чивался взад-вперед между централизацией и распылени-
ем энергии нации. Широкие ритмические колебания, ко-
торые он выявил и изучил на материале первых тридцати
шести лет независимости Америки, можно заметить и на
примере долгих последующих лет. Я унаследовал альтер-
нативное толкование этого циклического феномена от
своего отца, который определял крайние точки амплитуды
как консерватизм и либерализм, как периоды озабоченно-
сти правами меньшинства и периоды озабоченности бед-
ствиями многих3.
В 19 4 9 г. в одной из своих работ мой отец выделил
одиннадцать таких изменений курса. Его первые три пе-
риода более или менее совпадают с тремя взмахами
маятника Генри Адамса и следуют в таком порядке: пе-
риод уступок Джефферсона после войны 1812 г.; эра
демократизации Джексона в 1829 — 1841 гг.; растущее
господство рабовладельцев в национальном руководстве
в 1841 — 1861 гг.; ликвидация рабства в 1861 —
1869 гг.; консервативное правление в 1869 — 1901 гг.;
эра прогрессистов в 1901 — 1919 гг.; реставрация ре-
спубликанцев в 1919 — 1931 гг.; Новый курс в 1931 —
1947 гг.
Шесть из этих периодов явились периодами усиления
демократии; в ходе других пяти основной целью станови-
лось ее сдерживание. Средняя продолжительность этих
одиннадцати периодов — шестнадцать с половиной лет.
Самое большое отклонение пришлось на 1861 —
1901 гг., когда за восьмилетней вспышкой судорожных
изменений последовало тридцать два года регресса и ре-
акции. По мысли моего отца, это отклонение имело место
потому, что гражданская война и реконструкция ускорили
темп и увеличили размах реформ, за короткое время про-
изошли глубокие и отнявшие много сил перемены, кото-
рые в ином случае заняли бы гораздо больше времени.
«Удлинение контрдвижения в следующем периоде было
формой компенсации для восстановления ритма»4.
Мой отец, подобно Адамсу, рассматривал политиче-
ский цикл с точки зрения внутриполитической жизни.
Он расходился с Адамсом в характеристике фаз и (не-
значительно) в оценке периодов. Он также отвергал об-
раз маятника, поскольку это подразумевало колебания
между двумя неподвижными точками. Цикл, подчерки-
42

серватизма со статус-кво подходит при характеристике
президентств Бьюкенена и Хейса, Кулиджа и Эйзенхауэ-
ра. Но куда же тогда отнести Александра Гамильтона, от-
нюдь не сторонника демократии, однако великого рефор-
матора своего времени, или, если на то пошло, Рональда
Рейгана, откровенного консерватора, но такого, который
высказал недовольство «действительным состоянием ве-
щей», осудил истеблишмент и стал своего рода реформа-
тором?
Что касается формулировки Адамса — «распыление
против централизации национальной энергии»,— то она
действует относительно трех периодов, к которым он ее
применил, а также относительно XX в.; но не вполне под-
ходит к большей части XIX в. Формулировка моего
отца — «консерватизм против либерализма» — действует
в отношении всех периодов в общем плане, однако ис-
пользуемые термины подвержены слишком большому
числу различных уточнений.
Экономист Альберт СХХиршман в 1982 г. в книге
«Смещающаяся заинтересованность» предлагает иную си-
стему циклов. Распространяя теорию потребления на
внутреннюю политику, Хиршман утверждает, что со вре-
мен промышленной революции западное общество пооче-
редно устремляет свою заинтересованность то к одной, то
к другой из двух расходящихся целей — индивидуальному
и общественному счастью. Согласно циклу Хиршмана, об-
щество движется туда-сюда между периодами поглощен-
ности делами частных лиц и периодами занятости обще-
ственными проблемами. Это периодические повороты, по
его словам, между «частным интересом» и «общественной
активностью»8.
В книге 1984 г. политологов Герберта Макклоски и
Джона Заллера «Американская этическая система» пред-
ложено еще одно уточнение. Хотя Макклоски и Заллер
проводят свой анализ не с точки зрения цикличности, их
исследование напряженности между капитализмом и де-
мократией в американском обществе иллюстрирует опре-
деленный цикл. Опираясь на опросы общественного мне-
ния, а также на исторические данные, они выявляют на-
личие продолжающейся борьбы между капиталистически-
ми ценностями — неприкосновенностью частной собст-
венности, максимизацией прибыли, культом свободного
44

рынка, выживанием сильнейших — и демократическими
ценностями — равенством, свободой, социальной ответст-
венностью и всеобщим благосостоянием, которые в слу-
чае необходимости обеспечиваются общественными ме-
рами по регулированию вопросов собственности и ограни-
чению прибылей. Пока это скорее напряженность, чем
непримиримое противоречие. Капитализм и демократия
начинали как союзники в ходе революции против абсо-
лютной монархии и феодальной аристократии и продол-
жают разделять веру в личную свободу, суверенитет на-
рода, ограничение власти государства и равенство всех
перед законом. В Америке капитализм включает в себя
демократию, а демократия — капитализм. Тем не менее
эти две системы взглядов указывают в разные стороны.
Обзорное исследование «недвусмысленно», по определе-
нию Макклоски и Заллера, показывает, что, хотя ни одна
из этих сторон не стремится к ликвидации другой, те, кто
наиболее привержен демократическим ценностям, оказы-
вают минимальную поддержку капитализму, а те, кто на-
иболее привержен капиталистическим ценностям, оказы-
вают минимальную поддержку демократии9.
Полярность между делами общественными и частным
интересом, демократией и капитализмом все же не ре-
шает проблем начального этапа существования республи-
ки. Куда отнести Гамильтона, считавшего, что личное
обогащение должно направляться общественной целью?
Джефферсона, который не доверял правительству (за
исключением возглавляемого им самим) и возлагал на-
дежду лишь на частный интерес? Однако начало респуб-
лики было переходным периодом, когда действия обще-
ства в духе меркантилизма помогали капитализму, а
частный интерес в аграрном плане — демократии. А
теория полярности, даже если она и не дает возможно-
сти точно определить место Гамильтона или Джефферсо-
на, перекликается с конфликтом, который недавно раз-
горелся в среде американских историков между сторон-
никами «республиканской» и «либеральной» (то есть в
духе свободного предпринимательства) традиций в про-
цессе формирования нации.
Классические республиканцы рассматривали доброде-
тель как жизненную силу свободных республик и опаса-
лись вырождения, постоянно привносимого, как они зна-
45

и присущих ей противоречий, в них находя и подготав-
ливая условия для очередного поворота. Другими слова-
ми, истинный цикл является самовоспроизводящимся.
Его не могут определять внешние явления, если только
процесс не сопряжен с катастрофой. Война, депрессии,
инфляционные проявления могут вызывать панику, ажи-
отаж или какими-то иными проявлениями усложнять об-
щую картину настроений в обществе, но цикл продолжа-
ет раскручиваться, самодвижущийся, самодостаточный и
автономный. Независимость политического цикла под-
тверждается отсутствием у него прямого соотношения
даже со столь мощным по воздействию фактором, как
экономический цикл. Депрессия вызвала к жизни «но-
вый курс», однако прогрессистская эра началась в пери-
од, для которого в целом было характерно процветание,
а имевшие место в период 1869 — 1901 гг. две жесто-
кие депрессии не повернули вспять растущую волну
консерватизма.
Корни этого самодовлеющего циклического развития
лежат, несомненно, в глубине человеческого естества. Су-
ществует циклическая упорядоченность в явлениях приро-
ды — в приливах и отливах, в смене времен года, дня и
ночи, в работе человеческого сердца. Ученый-медик Уол-
тер Б.Кэннон полвека назад продемонстрировал, что в че-
ловеческом теле происходят автоматические компенсиру-
ющие реакции в случае возникновения угрозы выхода его
из состояния покоя, высказав далее предположение, что
в общественном организме, возможно, функционирует
схожий «гомеостазис»11.
Сама психология современности также имеет цикли-
ческую основу. По мере ускорения темпов социальных
перемен люди становятся существами, для которых ха-
рактерна вечная неудовлетворенность. Желания безгра-
ничны и потому никогда не могут быть полностью удов-
летворены. Адам Смит воспевал «желание'улучшить ус-
ловия, в которых мы живем,— желание, которое... со-
провождает нас от рождения и никогда не покидает нас
до тех пор, пока мы не сходим в могилу. И во всем
отпущенном нам сроке вряд ли, наверное, найдется хотя
бы миг, когда кто-либо был бы удовлетворен своим поло-
жением в столь совершенной и полной степени, чтобы
совсем не желать изменения его или улучшения»12. Гир-
47

