Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Комментарии (4) Миронов В. Древний РимОГЛАВЛЕНИЕБитва Рима с Карфагеном за господство
Легендарный Карфаген, грозный соперник Рима, стал одним из крупнейших городов Древнего мира. Карфаген возник на 72 года раньше Рима. Основала его в 823 г. до н. э. сестра тирского царя Пигмалиона – Дидона (Элисса). Другие называют дату – 814–813 гг. до н. э., а Филист (Philistus), сицилийский историк, которого цитирует Евсевий, говорит об основании Кархедона (Карфагена) Цором в конце XIII в. до н. э. Элисса и ее брат – личности историче?ские. Жреческо?аристократическая группировка Тира, вынужденная из?за междоусобиц покинуть город, перебралась в эти края. Эллины называли Финикию «страной красных людей» или «страной пурпура». Напомним, что италики называли ее обитателей финикийцами или пунийцами. По?видимому, после смерти царицы Элиссы монархия перестала существовать. Карфаген стал республикой. После разрушения ассирийцами Сидона и осады Тира число финикийцев?эмигрантов резко возросло. В конце IV в. до н. э. население Нового города и территорий достигало 550–600 тысяч человек, а накануне 3?й Пунической войны тут обитало 700 тысяч человек. Для сравнения: все население Афин во времена Перикла составляло лишь 200–300 тысяч. В Риме накануне войны с Ганнибалом жило 270 тысяч человек, и даже в эпоху расцвета (то есть при Цезаре) Рим населяло около 800 тысяч человек. По данным переписи, все население Римской республики составляло 770 тысяч человек во времена Сципиона. Карфаген являл собой олигархическое объединение, в котором вся полнота власти находилась в руках богачей. Всем там заправлял Малый совет. Власть, политическая и военная, была монополизирована денежной аристократией. Устройством Карфагена восхищался Аристотель, сторонник такого правления. В «Политике» он писал: «И карфагеняне, как полагают, пользуются прекрасным государственным устройством, которое во многих отношениях отличается от остальных; в некоторых частях оно сходно главным образом с лакедемонским. Вообще три государственных устройства (той поры) – критское, лакедемонское и карфагенское – до известной степени очень близки друг к другу и значительно отличаются от остальных. Действительно, многие стороны государственной жизни устроены у карфагенян прекрасно. Доказательством слаженности государственного устройства служит уже то, что сам народ добровольно поддерживает существующие порядки и что там не бывало ни заслуживающих упоминания смут, ни тирании». Хотя Карфагену были присущи и тирания и смуты, его устройство чем?то напоминало торговую Венецианскую республику. Граждане его делились на две группы: «сенат» («могущественные») и «плебс» («малые»). Наряду с аристократией плебс Карфагена играл определенную роль в вопросах управления (порой существенную). Некоторые его представители посылались с миссией в подчиненные Карфагену города как управляющие. Часть граждан направлялась в колонии, где принимали активное участие в основании городов. Скажем, с мореплавателем Ганноном отправились в плавание 30 тысяч мужчин и женщин. Видимо, чтобы сгладить возможные и неизбежные конфликты, знать старалась подкармливать простой народ (мелких ремесленников, торговцев, воинов). Как бы там ни было, а именно «народ Карфагена» считался обладателем высшей суверенной власти, воплощенной в народном собрании. В Карфагене не было силы, которая бы безусловно царила над гражданской общиной. Власть в стране в той или иной степени, но должна была выражать интересы и гражданского коллектива (по крайней мере теоретически). Ведь и знать также была частью общины. Благодаря воле общины Ганнибалу удалось провести через народное собрание реформу управления, приведшую к ликвидации всевластия «сословия судей». Собрания проходили столь бурно, что порой, как отмечают, неугодного народу политика могли «разорвать на куски». И это хорошо! Существовала там и крупная государственная собственность (арсеналы, рудники, верфи, земли). Владевшие немалыми богатствами храмы были под контролем специальных должностных лиц государства – коллегии «десяти над святилищами». Помимо граждан в Карфагене жило немало иностранцев (греки, этруски, италики и др.). Значительную часть населения составляли рабы или полусвободное население. Данные нами ранее характеристики Карфагена как аристократии и олигархии являются довольно условными. Хотя влияние там богачей было бесспорным. Основу деятельности Карфагена составляли торгово?посреднические услуги. Торговля была его наипервейшим занятием. Карфагенская торговля охватывала обширные районы мира – от Северо?Западной Африки до Причерноморья и от Испании до Египта. Купцы везли изделия карфагенского ремесла, экспортируя металлы, слоновую кость, золото, серебро, драгоценные камни и рабов (на одну женщину выменивали трех мужчин?рабов). Сенат контролировал всю торговлю. Отсюда вечный интерес политиков к прибылям. Доходы карфагенян были значительными. «Для карфагенян нет постыдной прибыли… У карфагенян для получения должности открыто дают взятки, у римлян это же самое наказуется смертью». Подобно финикийцам, традиционно пунийцы были хорошими мореходами. Утверждают, что они заходили в Атлантический океан, добирались до Саргасова моря. Там ошибочно приняли водоросли за остатки огромного погибшего острова. Возникли неизбежные среди моряков красочные рассказы, которые дали толчок возникновению мифа об Атлантиде. Так родились знаменитые атлантические диалоги Платона, которые стали художественным воплощением мифа. Но мифы – все же не купеческое дело. Карфаген вел торговлю греческими, египетскими и этрусскими товарами. В их руках был транзит: возили товары, произведенные иными народами. Не брезговали они и работорговлей, и пиратством. Карфаген был заполнен греческими изделиями, но греков пунийцы терпеть не могли, видя в них главных своих торговых соперников. Недоверие, а то и открытая ненависть к грекам привели к тому, что официально было запрещено учить греческий язык (IV в. до н. э.). Хотя элита (Гамилькар Барка, Ганнибал, Магон, Ганнон и др.), бывшая образованными людьми, знала греческий и свободно на нем говорила. В семьях аристократов и женщины получали неплохое образование. По словам Диона Кассия, образованной была дочь Гасдрубала, Софонисба. И все же чем?то особым в образовании и культуре карфагеняне не выделялись: ни одного великого писателя, мыслителя, ритора. Науки и искусства они игнорировали. Пунийцы стремились к мировому господству в те времена, когда на рынках Востока утверждались финикийцы. В. С. Сергеев, характеризуя роль Карфагена в мире, писал: «Карфаген считается классической страной рабовладения во всем античном мире, выработавшей наиболее совершенные методы эксплуатации. Рабовладельческая система в Карфагене получила очень широкое развитие, послужив образцом для сицилийских греков и римлян. В Карфагене существовала развитая специальная литература по сель?скому хозяйству, по организации крупных рабских плантаций с указанием на более рациональные методы использования рабского труда. Таковым, например, был трактат карфагенянина Магона, переведенный на латинский язык и легший в основу известных нам сочинений по агрономии. Экономическая мощь Карфагена заключалась в его посреднической торговле». Будучи трезвыми политиками, карфагеняне во второй половине IV столетия заключили с Римом торговые договоры (в 348 и 306 гг. до н. э.). Рим и Карфаген даже однажды объединились против общего врага – Пирра (272 г. до н. э.). После смерти Пирра Рим сумел захватить контроль над большей частью италийского полуострова, взял Сардинию и стал подбираться и к Испании. Это означало, что близилась неизбежная схватка рас, семитической (карфагеняне) и арийской (греко?римляне), за господство в этом регионе. И Карфаген, писал Тураев, взял на себя руководство в этой борьбе. Схватка Рима и Карфагена была битвой за господство над западной частью Средиземноморья.
