Трайнина Г. Первое кругосветное путешествие

ОГЛАВЛЕНИЕ

Тесно становится предприимчивым людям в старой Европе. Вместо 1 / 4 части полушария — весь земной шар лежит перед взором западноевропейцев. На грани XV и XVI вв. жажда золота у европейцев всё усиливается, она толкает их к всё новым и новым завоеваниям в заморских странах. Золота ищут «...португальцы на африканском берегу, в Индии, на всем дальнем Востоке; золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан...»   1 Уже открыта Колумбом Америка, уже проложен морской путь в Индию Васко да Гамой. Но всё новые планы зреют в возбуждённых открытиями умах отважных и беззастенчивых конкистадоров.

Недостаточным кажется переплыть из одного полушария в другое, возникает мысль о кругосветном путешествии.

Эту мысль впервые удалось претворить в жизнь в 1519 г . Фернандо Магеллану, португальскому моряку на службе у испанской короны.

Какова была жизнь Магеллана до его знаменитого путешествия? О детских и юношеских годах Фернандо мы почти ничего не знаем; известно лишь, что он был сыном обедневшего португальского дворянина. Ещё юношей Магеллан отличался отвагой и предприимчивостью, золото, приключения манили его вдаль. Он мечтал свершить небывалые подвиги. Он готов принять участие в любых морских экспедициях. Скоро Фернандо Магеллану представляется такая возможность, и в 1505 г . в качестве рядового участника португальской экспедиции под командованием д'Альмейда он отправляется в Индию. В 1506 г . он принимает участие в битве при Канноре, когда португальцы разбили войско каликутского раджи. После ранения Магеллан уезжает в Африку, где живёт некоторое время в небольшом арабском селении; вынужденное бездействие томит его; не желая терять времени даром, он пытается разузнать, далеко ли до золотых россыпей, {51} которыми так богата, по слухам, Африка. Но всё напрасно; внутренняя Африка остаётся для него запретным кладом.

По выздоровлении Магеллан возвращается в Индию, где опять принимает участие в ожесточённом сражении (в феврале 1509 г .) с арабами и венецианцами. Он вновь ранен, и теперь лечится в индийском городе Кочине.

Едва поправившись, Магеллан в 1509 г . присоединяется к новой экспедиции, отправляющейся к берегам Малаккского полуострова. Там португальцы надеялись разведать пути к островам Пряностей, откуда (при посредничестве индийских и арабских купцов) привозили в Европу корицу, гвоздику, имбирь, мускатный орех. Португальцы рассчитывали добраться до этих островов и, отстранив прежних посредников — мусульман и венецианцев, завладеть всей торговлей.

Первая экспедиция на Малакку оказалась неудачной, население упорно сопротивлялось пришельцам. Португальцы послали через два года вторую экспедицию на Малакку, в ней опять принимает участие Магеллан. Наконец в 1511 г . португальцы захватили Малакку. Путь к островам Пряностей оказался открытым.

Постоянные лишения, жизнь, полная опасностей, закалили волю Магеллана, сделали его ещё более решительным и упорным. Мысль его упорно работала над тем, как совершить новые путешествия, добиться, наконец, успеха в жизни, который всё ускользает из его рук.

Как отважно Магеллан ни сражается, никакой награды он не получает. Очевидно, не жалует высшее командование талантливого, смелого, но слишком самостоятельного, независимого и резкого воина.

Магеллан в 1511 г . принимает участие в экспедиции, отправившейся из Малакки к Молуккским островам, но, добравшись до островов Банда и закупив там мускатные орехи, руководители экспедиции решили отправить почти все корабли обратно в Малакку.

Что делал Магеллан следующие два года, точно неизвестно. По некоторым данным можно лишь предположить, что Магеллан {52} провёл это время или на Малакке, или на каких-то островах, расположенных на пути из Малакки на Молуккские острова. Более точно установлено, что всё это время Магеллан усиленно собирал сведения о Молуккских островах.

В 1513 г ., после короткого пребывания на родине, Магеллан в качестве младшего командира отправляется в Марокко воевать с мусульманскими пиратами. После марокканской кампании, в которой Магеллан получает тяжёлое ранение в ногу, сделавшее его на всю жизнь хромым, он приезжает в Лиссабон. Здесь он был отстранён от дальнейшего активного участия в путешествиях, организуемых португальским правительством.

Свой вынужденный досуг Магеллан использует для разработки новых проектов путешествий; его мысль работает над тем, как проложить новые пути. Магеллан внимательно изучает мореходные карты, донесения капитанов, хранившиеся в секретном архиве португальского короля.

Постепенно у Магеллана начинает складываться убеждение, что попасть к Молуккским островам можно новым — западным путём. Ведь идти прежним путём, тем путём, над которым господствуют португальцы, Магеллан больше не может. Португальский король не даст ему ни одного корабля.

Магеллан твёрдо верит в правоту учёных, утверждающих, что земля шарообразна. Что бы ни утверждала католическая церковь, как бы ни старалась она погасить пытливую мысль, истина побеждает. И на этой истине, на научных теориях основывает Магеллан свой план. Но пока это ещё одни предположения, у Магеллана нет реальной возможности предпринять самостоятельное путешествие. Но готовиться к нему он не перестаёт.

Магеллану было известно, что в 1513 г . испанец Бальбоа прошёл через узкий Панамский перешеек и оказался на берегу Тихого океана. Становится очевидным, что догадки учёных о возможности достижения Индии и Молуккских островов новым путём вполне реальны. Высказывается предположение, что должен быть где-то пролив, соединяющий два океана, и что, плывя через пролив на запад, возможно новым путём достичь желанной цели — Молуккских островов.

Магеллан был убеждён, что такой пролив существует.

На чём основывалась такая уверенность, сказать определённо трудно. Возможно, что, работая в архиве короля, он обнаружил секретную карту, на которой проход в Тихий океан был обозначен примерно на сороковом градусе южной широты.

Как выяснилось позже, составление этой карты было вызвано простым недоразумением: одна из экспедиций приняла за пролив необозримо широкое устье Ла-Платы и плыла по нему двое суток, пока буря не заставила моряков вернуться. Может быть, эта карта, спрятанная от любопытных глаз в сокровищнице короля Маноэля, и внушила Магеллану его непоколебимую уверенность, а может быть, он узнал о Ла-Плате, этом мнимом проливе, {53} где-нибудь

Карта первого кругосветного путешествия. {54}

на причалах Лиссабона от моряков, участвовавших в экспедиции. Так или иначе, но Магеллан был твердо уверен, что пролив существует и что, найдя его, он первым проплывёт в Тихий океан и достигнет западным путём островов Пряностей.

Ошибка моряков, принявших устье Ла-Платы за пролив, сослужила Магеллану хорошую службу. Он поверил, что его предшественники видели пролив, и эта вера побудила Магеллана быть настойчивым и упорным. Вынашивая свой грандиозный план, Магеллан прежде всего хотел добиться у короля Маноэля признания своих старых заслуг. Но король Маноэль высокомерно отказал заслуженному ветерану.

Магеллан понял, что рассчитывать на поддержку короля Маноэля не приходится, и решил попытать счастья в Испании. Перед отъездом он торжественно объявил, что больше не считает себя подданным португальского короля.

