Смирнов В. Афера на выборах

ОГЛАВЛЕНИЕ

КАК ДЕМОКРАТЫ РАЗЛЮБИЛИ ДЕМОКРАТИЮ

Свободные выборы — знамя демократов

Главным, стержневым лозунгом перестройки, начатой в Советском Союзе в конце 80-х годов XX века, была демократизация всего общества. Под демократизацией подразумевались в первую очередь свободные выборы. Они означали не только сам выбор одного из многих кандидатов, что для советских избирателей уже само по себе было в новинку, но и то, что кандидатов можно выдвигать совершенно свободно, а не по указке того или иного партийного органа. Таким образом, у народа, избирателей появился реальный шанс выбрать того, кого они посчитали наиболее достойным. Сторонники перестройки, получившие потому название демократов, считали, что таким образом народ будет сам определять пути развития общества, а это главное условие того, что они будут успешными.

Надо отметить, что первые выборы на альтернативной основе состоялись по горбачевской инициативе еще в 1989 году. Это были выборы на Съезд народных депутатов СССР. Затем в 1990 году такие же выборы прошли на Съезд народных депутатов РСФСР. И главное, выдвижение самих кандидатов на выборах было исключительно свободным. Для тех, кто представляет себе, чего стоило выдвижение кандидата в депутаты в России в недавнем прошлом (сбор десятков тысяч подписей или избирательный залог в сотни тысяч рублей), а ныне, с введением голосования по партийным спискам, стало просто невозможным, одна только процедура выдвижения кандидатов в народные депутаты СССР напомнит о том, в каком «царстве свободы» мы жили еще совсем недавно.

Для того чтобы выдвинуться и предложить себя в качестве кандидата в том или ином избирательном округе, любому человеку достаточно было собрать избирательное собрание численностью не менее 300 избирателей, известить о нем местную избирательную комиссию (именно известить, а не попросить ее соизволения на его проведение), и на этом собрании получить большинство голосов, то есть как минимум 151 голос. Этого было достаточно для выдвижения кандидатом в народные депутаты. Наверное, более демократичного способа отбора будущих законодателей Россия за всю свою историю еще не знала.

Так же просто было создать политическую партию. К ней в то время предъявлялось только одно требование: чтобы у нее было не менее 5 тысяч членов. Это требование для такой огромной страны, как СССР, и таких городов, как Москва или Ленинград, было вполне выполнимым. Естественно, помимо коммунистической появились и другие партии. Зарегистрировав себя в Министерстве юстиции как общественные организации (тогда же появился первый закон об общественных организациях), эти партии имели право выдвигать своих кандидатов во всех избирательных округах Советского Союза без собрания 300 человек. Собственно, это была единственная привилегия, которой они пользовались.

Само собой разумеется, что людям, желавшим проявить себя в государственном управлении, но не объединенным какой-либо общей политической идеей, проще было выдвинуть себя по одномандатной системе в любом избирательном округе, чем создавать свою политическую партию. А те, кто действительно был объединен неким общим стремлением, общей идеологией, тому наоборот, имело смысл создавать политическую партию и выдвигать себя уже как представителей единой политической силы с общей программой.

Об этом стоит сейчас вспомнить хотя бы для того, чтобы представить себе, как государственная власть, если она действительно этого хочет, может способствовать проявлению политического сознания и воли своих граждан.

Поэтому на первых свободных альтернативных выборах на Съезд народных депутатов СССР, а затем и РСФСР в каждом из избирательных округов (тогда в каждом из них было около 100 тысяч избирателей) выдвигалось по 10, 14, а иногда и более 20 кандидатов. Тем не менее все они могли, во-первых, вести избирательную кампанию, совершенно свободно встречаться с избирателями; и, во-вторых, выборы в этих избирательных округах проходили при невиданной ныне явке избирателей. Например, на выборах народных депутатов СССР в марте 1989 г. явка избирателей составила 99,9%, хотя никакого принуждения к голосованию тогда не существовало. По сути эти 99,9% стали реальным рейтингом доверия избирателей новой избирательной системе. Кстати, около 10% избирателей пришли на выборы, чтобы проголосовать «против всех» . Однако то, что они сделали это, придя на избирательные участки, а не «ногами», то есть, не участвуя в выборах, как это принято сейчас, тоже свидетельствует о доверии, испытываемом избирателями к либеральной советской избирательной системе.

Особо надо подчеркнуть, что, несмотря на такое обилие кандидатов в депутаты и впятеро большее, по сравнению с нынешним, количество избирательных округов, эти выборы проходили без особых нареканий. То есть каких-либо жалоб на массовую подтасовку результатов выборов, без чего не обходятся ни одни выборы в России, начиная с декабря 1993 года, не было. Единственное, на чем сходились все наблюдатели — это на склонности избирателей отдавать предпочтение местным кандидатам, а не каким-то пришлым варягам, приехавшим из крупных городов. Но это было совершенно естественно. Очевидно, что избирателю ближе знакомые ему люди, о которых он может судить по собственным впечатлением, живущие с ним в том же месте, с теми же проблемами.

Все это в совокупности дало очень интересный состав Съезда народных депутатов, в особенности Съезда народных депутатов России, поскольку он избирался на совершенно свободной основе, без квот депутатов от КПСС и прочих подчиненных ей общественных организаций, как Съезд Союза.

Фактически именно Съезд народных депутатов России стал уникальным органом в советской истории, который вобрал в себя представителей самых разных групп населения из всех частей страны. Он явился неким форумом народа, собранным на основе свободных выборов и, таким образом, весьма точно отражающим волю этого народа. Само его создание стало новым, необычным явлением, доселе не встречавшимся в советской практике.

Съезды народных депутатов, собиравшиеся еще в ленинский период, на заре советской власти, избирались в условиях ограничения избирательных прав отдельных групп населения и потому носили совершенно иной характер. Этот же Съезд народных депутатов был наделен конституционными полномочиями, являлся высшим органом государственной власти, имел право принять к рассмотрению и разрешить любой вопрос, касающийся государственной жизни, принять любой закон. Таким образом, в системе советской власти вдруг неожиданно появился широкий и свободно избранный форум народных представителей, который давал возможность откликаться на любую волю народа, во всяком случае, претворять ее непосредственно в действия государственной власти.

Характерная деталь. Как уже говорилось, создать в то время политическую партию было достаточно легко. В любом случае, в такой стране, как Советский Союз, 5 тысяч граждан было достаточно, чтобы считать их политической партией, а в его осколке — РФ их ныне требуется 50 тысяч. Очевидно, что советская демократия, в отличие от российской, была направлена не на то, чтобы сократить число политических партий, а наоборот, чтобы дать им возможность проявиться. Так вот, несмотря на легкость создания политических партий, количество депутатов, которое было от них избрано, оказалось невелико.

Единственным исключением были члены КПСС и ее российской секции — КПРФ. Поскольку, во-первых, это была на тот момент практически единственная массовая, партия, а во-вторых, на население СССР в целом приходилось порядка 20 миллионов членов КПСС. Таким образом, фракция КПРФ на Съезде автоматически оказалась самой многочисленной. Остальные же политические партии получили на российском Съезде сравнительно небольшое количество голосов.

Откуда следовало, что российский избиратель, массово придя на выборы, склонен верить не политическим партиям и их программам, в том числе и программе КПСС-КПРФ, а скорее конкретным личностям, которых он видит, знает и которым готов оказать доверие. Это доказывает, что система выборов конкретных кандидатов, а не партийных списков, так называемая мажоритарная система, изначально соответствовала политическому мировоззрению российского избирателя. Пропорциональная же система голосования за безликие списки политических партий отчуждает уже по самому своему принципу выборный орган от избирателя. Во всяком случае, уже самые первые альтернативные выборы в России дали тому весомое подтверждение.

Однако депутаты от мажоритарных округов, придя в орган государственной власти, каким являлся Съезд народных депутатов, естественно, обладали собственными политическими взглядами, собственными мнениями. В целом их можно было разделить на две категории. Во-первых, демократы, то есть те, кто поддерживал демократические перемены в стране. Это были люди самых разных взглядов, от прозападных и неолиберальных до националистических и патриотических. Вторые — это те, кто концентрировался вокруг идеологического ядра КПСС-КПРФ с известными и поныне политическими персонажами, такими, как Зюганов, Купцов и им подобными. Таким образом, это как бы делило Съезд народных депутатов на два политических лагеря: демократов и партократов (возможно, это не самый лучший термин, но именно он был в ходу в то время). И если партократов, сторонников традиционной системы советских ценностей, объединяла вокруг себя КПСС, впоследствии трансформировавшаяся в КПРФ, то организационным ядром демократов стала Демократическая Россия.

Особенностью этой общественной организации, возникшей на волне перестройки, являлась весьма серьезная организационная и идеологическая помощь с Запада. Эта помощь самой ДемРоссией не выпячивалась. Тем не менее она чувствовалась хотя бы по тому, что все те, кто примыкал к Демократической России, обладали серьезным доступом к самым разным современным инструментам политической борьбы, бывшим еще в новинку в СССР: от литературы до оргтехники. Стоит отметить, что оргтехника в советское время была в крайнем дефиците. Ксероксы были только в учреждениях и находились под замком за железными дверями; доступ к ним для размножения каких-либо документов был крайне сложен. Поэтому те, кто пользовался поддержкой Демократической России, получали как минимум помощь оргтехникой, что становилось козырем в политической борьбе того времени, а в случае идеологических симпатий западных спонсоров и финансовую помощь.

Противоборство с партократами в 1990-1991 годах привело к серьезным успехам демократов, что отражало растущее в стране недовольство политикой генсека КПСС — Горбачева. Лидер демократов Ельцин был избран вначале председателем Верховного совета Российской Федерации. Затем практически под него было организовано изменение Конституции РСФСР, введен пост президента, были назначены выборы по ускоренной схеме, то есть в 3 месяца, несмотря на то, что официально по Конституции на выдвижение кандидатов в президенты и на предвыборную кампанию отводился полугодичный срок. Искусственно создавалась ситуация спешки, когда нет альтернативы, фактически существует только один достойный кандидат, и всех убеждают в том, что голосовать можно только за него.

Впервые этот сценарий был разыгран в 1991 году, и легко заметить, что с тех пор президентские выборы в России проходили только по нему: и в 1996, и в 2000, и в 2004 году. Однако стоит отметить, что первыми его разыграли именно демократы и при непосредственной руководящей и направляющей помощи своих кураторов из- за рубежа. Так что у этого «туземного» сценария выборов не вполне российские корни.

То, что было российским нововведением, так это появление на политической сцене своеобразного персонажа, превращающего предвыборную кампанию в нечто вроде политической клоунады. Именно таким стало появление в числе кандидатов в президенты России Владимира Жириновского. Для регистрации кандидатом в президенты по закону того времени необходимо было собрать 100 000 подписей избирателей в свою поддержку, на что Жириновский со своей карликовой партией рассчитывать, разумеется, не могли. Либо получить поддержку 1/5 народных депутатов РСФСР (более 200 человек). Так вот Жириновскому каким-то образом разрешили выступить на заседании Съезда, а затем провели голосование, сделавшее его кандидатом в президенты . С учетом того, что самой крупной организованной силой на Съезде тогда были депутаты КПСС, а сам Жириновский играл роль некой третьей силы, понятно, что его реальная задача была не дать оппозиции сконцентрироваться вокруг какой-то единой серьезной программы, противопоставленной кандидату власти. Кстати, тогда, по некоторым сведениям, на избирательную компанию Жириновского управление делами ЦК КПСС выделило три миллиона рублей . В этой истории любопытнее всего то, что с тех пор спрос на политическую клоунаду в Кремле не только не снизился, а даже возрос, несмотря на неоднократную смену его хозяев и даже свершившийся в 1993 году государственный переворот. Во всяком случае, до сих пор партия власти держит при себе Жириновского и имитирует с его помощью некую невнятно-популистскую оппозицию.

Все это вместе взятое показывает, насколько пестрой была политическая сцена России в момент перестройки. Однако главное, в чем сходились все отличные от традиционной КПСС политические направления — это продвижение демократии, то есть в первую очередь свободных выборов на альтернативной основе. В этом было главное отличие демократов от партократов. К этим выборам они стремились честно и искренне, несмотря на разнообразие своих политических взглядов. Они считали, что если народ будет иметь право выбора, то он выберет ту политическую ориентацию, которую считает правильной. Для проведения этой политической позиции в жизнь есть орган — Съезд народных депутатов, который реализует ее как высшей орган государственной власти. И таким образом будущее развитие России в любом направлении, каким бы его ни видели представители тех или иных конкретных партий, будет определяться непосредственно волей народа. Эта позиция цементировала самые разные по политическим взглядам силы и объединяла их в политическое движение демократов. И именно потому, что народ России поверил в их искренность, в 1990-1991 годах они одержали идеологическую победу над гораздо более организованной и массовой КПСС.

1. Власть брошена

Сразу же после того как демократы овладели государственной властью в Российской Федерации, положение в СССР, казалось бы, начало развиваться по их сценарию. В августе 1991 года произошло то, что позднее получило название Августовский путч. Фактически это была попытка ортодоксальных деятелей традиционной КПСС развернуть ситуацию с перестройкой, которая привела к дестабилизации и разложению социалистической системы, и хотя бы вернуть ситуацию в круги старого, накатанного, уже испытанного советского строя. Дать задний ход, раз перестройка не удалась.

Но для того чтобы дать задний ход, надо обладать не меньшей стойкостью и моральными качествами, чем для перестройки. Очевидно, что этих качеств не было уже не только у Горбачева, но и у верхушки КПСС в целом, почему, собственно, она и разложилась. Как следствие — объявившие августовский путч так и не смогли реализовать его до конца и в результате как-то бессовестно сдались на милость своим противникам.

