Зимин А. Витязь на распутье

ОГЛАВЛЕНИЕ

Борьба за Москву

Понимая, что победа над князем Юрием Дмитриевичем была лишь временной и что решающая борьба за великое княжение еще предстоит, Василий II и его окружение решили закрепить достигнутый ими успех. Прежде всего необходимо было обеспокоиться о дальнейших судьбах престола. Великий князь достиг совершеннолетия, и пора было подумать о его женитьбе. Сразу же после возвращения из Орды, осенью 1432 г., состоялось обручение Василия Васильевича с сестрой серпуховского князя Василия Ярославича Марией.[1] Другая сестра князя Василия Ярославича была женой верейско-белозерского князя Михаила Андреевича. Браки в «гнезде» Ивана Калиты уже давно служили династическим целям. Благодаря помолвке (а потом женитьбе) Василия II серпуховской шурин и белозерский свояк оказались надолго впряженными в великокняжескую колесницу.

Обручение великого князя нанесло сильнейший удар по матримониальным планам И.Д. Всеволожского. Родовые связи Ивана Дмитриевича были обширными. Сам он был женат на дочери Микулы Васильевича (из рода тысяцких Протасьевичей). Старшая дочь его была замужем за князем Андреем Владимировичем Радонежским, но тот умер еще в 1408 г. Вторую свою дочь он в 1421 г. выдал замуж за тверского великого князя Юрия Ивановича,[2] скончавшегося в 1425 г. Внучка Ивана Дмитриевича (дочь князя Андрея) была обручена с князем Василием Юрьевичем Косым. После своей [49] успешной миссии в Орду Всеволожский рассчитывал выдать замуж за великого князя одну из младших дочерей, а теперь его планы провалились.[3]

Среди влиятельных бояр начали распространяться слухи о том, что Улу-Мухаммед отдал Дмитров Юрию «по Иванову слову». Говорили также, что Иван Дмитриевич в бытность в Орде сватал свою дочь за князя Юрия. Боярину явно грозила опала. Поэтому он решил предупредить события и бежал к князю Константину на Углич. Но расчеты Всеволожского на поддержку Константина Дмитриевича не оправдались. Угличский князь не склонен был впутываться в свару с великим князем. Ивану Дмитриевичу пришлось бежать далее, на этот раз в Тверь, но и там он надолго не задержался.[4] Тверской великий князь не хотел превращать свой двор в средоточие противников как московского великого князя, так и галицко-звенигородского. В происходившей тогда на Руси борьбе за власть он ревностно охранял тверской «нейтралитет». Всеволожский обрел приют в Галиче, где, по словам летописца, начал «подговаривати» князя Юрия возобновить борьбу за великое княжение.[5]

Не терял времени и Василий II. Утвердившись на великокняжеском престоле, он создает коалицию союзных с ним князей.

Около осени 1432 г. вместе с дядей угличским князем Константином Дмитриевичем, можайским князем Иваном Андреевичем и верейско-белозерским князем Михаилом Андреевичем Василий II заключает докончание с серпуховско-боровским князем Василием Ярославичем.[6] Оно содержит развернутую характеристику правовых норм взаимоотношений великого князя с серпуховским. В основных чертах они повторяют нормы докончания Дмитрия Донского с дедом Василия Ярославича Владимиром Андреевичем (около 1363 г.).[7]

По осеннему докончанию 1432 г., Василий Ярославич признавал себя «молодшим братом» Василия Васильевича, обязывался быть с ним (и родичами-союзниками) «заодин» и держать «под ним» великое княжение «чесно и грозно». Словом, серпуховско-боровский князь обязан был во всем и везде «хотети» великому князю «добра». Он обещал, узнав что-либо «о вашем добре или о лисе от хрестыянина и от поганина», сообщать ему об этом «в правду, без примышленья».[8] Отныне друзья и недруги Василия II [50] должны были стать таковыми же и для Василия Ярославича. Запрещалось ему без дозволения («веданья») великого князя заключать самостоятельно с кем-либо докончания. Новостью был пункт о том, что сношения с Ордой отныне становились прерогативой великокняжеской власти (опыт поездки в Орду князя Юрия заставил внести в формуляр докончания соответствующую оговорку: «...мне Орды не знати»).[9] Со своей стороны великий князь должен был держать серпуховского князя «в братстве, без обиды». Формулировка весьма туманная, но докончание санкционировало сторонам владение теми землями, которые находились в их распоряжении по предшествующим грамотам или пожалованиям.

После этих общих пунктов шли частные. Они касались правового положения ордынцев, делюев, числяков, слуг под дворским, холопов-должников, закладчиков и т.п. Важным было обязательство Василия Ярославича лично участвовать в войне с «недругом» великого князя или присылать своих воевод, если в поход пойдут только великокняжеские военачальники. Запрещение покупать села в великом княжении Василию Ярославичу с его боярами, а в его уделе великому князю и его боярам имело чисто декларативное значение и на практике нарушалось. «Примыслы» и «купли» не только были надежным средством проникновения великих князей в уделы, но и подготавливали их окончательное присоединение к основным территориям великого княжества.

Таковы были основные пункты докончания Василия II с Василием Ярославичем, составленного осенью 1432 г. Как увидим дальше, действительность далеко не всегда соответствовала благим намерениям князей и торжественным заверениям договоров, заключавшихся ими. Нарушение их было делом обычным. Подчас все решало реальное соотношение сил, а не устаревшее право.

Вероятно, осенью 1432 или в начале 1433 г. Василий II вместе с Иваном и Михаилом Андреевичами и Василием Ярославичем заключили союзническое докончание с рязанским великим князем Иваном Федоровичем.[10] Договор с Рязанью, возможно, предусматривал взаимную поддержку в борьбе с Кичи-Ахметом, врагом покровителя Василия II Улу-Мухаммеда.

Старалось правительство Василия II добиться [51] поддержки и влиятельных сил внутри великого княжества. Так, 26 сентября 1432 г. Василий II выдал жалованную грамоту Троицкому монастырю на суд великокняжеского пристава в селах Присеки и Вилгощь в Бежецком Верхе, находившемся в «сместном» владении великого князя и Новгорода.[11]

8 февраля 1433 г. состоялась свадьба Василия II с Марией Ярославной. В Москву на торжества по этому случаю прибыли и два старших сына князя Юрия Дмитриевича — Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Сам князь Юрий и его младший сын, Дмитрий Красный, отсутствовали. Во время празднества разыгрался скандал, который стал прелюдией к новой вспышке открытого столкновения между галицкими князьями и Василием Васильевичем.

По одним летописным рассказам, Захарий Иванович Кошкин,[12] а по другим — Петр Константинович Добрынский[13] узнал на князе Василии Косом золотой пояс («на чепех с камением»), принадлежащий великокняжеской семье. Его якобы получил в приданое Дмитрий Донской от великого князя нижегородского Дмитрия Константиновича. Этот-де пояс подменил на свадьбе Дмитрия Ивановича тысяцкий Василий (из рода Протасьевичей): он взял себе предназначенный великому князю Дмитрию пояс, а ему дал меньший. Тысяцкий Василий передал пояс своему сыну Микуле, которого женили на другой дочери князя Дмитрия Константиновича. В свою очередь Микула якобы дал злополучный пояс в приданое И. Д. Всеволожскому, когда выдавал за него свою дочь; на самом же деле Микула погиб в 1380 г., когда Всеволожскому было вряд ли более 10 лет.[14] По смерти князя Андрея Владимировича Радонежского и возвращении из Орды в 1432 г. Всеволожский обручил свою внучку (дочь князя Андрея) с Василием Косым и дал ему пресловутый пояс.

