ДМ8. Пространственные и хронологические границы единого инновационного цикла в сообществах Старого Света

Эмпирические данные говорят о наличии единого ряда 20-летних циклов в регионе Западной Европы с середины XVI до середины XX в. Он является результатом взаимодействия многих разновременных инновационных циклов на разных территориях и в разных сферах жизнедеятельности западноевропейского сообщества. В других цивилизационных регионах мира развитие несет на себе более заметный отпечаток поколенческого ритма, поэтому периоды наиболее сильных перемен выпадают на начало поколенческих циклов и видимым результатом становятся отдельные инновационные 20-летия, не связанные между собой единым рядом. Такую динамику демонстрирует Россия. Тем не менее анализ эмпирических и теоретических данных позволяет утверждать, что пространственные и хронологические границы единого инновационного цикла много шире XVI-XX вв. истории западноевропейского региона. Многообразные 20-летние ритмы пронизывают всё цивилизационное древо (то есть саморазвивающуюся часть цивилизации) и в силу единства последнего порождают единый ряд, тянущийся от начала древа до наших дней, хотя и не всегда имеющий явные формы. Представление о множестве циклов длительностью 2,4,8 и т.д. лет, которое (множество) инициируется каждый год и каждый год отыскивает для себя формы-носительницы, позволяет уточнить хронологию цивилизационного древа.

Единство цивилизационного древа выражено в общей динамике процессов пространственного структурирования цивилизационных регионов, отмечающих динамику саморазвития локальных цивилизаций разного ранга. Однако должен существовать процесс, который бы обеспечивал это единство, от года к году поддерживая всю иерархию циклов, начиная с 2-летних и кончая 500- и 1000-летними. Таким непосредственным основанием иерархии служит инновационное развитие множества разнообразных структур, образующих человечество - от малых групп до гигантских сообществ. Взаимодействуя через посредство инновационных циклов, они обеспечивают единство и непрерывность ткани социально-исторической эволюции и, в частности, стабилизируют цивилизационное древо. Последнее оказывается своего рода "сухим остатком" буквально неизмеримой в своем разнообразии массы человеческих контактов, которая перелагает всю совокупность материальных и ментальных форм человеческой деятельности в непрерывный поток инноваций.

Разные конкретные исторические формы обладают разной инерцией существования и потому связаны с циклами разной, соразмерной им длительности. Соответственно в зависимости от доминирования в сообществ тех или иных конкретных форм наиболее заметно проявляются те или иные циклы.

Однако среди всего разнообразия циклов есть один сложный цикл, обладающий своего рода механизмом самоприспособления к имеющемуся набору конкретных исторических форм - инновационный 20-летний цикл, который благодаря своей сложной "трехуровневой" структуре способен взаимодействовать с очень разными формами. Он более всех других циклов способен к тому, чтобы устойчиво пробиваться сквозь наслоения самых разных форм. В частности, он имеет наибольшие шансы превращаться в непрерывную последовательность - ряд 20-летий, следующих одно за другим и воплощающих собой меняющиеся односторонности развития.

Чем длиннее ритм, тем большей инерцией должны обладать соответствующие ему формы. Учитывая, что 32-летний поколенческий ритм устойчиво наблюдается (пусть и посредством более длительных циклов, фиксируемых по периодизационным схемам) в исторических данных последних 5000 лет (теоретически экстраполируемых в прошлое еще на 3000 лет), что свидетельствует о постоянном наличии форм, обладающих соответствующей инерцией, нетрудно предположить, что такие формы найдутся и для 20-летнего цикла (в силу близости его длительности к 32-летнему).

Собственно говоря, сам факт существования удваивающейся иерархии циклов, опирающейся на иерархически зависимые 2,4 и 8-летние ритмы, является, как выражаются математики, необходимым и достаточным условием существования 20-летнего ритма.

Более того. Нетрудно предположить, что на основе единого 20-летнего ритма, образующегося за счет холистического единства многих инновационных 20-летий в рамках целостного цивилизационного древа, выстраивается подобие цивилизационного древа, подчиненное отрицанию, отрицанию отрицания и снятию 20-летних периодов во всем их многообразии. Другими словами, следует ожидать существования своего рода инновационного древа, существенно отличающегося от цивилизационного древа и в то же время неразрывно слитого с ним.

Данное предположение означает, что по аналогии с пространственной ячейкой поколенческого древа должна существовать пространственная ячейка инновационного древа. В соответствии с сутью функций трех субсистем (управляющей, промежуточной и исполнительной) такой элементарной ячейкой является компактное большое общество (размером порядка 10⁴ человек) внутри минимальной локальной цивилизации. Если абсолютизировать пространственную составляющую возможного расположения этих 10⁴ индивидов на некоторой городской территории, то очевидным образом вырисовывается схема мир-системы: ядро - полупериферия - периферия (см.напр.[1,т.3,с.13-65]. В реальности пространственная составляющая складывается не только внутри компактного центра, но и на территории, связанной с этим центром и образующей вместе с ним минимальную локальную цивилизацию (см.раздел 1.4). Известная самоценность форм существования позволяет любой инновации охватить порядка 10⁴ человек, поэтому для существования ячейки инновационного древа нет необходимости в реальном целостном сообществе данного размера. По-видимому, единственное, в чем отчетливо и однозначно проявляется факт потенциальной самодостаточности инновации в рамках сообщества величиной порядка 10⁴ человек, так это в факте существования 500-летних циклов как элементарных единиц изменения ранга пространственной структуризации.