В 1991 году, если сравнивать эту ситуацию с 1993 годом, у властей было гораздо больше возможностей для того, чтобы силовым образом подавить любую оппозицию в Белом доме, но аппаратчики КПСС на это не пошли. У них на это просто не хватило духу, а, проще говоря, смелости взять на себя ответственность. Каждый из них боялся этой ответственности, ждал, что за него это сделает кто-то другой, и если события вдруг развернутся не в том ключе, как предполагалось, то можно спрятаться в кусты. То есть проделать нечто вроде того, чем обессмертил себя в истории Руцкой, показав, как он защищал Конституцию РСФСР с автоматом в фабричной смазке — свидетельством того, что из него не было сделано ни одного выстрела. Примерно так же трусливо августовские путчисты защищали советский строй.

Собственно, в 1993 году ситуация была отчасти похожая, но у тех, кто подавлял октябрьское восстание в Москве, было гораздо больше решимости, к тому же этому способствовали определенные международные силы, о чем речь еще впереди.

Во всяком случае, в 1991 году возврата к доперестроечному советскому строю не случилось, поэтому ситуация выглядела парадоксальной. С одной стороны, существовали небольшие демократические партии, как обручем стянутые оргструктурами ДемРоссии, а с другой — существовала огромная махина КПСС со своим российским аналогом — КПРФ, которая, струсив, так далеко забилась в кусты, что ее было не видно и не слышно, как будто она вообще перестала существовать. Поэтому вставший вопрос о роспуске КПСС-КПРФ стал уже чисто формальным, поскольку ее руководство фактически сбежало от своей партии, утратив всякую возможность к сопротивлению. Сложилась ситуация, схожая с той, которую Ю.И.Мухин описывает при гибели Польши в 1939 году, когда руководство страны тоже попросту сбежало, бросив свою армию и народ.

Примерно то же самое случилось и с руководством КПСС. В итоге Демократическая Россия осталась единственной реальной политической силой в России. Лучшей тому иллюстрацией является история с так называемым Беловежским путчем — подписанием трехстороннего соглашения между Россией, Украиной и Белоруссией о роспуске Советского Союза в декабре 1991 года. С юридической точки зрения это соглашение было полнейшей бессмыслицей, поскольку Советский Союз как образование, основанное на договоре между союзными республиками, существовал только до 1924 года, до принятия первой Советской Конституции. Договор о создании СССР — это договор 1922 года, который в 1924 году прекратил свое действие в связи с созданием Союза ССР как единого государства и соответственно с созданием единой Советской Конституции.

Естественно, что в 1991 году никто не рвался это объяснять широким массам. Просто этот договор, якобы существующий, но на самом деле давно прекративший свое существование, вдруг объявили действующим и как бы его расторгли. Мол, захотели — заключили договор, расхотели — прекратили.

Этот юридический блеф, что тоже характерно, был принят и поддержан всем так называемым мировым сообществом, конкретно западными странами во главе с Соединенными Штатами.

Для понимания неординарности такого подхода стоит напомнить, что в свое время Соединенные Штаты не поддержали и формально не согласились с присоединением Прибалтики к Советскому Союзу в 1940 г. и продолжали поддерживать с СССР дипломатические отношения, не считая при этом Прибалтику частью Советского Союза. Такой вот был политический парадокс на протяжении десятилетий. И если исходить из тех же критериев юридической и политической принципиальности, очевидно, они должны были бы не признать и раздел Светского Союза, поскольку с юридической точки зрения он был абсолютно незаконен.

Но этого, разумеется, не случилось, так как политический интерес США как раз состоял в разделе Советского Союза, а если выразиться точнее, то в его уничтожении как геополитического противника. При этом раздел подразумевался как этап к такому «окончательному решению советского вопроса». Те, кто имел дело с Демократической Россией того времени, пользовавшейся все более открытой и откровенной государственной поддержкой США, помнит, что политический курс на раздел Советского Союза был в то время своего рода пропуском к спонсированию любой политической организации в СССР с американской стороны.

Вспоминается казус 1990 года, когда Ельцин в пору очередной волны притеснений русских в Эстонии позволил себе высказаться в том духе, что, мол, Россия их не оставит. Товарищи из вашингтонского обкома через своих парторгов из ДемРоссии быстро растолковали ему, какие нужно иметь взгляды, если хочешь остаться во главе демократического движения. И через пару дней привыкший еще с младых соплей схватывать на лету вышестоящие указания Борис Николаевич публично развернулся на 180°, объявив, что залог обеспечения прав русских — независимая Эстония...

Это очень важно подчеркнуть сейчас, потому что ныне США стараются всячески откреститься от того, что они каким-то образом способствовали разделу СССР. Будто бы он произошел как бы сам собой, помимо их воли и влияния, и вызвал в американском руководстве чуть ли не сожаление о происшедшем. Во всяком случае, в последнем выступлении американского посла, которое я видел по Российскому телевидению летом 2007 г., высказывалась именно такая точка зрения.

Кроме того, Беловежское соглашение по нормам действовавшей тогда российской Конституции должно было быть одобрено Съездом народных депутатов, поскольку это был договор, предусматривавший изменение конституционного устройства Российской Федерации как части СССР. А изменение Конституции было в компетенции исключительно Съезда народных депутатов.

Однако это соглашение на протяжении всего периода времени вплоть до государственного переворота 1993 года президентская команда так и не осмелилась вынести на обсуждение Съезда народных депутатов, хотя в апреле 1992 года состоялся VI Съезд, в декабре 1992 года — VII Съезд народных депутатов, в марте 1993 года VIII и IX Съезды. Ни на одном из них Беловежские соглашения так и не были выставлены на ратификацию. То есть юридически так и остались недействительными.

Примечательный штрих. Когда в декабре 1991 года сразу после их подписания они были вынесены на одобрение Верховного совета России (что было необходимым этапом перед их представлением Съезду народных депутатов), за них проголосовало большинство членов Верховного совета. Причем среди этого большинства оказались почти все члены фракции коммунистов России; это лишь подчеркивает тот факт, что тотальная победа демократов в 1991 году происходила при полной деградации КПСС, которая разлагалась прямо на глазах и толпами сдавалась на политическую милость победителей.

1.3.Раскол победителей

И вот именно в этот момент оказалось, что виды на случившуюся победу у демократов разные. Поскольку в самой ДемРоссии все-таки далеко не все стояли на позиции, настойчиво навязываемой из-за рубежа и состоявшей в том, что главной победой демократии должно стать разрушение Советского Союза.

В Демократической России в это время обозначились два потока. Первый полностью находился на западных позициях. В нем состояло организационное ядро ДемРоссии и именно из него вышли все видные демократы, занявшие затем государственные посты, как то: Гайдар, Чубайс, Степашин и т.п. А второй поток состоял из тех, кто был привлечен в Демократическую Россию собственно демократическим процессом, но кто вовсе не ставил себе задачу разрушения Советского Союза как формы российского государства.

Государственная дестабилизация, или, как ее тогда деликатно называли, «демонтаж СССР», шла как бы вторым планом за достижением демократических перемен, которую Демократическая Россия, естественно, выставляла как свою основную задачу.

До тех пор, пока шла борьба за демократию с КПСС, эта вторая задача в демократической пропаганде практически не проявлялась. Однако с разложением КПСС-КПРФ она вышла на оперативный простор. Да и западные спонсоры требовали оплатить политические счета своего идеологического ленд-лиза. И вот эта вторая задача оказалась далеко не всем демократам по вкусу. По сути именно она привела вначале к расколу, а затем и к политическому краху ДемРоссии.

Надо сказать, что в ту пору иностранное политическое вмешательство во внутренние дела России носило крайне простой и незатейливый характер. В это время м был в руководстве Конституционно-Демократической партии, которая также входила ранее в Демократическую Россию; точнее, я начал в ней состоять тогда, когда она уже вышла из этого объединения. Так вот, помню, был момент, когда к нам в штаб-квартиру КДП пришел резидент ЦРУ в Москве собственной персоной. Это был достаточно симпатичный мулат, крайне вежливый, хорошо говорящий по-русски. Он пришел к нам, представился именно как резидент ЦРУ, и стал интересоваться, какова наша политическая позиция по самым разным вопросам. В первую очередь, относительно раздела Советского Союза. С нами не спорил, просто выяснял наши взгляды.

Беседа шла где-то часа полтора, после чего он поблагодарил, откланялся и ушел.

Само собой, после того, как наша позиция была изложена, а она была далеко не тождественна американской линии на раздел СССР, о которой нам также было хорошо известно, никаких дальнейших контактов резидента с нами не было. Но где-то же он нашел понимание! И выяснил, на кого можно делать ставку, а на кого нет. Во всяком случае, для нас после этой беседы было очевидно, что этот контакт был вызван не простым любопытством, а задан необходимостью прощупать, на кого можно опереться на очередном этапе политической интервенции.

Тот период я бы назвал временем демократического беспредела. Для примера приведу такой факт. В Москве тогда оставалось множество союзных министерств, которые с разделом Союза, тотальной либерализацией и демократизацией фактически оказались совершенно не у дел. Хотя они и продолжали сидеть на массе материалов, в том числе и секретных, которые относились к различным областям советской экономики. И вот как-то по служебным делам я зашел в здание одного из этих министерств в центре, в районе Тверской. В ту пору в министерских зданиях уже действовали какие-то частные полупредприятия-полукооперативы, которые арендовали министерские площади и за счет которых работники министерств находили средства к существованию. Идя в одно из таких предприятий, я вдруг увидел, как в конце длинного министерского коридора (а в здание министерства вход еще был по пропускам) стоят два морских пехотинца США в полной форме. Ошалев от этой картины, я спросил у проходивших сотрудников, что, собственно, происходит. Оказалось, что угол в этом министерстве снимает посольство Соединенных Штатов. Но самое любопытное — зачем.

Было объявлено, что правительство США предоставляет гранты на научные разработки, для чего предлагает всем работникам этого министерства и подведомственных ему предприятий приносить туда свои научные изыскания. Причем, с учетом специфики деятельности министерства было ясно, что эти изыскания имеют секретный характер. И якобы на основании их научной ценности будет вынесено решение, предоставить ли грант — несколько тысяч долларов — на их дальнейшее проведение или нет. Вот такая вот помесь конверсии с либерализацией.

Естественно, туда потянулись обнищавшие работники этих министерств и ученые со своими секретными разработками. Их документы тут же ксерокопировались и посылались через спутниковую антенну прямиком в Соединенные Штаты. Якобы для принятия решений.

Более явного и наглого способа выкачки секретной информации из страны было даже трудно себе предстанить. Поняв, о чем идет речь, я буквально обалдел. Но это происходило с ведома и при покровительстве демократических властей России прямо в ее столице, непосредственно в центре, управлявшем научно-техническим потенциалом страны.

Все это к тому, что политическая победа демократов стала отнюдь не просто победой демократии. Это была еще победа тех, кто финансировал Демократическую Россию, и после победы они торопились получить свои дивиденды. А должники, то бишь демократы, севшие на государственные должности, расплачивались с ними государственными интересами России.

Кстати, чтобы закончить историю со спутниковой антенной и морскими пехотинцами в советском министерстве. Естественно, я был не единственный сообразивший, что и для чего здесь делается. Но когда я спросил об этом работников министерства, они отреагировали просто: «Чего вы за наши секреты беспокоитесь, когда такая же антенна установлена прямо в зданиях ЦК КПСС, на Старой площади? Оттуда не то что секреты, а государственные тайны идут прямым потоком в Вашингтон».

Да, нам не раз твердили, что Советский Союз проиграл холодную войну. Но вряд ли кто ожидал, что ее проигрыш выльется в настоящий оккупационный режим.

В этот момент, казалось бы, тотального торжества демократии, когда стало возможным все — и присутствие морских пехотинцев в здании советского министерства, и полная свобода рук для резидента ЦРУ в Москве, — казалось бы, в этот момент должен был наступить долгожданный расцвет демократии. Главную объявленную цель Демократической России сейчас можно было осуществить спокойно и без всяких ограничений. И самым странным для многих из тех, кто из честных побуждений верил в эту цель, было то, что как раз именно в этот момент демократия и стала сворачиваться.

В частности, Ельцин как президент и лидер демократического движения на V Съезде народных депутатов, проходившем в ноябре — декабре 1991 года, потребовал для себя чрезвычайных полномочий сроком на год. Ввиду трудностей переходного периода. Причем, эти полномочия означали, что указы президента могли противоречить российским законам! Буквально в последний момент этот беспредел был смягчен лишь одной косметической поправкой: если Верховный Совет не проголосует против этого указа в течение недели . Иначе он вступает в законную силу. Но так как Верховный Совет, а уж тем более Съезд собирался периодически, а президент и его окружение действовали постоянно, каждый день, то это реально означало президентское правление без какого- либо контроля.

Кстати, как тут же выяснилось, эти чрезвычайные полномочия нужны были в первую очередь для подписания Беловежских соглашений о разделе СССР. Поскольку понятно, что такие вопросы в один миг не решаются, стало очевидным, что Ельцин и его команда прекрасно знали, для чего именно нужны им эти полномочия, но, естественно, добиваясь их, не обмолвились об этом ни словом.

Для искренних демократов это было первым шоком.

1.4.Вождъ демократов

Вторым стало то, что в свое время Ельцин, когда шел к власти, не просто просил поддержки у ДемРоссии, но и обещал, что его президентская деятельность будет опираться на широкое сотрудничество с демократическими партиями. После августовского путча был организован даже некий партийный Совет при президенте. Однако этот Совет очень быстро приказал долго жить, и никакой политической роли в дальнейшем не играл, и после нескольких заседаний его просто прекратили созывать. И на то были реальные причины.