Летописцы, сознававшие, как много Португалия потеряла в лице Магеллана, объясняли эту ссору вмешательством нечистой силы — будто дьявол, который всегда в тайне побуждает людей совершать зло, подстроил так, что Магеллан поссорился с королём.

В действительности не личная ссора заставила Магеллана покинуть Португалию. Он понимал, что, находясь в зависимости от португальского короля, он никогда не сможет добиться осуществления своей мечты: ведь португальская корона уже узнала один путь на Молуккские острова, и поиски другого казались излишним, беспокойным делом. 20 октября 1517 г . Магеллан прибыл в Севилью. Здесь его ждало множество разочарований и трудностей. Только португальцы, бежавшие в Севилью от несправедливости короля Маноэля и поступившие на службу к испанскому королю, тепло встретили Магеллана. У них, опытных и закалённых моряков, план Магеллана вызвал самую широкую поддержку (особенно помогал Магеллану португалец Фалеру, прекрасный картограф), но многие испанские чиновники, от которых в значительной степени зависело снаряжение экспедиции, относились к нему с явной враждебностью.

Лишь благодаря личной заинтересованности некоторых влиятельных испанцев в проекте Магеллана, удалось поставить вопрос об экспедиции на заседании королевского совета. Магеллан рассказал о своём плане: он намерен достичь Молуккских островов западным путём, найдя пролив, соединяющий два океана. Магеллан показал в королевском совете письмо своего близкого друга Серрано, присланное с острова Тернате (родина лучшей в мире гвоздики). В письме говорилось, что эти острова лежат очень далеко от Малакки и, следовательно, где-то очень близко от пролива и Южной Америки. Невольник Энрике, привезённый из Малакки, также подтвердил перед лицом королевских советников, что его родина, лежащая по соседству с Молуккскими островами, находится очень далеко от Суматры. Советники стали с {55} жаром обсуждать проект. В нём увидели оружие против всё растущего могущества Португалии. Если испанская экспедиция, руководимая Магелланом, найдёт пролив и откроет кратчайший путь к островам Пряностей, то этим будет нанесён жесточайший удар Португалии: испанцы перехватят всю торговлю пряностями и поставят на колени своего могущественного соперника. Совет решил рекомендовать проект Магеллана королю.

22 марта 1518 г . король подписал грамоты об организации экспедиции: Магеллану и его товарищам предоставлялось исключительное право плавания в открытые ими страны на шесть лет; Магеллан имел право получать двадцатую часть всех доходов со вновь открытых земель; если будет открыто больше шести островов, то с любых двух он мог брать себе одну пятнадцатую всех прибылей. Дальнейшие распоряжения короля ставили Магеллана под контроль испанских наблюдателей — главным инспектором армады назначался знатный дворянин Хуан де Картахена.

Португальские агенты, несмотря на тайну, окружавшую экспедицию   2 , узнали о ней. Король Маноэль принимал все меры, чтобы сорвать планы испанцев. Ходили слухи о возможном покушении на Магеллана. А в это время Магеллан старался изо всех сил по возможности лучше снарядить экспедицию. Пять кораблей, выделенных королём для Магеллана, были в очень плохом состоянии.

Тайный португальский агент с удовлетворением доносил Маноэлю: «Корабли очень ветхи и покрыты заплатами. Я побывал на них и заверяю ваше высочество, что не решился бы плыть на них даже до Канарских островов».

Настойчивость Магеллана победила все козни португальских агентов и испанских чиновников, из зависти чинивших ему разнообразные препятствия. Под его личным наблюдением был произведён капитальный ремонт кораблей, набраны команды, заготовлено необходимое снаряжение и продовольствие. В последний момент португальским агентам удалось всё же навредить путешественникам: часть продуктов, а главное мука, оказалась гнилой, это выяснилось уже в пути, тогда, когда ничего нельзя было уже исправить.

Наконец, 20 сентября 1519 г . Магеллан приказал поднять якоря. Пять кораблей, четырём из которых не суждено было вернуться на родину, вышли в открытое море. Впереди шёл флагманский корабль «Тринидад», за ним следовали «Сан-Антонио», «Консепсион», «Виктория» и «Сантьяго». На всех кораблях в далёкий путь отправилось около 265 человек.

Среди них были люди разных национальностей, различного происхождения и разных характеров. Как потом показало путе- {56} шествие, среди офицеров мало оказалось верных и твёрдых спутников, гораздо больше и лучше поддержали Магеллана простые матросы, сумевшие стойко переносить все лишения долгого пути.

Один из спутников Магеллана присоединился к нему почти накануне отплытия, почти против воли Магеллана (он появился с рекомендательными письмами от весьма влиятельных лиц, которым Магеллан не мог отказать) и был зачислен на корабль в качестве «сверхштатного», ибо все командные посты были уже полностью укомплектованы. Он стал затем самым близким другом и даже историком путешествия Магеллана. Это был итальянец Антонио Пигафетта, небогатый дворянин, молодой искатель приключений, надеявшийся в далёких странах добиться славы и богатства.

С самого начала путешествия Пигафетта вёл подробный дневник; известно, что по возвращении на родину он передал его императору Карлу V, и больше этот дневник никто не видал, до сих пор его дальнейшая судьба неизвестна. Сохранилось лишь краткое описание путешествия Магеллана, написанное Пигафеттой, и эти записи вместе с другими очень немногими сохранившимися документами помогли узнать о том, с каким трудом, ценой каких усилий и страданий удалось впервые обогнуть земной шар.

Большим достоинством дошедшего до нас дневника является полная искренность его автора; он не пытается ничего скрыть, приукрасить поступки свои и своих товарищей; поэтому читатель может сам судить о поведении Магеллана и его спутников, об их алчности и жестокости, проявлявшихся по отношению к туземцам. Но эти записи свидетельствуют также и о мужестве, силе {57} воли, таланте и ясном уме Магеллана, храбрости и стойкости его лучших спутников.

Пигафетта пишет не обо всём одинаково подробно, часто он уделяет больше всего внимания незначительным мелочам, поразившим его воображение, а о важных событиях и фактах или совсем ничего не говорит, или упоминает вскользь; об очень многом судит совсем

Магелланов пролив. (Карта Пигафетты.)

неправильно, подчас преувеличивает бескорыстие своего героя — Магеллана; но все эти недостатки не лишают его записи их главного достоинства — свидетельства очевидца, по-своему честного и искреннего.

Продолжим наш рассказ о путешествии.

Магеллан предусмотрел, казалось, всё то, что должно было способствовать благополучному исходу путешествия. Во время бурь волны могут разметать лёгкие судёнышки в разные сто- {58} роны, и тогда, затерянные среди темноты и безбрежных пространств, капитаны потеряют друг друга из вида, и всей экспедиции придёт конец. Магеллан разработал целую систему световой сигнализации, которая в плавании полностью оправдала себя.

Но самая большая опасность, грозившая успеху экспедиции, заключалась в том, что испанцы, капитаны трёх кораблей, завидовали Магеллану и не хотели подчиняться португальцу. Они тайно составили заговор против Магеллана. Во главе заговора стоял капитан Хуан де Картахена. Он открыто дерзил командиру и не исполнял его распоряжений. Магеллан знал, что если не обращать внимания на подобные нарушения дисциплины, то его приказы в дальнейшем не стали бы исполняться совсем. На одном из совещаний Магеллан арестовал непокорного капитана. Испанцы, затаив злобу, приутихли.

