Тихомиров М. Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 15. Пространная Правда в переделке Кормчей конца XIV века

В предыдущей главе был рассмотрен вопрос о происхождении Чудовского извода, возникшего в конце XIV века. Но переработка Русской Правды, известная нам по Чудовскому изводу, была не единичной. В этом нас убеждает существование целой группы списков Русской Правды, имеющихся в составе особой краткой Кормчей, которую по. ее владельцу условно можно назвать Мясниковской, а по происхождению Киприановской.
Открытие этой группы списков и выделение их в особую редакцию является заслугой В. П. Любимова, который установил существование особого вида Русской Правды, раннее почти неизвестного в науке, дав ему название Мясниковского.
Более ранние исследователи были знакомы с отдельными вариантами списков Мясниковского извода (или вида по классификации академического издания Правды Русской), причем готовы были отдельные варианты этих списков считать просто ошибками переписчиков.
В настоящее время известно 6 списков подобной Кормчей. Из них древнейший Мясниковский (М) список (по фамилии владельца рукописи, которому она принадлежала в XIX веке) восходит к началу или вернее к 1-й четверти XV века, 5 остальных также к XV веку. Таким образом, перед нами памятник, распространенный в XV веке и, повидимому, вытесненный позднее другими видами Кормчей.
Все списки Мясниковской Кормчей очень близки по составу. Наибольшее отличие в расположении статей имеет только один Соловецкий -список 1493 года (СМ), где Русская Правда поставлена в конце статей Кормчей. Но это отличие зависит от составителя Соловецкой Кормчей, объединившего в ней статьи из различных сборников. Остальные списки Кормчей Мясниковского типа (Барсовский, Чудовский I, Тихонравовский, Толстовский) имеют почти одинаковый состав с рядом отличий в конце памятника, о чем будет сказано далее.
Мясниковская Кормчая, как и другие подобные же списки, начинается словами: „Книгы, глаголемыя Кормьчии, еже сказаеться Манаканун". Приглядываясь к содержанию Мясниковской Кормчей, мы обнаруживаем, что ее первая часть близка к Синодальной Новгородской Кормчей 1280 года. Но вся 2-я часть Мясниковской Кормчей взята уже из другого источника. В составе Мясниковской Кормчей обращают на себя внимание статьи русского происхождения. Таковы: церковное правило митрополита Иоанна, Вопрошание Кириково, Вопросы Феогноста Сарай- ского и др. Текст Мясниковской Кормчей заканчивается тайнописью в виде таблицы: „Чти разумней да увеси истиньну, много бо взисканья требе на принятье духовьному разуму, кими делы богу угодим, пока- емъся от грех и живи будем в бесконечьныя веки". Повидимому, здесь и заканчивалась первоначально Кормчая.
Русская Правда была внесена в состав Мясниковской Кормчей уже при ее составлении. Это доказывается тем, что Правда находится во второй части Кормчей как ее особая статья (после статьи „о власех“), а не как отдельный дополнительный памятник.
К Мясниковской Кормчей приложены в виде дополнительных статей: послание вселенского патриарха к дьякону Георгию и послание митро-
полита Киприана к игуменам Сергию и Феодору, обрывающееся на словах: „не вышло из моих уст слово на князя на великого на Дмитрия, ни до ставления, ни по ставлении, ни на его княгиню, ни на его бояре*.

В несомненной связи с Мясниковской находится Чудовская Кормчая конца XV века, в которой в конце после таблицы тайнописью („чти разумн£и“), находим также послание патриарха к дьякону Георгию и часть первого послания Киприана. Писец, повидимому, имел уже в качестве оригинала для переписки дефектную рукопись. Чудовская Кормчая оканчивается на полуслове: „ни по ставленьи, ни на его княгиню, ни на его бояр..После этого в виде креста и отчасти тарабарской тайнописью приписано: „слава теб-Ь Архангелъ Господень, зьри, а писалъ Михаилъ диак“. Русская Правда в Чудовской Кормчей также помещена после статьи „о власех“. Таким образом, можно думать, что список Чудовской Кормчей был написан с того же оригинала, что и Мясниковский.
