Успенский Л. Ты и твое имя

ОГЛАВЛЕНИЕ

СОВРЕМЕННЫЕ НОМОФИЛЫ

В 1939 году одна знакомая обратилась ко мне со странным вопросом. "Вы
занимаетесь всевозможными названиями, -- сказала она. -- Объясните, что значит
имя, которое дали моей племяннице ее сумасшедшие родители?" -- "А как они
назвали девочку?" -- спросил я. "Сателлиткой!" -- пожав плечами, ответила
молодая женщина.
Я не новичок в этих вопросах. Мне хорошо известно, что после Великой
Октябрьской социалистической революции в нашей стране в области именословия
произошло примерно то же, что в конце XVIII века во Франции: у церкви было
отнято право регистрировать так называемые "акты гражданского состояния", то
есть отмечать рождения, смерти, браки. Граждане получили полную свободу в
выборе имен для своих детей: по смыслу наших законов каждый вправе избрать
для своего ребенка любое понравившееся ему слово в качестве имени.
На этой почве возникли разные новинки. Появились и привились
многочисленные имена (их стали называть "советскими"). Некоторые из них
приобрели популярность: и сегодня на свете живет довольно много уже варослых
Кимов, Спартаков, Тимуров. Стали распространенными такие женские имена, как
Нинель, Владлена, Лилия, Светлана. Широко распространились у нас имена,
взятые у других народов, иногда почерпнутые из их литературы: Виолетта,
Аида, Марта, Мая, те же Спартак и Тимур....
Но случилось и другое: иные родители-оригиналы не задумывались над тем,
что им на долю выпало нелегкое и ответственное дело -- найти не просто слово,
а такое, которое свяжется с их ребенком на всю его жизнь, такое слово-имя,
которое, как мы с вами уже видели, будет в глазах окружающих накладывать
известный отпечаток даже на самого его носителя. Они забывали об этом и
сводили дело к довольно легкомысленной игре. Лежит в кроватке бессловесное
созданьице, не способное сказать ничего, так почему бы не прикрепить к нему
на веки вечные любую кличку, которая нам почему-то понравилась? Какое это
имеет значение?
Получались иной раз самые настоящие "ономастические анекдоты".
Незадолго до моего разговора со знакомой писатель Л. Кассиль рассказал в
печати о бедной девушке, награжденной удивительным именем -- Лагшмивара; этим
именем причудники-родители задумали создать своеобразный живой памятник
славной эпопее челюскинцев, -- Лаг-шмивара, видите ли, расшифровывалось как
"лагерь Шмидта в Арктике". Кассиль не сообщал, что позднее произошло с
носительницей имени-мемориальной доски, но я лично полагаю, что она скоро
превратилась сначала в обыкновенную Вареньку, а потом -- и в Варвару.
Встречались и мне такие имена-чудачества. Я знал девочку (почему-то
взрослые особенно старались и мудрили именно над девочками; мальчишкам
доставалось как-то меньше), которую назвали и записали в метрике
Артиллерийской Академией. Дома, впрочем, ее называли довольно мило --
Арточкой. Но почему же это случилось? В момент ее появления на свет папа
служил в этом весьма уважаемом учреждении,и только.
Другую бедняжку в конце двадцатых годов окрестили еще неожиданнее --
Непрерывкой. В те годы был предпринят опыт перехода на так называемую
непрерывную пятидневную рабочую неделю. О "непрерывке" много писали в
газетах. Этого было достаточно; из модного слова сделали имя. Но слово
подвело.
Прошло очень немного лет, и от непрерывной недели по разным причинам
отказались. Слово "непрерывка" утратило свое значение, а затем и попросту
забылось,-- может быть, вы сегодня услышали его от меня впервые. А бедная
жертва новых номофилов сохранила свое нелепое имя. Правда, близкие звали ее
Рэрой, но ей то и дело приходилось отвечать на простодушные вопросы:
"Рэрочка? Ах, это очаровательно! А полное имя как?" Поставьте себя в ее
положение...