Известно, что между социально-историческими циклами разного типа и сообществами разного ранга существует соответствие, которое позволяет ввести понятия кванта социальной эволюции и цивилизационной клетки. С точки зрения этого соответствия 500-летний цикл состоит из двух цивилизационных клеток 4-ого ранга, то есть может быть представлен в виде условной системы численностью порядка 10⁸ человек (а полная предельная вместимость цивилизационной 500-летней клетки 5 ранга - 10¹⁰ человек). Но система вместимостью 10⁸ человек - это то же самое, что двухуровневая иерархия, составленная из сообществ численностью порядка 10⁴ человек; другими словами, это аналог сообщества, преодолевающего особый барьер, но элементарной ячейкой служит не общиноподобная структура, а потенциально самодостаточная структура некой инновации ранга минимальной локальной цивилизации. Можно предположить, что в результате рождается своего рода самодостаточность самодостаточности, то есть - по-видимому - верхняя граница каких бы то ни было изменений, своего рода максимальная из возможных пространственно-временных единиц цивилизационного процесса. В таком случае, если пространственная или временная компонента и достигает размеров, соответствующих 5 рангу, то она будет недостаточно устойчивой для построения систем очередного, 6 ранга.

Данный вывод может носить только предположительный характер, тем не менее он вполне согласуется с другими, хотя тоже гипотетическими положениями, являющимися взаимодополнительными по отношению друг к другу.

Первое из этих положений исходит из единства эволюции живого мира Земли и косной материи, между которыми должна быть известная соразмерность разнообразия форм и количества. Так как человек является итогом весьма длительного и постоянно корректировавшегося биологического развития земного сообщества животных (о чем свидетельствует среди прочего способность человеческих сообществ в симбиозе с отдельными животными и растительными видами замещать биологические сообщества), то возможности человечества в качестве системы по восприятию и переработке информации соразмерны всему единству органического и неорганического миров Земли и потому оптимальной численностью человеческого сообщества, обеспечивающей сохранение всего остального разнообразия форм жизни с одновременным наличием самодостаточности цивилизации, может быть величина порядка 10⁸ человек. Превзойти биологически определенную численность человечество может, только заместив одно разнообразие другим, в данном случае - заместив биологическое разнообразие социокультурным и вместо оптимальной установив максимальную собственную численность. Что мы и наблюдаем при росте человечества до 10¹⁰.

Другое предположение выглядит просто тривиальным: инновационное древо подобно поколенческому древу должно обладать единым ритмом инновационных циклов. Другими словами, от начала древа и до наших дней протянулась цепь лет, в которой - по А.Чехову - стоит только дотронуться до первого звена, и мы почувствуем, как сдвинется последнее. Причем речь идет не об "эффекте бабочки", когда небольшое событие в прошлом может повлиять на настоящее, а о сугубо закономерном процессе, связанном с ограничениями на динамику конкретных форм социальных процессов, подобным тем ограничениям, которые рассматривались в главах 1-3 основного текста. Это может объяснить существование верхней границы каких бы то ни было изменений в пределах древа. В частности, если так называемый антропный принцип (см.напр.[2,с.132-154]) есть не что иное, как вывернутое наизнанку восприятие человеком ограниченности самого себя, когда он способен воспринимать только то, что есть он сам (включая свойства материального мира),- то и его собственные ограничения являются для него ограничениями (или, иначе говоря, законами) окружающего мира. Другими словами, любой обитаемый мир (планета) имеет верхний предел населенности разумными существами примерно в 10¹⁰единиц (точнее, в КПК⁵ разумных существ), при этом оптимальная населенность обитаемого мира разумными существами должна быть на два порядка меньше. Другими словами, если и есть во Вселенной планеты, на которых многие, многие тысячелетия существуют высоко, высоко развитые цивилизации, то численность разумного населения на этих планетах стабилизирована в пределах КПК⁴ индивидов.

Но вернемся к самому 20-летнему циклу. Условия, наиболее благоприятные для формирования единого ряда 20-летних циклов, складываются, очевидно, в саморазвивающемся сообществе, когда одни инновации сменяются другими и образуется единый поток многообразных 20-летий, устойчиво поддерживаемый самодостаточными формами социальной реальности. Холистическое единство всякого сообщества "усредняет" этот поток в формах общего цикла. Здесь можно говорить о целостном взаимодействии трех субсистем в масштабах всего сообщества, которое не допускает перерыва между следующими друг за другом циклами отдельных субсистем и рождается алгоритм 2-4-2-8-4-2-4-2-и т.д. В результате и появляется единый непрерывный ряд.

В сообществах другого, модернизационного типа развития, существует жесткая централизация власти, поэтому основной ритм перемен завязан на ритм смены поколений и не возникает непрерывной последовательности между инновационными циклами и их перехода одного в другой. Вместо этого каждое новое поколение инициирует свое собственное 20-летие перемен, которое удовлетворяет его ограниченные потребности; после первого 20-летия инновации быстро затухают. Последнее не означает, что единый общемировой цикл прекращает свое существование в данном сообществе; нет, он по-прежнему движется из прошлого в будущее, но его реальными руслами являются только саморазвивающиеся сообщества, а колонизационные сообщества играют роль боковых ответвлений, которые могут стать, а могут и не стать пространствами саморазвития.