Мясниковская и Чудовская Кормчая были написаны с экземпляра, который уже не имел нескольких листов в конце рукописи. Более полной является Барсовская Кормчая XV века (Б). В ней после тайнописи, оканчивающей Мясниковскую Кормчую, следует еще ряд таблиц, также в виде тайнописи, с заголовком над ними: „хитроспов£дания“ или „хитрость исповЬданья“. Эти таблицы заканчиваются текстом, написанным .обычным полууставом, после чего следует небольшая статья: „Фила- грею впросив на здрав[ье] Фиолгъ“. Далее помещено упомянутое послание вселенского патриарха („слово к честному мниху честнаго монастыря"), адресованное к дьякону Георгию. Вслед за ним помещены 4 послания митрополита Киприана. Начало первого послания дано тайнописью в виде таблицы. Во втором послании Киприана вместо адресатов трижды поставлено „имя рек“. В третьем послании имена адресатов скрыты буквами под титлом „игуменомъ С[ергию], Ф[еодору“]. Также сделано и в четвертом послании „к игумену, скрытому буквою А.* После четырех посланий Киприана следует особая статья: „от иного посланья о повинных". В этом послании, которым оканчивается Барсовская Кормчая, имя автора также скрыто буквою Д. С Барсовской Кормчей сходно содержание Соловецкой (СМ) 1493 года. Впрочем, Соловецкая Кормчая имеет сводный характер и составлена из ряда источников.
Следует полагать, что Барсовская и Соловецкая Кормчая дают состав того прототипа Кормчих, с которого были списаны Мясниковский и Чудовский списки, которые таким образом являются вторичным звеном в создании Кормчих Мясниковского типа.
Но Барсовская и Соловецкая Кормчая также не являются первоначальными по своему составу. В этом нас убеждает существование двух других рукописей, также XV века: Толстовской и Тихонравовской. Толстовский список, написанный не позднее половины XV века, не имеет дополнительных статей и посланий Киприана, отличаясь и рядом других особенностей в расположении статей. Дополнительные статьи отсутствуют и в Тихонравовском списке.
Таким образом, все списки Кормчей Мясниковского типа, по их происхождению можно расположить в таком порядке: 1). списки Кормчей без приложений в конце (Толстовский и Тихонравовский), 2) списки Кормчей с дополнительными посланиями в их полном виде (Барсов ский и Соловецкий), 3) списки Кормчей с дополнительными посланиями,
обрывающимися на полуслове. В этом списке древнейший Мясниковский список Кормчей вместе с Чудовским занимают по своему происхождению не первое, а последнее место.

черты находим прежде всего в древнейшем Мясниковском списке („оурочи скоту„а вда ч'Ьну'* и др.)
Новгородские особенности встречаем и в Чудовской Кормчей, но в меньшем количестве.
Чудовская Кормчая уже в XVII веке принадлежала Чудову монастырю в Москве, как об этом говорит запись скорописью XVII века на чистом 270 листе: „Номоканон рекше правила святаго архистратига Михаила и великого чюдотворца Алексея чюда“. Из приведенной еще ранее записи видно, что писцом Чудовской Кормчей был дьяк Михаил.
Несомненное новгородское происхождение имеет известная Соловецкая Кормчая 1493 года. Рукопись была написана „при благоверному и христолюбив'кмъ князи велицемъ Иванй Васильевич^ всея Руси, при митрополитЬ Зосим-Ь и при архиепископ^ нашем владыцЬ Генадии Нов- городстЪмъ и при нам’Ъстник'Ь великаго князя Якове ЗахарьичЬ... повел'Ьниемъ... священноинока Дософея, да послалъ е<?мь книгоу сию глаголемую Кръмчий душамъ в домъ святому Спасу на Соловкы/*
Соловецкая Кормчая является самой поздней среди рукописей Кормчих Мясниковского типа. Вместе с тем она решительно подчеркивает распространение Кормчих подобного типа в новгородских пределах. Дософей не пишет, где сделана копия с Кормчей, но упоминание о новгородском архиепископе Генадии и новгородском наместнике могут указывать не только на Новгород, но и на библиотеку Софийского Дома. В языке Соловецкой Кормчей, как указывает Е. Ф. Карский, „встречаются и новгородские черты".
