Рейфман П. Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ГЛУХАЯ ПОРА ЛИСТОПАДА

- Нужно, голубчик, погодить!

Разумеется, я удивился. С тех самых пор,

как я себя помню, я только и делаю, что
гожу<...> - А ты так умей овладеть, что ежели сказано тебе “погоди!”, так ты годи везде, на всяком месте, да от всего сердца, да со всею готовностью

- вот как! Даже когда один с самим собой находишься - и тогда годи!

Только тогда и почувствуется у тебя настоящая культурная выдержка!

(М.Е. Салтыков-Щедрин)

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла: Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла

И не было ни дня, ни ночи,

А только - тень огромных крыл

(Александр Блок)

“Гухая пора листопада” - название романа Юрия Давыдова о событиях истории России последних десятилетий Х1Х века. Это название вполне соответствует содержанию девятой главы. 1 марта 81 г. народовольцы , после нескольких неудачных покушений, убили императора Александра П. Реакция, которая отчетливо заметна в последние годы его правления, еще более усиливается. Это ощущается не сразу, где-то с 82 г. Императором провозглашен Александр Ш.По закону престолонаследия не он должен был стать царем. Его к этому не готовили. Он получил довольно скромное образование. Да и по прирожденным качествам особыми талантами не блистал. Законный наследник, великий князь Николай Александрович,умер в 65 г.Поэтому на троне оказался Александр Ш. По воспоминаниям воспитателей, по собственным дневникам новый царь не отличался широтой интересов, как и другие братья (первоначально, кроме умершего Николая, их было пять: Александр, Владимир, Алексей, Сергей, Павел). Став наследником, великий князь Александр Александрович пытался восполнить свое образование под руководством К.П. Победоносцева, но не преуспел в этом. Не обнаружил он особых талантов и в военном деле, командуя отрядом во время войны 1877-78 гг. В Александре с детских лет были заметны упрямство, некоторая тупость, усидчивость, трудолюбие, старательность, склонность к фронтовым занятиям, к маршировке. В науках же особых успехов он не проявлял. Не очень грамотный. Не глуп, но ограничен, мало знающий, способный мыслить только прямолинейно. Примитивность ума и политических взглядов. Сторонник уваровской триединной формулы: православие, самодержавие, народность. Антисемит: “В глубине души я всегда рад, когда бьют евреев”, - заявил он как-то варшавскому генерал - губернатору Гурко; “Если судьба их печальна, то она предначертана Евангелием”. В дневнике государственного секретаря А.А.Половцова записано: ”Дурново передает мне, что государь питает особенную ненависть к евреям”, и в другом месте: император питает к евреям “ожесточенную ненависть” (Зай40). Царю нравились антинигилистические романы Болеслава Маркевича, самого вульгарного толка. Но он не понимал ЛьваТолстого, не знал Тургенева. Прочитав в показаниях одного арестованного, что героями его юношеских лет были Лопухов и Базаров, Александр написал на полях: “Кто это?”

Он не был ленив, старался вникнуть в суть читаемых им бумаг , отличался завидным трудолюбием, посвящал ежедневно много времени занятиям государственными делами, нередко ложась спать не ранее 1-го-2-х часов ночи. Но не всегда мог разобраться в сложных вопросах, особенно когда высказывались два разных мнения, одно из которых ему предлагалось утвердить. Когда в 83 г. А.А.Половцова назначали государственным секретарем, ему сказали, что одна из его обязанностей - “писать для государя самые краткие извлечения из посыаемых ему меморий. Это составляет секрет и заведено лишь при нынешнем государе для облегчения его в многочисленных его занятиях”. Прочитав такие “подсказки”, император уничтожал их, не желая, чтобы о них знали посторонние(Зай41). Зайончковский приводит мнение начальника Главного управления по делам печати Е.М.Феоктистова об оценке потомками решений Александра Ш: “Общее впечатление будет, конечно, таково, что нередко случалось ему высказывать очень здравые мысли, а наряду с ними такие, которые поражали чисто детской наивностью и простодушием”. Исследователь добавляет от себя: “Эта характеристика в целом правильна: “простодушие и детская наивность” в большей мере характеризовали императора, нежели “здравые мысли””(Зай 45). Можно бы добавить еще: такая характеристика не самая худшая при оценке человека, но когда речь идет об императоре, неограниченном властителе огромной страны она не очень украшает.

Он вел довольно скромный образ жизни. Хороший семьянин. Трудолюбив. Противник лжи. Любил выпить, но без оргий, втихомолку, с начальником его охраны генералом П.А.Черевиным, его собутыльником. Тот вспоминал, что напившись, император развлекался весьма своеобразно: “Ляжет на спину на пол и болтает руками и ногами. И кто мимо идет из мужчин, в особенности детей, норовит поймать за ногу и повалить”.Когда в конце 80-х гг. Александру Ш-му, из-за болезни почек, запретили пить, Черевин таскал ему в плоских фляжках, спрятаных в сапогах с особыми голенищами, тайком от царицы, коньяк. Черевин писал:“Царица возле нас, мы сидим смирнехонько, играем, как паиньки. Отошла она подальше - мы переглянемся - раз, два, три! - вытащим фляжки, пососем и опять как ни в чем ни бывало... Ужасно ему эта забава нравилась... Вроде игры... и называлось это у нас “голь на выдумки хитра”... Раз, два, три... Хитра голь, Черевин? - Хитра, Ваше величество... Раз, два, три! - и сосем”. “А между тем к концу вечера - глядь, его величество уже опять изволит барахтаться на спинке и лапками болтает и визжит от удовольствия”.

Его жена - датская принцесса Дагмара - Мария Федоровна. Вероятно, с ней связана германофобия царя. Жена не умна, но с сильным характером. Значительное её влияние на мужа. По ее настоянию снят с поста председатель Государственного совета великий князь Константин Николаевич (дядя царя). Вместо него назначен его младший брат, Михаил Николаевич, наместник Кавказа. Он славился своей глупостью: “Замечательно глупый председатель Государственного совета”.Жена Наполеона Ш-го, французская императрица Евгения, после встречи с ним говорила: “Но это же не человек, это лошадь”. Начальник Верховной распорядительной комиссии с особыми полномочиями М.Т.Лорис-Меликов отзывался о нем так: “Эгоист, завистливый и фальшивый <...> боязлив и робок, как заяц, не только на поле брани, но и в мирное время <...> Все вышесказанные недостатки князя маскируются для публики весьма благообразными наружными формами великого князя и вежливым мягким обращением со всеми. Не доверяя собственным способностям и будучи неучем, он охотно подчиняется влиянию всех окружающих его лиц <...> является слепым исполнителем желаний и указаний жены своей <...> докладчиков своих, адъютантов и прочее”(Зай50) .

По словам Зайончковского, без преувеличения можно сказать,что предста-вители царствующего дома периода царствования Александра Ш “не отлича-лись наличием интеллекта, проводя свою жизнь между казармой и рестора-ном” (52). Младший брат царя, Алексей, назначенный генерал-адмиралом - распутный человек, большую часть времени отдававший не флоту, а кутежам и амурным похождениям; он по крупному играл в карты, а для этого нужны деньги. Актрисе балета, его любовнице, зрители устроили скандал, крича по поводу ее бриллиантов: “Это на тебе наши крейсеры и броненосцы висят” (51). На Алексее лежит ответственность за поражение русского флота в начале ХХ века, во время русско-японской войны.

Другой брат, Сергей, “голубой”, в 80-е гг. командовал лейб-гвардии Преображенским полком, активно содействуя распространению в нем противоестественного разврата. В начале 90-х гг. назначен генерал-губернатором Москвы, где он получил широкую возможность реализовать свои примитивные реакционно-шовинистические воззрения. Великий князь Владимир считался более умным из детей Александра П. Он командовал гвардейским корпусом, но свою энергию тратил преимущественно на развлечения и обжорство. Половцов, его близкий друг, дает ему далеко не лестную характеристику: “Владимир - умный, сердечный, добрый, более других образованный <...> с самого детства был склонен к лени, рассеянности, обжорству”(51). И лишь два великих князя, Константин Константинович и Николай Михайлович, составляли исключение в этом “высокоблагородном семействе”. Первый - поэт, переводик, драматург, знаток музыки. Второй серьезно занимался исорией и археологией, автор ряда исследований по истории России первой четверти Х1Х в. Никакого участия в государственной деятельности они не принимали.

Наиболее близкими к Александру Ш людьми, оказывавшими влияние на правительственную политику, были четыре человека: М.Н.Катков, гр. Д.А.Толстой, К.П. Победоносцев и кн.В.П.Мещерский. Первые трое составляли своебразный триумвират, четвертый держался особняком. Этот “квартет” соответствовал духу и настроениям императора и в значительной степени определял направление политического курса.Единство тримвирата тоже являлось весьма относительным. Феоктистов, близко стоящий к этим людям, писал: “мнимый союз трех названных лиц напоминал басню о лебеде, щуке и раке. Относительно основных принципов они были более или менее согласны между собой, но из этого не следует, что они могли действовать сообща. М.Н.Катков кипятился, выходил из себа, доказывал, что недостаточно отказаться от вредных эксперементов и обуздать партию, которой хотелось бы изменить весь политический строй России, что необходимо проявить энергию, не сидеть, сложа руки, он был непримиримым врагом застоя, и ум его непрестанно работал над вопросом, каким образом можно было бы вывести Россию на благотворный путь развития. Граф Толстой недоумевал, с чего же начать, как повести дело; он был бы и рад совершить что-нибудь в добром направлении, но это “что-нибудь” представлялось ему в весьма неясных очертаниях; что касается Победо-носцева, то, оставаясь верным самому себе, он только вздыхал, сетовал и поднимал руки к небу<...>Не удивительно, что колесница под управлением таких возниц подвигалась вперед очень туго”. Да и близких личных отношний между ними не было. Что касается кн. Мещерского, то он держался в тени, пытаясь воздействовать на царя преимущественно письменно, посылая ему отрывки из своих дневников и письма(Зай53-4).