Продолжалась она более ста лет. Борьба была отчаянной и упорной. Карфаген обладал армией в сотни тысяч воинов. Правда, в его армиях сражались главным образом наемники, нанятые за немалые деньги. В армии Карфагена были слоны, стенобитные машины и корабли. В 1?й Пунической войне римляне вели сражения с Карфагеном не только на суше, но и на море. Флот пунийцев состоял из 350 кораблей, не считая транспортных судов. Имея прекрасную удобную гавань в Тунисском заливе, они долгое время господствовали на море. Во время 3?й Пунической войны всего за два месяца карфагеняне построили 120 кораблей на верфи Нового Карфагена, созданной Гасдрубалом. Успех склонялся то на одну, то на другую сторону. Римляне не раз бывали разбиты, а флот их погибал от бурь. «Право же, если вспомнить, что в Первой Пунической войне с пунийцами дрались на море 24 года, то ведь всей Александровой жизни едва ли, думаю, хватило бы на одну только эту войну», – писал Тит Ливий. Пунийцы подчинили своей власти 300 городов, завладели северо?восточной Африкой, Сардинией, затем Сицилией. Гамилькар Барка завоевал всю Испанию. Конечно, видя все это, Рим не мог не испытывать страха перед усиливающейся мощью Карфагена. Тит Ливий счел войну римлян с карфагенянами «самой замечательной из войн всех времен». Сегодня такая оценка вызывает по меньшей мере недоумение. Как могут быть войны «замечательными»?! Если вы попытаетесь найти ответ на сей вопрос у Ливия, его аргументы таковы: «Никогда еще не сражались между собою более могущественные государства и народы, никогда сражающиеся не стояли на более высокой ступени развития своих сил и своего могущества… Но ненависть, с которой они сражались, была едва ли не выше самих сил: римляне были возмущены дерзостью побежденных, по собственному почину подымавших оружие против победителей; пунийцы – надменностью и жадностью, с которой победители, по их мнению, злоупотребляли своей властью над побежденными». Катон Старший каждую свою речь в сенате заканчивал возгласом: «Полагаю, что Карфаген должен быть уничтожен» («Delenda est Carthago»). Страх Рима нам понятен. Враг был грозен. Он столкнулся с искусным, настойчивым и умелым противником, который, казалось, вот?вот войдет в Рим. В 1?ю Пуническую войну Карфаген захватывал землю за землей, город за городом, и к 70?м годам III в. до н. э. почти безраздельно царил на Западе. В 264 г. до н. э. он решил овладеть столицей Сицилии, городом Сиракузы. Остальной остров практически находился в его власти. В дело вмешался Рим, и пунийцев с великим напряжением сил разбили. Через 23 года сын Гамилькара, Ганнибал, злой дух Рима, герой Карфагена, вторгся в Италию. Как скажет Полибий, тот был «единственным виновником, душой всего, что претерпели и испытали обе стороны, римляне и карфагеняне». В смертельной и непрмиримой схватке сошлись два титана. Положение стало особо угрожающим для Рима, когда во главе карфагенской армии встал двадцатипятилетний Ганнибал (247/246–183 гг. до н. э.). Имя Ганнибал означало «дар Ваала». Он сын главы Карфагена – Гамилькара. Рассказывают, что когда Гамилькар Барка («Молния»), которого Полибий назвал «величайшим вождем того времени по мужеству и отваге», закончил Африканскую войну (подавив мятеж солдат?наемников) и собирался переправить войско в Испанию, принося по этому поводу жертву богам, его девятилетний сын Ганнибал, по?