Особенно яркие новгородские черты встречаем еще в двух рукописях— Барсовской и Тихонравовской. Новгородская смена „ц“ на „ч“ и обратно проходит через всю Барсовскую Кормчую (в будущем „вече“ — л. 280 об., „наричак*ться“— л. 188 об. и пр.). В XVII веке Барсовская Кормчая принадлежала Благовещенскому монастырю на Ундорове, как видно из записи по листам (с листа 73).
Те же самые особенности находим и в Тихонравовской Кормчей („гривна", „лицебное^ вместо „лечебное", „обЬду“ вместо „обиду" и пр.), при том в больших размерах.

странена во Владимиро-Суздальской (точнее Московской) земле, Мясниковская— в новгородских пределах.
Тем более представляется нам странным происхождение 6-го (Толстовского) списка Кормчей Мясниковского типа, который по своим языковым особенностям резко отличается от остальных подобных же списков. Толстовский список Кормчей носит на себе резкие черты югославянского, происхождения. Е. Ф. Карский отмечает, что в Толстовской рукописи" много болгаризмов"} Болгаризмы испещряют текст Русской Правды по Толстовскому списку. В Толстовском списке находим постоянное употребление двух больших юсов (л^) в конце слов (дворнЛч/ь, ролеинл^лч), югославянское аа вместо русского ая (поклепнаа, ссаднаа), постоянное употребление таких форм, как „тръгоу", „додръжать *, „главежень" вместо „голважень", „такожде", „тоужьдь" вместо „чужь" и т. д., в конце слов ставится „ь“.
Таким образом, нет никакого сомнения, что писцом Толстовской Кормчей был болгарин или серб, хотя сама Кормчая, несомненно, была написана на Руси. В этом нас убеждает большое количество статей рус- ского происхождения, помещенных в Толстовской Кормчей. Здесь мы находим известное „Слово об обидящих церкви божии, Правила Илии Новгородского, митрополита Иоанна Русского, Кирилла митрополита* Вопросы Феогноста Сарайского, Поучение и наказание попом и пр.
Каким же образом можно объяснить появление Толстовской Кормчей с ее югославянскими особенностями? Эти особенности Толстовского списка будут непонятными, если признать в нем позднюю копию с оригинала, послужившего для остальных списков Кормчей Мясниковского типа. Но эти особенности найдут себе объяснение при сопоставлении с дополнениями к Кормчей, имеющимися в Соловецком и Барсовском списках и имевшимися в Чудовском и Мясниковском. Указанные дополнения ведут нас к определенной эпохе и к определенным лицам. Послание вселенского патриарха датируется А. С. Павловым 1377—1388 годами и обращено по его мнению, к игумену Сергию Радонежскому. К тому же времени относятся послания митрополита Киприана к игуменам Сергию и Феодору (первое послание относится к 1378 г.). Таким образом, дополнения к Кормчей Мясниковского типа ведут нас к церковно-политическим спорам конца XIV века и к одним из главных действующих лиц этих споров, митрополиту Киприану и игумену Сергию Радонежскому. Близость Киприана к Сергию резко бросается в глаза из содержания посланий, находящихся в конце Кормчей Мясниковского типа. Но сами послания были, как мы видели, добавлены к первоначальной Кормчей. Кем же была составлена Кормчая?