Драгоценные пояса тщательно перечислялись в княжеских духовных грамотах. Так, Дмитрий Донской завещал сыну Василию «пояс золот велики с каменьем без ремени, пояс золот с ременем Макарова дела», сыну Юрию — «пояс золот новый с каменьем с жомчюгом без ремени, пояс золот Шышкина дела, вотола сажена».[15] Василий I Дмитриевич завещал наследнику Василию «пояс золот с каменьем, что ми дал отець мои, да другии пояс мои на чепех с каменьем, а третей пояс ему же на синем ремени».[16] Князь Юрий [52] Дмитриевич завещал Василию Косому «пояс золот с каменьем, на чепех, без ремени».[17]

Властная княгиня-мать на свадьбе Василия II сорвала злополучный пояс с князя Василия Косого. Юрьевичи в гневе («роззлобившися») покинули свадьбу и направились в Галич к отцу. По дороге они «пограбиша» Ярославль и ярославских князей («казны всех князей розграбиша»),[18] державшихся промосковской ориентации. Вслед за Василием Косым и Дмитрием Шемякой «разъехашася по домом» остальные князья и бояре.[19]

Смысл происшедших событий нуждается в комментарии. С.Б. Веселовский верно подметил, что «ни Софья, ни ее приверженцы, ни московское правительство в целом не были заинтересованы в том, чтобы вызвать разрыв с Юрьевичами и бросить их в объятия отца». Но из этого он сделал вывод, что «пустил клевету о краже пояса» сам И.Д. Всеволожский, чтобы «поссорить Юрьевичей с великокняжеским двором и вовлечь их в дело отца».[20] Нам представляется такой ход мысли у И.Д. Всеволожского излишне хитроумным. Вряд ли у него была необходимость выступать в роли пресловутой унтер-офицерской вдовы, которая «сама себя высекла». Ивану Дмитриевичу вряд ли бы пришло в голову оболгать самого себя. Ход дела, вероятно, был иным.

Пояс, вокруг которого разыгралась ссора, имел не столько ценностное, сколько символическое значение[21] — примерно то же, что шапка Мономаха в более позднее время. Владение поясом, как наследием Дмитрия Донского, означало преемственность власти от этого славного победителя на Куликовом поле. С поясом также ассоциировалось обладание Нижним Новгородом (пояс некогда принадлежал великому князю Дмитрию Константиновичу). Скандал из-за него имел и другой аспект.

В боярской среде давно росло недовольство всевластием Всеволожского. Очевидно, противниками могущественного боярина были задолго до 1433 г. Добрынские. Имел личные причины ненавидеть Ивана Дмитриевича и Захарий Иванович Кошкин: ведь дочь Всеволожского недавно чуть-чуть не сделалась невестой великого князя, а се счастливая соперница Мария Ярославна была дочерью двоюродной сестры Кошкина. Легенда о похищении пояса родилась среди боярских [53] противников И.Д. Всеволожского в условиях, когда князь Юрий Дмитриевич продолжал думать о захвате великокняжеского престола, а Иван Дмитриевич бежал к нему. Великая княгиня Софья Витовтовна усмотрела в истории с поясом стремление обосновать права князя Юрия Дмитриевича на великокняжеский престол и поэтому взяла на себя роль карающей руки «справедливости». Для этой цели пришлось пожертвовать и отношениями с Юрьевичами.

По версии великокняжеского свода середины XV в., коварный И.Д. Всеволожский «начат подговаривати» князя Юрия вступить в борьбу за великое княжение, а тот и «посла по дети свои», которые в ту пору присутствовали на великокняжеской свадьбе.[22] В этой версии не сходятся концы с концами: или дети Юрия, «роззлобясь», сами уехали (что правдоподобно), или их «подбил» к отъезду Юрий Дмитриевич, поддавшийся на уговоры Всеволожского. В блестящем очерке о И.Д. Всеволожском у С.Б. Веселовского есть тоже некий «перебор» — могущественный боярин рисуется им беспринципным честолюбцем-авантюристом.[23]

Для оценки позиции И.Д. Всеволожского в происшедших событиях полезно обратиться к разбору судебной реформы, осуществленной в годы его правления. В так называемой Записи о душегубстве говорится: «По старине бывало, что вси дворы и дворцовый великие кнеини и удельных князей, всих суживал наместник болшеи, судии за ними не бывало; а учинила то кнеини великая София при Иоане при Дмитреевиче, что судья за ними ставится».[24]

По М.Н. Тихомирову, порядок решения судебных дел большим наместником московским «установился с начала княжения Василия Темного». Реформа Софьи Витовтовны и И.Д. Всеволожского «подчинила наместничьему суду все городские дворы без изъятия, в том числе дворы городских удельных князей, чем нарушались права последних. Переход всех дворов под судебную власть большого наместника должен был вызвать недовольство удельных князей как шаг, направленный к умалению их феодальных прав. Следовательно, этот переход надо учитывать как один из поводов к феодальной войне середины XV в.»,[25] — полагал М.Н. Тихомиров.

Но в Записи о душегубстве говорится об ином: об ограничении власти московского наместника и [54] расширении судебных прав удельных князей. Нововведение, по Л.В. Черепнину, «было осуществлено в интересах удельных князей» и вызвано «происками И.Д. Всеволожского, отражавшего интересы возглавлявшейся галицкими князьями оппозиции». Позднее Л.В. Черепнин считал Всеволожского представителем «старых бояр», стремившихся к централизации на основе «известного равенства отдельных русских княжеств».[26]

Смысл реформы Софьи Витовтовны и И.Д. Всеволожского в целом Л.В. Черепниным понят правильно. Реформа ограничивала судебные права большого (московского) наместника за счет увеличения прав удельных князей. И все же эти изменения в области судопроизводства нельзя рассматривать однозначно как шаг назад, как уступку удельно-княжеской оппозиции. Следует иметь в виду и обстановку, когда реформа была принята. Она могла быть проведена после 27 февраля 1425 г. (смерть Василия I) и во всяком случае до осени 1432 г. (бегство Всеволожского в Тверь, а потом в Галич). Не могла она произойти и после августа 1431 г., т.е. после отъезда в Орду великого князя и Всеволожского. Следовательно, мероприятия Софьи Витовтовны и Ивана Дмитриевича осуществлены были в 1425—1431 гг.[27] Но именно тогда правительство малолетнего Василия Васильевича озабочено было созданием коалиции удельных князей для противостояния претензиям на великое княжение Юрия Дмитриевича. Поэтому реформа судебных порядков хотя и содержала уступку в пользу удельных князей, но имела своей целью сплотить князей «гнезда Калиты» в борьбе с галицким князем, т.е., если встать на точку зрения И.Д. Всеволожского, имела антиудельную направленность,

В том же русле, что и преобразование наместничьего суда, находилась и унификация монетного дела. Она проведена была, согласно Н.Д. Мец, в феврале-апреле 1425 г.[28] Суть реформы сводилась к следующему. В Москве создан был единый монетный двор. Установлен был также единый вес монет (от 0,77 до 0,7 г), причем вес удельных монет повысился (с 0,62 до 0,65 г). На монетах изображался, в частности, Самсон, побеждающий льва. Монеты удельных князей стали двуименными: на одной стороне находилось имя Василия II, а на другой — либо Андрея или Петра Дмитриевичей, либо Семена или Ярослава [55] Владимировичей. Это были князья, подписавшие в 1423 г. завещание Василия I. Отсутствие монет с именем князя Константина Дмитриевича объяснялось, вероятно, тем, что он в начале 1425 г. был еще безудельным князем-«изгоем». С князем же Юрием правительство Василия II тогда конфликтовало и поэтому никаких монет от его имени не выпускало. Первые двуименные монеты Василия II и Юрия Дмитриевича относятся к 1428 г. (после заключения с ним мартовского докончания).

Итак, стремясь ценой некоторых уступок создать коалицию удельных князей для борьбы с Юрием Дмитриевичем, правительство Софьи Витовтовны и И.Д. Всеволожского одновременно подчиняло их своей власти.