шман напоминает замечание Канта русскому историку
Карамзину: «Дайте человеку все, что он желает, и все
равно в тот же самый момент он ощутит, что это все —
еще не все»13. Разочарование — всеобщий недуг совре-
менности.
Оно же главный двигатель политических перемен.
Люди никогда не довольствуются тем, что имеют в тече-
ние длительного времени, будь то в общественной или
частной сфере. Мы пробуем одно, затем другое — и
неудовлетворенность заставляет нас изменять курс дей-
ствий. Более того, каким бы эффективным ни был конк-
ретный курс при решении одного комплекса проблем, он
обычно пробуксовывает и не срабатывает при возникно-
вении новых проблем. А многие проблемы неразрешимы
по самой своей внутренней сути. По мере того как по-
литические эры, будь то эры с преобладанием ориента-
ции на общественные цели или же с господством част-
ных интересов, проходят свой путь, они неизменно гене-
рируют желание чего-то иного. Всегда наступает когда-
нибудь «время перемен».
Каждая фаза порождает свои особые противоречия.
Общественная акция, имеющая целью улучшить наше по-
ложение, вызывает значительные перемены, следующие
одна за другой, причем в сжатые сроки. Реформы в Сое-
диненных Штатах, как правило, похожи на стрельбу оче-
редями. Моделью этого служат «100 дней» Франклина
Рузвельта. В конце концов потоком нововведений начина-
ет захлебываться сам социально-политический организм,
которому требуется время, чтобы их переварить. Как ска-
зал Эмерсон, «наша политическая жизнь в значительной
мере физиологична»14. Общественное действие, рассчи-
танное на долгий период, тем более истощает эмоциональ-
но. Способность нации к выполнению политических обя-
зательств, требующих от нее высокого напряжения, огра-
ниченна. Природа требует передышки. Люди неспособны
более заставлять себя продолжать героические усилия.
Они жаждут погрузиться в свои личные житейские дела.
Издерганные постоянными боевыми призывами, истощен-
ные непрерывной общенациональной активностью, раз-
очарованные полученными результатами, они стремятся к
освобождению от взятых обетов, передышке для отдыха
и восстановления сил. Так сходят на нет публичные акции,
48

страсти, идеализм и реформы. Общественные проблемы
передаются на попечение невидимой руки рынка. «По-
всюду был полный штиль», как сказал Генри Адаме о 90-х
годах прошлого века15. Следование частным интересам
рассматривается как средство решения общественных
проблем. Наступают времена «приватизации»* (варвар-
ское, но подходящее слово), материализма, гедонизма и
всепоглощающего стремления к личному удовольствию.
Политическая деятельность на классовой и групповой ос-
нове затухает, а политическая деятельность, формируемая
факторами культурного характера — по этническому, ре-
лигиозному, моральному признаку, по признаку социаль-
ного статуса, — выходит на первый план. В это же время
часто происходит процесс консолидации, в рамках кото-
рого усваиваются и узакониваются нововведения преды-
дущего периода.
Кроме того, это время — время подготовки. Эпохи
господства частных интересов также порождают проти-
воречия. Такие периоды характеризуются скрытыми под
поверхностью течениями неудовлетворенности, критики,
брожения, протеста. Целые группы населения оказыва-
ются позади в гонке приобретательства. Интеллектуалы
отчуждаются. Загнанные внутрь проблемы обостряются,
грозят стать неразрешимыми и требуют вмешательства.
Людям надоедают эгоистические мотивы и перспективы,
они устают от погони за материальными благами в каче-
стве наивысшей цели. Период отдыха от бремени обще-
ственных забот восполняет национальную энергию, под-
заряжает батареи нации. Люди начинают искать в жизни
смысл, не замыкаясь на себе самих. Они спрашивают не
что их страна может сделать для них, а что они могут
сделать для своей страны. Они готовы к звуку боевой
трубы. Наконец, что-то играющее роль детонатора —
какая-либо проблема, грандиозная по масштабам и по
степени опасности и которую неспособна разрешить не-
видимая рука рынка, — ведет к прорыву в новую эпоху
в политической жизни страны. Как говаривали во време-
на династии Чжоу в Китае за тысячу лет до Рождества
Христова, «мандат Неба дается не навечно».
Имеется в виду «уход в частную жизнь». — Прим. перев.
49

IV
Один, пока еще не упоминавшийся параметр цикличе-
ского процесса заслуживает особого внимания. Ибо в ос-
новном именно жизненный опыт поколения — вот что иг-
рает роль главной движущей силы политического цикла.
Концепция поколения лишь недавно стала выступать в
качестве цельного объекта исторического анализа. В тра-
диционных обществах, где перемены происходили неощу-
тимо и каждое поколение жило так же, как до этого их
отцы и деды, смена поколений мало что меняла. Но с ус-
корением исторического процесса новые поколения стали
получать новый, небывалый доселе жизненный опыт и тем
самым приобретать свои особые отличительные черты.
Одновременно рост демократии ослабил внешние соци-
альные атрибуты, унаследованные от феодализма, и сде-
лал поколение категорией, удобной для того, чтобы сгруп-
пировать людей, не обращая внимания на все прочие раз-
личия между ними. Возраст пришел на смену статусу в
качестве индикатора положения в обществе. Это явление
особо ярко проявилось в Соединенных Штатах, никогда
не знавших феодализма. «В демократических нациях, —
писал Токвиль, — каждое поколение — это новый на-
род»16.
Огюст Конт был первым, кто осознал историческое
значение смены поколений. Размышления по этому пово-
ду, изложенные в четвертом томе его «Курса позитивной
философии» (1839), подтолкнули Джона Стюарта Милля
четырьмя годами позднее провозгласить, что историче-
ские перемены надо измерять «интервалами в одно поко-
ление, в течение каждого из которых новая группа чело-
веческих существ получает образование, прощается с дет-
ством и овладевает обществом»17.
Концепция поколения явно напрашивается на возраже-
ния. Подразделение людей на поколения кажется произ-
вольным, ибо дети рождаются беспрерывно. Но надо ска-
зать, что это касается большинства категорий, в том числе
и подразделения людей на классы по их положению в
экономике. Как и эти классы, поколения накладываются
друг на друга и переплетаются. Тем не менее эпохальные
события прокладывают границы между поколениями. Об-
щий жизненный опыт предопределяет общие чувства и
50

взгляды. Ведущий теоретик XX в., выступавший по вопро-
су о поколениях, Ортега-и-Гассет, рассматривал каждое
новое поколение как «очередную интеграцию социально-
го организма» и как «точку опоры, от которой зависит
движение исторической эволюции»18.
И тем не менее, даже признавая, что поколения в
широком смысле могут быть отличимы друг от друга
(«потерянное поколение», «молчаливое поколение» 50-х
годов, «шумное поколение» 60-х и т.д.), нельзя не заме-
тить, что представители одного и того же поколения
часто придерживаются враждебных друг другу взглядов.
Ортега не соглашался с тем, что это возражение опро-
вергает концепцию поколения. «В условиях самой ярост-
ной борьбы между сторонниками и противниками чего-
либо, — развивает он свою аргументацию, — легко рас-
познать реальное единство интересов. Обе группировки
состоят из современников друг друга, и, как бы ни были
велики различия между ними, все же сходств между
ними больше. Реакционер и революционер девятнадцато-
го столетия гораздо ближе друг к другу, чем любой из
них к любому человеку нашего времени». Различные ин-
дивидуумы по-разному реагируют на одни и те же внеш-
ние воздействия. Однако совместно воспринимаемые
внешние воздействия дают каждому поколению если не
единообразную идеологию, то по меньшей мере осозна-
ние своей особой, обособленной от других общности.
Представители одного поколения, по выражению Карла
Мангейма, занимают «общее место в историческом из-
1 Q
мерении социального процесса»1а.
Сколько времени отведено поколению? По мнению
Ортеги и Мангейма, политическая жизнь поколения длит-
ся примерно тридцать лет. Каждое поколение, став поли-
тически совершеннолетним, тратит первые пятнадцать лет
на то, что бросает вызов поколению, которое уже имеет
власть и защищает ее. Затем это новое поколение само
приходит к власти на пятнадцать лет, после чего его поли-
тическая активность слабеет, а новое подросшее поколе-
ние претендует на роль преемника20. Пятнадцатилетние
колебания Ортеги — Мангейма приблизительно соответ-
ствуют двенадцатилетию Адамса применительно к ранней
республике (когда средняя продолжительность жизни бы-
51

