Успенский Л. Ты и твое имя

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЕЩЕ ДВА СЛОВА

Фамилия! Удивительная все-таки это штука... Конечно, -- и мы с вами в
этом могли уже давно убедиться, -- фамилии появляются на свет далеко не
случайно и не беспричинно. Но дело в том, что почти всегда рождаются они,
так сказать, применительно к каким-то временным обстоятельствам, а потом
переживают эти. обстоятельства на годы, десятилетия и даже на века.
Естественно, что сравнительно короткое время спустя люди утрачивают память о
том, откуда фамилия пошла и почему она связалась с данным родом. То, что
было по отношению к далекому предку естественно и закономерно, становится по
отношению к его праправнукам странным и непонятным. Связь между фамилией и
людьми, ее носящими, становится совершенно случайной, а точнее говоря --
порою ее даже и заподозрить трудно.
Живет гражданин, носит фамилию Казаринов (передо мною в современном
телефонном списке -- четверо Казариновых) и ни сном ни духом не ведает, что
может она означать. И еще бы: если он обратится к ономатологу, тот объяснит
ему, что ова означает "сын хозарина", то есть представителя хозарского
народа. Но ведь хозары исчезли уже в десятом веке; каким же "сыном хозарина"
может быть современный нам человек? Видимо, тот род, к которому он, этот наш
современник, принадлежит, может по своей древности соперничать с самыми
древними аристократическими родами России: уж во всяком случае, он не
намного отстал от пресловутых Рюриковичей! А кроме того, можно сказать
довольно уверенно, что первый Казаринов был назван так не зря. Наверняка он
и на самом деле был либо сыном выходца из Хозарского царства, либо же, по
еще свежей памяти о жестоких войнах между русскими и хозарами, его отца
назвали -- то ли в честь, то ли в поношение -- чужестранным именем "Хозарин".
Приведу еще один, не так далеко уходящий корнями в прошлое, пример. В
Ленинграде живет сейчас несколько граждан, носящих фамилию Чевычеловы.
Вероятно, вы затруднились бы без особых справок истолковать ее значение. Я
тоже долго размышлял над этим словом: Чевычелов!
Известно, что на крайнем северо-востоке нашей страны существует слово
"чавыча"; так называется очень важная в промысловом отношении порода
тихоокеанских рыб. Можно легко представить себе, что ловцы чавычи могут
называться где-либо на Камчатке "чавычелбвами"; легко допустить, что слово
это, слегка изменившись, могло превратиться в фамилию Чевычелов: гласный
звук в первом слоге так далеко отстоит тут от слога ударного, что должен был
стать очень неустойчивым; так, в слове "шаловлив" народное произношение
легко заменяет первое "а" на "е": "шелавлиф".
Мне повезло в том отношении, что один из носителей фамилии Чевычеловых
оказался моим знакомым. Если бы выяснилось, что его род вышел с востока
Сибири, гипотеза, связанная с рыбными промыслами, была бы подтверждена.
Однако оказалось, что он -- уроженец одной из среднерусских областей. В
средней России чавыча не водится, слово это там неизвестно, и придуманное
объяснение повисло в воздухе.
Но вот товарищ, носящий эту фамилию, поехал на летний отпуск в свои
родные места. Он начал задавать старикам односельчанам вопросы о прошлом
своей семьи. И скоро открылось: да, ее основателем был какой-то, теперь уже
забытый, человек, -- не здешний, пришелец, явившийся откуда-то издалека, как
будто из Сибири. А если так, то вполне возможно, что любопытное родовое имя
это действительно имеет такое происхождение, какое мы приписали ему. Но
подумайте сами, как трудно установить точную истину даже в таком совершенна
простом, почти что на глазах нашего поколения возникшем "ономатологи-ческом"
случае. А ведь большинство фамилий куда древнее только что разобранной.