Как видите, мне приходилось встречаться с довольно оригинальными
именами. Я столкнулся с одним -- не тем он будь помянут -- довольно туповатым
студентом, которого звали Гением. Видел я и маленького, да к тому же еще
хромого, мальчика, которому было дано имя Гигант; точно это выдумали со
специальной целью испортить ребенку и без того нелегкую жизнь. Родители
вздумали отметить таким своеобразным способом основание зернового совхоза
"Гигант" в Сальских степях на юге нашей страны.
Таким образом, у меня уже был опыт.И тем не менее имя Сателлитка
поразило меня.
-- Сателлитка? -- пробормотал я в растерянности. -- Как? Очень странно!
Гм, гм... - Это просто удивительно.
-- А что значит "сателлитка"?
-- Гм, гм... Да как вам сказать? "Сателлит" означает по-латыии
"телохранитель", "приспешник", "последователь", "спутник". Сателлитами
иногда в астрономии называют луны, спутники крупных планет... "Сателлитка",
очевидно, "приспешница"... Кстати, а кто родители девочки? Кто они -- ученые,
историки, филологи? Слово-то такое редкое.
-- Какие там ученые! -- с видимым раздражением махнула рукой Сателлиткина
тетя. -- Мать -- домохозяйка, а отец служит в автобронечасти.
И тут меня осенило.
-- А! Так! Ну, тогда все понятно. Он имеет дело с автомобилями? Так,
видите ли... В автомобиле, в устройстве, передающем усилие от мотора на
задние колеса, среди множества других частей есть маленькие шестеренки,
вращающиеся среди других, больших. Их именуют "сателлитные шестерни", а
попросту "сателлит-ки"... Отсюда ваш родич и взял это слово.
Я сказал: "все понятно", но это неверно. Объяснилось кое-как одно --
происхождение имени. Но основное -- как пришла отцу в голову идея назвать
дочку "Шестеренка", -- осталось по-прежнему загадочным. Вполне возможно, по
долгу службы он постоянно имел дело с моторами, отлично знал эту шестерню.
Но разве это причина? Разве естественно будет, если ботаник назовет сына
Чертополохом, энтомолог дочку -- Гусеницей, а врач своих ребят -- Аппендицитом
и Золотухой? Это, может быть, было бы вполне нормальным с точки зрения наших
далеких предков: те не видели ничего плохого в том, чтобы иметь дочурку
Малинку и сына Щетинку. Но мы-то живем не в XV веке! Мы предъявляем к именам
совсем другие требования: мы хотим, чтобы имя было и звучным и осмысленным,
чтобы оно было, помимо всего прочего, именем, а не случайно прилепленным к
человеку любым словом. Как же этого добиться?
Мало кто знает теперь, что в свое время, в двадцатых и в начале
тридцатых годов нашего века, было сделано несколько отважных попыток создать
для населения нашей страны нечто вроде "советских святцев". На протяжении
нескольких годов разными издательствами было выпущено немало календарей,
содержавших, так сказать, рекомендательные списки новых имен. Списки эти
включали большое число предложений; среди них встречались и совсем неплохие.
И все же, если вы переберете своих знакомых или заглянете в любой список
граждан, родившихся уже после Октябрьской революции, вы увидите: подавляющее
большинство их носит самые обыкновенные, привычные, стародавние (то есть
введенные еще церковью) имена. В чем же тут дело? Почему это так? Почему
попытки наших номофилов повисли в воздухе? Ведь как будто бы нет никаких
причин нашим людям так упорно держаться за старину. Почему бы в самом деле
не принять рядом с хорошо известными и любое число новых, -- красивых, и по
звуку и по значению, имен?