На это прежде всего указывает орфография Толстовской Кормчей, отличающаяся характерными югославянизмами. Такая орфография находит себе применение в северной Руси только с эпохи митрополита Киприана. Как известно, сам Киприан был сербом, но воспитывался в духе школы тырновского (болгарского) патриарха Евфимия. Существование Толстовского списка с болгарскими особенностями может быть удовлетворительно объяснено работами митрополита Киприана над составлением и исправлением Кормчей книги. Известно, что в подтвердительной грамоте великого князя Василия Дмитриевича, данной митрополиту Киприану, имеется прямая ссылка на Номоканон: „списан же бысть сей списокъ из велш£аго и стараго Номоканона на Москв’к в л&то 6911 [1403] индикта 11, мЬсяца в 12 день". Существование Толстовского списка с его южнославянскими особенностями может быть объяснена

Киприана как на составителя или, по крайней мере, редактора Кормчей.
Во время спора Лаврентия Зизания с московскими справщиками в XVII веке делались ссылки на митрополита Киприана, который привез с собой из Константинополя „правильные книги христианского закона, греческого языка правила, и превел на славянский, иже божиею милостью пребывают и до ныне без всяких смутов и прикладов и новых вводов". Можно спорить о характере „правильных книг“, переведенных Киприаном, но нельзя отрицать, что в Московском государстве XVII в^ка твердо помнили о переводческой и редакционной деятельности Киприана.
Образцом литературной деятельности Киприана, возможно, является Толстовская Кормчая и подобные ей списки. Поэтому Кормчие Мясниковского типа, быть может, правильно было бы назвать Киприановскими. Кормчие такого типа получили особое распространение в Новгородских пределах и, может быть, даже севернее в Двинской земле. Приложения к Кормчей в виде посланий патриарха и Киприана могли быть приписаны к ней позднее.
Русская Правда имеется во всех списках Кормчей Мясниковского типа, отличаясь довольно большими разночтениями в разных списках. При изучении Мясниковского извода Русской Правды прежде всего бросается в глаза близость его к Чудовскому. Эта близость особенно подчеркивается теми характерными пропусками в тексте, которые мы находим в списках того и другого извода. Так, в Чудовском и Мясниковском изводах пропущены слова „а в 40 гривенъ ему заплатити ис дружины“ (в Т 4) „а за смердии холопъ 5 гривенъ“ (в Т. 15). Как для Чудовского, так и Мясниковского изводов также характерен большой пропуск в статьях о бороде и о зубе:
ТРОИЦКИЙ                                                        МЯСНИКОВСКИЙ   (ЧУДОВСКИЙ)
А кто порветь бородоу^ а въньметъ зна-             А кто порвет бороду, а вонь знаменье,
мение, а вылЬзуть людие, то 12 гривенъ            а выл&зуть людъе то 12 гривен продажи,
продаж^; аже безъ людии, а в ггоклеп'Ь,                                 а за зоубъ гривна,
то н&ту продажЬ. О зуб%. Аже выбьють зуб, а кровь видять оу него во ртЬ, а людье выл^зуть, то 12 гривенъ продаж^, а за зуб ъ гривна (67)
Если два первых и сравнительно незначительных по размерам пропуска в тексте Чудовского и Мясниковского изводов могут быть объяснены какими-то сознательными сокращениями первоначального текста Правды, то пропуск конца статьи о бороде и почти всей статьи о зубе может быть объяснен только небрежностью писца. Имея перед собой текст, дважды повторенный на одной и той же странице „то 12 гривенъ продаж^ писец сделал невольный пропуск. Повторение же этого пропуска в двух различных изводах Русской Правды является ярким доказательством зависимости этих изводов (Чудовского и Мясниковского) или от общего источника, или друг от друга.
Однако сравнение текстов Чудовского и Мясниковского изводов не дает права говорить о том, что списки первого извода зависят от второго или наоборот. Перед нами, несомненно, два различных извода, возникших самостоятельно, хотя и на основе одного общего источника. Особенности этого общего источника или протографа Чудовского и Мясниковского изводов могут быть восстановлены путем сличения этих изводов с Троицким. Отличия Чудовского и Мясниковского изводов от Троицкого и будут являться особенностями восстанавливаемого нами протографа Чудовского и Мясниковского изводов. Приведем общие их отличия от Троицкого.