Описанное своеобразие динамики инноваций в сообществах двух типов отчетливо проявляется в различии западноевропейского и российского цивилизационных регионов.

В Западной Европе развертывается единый непрерывный 20-летний цикл, фиксируемый по динамике перемен на территориях трех национальных сообществ: английском, французском и немецком (периоды 1620-1700; 1783-1883; 1740-1760 и 1840-1900 гг. соответственно). Как правило, эти периоды на несколько десятилетий сдвинуты вперед по отношению к временам, когда соответствующие государства существенно усилят свое влияние на европейские дела; поэтому они соответствуют годам мощных системных перемен и интенсивного развития сообществ. Особенно важен тот факт, что эти периоды не перекрываются: в тот или иной момент наиболее сильные перемены локализуются в каком-то одном из регионов единой западноевропейской системы. Такова диалектика развития посредством односторонностей: в рамках одной цивилизации разные регионы последовательно становятся центрами опредмечивания очередной основной односторонности.

Эти прямые эмпирические данные могут быть дополнены еще двумя группами свидетельств: во-первых, тремя или четырьмя российскими циклами в период 1879-ок.1959 гг., во-вторых, результатами анализа нидерландских событий, позволяющими говорить о трех циклах 1560-1620 гг.

Первая группа замечательна тем, что демонстрирует единственный в российской истории случай, когда социальные, экономические и политические процессы в России были неотъемлемой частью западноевропейских. Об этом говорит синхронность российского и западноевропейского 20-летий и независимость российского от ритма смены поколений. Таков итог интеграции России в единое мировое хозяйство в 1880-е - 1890-е гг.

Однако в конце второго из 20-летий периода 1879-ок.1959 гг. сложилась неблагоприятная конкретная историческая ситуация, которая на все 100% была использована маргиналами, буквально вырвавшими страну из общемирового развития. В целях своего личного самоутверждения они изолировали страну от мировой эволюции. По инновационному циклу, начавшемуся в 1985 г., то есть вне единого ритма 20-летних циклов, хорошо видно, что эта изоляция продолжается до сих пор и будет длится по крайней мере до начала очередного 32-летнего цикла (конец 2010-х гг.), но вероятнее всего еще дольше - до 2030-х гг.. Это еще одно явное свидетельство того изуверства, которое было совершено большевиками и которое выгодно современной правящей элите; этого нельзя забывать. Именно в попытках противостоять объективным закономерностям социально-исторического процесса, в первую очередь общемировой интеграции, заключена причина уничтожения десятков миллионов людей в СССР и продолжающееся подавление активности работоспособного населения колониальной верхушкой и частью элит в настоящее время.

В системном смысле российский ритм в 1879-1959 гг. был своего рода аналогом мощных перемен на территориях трех основных национальных регионов Западной Европы и должен был предшествовать усилению российского влияния,- однако усиление было реализовано в уродливой форме борьбы за мировую гегемонию и лишь надорвало силы российского сообщества. Те ресурсы, что были доступны России в XX в. и могли обеспечить ей реальное место в эволюционирующем мире, были растранжирены на сохранение и усиление реакционной имперской ориентации в период СССР.

Любопытно отметить, что российская цивилизация была не единственной неевропейской цивилизацией, в которой цикл 1899/1900 – 1919/1920 гг. и период 1905-1908 гг., соответствующий третьей стадии этого 20-летнего цикла, оказался отмеченным резким ростом внутриполитического напряжения; то же самое происходило в Иране и Турции, в Китае, в меньшей мере в Индии [3,т.7,с.346-374]. Это сходство позволяет увидеть здесь рождение общемирового 20-летнего ритма, или, правильнее сказать, время первого проявления общемирового инновационного ритма. К сожалению, процессы, которые могли бы подтвердить это предположение, а именно процессы, связанные с третьими стадиями последующих 20-летий (1925-1927 и 1945-1949 гг. в Китае, 1947-1950 гг. в Индии), формально подходящие на роль симптомов третьих стадий очередных 20-летних циклов, вполне могут быть вызваны к жизни не только мировым инновационным ритмом, но и, вообще говоря, другими ритмами, включая случайное стечение обстоятельств, хотя и маловероятное для тройного совпадения (1925-1927, 1945-1949 и 1947-1950 гг.), и потому только на этом основании нельзя уверенно считать 1900 г. годом рождения фактически общемирового инновационного ритма. Но есть факт, неопровержимо свидетельствующий о наличии известного общемирового единства - демографический переход, который как раз в первой четверти XX в. охватил практически весь мир, точнее, массовые группы большинства стран мира. (Об этом же единстве мог бы свидетельствовать и общемировой характер экономических кризисов начиная с 1870-х гг., однако в аграрных странах массовые группы нередко живут в своем общинном мире и экономические кризисы их задевают, но не в силу вовлеченности общин в капиталистическую экономику, а в силу определенной зависимости элит этих стран от общемировой коньюнктуры. Поэтому такой индикатор, как распространенность кризисов, не более убедителен, чем демографический переход.)