Чтобы решить, почему этого не произошло до сих пор, посмотрим, как
строились те "красные святцы", о которых я только что вспоминал. Чего-чего
только не предлагали на выбор для превращения в имена наивные люди -- их
составители! То им казалось, что для этого можно спокойно использовать любое
слово, лишь бы оно называло какое-нибудь значительное и новое явление в
жизни нашей страны. Советовали девочек называть: Электрификация, Химизация,
мальчиков -- Днепрогэс, Магнитострой, Донбасс или как-нибудь еще в таком же
роде. При этом совершенно упускали из виду, что никто не согласится носить
имя-змею, в семь или восемь слогов длиною, "не способное уместиться не
только в элегии", но и в самой простой речи. Как выразился когда-то один
находчивый маленький мальчик: "Я такого слова и сказать не могу: мне роту
тяжело говорить такие слова". А ему надо было выговорить простое имя
Людмила.
Конечно, каждый хочет, чтобы его имя было удобным в произношении,
коротким и благозвучным. Между тем слово "химизация" не обладает вторым из
этих свойств, а "э-лек-три-фи-ка-ци-я" -- ни первым, ни вторым. Наш язык
имеет склонность по возможности сокращать все длинные слова, даже самые
обыденные; мы охотнее говорим "метро", чем "метрополитен", заменили коротким
"кино" длинное "кинематограф", никогда не упускаем сказать "фото" вместо
"фотография". Язык -- умный лентяй; он не любит лишней работы там, где можно
обойтись малым усилием. Так неужели же кто-либо согласится прицепить себе
навек имя, точно собранное из неуклюжих деталей какого-то словесного
конструктора? "Как вас зовут?" -- "Меня? Электрификация Мапштостроевна..."
Хотели бы вы представляться так знакомым?
Конечно, нет! Каждый предпочтет любоваться своим именем, даже немного
гордиться им.
"Мне имя дали при крещенье Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха..."
Так, и не без гордости, писала о себе поэтесса А. Ахматова. Что ж,
можно понять эту гордость. А попробуйте так же полюбоваться именами вроде
Децентрализация или Мингечаурстрой! Конечно, они не выдержали испытания;
жизнь сердито отбросила их.
Были другие предложения."Советские святцы" двадцатых годов полны,
например, хорошо нам знакомых древних "княжих" имен: Ратмйр, Рюрик, Аскольд,
Рогнеда, -- все они фигурируют тут, рядом со множеством зарубежных, добытых
из мифологии и литературы других стран: Кунигунда, Фрея, Брунгильда,
Зигфрид, Рол-ланд, Эсмеральда.
Казалось бы, против этого нечего возражать. Чем княжое имя Рюрик хуже,
чем такое же княжеское Олег или Игорь; а ведь они живут среди нас. Почему бы
нам, спокойно пользуясь именем Людмила, отвергать ее сверстницу Рогнеду? Но
вот тут-то и обнаруживается, какая тонкая вещь человеческие имена, каким
сложным условиям должно удовлетворять слово, чтобы им мог быть назван
человек.
Назвать мальчика Ратмиром можно, а Русланом -- нет. В чем дело: оба
имени почерпнуты ведь из одного запаса? Да, но слово Руслан уже давно успело
стать для нас "собачьим" именем: так часто зовут псов. Дайте его сыну -- и в
школе начнут дразнить мальчишку. Полканом, если не Барбосом, это уж как пить
дать. Не подходит и Рогдай; прислушайтесь, -- разве вы не слышите в нем
внятного сочетания двух слов: "рог" и "дай"? С Рогнедой тоже не все
спокойно: кроме "рога", в этом слове таится и "гнедая масть", если не
что-нибудь еще менее приятное. Не потому ли из многих древнерусских женских
имен заново привилось у нас только одно -- Светлана? Вот уж тут ни к чему не
придерешься: светлое, милое, красивое имя!
Посмотрите на дело и с другой стороны: Светлану легко превратить в
Светку, Светочку, Свету, Светик. А попытайтесь сделать что-нибудь подобное с
Рогнедой... Рогуля? Гнедочка! Гнедка?
Другой изъян у имен западного происхождения: они просто чужды нашему
слуху; они выглядят в большинстве своем вычурными, претенциозными, как
какая-нибудь шляпа необыкновенного фасона, которой не носит почти никто.
Одно дело -- под картинкой, изображающей рыцарский турнир, найти подпись:
"И к рыцарю вдруг своему обратись, Кунигупда сказала, лукаво смеясь..."