Остановимся кратко на каждом из них. Катков - “старая гвардия”. Самый старший по возрасту из четырех(18 г.). Начал журнальную и университетскую деятельность уже в 40-х гг., во времена Белинского. В начале 60-х гг. резко меняет направление, перходит в лагерь реакции. После покушения Каракозова на царя положение Каткова, его влияние заметно усиливаются. Но подлинным апогеем для него, пиком его авторитета является время правления Александра Ш (о деятельности Каткова в 60-е гг. см предшествующие главы).Высокого административного поста Катков не занимал, но его газета “Московские ведомости” имела огромное влияние. В ней разрабатывалусь проекты внешней и внутренней политики . Одна из главных фигур царствования Александра Ш. В 85 г. в своем журнале “Русский вестник” Катков печатает статью А.Д.Пазухина “Современное состояние России и сословный вопрос” - подробную программу контрреформ. Вскоре, не без помощи Каткова, Пазухин становится правителем канцелярии Министерства внутренних дел, важной фигурой подготовки контрреформ. Катков иногда вызывал гнев царя, особенно за выступления в области внешней политики, но в целом пользовался почти безусловной поддержкой императора. На Страстный бульвар (где находилась редакция “Московских ведомостей”), на поклон к Каткову, приезжали видные государственные деятели, министры. Вместе с Победоносцевым вел борьбу с министром просвещения, А.П.Николаи, с университетским уставом 63 г., относительно либеральным. Письма к царю, свидания с ним. В итоге Николаи отправлен в отставку; на его место назначают ставленника Каткова И.Д. Делянова (82-97).Катков ведет травлю министра финансов Бунге и министра иностранных дел Гирса. Имея во всех высших государственных инстанциях своих протеже, он нередко печатает в “Московских ведомостях” известия, которые не мог знать ни один из журналистов. Он становится поистине всесильным. В конце 86 г. Половцов пишет в своем дневникение: “Рядом с законным государевым правительством создавалась какая-то новая, почти правительственная сила в лице редактора “Московских ведомостей”, который окружен многочисленными пособниками на высших ступенях управления, как Делянов, Островский, Победоносцев, Вышнеградский, Пазухин. Весь этот двор собирается у Каткова<...> открыто толкует о необходимости заменить такого-то министра таким-то лицом, в том или ином вопросе следовать такой или иной политике, словом, нахально издает свои веления, печатает осуждения или похвалу и в конце концов достигает своих целей” (Зай72). По словам Б.Н. Чичерина, Катков в конце своего журнального поприща отбросил всякие нравственные требования, литературные приличия; он приучил русских писателей и русскую публику “к бесстыдной лжи, к площадной брани<...> Он явил развращающий пример журналиста, который, злоупотребляя своим образованием и талантом, посредством наглости и лести достигает невиданного успеха. И этот успех обратил он в орудие личных своих целей”(Зай73).

В состав “триумвирата” входит и Д.А.Толстой, тесно связанный с Катковым. О нем тоже шла речь в предыдущей главе. В 65 г., при Александре П, он назначается обер-прокурором Синода (хотя совершенно индифферентен к делам веры). После покушения Каракозова, оставаясь обер-прокурором Синода, он становится министром просвещения, не без поддержки Каткова. Поклонник последнего, следуя его советам, Толстой ориентируется на систему “классического образаования”(древние языки, матешматика, противопоставляемые естественным наукам и современной литературе). Жесткими, надменными и крайне неумелыми приемами он вооружил против себя и учивших, и учившихся, и их родителей. Он сумел завоевать дружную ненависть всех слоев общества, от радикальных и демократических до сановно-бюрократических. Хорошо знавший Толстого Б.Н. Чичерин писал о нем так: “Человек неглупый, с твердым характером, но бюрократ до мозга костей, узкий и упорный, не видавший ничего, кроме петербургсих сфер, ненавидящий всякое независимое движение, всякое явление свободы, при этом лишенный всех нравственных побуждений, лживый, алчный, злой, мстительный, коварный, готовый на всё для достижения личных целей, а вместе с тем доводящий раболепство и угодничество до тех крайних пределов, которые обыкновенно нравятся царям, но во всех порядочных людях возбуждают омерзение”(Зай62)

После убийстава Александра П Толстой, по настоянию Лорис-Меликова, уволен с обеих должностей. Но уже с 82-го г. (по 89-й) он стал министром внутренних дел и шефом жандармов?. С 82 г. Толстой еще и президент Академии наук.Не имеет никакой позитивной программы, но твердо убежден, что реформы, проведенные при Александре П, были ошибкой. Вдохновитель и организатор всех реакционных мер этой эпохи.“Злой гений России”.План действий, составленный в 85 г. правителем его канцелярии, реакционным дворянским деятелем Пазухиным(см.выше), представлял собою программу контрреформ, в интересах дворянской реакции. Смерть Толстого помешала его осуществить.Он умер весной 89 г. 25 апреля Александр Ш заносит в свою памятную книжку: “Скончался бедный гр. Толстой. Страшная потеря! Грустно”(Зай. 65) .

Одним из наиболее близких импертору лиц, особенно в 80-е гг., был К.П. Победоносцев.В 80-м году его назначают, по настоянию наследника(т.е. АлександраШ), обер-прокурором Синода. Этот пост Победоносцев занимал в течение четверти века.Солидное образование. Училище правоведения. С 60 по 65 гг. - профессор Московского университета (кафедра гражданского права). Затем работа в министерстве юстиции. В 68 г. он сенатор, в 72 г. - член Государственного совета. автор четырехтомного курса гражданского права, историко-юридических исследований. Уже в 60-е гг. близок императорской фамилии, преподавал великим князям,будущему императору (Александру Ш) законоведение. В начале 60-х он восторженно приветствовал отмену крепостного права, участвовал в разработке судебных уставов 64 г., ратовал за гласное судопроизводство. Но позднее его взгляды сильно изменились. Он стал крайним реакционером, сторонником неограниченного самодержавия, поборником сохранения дворянских привилегий, врагом заподноевропейских форм общественной жизни. Сочетание большего, острого и тонкого ума, широкого образования и узости суждений, нетерпимости, мракобесия (Зай55-6). Презрение к человечеству, к человеку, к человеческой природе. По мнению Победоносцева, человек настолько плох, что единственная возможность держать его крепко в руках - не давать ему рассуждать. Ненависть к интеллигенции, к всякому инакомыслию и инаковерию. “Государство признает одно вероисповедание из числа всех истинным вероисповеданием и одну церковь исключительно поддерживает и покровительствует, к предосуждению всех остальных церквей и вероисповеданий. Это <...> означает вообще, что все остальные церкви не признаются истинными или вполне истинными”. Принимается только ортодоксальное православие. Отношение к другим на практике имеет разные оттенки, от непризнания и осуждения до преследования (Зай. 56). Пример последнего (т.е. преследования) - Мултанское дело, о котором писал Короленко (10 удмуртов были обвинены в ритуальном убийстве).Победоносцев вдохновляет и проводит в жизнь политику зоологического национализма (59)

В начале царствования Александра Ш Победоносцев является его доверенным наставником. Близость между ним и царем возникла еще в те времена, когда будущий император был наследником. Особенно окрепла она во второй половине 70-х гг. Победоносцев посылает Александру письма, дает советы. С первых же дней вступления нового царя на престол Победоносцев поучает его, становится его ближайшим политическим советником, своего рода ментором, учителем. Он всевластен. По его рекомендации назначают и увольняют правительственных сановников. Он вмешивается во все дела. Оказывает огромное влияние на подготовку университетского устава 84 г. Его зловещая тень как бы покрывает всю Россию. В поэме “Возмездие” А. Блок пишет об его “совиных крылах” (см. эпиграф). Со средины 80-х гг. влияние Победоносцева начинает постепенно уменьшаться. Мы еще вернемся к этой фигуре, когда речь пойдет об отношении властей и печати.

Как мы уже упоминали, несколько особняком в “квартете” лиц, особенно приближенных к императору, стоит князь В.П.Мещерский. Нахал, подхалим, доносчик, сплетник, развратник (“мужеложец”) и т. п. Редактор журнала “Гражданин”. Автор памфлетных романов из великосветской жизни. Даже единомышленники отзывались о нем с брезгливостью. Феоктистов писал о нем: “Негодяй, наглец, человек без совести и убеждений, он прикидывался ревностным патриотом - хлесткие фразы о преданности церкви и престолу не сходили у него с языка, но всех порядочных людей тошнило от его разглагольствований, искренности которых никто не хотел и не мог верить”(Зай74). Сближение его с Александром Ш относится еще к 60-м гг., когда будущему императору было всго17 лет. Они очень дружны (в письмах Мещерский называет Александра просто по имени и отчеству). По рассказам, юный великий князь ухаживал за сестрой Мещерского. Разрыв происходит во второй половине 60-х гг. (Феоктистов утверждает, что Мещерский проворовался). Но позже они опять сближаются. В 72 г. Мещерский, видимо, выклянчил у Александра деньги на издание “Гражданина”. После воцарения Александра близость отношений сохраняется, но они не афишируются, становятся конспиративными. Мещерский регулярно посылает императору свой дневник. Это давало ему возможность доводить до сведения императора свои льстивые похвалы ему. В то же время дневник использопвался как средство для доносов, не только на своих недругов, но и на ближайших единомышленников.Здесь и утверждение, что вел. кн. Владимир и его жена слишком привержены к прибалтийским немцам, и сообщение о неблаговидном поведении Победоносцева в деле об опеке над имуществом фон Дервиза, и обвинение покойного Каткова в связях “с жидами” и т.п. Победоносцев был какое-то время посредником между Мещерским и царем. Но позднее оба приближенных поссорились. Назойливость князя, вероятно, раздражала и Александра. Да и вообще его облик, поведение, поступки вряд ли могли нравиться императору. Очень разные они были натуры. По мнению Зайончковского, царю “полностью импонировали политические взгляды редактора “Гражданина”. И именно это, несмотря на то, что многое из нравственных качеств Мещерского не могло не отталкивать от него Александра Ш, сближало их”(79). Эти взгляды “представляли собою квинтэссенцию реакционности”. Мещерский - ярый сторонник розог. Он обличает тех, кто отрицает их полезность и необходимость. По его словам, бесспорная истина, ощущаемая народом, “Это сознание нужды розог<...> Куда не пойдешь, везде в народе один вопль: секите, секите, а в ответ на это власть имущие в России говорят: всё, кроме розог. И в результате этого противоречия: страшная распущенность, разрушение авторитета отца в семье, пьянство, преступления<...>ничего народ не боится, кроме розог: где секут, там есть порядок, там пьянства гораздо меньше, там сын отца боится, там больше благосостояния”(79-80). Такую мораль проповедовал мужеложец и распутник. И она должна была нравиться импратору

Второй ”конек” кн. Мещерского - борьба с просвещением. По его мнению, оно приносит решительный вред; следует закрыть большую часть гимназий (оставить лишь одну на две губернии), резко увеличить плату за обучение (в 10-15 раз). На деньги, полученные от уничтожения 150 гимназий, учредить профессиональные и ремесленные школы.Университеты постепенно свести к норме 500-800 человек. На каждом курсе максимум 50 студентов каждой специальности. Отмена стипендий, резкое повышение платы и в университетах. Пансион для немногих неимущих, которые будут жить на казарменном положении. Проект, который, вероятно, тоже не вызывал возражений у царя. За всю историю России только Бутурлин предлагал нечто подобное. Но даже у него о гимназиях речь не шла. В заключение можно сказать: каков царь, такие и его ближайшие сподвижники.

Программа царствования Александра Ш - это программа дворянской реакции. Это определилось уже в манифесте 29 апреля 81 г., ориентированном на укрепление самодержавия, открыто реакционный курс. Исследователь П.А. Зайончковсий в книге “Российское самодержавие в конце Х1Х столетия “(см. библиографию), подробно излагая события периода 80-х - начала 90-х гг. , называет весь этот период - “политическая реакция”. Мы остановимся лишь на материале, рассматриваемом в шестой главе - “Пресса и администрация”. Сразу после воцарения Александра Ш видные сановники С.Г.Строганов, П.А.Валуев, К.П.Победоносцев стали призывать к новым ограничениям печати. Валуев, например, считал, что “злоупотребления печатным словом могут иметь гибельные последствия для государства”. Победоносцев называл журналистику “самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит хулу и порицание на власть, посевает между людьми мирными и честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает только к самым вопиющим беззакониям”.Подобные же мнения высказывает один из лидеров либераль-ного лагеря, профессор Московского университета Б.Н.Чичерин в статье “Задачи нового царствования”: “Свобода печати, главным образом, периоди-ческой, которая одна имеет политическое значение, необходима там, где есть политическая жизнь: без последней она превращается в пустую болтовню, которая умственно развращает общество... В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагаю-щим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму”(Жир161).