детски ласкаясь, стал умолять своего отца взять его с собой. Тогда Гамилькар велел подойти ему к жертвеннику и, коснувшись его рукой, произнести клятву, что он будет врагом римского народа, как только это ему дозволит возраст. Что лежало в основе так называемой «ганнибаловой клятвы»? Разумеется, мечты о всемирной власти. Речь шла, как отмечает И. Кораблев, о создании «мировой» державы, которая охватила бы всю ойкумену, с центром в Карфагене. Задачу эту и попытались решить Гамилькар Барка и Ганнибал. К этой же цели более ста лет назад стремился и Александр Македонский. Пунийцы преследовапи цель: подчинить Карфагену все страны региона, обеспечив своим землевладельцам и купцам возможность угнетать, эксплуатировать подвластные территории и обогащаться за их счет. И на пути столкновения интересов они неизбежно должны были столкнуться с Римом, который ставил перед собой примерно такие же стратегические задачи. У Ганнибала не были ни семьи, ни детей, ни возлюбленной. Он вообще не любил женщин. Можно ли такому человеку доверять страну, армию, город или семьи? Ведь хороший правитель обязан прежде всего любить народ, заботиться о гражданах, семьях и детях. Но то, что в рассказах о Ганнибале «нет ни одной человеческой черты», видимо, больше скажет о характере, чем жуткие картины, которыми рисуют его правление. Пусть у иных Ганнибал и не вызывает симпатии, но наша задача все же освободить его от черт «пугала», каковым он предстает даже в книге «Ганнибал» С. Ланселя, который подает его образ, словно это каннибал, питавшийся сырым человеческим мясом. Он не «ел человечину», как советовал ему друг, но жестокость, алчность, коварство были присущи ему, как и прочим. Заслуживает внимания его переход через Альпы. Ганнибал избрал прямой путь из Испании в Италию. Перейдя Пиренеи, он быстро двинулся через южную Галлию, добрался до реки Роны, переправился через нее, вместе с его слонами. Затем, пройдя долинами, армия пунов девять дней взбиралась на Альпы, а затем стала спускаться. Дорогу преграждали снег и обвал. Пришлось восстанавливать дорогу. Но в конце концов измученное и поредевшее войско Ганнибала, пройдя «путем Геракла», все же спустилось в долину реки По. Таким образом, переход через Альпы занял у Ганнибала 15 дней. При этом он потерял почти половину армии и большую часть обоза. От Роны он двинулся во главе 38 000 пеших и 8000 конных воинов (по другим данным 40 000 пеших и 6000 конных). Если судить по надписи на колонне, установленной в Лацинии, на юге, там сказано, что до Италии вместе с Ганнибалом тогда добрались 12 000 африканской и 8000 испанской пехоты и не более 6000 всадников. Помимо погибших убыль дали еще и дезертиры. Конечно же, армия была истощена и измучена сверх меры. Ливий отмечал, что когда брат Ганнибала, Газдрубал, через 12 лет после самого Ганнибала совершал переход через Альпы, сделав это легче и быстрее, местные галльские и альпийские племена «не только дружественно приняли его, но и пошли вместе с ним на войну». Признание римского историка дорогого стоит. Понятно, что не так?то уж и любили Рим окружавшие его народы. Они только и ждали часа, чтоб расквитаться с ним за все унижения и обиды. Признания Ливия звучат весьма откровенно. Говоря о причинах конфликта между двумя могущественными державами того времени, он пишет: «Теперь, когда всем известно, что Италия двенадцатый год в огне, они (племена. – Авт .) хорошо знают, что Альпы – это просто дорога и что два могущественных города, отделенные друг от друга большими пространствами суши и моря, борются за власть и богатство». И таких случаев агитации известно было немало. По сути дела, обе стороны вели самую настоящую и интенсивную пропагандистскую кампанию, надеясь завоевать на свою сторону симпатии вовлеченных в конфликт народов. Часто успех в этом противостоянии был на стороне Ганнибала. Однажды 2000 галльских воинов, служивших в рядах римской армии, убежали из лагеря, убив нескольких военачальников и угнав лошадей. Они пришли к Ганнибалу, чтобы предложить ему свои услуги. Тот одарил дезертиров серебром, дал им мяса и вина и отослал по их деревням, чтобы они заявили всем, что такие же трофеи и честь