Например, среди способов реализации демократических завоеваний, которые предлагали члены этого Совета, было введение избираемости судей народом. Как это практикуется, например в США. Здесь даже не надо было думать, практикуется или не практикуется это в мире. За модель для копирования можно было взять американскую модель, считавшуюся тогда чуть ли не апофеозом демократии. Тем более что тогда уже были в ходу идеи разделения властей по американскому образцу.

Так вот, в США это разделение достигается, в частности, тем, что судей выбирают точно так же, как и депутатов. Из профессионалов-юристов, но избиратели их округа, те самые, которых они затем будут судить. И при этом понятно, что тех, кто судит за взятки или по команде сверху, на свою должность ни в этом, ни в другом округе не изберут.

Схема простая и понятная, но президентская команда отказалась пойти на нее наотрез. Под любым предлогом. Не готовы, не созрели, у нас другие традиции, давайте защитим статус судей, дадим им какие-то гарантии, только не избрание их путем народного голосования. На фоне только что одержанной победы такое торможение демократии смотрелось дико. Становилось очевидным, что для Ельцина и его свиты демократия была не более чем политической игрой.

К слову сказать, для тех, кто видел и контактировал с Ельциным в этот период (а это был все более и более широкий круг людей, во всяком случае, шире, чем кулуары ЦК КПСС или министерства, в котором он оказался после того, как его вывели из ЦК КПСС), так вот, достаточно широкий круг людей увидел, что этот человек, ставшим лидером России, по сути, слабо вменяем в силу постоянного алкогольного отупения.

Я припоминаю, например, такой эпизод. На VII Съезде народных депутатов в декабре 1992 года ни одно заседание Съезда Ельцин не просидел целиком. Он либо выступал, затем сразу же уходил, либо появлялся на своем месте в начале заседания на короткое время, потом опять же пропадал, либо появлялся, чтобы сделать какое-то короткое заявление, после чего опять же уходил. Одним словом, постоянно на Съезде он не присутствовал. Дела у него были или что-то другое — из зала было не понять. Но вот, в один из таких заходов, он посидел некоторое время на своей специальной президентской трибуне (она стояла не в президиуме Съезда, а как бы рядом с ним), после чего наступил перерыв, и Ельцин решил выйти из Большого Зала Кремлевского Дворца не какими-то дальними кулуарами, а через общий коридор, в котором обычно толпились выходившие с заседания делегаты и гости Съезда. В этом коридоре оказался и я, и увидел, как мимо проходит Ельцин.

Это было впечатляющее зрелище. Во-первых, потому, что он был окружен плотнейшим кольцом охраны, которая фактически расталкивала всех, кто попадался на пути следования президента, в то время как тот шел в середине, в образовавшемся небольшом пятачке. Во-вторых, что меня поразило еще больше, президент шел какой-то особой походкой, чем-то схожей с поступью циркового медведя на задних лапах: неустойчивой, переваливающейся с ноги на ногу. При этом к его лицу как бы приклеилась какая-то глуповатая улыбка. В тот момент я оказался притиснутым к известному демократическому депутату Травкину и спросил, не обращаясь специально к нему, а так, как бы в воздух: «Он что, пьяный, что ли?» На что последовал ответ, также обращенный не ко мне, а скорее вырвавшийся сам по себе: «В дымину!..»

То есть состояние президента, которое я увидел впервые, на самом деле для окружавших его людей не было каким-то неестественным. О пристрастии Ельцина они знали и понимали, что он не в состоянии уже принимать самостоятельно какие-либо решения, потому что этого просто не позволяло его физическое состояние.

Из тех же воспоминаний о VII Съезде всплывает еще такой случай. Как-то раз на одном из заседаний по поводу разгоревшейся дискуссии выступил Ельцин. Он вышел, прочитал свою речь по бумажке в течение 3-5 минут, достаточно эмоциональную, с его мощными знаменитыми паузами и ударениями, после чего вернулся на свое место, а еще чуть позднее вовсе покинул заседание. Кстати, на этом Съезде речь шла как раз о прекращении его чрезвычайных президентских полномочий. Это ему чрезвычайно не нравилось, именно вокруг этого и шла дискуссия Съезда: поддерживавшие его демократы пытались продлить ему эти полномочия.

Прослушав речь Ельцина, я не стал ждать окончания заседания и с плотской целью побыстрее прорваться к буфету, пока не хлынула выходящая с заседания толпа народа, вышел в коридор. Рядом с буфетом было что-то вроде информационного стенда, где вывешивались разные материалы Съезда. Среди прочих я увидел только что произнесенную речь президента. Еще отметил — насколько оперативно! Подошел, прочитал ее. И только отойдя, спустя несколько мгновений до меня дошло — что я прочитал! Я рванулся назад, чтобы сорвать этот листок и сохранить его на память. Но кто-то успел это сделать до меня. И ведь было что сохранять! Это была копия непосредственно того, что Ельцин читал с трибуны, той самой бумажки, что лежала перед ним. Но это были необычные полторы страницы бумаги. Выступление с речью, написанной заранее, — эка невидаль! Но вопрос — как оно было написано. Помимо крупного шрифта для чтения с трибуны, в тексте особым образом были проставлены эмоциональные всплески и затухания самой речи. То есть, если надо было сказать «ну вот», сделав на втором слове ударение, то это «вот» писалось как «воооот». По сути, нужно было просто прочитать даже не текст, а его звуковую транскрипцию, чтобы получилась некая взволнованная речь с придыханиями, паузами, акцентами и т.д. Сам выступавший с трибуны в нее уже никакого смысла или души не вкладывал: он был лишь читальной машиной. В тот период, видя состояние Ельцина, я, как и многие, предполагал, что реально решения принимает уже не он сам, а скорее стоящая за ним клика. Но то, что она манипулирует не только его словами, но даже эмоциями, — это было потрясающее открытие, сделанное на Съезде.

Неудивительно, что именно в этот период произошел раскол Демократической России. Из нее вышла масса честных демократов, которые поняли, что от этой власти никакой демократии не дождаться, можно дождаться только национального разрушения.

1.5. Съезд разворачивается

Итак, в тот момент, когда ДемРоссия как политическая организация, сориентированная на разрушение Советского Союза, получила все козыри в свои руки, поскольку союзная власть ввиду трусости лидеров КПСС- КПРФ фактически уже не существовала; в тот момент, когда Ельцин и компания могли, казалось, осуществить все, что хотели, — именно в этот момент Съезд народных депутатов России начал разворачиваться вспять. Для демократов это было шоковое явление, потому что в той схеме, которую создал Горбачев для Союза ССР и которая была воспроизведена в российских условиях, Съезду народных депутатов, хотя и высшему органу государственной власти, обладающему всеми возможными полномочиями, отводилась скорее вспомогательная роль. Горбачевская идея состояла в том, что Съезд народных депутатов, собираясь раз или два в году, будет просто штамповать те решения, которые принимает Верховный совет, а сам Верховный совет будет избираться на постоянно действующей основе, как и Верховный совет СССР. Кстати сказать, он был даже меньше по численности, чем Верховный совет в досъездовский период. Творцы этой идеи полагали, что реальная государственная деятельность будет проходить также кулуарно, как и ранее, но под демократическим ореолом Съезда народных депутатов, который будет просто штамповать эти решения, так как времени на их обсуждения у него просто не останется. По сути, та же схема была воспроизведена в Российской Федерации.

И вот в этот момент обнаружилось, что у Съезда народных депутатов есть свое мнение, и оно выходит далеко за рамки того, чтобы просто штамповать некие законы, которые уже обсудил Верховный совет. Во-вторых, оказалось, что это мнение может меняться с течением времени. Сообразно тому мнению, которое имеют избиратели, то есть вся Россия, по тому или иному вопросу государственной жизни.

Вообще-то, именно в этом и состоит смысл демократии, ее воплощение: донести волю народа до государственной власти и заставить государственную власть действовать так, чтобы воля народа осуществлялась. Съезд народных депутатов неожиданно оказался тем инструментом, который в масштабах России дал возможность донести непосредственную волю избирателей до государственной власти и заставить ее действовать так, как считает нужным народ. Так что с этой точки зрения ничего особенного в том, что Съезд народных депутатов стал действовать сообразно этой народной воле, не было. Но вот с точки зрения тех, кто замышлял этот процесс, и кто предполагал его как некий новый вариант управляемой демократии, с новым облагороженным лицом, но со старыми возможностями и рычагами управления, для них такой оборот дела оказался большим сюрпризом.

К тому же в деятельности Съезда народных депутатов выявилась еще одна неприятная особенность. Депутатов Верховного совета было всего 252 человека на всю Россию. Они работали в Верховном Совете на постоянной основе и, таким образом, как бы получали постоянную работу в Москве. Они обзаводились здесь квартирами, начинали жить, естественно, начинали думать о своих московских интересах уже больше, чем об интересах тех регионов, из которых они вышли, и потому становились людьми, покладистыми для кремлевских властей. Эти люди были гораздо более гибкими и чувствительными к разного рода предложениям о переходе на постоянную государственную службу, то есть в исполнительную власть, подчиненную Кремлю. Иначе говоря, это тот контингент людей, который был объективно склонен к подкупу исполнительной властью. Не в силу какой-то особой подлости натуры, а объективно поставленный жизнью в такие условия.

А вот остальные народные депутаты (в совокупности их было больше тысячи, а членов Верховного Совета из них было меньше четверти), наоборот, постоянно находились в своих регионах, приезжая в Москву лишь на сессии несколько раз в год. Они жили жизнью своего региона, связи с ним не теряли. Их будущее было не в Москве, а там, и в гораздо большей степени оно зависело от мнения окружающих их людей, чем от блата у кремлевского начальства. Поэтому подкупить каждого из них в отдельности было задачей гораздо более сложной, да и трудно исполнимой, поскольку их было много. Да и далеко не каждый из народных избранников вообще был склонен к подкупу, особенно в то время, ведь все-таки основным мотивом их избрания народными депутатами было стремление повлиять на политические судьбы России, а не прислониться к сытому корыту, как сейчас в Думе. И вообще, пристроить такое количество людей на теплые местечки в органах государственной власти было сложно, ведь государственный аппарат тоже не резиновый.

Для понимания вопроса вот, например, история двух соратников Хасбулатова, его первого зама Сергея Филатова и председателя комитета Верховного Совета по экономической реформе Сергея Красавченко. Их переход с должности народного депутата в администрацию президента напрямую связан с известной аферой с ваучерами.

Дело в том, что приватизация государственной собственности в принципе не имела права осуществляться без санкции Верховного Совета и в дальнейшем Съезда народных депутатов. Соответственно, в аппарате Верховного Совета разрабатывалась совершенно иная схема приватизации, о которой Филатову было хорошо известно. Эта схема не имела ничего общего с ваучерной аферой, надуманной Чубайсом и его соратниками из «правительства реформ». Шансов на ее прохождение через Верховный Совет и Съезд практически не было.

Тогда «реформаторы» тайком подготовили и напечатали ваучеры, пока Верховный Совет находился на каникулах— это происходило летом 1992 года. Затем состряпали президентский указ о введении приватизационных чеков, который согласно чрезвычайным полномочиям Ельцина должен был быть отвергнут Верховным Советом в течение недели, либо вступал в законную силу. И как бы по чистому совпадению направили его для согласования в Верховный Совет как раз тогда, когда в период отпусков там был за главного Филатов. Вкупе с Красавченко они устроили так, чтобы этот указ никому больше на глаза не попадался. И, за отсутствием возражений со стороны Верховного Совета, он через неделю вступил в законную силу. Мавр сделал свое дело, и правительство Гайдара тут же приступило к раздаче ваучеров населению под бравурный марш о том, как каждый россиянин получит на них по стоимости две «Волги». Реальная цена ваучера, как известно, оказалось равной стоимости двух бутылок водки. Когда же депутаты смогли собраться на свое пленарное заседание, оказалось, что приватизация по факту уже совершилась: можно голосовать за ту или иную схему, но чеки уже розданы, и поезд ушел.

Понятно, что «чистым совпадением» является то, что Филатов вскоре получил должность руководителя администрации президента, а Красавченко — его заместителя.

То, что процесс приватизации начинался и проводился вот таким жульническим способом, уже достаточно хорошо показывает, каково в действительности было соотношение между так называемым демократическим правительством России и реальной демократией. Ваучерная приватизация вылилась в грабеж государственной собственности, и именно поэтому ее не хотели представлять на обсуждение ни Верховному Совету, ни Съезду народных депутатов, а осуществили явочным порядком. По сути, не прошло и нескольких месяцев после взятия власти, и те, кого называли демократами, сами начали торпедировать демократию.

Тем не менее Съезд народных депутатов оставался главным и высшим органом государственной власти, то есть мог принимать любые решения. Но что было особенно неприятно, что те чрезвычайные полномочия, которые Ельцин получил в конце 1991 года сроком на год после всего, что со страной за этот год случилось, продлить на Съезде народных депутатов было практически нереально. И поэтому уже к концу 1992 года стало ясно, что после окончания этих чрезвычайных полномочий президентская команда попадает в очень неприятную ситуацию. Во-первых, нельзя уже будет безраздельно править,

поскольку все свои решения согласно российской Конституции надо будет согласовывать с Верховным Советом и со Съездом народных депутатов, то есть проводить их не в чрезвычайном, а в легальном, предусмотренном законом порядке. А, во-вторых, это становится необычайно трудным после всего, что со страной за этот год случилось, поддержка Ельцина и его команды сокращается среди народных депутатов с каждым днем.

Эволюцию их позиций, а вместе с ней и всей России, легко проследить по работе самих Съездов народпых депутатов.