ла короче) и шестнадцати с половиной годам, выведенным
моим отцом.
Ортега и Мангейм могли бы усилить свое исследова-
ние, отметив элемент повторяемости при сменах поколе-
ний. Ибо в течение своей жизни люди склонны формиро-
ваться под воздействием событий и идей, преобладающих
на момент обретения ими политического самосознания.
Существует обратная подпитка взглядами и идеями от по-
коления, стоящего у власти, к поколению, обретающему
политическое совершеннолетие, в то время как в проме-
жутке враждебно настроенное поколение выступает за
перемены. Каждое новое поколение, придя к власти,
склонно отвергать труды поколения, которое оно смести-
ло, и возрождать собственные юношеские идеалы тридца-
тилетней давности.
В последовательной смене поколений нет никакой
арифметической неизбежности. Поколение — это грубо
приблизительное, а не точное понятие, почти метафора.
Связанные с этим циклы также не являются грандиозны-
ми и неотвратимыми циклами, которыми любили опериро-
вать Тойнби и Шпенглер. Это лишь флюктуации, ритмы
ограниченной короткими временными рамками политиче-
ской жизни одной-елинственной страны. Они могут пред-
вещать, но не определять облик грядущего. Ибо цикл —
это не маятник, качающийся между неподвижными точка-
ми, а спираль, он допускает новое и потому избегает де-
терминизма (и делает несбыточными пророчества). И кро-
ме того, исторический цикл всегда связан с личностью ис-
торика.
«Исторический цикл, — писал Р.Дж.Коллингвуд, фило-
соф истории, — это перманентная черта всей историче-
ской мысли, но во всех случаях своего проявления он яв-
ляется производным от точки зрения. Цикл — это поле
зрения историка в данный момент... У каждого исследова-
теля истории всегда должна быть какая-то система цик-
лов, точно так же как у каждого человека имеется тень,
неотступно сопровождающая его повсюду. Но, подобно
тому как тень человека движется при каждом производи-
мом им движении, так и его циклический взгляд на исто-
рию будет меняться и исчезать, распадаться и собираться
вновь с каждым новым шагом вперед в историческом по-
знании индивидуума и расы»21.
52

Как модель тридцатилетних колебаний от обществен-
ной цели к частному интересу и обратно стыкуется с по-
литической историей Соединенных Штатов XX в.?
Первые десятилетия нашего столетия были временем
прогрессистского движения и первой мировой войны. Два
требовательных президента — Теодор Рузвельт и Вудро
Вильсон — заклинали американский народ демократизи-
ровать политические и экономические институты внутри
страны, а затем сделать и весь огромный внешний мир без-
опасным для демократии. Спустя два десятилетия непре-
станной общественной активности американцы выдох-
лись. Их способность дальнейшего реагирования на кри-
зис была истощена. Они разочаровались в дисциплине,
жертвенности и неприносимых ощутимого удовлетворе-
ния целях. Они были сыты «крестовыми походами». «Лишь
один раз на протяжении жизни поколения можно сделать
так, чтобы люди встали выше своих материальных интере-
сов, — заметил Вильсон помощнику своего морского ми-
нистра. — Вот почему консервативные правительства на-
ходятся у власти две трети всего времени». Позже, в
1920 г., тот помощник министра ВМС стал кандидатом в
вице-президенты от демократической партии. После пора-
жения демократов Франклин Д.Рузвельт, размышляя
вслух, промолвил: «Люди быстро устают от идеалов, а мы
сейчас повторяем историю»22.
«Спустя двадцать лет американцы устали, — писал
Г.Л.Менкен, рассматривая ситуацию с другой точки зре-
ния, — от постоянного обрабатывания их... претенциозны-
ми и бессмысленными словами; им дурно от идеализма, не-
определенного, запутывающего, бесчестного и бескомп-
ромиссного... Уставший до смерти от интеллектуального
шарлатанства [гражданин] обращается к честной глупо-
сти»23. Новый президент определил основные черты ново-
го настроения. Нация, сказал Уоррен Дж.Гадинг, желает
«не рвения, а исцеления, не напора, а нормализации, не ре-
волюции, а реставрации, не пропаганды, а примирения, не
скальпеля, а успокоения...»24. Ему бы следовало добавить:
не активности, а убаюкивания. Политика общественной
целеустремленности уступила место политике частного
интереса. Добродетель отступила перед коммерцией. «Но-
53

вал эра» стала десятилетием ничем не сдерживаемой сво-
бодной игры рыночных сил, когда устами президента глав-
ным занятием, делом Америки был провозглашен бизнес.
Это было десятилетие, кульминацией которого стала Вели-
кая депрессия.
Затем наступили еще два десятилетия активности и иг-
ры страстей, идеализма и реформаторства: Франклин Руз-
вельт и «новый курс»; вторая мировая война; Гарри Тру-
мэн и «справедливый курс». В 30-х и 40-х годах амери-
канцы пережили худшую в своей истории депрессию,
худшую «горячую войну» и худшую «холодную войну», а
также вызвавшую наибольший (на тот момент) психологи-
ческий надлом «ограниченную войну». Кризисные годы в
очередной раз оставили людей истощенными, с перего-
ревшими страстями. Дуайт Эйзенхауэр стал президентом,
как писал тогда Уолтер Липман, к моменту, когда «эта
страна и западный мир испытали на себе весь динамизм,
все новации, всю воинственную непримиримость, какие
только может вытерпеть человеческая природа»25. В 50-е
годы, как и в 20-е, устремленность людей на обществен-
ные цели спала, доминировал частный интерес. Годы пре-
зидентства Эйзенхауэра обеспечили необходимую пере-
дышку посреди бурь двадцатого столетия.
По истечении этого десятилетия американцы еще раз
ощутили потребность вновь привести страну в движение.
Как частный интерес в 20-е годы привел к общественной
активности в 3 О -е, так и 5 0 -е годы привели теперь к 6 0 -м и
новой лихорадке обязательств: Кеннеди и «новые горизон-
ты», Джонсон и «великое общество», расовая революция,
война с бедностью. На этот раз циклическому взмаху при-
дали зловещий уклон драматические события — сначала
убийство в Далласе, затем война во Вьетнаме. Цели, на ко-
торые возлагались огромные надежды, — расовая интегра-
ция, активность местных сообществ, обновление городов,
защита окружающей среды — вызвали непредвиденные
отрицательные последствия. Высвобожденная энергия
превратилась в разрушительную силу, вылившуюся в го-
родские бунты, беспорядки в студенческих городках, еще
два ужасных убийства, наркоманию и насилие, уотергейт-
ский скандал и вынужденную отставку президента. И так
длилось до тех пор, пока, казалось, не начала расползаться
сама ткань общества. Болезненные явления такой силы,
54