Таким образом, обычно возникает положение, при котором между делами,
жизнью, личными особенностями человека и той фамилией, которую он носит, не
остается никакого соотношения. Нынешние Казарино-вы не могут считаться
детьми девятьсот лет назад вымершего народа. Современные Чевычеловы могут не
только не ловить чавычи, но даже и не знать, что такая рыба существует на
свете; это неудивительно. Удивительно другое: носителей фамилий на свете так
много, что порою получаются совершенно неожиданные и даже неправдоподобные
совпадения. Гражданин Аптекарь становится заведующим не чем-либо другим, а
именно аптекой. Или, наоборот, у заслуженного, обладающего большим стажем
судьи оказывается фамилия Неправедный... Вот о некоторых таких курьезных
совладениях, которые встретились мне при моих постоянных раскопках в мире
человеческих имен и фамилий, мне и хочется напоследок рассказать. Хотя,
конечно, никакого научного значения эти курьезы не имеют.
В довоенные годы в Ленинградской адресной книге мне пришлось
натолкнуться на своеобразную фамилию Конфисахар, причем поразила меня
главным образом не она сама, а то, что товарищ, носивший ее, являлся, судя
по справочнику, работником кондитерского треста. Я не знаю, откуда могла
появиться на свете такая сложная и причудливая фамилия, которая, несомненно,
сложилась из двух слов: "конфета" и "сахар", и был бы очень благодарен ее
носителям, если книга эта случайно попадет им в руки, за сообщение тех
объяснений, которые, несомненно, существуют в их семье. Склонен думать, что
кто-то из предков этих граждан много лет тому назад занимался где-либо на
территории нашей страны (и, всего вернее,-- в ее западной части) кондитерским
производством, работал в кондитерских .или имел свою торговлю сладкими
товарами, но, может быть, дело обстояло и как-нибудь иначе. Фамилия Сахар не
такая уж редкость; граждане, носящие ее, попадаются довольно часто (хотя и
реже, чем те, что зовутся Сахаровыми). Но вот соединения этой основы со
второй я больше не встречал ни разу. А появление именно этой фамилии в
описках служащих "конфетно-сахарного" кондитерского предприятия приходится,
разумеется, считать чистейшей случайностью, курьезом, "игрой природы".
Не так давно попала мне в руки тетрадь фронтовых записок, из которой я
с чрезвычайным интересом узнал, что в одной из наших воинских частей в дни
войны отличался чрезвычайно смелый боец-снайпер, фамилия которого была
Нестреляй.
Пришлось мне встретить в жизни одного очень неплохого и всеми
уважаемого медика, который всегда стеснялся удивительного совпадения,
омрачавшего всю его докторскую деятельность. Дело в том, что, если бы он
вздумал повесить у себя на двери- обычную профессиональную табличку, больные
заходили бы к нему всегда в веселом настроении, потому что на табличке-этой
пришлось бы написать:
Тарас Никифорович Наружный, врач по внутренним болезням.
Наконец, не могу не упомянуть и еще об одном довольно редкостном
совпадении. Не помню уже сейчас, где и по какому случаю, но мне пришлось
прочитать адрес некоего инженера треста слабых токов, который носил фамилию
Элемент. Поскольку электрический элемент (батарейка) никакого иного то"а,
кроме слабого, и дать не может, это совпадение фамилии и специальности
несколько озадачило меня, показалось каким-то нарочитым, искусственным. Но я
заглянул в дореволюционные адресные книги и с еще большим удивлением
отметил, что гражданин Элемент, Владимир Иванович -- тот же самый или
родственник этого-- жил уже и тогда в Петербурге на Калашниковской набережной
и служил в одном из тогдашних электромеханических или электростроительных
предприятий. Стало ясно, что совпадение это -- не нарочитое, а
причудливо-случайное. Но откуда и как появилась в мире сама фамилия Элемент,
мне так и до сих пор не ясно.