Российская серия 20-летних циклов 1879-1959 гг. несомненно является прямым эмпирическим свидетельством существования единого общеевропейского инновационного ритма. Более того. Вряд ли можно сомневаться в том, что общеевропейский ритм не прерывается до наших дней и продлится в будущее до тех пор, пока существует западноевропейская цивилизация, - но вернется ли в этот поток Россия - вот в чем вопрос.

С точки зрения диагностики западноевропейского ритма представляется весьма заманчивой возможность связать известные события 1968 и 1989 гг. с третьей стадией того же ряда 20-летних инновационных циклов, однако далее будет показано, что хронологически названные даты слишком явно относятся к динамике других ритмов (Кондратьевских и поколенческих). Поэтому "вклад" 20-летних циклов здесь хотя и присутствует, но его вряд ли можно признать доминирующим; вероятнее всего, вклады трех типов циклов сравнимы. Именно по этой причине при анализе инновационной динамики Франции и Англии мы не касались третьего этапа циклов 1940-1960, 1960-1980 и 1980-2000 гг.

Кроме того, мы не обсуждаем причин опережения российским ритмом 1879-1959 гг. общеевропейского ритма на один год, поскольку это опережение есть следствие случайного стечения обстоятельств, связанных со спецификой российской инновационной динамики, см. предыдущие и последующие материалы.

Таким образом, непосредственные эмпирические данные по российской серии позволяют продлить единый ритм до середины XX в., а теоретическая очевидность говорит о существовании этой серии (хотя и в слабой форме) наряду с инновационным циклом хрущевского периода до цикла 1985-2004 гг.

С другого хронологического конца длительного периода эмпирических наблюдений единого европейского ритма примыкают нидерландские события; по аналогии с Английской и Французской буржуазными революциями Нидерландская революция тоже должна представлять собой ряд инновационных циклов, следующих друг за другом. Наблюдаемая в нидерландских событиях динамика перемен действительно хорошо согласуется с предполагаемым 20-летним ритмом.

В нидерландских событиях просматривается лишь один четко выделенный цикл (с которым также связано начало следующего), но заметны и симптомы длительного последующего процесса, растянувшегося на полвека.

При анализе нидерландской динамики необходимо учитывать социально-политическую зависимость Нидерландов от империи Габсбургов (после 1555 г. - от испанской короны), то есть наличие существенных элементов колонизации; в силу последнего обстоятельства буржуазная революция стала временем завоевания национальной независимости.

В условиях зависимости одной страны от другой поведение верхушки власти в первой стране отражает конъюнктуру отношений как в своем регионе, так и - подчас преимущественно - в доминирующем сообществе. Поэтому это поведение перестает быть устойчивым индикатором динамики инновационного цикла в собственном сообществе. В таком случае системную роль инициатора инновационного цикла вынуждены выполнять элиты (то есть вторая субсистема). Появляется особая "внутренняя" верхушка и особые "внутренние" элиты (сосуществующие с колонизационно связанными верхушкой и элитами), которые и реализуют 20-летний цикл.

Особое значение "внутренней" верхушки и "внутренних" элит в случае Нидерландов объясняется тем, что страна представляла собой сообщество областей, которые были вполне самостоятельными образованиями; их объединяли только слабая система центральных органов власти и единство католической церкви. "Внутренние" субсистемы обеспечивали своего рода координацию перемен в рамках всего сообщества как холистической целостности и в этом смысле выступали по отношению к "внешним", зависимым формам социального структурирования как политическая оппозиция иноземному господству.

(Вообще случай Нидерландской революции интересен тем, что тут выявляются преимущества "обратного" направления исследований: вместо диагностирования динамики инновационного цикла по совокупности конкретных исторических фактов используется знание о динамике единого ритма, определяющего хронологию наиболее мощных системных перемен, для интерпретации некоторого ряда исторических событий. "Обратное" направление позволяет усилить социологическую составляющую социально-исторического анализа, а именно расширяет арсенал конкретных приемов исследования закономерностей социально-исторического процесса.)

Как и в Англии, революция в Нидерландах была связана с борьбой одних религиозных течений с другими, в данном случае - кальвинизма с католицизмом. В результате революции протестантские течения (и связанный с ними комплекс социальных, политических и экономических норм жизнедеятельности) завоевали доминирующее положение. Впоследствии это доминирующее положение трансформировалось до равноправного для всех религиозных течений.

С учетом поправки на особую роль элит и на значение религиозных процессов вырисовывается четкий основной инновационный цикл и обнаруживаются убедительные свидетельства существования двух последующих циклов (изложение сделано по [4,т.3,с.364-379]):

1559(?)-1561/62 гг. В 1561 г. впервые был обнародован официальный символ веры кальвинистских общин в Нидерландах. С 1562 г. проповеди кальвинистов стали собирать сотни и тысячи слушателей, участились случаи вооруженного сопротивления деятельности католической церкви. В том же году открыто выступила и аристократическая оппозиция.

1562-1566 гг. Пытаясь достигнуть соглашения с верхушкой нидерландских элит, испанские власти пошли на ряд уступок, однако основные вопросы остались нерешенными. В 1566 г. две основные части элит (горожане-кальвинисты и католическая дворянская верхушка) попытались достичь соглашения о единых действиях, но договориться им не удалось. В частности, предложение кальвинистов начать антикатолические выступления было отвергнуто, однако в августе 1566 года частью стихийно, а частью под влиянием кальвинистов и радикальной части дворян началось настоящее восстание; погрому подверглось около 550 церквей.

