианизм» стал широко распространенным направлением многих европейских литератур, периферией романтизма. Существует ряд работ (и библиографий), посвященных проблеме Оссиана; есть такая работа и в нашей литературе 1 . Не забудем, что в списке восторгавшихся шотландским бардом значатся Шатобриан, Шиллер, Гердер, Державин, Жуковский, Карамзин и Пушкин, написавший несколько стихотворений в так называемом «оссиановском» духе (особенно же «Кельна», 1814). В 1819 г. чешский ученый Вацлав Ганка издал сочиненный им (по-видимому, в сотрудничестве с другими лицами) памятник чешского народного эпоса — так называемую Краледворскую рукопись. Почти одновременно были «найдены» «Песня о Вышеграде», «Любушин суд», «Любовная песня короля Вацлава». Эти произведения преследовали цель — доказать древность, полноценность и значительность чешской культуры. В условиях национальной борьбы тех лет эти подделки приобретали важное общественно-политическое значение. Споры о подлинности этих памятников возникли в 1827 — 1837 гг. и на много лет привлекли внимание ученых ряда стран. Переводы на русский, польский, немецкий, английский и другие языки приобрели значительную популярность. Несомненные художественные достоинства памятников (особенно Краледворской рукописи) долго не позволяли примириться с мыслью о подделке. Только в конце 1850-х годов фальсификация была окончательно установлена 2 . В 1827 г. вышел сборник молодого французского поэта Проспера Мериме « La Guzia », выданный им с необходимыми предосторожностями за перевод далмацких народных песен. Характеризовать высокие поэтические достоинства этого сборника можно снова ссылкой на Пушкина: большая часть цикла «Песен западных славян» — переводы из этой книги.
18 января 1835 г. Мериме в письме к С. А. Соболевскому признавался в подделке и писал: «Передайте Пушкину мои извинения. Я горд и вместе с тем стыжусь, что провел его» 1 . Назовем несколько подделок-мистификаций на почве русской литературы. Немалый шум вызвала подделка Н. Ф. Ястржембским трех глав второй части «Мертвых душ» Гоголя (1872). Н. Ф. Ястржембский написал это произведение для посрамления своего приятеля М. М. Богоявленского, гордившегося знанием Гоголя. Богоявленский напечатал этот текст в «Русской старине», тогда Ястржембский сознался в подделке. Стилистический анализ этой фальсификации был произведен В. В. Виноградовым в книге «О языке художественной литературы» ( c . 354 — 421). К 1875 г. относится подделка И. Д. Гарусовым текста «Горя от ума» Грибоедова, в 1892 г. с именем Грибоедова оказывается связанной еще одна подделка — издание «Пролога» к комедии. Особое место в истории русской литературы занимает шумная в начале XX в. история Черубины де-Габриак. Под этим вымышленным именем скрывалась Елизавета Ивановна Васильева (урожд. Дмитриева» 1887 — 1939) 2 . Васильева послала в журнал «Аполлон» стихи, которые понравились и стали там печататься. Вскоре между ней и редактором журнала С. Маковским начался роман в письмах и по телефону — встречи влюбленных никогда не было; был лишь заключительный визит Васильевой к Маковскому, когда она была уже «разоблачена»; на этом их «отношения» и завершились. Популярность стихов и таинственного образа поэтессы была исключительна. М. Волошин писал ее «гороскопы», посвящал ей стихи, в том числе венок сонетов « Corona Astralis », взыскательный Иннокентий Анненский сочувственно отозвался о ней в статье «Оне» («Аполлон», 1909, № 3, с. 27 — 29). Буренин высмеивал ее под именем «Акулины де-Писсаньяк», поэты делали ее «имя» своим псевдонимом! Круг ближайших сотрудников «Аполлона» (М. А. Кузмин, К. А. Сомов, Н. Н. Врангель, В. И. Иванов, И. фон-Гюнтер и др.) был глубоко заинтригован 18-летней католичкой, испанкой по происхождению, близкой к аристократическим кругам столицы. Когда она «уезжала за границу», Н. Н. Врангель в течение нескольких дней дежурил на Варшавском вокзале в Петербурге, пытаясь выследить таинственную незнакомку. Единственный, кто с некоторой иронией относился к новоявленной поэтессе, была приятельница М. Волошина и некоторых других поэтов... Елизавета Ивановна! Она даже сочиняла пародии на ее стихи!
