Успенский Л. Ты и твое имя

ОГЛАВЛЕНИЕ

КРЕЩУ И ПЕРЕКРЕЩИВАЮ

Вот стакан воды. Эту воду можно назвать и льдом, однако нужно, чтобы
она предварительно замерзла, -- иначе получится ошибка.
Вас сейчас зовут девочкой. Потом вас станут звать гражданкой или даже
тетенькой. Но это случится лишь после того, как вы изменитесь, вырастете...
И студенткой вас никто не назовет, пока вы еще школьница: чтобы изменилось
слово, надо заметить изменение вещи, которую оно называет; не так ли?
Но вот, например, Алексей Максимович Пешков с определенного времени
начал подписываться: "Максим Горький". И все стали его называть так, хотя он
остался тем же самым человеком.
Бывает и еще удивительнее. Во Франции в 1804 году родилась девочка, по
фамилии Дюдеван. Окрестили ее Авророй. Она выросла и стала знамени той
писательницей, но всю жизнь подписывалась не Аврора Дюдеван, а Жорж Санд,
как будто была мужчиной. Каждый культурный человек знает про писательницу
Жорж Санд, но куда меньше людей, которые ответят вам, кто такая Аврора
Дюдеван. Окрестили, перекрестили, и -- никаких неудобств это не вызвало. Не
странно ли?
Или возьмите известный город, столицу Норвегии. В глубокой древности
она именовалась "Осло". В 1624 году ее переименовали в Христианию, а в 1924
-- опять в Осло. Каждому ясно, что город этот ничуть и ни в чем не менялся в
тот миг, когда люди спокойно перекрещивали его на новый лад. А если вы
предложите, допустим, слона с завтрашнего дня назвать "кроликом", ваше
предложение не завоюет успеха, даже если вы пообещаете когда-нибудь потом
снова переименовать его "обратно в слона".
Конечно, такие, пользуясь выражением писателя Лескова, "повертоны",
возможны только потому, что у имен собственных со стоящими за ними
предметами не совсем такие отношения, как у имен нарицательных. Чаще всего
приходится наблюдать, что между ними просто нет никакой связи, что у имен
собственных нет значения, того "прямого предметного значения", которое
имеется у всех других слов. Они называют, а не значат.
Действительно, смысл имен нарицательных связан с различными вещами
очень тесно, и притом независимо от нашего желания; расторгнуть эту связь не
в нашей власти. Когда из-под земли пробивается маленький зеленый стебелек,
человек опытный, приглядевшись к нему, сразу говорит: "Вот березка!" или
"Это дубок!"
И понятно: с одной стороны, каждая юная березка во многом похожа на все
остальные березы, даже на самые большие деревья этой породы; с другой
стороны, она во многом отличается от всех на свете дубов, кленов, елей и
осин, даже самых маленьких.
Если вы про молодой дуб скажете: "Ишь, какой здесь огурец растет!" --
над вами посмеются: вы ошиблись.
А увидев на улице незнакомую девочку, вы, каким бы вы ни были
наблюдательным и опытным человеком, никоим образом не определите--Оля перед
вами или Танечка? Может быть, это даже Василиса!
Поэтому-то при рождении ребенка никто никогда не говорит родителям:
"Эх, вы! У вас родился типичный Фотий, а вы его Кирюшей назвали!" Это
нелепость; ни про одного Кирилла нельзя сказать, что он чем-то похож на
остальных Кириллов мира или что он резко отличается от любого Фотия или
Степана.
Каким бы именем собственным ни окрестили вы по явившегося на свет
щенка, назовете вы его Бутькой, Шариком, Бобиком или Трезором, никто никогда
не сможет уличить вас в ошибке. Однако, если вы начнете всерьез уверять
людей, что перед ними котенок или росомаха, -- увидите, что получится...
Видимо, между именами нарицательными и именами собственными-- существенная и
прелюбопытная разница.