Поликарпов В. Если бы... Исторические версии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Государство Израиль возникло в 1920 году

В конце второго тысячелетия немаловажное место в развитии мировой цивилизации занимает Ближний Восток. Он находится на историческом перекрестке, где происходят события, способные в значительной степени определить судьбу следующих поколений народов как самого Ближнего Востока, так и всего мира, ибо он является одновременно и горячей и стратегической зоной современного глобального исторического процесса. Именно на этом историческом и геостратегическом перекрестке находится государство Израиль, которое занимает второе место в мире по числу проживающих в нем евреев. Оно проводит политику мира с окружающими его арабскими соседними государствами, чтобы обеспечить нормальную жизнь своим гражданам. «Мы в Израиле решили сделать все, — отмечает Ш. Перес, — чтобы у наших детей и внуков была перспектива более безопасной, мирной жизни» (Перес Ш. Новый Ближний Восток. М., 1994, с. 19), Ведь вся история израильского народа — это история преследований и гонений на протяжении двух тысяч лет после потери независимости еврейским государством.
Исторической родиной евреев является, как известно, современная Палестина, которая в глубокой древности называлась Иудея (это название привилось всей территории страны после падения в 722 г. до н. э. Израильского царства), и только римский император Адриан после восстания Бар-Кохбы в 135 г. в административном порядке переименовал ее в Палестину. На иврите эта страна носит название «Эрец-Исраэль» — родина еврейского народа, где он сформировался как нация со всем его духовным обликом. И хотя Эрец-Исра-эль весьма долгое время входила в качестве незначительной провинции в различные государства (Рим, Византию, ^рабский халифат и Турецкую империю), она прежде всего была святой страной иудаизма.
Необходимо отметить уникальный феномен в истории человечества — связь еврейского народа с Эрец-Исраэлем, который как независимая геополитическая культурная единица никогда не существовал вне контекста еврейской истории: «Народ, изгнанный из своей земли и веками рассеянный по всему миру, никогда не утрачивал связи с исторической родиной. Мировоззрение еврейского народа основывалось на мессианстве, т. е. вере в избавление человечества и возвращение евреев в Эрец-Исраэль. Этим упованием проникнуто все духовное творчество еврейского народа в многовековой диаспоре, и неоднократно возникавшие мессианские движения стремились свершить чудо избавления. В стране Израиля, несмотря на жесточайшие преследования и перемещения еврейских демографических и культурных центров, неизменно оставалась часть еврейского населения. Чаяния политической независимости всегда были прочно связаны в еврейском сознании с Эрец-Исраэлем, и за всю многовековую историю изгнания не было предпринято ни одной попытки обрести политическую независимость в какой-либо из стран расселения» (Израиль. Географический справочник. Иерусалим, 1990, с. 1-2).
Необходимо подчеркнуть, что в истории человечества наступило время осуществления чаяний еврейского народа — первая половина XX столетия. Этот период оказался весьма бурным, жестоким и кровавым и для евреев, и для других народов мира. Причем его предпосылки были созданы в конце прошлого века.
Именно тогда начал вырисовываться новый контур решения еврейского вопроса. Венский писатель и публицист Т. Герцль, первоначально сторонник ассимиляции и всеобщего крещения детей как очевидного решения еврейской проблемы (см. Roth С. A Short History of the Jewish People. L., 1969. p. 410) после взрыва французского антисемитизма в связи с делом Дрейфуса стал приверженцем создания израильского государства. После I сионистского конгресса (Базель, 1897) — как первый президент Всемирной сионистской организации — стремился осуществить древние устремления еврейского народа во встречах с главными деятелями тогдашней Европы: ему пришлось беседовать с Вильгельмом II и Николаем II, вести переговоры с султаном Абдул Гамидом II, в последний год жизни сумел вступить в контакт с папой Пием X.
В январе 1904 года Пий X дал аудиенцию Т. Герцлю, на которой заявил: «Не можем поддерживать это движение... Евреи не признали нашего Господа, поэтому не можем признать еврейский народ». Его оппонент выдвинул принцип res sacrae extra ojmmercium gentium (священные предметы вне обычного международного общения). Однако папа не уступал, утверждая, что, хотя турецкое владычество над Святой Землей является весьма неприятным, однако «мы не можем дать санкции на занятие этого места евреями». Т. Герцль объяснял, что речь идет не о Иерусалиме, а о Палестине, только о мирской территории, но папа оставался непреклонным (см Horoszewicz M. Przez dwa millenia do rzymskiej synagogi // Czlowiek i swiatopogland. 1988. № 4. S. 72). Фактически перед нами нечто похожее на торг — если евреи признают Христа (т. е. примут католичество), тогда вопрос будет решен положительно.
Политические контакты тем не менее не прекращались. В 1917 г. по поручению X. Вейцмана, тогдашнего лидера Всемирной сионистской организации (ВСО), варшавский журналист Соколов встретился с несколькими кардиналами папской курии, а затем с папой Бенедиктом XV. Последний не смог удержаться от удивления: «Возрождение Израиля через народ Израиля. В этом состоит замысел сионизма? Что за поворот судьбы! Девятнадцать столетий назад Рим уничтожил вашу родину, а теперь, когда Вы стараетесь ее воссоздать, Вы избрали путь, ведущий через Рим». На что Соколов возразил: «Рим рухнул вскоре, а Израиль же существует до сих пор и будет дальше существовать, причем он обладает достаточной жизненной силой, чтобы добиваться возвращения своей земли...» Бенедикт XV тогда ответил: «...Да, та
кова воля Божественного Провидения, этого желает Всемогущий ...» Представитель ВСО изложил папе следующую программу: «Наша программа охватывает два направления: создание еврейского духовного и культурного центра и одновременно с этим основание там для евреев Народного Домашнего Очага. Стремимся возвести обширный центр, в котором евреи могли бы свободно развивать свою культуру...». Папа в связи с этим заметил: «... Это великая мысль!» (Ноroszewicz M. Op. cit. 73). Представитель ВСО далее изложил все детали программы и отметил, что в ее осуществлении значительную роль играет Великобритания.
Здесь следует отметить, что, наряду с сионистской программой решения ключевой еврейской проблемы — воссоздание государства Израиль — имелись ещё три проекта, выработанных представителями Хаскапаха (еврейского Просвещения, зародившегося в Германии XVIII в. и распространившегося в Восточной Европе XIX в.).
В Хаскалах входили интеллектуалы, стоявшие в оппозиции к истеблишменту общин. Именно они, чтобы продемонстрировать свое отличие от нормативной еврейской культуры, создали потенциально новую форму гебрайского самосознания. Известный американский ученый Д. Байэль в своем исследовании «Сила и бессилие в еврейской истории» пишет об их деятельности следующее: «В короткий период между концом XIX века и второй мировой войной развивалась новая еврейская политическая жизнь. В наиболее острый момент еврейской истории, между Хаскалахом и Хопокаустом, множество политических партий и движений соревновались в поддержке миллионов европейских евреев, особенно в Восточной Европе. В самых малых еврейских общностях процветали политиче-ские партии, молодежные движения, газеты и клубы. Сионисты, буддисты, либералы, сторонники ассимиляции и религиозного возрождения, революционеры-социалисты всех цветов и оттенков соперничали друг с другом за своих последователей... В 1917-1919 годах четыре основные еврейские идеологии этого периода — сионизм, социализм, либерализм и территориапизм, — кажется, совпали в достижении первого этапа успеха» (Biale D. Power and Роwerlessness in Jewish History. N.-Y. 1989. P. 118-119).
Действительно, сионистское движение сумело добиться поддержки Великобритании, к которой в виде подмандатной территории отошла Палестина. Министр Вальфур провозгласил свою «Декларацию» в поддержку идеи еврейской Палестины под протекторатом Британии (см. Рид Д. Спор о Сионе. М., 1993, с. 267).
Почти в то же самое время Октябрьская революция свергла царизм, под чьей властью находились миллионы евреев. Социалистический подход к национальному вопросу большевиков, казалось, открывал новую эру в его решении.
Создание Веймарской республики в конце первой мировой войны вроде бы предвещало триумф либерализма, хотя здесь происходила борьба за полную социальную и политическую эмансипацию евреев в Германии.
И, наконец, Версальский мирный договор установил принцип национальных прав меньшинств в новых государствах Восточной Европы.
Казалось, что осуществилась программа бундовцев и других «территориалистов», согласно которой евреи получили политическую и культурную автономию в мультиэтнической Восточной Европе.
Однако в течение следующих десятилетий «трем из этих четырех идеологий был нанесен смертельный удар в Европе: социализм как результат сталинских чисток; либерализм в Веймарской республике, с выросшим из нее нацизмом, и территориализм, с развившимися фашистскими режимами в Восточной Европе — и конец всех трех в Холокаусте» (Biale D. Op. cit. P. 119).
И только четвертая — идеология сионизма — оказалась жизнеспособной. Ведь все «европейские решения еврейского вопроса после неисчислимых жертв нацизма (всего, как известно, немецкие фашисты уничтожили более 6 млн евреев), после Холокауста оказались просто бессмысленными. Для всех евреев в мире остались только два решения, а именно: сионизм и американский плюрализм.
Однако и американский плюрализм не смог решить данный вопрос, как показал в своей работе преподаватель истории польских евреев Тель-Авивского университета Д. Энгель («Западные союзники и Холокауст»). Причины заключались прежде всего в личном негативном отношении к евреям со стороны функционеров государственной администрации, ответственных за иммиграционную политику. В качестве примера можно привести антисемитизм заместителя американского государственного секретаря Лонга (он заведовал отделом виз), который «хотя и был не таким грубым, как нацистский... исходил из тех же положений» (Horoszewich M. Oksfordzki rocznik studiow polsko-zydowskich // Czlowiek i swi-atopogland. 1988. № 7. S. 107). Сам Лонг был «атавистическим националистом: в чужих он видел угрозу для американской культуры и поэтому с конца 1940 года задерживал, как только мог, тонкий поток беженцев в США. Аналогично и власти Канады находились в шорах этнических предрассудков, ибо место небелого и нехристианина видели только в шахтах, на рубке леса, на развалившихся фермах. Это ограничивало возможность использования евреев-беженцев в хозяйстве страны, причем данный подход усиливала антисемитская риторика.
Знаменательно, что иммиграционная политика осталась почти без изменений даже в 1945 году и позже, когда факты уничтожения людей были известны канадским властям. Рост антисемитизма в 1937-1944 годах является главным элементом негативного отношения американского общественного мнения против иммиграции беженцев. Большинство американцев, по мнению Д. Энгеля, «придерживалось средневековых представлений о том, что преследование евреев было необходимой карой за еврейский грех убийства бога» (Цит. по: Horoszewicz M. Op. cit. P. 107-108). Перед нами необычайно существенная констатация, показывающая, в какой степени церковная абберация «убийства бога» могла косвенно способствовать увеличению потерь еврейской популяции в годы второй мировой войны. К тому же американцы больше были заняты работой, слишком много уделяли внимания японской угрозе и предрассудкам против мексиканцев и негров, чтобы интересоваться евреями. Те же, которые интересовались, стремились скорее покарать виновника, чем помочь его жертве.
Великобритания приняла 300 тысяч беженцев из Голландии и Бельгии, десятки тысяч греков и югославов разместила на Ближней Востоке. С 1942 года она обеспечивала продовольствием Грецию, оккупированную странами «оси», но постоянно отказывала принимать еврейских беженцев более 2 тысяч ежегодно. Ведь евреи не стали «примирившимся народом» (здесь имеется в виду то, что они не перешли в христианскую веру), а без этого «ограниченные горизонты бюрократического мышления» (Horoszewicz M. Op. cit. P. 108) не признавали за ними права получать помощь.
Еще одной причиной явилось «странное» недоверие западных союзников к сообщениям об уничтожении евреев. В США не пришли в движение две силы, которые, возможно, смогли бы возбудить общественное мнение, чтобы оказать давление на правительство: церковь и организованная еврейская общность. Очевидно, что если бы американские евреи оказались более прагматиками, нежели идеологами, то многих евреев удалось бы спасти от Холокауста. Неудивительно, что Д. Энгель считает Запад виновным перед евреями задолго до возникновения Второй мировой войны, ибо в эпоху Холокауста правительства западных союзников не желали видеть неоспоримых политических, стратегических и правовых доводов, чтобы спасти евреев из смертоносного ада гитлеровских концлагерей. Очевидно, прав американец Фейн-гольд, утверждающий, что «в итоговом анализе черным пятном этого вопроса может быть не государственный департамент и не группа определенных функционеров, а сам характер народа-государства» (Horoszewicz M. Op. cit. S. 108). Таким образом, американский плюрализм не смог решить еврейский вопрос в силу указанных выше причин; его смог разрешить именно сионизм, опирающийся на американскую поддержку.
Вскоре после второй мировой войны с ее геноцидом евреев Генеральная Ассамблея ООН принимает постановление о ликвидации мандата Англии в Палестине и разделе ее на два государства — израильское и арабское. В мае 1948 года палестинские евреи создали государство Израиль, которое в спровоцированной арабами-палестинцами войне оккупировало остальную часть Палестины и заняло западную часть Иерусалима. С техпор «Ближний Восток — это хранилище коллективной памяти человечества, погрязшее в трясине регионального конфликта» (Перес Ш. Указ. соч. С. 62), оказывает немаловажное влияние на ситуацию в мире.

