ния, ниспосылаемые в этом мире на человечество, пред-
ставлялись как назначенные Всевышним с целью испыта-
ния грешных смертных. С религиозной точки зрения все
происходящее на земле значит ничтожно мало по сравне-
нию с тем, что должно произойти впоследствии. Мир все-
го лишь постоялый двор, в котором люди на своем пути в
вечность проводят ночь. Так что же из того, что пища
здесь скудна, а хозяин — скотина? До конца XVIII в. пыт-
ка считалась обычным следственным приемом как в сис-
теме католической церкви, так и в большинстве европей-
ских государств1.
Несомненно, у идеи естественных прав имелись клас-
сические прецеденты, например в философии стоиков.
Однако гуманизм — принцип, согласно которому естест-
венные права имеют непосредственное, конкретное и все-
общее применение, — является продуктом последних че-
тырех столетий. Токвиль убедительно объяснил гумани-
стическую этику распространением идеи равенства. В ари-
стократических обществах, писал он, представители вы-
сших классов вряд ли считали, что те, кто ниже их, «при-
надлежат к той же самой расе». Когда средневековые хро-
нисты «повествуют о трагической кончине человека благо-
родного, их печаль безутешна; в то же время они без тени
скорби преспокойно рассказывают об убийствах и пыт-
ках, совершаемых в отношении людей обыкновенных».
Токвиль вспоминает «жестокий юмор», с которым милей-
шая мадам де Севинье, одна из наиболее цивилизованных
женщин XVII в., описывала колесование бродячего скри-
пача «за жульничество и кражу гербовой бумаги». Было бы
неправильно, заметил Токвиль, считать мадам де Севинье
женщиной бесчеловечной или вовсе садисткой. Скорее, у
нее «отсутствовало ясное представление о том, что страда-
ния может испытывать и тот, кто не является достойной
персоной».
Однако, как только люди начали относиться друг к дру-
гу как равный к равному, возникло новое настроение «об-
щего сопереживания». А там, где сохранялось неравенст-
во, как это имело место на американском Юге, там сохра-
нялась и бесчеловечность. «Тот же самый человек, кото-
рый преисполнен человечности к окружающим, которых
он считает равными себе, — отмечал Токвиль, описывая
рабовладельца, — становится бесчувственным, как только
131

исчезает равенство. Его мягкость поэтому следует припи-
сать ощущению равенства в положении, но не цивилизо-
ванности или образованности»*.
Таким образом, равенство породило «сочувствие», кото-
рое д-р Джонсон определил как «сознание того, что мы од-
ной породы со страдающим, что и нам может грозить та же
беда»2. Это была новая мысль, и культ сочувствия все более
не давал отмахиваться от менее удачливых, относить их к су-
ществам какой-то иной породы. Высшие слои и церковь ста-
ли наконец уделять внимание положению угнетенных, бед-
ных и убогих. Именно в эпоху наступления равенства про-
изошли отмирание религиозных преследований, отмена пы-
ток и публичных наказаний, освобождение рабов.
Поскольку церковь традиционно освящала иерархич-
ность и неравенство и традиционно отвергала земное сча-
стье, ранние трактовки прав человека, как, например, в рабо-
тах Вольтера и позднее, рожденные Великой французской
революцией, имели четкую антирелигиозную окраску. Лишь
позднее, когда религия сама пошла на уступки гуманистиче-
ской этике и согласилась считать «царство божие» вполне
достижимым в рамках истории, стало возможным утвержде-
ние, что иудео-христианская религия предусматривает и да-
же предписывает стремление к счастью в этом мире. Осно-
вополагающие документы по правам человека — американ-
ская Декларация независимости и французская Декларация
прав человека — были написаны политиками, а отнюдь не ре-
лигиозными деятелями. Возрождение религиозного абсолю-
тизма в XX в., будь то в церковной или светской форме,
принесло с собой возрождение пыток и других чудовищ-
ных нарушений прав человека.
II
Соединенные Штаты были основаны путем провозгла-
шения «неотъемлемых» прав человека, и с тех самых пор
Alexis de Tocqueville. Democracy in America, II,
Third Book, ch.I. С ее обычной проницательностью Гарриет Бичер-
Стоу в «Хижине дяди Тома» неоднократно отмечала взаимосвязь
между равенством и гуманизмом. Так, Сент-Клер говорит о своем
отце: «Среди равных ему не было человека более справедливого и
щедрого; однако он считал негра... промежуточным звеном между
человеком и животным и основывал все свои идеи справедливости
и доброты на этой гипотезе».
132

права человека находят особенный отклик в сознании
американцев. Распространение этой идеи на сферу внеш-
ней политики также не является нововведением послед-
него времени. С 1776 г. американцы неизменно сходи-
лись на том, что Соединенные Штаты должны быть мая-
ком прав человека в этом погрязшем в грехах мире. Воп-
рос всегда заключался в том, каким образом Америке сле-
дует выполнять эту миссию. Первоначально считалось, что
Америка спасет мир не путем вмешательства, а личным
примером.
В своем знаменитом праздничном выступлении 4 июля
1821 г. Джон Куинси Адаме следующим образом провоз-
гласил выбор, сделанный Америкой: «Повсюду, где уже
развернулось или будет развернуто знамя свободы и не-
зависимости, — заявил Адаме, — там будет ее сердце, ее
благословение и молитвы. Но она не устремлена за свои
рубежи в поисках чудовищ, чтобы уничтожить их. Она
желает свободы и независимости для всех, не ущемляя
никого. Она отстаивает и защищает лишь свое. Она воз-
даст хвалу общему делу, возвысит голос одобрения и бла-
гожелательного сочувствия тому, кто последует ее приме-
ру. Ей хорошо известно, что, единожды встав под чужие
знамена, она безвозвратно вовлечет себя во все войны,
замешанные на интересе и интриге, личной алчности, за-
висти и амбициях, которые, похитив знамя свободы, рас-
крашивают себя в его цвета. Основополагающие принци-
пы ее политики безрассудно изменятся от свободы к си-
ле... Она может стать диктатором мира. Она не будет бо-
лее владеть своим собственным духом»3.
В 1847 г. Альберт Галлатин, последний из числа вели-
ких государственных деятелей начального периода суще-
ствования республики, вновь заострил внимание на этих
вопросах. «Вашей миссией было, — напомнил он своим
соотечественникам, — стать моделью для всех остальных
правительств и всех остальных менее благополучных на-
ций... прилагать все ваши способности к постепенному со-
вершенствованию ваших собственных институтов и обще-
ственного устройства и также посредством вашего приме-
ра оказывать наиболее благоприятное моральное влияние
на человечество»4 (выделено мной. — А.Ш.-мл.).
Затем, в декабре 1849 г., сенатор от штата Мичиган
Льюис Касс, кандидат в президенты от демократической
133