Корабли, оставляя за собой просторы Атлантического океана, постепенно приближались к берегам Бразилии и после долгого плавания встали, наконец (13 декабря), на якорь в бухте Санта-Люсия (Рио де Жанейро). Эта местность всех очаровала. Щедрой и великолепной была природа. Туземцы, ещё не познавшие всей жестокости европейцев, встречали мореплавателей радушно и гостеприимно. Быстро завязался оживлённый обмен. Кормчий Хуан Карвалью, который ещё раньше бывал в этих местах, учил своих спутников особенно прибыльно торговать с туземцами. Он даже составил специальный тариф, чтобы при обмене повыгодней обмануть туземцев. За крючок для рыбной ловли испанцы получали полдюжины кур, за маленькое зеркальце — огромную корзину прекрасной рыбы, «столько рыбы, сколько хватило бы на прокормление десятка людей», за дешёвый гребешок — пару гусей. А Антонио Пигафетта умудрился лишь за одного короля из колоды карт получить шесть кур. В этой гостеприимной бухте испанцы наслаждались отдыхом и набирались сил после утомительного плавания. Но дальше оставаться здесь было нельзя. Магеллан торопился к югу. После тринадцатидневного пребывания в заливе корабли, пополнив запасы пресной воды и продовольствия, поплыли дальше — на юг, вдоль оберега Южной Америки.

Магеллан старался не упускать из вида земли. Стояла нестерпимая жара, свежие продукты портились, приходилось питаться сухарями, взятыми в Испании. Аристократы-испанцы, враждебные Магеллану, искусно старались разжечь недовольство. Среди матросов распространялись слухи, будто Магеллан, продавшись португальскому королю, задумал погубить всю экспедицию.

10 января 1520 г . кормчий «Тринидада» закричал, что берег поворачивает на запад. Магеллан и Пигафетта, определив широту, убедились, что корабли находятся на 35° ю. ш., т. е. примерно в том месте, где, по данным карты, которую Магеллан изучал в архиве португальского короля, лежит столь желанный {59} пролив (на карте был указан 40° ю. ш.). Неужели эта широкая полоса воды, уходящая на запад, достигает Тихого океана и является дорогой к островам Пряностей? Приняв все меры предосторожности, Магеллан три дня исследовал побережье. Вода в «проливе» оказалась пресной. Теперь уже не было никаких сомнений, что это огромная река. Путешественники оказались в устье реки Параны, названной в 1516 г . Ла-Платой испанцем Сомсом, погибшим здесь в сражении с индейцами. Один из кораблей Магеллана две недели продолжал своё разведывательное плавание. Оба берега были суровы и пустынны. Изредка где-то вдали поднимались к небу струйки дыма, но ни селений, ни людей нигде не было видно. Разведка подтвердила, что «пролив» оказался обычной рекой. Это известие очень огорчило Магеллана. Он понял, что моряки, плававшие здесь раньше и утверждавшие, что они нашли пролив, заблуждались. А это значит, что Магеллан все свои планы построил на ошибке своих предшественников. Но Магеллан не сдался, он не дал почувствовать никому из спутников, что вёл флотилию, основываясь на ошибочных данных, и что теперь он уже больше не знает, где лежит пролив. Несмотря на постигшее его разочарование, Магеллан приказал плыть дальше: если не здесь, так дальше должен быть этот пролив, и он его найдёт.

Новая водная поверхность, уходящая далеко на запад, — и новое разочарование. Впереди лежат совершенно неведомые земли. Тёплое время года кончилось, и с каждым днём погода становилась суровей. Изменилась и природа: нет уже больше ни тропических растений, ни сочных плодов, ни гостеприимных зелёных заливов. Однообразны и скудны безлюдные песчаные отмели, пустынные скалы, голые берега, наводящие тоску своей неприветливой сыростью. Только неуклюжие пингвины и тюлени вносили что-то живое в этот безотрадный ландшафт. То и дело поднимались бури. Волны так трепали старые корабли, что трещала бортовая обшивка. Ночью не помогала даже хитроумная сигнализация. Однажды буря разметала все корабли в разные стороны, и в течение трёх дней капитаны не могли найти друг друга. С юга постоянно дул резкий холодный ветер. И вдруг 24 февраля флотилия подошла к какому-то широкому, уходящему далеко в материк заливу. Магеллан вновь обретает надежду. Может быть, здесь проход, который приведёт его к Молуккским островам? Но и здесь все поиски оказались безрезультатными (Магеллан оказался в заливе Сан-Маншас). Скалы со всех сторон окружают залив. Корабли снова плывут на юг. Холод всё усиливается. Матросы с трудом управляются с парусами. Дальше идти нельзя. Надо искать места для зимовки. 31 марта флотилия вошла в удобную бухту, названную Магелланом гаванью Сан-Хулиан, и бросила якоря. Уже тогда, как свидетельствует запись в одном документе, Магеллан решил, что умрёт или доведёт до конца задуманное предприятие. Как только матросы высадились {60} на берег, Магеллан приказал уменьшить пайки. Предстояла долгая зимовка, и было неизвестно, смогут ли участники экспедиции найти в окрестностях какую-нибудь пищу. Эта разумная мера вызвала среди некоторых матросов, подстрекаемых капитанами-испанцами, открытое возмущение. Опираясь на недовольных, Хуан де Картахена, освободившийся из-под ареста, и его сообщники в ночь на 2 апреля подняли бунт.

Под прикрытием ночной темноты заговорщики на шлюпке тихо подобрались к «Сан-Антонио» и, привязав к борту верёвочные лестницы, поднялись на корабль. Капитан не успел поднять тревогу, как его в собственной каюте связали и заперли под стражу. Кормчий, увидев на палубе испанцев, почуял недоброе, но не успел он поднять тревогу, как его мгновенно закололи кинжалом. В короткий срок тридцать прибывших заговорщиков заключили в оковы нескольких активных приверженцев Магеллана. Остальным матросам, которые колебались, раздумывая, к кому выгоднее присоединиться, пообещали скорое возвращение на родину и разрешили взломать склады и разделить между собой вино и продукты из аварийного запаса. Завладев «Сан-Антонио», заговорщики решили напасть на «Викторию». Но здесь дело оказалось сложней. Преданные Магеллану матросы оказали решительное сопротивление. Только большой численный перевес помог мятежникам связать непокорных. «Виктория» попала к врагам Магеллана.

Шум ветра и плеск волн заглушили звуки борьбы и крики на палубе. Лишь утром Магеллан узнал, что испанские капитаны взбунтовались и захватили три корабля. Подчиниться бунтовщикам, отказаться от осуществления мечты, вынашиваемой долгие годы, повернуть назад? Снова железная воля Магеллана побеждает: лучше умереть, чем отказаться от задуманного предприятия. Испанцы перехитрили командира, но не победили его. Магеллан разработал исключительный по дерзости план: среди белого дня маленькая шлюпка с группой матросов подплыла к «Виктории» будто для того, чтобы передать командиру корабля письмо Магеллана. Но это была только уловка. Войдя на палубу, они в мгновение ока убили мятежного капитана Мендосу и захватили важнейшие позиции. Матросы «Виктории» в нерешительности. Вторая шлюпка с солдатами Магеллана прекратила их колебания. Бунтовщики связаны. «Виктория», подняв паруса, подплыла к флагманскому кораблю. Теперь заговорщикам был закрыт выход в море. Ночью Магеллан подчинил два остальных корабля. Простые матросы, несмотря на уговоры испанских капитанов, не хотели поднимать оружие против Магеллана. Это и решило исход бунта.