Прибывшие в Галич после отъезда со свадьбы Василия II Василий Косой и Дмитрий Шемяка увидели, что их отец уже «собрався со всеми людьми своими, хотя итти на великого князя».[29] Они с радостью присоединились к начавшемуся весной 1433 г. походу.[30] В нем принял участие и И.Д. Всеволожский.

В Москве еще не знали об угрозе, нависшей над Василием II, когда туда прибыл ростовский наместник П.К. Добрынский с сообщением о том, что князь Юрий со своими детьми и «многою силою» подошел уже к Переславлю. Не успев «собраться с силою», Василий Васильевич решил попытаться окончить дело миром. Он направил к князю Юрию своих послов — Федора Андреевича (с выразительным прозвищем — Лжа)[31] и Федора Григорьевича (Товарко). Встреча с представителями князя Юрия состоялась у Троицы, но ни к чему не привела: якобы Всеволожский «не дал о миру и слова молвити». Да и послы Василия II были хороши: «...бысть межи их, обоих бояр, брань велика и слова неподобные». Так ни с чем («безделнии») они и вернулись к великому князю.

Тогда Василий II собрал в Москве всех, кого смог, в том числе даже и торговых людей («москвич гостей и прочих»). Воинство было далеко не боеспособное. Ведь князья и бояре разъехались со свадьбы, и никого иного под рукой не оказалось. Военные действия союзного Василию II князя Василия Ярославича Серпуховского и рязанской рати существенных результатов не дали.[32]

Выступив из Москвы, Василий II встретился с князем Юрием в решительном сражении на реке Клязьме (в [56] 20 верстах от Москвы) 25 апреля 1433 г. То ли потому, что князь Юрий собрал большое воинство, то ли потому, что москвичи в дым перепились, помощи великому князю ниоткуда не подоспело, и бой Василий II проиграл. Сам же Василий Васильевич вместе с матерью и женой бежал в Тверь. Однако князь Борис Александрович не захотел, видимо, вступать в конфликт с новым великим князем, и беглецам пришлось отправиться дальше. Путь их привел в Кострому, где Василий II рассчитывал найти себе опору в кругах, враждебных Юрию Дмитриевичу.[33]

Одержав победу на реке Клязьме, Юрий Дмитриевич вошел в Москву. Для псковского летописца князь Юрий был законным наследником великокняжеского престола. По его словам, он «седе на великом княжении во граде Москвы во своей отчине».[34] Псковичи чутко реагировали на смену властей в Москве. Для них «законным» был тот князь, кто реально обладал властью в столице.

Пребывание в Москве великий князь Юрий использовал для своего обогащения. Судя по его договору с Василием Васильевичем, заключенному год спустя, он «поймал» «казну» и «поклажу» Василия II, его матери и великокняжеских бояр. С гостями (торговыми людьми) и суконниками (купцами, ведшими торговлю с Западом) у него установились, очевидно, хорошие отношения, раз уж они позднее ссудили ему такую значительную сумму, как 600 руб.[35] Правда, «казну» позже Юрий Дмитриевич пообещал вернуть Василию Васильевичу, но тот брал на себя погашение его долга гостям.

Вдогонку за Василием II князь Юрий послал на Кострому своих детей, а затем двинулся сам.[36] Казалось бы, успех его был полный. Но вскоре произошло непредвиденное.

Великий князь Юрий Дмитриевич «смирился» со своим племянником Василием Васильевичем и дал ему в удел Коломну, которую в свое время Дмитрий Донской пожаловал отцу Василия. Как только Василий Васильевич прибыл в Коломну, «многие люди начаша отказыватися от князя Юрья за великого князя (по терминологии великокняжеского летописца 70-х годов. — А.З.) и поидоша х Коломне безпрестани». Согласно Сокращенному летописному своду конца XV в., «князи же, и бояре, и воеводы, и дети боярские, и вси дворяне не [57] повыкли галичьскымъ князем служити».[37] В Ермолинской летописи рассказ об этом немного иной: «Москвичи же вси (а не вообще «многие люди».— А.З.), князи, и бояре, и воеводы, и дети боярьскые, и дворяне, от мала и до велика, вси поехали на Коломну к великому князю, не повыкли бо служити уделным князем».[38]

В Никоновской летописи причина отъезда бояр изложена иначе. Юрий Дмитриевич, сев на великокняжеский престол в Москве, послал вдогонку за Василием II своих детей. Те настигли его в Костроме. Тогда туда пошли сам князь Юрий «и с ним силы многи». Придя в Кострому, Юрий Дмитриевич «взя его» (очевидно, захватил Василия II). Тот же «доби челом дяде своему», используя для этой цели заступничество фаворита («любовника») князя Юрия боярина Семена Федоровича Морозова. Это не понравилось И.Д. Всеволожскому («не любо ему бысть сие зело, что простыню дает ему, еще же и удел хощет дати ему»). Так думал не только Иван Дмитриевич, «но и инии мнози бояре и слуги, разъяришася о сем, и не любо им бысть сие всем». Впрочем, рассказ Никоновской летописи в некоторых своих звеньях вызывает недоумение. Вряд ли позиция И.Д. Всеволожского, нарисованная летописцем, была близкой к действительной. Именно в это время он вместе со своими детьми отъехал от князя Юрия к Василию Васильевичу.[39]

Так или иначе, но многие галицкие бояре были недовольны тем, что Морозов «исхлопотал» Василию II удел, и, наверное, тем, что князь Юрий отпустил с ним на удел «всех бояр его». На Коломне Василий II сам «нача звати к себе людей отовсюду».[40] Народ стал к нему стекаться, ибо всем не люб был княжеский фаворит. Словом, недовольство вызывал не сам новый великий князь, а непоследовательность его политики и С.Ф. Морозов.

Негодовали на боярина Семена Федоровича и старшие дети великого князя Юрия Дмитриевича. Вероятно, между Василием Косым, Дмитрием Шемякой и Морозовым разыгралась бурная сцена, в результате которой братья его убили «в набережных сенех» Кремлевского дворца. Они якобы говорили Морозову: «Ты учинил ту беду (мир с Василием II с передачей ему Коломны. — А.З.) отцю нашему и нам; издавна еси коромолник, а наш лиходеи, не дашь нам у отца [58] нашего жити».[41] Удовлетворенные совершившимся («въструбивше»), княжичи покинули Москву, где их могла ждать расплата, и отъехали на Кострому.[42]

Одним из последствий мира с Василием II и передачи ему в удел Коломны Василий и Дмитрий Юрьевичи считали отъезд из Москвы служилых людей. Это и привело к тому, что «не остася у отца их никого, ни у них».[43] По С.Б. Веселовскому, князь Юрий «совершил грубую ошибку», заключив мир на подобных условиях.[44] Иными словами, он считал справедливыми упреки князю Юрию, которыми осыпали его старшие сыновья (а по некоторым летописям, и И.Д. Всеволожский). По-видимому, Веселовский заблуждался.

Практически у Юрия Дмитриевича не было иного исхода. Законы «гнезда Калиты», птенцы которого связаны были прочными узами кровного родства, не были еще подточены нарушением традиции галицкими князьями. Ведь именно Юрий Дмитриевич вступил в борьбу с Василием II как защитник «старины», иначе говоря, заветов Дмитрия Донского. Как же мог он, победив своего противника, достигнув «высшей власти», выступить нарушителем традиции великого князя Дмитрия? А эта традиция повелительно требовала, чтобы удел, переданный князем Дмитрием своему наследнику престола (Василию I), оставался за его сыном. Пожалование Василия II московским уделом (Коломной) отвечало политической программе Юрия Дмитриевича, воскрешало «старину». Устранение Василия II с политической арены противоречило бы этому. Бурно протестовавший против данного решения Юрия Дмитриевича (и С.Ф. Морозова) Дмитрий Шемяка позднее сам окажется в сходной ситуации и будет вынужден считаться с силой традиции. Пока же ему казалось возможным окончательно расправиться со своим московским двоюродным братом.