партии на выборах 1848 г., а позднее государственный
секретарь при президенте Бьюкенене, предложил резо-
люцию, поручающую комиссии по иностранным делам
рассмотреть вопрос о «целесообразности» разрыва дипло-
матических отношений с Австрией в знак протеста против
кровавого подавления австрийскими и русскими войсками
революции в Венгрии в 1848 г. Он назвал это событие
«жесточайшим актом деспотизма, жертвами которого ста-
ли человеческая свобода и людские жизни».
Лайош Кошут, президент недолго просуществовавшей
Венгерской республики, вскоре упрекнул американцев за
то, что те ведут бесконечные разговоры о своей освободи-
тельной миссии, избегая в то же время «принять сколько-ни-
будь активное участие в урегулировании состояния внешнего
мира». Однако, если судьба Америки — это то, чем «вы все
ее считаете, — заявил Кошут во время своей поездки по
Америке, — тогда, действительно, эта судьба никогда не смо-
жет быть реализована путем выполнения роли пассивных
зрителей и уступки в силу этой самой пассивности всех пол-
номочий на управление миром амбициозным царям». Амери-
канцы, по словам Кошута, слишком уверовали в силу приме-
ра. «Я пока еще не слыхал о деспоте, который бы поддался
моральному воздействию свободы»5.
Резолюция Касса и вызов Кошута поставили перед ре-
спубликой вопрос о том, как ей выполнять миссию защиты
прав человека. Джон Паркер Хейл, демократ от «свобод-
ного штата»* Нью-Гемпшир, открыл дебаты. «Те, чьи серд-
ца сейчас болят и учащенно бьются, — сказал они ирониче-
ски, — затаив дыхание и переживая смертные муки, ждали
именно такого, как этот, дня, когда правительство наконец
выразит сочувствие миллионам, находящимся под пятой
власти». Но, по мнению Хейла, если репрессии в Венгрии в
самом деле воспринимаются как проблема нравственная,
то в резолюции следовало бы говорить не о «целесообраз-
ности» прекращения отношений с Австрией, а о «долге».
Касс, однако, заверил сенат, что американская торговля с
Австрией весьма незначительна, «совершенно ясно пока-
зывая стране, что можно продемонстрировать все свое не-
годование и что это обойдется очень недорого». Можно ли
То есть штата, где рабовладение было запрещено еще до Граж-
данской войны.— Прим. перев.
134

таким образом подходить к моральной проблеме? Пред-
ставьте себе американского посланника в Турции, куда бе-
жал Кошут, пытающегося ободрить венгерских беженцев
разговорами о том, что «сенат великой Американской ре-
спублики именно сегодня выясняет, во сколько обойдется
демонстрация возмущения по интересующему их поводу».
Будущий историк, по словам Хейла, мог бы начать гла-
ву, посвященную 1850 г., так: «В начале того года амери-
канский сенат, наивысший законодательный орган мира,
собравший мудрейших и великодушнейших людей, какие
когда-либо жили или будут жить, отодвинув в сторону пу-
стяковые местные дела, касавшиеся их собственных кра-
ев, образовали из себя некий трибунал и приступили к
суду над нациями Земли, допустившими жесточайшие ак-
ты деспотизма».
Предложение Касса, продолжал Хейл, заключается в
том, чтобы «мы выступали в качестве разгневанных судей!
Нам надлежит призвать к ответу нации Земли, и они пред-
станут перед нами в качестве подсудимых, а мы будем
выносить им приговоры». Превосходный принцип. Но по-
чему ограничиваться Австрией?
Хейл высказал надежду, что будущий историк опишет,
как Соединенные Штаты приступили «к суду не над ка-
кой-то второстепенной державой, у которой торговля не-
значительна и санкции против которой обойдутся недоро-
го, но в первую очередь над Российской империей, объя-
вив ей приговор». В конце концов Ко шута победила рус-
ская армия. «Я не соглашусь судить Австрию, пока мы не
вынесем приговор некоторым более крупным преступни-
кам. Я не желаю, чтобы наши действия уподобились ловле
частыми сетями, которые улавливают мелкую рыбу, но
упускают крупную». Я хочу судить русского царя, заявил
Хейл, не только за то, что он сделал с Венгрией, но и «за
то, чтб он сделал давным-давно, отправив несчастных
ссыльных в сибирские снега... Когда мы сделаем это, мы
покажем, что, поднимая свой гневный голос против более
слабой державы, мы делаем это вовсе не из трусости».
«Закончив суд над Россией, — продолжал Хейл, — да-
вайте на этом не остановимся. Я думаю, мы должны при-
звать к ответу... Англию за то, как она судила Смита
О'Брайена и ирландских патриотов... Я хочу отправиться
затем в Индию и судить Англию за угнетение народов, же-
135

стокость и войны, которые она там вела». Если принцип хо-
рош, у него должно быть универсальное применение. «По-
сле того как мы покончим с Россией и Англией, следует
призвать к ответу Францию... Я хочу отправиться в Алжир
и поинтересоваться, что" Франция совершила там... Затем,
сэр, пока суд заседает... я буду судить Испанию... Давайте
покажем, что мы действуем всерьез, а не просто демонст-
рируем наше негодование там, где просто не смогут разо-
злиться в ответ и где это, скорее всего, ничего не будет
стоить».
А затем, когда мы вынесем приговоры нациям христи-
анского мира и «они будут лежать у наших ног, корчась в
смертных муках», давайте тогда «спустимся вниз с судей-
ских кресел и выступим сами в роли ответчиков», ибо «в
столице Образцовой Республики... в пределах видимости
флага свободы, который реет над нашими головами... по-
купают и продают мужчин, покупают и продают женщин,
содержа их на двадцать пять центов в день, пока не по-
дойдет время перевезти их на какой-либо другой рынок».
Принцип резолюции Касса, гласящий, «что свобода явля-
ется правом, дарованным человеку Богом, и что попытка
отобрать ее у человека руками другого человека есть не-
правое дело», должен быть реализован прежде всего в
своей собственной стране.
Генри Клей, еще не сделавший к тому времени боль-
шой карьеры, предложил свою точку зрения на этот воп-
рос. Он был поражен «несоответствием» между тем, что
Касс говорил по сути вопроса, и тем, что предлагалось в
качестве средства решения. Касс пространно рассуждал о
«крайностях австрийского деспотизма», но, по его заклю-
чению, достаточно было лишь отозвать «мелкого исполня-
ющего обязанности, которого, как оказалось, мы имеем в
Вене. Почему так? Куда естественней было бы немедлен-
но объявить Австрии войну». Но действительно ли разум-
но полностью прекращать контакты с Австрией? Почему
бы не послать в Вену видного американца с целью замол-
вить за венгров слово? А почему бы не «выдвинуть какой-
то оригинальный план по оказанию помощи и поддержки
тем, кто покинул Венгрию»?
В любом случае, заявил Клей, резолюция Касса призы-
вает нас оценивать нации по тому, «согласуется ли их по-
ведение с нашими понятиями и суждениями о том, что
136