ТРОИЦКИЙ
виревную (3; колико лЬтъ (4) а головничьство самому головнику (5) хотя си роба (17) то же будеть послухов 7 (18)
не платить верви (119) помечного (20) то ти имъ правду (21) аже ли мнЬ, то на воду, оли то до дву гривен, аже мене, то pork ему ити по своЬ куны (22)
оу кого есмь купилъ (38) в челядинЬ или оукрад- ше (38) аже за кобылу 7 кун (45) чни то товаръ (54) первое взяти (55) оувидить купу (59) любо ли взяти (65) что можеть (997)
МЯСНИКОВСКИЙ
вирное толко лЬт а головничьство, а то самому головнику или раба то же не будеть послух 7
не платити виры помочнаго дати им правду оже ли мене до полугрив- ны золота, оже ли до двою гривен золота, аще ли мне, то рот% ему ити по свои куны
не в’ЬдЬ оу кого есмь купила в челяди оукрадъши
а за кобылу 60 кун чьи куны пережЬ имати оувередить и,%ну любо ли вязати что .йога
ЧУДОВСКИЙ
вирноую толико лЬт а головничество, а то самому головнику или раба то же не боудеть послоухъ седмь не платити виры помоченаго то дати имъ правду аже ли до гривны золота, аще ли до двою гривенъ золота, аще ли мен^, то pork ему ити по своя куны
не вЪжъ у кого есмь купил в челядин^ оукрадше
аже за кобылу 60 кун чьи куны прежде имати оувередить и,%ноу любо ли вязати что мога

Однако целый ряд чтений Мясниковского извода не может быть возведен к его общему протографу с Чудовским; точно так же как к нему не восходят и многие любопытные варианты Чудовского извода, составляющие особенность последнего. Во множестве случаев, когда Чудовский извод различается от Мясниковского, чтения Чудовского извода находят себе аналогию в Троицком. В свою очередь, на Мясниковском изводе совершенно не отразилась переработка текста, проделанная редактором Чудовского извода, о которой говорилось раньше. Таким образом, в Чудовском и Мясниковском изводах приходится видеть переработку одного и того же протографа, но переработку, сделанную разными лицами, в разное время, и в разных местах. Общий же источник Мясниковского и Чудовского изводов был очень близок к Троицкому или сходным с ним спискам.
Особенности Мясниковского извода особенно бросаются в глаза при сравнении его чтений с текстом Троицкого и Чудовского. Перед нами новая и совершенно особая переработка текста, возникшая независимо от редакционной работы составителей Чудовского извода. Сличение Мясниковского извода с Троицким и Чудовским дает возможность сделать ряд выводов. Прежде всего нет никакого сомнения, что часть разночтений Мясниковского извода принадлежит к числу позднейших осмыслений текста и пропуска отдельных слов. К числу таких чтений относятся: „а куров двое“ (9, вм. „а куръ по двою“ 7"), „прикладная** (9, вм. „перекладная^)» „дЬсницею" или в других списках „л^стницею^ (25, Т— „тылЪснию"), „выидоуть" (29, вм. „вылЬзуть"), „в городЬ" (34, „въ своемь город*к"), „видокомъ" (37, „тЬмъ видокомъ") „то отворотити“ {38, „то опять воротять" Т, или „того воротять" Ч), „не имати* {48, „кунъ не имати“), „бологод-Ьть" (49, бологод'Ьлъ), „то колко город- нии" (97, „то колико городн-Ь) и др.