1566-1569 гг. Страх охватил не только испанские власти, которые пошли на новые уступки (прекращалась деятельность инквизиции, были обещаны новые законы о ересях и амнистия дворянским оппозиционерам), но и дворянскую оппозицию. Из двух организаций дворянской оппозиции - Лиги господ (создана в 1562 г.) и Союза дворян (создан в 1763 г.) - вторая самораспустилась, а лидер первой - принц Оранский - занялся "усмирением" кальвинистов, арестовывал и казнил. Кое-где восставшие нападали на дома богачей, поэтому кальвинистская элита тоже отрекалась от участия в восстании. В 1567 г. восстание было подавлено совместными усилиями правительственных войск и бывших дворянских оппозиционеров. В том же году на территорию Нидерландов вступила испанская карательная армия, а в следующем были казнены некоторые из этих дворян. Принцу Оранскому пришлось бежать; он организовал военный поход против испанцев, но потерпел неудачу. В 1569 г. полностью восстановилась деятельность католической церкви.

1569-1576 гг. Этот период делится на две части: 1569-1572 и 1572-1576 гг. Антииспанская борьба объединила и горожан, и дворян; после общего синода в Эмдене в октябре 1571 г, католики стали именоваться "неверными", а летом 1572 г. собрались штаты Голландии (одной из областей Нидерландов), где встретились сторонники восстания; начала формироваться новая администрация и армия; принц Оранский был признан законным наместником короля. С осени 1572 г. испанцы повели наступление на восставшие северные провинции, но было уже поздно: через несколько лет, в октябре 1576 г. в Генте смогли собраться Генеральные штаты провинций и объявить о переходе власти к самим провинциям (при сохранении верности испанскому королю; от последнего требовалось вывести войска).

1576-1579 гг. Сложная внутриполитическая борьба этого периода отражает процессы адаптации элит к изменившемуся сообществу; ее итогом стало заключение антииспанского союза северных провинций (Утрехтская уния 1579 г.), признание испанским королем единства страны, восстановление исконных порядков и привилегий в ряде завоеванных испанцами городов юга и вывод испанских войск.

1579-1581 гг. Подписание Утрехтской унии обострило антииспанскую борьбу, особенно в центральных провинциях, но уже в том же году принцу Оранскому удалось подавить движения "радикалов". В марте 1581 г. стрелковым гильдиям (особым объединениям вооруженных горожан) было запрещено принимать участие в решении политических дел. Заканчивается этот период низложением испанского короля и началом поисков нового суверена. Двухлетие 1579-1581 гг. можно расматривать как время адаптации верхушки к изменившимся элитам; одновременно эти годы представляют собой первую стадию следующего инновационного цикла.

1581-1585 гг. Первая часть долгого и мучительного периода поисков нового суверена. Вероятно, именно особенностями второй стадии цикла - то есть попыткой новых перемен в элитах - должны объясняться отрицательные итоги этого периода для Нидерландов (разброд и рассогласования в деятельности городов и провинций, приведшие к новому завоеванию испанцами южных провинций). Инерция форм, установившихся по ходу основного 20-летнего периода, препятствовала новым переменам. Требовалось другое поколение, способное "свежими глазами" увидеть происходящее. (Аналогичная инерция хорошо заметна по событиям Английской и Французской революций, где за основным циклом следует "невидимое 20-летие". В такой ситуации создание нового, как правило, ограничивается перетасовкой отдельных кусков старого; реальный инновационный потенциал перемен оказывается относительно небольшим, а реализация перемен - неэффективной.)

1585-1587 гг. Заключительный период поисков нового суверена. В конце концов нидерландская верхушка вынуждена отказаться от поисков верховного правителя и устанавливает равноправные отношения с европейскими державами. Высшим органом власти в 1587 г. становятся Генеральные штаты, а государственным строем Соединенных провинций - республика. Этот период трудно рассматривать иначе, как в качестве третьего этапа инновационного цикла.

Окончательного успеха нидерландская верхушка добивается в 1606-1609 гг. (что хронологически соответствует третьей стадии следующего 20-летнего цикла): в 1606 г. между Нидерландами и Испанией начинаются переговоры о перемирии; последнее заключается в 1609 г. сроком до 1621 г.; Испания признает существующие границы и независимость Соединенных провинций и даже обязуется не мешать их торговле с португальскими колониями.

Все эти факты представляют собой свидетельства существования единого ряда инновационных циклов 1560-1620 гг. Как и в случае французского ряда, особенно заметны события, связанные с переменами внутри верхушки по ходу третьей стадии инновационного цикла (особенно по изменениям политического курса).