странным государствам веру в непогрешимость своей на-
ции? Не следует ли «крестовый поход» в защиту прав
человека начинать с собственного дома?
Резолюция Касса провалилась. Однако поднятые в ней
вопросы тревожили совесть нации. После окончания
Гражданской войны президент Грант в своем первом еже-
годном послании заметил, что, хотя американцы сочувст-
вуют «всем людям, борющимся за свободу... нам в силу
нашего чувства достоинства следует воздерживаться от
того, чтобы навязывать наши взгляды нациям, которые
этого не желают, принимать без приглашения пристраст-
ное участие в раздорах... между правительствами и их под-
данными»7. Тем не менее и конгресс и исполнительная
власть в дальнейшем выступали с осуждением случаев по-
прания прав человека за рубежом — преследования евре-
ев в России, Восточной Европе и в Леванте; резни армян
в Турции; угнетения ирландцев; «жестокого обращения с
узниками в Сибири»8. Обоснование такого подхода теоре-
тически проистекало из доктрины гуманитарной интервен-
ции . «Хотя мы... как правило, строго воздерживаемся от
вмешательства, прямого или косвенного, в государствен-
ные дела» Австро-Венгерской империи, информировал в
1872 г. американского посланника в Вене государствен-
ный секретарь Гамильтон Фиш, преследование евреев в
Молдавии и Валахии настолько бесчеловечно, что ситуа-
Гроций и многие авторитеты после него отстаивали закон-
ность такого вмешательства, даже в форме вооруженного вторже-
ния и войны. Э.М.Борхард так сформулировал эту доктрину в 1915
г.: «Когда... «человеческие» права систематически нарушаются, од-
но или больше государств могут вмешаться от имени сообщества
наций и могут принять под свой суверенитет, если не постоянный,
то по меньшей мере временный, государство, взятое сообществом
под такой контроль».— Е. М. Borchard. The Diplomatic
Protection of Citizens Abroad. New York, 1915, p. 14. Другие специ-
алисты скептически относятся к данной доктрине. А.Ружье после
систематических исследований по «la theorie de I'mtervention
d'humamte» (теория гуманитарной интервенции, (фр.). — Перев.)
пришел к выводу, что «невозможно ни отделить гуманитарные при-
чины интервенции от политических, ни обеспечить полную бесприст-
растность вмешивающихся государств... Ежедневно в каком-то уголке
земного шара тысячами свершаются варварские акты, которые ни
одно государство и не думает останавливать, потому что ни одно
государство не заинтересовано в том, чтобы остановить их». См.
дискуссию об этом в: L. В. S о hnandThomasBuergenthal.
International Protection of Human Rights. Charlottesville, 1973, ch.3.
138

ция там приобрела «всемирно значимый характер, в исп-
равлении чего в равной мере заинтересованы все страны,
правительства и церкви»9, Двадцать лет спустя государст-
венный секретарь Джеймс Дж.Блейн заявил российскому
министру иностранных дел, что, хотя американское пра-
вительство «не берется диктовать другим странам их внут-
реннюю политику... тем не менее взаимные обязательства
наций требуют, чтобы каждая из них осуществляла свою
власть с должным учетом результатов, которые такое осу-
ществление вызовет в остальном мире»*.
Угрызения совести плюс давление этнических лобби,
беспокоившихся за родственников, оставшихся на родине,
заставляли в те годы поднимать вопросы прав человека в
отношениях с другими государствами с такой регулярно-
стью, что в 1904г. Теодор Рузвельт счел необходимым вы-
ступить с предостережением. Не страдая робостью, когда
дело касалось утверждения американской мощи в мире,
Рузвельт тем не менее предупредил конгресс: «Обычно го-
раздо мудрее и более полезно для нас заботиться об улуч-
шении нашего нравственного и материального положения
здесь, у себя в стране, чем предпринимать попытки улуч-
шить положение дел у других наций. У нас множество соб-
ственных грехов, против которых надо бороться, и при
обычных обстоятельствах мы можем сделать больше для
общего прогресса человечества, если будем душой и серд-
цем стремиться покончить с коррупцией, грубым беззако-
нием и порождающими насилие расовыми предрассудка-
ми здесь, у себя дома, чем принимая резолюции относи-
тельно неправедных деяний где-то в других местах»**.
Несмотря на усилия, предпринятые Рузвельтом с
целью напомнить своим соотечественникам о старой тра-
диции творить добро путем примера, но не путем вмеша-
*JohnBassetMoore. A Digest of International Law.
Washington, 1906, p.354 — 356. «Результатом», который беспокоил
Елейна, было переселение в Соединенные Штаты большого числа
обездоленных евреев из России.
"Т heodoreRoosevelt. Fourth annual message, 6
December 1904. Далее Рузвельт определил как «неизбежность» то,
что нация «горячо желала бы выразить свой ужас по такому слу-
чаю, как еврейский погром в Кишиневе», и признал, что «в край-
них случаях может быть оправдано и действие». Форма действия,
однако, должна зависеть «от масштаба злодеяний и от нашей спо-
собности ответить на них».
139

тельства, в кровавом XX в. росло убеждение, что преступ-
ления против человечности действительно носят «всемир-
но значимый характер» и касаются всех и каждого. Идеи
Вильсона в целом как бы благословляли подобные подхо-
ды, хотя Вильсон сдвинул общественный интерес в сторо-
ну проблемы самоопределения наций. Тем временем шло
формирование концепции международной заинтересо-
ванности в защите индивидуальных прав. Восьмая Конфе-
ренция американских государств (1938) приняла резолю-
цию «в защиту прав человека». «Четыре свободы» Франк-
лина Рузвельта (1941) формулировались применительно к
людям, а не к нациям и включали в себя не только свободу
слова и вероисповедания, но и свободу от нужды («эконо-
мические договоренности, которые гарантируют каждой
нации в мирное время полноценную и здоровую жизнь»)
и свободу от страха (перед военной агрессией). «Третья
свобода» Рузвельта, дополнением к которой стал его «эко-
номический билль о правах» (1944), вскоре выросла в
идею о социальных и экономических правах, которых сле-
дует добиваться наряду с традиционными правами из
«Билля о правах». «Декларация Объединенных Наций»
(1942) призывала к «полной победе», с тем чтобы наряду
с остальными «сохранить права человека». А статьи 55 и
56 Устава ООН (1945) включили в себя обязательства
наций-членов по совместным и самостоятельным действи-
ям по обеспечению «прав человека».
IV
Идея прав человека, как почти все остальное, вскоре
стала использоваться в «холодной войне». Демократиче-
ские государства обрушились на коммунистический мир за
попрание гражданских и политических прав; коммунисти-
ческий мир обрушился на демократические государства за
их пренебрежение социальными и экономическими права-
ми. В этом контексте права человека начали превращаться
в одну из тем американской внешней политики. Так, Кен-
неди в своей речи при вступлении в должность говорил о
новом поколении американцев, «которые не желают на-
блюдать, как медленно сводятся на нет все те права чело-
века, которым эта нация традиционно была привержена».
Права человека рассматривались и как один из аспектов
140

разрядки. Так, в 1963г. Кеннеди поставил вопрос следую-
щим образом: «Не относится ли мир в конечном счете по
сути своей к правам человека?» « Поскольку права челове-
ка неделимы, — заявил Кеннеди в ООН за два месяца до
рокового выстрела в Далласе, — данная организация не
может стоять в стороне, когда эти права попираются и иг-
норируются кем бы то ни было из государств-членов»1 °.
Война во Вьетнаме прервала увлечение Вашингтона
правами человека как одной из основных внешнеполити-
ческих тем. Тема эта уже не казалась вполне внушающей
доверие, поскольку исходила от государства, занятого
разбойничьей войной. И эта тема не возникала даже по-
сле того, как американские войска покинули Вьетнам.
Дипломатия Генри Киссинджера возвела деидеологиза-
цию внешней политики в ранг достоинств. Несомненно,
политика, нацеленная на манипулирование балансом сил,
содержала в себе скрытое одобрение правительств, спо-
собных управлять своими нациями, не имея противовеса
в виде политической оппозиции или свободной прессы. В
любом случае Соединенные Штаты в эти годы восприни-
мали без видимого отвращения деспотические правитель-
ства, как правые (Греция, Португалия, Бразилия, Чили),
так и левые (СССР, Китай, Румыния, Югославия).
Что заставило мир заняться проблемой прав человека
в 70-е годы, так это смелость диссидентов в Советском
Союзе. Сахаров, Солженицын, братья Медведевы и дру-
гие отважные люди явили собой вызов, брошенный сове-
сти демократического мира,— вызов, подобный тому, ко-
торый бросили за столетие до этого Кошут и герои
1848 г. Первоначальный отклик на этот вызов пришел
отнюдь не из Вашингтона, а от правительств стран Запад-
ной Европы, в частности Великобритании и Франции. Ре-
зультатом его стала договоренность в Хельсинки в 1975
г., согласно которой Запад подтвердил нерушимость по-
слевоенных границ в Европе в обмен на советское обеща-
ние увеличить поток людей и идей через «железный зана-
вес» (обязательство, которое нашло место в знаменитой
«третьей корзине» хельсинкского Заключительного акта.
В 1975 и 1976 гг. хельсинкский акт обсуждали многие
американцы, среди которых был и Джимми Картер).
Однако господство realpolitik (реалистической полити-
ки. — (нем.). — Перев.)при Киссинджере отталкивало
141