Представляет интерес промоделировать ситуацию я случае, если бы государство Израиль возникло в 1920 году, и посмотреть, каковы бы были тогда контуры международного порядка.
Поэтому рассмотрим данный неосуществленный сценарий мировой цивилизации, чтобы высветить имеющиеся в то время потенции развития мира.
Прежде всего существенно то, что к этому времени «Британия получила несколько значительных наград, включая Танганьику, Палестину и, что было важнее всего, Иорданию и Ирак (с нефтяными месторождениями Киркука и Мосула), которые сделали ее господствующей силой на всем арабском Ближнем Востоке» (Джонсон П. Указ. соч. Ч. I, с. 56). В соответствии с «Декларацией Бальфура», чтобы поощрить их уход из Западной и Восточной Европы, евреи получают свой национальный дом в Палестине.
Заняв Палестину, евреи берут на себя все бремя организации страны. Однако они в течение 10-15 лет действуют под временным протекторатом Великобритании. Возникает несколько парадоксальная ситуация — государство Израиль вроде бы есть и в то же время его будто бы и нет. Именно из такого положения Израиль сумел извлечь максимум выгоды. «В течение десяти лет после того, как английскому народу был навязан палестинский «мандат», международной пропагандой поддерживался тезис, будто бы т. н. «еврейский национальный очаг» в Палестине будет, под защитой Англии, всего лишь «культурным центром» иудаизма, не представляющим для арабов никакой угрозы: своего рода иудейской Меккой с университетом, библиотекой и земледельческими поселениями» (Рид М. Указ. соч. С. 306).
«Мандат» Великобритании на Палестину оказал немалую помощь сионистам в решении целого комплекса задач. Во-первых, великая держава помогает евреям найти общий язык с местным арабским населением. Не следует забывать того существенного факта, что великие арабские завоевания начала мусульманской эры не привели к созданию арабской нации, но они генерировали элементы, из которых в течение многих сотен лет страданий и унижений западные идеи смогли сформировать облик современных арабских государств (см. Gotten S. D. Jews and Arabs. N.-Y., 1974. P. 216). Это благоприятствует установлению более или менее нормальных отношений с коренным арабским населением. Более того, израильтяне не стремятся силой захватывать земли у арабов—они предпочитают их выкупать. Нов случае отдельных бунтов и мятежей арабов именно английские вооруженные силы подавляют их.
Во-вторых, английское правительство передает организацию еврейского «содружества наций» полностью в руки евреев. Благодаря этой организации начинается миграция евреев из Западной и Восточной Европы.
Миграции евреев из Европы способствовала сложившаяся в ней ситуация после подписания Версальского мирного договора. Ведь «именно в Центральной и Восточной Европе насилие и этнический антагонизм, который его провоцировал, были самыми острыми, широко распространенными и продолжительными. С 1919 г. до 1922 г. там велось двадцать или более малых войн. Они были слабо освещены в западной историографии, но оставили ужасные следы, которые были болезненными в некоторых случаях вплоть до 60-х годов, и непосредственно способствовали хронической нестабильности в междувоенной Европе. Версальский договор, преследуя осуществление принципов самоопределения, фактически создал больше, а не меньше меньшинств, причем более яростных (многие из них были немецкие или венгерские), вооруженных куда более вескими поводами для недовольства. Новые националистические режимы считали, что могут позволить себе быть намного нетолерантнее старых империй. И вследствие того, что перемены повредили экономическую инфраструктуру (особенно в Силе-эии. Южной Польше, Австрии, Венгрии и Северной Югославии), каждый стал еще беднее, чем раньше» (Джонсон П. Указ, соч., ч. I, с. 50).
В той же Польше из 27 миллионов человек населения евреев насчитывалось 3 миллиона, они занимались в основном торговлей и имели своих депутатов в сейме. Однако Польша не соблюдала специальный договор, гарантирующий права ее меньшинств, в том числе и евреев. Поэтому евреи стали потихоньку эмигрировать в Израиль, принося туда свои немалые капиталы и свой жизненный опыт.
Надвигались неблагополучные времена для евреев и в Германии, где массы немцев, находящиеся в условиях обнищания, начали прислушиваться к тому, что вещал руководитель национал-социалистической рабочей партии Гитлер. В его книге «Майн кампф», которую он начал писать в 1924 году, сквозит страшная ненависть к евреям. Нелишне отметить, что Гитлер использовал при этом известную книгу Г. Форда «Международное еврейство». Основатель автомобильной династии откровенно юдофобствует: «Мы обязательно встретим евреев в высших кругах — там, где сосредоточена вся власть. В этом-то и состоит суть еврейского вопроса. Как им удается пробраться на самый верх во всех странах? Кто содействует им?... Что они делают наверху?... В каждой стране, где еврейский вопрос становится жизненно важным, выясняется, что причина возникновения его —в еврейском умении держать власть под своим контролем. Здесь, в Соединенных Штатах, — неоспоримый факт: за последние 50 лет это меньшинство добилось такого контроля, который был бы невозможен для какой-либо иной национальной группы, превосходящей его по численности в десятки раз» (Форд Г. Международное еврейство. М., 1993, с. 9). Г. Форд считал, что существует «еврейский заговор», направленный на разрушение христианского мира и захват власти в глобальном масштабе.
В этом был уверен и Гитлер, считавший, что евреи скрываются под маской религии: «Так, во все времена евреи гнездились в чужих государствах и образовывали внутри них свое государство, маскируя последнее под псевдонимом «религиозная община»... Евреи живут, как паразиты, на теле других наций и государств. Это и вырабатывает в них то свойство, о котором Шопенгауэр должен был сказать, что «евреи являются величайшими виртуозами лжи». Все существование еврея толкает его непрерывно ко лжи» (Гитлер А. Моя борьба. М., 1992, с. 256). Прони-цательные евреи, проштудировав вдоль и поперек гитлеровскую библию «Моя борьба» и увидев отряды коричневых штурмовиков, сделали вывод, что необходимо эмигрировать из Германии. В течение 10 лет им удалось более или менее спокойно покинуть эту страну, перевести свои капиталы в международные банки и, в основной массе, осесть в Израиле.
Следует отметить, что они сделали это вовремя, ибо Веймарская республика была уже обречена на гибель. В своей «Второй», или Тайной, книге, написанной в 1928 году, Гитлер весьма четко изложил свои цели: процесс «очищения» (ликвидация евреев) был очень существенным для всей долгосрочной стратегии тысячелетнего рейха (см. Hitlers Zweites Buch. Ein Dokument aus dem Jahre 1928. Stuttgarrt, 1961). Эта стратегия быстро рухнула из-за миграции основной массы евреев в Палестину — «землю обетованную». Но самым неприятным последствием для Гитлера явилось то, что он лишился возможности сделать евреев (в полном соответствии со своей расовой теорией) козлами отпущения, натравить на них немецкий народ. Именно евреи должны были, по его замыслу, отвечать за все беды, обрушившиеся на Германию, что цементировало бы нацию, давая фюреру возможность манипулировать ею. Кроме того, Гитлер не смог бы ограбить евреев, согласно разработанному плану «хрустальной ночи». Он лишился, как говорят проведенные расчеты, свыше 5 миллиардов марок, которые предполагалось вложить в военную промышленность. В силу этого фюрер не смог осуществить свои грандиозные планы завоевания сначала всей Европы, а потом и всего мира. Ведь любая война требует немалых финансов и если их нет, то ничего не получится с мечтами о господстве.
Поэтому Гитлеру ничего не оставалось делать, как обрушить всю свою пропаганду на большевиков. Германия стала готовиться к войне, чтобы завоевать жизненное пространство в Европе, и в первую очередь Англию. Но и здесь он просчитался, ибо Израиль в 1937 году вышел из-под формальной опеки Великобритании. А так как Израиль обладал гигантскими финансовыми возможностями (он инвестировал солидные средства в нефтяные разработки на Ближнем Востоке, способствовал бесперебойному притоку сырья из этого региона, обеспечивал свободу капиталовложений и продажу товаров в ближневосточных странах) и в значительной степени влиял на политику Великобритании, то он содействовал ее экономическому и стратегическому укреплению. Израиль выкупает португальский Мозамбик и на определенных условиях передает его Англии, чтобы получился Британский африканский доминион. Этот огромный территориальный конгломерат, простиравшийся от Виндхука до самого Найроби, охватывал «почти все ископаемые богатства Африки, исключая Конго, и около трех четвертей лучших ее земледельческих площадей» (Джон-сон П. Указ, соч., Ч. I, с. 57). Кроме того, появление большого доминиона в Африке позволяло превратить весь Индийский океан в «Британское озеро» и решить тем самым вопросы безопасности самой мощной империи. И когда Гитлер стал реализовывать свой план «Морской лев», чтобы завоевать Англию, его армии потерпели сокрушительное поражение — на него напал Советский Союз, который сам стремился установить господство в Европе.
Однако и этот сценарий мировой цивилизации остался осуществленным в силу ряда обстоятельств.