Нельзя не отметить, что наибольшей остротой социально-политической борьбы, к тому же носившей очень сложный характер, отличался период, отличный от третьей стадии цикла - а именно период 1576-1585 гг. [4,т.3,с.373]. Это время завершения одного инновационного цикла и окончательного определения его результатов, затем начало другого цикла, и формирование основных условий его последующего развертывания. Тем самым этот период занимает довольно странное хронологическое положение. Как показал предшествующий анализ, важнейшие перемены обычно связаны с третьей стадией цикла. Мы полагаем, что данная особенность есть одно из последствий колониальной зависимости Нидерландов от Испании, а именно особой роли элит и соответственно циклов изменений элит, среди которых есть "внешние" и "внутренние" элиты и соответственно деятельность элит распадается на "внешние" и "внутренние" процессы. Если предположить, что единый ряд 20-летних циклов простирается в еще более ранние времена, в первую половину XVI в., то те же самые три стадии (пятая, первая и вторая) отмечают процессы Реформации и Крестьянской войны в Германии (период 1517- 1525/26 гг.). По аналогии с событиями в Нидерландах следует предположить, что в этой акцентировке основных событий тоже каким-то образом проявляется механизм колонизационной зависимости. События 1517-1525/26 гг. называют иногда "буржуазной революцией №1" [4,т.3,с.362]; но пока затруднительно дать адекватное объяснение того, каким образом здесь может быть причастен механизм колонизационной зависимости (то есть механизм "внешних" и "внутренних" процессов); для этого требуется отдельное исследование.

Если это совпадение пиков перемен 1517-1525/26 и 1576-1585 гг. с одной и той же частью единого 20-летнего ритма не случайно (как отмечалось выше, мы считаем данное совпадение закономерным), то оно свидетельствует о таких особенностях динамики перемен в XVI в., которые существенно отличаются от характеристик инновационного цикла в более позднее время, когда основные перемены выпадают на третью стадию (и первую половину четвертой). Фактически приходится говорить о еще одном – втором ряде инновационных циклов, который распространяется в какой-то достаточно самостоятельной среде, связанной с колонизационными процессами и, вероятно, ведет свою историю в период внутренней колонизации европейских территорий. Вероятно, лишь с конца XVI в. (но уж точно с конца "длинного" XVI в.) происходит полный перенос центра тяжести в поток уже описанного 20-летнего ритма, что выглядит как своего рода сдвиг основных перемен на половину 20-летия, то есть примерно на 10 лет. Возможно, причина в существовании наднационального единства католической церкви, которое участвует в определении конечных форм инновационного процесса в качестве дополнительной социальной структуры со своей собственной инерцией и ритмом и которое доминировало до Реформации. Пока обо всем этом судить трудно. Но здесь очевидно некоторое сходство с динамикой циклов в США (а именно случай 10-летнего сдвига 20-летних циклов между западноевропейской "метрополией" и американской "колонией" в XIX в.). Если природа двух 10-летних сдвигов имеет системный характер, а не рождена случайным стечением обстоятельств, то это свидетельствует о таком системном единстве социальных процессов, которое воистину возможно только в случае существования законов социального развития, проявления которых не зависят от различия конкретных форм социальных процессов. Описать конкретный колонизационный механизм, порождающий 10-летний сдвиг, не представляется сейчас возможным (однако см. следующие страницы), но наличие трех примеров свидетельствует о том, что он должен существовать.

Итак, непосредственные эмпирические данные позволяют говорить о едином инновационном ритме с конца (или даже с середины XVI) до середины XX в. Кроме того, теоретически очевидно, что этот ритм продолжается от XX в. в будущее. А как далеко возможна его экстраполяция в прошлое? В начале данного дополнительного материала говорилось о теоретически допустимой экстраполяции на 8 тысячелетий в прошлое, но насколько это предположение обосновано?

К примеру, по Валлерстайну примерно с начала XVI в. функционирует капиталистическая мир-экономика (КМЭ), которая просуществует примерно до середины XXI в. [5,с.19,26]. Поэтому можно было бы предположить, что эмпирически наблюдаемый 20-летний ритм ограничен только рамками КМЭ.

Однако очевидно, что не только КМЭ, но любая мир-экономика связана с инновационными процессами. В Западной Европе первая мир-экономика стала определяться уже с XI в.и сложилась где-то между XI и ХIII вв.[1,т.3,с.16,87-89]. Тем самым можно говорить о некотором непрерывном процессе инновационных взаимодействий уже с XI века. Непрерывность обусловлена цивилизационным единством того социального пространства, в котором развертывается инновационный ритм. Например, уже с ХIII века дает знать о себе механизм так называемого "европейского равновесия" [там же,с.50,329], а без единого инновационного процесса, вокруг которого организовывалось бы взаимодействие разных европейских сообществ, подобное просто невозможно. Сам этот механизм "европейского равновесия" имеет какую-то предисторию (он должен был какое-то время подспудно складываться; вероятнее всего, тут и сыграли свою роль первые европейские мир-экономики) - что без инновационного взаимодействия неосуществимо. Тем самым вряд ли можно сомневаться в том, что в Западной Европе единый 20-летний ритм существует как минимум с XI века.

Многообразие мир-систем предшествующих веков и тысячелетий позволяет экстраполировать этот ритм в глубь человеческой истории. Но это многообразие не дает точных границ ритма.