американцев, воспитанных на традициях Вильсона, кото-
рый считал, что внешняя политика должна основываться
на идеалах. В равной мере оно отталкивало и учеников
Франклина Рузвельта, отстаивавшего тот постулат, что
внешняя политика должна быть основана на интересе, од-
нако считавшего идеалы неотъемлемой составной частью
американской мощи. Безразличие официальных кругов к
советским диссидентам, символом которого стал отказ в
1975 г. президента Форда принять Солженицына, каза-
лось, указывало на моральную пустоту в самой сердцеви-
не американской внешней политики.
В этих условиях конгресс предпринял определенные
усилия, чтобы заставить исполнительную власть заняться
правами человека. Он использовал свои законодательные
полномочия для запрета или ограничения экономической
или военной помощи странам, замеченным «в систематиче-
ских и грубых нарушениях международно признанных
прав человека»11. Он обязал государственный департа-
мент представлять ежегодные доклады о положении с пра-
вами человека в более чем ста странах. Что касается Со-
ветского Союза, то поправка Джексона — Вэника, касав-
шаяся условий экспортного кредитования и предоставле-
ния ему статуса наибольшего благоприятствования в тор-
говле, потребовала смягчения советских эмиграционных
ограничений.
Озабоченность конгресса вскоре подействовала на
Фогги-Боттом. «Если департамент не будет опережать со-
бытия по этой проблеме, — предупредил в 1974 г. гос-
секретаря Киссинджера его заместитель Роберт Ингер-
солл, — то конгресс исключит этот круг вопросов из ве-
дения департамента». В 1975 г. госдепартамент учредил
отдел гуманитарных проблем. Но госсекретарь сомневал-
ся в том, что права человека должны занимать серьезное
место во внешней политике. Когда его информировали,
что американский посол в Чили поднял перед военной
диктатурой вопросы прав человека, он заявил: «Скажите
Попперу, чтоб он перестал выступать с лекциями по по-
литологии»12. Госсекретарь был уверен, что правильным
способом защиты прав человека является тихая диплома-
тия, а не публичное давление и карательные действия. Эта
точка зрения в некоторой мере получила подтверждение,
когда после принятия поправки Джексона — Вэника ев-
142

рейская эмиграция из Советского Союза резко сократи-
лась. Тем не менее озабоченность конгресса росла. Посте-
пенно она передалась и самому госсекретарю. В 1976 г.
Киссинджер объявил права человека находящимися «в
центре внимания... одним из наиболее неотложных вопро-
сов нашего времени»13-
К 1977 г. мир был вполне подготовлен для новых ини-
циатив в области прав человека. Явно демонстрируя свое
лидерство, новый американский президент ухватился за
знамя прав человека и размахивал им так, как если бы оно
с самого начала было американской собственностью.
Не вполне ясно, как Джимми Картер персонально при-
шел к идее прав человека. В главе о внешней политике его
мемуаров «Почему не лучший?» (1975) это выражение не
встречается. В ходе его президентской кампании этот воп-
рос также не занимал особого места. В действительности
он, казалось, в некоторых случаях избирал прямо проти-
воположный курс. Он критиковал не только хельсинкские
договоренности, но и всю интервенционистскую филосо-
фию. «Наш народ ныне понял, — заявил он в Ассоциации
внешней политики в июне 1976г., — ошибочность наших
попыток использования своей мощи для вмешательства во
внутренние дела других наций». В то же самое время у
него было в целом такое ощущение, о чем он и писал
позже в «Почему не лучший?», что «внешняя политика
нашего правительства не дает примеров какой-либо при-
верженности моральным принципам», что внешняя поли-
тика должна соответствовать тем же моральным стандар-
там, «которые присущи отдельным гражданам» , и что «в
мире есть только одна нация, которая способна на подлин-
Это была странная позиция для человека, который называл
себя учеником Райнольда Нибура. В самом начале книги «Человек
с моралью в обществе без морали» Нибур писал: «Тезис, который
предполагается развить на этих страницах, сводится к тому, что сле-
дует проводить четкое различие между моральным и социальным
поведением индивидуумов и поведением социальных групп — на-
циональных, расовых, экономических — и что это различие оправ-
дывает и делает необходимыми политические шаги, которые чисто
индивидуальная этика всегда будет считать неудобными».— Moral
Man in Immoral Society. New York, 1932, p. 11.
143

ное лидерство в сообществе наций, а именно Соединен-
ные Штаты»14- В сентябре 1976 г. сенатор от штата Ва-
шингтон Генри Джексон убедил его использовать пробле-
му прав человека в качестве одной из основных тем его
кампании.
Можно догадаться, что Картер в поисках морального
содержания американской внешней политики, которого
она была лишена при Никсоне, подошел к правам челове-
ка как к превосходному объединяющему принципу. Этот
принцип прямо отвечал как наиболее острым тревогам со-
временности, так и лучшим американским традициям. Он
был призван восстановить международные моральные по-
зиции Америки, которые, к большому прискорбию, были
заметно подорваны войной во Вьетнаме, уотергейтским
скандалом, поддержкой диктатур, заговорами ЦРУ с
целью убийств и т.д. Он также сулил обеспечить консен-
сус внутри страны по вопросам внешней политики. Эта
доктрина удовлетворяла запросам как сторонников «хо-
лодной войны», жаждавших осуждения коммунистиче-
ского мира, так и идеалистов, видевших в правах человека
единственно возможную основу прочного мира. Этим
объясняются броские слова его речи по поводу вступле-
ния в должность президента: «Поскольку мы свободны,
мы никак не можем быть безразличны к судьбе свободы
в других местах... Наша приверженность правам человека
должна быть абсолютной» (Картер, кроме того, заявил,
что у Соединенных Штатов есть особый долг «брать на
себя те моральные обязательства, которые, как представ-
ляется, неизменно отвечают нашим насущным интересам».
Ирония, похоже, не была осознанной).
В защиту прав человека была развернута кампания, со-
провождаемая шумными эффектами — письмо президен-
та Сахарову, встреча в Белом доме с Владимиром Буков-
ским, смелые декларации о принципах прав человека. Но
вскоре начались неприятности. Сама идея, как быстро об-
наружили критики, не была «продуманной». Возможно,
это оказалось и к лучшему. Если бы новый президент кон-
фиденциальным порядком передал ее на предмет исследо-
вания в государственный департамент, то вполне вероят-
но, что никакой кампании по правам человека вообще не
было бы. Сталкиваясь с новыми подходами, бюрократы
имеют обыкновение считать, что риск потерь перевешива-
144