Чан Кайши расстрелян в декабре 1936 года

В высокоразвитых странах Запада и России проявляется весьма большой интерес к успехам Китая, который, по прогнозам японских экспертов, уже через 15 лет выйдет на первое место в мире по общему объему производимой продукции. Не следует забывать, что в этой социалистической стране уже с 1978 года идут экономические реформы, инициатором которых стал один из самых ловких политиков нашего бурного века и соратник Мао Цзэдуна Дэн Сяопин. Возникает вопрос о том, каким стало бы лицо мира, если бы Китайская Народная Республика образовалась не в 1949 году, а на 12 лет раньше. № это ведь могло произойти не только в силу случая (прелюбопытно, что для дальневосточного мышления случай — это и есть закон), когда появилась возможность ликвидировать Чан Кайши, но и благодаря сложившимся объективным условиям.
Известно, что в 1911 году в Китае на смену тысячелетней империи пришла республика под президентством мыслителя и реформатора Сунь Ятсена. Его программа представляла собою «Три народных принципа»: национализм (свержение маньчжурской династии и восстановление суверенитета китайцев), народовластие (установление демократии) и благосостояние (уравнение прав на землю).
Для реализации этой программы Сунь Ятсеном еще в эмиграции стал во главе революционной «национальной» партии Гоминьдан. Когда в России свершилась Октябрьская революция 1917 г., он установил контакт с Лениным, благодаря чему советское правительство направило в Китай видных военачальников и политического советника (Бородина). Нет ничего удивительного в том, что партия Гоминьдана превратилась в центр, притягивающий все левые китайские силы. После смерти Сунь Ятсена Гоминьдан возглавил Чан Кайши, сумевший приобрести большую популярность и в Китае, и за рубежом.
«В 20-е годы и позже Китай был раздираем гражданской войной между различными милитаристскими лидерами, —пишет И.М.Дьяконов. — Объединение в Гоминьдане левых радикалов с коммунистами оказалось недолговечным. Бывшие союзники стали вооруженными врагами, разделившись и территориально!. Чан Кайши никогда не осуществлял впасть на всей территории Китая, и столицей его был не Пекин и даже не Нанкин, а Нунции на юго-западе страны. Однако большинство государств мира признавало именно Китай Чан Кайши» (Дьяконов И.М. Пути истории. М., 1994, с. 294). Это связано, в частности, с тем, что в 1926 году Чан Кайши стал главнокомандующим, причем в результате знаменитого Северного похода (его план был разработан советскими военными специалистами вместе с Блюхером) к контролируемым им территориям оказался присоединенным ряд многонаселенных провинций и крупных городов. Именно армия превращалась в опору новой власти в подотчетных Чан Кайши провинциях. Он образовал национальное правительство, заставил признать его северных милитаристов, объ-единив тем самым Китай. «Все политические силы в стране, кроме коммунистов, резко осудивших переворот и начавших собственную революционную борьбу, признали правительство Чан Кайши» (Васильев Л.С. История Востока. М., 1993. Т. 2, с. 213).
В 1931 году в Маньчжурию вторглись японские войска под надуманным предлогом и оформили ее захват как «освобождение» империи Маньчжоу-Го. Императором был поставлен внук последней властвующей императрицы Цы Си, по ее завещанию провозглашенный императором Китая в годовалом возрасте Пу И. Данная операция обострила междоусобные разногласия, которые ввергли Китай под властью Гоминьдана в длительную войну — с северными милитаристами, с Японией, позже с Красной армией Мао Цзэдуна.
Для нас существенным является то, что Чан Кайши повел борьбу с коммунистическими армиями. Английский исследователь П. Джонсон в своей оригинальной монографии «Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы» пишет о сложившейся ситуации следующее: «Летом 1934 г. коммунистические армии Китая с политическим комиссаром Чжоу Эньлаем были близки к разгрому от рук гоминьдановских сил Чана и его германских советников фон Зеекта и фон Фапькенхаузена. Осенью коммунистические военачальники решили начать ак-цию, ставшую позднее известной как «Великий поход», якобы для борьбы с японцами на севере, а на самом деле — чтобы избежать окружения пулеметными гнездами и колючей проволокой Чан Кайши... Примечательным было то, что во время похода Мао впервые взял в свои руки контроль над основными коммунистиче-скими силами» (Джонсон П. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. М., 1995. Ч. I, с. 363).
В конце 1936 г. «Великий поход» был завершен и одновременно заканчивался процесс концентрации власти в руках Мао Цзэдуна, который считал, что необходимо расстрелять Чан Кайши. И надо же такому случиться, что именно в это время произошел «Сианьский инцидент», когда генерал Чжан Сюэлян отдал приказ своим частям арестовать Чан Кайши: «Было раннее утро 1 2 декабря. Чан Кайши вскочил с постели, едва послышались звуки приближающейся стрельбы. Бросился в нижнем белье к задней двери, она оказалась блокированной. Что же все-таки произошло? Если восстание, то силы слишком неравны: в распоряжении Чан Кайши всего лишь несколько десятков охранников и солдат. Стрельба между тем не затихала. Чан понял: это мятеж, «заговорщики» осмелились поднять руку на «вождя нации»! Они приближались к резиденции. Охранники просили генералиссимуса как можно скорее, пока есть возможность, скрыться...» (Воронцов В.В. Судьба китайского Бонапарта. М., 1989, с. 151-152).
Однако скрыться Чан Кашли не удалось, его обнаружили и под охраной привезли в штаб к Янь Хучэну. В Сиань прибыл Чжоу Эньлай и от имени ЦК КПК предложил мирным путем урегулировать инцидент, чтобы объединить Китай в целях борьбы с Японией (в этом был заинтересован Коминтерн). И Чан Кашли, который сделал немало в последние годы для уничтожения коммунистов, благодаря позиции Мао Цзэдуна (подавившего свои эмоции, чтобы спасти своего политического и личного противника) избежал расстрела. И дальше события пошли своим путем, закончившимся победой Мао Цзэдуна и образованием в 1949 году КНР.
Весьма интересно рассмотреть данный случай: Чан Кайши расстрелян, и как могли бы после этого развиваться события в Китае дальше?
Поэтому займемся данным неосуществленным сценарием мировой истории, чтобы увидеть альтернативный вариант этого процесса.
Итак, предположим, что Мао Цзэдун удовлетворил свои политические и личные амбиции, настояв на расстреле Чан Кайши. Его действия совпадали с интересами политических сил разной ориентации: «В Нанкине сианьс-кие события были восприняты по-разному. Многие среди высокопоставленных правительственных чинов потирали руки: будущее Китая не может, как полагали они, ставиться в зависимость от Чан Кайши... Японцы, а к ним примыкали немцы и итальянцы, подумывали о создании в сотрудничестве с Хэ Инцином прояпонского марионеточного правительства во главе с Ван Цзынвэем» (Воронцов В.В. Указ, соч., с. 153-154).
Однако действия Мао Цзэдуна в деле с расстрелом Чан Кайши вызвали негативную реакцию Советского Союза, ибо они задели его интересы, а именно: Москва стремилась уйти от конфронтационной политики с Японией. И как раз-таки к моменту «сианьского инцидента» для этого сложилась весьма благоприятная ситуация. В начале 1936 года молодые японские офицеры подняли путч, в котором приняли участие 1500 солдат токийского гарнизона (в их состав входили гвардия, два элитных полка и артиллерийские части). Ими были заняты суд, здания парламента и штабы армии, флота и полиции, окружен императорский дворец. Специальные взводы ликвидировали адмирала Сайто, начальника военного образования и министра финансов и стремились расправиться с императором. Император и премьер-министр адмирал Окадо уцелели, а флот вместе с императорской гвардией подавил путч (см. Byas H. Government by Assassination. L., 1943. P. 173-192)
По мнению П. Джонсона, попытку путча, вопреки об щепринятому толкованию ее как пронацистской, следует рассматривать в свете интересов советской политики (см. Джонсон П. Указ. соч. ч. I, с. 362). Ведь исполнители пут ча, сознательно или нет, сыграли на руку Москве в идео логическом плане. Манифест молодых офицеров осуж дал «многих людей, чьим главным стремлением и целью было накопление личного материального богатства в ущерб благосостоянию и процветанию японского на рода... Генро, высшие государственные служащие, военные клики, плутократы, бюрократы и политичес кие партии — все они были предателями, разрушавши ми национальную духовную сущность» (Tolland J. The Rising Sun: the decline and fall of the Japanese Empire. L:, 1971. P. 21).
Путчисты ориентировались на установление в Японии путем соединения марксизма и Кодо («Путь империи») некой коммунистической формы, с коммунистическим марионеточным императором. К такому выводу пришел советский разведчик Рихард Зорге, внедрившийся в нацистское посольство в Токио. «Он сделал вывод и информировал своих хозяев в Москве,—подчеркивает П. Джонсон,— о том, что бунт помог бы советской политике, так как означал бы отход от «северной» тактики конфронтации с Россией по границе с Маньчжоу-Го в сто-рону дальнейшего проникновения в Китай. Это было вдвойне хорошо для Сталина, так как широкомасштабная война между Китаем и Японией не только бы исключила нападение на его уязвимые восточные базы, но, по всей вероятности, заставила бы Чан Кайши и Гоминьдан оставить свои противоречия с китайскими коммунистами, чтобы образовать Народный фронт и таким образом приблизить момент присоединения Китая к советскому блоку» (Джонсон П. Указ, соч., ч. I, с. 362-363).
И действительно, путчисты настаивали на большей активности японской военной политики в «северном» направлении, как это часто бывает, правительство расправилось с путчистами (тринадцать вожаков были наскоро осуждены и тайно повешены) и восприняло их идею, придав ей «южную» ориентацию, как и предполагал Р. Зорге.
Японскому правительству нетрудно было это сделать, ибо с начала 1935 года оно выдвинуло общий план захвата Китая в рамках так называемого японо-китайского политического и экономического «сотрудничества». Все коварство политики Японии заключалось в стремлении выглядеть в виде дружелюбного восточного «защитника» и «брата» Китая: тогда можно будет достигнуть поставленных целей путем торговли, дипломатии, нажима и пропаганды. В октябре этого же года подобного рода политика была сформулирована министром иностранных дел Хиротокак «три принципа Хирота». Нанкину рекомендовалось пойти на «тесное сотрудничество» со Страной восходящего солнца в военной, экономической и политической сферах. Японская сторона особо подчеркивала «пожелание», чтобы Китай «воздерживался» от помощи всех других стран, кроме Японии, «согласовывал» с Японией свою внешнюю и внутреннюю политику, а также широко использовал «содействие» Японии в подавлении антияпонского и коммунистического движений (см. Новейшая история Китая. 1917-1970 гг. М., 1972, с. 158). Иными словами, осуществление на практике «трех принципов Хирота» означало превращение Китая в марионетку Японии.
Япония еще до неудавшегося путча начала проводить в жизнь «южную» ориентацию на аннексию Китая. Известно, что уже в мае 1935 г. под предлогом преследования партизанского отряда японские войска вторглись в деми-литаризованную зону провинции Хэбэй. Одновременно с этим Япония предъявила ультиматум китайскому правительству. Согласно ему, были отправлены в отставку антияпонски настроенные губернаторы провинции Хэбэй и Чахар, выведены из провинции Хэбэй все гоминьдановские войска и закрыты в ряде провинций организации гоминьдана. Все дальнейшие действия Японии были направлены на превращение Китая в колонию, что вызвало антияпонские выступления китайцев и оживление партизанской борьбы в Маньчжурии и районах Северного Китая. Все это привело к изменению политики КПК в сторону образования единого национального фронта с включением в него Чан Кайши по настоянию VII конгресса Коминтерна.
Давайте представим себе, что Мао Цзэдун в сипу ряд3 обстоятельств решил иначе, и в середине декабря 1936 года иностранные корреспонденты передали в свои газеты, что Чан Кайши расстрелян.
Какими соображениями руководствовался при этом Мао? Во-первых, Мао Цзэдун отдавал себе отчет в том, что Чан Кайши представляет собою весьма ненадежного «союзника». Ведь он, несмотря на принятые некоторые меры к отражению японской агрессии, все равно стремился бы «умиротворить» агрессора уступками, расправами с антияпонскими и революционными силами, рассчитывая обострить противоречия между Японией и Англией вместе с США. Тем более, что Чан Кайши особые надежды «возлагал на продвижение Японии на Север, на возникновение войны между Японией и СССР» (Новейшая история Китая, с. 12-59).
Во-вторых, подъем освободительного движения, изменение позиции КПК позволяли коммунистам войти в контакт с рядом группировок правящего лагеря. Открывалась возможность установить тесные связи с патриотически настроенными офицерами армии маршала Чжан Сюэляна и генерала Ян Хучэна (она насчитывала 150 тысяч штыков). К середине 1936 г. неофициальные контакты с КПК установили представители бывшей 19-й армии и ряда военно-политических группировок юго-запада Китая. «Одной из причин тяги к блоку с КПК было стремление при ее содействии заручиться военно-политической поддержкой, на случай войны с Японией, со стороны Советского Союза — верного и неизменного друга китайского народа. Представители различных групп правящего лагеря Китая сознавали, что советское правительство не пойдет на оказание поддержки тем силам, которые будут продолжать борьбу против КПК» (Новейшая история Китая, с. 165).
В-третьих, Мао Цзэдун в глубине души был решительным противником Коминтерна и «советского влияния». К 1935 году Мао Цзэдун был достаточно зрелым человеком с 15-летним опытом активного участия в коммунистическом движении и 8-летним опытом военной деятельности. Примечательно, что в его «Автобиографии», изложенной Э. Сноу, ничего не говорится о значимости марксизма-ленинизма для Китая, о Советском Союзе, о китайском рабочем классе, о КПК. Она посвящена проблеме национального возрождения Китая, вопросам китайского крестьянства и особой роли самого Мао в революции (см. Бурлацкий Ф. Мао Цзэдун и его наследники. М., 1979, с. 46).

Дальше события развиваются в такой последовательности.
После расстрела Цан Кайши Мао Цзэдун сумел воспользоваться сложившейся ситуацией в полной мере. Прежде всего ему удалось привлечь на свою сторону молодого маршала Чжана Сюэляна и генерала Янь Хучэнем. Ведь Чжан Сюэлян и его советники еще раньше сомневались в пользе братоубийственной войны против коммунистов, ибо последние являются прежде всего китайцами. Немаловажным оказалось то, что Чжан Сюэлян возглавлял чрезвычайный комитет объединенной антияпонской армии, куда входил и представитель КПК. Мао Цзэдуну удалось склонить на свою сторону влиятельного члена Нанкинского правительства Хэ Инцина, который втайне мечтал об устранении Чан Кайши чужими руками. Не составляло особого труда заключить временный союз с Гоминьданом, ибо стоящие за спиной расстрелянного диктатора силы были весьма раздроблены, и каждая группировка преследовала свои цели.
Мао Цзэдун приглашаете Сиань представителей всех соперничающих за власть группировок и предлагает им подписать подготовленный Чжан Сюэляном и Янь Хучэном документ, открывающий путь к единому фронту (именно его и отказался подписать арестованный Чан Кайши, при этом он заклеймил его авторов как изменников).
Документ содержал следующие восемь пунктов:
— реорганизация нанкинского правительства и принятие в него всех партий и клик с целью разделить ответственность по спасению нации;
— прекращение гражданской войны;
—немедленное освобождение лидеров патриотического движения в Шанхае;
— освобождение всех политических лидеров;
—предоставление гарантий свободы для народных собраний;
— обеспечение гарантий прав народа на организацию патриотических движений;
— искреннее осуществление воли доктора Сунь Ятсена;
— немедленный созыв Конференции национального спасения (см. Воронцов В.В. Указ, соч., с. 152-153). Эти же требования были изложены в обращении к нации Чжан Сюэляна и Янь Хучэна в сианьских газетах 12 декабря 1936 года. На совещании прибывшие делегации ознакомили не только с вышеизложенным документом, но и решением Политбюро ЦК КПК о необходимости мирного разрешения существующих конфликтов ради сплочения нации. И вот здесь «сработал» имидж «вождя», который Мао Цзэдун пестовал с начала своей деятельности. В этот имидж входит способность часами сидеть в кресле, не выражая никаких чувств, изображать из себя поглощенного заботами государственного мужа, делать вид, что занят великими проблемами, и что все суетное и земное не может отвлечь его. «Я думаю, что в начале своей деятельности Мао Цзэдун сознательно вырабатывал в себе эти качества, — отмечает П.П. Владимиров,
— они не были его собственным выражением. Однако годы работы над собой сделали их частью его характера. Того характера, который должен представлять в глазах народа подлинно государственного мужа Великой Поднебесной» (Владимиров П.П. Особый район Китая. 1942-1945. М., 1973. с. 464). Во всяком случае несомненно то, что Мао Цзэдун уже тогда чувствовал себя не просто одним из лидеров Китая, а национальной фигурой, мудрым правителем Поднебесной.
Именно эти черты правителя всего Китая сумел увидеть в Мао Цзэдуне Э. Сноу, к голосу которого прислушивались американские политики. Под его влиянием посол США Джонсон, усмотревший в «сианьском инциденте» пользу для себя (поскольку усиление сопротивления Японии в Китае, нажим на соперника чужими руками соответствовали интересам Америки и Англии), сделал ставку на Мао Цзэдуна. Ведь последний вполне подходил на роль символа «того, чего хочет китайский народ больше всего, конкретно: единства» (Borg D. The United States and the Far Eastern erisis of 1933-1938. Cambridge. 1964. P. 226). Нужно отметить, что американцы не ошиблись, сумев извлечь пользу из дальнейших событий.
Не следует забывать и того, что Мао Цзэдун опирался на поддержку и помощь Советского Союза, несмотря на то, что Сталин вначале мог быть недоволен расстрелом Чан Кайши, Мао Цзэдуну удалось бы рядом маневров убедить его в осуществлении тех целей, на которые рассчитывала Москва. Ведь теперь КПК и ее вооруженные силы поставили вопрос о создании единого фронта с гоминьдановцами в связи с японской агрессией. Не менее существенным оказалось и то, что коммунисты контролировали несколько регионов Китая, где были сформированы Советы. На совещании в Сиане все эти факторы позволили Мао Цзэдуну образовать правительство национального спасения, где ряд постов заняли коммунисты, а сам он стал главнокомандующим всех вооруженных сил Китая.
Теперь КПК не пришлось особо тратить силы на борьбу с Гоминьданом, и она занялась территориальным расширением своей власти, а также увеличением влияния в объединенных вооруженных силах. В результате умело продуманной тактики Красная армия Китая достигла численности I млн человек, включая отряды местной самообороны, причем с вооружением ей помогли советский Союз и Соединенные Штаты Америки. «Существенно, впрочем, заметить, — пишет Л. Васильев, — что рост контролируемых территории и населения, увеличение численности армии и самой партии сопровождались естественным процессом растворения немногочисленных идеологически ориентированных членов КПК в массе традиционно настроенного китайского крестьянства, которое видело в КПК не столько марксистскую партию, сколько сильную и сплоченную, спаянную дисциплиной и имевшую немалую власть организацию, которая ставит своей целью восстановление социальной справедливости. Для традиционно ориентированного китайского крестьянства в годы кризиса и безвластия этого было вполне достаточно, чтобы активно поддержать КПК» (Васильев Л.С. Указ. соч. т. II, с. 216).
Мао Цзэдун взял курс на проведение националистической политики. Чтобы успешно его реализовать, он начал широкомасштабную «патриотическую» войну. Для этого был использован «инцидент», произошедший между китайскими и японскими силами у моста Марко Поло около Пекина, причем первые выстрелы последовали с китайской стороны. Генерал Ху Иньцин, военный, министр в правительстве национального спасения, считал этот инцидент делом рук японских военных радикалов, относящихся к упомянутым выше путчистам. Однако «японские офицеры, присутствовавшие на инциденте у моста в то время, считали, что насилие было делом подрывных элементов из китайских вооруженных сил, а после триумфа Мао в послевоенный период окончательно убедились, что именно его агенты, действовавшие по советскому распоряжению, спровоцировали войну» (Джонсон П. Указ. соч. ч. I, с. 364). После этого инцидента китайцы стали вести себя с большей непримиримостью и самонадеянностью, нежели японцы, и взяли на себя инициативу по расширению войны (см. Fitzgerald С.P. The Birth jf Communist China. Baltimore, 1964).
На положении Китая в китайско-японской войне существенным образом сказались последствия ряда серьезных вооруженных столкновений Советского Союза с Японией: в 1937 г. —на реке Амур; в 1938 г. — у Чанькуфына, недалеко от Владивостока; в мае — июне 1939 г. на границе Монголии и Маньчжоу-Го, где произошел крупномасштабный танковый бой.
Нужно учитывать и то, что в США существовало «китайское лобби», что Рузвельт был настроен крайне антияпонски. В своей речи 5 октября 1937 г. он приравнял Японию к нацистам и фашистам и пришел к выводу о необходимости ее изоляции. «Когда эпидемия какой-то болезни начинает распространяться, то сообщество объединяется дня изоляции больных...» (Tolland J. Op. cit. P. 47).
Материальная и моральная поддержка, полученная Мао Цзэдуном от Советского Союза и Запада, усиление влияния КПК и Красной армии внутри страны, успехи в борьбе с японскими оккупантами позволили ему провозгласить Китайскую Народную Республику уже в 1941 году.
Последствия возникновения КНР, несмотря на дислокацию Квантунской армии в Маньчжурии, могли быть весьма существенными. Прежде всего это отразилось бы на войне Советского Союза с фашистской Германией. С Дальнего Востока на советско-германский фронт могли бы быть переброшены свежие дивизии, которые значительно задержали продвижение немецких войск в глубь СССР. Это давало ему возможность перегруппировать свои силы и нанести контрудар по фашистским армиям, не допустить блокады Ленинграда и стабилизировать линию фронта. Более того. Мао Цзэдун мог отправить в помощь Советскому Союзу стотысячную армию, которая не дала бы ненецким войскам продвинуться в кавказском и волжском направлении. В свою очередь это позволяло Советскому Союзу в 1944 году нанести поражение фашистской Германии и разгромить Квантунскую армию в Маньчжурии. вынудив в союзе с американскими и китайскими вооруженными силами Японию к капитуляции.
Далее события развиваются следующим образом: советский и китайский флоты блокировали основные морские коммуникации Японии, Вооруженные Силы СССР и Китая оккупировали Японию, в результате чего в ней был установлен коммунистический режим.
Образование Китайской Народной Республики оказалось детонатором революционного процесса на Востоке, что привело к быстрому развалу Британской империи (первой получила независимость Индия уже в 1943 году, причем без разделения на собственно Индию и Пакистан, как это было задумано англичанами). Внутри самого Китая уже во времена Н. Хрущева произошло размежевание Мао Цзэдуна и просоветски настроенной группы (Пэн Дэхуай, Чжоу Эньлай и др.). Генерал Пэн Дэхуай сумел совершить переворот и устранить Мао Цзэдуна, в результате чего еще более тесными стали отношения между Советским Союзом и Китаем.
Однако нельзя упускать из виду, что все это служило одной цели, которую поставило себе китайское руководство, а именно: расширение жизненного пространства. Эксперты уже тогда просчитали, что бурное развитие китайской экономики и рост населения приведут к нехватке земли, к территориальному «голоду» (уже в 1995 году на каждого китайца должно было приходиться всего лишь 0,08 га земли). В то же время у северного соседа фактически пустуют громадные территории Сибири и Дальнего Востока (так на один квадратный километр при-ходится менее одного человека). Поэтому Пекином продумывается и осуществляется план тихого проникновения в эти регионы Советского Союза под видом «дружбы на веки веков» между китайским и советским народами. В результате этого процесса сотни миллионов китайцев занимают и осваивают Сибирь и Дальний Восток с их несметными ресурсами. Эта политика в сочетании с экономическими реформами Дэн Сяопина своим следствием имеет то, что уже в последней трети XX столетия Китай занял ведущее место в мире по экономическому потенциалу и стад теснить США и Западную Европу, стремясь к доминированию в глобальных масштабах. Здесь следует считаться с фигурой архитектора китайском перестройки: «Он был суровым и твердым человеком из Сэчуани, обладал грубой жестокостью, присущей и Мао, но без малейшего намека на романтизм или интерес к политике как форме искусства. Дэн был самым последова-тельным противником политических драм...» (Джонсон П. Указ. соч. ч. II, с, 156), Своему мощному рывку Китай обязан в значительной мере деятельности Дэн Сяопина.
Вот к чему мог привести случай с расстрелом Чан Кайши (как уже упоминалось, для дальневосточного мышления случай и есть закон развития бытия).
Однако Чан Кайши остался жив и данный сценарий мировой цивилизации перешел в разряд неосуществленных.