может быть завоевана и другими, всеми теми, кто захочет прогнать ненавистных римлян с их земель. Хотя нельзя не признать значительности его военного таланта. Переход через болота Арно, когда его войско 4 дня и 3 ночи шло через болота по грудь в воде, переход через Альпы, громкие победы над римлянами стяжали ему в истории громкую славу. «Через Альпы люди перебирались и до Ганнибала – именно так, например, поступили около 400 года орды кельтов, хлынувших отсюда к Риму и докатившиеся до склонов Капитолия… Однако Ганнибал ведь не просто преодолел Альпийские горы – он провел через них многотысячную армию вместе с лошадьми, обозами, наконец, слонами! До него на такое не рискнул никто! Это был поступок, достойный Александра, да что там, превосходящий Александра и сопоставимый разве что с подвигами мифического Геркулеса! Начиная с Возрождения, когда невероятную популярность получили сочинения Тита Ливия, в особенности же его знаменитая «третья декада», рассказ о переходе Ганнибала через Альпы стал на долгие века настольной книгой каждого «школяра» и просто культурного человека. И вполне заслуженно». Что же делало столь сильной и непобедимой (на первых порах) армию этого полководца? Возможно, на стороне карфагенян был фактор внезапности, лучшая подготовка войск и их командиров, слабость первых римских полководцев (до Сципиона), тактическое превосходство, ненадежность союзников Рима, наличие инициативы. Видный теоретик военного искусства России начала XX в. А. А. Свечин писал о Ганнибале как о величайшем полководце истории: «Ганнибал захватил инициативу. Он располагал профессиональной, глубоко ему преданной армией; те же наемники, которые столько раз убивали своих карфагенских полководцев, оставались дисциплинированными и послушными Ганнибалу при всех обстоятельствах. Ганнибал – почти единственный из всех полководцев, которому не пришлось сталкиваться с солдатскими волнениями и бунтами. Его армия из старых африканских кадров, пополненная набором иберийцев (на Пиренейском полуострове), превышала 50 тысяч, образовывала отдельные тактические единицы, которые под руководством опытных генералов на поле сражения могли самостоятельно маневрировать. Тактическое превосходство армии Ганнибала над римской милицей (вначале) было несомненно, и оно еще усиливалось тем обстоятельством, что Ганнибал располагал безусловно превосходной конницей. Нумидийцы, союзники Ганнибала, доставили ему очень хорошую легкую конницу, а карфагенская тяжелая конница была способна не только наносить сильные удары, но представляла регулярную часть под командой офицеров, воспитанных еще Гамилькаром, и была настолько дисциплинирована, что не бросалась за добычей, а способна была к маневру на поле сражения по указанию полководца. Это были кирасиры древности». В 216 г. до н. э. в Апулии, в битве при Каннах, Ганнибал наголову разбил значительно превосходившую по численности армию римлян (50 тысяч пунийцев против 79 тысяч римлян). Ганнибал взял римлян в кольцо и уничтожил. «Концентрические действия против неприятеля не годятся для слабейшего», – говорил Клаузевиц. «Слабейший не должен совершать одновременно обход обоих флангов», – учил Наполеон. Но обладавший меньшей численностью Ганнибал действовал именно «концентрически», и не только обходил оба фланга, но одновременно заходил и с тыла. Победу Ганнибал одержал наперекор всем теориям (меньшими силами). По данным Полибия, в битве при Каннах погибло около 70 000 римлян. Вот как описывают эту классическую битву древности… С сердцем, полным ненависти, разъезжал Ганнибал по полю кровавой работы, поощряя ревностных и стыдя бездеятельных. Лишь несколько часов спустя солдаты прекращают избиение… Устав от бойни, пунийцы берут в плен 3000 человек. На малом пространстве лежали грудой 48 000 трупов. Римские военачальники Сервилий, Эмилий Павел были убиты, а Варрон бежал с