Уже в 81-м г. министр внутренних дел Н.П. Игнатьев разработал проект нового закона о печати, учитывая вышеприведенные высказывания. Сменивший его весной 82 г. Толстой в августе этого года представил в Комитет министров Временные правила о печати, в основе которых лежал проект Игнатьева. 27 августа Временные правила утверждены царем. Они существенно меняли к худшему положение печати, усиливали цензурный гнет, во многом по сути возрождали предварительную цензуру, давали фактически право министру внутренних дел прекращать издания и пр. Пункт первый этих правил гласил, что редакции повременных изданий, выходящих не менее раза в неделю и вызвавших третее предостережение,обязываются после срока прио-становки представлять в Цензурный комитет номера газет не позднее 11 часов вечера до выхода их в свет; это ставило редакторов в крайне трудные условия: они должны были проходить предварительную цензуру, а кроме того заканчивать подготовку номера к 10 часов вечера, в то время, как другие издания могли включать материалы, полученные позже. Цензурным органом, в случаях обнаружения “значительного вреда” от распространения такого издания, дано право приостанавливать его выход в свет, не возбуждая судебного преследования. Второй пункт обязывал редакции газет и журналов, выходящих без предварительной цензуры, сообщать по требованию министерства внутренних дел имена авторов тех или иных статей (это требование было и в прежние времена, но часто не соблюдалось; “Временные правила” как бы подтверждали его, усиливая ответственность за нарушение). В третьем пункте сообщалось о создании Совещания (Верховной комиссии по печати), в которое входили министры внутренних дел, народного просвещения, юстиции, обер-прокурор Синода, а также руководитель ведомства, подавшего иск. Совещание четырех министров должно было решать вопрос о совершенном прекращении или о приостановке повременных изданий “без определения срока ее с воспрещением редакторам и издателям оных быть впоследствии редакторами или издателями каких-либо других периодических изданий”(Зай264) Всё это сильно увеличивало возможность действовать на печать чисто административным путем, вне суда, по произволу властей. Один из популярных журналистов того времени, К.К.Арсеньев, говоря о сущности “Временных правил”, отмечал, что “они останавливают мысль в самом ее зародыше, искажают, обрезывают или совершенно подавляют ее выражение, понижают общий уровень печати <...> усиливают влияние мнений, процветающих во мраке, опирающихся на молчание”(Зай264).

1 января 83 г. начальником Главного управления по делам печати назначен Е.М. Феоктистов. В 50-е гг. он занимался педагогической деятельностью, был сотрудником тогда либерального “Русского вестника”, редактировал “Русскую речь” - тоже не консервативное издание. Близок Тургеневу, Боткину. В начале 60-х гг. он сближается с либеральной бюрократией : А.В. Головниным, Д.А.Милютиным, поступает на службу в министерство народного просвещения, принимает участие в подготовке цензурного устава 65 г. Активно печатается в газете “Русский инвалид” - умеренно-либеральном издании военного министерства, вернее его главы, Милютина. Друг Каткова. Вместе с ним эволюционирует вправо. В одном из писем Щедрин отзывался о нем так: “Несомненно, что Феоктистов есть холоп Каткова”(Щед.публиц609). С начала 70 гг . слижение Феоктистова с Д.Толстым, Победоносцевым и другими “сильными мира сего”. Назначение Феоктистова начальником Главного управления поделам пеати воспринято обществом как усиление реакции в области цензуры. Сыграло в назначении, видимо, роль и то, что жена Фоктистова, Феоктистиха, находилась “в более чем дружеских отношениях” с министром государственных имуществ М.Н.Островским. Поэт Д.Минаев отозвался на это событие экспромтом:

Островский Феоктистову

На то рога и дал,

Чтоб ими он неистово

Писателей бодал

(Зай265).

Начинается как бы новый этап цензурной политики, связанный со значительным усилением цензурных гонений. Исследователь Зайончковский приводит оценку Феоктистова в сборнике В. Михневича “Наши знакомые. Фельетонный словарь современника”: “Правление г. Феоктистова ознамено-валось важными и решительными мерами в охранительном духе: известная часть журналистики так называемого “либерального напрвления” потерпела крушение; контрабандная междустрочная словесность, с успехом провозившаяся прежде через цензурную таможню, ныне подвергнутая тщательному досмотру, пресечена; столь процветавший еще недавно эзоповский язык вовсе изъят из обращения на печатных листах. Вообще, нужно отдать справедивость, никогда еще наша цензура не стояла в такой степени на высоте своего призвания , никогда она не была так проницательна, столь бдительна и строга, как под руководством г. Феоктистова”(308). Похвала ироническая, но отражающая реальное положение дел.

Существенную роль в этом изменении играл Победоносцев, постоянно вмешивавшийся в дела печати, оказывавший на Феоктистова большое влияние. В первый день назначения того начальником Главного управления Победоносцев направляет ему записку. В ней он предлагает закрыть газету “Русский курьер”: “”Курьер” достаточно уже выказал себя. Зачем церемониться с этой мерзостью. Я того мнения, что следовало бы немедля вовсе закрыть эту лавочку”. Вскоре Победоносцев обращает внимание Феоктистова на сообщение в газете “Голос” о “Московском телеграфе”. В последнем должен быть напечатан новый “философский труд” Л.Н.Толстого (речь, видимо, идет о статье “В чем моя вера”): “Эти философские труды полуумного гр. Толстого известно к чему клонят<...>Посему не лишним почитаю обратить Ваше внимание на означенное заявление”(Зай266). В архиве Феоктистова сохранилось 79 записок Победоносцева. Почти все они касаются вопросов прессы.

Победоносцев придавал ей большое значение. Он каждый день начинал с чтения очень многих газет, в том числе крайне незначительных. Феоктистов удивлялся, как у Победоносцева хватает времени читать не только общераспространенные, но и самые ничтожные газеты, не только передовые статьи, заметки, но даже объявления; непрерывно он указывал на распущенность печати, требовал более энергичных мер против нее. Влиял на Феоктистова и Катков, которого начальник Главного управления чрезвы-чайно почитал( это отразилось и в воспоминаниях Феоктистова). Последний относится к Каткову как услужливый приказчик к хозяину. Феоктистов постоянно информирует Каткова не только о делах цензурного ведомства, но и обо всем, происходящем в правительственных сферах. Щедрин в одном из писем называет Феоктистова “холопом Каткова”(Зай 269). Полный контакт у Феоктистова и с министром внутренних дел Толстым: “Лично я не могу жаловаться на графа Толстого. Он предоставлял мне полную свободу, одобряя все меры, которые я считал необходимыми, во всем соглашался со мною; он был, видимо, доволен, что нашелся человек, который поставил себе задачей действовать твердо и последовательно”. Иногда Феоктистов оказывал даже давление на Толстого, чтобы “вырвать у него согласие на решительную меру”(Зай268).

Борьбу правительства с литературой, периодикой можно разделить на два вида: ограничение круга вопросов, о которых разрешалось писать, и непосредственные преследования конкретных изданий. Уже 28 мая 81 г. выходит циркуляр, предлагающий печати воздерживаться без разрешения властей от сообщений, касающихся земских и думских постановлений, отчетов о заседаниях этих учреждений и пр.В 85 г., в связи с избранием петербургского городского головы, запрещены статьи о лицах, которые будут предложены кандидатами.

Особенно сильно ораничивалось освещение правительственной, государ-ственной деятельности. В марте 84 г. объявлено, что можно сообщать о правительственных действиях, его мероприятиях только те сведения, которые уже обнародованы надлежащим ведомством в официальных органах. Ограничивались и сведения, которые касались не только правительственных действий, но и правительственных лиц. В апреле 85 г. разослан циркуляр, запрещающий, в первую очередь в сатирических журналах, заметки о разных высокопоставленных лицах, особенно с приведением фамилий.

Ограничение материалов по аграрному, крестьянскому вопросу: о переселенцах, отношениях крестьян с землевладельцами, о переделах земли и пр. Запрещено празднование, даже упоминание о 25-летии отмены крепостного права. В ночь на 19 февраля 86 г. газеты получили распоряжение: ни одной статьи, ни одного слова о крестьянской реформе. Ряд газет поместили в этот день в знак протеста крайне не актуальный материал( статьи о джутовых мешках), а “Русские ведомости” вообще не вышли. Когда один из иностранцев спросил, почему сегодня нет газеты, ему ответили: “Сегодня газета молчанием чествует 25-летие освобождения крестьян”.

С 90-х гг. запрещены статьи по “рабочему вопросу”: о стачках, положении рабочих, рабочих волнениях и т.д. Запрещение материалов о жизни учебных заведений, особенно высших (беспорядки в Казанском университете и пр.) Всё это разрешено публиковать только после официальных сообщений и сообразуясь с ними. Огромное количество различных запрещающих циркуля-ров.

В атмосфере усиления реакции после убийства Александра П правительство рещило расправится с неугодными изданиями, пресечь всякое инакомыслие. Феоктистов в отчете за 1882-91 гг. писал о введении новых Временных правил (27 августа 82 г.) : “Печальное положение нашей печати, к которому она пришла в конце 70-х годов благодаря представленной первоначально ей свободе и снисходительному отношению к ней власти, вызвали необходимость ограничения этой свободы и иного, более строгого отношения к ней со стороны правительства”.

Ряд репрессий, запрещений. За 14 лет (81-94) их вынесено174. Из них 104 за первые 7 лет. Это свидетествовало не о смягчении политики правительства, а о том , что особо “вредные” издания были в первое семилетие запрещены или приведены к повиновению.После временного прекращения изданий, приостановки их, они, после возобновления, проверялись предварительной цензурой ( а при ней не “полиберальничаешь”). Непосредственно запрещено 7 изданий (“Отечественные записки”, “Здоровье”, “Московский телеграф”, “Заря”, “Сибирская газета”, “Светоч”, “Дроэба?”). Прекратили свое существование в результате цензурных преследований 8 изданий, главным образом поставленных под предварительную цензуру (“Газета Гатцука”, “Голос” , “Восток”, “Русский курьер”, “Русское дело”, “Порядок”, “Страна”, “Эхо”(Зай280).