И все же новые понятия медленно, но неуклонно пробивали себе путь в умах политических деятелей молодого поколения, будучи подготовленными сдвигами в жизни общества. Только Юрию Дмитриевичу к ним приладиться было трудно. Ему противостояли не только Василий II с его окружением, но и старшие сыновья. Боярство и служилый люд Москвы поддерживали изгнанного в Коломну бывшего великого князя, хотя купечество склонялось, вероятно, к его противнику.

Не было единства и среди галицкого боярства. [59] Недовольство вызывала миротворческая деятельность ближайших соратников их князя. Все это привело Юрия Дмитриевича к решению покинуть беспокойную столицу, ибо «непрочно ему седение на великом княжении».[45] Великое княжение он передал Василию II, а сам отправился в Звенигород или Рузу.[46]

По возвращении в столицу Василий II заключил с князем Юрием новое докончание (между 25 апреля — 28 сентября 1433 г.). Договор был составлен от имени великого князя и союзных с ним князей «гнезда Калиты» (Константина Дмитриевича, Ивана и Михаила Андреевичей и Василия Ярославича) с князем Юрием и Дмитрием Меньшим. Князь Юрий признавал старейшинство Василия II («имети ми тобя, великого князя, собе братом старейшим»).[47] Князья обязались оказывать друг другу помощь в случае борьбы с каким-либо недругом. В конкретных условиях того времени это означало совместную борьбу с Василием Косым и Дмитрием Шемякой.[48] Один из пунктов договора прямо запрещал галицкому князю помогать своим старшим сыновьям: «...детей ми своих болших, князя Василья да князя Дмитрея, не приимати, и до своего жывота, ни моему сыну меншому, князю Дмитрею, не приимати их. А тобе их также не приимати».[49]

Договор содержал уступку Василием II Бежецкого Верха меньшому сыну Юрия Дмитриевича, Дмитрию Красному (кроме конфискованных владений И.Д. Всеволожского и владений князя Константина, остававшихся там опорными пунктами Москвы). Бежецкий Верх находился формально еще в «сместном» владении с Новгородом, и там нужно было еще укреплять влияние Московского великого княжества. Взамен Бежецкого Верха князь Юрий отказывался от претензий на Дмитров. Новый договор как бы санкционировал порядок, сложившийся после возвращения Василия II и Юрия Дмитриевича из Орды.

Князь Юрий обещал по-прежнему отправлять дань в великокняжескую казну для уплаты «ордынского выхода». Обязывался князь Юрий погасить задолженность за уплату Василием II «выхода» с его удела («а что еси платил в Орде за мою отчину, за Звенигород и за Галич, два выхода и с распанами, а о том ми с тобою розчестися, и чего ся не оточтусь, и мне то тобе подняти те выходы»). Василий II со своей стороны готов был заплатить долг князя Юрия гостям и [60] суконникам (600 руб.), взятый, чтобы погасить задолженность Василия Васильевича (ордынского долга неким (купцам) Резеп-Хозе и Абипу).[50]

Обязательство князя Юрия не вступать в самостоятельные сношения с Ордой имело особенно важное значение, поскольку у всех еще в памяти была поездка Юрия Дмитриевича к Улу-Мухаммеду в 1431—1432 гг. Выговаривал себе князь Юрий «нейтралитет» в возможных конфликтах Василия II с Литвой («а в Литву ти у меня помочи не имати»), где великим князем был его «побратим».

В бытность свою великим князем (после 25 апреля 1433 и до 20 марта 1434 г.) Василий II заключил докончание и с Великим Новгородом.[51] Дело было не только в традиции, согласно которой великий князь владимирский (теперь московский) становился сюзереном Новгорода, но и в конкретной обстановке. В налаживании отношений заинтересованы были обе стороны: Василий II — в преддверии нового раунда борьбы с Юрием Дмитриевичем, Новгород — из-за тревожной обстановки на западных рубежах.[52] Только весной 1434 г. ливонские послы прибыли в Новгород и заключили с ним перемирие на два года.[53] 16 июля 1436 г. договор был подтвержден.[54]

С Псковом, отказавшимся помочь новгородцам во время похода Витовта в 1428 г., у Новгорода отношения долго не налаживались. В 1431 и 1432 гг. новгородцы Пскову «миру не даша, а рати не учинишя». То же было и зимой 1433/34 г.[55] 24 июля 1434 г. псковичи заключили мирный договор с новгородцами, но в январе 1435 г. отказались посадить в городе владычных наместников.[56]

Докончание Василия II с Новгородом 1433—1434 гг. составлено «по старине». Оно восходит к тексту договоров, заключенных Новгородом еще с князьями Ярославом Ярославичем и Михаилом Ярославичем, и представляет собой, по определению Л.В. Черепнина, «устойчивый... договорный формуляр».[57] Основные пункты новгородской «старины», как она рисуется по договору 1433—1434 гг., сводятся к следующему. Между великим князем и Новгородом сохраняется мир «по старым грамотам крестным» (как «целовали крест» великие князья Иван Данилович, Семен Иванович, Иван Иванович, Дмитрий Иванович и Василий Дмитриевич). Важнейшими условиями этого мира являлись, с одной [61] стороны, обязательство великого князя держать Новгород «по старине, без обиды», а с другой — обязательство новгородцев «княжение... великое держати чесно и грозно, без обиды». Новгородцы обязывались «не таити» пошлину великого князя, а тот в свою очередь — управлять новгородскими волостями «мужми ноугородскыми», получая в свою пользу «дар» с этих волостей.

Великий князь в Новгороде делил свою власть с новгородскими посадниками, без которых он не мог ни судить, ни раздавать волостей, ни выдавать каких-либо грамот. В Торжке и Волоколамске управление устанавливалось «по половинам»: одна из них находилась в ведении новгородцев, другая — княжеских тиунов. В Бежецком Верхе («Бежицах») великому князю, княгине, боярам и слугам запрещалось владеть («держать») какими-либо селами, а также использовать любые формы их приобретения (в частности, покупку и «дар»). Договор содержал перечень новгородских волостей (в их числе были Торжок, Бежичи, Пермь, Печора, Югра, Вологда), из которых запрещался вывод людей в великое княжение («в свою волость»). В этих волостях великому князю не разрешалось держать закладчиков, лишать кого-либо земель, отменять судебные решения («грамот не посужати»). Договор устанавливал размер пошлин («погон») княжеским дворянам, а также запрещал судить новгородца «на Низу», т.е. в великом княжении, и закрывать Немецкий двор в Новгороде.

Сразу же после заключения докончания с Василием II Юрий Дмитриевич отправился в Галич, а великий князь начал кампанию против его старших сыновей. Он послал воеводу князя Юрия Патрикеевича со своим двором («а с ним двор свои, многие люди») на Кострому, где в то время находились Юрьевичи. К ним, несмотря на договор князя Юрия с Василием II, подоспели галичане и вятчане.[58]

28 сентября 1433 г. в битве на реке Куси, прикрывавшей с юга Галич, Юрьевичи разбили московские войска и полонили князя Юрия Патрикеевича.[59] Одержав победу, Василий Косой и Дмитрий Шемяка послали весть об этом своему отцу, приглашая его занять великое княжение («Отче, поиде на княжение»). Однако князь Юрий, приверженный своим рыцарским представлениям о чести и верности договорным [62] обязательствам, решительно отказался «взяти княжение под Васильем Васильевичем».[60] Вероятно, именно поэтому Юрьевичи не закрепили свой успех. Дальнейшая кампания против Василия II теряла для них всякий смысл, и они вернулись на Кострому. Как только «Волга стала» (замерзла), они пошли к «Турдеевым» оврагам.[61]