Все мятежники оказались во власти Магеллана, которому король, по словам одного летописца, «дал право ножа и верёвки над всеми участниками армады». Но Магеллан не хотел, чтобы наказание испанских командиров было приписано его личной не- {61} нависти, и поэтому поручил вести следствие главному судье эскадры, который был назначен самим королём. Судья, разобравши дело, вынес приговор: свыше сорока человек должны были быть преданы смертной казни. Уже на берегу залива корабельные плотники построили виселицу, когда Магеллан объявил о помиловании бунтовщиков. Только троих бунтовщиков он приказал казнить. Командир эскадры понимал, что большинство осуждённых были вовлечены в заговор обманом и ложью. Кроме того, сорок матросов были незаменимы в предстоящем тяжёлом плавании, о котором постоянно думал Магеллан. Когда настал день казни, то выяснилось, что никто из матросов не желает взять на себя обязанности палача. Тогда один из осуждённых бросился на колени перед судьёй и, умоляя, чтобы ему сохранили жизнь, согласился казнить остальных. Магеллан в последний момент решил помиловать Хуана де Картахена, который был близок королю. Был казнён только один из заговорщиков — Гаспар де Кесада. Бунт был подавлен, заговорщики наказаны, строгая дисциплина была восстановлена на кораблях.

Зимовка на берегах бухты Сан-Хулиан была очень тяжёлой. Люди страдали от холода, недоедания, болезней. Бесконечно медленно тянулось время. Гибель «Сантьяго», посланного в мае на разведки, ещё более усложнила положение. Команда его спаслась с большим трудом.

Наконец наступили более тёплые дни. Магеллан готовил эскадру к отплытию. А в это время Хуан де Картахена вместе с одним священником снова попытался поднять мятеж. На этот раз Магеллан не помиловал их. Эскадра ушла из бухты Сан-Хулиан, а на безлюдном берегу залива навсегда остались с небольшим количеством провианта и вина два непокорных мятежника — капитан и священник.

Снова флотилия поплыла на юг. Через два дня, 26 августа 1520 г ., корабли достигли большой реки — названной Санта-Крус. Магеллан поставил армаду на якорь. Почти два месяца матросы чинили корабли, набирались сил. Магеллан по-прежнему надеялся отыскать пролив. Это была последняя остановка перед решающим отрезком пути. Уже давно каравеллы Магеллана плыли вдоль берегов, до которых ещё никогда не доходил ни один европейский корабль. 18 октября флотилия покинула устье реки Санта-Крус. Берега, лежавшие с правого борта, тянулись уныло и однообразно. Голые базальтовые скалы, песок, камни. На третий день плавания, 21 октября 1520 г ., флотилия Магеллана, обогнув мыс, вошла в бухту со зловещими тёмными водами, уходящими куда-то на запад. Никому из команды не пришло в голову, что эта мрачная бухта является тем долгожданным проливом, через который можно пробраться в страны солнца и пряностей, золота и славы — к Молуккским островам и в Индию. И мало кто из матросов стремился тщательно обследовать бухту. Магеллан же был уверен, что это тот самый пролив, который он {62} ищет! Пигафетта так описывает поиски пролива: «Без капитана-генерала [Магеллана] нам бы ни за что не обнаружить этот пролив, так как нам говорили, что он закрыт со всех сторон. Но капитан-генерал знал, куда следует направиться, чтобы найти скрытый от глаз пролив...»

Два корабля из оставшихся четырёх Магеллан послал на разведку: «Сан-Антонио» и «Консепсион» должны пять дней идти на запад, исследуя бухту. Флагманский корабль и «Виктория» остаются на месте. Наступили часы напряжённого ожидания. И вдруг на флотилию обрушился ужасающий ураган. Укрывшись в узком проливе среди высоких скал, благополучно переносят бурю «Тринидад» и «Виктория». А что происходит с кораблями, ушедшими на запад? Эта мысль мучила Магеллана. Медленно тянулась наполненная тревогой ночь и ещё медленней прошёл день. Где корабли? Постепенно среди команды крепнет уверенность, что оба судна, уплывшие на поиски пролива, разбиты бурей в щепки. Прошла ещё ночь. Теперь и сам Магеллан решил, что корабли погибли, — и вдруг матросы заметили, что на западе поднимается в небо огромный столб дыма. Значит, на самом деле корабли разбились о скалы и оставшиеся в живых молят о помощи?! Матросы, вглядываясь вдаль, неожиданно увидели парус, затем второй. Всё отчётливее становятся очертания кораблей, плывущих навстречу флагману. На кораблях подняты все вымпелы и все флаги. Матросы «Тринидада» теряются в догадках, что должны означать эти знаки торжества и радости.

Магеллан понял, что они возвещали победу. Салют из пушек встретил подплывающие корабли. Оба капитана — Хуан Серрано и Альваро де Мескита — торопливо поднялись на палубу «Тринидада» и, волнуясь, стали рассказывать командиру о своём плавании. Когда разразилась буря, они думали, что корабли погибнут: ветер и волны с диким упорством гнали их в западном направлении на скалы, высившиеся в западном углу залива. И когда надежда на спасение уже совсем покинула моряков, они вдруг увидели, что между скал есть широкий проход, а дальше, снова уходя на запад, тянется какой-то новый залив. Когда буря стихла, оба корабля поплыли на запад. Залив оказался весьма необычным. Он, подобно реке, узкой полосой, время от времени расширяющейся, тёк на запад, но, что было странно, вода его никогда не теряла солёного морского привкуса, а у берегов постоянно сменяли друг друга отлив и прилив. Дальше на запад таинственный залив всё более расширялся, а глубина его оказалась такой большой, что лот часто не доставал дна. Всё это говорило о том, что путники не в какой-то бухте или устье огромной реки, а в долгожданном проливе, соединяющем Атлантический океан с Южным морем — морем Пряностей!

Сильное течение всё время несло корабли на запад. Значит, там должен быть выход в другой океан, иначе куда бы девались эти огромные массы воды? {63}

1 ноября 1520 г . все четыре корабля Магеллана подняли якоря и поплыли на запад. Течение было настолько сильным, что корабли шли почти без парусов. На ночь флотилия остановилась в широкой бухте. Утром Магеллан опросил всех капитанов, в каком состоянии находятся корабли, сколько осталось продовольствия, каково настроение экипажа и можно ли продолжать дальше плавание. Все капитаны и кормчие, кроме кормчего Гомеса (по-португальски — Гомиж), высказались за продолжение пути. Гомес настаивал на возвращении в Испанию. Все недовольные собрались вокруг него на корабле «Сан-Антонио». Они кричали, что для длительного плавания через неведомый океан к Молуккским островам недостаточно оставшегося продовольствия и всей экспедиции грозит голодная смерть. Но теперь, когда уверенность Магеллана оказалась оправданной, ничто уже не могло поколебать его решимости пройти через пролив, и каких бы страданий и трудностей это ни стоило — пересечь океан, добраться до островов Пряностей и с триумфом победителя вернуться в Испанию. Магеллан объявил, что он продолжит путь на запад и будет плыть вперёд, даже если ему «придётся питаться кожей, содранной со снастей». Под страхом смертной казни он запретив капитанам ставить команду в известность о том, что запасы провианта на исходе.