спрессованные в столь короткий отрезок времени, вызва-
ли у нации разочарование и усталость быстрее, чем за
обычные два десятилетия. Как в 20-е и 50-е годы, амери-
канцы к концу 70-х годов почувствовали себя по горло сы-
тыми общественной активностью и разочарованными в ее
последствиях. Теперь стрелка компаса качнулась в сторо-
ну частного интереса и удовлетворения самих себя. Этот
период получил соответствующие его характеру наимено-
вания — «десятилетие моего «Я», «культура нарциссизма».
Ответная реакция достигла своей кульминации при Рейга-
не в 80-е годы.
Каждый поворот цикла вызывал к жизни президентов,
откликающихся на национальные настроения, иногда да-
же вопреки их собственным намерениям. Консерватив-
ный Уильям Говард Тафт предоставил в 1908г. передыш-
ку между президентствами двух воинствующих прогрес-
систов. Однако и его увлекло за собой господствовавшее
тогда общее течение, и на практике он возбудил больше
антитрестовских дел, чем Теодор Рузвельт, его овеянный
ореолом предшественник. Ричард Никсон в 1968 г., воз-
можно, казался еще одной аномалией. Но Никсон на все-
общих выборах получил лишь 43% голосов, и его первые
внутренние законодательные акты сформировались под
влиянием тогда еще сильного либерального духа 60-х го-
дов. Закон о защите окружающей среды, Закон о безопас-
ности и охране здоровья на производстве, общий Закон о
занятости и профессиональной подготовке и соответству-
ющая федеральная программа занятости — все это было
введено в действие в период администрации Никсона. Ни-
ксон даже выступил с предложением о гарантированном
минимальном доходе в своей программе помощи семьям;
он также ввел индексацию пособий по социальному стра-
хованию, установил контроль над ценами и зарплатой, и
при нем имел место самый быстрый со времен «нового
курса» рост социальных расходов.
Избрание в 1976 г. демократа на пост президента то-
же может казаться аномалией. Но Джимми Картер отка-
зался от принципа активного вмешательства в дела обще-
ства,— принципа, которому привержена современная де-
мократическая партия, и стал самым консервативным пре-
зидентом-демократом со времен Гровера Кливленда, пра-
вившего столетием раньше. Он проявил пренебрежение к
55

федеральной службе, выступил за дерегулирование, по-
обещал сбалансировать бюджет, повел борьбу с инфля-
цией с помощью высоких учетных ставок и снижения эко-
номической активности и выступил сторонником активи-
зации религиозного фактора в общественной жизни. Раз-
личия между Картером и Рейганом в длительной перспек-
тиве будут казаться менее существенными, чем преемст-
венность их политики. Оба президента горячо приветство-
вали ощущавшийся ими быстрый рост консерватизма в на-
строениях нации.
Каждому периоду общественной целеустремленности
соответствует проблема, играющая роль запала. В первые
десятилетия нашего столетия такой цикл был спровоциро-
ван концентрацией экономической мощи в руках трестов.
В 30-е годы таким запалом стала Депрессия, в 60-е —
борьба за расовую справедливость. Каждый раз, собира-
ясь с силами для решения той или иной взрывоопасной
проблемы, республика высвобождала энергию для широ-
ких реформ.
Заметно также характерное для XX в. осознание своей
принадлежности к определенному поколению. Теодор
Рузвельт, как это широко тогда отмечалось, стал самым
молодым президентом в американской истории. Франклин
Рузвельт, принимая свое выдвижение на второй срок в
1936 г., провозгласил: «Нынешнему поколению амери-
канцев предстоит встреча с судьбой». Джон Кеннеди, са-
мый молодой из всех выбранных президентов, заявил в
речи при вступлении в должность: «Факел перешел к но-
вому поколению американцев».
Более того, каждый из этих лидеров вырастил новое
поколение политиков по своему образу и подобию. Пред-
ставители молодого поколения, чьи идеалы были сформи-
рованы Теодором Рузвельтом и Вильсоном, — Франклин
и Элеонора Рузвельт, Гарри Трумэн — стали в период
своей зрелости авторами «нового» и «справедливого» кур-
сов. Представители поколения, идеалы которого сформи-
ровал Франклин Делано Рузвельт, — Джон Кеннеди и
Линдон Джонсон — в зрелые годы стали авторами «новых
горизонтов» и «великого общества». Точно так же «век
Кеннеди» затронул и вдохновил новое поколение. Время
этого поколения еще должно наступить.
Заметно, наконец, что концепция тридцатилетнего цик-
56

ным для того или иного конкретного периода, идет именно
внутри партии большинства, тогда как партия меньшинства
светится отраженным сиянием этой борьбы... Каждый раз,
когда солнце — партия большинства заходит, а другое све-
тило встает, драма американской политической жизни
претерпевает трансформацию. В прямом и переносном
смыслах начинается новая политическая эра. Ибо каждая
новая партия большинства имеет свою собственную орби-
ту, на которой развивается конфликт, свой особый ритм
этнических антагонизмов, свое собственное экономиче-
ское равновесие, свой собственный баланс групповых ин-
тересов»26.
Согласно разработкам политологов, особенно В.О.Ки,
Джеймса Л.Сандквеста и Уолтера Дина Бернхэма, по тео-
рии перегруппировки в американской политической исто-
рии выделяются пять партийных систем или выборных эр.
Выборы 1800 г. создали первую рудиментарную систему.
Неспособность этой первоначальной системы совладать с
новой политической практикой участия масс в демократи-
ческом процессе привела после выборов 1828 г. к обра-
зованию второй системы партий. Джексоновская коали-
ция доминировала в тогдашней политической жизни
вплоть до тех пор, когда обострение проблемы рабства в
50-е годы XIX в. подорвало вторую систему. Партия вигов
исчезла, а появление республиканской партии ознамено-
вало новую политическую эру.
Третья политическая система, просуществовавшая с
50-х по 90-е годы XIX в., была отклонением от модели
перегруппировки, поскольку это было время скорее со-
перничества примерно равных по силе партий, нежели
преобладания одной из них. Затем в итоге выборов
1896 г. установилась четвертая система, в рамках кото-
рой демократическая партия отступила в пределы «твер-
дого Юга», а республиканцы завоевали большинство на
национальном уровне. Испытав удар Великой депрессии,
четвертая система в 30-е годы рухнула, открыв дорогу
рузвельтовской коалиции и пятой системе.
В течение последних ста с лишним лет каждый цикл пе-
регруппировки длился примерно сорок лет — 50-е и 90-е
годы прошлого века и 3 0-е годы нашего. Если исходить из
этого, то шестой партийной системе давно пора было бы
появиться— еще в 80-е годы. И действительно, некоторые
58

аналитики — Кейвин Филиппе, например, — считают, что
такие перегруппировочные выборы фактически имели ме-
сто в 1968г., когда Ричард Никсон и Джордж Уоллес вме-
сте собрали 57% голосов избирателей, однако уотергейт-
ский скандал помешал последующей консолидации нового
консервативного большинства. Тем не менее, подчеркива-
ет Филлипс, пришедшая к власти в 1968г. партия контро-
лировала Белый дом, как и при прошлых перегруппиров-
ках, в течение шестнадцати из двадцати лет, истекших по-
сле тех решающих выборов. Согласно этому толкованию,
к середине 80-х годов нынешний консервативный период
достиг второй половины своей зрелости27.
Согласно еще одному толкованию, начало перегруппи-
ровки датируется 1981 г. Она характеризуется тем, что
Рейган стал основателем шестой партийной системы, а
рейгановская коалиция сменила рузвельтовскую коали-
цию в качестве нового солнца, освещающего американ-
скую политическую систему. При объяснении растягива-
ния цикла перегруппировки его теоретики могли бы при-
звать на помощь (хотя они не делают этого) американскую
школу экономистов-неомарксистов, которые выводят по-
вторяющийся через каждые тридцать пять —

пятьдесят лет кризис из «социальной структуры накопления»28. Ут-
верждается, что эти кризисы требуют радикального пере-
смотра институциональных и законодательных стимулов с
целью возобновления накопления капитала. С 50-х годов
XIX в. каждый кризис накопления соответствовал по вре-
мени перегруппировке партий. Экономические мероприя-
тия Рейгана в 80-е годы были рассчитаны именно на сти-
мулирование накопления капитала. Парадокс истории:
ожидания республиканцев относительно перегруппиров-
ки аналитически базируются на одном из вариантов марк-
систской теории капиталистического развития.
Тем не менее остаются сильнейшие сомнения насчет
всей гипотезы перегруппировок. Ибо идея о цикле пере-
группировки исходит из того, что партия является фунда-
ментальной составной американской политической жиз-
ни. Но партии ныне уже не те, что были прежде*. Они
* Подробнее по этому вопросу см. ниже в данной книге главу
«Недолгая счастливая жизнь американских политических партий»
(по аналогии с рассказом Э.Хемингуэя «Недолгое счастье Френси-
са Макомбера». — Прим. ред.).
59