Когда «разоблаченная» поэтесса уехала в провинцию, С. Маковский в память прошлого посвятил ей сонет и напечатал его в газете того города, где поселилась Черубина 1 . Стихотворения, которыми был мистифицирован Маковский, писала Васильева при существенной помощи М. Волошина. Во всей этой истории Волошин сыграл сложную роль друга Васильевой и Маковского одновременно 2 . По мнению Н. М. Чернышевской, любезно сообщенному мне в письме от 23 февраля 1971 г., ее знакомая Е. И. Дмитриева, в эту мистификацию «вложила свою мечту о какой-то недостижимой красоте и романтически ею тешилась, поскольку сама была маленькой, неуклюжей, с большой головой, некрасивым лицом и вдобавок хромая». (Цитируется с разрешения адресата.) Недавно Е. И. Прохоров напомнил забытую историю со «стихотворением Лермонтова». Оно было напечатано в «Бессарабских губернских ведомостях» (1902, 28 июля, № 165), потом сочувственно, но с оговоркой перепечатано А. А. Измайловым в «Биржевых ведомостях» (1902, 24 августа, № 29) и С. Г. Москаленко в «Историческом вестнике» (1903, № 11, с. 734) с резко отрицательной характеристикой подлинности стихов. Все эти публикации были прочно забыты. К библиографии советский исследователь А. Титов не счел нужным обратиться, и в № 10 «Звезды» за 1960 г. стихотворение оказалось им снова перепечатанным и воскрешенным в качестве лермонтовского. Е. И. Прохоров установил, что автор этого стихотворения Н. О. Лернер, который через шестнадцать лет сам пал жертвой аналогичной шутки 3 . У многих, вероятно, еще в памяти история окончания пушкинской «Юдифи» — отрывка, умело сочиненного Сергеем Бобровым для того, чтобы доказать, что живое ощущение пушкинской формы утрачено и что самые авторитетные пушкинисты не сумеют отличить оригинала от подделки. Стихотворение было послано одному из старейших пушкинистов — Н. О. Лернеру, который и «обосновал» его подлинность 1 .
Всем хорошо известны многочисленные подделки 10-й главы «Евгения Онегина» — они всегда преподносятся в совершенно завершённом виде, каким автограф, вероятно, не был. Аутентичность того или иного памятника обычно (более или менее искусно) симулируется вымышленной историей — издатель ссылается на свидетелей (все они обычно умерли!), на копии, безусловно, снятые с подлинника (он обыкновенно утрачен при самых неожиданных обстоятельствах — эта неожиданность должна укрепить веру в аутентичность публикации), подчеркивает близость публикуемого. стихотворения другим текстам того же автора (приводятся параллели), находит какие-то (обязательно глухие) упоминания в мемуарах современников, более или менее правдоподобно объясняет позднюю публикацию (нередко возникают такие «бродячие мотивы», как сундук, обнаруженный на чердаке, рукопись, случайно найденная у букиниста, спасенная от употребления на обертку пирожков тетрадь, вырванная из рук продавца, и пр.) и, наконец, использует запрещенный прием: «Кто тот другой, кроме X., который мог написать это произведение». Вообще в подделке всячески стараются соблюсти максимум правдоподобия и достоверности. При современном состоянии способов анализа пергамена, бумаги, чернил и карандаша, при возможностях, открывающихся рентгеноскопией, макро- и микрофотографией, фотографией в инфракрасных лучах, химическим анализом и применением метода кибернетики и пр., подделка документа имеет все меньше и меньше шансов на успех 2 . В тех случаях, когда налицо документ, важное значение наряду с другими методами приобретаете графическая экспертиза. Она тоже достигла за последние десятилетия немалых успехов. Графическая экспертиза имеет изрядную давность и восходит на Руси едва ли не к концу XVI века 3 Напомню, что Ганя Иволгин в «Идиоте» Достоевского угрожает Бурдовскому «привести экспертов для сличения почерка» (часть II, глава 9). Герой рассказа А. И. Левитова «Типы и сцены сельской ярмарки», юрист, «во избежание предательства со стороны почерка» написал анонимное письмо левой рукой — в наше время он был бы легко разоблачен экспертом.
В «Своде законов» эта экспертиза была узаконена следующим образом: «Рассмотрение и сличение почерков производится назначенными судом, сведущими в том языке, на коем писаны и подписаны сличаемые документы, достойными веры людьми, не отведенными ни которым из тяжущихся, когда можно секретарями присутственных мест, учителями чистописания или другими преподавателями из находящихся в том месте или поблизости учебных заведений, и вообще лицами, которые по заключению надлежащих присутственных мест могут в сем случае быть признаны сведущими. Число сих сведущих должно быть не менее трех и не более девяти» 1 . Экспертиза посланного Пушкину в ноябре 1836 г. «диплома» на звание историографа ордена рогоносцев, сыгравшего такую печальную роль в истории гибели великого поэта, была произведена в августе 1927 г. по предложению П. Е. Щеголева А. А. Сальковым. Методами графической экспертизы им было доказано, что «диплом» написан рукой кн. П. В. Долгорукова. Установление руки писавшего помогло прояснить и круг, откуда этот «диплом» вышел 2 . Средствами графической экспертизы была разоблачена и подделка письма Пушкина к Николаю I от 2 октября 1828 г., в котором поэт признавал себя автором «Гавриилиады» 3 . Во исполнение цитировавшегося выше закона — 24 апреля 1863 г. четыре секретаря губернского правления, уголовной палаты и 2-го департамента гражданской палаты сверяли почерк Чернышевского с предъявленными им запиской к В. Д. Костомарову и письмом к «Алексею Николаевичу» и нашли, «что почерк записки имеет некоторое сходство с почерком Чернышевского». Эта уклончивая формулировка не удовлетворила судей, которым нужно было признание идентичности почерков. Последовал необходимый нажим, и 19 июня экспертиза была повторена: при этом один эксперт сходства почерков «почти не находил», двое нашли, «что характер почерка в общем различен», трое настаивали; что «в общем сходства нет, но отдельные буквы схожи», двое же решили, что Чернышевский умышленно извращал свой почерк, чтобы сличаемые документы не походили друг на друга 1 .