Корабли снова поплыли на запад. Постепенно менялась природа, и унылые пустынные берега сменились берегами, покрытыми зелёной травой, ручьями прозрачной воды, красивыми плодовыми деревьями. Наконец-то можно наесться досыта и напиться вкусной, свежей воды. После негостеприимных, суровых скал берега пролива кажутся изголодавшимся морякам прекрасными. Антонио Пигафетта даже не может удержаться от излишнего преувеличения: «Думаю, — восклицает он, — что нет на свете пролива более прекрасного и удобного, чем этот!» Магеллан ставит часть кораблей на отдых и посылает вперёд небольшую шлюпку. Через три дня она возвращается назад. Моряки взволнованно машут руками. Они нашли выход из пролива, они увидели собственными глазами Великое море! Осуществилась давняя мечта Магеллана — пролив был найден. Магеллан достиг того, к чему стремился всю жизнь. Пигафетта немногословно передал нам волнение Магеллана: «Капитан-генерал прослезился от радости».

Теперь, в минуту торжества, новая тревога закралась в сердце Магеллана. Два корабля — «Сан-Антонио» и «Консепсион» — ушли на разведку и не возвращались до сих пор. Они даже не знают о великом известии, принесённом маленькой шлюпкой! Магеллан принялся за поиски. Только на второй день моряки «Тринидада» увидели парус. «Консепсион» оказался неповреждённым, но о судьбе «Сан-Антонио» никто не мог сказать ничего определённого.

В первый же день разведок «Сан-Антонио» ушёл далеко вперёд и исчез. Все поиски были безуспешными. Моряки жгли {64} костры, поддерживали ночную сигнализацию, оставляли на видных местах опознавательные знаки и инструкции капитану пропавшего корабля. Но всё было тщетно. Море в эти дни было спокойным, и гибель «Сан-Антонио» представлялась мало вероятной. Всё больше и больше росло убеждение, что предатели завладели кораблём и повернули обратно, чтобы плыть в Испанию. Эта измена нанесла Магеллану сильнейший удар. «Сан-Антонио» был самым большим и крепким кораблём всей флотилии. А что особенно важно — на нём были наиболее значительные запасы продовольствия. Теперь всей эскадре грозил голод.

Магеллан вновь обращается к капитанам — он требует, чтобы они честно сказали, что думают о продолжении плавания. «Я приказываю каждому из вас в отдельности, — писал Магеллан, — обо всём, что кажется вам для нашего дальнейшего плавания полезным и важным, сообщить мне письменно. Сообщите мне ваше мнение о том, должны ли мы плыть вперёд или возвращаться обратно... Каждый из вас обязан безбоязненно сказать мне, каково его мнение о способности нашей флотилии продолжить плавание. Было бы нарушением вашей присяги и вашего долга, если бы вы вознамерились скрыть ваше суждение».

Капитаны, опасаясь принять на себя ответственность за дальнейшую судьбу экспедиции, постарались ответить уклончиво и неопределённо. Но это не могло поколебать решимости Магеллана. 22 ноября 1520 г . он приказал плыть на запад. Через несколько дней корабли достигли выхода из пролива, который носит теперь имя Магеллана, и очутились перед необозримыми просторами великого океана. Три маленьких потрёпанных бурями корабля стояли на границе безбрежных океанских просторов, где ещё никогда не бывало кораблей из далёкой Европы. 28 ноября 1520 г . корабли Магеллана салютовали орудийным залпом «Великому Южному морю» (как он назывался до плавания Магеллана).

Океан встретил «армаду» милостиво. Морякам повезло: в это время года океан обычно спокоен, и бури бывают редко. Магеллан и его спутники назвали океан «Тихим». В начале плавания всё шло хорошо: сети приносили много рыбы, и вода, запасённая на Огненной Земле, ещё не успела испортиться. Но постепенно положение всё более ухудшалось: многочисленные острова остались где-то в стороне, рыба почему-то исчезла, вода портилась. К этому прибавилось новое несчастье: когда вскрыли бочки с мукой, то обнаружилось, что враги Магеллана, мечтая о провале экспедиции, ещё в Испании набили в бочки прогорклой и затхлой муки. Теперь, когда каждый кусок хлеба был на учёте, это было настоящим бедствием.

Первое время моряки отказывались есть лепёшки из испорченной муки, но вскоре голод настолько обострился, что эти лепёшки стали лакомством. Стали охотиться на крыс: подолгу терпеливо выслеживали их, убивали мечами или ловили в само- {65} дельные капканы. Жаркое из крысы стало изысканным блюдом, и за него платили большие деньги. Но вскоре не стало и крыс. Жёлтая вонючая вода приходила к концу. А залитый солнцем, ослепительно блестевший океан был по-прежнему бесконечным. До боли в глазах вглядывались моряки в линию горизонта, надеясь увидеть спасительную землю. Но напрасно; Антонио Пигафетта писал тогда в своём дневнике:

«Мы питались сухарями, но то уже не были сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями, которые сожрали самые лучшие сухари. Она сильно воняла крысиной мочой. Мы пили жёлтую воду, которая гнила уже много дней. Мы ели также воловью кожу, покрывающую грот-грей, чтобы ванты не перетирались; от действия солнца, дождей и ветра она сделалась неимоверно твёрдой. Мы замачивали её в морской воде в продолжение четырёх-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали её. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать». На кораблях всё больше свирепствовала цынга.

В то время как моряки Магеллана, претерпевая ужасающие страдания, с героической настойчивостью пересекали «Тихий океан», Гомес, ставший при помощи предательства капитаном «Сан-Антонио» (прежнего капитана он арестовал и заковал в цепи), вёл свой корабль через просторы Атлантического океана на северо-восток. Гомес подошёл к бухте Сан-Хулиан, чтобы взять на борт покинутых там главарей мятежа — Хуана де Картахена и священника Педро де ла Рейна, но буря помешала высадке и погнала корабль на север. «Сан-Антонио» удалось благополучно пересечь океан и добраться до Гвинейского берега Африки. Оттуда по уже хорошо знакомой дороге Гомес повёл корабль в Европу, в Испанию. Здесь он постарался оклеветать как только смог великого морехода. Все недоброжелатели Магеллана охотно слушали изменника; позднее, когда выяснилось его предательское поведение в экспедиции, он нисколько не пострадал. Испанский король Карл I (император Карл V) наградил его даже рыцарским званием за «выдающиеся заслуги, оказанные им флотилии Магеллана». Привольно жилось при королевских дворах беззастенчивым авантюристам.

А в это время на кораблях Магеллана всё больше и больше свирепствовала цынга, унося всё новые и новые жертвы.

Наконец, 6 марта 1521 г ., после четырёхмесячного блуждания по бесконечной водной пустыне моряки увидели землю. На этот раз это были не голые бесплодные скалы, затерянные в океане, а богатый остров с многочисленным населением. Не успели ещё корабли Магеллана достичь берега, как разноцветные лодки туземцев окружили их. Туземцы быстро взобрались на палубы кораблей и, нисколько не смущаясь присутствием испанцев, стали забирать разные предметы, которые привлекали их внимание. У населения {66} этих островов, живших родо-

Насилия испанцев над индейцами. Гравюра XVI в.