Впрочем, какими только способами они не являлись на свет, фамилии! На
протяжении многих лет, и до 1917 года и после него, во всех петроградских и
ленинградских справочниках значился человек, по имени Николай Николаевич, а
по фамилии Робинзон-Крузо. В 1916 году, например, он жил на Дворцовой
площади, дом 4. Откуда взялась такая причудливая фамилия у нас, в России?
Я долго старался разрешить эту загадку, но, хотя по наведенным справкам
мне и стало известным одно из ее возможных решений, я по сей день не знаю,
единственное ли оно и точное ли. Решение это говорило вот что. В прошлом
веке, еще во дни крепостного права жил на Руси добродушный и чудаковатый
помещик, страстный любитель приключенческих романов. Он очень охотно
отпускал на свободу своих крестьян, даже не требуя с них слишком большого
выкупа. Но зато он чрезвычайно обременял их одним досадным условием. Он
требовал, чтобы они обязательно принимали фамилии, им искусно измышляемые, а
придумывал он все их в одном духе. Одного освобождаемого он нарекал
Следопытом, другого Кожаным Чулком, третьего Чингачгуковым, четвертого
Робинзоном-Крузо.
Можно думать, что жизнь под властью такого забавного любителя
приключенческой литературы была легче, чем на службе у других бар; но даже и
его крестьяне предпочитали любую, самую дикую, фамилию на воле наиболее
благозвучным прозвищам барщины. Потомком одного из вольноотпущенников этого
любителя путешествий и экзотики, по слухам, и был Н. Н. Робинзон-Крузо.
Так это или не так, я не знаю. Да сейчас меня это и не интересует.
Сейчас, кончая разговор о фамилиях, я хотел бы только одного; я хотел бы,
чтобы вы, мои читатели, начали теперь приглядываться к этим интереснейшим
образованиям языка, чтобы вы обращали на них внимание, запоминали и
записывали их и либо хранили эти списки на радость будущим ономатоло-гам,
либо же, если чувствуете себя способными на такой труд, пытались бы найти
объяснение их происхождению. Только советую при этом вспоминать, как нелегко
давать такие объяснения, каким осторожным надо быть, строя различные
гипотезы, * и как каждую из них надо проверить с точки зрения не только
языкознания, но и других смежных наук, прежде чем пустить ее в свет со своим
напутствием.
-----
* Первое издание книги "Ты и твое имя" случайно попало в руки самому Н. Н.
Робинзону-Крузо -- как выяснилось, в прошлом известному советскому оперному
певцу. Николай Николаевич любезно встретился со мной в Москве и сообщил иную
семейную версию происхождения их фамилии.
Согласно ей, его отец, Николай Федорович Фокин, будучи матросом на
русском корабле в конце XIX века, был так переименован капитаном корабля,
после того, как Николаю Федоровичу пришлось двое суток провести на
необитаемом островке в Индийском океане.
-----
Если сегодня произвести обследование имен, принадлежащих гражданам
нашей страны, окажется, что подавляющее большинство все еще носит старые
календарные имена. И детей своих доныне мы чаще всего называем этими
именами. АО том, что означает каждое из них, мало кто имеет хоть
приблизительное представление. Поистине почти всех нас, так сказать, "зовут
зоеутками". Разумно ли это?
Мало того; читая наших писателей, мы в самых прославленных их
произведениях, не знать которых не имеет права культурный человек,
встречаемся снова с этими же самыми "старыми" именами. А ведь художники
слова, как мы видели, не по произволу и не случайно именуют своих героев:
нередко выбором имени, самым значением его или его характером они как бы
дорисовывают образ и характер человека. Мы не знаем в нашей классической
литературе ни одной кисейной барышни Матреши, ни одного рабочего или
крестьянина Валентина. При этом нередко обнаруживается, что писатели
прошлого очень хорошо помнили русские святцы, изучали их и, слыша или
выбирая то или другое имя, отлично представляли себе его исходные смысл и
значение.
Как вам кажется, случайно ли И. А. Крылов назвал Тришкой горемыку --
владельца знаменитого кафтана? Не все ли, собственно, равно, как величать
этого смешного растяпу?
