Говорухина Ю. Русская литературная критика на рубеже ХХ-ХХI веков

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА «ТОЛСТЫХ» ЖУРНАЛОВ РУБЕЖА ХХ – ХХI ВЕКОВ: ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ

Социокультурная и эпистемологическая ситуация конца ХХ века

Характеристика социокультурной ситуации конца ХХ века как совокупности обстоятельств и условий функционирования общества – предмет исследований экономики, социологии, культурологии, политологии, искусствоведения, философии. В связи с этим исчерпывающий анализ социокультурной ситуации рубежа веков не представляется возможным. Ограничимся обозначением тех обстоятельств социокультурного характера, которые, на наш взгляд, наиболее значительно повлияли на литературную критику, обусловив ее структурные изменения и ту стратегию-ответ, которую она вырабатывает по отношению к ним .
Хронологические рамки исследуемой нами литературно-критической практики – десятилетие с 1992-го по 2002 год. Начало периода обусловлено резким социокультурным сломом. 1992 год вошел в историю как год «шоковой терапии». На это время приходится конституционный кризис, реформа, приведшая к экономическому кризису. Негативные последствия «конфликтного варианта модернизации» выразились в этнических конфликтах, криминализации, демонстративном потреблении, полярности общества, утрате консолидирующих духовно-нравственных идей («духовного ядра» ), сосуществовании и противоречивом взаимодействии различных типов сознаний . По мнению М. Рац, эти и другие последствия обусловлены разрывом между новыми политическими ориентирами и ценностями (западного образца), с одной стороны, и сохраняющейся советской ментальностью, с другой .
В оценках периода рубежа ХХ – ХХI веков превалируют характеристики «перелом», «взрыв», «кризис», используется концепция «культурного взрыва» Ю. Лотмана, в частности утверждение ученого о том, что во взрывные периоды выброшенные когда-то из семиотического пространства пласты культуры вновь врываются в культуру, привнося взрывную динамику в постепенное линейное развитие истории . Определение ситуации рубежа как культурного хаоса становится общим местом в учебниках по истории отечественной литературы . Исследуя процессы перераспределения власти в литературе второй половины ХХ века, М. Ю. Берг определяет 1990-е годы как переломный период «бурного перераспределения ценностей, в том числе символических, а также власти, как в социальном пространстве, так и в поле литературы» .
Одно из важнейших проявлений перелома, непосредственно повлиявшее на литературную критику, – взлет и утрата литературоцентризма. Критика теряет читателя, былой статус авторитетной инстанции. Как следствие – активизация метакритики, осмысление проблемы выживания в социокультурных условиях конца ХХ века как экзистенциальной, связанной с поиском идентичности, поиски успешной коммуникативной стратегии, переструктурирование модели критической деятельности.
Кризис литературоцентризма отразился на функционировании «толстых» журналов, традиционном месте «прописки» профессиональной критики. По мнению М. Ю. Берга, публикуемые в 1990-е годы в «толстых» журналах тексты не обладают культурным капиталом, притягательным для обмена «писатель – читатель» и преобразования культурного капитала в символический и социальный . Исследователь называет «толстый» журнал современным аналогом андеграунда, поля с групповыми функциями признания и посвящения. О смене парадигмы от литературоцентричной к деиерархизированной, в которой действует положение «литература осталась литературой» , о тотальном изменении роли писателя, типа читателя пишет Н. Иванова. 
Причины утраты литературоцентризма, повлекшие перемещение толстожурнальной литературной критики на периферию литературного поля и читательского внимания, социокультурного характера: отмена цензуры, повышение статуса прежде (полу)запрещенных в советское время наук (социологии, социальной психологии, политологии и др.), увеличение сферы развлечений и средств информации, ликвидация железного занавеса.
Еще один социокультурный фактор, отразившийся на степени потенциальной полемичности литературной критики, – постепенная деполитизация литературной жизни. Уже в начале 1990-х годов «журнальная война» практически прекращается. Идеологическая оппозиция продолжает существовать, но постепенно на протяжении десятилетия все более теряет агрессивность. По версии Н. Лейдермана, М. Липовецкого, причиной стала неактуальность борьбы за влияние на партийное руководство после утраты однопартийности . Вслед за идеологичностью критика утрачивает полемичность как таковую. Уже во второй половине 1990-х годов в ней практически не фиксируются острые полемики, дискуссии. Политический характер критических споров меняется на собственно литературный, а сами дискуссии приобретают формат «круглого стола», представления различных точек зрения на заданную проблему. Эти изменения свидетельствуют об уходе на периферию смыслового поля понятия «критика» значения «спорить». Помимо социально-политических обстоятельств, детерминирующих данный факт, необходимо учитывать фактор гносеологической переориентации критики. Постмодерн приносит усомнение в авторитетности и окончательности суждения как такового, нейтрализует претензию критического суждения на общезначимость, утверждает идею множественности взглядов как норму, а следовательно, обессмысливает ситуацию спора.