В этом смысле очень показательным был VI Съезд народных депутатов, который происходил весной 1992 года. Как уже упоминалось, с момента подписания Беловежских соглашений они так и оставались фактически нелегальными, поскольку для того, чтобы эти соглашения вступили в законную силу, необходимо было голосование Съезда народных депутатов, ибо эти соглашения предполагали изменение конституционного устройства Российской Федерации как части СССР. Если же учесть, что уже мартовский референдум 1991 года выявил, что больше 70% жителей Советского Союза выступают за его сохранение, то эти соглашения уже тогда были крайне непопулярны. А поскольку Съезд народных депутатов в отличие от Верховного Совета тесно связан со своими избирателями, стало очевидно, что через Съезд народных депутатов это решение провести будет крайне трудно.

При этом получалось, что если вдруг голосование за беловежские соглашения не пройдет, то, значит, они будут денонсированы высшим органом государственной власти России, и Советский Союз нельзя признавать распущенным. Таким политическим решением демократы рисковать не могли, да и их американские спонсоры им бы этого не позволили.

Поэтому демократы решили как бы изъять Советский Союз из Конституции Российской Федерации по частям. Иначе говоря, изменить в соответствии с духом Беловежских соглашений все те статьи Конституции, в которых говорилось о том, что Российская Федерация является частью Союза ССР и таким образом провести голосование по Беловежским соглашениям как бы де-факто: мол, в российской Конституции больше нет статей, в которых говорится, что Российская Федерация — это часть Советского Союза. А раз так, то и выставлять их на голосование Съезда не нужно. Такова была схема. Очень скользкая с юридической точки зрения, но единственная, которая оставалась.

И вот на VI Съезде народных депутатов шла упорная борьба за то, чтобы изъять из различных статей Конституции Российской Федерации упоминания о Советском Союзе в самых разных контекстах. Причем подавалось это под самыми разными соусами: то под приведением в соответствие, то еще под какими-то совсем невинными. Но самой главной оставалась 6 статья Российской Конституции, в которой прямо говорилось, что Российская Федерация является частью Союза ССР. И вот на VI Съезде народных депутатов изъять эту статью из Конституции Российской Федерации так и не удалось. Ситуация, которая еще в ноябре 1991 года казалась немыслимой, потому что тогда поддержка Ельцина со стороны Съезда народных депутатов после августовского путча 1991 года была практически тотальной.

Это означало, что если на следующем — VII Съезде Народных депутатов в декабре 1992 года не удастся продлить чрезвычайные полномочия Ельцина, то его политический крах не за горами. Тем более что для большинства народных депутатов провальная политика с тотальным разорением населения, с изъятием у него всех доходов, с фантастической инфляцией, которая сожрала все сбережения, была связана тесно с правительством Гайдара.

А с этим правительством четко ассоциировал себя Ельцин, всячески его поддерживал, ставил между собой и этим правительством знак равенства. Само же правительство держалось у власти только на чрезвычайных полномочиях Ельцина (именно поэтому Гайдар всегда формально оставался и.о. председателя правительства), поскольку для занятия этой должности ему нужно было пройти через утверждение Съездом, а на это шансов, да еще и поле года столь лихих реформ, просто не было.

А это, в свою очередь, значило, что этому правительству придется уйти, а вместе с ним и политику в той или иной части придется менять. Вот такая выстраивалась цепочка.

Поэтому в тот период, во второй половине 1992 года шла отчаянная борьба за дату созыва Съезда народных депутатов, ибо чрезвычайные полномочия были даны Кльцину до 1 декабря 1992 года. Таким образом, позиция президентской компании была в том, чтобы провес- I и Съезд, например, в ноябре или октябре 1992 года, и, не поднимая на нем вопрос о полномочиях, как бы автоматически их продлить. То есть изобразить дело так, будто бы Съезд не принял решения об окончании чрезвычайных полномочий, об этом как бы все забыли, и потому они продолжаются сами по себе. Или же провести Съезд после 1 декабря, то есть когда уже стало бы ясно, что по факту эти полномочия все равно продолжают осуществляться.

Тем не менее Съезд удалось все-таки назначить на 1 декабря 1992 года. Высший орган государственной власти соответственно принял постановление о том, что чрезвычайные полномочия президента закончились, из чего следовало, что эти полномочия не возобновляются. И отсюда вопрос — что будет дальше с правительством Гайдара — стал тоже очевидным. Выставлять его на голосование на Съезде народных депутатов было вещью заведомо провальной.

Тем не менее Ельцин попытался это сделать, причем два раза. После третьего раза полагался то ли роспуск Съезда, то ли еще что-то, — мера, на которую он пойти тоже не мог, потому что понимал, что при этой Конституции и при этой системе выборов народных депутатов настроения вновь избранных депутатов будут еще более радикальными, чем тех, которые были избраны в 1990 году. Таким образом, появилось правительство Черномырдина, а правительство Гайдара ушло в отставку.

В результате в декабре 1992 года, когда Съезд прошел и чрезвычайных полномочий сохранить не удалось, «правительство реформ» пришлось отправить в отставку. Ельцину и его команде стало очевидно, что с этим Съездом им не ужиться. Потому что если и дальше события будут развиваться в том же русле, а реформы никто не собирался останавливать на половине пути, ни демократы, ни их старшие товарищи из вашингтонского обкома, то кончатся они тем, что Россия еще более радикализуется, а Съезд вслед за ней рано или поздно объявит Ельцину импичмент, то есть отстранит его от должности. Стало ясно, что весь этот процесс разрушения страны изнутри, исполнявшийся при помощи так называемых демократов, будет обрушен демократической процедурой, на которую Съезд имел конституционное право и реальную возможность его осуществить. Во всяком случае, народные депутаты вполне были способны реализовать эту меру где-то в ближайшем будущем.

Нужно отметить, что с точки зрения выборности органов государственной власти, сам по себе процесс импичмента есть вещь совершенно естественная. Более того, это высшее олицетворение демократии. Депутаты, избранные народом, которые всецело поддерживали Ельцина тогда, когда он давал обещания стране, после того как п и обещания не выполнены, были в состоянии конституционно отстранить от должности политически обанкротившегося президента. То, что этот чрезвычайно тонкий и деликатный инструмент соответствия воли народа и возможности управлять государственной властью реализовался на Съезде народных депутатов, было, возможно, случайной, но очень впечатляющей победой демократии.

И именно эта победа демократии, именно эта возможность реализации демократических принципов ельцинскими демократами воспринималась как главная угроза их власти! Иначе говоря, уже в декабре 1992 года они поняли, что демократия в подлинном своем виде является в их главным врагом, и для того, чтобы провести свою политическую линию, им надо эту демократию свернуть, приструнить, обнулить. Вот такой неожиданный итог подвели демократы на рубеже 1993 года.

1.6. Дрессировка демократии

После VII Съезда народных депутатов, то есть с декабря 1992 года, стало ясно, что так называемому демократическому правительству Ельцина во главе с наследовавшим Гайдару Черномырдиным с демократией не ужиться. И поэтому сценарий дальнейших действий был ими выбран по той же аналогии, по которой они действовали в отношении Союза ССР. То есть, для того чтобы получить верховную власть, надо было сместить Горбачева, соответственно, надо было разрушить Союз ССР.

В этом же случае логика была такова: упразднить Съезд — это отменить действующую Конституцию, а ее отмена означает, что больше не надо будет себя связывать никакими демократическими нормами, то есть править практически бесконтрольно.

Конечно, осуществить это было трудно. Дело было не только в том, что по действующей Конституции именно Съезд народных депутатов, а не президент, являлся высшим органом государственной власти. Ко всему прочему, при вступлении в должность президент приносил клятву исполнять эту Конституцию. Собственно, кроме этого президент ни в чем не клянется. Как в России, так и во всем мире. Ритуальная фраза. Но в этих условиях она стала ключевой.

Отсюда взялось известное изречение Ельцина, что мол я эту Конституцию исполнять не буду, поскольку в нее уже внесли больше трехсот поправок, и это уже не та Конституция, которой я присягал. Это была правда, но не вся правда. А, как известно, лучшие сорта лжи получаются именно из полуправды. В данном случае она состояла в том, что из трехсот принятых поправок в Конституцию РСФСР более двухсот были внесены именно президентской стороной. Так что пенять на то, что Конституцию на 2/3 переделали именно по его просьбе, было, разумеется, чистой воды демагогией.

В известном смысле это демагогическое высказывание Ельцина напоминало его же обещание лечь на рельсы, чтобы не допустить планировавшегося последним правительством СССР повышения цен на потребительские товары. Однако когда с приходом самого Ельцина к власти, цены абсолютно на все товары взлетели в десятки, а затем и сотни раз, он, не моргнув глазом, заявил, что это не повышение цен, а их либерализация, а уж насчет либерализации он ничего не обещал.

По сути, и в этот раз Ельцину и его сподвижникам надо было сделать как раз то, что они клятвенно обещали не делать — поломать Конституцию России.

В марте 1993 года состоялась первая попытка государственного переворота. По телевидению был зачитан некий указ о приостановлении полномочий Съезда, на что президент, естественно, не имел никакого права. Затем последовала поспешная отмена этого указа и объявление его самим Ельциным буквально на следующий день чуть ли не шуткой. Что же в действительности произошло?

Была сделана первая попытка решить вопрос, так » казать, с налету. Предполагалось, что как только Съезд народных депутатов будет объявлен распущенным, народные депутаты России поведут себя так же, как повело себя большинство народных депутатов Союза ССР, то есть прижмут уши к спине и, как зайцы, разбегутся в разные стороны. Таким образом, Съезд просто окажется несуществующим органом ввиду отсутствия на нем кворума. А вместе с тем и Конституция, провозглашающая Съезд высшим органом государственной власти, уничтожится сама собой.

Но этого не произошло. Съезд народных депутатов СССР созывался по горбачевской схеме: с квотами депутатских мест для общественных организаций, квотами для КПСС, — в общем, доля депутатов, делегированных на Съезд при помощи разных партийных механизмов, составляла не менее трети от их общего числа. А вот Съезд народных депутатов России весь целиком избирался по избирательным округам, причем, в достаточно жесткой борьбе и на Конкурентной основе.

И вот здесь произошло достаточно интересное явление для сравнения Действий демократических механизмов в том и в другом случае, в случае Союза ССР и в случае России. Российские депутаты, которые сами боролись за свои места, не разбежались, не стали самораспускаться. Наоборот сразу же после объявления этого указа был собран чрезвь1чайный Съезд, на который съехались делегаты со всей страны. Естественно, на этом Съезде был кворум. Антиконституционный переворот, намечавшийся Ельциным, сразу же и полностью провалился, и было решена объявить президентский указ чем- то вроде шутки.

Президенту это было легко сделать ввиду тотальной поддержки возглавляемой им исполнительной власти основными средствами массовой информации. Официальные СМИ, в первую очередь телевидение, поддерживали его полностью по причинам, о которых стоило бы рассказать отдельно, но которые вкратце сводились к следующему.

Когда политический и экономический беспредел стал возможным после победы так называемых демократов и роспуска Союза ССР, тогда же во взаимоотношениях президентской власти со средствами массовой информации, в частности, с телевидением как самым мощным и» них, возникла своего рода схема откупов на феодальный манер. Мало того, что все руководство телевидением захватила демократура и ее ставленники. Суть еще и том, что этой демократуре фактически дали лицензию на неограниченное воровство. Прежде всего, доходов от рекламы.

Если кто помнит, именно тогда телевидение начала захлестывать рекламная волна, которая странным образом, несмотря на все более и более возрастающие расценки от рекламы, в официальный бюджет телевидения Не попадала. Доходы растекались по образованным при телевидении разного рода рекламным компаниям, которые получали от телеканалов лицензию на то, чтобы вести рекламную деятельность и продавать рекламное время. Они это рекламное время и продавали, но доходы от него шли уже не в телевизионный бюджет, а этим кампаниям. Они же этими доходами делились с верхушкой телевидения, которая и определяла ее политическую линию. Государственная власть, в первую очередь — исполнительная, никак в этот процесс не вмешивалась и давала таким образом воровать. В обмен же от СМИ требовалась политическая лояльность.

Естественно, что люди, которые открыто занимаются расхищением и, так сказать, обналичиванием телевизионного времени, это попросту воры. Это надо отчетливо понимать. Я думаю, что они осознавали себя именно таким образом, и именно поэтому президентская власть получила помимо отчетливо демократического, еще и воровской оттенок. Она состояла из людей, связанных общим расхищением общенародной собственности, будь то в виде приватизации или времени на государственном телевидении. И поэтому они поддерживали друг друга уже из корыстно-клановых соображений, а не только из соображений какой-то идеологии.

Естественно, что средства массовой информации полностью поддерживали Ельцина, а, соответственно, они же и представляли эту попытку государственного переворота как какую-то неудачно понятую шутку. Вроде кто- то погрозил спьяну пальцем, брякнул что-то, а его неправильно поняли. Хотя те, кто видел это телевизионное обращение, могли констатировать, что понять его можно было однозначно. Говорил отнюдь не новогодний Дед Мороз, все было вполне серьезно, и попытка государственного переворота была весьма реальной. Так или иначе, она не удалась.

Однако она имела весьма любопытные последствия. На последовавшем Съезде народных депутатов одна из фракций народных депутатов, кажется «Смена — Новая политика», предложила очень короткую и лихую поправку в Конституцию, непосредственно связанную с этой попыткой государственного переворота. Согласно ей президент в случае, если он попытается распустить любой законно избранный орган власти, автоматически лишается своих полномочий. Текст поправки был краток, а смысл вполне ясен. Только что переживших несостоявшийся президентский путч депутатов не нужно было долго уговаривать, и они мигом за нее проголосовали, причем конституционным большинством. Ельцинские демократы только разинули рот, но ничего сделать не смогли, и эта поправка была внесена в Конституцию.