В битве при Туре и Пуатье (732 г.) победу одержали арабы

В сражении на Каталаунских полях франки бились с гуннами на стороне римлян как их союзники; одержанная победа Западной Римской империей оказалась последней. После ее падения на территории бывшей римской провинции Галлии возникло государство франков, во главе которого стоял вождь салических франков Хлодвиг, основавший династию Меровингов и принявший христианство. Затем ему на смену пришла Франкская монархия Каролингов (конец VII — середина IX вв.). В зените своего могущества империя франков простиралась от среднего течения реки Эбро и Барселоны на юго-западе до Эльбы, Салы, Богемских гор и Венского леса на востоке, от границы Ютландии на севере до Средней Италии на юге. Современники усматривали в ней преемницу Западной Римской империи. Понятно, что она впитала в себя и наследие римской цивилизации, послужившее затем основой для возникновения цивилизации Запада.
Именно в лице Франкской монархии Запад имел прямой контакт с нехристианской цивилизацией — исламом, причем посредством последнего осуществлялись связи с Азией и Африкой.
Между этими двумя цивилизациями сразу же установились отношения конфликтного характера, хотя перед нами одна из наглядных и драматических сторон в сложном паттерне отношений ислама и христианства, эволюционировавшего на протяжении столетий. Существенно здесь то, считает Дж. Роберте в своей интересной книге «Триумф Запада», что «исламское нападение в VI-IX веках было наиболее важным процессом, в ходе которого произошла чеканка Европы в определенную форму» [265,121]. Само слово «европейцы, кажется, появляется первый раз в VII в. в связи с победой Карла Мартелла над арабами при Туре и Пуатье.
Почему же происходили столкновения военного характера между двумя цивилизациями? Об этом великолепно пишет Г. Уэллс: «Распространение арабской культуры произошло еще быстрее и оживленнее, чем за тысячу лет до этого произошло распространение греческой культуры. Во всем мире к западу от Китая умственный подъем, исчезновение старых понятий и развитие новых были очень велики. В Персии молодому взволнованному арабскому уму пришлось столкнуться не только с учениями манихеев, Зороастра и христианства, но и с греческой научной литературой в сирийских переводах. Также в Египте арабы познакомились с греческой наукой. Повсеместно, в особенности в Испании, обнаруживали они остатки европейского миросозерцания и мышления. В Центральной Азии они нашли буддизм и материальные достижения китайской цивилизации. От китайцев научились производить бумагу, что дало им возможность иметь печатные книги. Наконец, пришли они также в соприкосновение с философией Индии и с ее математической наукой... В VIII веке во всем арабизированном мире существовала целая система образования» [195,186-187]. Таким образом арабо-мусульманский мир находился в этот период на подъеме и в своей экспансии он необходимо столкнулся с западноевропейской, христианской цивилизацией.
И если западный мир, по своей сути, является продолжением мира латинского, у которого он взял его язык, право, сам дух и многое другое, то ислам представляет собою наследника Ближнего Востока с его древними культурами, экономическими системами и науками. Ф. Бродель пишет о взаимоотношении ислама и Запада как об отношении кота и пса: «Можно сказать, что ислам — это антизапад, очевидно, считаясь с содержащимися двусмысленностями, которые присущи каждому глубокому противопоставлению, включающему в себя сотрудничество, враждебность и заимствование... Христианство достигает своей цели в Риме; ислам — в далекой Мекке и у гроба пророка, однако оно не является центральным местом, ибо ислам распространен вдоль пояса пустынь в глубь Азии, ибо он сам представляет собою «второе» Средиземное море, антиморе, проложенное в пустыню» [238,98].
Ислам и христианство не размышляли об альтернативах в своих отношениях и выясняли их в военных действиях, ведя спор за мировое господство.
В этом смысле решающей для судеб Запада является вторжение арабов во время правления Карла Мартелла (Молота). Последний возглавил войска франков и пошел в бой с арабами, или сарацинами. Вот как описывается это сражение во «Всеобщей истории» Г. Вебера: «Карл пошел за Луару на священную борьбу за христианство и одержал славную победу, которая много помогла возвышению его династии. Со времени смерти пророка исполнилось 100 лет, когда воины ислама пошли на равнине между Туром и Пуатье в бой, который должен был решить. Коран или Евангелие будет священной книгой европейцев. Числом оба войска были приблизительно равны-, равны и храбростью; они бились с ожесточением, соответствовавшим великой важности дела, которое решалось этой битвой» [32, 114-115]. Франки со своими германскими сотоварищами сражались за свободу, родину и христианство, тогда как мужество сарацин воодушевлялось исламским фанатизмом, властолюбием и алчностью. В течение семи дней длилась битва, причем в первые шесть дней конница и пехота мусульман теснили ряды тяжеловооруженных франков. На седьмой день в рукопашном бою сыновьям пустыни трудно было устоять против франков, и в это время Абдеррахман, правитель мусульманской Испании, упал на трупы своих воинов. К тому же среди сарацинов разнеслась весть о нападении франков на стан с его сокровищами, что в итоге расстроило их ряды и им пришлось ретироваться.
В Европе эта битва положила конец арабским завоеваниям. И все решил случай — ведь демографические потенциалы франков и арабов в Европе примерно были равны — порядка 4-5 млн человек. Теперь представим себе, что случай сыграл на руку арабам — они победили в сражении при Туре и Пуатье в 732 году. По мнению О. Шпенглера, им удалось бы «превратить «Франкистан» в халифат Северо-Востока» [167,29]. И тогда развитие Западной Европы с середины VIII в. пошло бы совершенно по иному пути, чем это произошло в действительности.
Представим себе один из вероятных вариантов исторического процесса в этом случае, как один из вероятных вариантов исторического процесса в этом случае, как и совокупность тех предпосылок, в системе которых он мог развиваться.
После победы над франками при Туре и Пуатье арабы становятся полновластными господами мира, ибо это открывало им путь к завоеванию Византийской империи—соперника халифата. В Европе после разгрома франкской коалиции не осталось сил, способных сдержать исламскую экспансию. Так как арабов уже никто не мог остановить, они пошли прямо на Константинополь и положили конец существованию Восточной Римской империи, при этом успев покорить государства, лежащие на их пути.
В образованном халифате Северо-востока начинают происходить коренные изменения, вызванные господством арабов.
Прежде всего следует иметь в виду политику мусульман в отношении завоеванных городов. На это обращает внимание Дж. Неру в своих письмах к Индире Ганди: «Арабы, особенно в начале своего пробуждения, были полны энтузиазма и веры. Тем не менее они были терпимыми людьми, существует множество примеров их терпимости в вопросах религии. В Иерусалиме халиф Омар обращал на это особое внимание. В Испании было большое христианское население, которое пользовалось самой полной свободой совести. В Индии арабы никогда не правили, за исключением Синда, но контакты с ними были частыми и отношения дружественными. Конечно, самой примечательной чертой этого периода истории был контраст между терпимостью мусульман-арабов и нетерпимостью христиан в Европе» [144, т. I, с. 220].
Такая же политика стала проводиться арабами и в завоеванной Западной Европе, ибо пророк Мухаммед сказал, что евреи и христиане как народы Священного Писания не являются язычниками. Поэтому нет ничего удивительного в том, что утвердившаяся в халифате Северо-Востока исламская цивилизация не повлекла за собою насильственного уничтожения христианской культуры. Христианские общины не подверглись никаким гонениям и преследованиям. Вместе с тем арабы могли оценить идеологическую и организационную опасность со стороны папства. Поэтому неминуемым следствием стало упразднение этого института и присоединение папских владений на Сицилии и в Калабрии вместе с землями Равеннского экзархата и Лангобардского королевства к вновь образованному халифату.
Так как христианизация варварской Европы до сражения при Туре и Пуатье в 732 году охватила население Испании, Франции, Италии, части Англии, Швабии и Тюрингии [255, 13-17], то арабам пришлось бы распространять ислам среди саксов, норманов, лужичей, пруссов, чехов, моравов и других народов Европы. Успех исламизации обусловливался политикой веротерпимости мусульманских правителей в отношении представителей иных религий и обращением в ислам вождей варварских племен (здесь действовал принцип «каков король, таков и народ», т. е. народ принимал религию, исповедуемую королем).
Не следует забывать и о влиянии материальных факторов: с христиан взимался чисто мусульманский налог — подушная подать, что способствовало переходу части христиан в ислам. К тому же переход в мусульманство был совершенно простой процедурой: достаточно было заявить о вере в Аллаха и соблюдать ежедневное пятиразовое ритуальное обращение к богу. В исламе существовал механизм, препятствующий попыткам вторичного обращения в свою веру: окончательный переход мусульманина в иную веру карался смертной казнью, подобно тому как в Византийской империи каралось вероотступничество христиан [141, 38-39]. Смешанные браки между мусульманами и христианами исключались, ибо христианка по законам веры не имела права выйти замуж за нехристианина, а мужчина-христианин мог взять в жены нехристианку при условии, что она и ее дети примут христианство. Для мусульманки же это было исключено.
Арабский язык, арабская религия и арабские формы общественной жизни были восприняты не только господствующей верхушкой, но и многими народами, населявшими халифат Северо-Востока. На Луаре, Рейне, Дунае, Секване, Гаронне выросли города-гиганты по типу Гренады и Кайруана с множеством мечетей, расписанных арабесками. Не менее существенно и то, что халифат Северо-Востока объединился с мусульманской Испанией (или ал-Андалусом), которая вышла из состава Дамасского халифата.
В одном, из военных походов против кактобаров, астуров и басков, находившихся на небольшой территории между Канта брийскими горами, Пиренеями и Бискайским заливом, погиб талантливый Абдеррахман. И если после этого Востоке власть захватили Аббасиды, то правителем алндалуса и халифата Северо-Востока стал представитель отвергнутой династии Омейядов. Париж в силу своего географического положения превращается в столицу этого халифата, центром же ал-Андалуса, провозглашенного эмиратом, становится Кордова.
Как выглядела бы т экономическом отношении мусульманская Европа?
Легко представить ее как процветающий регион тогдашнего мира Евразии. В самом деле: значительная часть завоевателей осела в городах (Утрехте, Руане, Страсбурге, Нанте, Линоже, Тулузе, Париже, Милане и других), которые быстро превратились в торгово-ремесленные центры. Халифат Северо-Востока славится своими тканями, керамикой, изделиями из металла и кожи. В ал-Андалусии создаются ирригационные системы, позволившие значительно поднять урожайность традиционных культур (зерновых, винограда и др.) и начать культивирование новых (сахарный тростник, рис, хлопок, некоторые овощи и фрукты). Широкое распространение получает перегонное овцеводство. На территории бывшего Франкского государства (нынешней Франции, Италии, Германии) применяются в сельском хозяйстве новые агротехнические приемы, издавна известные арабам; это повысило сбор зерновых, винограда, овощей и фруктов.
В мусульманской Европе благодаря торговому таланту арабов и иудеев широкое обращение получают деньги, оживляется торговля, возрастает число рынков и ярмарок. На них продаются зерно, шерсть, вина, соль, металл, оружие, жеребцы арабской породы, предметы роскоши, пряности, привозимые из заморских стран. Несмотря на сложные отношения с остальным исламским миром, арабская Европа активно торгует на Средиземном море. Ее монета обращается на огромной территории от Индии до Ирландии. Торговля цементирует обширный халифат Северо-Востока, способствует его экономическому могуществу, придает специфичность местному варианту феодализма. В сельском хозяйстве доминируют мелкие крестьянские владения при полном отсутствии домена. Не получили развития прикрепление крестьян к земле и связанные с ним тяжелые формы личной зависимости. Крестьяне обычно либо владеют небольшими участками земли, либо арендуют ее на определенных условиях у крупных землевладельцев (воинов, чиновников, придворных и т. п.), проживавших в основном в городе. Крестьяне платят налоги в казну, причем платежи взимаются деньгами.
Нетрудно представить ход социально-культурного развития в этом случае. Мусульманская цивилизация пустила глубокие корни в Европе, ибо значительная часть местного населения приняла ислам, другая, сохранив христианство, усвоила арабский язык и культуру. Все в европейском халифате практически были равноправными (разве что христиане платили подушную подать), что тоже способствовало развитию блестящей арабо-мусульманской цивилизации.
Высокоразвитая городская цивилизация мусульманской Европы стала основой для невиданного в варварской Западной Европе подъема культуры. В светских и религиозных школах и университетах Кордовы, Севильи, Толедо, Тулузы, Парижа, Реймса, Страсбурга, Гамбурга, Ратисбоны, Рима и других европейских городов изучаются право, философия, история, арифметика, алгебра, тригонометрия, естественные науки, теология, лингвистика, эстетика (литература, музыка, живопись, архитектура), география, космогония и поли тика. Библиотеки европейских халифов насчитывали сотни тысяч томов-свитков, в том числе переводы античных, византийских, индийских и китайских авторов.
В мусульманской Европе широко используется арабское искусство врачевания, которое знало водотерапию, психотерапию и лечебную диету, не говоря уже о хирургии и фармакологии. Построено много госпиталей, в том числе и специальные больницы для пациентов, страдающих психическими нарушениями. Часто эти госпитали связаны с научными учреждениями. Обычно, в соответствии с традицией арабско-мусульманского строительства, в новом городе (а на европейском континенте тогда появилось много новых городов) возводили мечеть, госпиталь и школу или другие общественные учреждения, которые способствовали физическому и духовному здоровью человека.
В мусульманской Европе наблюдается взлет науки—ведь все виды знания, все дисциплины, за которыми арабская классическая мысль признавала право на существование, благодаря Корану получили религиозное подкрепление и поддержку, ибо Коран не только утверждал единство аллаха, судьи и творца, не только устанавливал религиозную связь между верующими и творцом-благодетелем, но и давал также импульс к неутомимому творческому поиску во всех областях знания. Знание высоко ценилось в арабско-мусульманском мире, его поиски поощрялись мусульманскими пра-вителями.
Таким образом, европейский халифат стимулировал развитие блестящей цивилизации, имеющей достаточно своеобразный характер, чтобы признать ее типично «европейской», несмотря на заимствования с Востока.
Однако на практике та европейско-мусульманская цивилизация, за исключением «андалузской», не осуществилась.