Уже в 83 г., в первом году прихода к власти Феоктистова, прекращено издание трех либеральных газет: “Московского телеграфа”, “Голоса” и “Страны”. Остановимся сперва на “Московском телеграфе” - ежедневной газете умерено либерального толка, выходившей в 81-83 гг. Придирки к ней начались с первого года; весной 81 г. в порядке административного взыскания газете была запрещена розничная продажа; в 82 г. на нее обрушился поток взысканий: четыре предостережения, запрещение розничной продажи, временная приостановка. Принятые меры, по мнению министра внутренних дел, должны были привести к прекращению газеты: “”Телеграфу”, - пишет Толстой Победоносцеву, - запрещена розничная продажа, что для него почти равносильно уничтожению” (Зай282). Однако “Московский телеграф”, после приостановки, с ноября 82 г., продолжал выходить. 13 января 83 г. во всеподданнейшем докладе Толстой сообщал, что “Московский телеграф” “продолжает держаться вредного направления”. На скорейшем закрытии неугодной газеты особенно настаивал Победоносцев.12 марта 83 г. он пишет Феоктистову: “Пора бы уже приняться за “Московский телеграф”. От графа Толстого я слышал, что будет на первой неделе. А вот и вторая кончается”. Феоктистов на следующий же день ответил: “в настоящее время составляется записка о “Московском телеграфе”. Послезавтра она будет послана к графу Толстому, который на основании ее возбудит вопрос об означенной газете”. Через несколько дней Толстой представил царю доклад, в котором сказано, что “Московский телеграф” “принадлежит к числу наиболее вредных изданий”; “этот орган<...> изображал в самом ненавистном свете тепершнее положение дел”.19 марта 83 г. решением Совещания четырех министров “Московский телеграф” был запрещен (всего вышло 76 номеров). Феоктистов в официальной записке писал: “Если вообще, за весьма немногими исключениями, печать наша отнюдь не отличается благонамеренностью и старалась лишь создавать затруднения правительству среди тревожных обстоятельств последнего времени , то два её органа преимущественно перед всеми другими обращали на себя внимание своими вредными тенденциями и дерзостью своего тона. Оба они - “Московский телеграф” и “Русский курьер” - издаются в Москве”(Зай283).

В 83 г. произошла расправа с ежедневной петербургской газетой “Голос”, издаваемой и редактируемой А.А. Краевским. Она возникла в 63 г., как официозное издание, негласно получала правительственные субсидии. Газета выражала довольно умеренную позицию либеральной бюрократии. В то же время Краевский, в борьбе за подписчиков, стремясь не потерять авторитет в обществе, время от времени печатал в “Голосе” материалы, вызывавшие недовольство властей. Делал это он весьма успешно. В 63 г. газета имела 4 тыс. подписчиков, в 77 г. - более 22 тыс. И число их продолжало расти.С 71 г. компанионом и соредактором Краевского стано-вится либеральный историк В.А.Бильбасов. Он редактирует газету в 70-е - в начале 80-х гг., заметно изменив её направление, от охранительного до умеренно оппозиционного. Пропагандируя постепенность и реформы, газета выступает в защиту свободной торговли, всеобщего школьного образования, отвергает классическую систему - детище Каткова. Во время русско-турецкой войны 77-78 гг. “Голос” разоблачает злоупотребления и казнокрадство в армии.

Такая позиция вызывала цензурные репрессии, общее число которых с 65 г. достигло 46, из них за последние два с небольшим года -12. Благодаря своим широким связям в правительственных сферах газета получала много неофициальной информации и не стеснялась публиковать ее, вызывая недовольство властей. Особенно нетерпимо относились к “Голосу” Победоносцев и Толстой. По словам Феоктистова, Толстой не мог спокойно говорить о “Голосе, “ему все казалось, что “Голос” служит органом какой-то чрезвычайно сильной партии и что если нанести ему удар, то чуть ли не произойдет бунт”(Зай285). Поэтому министр внутренних дел остерегался применить решительные действия против “Голоса”, кроме всего опасаясь, что “враги его будут утверждать, что он руководствуется чувством личной мести”. Таким образом инициатива репрессий против “Голоса” принадлежала лично Феоктистову.

В феврале 83 г. “Голосу” было объявлено третеье предостережение . Во всеподданнейшем докладе по поводу предупреждения о направления “Голоса” говорилось, что газета “неоднократно подвергавшаяся карательным мерам, продолжала и до последнего времени держаться вредного направления, выражавшегося как в суждениях ее о существующем государственном строе, так и в подборе и неверном освещении фактов<...>очевидно рассчитывая породит смуту в умах”. Прочитав доклад, Александр Ш с присущей ему грубостью написал: “И поделом этому скоту”(Зай285).

Вообще о состоянии печати, о лицах, стоящих во главе того или другого издания, Александр Ш имел довольно смутные представления. Только через восемь лет после прекращения “Голоса” император узнал, что историк Бильбасов был его редактором. Как рассказывает в дневнике Феоктистов, в начале 90-х гг. Александр Ш на докладе о запрещении книги Бильбасова об Екатерине П написал следующую фразу: “К сожалению, я не знал, что Бильбасов тот самый скот, который вместе с Краевским издавал “Голос”” (Зай286).

Наряду с получением третьего предостережения “Голос” был приостановлен на шесть месяцев и подчинен предварительной цензуре (первое применение “Временных правил” 27 августа 82 г.). В начале августа 83 г., к концу срока приостановки “Голоса”, Главное управление по делам печати сообщило редакции, что “каждый номер газеты независимо от экземпляров, доставляемых в Цензурный комитет, должен быть представлен цензору в четырех экземплярах не позже 11 часов вечера накануне выпуска в свет”. Это ставило редакцию в невыносимые условия. Дальнейшее существование “Голоса” становилось невозможным. Поэтому после истечения срока запрещения газета не возобновилась, В августе 83 г. было официально объявлено об ее прекращении (Зай286). Катков решил воспользоваться удачной оказией, приобрести “Голос” и сделать его петербургским филиалом “Московскоих ведомостей”. По этому поводу он писал Феоктистову: “При всей гнусности своей благодаря интригам “Голос” стал большой силой, и было бы, конечно, хорошо овладеть этой силой и направить ее иначе”(Зай286). Феоктистов принял предложение. С ним согласился и Толстой. В августе 83 г. он писал Феоктистову: “Я вполне разделяю Ваш взгляд, что в случае благонамеренности новой редакции этой газеты следует быть к ней снисходительным и не держаться строго правил”(286) , Всё же в 83 г. издание “Голоса” прекратилось.

В том же году прекратила свое существование политическая и литературная газета“Страна”, - своеобразное издание, сочетавшее либеральные и монархи-ческие идеи, выходившее в 80-83 г. в Петербурге (издатель-редактор Л.А.Полонский).Оно ориентировалось на царствование Александра П, публикуя всяческие похвалы ему и его реформам; “олицетворяемая им власть не отрешается от перспективы улучшений”. Задача интеллигенции, по мнению редакции, “изучать народ, соединять умы общества, идущего вразброд”. В то же время, отмечая необходимость реформ, “улучшений” газета ратовала за пресечение революционного движения в стране. Такая смесь либеральных и консервативно - монархических идей могла показаться властям недозволенной оппозицией. В 81 г. газета получила два предостережения: 16 января за статью о необходимости помиловать Чернышевского, 4 марта - за статью об убийстве Александра П. В январе 83 г. “Страна” получила третье предостережение, была приостановлена на четыре месяца, подчинена предварительной цензуре, но уже не возобновлялась(пер.печ618-19, Зай286-7). В докладе о ней царю Тъолстой писал: “Газета “Страна”, несмотря на объявленные ей два предостережения и воспрещение розничной продажи<...> продолжала упорно держаться усвоенного ей вредного направления, выражающегося в систематическом стремлении безусловно осуждать все действия и распоряжения правительства и представлять общее положение дел в нашем отечестве в самом безотрадном виде”. Направление газеты, по словам Толстого, особенно наглядно выразилось в передовой статье новогоднего номера за 83 г., “в которой с непозволительной дерзостью заявляется об отсутствии в сферах управляющих “искренности” и “сколько-нибудь рациональных, приведенных в систему идей””(Зай287)

В следующем, 84-м, году произошла расправа с “Отечественными записками” - самая серьезная из цензурных расправ 80-х гг. После запрещения в 66 г. “Современника” “Отечественные записки” продолжили его традиции. До 77-го года их редактировали Некрасов и Салтыков-Щедрин. После смерти первого его заменил один из лидеров народничества, Н.К. Михайловский. Им написано большинство обзоров новых книг, литературных рецензий. Сотрудничали в журнале А.И.Эртель, С.Н.Кривенко, другие прогрессивные писатели, публицисты, связанные с народничеством.Журнал и на самом деле был последовательно оппозиционным правительству, отвергал коренные основы существующего порядка. Автор антинигилистических романов Болеслав Маркевич 26 сентября 81 г. писал Каткову, что “Отечественные записки” “прямо, не стесняясь нисколько, подбивают своих читателей на смуту, признают героями Желябовых и Ко. Целые книжки журналов подбираются статья к статье в этом смысле”(Зай274). Маркевич преувеличивал , но основные тенденции “Отечественных записок” он уловил правильно. Журнал и на самом деле в это время был основным, наиболее авторитетным органом деморатической мысли. Если в 68 г. (время перехода журнала в руки Некрасова) у “Отечественных записок” было 5 тыс. подписчиков,то в 81 г. число их возросло до 10 тыс.

Первостепенную роль в 80-е г. в журнале играл Салтыков-Щедрин . Он не только осуществлял общее редактирование “Отечественных записок”, определял их направление, но и печатал в них свои произведения, имевшие огромный успех, общественный резонанс (“Письма к тетеньке”, ”Современная идиллия” и др.). Эти произведения являются одним из лучших источников, воссоздающих атмосферу 80-х годов. Власти ненавидели его. Но он был влиятельным, пользовался большим общественным авторитетом. Решиться расправиться с ним было не просто. По словам Феоктистова, Толстой, как и в вопросе о закрытии “Голоса”, проявлял нерешительность, “главным образом опять-таки из опасения возбудить неудовольствие в обществе”. Пришлось браться за дело самому Феоктистову (есть вероятность, что Феоктистов несколько преувеличивает свою роль и нерешительность Толстого-ПР). Как бы то ни было, Феоктистов ненавидел журнал. В воспоминаниях А.М.Скабичевского сообщается, что жена Феоктистова якобы заявляла: “ее Евгеша занял пост начальника по делам печати единственно с той целью, чтобы раздавить такую гадину, как “Отечественные записки””. Вряд ли это верно, но общее отношение Феоктистова к “Отечественным запискам” слова его жены передают(Зай288).

18 января 84 г. Совет Главного управления пюо делам печати принял решение о необходимости вынести “Отечественным запискам” второе предостережение. В докладе царю Толстой пишет по этому поводу: “Принимая в соображение, что журнал “Отечественные записки” обнаруживает вредное направление, предавая осмеянию и стараясь выставить в ненавистном свете существующий общественный, гражданский и экономический строй как у нас, так и в других европейских государствах, что наряду с этим редакция не скрывает своих симпатий к крайним социалистическим доктринам и что, между прочим, в январской книжке этого журнала за текущий год помещена статья за подписью Николадзе “Гамбетта и Луи Блан”, содержащая восхваление одного из французских коммунаров - Рошфора, я, согласно заключения Совета Главного управления по делам печати, признал необходимым объявить журналу “Отечественные записки” второе предупреждение”(Зай288). Представление Толстого было утверждено Александром Ш.