Узнав о разгроме на Куси и о той поддержке, которую оказали Юрьевичам галичане, Василий II зимой 1433/34 г. решил покарать князя Юрия, которого он, очевидно, считал закулисным организатором поражения московских войск. Чтобы осуществить свою цель, великий князь выступил в поход на Галич.[62]

Поход Василия II оценивали и по-другому. Так, в Пскове в нарушении договора обвиняли именно великого князя, который пошел на князя Юрия «через мирную руку и правду».[63]

Перед походом на Галич Василий II приказал ослепить И.Д. Всеволожского, очевидно заподозрив его в сношениях с галицкими князьями.[64]

Узнав о движении вооруженных сил Василия II, Юрий Дмитриевич направился с Галича на Белоозеро. Московские летописи, сочувствующие Василию II, говорят о бегстве князя Юрия в те края («беже»), но осведомленный тверской летописец предпочитает сказать, что он «съехал» туда. Во всяком случае князь Юрий изрядно потрепал на Белоозере войска безынициативного князя Михаила Андреевича. Галич обороняли Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Василию II удалось поджечь городские посады, но взять крепость он так и не смог. Юрьевичи там «отсиделись», а затем к ним на подмогу пришел их отец «с Межи».[65] Правда, великий князь «люди в плен поведе и много зла сотворив земле той».[66] После похода на Галич Василий II вернулся, очевидно через Переславль, в Москву.

Даже относительный успех галицкой акции Василия II был достигнут только благодаря укреплению им коалиции союзников. Между 25 апреля — 28 сентября 1433 г. он заключил докончание с князьями Иваном и Михаилом Андреевичами, обязующее князей быть «заодин» с великим князем и бороться с его недругами.[67] Примерно в то же время заключен был и договор с Великим Новгородом.[68] Эти шаги не замедлили сказаться и на ходе военной кампании. Так, рязанский князь Иван Федорович «посылал свою рать [63] с... братычем, со князем с Васильем, и воевали, и грабили, и полон имали» (взят был «полон... галичской»).[69] Иван Андреевич (возможно, с братом Михаилом) «воевал... Галич и Галичскые волости, также и Звенигородские волости», взяв при этом полон.[70]

Действия же князя Юрия Дмитриевича и его детей не были достаточно эффективными. Но все же в ходе военных операций ими была взята («имана») вотчина князя Михаила Андреевича «Белоозеро и Белозерьскые волости», захвачено было несколько «Можаискых волостей и отъездных мест», а также полон.[71] Борьба Москвы с Галичем еще предстояла.

В 1434 г., собрав значительные силы, Юрий Дмитриевич с детьми двинулся в новый поход. Значительным подспорьем ему были подоспевшие вятчане.[72] С Василием II выступил можайский князь Иван Андреевич. Можайск прикрывал западные рубежи страны, и союз с Можайским князем мог уравновесить влияние Галича в районе, где галицким князьям принадлежали такие крупные города, как Звенигород и Руза. Можайск важен был обеим враждовавшим сторонам еще и потому, что участие Ивана Андреевича в той или иной коалиции князей придавало ей значение если не общерусской, то во всяком случае общекняжеской (рода Калиты). Это отлично понимал коварный, жестокий и честолюбивый правитель Можайска. Он был озабочен в первую очередь расширением территории своего небольшого княжества и усилением своего влияния на ход борьбы за великое княжение. Поэтому из распри Василия II с его противником Иван Андреевич стремился извлечь для себя максимум выгоды. Но для обеих сторон союзником он был ненадежным. Только тот, кто ему сулил (а еще лучше — давал) больше, мог рассчитывать на его временную поддержку.

Решающая битва Василия II с Юрием Дмитриевичем состоялась в «субботу Лазареву», т.е. 20 марта 1434 (6943) г., у св. Николая на горе в Ростовской земле.[73] Она окончилась полным разгромом московских войск («войска его побили много»).[74] Василий II бежал в Новгород, где 1 апреля «прияша его новгородцы».[75] Иван Можайский устремился с поля боя в Тверь (туда к своей дочери, супруге князя Бориса, бежала и его мать).[76]

Достигнув Новгорода, Василий Васильевич остановился на Городище, где обычно жили в Новгороде [64] князья-служебники. На этот раз непрошеного гостя новгородцы встретили враждебно: его присутствие могло привести к конфликту с великим князем Юрием Дмитриевичем, чего они старались избегать. 5 апреля «вси людие... выехаша ратию на поле на Городище». До открытого столкновения дело не дошло, но вскоре (26 апреля) князю-беглецу пришлось покинуть Новгород.[77]

Главой Новгорода в это время был фактически Евфимий II (Вяжицкий), избранный на архиепископский престол в ноябре 1429 г. (после смерти Евфимия I).[78] Неустойчивое положение Северо-Восточной Руси способствовало тому, что Новгород тогда стал склоняться к литовской ориентации. С осени 1432 г. на кормлении там сидел князь Юрий Лугвеньевич (Семенович), а в 1434 г. Евфимий на поставление поехал в Смоленск к митрополиту Герасиму.[79]

После победы на реке Могзе Юрий Дмитриевич не стал преследовать своего племянника, а пошел прямо на Москву, где в то время находилась Софья Витовтовна, а воеводой был Роман Иванович Хромой (из рода Ратшичей).[80]

Пытаясь сохранить коалицию князей, чтобы продолжить борьбу с Юрием Дмитриевичем, Василий II послал боярина Андрея Голтяева в Тверь к князю Ивану Андреевичу. Боярин должен был убедить Ивана Можайского, чтобы тот «не отступал» от Василия Васильевича, «а был бы с ним заодин». Осторожный и расчетливый можайский князь и на этот раз оказался верен себе. Он отвечал уклончиво, фактически отказывая («отказа с Ондреем») Василию II в помощи: «...господине государь, где ни буду, а везде есми твои человек, но чтобы ныне вотчины не потерял да матка бы не скиталася по чюжеи отчине, а всегда есми твои».[81]

Истинные намерения Ивана Андреевича прояснились вскоре, когда к нему прибыл от Юрия Дмитриевича посол Яков Жестов, передавший ему просьбу князя Юрия соединиться с ним. Не теряя ни минуты, Иван Андреевич поспешил из Твери к новому великому князю. Встретившись в Троицком монастыре («у Троицы»), князья двинулись прямо к Москве.[82]

31 марта (на Светлой неделе в среду) после недельной осады Москва была взята. Город отворили Юрию Дмитриевичу по распоряжению Р.И. Хромого.[83] [65]

Войдя в столицу, князь Юрий приказал отправить великих княгинь Софью Витовтовну и Марью Ярославну, по одним сведениям, в Рузу,[84] а по другим — в Звенигород.[85] Одновременно он «поймал» казну великого князя.[86]

7 апреля великий князь литовский Свидригайло, внимательно следивший за событиями в Северо-Восточной Руси, с радостью сообщил гроссмейстеру Ордена из Вязьмы, что он получил известие о победе князя Юрия: «...князь Юрий, великий князь Московский, и великий князь Василий, сын его брата, дрались с многочисленными силами и с ужасным упорством и ожесточением. Всевышний помог князю Юрию низложить врага своего, кн. Василия, и разбить его воинство; завладеть городами, селами и всею его землею; взять в плен не токмо старую великую княгиню и супругу Василия, но и всех поднявших против него оружие и, наконец, изгнать самого Василия из его владений; князь же Юрий, с давнего времени искренний и верный наш друг, обещал подать нам помощь и прислать к нам своего сына».[87]

Василий Васильевич не отказался от дальнейшей борьбы за великое княжение и 26 апреля отправился в Тверь, рассчитывая на помощь великого князя тверского. Но Борис Александрович счел для себя за благо сохранить позицию невмешательства в споре дяди с племянником. Поэтому князю Василию пришлось покинуть Тверь и двинуться по Волге «на Мологу да к Костроме, да оттуды в Новгород Нижний».[88] Когда-то Нижний был пристанищем гонимого князя Юрия, а теперь к нему устремился согнанный с престола московский князь. Беглец, однако, нигде поддержки не встретил. По Ермолинской летописи, он «побеже... по Заволжью к Новугороду Нижнему, а оттоле въсхоте пойти в Орду, не бе ему стати с кем противу его», т.е. князя Юрия.[89] Василий II, не найдя поддержки на Руси (к тому времени умер даже его дядя Константин[90]), решил перенести спор в Орду. Василию Васильевичу осталось только надеяться, что ордынский хан воспримет самовольный захват великого княжения Юрием Дмитриевичем как нарушение своей воли и снова посадит его на престол в Москве.