После нее всякие подобные попытки роспуска Съезда, если бы они состоялись, грозили Ельцину немедленным отлучением от власти сразу же, просто вследствие такой попытки. Стало понятно, что дальше ему можно было действовать в этом направлении только наверняка.

Поэтому вторая попытка разгона Съезда народных депутатов России, которая состоялась в августе 1993 года, носила очень оригинальный характер. Многие историки се даже не заметили, а может быть, и не поняли, какое ей придавалось значение. Свидетелем и отчасти действующим лицом этой попытки был я сам. Она состояла в том, чтобы разогнать Верховный Совет России и Съезд народных депутатов как бы руками самого народа.

Я достаточно подробно писал об этом в своей статье «За что и как боролся ФНС». Речь шла о том, что во вторую годовщину так называемого августовского путча, то есть в середине августа 1993 года, мы, то есть Фронт национального спасения, стали получать информацию, из которой следовало, что различные организации демократов собирают своих активистов по всем провинциям России и свозят их в Москву. Якобы на празднование второй годовщины августовской победы. Мы эти организации достаточно хорошо знали и понимали, что просто так спонсировать поездки в Москву всей этой публики они не будут. Все эти союзы ветеранов путча выродились к тому времени в довольно карикатурные организации, поскольку большинство людей, которые в 91-м искренне боролись за демократию, уже к тому времени поняли, что на самом деле представляет собой демократическая власть, и собрать их на какой-то митинг в поддержку демократов Ельцина было уже практически невозможно. С другой стороны, то, что этих людей свозят со всей страны, они обеспечиваются жильем, то есть им оплачивают проезд и все остальное, — все это означало, что в это дело кто- то вкладывает серьезные средства и, скорее всего, не для того чтобы прбсто обеспечить праздник массовым участием. Тем более что первая годовщина этой победы прошла совсем незаметно, без подобных манифестаций.

Все это выглядело достаточно подозрительно особенно потому, что апофеозом этого демократического сборища был намечен митинг непосредственно возле здания Верховного Совета России. Надо сказать, что тогда Белый дом, в котором он находился, не был огорожен никаким забором. Забор появился уже после государственного переворота октября 1993 года. А на тот момент это было доступное со всех сторон здание.

Когда выяснилось, что демократы, враждебно настроенные к Верховному Совету, собираются на площади Свободной России провести свой митинг, сразу же возникло подозрение, что это неспроста. Я в то время оставался во главе Фронта национального спасения, поскольку большинство членов Политсовета было в разного рода разъездах и отпусках. Мне стало ясно, что наступает критический момент, когда нужно готовить проведение собственного митинга защитников Верховного Совета.

Собственно, мы разгадали замысел демократов: собрать с самой легкодоступной стороны Белого дома толпу своих и кинуть клич: «Ату, ребята, этот Верховный Совет!» Толпа бросится в здание Верховного Совета, разобьет стеклянные двери, ворвется в него, и тут уж президент выступит через подвластные ему средства массовой информации с сообщением, что, мол, я не могу по закону разогнать Верховный Совет, так народ сам это сделал. А там здание закрыто, охрана сменена, туда никого не пускают, и, таким образом, вроде и президент не нарушил Конституцию, его отстранять не за что, и Верховного Совета вместе с тем нет. А раз нет Верховного Совета, то некому и созвать Съезд народных депутатов. И Конституция больше не действует.

По этой причине мы с другой стороны здания Верховного Совета организовали свой митинг. Нам с большим скрипом разрешили его провести, хотя тогда действовал не разрешительный, а просто уведомительный порядок проведения митингов. Я помню, как представители московской мэрии и президентской администрации оказывали на меня бешеное давление как на организатора этого митинга и ответственного за его проведение с тем, чтобы до 4 часов дня его свернуть, поскольку на б вечера был назначен митинг демократов на площади Свободной России. Он начался параллельно с нами возле здания московской мэрии, а затем, когда мы уже должны были очистить площадку у здания Верховного Совета, демократы собирались пройти торжественным маршем на площадь Свободной России и далее осуществить свой сценарий. Именно поэтому мы не поддались давлению и митинг в 4 часа не закончили. На нас давили, грозили, но разгонять митинг не посмели. После этого мэрия даже подала на меня в суд за то, что я нарушил сроки проведения митинга. Но тем не менее мы продолжали наш митинг до тех пор, пока демократы не закончили свой. В результате они так и не посмели появиться на площади Свободной России, а тем более предпринять попытку захватить Верховный Совет.

Август закончился, собранное демократическое войско разъехалось по домам. Стало ясно, что дальше у президентской команды не осталось никакой легальной возможности разогнать ненавистный ему орган власти и отменить Конституцию. Ситуация в стране стремительно ухудшалась и в экономическом, и в политическом плане. Было понятно, что депутаты Съезда становятся все более и более радикально настроенными по отношению к президентской команде, ибо последние демократические иллюзии таяли как дым. Было ясно, что на следующем Съезде народных депутатов, который планировалось провести в ноябре 1993 года, вполне может быть поставлен вопрос об импичменте президента, и было вовсе не очевидно, что он не пройдет. Для импичмента было необходимо две трети голосов депутатов. Но после всего того, что было совершено со страной и со Съездом народных депутатов, понятно было, что депутаты со вниманием отнесутся к идее отстранения Ельцина от власти. Разумеется, если к тому времени он не сменит губительный для страны курс. Но, очевидно, это было уже не в ельцинской власти, ибо те, на кого он опирался, просто не позволили бы ему это сделать.

Поэтому спешно стали готовить третью попытку государственного переворота. К делу подошли уже совершенно серьезно, по-военному. Во-первых, в Москву из разных городов стали стягиваться разные мелкие группы омоновцев, подобранные по идеологическому принципу приверженности действующей президентской власти. Эти отряды базировались в разных точках Москвы, где усиленно шли совместные тренировки. Эти сводные отряды нужны были еще и для того, чтобы люди не приезжали со своим сложившимся корпоративным мышлением, чтобы они меньше были подвержены влиянию друг друга и своих старых товарищей. Важно было, чтобы они не были спаяны какими-то неформальными связями в коллективе, в таком случае им труднее будет сопротивляться антиконституционным и незаконным приказам.

Параллельно с этим в Москву потянулись так называемые группы «туристов», в первую очередь из Израиля. Это были молодые люди призывного возраста. Естественно, на них обращали внимание сотрудники КГБ (в ту пору Министерства безопасности РФ), но начальством им было запрещено брать их в разработку, иначе говоря — следить за ними. Эти группы приезжали в Москву и словно растворялись в городе. Никто больше ничего о них не знал — куда они подевались, чем занимаются. Органы защиты государственной власти по политическому приказу сверху не могли контролировать их.

Апофеозом таких уже чисто военных приготовлений был указ № 1400 от 21 сентября 1993 года, который уже без всяких шуток отменял Съезд народных депутатов и приостанавливал действие Конституции до тех пор, пока не будет принята новая. То есть произошел самый настоящий государственный переворот.

Поскольку речь у нас идет о выборах и демократии, я не хочу сейчас останавливаться на перипетиях этого государственного переворота. Я был непосредственным и активным участником этих событий и провел в Верховном Совете всю блокаду, от первого до последнего дня. В момент танкового расстрела Верховного Совета снаряды рвались у меня над головой. Обстоятельства и ход государственного переворота, и, в целом, Октябрьского восстания 1993 года — это отдельная большая тема, которая не уместится в эту книгу.

Хочу лишь поставить акцент на том, ради чего был совершен этот переворот. Задача его была отменить Конституцию и, в первую очередь, Съезд народных депутатов как высший орган государственной власти именно потому, что он следовал воле народа и имел возможность провести на государственном уровне те изменения, которые народ в то время считал необходимыми. Если в 1990-м году народ считал власть Ельцина отвечающей интересам России, то и Съезд голосовал за решения этой власти. Когда эта власть не оправдала ожидания народа, соответственно, Съезд народных депутатов, состоявший из народных избранников, тесно связанных со своими избирателями, выступил против президентской команды. Именно этот гибкий механизм реагирования и осуществления на государственном уровне воли народа так называемые демократы и собирались поломать путем отмены Конституции. Это было главным.

При этом тот факт, что, по их словам, вместо действующей Конституции ей на смену должна была прийти другая, более демократическая, ничего не значил даже чисто теоретически. Потому что если Конституция такова, что ее можно в любой момент отменить президентским указом и ввести вместо нее какую-либо другую, то

Эго значит, что она уже ничего не стоит. Любая следующая Конституция точно так же и таким же образом может быть отменена, раз уж есть президент, который того желает. Мы сейчас стоим на пороге еще одного такого же конституционного перелома, когда от нынешней Конституции вполне возможно скоро ничего не останется.

Потому что если власть или некая сила внутри страны имеет возможность пренебречь основным законом страны — Конституцией — и выбросить его на помойку, значит, этот основной закон и вообще сам принцип конституционного правления, то есть правления по закону, становится лишним.

Таким образом, вопросом государственного переворота 1993 года была даже не сама Конституция — хорошая или плохая, переправленная или в старом варианте, — сколько сам принцип конституционности власти. Мели бы этот государственный переворот не удался, то удалось бы защитить принцип конституционной власти, при котором любая следующая Конституция России, если бы она была принята, воспринималась бы всеми ветвями власти и самим народом крайне серьезно, как основной закон, который нарушать нельзя. Поскольку его нарушитель немедленно отстраняется от государственных полномочий. Если же государственный переворот удался, а именно это и произошло, то новая Конституция, какими бы золотыми буквами она ни была написана, фактически не стоит и ломаного гроша.

Лучший тому пример — то, что происходит сегодня, когда нынешняя Конституция нарушается направо и налево, и в частности именно по этой причине. Власть, нарушающая основной закон, знает, что за это нарушение ничего не будет. Фактически Конституция на сегодняшний день является неким фиговым листком, прикрывающим авторитарный режим.

За это в 1993 году и шла борьба: будет ли Россия страной с конституционным устройством или же она станет страной с авторитарным режимом? При помощи средств массовой информации, стоявших на стороне президентского клана, этот режим стал возможным. Далее, после переворота 1993 года, мы уже стали жить в авторитарном режиме с определенным демократическим прикрытием. Сохранялись некие демократические атрибуты, которые действовали до тех пор, пока они не противоречили каким-то существенным интересам власти. Если же они вступали в такое противоречие, то власть их без затей отменяла или же просто плевала на них.

Это самый главный вопрос государственной жизни, который решился в 1993 году после всех демократических перемен конца 80-х — начала 90-х годов. К сожалению, из-за информационной блокады, устроенной специально ради того чтобы не допустить иного развития событий, всю серьезность и важность этого вопроса в тот момент не удалось донести до большинства населения России. Именно поэтому подавляющее большинство людей, не разбирающееся в перипетиях политической борьбы, смогли открыть для себя возрождение тоталитарного характера российской государственной власти уже много лет спустя, если не только сейчас.

Нынешний авторитаризм Кремля был заложен еще тогда, во время государственного переворота 21 сентября — 4 октября 1993 года, когда шла борьба вокруг Верховного Совета. Именно в результате победы ельцинской верхушки этот государственный переворот определил возврат России к новому виду тоталитаризма, уже без коммунистических идеалов и иллюзий, и потому гораздо более циничному.

1.7. Конституция по-президентски

Итак, в результате государственного переворота, который формально был совершен из-за отказа президента исполнять действовавшую Конституцию, было дано обещание принять новый основной закон, точнее— выставить на голосование новую Конституцию.

Вообще вопрос с новой Конституцией Российской Федерации взамен старой советской, в которую было внесено множество поправок, ставился уже достаточно давно, еще на первых Съездах народных депутатов. Была образована конституционная комиссия под председательством Румянцева, которая обсуждала различные проекты повой Конституции. Она работала уже года три. Кроме того, в последние месяцы существования Съезда народных депутатов и Верховного совета Российской Федерации был создан комитет по конституционному законодательству, в котором я работал в качестве ответственного секретаря. Все те проекты Конституции, которые к тому моменту существовали, а их было несколько, рассматривались этими органами.

Надо сказать, что в период обсуждения этих проектов реальные авторы нынешней российской Конституции, например, известный демократ того времени Шейнис, на этих заседаниях, носивших не открытый, а рабочий, кулуарный характер, свое возмущение действующей.

Конституцией и существующей системой власти высказывали достаточно открыто. Меня тогда поразило, что их возмущение состояло не в том, что Съезд народных депутатов оставил в действующей Конституции упоминание о советской власти. Ни набор или отсутствие в ней каких-либо прав человека, которые в тот момент никто и ни в коей мере не ущемлял. Ни защита средств массовой информации от давления или цензуры. Короче, их не беспокоил ни один из сюжетов, которые СМИ того времени выставляли как главные аргументы для замены Конституции.

Их волновало главным образом то, что Съезд как высший орган государственной власти может отстранить президента, которого сам же этот Съезд в свое время и поддержал, выдвинув его сначала на пост председателя Верховного Совета РСФСР, затем учредив пост президента, который фактически был создан лично под Ельцина, а затем разрешив выборы по сокращенной схеме, в которых фактически мог победить только Ельцин. Все это были шаги, направленные на то, чтобы привести Ельцина к власти. И вот те же самые депутаты, которые привели его к власти, готовы были теперь проголосовать за его импичмент. Вот что демократов возмущало больше всего. Они это интерпретировали так, что, мол, депутаты Съезда нарушают волю своих избирателей. Хотя было ясно, что депутаты как раз таки в наибольшей степени и выражали волю своих избирателей. И это было основной причиной недовольства и Съездом, и вообще существовавшей системой государственной власти.