Мотивировка предупреждения была настолько серьезной, что Салтыков-Щедрин счел ее предвестницей конца. В письме А.Л.Боровиковскому он сообщал о положении дел в журнале: “Судя по сильной мотивировке, вероятно, вслед за сим последует и третье предостережение, хотя бы мы и белую бумагу выдали. Очевидно, что тут есть уже предвзятое намерение. а может быть, и совсем закроют журнал. Как бы то ни было, но я пишу к вам, так сказать, накануне умертвления”.

Пытаясь спасти журнал, Щедрин летом 83 г. пишет Михайловскому : “Не имеете ли Вы какую-нибудь комбинацию в виду насчет “Отеч<ественных > Зап<исок>, которую мог бы Краевский принять?. Я же тогда только могу остаться, если совершится какое-нибудь чудо, т.е. по крайней мере сместят Феоктистова или Каткова ошельмуют”(Зай 289. Краевский был издателем “Отечественных записок”- ПР).

Пожалуй, наиболее значительную роль в расправе над “Отечественными записками”, наряду с Феоктистовым, Толстым, Катковым, Победоносцевым, сыграл директор Департамента полиции В.К. Плеве. В августе 83 г. Плеве представил Толстому обширную записку, которая была посвящена в основном “Отечественным запискам”. В ней Плеве подробно говорил о связи револю-ционного движения с журналистикой.Характеризуя близость пропагандист-ской деятельности революционных народников с периодической печатью, он писал: “журналистика. конечно, не замедлила отозваться на этот ею же подготовленный порыв молодежи. В повременных изданий появился ряд произведений народнической беллетристики, в которой ими популяризировался западноевропейский социализм или же путем измышленных, а иногда лишь искусно подобранных или ложно освещенных явлений народного быта доказывалось бедственное положение народа <...> Подобные произведения на первое время и служили орудием пропаганды, стремившейся привить народу чувство недовольства его положением и познакомить его с основаниями учения, признаваемого фанатиками социализма средством исцеления от всех общественных зол”. Плеве отмечал “гибельное влияние”, которое оказывало на молодежь творчество и деятельность Некрасова.

Переходя к существующему положению дел и задачам Главного управления по делам печати, Плеве отмечал, что цензурному ведомству едва ли будет “под силу сломить окончательно враждебное существующему порядку настроение прессы до тех пор по крайней мере, пока состав литературного кружка, руководящего журналами и газетами, не изменится. В настоящее время кружок этот состоит почти исключительно из людей, вся литературная деятельность которых составляет непрерывный протест против законного порядка<...> “Отечественные записки”, издаваемые Краевским, редактируются Салтыковым <-Щедриным> при деятельном участии Григория Елисеева и Михайловского в сотрудничестве с некоторыми ссыльными и поднадзорными<...> Всё изложенное приводит к заключению, что в данный исторический момент правительство находится в бопьбе не только с кучкой извергов, которые могут быть переловлены при усиленных действиях полиции, но с врагом великой крепости и силы, с врагом, не имеющим плоти и крови, то есть с миром известного рода идей и понятий, с которыми борьба должна иметь особый характер” (Зай289-90).

Получив эту записку, Толстой писал Плеве: “Очень благодарю Вас<...> за составленную записку об отношениях известной части нашей журналистики к революционной партии <...> Я посылаю её государю”(290). Меры были приняты. Ряд сотрудников “Отечественных записок” были арестованы или высланы из столицы. В январе 83 г. из Петербурга выслан Михайловский. В начале 84 г. арестованы С.Н.Кривенко, А.И.Эртель,М.А.Протопопов. Всё это давала повод для обвинения “Отечественных записок” в прямой крамоле. Феоктистов в своих воспоминаниях рассказывает, что инициатива закрытия “Отечественных записок” принадлежала Департаменту полиции: “Однажды граф Толстой пригласил меня на совещание с Оржевским и Плеве, которые сообщили, что редакция “Отечественных записок” служит притоном отъявленных нигилистов, что против некоторых из сотрудников этого журнала существуют сильные улики, что один из них уже выслан админи-стративным порядком из Петербурга и что необходимо разорить это гнездо”

(Зай291). Это совещание состоялось где-то в конце марта или в начале апреля. Уже 5 апреля Н.А.Любимов сообщал Каткову о том, что участь “Отечествен-ных записок” решена и доклад по этому поводу уже подготовлен.

Проект “Правительственного сообщения” о закрытии “Отечественных записок” готовили Феоктистов, Плеве и Победоносцев. 13 апреля 84 г. Совещание четырех министров приняло решение о закрытии “Отечественных записок” “с обнародованием в “Правительственном вестнике” изложенных в журнале Совещания соображений, послуживших поводом к принятию означенной меры”. 19 апреля решение утверждено императором, а 20-го было опубликовано “Правительственное сообщение”: “Некоторые органы нашей периодической печати несут на себе тяжкую ответственность за удручающие общество события последних лет<...>Независимо от привлечения к законной ответственности виновных правительство не может допустить дальнейшее существование органа печати, который не только открывает свои страницы распространению вредных идей, но и имеет ближайшими своими сотрудни-ками лиц, принадлежащих к составу тайных обществ” (Зай291-2). Таким образом на 4-м номере “Отечественные записки” были запрещены. Единомышленники редакции, люди прогрессивных взглядов выражали чувство скорби и негодования. Друг Салтыкова-Щедрина Н.А.Белоголовый писал в бесцензурной газете “Общее дело”: “Еще один удар по голове, нанесенный русскому обществу Толстым, удар, давно подготовленный и о котором мы не раз предупреждали. “Отечественные записки” закрыты навсегда, и закрыты они без всяких “formes de proces” и указаний и ссылок на их печатные выступления, а просто за вредное направление<...> В этом журнале еще веял дух великих идеалов 60-х годов, в нем жила и развивалась та любовь к народу и родине, которая внушает русскому человеку ненависть к его угнетателям”. В том же духе писал о закрытии “Отечественных записок” и Михайловский в журнале “Народная воля”: “это был почти единственный орган русской печати, в котором сквозь дым и копоть цензуры светила искра понимания задач русской жизни во всем их объеме. За это он должен был погибнуть - и погиб”(Зай291-2. См. о журнале книгу М.В.Теплинского. “Отечественные записки”(1868-1884). Южно-Сахалинск, 1966). Однако, вряд ли в данном случае можно говорить о широкой общественной реакции. Отклики появились в нелегальных изданиях, не имевших широкого круга читателей, были единичными, мало характерными для общественной атмосферы России. Эта атмосфера, ощущения, вызванные запрещением “Отечественных записок”, отражены в сказке-элегии Щедрина ”Приключение с Крамольниковым”. После запрещения даже либералы, недавние друзья, торопятся отмежеваться от Крамольникова : “никакого оттенка участия не виделось на их лицах. Напротив на них уже успела лечь тень отступничества. - Однако! Похоронили-таки вас, голубчик! <...> я вам давно говорил, что нельзя! Терпели вас, терпели, - ну, наконец...”. Чувство, что “Твой труд был бесплоден”, что не на кого опереться. Но в этом отступничестве, в котором отчетливо ощущается и злорадство, Крамольников видит “не одно личное предательство, а целый подавляющий порядок вещей”. В конце сказки дан Post scriptum от автора: все написанное не больше, чем сказка, а отступники водились во всякое время, а не только в данную минуту; “А так как и во всем остальном всё обстоит благополучно, то не для чего было и огород городить, в чем автор и кается чистосердечно перед читателями”. Горькие и мрачные раздумия.

С журналом “Дело” власти разделались по-иному. “Дело” продолжало - традиции запрещенного “Русского слова”. Выходило ежемесячно в Петербурге в 66-88 гг. Издателем и фактическим редактором был Г.Е. Благосветлов, издатель “Русского слова”. “Дело” - тоже один из наиболее прогрессивных органов своего времени. Сотрудничество многих писателей, публицистов демократического направления. После смерти Благосветлова (80 г.) редактором “Дела” стал идин из деятелей революционно-демократического лагеря 60-х -80-х гг Н.В.Шелгунов, который привлек к участию в журнале эмигрантов-народовольцев. В 83 г., (Шелгунов уехал за границу, а затем был арестован, подозревался в связи с исполкомом “Народной воли”; обвинение не доказано). Оставаться редактором Шелгунову стало невозможно. Его сменил К.М.Станюкович, который в конце года приобрел право собственности на журнал. Но и Станюковича в 85 г. арестовали и выслали. “Дело” переходит в руки И.С. Дурново, теряет демократический характер, превращается в реакци-онное издание.

Цензурные гонения продолжались. В 84 г., по настоянию Победоносцева, им подверглась весьма далекая от оппозиционности, стоявшая на шовинистиче-ских позициях, московская газета “Восток”, редактируемая Н.И.Дурново. Но она выступила с критикой ведомства Победоносцева и была за это наказана. В 82 г. она получила первое и второе предостережения за “вредное направление”, а в 84 г. ей вынесли третее предостережение и временно приостановили, за то, что она продолжала держаться усвоенного ею вредного направления, “выражавшегося в крайне резких нападках на наше церковное управление вообще и на некоторых лиц высшей церковной иерархии”. Подчиненная предварительной цензуре, газета вынуждена была прекратить свое существование (Зай293)

В январе 85 г. решением Совещания четырех министров была запрещена издаваемая в Петербурге газета “Светоч”, обвиненная в резко антиправитель-ственном направлении. В всеподданнейшем докладе о ней говорилось: “С первых же нумеров своих газета “Светоч” усвоила такой тон, от которого наша печать значительно отвыкла в последнее время. Она поспешила подробно и ясно определить свою программу, заключающуюся главным образом в том, чтобы выставлять современное положение России в самом мрачном и ненавистном свете. “Наше общество, - говорит газета, - начиная с руководящих сфер его, так сбилось и спуталось в понятиях, так оскудело материально и нравственно, так утомлено окружающей его неправдой и произволом, так убито повседневной мелкой борьбой, что не только не останавливается над глубокими вопросами об осуществлении жизненной правды, но даже начинает терять способность различать добро и зло и, махнув рукой, живет только настоящим днем, лишь бы прожить””. Столь подробно цитируя ”Светоч” и излагая его позицию, автор доклада подчеркивал, что, по мнению редакции, все устои “расшатаны реакцией”. Император согласился с решением Совещания, наложив резолюцию: “Совершенно одобряю”. В данном случае, видимо, решение Совещания было не совсем безосновательным. Тем более, что фактическим редактором “Светоча” был И.А.Родзевич, бывший редактор и издатель “Московского телеграфа”(см. выше. Зай293).