Другие отличия Мясниковского извода от Троицкого и Чудовского заключаются в довольно многочисленных пропусках текста. Эти пропуски могут быть признаны отчасти ненамеренными, отчасти же сознательными. Выше указывалось, что уже протограф Мясниковского и Чудовского извода отличался некоторой дефектностью текста. Но сличение Мясниковского извода с Чудовским и Троицким показывают, что многие пропуски в тексте Мясниковского извода возникли при его составлении вне зависимости от того общего источника, который лег в его основу вместе с Чудовским изводом. Так, в Мясниковском изводе отсутствуют слова: „или нога, или око или не оутнеть" (28, в Чудов- ском — „или нога, или око истьгнеть"), „кунъ" (48, „кунъ не имати" Т и Ч)9 „пьян" (62, в Т „не смысля пьян", в Ч „пьянь не смысля"), „бортьноую" (72, Т и Ч „межу перетнеть бортьноую"), „межю" (72, Т и Ч „межу тыном перегородит")» „аже дубъ подотнеть знаменыи или межьныи, то 12 гривенъ продаж^" (Т и % 73) и пр.
Наконец, в Мясниковском изводе пропущены целые статьи об уроках судебных и об уроках ротных (7* 107 и 109) и часть текста в статье о разделе имущества: — „на том же стояти, паки ли безъ ряду оумреть, то всЪм д^темь" (Т 92).
Большинство пропусков в тексте Мясниковского извода, может быть объяснено небрежностью писца. Но рядом с этим бросается в глаза стремление редактора извода выбросить наиболее непонятные и устарелые места текста. Этим стремлением можно объяснить исключение статей о судебных и ротных уроках.

На ряду с пропусками в чтениях Мясниковского извода обнаруживается стремление к определенной переработке текста. В самом деле, попытки осмысления текста путем перестановки слов, изменения или даже добавления новых слов, характерные для Мясниковского извода, обнаруживают определенную редакторскую работу. Например, слова Троицкого (и Чудовского) изводов „а за жеребець, аже не всЬдано на нь, гривна кунъ" (45) изменены в Мясниковском таким образом: „а за жеребець, оже будеть не вс^дано, гривна дати за нь кун". Слова „оуста- виша на куны" изменены в Мясниковском изводе (65) на фразу: „оуста- виша на куны про дати", хотя слово „продати" является здесь совершенно лишним. Непонятное „тыл&снию", то есть тупою стороною меча, изменено в странное „л&сницею" (а отсюда „дЬсницею" Мясниковского списка).
В некоторых случаях составитель Мясниковского извода довольно произвольно менял текст, придавая ему совсем новый смысл. Так, в статье о свержении виры вместо слов Троицкого (и Чудовского) изводов „тогда дать им правду железо из неволи" составитель Мясниковского извода написал: „дати им правду съ железом на поле" (21), вводя таким образом в Русскую Правду понятие судебного поединка или „поля".
В других случаях составитель Мясниковского извода, не понимая древнего текста, осмыслил его по своему. Слова „а вдачь не холопъ" изменены на слова „а вда цЬну не холопъ" (в Мясниковском „чЬну", (111), „дворъ без дЬла“ на „дворъ без роздЪла" (100), слова „тако же в закуггЬ", превращены в более понятное, но неправильное „тако же в закуплеиЬм" (62), слова „оуб'кжить въ хоромъ" переделаны в „а оубЪ- жить холопъ" (65). Непонятное слово „поток" переделано в „зато-
ченье“ (83). Старинная фраза „како си могуть“ заменена более понятным „по сил^** (95). Это стремление к объяснению древнего текста иногда приводит к настоящим курьезам. Слова Троицкого списка „что има черево возметь" изменены в Мясниковском изводе на „что имать чрево возметь“ (74), вследствие чего слово „има“ переделано з глагол.
Вместе с тем текст Мясниковского извода не дает нам права говорить о том, что составитель извода хотел внести в памятник значительные изменения. Так, почти без изменения остались заголовки Правды и почти нет добавлений к старому тексту. Исключением является статья о бегстве холопа, где добавлены слова „от господаря*4 (120). В то время как редактор Чудовского извода ставил себе задачей и некоторый пересмотр текста, составитель Мясниковского извода ограничился пропусками и осмыслениями текста, обнаруживающими подчас плохое знание русского языка. Таким образом, перед нами очень своеобразная переработка текста Русской Правды, но переработка скорее литературного, чем юридического характера.