Карл Великий создает супер-этническую империю Запада

Только что была рассмотрена одна из нереализованных возможностей истории в период, предшествующий рождению Запада, — вариант появления и развития европейско-мусульманской цивилизации в середине VIII столетия. Это именно та эпоха, чьи границы определяются 400 и 900 годами, которую еще недавно называли «темным средневековьем». Тогда одни возможности исчезли, другие появились, и как раз-таки многие из этих шансов предопределили будущее европейского мира, ибо благодаря их осуществлению возникли и папство на Западе, и ранние монастырские структуры, и английская монархия, и некоторые основные общественные институты, и фундаментальные лингвистические различия, характеризующие многие современные европейские нации [265, 81]. В это время зарождаются феодальные отношения и появляется первое европейское дворянство, формируется структура ев-ропейского мышления, основные признаки которого определяются заново открытой философией Аристотеля, создается Священная Римская империя. Для нас представляет интерес рождение не превратившейся затем в прочную реальность суперэтнической империи Запада во времена Карла Великого (768-814 гг.); ее жалкое подобие и получило название Священной Римской империи.
Весьма колоритно пишет о природе этой Священной Римской империи Дж. Неру в своей книге «Взгляд на всемирную Историю»: «Карл Мартелл, который нанес поражение арабам в 732 году в великой битве при Туре во Франции, был одним из этих майордомов (управителей дворца при Меровингах — В.П.), Этой победой он остановил волну сарацинских завоеваний и в глазах христиан спас Европу. Его престиж и репутация благодаря этому сильно выиграли. В нем видели защитника христианства от его врагов. В то время римские папы были в плохих отношениях с константинопольским императором. Поэтому они начинают искать помощи у Карла Мартелла. Сын Карла, Пипин, решил отстранить марионетку, занимавшую трон, и провозгласить себя королем, и папа, разумеется, охотно дал свое согласие.
Сыном Пипина был Карл Великий. Папа римский снова оказался в трудном положении и призвал на помощь Карла Великого. Карл явился и изгнал врагов папы, а в 800 году, в день рождества, состоялась торжественная церемония в соборе, где папа возложил на Карла корону римского императора. В этот день было положено начало Священной Римской империи... Это была странная империя, и история ее была еще более странной: она постоянно исчезала, подобно чеширскому коту из сказки «Алиса в стране чудес», оставляя после себя лишь улыбку и ничего телесного...»[144, т. I, с. 232].
Действительно, предпринятые Карлом Великим вооруженные акции в целом (были среди них и неуспешные) привели к росту его авторитета и небывалому в истории франков расширению их державы. И хотя она была населена разноязычными народами и не имела общей экономической основы, которая могла бы придать ей прочность и обеспечить длительное существование, она приобрела при энергичном правлении Карла Великого все черты империи. Нет ничего удивительного в том, что ее властитель, чувствуя свое могущество, стал подумывать о титуле императора, причем он мечтал об универсальной империи, т. е. об империи, охватывающей в своих рамках как Запад, так и Восток. Чтобы осуществить эту цель, Карл Великий готов был даже вступить в брак с сыноубийцей, византийской императрицей Ириной. Однако его планам помешал папа Лев III, который из-за опасения, что рост могущества Карла Великого приведет к подчинению духовной иерархии
Примером церкви светской власти, воспользовался присутствием монарха в римской базилике св. Петра и возложил ему на голову императорскую корону. Собравшийся там на день рождества народ восторженно принял папского избранника, выражая тем самым поддержку совершенному выбору.
Акт коронации застал врасплох Карла Великого, более того, он вызвал у него неудовольствие, ибо создал прецедент верховенства церковной власти над светской. Ведь в общественном мнении папа становился распорядителем императорской короны, сан Карл Великий же оказался в роли избранника. Однако следует иметь в виду, что, хотя Карл Великий вроде бы и был удивлен неожиданной коронацией, она все-таки была заранее подготовленной и представляла собою вполне закономерный результат хода событий. Ведь не случайно из-за возникновения на Западе новой империи проявила свою негативную реакцию Византия, считавшая себя единственным наследником Римской империи. И Карлу Великому пришлось вести вооруженную борьбу с Восточной Римской империей, пока Константинополь в 812 году не признал его императорский титул. Таким образом, в христианском мире дело дошло до санкционирования нового порядка, когда рядом существуют восточная и западная империи.
И тем не менее попытка Карла Великого создать по аналогии с Византийской империей суперэтническую христианскую империю германцев на Западе, имевшая шансы увенчаться успехом, не достигла своей цели. В связи с этим Л.Гумилев пишет, что «растущая пассионарность в IX в. опрокинула это грандиозное сооружение, как если бы это был карточный домик» [49,168]. Дело в том, что к 888 году осуществилась так называемая «территориальная революция» — появились этносы, или по терминологии О. Тьерри, «нации»: бретонский, аквианский, провансальский, французский, бургундский, итальянский и немецкий [192, 247}. Между ними шла борьба, поэтому они не могли дать достойный отпор нападениям арабов и норманов. Понятно, что империя развалилась и мечты Карла Великого не осуществились.
205
И все же, поскольку шанс на реализацию его устремлений имелся, представляется вполне оправданной попытка воспроизвести схему этого несостоявшегося варианта исторического развития западной цивилизации.
Начнем с того, что коронация Карла Великого оказалась преждевременной, что ее просто-напросто не было» 800 году. Это позволило франкскому монарху достигнуть взаимопонимания с Константинополем. «В то время восточной империей правила женщина, похитительница власти, окруженная опасностями, бессильная воспротивиться Карлу, — пишет Г. Вебер, — это облегчило для него исполнение мысли восстановить Западную Римскую империю. И говорят, что Карл желал вступить в брак с Ириной, чтобы получить ее согласие на принятие им императорского сана» [32,337]. Ему удалось достичь того, что Византия отказалась от своих прав на Рим и Италию (неважно, оружием, путем переговоров или вступлением в брак с императрицей это осуществлено). Только после этого Карл Великий провозглашает себя императором, что давало ему ряд преимуществ для укрепления германороманской империи. Ведь он — владетель ключей гробницы Петра, охранитель веры, защитник церкви, и все это подкреплялось рассказом, будто бы ему были присланы символы владычества над Иерусалимом и другими святыми местами Палестины.
Тогда в едином западно-христианском государстве Карл Великий, получивший свою власть от Бога, подобно своим предшественникам — римскому и византийскому императорам, — является полновластным владыкой церкви и государства, источником всех светских и духовных законов, причем папа тоже находится под его властью. Всю мощь своих духовных и светских сил он направляет на то, чтобы сплавить воедино свою империю, несмотря на разнородность государства, разноплеменность населения и разнообразие прав народов [264, разд. Ц.
Историкам XX столетия хорошо известен мир Каролингов, этого огромного государства площадью почти в миллион квадратных километров, протянувшегося с севера на юг, от Гамбурга до Барселоны, на 1 500 км и с запада на восток, от Нанта до Оснабркжа, на 1 200 км. Вся империя была разделена на крупные территориальные единицы, во „главе которых стояли короли, префекты и маркграфы. Каждое из этих административных образований внутри себя делилось на графства, коих насчитывалось порядка 200-250. Не следует забывать, что кажущаяся достаточно мо-нолитной, держава отнюдь не была таковой для ее подданных. Каждый из них на своей социальной ступени имел собственную «отчизну»: крестьянин даже в мыслях не выходил за границы владений своего господина, на которого он трудился; монах знал только монастырь и лежащие вокруг него земли; священники группировались около епископа, управляющего епархией, и т. д.
Карл Великий придавал огромное значение «воплощению на земле царства божьего», т. е. такого государства, fig, где все народы подчиняются общим светским законам, подвластны христианской религии и составляют одно тело в политическом отношении. Однако он обладал здравым смыслом, любовью к справедливости и уважением к национальным особенностям народов своей обширной империи. В результате его энергичных усилий суперэтническая империя Запада стала превращаться в обширный сад, в котором удивительная гармония целого обусловлена разнообразием деревьев и цветов. Германский элемент, а именно — замедленное развитие феодальных отношений при сохранении большого количества родоплеменных отношений, франкская государственная организация, христианская вера и византийская торговля позволили образовать тот каркас, который и обеспечил существование многоэтнической державы. Чтобы этот каркас не скреплял чисто механически разнородные элементы империи, ибо многочисленные народы старались сохранить своииациональные учреждения, обычаи и драгоценные для них остатки старины, великий преобразователь особое внимание обратил на кодификацию местных законов и их стыковку с общеимперскими законами, на распространение единой системы образования и единой культуры.