В феврале 85 г. после двух взысканий (запрещение розничной продажи и печтанья частных объявлений) прекратила свое существование газета “Эхо”

В сентябре того же 85 г. решением Совещания четырех министров закрыты еще две газеты: петербургская “Здоровье” и тифлисская “Дроэба”. Во всепод-даннейшем докладе отмечалось, что газета “Здоровье” совершенно изменила свое назначение после прихода нового редактора - политически наблагона-дежного Подмигайлова: “На первых же порах Подмигайлов не задумался доказывать необходимость увеличения земельных наделов крестьянского сословия как единственного средства вывести это сословие из стесненного положения”. Газета “Дроэба”, редактируемая князем Мачабели, в том же докладе обвинялась в сепаратизме: “Статьи, представляемые им (редактором -ПЗ) в цензуру проникнуты сепаратическоми тенденциями, которые он не считает даже нужным выражать намеками или в иносказательной форме, а излагает с поразительнй откровенностью”(Зай294 Последние две газеты в Рус период. печат вообще не указ, о перв. не говор о взыскан: либер-монарх издан) . Итак, за 3 года (83-85) запрещены или прекратили свое существование вследствие цензурных гонений 9 периодических изданий из 14 за весь период - свидетельство того, что задачу борьбы с оппозиционной прессой правительство разрешало в основном в первые годы реакции. Это не означало, что позднее репрессии прекратились.

В 86 г. решением Совещания четырех министров запрещена киевская газета “Заря”. Во всеподданнейшем докладе Толстого отмечалось, что П.А.Андриевский был лишь номинальным редактором этой газеты, а фактически она редактировалас политически неблагонадежными людьми, в последнее же врема редактором запрещенной в 80 г. одесской газеты “Правда” М.И.Кулишером. В журнале Совещания четырех министров указывалось, что газета запрещена”за обнаруженное со стороны ее редакции злоупотребление доверием правительства“.

В 87 г. постановлением министра внутренних дел приостановлена на 8 месяцев еженедельная московская иллюстрированная “Газета А.Гатцука”, тираж которой доходил до 30 тыс. еще в 84 г. газета получила три предостережения, приостановлена на один месяц и была подчинена предварительной цензуре. Первое предостережение -за статью Н.С.Лескова “Заметка неизвестного”, в которой автор, по мнению цензуры,”глумится над православным духовенством, как черным, так и белым, представляя его развитие, жизнь и деятельность в самом непривлекательном виде”. Второе предостережение получено через месяц после первого, за продолжение публикации тех же ”Заметок неизвестного”, а также “за резкий отзыв о сделаннм предостережении”. Третье - за статью против Каткова. В докладе Толстого указывалось, что в номере 32 “из ненависти к принципам, органом коих служит это издание (т.е. Московские ведомости -ПЗ)” газета Гатцука

“утверждает, что сотрудниками его могут быть лишь авантюристы, разные двусмысленные личности и даже явные мошенники”. Естественно, такой резкий отзыв об издании Каткова не мог остаться безнаказанным (Зай295). В 88 г. газета возобновилась, а после 90-го года выходила под названием “Заря”.

В 89 г. запрещена Совещаним четырех министров “Сибирская газета”. Дурново во всеподданнейшем докладе писал об ее направлении: ”Явное сочувствие ко всяким самым прискорбным явлениям, порождаемым демократическими тенденциями некоторой части нашего общества, старания укоренить мысль, что Сибирь должна заботиться об ослаблении своей связи с Россией, и попытки при всяком удобном случае дискридитировать распоряжения правительства и действия местной администрации” . По словам Дурново, газетой фактически управляли политические ссыльные. Непосредственной причиной запрещения “Сибирской газеты”, как это не покажется странным, явилось открытие в Томске университета. Дурново указывал, что в связи с этим “правительство обязано особенно заботиться об ограждении учащейся молодежи от вредных на неё влияний”(Зай295-6).

В том же 89 г. прекратил свое существование из-за цензурных репрессий

“Русский курьер” - ежедневная либеральная газета, выходившая в Москве в 79-89, 91 гг., редактируемый В.Н.Селезневым. Газета боролась за усиление и улучшение земства, видя в нем средоточие “живых общественных сил”. .В то же время “Русский курьер” критиковал существующие земские учреждения, стремясь к их совершенствованию. В газете публиковались статьи о положении крестьянства, защищались реформы 60-х гг. Она давно уже причиняла властям много беспокойства. Можно даже сказать, что не столько властям, сколько Каткову, с которым “Курьер” постоянно полемизировал. В одной из статей, помещенных в “Русском курьере”, о Каткове говорилось: “В течение двух лет г. Катков с упорством и усердием, достойным лучших целей, занимался в “Московских ведомостях” обругиванием преобразований прошлого царствования <...> наиболее злостным его нападкам подвергались новые суды, а за ними земское и городское самоуправление”(Зай284-5)” .

Естественно, такое направление, при всей его умеренности, вызывало недовольство правительства, последовательно проводившего политику контрреформ. Уже в первый день назначения Феоктистова Победоносцев указывал ему на необходимость запрещения “Русского курьера”. В 82 г. газета была приостановлена на три месяца, а в 83 г. получила предупреждение за “вредное направление, выражающееся в суждениях о существующем государственном строе и в подборе и неверном освещении фактов о быте крестьян, направление это рассчитано на то, чтобы возбуждать смуту в умах”(Зай284). В начале 1884 г. “Русский курьер” получил второе предостережение за статьи по национальному вопросу. В одной из статей газеты говорилось, что национальный вопрос - это “не что иное, как принцип равноправности и братства людей”.В другой статье, касаясь этого же вопроса, газета заявляла: “ради счастья русского народа мы являемя в России сторонниками искреннего, последовательного, разумно целесообразного проведения в жизни населения русского государства принципа националь-ностей”. Власти обратили на статьи внимание. Последовал всеподданнейший доклад, Прочитав его, Александр Ш заявил: ”Возмутительно читать подобные статьи. И это пишут русские люди”. Получив второе предупреждение, “Русский курьер” стал осторожнее и закрыть его удалось не сразу(Зай284).

Но на грани 80-х - 90-х гг. рассчитались и с ним. В сентябре 89 г.”Русский курьер” получил третье предостережение и был подчинен предварительной цензуре за статью ”Дворянские вопли и аргументы для вымаливания подаяния”, посвященную задолженности помещиков дворянскому банку. В этой статье, по утверждению Дурново,”выразилась вся злоба упомянутой газеты против дворянского сословия”. На всеподданнейшем докладе по поводу вынесенных “Русскому курьеру” предостережений царь наложил резолюцию: “Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты”. Газету формально не запретили, но подвергли предварительной цензуре и поставили в такие условия, что вскоре редакция была вынуждена прекратить издание “Русского курьера”.

Аналогичная история произошла с московской еженедельной газетой

“Русское дело”(издатель-редактор С.Ф.Шарапов). В 88 г. она получила за “вредне направление” два предостережения, а в 89 г. - третье. Редакция стояла на либерально-славянофильких позициях, весьма далеких от всякой радикаль-ности, но и такое направлние цензуру не устраивало. Характеризуя его, Толстой отмечал, что оно обнаруживает “во-первых, крайне враждебное отношение к нашей дипоматии, которую постоянно и в весьма грубой форме упрекает <...> в пренебрежении к русским интересам; во-вторых старается доказать, что Россия жила правильной жизнью только во времена земских соборов”. Непосрдственной причиной третьего предостережения и приостановки издания на шесть месяцев являлась статья-памфлет о судьбах русского дворянства, написанная с антидворянских позиций, что, по словам Толстого, “служит лишь одним из образцов явно демократических тенденций этой газеты”. После приостановки газета не выходила.На докладе Толстого царь написал: “Действительно дрянная газета”(Зай296-7).

Как видно из сказанного, большинство из запрещенных и прекративших выходить в результате цензурных репрессий периодических изданий были отнюдь не радикальными. Все они выступали иногда с оппозиционными статьями, критикуя отдельные стороны деятельности правительства, затрагивая более или менее острые вопросы (о тяжелом положении крестьянства, непосильных податях, необходимости расширения прав земства, продолжения реформ и пр.). О коренных проблемах русской действительности они и не заикались. Но и такая критика вызывала недовольство властей. В рассматриваемый период даже нейтральная позиция, с точки зрения правительства, была недостаточной; от печати, да и вообще от благонамеренного обывателя, требовалась не пассивная, а активная лояльность. Это прекрасно отразил Салтыков-Щедрин в романе “Современная идиллия”(печаталась с 77 по 83г.). Именно оттуда взят первый эпиграф к девятой главе. Один из персонажей романа, полицейский чин Выжлятников вразумляет повествователя : “рассуждают <...> коль скоро ты ничего не сделал, так, стало быть, шкура - твоя? Ан это неправильно. Ничего-то не делать всякий может, а ты делать делай, да так, чтобы тебя похвалили!”. Чтобы сберечь шкуру, надо это заслужить, надо активно включиться, собирать “статистику”, которая имеет в виду привести “в ясность современное настроение умов”.

Отметим некоторые периодические издания, которые продолжали выходить, хотя и подвергались цензурным взысканиям. По силе своего влияния, после “Отечественных записок, следует назвать журнал “Вестник Европы” (1866-1918), редактируемый. М.М. Стасюлевичем. Особой популярностью в нем пользовалось“Внутреннее обозрение”, которое вел талантливый публицист и крупный ученый К.К.Арсеньев. Не революционное, но оппозиционное издание, вызывавшее неприязнь властей. По мнению Министерства внутренних дел, общее направление “Вестника Европы” в 80-е гг. “проникнуто систематическим непримиримым недоброжелательством ко всем мероприятиям правительства, имеющим целью упрочение коренных основ нашего государственного устройства, водворения законного порядка в стране и отрезвление умов от ложных и вредных учений”.В 89 г. журнал получил предостережение. Во всеподданейшем докладе по этому поводу говорилось, что “Вестник Европы” “постоянно называет настоящее время ”временем контрреформ” и ко всем реформам, ко всем наиболее важным административным распоряжениям находится в явной оппозицц”. Тем не менее, несмотря на ряд взысканий, “Вестник Европы” умудрился просуществовать до первых годов советской власти.

С либеральным народничеством, в частности с Н.К. Михайловским, был связан ежемесячный московский журнал “Русская мысль”(1880-1918). Он интересен, в частности тем, что печатал произведения крупнейших русских реалистов, писателей демократического лагеря: Д.Н. Мамина-Сибиряка, Г.И.Успенского, В.Г.Короленко, А.П.Чехова, М.Горького. Опубликовано в нем за подписью Андреев несколько произведений Н.Г.Чернышевского (статьи “Происхождение теории благотворительности борьбы за жизнь”- провер!!, “Материалы для биографии Н.А.Добролюбова”). Представляют интерес “Очерки русской жизни” Н.В.Шелгунова, последователя Чернышевского, статьи видных литературоведов, историков, социологов (н.и. Стороженко, А.М. Скабичевского, Р.Ю. Виппера, В.О.Ключевского и др.).

Из газет наиболее популярны и влиятельны были “Русские ведомости” . Они основаны еще в 63 г. Н.Ф. Павловым. Выходили в Москве до 1918 г. Несколько раз меняли направление, сохраняя лишь название. К середине 70-х гг. превратились в одну из самых влиятельных газет. Редактировал ее в это время В.М.Соболевский. Либеральное издание с широким кругом сотрудников, в том числе крупных писателей, общественных деятелей демократического направления, литераторов народнического толка, в том числе эмигрантов (Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский, Д.Н.Анучин, В.А.Гольцев, П.Г.Зайчневский, П.Л.Лавров, Н.К.Михайловский, А.И.Эртель, Н.Ф.Щербина и др.