Поднимается вопрос о времени, когда была произведена подобная переработка. Некоторый ответ на этот вопрос может дать анализ Толстовского списка с его болгаризмами.
Текст Русской Правды по Толстовскому списку не может быть выведен из остальных списков Мясниковского извода, хотя он и отличается близостью к Соловецкому. Наоборот, Толстовский список Русской Правды во многих случаях дает более древний и исправный текст, указывающий на то, что писец Толстовского списка пользовался хорошим источником. Это легко доказывается сравнением текстов Русской Правды в Толстовской, Мясниковской и Соловецкой Кормчих с Троицким списком XIV века.

Приведенное сличение списков показывает во многих случаях большую близость Соловецкого и Толстовского списков к Троицкому по сравнению с Мясниковским. В свою очередь Соловецкий и Толстовский
списки в ряде чтений обнаруживают большую близость друг к другу и общие отличия от Мясниковского. Это позволяет говорить об их происхождении от общего протографа, несколько отличавшегося от Мясниковского списка. Таким образом, наблюдения над особенностями списков снова приводят нас к выводу о сложных взаимоотношениях списков Мясниковского извода.
Вместе с тем Толстовский список имеет ряд характерных особенностей, меняющих смысл текста Правды и отсутствующих в других списках. Вот наиболее характерные особенности Толстовского списка: „лицемь" вместо „лице" (36), „народу" вместо „на роту" (37), „поняти же челядина" вместо „пояти же челядина" (38), „скотина" вместо „скэтъ" (38), „вскдлан", вместо „векдано" (45) „татие княжи холопи“ вместо „холопи татье любо княжи" (46) „иметь" вместо „оучнеть" (48), „Берестовое" вместо „Берестов'Ьм" (53), „по 10 кун на гривну, то не отмЪтати, за нь же емлеть на лЪто" вместо „по 10 кун на гривну от л-Ьта, то не отмЬ- тати" (53), „испроторить", вместо „испортить" (54), „домачным" вместо „домашним" (55), „воиньекыи" вместо „воиекыи" (57), „о мостовщикЬ" вместо „о мостовьщинй" (97), „без ряды" вместо „без ряду" (110), „доходит ли, то виновать" вместо „отходит ли, то невиноват" (111) и другие варианты.
Даже Соловецкий список, наиболее близко стоящий к Толстовскому по своим вариантам, обычно здесь не следует чтениям Толстовского списка, который в этом случае стоит одиноко. Поэтому Толстовский список не может считаться списком, целиком сохранившим особенности своего протографа.
Таким образом, перед нами как бы две ветви Мясниковского извода. Первая ветвь представлена Толстовским списком с его болгаризмами, вторая — остальными списками того же извода. Если принять во внимание, что Толстовская Кормчая сохранила наиболее древний состав, то и Толстовский список Русской Правды, может быть признан во многом сохранившим более древние черты общего протографа Мясниковского извода.

самостоятельно от других списков того же извода. Текст Русской Правды по Толстовскому списку также не может быть выведен из остальных списков одного с ним извода, хотя он и отличается близостью к Соловецкому. Наоборот, Толстовский список Русской Правды во многих случаях дает более древний и исправный текст, указывающий на то, что писец Толстовского списка пользовался хорошим источником.