Основное достоинство Съезда народных депутатов — механизм столь широкого народного представительства с непосредственным воздействием на высшие органы государственной власти — они предполагали устранить из повой Конституции в первую очередь. То есть изъять из Конституции саму идею высшего органа государственной власти вообще, и конкретно Съезда как возможности широкого народного представительства, во-первых, — а, во-вторых, сделать импичмент президенту фактически невозможным. Вот две основные задачи, которая ставилась перед новой Конституцией со стороны президентских сил.

Третья — это довести численность Верховного Совета до управляемого большинства, работающего в Москве на постоянной основе. По уже упоминавшимся выше причинам, приручить таких парламентариев президентской власти было гораздо проще, чем съезжавшихся на Съезд депутатов. Кроме того, они предлагали существенно расширить размеры избирательных округов, чтобы кандидаты более не могли проводить предвыборную кампанию своими силами, как это было при избрании народных депутатов. Таким образом, депутатские мандаты должны были стать уделом либо состоятельных людей, либо тех, кого поддерживают СМИ. И те, и другие должны были быть на стороне демократов, как им представлялось, если не по классовым, то, по крайней мере, по чисто шкурническим соображениям.

Кроме того, половину депутатов предлагалось избирать по партийным спискам. Вообще, выборы по спискам партий — это система, опробованная оккупационными властями еще в послегитлеровской Западной Германии, потому что она давала возможность фильтровать выбираемых в законодательный орган депутатов через партийный механизм. Иначе говоря, если партия как таковая в I целом устраивала оккупационные власти, в первую очередь по критерию послушности, то она допускалась к выборам. Предполагалось, что в избирательные списки партий будут включены только те кандидаты, на которых оккупационные власти дадут добро. При этом исключение из партийных списков неугодного кандидата будет замаскировано под самостоятельное решение общественной организации, на которую эти власти якобы не могут! оказать никакого давления.

Если же партия таких условий игры не принимала, то она до выборов вообще не допускалась. Это был механизм так называемой денацификации. Реально же под предлогом борьбы с бывшими нацистами и им сочувствующими (под эту категорию можно было подвести любого жителя Германии), оккупационные власти формировали слой марионеточных политиков.

А в российской действительности эту схему предполагалось применить как механизм, обеспечивающий нужное большинство в парламенте нужным партиям. То есть если половина парламента состоит из представителей партий, а допущены туда будут только те, которые угодны правительству, то соответственно никаких неприятностей  от такого парламента ждать будет нельзя. Во всяком случае, он вряд ли сможет что-либо сделать конституционным большинством. Это первое.

И второе. Общее число депутатов нового Верховного Совета (называть его Думой тогда еще никто не предлагал) предлагалось даже расширить по сравнению с существующим, 450 вместо 252 депутатов. Казалось бы, какой взлет представительности законодательного органа! Однако если учесть, что эти 450 депутатов избирались вместо 1068 народных депутатов Съезда, то получалось, что представительность сокращается более чем в два раза. А если учесть, что количество депутатов избранных непосредственно, должно было составить лишь половину из них, то есть 225 человек, а вторая половина должна была образоваться из партийных списков, за которые надо было голосовать в тех же избирательных округах, то получалось, ч го реально эти округа увеличивались в 5 раз. То есть, если по действовавшей тогда российской Конституции каждый депутат избирался примерно от 100 тысяч избирателей, то по демократической получалось, что депутата могут избрать только 500 тысяч избирателей.

Это означало, что если при Съезде народных депутатов существовала некая связь между кандидатом в депутаты и населением в том смысле, что кандидат мог реально встретиться со своими избирателями или на собраниях, или на личном приеме, то есть связь между кандидатом и его избирателями была непосредственной, то когда численность этих избирателей дошла до полумиллиона человек, стало понятно, что это нереально. При такой системе очевидно, что кандидата можно избрать, сделав его известным только через средства массовой информации, а, в свою очередь, доступ к СМИ контролирует либо тот, кто имеет деньги, либо тот, кто имеет власть.

Таким образом, по задумке демократов, изменение Конституции должно было привести к тому, чтобы при ее помощи, с одной стороны, обезопасить действующую власть при любых ее последующих антизаконных действиях, а с другой стороны, сделать саму будущую Государственную Думу практически не зависящей от воли своих избирателей даже на выборах. Потому как выбирать они смогут только того, кому власти окажут свою поддержку.

Эта Конституция от Шейниса и компании после государственного переворота и стала проектом, вынесенным президентом на референдум. Она реализовывала главные президентские требования, о которых я сказал выше, а прочая фразеология насчет демократических свобод пре-зидента и его команду интересовали мало. Собственно, она воспринималась ими как своего рода клетка, чтобы поймать птичку — голоса на референдуме.

Впрочем, для получения голосов помимо наживки в виде демократически свобод использовалось и нечто более конкретное и действенное. Главная новаторская идея, которая в дальнейшем при развитии аферы российских выборов заняла центральное место, — это идея постоянного действующего органа, отвечающего за выборы, — Центризбиркома. Особую юродивость этому названию в современном его значении придает то, что по смыслу комиссия — это некий временный орган. Когда в советское время или по ранее действовавшей российской Конституции создавалась Центральная избирательная комиссия, то она создавалась на период каких-то конкретных выборов и для подведения их итогов. Комиссия создавалась из действующих депутатов, которые при этом совершенно необязательно должны были сами переизбираться. Эти депутаты подводили итоги выборов, и на этом комиссия заканчивала свою работу. Что еще остается делать, если выборы уже прошли? В этом был смысл названия, полностью соответствовавшего сути работы избирательной комиссии.

Оставив название Центральной избирательной комиссии в новом избирательном процессе, президентская команда хотела затуманить суть происходящего для большинства населения. Вроде бы раньше была Центральная Избирательная комиссия, сейчас она тоже осталась, — какая разница? Между тем ее функция и роль изменились кардинально, поскольку, по сути, она была превращена в Министерство выборов.

Во-первых, у нее появился постоянный штат. Во-вторых, она действовала постоянно, контролируя все выборы, какие только ни проходили в России, и не распускалась после того, как процесс выборов завершался. Даже ели в стране больше года не было никаких выборов, это не мешало центральной избирательной комиссии существовать, соответственно получать свои оклады, пользоваться служебными привилегиями и т.п. В-третьих, это оказался орган, который по заложенной в новую Конституцию идее так называемого разделения властей, то есть разъединения единой государственной власти на власть исполнительную, законодательную и судебную, оказался не вписанным ни в одну из этих ветвей. Он не является ни органом исполнительной власти, ни органом законодательной, ни судебной. Центральная избирательная комиссия как бы висит в воздухе, формально не подчиняясь вроде бы никому.

На самом деле, естественно, она подчиняется самому президенту. Потому что именно он создал эту комиссию в результате государственного переворота, и наставляет, и направляет Центризбирком на протяжении всей его деятельности. Тот же президент тем же самым путем, коль скоро государственные перевороты стали средством решения конституционных проблем, точно так же может ампутировать Центризбирком, изъять его из государственной жизни.

Вот, например, любопытный штрих. В демократическом угаре деятельность Центральной избирательной комиссии была объявлена как бы чисто технической, чуждой всякому законотворчеству. Поскольку издание законов — это дело депутатов, законодательных органов власти, а Центральная избирательная комиссия эти законы только исполняет, и потому к законодательному процессу не должна иметь никакого отношения. Более того, в статус Центральной избирательной комиссии тогда же в 1993 году было введено положение, что Центризбирком не имеет права принимать участие в законодательном процессе. То есть не имеет права выступать ни с законодательными инициативами, ни разрабатывать проекты законов.

Так вот, самый лучший пример, который доказывает, что реально Центральная избирательная комиссия находится непосредственно в подчинении президента, состоит в том, что, во-первых, она с самого первого дня занимается именно этим законодательным процессом, то есть пишет для себя такие законы, которые сама же потом и будет исполнять. Все избирательные законы, которые существовали после 1993 года и существуют на сегодняшний день в России, вышли из недр Центральной избирательной комиссии. Той самой, которой по положению о ней запрещено заниматься законотворчеством.

А во-вторых, поскольку ей официально заниматься законотворчеством запрещено, все эти законопроекты вносятся в Думу от лица президента Российской Федерации.

Из этого следует, что фактически Центральная избирательная комиссия в том виде, в каком она есть, является на сегодняшний день дубликатом администрации президента. Поскольку сам президент — выборное лицо, а Центральная избирательная комиссия работает на него, то означает как минимум, что сам действующий президент заведует собственными выборами. Не говоря уж про все остальные. Трудно при этом не получить желаемый результат!

Вот та избирательная схема, которая реально была заложена в государственное устройство Российской Федерации в результате государственного переворота.

На первых же выборах в декабре 1993 года стало ясно, как именно эта схема будет работать в дальнейшем. Тогда она была еще не опробована. Но как только она была «а пущена, стало понятно, как будут дальше развиваться события, каким образом она будет действовать.

Приведу несколько примеров. Первые действия нового органа были очень непосредственные, а вследствие этого оставившие наиболее яркие, наиболее острые впечатления. Конституционно-демократическая партия, к которой л тогда принадлежал, сдала свои списки подписей избирателей, высказавшихся за ее включение в избирательные бюллетени. Было известно также, что эта партия входила н состав Фронта национального спасения, которому было запрещено участвовать в выборах. Естественно, со стороны избирательной комиссии было огромное желание не допустить также и нашу партию. И она действительно не была допущена, причем очень простым способом. В решении Центральной избирательной комиссии было сказано, что партия не набрала необходимого количества подписей в свою поддержку. Естественно у нас возникло желание убедиться, на каком основании комиссия не засчитала нам подписи избирателей. Нам в этом было отказано, причем достаточно оригинально. Мол, подписные листы содержат конфиденциальную информацию об избирателях и потому не могут быть предъявлены даже нам, тем, кто их в свое время собрал и сдал в Центризбирком.

—           А как же можно убедиться, что у нас недостаточно подписей в нашу поддержку?

—           А никак. Просто верьте нам на слово, и все.

Вот так: легко и незатейливо. Реально это означало следующее: того, кого мы не хотим допускать до выборов, мы просто не допустим и все.

Все это в дополнение: к тому, что 7 или 8 политическим организациям, среди которых был и Фронт Национального Спасения, президентским указом просто было запрещено участвовать в выборах. В то время эти организации были популярны, они принимали активное участие в защите Конституции. Мы это знали, так же как знала это и президентская сторона. Поэтому без всяких затей и игр в демократию им просто было запрещено участвовать в выборах.

Но была и обратная сторона медали. Тоже своего рода анекдот, только уже с иным знаком. В тех же выборах принимала участие партия бывшего мэра Москвы Гаврилы Попова «Российское движение демократических реформ». По закону о выборах того времени требовалось, чтобы партия приняла решение об участии в выборах, после этого нужно было зарегистрировать свой список кандидатов в избирательной комиссии, а уж только после этого она получала разрешение собирать подписи избирателей в свою поддержку и должна была набрать 100 тысяч таких подписей.

Мы составили свой список, собирали эти подписи в течение трех недель и, как утверждала Центральная избирательная комиссия, все же их не набрали. Партия же Попова зарегистрировала свои списки кандидатов только 4 ноября 1993 года. А подписи нужно было сдать в Центризбирком не позже б ноября. Причем их надо было собирать не только в Москве, но и не менее чем в 15 регионах России. Поэтому чисто технически меньше чем за неделю или две выполнить эту операцию было просто невозможно.

Так вот, оказалось, что 4 ноября партия Попова зарегистрировала свой список кандидатов, а 6 ноября уже сдала необходимые 100 тысяч в свою поддержку и была зарегистрирована Центризбиркомом. То есть, за 2 дня якобы осуществился процесс сбора подписей по всей стране, их доставка в Москву, подсчет, сшивание в папки и сдача в ЦИК.

Когда мы об этом узнали и обратились за разъяснениями в Центризбирком, нам ответили, что да, РДДР все 100 тысяч подписей собрала за 2 дня, и все подписи правильные. На вопрос — можно ли посмотреть — опять получили отказ: мол, это секретные данные Центризбиркома.

Короче уже в 1993 году стало понятно, что выборы изначально и не предполагались быть честными. И Центризбирком сделали постоянно действующим органом не для того, чтобы проводить честные выборы.

Хочу отметить, что предыдущие избирательные комиссии и, в частности, Центральная избирательная комиссии я Съезда народных депутатов в период с 1990 по 1993 год организовали некоторое количество дополнительных выборов, в частности, на вакантные места народных депутатов. Естественно, эти выборы привлекали общественный интерес, в них участвовало много кандидатов, были даже упреки, что трудно выбрать среди такого количества кандидатур, были соображения, как улучшить эту избирательную систему. Но характерно, что за этот период никто и никогда не упрекнул действовавшую ранее Центральную избирательную комиссию в подтасовке выборов. Никаких сомнений в конечных итогах голосований в период до государственного переворота 1993 года не существовало. Всем было очевидно, что выборы проведены честно и соответствуют воле избирателей, даже если их результаты кого-то не устраивали.

Первые же выборы, организованные новым Центризбиркомом после государственного переворота, сразу начались с жульничества. Главная идея этих выборов была такова: любым образом узаконить государственный переворот, протащить новую Конституцию. В сущности, сама Конституция рассматривалась творцами переворота как нечто вроде индульгенции, которая делала их действия легальными, оправданными законом.

По подведенным тем же Центризбирком итогам голосования Конституция была признана принятой. Официальный результат звучал так: 58,43% голосов «за» при явке избирателей 54,3%. Однако, как меланхолично отмечали социологи, «замечания об искажениях в отчетах о проценте участия в голосовании поступили через несколько месяцев после референдума, однако они не были ни подтверждены, ни опровергнуты. Отсутствие детального отчета о результатах голосования затрудняет оценку соответствующих данных».