Салтыков-Щедрин говорил Соболевскому, что сотрудничает в его газете “именно потому, что считаю “Р<усские> В<едомости>” единственным в настоящее время порядочным печатным органом, и сожалею лишь о том, что это газета, а не журнал”. Феоктистов однажды сказал о ”русских ведомостях” : “Скверная газета: скверно говорит, скверно и молчит”. Министр внутренних дел И.Н. Дурново в одном из всеподданнейших докладов отмечал, что эта газета “принадлежит, несомненно, к разряду наиболее вредных органов нашей периодической печати”; предосудительное направеление газеты выражается преимущественно в пассивной оппозиции правительству; “соблюдая большую осторожность, она не решается явно порицать его распоряжения, но на страницах ее никогда не выражается ничего, что свидетельствовало бы о сочувствии ее к его деятельности”(Зай276).

Всячески преследуя оппозиционную периодику, с трудом мирясь с существованием нейтральной, правительство поддерживает издания, выдержанные в духе той новой, агрессивной благонамеренности, о которой писал в “Современной идилии” Щедрин. Там в духе такой благонамеренности собирается издавать “редактор по найму” Иван Иванович Очищенный свою “ассенизационно- любострастную” газету “Краса Демидрона”. В его газете “обязался исключительно помещать <...> распутные труды свои” “знаменитый г. Зет”(псевдоним В.П. Буренина, к этому времени крайнего реакционера, автора клеветнических пасквилей; на него была сочинена эпиграмма:

Бежит по улице собака,

Буренин, тих и мил.

Городовой, смотри однако,

Чтоб он ее не укусил )

Именно такую благонамеренность проявляли издания реакционного лагеря. Лидером их являлись “Московские ведомости” Каткова, превратившиеся по сути в своеобразный правительственный официоз. Всяческая поддержка правительственного курса, но и демонстрация независимости: довольно резкая критика отдельных сторон правительствен-ной политики , некоторых высокопоставленных государственных деятелей. За подобную критику редактор любой другой газеты, кроме кн. Мещерского - издателя журнала “Гражданин”, был бы в 24 часа выслан из Петербурга, а издание было бы запрещено. Катков чувствует себя вне правил и законов, установленных для других. В июле 84 г., видимо, по поводу замечания в связи с тем, что в его газете не появилось какого-то “правительственного сообщения”, он пишет Феоктистову: “Я полагаю, что правительство не должно смотреть на себя как на слепую машину и руководствоваться формальностью. Точно так же правительство не может одинаково относиться к порядочным людям и жуликам. Я имею слабость относить себя не к жуликам”(Зай278). В переводе на обычный язык это означало: я особенный и для меня общие законы не писаны

На страницах “Московских ведомостей“ Катков устраивает буквальную травлю неугодных ему министров и других государственных деятелей: Николаи, Бунге, Гирса, Набокова, Абазу и добивается нередко их отставки. В области внешней политики Катков занимает иную позицию, чем министерство иностранных дел Он порой чувствует себя почти руководителем внешней политики. В 1886 г. он даже посылает для неофициальных переговоров с французским правительством своего ставленника,генерала Е.В.Богдановича, проходимца и авантюриста. Следует отметить, что внешнеполитическая программа Каткова в большей степени отражала интересы России, чем традиционная прогерманская политика министерства иностранных дел. После смерти Каткова в 87 г. исключительное положение “Московских ведомостей” было утрачено, они получили в рассматриваемый период даже два предостережния, но выходила газета до 1917 г.

Другой официоз - “Гражданин” , “газета-журнал”(1872-1914).Основатель и издатель кн.В.П. Мещерский (первые 7 лет негласный). “Гражданин” выходил в Петербурге, то еженедельно, то два раза в неделю. Крайне реакционный. Значительное влияние, особенно после смерти Каткова. Орган наиболее мракобесных слоев дворянства. Борьба за ликвидацию реформ, проведенных при Александре П. Защита неограниченного самодержавия . Полностью солидаризовался с правительственным курсом. Нападки на все прогрессивное, в России и на Западе. Оголтелый шовинизм. Разжигание национальной розни.

К газете прислушивался сам император. Субсидии, и немалые (в 87 г. Мещерский запросил у императора 300 тыс. руб. Когда министр внутренних дел И.Н. Дурново заметил царю, что такие запросы чрезмерные, тот ответил: “У нас хотят консервативные журналы за двугривенный. Смотрите, что Бисмарк тратит на прессу”). Все же, “Гражданину” разрешали меньше “вольностей”, чем Каткову, и наказывался он, несмотря на расположение царя, чаще, хотя взыскания нередко носили формальный характер.В 73 г. редактором-издателем “Гражданина” числился Ф.М. Достоевский, помещавший в нем “Дневник писателя”. Особого успеха журнал не имел. Круг читателей ограничивался духовенством, частично людьми “высшего общества”.

К изданиям реакционного лагеря относилась и газета “Новое время”, выходившая в Петербурге (1868-1917). До 76 г. газета была бесцветным консервативным изданием. В конце февраля этого года она переходит в руки А.С. Суворина .Сперва умеренно либеральна. Но уже с 77 г., в связи с началом русско-турецкой войны, “Новое время” резко меняет курс. В 60-е годы Суворин был либералом, иногда смыкался даже с демократами. В конце 70-х гг. он становится реакционером, вернее - поставил свою газету на службу правительства. Циничный, умный, безнравственный, не имеющий никаких определенных политических воззрений, он умело подделывался под желания властей, в то же время заигрывая с обществом. Газета его стала весьма популярной, приобрела в определенных кругах немалый авторитет. Салтыков-Щедрин в “Мелочах жизни” изобразил Суворина под именем Ивана Непомнящего (не помнящего своего либерального прошлого-ПР). стоящего во главе “большой и распространенной газеты, претендующей на руководящее значение”(У1399).Каждый день он снабжает читателя целой массой новостей и слухов. Всё это подается бойко, весело, облито пикантным соусом. Читатель, не знающий о другой, здоровой пище, жадно поглощает эти новости и слухи, из которых девять десятых завтра окажутся лишенными основания. Но они заменятся другой порцией подобной же информации(401). “Без идей, без убеждения, без ясного понятия о добре и зле, Непомнящий стоит на страже руководительства<...>Он даже щеголяет отсутствием убеждений, называя последние абаркадаброю и во всеуслышание объявляя, что ни завтра, ни послезавтра он не намерен стеснять себя никакими узами”(407). “Спросите Непомнящего, что он хочет, какие цели преследует его газета? - и ежели в нем еще сохранилась хоть капля искренности, то вы услышите ответ: хочу подписчика! Да и чего другого ему хотеть?” (400). Подписчиков масса: “от кухарок, дворников, кучеров отбою нет”(406). Сам же Непомнящий не верит ни во что, “кроме тех пятнадцати рублей, которые приносит подписчик”(407). В целом газета “Помои” не отличается от газеты “Приют уединения” (Гражданин), хотя они ежедневно перепирается друг с другом, укоряя друг друга в измене. И обе газеты “вовсе не имеют намерения сознаться, что обе равно паскудны”(338). “Чего изволите?” - называет Щедрин газету Суворина. А власти высоко ценили его заслуги. Ему было предоставлено монопольное право газетной торговли на железных дорогах страны и доверена цензура его изданий. Кстати, одним из ведущих сотрудников “Нового времени” был В.П.Буренин, о котором упоминалось выше.

Как раз в рассматриваемый период появился новый вид прессы, т. наз желтой, бульварной, рассчитанной на низменные вкусы малкобуржуазных городских слоев (занимательные происшествия, нередко выдуманные, уголовная хроника, рассказы на сексуальные темы - “клубничка”). Газета Н.И.Пастухова “Московский листок”(1881-1918). Такая периодика - тоже в интересах властей. Она отвлекала внимание читателей от более серьезных проблем.

Как ясно из приведенного материала основные цензурные репрессии oбрушивалусь на периодику. Но и непериодическим изданиям доставалось не мало (см. Л.М.Добровольский. Запрещенная книга в России. 1805-1904). М., 1962. Пров библиографию). За рассмативаемый период с 81 по 94 гг. запрещено 72 книги. Не так уж много. За предшествующие 14 лет, с 67 по 80 гг., книг запрещено больше, 86. А уж количество запретов в советское время совсем уж несравнимо с относительно скромным числом 72-х запрещенных при Александре Ш книг. Упомяну о некоторых из них. Произведения Л.Н.Толстого: “В чем моя вера?”, “Народные рассказы”, “О жизни” (религиозно-философские этюды). Запрещен был ввоз в Россию брошюры Толстого “Царство божее внутри нас”, изданной во Львове. Не просто обстояло дело с публикацией “Крейцеровой сонаты. К этому времени Толстой был знаменит. У Александра Ш он во многом вызывал симпатию, в частности как автор “Войны и мира”(не ясно, читал ли царь толстовскую эпопею целиком, но восхищаться ею было принято). “Крейцерову сонату” царь первоначально, как будто, печатать запретил. 14 февраля 90 г. Феоктистов заносит в дневник: “министр внутренних дел согласился со мнением Победоносцева и моим, но так как ему стало известно, что государь читал повесть Толстого, то он счел необходимым узнать его мнение о ней. “Разумеется, - сказал государь, - не следует ее печатать, написана она на совершенно фальшивую тему и с большим цинизмом, обрадуются ей, пожалуй, только скопцы””. В то же время тот же Феоктистов, со слов мужа сестры С.А.Толстой Кузминского утверждает, что несколько ранее Александр Ш говорил, что прочел это произведение “с большим интересом, что есть в нем кое-какие сальности, но что вообще это очень талантливое произведение”

После посещения императора Софьей Андреевной Толстой тот разрешил включить повесть в Собрание сочинений писателя, заявив, “что он сам будет просматривать сочинения ее мужа”, видимо пытаясь копировать своего любимого деда, Николая 1, объявившего себя цензором Пушкина(Зай300).

Среди запрещенных книг находился и У1 том сочинений Н.С.Лескова . В донесении Цензурного комитета отмечалось, что “вся шестая книга сочинений Лескова, несмотря на неоспоримую общую благонамеренность автора, оказывется, к сожалению, дерзким памфлетом на церковное управление в России и на растленные нравы низшего духовенства”(Зай300). Запрещены “Трущобные люди” Вл. Гиляровского (комитет министров отмечал, что “автор не скрывает своих симпатий к жертвам порока и разврата и усилива-ется доказать, что они дошли до падения отнюдь не по своей воле”), “История новейшей русской литературы” С.А.Венгерова(Дурново в своем представлении в комитет министров о ней писал: “Автор не щадит красок, чтобы выставить в самом ненавистном свете направление, которому следовало правительство в своей внутренней политике <...> Составляя историю русской литературы, <автор> имел в виду исключительное восхваление тех писателей <...>, которых называет он “носителями демократических идей””), “История Екатерины П”, т.П В.А. Бильбасова (в представлении в Комитет министров Дурново писал, что автор пытается “развенчать Екатерину П, выставить ее в неблаговидном свете”; когда император узнал о содержании этого тома, он, по словам Феоктистова, хотел “отобрать у него через полицию эти материалы; опасаясь скандала, Дурново отговорил царя от такой меры”). Запрещена и анонимная книга “Александр Сергеевич Пушкин, его жизнь и сочинения”, где, по словам цензора, утверждалось, что Пушкин был близок к декабристам, а после их поражения стал пропагандировать их идеи “мирным путем, несмотря на цензуру, ни на меры, принимаемые шефом жандармов, ни на реакционную печать” (Зай299. Совсем в духе Нечкиной! - ПР). Запрещались и произведения зарубежных авторов: роман В.Гюго “Отверженные”, драмы Ибсена, “Философские опыты” Эрнеста Ренана, “Капитал” Маркса.