ет возможность приобретений. Иногда в правительствен-
ных сферах можно что-то изменить, но это лишь тогда,
когда президент, публично заявив о переходе правитель-
ства к новому курсу, тем самым заставляет бюрократию
разрабатывать новые политические подходы. Характерны-
ми примерами из этой области могли бы служить «четвер-
тый пункт» Трумэна, Союз ради прогресса Кеннеди и
«звездные войны» Рейгана.
«Я не в полной мере осознавал все аспекты нашей но-
вой политики», — признался Картер позднее. Непродуман-
ность этой инициативы привела к тому, что отстаивание
прав человека в устах президента выглядело в некоторой
степени слишком легким делом. Со стороны президента
было бы более мудрым признать трудности, сопряженные
с преобразованием принципа в политику. «Когда я начал
выступать за права человека, — отметил тогдашний секре-
тарь по иностранным делам, — ... я предупредил, что за это
придется расплачиваться и ценой будет некоторая непос-
ледовательность, проявляющаяся время от времени. Если
бы мне пришлось выступать по этому поводу снова, то я бы
уже больше не говорил о некоторой непоследовательно-
сти. Я бы говорил об очень большой непоследовательно-
сти»16. Вопросы, которые задолго до этого в пику Льюису
Кассу подняли Джон П.Хейл и Генри Клей, вновь возник-
ли, чтобы не давать покоя администрации Картера.
В 1977г. государственный секретарь Сайрус Вэнс вы-
ступил с глубоким и обстоятельным докладом на тему
прав человека. Он выделил три категории прав человека:
право быть свободным от нарушения правительством су-
веренитета личности («свобода от страха» Рузвельта в
применении к новым условиям); право на удовлетворение
насущных потребностей в пище, крове, здравоохранении
и образовании («свобода от нужды»); право на политиче-
ские и гражданские свободы (тоже из числа «свобод» Руз-
вельта). Обеспечивая эти права, предостерег Вэнс, мы дол-
жны осознавать «пределы нашей мощи и нашей мудро-
сти», избегать «жестких и бесцеремонных попыток навя-
зывать наши ценности другим» и отказаться от иллюзии,
что «призыв встать под знамена прав человека приведет к
внезапным преобразованиям в авторитарных обществах.
Мы отправились в долгое путешествие». Однако Вэнс на
деле и не пытался вывести из принципа прав человека
145

дим, — заявил в интервью одному англичанину в ноябре
1978 г. Георгий Арбатов, постоянный консультант Крем-
ля по вопросам, связанным с Америкой, — представляет
собой настойчивые усилия по вмешательству во внутрен-
ние дела Советского Союза и попытку причинить вред
некоторым нашим институтам. Проводится это такими
способами, которые вызвали бы в США серьезное возму-
щение, если бы мы предприняли то же самое»20. Это, ко-
нечно, была абсурдная жалоба в устах представителя
страны, которая более полувека настойчиво пыталась вме-
шиваться во внутренние дела Америки и стремилась при-
чинить вред американским институтам (особенно абсурд-
ная ввиду хорошо известного Арбатову факта, что такое
вмешательство давным-давно вызывало «серьезное возму-
щение» в Соединенных Штатах). И все равно, если бы
американцы вспомнили о своей собственной реакции на
советскую подрывную деятельность, они с большим пони-
манием отнеслись бы к недовольству СССР по поводу
кампании о правах человека. Вне всякого сомнения было
и то, что эта кампания, проводящаяся a outrance (несдер-
жанно, (фр.). — Перев.), наносила удар по самим основам
существующего в СССР порядка.
По какой-то таинственной причине недовольство, вы-
раженное советской стороной, самого Картера изумило.
В июне 19 7 7 г. он заявил, что «вызывает удивление враж-
дебная реакция в Советском Союзе на нашу позицию по
правам человека»2 *. Но он воспринял это как жизненную
реальность и сделал свою кампанию более умеренной, не-
мало разочаровав американцев, рассматривавших эту кам-
панию в первую очередь как средство возрождения «хо-
лодной войны». Тем временем ухудшение советско-аме-
риканских отношений в 1977г. вызвало тревогу у тех, кто
считал, что наивысшее право человека — это право на
жизнь и что предотвращение ядерной войны обязательное
условие обеспечения всех остальных прав человека. Кам-
пания Картера, по замечанию французского президента
Жискар д'Эстена, «подорвала процесс разрядки»22.
Возник также вопрос воздействия этой кампании на
Соединенные Штаты. Америка в очередной раз претендо-
вала на роль «негодующего судьи». Но не следовало ли
считать более вероятным, что публичные проповеди ско-
рее обозлят правительства, нарушающие права человека,
147

нежели исправят их? В любом случае какие основания
были у Америки выступать в роли судьи над всем миром?
Президент-баптист мог бы вспомнить слова из Евангелия
от Матфея: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата
твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» Подобно
тому как Джон П.Хейл в 1850 г. напомнил сенату о не-
вольничьем рынке в округе Колумбия, так и современные
критики поднимали вопрос, не следует ли Соединенным
Штатам, прежде чем приниматься за исправление мира,
обеспечить права человека для своих чернокожих, крас-
нокожих и прочих цветных граждан. Как может прави-
тельство осуждать Советский Союз за нарушение поло-
жений хельсинкской «третьей корзины», если оно одно-
временно с этим отказывает в визах на въезд в США ле-
вым профсоюзным деятелям и интеллектуалам? Как оно
смеет поучать Фиделя Кастро насчет прав человека, пыта-
ясь в течение ряда лет убить его?
Затрагивался и более трудный вопрос, — вопрос Генри
Клея о претензиях Соединенных Штатов, возомнивших,
что все страны морально обязаны принять американскую
точку зрения относительно того, что «правильно и нор-
мально» в людских делах. Разумно ли, спрашивал предста-
витель Ирана при ООН, «ожидать, что развивающиеся
страны Азии, Африки и Латинской Америки на следую-
щий же день найдут применение всем вашим высоким
стандартам, в то время как большинство из них все еще
ведут борьбу с голодом, безграмотностью, высокой смер-
тностью, безработицей и т.д.?»23. Не является ли вся кон-
цепция политических и гражданских прав этноцентричной
и связанной с одной культурой? И не представляет ли из
себя американская решимость насильно навязать ее миру
авантюру в духе культурного империализма? «Было бы хо-
рошо, если бы американцы, с такой уверенностью заявля-
ющие о своем знании того, чего хотят другие люди и что
хорошо для них в плане политического устройства, — пи-
сал Джордж Кеннан, — спросили у самих себя, не пыта-
ются ли они фактически навязать свои собственные цен-
ности, традиции и образ мыслей народам, для которых эти
вещи не имеют никакой значимости и не приносят ника-
кой пользы»24.
Обозреватели отмечали «праведническую» позицию
вашингтонской бюрократии, озабоченной правами челове-
148