В области культуры политика Каролингов в самом начале носила весьма ограниченную цель: сформировать духовенство, которое могло бы обучать народные кассы. Однако позже эта цель расширилась и в итоге родилось то, что обычно называют «каролингским Ренессансом». Это культурное возрождение при Карле Великом возникло не вдруг, его подготовили и предвосхитили «ренессансы» интеллектуальной жизни в Испании, на Британских островах и в Италии. Именно оттуда по разным причинам (например, из Испании, спасаясь от арабской оккупации) прибы-1 ли в империю Карла Великого мыслители, историки, правоведы, грамматики, поэты (Петр из Пизы, Павел Диакон из Монте Кассино, Алкуин из Британии и др. ). Ученые чужеземцы вошли в состав придворной академии в Ахене, которая стала главным центром образованности. Крупнейшим деятелем каролингского возрождения был Алкуин, призывавший изучать «человеческие (т. е. не богословские—В.П.) науки», обучать детей грамоте и философии, чтобы они могли достичь вершин мудрости. При дворе Карла Великого сложилась своеобразная школа историков, наиболее яркими представителями которого были Павел Диакон, автор «Истории лангобардов», и Эйнхард, составивший «Жизнеописание» Карла Великого.
Представим себе, что вопреки действительности и после смерти Карла вдохновлявшееся им культурное движение умело поддерживают его преемники.
Оно охватило всю светскую и духовную элиту. Через высшие слои оно оказало влияние и на различные народы империи. Культурная жизнь бьет ключом не только при монастырях и епархиальных центрах, но и в многочисленных школах, где обучали наряду с богословием грамматике, началам естественных наук (известных еще римлянам). Происходит усиление светских тенденций в культурной жизни, ибо изучаются сочинения античных авторов. Немаловажную роль играет и основанное Карлом Великим специальное заведение — «Дом мудрости», в котором проходили обучение и приобщались к вершинам культуры дети не только франкских феодалов, но и знатных людей множества народов и племен (саксов, фризов, баваров, алеманов, тюрингов, басков, бретонцев, аваров, кельтов, чехов, моравов, хорватов, лужичей и др.). Это способствовало созданию высококультурного слоя представителей различных этнических групп, который цементировал непрочную вначале империю, превратив ее со временем из внутренне аморфного и слабого политического объединения в мощную универсальную державу. Именно культурные скрепы сыграли свою важную роль в формировании единства пестрой в этническом и языковом отношении каролингской империи.
Карл Великий при всем своем уважении к свободе и национальности подвластных ему народов в своей реформаторской деятельности тяготел к универсализму, характерному не только для Римской империи, но и проявившемуся во многих наиболее крупных раннефеодальных европейских государствах (Великоморавская держава в IX в., империя Отгонов в X в., держава Кнута Великого, объединявшая в начале XI в. Англию и Скандинавию, и пр.). Поэтому при нем была проведена колоссальная по объему работа, состоявшая в кодификации и приведении в единство всех разнообразных местных законов и кодексов. Именно кодификация местных кодексов и законов привела к тому, что они либо потеряли свое значение, либо органически вписались в систему общегосударственного кодекса. Сыграли свою роль и капитулярии Карла Великого (речь идет о постановлениях), которые постепенно отодвинули на задний план не соответствующие им местные законы и влились в общий кодекс империи. Интересно то, что общегосударственный кодекс был составлен таким образом, чтобы сохранять и оберегать специфику местных законов и обычаев, дающих гражданам государства чувство свободы и не подавляющих их индивидуальность. Иными словами, общий кодекс был нацелен на решение и выполнение стратегических задач, местные кодексы, максимально приближенные к общему, регулировали внутреннюю жизнь различных этнических групп.
Не менее существенно и то, что капитулярии Карпа Великого написаны на латинском языке — он стал официальным языком его империи; в школах тоже обучение происходило на латыни, что способствовало просвещению и освоению римской литературы, сохранению сути античной художественной культуры, адаптированной к христианству. И вместе с тем ориентация на развитие римско-греческой образованности и юриспруденции сочеталось с тенденцией к покровительству национальным формам образования. Г. Вебер пишет, что «он советовал (он — это Карл Великий — В.П.) духовенству немецких областей говорить немецкие проповеди, велел изучать немецкий язык тем прелатам и священникам немецких областей, которые не знали его; основывал при немецких епископствах и монастырях такие же школы, какие были в Туре, в Сен-Вандрильс-ком аббатстве (близ Руана) в Лионе, в Сент-Амандском (эльнонском) аббатстве, в Орлеане, Меце, Реймсе; и некоторые из школ в немецких областях стали под его покровительством знамениты, как например, рейхенауская, фульдская, падерборнская, оснабрюкская» [32, 282].
Расцвету каролингской культуры немало способствовало и соглашение Карла Великого с Византией, согласно которому греческие купцы получали льготы и привилегии в торговом деле. Это был весьма дальновидный шаг императора франков, ибо, во-первых, неслыханно оживилась торговля, а возникшая сеть рынков и ярмарок крепко связала разные части державы и стимулировала ее экономическое развитие; во-вторых, через торговые коммуникации шли не только товары Востока, но получили распространение культурные ценности византийского, восточного и славянского миров. В результате суперэтническая империя Запада достигла такого расцвета и могущества, что пережила Византию и со временем смогла объединить под своей эгидой всю Европу.
Однако подобный сценарий не осуществился — западная империя франков при наследниках Карла Великого рассыпалась. По мнению Л. Гумилева, «справедливо рассматривать империю Карла не как начало европейского средневекового суперэтноса, а как конец инерции Великого переселения народов», потому что пассионарность германских переселенцев, смешавшихся с потоками галлоримлян убывала [52, 391]. Главная же причина кроется в том, что идея объединения под единой властью народов, находившихся на разных ступенях экономического и социального развития, не имела под собой единого, общего основания. «Никаких экономических связей между племенами и народностями, объединенными в империи Карпа Великого чисто насильственным путем, не существовало. Поэтому историческое развитие пошло далее не в границах империи в целом, а в пределах отдельных народностей и племен, или более или менее родственных их объединений» («Всемирная история», т. III, с. 160).
И все же посеянные ее существованием идеи сохранились, не погибли, и ныне возрождаются в интеграционных процессах, протекающих в Западной Европе.

Европа без христианства

Коснемся еще одного несбывшегося сценария мировой цивилизации, связанного с существованием христианства как мировой религии.
Любопытен факт разброса мнений о его значимости в жизни людей между двумя полярными точками зрения.
Одна представлена в трудах знаменитого немецкого мыслителя Ф. Ницше, который считал христианство религией рабов — в нем «на первый план выходят инстинкты угнетенных и порабощенных...», оно является пристанищем самых «дурных инстинктов», ведущих «ожесточенную войну с чувствами почтительно-сти и дистанции, разделяющими людей», т. е. с основными предпосылками роста культуры [184а, 35,62]. По его логике именно христиане — эти хитрые, незаметные и скрытные вампиры — выпили всю кровь из греко-римского мира с его благородством инстинкта, вкусом, методичностью исследования, гением организации и управлением, верой в будущее и.волей к грядущему. Христианство растоптало и отняло у нас чудесный мир античной культуры, лишило нас редкостных и утонченных прелестей мавританской культуры [184а, 89]. Христианство является восстанием пресмыкающихся против всего благородного, превращая любую революцию в сплошное море крови и преступлений, оно — болезнь человечества из-за своего фанатизма и аскетизма.
На противоположной точке зрения стоит известный писатель и мыслитель Г.К. Честертон: «Те, кто считает христианство узким и фанатичным, обречены на вечное удивление. Мы — аскеты и воюем с аскезой; мы — наследники Рима и воюем с Римом; мы — монотеисты и бьемся с монотеизмом. Загадку христианства не разрешишь, назвав его нелепостью. Если оно нелепо, почему же оно кажется разумным миллионам здравомыслящих людей, несмотря на все перемены без малого двух тысячелетий? Я нахожу одну разгадку: потому что оно не нелепо, а разумно. Если христиане — фанатики, они фанатично защищают разум, обличают глупость. Только этим я могу объяснить, почему наша вера так свободна и тверда, почему она не желает принимать помощь от сил, которые на первый взгляд важны для ее существования; почему так строга к идеям, которые также на первый взгляд очень близки к ней; почему знает все чаяния века и всегда умеет встать над ними; почему никогда не говорит того, что от нее ждут, никогда не отказывается от своих слов. Все это возможно только в одном случае: как Паллада из головы Зевса, она вышла из разума Господня целостной, зрелой, сильной, готовой к суду и битве» [218, 238]. Перед нами настоящий гимн христианству, так много сделавшего для человека и человечества в силу его разумности, порожденной божественным разумом.
Оригинален подход к природе христианства Л. Гумилева, считающего его «византийским» этносом, зародившимся в Римской империи. Причем спецификой этого этноса служит отсутствие единства по происхождению, языку и территории, ибо сказано: «Несть варвар и скиф, эллин и иудей». Он пишет о христианах следующее: «В системе Римской империи, где была установлена широкая веротерпимость, христиане были исключением. Разумеется, причиной тому были не догматы, которые до 325 года и не были установлены, и не правительственный террор, ибо императоры стремились избежать гонений, специальными эдиктами запрещая принимать доносы на христиан, и не классовые различия, потому что христианами становились люди всех классов, а острое ощущение «чуждости склада» христиан всем остальным» [53, 45-46].
Это значит, что в недрах эллинистической культуры, в этническом аспекте напоминающей западноевропейскую, появились «христиане», противопоставившие себя «язычникам» по характеру поведения. Именно поведение отличало образуемую ими новую целостность, чуждую грекам, финикийцам, римлянам, иудеям. Эта целостность формировалась на протяжении двух столетий и начала ломать эллинистическую структуру в ее римском варианте. Вполне естественной оказалась реакция имперской власти — они начали преследовать именно христиан. Это не помогло, и тогда Юлиан-Отступник решился на более тонкую операцию: «Юлиан Отступник попробовал произвести реставрацию римской веры... и заменил Христа Митрой... Даже если бы Юлиан победил и искоренил христианство, то он укрепил бы не потомство бога Квирина и волчицы, а систему, которую правильнее было бы понять как Антирим, только иного фасона, чем тот, который создали христианские общины» [52, 373].
Представим себе, что замысел Юлиана-Отступника удался и христианство так и осталось одной из многочисленных сект или религий я эллинистическом мире. Тогда возникает еще один преинтереснейший возможный вариант развития мировой истории — «Европа без христианства в качестве государственной религии», или, говоря словами Л. Гумилева, нового «этноса».
Некоторые в основном культурные аспекты такой ситуации обыграл в своем эссе Г. Честертон. В частности, он пишет: «Если бы Церковь (речь идет о христианской церкви — В.П.) не явилась в мир, Европа наверное, .была бы теперь похожа на сегодняшнюю Азию. Конечно, кое в чем они бы различались — ведь народы и среда различались и в древности. Но античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии. Должно быть, еще возникали бы новые философские школы, как возникают они на Востоке. Рождались бы истинные мистики — они есть и в Азии, и в античности. Создавались бы системы, уклады, кодексы, как в античности и в Азии. Были бы хорошие, даже счастливые
люди — ведь Господь наделил совестью каждого, а тот, кто идет путем совести, может обрести мир. Но удель ный вес всего этого, соотношение добра и зла были бы в неизменной Европе такими же, как и в неизменной Азии. Если мы посмотрим честно и с настоящей симпа тией на Восток, нам придется признать, что там нет ни чего хотя бы отдаленно похожего на вызов и переворот веры. [218,242-243].
Действительно, Азия представляет собой скорее целый космос, нежели просто континент, ибо она велика географически, потрясает множеством народов, разнообразием вер и философских течений, в ней немало прекрасных художественных творений, красочных мифов и легенд. Азиаты блуждают в джунглях своих мифологий, тонут в океане своих философий, которые являются космическими по своему характеру, причем самые изысканные и причудливые фантазии почему-то оказываются адекватными действительности. По мнению Г. Честертона, воинствующая христианская церковь представляет собою армию, освобождающую мир от рабства, присущего и античному миру, и Азии: «Те, кто хоть раз соприкоснулся с Востоком, даже мусульманским, знают, какой поразительной бывает его нравственная бесчувственность; например, там нет границ между извращением и страстью. Не предрассудки, а опыт учит нас, что Азия кишит не только богами, но и бесами» [218, 244]. Иными словами, азиаты объявляются язычниками, зараженными изначально безнравственностью, которая связана с чувственностью окружающего мира, тогда как христиане возводят на пьедестал свободу человека, его индивидуальность, зачастую перерастающую в индивидуализм, причем они пренебрегают миром.
215