Социокультурная ситуация 1990-х – начала 2000-х годов определяет проблемное поле литературной критики .
Проблема жизнеспособности «толстого» журнала. Возникшая в период резкого падения тиражей литературно-критических журналов, эта проблема включала вопрос о статусе критики в структуре «толстого» журнала. С 1992-го по 1994-й годы критическую рефлексию объединяет осмысление причин  журнального обвала, констатация кризиса, постановка социальных диагнозов . Во второй половине 1990-х годов оформляется новая тенденция – попытка конструирования обновленной модели «толстого» журнала , построение прогнозов его дальнейшего существования . Критика фиксирует отсутствие эстетического журнального ориентира (исключение – отношение к постмодернизму). Эстетическая «всеядность» журналов в первой половине 1990-х годов получает резко негативную оценку (как свидетельство кризиса «толстого» журнала), во второй половине 1990-х годов обнаруживается тенденция представить ее эстетической политикой журнала .
Проблема статуса критики и адекватности критического суждения. Данному аспекту посвящен раздел «Метакритика конца ХХ – начала ХХI веков: поиск идентичности и стратегии самоинтерпретации». Здесь перечислим наиболее значимые вопросы и эпизоды дискуссий. Предметом метакритики рубежа веков являются феномен газетной критики, стратегии взаимодействия критика и писателя, функции критики в ситуации кризиса литературоцентризма, проблема объективности критики, сближение критики и литературы .
Проблема жизнеспособности (кризиса)  современной литературы и поиска объединяющих тенденций в ее потоке. В 1990-е в словаре критики пропадает понятие «литературный процесс», его заменяет «литературная ситуация», «пейзаж» . Раздробленный литературный поток порождает проблему поиска объединяющего начала, тенденций. В публикации 1997-го года С. Чупринин заявляет: «Уже прошло, либо пока не вернулось время творческих «школ», «направлений», «методов», чьи напряженные взаимоотношения обычно регулируют ход литературного процесса, вынося одни явления в мейнстрим, а другие сталкивая на обочину читательского и профессионально-критического внимания <…> за политической беспартийностью последовала беспартийность эстетическая» .
Два направления прогноза (эсхатологический и перспективный) и две тональности в осмыслении критикой 1990-х годов состояния литературы задают статьи 1991-го года: М. Эпштейна «После будущего: о новом сознании в литературе» (Знамя. 1991. № 1) и И. Дедкова «Между прошлым и будущим» (Знамя. 1991. № 1).
Как отдельная проблема обсуждается проблема метода. На протяжении 1990-х в критике появляются концепции метареализма, трансметареализма (Н. Иванова ), постреализма (Н. Лейдерман, М. Липовецкий ), постпостмодернизма (В. Курицын ), гносеологически ориентированные на обнаружение центра, доминанты в развитии литературы. Ментально эти поиски обусловлены особенностью русского культурного архетипа – потребностью в центральном событии. По мнению Е. Листвиной, вокруг него собирается русская культура, строятся ментальные схемы, поднимается национальное самосознание, появляется смысл бытия личностного и бытия социума и их нормальное для личности соотнесение. Отсутствие центрального события проявляется в психической потерянности, культурной разбросанности, отсутствии идеалов, подавленности . Вариант события в литературе и поисков этого события – попытки критики обнаружить появление новой эстетической парадигмы, которая внесла бы относительный  порядок в хаос литературной ситуации.
Критика, осмысливающая явление постмодернизма, фиксирует его эволюцию: от теоретико-критического осмысления к исследованию литературной практики , а затем к констатации кризиса .
Проблема эффективности премиальной политики стала актуальной после учреждения премии Букера. От непосредственной реакции на short- и long-листы (согласия, несогласия) критика выходит к осмыслению функций премии в современном литературном процессе, приходит к выводу о том, что премия начинает выполняет роль более реального двигателя литературы, чем критика.