В действительности же произошло следующее. Из тех же социологических исследований, проводимых в течение 2-3 недель перед 12 декабря 1993 г. и во время референдума (они требовались для того, чтобы понять, не провалится ли затея с треском, и не стоит ли потому от нее отказаться сразу, еще до проведения голосования), следовало, что не менее 39% россиян после всего, что произошло со страной, не верят ни в какие референдумы вообще, а еще 20% не поддерживают декабрьский референдум в частности.

Эти простые цифры показывали, что около 59% российских избирателей не собирались участвовать в референдуме, и, следовательно, доля принявших участие в голосовании заведомо ниже 50%. То есть референдум по Конституции в действительности не состоялся, поскольку для принятия Конституции требовалось участие в голосовании не менее 50% избирателей.

Кроме того, косвенные данные говорили о том, что и среди проголосовавших Конституция не набрала большинства голосов. Это следовало из того, что, несмотря на запреты политических организаций, о которых говорилось выше, на выборах в целом победили избирательные объединения, опиравшиеся на оппозицию Ельцину. В сумме они собрали более половины голосов избирателей, а это говорило о том, что голосовавшие за оппозицию, скорее всего, должны были сказать «нет» и Конституции.

В мае 1994 года были опубликованы выводы экспертной группы А. А. Собянина при администрации президента о масштабных фальсификациях на этом референдуме (после этой публикации президентская администрация прекратила сотрудничество с группой). Согласно выводам этой комиссии, в референдуме принимало участие не более 46% от списочного состава избирателей.

Центризбирком, естественно, отвергал эти обвинения. Был даже организован пересчет бюллетеней в одной из дальневосточных провинций России (то ли в Алтайском крае, то ли в Амурской области — точно не помню). И оказалось, что Конституцию там действительно не приняли! Тогда, чтобы положить конец инсинуациям недоброжелателей, сомневающихся в кристальной честности Центризбиркома, его председатель г-н Рябов повелел бюллетени исторического референдума по новой Конституции России уже через четыре месяца после его проведения... сжечь! Поэтому ныне документальных подтверждений того, как россияне «выбрали сердцем» свою Конституцию, не имеется.

Кстати, А.А.Собянин (сам, между прочим, убежденный демократ) писал не только об этом: «Несмотря на то, что после выборов и референдума 12 декабря 1993 г. прошло уже около двух лет, их сколько-нибудь полные и подробные количественные итоги до сих пор не опубликованы. Более того, даже в местной печати традиционные сводные таблицы результатов голосования с разбивкой по административным единицам, — районам, городам, районам в городах и т.п. — регионов (субъектов) Российской Федерации были опубликованы лишь в очень малом числе субъектов — насколько нам известно, лишь в Нижегородской, Ульяновской областях и для одного из двух одномандатных избирательных округов в Хабаровском крае.

Соответствующими сводными таблицами не располагают сейчас ни мандатные комиссии, ни депутаты Федерального Собрания, ни одно из 13 избирательных объединений, участвовавших в выборах 12 декабря, ни один исследовательский центр и ни одно научное учреждение в России. Соответствующих сводных данных нет даже у Администрации Президента РФ, хотя она прилагала значительные усилия, чтобы получить эти данные. Однако Центризбирком не только не предоставил сам, но и запретил окружным избирательным комиссиям выдавать кому бы то ни было копии сводных таблиц — даже полномочным представителям Президента РФ».

Представляете, какая «крыша» у Центризбиркома, если он может послать на три буквы даже администрацию президента вместе с его полномочными представителями! Я говорю именно о «крыше», ибо законности в его действиях нет ни на йоту.

Таким образом, на первых же выборах после государственного переворота 1993 г. высветилась главная проблема — массовая фальсификация результатов голосования. Стало понятно, что с результатами голосования Центризбирком может сделать все, что угодно: манипулировать бюллетенями, добавлять голосов и т.д. Но вот с количеством людей, которые физически пришли на выборы, поделать ничего нельзя. Их участие можно рассчитать статистически, явку на выборы могут зафиксировать наблюдатели.

Поэтому основной проблемой для новоявленного Министерства выборов России стало даже не то, как проголосуют избиратели, а то, сколько их реально придет на выборы. И именно об этом у Центризбиркома прежде всего начала болеть голова. Проблема явки на выборы избирателей, тем более в условиях, когда они все более начинают отдавать себе отчет, что результаты голосования фальсифицируются, начало становиться главной проблемой избирательного процесса.

1.8. Россия, которую мы получили

На декабрьских выборах 1993 года основные усилия вновь созданного Центризбиркома были сосредоточены на получении положительного результата голосования на референдуме по Конституции любой ценой. Как я уже говорил выше, основная идея состояла в том, что этот референдум должен был продемонстрировать одобрение страной совершенного государственного переворота. В российском и международном общественном мнении, в первую очередь американском, поскольку именно на США реально опирался ельцинский режим, этот референдум по Конституции должен был символизировать то, что страна санкционировала государственный переворот. Мол, стрелять из танков по парламенту, конечно, нехорошо, но раз народ пришел на референдум и проголосовал за эту новую Конституцию, значит, он одобрил свершившееся действо.

Кроме того, это был первый опыт массовой и заказной фальсификации выборов, проведенный новой Центральной избирательной комиссией. Естественно, что все усилия были сосредоточены именно на Конституции. Голько этим можно объяснить то, что результаты выборов в Государственную Думу, которые, как предполагались, только ДОПОЛНЯЛИ результаты голосования по Конституции, оказались для режима фактически провальными.

Во-первых, политическая сила, которая явилась вдохновителем государственного переворота, которая в дни октябрьского противостояния 1993 года собирала своих сторонников возле Моссовета в противовес защитникам Верховного Совета, превращая государственный переворот правящей верхушки и насилие над демократией в нечто вроде идейной борьбы, эта политическая сила вышла на выборы под названием Выбор России. Ее возглавлял П.Гайдар, не прошедший в правительство на VII Съезде народных депутатов. Помимо ВыбРоса в выборах участвовало еще с полдюжины разных организаций схожей направленности. Естественно, когда основные оппозиционные силы, в частности, Фронт Национального Спасения, были просто отрешены от участия в выборах, то предполагалось, что эти так называемые демократические фракции завоют себе в Думе сокрушительное большинство.

Именно в этом и проявился сокрушительный провал (а мой большой фракцией в Государственной Думе первою созыва оказалась фракция ЛДПР. Причем, вовсе не потому, что эта партия прославилась чем-то особенным в предшествующий политический период. Скорее наоборот, она тихо сидела в кустах и словно выжидала, чья сторона возьмет верх. Сам Жириновский оказался одним из первых, кто поздравил Ельцина с удачным государственным переворотом.

Победила же ЛДПР в первую очередь потому, что своими лозунгами ярко выраженного национального характера искусно разыгрывала противника демократов. И хотя ЛДПР не входила в Верховный Совет России, тем не менее, выйдя на эти выборы, она фактически сумела представить себя как ту оппозиционную силу, которой разрешено участвовать в выборах и которая замещает своими лозунгами и своей программой те партии, в частности Фронт национального спасения, которым участвовать в выборах было запрещено. То есть избиратель в то время, голосуя за ЛДПР, фактически голосовал за оппозицию, противостоявшую Выбору России и всем тем силам, которые совершили государственный переворот.

Другое дело, что, как я уже отмечал выше, сама эта организация была скорее политической клоунадой, созданной спецслужбами еще в период Советского Союза для того чтобы имитировать оппозицию, причем, не важно какому политическому режиму, который реально станет во главе Кремля, представлять для него некоего фанерного противника, непримиримого на словах, но на деле с которым очень легко договориться. Как видно, эта функция была нужна еще в горбачевский период и остается востребованной до сих пор.

Тем не менее политические силы, вдохновившие государственный переворот, вышли из этих выборов фактически побитыми. Это стало большим ударом для ельцинской верхушки. Выборы в Госдуму показали ей, что необходимость их фальсификации, манипулирование выборной демократией — это не вопрос какого-то отдельного политического момента.

Происшедший государственный переворот все разновидности стоящей у власти демократуры обосновывали в существенном мнении России примерно так: мол, демократия нужна, но в какие-то отдельные критические моменты типа наступления реакционных сил и т.п. ее приходится отодвинуть в сторону или поправлять ради ее же Собственного блага. Выборы 1993 года показали, что демократия, которую нужно постоянно корректировать, а точнее говоря — фальсифицировать, становится постоянным требованием российского правящего режима. Этот режим не может жить в демократических условиях, поскольку если только выборы не подвергаются тотальной фальсификации, этот режим тут же терпит поражение. Еще раз подчеркну, что в 1993 г. у кремлевского режима еще не было возможностей обеспечить такую фальсификацию на думских выборах.

Таким образом, уже тогда, в 1993 году, начала проявляться схема той «управляемой» демократии, в которой мы фактически живем сейчас. Она состоит из двух основных положений: во-первых, системе необходимо наличие якобы оппозиционеров, которые создают видимость противостояния власти, но на самом деле находятся с ней в сговоре, вследствие чего этим оппозиционерам разрешено действовать и получать все, что они хотят. Во-вторых, подлинных оппозиционеров нужно вывести из системы, не дать им участвовать в выборном процессе и, таким образом, устранить из легальной политической жизни.

Идея была в том, чтобы подавить всякое проявление сопротивления в народе, заставить его смириться с существующей политической системой, которая, с учетом того, что она реально отстаивала иноземные политические интересы, фактически была новой версией колониальной системы по отношению к России. В позапрошлом веке был в моде обыкновенный колониализм, в прошлом веке — неоколониализм, когда управляемые из-за рубежа режимы старались представить себя независимыми. Сейчас, на рубеже XXI века, создавалась новая, оригинальная форма марионеточного правления, которая представляла собой поддерживаемый из-за рубежа режим, называвший себя национальным и демократическим.

Такая перспектива развития обозначилась перед Россией. Надо признать, что в число элементов этой управляемой демократии, то есть якобы оппозиционеров, встроенных в систему, оказалась включена и КПРФ. При всем том, что сама КПРФ состояла из достаточного числа преданных коммунистической идее людей, то есть тех, кто вступил в компартию еще при советской власти и поддерживал ее совершенно искренне, верхушка КПРФ являлась полностью управляемым сверху элементом. Именно поэтому в критические для режима моменты она выступала в его поддержку, например, как это сделал Зюганов накануне штурма Дома Советов 4 октября 1993 года. Официальное этому всегда давалось какое-то объяснение. Например, главная задача — не допустить, чтобы система стала тоталитарной, надо любой ценой сохранить остатки демократии, следовательно, надо пойти на то, чтобы поддержать эту Конституцию, хотя она и навязана пушками, но какая-никакая, а все же это Конституция... Гораздо хуже будет, если Конституции не будет вообще..

В действительности, как мы видим сейчас, 15 лет спустя, эта Конституция совершенно не стесняет правящий режим, и об этом речь еще впереди. Фактически ее нё существует. Она присутствует как некая декларация, бумажка, но реально она руки режиму совершенно не связывает ни при каком его антиконституционном действии, ни наверху, ни внизу, ни на уровне судебной системы. И это могло случиться только при поддержке КПРФ. Но сути, КПРФ, вначале тоже запрещенную к участию в выборах 1993 года, поскольку масса коммунистов принимала непосредственное участие в защите Дома Советом, в том числе в рядах Фронта национального спасения, допустили до выборов лишь для того, чтобы обеспечить содействие принятию Конституции. Ибо не будет Конституции, не будет и Думы, а не будет Думы, не будет и думских портфелей... И потому о несостоявшемся голосовании по Конституций коммунистам тоже лучше помалкивать.

Верхушка КПРФ прямо способствовала установлению и России нынешнего режима, причем, неоднократно. Так было и при Беловежском голосовании, и когда проходил государственный переворот, и когда провозглашали принятой российскую Конституцию. Не будет большим преувеличением сказать, что режим, существующий сегодня в России, создан при определенных усилиях руководства КПРФ, которое несет за него ответственность в той же мере, что и Ельцин.

В итоге мы получили режим управляемой демократии, которая в действительности является не демократией, а манипулированием демократическими инструментами для того чтобы придать видимость легальности существующему режиму: Этот процесс начался как искреннее желание демократических перемен в обществе. Его эволюция в начале 90-х годов привела в итоге к ясному пониманию правящей, так называемой демократической, верхушкой того, что с демократией ей жить невозможно. Она может выжить лишь в условиях «управляемости» демократии, то есть в условиях аферы, состоящей в постоянной подтасовке результатов выборов и манипулировании действиями как бы демократических органов власти.

Парадокс состоял в том, что после выборов 1993 года те, кто называл себя демократами, стали бояться демократии. Поэтому все, что делалось для фальсификации демократического процесса, и привело к афере российских выборов, произошло вовсе не случайно, вследствие какой- то игры обстоятельств по принципу «хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Уже в конце 1993 года по результатам думских выборов стало ясно, что ельцинская верхушка может и должна фальсифицировать результаты демократического волеизъявления, волю народа ДЛЯЙ того, чтобы удержать бразды правления. Таков был закономерный итог государственного переворота в России в октябре 1993 года.

1.9. Лужкократия

Естественно, что те явления, которые происходили в общероссийском масштабе, эволюция демократического процесса от подлинной до фиктивной демократии, не могли обойти стороной Москву. Более того, как и всегда в российской истории, во всяком случае, в новейшей российской истории, то, что происходило в стране, в концентрированном виде происходило в Москве. Столица всегда была центром страны, усиливающим все происходящие в ней процессы, как экономические, так и политические. И эта роль еще более увеличилась после распада Советского Союза, потому что концентрация финансовых ресурсов, которая до этого сдерживалась плановой системой хозяйства, теперь, по сути, без ограничений начала расти в Москве. Если раньше можно было считать, что и Москве сходится от 40 до 50% финансовых и производительных потоков России, то сейчас роль Москвы как финансового центра, перекачивающего ресурсы страны, дошла до 80%. Это весьма показательно по отношению к I ом задачам, которые ставили себе демократы. Еще во времена перестройки изрядная часть демократической пропаганды сводилась к тому, что Москва командует всем, Нее везется в Москву, надо все это децентрализовать, сделать более значимыми регионы. Реально весь этот процесс привел ровно к обратному результату. Роль Москвы еще более усилилась, она стала финансовым центром Страны, без которого во всей России сделать больше ничего невозможно.