Иным было положение у великого князя Юрия Дмитриевича. Даже ближайшие союзники Василия Васильевича спешили заключить с новым великим князем [66] докончания, признать его старейшинство на Руси. В договорные отношения с ним вступили великий князь рязанский Иван Федорович[91] и князья Иван и Михаил Андреевичи.[92] Иван Федорович, в частности, обязывался «сложити» крестное целование к «князю» Василию Васильевичу и больше с ним в какие-либо переговоры не вступать (не «ссылатися»). То же самое обязательство содержалось и в докончании с Андреевичами.[93]

Придя к власти, Юрий Дмитриевич решил перестроить всю систему взаимоотношений великого князя с союзниками и родичами. Рязанский великий князь отныне рассматривался им «братаничем», т.е. племянником, а не «братом молодшим» (как его называл Василий II даже в 1447 г.).[94] Дистанция между ним и великим князем московским увеличилась. Иван и Михаил Андреевичи должны были «иметь» его «отцом», а он обязывался их держать «в сыновьстве». Это уже не отношения по типу «брат старейший» и «брат молодший». Великий князь Юрий Дмитриевич пытался сделать более решительный шаг по пути утверждения единодержавия, чем Василий II.[95]

В том же направлении великий князь Юрий осуществлял и монетную реформу. На монетах, которые он выпускал, изображался всадник, поражающий змия, т.е. Георгий Победоносец.[96] Святой Георгий был патроном князя Юрия. Выпуск монет с изображением победоносного всадника говорил и о стремлении князя Юрия утвердить единодержавие, и о его решимости бороться с ордынцами (змей символизировал Восток). Вернувшись к власти, Василий II сохранил изображение Георгия Победоносца на монетах, введенное Юрием Дмитриевичем. Позднее оно стало также гербом Москвы.

Закончив создание коалиции князей против Василия II, князь Юрий отправил своих сыновей Дмитрия Шемяку и Дмитрия Красного на Нижний. Не успели они добраться до Владимира, как получили известие, что 5 июня 1434 г. их отец умер.[97]

Между концом июня 1432-25 апреля 1433 г. Юрий Дмитриевич составил духовную грамоту.[98] В ней он завещал Василию Косому Звенигород, Дмитрию Шемяке — Рузу, Дмитрию Меньшому — Галич и Вышгород. Совместно они должны были владеть жребием князя Юрия в Москве, Вяткой и Дмитровом. В 7-тысячный «выход» со Звенигорода шло 511 руб., с Галича — 525 руб. [67]

Князь Юрий Дмитриевич принадлежал к числу выдающихся политических деятелей первой трети XV в. Трезвый политический ум подсказывал ему решения, которые направлены были к укреплению единодержавия на Руси. Он понял, что опорой его на этом поприще наряду со служилым людом может быть русский город. Являясь наследником программы Дмитрия Донского, князь Юрий сознавал, что только в борьбе с Ордой можно добиться создания мощного единого государства. Он умел идти на компромиссы, когда это вызывалось насущной политической необходимостью. Он сам покинул столицу Руси, когда убедился, что сложившаяся там обстановка не давала ему шансов на успех. И вместе с тем князь Юрий снова начал борьбу за великое княжение, как только сумел сплотить вокруг знамени Дмитрия Донского достаточно сил, чтобы нанести поражение Василию II.

На Русском Севере распространен был культ Георгия Победоносца, поражающего змия. В.Н. Лазарев, давая общую характеристику русской живописи XV в., отметил: «Образ Георгия особенно почитался на Севере — в Новгородской, Двинской и Вятской областях. Здесь Георгию были посвящены многочисленные церкви; его воспевали в духовных стихах... Постепенно образ «Егория Храброго»... сделался одним из самых популярных тем новгородской иконописи».[99] На Севере образ Георгия Победоносца мог ассоциироваться с князем Юрием, наследником славных традиций Дмитрия Донского, так же как змей — с ордынцами.

Умный политик, князь времени Предвозрождения, Юрий Дмитриевич был покровителем замечательных начинаний в русском искусстве, отмеченных гением Андрея Рублева. По рождению он должен был уступить великое княжение своему старшему брату, Василию, не обладавшему какими-либо особенными достоинствами. В решающую борьбу за власть князь Юрий вступил уже на закате своих дней. Смерть неожиданно оборвала его жизненный путь как раз тогда, когда он добился великого княжения и сложились условия, которые могли предотвратить дальнейшую братоубийственную войну. Завершение объединительного процесса русских земель могло быть куплено ценой меньших потерь, чем те, которыми заплатил народ после его кончины. Но история отнюдь не всегда выбирает прямые пути к прогрессу. [68]

[1] ПСРЛ. Т. 27 (Сокращенный свод конца XV в.). С. 269. Мать отца Марии, княгиня Евпраксия, умерла только 15 сентября 1437 г. (ПСРЛ. Т. 12. С. 24). Сохранилось ее завещание (ДДГ. № 28. С. 71-73).

[2] ПСРЛ. Т. 24. С. 181. Подробнее см.: Веселовский. С. 335-337.

[3] По позднейшей версии этому воспротивились («не возхоте сего») как сам Василий II, так и его мать (ПСРЛ. Т. 12. С. 17).

[4] См.: Лурье. С. 10. Согласно версии Медоварцевского летописца, Всеволожский был ослеплен сразу после поездки в Орду. По более поздней версии Всеволожский служил Василию II «со всем предложением и истинным сердцем во Орде» (ПСРЛ. Т. 12. С. 17). После побега у И.Д. Всеволожского были конфискованы владения, в частности села Бежецкого Верха (ДДГ. № 30. С. 76).

[5] ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

[6] ДДГ. № 27. С. 69-71.

[7] ДДГ. № 5. С. 19-21.

[8] ДДГ. № 27. С. 69-71. Позднее термин «поганин» заменен более емким понятием «иноверец» (ДДГ. № 58. С. 182).

[9] ДДГ. № 30. С. 79.

[10] Опись. Ч. 1. С. 39-40; ср.: ДДГ. № 33. С. 84. Текст этого докончания не сохранился. Судя по упоминанию об этом докончании, он составлен был в 6941 г., т.е. между 1 сентября 1432 и 31 августа 1433 г. Договор был заключен, «коли Кичи-Ахмет царь воевал Резанскую землю», т.е. после сентября 1432 г., ибо летом 1432 г. этот ордынский «царь» еще воевал владения Улу-Мухаммеда (ПСРЛ. Т. 26. С. 188). Очевидно, на Рязанскую землю он начал вскоре после этого (Описи Царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. М., 1960. С. 51).

[11] АСЭИ. Т. I. № 74. С. 65-66. И.А. Голубцов склоняется к дате «1433 г.» (мартовский стиль). Это предположение противоречит сентябрьскому стилю других великокняжеских актов того времени и обстановке, сложившейся после свадьбы Василия II. В 1433 г. Бежецкий Верх был уже пожалован князю Дмитрию Юрьевичу Меньшому. Возможно, к этому времени относится и жалованная грамота церкви в селе Присеки (АСЭИ. Т. I. № 76. С. 67).

[12] ПСРЛ. Т. 23. С. 147 («имался за пояс у князя Васильа у Юрьевича у Косого»). З.И. Кошкин говорил якобы: «Тот пояс пропал у меня, коли крали казну мою» (ПСРЛ. Т. 37. С. 85).