Нет, не все равно. Найдите в нашем списке имя Трифон, и вы узнаете, что
оно по-гречески означает "роскошно живущий, богач". И вот у этого-то
"роскошно живущего" "на локтях кафтан продрался"... Не ясно ли, что под
видом парня-растрепы баснописец изображает тут кого-то совсем другого. Не
намекает ли он на тех безалаберных помещиков своего времени, которые, не
зная, как заткнуть дыры в огромиом хозяйстве, продавали лес, чтобы спасти
поле, или заводили винокуренные заводы за счет распродажи скота? Да и помимо
этого, басня становится еще ядовитее в глазах того, кто понимает, что значит
"Тришка".
Или вот: почему Н. А. Некрасов в поэме "Крестьянские дети" заставил
балагура-мастерового рассказывать ребятам притчу именно про Вавилу, а не про
Данилу, Гаврилу или какого-либо другого человека? Помните:
"...У нас был Вавило, жил всех побогаче, Да вздумал однажды на бога
роптать, -- С тех пор захудал, разорился Вавило: Нет меду со пчел, урожаю с
земли, И только в одном ему счастие было, Что волосы из носу шибко росли..."

Случайно ли такая история произошла именно с Вавилой? Вряд ли так: имя
Вавила означает по-древнееврейски "бунтовщик"; понятно, что он-то и
взбунтовался против "господа бога", стал на него "роптать", за что и был
наказан свыше. Некрасов встречал на своем пути множество говорливых
крестьян-рассказчиков; он великолепно знал, как люб-ят они играть в своих
прибаутках и побасенках тайными значениями православных имен.
Возьмите, например, пословицу:
"При деньгах Панфил всему миру мил, А без денег Панфил -- никому не
мил".
Очень горькая пословица, великолепно выражающая самую суть старого
мира, где человек человеку был волком. Но ее ирония становится еще более
едкой, если принять в расчет, что по-гречески имя Панфил означает "всем
милый".
Или -- Макар. По русским пословицам и поговоркам, все Макары -- такие уж
неудачники. На Макара "все шишки валятся"; Макар "гоняет телят" к черту на
кулички... А слово "Макар" па-гречески имеет значение "счастливчик",
"блаженный".
Знай мы хорошо, что значат наши календарные имена, мы, возможно, нашли
бы новые оттенки смысла во многих народных песнях, сказках, прибаутках...
Беда в том, что мы этого не знаем.
Вы сто раз слыхали выражение "Аника-воин сидит да воет" и, вполне
возможно, недоумевали даже, почему именно "Аника"? На кого намекает
поговорка? А она намекает не на кого, а, скорее, на что: Аника, Анйкетос,
по-гречески -- "непобедимый". И вот этот-то "непобедимый" на словах хвастун и
"взвыл"...
Нет, ей-ей, есть смысл в изучении наших старых имен. Да и помимо этого,
-- что за интерес самому носить вместо имени ничего не означающую кличку?
Если бы иной Виктор с детства знал, что его зовут "Победитель" (по-латыни
Виктор -- "победитель"), он. пожалуй, иначе и вел бы себя. А кроме всего,
изучение имен, их значений и их истории много способствует более ясному
взгляду на язык, на жизнь слов. Этого одного достаточно, чтобы оправдать
длинный перечень их, который я решил приложить к моей книге.
В него я включил, по возможности, те имена, которые и сегодня
попадаются в народе. К ним пришлось прибавить некоторые, уже забытые, но
связанные с произведениями наших великчх писателей: как же можно упустить
Пульхерию, если каждый из нас помнит Пульхерию Ивановну из "Старосветских
помещиков" Н. В. Гоголя? Надо ли вычеркивать Агафона, раз этим именем
случайный прохожий так напугал и ошарашил бедную Татьяну в "Евгении Онегине"
в таинственный час гадания?