вым строем, всё имущество было общим. Поэтому они и к прибывшим отнеслись так же — привозили им любые продукты и сами брали то, что им нравилось.

Островитяне не ограничивались безделушками и нарядами, а умудрились за короткий срок отвезти на берег даже куски паруса, небольшой якорь и шлюпку. Магеллан принял весьма «энергичные» меры. Солдаты высадились на берег и весьма жестоким способом «внушили» наивным туземцам представления о «священной» частной собственности: они расстреливали жителей и сжигали хижины.

«Когда, — пишет Антонио Пигафетта, — кто-нибудь из туземцев бывал ранен дротиками наших самострелов, которые пронзали его насквозь, он раскачивал конец дротика во все стороны, вытаскивал его, рассматривал с великим изумлением и... умирал. Так же поступали и раненые в грудь...» Испанцы, захватив продовольствие и набрав воды, поторопились, опасаясь мести туземцев, выйти в открытое море. Эти острова позже были названы «Разбойничьими», а с XVII в. называются Марианскими.

Вскоре корабли Магеллана пристали к новому острову, покрытому богатой тропической растительностью. Магеллан приказал снести больных на сушу. Налаживались мирные отношения с туземцами. В обмен на разные безделушки испанцы получали в больших количествах рыбу, плоды, дичь. Больные быстро по- {67} правлялись. Первое время Магеллан думал, что он добрался до одного из Молуккских островов, но вскоре понял ошибку. Его невольник малаец Энрике ни слова не понимал на языке туземцев, а это значило, что экспедиция ещё не добралась до родины Энрике — благословенных островов Пряностей. Когда все больные поправились. Магеллан приказал плыть дальше на запад. Теперь путь шёл мимо многочисленных гостеприимных островов, богатых плодами и ключевой водой.

В середине марта флотилия добралась до острова Самаф, одного из островов Филиппинского архипелага (архипелаг был назван так позднее — в честь испанского короля Филиппа   II). Путешественники высадились на небольшом островке Хумунар (вблизи острова Самар) и пробыли здесь десять дней. В лесах они обнаружили деревья, подобные тем, что растут в Индии, на островах Малайского архипелага и в Малакке. Это свидетельствовало о том, что экспедиция приближалась к цели. Однажды, когда корабли плыли между двумя островами, в пролив вошла длинная узконосая лодка, на корме которой сидел какой-то человек с гонгом и пел песню. Магеллан приказал остановиться. Энрике громко прокричал приветствие на своём родном языке. Поймёт ли его незнакомец? Испанцы внимательно вглядывались в лицо туземца: если он поймёт Энрике, — значит они находятся где-то рядом с Молуккскими островами. Певец оборвал песню и прислушался. Энрике ещё раз обратился к нему. И вдруг все увидели, как изменилось лицо туземца. Он закивал головой и стал быстро отвечать переводчику. Они понимали друг друга! Энрике, обогнув земной шар, оказался вблизи родных мест!

На одном из островов Филиппинского архипелага путешественники постарались завязать дружеские отношения с туземцами, оказавшимися очень гостеприимными. Магеллан следил за дисциплиной своих матросов и особенно запрещал проявлять интерес к золоту. Он не менее других путешественников стремился овладеть золотом и ограбить туземцев, но его расчёт был дальновидным: если бы сейчас испанцы с жадностью набросились на золото, то в следующий приезд, который Магеллан собирался совершить, островитяне были бы более разборчивы и, зная любовь иностранцев к золоту, не отдавали бы его уже за безделушки. Однажды туземец, рассказывает Пигафетта, «предложил большой слиток золота... в обмен за шесть стеклянных бус, но капитан запретил производить обмен, дабы туземцы с самого же начала усвоили себе, что мы ценим наши товары гораздо выше золота».

Магеллан постарался наладить с раджою, царствовавшим на острове, дружеские отношения, одновременно запугивая его. Он не только наделял его подарками, но и при всяком удобном случае стремился доказать ему силу испанцев. «Однажды, — как рассказывает Пигафетта, — капитан-генерал велел одному из наших надеть полное вооружение, а трём другим, вооружённым {68} мечами и кинжалами, наносить ему удары по всему телу». Всё что было проделано для того, чтобы показать радже, что невозможно ранить человека, вооружённого таким образом. «Властитель был донельзя поражён этим зрелищем. При этом капитан-генерал сказал ему через раба, что один вооружённый таким образом человек может сражаться против ста его людей...» Магеллан добавил, что на каждом корабле у него по двести таких вооружённых воинов.

После подобных демонстраций раджа изо всех сил стремился заслужить благоволение могущественных пришельцев. Но испанцы оставались на этом острове недолго. Матросы поправились, корабли были починены, запасы возобновлены. Магеллан приказал плыть дальше. 7 апреля 1521 г . кормчие-туземцы привели {69} флотилию к острову Себу (Филиппины). По берегам, живописно раскинувшись, лежали многочисленные деревни. Подплывая к столице, испанцы заметили у причалов несколько лодок. Город был богаче и больше, чем другие. Магеллан приказал произвести орудийный салют. Пальба из пушек повергла туземцев в ужас: находящиеся на лодках прыгали в воду, стоявшие на берегу разбегались в разные стороны. Но эффектная пальба не испугала правителя. Когда послы Магеллана с переводчиком Энрике приветствовали раджу, тот потребовал, чтобы иноземцы заплатили обычную пошлину за право торговли. Только арабский купец, прибывший из Сиама и раньше в Индии встречавший европейцев, уговорил раджу быть осторожным и не настаивать на уплате торговой пошлины. Раджа обменялся с Магелланом подарками, завязалась оживлённая торговля. Здесь Магеллан получил от туземцев точные сведения о пути к Молуккским островам. Пиры следовали за пирами. Магеллан обещал оказывать радже, который признал себя подданным испанского короля, военную помощь. Магеллан, стремясь упрочить своё влияние над островитянами, руководствовался старым испытанным средством всех завоевателей-грабителей — «разделяй и властвуй». Он вмешивался в распри отдельных мелких властителей островов, собирая одновременно дань с непокорных в свою пользу.

Карательная экспедиция испанцев против жителей небольшого острова Матана погубила Магеллана.

Остров Матан находился недалеко от острова Себу. Магеллан потребовал с жителей дань. Те её не доставили, тогда Магеллан решил лично выступить в поход против островитян, чтобы показать, насколько велика сила европейцев и как выгоден для местных князьков союз и дружба с ними.

Ночью Магеллан с моряками на трёх шлюпках отчалил от пристани. Вслед за ним отплыли многочисленные лодки раджи Себу. На берегах острова Матан горели костры. Магеллан думал, что дело может обойтись без кровопролития, и послал для переговоров послов. Испанцы предложили островитянам смириться, признать власть верховного повелителя — испанского короля. На угрозы послов жители Матана гордо ответили: «У нас тоже есть копья, хотя они бамбуковые, есть и колья с закалёнными на огне остриями, и сражаться ими мы умеем не хуже вас. Подождите только до утра, когда прибудут ещё подкрепления, и мы выйдем в бой с вами». Но Магеллан разгадал хитрость. Островитяне рассчитывали, что испанцы, имея в виду отсутствие союзников, сразу, не дожидаясь утра, пойдут в наступление и провалятся в замаскированные ямы, устроенные на берегу.