Толстовский список мог быть написан не только выходцем из Балканских стран, но и русским, знакомым с южнославянскими памятниками. А. И. Соболевский указывает ряд памятников, написанных в Константинополе в эпоху митрополита Киприана. В Ленинской Публичной библиотеке (Егоровское собрание) хранится любопытный сборник житий, написанный в 1437 году неким Авраамом Русиным. Но с еще большим вероятием составление Мясниковского извода может быть отнесено к деятельности самого митрополита Киприана,
Современники чрезвычайно высоко ценили литературную и политическую деятельность Киприана. В записи на одной рукописи, принадлежавшей Успенскому собору, читаем похвалу Киприану: „его же благословением земля Руськая миръ глубокыи приемлетъ, церкви же божие православие одежею свыше истканною од^ася, и исправлекиемъ книжными и учениемъ его св^тА^ется паче солнечныхъ зарей и напаяется яко от источника приснотекуща".
Но еще больший интерес имеет та характеристика, которая дана Киприану в Истории Татищева, имеющая для нас особое значение. На основании каких-то неизвестных источников Татищев пишет, что Кип- риан „книги своею рукою писаше .            .    . преписа правды и суды и лето
пись русскую". Слова „правда" и „суды" прямо указывают на какой-то памятник, подобный Русской Правде. Правда, Киприану приписывается создание многих памятников, в том числе Книг Законных, но некоторые особенности Мясниковского извода позволяют приписывать и его возникновение деятельности Киприана.
В Мясниковском изводе Русской Правды можно видеть „суды и правды", переписанные Киприаном. Интересно отметить, что все списки Мясниковского извода сохранили некоторые черты литературной школы Киприана.
Особенно интересно слово „тысячник", которым Мясниковский извод обозначает тысяцких в известной статье о резах, где говорится об уставе Владимира Мономаха. Это слово совершенно непонятно в списках Мясниковской Кормчей XV века, носящих яркие черты новгородского говора и написанных еще до падения Великого Новгорода. В Новгороде хорошо знали настоящее название тысяцких. Но слово „тысущникъ" находим в житии Сергия Радонежского, написанном Епи- фанием Премудрым. Епифаний же, как известно, находился под влиянием византийской и юго-славянской литературной школы.
„Суды и правды", переписанные Киприаном и дошедшие в списках Мясниковского извода, нашли особое распространение в новгородской области, как это показывают сохранившиеся списки. Это может быть объяснено особым отношением Киприана к Новгороду. В 1391 году Киприан был в Новгороде „и потом нача у Новгорода суда просити". Этот суд он получил только в 1395 году, когда пробыл в Новгороде продолжительное время.
Могла быть и особая причина для переработки Русской Правды.

великим князем принял участие митрополит Киприан. Новое московское владение нуждалось в таких юридических пособиях, какими являлась Кормчая. Возможно, что этим объясняется распространение Кормчих Мясниковского типа, именно, на севере Руси в Двинской земле (см. Соловецкую Кормчую и Тихонравовскую.)
Первоначальный состав Кормчей дошел до нас в Толстовской Кормчей. Позже он получил дополнения, как в Барсовской, так отчасти в Соловецкой Кормчей в виде посланий Киприана и патриарха. Еще позже к ним был приложен новый памятник — послание „о повинных", которое было заимствовано из особого источника и включено было в Кормчую по общему сходству с другими ее приложениями. На XIV век, как на время переработки текста Русской Правды, сохранившегося в Мясниковском изводе, указывают и следующие выражения: слово „продажа" в одном случае заменено понятием „вины" („а князю 12 гривен вины"), заглавие „о мостницЬхъ" переделано на „о мостовт>щин&“, т. е. введено понятие мостовой повинности. Не менее интересно употребление слова „господарь" (,,аже кто б£жа от господаря"), столь распространенное в Псковской Судной Грамоте и вытеснившее древний термин „господин".
Киприан в основу своей переделки положил дефектный список Русской Правды, сходный с тем, который лег в основу Чудовского извода. Между тем в предыдущей статье было указано, что протограф Чудовского извода в некоторых случаях имел сходство не с Троицким списком XIV века, а с‘другими списками того же извода, главным образом, с Синодальным II. Повидимому, списки Русской Правды этого типа были особенно распространены в XIV веке в Московско-Суздальской Руси.

.