ка, снисходительное высокомерие по отношению к ни-
зшим, по их мнению, породам людей, что суммировалось
в одиозной ремарке не названного по имени чиновника,
брошенной им в разговоре с Элизабет Дрю из «Нью-Йор-
кера»: «Я думаю, что этот тупой мир теперь знает, что к
чему»25. Мало что нанесло больший ущерб человечеству,
чем иллюзии наций и их лидеров относительно своей аб-
солютной правоты. То, что Готорн в XIX в. сказал о Джоне
Буле, во второй половине XX в. уже многие говорили о
Дяде Сэме: «Ничто так не возбуждает в нем сострадания
и участия... как глубокое удовлетворение от обнаружения
изъяна у ближнего»26. Кампания за права человека даже
у настроенных проамерикански европейцев пробудила
беспокойство по поводу вспыхнувшего за океаном месси-
анства, этого «нового издания идеи о миссии Америки по
усовершенствованию мира»27, — заметил английский ис-
следователь Фердинанд Маунт. В Западной Германии гра-
финя Марион Дёнхоф отмечала, что «внешняя политика,
основанная на моральных ценностях в стиле Вильсона и
Даллеса, отнюдь не имела своим результатом заметное ук-
репление морали в мире. Напротив, она привела к тупико-
вым и катастрофическим ситуациям»28.
VII
Очень быстро кампания за права человека выдохлась и
была предана гневному суду, образованному специально
для нее. С готовностью и охотой она была осуждена за
лицемерие, двойные стандарты, подрыв разрядки, ослаб-
ление стойких антикоммунистических союзов, культур-
ный империализм, расизм, мессианство и т.д. Неудиви-
тельно, что эта инициатива, сильно пострадавшая от стол-
кновений с неразрешимыми ситуациями, от убедительной
критики и споров по частностям между теми, кто ее пер-
воначально поддерживал, стала представляться селектив-
ной, непредсказуемой и полной противоречий.
Критика весьма походила на правду. Хотя, возможно,
она была чрезмерна. Патриция Дерайен, помощник госу-
дарственного секретаря по вопросам прав человека и гу-
манитарным проблемам, выступила с убедительной защи-
той этой инициативы: «Мы откровенно признаём, что раз-
нообразие культур и интересов и различия в уровне эко-
149

комической и политической зрелости с неизбежностью
требуют, чтобы подход к каждой стране зависел от поло-
жения, в котором она находится. Представляется невоз-
можным — и такая попытка была бы глупа — добиваться
наших целей в области прав человека, подходя с одной
меркой ко всем странам»".
На деле двойной стандарт при подходе к этой пробле-
ме исключить невозможно. И это не только потому, что
нации находятся на разных уровнях зрелости, но и — что
еще более валено — потому, что обеспечение прав чело-
века не может быть единственной и исключительной
целью внешней политики. Права человека представляют
собой лишь один из многих национальных интересов, а не
единственный всеподавляющий интерес, которому долж-
но быть подчинено все остальное.
Наивысший интерес нации — самосохранение. Когда
национальная безопасность и обеспечение прав человека
вступают в подлинное противоречие, национальная без-
опасность должна получать предпочтение (что вовсе не
означает признания за бюрократией, ведающей нацио-
нальной безопасностью, роли непогрешимого судьи в воп-
росах национальной безопасности). Ибо в силу самой при-
роды внешней политики права человека могут быть лишь
одним из нескольких соперничающих интересов, а прин-
цип должен умеряться осмотрительностью. Короче гово-
ря, государство не должно применять стандарт прав чело-
века, невзирая ни на что. Это, однако, не значит, что от
стандарта следует отказаться.
Отрицательные последствия кампании за права челове-
ка конца 70-х годов были явно преувеличены. Хотя эта
кампания весьма раздражала Советский Союз, она не
оказала решающего влияния на советский подход к раз-
рядке. Не приходится также как-то увязывать свержение
шаха и Сомосы с озабоченностью американцев правами
человека. На самом деле, как отмечалось, оба деспота
получали от администрации Картера наряду с упреками и
похвалы. Их обоих свергли бы и в том случае, если бы
Вашингтон не произнес ни единого слова насчет прав че-
ловека. Воздействие на Соединенные Штаты также пре-
увеличивалось. На практике кампания защиты прав чело-
века оказалась отнюдь не «крестовым походом», а амери-
канское мессианство осталось вполне под контролем.
150

Также ни в коей мере не является очевидным то, что
защита прав человека — это форма культурного импери-
ализма. Если утверждение, что такие права универсаль-
ны, а не являются просто локальным предрассудком но-
сителей европейской культуры, живущих по обе сторо-
ны Северной Атлантики, подразумевает расистское вы-
сокомерие, то такая постановка вопроса подразумевает,
что небелые народы просто неспособны оценить преиму-
щества справедливого судопроизводства, личной свобо-
ды и самоуправления, что тоже является расистским вы-
сокомерием. Разумеется, история говорит о том, что де-
мократия оказалась действенной именно в североатлан-
тическом регионе, но демократические устремления
нельзя ограничивать с подобной легкостью.
«Права человека не являются, — с понятным раздра-
жением выговаривал американцам один известный фи-
липпинец в 1978 г., — западным открытием»30. Эту
мысль народ Филиппин в 1986г. подтвердил действием.
Даже в Китае в 1978 г. пекинские стенные газеты про-
возглашали: «Мы не потерпим, чтобы права человека и
демократия были лишь лозунгами западной буржуазии, а
восточному пролетариату оставалась лишь диктатура»31.
На другом плакате было написано: «Как китайские граж-
дане мы считаем, что истина универсальна и что душа
человечества — права человека не ограничены нацио-
нальными границами или географией»32. В 1984 г. ассо-
циация китайских писателей под бурные аплодисменты
призвала коммунистическую партию отказаться от идео-
логических ограничений свободы творчества33.
Возможно, права человека связаны с культурой в
меньшей степени, чем предпочитают думать некоторые
американцы в силу либо излишней склонности к само-
уничижению, либо из чрезмерного тщеславия. В конеч-
ном счете ответ на вопрос, является ли забота о полити-
ческих и гражданских правах явлением локальным или
универсальным, зависит от точки зрения на человечест-
во. Рассматривая явление в широком историческом мас-
штабе, автор данной книги считает, что трудно поверить
в то, что стремление к политической и гражданской
свободе присуще лишь ограниченному числу счастливчи-
ков, обитающих по обе стороны Северной Атлантики.
151

одушевлением свою зависть по поводу той властности, ко-
торую проявил корейский президент Пак Чжон Хи в ходе
студенческих беспорядков, когда он решительно закрыл
университеты, а демонстрантов призвал в армию»34. Та-
кая реакция предрекла судьбу прав человека при следую-
щей администрации.
Новый президент согласился с тем, что кампания Кар-
тера подорвала позиции недемократических, однако «дру-
жественных» руководителей типа шаха и Сомосы, что она
привела к власти в Иране и Никарагуа антиамериканские
режимы и что она, нанося удары по друзьям и не причиняя
заметного вреда врагам, нанесла ущерб позициям Амери-
ки в мире. Рейган предпочел не демонтировать механизм
защиты прав человека, а развернуть его в первую очередь
против марксистско-ленинских государств.
Сторонники Рейгана начали с того, что ввели печально
известное разграничение между «тоталитаризмом» и «ав-
торитаризмом». Согласно этому разграничению, знакомо-
му политологам, тоталитарный режим в своем стремлении
овладеть человеческой душой уничтожает все автоном-
ные институты, тогда как авторитарный режим, будучи де-
спотичным по характеру, но ограниченным в плане разма-
ха, оставляет душу в покое, проявляя терпимость к инсти-
тутам, представляющим индивидууму некоторое укрытие
от государства. Рейгановцы сделали к этому добавление.
Была принята точка зрения, согласно которой преобразо-
вание тоталитарного режима в демократию — феномен,
истории неизвестный, тогда как авторитарный режим без
особых трудностей эволюционирует в демократию. Кроме
того, при Рейгане стало преобладающим мнение, что мар-
ксистские диктатуры тоталитарны, когда как антимаркси-
стские диктатуры авторитарны и потому менее порочны.
Разделение по принципу «тоталитаризм — авторита-
ризм», действительное в теории, не выдерживало сопри-
косновения с реальностью, поскольку тоталитаризм в чи-
стом виде трудно создать и невозможно сохранить. Тота-
литарные государства возникали как мессианские режи-
мы, готовые посвятить себя делу преобразования челове-
ческой натуры. Но с течением времени лихорадка месси-
анства проходит, старые привычки и обычаи возрождают-
ся, монолитная целеустремленность подвергается эрозии,
и такие режимы вырождаются в тирании, управляемые
153