По данным отчета Главного управления по делам печати за 10 лет, Петербургским, Московским и Варшавским цензурными комитетами просмотрено 65237 рукописей, из них запрещены 1561 (два с лишним процента). Особенно много запрещено рукописей на украинском языке (около 33 процентов). Интенсивно действовала и иностранная цензура. За те же 10 лет она рассмотрела 93 565 260 книг и журнальных номеров, из которых запрещена примерно каждая 12-я. Работала и драматическая цензура. С 82 по 91 гг. она проверила 3947 русских, 869 немецких и 339 французских пьес. Из них запрещено 33 процента русских, 4.8 процентов немецких и 0,5 процента французских. Феоктистов обосновывал высокий процент запрещени пьес отсутствием в них литературных достоинств, неприличным содержанием и “крайне вредной тенденциозностью”. Видимо, последняя играла особенно существенную роль, тем более, что оценка литературных достоинств вообще не входила в компетенцию цензурного ведомства. Следует учитовать и то, что разрешение драматической цензурой пьесы отнюдь не означало возможности ставить её в народных театрах, для которых существовала особая цензура (Зай302).

14 февраля 88 г. по этому поводу был издан специальный циркуляр. В нем говорилось, что “государь император” по докладу министра внутренних дел “соизволил установить в виде временной меры следующее правило: на сценах народных театров или театров, посещаемых вследствие низкой платы за места преимущественно простолюдинами, могут быть исполняемы только те из разрешенных цензурой драматических пьес, которые для сего одобрены Главным управлением по делам печати по осбым ходатайствам содержателей театров или авторов и переводчиков”. Такое правило было, по мнению цензурных инстанций, вызвано тем, что “по уровню своего умственного развития, по своим воззрениям и понятиям простолюдин способен нередко истолковать в совершенно превратном смысле то, что не представляет соблазна для сколько-нибудь образованного человека , а потому пьеса, не содержащая ничего предосудительного с общей точки зрения, может оказа-ться для него неригодной и даже вредной”(Зай302-3).

Следует отметить, что объектом цензурного наблюдения являлись и всякого рода библиотеки публичного пользования. Количество их в 80-е - в начале 90-х гг. значительно увеличивается. Увеличивается и количество книжных магазинов. 5 января 84 г. изданы специальные правила, касавшиеся организации библиотек. Они были включены в виде примечания к стр. 175 в новое издание цензурного устава в 86 г. Согласно этим правилам, право выдавать разрешения на открытие библиотек предоставлялось министру внутренних дел. Министерство внутренних дел получало право закрывать библиотеки, если оно сочтет это нужным. Утверждение же лиц, ответственных за работу библиотеки, возлагались на губернаторов, которые могли устранять от работы в библиотеке любое из служащих в ней лиц.

Этими же правилами министр внутренних дел получал право контроля за книжными фондами библиотек. С этой целью Главное управление по делам печати и Департамент полиции составляли список произведений, которые должны изыматься из библиотек. Таким образом, в 84 г. впервые была проведена массовая чистка библиотек. Согласно “Алфавитному списку произведений печати, которые на основании высочайшего повеления 5 января 1884 г. не должны быть допускаемы к обращению в публичных библиотеках и общественных читальнях”, изданному в том же году, изымалось 133 названия отдельных книг, собраний сочинений и периодических изданий, разрешенных в свое время цензурой. Изымались сочинения Добролюбова, Михайловского, Писарева, Решетникова, второй том сочинений Помяловского, “Капитал” К.Маркса. В список входили комплекты восьми журналов: “Русского слова”(1857-1866), “Современника”(1856-1866), “Отечественных записок”(1867 -1884), “Дела”(1867-1884), “Устоев”(1881-1882), “Знамени”(за все годы изда-ния), “Слова”(1878-1881), “Русской мысли”(с начала издания по 1884 г.; в списке 94 г. изъятию подлежали экземпляры журнала по 1891 г.).

“Алфавитный список” 84 г. положил начало целому ряду таких списков, систематическим “чисткам” библиотек. Списки регулярно продолжали составляться и рассылались во все библиотеки страны. Особенно разрослись они в советское время. В рукописном отделе Тартуской университетской

библиотеки имеется внушительный фонд списков запрещенной литературы, получаемых библиотекой до последних годов советской власти (фонд 4, опись 4). Второй “Алфавитный список” вышел к началу 94 г. (через 10 лет после первого). В нем уже 165 названий, наряду с прежними, новые имена и произведения (очерки и рассказы Короленко, изданные в 92 г., рассказ Гаршина “Четыре дня”, ХП и ХШ тома Сочинений Толстого и др.).

Одновременно с изданием правил 5 января 84 г. департамент полиции направил специальный конфеденциальный циркуляр, в котором указывалось на необходимость особенно тщательно придерживаться всех его пунктов. Подчеркивалось, что ходатайство об открытии библиотеки должно удовлет-воряться “только в случае несомненного убеждения в совершенной политической благонадежности просителя и что при малейшем в этом отношении сомнении подобные ходатайства должны быть отклоняемы ”. В другом циркуляре, от 1 июня того же года, указывалось, что заведующий публичной библиотекой или кабинетом народного чтения обязан дать подписку, что им не будут выдаваться книги, не разрешенные Главным управлением по делам печати и департаментом полиции. В случае нарушения подписки, не желая предавать подобные дела гласности, не рекомендовалось “возбуждать против виновных судебного преследования у мировых судей”, а предлагалось “устранять указанных лиц от работы в библиотеке, а при повторении нарушения закрывать сами библиотеки”.

15 мая 90 г. изданы специальные правила о порядке работы бесплатных читален. Как и правила 84 г. они вошли в примечания цензурного устава.

В начале 94 г. Главное управление по делам печати в особом циркуляре вновь напоминает о необходимости “строжайшего отбора книг для народного чтения, относясь к подобным изданиям с особым вниманием и строгостью, не ограничиваясь лишь применением к ним общих цензурных правил”. Послед-нее допускало широкий административный произвол при формировании фонда книг библиотек.

Конфиденциальное письмо министра внутренних дел Дурново министру просвещения И.Д.Делянову, отправленное в феврале 94 г. Среди общест-венных явлений минувшего года Дурново выделяет “резко проявившееся в различных слоях интеллигентных классов стремление содействовать поднятию уровня народного образования путем организации народных чтений, открытия библиотек и читален для фабричного и сельского населения и, наконец, безвозмездного распространения в народе дешевых изданий, книг и брошюр научного, нравственного и литературного содержания”. Далее речь шла о недостаточном контроле за всякого рода библиотеками и читальнями для народа, о том, что бесплатная раздача всякого рода обществами различ-ного рода книг находится вне всякого надзора, что сельские библиотеки, если они учреждены не при школах, также лишены всяческого контроля.

“Из имеющихся в Министерстве внутренних дел сведений можно заключить, - писал Дурново, - что это движение, охватывающее молодежь, развивается последовательно и носит в себе характер не случайного временного явления, а как бы систематического осуществления программы и представляется одним из средств борьбы с правительством на легальной почве противоправитель-ственных элементов”. Дурново с сожалением отмечал, что “цензура, постав-ленная в определенные законом рамки, не всегда может противодействовать искусно маскированной пропаганде известных идей и за отсутствием формального основания к запрещению книги пропускает в народное обращение сочинения, не всегда соответствующие народному пониманию и мировоззрению и несогласные с духом православия и русской государственной жизни”. В связи с этим Дурново просил Делянова поставить вопрос о подчинении министерству народного просвещения Петербургского комитета грамотности и его отделений и об установлении контроля ведомством народного просвещения над различными частными обществами, ”преследующими цели народного образования”. Общественный подъем начала 90-х гг. создавал большие трудности для цензурного ведомства(Зай 307

Следует помнить, что, кроме перечисленных выше цензур, существовали еще две, духовная и почтовая. И та, и другая действовали весьма активно. Последняя занималась перлюстрацией писем, причем в круг ее попадала и переписка весьма высокопоставленных особ, занимавших важные государст-венные должности.

Цензурные гонения достигают огромных размеров. В одном из перлюстрированных писем конца 83 г. автор его пишет: “Цензура также свирепствует. Феоктистов недавно писал Юрьеву (видимо, редактору “Русской мысли”), просил быть, елико возможно, осторожным, потому что “Щадить не будут”. “Отечественные записки” на краю гибели, озлились там очень на Щедрина<...>Все газеты и журналы трепещут”(Зай287). Такую же оценку деятельности Феоктистова дает в 83 г. в своих записках М.И. Семевский: “И вот в короткое время, шесть недель, запрещены газеты “Страна”, ”Голос”,”Московский телеграф”. Объявлены угрозы литературным журналам, каковы: “Отечественные записки”, “Наблюдатель”. Косвенно послана угроза “Вестнику Европы, короче сказать, над литературою русскою нависла мрачная туча, напоминающая время 1848 и 1849 гг.”(Зай287).

Сильно ограничено возникновение новых изданий. Феоктистов в отчете за за 80-е гг. пишет: “...сравнительно с прежним временем разрешение новых повременных изданий за отчетные десять лет выдавались с большой осмотрительностью лишь лицам, на благонадежность которых можно было более или менее положиться. Данные<...> ясно указывают на уменьшение с каждым годом процента вновь разрешаемых изданий” (Зай281).

Всё это, всякого рода взыскания, ограничения, запретительные циркуляры, обрушиваемые на периодическую печать, создавали невыносимые условия для ее существования. Активное выражение общественного мнения в такой обстановке было почти невозможно, всякая критика правительственной политики не допускалась.

Тем не менее, несмотря на все цензурные гонения, пресечь течение свободной мысли, загнать ее в русло официальных представлений оказалось невозможно. Независимое общественное мнение находило всё же различные пути для своего выражения. Отчасти эту функцию выполняли заграничные русские антиправительственные издания, нелегально распространавшиеся в России (“Вестник народной воли”,”Социал демократ”,”Общее дело”). С другой стороны, пускай эзоповым языком, подспудно, и в легальной печати выражалась, хотя и приглушенная, замаскированная, но всё же критика тех или иных правительственных действий. Несмотря на всевозможные благоприятные условия, субсидии, подкуп и пр., официозная пресса не приобрела того влияния, на которое рассчитывало правительство. В одном из писем Салтыков - Щедрин не без основания утверждал: “Маковы, Игнатьевы, Тимашевы проходят, а литература всё живет”(Зай298).