К сожалению, другие социально-исторические данные, которые позволили бы еще дальше экстраполировать ритм (такие как единство Западной Европы со времен Каролингской империи и т.п.) в каждом конкретном случае могут быть оспорены и в этом смысле не годятся. Такова особенность исторического знания: индивидуализируя изучаемые явления, оно сводит их до роли отдельных элементов, из которых якобы складывается вся система,- но в результате исчезает та целостность любой структуры, которая на самом деле не является суммой элементов. (В то же время стоит заметить, что И.Валлерстайн считает структуру мира как системы независимой переменной, не сводимой к какому-либо элементу [5,с.24], то есть учитывает холизм систем.)

Поэтому в поисках пределов распространения единого ритма мы снова обратимся к главному факту, который считаем твердо установленным: к единству западной цивилизационной ветви и к единству цивилизационного древа. (Напомним, что непрерывная динамика пространственного структурирования является достаточным доказательством данного единства.)

Именно инновационная деятельность человеческих сообществ служит фундаментом единства ветвей цивилизаций и обеспечивает неповторяемость, поступательность процесса. Невидимым стержнем инновационной деятельности и является единый инновационный ритм. То же самое верно и в отношении всего цивилизационного древа. Раз оно существует, значит есть некая общая динамика, вырисовывающаяся из всех инноваций. Вряд ли можно сомневаться, что такая динамика есть в каждом кластере цивилизационных ветвей. (Не вполне ясен механизм формирования этой общей динамики от одной совокупности ветвей к другой, то есть от кластера к кластеру, но это предмет дальнейших исследований.)

Со стороны проблемы единства инновационного ритма в отдельном кластере нельзя не обратить внимание на японский цикл 1860-1880 гг., синхронный западноевропейскому единому ритму. Дело в том, что если все цивилизационные ветви одного кластера должны рождаться одновременно, то и внутренние ряды инновационных 20-летий в каждой ветви должны сохранить между собой синхронность. Япония принадлежит к китайской цивилизационной ветви, которая развертывается одновременно с западной, и потому совпадение японского цикла 1860-1880 гг. с западным ритмом выглядит абсолютно закономерным. В Японии в 1860-1880 гг. как бы прорезался тот единый ритм, который в Китае был задавлен наслоениями поколенческих форм развития.

Что же касается общего ритма 20-летий по всему цивилизационному древу, то причина его существования вполне очевидна. Цивилизационное древо - это не линейный процесс рождения одних ветвей от других и ветвление, подобное биологической структуре кроны дуба или другого дерева, а, так сказать, "объемный" процесс инновационного взаимодействия многих индивидов и сообществ, в рамках которого каждый кластер "опирается" на всю совокупность ствола предшествующих кластеров. Взаимодействие кластеров имеет холистический характер и проходит через все глубины цивилизационного процесса (об этом можно уверенно говорить, даже не зная ничего о конкретном механизме этого процесса). Результатом не может не являться единый инновационный ритм, пронизывающий все древо. Мы полагаем, что именно этим объясняется наблюдаемый факт одной и той же верхней границы каких бы то ни было изменений по всем кластерам,- то есть факт существования одной и той же универсальной элементарной единицы общецивилизационной динамики (500-летнего цикла). 20-летний ритм должен быть единым,- по крайней мере "на стремнине" каждой из ветвей в рамках всего цивилизационного древа.

Здесь важно подчеркнуть, что синхронность 20-летий в пространственно разделенных регионах (в том числе в Японии и Западной Европе) связана не с какими-то мистическими причинами, а с устойчивостью общеземного годового ритма и с принадлежностью названных сообществ единому цивилизационному процессу. Первое обеспечивает жесткую длительность циклов длиной 2,4,8 и т.д. лет, а второе - непрерывность последовательности названных циклов и циклов, образуемых на их основе.

Наличие единого 20-летнего ритма позволяет понять, почему длительность 500-летних циклов составляет примерно 520 лет, а не иную величину, например 512 лет. К примеру, поскольку удвоение длительности циклов (2-4-8-16-32-64-128-256-…) имеет жесткий характер по всему диапазону длин циклов, постольку, казалось бы, логично ожидать примерно 512-летнюю длительность у примерно 500-летних циклов. Скорректированнные до 512 лет оценки общецивилизационной динамики приведены в Таблице 1 в сравнении с другими оценками. Сравнение таблиц показывает, что корректировка длительности 500-летних циклов до 512 лет было бы опрометчивым решением. Объяснение может быть таким: именно 520-летний ритм (то есть ритм, кратный 20-летним циклам) имеет более жесткий характер, чем само по себе удвоение, потому что именно в рамках 20-летнего ритма 2,4 и 8-летние циклы увязаны в единство инновационных процессов, которое преодолевает своего рода тривиальность простого удвоения их длительности,- иначе говоря, холистический характер 20-летнего цикла подчинил 2,4 и 8-летние односторонности динамики субсистем собственной динамике всего сообщества. Поэтому реальная длительность циклов пространственного структурирования в среднем действительно должна составлять 520 (восходящая и нисходящая фазы - по 260 лет), а не 512 лет. Соответствующие данные приведены в Таблице 2.

Как можно было бы объяснить 260-летнюю продолжительность цикла пространственного структурирования? На данной стадии исследований допустимы лишь гипотезы ad hoc.