[13] ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

[14] См.: Веселовский. С. 342.

[15] ДДГ. № 12. С. 36.

[16] ДДГ. № 22. С. 61.

[17] ДДГ. № 29. С. 75.

[18] ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

[19] ПСРЛ. Т. 23. С. 147.

[20] Веселовский. С. 342-343.

[21] См.: Черепнин. Образование. С. 756-757.

[22] ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

[23] См.: Веселовский. С. 342.

[24] АСЭИ. Т. III, № 12. С. 27-29.

[25] Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV—XV вв. М., 1957. С. 95-96; Он же. Древняя Москва. М., 1947. С. 81-82.

[26] Черепнин. Архивы. Ч. 2. С. 353; Черепнин. Образование. С. 754-755.

[27] Н.Д. Мец полагала, что реформа Софьи и Всеволожского, о которой говорила Запись о душегубстве, проведена была после смерти митрополита Фотия (см.: Мец. С. 46). При оценке деятельности И.Д. Всеволожского она исходила из представления о нем как о противнике объединительных тенденций (в отличие от Фотия), что, на наш взгляд, неверно.

[28] См.: Мец. С. 46-52.

[29] ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

[30] ПСРЛ. Т. 5. С. 265. О походе сообщается во всех списках Софийской I летописи, об участии в нем Василия и Дмитрия Юрьевичей — в Софийской I летописи по списку Царского.

[31] ПСРЛ. Т. 26. С. 189. Речь идет о Ф.А. Старко. С.Б. Веселовский колебался в отождествлении этих лиц (см.: Веселовский. С. 402).

[32] Позднее в докончании с Василием II (1433 г.) князь Юрий писал: «А что князь Василеи Ярославич имал мою вотчину или люди его грабили мою вотчину, а на то суд и исправа» (ДДГ. № 30. С. 77). В докончании с князем Юрием рязанский князь Иван Федорович позднее писал: «А что есми посылал свою рать с твоим братычем, со князем с Васильем, и воевали, и грабили, и полон имали» (ДДГ. № 33. С. 86).

[33] «А от москвич не бысть никоея помощи, мнози бо пьяни от них, а и с собою мед везяху, что пити еще» (ПСРЛ. Т. 26. С. 189). Великий князь «выиде противу их не во мнозе, и побився мало, и побеже к Москве», а оттуда в Тверь и на Кострому (ПСРЛ. Т. 23. С. 147). Он «не возмог бо противитися, понеже не поспел совокупитися» (ПСРЛ. Т. 6. С. 148).

[34] ПЛ. Вып. 1. С. 41.

[35] ДДГ. № 30. С. 77. С.В. Бахрушин писал, что 600 руб. Василий II «платил в Орду за своего дядю Юрья» (Бахрушин С.Л. Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в. // Сборник статей, посвященных В.О. Ключевскому. М., 1909. С. 604). Этого в тексте документа нет.

[36] ПСРЛ. Т. 27 (Сокращенные своды конца XV в.). С 270, 344.

[37] ПСРЛ. Т. 26. С. 190; Т. 27 (Сокращенные своды конца XV в.). С. 270, 344.

[38] ПСРЛ. Т. 23. С. 147. Замена «галицких князей» (Сокращенные своды конца XV в.) на «удельных князей» (Ермолинская летопись) отражает, по нашему мнению, уже время борьбы Василия II с Дмитрием Шемякой. В Софийской II летописи говорится: «...вси людие от князя Юрия побегоша к нему служити, от мала и до велика» (ПСРЛ. Т. 6. С. 148).

[39] ПСРЛ. Т. 12. С. 18; ср: Т. 27 (Сокращенный свод конца XV в.). С. 344.

[40] ПСРЛ. Т. 12. С. 18.

[41] ПСРЛ. Т. 26. С. 190. Т. 23. С. 147. По Л.В. Черепнину, С.Ф. Морозов был «организатором заговора в пользу Василия II» (Черепнин. Архивы. Ч. 1. С. 111). Источники не дают оснований для подобного утверждения.

[42] ПСРЛ. Т. 23. С. 147.

[43] См.: Веселовский. С. 512-513.

[44] См.: Веселовский. С. 512-513.

[45] ПСРЛ. Т. 23. С. 147.

[46] ПСРЛ. Т. 26. С. 190; Т. 23. С. 147 («иде в свои град в Рузу»). В 1447 г. церковные иерархи писали, что князь Юрий «с великим челобитьем великого князя Василья на великое государьство призвал, а сам с великого княжения в пяти человецех съехал» (АИ. Т. I. № 40. С. 76). В Тверском сборнике говорится, что князь Юрий «съехал с Москвы в Галичь с своими детми, с Василием, с Шемякою, с Дмитрием» (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 490). Л.В. Черепнин считал поэтому отъезд Юрия Дмитриевича «тактическим маневром, заранее продуманным галицким князем и согласованным им со своими детьми» (Черепнин. Образование. С. 760). Сведение Тверского сборника резко противоречит другим показаниям источников, считающих, что «дети от него (Юрия) побежали».

[47] ДДГ. № 30. С. 76; «докончалные поймали на том и крест целовали, что великому князю в его отчину не въступатися, а князю Юрью княжения не хотети, ни детей своих приимати, ни помочи им не дати на великого князя» (ПСРЛ. Т. 23. С. 147). В великокняжеском своде середины XV в. про обязательства Василия II не говорится, а князь Юрий якобы «умирися на том, что ему детей к себе не приимати и помочи им не давати» (ПСРЛ. Т. 26. С. 190).

[48] «И умирився, князь Юрьи поиде в Галич, а князь великы князя Юрья Патрекеевича посла воеводою на Юрьевичи со всем своим двором» (ПСРЛ. Т. 23. С. 147).

[49] Л.В. Черепнин считал, что князь Юрий лишь «стремился парализовать этим бдительность великого князя, а затем начать против него организованное выступление» (Черепнин. Образование. С. 760-761). Вряд ли это было так, ибо позднее, в битве на Куси, князь Юрий не участвовал.

[50] Вообще-то князь Юрий был при деньгах. Один только суздальский князь Александр Иванович Брюхатый задолжал ему 500 руб. под заклад своих сел (ДДГ. № 35. С. 91).

[51] ГВНП. № 19. С. 34-36.

[52] Насилия над новгородскими купцами в Ливонии в начале 30-х годов XV в. не прекращались (см.: Казакова. С. 109).

[53] ГВНП. № 64. С. 106-108.

[54] ГВНП. № 67. С. 110-112.

[55] ПЛ. Вып. 2. С. 43, 44, 127.

[56] ПЛ. Вып. 1. С. 43; Вып. 2. С. 45.

[57] Черепнин. Архивы. Ч. 1. С. 359.

[58] ПСРЛ. Т. 26. С. 190. Л.В. Черепнин писал, что «речь идет в первую очередь об отрядах вятских бояр, стремившихся к независимости от московской великокняжеской власти». Движение против централизаторской политики московских князей «могло находить сочувственный отклик среди широких слоев населения окраин» (Черепнин. Образование. С. 761). Последняя формулировка, думается, более верно, чем первая, передает причину поддержки князя Юрия вятчанами.

[59] ПСРЛ. Т. 24. С. 182; Т. 26. С. 190. Река Кусь — приток реки Немды, впадающей в Волгу севернее Юрьевца (на Волге). Кусь протекала восточнее Костромы и южнее Галича.

[60] ПСРЛ. Т. 24. С. 182.

[61] ПСРЛ. Т. 26. С. 190. По версии Ермолинской летописи Юрьевичи, узнав о движении Юрия Патрикеевича, отступали с Костромы к Куси, «а в то время приспеша к ним вятчане, и от отца прииде им помочь, и бысть им бои, и одолеша Юрьвичи» (ПСРЛ. Т. 23. С. 147-148).