Проблема интеллигенции, ее статуса и роли в современном культурном пространстве, непосредственно связанная с идентификационными процессами в самой критике, является в 1990-е годы одной из самых острых. В период экономического кризиса положение интеллигента становится униженным, встает вопрос о выживании писателя. Поводом для осмысления данной проблемы стала статья Л. Гудкова и Б. Дубина «Идеология бесструктурности. Интеллигенция и конец советской эпохи», авторы которой пишут о деградации массовой советской гуманитарно-образованной бюрократии («интеллигенции»). Распад интеллигенции, по мнению авторов,  вызван обессмысливанием прежних функций, утратой прежнего социального статуса, материальных ресурсов, престижа и т.п. . Зафиксированное Л. Гудковым движение интеллектуального слоя в сторону «профессионализации», западного варианта интеллектуализма наблюдают впоследствии и литературные критики. Проблеме самоидентификации интеллигента посвящает свою статью «Кто я? К вопросу о социальной самоидентификации бывшего интеллигента» А. Злобина . Творческий интеллигент, по мнению критика, становится западным интеллектуалом. О той же смене идентичности пишет П. Крусанов в статье «Плоды кухонной цивилизации» . Другую тенденцию наблюдает С. Рассадин. В статье «Из жизни кентавров. Интеллигент – обыватель – люмпен» критик фиксирует сращение интеллигента и люмпена.
Остро заявившая о себе проблема идентичности интеллигенции связана со всеобщей социокультурной ситуацией смены приоритетов, перестройки идеологической, ценностной парадигмы. Стремительность развивающихся общественно-политических событий ставит человека в ситуацию поиска новой идентичности . Ю. А. Левада направление этих поисков в 1990-е годы видит  в увеличении и даже гипертрофии «функций национальной идентичности, причем прежде всего – негосударственной (языковой, исторической, мифологической, этнической)» . М. П. Абашева замечает: «Проблема поиска новой идентичности в новых исторических и культурных условиях становится предметом усиленной писательской рефлексии», «тягой к обнаружению бытийной, а не культурной идентичности объясняется включение в сферу литературы писательского поведения» .
Не менее сложна эпистемологическая ситуация рубежа ХХ – ХХI веков. Она отражается как в свойствах критического суждения этого времени, так и в методологическом «взрыве» гуманитарных наук.
Критическое суждение в 1990-е годы теряет былую авторитетность и опору на авторитеты. М. Ю. Берг фиксирует невозможность определяющего суждения в 1990-е по сравнению с первой половиной 1980-х годов, когда к концептуальному тексту было «приложимо определяющее суждение в рамках известных категорий» . Ощутившая на себе гносеологическое влияние постмодернизма, критика становится менее категоричной.
Эпистемологически литературоведение и критика в 1990-е годы сталкивается с серьезными трудностями. Н. Лейдерман называет следующие: отказ от идеологизированных подходов к изучению истории русской литературы, обусловливающий необходимость в их обновлении; методологический кризис литературоведения 1980–1990-х годов, проявившийся в недоверии к традиции типологического изучения литературы; общемировая тенденция «отката» от теории в 1980-е: «Теоретическая мысль оказалась неспособной постичь в полном объеме сущность изучаемого ею объекта» . Совпавший с крахом тоталитарной системы и с общим ментальным кризисом методологический кризис привел, по мнению Н. Лейдермана, к восприятию «демонтирующих» концепций, а как следствие – к болезненной настороженности к поискам каких бы то ни было констант .
Критика постсоветского периода оказалась в ситуации гуманитарного «взрыва» (Ю. Лотман), «эпистемологического разрыва» (М. Фуко), совпавшего с тотальной модернизацией всех уровней социальной жизни. Она функционирует в период «отсутствия центра», утраты литературоцентризма, проникновения различных методологий и конкретных методик, терминологической неопределенности, когда термины лингвистики, философии, психологии и психоанализа, социологии, культурологии, герменевтики и семиологии конкурируют в языковой картине мира. Возникают новые области гуманитарного знания, обостряются терминологические и понятийные проблемы, формируется многообразие подходов к исследованию и истолкованию как отдельных терминов, текстов, литературных явлений, так и литературного процесса в целом.