Было приказано ждать рассвета. Наконец, из-за горизонта выглянул краешек солнца. Начался день 27 апреля 1521 г . На острове возбуждённо шумели толпы туземцев. Шлюпки Магеллана двинулись к берегу. Магеллан в последний раз обратился к матросам с ободряющими словами и первый прыгнул в воду. {70}

Вот как один из участников описывает это сражение: «Мы прыгнули в воду, доходившую нам до бёдер, потому что шлюпки не могли подойти к самому берегу из-за скал и мелей. Нас было всего сорок девять человек, а одиннадцать остались для охраны шлюпок. Таким образом некоторое расстояние мы прошли в воде, прежде чем достигли земли. Островитяне были в числе пятисот человек   3 , разделённых на три отряда, которые тотчас же с ужасным криком напали на нас. Два отряда атаковали нас с флангов, третий — с фронта. Мушкетёры и арбалетчики стреляли издали в течение получаса, но не нанесли неприятелю никакого вреда или, по меньшей мере, весьма незначительный, потому что хотя стрелы и пули пробивали их щиты, сделанные из довольно тонких дощечек, и ранили их в руки, но это обстоятельство не останавливало их, так как подобные раны не наносили им внезапной смерти, напротив, они становились более смелыми и более ожесточались. Превосходя нас в числе, они бросали в нас тучи тростниковых копий, колья, закалённые на огне, камни и даже землю, так что нам было очень трудно защищаться! Были даже такие островитяне, что метали окованные железом копья в капитан-генерала, а он, чтобы отвлечь их и напугать, приказал нескольким матросам пойти и зажечь их хижины. Это было тотчас же исполнено. Вид пламени ещё более ожесточил их и привел к ярость. Часть их побежала к месту пожара, который поглотил от двадцати до тридцати домов, и убила на месте двух из наших людей. Казалось, вместе с яростью, с которой они бросились на нас, увеличивается и число их. Отравленная стрела ранила капитана в ногу, после чего он тотчас же приказал отступать медленно и в полном порядке. Но большая часть наших людей обратилась в бегство, так что нас осталось около капитана семь или восемь человек. Индийцы, заметив, что удары их, направленные в голову или шею, не причиняют нам никакого вреда благодаря нашему вооружению, но что ноги наши оставались незащищёнными, — направляли свои стрелы, копья и камни исключительно нам в ноги и в таком количестве, что мы не могли им противостоять. Бомбарды, бывшие у нас на шлюпках, не принесли нам никакой пользы, так как мелководье не позволяло приблизиться к берегу. Мы постепенно отступали по воде, доходившей нам до колен, и всё время сражались, и были уже от шлюпок на расстоянии выстрела из арбалета, когда островитяне, преследовавшие нас, были на таком близком расстоянии, что по пяти или шести раз бросали в нас одним и тем же копьём, поднимали его и снова бросали. Так как они знали нашего капитана, то направляли главным образом на него все удары. Они сбивали два раза у него с головы шлем, но он держался, а мы в свою очередь в очень малом числе бились по сторонам его. Это неравное сражение длилось около часу. Одному островитянину {71} удалось в конце концов нанести капитану удар копьём в лоб. Капитан, рассерженный, пронзил его своим копьём, и оно осталось у него в теле. Капитан хотел вытащить шпагу, но это было невозможно, так как он был сильно ранен в правую руку. Островитяне, заметив это, все обратились против него, и один из них нанёс ему такой сильный удар саблей в левую ногу, что он упал лицом вниз. В тот же миг островитяне бросились на него, — и вот каким образом погиб наш руководитель, наш свет и наша поддержка. Когда он упал, подавленный многочисленными врагами, то несколько раз оборачивался в нашу сторону, чтобы видеть, можем ли мы спастись. Так как среди нас не было ни одного нераненого и так как мы не имели ни малейшей возможности ни помочь ему, ни отомстить за него, то тотчас же вернулись на шлюпки, готовые к отправлению.

Своим спасением мы обязаны исключительно нашему капитану потому, что в тот самый момент, когда он погиб, все островитяне бросились к тому месту, где он упал».

Раджа острова Себу со своими воинами спокойно наблюдал с лодок за происходившим сражением. Он не двинулся с места даже в тот момент, когда островитяне набросились на Магеллана. Он оправдывал своё бездействие строгим приказом Магеллана ни при каких условиях не ввязываться в битву, а только «смотреть, как сражаются испанцы». Но нетрудно угадать, какие мотивы руководили раджой. Он рад был взаимному истреблению людей, которых он опасался.

Смерть Магеллана нанесла экспедиции жестокий удар. Погиб в бессмысленной схватке с островитянами опытнейший командир и мореплаватель, под руководством которого маленькая эскадра, преодолев все трудности, добралась до неизвестного прежде пролива и пересекла Тихий океан. С его смертью обострилась рознь и участились ссоры. Теперь уже не было человека, который своей исключительной волей объединял всех этих столь разных людей. После смерти Магеллана капитаном «Тринидада» стал Дуарте Барбоса, капитаном «Консепсиона» — Хуан Серрано, капитаном «Виктории» — Луис Альфонсо де Гоес. Дуарте Барбоса всеми силами старался добиться от островитян выдачи тела Магеллана и его боевых друзей. Раджа Себу выступил посредником. Моряки предлагали любой выкуп. Но островитяне не соглашались ни на какие условия. Они хотели сохранить голову Магеллана как великий военный трофей, свидетельствующий о их бесстрашии и победе.

Пока шли переговоры, раджа Себу продолжал оставаться по видимости покорным и миролюбивым. Но поражение испанцев и гибель Магеллана были ему на руку. Если какой-то ничтожный князёк со своими бойцами смог обратить в бегство закованных в латы испанцев и убить их командира, то значит и он, раджа Себу, может избавиться от непрошеных пришельцев и прогнать их из страны! Энрике, бывший невольник Магеллана, оскорблён- {72} ный заносчивостью испанцев, пришёл на помощь радже. Вместе они тщательно разработали план нападения, а пока, встречаясь с испанцами, раджа долго и униженно кланялся.

Утром 1 мая раджа острова Себу сообщил капитану, что он получил, наконец, драгоценные камни, предназначавшиеся испанскому королю, и просит пожаловать к нему во дворец, чтобы принять дары и достойным образом отпраздновать это событие. Все три капитана, а вместе с ними наиболее знатные из участников экспедиции отправились на берег. Раджа оказал гостям прекрасный приём. Но у некоторых его чрезмерная любезность вызвала подозрения. Хуан Карвалью с кормчим выбрались из толпы и вернулись на корабль. А в это время спрятанные в засаде телохранители раджи внезапно напали на пирующих испанцев и перебили их. Когда Хуан Карвалью поднялся на борт, он вдруг услышал доносившиеся с берега крики и увидел, как толпа туземцев тащила связанного и окровавленного Хуана Серрано. Карвалью, ставший из-за отсутствия капитанов старшим на корабле, приказал открыть по туземцам огонь. Серрано, напрягая последние силы, закричал товарищам, чтобы они прекратили стрельбу из бомбард и выкупили его, так как в противном случае туземцы тотчас же убьют его. Матросы бросились к шлюпкам, но Карвалью приказал им остановиться. Вслед за тем он отдал приказ поднять паруса и уходить в море. Антонио Пигафетта, бывший свидетелем этих событий, высказал подозрение, что Карвалью, не желая уступить Серрано капитанского места, принёс его в жертву своему честолюбию. Когда паруса были подняты и Серрано увидел, что корабли уходят, он из последних сил прокричал проклятие своим бывшим товарищам. Туземцы, поняв, что выкупа им не дождаться, набросились на пленника и убили его.