(Ф. Шиллер. "Перчатка")
Тут все на месте.
Но прочитать в газете: "Инвалид труда Кунигунда Горшкова выступила с
рационализаторским предложением",-- и стран.но, и немного смешно. "Брунгильда
Павлова получила двойку..." "Эсмеральда Ванина купила калоши..." Не кажется
ли вам, что человек с таким именем чем-то напоминает даму в пышном
кринолине, входящую в трамвайный вагон, или напудренного маркиза с косичкой,
ожидающего мяча в воротах команды "Динамо"? Не идут нам такие имена, и это
совершенно естественно!*
-----
* Да вот вам живой пример: "Светлана разыскала Изольду на комбинате, бледную
и немощную после морской болезни... Изольда еле взобралась на лошадь и
сидела на ней неуклюже, мешковато" ("Огонек", 1957, No 1), стр. 20). Стоило
называть девочку звучным именем легендарной златокудрой красавицы, чтобы
потом ее так срамили!
-----
Предлагали превращать в человеческое имя названия всевозможных цветов и
растений. И снова можно сказать: заранее против этого возражать трудно: имя
Роза существует у нас и не кажется нелепым; но вот Фиалка или Настурция
почему-то смущают. А почему? Что мешает мне назвать дочку Резедой или
Анемоной, а сына... Ну, хотя бы Рододендроном?
Поразмыслим над этим. Даже имя Роза не слишком часто употребляется
нами: слишком еще живо ощущается, что значит оно "прекрасный цветок",
"красавица". Такие имена пугают: они точно налагают на своих носителей
тяжелую обязанность -- тянуться за собственным именем, быть "не хуже его".
Помните одну из пушкинских второстепенных героинь, дурнушку-графиню, лицо
которой напоминало репку с воткнутой в нее луковкой-носом? Хорошо бы
выглядела она, если бы родители вздумали назвать ее Розой, Орхидеей или
Лилией!
Вы можете сделать мне резонное возражение: по свету гуляет очень много
щуплых и слабосильных Львов, всем неприятных по характеру или внешности
Людмил, Вер, которым нельзя ни в чем довериться, и Святославов, не
отличающихся ни святостью, ни славой. Однако это никого не смущает...
Вы правы, но обратите внимание на одно существенное обстоятельство. Имя
Людмила стало именем столь давно, что мы уже перестали слышать его как
слово. Мы преспокойно говорим: "Эту Людмилу все терпеть не могут", -- и даже
не подозреваем, что слово Людмила значит "милая людям", что наша фраза
означает: "эта милая людям особа всем не мила". Мы восклицаем: "Черт бы
побрал вашего Федора!" -- хотя это можно перевести: "Черт бы побрал ваш божий
дар!" Мы уже привыкли к этим именам; из них давно выветрилось их прямое
значение, а в именах, заимствованных нами, и не добраться до него. Именно
поэтому, и только поэтому, нам так легко обращаться с ними как с именами.
Что же до новых имен, то к ним мы еще не привыкли, мы их понимаем;
именно поэтому первоначальное значение так и брызжет на нас из них. К
Надежде Владимировне вы обращаетесь совсем спокойно, но попробуйте-ка
поговорить с Мудростью Никтокакбоговной! Это невозможно, скажете вы. Ну, как
сказать: ведь "мудрость" по-древнегречески "София", а "никто как бог" звучит
на древнееврейском языке как "Михаил". Не удивляйтесь этому: так бывает
часто; теперь тысячи девушек и женщин ходят стрижеными и носят спортивные
брюки; это никого не поражает. А лет сто назад за каждой такой женщиной
бежала бы удивленная толпа. Почему? Возникла привычка к короткой стрижке
женщин. Стриженая голова перестала казаться мужской. Примерно то же бывает и
с именем.
"А! -- радуетесь вы, -- так, значит, все дело в привычке? Значит, можно
приучить людей и к такому имени, как Носорог или Кряква?"
Отчего же, -- вероятно, можно. Но стоит ли? И сколько времени пройдет,
пока они приучатся? А до того как?