На это различие между христианским Западом и языческим Востоком указывает и французский культурологи писатель А. Мальро, который в своей работе «Искушение Запада» пишет от имени китайца Линя: «В этих церквах мне- слышались голоса двух христиан: один пел хвалу Господу; другой глухо его вопрошал. И вопрошающий уже не стремился внушить человеку сознание тех из сил человеческих — от могущества до сладострастия, — что утверждают человека на земле, отделяя его от мира; свои сомнения, покаяния, свою внутреннюю борьбу, что составляет его жизнь, он наделял высшей ценностью и крайней напряженностью: он связывал с ними Бога. Безответственный человек Востока стремится возвыситься над конфликтом, который его не касается. Христианин вообще не может оторвать себя от этого конфликта; отныне Бог и христианин неразрывны, и мир предстает не чем иным, как никчемной декорацией их конфликта» (132. 26).
Христианская цивилизация выпячивает отдельное Я и направляет его устремления на покорение мира, на подчинение природы, тогда как восточное умонастроение и мышление не придают особой значимости индивиду, в них сильны коллективное и космическое начало.
И вместе с тем восточные религии гораздо более человечны, чем христианство. Тот же буддизм представляет собою способ построения самим человеком своей личности, способ самосовершенствования индивида. Можно сказать, что в буддизме гораздо больше гуманизма, нежели в христианстве, ибо человек создает свой путь в нирвану, он в центре внимания и он выше бога. И вопреки Г. Честертону буддизм обладает колоссальным нравственным содержанием, что же касается отсутствия границ между страстью и извращенностью, то на Востоке это значит более человечное отношение общества к человеку, имеющему душевные недуги.
Нехристианская Европа ничем по существу не отличается от Азии, в ней процветает то же классическое язычество, подобное восточным религиозно-философским системам и учениям.
Пифагорийцы, аналогично индуистам, размышляют о перевоплощении, переселении душ из одного тела в другое.
Стоики в обучении людей разуму и добродетели ничем не отличаются от конфуцианцев:
Неоплатоники, как и буддисты, погружены в спорные потусторонние истины.
Просвещенные люди поклоняются Аполлону — некоему высшему началу. В этом они похожи на просвещеных персов, которые, поклоняясь огню, почитают Высшее Божество.
Поклонники Диониса предаются диким пляскам и веселым оргиям.
Толпы стекаются на пышные празднества, устраиваемые храмами, чьи жрецы поклоняются тем или иным богам.
Находятся и такие, кто верит в богов только потому, что отождествляет их с бесами, и приносят тайные жертвы Молоху.
Подобное же совершается приверженцами культа индийской богини времени Кали.
Сознание многих европейцев проникнуто магией, в основном черной, в журналах и газетах публикуются различного рода заговоры и заклинания.
В обществе господствует мировоззренческий и идеологический плюрализм и неудивительно, что восхищение Сенекой прекрасно уживается с подражанием Нерону — ничто ведь не мешает соседствовать изречениям Конфуция с китайскими пытками. Все в жизни перемешано, все хорошее и плохое настолько старо, что уже не может просто взять и умереть. Религии на любой вкус и любую потребность, только нет самого христианства с его непомерными воинственными устремлениями, чья логика развития приводит сначала к смерти бога, а потом и к смерти самого человека. Не случайно в прошлом христианские богословы и философы доказывали существование бога, теперь же, в конце XX столетия, мыслители стараются доказать существование человека.
Самое интересное — это то, что в нехристианской Европе не смог бы возникнуть капитализм, ибо именно христианство в одной из его форм (протестантизм) создало мировоззренческие предпосылки для генезиса и функционирования рационального способа ведения хозяйства. «В Западной Европе в условиях децентрализации и плюрализма, многообразия феодальных форм борьба внутри правящего класса постепенно привела, — отмечает В. Зарин, — к отбору наиболее жизнестойких социально-политических и хозяйетвенных институтов, обеспечивающих экономический рост и совершенствование военного дела за счет технического прогресса. К числу таких институтов следует отнести городское самоуправление, сложившийся рынок, а также более защищенное правовое и экономическое положение посредственных производителей» [77, 89].
Для нас важно развитие городов, которые в самом начале служили европейским феодалам источником доходов от ремесленного производства и торговых операций, а также дополнительной опорой в их борьбе с центральной властью и в междоусобных столкновениях. И вот здесь перед нами весьма знаменательный факт, а именно: крестовые походы, к которым призвала католическая церковь во имя спасения гроба господня в Иерусалиме, и освобождение городов от власти феодалов странным образом совпадают. Да иначе и быть не могло, ибо феодалы, отправившиеся в крестовые походы в погоне за богатствами, в основном попали в зависимость от городских купцов и ростовщиков. Поэтому ряд городов выкупают свои права у сеньоров, в других городах королевская власть оказывает им вооруженную поддержку в борьбе со своими вассалами, ослабленными походами в Палестину. Один из ведущих западных социологов Х1Х-ХХ вв. М. Вебер отмечает роль христианства в разрушении разнообразных ритуальных барьеров, мешавших объединению людей в независимую городскую общину [34].
В целом для западноевропейской цивилизации было характерно отсутствие автократии, моноцентристской структуры светской, духовной и экономической власти. Наряду с военно-феодальной иерархией, переплетаясь с ней, существовала духовная иерархия. Меч светский, которым владела феодальная элита, имел свою параллель в «духовном мече», той силе, которой в европейской структуре обладала церковь [221, 135-157]. Борьба между этими двумя мечами, между императорской властью и папством помогла родиться и пробиться ростком свободных городских коммун, политического и религиозного свободомыслия. Имено возникший на этой почве протестантизм с его этикой, пронизанной духом капитализма, и позволил синтезировать несколько феноменов европейской цивилизации: античная наука, особенно математика, соединенная в эпоху Возро-ждения с экспериментом; рациональное римское право, получившее свое развитие в средние века; рациональный способ ведения хозяйства, возникший благодаря отделению рабочей силы от средств производства [34, 44-244].
Значимость «протестантской этики» в становлении капитализма подкрепляют и оригинальные исследования Ф. Броделя, посвященные экономической истории в масштабе всего мира с XV по XVIII век. В своей книге «Время мира» он показывает, что главная игра в движении Запада к капитализму была сыграна до 1585 года, что в ней победителем стала Голландия, завоевавшая и торговую Европу, и весь мир. Это было обеспечено, во-первых, связью между северным полюсом — Балтийским морем и фламандской, немецкой и француз-ской промышленностью — и южным полюсом, которым выступала Севилья, великий поход на Америку с ее драгоценными металлами; во-вторых, значимостью Голландии как центра объединения протестантской Европы [22, 208-209]. Именно протестантская этика способствовала проявлению творческой энергии голландцев в торговых и финансовых делах и позволила им создать мощную мировую экономическую империю.
Христианство в его протестантской форме сыграло достаточно значимую роль в становлении капитализма, оно своим рационализмом как бы определило судьбы Западной Европы. И если бы последняя осталась нехристианской, то западная цивилизация не пошла бы по пути капиталистического развития. Ее дорога — это типичная эволюция восточных цивилизаций, когда города выполняют административную функцию, когда место феодальной раздробленности занимают абсолютистские монархии с мощной бюрократической системой, когда энергия инди-виду а ЛИЗУ а скована стальным корсетом корпоративного духа, когда господствующая церковь подавляет алчные устремления ростовщиков и проповедует принципы социальной справедливости.
Но этот сценарий не был осуществлен, и капитализм начал свое победное шествие с Западной Европы.

Государства крестоносцев остались в Восточном Средиземноморье

С глубокой древности идет борьба за господство на Ближнем Востоке, особенно в Сирии и Месопотамии, а также за доминирование в Египте. Эти страны были одними из богатейших и культурных регионов тогдашнего мира. Через них проходили пути международной торговли. «С античных времен Ближний Восток, — подчеркивает Ш. Перес, — оказывал ключевое воздействие на благосостояние человечества. Данному региону принадлежала важная роль в обеспечении безопасности международных торговых путей и стабильности великих империй, которые возникали и рушились. Правители этих империй уделяли неослабное внимание событиям, происходившим в регионе. Не было такого периода в истории, когда Ближний Восток не разжигал бы воображения пророков и мечтателей, путешественников и исследователей, купцов и авантю-ристов, воинов и правителей, а в первую очередь — последователей трех великих монотеистических религий, верящих в божественное откровение» [Перес Ш. Новый Ближний Восток. М., 1994, с. 63]. За господство в этом регионе вели борьбу Византия и Иран, Иран и арабы, арабы и Византия, а в конце XI столетия в борьбу вступили феодальные государства Западной Европы под флагом освобождения «гроба Господня». Эта борьба выразилась в виде семи крестовых походов и длилась почти два века (с 1096 по 1270 г.).
Крестовые походы на Восток, беспрецедентный и неожиданный результат религиозного энтузиазма, рожденного желанием преодолеть возникший в Западной Европе кризис, стали на протяжении длительного времени повторяющимися эпизодами в средневековом обществе. Они остаются, очевидно, наиболее ошеломительным проявлением тех чувств, превращенных в действия, которые сегодня считаются присущими исключительно средневековью. Здесь слово «беспрецедентный» относится к международному спонтанному массовому походу в Палестину с целью завоевания или защиты страны, где Христос провел свою земную жизнь.
Рассматриваемый в широком смысле как военное предприятие, инициированное религиозными побуждениями, первый крестовый поход был предвосхищен военными экспедициями (инспирированными и поддержанными папством), которые должны были вырвать из рук мусульман Северную Испанию, и норманским завоеванием Англии, получившим особое благословение папства. Затем на протяжении следующих четырехсот лет название и религиозную и военную технику крестовых походов использовали для организации походов, которые под видом большей или меньшей справедливости должны были защищать католическую церковь, от еретиков типа альбигойцев, язычников в Пруссии и балтийских странах, и захватчиков, подобно туркам, с 1453 года до конца XVII века. Несмотря на это семь крестовых походов, каждый из которых требовал переправы сухопутным или морским путем крупной, многонациональной армии, представляющей христианство и имеющей благословение папства, является «средневековым феноменом, отличающимся от всех иных священных войн, и остающимся на периферии истории Церкви» [Knowles M.D., Obolensky D. Historia koscio-la. W., 1988. т. 2. S. 166].
До сего времени спорными являются причины первого крестового похода и мотивы его вдохновителя. Рыцари Нормандии и Франции, подбодренные папским обещанием отпущения грехов, приступили к освобождению Испании и в 1085 году заняли Толедо. В том же самом году Антиохия была взята турками, которые еще раньше (1071 г.) завладели Иерусалимом. Все это склонило папу Григория VII к мысли об оказании помощи Западной Европой Востоку и Святым местам.
221
В 1085 году византийский император Алексей I обратил ся за помощью к папе Урбану II. «Это был, вероятно, благоприятный повод, — отмечают М. Ноульс и Д. Оболенс кий,— хотя и не фактическая причина, для появления плана крестового похода, рассмотренного в Пьяченце и провозглашенного в Клермоне в 1095 г. [Knowles M.D., Obolensky D. Op. tit. S. 166]. Однако папа, несомненно, сразу увидел пользу, которую можно было извлечь из направленного против неприятеля римской церкви похода норманов и иных рыцарей, вызывавших смуту в Европе. Как политик он не должен был упускать появившийся перед католической церковью шанс установить господство над восточной, православной церковью. Поэтому он призвал своих служителей к освобождению Святого города из рук неверных. Его призыв был воспринят сразу, причем с гораздо большим энтузиазмом, нежели папа мог ожидать. Таким обра-зом возник пер вый крестовый поход, вызвавший по принципу цепной реакции целую серию крестовых походов, которые по своей сути представляют военно-колонизационные походы за падноевропейских феодалов в страны Восточного Средиземноморья.
В исторической литературе весьма подробно проанализированы причины серии крестовых походов Запада на Ближний Восток. Прежде всего они вызваны возросшей агрессивностью западноевропейских феодалов, их стремлением к захвату богатых земель на Ближнем Востоке, к увеличению собственных доходов и богатств. Это стремление, как известно, обусловлено тем, что с конца XI в. общий экономический подъем, появление городов и установление регулярных торговых отношений вызвали рост материальных потребностей феодалов. Удовлетворить данные потребности легче всего было силой оружия, ибо сравнительно низкий уровень развития производства не позволял добиться этого быстро экономическим путем. Не следует впадать в заблуждение, что серия крестовых походов имела сугубо религиозный характер (это римская церковь облекла их в одежды борьбы христиан против мусульман). «Крестовые походы, —подчеркивает английский историк Дж. Тревельян, — являлись военным и религиозным выражением общего наступления на Восток, куда Европа устремляла свои возрождающиеся силы. Трофеями, с которыми Европа возвратилась из крестовых походов, оказались не освобождение гроба господня на все времена и не могущественное единство христианского мира. Напротив, вся длительная история крестовых походов является опровержением этого единства. Вместо этого Европа вынесла из походов изящные искусства и ремесла, стремление к роскоши, любознательность и науку — все то, что вызвало бы презрение у Петра Пустынника» [Цит. по: Неру Д ж. Взгляды на всемирную историю. М., 1981, т. I, с. 279-280].
Весьма активную роль в крестовых походах играла римская церковь, которая сама была одним из крупнейших феодальных собственников. Поэтому она была заинтересована в колонизации Ближнего Востока, для чего и воспользовалась крестовыми походами. Однако у нее были и свои, особые причины, обусловленные именно тем, что она являет собой особый религиозный институт со своими целями и интересами. «Ко времени первого крестового похода западная и восточная церкви окончательно отделились друг от друга. С этого момента стремление западной церкви подчинить себе восточную составляло один из главных пунктов в реакционной теократической программе папства, желавшего поставить власть римского папы выше всякой иной светской и духовной власти. Удачными походами на Восток католическая церковь рассчитывала также увеличить количество епархий (церковных областей, обязанных уплачивать ей десятину) и повысить таким путем свои доходы» [Всемирная история, М., 1957, т. III, с. 329). Мы не говорим уже о том, что уходившие в крестовый поход оставляли зачастую церкви свои сбережения или отдавала под ее покровительство свое имущество, что вело к росту богатства римско-католической церкви.
Первый крестовый поход начался весной — летом 1096 года, когда на Восток отправились десятки тысяч бедняков под предводительством Петра Пустынника, разорившегося рыцаря Вальтера Голяка и священника Готшалка из Рейнской области. В поход двинулись и армии западноевропейских феодалов во главе с герцогом Годфридом Бульонским (из Лотарингии), князем Боэмундом Тарентским (Южная Италия) и графом Раймундом Тулузским. В этой армии находились также рыцари из Северной и Средней Франции. После ряда сражений войска крестоносцев захватили огромную добычу и основали свои государства. «Вскоре после взятия Иерусалима крестоносцы овладели значительной частью восточного побережья Средиземного моря. При помощи флота венецианцев, генуэзцев и пизанцев, которые присоединились к крестоносному движению в надежде извлечь из него выгоду, они захватили многие портовые города. К началу XII в. на Востоке образовалось четыре государства крестоносцев: на территории Южной Сирии и в Палестине — королевство Иерусалимское во главе с Годфридом Бульонским, к северу от него — графство Триполи, княжество Антиохийское и графство Эдесское» [История средних веков // Под ред. З.В. Удальцо-вой и С.П. Карпова. М., 1990, т. I, с. 217].
Государства крестоносцев оказались весьма непрочными в силу ряда причин:
— эти небольшие разрозненные владения занимали узкую прибрежную полосу в Сирии и Палестине длиной в 1200 километров. В силу этого они были достаточно уязвимы для нападения врагов.
— крестоносцы обустроились в прибрежных городах и построенных ими укрепленных замках, чтобы обеспечить себе безопасность. Ведь с юга им угрожал Египет, а с Востока на них постоянно нападали сельджукские эмиры.
— сами завоеватели непрерывно враждовали между собой. К тому же менялся состав крестоносцев при малой их численности (например, под началом иерусалимских королей находилось не более 600 конных рыцарей).
—своим поведением крестоносцы настроили враждебно к себе местное население и поэтому им пришлось жить в неспокойном и воинственном окружении.
— вскоре после первого крестового похода были созданы духовно-рыцарские ордена (тамплиеры, иоанниты и тевтонские рыцари), чьи распри между собой и другими феодалами привели к еще большему ослаблению государств крестоносцев [см. Печников Б.А. «Рыцари церкви. Кто они?» // Очерки об истории и современной деятельности католических орденов. М., 1991].
В результате многих ошибок, совершенных государствами крестоносцев, и ряда неудачных походов рыцарям пришлось уйти из Сирии и Палестины. Одно за другим владения крестоносцев на Востоке переходили к мусульманам: в 1268 г. Египет захватил Антиохию, в 1289 г. — Триполи, в 1291 г. пала последняя опора крестоносцев Акра и перестало существовать Иерусалимское королевство. И хотя на протяжении XIV-XV вв. западноевропейские страны не оставляли попыток вернуть потерянные земли на Ближнем Востоке, эти предприятия закончились неудачами.
В связи с этим возникает вопрос, могли ли удержаться государства крестоносцев в Сирии и Палестине или нет?
По мнению М. Ноуэльса и Д. Оболенского возможность для крестоносцев закрепиться на Востоке была вполне реальной [см. Knowles M.D., Obolensky D. Op. cit. S. 169].
Поэтому постараемся проанализировать эту неосуществленную возможность чтобы увидеть последствия такого хода истории для Ближнего Востока и Западной Европы.
225
Прежде всего будем исходить из допущения, что сами крестоносцы высшего ранга прекрасно понимали — лозунг «освобождения гроба Господня» лишь камуфлировал, говоря современным языком, преследуемые ими основные цели. Поэтому они не стали враждовать между собой, а объединили свои силы для укрепления своих государств в Сирии и Палестине, превратив в вассальные по отношению к Иерусалимскому королевству Антиохию, Триполи и Эдессу. В тесный союз с ними вступили и духовно-рыцарские ордена тамплиеров, иоаннитов и тевтонцев. Следует помнить, что эти ордена представляли собой уникальный продукт крестовых походов и являлись сословными организациями мелкого и среднего феодального дворянства. Не случайно они получили прозвище «рыцарей, церкви»: «В них наиболее полно воплощены грабительская идеология и практика этого экспансионистского движения. Благодаря своей все возрастающей политической, экономической и военной власти ордена превращались в костяк католического господства папства, многочисленными владениями практически во всех странах Западной Европы, разветвленной структурой организации.
Благодаря крепкому союзу всех этих сил, государства крестоносцев могли эффективно противодействовать нападениям со стороны Египта и сельджукских эмиров.
Предположим далее, что правители государств крестоносцев достаточно умело использовали все обстоятельства, чтобы не только закрепиться в Сирии и Палестине, но и расширить свои владения. Особенно успешным в этом смысле был четвертый крестовый поход (1202-1204 гг.), который был начат по инициативе папы Иннокентия III. Его цель заключалась в захвате Египта.
Однако этому решил помешать венецианский дож Энрико Дондоло, который, потребовав за перевозку крестоносцев по морю огромную по тем временам сумму (85 тысяч марок серебром), хитроумными ходами пытался отвлечь их от задуманной экспедиции. Здесь сыграли свою роль вполне земные интересы Венецианской республики, не желавшей разгрома Египта. «У республики были с ним хорошо налаженные торговые связи, — отмечает М. Заборов, — она продавала султану даже оружие, не говоря уже о лесе, железе и других товарах. Помогать крестоносцам разорять Египет не имело для Венеции никакого смысла. Напротив, было весьма желательно придать походу какое-нибудь иное направление, двинуть крестоносцев в сторону от Египта. Для этого следовало поставить рыцарей креста в зависимость от Венеции. И дож отыскал надежное средство осуществить этот умысел» [Заборов М. Крестоносцы и их походы на Восток в XI-XIII веках. М., 1962, с. 107]. Что же предпринял венецианский дож? Вот как описывают это событие историки. «Заключив такой договор (о перевозке армии крестоносцев вене-цианским флотом — В.П.), Энрико Дондоло распорядился перевезти всех прибывших в Венецию крестоносцев на один из ее островов. Затем Дондоло отвел свои корабли и предложил крестоносцам полностью уплатить обусловленные договором деньги. Оказалось, что крестоносцы смогли внести только 51 тыс. марок, и вот тогда-то венецианцы предложили крестоносцам возместить недостающую сумму «ратными услугами» [«Всемирная история», т. III, с. 336], т. е. напасть для начала на один из городов — конкурентов Венеции в торговле (кстати говоря, находившегося под властью не «неверных», а христианского венгерского короля), а затем и на Константинополь — столицу Византии. И «освободители гроба Господня» не только согласились с таким предложением, напали на эти города, но и с большим рвением и жестокостью разграбили столицу «христианнейшей Византии». После этих «подвигов» крестоносцы оставили всякую мысль о походе к Иерусалиму и решили обосноваться на завоеванной территории. Отхватив у Византии половину ее владений на Балканах, они основали здесь Латинскую империю. Дальнейшие походы на Восток не принесли крестоносцам территориальных завоеваний в этом районе.
Необходимо напомнить сложившуюся обстановку в Египте, где всего каких-нибудь тридцать лет назад произошел переворот, низложивший фатимидского халифа Адида. «Его совершил энергичный военачальник Саладин, провозгласивший себя султаном и признавший духовным главой суннитского аббасидского халифа в Багдаде. Известно, что Саладин успешно воевал с крестоносцами и отнял у них почти всю Палестину, кроме прибрежной полосы и Иерусалима. Ему удалось овладеть также большей частью Сирии, с городами Дамаском и Алеппо и Верхней Месопотамией. Но он умер в 1193 году и то, что оставалось от прежней Арабской империи, постепенно распалось на куски» [Неру Дж. Указ, соч., с. 280].