И это заключение не в полной мере устраивало суд. Снова были приняты должные меры, и 30 июля секретари сената наконец «единогласно» нашли, что «как сие письмо, так и означенные бумаги писаны одною и тою же рукою». Только таким образом необходимые «основания» для обвинения были получены. Графическая экспертиза, проведенная в советское время группой специалистов под руководством В. И. Геркана, бесспорно доказала принадлежность руке В. Д. Костомарова обоих инкриминировавшихся Чернышевскому документов 2 . Стоит напомнить, что еще сравнительно недавно (в 1913 году) М. В. Клочков настаивал на подлинности обоих документов 3 . Впрочем, впервые разоблачение подлога Костомарова (нарочитой подделки по заказу III Отделения) и тонкая графическая экспертиза были произведены самим Чернышевским 4 в период следствия в обширном заявлении в сенат: подделка была заранее обречена. Интереснейший случай, тоже связанный с творческим наследием Чернышевского, — история прокламации «Барским крестьянам...». Автограф этой прокламации до нас не дошел: он был уничтожен, очевидно, из соображений конспирации. До нашего времени дошла лишь копия, как, есть все основания полагать, восходящая непосредственно к автографу Чернышевского. Она была предателем Н. Д. Костомаровым в августе 1861 г. доставлена в III Отделение. Но вопрос — не была ли она подделкой? В течение более чем ста лет в литературе бытовало мнение, будто бы эта копия принадлежит руке близкого к Чернышевскому поэта М. Л. Михайлова. Несмотря на то, что это утверждение расходилось с тем, что показывал Михайлов на следствии, что он написал в своих «Записках» и что написал в своих «Воспоминаниях» Н. В. Шелгунов, все исследователи некритически повторяли: «автограф Михайлова». Так первыми считали Н. Д. Костомаров и жандармский подполковник А. Н. Житков. Изучение истории прокламации убедило меня в том, что копия никак не может принадлежать руке Михайлова: эти предположения были подтверждены произведенной по моей просьбе графической экспертизой. Старшие эксперты Ленинградской научно-исследовательской лаборатории судебной экспертизы Е. С. Башилова и Р. В. Тувова в своем заключении от 21 мая 1965 г. в результате детального сопоставления всех страниц прокламации с шестнадцатью листами бесспорных автографов Михайлова (стихотворений, писем, статей) отметили шесть основных пунктов различия графики: «выявленные различия в общих и частных признаках почерка устойчивы и достаточны для вывода о том, что текст прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» исполнен не Михайловым Михаилом Ларионовичем» 1 .
Если прокламация написана не рукой Чернышевского (и не рукой М. Л. Михайлова), естественно возникало желание определить, кем же она выполнена. Решением этой задачи занялась М . И. Перпер. По ее инициативе в июле 1970 г. экспертиза Центрального научно-исследовательского института судебных экспертиз в Москве дала заключение в пользу В. А. Обручева, чело-дека достаточно известного в революционном движении 1860-х гг. и близкого к Чернышевскому или, во всяком случае, к его кругу. Однако эта экспертиза была проведена, как мне представляется, неполноценно: для сравнения был предложен только почерк Обручева. В марте 1971 г. по моей инициативе, названная выше ленинградская лаборатория произвела новую экспертизу — для сравнения с почерком прокламации я представил восемь образцов почерков разных лиц из революционно-демократического окружения 1860-х гг., в том числе В. А. Обручева. Эксперты отказались идентифицировать чей-либо почерк с почерком прокламации. Однако повторная экспертиза московского института (в июне 1971 г.) продолжала настаивать на В. А. Обручеве. Тем временем М. И. Перпер, продолжая исследование, нашла .значительное сходство почерка прокламации с почерком близкого к Чернышевскому землеволъца А. В. Захарьина — он приходился и родственником О. С. Чернышевской — незаконный сын ее отца. На этот раз и московская, и ленинградская экспертизы единодушно признали идентичность почерков, и, таким образом, вопрос может считаться решенным 2 . Недавняя графическая экспертиза, проведенная тульской научно-исследовательской лабораторией, помогла опровергнуть мнение В. Н. Шульгина, Н. В. Водовозова и Г. П. Курточкиной о том, что часть копии романа «Пролог» переписана рукой Чернышевского 3 .
Порою в роли судебных экспертов выступают лингвисты и литературоведы. Таков случай с романом «Золотые мили» К. Причард: один переводчик обвинил другого в плагиате и понадобился тщательный анализ обоих переводов специалистами-языковедами 1 . Как видим, графическая и специальная литературоведческая экспертизы могут оказывать исследователю значительную помощь в его работе.
Ваш комментарий о книге |
|