У меня был соблазн расширить список за счет многих иностранных имен,
все чаще встречающихся теперь в нашем быту. Однако, поразмыслив, я
остановился только на нескольких самых обыкновенных: конечно, никто не
запрещает называть наших дочерей Брун-гитьдами, а сыновей Тристанами или
Лоэнгринами, однако все такие возможности немыслимо учесть. Да и
попадаются-то они обычно как редкие исключения.
Нельзя пока что составить и отдельный описок новых, так называемых
советских, имен. Как мы уже видели, народ только -пробует их, только как бы
производит над ними опыты. В моей коллекции таких имен, -- записанных в гуще
жизни, то есть подлинных,-- имеются самые неожиданные. Есть девушка, которую
зовут Добрыня (хотя это мужское имя), и молодая женщина, носящая имя Лель
(тоже мужское) ; есть целый ряд юношей, названных родителями-физиками не по
"святцам", а по "таблице Менделеева"-- Осмий, Радий, Тантал, Ванадий, даже
Гли-ний. Попадаются имена труднопонимаемые, такие, как Ординард или Инотар,
или очень неудобные при сочетании с фамилиями и отчествами: Идея Глупова,
Аэлита Барсучок. Есть и красивые и удачные; но кто может сказать сегодня,
которые из них останутся и войдут в список употребительных имен, а которые
будут забыты навсегда? Сейчас еще не известно, привьется ли у нас
обыкновение превращать, как это принято в странах английского языка, в имена
фамилии известных людей, или зарегистрированные у меня "Дарвин", "Вольт" и
пр. останутся только исключениями. Неизвестно и многое другое: составление
рекомендательного списка новых имен не могло стать одной из моих задач;
этим, несомненно, займутся другие авторы.
При толковании имен мною были использованы разные пособия, в том числе
старинные справочники, составленные в религиозных надобностях, так
называемые святцы. Их составители обычно неплохо знали нужные для понимания
имен языки. Однако они не были учеными-филологами: с научной точки зрения,
не все их "этимологии" заслуживают одинакового доверия. Кроме того, им
мешало их мировоззрение: они все старались повернуть на церковный лад.
Древние греки вкладывали в имя Теодор значение "дар богоNo многих богов
языческого Олимпа, а монахи и священники заменяли "богов" единым
христианским "богом". Имя Харис в Греции означало радостную земную любовь,
пылкую и здоровую; священники же толковали его, как "любовь к распятому
Христу", или как-нибудь еще того печальней и унылее. Вот почему в их
толкования пришлось вносить множество поправок.
Нередко старинное объяснение оказывалось голословным. Сказано, что имя
Римма означает "бросание", а на каком языке, и откуда это известно, --
неведомо. Там, где рядом с этим толкованием не существует (или остается мне
неизвестным) другого, более достоверного, я сохранил такие пояснения,
оговорив их неокончательность и сомнительность. Их не так уж много, и
отказываться от них без твердых на то оснований нет необходимости: может
быть, они и справедливы. Что же до неполной категоричности таких решений
задачи, то там, где дело касается этимологии слов вообще и имен в частности,
это -- вещь вполне обычная. Даже самое на вид удачное объяснение тут может
быть заменено другим, лучшим, как только для этого найдутся достаточные
основания. Ничего страшного в этом нет. Само собой разумеется, что
толкования, почерпнутые мною из более современных источников, из специальных
работ по ономатологии и словарей, отличаются большей твердостью. На их
изменение шансов несравненно меньше.
Прежде чем углубляться в изучение списка имен, следует присмотреться к
тому, как он построен.
Каждому попавшему в него имени посвящено отдельное объяснение; иногда
оно состоит из двух-трех слов, иногда бывает более пространным.
Каждое объяснение начинается с самого имени. Чаще всего (но не всегда)
оно дается в той своей форме, которую можно назвать русской книжной, или
официальной: не греческое Алексаидрос, не русско-народное Ляксандра, а
привычное нам по литературе, документам и речи культурных людей -- Александр.