Можно, к примеру, предположить, что 260 лет (то есть пространственная ячейка цивилизационного древа, в хронологическом смысле соответствующая тринадцати 20-летних циклов) - это некий инновационный цикл инновационного цикла (тот самый, который номинально соответствует сообществу в 10⁸ человек или, точнее, в КПК⁴ индивидов). Тогда по аналогии с 2-4-2-8-4 возможны циклы типа (2-4)-(2-8-4)-(2-16-8-4)-…, где ближайший к 260 годам длительности цикл имеет формулу (2-4)-(2-8-4)-(2-16-8-4)-(2-32-16-8-4)-(2-64-32-16-8-4). Однако его номинальная длительность 254 года (±1 год), а не 260 лет.

Можно предположить существование суперцикла на основе трех субсистем, первая из которых представлена стандартным циклом трех субсистем инновационного цикла, а вторая и третья - субсистемами с длительностью циклов полных перемен соответственно в 16 и 32 года. Тогда цикл будет имеет формулу (2-4-2-8-4)-16-(2-4-2-8-4)-32-(2-4-2-8-4)-16, то есть длительность в 94 года, что никак не похоже на 260 лет. Но если (опять же ad hoc) добавить 64 -летний цикл, то получается формула (2-4-2-8-4)-16-(2-4-2-8-4)-32-(2-4-2-8-4)-64-(2-4-2-8-4)-32-(2-4-2-8-4)-16, то есть номинальная длительность составляет искомые 260±1 (лет). В реальности 260-летние циклы имеют длительность от 255 до 267 лет (по российской динамике 1015-1276-1543-1801 гг.), то есть примерно 260±7, что опять требует объяснений. Если предположить (опять же ad hoc), что разброс связан с стандартными инновационными циклами (их пять внутри 260-летенго периода), то тогда получается ориентировочно 260±5. Если предположить, что вся длительность 260-летнего цикла квазимеханически разделена на 13 20-летних циклов, то случайное блуждание инноваций дает оценку 260±√13, то есть 260±4. Если ожидать разброс в ±1 (год) для поколенческих, то есть 16-, 32- и 64-летних циклов, тогда общий диапазон отклонений может достигнуть 260±10 (лет). При этом получаются две тройки уровней (2-4-8 и 16-32-64), что соответствует какой-то системе размером 10⁸ , то есть КПК² × КПК².

Насколько эти предположения соответствуют реальности и должны ли быть выдвинуты другие рабочие гипотезы, покажут будущие количественно-качественные социально-исторические исследования.

1. Бродель Ф. Материальная цивилизация,экономика и капитализм,XV-XVIII вв. Пер.с фр.-М.: Прогресс, 1986-1992.

2. Дэвис П. Случайная Вселейная. Пер.с англ..-М.:Мир, 1985.

3. Всемирная история. В 10-ти тт.-М.: Изд-во соц.-экон.лит-ры, 1955-1965.

4. История Европы с древнейших времен до наших дней. В 8-ми тт./Гл.ред.коллегия: Чубарьян А.О.и др.- М.:Наука,1988-…

5. Фурсов А.И. Школа мир-системного анализа (Основные положения концепции И.Валлерстайна)//Восток. 1992. №1. С.19-38.

Таблица 1. Скорректированные на 512-летний срок даты начала (конца) и середины 500-летних циклов

Примечание к Таблице 1. Определенные ранее даты 765, 1015, 1276, 1543, 1801 и 2056 гг. были обычным методом изменены таким образом, чтобысредняя разница между ними стала составлять 512 лет. Затем полученная последовательность экстраполирована в прошлое и будущее. Отсутствие нулевого года учитывалось. Как и в других таблицах аналогичного рода, даты имеют номинальный характер.

Таблица 2. Скорректированные на 520-летний срок даты начала (конца) и середины 500-летних циклов

Примечание к Таблице 2. Определенные ранее даты 765, 1015, 1276, 1543, 1801 и 2056 гг. были изменены таким образом, чтобы разница между ними стала составлять 520 лет и чтобы они соответствовали ритму единого 20-летнего цикла. Затем полученная последовательность была экстраполирована в прошлое и будущее. Отсутствие нулевого года не учитывалось. Даты имеют номинальный характер.

Стоит подчеркнуть следующее. Как уже отмечалось в тексте главы 2, 500-летний цикл является основной ячейкой цивилизационного древа, то есть его параметры соответствуют верхней границе каких бы то ни было изменений (то есть потенциалу изменений). Тем самым его длительность, по-видимому, должна быть непосредственно связана с полной длительностью инновационного цикла, то есть кратна 20. Ближайшая к 512 годам оценка такого рода и использована в данной Таблице. Понятно, что полное число 20-летий должно приходится не просто на 500-летний цикл, но на каждую его половину, то есть на каждую цивилизационную клетку 2,3,4 или 5 ранга. Вместе с фактом прекрасного соответствия между старыми (см.раздел 2.4) и новыми датами это означает, что получен наилучший из вариантов хронологии цивилизационного древа. Тем самым представленная в Таблице 2 сводка хронологических рубежей процесса пространственного структурирования тоже может использоваться при анализе цивилизационной динамики на Земле. (Факт совпадения скорректированной начальной даты цивилизационного древа с круглой датой 6000 г. до н.э. случаен, но очень удобен. Представляется очевидным, что в научных исследованиях динамики человеческой цивилизации было бы удобно перейти к подобию "абсолютной" хронологии, "ноль-пункт" которой соответствует 6000 г.до н.э.)