больше не повелевают избирателями так, как это наблю-
далось в XIX в. Никогда прежде связь с партией не была
столь рутинной, поддержка партии— столь кратковремен-
ной. Язвы упадка видны повсюду. Вполне похоже на то,
что исходный тезис модели перегруппировки ошибочен.
Сомнительно, что в электронный век любая из партий спо-
собна обеспечить себе устойчивое большинство голосов.
Перспективой на будущее, очевидно, является не пере-
группировка, а разгруппировка.
VII
Тем не менее, даже если партии перестали быть совер-
шенными инструментами, не продолжают ли имеющиеся
признаки предсказывать стихийное изменение в настрое-
ниях нации? К 1984 г. республиканцы побеждали в четы-
рех из пяти последних президентских выборов, а в пятом
случае одержал победу самый консервативный в этом сто-
летии президент-демократ. Даже если Рейган при своем
переизбрании и не взял под свой контроль обе палаты
конгресса, как это сделал Рузвельт в 1936г., ему блестя-
ще удалось захватить инициативу в деле формирования
списка политических приоритетов и определения заново
условий политической борьбы. После выборов 1984 г. из-
бирателей, назвавших себя республиканцами, было почти
столько же, сколько и демократов. В число первых вошли
многие из тех, кто еще недавно причислял себя к демок-
ратам.
Рассчитанные на широкий круг избирателей востор-
женные взгляды Рейгана на республиканскую партию как
партию оптимизма, патриотизма, способную придать на-
ции веру в себя и обеспечивать свободное самовыраже-
ние каждому индивидууму, оказывали воздействие на лю-
дей независимо от их традиционной партийной принад-
лежности. Рейганизм, по словам его сторонников, явился
«популистским» движением, апеллирующим к интеллекту-
алам, активным евангелистам, «синим воротничкам», като-
ликам, избирателям восточноевропейского происхожде-
ния, жителям пригородов, населению «солнечного пояса»
(наиболее быстро развивающейся части страны) и к моло-
дежи. Историков в высшей степени удивило то, что рес-
публиканцы присвоили себе наименование «популисты»,
60

первоначально применявшееся в 90-х годах прошлого ве-
ка к фермерам, боровшимся против представителей дело-
вого мира за перераспределение богатства и власти. Член
палаты представителей от штата Джорджия Ньют Джинг-
рич, доморощенный правый популист, достиг высот исто-
риографической извращенности, когда он провозгласил
себя наследником «шести успешных американских рево-
люций», включив в их число и победу Маккинли в
1896 г.29 Если уж Маккинли считать популистом, то кем
же был тогда его страстный противник Уильям Дженнингс
Брайян? Кто же тогда на деле был популистом? Можно,
однако, понять выбор новой терминологии. Ибо призыв
Рейгана вывел движение консерваторов далеко за рамки
его исторической базы в деловом сообществе.
А его политические мероприятия были нацелены на из-
менение политической карты республики. Беспрецедент-
ные бюджетные дефициты, намеренно создаваемые имен-
но с этой целью, лишали правительство и либеральную
оппозицию перспективы новых социальных инициатив,
требующих крупных ассигнований. Рейганизация учреж-
дений экономического регулирования и федеральной пра-
вовой системы усилила мощь бизнеса за счет потребите-
лей, профсоюзов и расовых меньшинств. Привержен-
ность республиканцев к снижению налогов и венчурным
инвестициям привлекла «яппи»* века высокой технологии
в гораздо большей степени, чем упор демократов на защи-
ту сталелитейной и автомобильной промышленности.
Предложенная его администрацией отмена вычетов феде-
рального подоходного налога в счет налогов на уровне
штата и ниже — на пользу «солнечному поясу» с низкими
налогами и во вред более либеральному «морозному поя-
су» с высокими налогами. Предложенная отмена финан-
сирования президентских кампаний за счет общественных
средств — на пользу богатым и во вред бедным. Програм-
ма Рейгана была точно рассчитана на бесповоротное раз-
рушение организационных основ коалиции, созданной
«новым курсом» Рузвельта.
* Yuppies — «яппи» — Young Urban Professionals — термин,
означающий молодых, живущих в городах профессионалов, про-
цветающих и ориентирующихся на достижение успеха в бизнесе.
Специфический слой, характерный для конца 70 — начала 80-х
годов. — Прим. ред.
61

бералами... Но за последние год или два все, кажется, из-
менилось. В модных интеллектуальных кругах либерализм
ныне отвергают как наивный, ритуалистический, сенти-
ментальный и недостаточно глубокомысленный. Откуда
ни возьмись, словно из пустыни, материализовался ряд
консервативных пророков, эксгумирующих консерва-
тизм, возвращающих его к жизни и проповедующих его...
Сегодня, как нам говорят, и талантливые молодые люди
консервативны, и умудренные профессора консерватив-
ны. Даже некоторые либералы, попав в свой личный цикл
отчаяния, начинают провозглашать себя консерваторами».
Эта мысль вполне истинна для 1986 г. Она была столь
же истинна, когда я впервые написал ее более тридцати
лет назад (в «Рипортер» от 16 июня 1955 г.)31. Каждый
консервативный период вырабатывает свою философию
самоутверждения. Неоконсерваторы 80-х годов — это
новое издание «нового консерватизма» 50-х, который сам
мог считаться новым изданием философии «новой эры»
20-х годов.
В качестве критики, имеющей практическое значение,
современный консерватизм часто предлагает (в изданиях
типа превосходного, хотя и неправомерно названного
журнала «Паблик интерест» Ирвинга Кристола) глубокий
анализ либеральных институтов и иллюзий. Однако в ка-
честве программы неоконсерватизм в значительной мере
recherchedutempsperdu(поиск утраченного времени. —
(фр.). — Перев.). Он повторяет консервативные мотивы не
только 50-х и 20-х годов, но и 90-х годов прошлого века
и даже более ранних времен. Восхваление свободной кон-
куренции и ничем не сдерживаемого рынка («Социальная
статистика» Герберта Спенсера, 1850); «крестовый по-
ход» против правительственного регулирования экономи-
ки (которое началось после принятия в 1887 г. акта о
торговле между штатами); вера в «перетекание» части бла-
госостояния от богатых к бедным, нынче трансформиро-
вавшаяся в «экономику предложения» (Калвин Кулидж и
Эндрю Меллон); призыв к передаче полномочий прави-
тельства в Вашингтоне в пользу штатов (Эйзенхауэр), Эти
идеи, далеко не такие уж новые и смелые, составляют
идеологическую основу каждой эпохи частного интереса.
Неоконсервативные фанатики даже хотят вернуться к зо-
63

лотому стандарту. И им удалось внедрить эту мысль в ре-
спубликанскую платформу 1984 года.
Социальная философия периодов частного интереса
существует, что характерно, на двух не стыкующихся друг
с другом уровнях, отражая не только интеллектуальные
заявки неоконсерватизма, но и евангелистские страсти
тех, кто в 80-е годы стал называть себя «моральным боль-
шинством». Здесь также заметно циклическое возобнов-
ление. «Моральное большинство», с его попытками дикто-
вать нормы поведения в частной жизни, является новым
воплощением фундаменталистского движения, навязав-
шего шестьдесят лет назад несчастной стране «сухой за-
кон» и пытавшегося запретить изучение теории Дарвина в
школах штата Теннесси. 20-е годы были годами, когда
торжествовали Билли Санди, Эйми Семпл Макферсон и
типажи, описанные Синклером Льюисом в книге «Элмер
Гэнтри». Второй великий взрыв евангелического морали-
заторства произошел через тридцать лет, когда Норман
Пил и Билли Грэхэм в 50-е годы выдвинули сами себя в
качестве моральных судей нации.
Экономический консерватизм и евангелистическое
морализаторство всегда плохо сочетались друг с другом.
У них несовместимые цели. Экономисты-консерваторы
80-х годов прежде всего хотят ослабить государствен-
ное регулирование и снизить налоги. Моралисты-еванге-
листы хотят поставить крест на женской эмансипации,
абортах, светской гуманитарной деятельности, марихуа-
не и свободном сексе, вернуть власть в руки мужчин, а
молитвы — в общественные школы. Одна группировка
пользуется плодами общества вседозволенности. Другая
требует его ликвидации. Экономисты-консерваторы хо-
тят убрать государство с нашей шеи. Моралисты-еванге-
листы хотят запустить государство к нам в постель. По-
добно тому как руководители бизнеса и их апологеты-
интеллектуалы в 20-е годы бросали вызов «сухому зако-
ну» и признавали теорию эволюции, нынешние рафини-
рованные консерваторы с глубоким недовольством отно-
сятся к праведному гневу «морального большинства».
Чем воинственнее поведет себя «моральное большинст-
во», тем больше оно будет раскалывать консервативную
коалицию. В любом случае «моральное большинство»,
отнюдь не являясь признаком какого-то перманентного
64