ловкими и циничными личностями. Если «плюрализм» —
наличие автономных институтов — является свидетельст-
вом авторитарности, то тогда марксистские государства в
Восточной Европе, например Польша и Венгрия, очевидно,
являются авторитарными, а не тоталитарными. Это же са-
мое, если на то пошло, можно сказать и о сандинистской
Никарагуа в первые годы существования режима. Если
освященные государством пытки и убийства свидетельст-
вуют о тоталитарности, тогда Чили при Пиночете, Арген-
тина до прихода к власти Альфонсина и шахский Иран
более тоталитарные государства, чем Польша или Никара-
гуа. Более того, факт почти полувековой тирании Сомосы
свидетельствовал о том, что превращение авторитаризма
в демократию — дело совсем не скорое и далеко не га-
рантированное. Кроме того, налицо аномалия Китая — яв-
но тоталитарного режима, которому, однако, в силу на-
сущных геополитических соображений удается избежать
серьезной критики.
IX
Разграничение между тоталитаризмом и авторитариз-
мом фактически не совпало, как первоначально ожидали
идеологи Рейгана, с разграничением между просоветски-
ми и антисоветскими государствами. Таким образом, оно
не смогло обеспечить ожидавшегося от него обоснования
двойного стандарта. На практике администрация Рейгана
все равно выработала двойной стандарт, беспощадно вы-
ступая против просоветских диктатур, тогда как в отноше-
нии антисоветских диктатур отдавалось предпочтение
«конструктивному взаимодействию». Этот термин был
изобретен применительно к Южной Африке, однако сама
политика «конструктивного взаимодействия» получила
распространение в отношении всех без исключения пра-
вых авторитарных режимов. «Конструктивное взаимодей-
ствие» означало использование тихой дипломатии, замеча-
ний в дружелюбной манере, экономической и военной
поддержки, атмосферы сочувствия и непринужденности,
с тем чтобы убедить правительства таких стран как ЮАР,
Чили, Филиппины, Гаити, Сальвадор, отказаться от их ре-
прессивных методов.
Так, администрация Рейгана в противоположность по-
154

литике Картера выступила за предоставление займов
Межамериканского банка развития Чили под властью Пи-
ночета. Вице-президент Буш заявил, что любит президента
Филиппин Маркоса за его «приверженность демократиче-
ским принципам», а сам Рейган сказал, что выбор лежит
между Маркосом и «широким коммунистическим движе-
нием, намеревающимся завладеть Филиппинами»35. Авто-
ритарные руководители, естественно, истолковывали
столь мягкое обращение как разрешение на продолжение
репрессий. Демократическая оппозиция в таких странах
почувствовала себя преданной Соединенным Штатам.
Марксистские революционеры завоевывали таким обра-
зом дополнительную популярность и получали оправдание
своей деятельности. Вместо того чтобы уделить внимание
растущей поляризации своего населения, руководители
типа Пиночета и Маркоса рассчитывали, что эта поляриза-
ция не оставит Соединенным Штатам иной альтернативы,
кроме как поддержать их режимы.
Утверждение, что необходимо быть реалистичным в
отношении друзей и врагов в этом полном опасностей
мире, выдвигалось в качестве универсального оправда-
ния Рейгана. Но оказалось, что этот подход невозможно
защищать, даже изображая его в качестве realpolitik.
Хотя политика Рейгана рассматривала авторитарные ре-
жимы как переходные, на практике все строилось на
убеждении в их постоянстве. Внешняя политика была
направлена на достижение взаимопонимания с находя-
щимися у власти авторитарными деятелями при полном
игнорировании демократов, которые могли бы прийти им
на смену. С другой стороны, политике Картера был в
действительности присущ подход к авторитаризму как к
явлению преходящему, и поэтому она была менее сдер-
жанна по части того, чтобы делать внушения деспотам и
помогать их демократическим оппонентам. Когда в Бра-
зилии, Аргентине и Уругвае лопнули авторитарные режи-
мы, новое демократическое руководство имело все ос-
нования вспоминать об администрации Картера с благо-
дарностью и испытывать дружеские чувства к Соединен-
ным Штатам.
В долгосрочной перспективе политика Картера, бес-
спорно, усилила геополитическое положение Америки.
Политика Рейгана, с его поддержкой правых диктатур,
155

была нереалистична, как это и вынуждена была с тече-
нием времени признать его администрация в отношении
Филиппин и Гаити. Отказав в поддержке Маркосу и
Дювалье, Рейган продублировал ту политику, за которую
он огульно критиковал Картера в случаях с шахом и
Сомосой. Однако оказалось невозможным удержать то,
что не могло удержаться. Стихийный взрыв внутренних
протестов, направленный против коррумпированных ав-
торитарных руководителей, оставил Рейгану в 19 8 6 г. не
больше выбора, чем было у Картера в 1979-м. Волна
событий вскоре вынудила Рейгана отставить все разгово-
ры об авторитаризме и тоталитаризме и объявить, что
«американский народ верит в права человека и противо-
стоит тирании в любой форме, будь то тирания левая
или правая». Заходя теперь даже дальше Картера, Рейган
призывал к «активной дипломатии, опирающейся на аме-
риканскую экономическую и военную мощь», к поддер-
жке всемирной «ориентированной на рынок... демокра-
тической революции» 36.
Первоначальная политика Рейгана была большой на-
ходкой для Москвы. Поддержка Америкой непопуляр-
ных деспотов отталкивала от нее демократических союз-
ников и усиливала позиции марксистских революционе-
ров. Глубинное философское различие между Совет-
ским Союзом и Соединенными Штатами лежит именно в
области прав человека. Приверженность индивидуальной
свободе и достоинству человека постоянный источник
привлекательности Америки для мира. Сахаров — чье
еще свидетельство может быть убедительней? — под-
тверждает, что Советский Союз является главной силой
тоталитарной угрозы, но добавляет, что «глобальный ха-
рактер» американской кампании за права человека «осо-
бенно важен, имея в виду попытку применения единых
правовых и моральных критериев к нарушениям прав
человека в любом регионе мира — будь то Латинская
Америка, Азия, Африка, социалистические страны или
же собственная страна»37. Зачем Америке опекать свою
собственную шайку убогих диктаторов, изменять своей
исторической приверженности правам человека и ли-
шать себя своего величайшего преимущества в борьбе с
Советским Союзом?
156