[62] «Князь великы, слышав измену дяди своего князя Юрья, что детем своим помочь посылал на великого князя заставу, и приде князь великы Галича воевати на зиме той» (ПСРЛ. Т. 23. С 148); «...слышев измену дяди своего князя Юрья, что и бою у детеи его были воеводы его со многими людьми» (ПСРЛ. Т. 26. С. 190). В первом случае говорится прямо о посылке помощи князем Юрием своим сыновьям, а в другом — просто о том, что с Юрьевичами были воеводы их отца.

[63] ПЛ. Вып. 1. С. 42.

[64] «Того же лета князя великого Иван Дмитриевичь поимал, и с детьми, да и очи ему вымали» (ПСРЛ. Т. 23. С. 148). Сообщение помещено перед записью о походе на Галич. В него вкралась ошибка. Следует читать: «...князь велики Ивана Дмитреевича...» В Тверской летописи (перед галицким походом) говорится: «Князь великий Василей Московский Ивана Дмитриевича поимал и велел его ослепити, а сам, собрав силу, пошел на Галич» (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 490). В Медоварцевском летописце сообщается, что еще к 1432 г. «вражиим съветом и злых человек оклеветанием... поиман бысть болярин великого князя Иван Дмитриевич, оклеветан и зрака лишен» (Лурье. С. 10). С.Б. Веселовский, ссылаясь на упоминание о конфискации владений Всеволожского в докончании 25 апреля — 28 сентября 1433 г. (ДДГ. № 30. С. 76), относит ослепление боярина ко времени его приезда на Коломну в 1433 г. (см: Веселовский. С. 513). Однако во временном отношении эти два события могли и не быть связаны.

[65] ПСРЛ. Т. 26. С. 190; Т. 15. Стб. 490 («много зла сотворил Галичю, а князь Юрый съехал на Белоозеро»); Т. 37. С. 85 («и повоева, и пожже, а город не взял, а Косой да Шемяка в городе отсиделися»). В Ермолинской летописи сказано неопределенно: «Галич повоевал и пожегл и в полон повел» (ПСРЛ. Т. 23. С. 148). В поздних московских летописях говортся о бегсгве князя Юрия и взятии Галича: Юрий «беже к Белуозеру, а князь великий город Галич взя и сожже» (ПСРЛ. Т. 26. С. 190). В псковских летописях тоже упоминается о взятии Галича: «повоева землю Галицькую и град Галич взят» (ПЛ. Вып. 1. С. 42).

[66] ПСРЛ. Т. 26. С. 190 (по Московской летописи, Василий II «возвратися на Москву»); «церкви святыя пожже и монастыри, и много людии посече, и много крови пролил... и, учинив пакости много, прииде в Переаславль» (ПЛ. Вып. 1. С. 42).

[67] ДДГ. № 31. С. 80-82.

[68] ГВНП. № 19. С. 34-36.

[69] ДДГ. № 33. С. 86.

[70] ДДГ. № 32. С. 83.

[71] Там же.

[72] ПСРЛ. Т. 15. Стб. 490 («вятчане с нимъ»).

[73] ПСРЛ. Т. 26. С. 190; Т. 15. Стб. 490 (20 марта); Т. 24. С. 182 (на реке Могзе); ПЛ. Вып. 1. С. 42 (16 марта); Т. 18. С. 174 (5 апреля); Т. 23. С. 148 (за вятчанами послал князь Юрий еще зимой, а бой произошел в Лазареву субботу). Река Могза — приток Устьи, впадающей в Которосль.

[74] ПСРЛ. Т. 23. С. 148.

[75] ПЛ. Вып. 1. С. 42 (31 марта); НПЛ. С. 417.

[76] ПСРЛ. Т. 26. С. 190.

[77] НПЛ. С. 417 («выиха весь великыи Новъгород ратью на поле на Заречьскую сторону к Жилотугу»).

[78] НПЛ. С. 415.

[79] НПЛ. С. 417.

[80] ПСРЛ. Т. 23. С. 148.

[81] ПСРЛ. Т. 26. С. 190.

[82] Там же; ПЛ. Вып. 1. С. 42 (1 апреля); НПЛ. С. 417 (1 апреля).

[83] ПСРЛ. Т. 23. С. 148. По Софийской I летописи, с князем Юрием была «сила велика и Вятьска рать», а затем «гражане же отвориша ему град Москву» (ПСРЛ. Т. 5. С. 266). В Софийской I летописи по списку Царского сказано, что «у города стоял неделю». По псковским сведениям, «московичи же град ему отвориша» (ПЛ. Вып. 1. С. 42). Московские летописи о поведении горожан умалчивают, лишь глухо говорят, что князь Юрий «город взят» (ПСРЛ. Т. 26. С. 190).

[84] ПСРЛ. Т. 23. С. 148; Т. 27. С. 345. П.Д. Мец считала, что великая княгиня Софья сослана была в Рузу, и с ее пребыванием там связывала рузский монетный клад (см.: Мец. С. 54).

[85] ПСРЛ. Т. 26. С. 190. По Софийской II летописи, которая соединяет обе версии, княгини оказываются сосланными в Рузу и Звенигород (ПСРЛ. Т. 6. С. 149); по Софийской I летописи — в Звенигород; по списку Царского — в Рузу (ПСРЛ. Т. 5. С. 266).

[86] ПЛ. Вып. 1. С. 42.

[87] Коцебу А. Свидригайло... С. 190-191. 26 апреля Свидригайло писал, что князь Юрий уже прислал к нему своего сына «с многочисленным войском» (Там же. С. 195-196).

[88] ПСРЛ. Т. 26. С. 191; НПЛ. С. 417. По псковским сведениям, 24 апреля (ПЛ. Вып. 1. С. 42).

[89] ПСРЛ. Т. 23. С. 148. В великокняжеских сводах 70-х годов XV в. этих подробностей нет, речь идет лишь о том, что Василию II «не бысть ниоткуду помощи» (ПСРЛ. Т. 26. С. 191).

[90] Последнее упоминание о князе Константине как о живом содержится в докончании 25 апреля — 28 сентября 1433 г. (ДДГ. № 30. С. 76). В договоре от 5 июня 1434 — 5 января 1435 г. он упомянут уже как умерший (ДДГ. № 34. С. 87). Так как князь умер 9 мая (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т.V. Примеч. 122), то датировать его смерть следует скорее всего 1434 г.

[91] ДДГ. № 33. С. 83-87. Еще в бытность галицким князем Юрий Дмитриевич заключил какое-то докончание с великим князем рязанским Иваном Федоровичем. Текст его не сохранился (Опись. Ч. 1. С. 39).

[92] ДДГ. № 32. С. 82-83.

[93] «А не канчивати вам без мене, ни ссылатися с моим братаничем, со князем с Васильем, ни с ыным ни с кем».

[94] ДДГ. № 47. С. 142.

[95] Поэтому трудно согласиться с Л.В. Черепниным, считавшим галицких князей (и в их числе Юрия Дмитриевича) носителями ярко выраженного сепаратизма (см.: Черепнин. Образование. С. 743-744). См. также замечания в его адрес, сделанные П. Нитче (Nitsche P. Grossfurst und Tronfolger. S. 55-57).

[96] См.: Меи, С. 54.

[97] ПСРЛ. Т. 5. С. 266 (дата смерти «5 июня» содержится в Софийской I летописи; о сыновьях говорится в Софийской I летописи по списку Царского); Т. 15. Стб. 490 (4 июля); Т. 24. С. 182 (похоронен в Петрово заговенье); Т. 37. С. 85 (6 июля, в Петрово заговенье); Т. 23. С. 148 (точной даты нет); Т. 26. С. 191 (точной даты нет).

[98] ДДГ. № 29. С. 73-75.

[99] История русского искусства. Т. II. М., 1954. С. 232-233.