изменения в настроениях нации, представляет собой
полностью предсказуемый побочный продукт цикличе-
ского колебания.
Было бы ошибочным, однако, при определении этой
группы считать, что она представляет какое-то одно по-
коление. Ибо родившиеся между 1946-м и, скажем,
1957 гг. (в этот год темпы рождаемости снова упали) —
это дети того поколения, которое включилось в полити-
ку при Франклине Рузвельте и Трумэне, и внуки поколе-
ния, включившегося в политику при Теодоре Рузвельте и
Вильсоне. В них самих политическое самосознание про-
будилось в годы правления Кеннеди и Джонсона.
Молодые люди, родившиеся после 1957 г., росли
уже в иных политических условиях. Они дети поколе-
ния, сформировавшегося при Эйзенхауэре и внуки того
поколения, которое вступило в политическую жизнь в
консервативные 20-е годы. Люди в возрасте от 18 до 24
лет, поддержавшие Рейгана, родились между 1960 и
1966 гг. У них нет памяти о годах президентства Кенне-
ди, и они обрели свое политическое самосознание в
консервативные 80-е годы. По своим политическим на-
строениям они, как и следовало ожидать, напоминают
своих родителей, политически сформировавшихся при
Эйзенхауэре, и родителей своих родителей, политически
сформировавшихся при Гардинге — Кулидже — Гувере
(и действительно, их дедушки и бабушки — избиратели
старше 78 лет — это та группа, которая вместе со свои-
ми 18 — 2 4-летними внуками голосовали за Рейгана в
1984 г. наиболее активно). Таким образом, родившиеся
в период «бума рождаемости» принадлежат к двум от-
личным друг от друга поколениям, водораздел между
которыми приходится примерно на 1957 г.: старшее по-
коление ориентировано на поддержку демократических
целей, младшее — на преследование частного интереса.
Короче говоря, консерватизм, который сформировался
в 80-е годы в среде интеллектуалов, религиозных активи-
стов и молодежи, вовсе не означает некой фундаменталь-
ной трансформации настроений нации. Данный консерва-
тизм — это именно то, чего и ожидал бы историк в период
колебания политического цикла в сторону ориентации об-
щества на частные интересы.
65

IX
В периоды преобладания частного интереса имеет ме-
сто проявление и других повторяющихся характеристик.
Такие периоды наступают как ответная реакция на требо-
вания действовать с пользой для общества. Ибо для пери-
одов общественной целеустремленности характерны по-
стоянно растущие требования к человеку. Они поглощают
не только психическую энергию, но и время. В сутках не
хватает часов, чтобы успевать и спасать нацию, и забо-
титься о собственной семье. В конце концов обществен-
ная активность истощает силы и разочаровывает. Люди от-
казываются от общественной деятельности, с тем чтобы
сосредоточиться на проблемах своей частной жизни.
Этот феномен впервые отметил в 1840г. Токвиль, на-
звавший его «индивидуализмом». Он считал его серьезной
угрозой для демократии. Под индивидуализмом Токвиль
подразумевал нечто весьма отличное от «опоры на собст-
венные силы», по Эмерсону, или дарвиновского примитив-
ного индивидуализма. Он имел в виду нечто близкое к
современной социологической концепции «ухода в част-
ную жизнь». По мнению Токвиля, индивидуализм — это
не самоутверждение, а самоудаление, склонность каждо-
го члена общества «замыкаться в кругу своей семьи и дру-
зей, с тем чтобы, сформировав таким образом свой собст-
венный близкий себе мир, отгородиться от общества, пре-
доставив его самому себе». Индивидуализм изолирует лю-
дей друг от друга, «ослабляет добродетельность обще-
ственной жизни» и приводит к тому, что становится «труд-
но вытащить человека из его собственного узкого круга,
чтобы заинтересовать его судьбой государства»32.
Уход в частную жизнь имеет свою функцию в циклах
социальных перемен. Он представляет собой форму кор-
ректирующего действия — гомеостаза — внутри социаль-
ного организма,— действия, снимающего избыток озабо-
ченности делами общества. Он восполняет силы самого
индивидуума, семьи и частного хозяйства, обеспечивая за-
щиту личности от массового общества и агрессивного го-
сударства. Но, как подчеркивал Токвиль, уход в частную
жизнь тоже приводит к отрицательным, характерным
именно для этого процесса явлениям, в особенности к то-
му, что человек стремится исключительно к сиюминутным
66

материальным благам. «Любовь к богатству», по его мне-
нию, лежит «в основе всего, чем занимаются американ-
цы» .
Периоды преобладания частного интереса основыва-
ются на принципе, что достижение индивидуумом своих
собственных интересов способствует достижению инте-
реса общего. Личные пороки, по выражению Мандевиля,
оборачиваются на пользу обществу. Этика личного инте-
реса господствует повсеместно. Например, в 80-е годы
администрация Рейгана фактически поощряла ученых из
государственных учреждений продавать результаты их
финансируемых за казенный счет исследований в области
обороны в целях своего личного обогащения34. Подобная
этика влияет даже на шпионаж. В нынешних условиях
преобладания частного интереса американцы, шпионящие
в пользу Советского Союза, делают это не по идеологи-
ческим соображениям, а из-за денег.
Приоритет личного благополучия над общественным
благосостоянием, естественно, питает рост коррупции в
правительственных учреждениях. При господстве ориен-
тации на общественные цели правительство склонно к
идеализму. У идеалистов много недостатков, но они редко
крадут. В ходе осуществления «нового курса» Рузвельта
правительство США тратило куда больше денег, чем ког-
да-либо раньше в мирное время. Оно проводило беспре-
цедентное регулирование экономики, однако при этом за-
метно было отсутствие коррупции. Линдон Джонсон был
печально известен своими хитроумными комбинациями,
однако в его «великом обществе» было гораздо меньше
злоупотреблений служебным положением, чем при кон-
сервативных администрациях 20-х, 50-х и 80-х годов.
При либеральных администрациях коррупция возникает в
основном под конец их правления, когда идеалисты схо-
дят со сцены, а их место занимают временщики.
С наступлением периода господства частного интереса
общественная мораль резко меняется. Большинство из со-
трудничающих с консервативными правительствами биз-
несменов нельзя заподозрить в нечестности. Но некото-
рые из них не стесняются использовать общественное по-
ложение в личных целях. Эти берут все, что само плывет
в руки. Все помнят скандалы с администрацией Гардинга
в 20-е годы. Правление администрации Эйзенхауэра было
67