Однако возможны и исключения. Так, официальная форма имени Акилина
почти никогда не употребляется в живой речи; вместо нее мы пользуемся
народным Акулина. Чтобы ие затруднять поисков, именно эта форма и дается
нами. В других случаях сделано иначе: если две формы отличаются слишком
сильно и попадают в далекие части списка, они приводятся обе, со ссылками
друг на дружку:
Устинья -- см. Юстиния Елеазар -- см. Лазарь, и т. п.
Сразу же за именем в скобках дано, в сокращении, указание на язык, из
которого в свое время было церковью позаимствовано данное имя. Вот список
наиболее часто встречающихся таких "помет":
(арам.) -- из древнеарамейского языка.
(вост.) -- из одного из восточных языков.
(герм.) -- из древнегерманских языков.
(гр.) -- из древнегреческого языка.
(груз.) -- из грузинского языка.
(е.) -- из древнееврейского языка. ,
(е-гип.) -- из древнеегипетского языка.
(перс.) -- из древнеперсидского языка.
(р.) -- из римского (латинского) языка.
(сканд.) -- из скандинавских языков.
(слав.) -- распространено в ряде славянских
языков, помимо русского.
Тот, кто внимательно прочел всю эту книгу, не удивится, заметив, что
90% наших имен, в том числе самые, казалось бы, исконно русские -- Иван,
Марья, Федор, Кузьма, Василий, -- на поверку оказываются имеющими чужеязычные
корни и происхождение. Тому же, кто начал чтение с конца, с перечня,
рекомендуется вернуться и предварительно внимательно познакомиться с главой
"Ономатомахия": в ней рассказывается о многовековой борьбе между русскими и
ввозными именами, протекавшей на Руси на протяжении долгих столетий.
После пометы о происхождении, как правило, следует само объяснение
первоначального значения имени, точнее -- значения того слова, из которого
оно было образовано у себя на родине. Например, имя Георгий восходит к
греческому слову "георгос" -- земледелец; славянские варианты его -- Егор,
Ежи, Иржи, Юрий -- тоже связаны с этим словом, но уже только косвенно. Имя
Георгий в Греции и сегодня может быть понято как "земледельческий"; имени
Юрий у нас никто и никогда без специального объяснения так не поймет. Его и
вообще никак нельзя "понять": имя, и -- все тут!
Во многих объяснениях мне показалось полезным рядом с собственными
именами привести и те, живущие сегодня в нашем языке, слова, которые
родственны этим личным именам, происходят от одних корней с ними: Лаврентий
и лауреат. Гликерия и глицерин.
Думается, такие сопоставления будут небезынтересными для любознательных
читателей, а книжка моя рассчитана именно на них.
Некоторые объяснения довольно сильно разрослись, и не без причин. Есть
имена, в жизни которых происходили такие любопытные приключения и которыми
испытаны такие неожиданные странности и повороты судьбы, что казалось
неразумным не коснуться этих особенных обстоятельств. Таковы, например,
путаница с именем Герман, история изменений имени Магдалина, сложные
взаимоотношения между именем Прасковья и словом "пятница". Я позволил себе
коротко познакомить читателя с этими сторонами их "биографий".
Я убежден, что угодить на каждого мне все же не удалось. Один читатель
не найдет в моем перечне того имени, которое носит его дядя или двоюродная
сестра, другой огорчится по поводу отсутствия в нем имен нерусских, но часто
встречающихся теперь у нас (Альберт, Эдуард, Аида, Виолетта). Найдутся и
такие, которые будут сожалеть, что я недостаточно глубоко и подробно
изложил историю имен, фамилий, отчеств, упустив и оставив в стороне огромный
материал и зарубежных языков и языков братских народностей Советского Союза.
Таким читателям я могу привести в свое оправдание одно -- очень малый
объем моего труда. Ответы на все свои вопросы они могут найти, но уже в
больших специальных работах по ономатологии. Туда я их и направляю,
ограничившись здесь лишь кратким словариком наиболее часто встречающихся
календарных имен.