Первая остановка флотилии была у острова Бохол. Здесь проверили оставшиеся запасы и подсчитали потерянное. Только 113 человек оказалось на кораблях. Матросов не хватало, чтобы пуститься в длительное и опасное плавание; и тогда решили сжечь «Консепсион» и его моряками пополнить команды двух других кораблей. Теперь уже только два корабля плыли на запад. Снова путь шёл мимо пустынных, незаселённых островов. Последствия поспешного бегства с острова Себу дали о себе знать: не было продовольствия, и опять начался голод. Моряки, потеряв своего умного и волевого руководителя, уже не верили в возможность благополучного возвращения на родину. Они не знали, как плыть в Испанию, и сомнения делали их положение ещё более трудным. Капитаны вели корабли наугад.

Некоторые даже предлагали прекратить бесполезные поиски пути на родину и обосноваться навсегда на каком-нибудь острове, где достаточно плодов и пресной воды. В конце июня «Тринидад» и «Виктория» достигли северного побережья острова Борнео. Теперь испанцы, наученные горьким опытом, не требовали от местного раджи подчинения испанской короне. {73}

Они скромно просили у него разрешения начать на острове торговлю и запастись продовольствием. Но мирные отношения кончились ссорой из-за пиратских нападений Карвалью на туземцев, и моряки, в поспешности оставив в руках врагов нескольких пленных испанцев, покинули Борнео. В пути «Тринидад» нападал на маленькие лодки туземцев и грабил отдельных купцов. Карвалью оказался жестоким и неспособным командиром, и моряки, собравшись на сходку, выбрали новых капитанов: на корабле «Тринидад» — Гонсало де Эспиноса, а на «Виктории» — Себастиана Эль Кано. Под руководством новых капитанов моряки починили корабли и снова продолжали свой путь. Захваченные лоцманы-туземцы показывали путь к Молуккским островам.

В ноябре 1521 г . два из пяти кораблей Магеллана салютовали из пушек островам Пряностей. Наконец-то утомлённые долгими скитаниями мореплаватели достигли желанного. Туземцы за бесценок предлагали им груды корицы, гвоздики, мускатного ореха. Всеми овладела жадность, моряки выменивали на пряности даже личные вещи: каждый мечтал, вернувшись на родину, разбогатеть от выгодной сделки. Туземцы относились к прибывшим радушно, торговля шла бойко, и, казалось бы, ничто не должно было омрачить пребывание испанцев на благословенных островах Пряностей, когда до моряков дошли тревожные известия. Один португалец, по имени Педро ди Лороза, предупредил моряков, чтобы они поскорее отплыли в открытое море, не дожидаясь, пока их перехватят боевые корабли португальцев высланные им навстречу. Эта опасность заставила всех поторопиться. Уже перед самой отправкой обнаружилось, что «Тринидад» из-за большой течи не может продолжать плавания. Внимательно осмотрев повреждённый корабль, моряки решили отправиться в путь на одной «Виктории». «Тринидад» после основательного ремонта должен был пересечь Тихий океан и добраться до берегов Панамы. Это плавание, по всеобщему мнению, было более коротким и лёгким, чем путь в Испанию через Индийский и Атлантический океаны. Моряки разделились: 43 человека во главе с Эль Кано остались на «Виктории», а 53 решили плыть к берегам Панамы. Большинство моряков выбрали, как они думали, более лёгкий путь, но они ошиблись.

21 декабря 1521 пушки «Виктории» дали прощальный салют. Эль Кано повёл корабль на родину. «Тринидад» же был починен и вышел в море только в апреле 1522 г . Никто точно не знал направления, по которому следовало плыть. Бури трепали ветхий корабль. Из-за недостатка пищи началась цынга. Волны и ветер гнали «Тринидад» на северо-запад. В августе корабль был примерно на широте Владивостока. Голод и болезни обессилили команду. Один за другим умирали матросы. Капитан решил возвратиться обратно. Ещё несколько месяцев почти вслепую блуждал «Тринидад» по океанским просторам, пока, наконец, в {74} октябре 1522 г . снова не натолкнулся на Молуккские острова. Из 48 человек вернулось обратно только 18, но и они сразу же были захвачены в плен португальцами, обосновавшимися тем временем на Молуккских островах. Португальцы обошлись с ними крайне жестоко: их заковали в кандалы и бросили в тюрьму. Пять лет несчастных моряков перегоняли из одной темницы в другую. Большинство из них умерло от голода и лишений: на родину вернулись только Эспиноса, два моряка и священник.

В то время как «Тринидад» только начал своё злополучное путешествие, «Виктория» пересекла Индийский океан и после стодневного плавания по водной пустыне добралась до берегов Африки. Эль Кано больше всего опасался попасть в руки португальцев. С огромными трудностями, борясь с цынгой и голодом, «Виктория» двигалась вдоль африканского побережья на север. 6 сентября 1522 г . ветхий корабль, который трепали бури трёх океанов, вошёл в порт Сан-Лукар, откуда 1122 дня назад отправилась в путь эскадра Магеллана.

Тогда на пяти кораблях находилось 264 человека. На родину после первого кругосветного путешествия вернулся всего лишь один корабль и 18 больных моряков. Среди них был и Пигафетта, верный друг Магеллана.

Магеллан погиб, но мечта его осуществилась: человек обогнул земной шар и доказал свою власть над природой. Многим средневековым убеждениям был нанесён решающий удар. Магеллан на практике доказал шарообразность земли.

Антонио Пигафетта сумел отметить самое существенное в деятельности Магеллана, а именно: первую попытку кругосветного путешествия. «...Слава о столь благородном капитане не изгладится из памяти в наши дни. В числе других добродетелей он отличался такой стойкостью в величайших превратностях, какой никто никогда не обладал. Он переносил голод лучше, чем все другие, безошибочнее, чем кто бы то ни было в мире, умел он разбираться в навигационных картах. И то, что это так есть на самом деле, очевидно для всех, ибо никто другой не владел таким даром и такой вдумчивостью при исследовании того, как должно совершать кругосветное плавание, каковое он почти и совершил...» Хотя в этих словах преданного друга много преувеличений, в основном он прав — первое кругосветное плавание подходило к концу.

Храбрость, настойчивость и несомненные дарования помогли Магеллану в осуществлении его грандиозной задачи, но погубило его свойственное всем конкистадорам жадное стремление к золоту, к богатствам. Неоправданная ничем кичливость европейца, презрение к местному населению, стремление покорить его ценой любой жестокости, — вот что погубило Магеллана, истинного представителя своего времени, соединившего в себе как отрицательные, типичные конкистадорам черты, так и положительные личные свойства: незаурядный ум и непреклонную волю. {75}

1 К. Маркс и Ф. Энгель с, Соч., т. XVI, ч. I, стр. 442.

2 Цель путешествия даже а королевской грамоте определялась чрезвычайно неопределённо: «...да отправитесь вы в добрый час для открытий в части моря-океана, что находится в пределах наших рубежей и нашей демаркации».

3Пигафетта говорит о 1 500 человек, но это явное преувеличение.