Критика входит в полосу кризиса идентичности, а критик утрачивает статус властителя дум, направляющего развитие литературы . Общим местом в статьях первой половины 1990-х, посвященных критике, становится мотив катастрофичности («затянувшийся конец», «подступающее удушье», «конец уже наступил», «тошнота», «топологически вывернутое пространство без горизонта», «полное отчаяние», «запредел», «колокол звонит», «чувство обступающей могилы» – характеристики, встречающиеся только в одной статье М. Эпштейна «После будущего» (Знамя. 1991. №1); «Гусеница литературного процесса раздавлена <…> и никуда уже не поползет <…>, мы сидим на лестнице, ведущей в никуда <…>» – в статье М. Руденко «Мелкие неприятности в ночь перед страшным судом…» ; в статье С. Чупринина «Элегия» возникает образ пересохшего русла, по мнению критика, распространившийся в откликах о литературной критике (Знамя. 1994. №6). А. Агеев пишет: «Комплекс своей литературной неполноценности, заведомой «вторичности» мучил критику всегда, но никогда он не прорывался на свет с такой угрожающей самому существованию профессии массовостью» ).
В результате, в структуру пред-понимания критики входит ментальная необходимость в утверждении своего «присутствия». На наш взгляд, понятия «присутствие», «вопрошание», «забота» с актуальными для М. Хайдеггера смысловыми компонентами наиболее точно отражают состояние литературной критики, осознающей выпадение из системы производства/потребления литературы. В 1990-е годы размежевание в критике начинает проходить по формату (появляются новые формы бытования). Момент взаимовлияния разных форм (газетной, толстожурнальной, телевизионной, сетевой, формата сборника статей) также характеризует обстоятельства функционирования критики, определяет, в частности, варианты самоидентификации.
Еще в XIX веке сложилось мнение о том, что именно критика определяет направление, стержень журнала. Критика 1990-х годов, по мнению самих критиков, перестает восприниматься как поле идеологической борьбы, а журналы теряют былое позиционное единство. Процесс диффузии в период конца 1990-х – начала 2000-х годов противоположен тенденциям 1950-х – начала 1960-х годов (оппозиция «Нового мира» и «Октября»), второй половины 1980-х – начала 1990-х годов (оппозиция «Нового мира» и «Молодой гвардии») – времени острейшей борьбы, пропаганды групповых ценностей, слежения за «чистотой рядов». К середине 1990-х годов, по выражению Н. Ивановой, «все аргументы были исчерпаны <…> на смену бывшим идеологическим позиционным боям перестройки пришло взаимное игнорирование. Отдельные группы единомышленников конкурируют непосредственно за благосклонность читателя, за общественное признание и успех, но по отношению друг к другу придерживаются почти аутистской замкнутости» .
Консервативная критика уже в 1990-е годы преодолевает сложившуюся практику критического освоения только «своих» текстов, а либеральная уже во второй половине 1990-х практически перестает быть агрессивной в отношении своих оппонентов. Литературная критика теряет былой статус идеологического стержня журнала. Неслучайно в дискуссиях последних лет одной из причин журнального кризиса называют публикацию в них идеологически (в широком значении), эстетически разнонаправленных публицистических и литературно-критических работ . С точки зрения А. Василевского, «…принято считать, что настоящий толстый журнал – это журнал “с направлением”, которое создается в первую очередь критикой и публицистикой. Я думаю, что сегодня ситуация изменилась. Никакая публикация в толстом литературном журнале не может (по многим причинам) стать общественным событием. Для нынешнего “Нового мира” характерно не столько утверждение каких-то идей, концепций, выражающих “точку зрения журнала”, сколько аналитика. Спокойная аналитика и максимально широкий охват» .
Этот процесс проходит на фоне смены поколений: старшее поколение критиков, самоопределение которых в основном разворачивалось в поле идеологических интенций, уходит из литературной жизни. Молодые критики работают в совершенно иных социокультурных обстоятельствах, они в меньшей степени стремятся выступать «от группы», для них более характерен эгоцентричный тип проявления самости. 
Итак, литературная критика рубежа веков функционирует в обстоятельствах вдруг утраченного доверия и интереса к «толстому» журналу и критическому суждению, «эпистемологической неуверенности» гуманитарной области познания. Эта ситуация определяет интерпретационные стратегии, момент самоидентификации, событие коммуникации, иными словами, стратегию-ответ литературной критики на «вызов» времени.

.