отмечено скандалами, повлекшими за собой вынужден-
ные отставки министра авиации, председателя Междуна-
родной торговой комиссии, управляющего общими служ-
бами, начальника Управления общественными зданиями,
председателя Национального комитета республиканской
партии и даже помощника самого президента. Более со-
рока членов администрации Никсона подверглись пресле-
дованию за преступления. Его вице-президент, два мини-
стра, дюжина членов аппарата Белого дома и еще пятнад-
цать представителей исполнительной власти признали се-
бя виновными или получили судебные приговоры. Адми-
нистрация Рейгана по мере того, как список ее сотрудни-
ков, осужденных или вынужденных уйти в отставку под
тяжестью обвинений, все рос, добавила в словарь полити-
ческих терминов выражение «расползание» («располза-
ние» отсутствует в «Политическом словаре Сэфайра»
1978 г. издания).
«Совершенно нечего сказать, — заметил Теодор Руз-
вельт, — о правительстве плутократов, правительстве лю-
дей, которые весьма сильны в определенных областях и
овладели искусством делать деньги, но которым присущи
идеалы, по самой своей сути восходящие всего-навсего к
идеалам славной когорты ростовщиков»^, И все же в
80-е годы избиратели были обеспокоены ростом корруп-
ции не в большей степени, чем в 20-е и 50-е годы. Много-
кратно отмеченный «тефлоновый эффект» — снятие с пре-
зидента ответственности за дурные действия его собствен-
ной администрации — возникает в редких случаях благода-
ря искренне невозмутимым личностям президентов типа
Эйзенхауэра и Рейгана, чаще же — в результате отключе-
ния внимания людей от государственных дел, полностью
поглощенных в этот период своими частными интересами.
Уход в частную жизнь не ограничивается политикой.
Литература обращается к человеку, исследуя скорее ду-
шевное состояние, нежели общество, используя новатор-
ские приемы для отображения болезненных переживаний
изолированной от общества семьи и еще более отчужден-
ного и раздираемого противоречиями индивида (симво-
лизм и «поток сознания» в 20-е годы, упор на фабулу в
68

80-е). Литература ориентируется на проблемы греха и ис-
купления (здесь не дается какое-то оценочное суждение;
литература в определенной степени процветает благодаря
такой ориентации на духовное; вряд ли можно найти что-
то более эфемерное, чем пролетарская художественная
проза и поэзия 30-х годов36). Экономические и политиче-
ские науки тоже отказываются от широкого взгляда на
историю, уходят от ответственности перед обществом и
становятся бихевиористскими, квантитативными, матема-
тическими, стерильными, «освобожденными от ценно-
стей». Сама история отходит от выявления конфликта к
мифам консенсуса.
Что беспокоило Токвиля больше всего, так это долго-
срочные последствия слишком узкого понимания амери-
канцами «принципа личной заинтересованности». Гражда-
не, отгораживающиеся от «этих великих и могучих обще-
ственных чувств, которые беспокоят нации, но которые и
развивают их», по словам Токвиля, могут вскоре оказать-
ся в положении, при котором они будут каждую новую
теорию считать угрозой, каждое нововведение — проло-
гом революции. «Признаюсь, меня страшит, — писал он,
неожиданно проявляя собственное, глубоко личное отно-
шение, — как бы они в конце концов не замкнулись в этой
мелкой и трусливой любви к сиюминутным удовольстви-
ям, как бы они не потеряли из виду долгосрочные свои
интересы... когда потребуется мощное и резкое усилие ра-
ди более высокой цели»37.
Если в интеллектуальной сфере следствием индивиду-
ализма является стагнация, то в политике им может быть
деспотизм. Люди начинают рассматривать обязательства
перед обществом как досадное отвлечение от погони за
деньгами; и «для того, чтобы лучше приглядывать за тем,
что они называют собственным делом, они пренебрегают
главным делом своей жизни — быть хозяевами самим се-
бе». Уход в частную жизнь, поощряя гражданскую апа-
тию, провоцирует наступление тирании. Как «отвратить
беду, одновременно столь естественную для рамок демок-
ратического общества, и столь смертельную для него»?
Токвиль усматривал «лишь одно действенное лекарство»
от индивидуализма — политическую свободу38.
Общественная активность, говорил он, заставляет ин-
дивидов осознать, что они живут не только сами по себе,
69

но и в обществе. «Человек служит интересам общества
сначала по необходимости, потом по своему свободному
выбору; то, что поначалу делалось сознательно, становит-
ся инстинктивным, труд на благо сограждан в конечном
счете входит в привычку, во внутреннее желание служить
им»39. Короче говоря, политическая деятельность — это
великое средство противодействия частному интересу,
возрождения общественной добродетели и преодоления
апатии, которая мостит дорогу для деспотизма.
Токвиль изложил обоснование своей теории индиви-
дуализма во втором томе книги «Демократия в Америке»
(1840). Комментаторы тут же отметили противоречие
между изображением человека, живущего при демокра-
тии, как человека одинокого, слабого, послушного и бес-
сильного, каким он показан в этой части исследования, и
совсем другим изображением его, данным в первом томе
этого же труда, вышедшем в свет пятью годами раньше.
В 1835 г. Токвиль, оценивая американское общество,
отмечал энергию, участливость, гражданскую актив-
ность, приверженность общественным интересам и даже
тиранию большинства. «Если бы американца обязали
ограничить его деятельность своими собственными дела-
ми, — писал он, — то он счел бы себя насильственно
лишенным половины того, что составляет его существо-
вание... и его горе было бы невыносимо»40. За период
между появлениями первого и второго томов неустойчи-
вый демократический нрав большинства переключился с
активности на анемию.
Этому явному противоречию существует объяснение.
Токвиль с его удивительным чутьем понял, что американ-
ская демократия вмещает в себя и агрессивных индиви-
дов, которым посвящен его первый том, и замкнутый ин-
дивидуализм героев его второго тома. Он вплотную при-
близился к пониманию того, что общественная активность
и частный интерес существуют в состоянии циклического
взаимодействия. «Американец бывает так поглощен част-
ными заботами, как если бы он был абсолютно одинок в
этом мире, а в следующую минуту, как будто забыв о них,
он отдается общему делу. Иногда кажется, что им движет
крайнее корыстолюбие, а иногда — беззаветный патрио-
тизм»4 1. На деле здесь нет никакого противоречия. Всего
лишь циклическая перемена. Как активность сменяется за-
70

зирования. В 1952 г., в момент высокой степени экстра-
версии, Клинберг пришел к заключению, что «логично
ожидать, что Америка отойдет, хотя бы в некоторой сте-
пени, от вовлеченности в мировые дела, и, возможно, она
сделает это где-то в 60-е годы». Так и случилось, чему
немало способствовал Вьетнам. Далее Клинберг предполо-
жил, что в следующий интровертный период главная про-
блема «будет иметь очень серьезные моральные аспекты».
Любопытно, что здесь присутствует предчувствие того
значения, которое приобретут права человека. Обновляя
свой анализ в 1978 г., Клинберг предсказал, что «первые
признаки сдвига в сторону экстраверсии» станут «явными,
пожалуй, к 1983 г.»42.
Какая-либо очевидная корреляция между циклами
Клинберга и Шлезингера отсутствует*, что позволяет
предположить, что оба цикла в значительной степени са-
могенерируются и являются, таким образом, истинными
циклами. Например, Америка вступала в войны как в эры
частного интереса, так и в эры общественной целеустрем-
ленности. Можно предположить, что международный
кризис подавляет все прочие факторы и почти не оставля-
ет лидерам нации каких-либо возможностей для выбора.
Однако это не совсем так. На внешнюю угрозу нация ре-
агирует определенным образом в фазе интроверсии и со-
всем другим — в фазе экстраверсии. То, к чему на интро-
вертной фазе могут отнестись равнодушно, на экстравер-
тной фазе расценят как опасность, требующую решитель-
нейшего ответа. В 1940 г., к концу интровертной фазы,
могущественное, но численно сокращавшееся меньшинст-
во американцев относились к Гитлеру снисходительно.
Четверть века спустя, к концу экстравертной фазы, дру-
гое могущественное, и притом численно растущее, мень-
шинство отнюдь не считало, что жизненные интересы
США во Вьетнаме находятся под угрозой.
На эры частного интереса приходится пятьдесят семь интро-
вертных лет и пятьдесят пять экстравертных; на эры общественной
целеустремленности приходится сорок два интровертных года и
шестьдесят шесть экстравертных.— См.: Robert E. Elder, Jr.
and Jack E. Holmes, U.S. Foreign Policy Moods, Institutional
Change, and Change in the International Economic Systems. Текст
подготовлен к собранию Американской ассоциации политических
наук, состоявшемуся в 1985 г.
72