И тогда можно представить такой поворот событий.
Армия крестоносцев высадилась в Египте и после ряда ожесточенных сражений с крупными силами феодальный ополчений сумела вернуть территории, завоеванные Саладином у государств крестоносцев.
Свой довольно-таки значительный вклад в укрепление позиций государств крестоносцев вносит пятый крестовый поход (1217-1221). Участвовавшие в нем немецкие, английские, голландские и венгерские крестоносцы после продолжительной осады взяли Дамисту — важную крепость, являвшуюся ключом к Египту. Благодаря единому и умелому коман-« дованию армия крестоносцев выигрывает ряд сражений с мусульманскими войсками династии Айюбидов и получает ряд укрепленных пунктов на египетской территории, в том числе и знаменитый город Александрию. Подписывается договор, согласно которому Египет попадает в зависимость от государств крестоносцев. Кроме ряда территориальных уступок, он выплачивает еще и дань как продовольствием, так и деньгами.
Государства крестоносцев продолжали свою экспансию дальше, используя благоприятно сложившуюся ситуацию и непрерывно оказываемую помощь Западной Европы. Немалую роль в осуществлении завоевательских целей играет шестой крестовый поход (1228-1229), в котором приняли участие немецкие, французские, английские и итальянские рыцари, и во главе которого стоял император Фридрих II. Воспользовавшись войной Египта с Дамаском, он обрушился на султана и разбил его войска полностью. Крестоносцы нашли поддержку среди местного населения, чье большинство составляли христиане-копты, потомки древних египтян, выплачивавшие в казну султана харадж и джизию. После свержения султана в Египте сложилась исключительно благоприятная для христиан обстановка, чем и воспользовались католические миссионеры. Они стали вести в стране активную религиозную пропаганду, что положительно сказалось на отношении местного населения к крестоносцам.
Нелишне помнить, что владения египетского султана тогда «охватывали не только Египет и Сирию, но также Хиджаз с Меккой и Мединой и часть Месопотамии» [Васильев Л.С. История Востока. М., 1993, т. 16 с. 281].
Войска крестоносцев располагаются в основных стратегических центрах Египта и постепенно проникают в соседние с ним страны. Ведь Египет был центром транзитной торговли, соединявшей север Африки через Сахару с Суданом. Из последнего везли золото, добычей которого занимались местные народности и из которого в Средиземноморье чеканили монету. В обратном направлении купцы транспортировали соль и некоторые другие средиземноморские товары.
Если раньше эта торговля находилась в руках арабских торговцев, то теперь к ней подключились европейцы, в тон числе генуэзцы, венецианцы, французы, испанцы и другие. В торговых центрах, выросших на торговых путях и их пересечениях, таких как Аудагост, Гана, Томбукту, Гао и другие, наряду с исламскими купцами стали селиться и европейские торговцы. Вкупе с выходцами из числа разбогатевшей на этой торговле местной знати европейцы постепенно захватывают в свои руки и административно-политическую власть.
«Западный Судан VII-VIII вв. был местом наиболее интенсивной транзитной торговли, точкой пересечения многих миграционных потоков. Здесь жили земледельцы саванны. Сюда же спорадически перемещались со своими стадами скотоводы, как негроидного, так и берберо-ливийского происхождения... На увлажненных разливами Нила западно-суданских землях выращивали злаки, в том числе рис. В торговых городах было, кроме торговцев, немало ремесленников, обслуживавших нужды городского населения» [Васильев Л.С. Указ, соч., с. 447-448].
Европейские купцы быстро сориентировались и установили контакты с протогосударством Мали и сонгаями, что дало возможность получать большие доходы. Государства крестоносцев стали неслыханно богатеть и поэтому в них хлынуло множество европейцев, удельный вес которого в составе местного населения быстро нарастал.
Чтобы закрепить более основательно позиции крестоносцев на Ближнем Востоке и в Северной Африке, папа Иннокентий организовал седьмой крестовый поход. В нем приняли участие в основном французские рыцари под предводительством короля Людовика IX, «стремившегося обеспечить Франции более твердые позиции в Северной Африке, с которой были связаны торговыми отношениями города Южной Франции» [История средних веков, т. I, с. 222]. Войско французских рыцарей высадилось в Египте, где оно внесло свою лепту в экспансию крестоносцев, направленную в глубь африканского континента со всеми его неисчерпаемыми богатствами и ресурсами. Иными словами, это положило начало французской колониальной политике, что позволило затем Франции подчинить себе значительную часть Африки. Понятно, что военная экспедиция французских рыцарей способствовала также первоначально поставленной цели — оживились и укрепились торговые связи Южной Франции и Северной Африки.
В таких условиях все занятые крестоносцами восточные территории могли быть интегрированы в египетско-сирийское государство христианской ориентации. Это государство располагало относительно сильной центральной властью благодаря поддержке духовно- рыцарских орденов, руководимых римско- католической церковью, крепким дисциплинированным войском и большими экономическими ресурсами. Поэтому оно повело успешную борьбу с сельджуками Рума (Малой Азии) и некоторыми другими мусульманскими государствами. К тому же у египетско-сирийского государства крестоносцев неожиданно появился сильный союзник: «Монгольские ильханы Хулагуиды, утвердившиеся в Иране и в странах Закавказья, взяв Багдад и казнив аббасидского халифа Мустасима (1258г.), задумали покорить Сирию» [Всемирная история, т. III, с. 339]. Ильханы Хулагуиды знали, что государство крестоносцев вело ожесточенную борьбу с мусульманством, и поэтому реши ли использовать его для осуществления своих планов.
Во второй половине XIII в. (1260-1303) хулагуидские монголы предприняли ряд походов в Сирию и попытались там утвердиться. Благодаря вооруженной помощи крестоносцев перевес оказался на стороне хулагуидских монголов. Последние установили дипломатические и торговые отношения с Западом, особенно с Генуей, что способствовало укреплению союза Хулагуидского улуса и государства крестоносцев. Правда, монголы стремились трактовать крестоносцев не как независимых и равноправных союзников, а как своих вассалов, однако у них ничего не получилось. Этим союзникам удалось разгромить государство сельджуков, прервав их экспансию в Малой Азии, что предотвратило неизбежное завоевание Византии сельджукскими эмирами.
Существование сильного государства крестоносцев на Ближнем Востоке способствовало упрочению и расширению влияния католической церкви в странах этого региона, прежде всего в Ливане, Палестине и Киликийской Армении и других. «Представители новообращенных католиков ездили в Европу (Рим, Авиньон), получали там соответствующее богословское образование. Здесь можно указать на деятельность армянского униата Нерсеса Палеаненца (первая половина XIV в.), который перевел на армянский язык, дополнив и армянским материалом, труд официального историографа папства XIII в. Мартина Опавского» [История Европы. М., 1992, т. 2, с. 556]. Деятельность католических миссий привела к возникновению восточной униатской церкви, что укрепило позиции Запада в регионе Ближнего Востока.
Интенсивное взаимодействие Европы и Азии привело к тому, что на Западе укрепился процесс экономического и культурного подъема.
Но данный сценарий мировой истории не осуществился — государства крестоносцев быт разгромлены, и Ближний Восток на длительное время был потерян для Запада.