жестокими правительствами, а не только с цивилизован-
ными. В равной мере и граждане обязаны выступать про-
тив жестокости, как им велит их разум и совесть, но они
могут выступать без ограничений, установленных для дип-
ломатии. Поэтому можно сказать, что моральные обяза-
тельства в отношении прав человека в большей степени
лежат на неправительственных, нежели на правительст-
венных организациях.
Международная амнистия, Международная лига за
права человека, Международная комиссия юристов, груп-
па наблюдения «Хельсинки», группа наблюдения Америки
и другие аналогичные организации взяли на себя огром-
ную работу. Но обеспечением прав человека не должны
заниматься одни лишь правозащитные организации. Церк-
ви, университеты, профсоюзы, группы бизнесменов —
всем им надлежит сыграть свою роль. Особый долг, по
моему мнению, лежит на объединениях лиц по професси-
ональной принадлежности.
Многие политические заключенные имеют определен-
ную профессию. Когда борцов за права человека аресто-
вывают, отправляют в трудовые лагеря или заточают в до-
ма для умалишенных, когда их пытают и убивают, их кол-
леги по профессии во всем мире обязаны объединяться в
их защиту. Так поступали: Национальная академия наук,
выступившая в защиту Сахарова, Щаранского и других со-
ветских ученых; Американская психиатрическая ассоциа-
ция, протестовавшая против ареста Александра Подраби-
нека после опубликования его книги о заключении совет-
ских диссидентов в психиатрические заведения; Всемир-
ная психиатрическая ассоциация, осудившая злоупотреб-
ления психиатрией в политических целях в Советском Со-
юзе и других странах; пен-клуб, Лига авторов и Ассоциа-
ция американских издателей, выступившие с протестом
против подавления свободы в сфере культуры.
Достойно удивления то, что американские ученые, пси-
хиатры и издатели оказались гораздо восприимчивей к
вопросам прав человека, чем американские политологи и
историки. Американская политологическая ассоциация,
после того как она с праведным гневом отказалась со-
браться в Чикаго из-за того, что Иллинойс не ратифици-
ровал поправку о равных правах, не сочла нужным столь
же принципиально отказаться от участия в заседании
158

Международной политологической ассоциации в Москве
в 1979 г. Американская историческая ассоциация молча
наблюдала за преследованием советских историков —
Андрея Амальрика, Медведева, Солженицына (чья книга
«Архипелаг ГУЛАГ» является историческим документом),
Валентина Мороза — и как ни в чем не бывало проводила
регулярные встречи с советскими историками, получив-
шими одобрение режима. Лишь в 1985г., после многолет-
них ожесточенных споров, Американская историческая
ассоциация согласилась выступить с протестом против на-
рушений прав человека в отношении историков, чьи граж-
данские и профессиональные права ущемлялись государ-
ством.
В качестве аргумента против таких протестов выдви-
гался довод, что они вызывают враждебность ортодок-
сальных советских ученых, не принося при этом пользы
диссидентам. Однако опыт показывает, что именно то, что
творящие произвол правительства оказываются в центре
международного внимания, оказывает на них сдерживаю-
щее действие. «Самое страшное, что может случиться с
человеком, — отметил югославский писатель-диссидент
Михаиле Михайлов, — это находится в тюрьме позабы-
тым всеми»39. Амальрик подтверждал, что «очень важно
в психологическом и моральном плане сознавать то, что о
тебе знают и ты повсюду известен... Советские власти до-
вольно чувствительны к западному общественному мне-
нию»'*0. «Должно присутствовать понимание того, — заяв-
лял сам Солженицын, — что Восток вовсе не безразлично
относится к протестам со стороны западного общества.
Напротив, он смертельно боится их — и только их»41.
Э.П.Томпсон, специалист по истории английского рабоче-
го класса, отмечал по этому поводу: «Солженицын попро-
сил нас снова поднять свой голос. И мы должны безотла-
гательно удовлетворить его просьбу... Мы должны снова
показать ясно, недвусмысленно, что мы поддерживаем
право советских граждан мыслить, общаться и действо-
вать, как мыслят и действуют свободные люди, и что мы
с полным презрением относимся к грубому полицейскому
надзору за советской интеллектуальной и общественной
жизнью»42. Протесты представителей квалифицирован-
ных профессий не следует сосредоточивать лишь на слу-
чаях нарушений прав человека в коммунистическом мире.
159

Поскольку профессиональным ассоциациям нет нужды
учитывать геополитические соображения, они могут вы-
ступать, не сдерживая себя, оперативно реагируя на фак-
ты преследования своих коллег во всех странах, включая
те, которые являются союзниками Соединенных Штатов.
XI
Как бы там ни было с государствами, а люди могут и
должны ставить права человека на первое место. Однако
в конечном счете права человека должны быть закрепле-
ны законами и институтами. Поскольку роль наций-госу-
дарств ограничена, надежду в долгосрочной перспективе
внушает лишь международная организация. В 1948 г. Ге-
неральная Ассамблея ООН приняла Всеобщую деклара-
цию прав человека. Этот пространный документ охватил
и «гражданские и политические права», и «экономиче-
ские, социальные и культурные права», причем вторая ка-
тегория специально предназначалась для тех государств,
которые лишали своих подданных прав, отнесенных к пер-
вой категории. За декларацией последовала серия вспомо-
гательных конвенций ООН, включая две конвенции по
гражданским и политическим правам, а также по эконо-
мическим, социальным и культурным правам, принятые в
1966 г. и вошедшие в силу для государств, подписавших
их, в 1976 г.
Несмотря на все эти торжественно звучащие деклара-
ции и конвенции, ООН в течение длительного времени
вызывала горькое разочарование, когда дело касалось
борьбы за права человека. Трудно было рассчитывать на
серьезные действия со стороны международной органи-
зации, две трети государств-членов которой беспрепятст-
венно нарушали права своих собственных граждан. Вни-
мание Генеральной Ассамблеи к правам человека в основ-
ном исчерпывалось резким осуждением Южной Африки,
Чили и Израиля. Никакие резолюции против «гулагов» не
принимались. Даже такие ужасные режимы, как установ-
ленные Пол Потом в Камбодже и Иди Амином (а затем
Оботе) в Уганде, избежали критики. Фактически крова-
вый режим Пол Пота, изгнанный из самой Камбоджи, но
сумевший с помощью американского правительства (сна-
чала при Картере, затем при Рейгане) сохранить за собой
160

место в ООН, имел в 1980г. наглость подписать Конвен-
цию о гражданских и политических правах.
Лишь в 80-е годы Комиссия ООН по правам человека
после многих лет позорного бездействия начала наконец
проявлять себя. В 1985 г., не ограничиваясь привычными
мишенями Генеральной Ассамблеи, комиссия представила
острый доклад о пытках, нанесении увечий и других звер-
ствах, совершенных за время советской оккупации Афга-
нистана. Отдельный Комитет по правам человека, создан-
ный государствами, придерживающимися Конвенции о
политических и гражданских правах, расширил сферу де-
ятельности ООН по вопросам прав человека. Учреждения
ООН ныне расследуют жалобы, собирают и публикуют
информацию, тревожащую иные правительства, и доводят
до всеобщего сведения то, что должно быть принято за
норму43. Они, наконец, приобретают институциональную
независимость и способность действовать самостоятель-
но, без подталкивания извне. Ширится поддержка идеи об
учреждении поста Верховного комиссара ООН по правам
человека. Усилия ООН, кроме того, произвели «эффект
мультипликации». Всеобщая декларация вдохновила госу-
дарства на заключение более двадцати соглашений по пра-
вам человека, а также на создание региональных учреж-
дений по правам человека. Девятнадцать государств при-
знали на своей территории юрисдикцию Европейского су-
да по правам человека, а его решения являются теперь
юридически обязательными. Межамериканская комиссия
по правам человека проводит серьезную и полезную ра-
боту по разоблачению нарушений в Западном полушарии.
Декларации ООН покончили со старой теорией, что
права человека относятся исключительно к внутренней
юрисдикции. Международное право, которое, как счита-
лось, ранее было применимо только к государствам, в на-
стоящее время применяется, по крайней мере в принципе,
и к индивидам. Конечно, этот принцип зачастую попирает-
ся руководителями государств, которые считают необхо-
димым угнетать своих подданных, для того чтобы сохра-
нить собственную власть. Учреждения ООН не имеют вла-
стных полномочий. Вследствие этого их практическое вза-
имодействие до сих пор было ограниченным. И все же, по
мере того как люди во всем мире вновь и вновь поднима-
ют свой голос в защиту прав человека, международные
161