И все же, даже если внешнеполитический и внутрипо-
литический циклы и не совпадают, связь между внутрипо-
литическим циклом и внешней политикой существует.
Ибо на каждой фазе внутреннего цикла национальный ин-
терес формулируется согласно присущим этой фазе цен-
ностям. На каждой фазе внешняя политика используется
для продвижения этих ценностей за рубеж. В периоды
общественной целеустремленности существует тенденция
к включению во внешнюю политику идей демократии, ре-
форм, прав человека, гражданских свобод, социальных
перемен, активной роли государства. В такие периоды от-
дается предпочтение странам с демократическими ^лево-
центристскими режимами. В периоды частного интереса
включается и действует тенденция, заставляющая осмыс-
лять международные дела сквозь призму капитализма, ча-
стных инвестиций, «магии рынка», защиты американских
корпораций, занятых бизнесом в зарубежных странах. В
такие периоды предпочтение отдается странам с правыми
и авторитарными режимами, обещающими обеспечить
безопасность для частного капитала.
Таким образом, внешняя политика пронизана духом из-
менений во внутриполитическом цикле, в то время как
интенсивность, с которой этот дух навязывается миру, за-
висит от фаз во внешнеполитическом цикле.
XII
Что просматривается с позиции 1985 г.? Как прояв-
ляет себя цикл в настоящее время? Если ритм в тридцать
лет сохранится, то в 80-е годы последний по счету кон-
сервативный подъем выдохнется, и эра Рейгана, подобно
своим ранним вариантам в 50-е, 20-е годы XX в. и в
90-е годы прошлого столетия, постепенно станет достоя-
нием истории.
Если ритм сохранится... Но в истории нет никакого ма-
тематического детерминизма. Электронный век грозит
полностью уничтожить политические партии*. Уничтожит
ли он заодно и цикл? Вероятно, нет: пропаганда, печатная
ли, электронная ли, бывает успешной только тогда, когда
См. главу «Недолгая счастливая жизнь американских полити-
ческих партий».
73

оказывается созвучной массовому настрою, и вряд ли са-
ма по себе она способна обращать вспять основные тече-
ния в сфере общественных настроений. Но, мысля в рам-
ках циклической упорядоченности, можно представить
себе, что короткая, чрезвычайно напряженная и болезнен-
ная фаза 60-х годов, возможно, удовлетворила, подобно
короткой, чрезвычайно напряженной и болезненной фазе
60-х годов прошлого века, потребность нации в обще-
ственной активности на многие годы вперед и что контр-
движение будет более протяженным во времени, являясь
формой компенсации для восстановления ритма. Насту-
пившая после насыщенного событиями периода граждан-
ской войны, реконструкции, убийства одного президента
и импичмента другого, эпоха частного интереса длилась
более тридцати лет.
Поскольку цикл неавтономен, он не способен действо-
вать сам по себе. Для его функционирования требуются
люди. Те, кто верит в приоритетность общественных це-
лей, должны давать толкование событиям, поднимать воп-
росы и изыскивать решения. Они обязаны встать выше
всех этих, пусть и заслуживающих внимания, специфиче-
ских интересов различных групп — профсоюзов, жен-
щин, черных, престарелых, одним словом, всех тех, на ко-
го они ориентировались в ходе предвыборной кампании,
с тем чтобы вновь обрести широкий общенациональный
кругозор, охватывающий проблемы и перспективы всей
республики. Потребность в подлинно национальной поли-
тике особенно остро встала именно в 80-е годы. В совре-
менной Америке имеются мощнейшие деструктивные
факторы — углубляющееся неравенство в доходах и воз-
можностях, численный рост бедноты и деклассированных
элементов, пробуксовка в деле расового равноправия,
структурная заданность экономики на инфляцию, спад в
тяжелой промышленности ввиду иностранной конкурен-
ции и повсеместного внедрения микросхем, ухудшение
уровня образования, загрязнение окружающей среды и
упадок инфраструктуры, постепенная деградация городов,
кризис фермерских хозяйств, растущее бремя государст-
венной и частной задолженности, распространение пре-
ступности и насилия.
Можно не сомневаться, что ни общественная актив-
ность, ни частный интерес, ни широкое государственное
74

вмешательство, ни свободный рынок не покончат с этими
тягостными проблемами. Именно это и приводит двух на-
ших наиболее квалифицированных специалистов по диаг-
ностике болезней общества — Уолтера Дина Бернхэма,
занимающего левые позиции, и Кейвина Филлипса, сто-
ящего справа, — к пессимистическим выводам относи-
тельно будущего демократии как таковой. По мнению ши-
роких общественных кругов, как считают ученые, либе-
ральное правительство, настроенное на активное вмеша-
тельство во все дела общества, имело шанс показать себя
с наиболее выгодной стороны, однако оно упустило этот
шанс и тем самым спровоцировало рейгановскую контр-
революцию. Когда обнаружится, что контрреволюция
только усугубляет беды страны, народ неизбежно придет
к мнению о «двойном провале» — и государства всеобще-
го благоденствия, и свободного рынка. Усилится чувство
раздражения и бессилия. Цикличность утратит свой есте-
ственный упорядоченный характер. Со времен 50-х годов
прошлого века, отмечает Филлипс, не наблюдалось такого
сочетания двойного провала и такой же двойной устаре-
лости, а мы знаем, что тогда произошло. Аккумуляция не-
довольства взорвет традиционный политический порядок
и в американской политической жизни стремительно, и
неминуемо наступят новые и опасные времена. Филлипс
ожидает не возрождения либерального духа «нового кур-
са», а, скорее, прихода националистического правопопу-
листского авторитаризма, направляющего действия все-
проникающего и репрессивного государства. Бернхэм
мрачно предсказывает «нарастающий кризис прав-
ления — кризис... в самих основах конституционного ре-
жима»43.
Возможно, так все и будет. Но апокалиптические пред-
чувствия вызывают все-таки скептическое отношение.
Когда друг Адама Смита ворвался к нему в гостиную с
новостью о сдаче Бергойна под Саратогой, восклицая:
«Нация погибла!»— Адам Смит ответил (как про то рас-
сказывают): «Нация гибнет по многу раз». Демократиче-
ские ценности глубоко укоренились в американской жиз-
ни. Похоже, более глубоко, чем капиталистические цен-
ности. По крайней мере, когда пути демократии и капита-
лизма разошлись, демократические ценности доказали
свою более заметную силу. Колебания нации назад, в сто-
75

рону бесконтрольного частного интереса, носят обычно
характер сдерживающих действий. Колебания в направле-
нии демократии склонны вести к устойчивым изменениям.
Эффект спирали свидетельствует о продолжающемся на-
коплении результатов демократических реформ. Рейга-
новская контрреволюция оставила в основном неприкос-
новенными итоги «нового курса» и даже программы «ве-
ликого общества». В исследовании Макклоски— Заллера
делается вывод о том, что демократические ценности ук-
репились теперь более прочно, чем это было столетие на-
зад, чего нельзя сказать о ценностях капиталистических.
И действительно, когда сегодня капиталисты защищают
себя, они не призывают на помощь традиционные капита-
листические аргументы — наивысшую добродетель лично-
го интереса и священное право частной собственности.
Вместо этого они используют аргументы демократиче-
ские, представляя капитализм как средство достижения
наибольшей пользы для наибольшего числа людей. Конф-
ликт между капитализмом и демократией, пишут Маккло-
ски и Заллер, «скорее всего, будет разрешен в пользу де-
мократической традиции»'^'*.
Мы можем заключить, что общественная целенаправ-
ленность будет иметь по меньшей мере еще одну возмож-
ность проявить себя. В какой-то момент, который насту-
пит около 1990 г., должно произойти резкое изменение
в национальных настроениях и ориентации,— изменение,
сравнимое с теми взрывами новаторства и реформ, кото-
рые последовали после прихода к власти Теодора Руз-
вельта в 1901 г., Франклина Рузвельта в 1933-ми Джона
Кеннеди в 1961 г. В 90-е годы произойдет очередная сме-
на поколений и наступит очередь молодых мужчин и жен-
щин, которые начинали политическую деятельность в годы
президентства Кеннеди.
Если политика, ориентированная на общественные це-
ли, сумеет в 90-е годы справиться с достаточным количе-
ством проблем, то эта фаза будет продолжаться до тех
пор, пока нация вновь не испытает усталости от подъема
и следования велениям долга и пока к власти не придет
молодежь, которая вошла в политическую жизнь при Рей-
гане, что, вероятно, произойдет к концу первого десяти-
летия XXI в. Ибо, как подчеркивает Эмерсон, и консерва-
тизм и реформизм, вырождаясь, доходят до крайностей.
76