Естественно, то воровство, которое шло по всей стране, в Москве происходило в еще более увеличенном и концентрированном виде. Нет смысла останавливаться на нем отдельно, потому что в массе источников об этом рассказано достаточно подробно. Но надо отметить, что московская финансовая группа, находящаяся под контролем Лужкова, ее вес, персонализированный в конкретных лицах, оценивается где-то порядка в 50 миллиардов долларов. На этом фоне официальные доходы госпожи Батуриной, супруги мэра, по данным «Форбса» — владелицы нескольких миллиардов долларов, не более чем верхушка айсберга, легализующая основную часть капиталов, принадлежащую этой группе. Естественно, эти капиталы за столь малое время получены не путем каких-то фантастически сверхприбыльных операций, а путем разграбления общенародной собственности и ее присвоения. 

Процесс пошел в 1991 году, когда Лужков стал исполнять обязанности руководителя правительства Москвы, щ затем был назначен указом Ельцина ее мэром. В эти лихие годы демократия могла ему только помешать. Тем паче, что в столице все было на виду, да и депутатам Моссовета не нужно было съезжаться со всей России, как народным депутатам на Съезд. Они жили здесь же и им, разумеется, было проще собраться и выработать общее мнение.

В Моссовете было около 500 депутатов. Это означало, что избирательный округ по выборам в Моссовет был в 5 раз меньше, чем избирательный округ на выборах депутатов Съезда, и, соответственно, депутаты Московского совета были максимально приближены к народу. Естественно, они напрямую контактировали со своими избирателями и потому выражали их волю более чем непосредственно. Так вот за все время, пока существовал Моссовет, лужковское правительство ни разу не представило ему отчет об использовании средств московского бюджета. То есть бюджет был, но куда пошли его деньги, и каким образом им реально распорядилось правительство — законодательная власть Москвы не знала. Соответственно, Моссовет не утверждал бюджет московского правительства, что не мешало ему исполнять по факту бюджет прошлого года, что означало снова бесконтрольно тратить получаемые средства. Короче говоря, лужковская демократия — лужкократия — сразу же разорвала все демократические связи с законно избранным органом народной власти, прекратила с ним какую бы то ни было работу. Это дает представление о том, какой в действительности оказалась демократическая власть в самой столице России в первые же годы своего правления. 

После государственного переворота Лужков, который активно его поддерживал, получил от Ельцина полную свободу рук в Москве. Все то, что делалось в Москве, отныне выходило из компетенции Федерального Правительства и фактически зависело только от личной прихоти мэра. В результате в Москве, самой развитой части России, установился режим не просто управляемой демократии, а чисто феодальной автократии местного князька, дорвавшегося до власти.

Стоит заметить, что на тот момент никто Лужкова на должность мэра не избирал. В 1991 году его взял к себе в качестве заместителя новоизбранный мэр Москвы Г.Х.Попов. В то время никто из заместителей председателя исполкома Моссовета не захотел с ним связывать свою судьбу, кроме Лужкова. Так он получил должность вице-мэра при Попове, не утруждая себя избирательной кампанией.

Когда в 1992 году Попов подал в отставку, Лужков волею обстоятельств оказался на месте мэра и, будучи человеком весьма властным и административно ловким, сосредоточил в своих руках все полномочия, сделав себя незаменимым инструментом московской политики. Ничто в городе не могло решаться без него.

В обмен на его безоговорочную поддержку Ельцин, пользуясь своими чрезвычайными полномочиями, вместо положенных по закону новых выборов, сам назначил Лужкова мэром Москвы. Для Ельцина было важно наличие в Москве крепкого тыла, который мог бы его прикрыть. Как гласит- известная мудрость, в провинции происходят бунты, а в столицах —революции. Поэтому Ельцу нужен был кто-то, кто мог бы полностью контролировать ситуацию в столице, поскольку положиться на свою популярность, на то, что москвичи будут его поддерживать, Ельцин уже не мог.

Лужков оказался как раз таким человеком. Во время государственного переворота 1993 года, он принял в нем активное участие: выделял отряды милиции, организовывая отключение Белого дома от разных коммуникаций, опутывал его колючей проволокой, натравливал московский ОМОН на демонстрации в поддержку Верховного Совета. Здание московской мэрии, находившееся как раз напротив Белого дома, стало оперативным штабом по блокаде Верховного Совета, в нем же располагались снайперы, которые начали стрелять по москвичам уже днем 3 октября, во время прорыва осады Дома Советов. Короче, Лужков проявил себя «истинным демократом».

Кстати, неслучайно, что митинг в поддержку разгона Верховного Совета и отмены действующей Конституции состоялся именно перед зданием Моссовета — тогдашней вотчиной Лужкова.

Поэтому новый орган законодательной власти, который был создан в Москве после государственного переворота, был скроен полностью под него. В этом смысле интересно обратить внимание на особенности этого покроя.

Если в Моссовете для города, в котором проживало 10 миллионов человек (по официальным данным), было около 500 депутатов, то есть 1 депутат на каждые 20 тысяч жителей, что не так уж и мало, то в лужковской городской Думе их оказалось всего 35. Фактически это означало, что избирательные округа увеличились в 15 раз. Это означало то же самое, что и на выборах Государственной Думы. Если раньше депутат был человеком, которого знали лично его избиратели, который выступал перед ними, с которым можно было непосредственно общаться, о котором избиратель мог иметь обоснованное личное мнение, а на основании этого сделать свой выбор, то при таком укрупнении избирательного округа об этом уже не могло быть и речи. Избрать можно было только I ого, кто был известен, а известен был тот, кому давали доступ к средствам массовой информации, плюс тот, кто имел деньги на собственную рекламу. К этому нужно добавить еще один, чисто московский фактор, характерный для феодального стиля правления. Избираться мог только тот, кому московская власть разрешала вести агитационную кампанию в свою пользу. В противном случае она просто срывала агитационные плакаты и запрещала вести агитацию при помощи подчиненной ей милиции.

Результаты выборов в Московскую Городскую Думу в 1993 году были тоже очень показательными. Дума должна была стать весьма компактной и, по идее, легко управляемой, поскольку 35 депутатов, разумеется, гораздо легче подкупить, дать им, например, квартиры, привилегии, должности, и таким образом обеспечить работу Думы по указке мэра, у которого все эти ресурсы находятся в руках.

Однако выборы проходили в соответствии с общероссийскими основами избирательного законодательства, в которые тогда были заложены некоторые демократические нормы. Видимо, по мысли авторов государственного переворота, они должны были демонстрировать избирателям, на какой новый невиданный уровень поднялась демократия в России.

В частности, по избирательному закону 1993 года, во-первых, имелось голосование «против всех» — то, которого сейчас, в современном избирательном законе нет. А во-вторых, в случае, если этот кандидат «против всех» набирал большинство голосов в конкретном избирательном округе, то выборы в таком округе должны были быть признаны несостоявшимися. В таком случае должны были пройти новые выборы с новыми кандидатами, поскольку старые не получили доверия избирателей. Кстати, эта норма перекочевала в закон из советского закона о выборах. Но преподносилась как чрезвычайно демократическая. Ее активно популяризировали СМИ, чтобы подчеркнуть, каким либеральным стало законодательство, хоть и в результате государственного переворота.

На выборах в Москве эта норма дала потрясающий результат. Из 35 избирательных округов в 31 избиратели в своем большинстве проголосовали против всех кандидатов. То есть только в 4 избирательных округах кто- то из кандидатов получил больше голосов, чем кандидат «против всех». Во всех же остальных большинство избирателей отвергло всех кандидатов. Практически это означало, что в Городскую Думу избраны только 4 депутата, все же остальные должны просто выйти вон, и выборы должны пройти заново.

Это было тотальное недоверие, причем, именно в столице страны к организаторам государственного переворота и тем политическим партиям, которые его вдохновляли, потому что именно они в основном выставляли свои кандидатуры, претендуя на места в Московской Городской Думе.

Ну и что же в итоге произошло? — А ничего. Московскому парламенту повелели собраться. Несмотря на федеральный закон, голоса «против всех» было высочайше указано не учитывать и считать всех депутатов в Гор- думу избранными. Московская Городская Дума собралась в числе 35 депутатов и начала свою работу как ни в чем не бывало. А как же демократические нормы, законность? — Да плевать!

Разумеется, о том, что это произошло в Москве на глазах у всех, много не писали. Легко догадаться — почему. Но то, что подобный избирательный скандал случился прямо в Москве, лишний раз доказывает, что так называемая демократия, построенная на пушечных залпах, реально ничего не стоила. И как только она в мельчайшей своей детали не устраивала тех, кто добился всевластия и результате государственного переворота, ее тут же отбрасывали. Именно это и произошло в Москве.

Кстати, на этом история этой веселой Городской Думы не закончилась. Первая Городская Дума, как и Государственная Дума первого созыва, избиралась на переходный период сроком только на 2 года. В 1995 году ее полномочия кончались. Поскольку к тому времени система фальсификации голосования еще не была так отлажена, как сейчас, была большая вероятность того, что в 1995 году голосование в Городскую Думу даст тот же самый результат, что и голосование 1993 года. Надо понять, что если жителей России, находящихся вдалеке от Москвы, еще можно было как-то дурачить через средства массовой информации, то в Москве это было сделать гораздо тяжелее. Прежде всего, потому, что в Москве как центре страны все российские аферы были на виду, а в такой афере как выборы потребовалась бы тотальная фальсификация, которую по причинам, о которых речь пойдет дальше, власти тогда осуществить еще не могли. Таким образом, легко было предположить, что в Москве выборы дадут еще худший для московской правящей верхушки результат, чем по всей России. Тем более что, пробыв к тому времени на посту мэра более четырех лет, Лужков так ни разу и не рискнул избираться на этот пост, а все княжил на Москве по ельцинским указам.

Результат был таков: в 1995 году выборы в Городскую Думу вообще не состоялись. С подачи мэрии ранее якобы избранные депутаты сами себе продлили полномочия на полный срок, то есть до 1997 года. По какому праву? — Да ни по какому, просто захотели и продлили. А возразит-то кто?

Понятно, что когда такие вещи происходят, то становится возможным все. Сами по себе выборы, даже фальсифицированные, теряют всякий смысл. В Москве демократия стала уже не просто управляемой, она превратилась в очевидный фарс.

Кстати подобные случаи происходили не только на городских выборах. В 1993 году, когда Ельцин только приступал к государственному перевороту и издавал указ № 1400, речь шла о том, что выборы президента и депутатов нового органа власти — Федерального собрания — должны проводиться одновременно. Вообще вся политическая риторика Ельцина в 1993 году сводилась к тому, что раз есть конфликт двух ветвей власти — президента и Съезда народных депутатов,— значит, им обоим нужно идти на выборы, и пусть избиратель вынесет свое решение.

Однако думские выборы прошли, а президентских выборов как-то не состоялось. Обещать-то обещали, но не провели. Что можно сказать по этому поводу? Да ничего. Как говорится, сам дал обещание, сам взял обратно. И ответственности никакой.

Когда все подобные вещи происходят одновременно — и фальсификация результатов референдума по Конституции, и провальные выборы в Государственную Думу, и выборы в Городскую Думу, при которых игнорируется мнение подавляющего большинства москвичей-избирателей, которые голосовали против навязываемых им кандидатов, и отмена президентских выборов, — когда все это собирается вместе, становится понятно, что уже тогда, в 1993 году, от избирательного процесса и вообще от демократии остались только рожки да ножки. После государственного переворота, после фазы окончательного разрыва демократов с самой демократией наступил уже чисто технический период. Задача свелась к тому, каким именно образом фальсифицировать демократические процедуры, как технически реализовать аферу российских выборов.

В результате в Москве стали возможны все те явления, с которыми москвичи столкнулись в последующие десятилетия после государственного переворота 1993 года и которые больно ударили не только по политическим, но и по экономическим интересам граждан. Точечная застройка, которая расползлась по всей Москве и которая гак стеснила жителей центральных и потому самых доходных для московской мэрии кварталов, что в этих кварталах стало невозможно жить. Жуткий поток автомобилей, который появился именно в результате этой точечной застройки и воздвигнутых небоскребов, создавших такую катастрофическую ситуацию с автомобильным движением, какой и в помине не было в годы советской власти. Советская власть ведь не зря строила новые кварталы в новых районах Москвы, потому что действующая сеть и коммуникаций и социальных услуг рассчитывалась под существующее население. Все это и многое другое — выселение жителей, финансовые аферы — стало возможным только потому, что изменилась политическая система. А демократия трансформировалась в лужкократию именно для того, чтобы эти аферы были возможны.

Нет независимых политических и экономических последствий. Те, кто считал, что, мол, политики там что-то решают, меняют общественный строй, а простых граждан это не касается, серьезно заблуждались. Изменение политической системы в 1993 году произошло как раз для того, чтобы затем вторгнуться в жизнь остальных граждан и лишить их возможности при помощи своих законно избранных органов, при помощи своих представителей противостоять этому процессу, защищать свои экономические интересы. Поэтому взаимосвязь между лужкократией и последующим ограблением москвичей самая непосредственная.

Комментарии (1)
Обратно в раздел история