группой всадников и небольшим количеством легковооруженных воинов. В Каннах, в обоих лагерях римлян в руки Ганнибала попали тысячи пленных. Карфагеняне потеряли лишь около 6000 человек (это были преимущественно иберийцы и галлы). Конечно, за 2000 лет оружие и способы ведения боя совершенно изменились. Войска ныне уже не идут врукопашную с короткими мечами, а стреляют друг в друга с расстояния в тысячи метров. Лук заменила скорострельная пушка, вместо пращи пулемет. Добивание неприятеля заменила капитуляция, хотя в самых общих чертах боевые действия остались без изменения. Бой на уничтожение, писал Шлиффен, «может быть дан и ныне по плану Ганнибала, составленному в незапамятные времена». Целью похода Ганнибала стало покорение Италии. Впрочем, тот не намерен был полностью уничтожать Рим. Он лишь стремился к тому, чтобы Рим признал его гегемонию над миром (imperium). Ганнибалу советовали идти к Риму и взять его, говоря, что уже через 5 дней он сможет пировать на Капитолии. Ганнибал медлил, отослав на родину как свидетельство его триумфа 6000 золотых всаднических и сенаторских колец убитых римлян. Начальник конницы Махарбал сказал ему: «Не всё дают боги одному человеку. Ты умеешь побеждать, Ганнибал; но вот пользоваться победой ты не умеешь». После битвы у Канн, где римляне были разбиты наголову, он стал ждать послов подобно тому, как Наполеон будет ждать послов с предложением мира от царя России. Но Рим не отреагировал на предложения, не сдался, заявив, что будет сражаться до тех пор, пока оккупанты будут оставаться на их земле. При этом Рим отказался выкупить и тех, кто оказался среди военнопленных. Мало того, так Торкват даже выступил в сенате с гневной речью, заклеймив позором всех тех, кто сдался врагу. «Нам не нужны солдаты и офицеры, сдавшиеся врагу», – заявил сенат… Говорят, что Ганнибал пришел в неописуемую ярость, услышав гордый ответ Рима. Он приказал перебить всех пленных, запрудить их телами реку и по мертвым телам, как по мосту, переправил свое войско. Знатных же римлян заставил сражаться друг с другом, подобно гладиаторам, причем – братьев с братьями или отцов с сыновьями. Тут уместно вспомнить историю, расказанную о посещении им в колонии Гадес храма Мелькарта, финикийского Геркулеса (тот якобы перешел Альпы первым). Когда Ганнибал принес жертвы и обеты богу, выслушал прорицателей и заснул, он увидел вещий сон. Снилось ему, что Мелькарт приказал идти в Италию. Бог посылает с ним таинственного проводника, который будет ему надежным помощником. Ганнибал должен идти вперед и не оборачиваться. Полководец выполнил предписание финикийского бога, но в один из моментов не смог удержаться от искушения – и оглянулся. Он увидел, что за ним ползет некое исполинское чудовище, обвитое змеями, изрыгающее огонь и сокрушающее всё на своем пути. Небо было затянуто грозовыми тучами, а из недр его сверкали молнии… «Что это?» – воскликнул потрясенный Ганнибал. Ответом ему были слова: «Опустошение Италии». Несмотря на ряд громких побед Ганнибала, иные из союзников сохраняли верность римлянам. Эти города Италии оборонялись отчаянно. Среди таковых был и город Нола. Знатные римляне во главе с Марцеллом сражалась мужественно, хотя чернь «только и думала, как бы отпасть к Ганнибалу». Римляне казнили более семидесяти человек из числа тех, кто склонялся к измене, конфисковали их имущество. Видимо, говоря о позициях италиков в разгоравшемся конфликте, стоит сказать и о роли экономики… Рим к тому времени перешел на косвенное налогообложение, шла ли речь об имперских землях или крупных латифундиях. Колоны должны были отдавать треть урожая, тогда как две трети оставалось в их владении. К тому же они получали право владения участком земли вместе с прилегающим к нему домом, а также право продажи и передачи по наследству. А в это же время всюду на подвластных Карфагену территориях карфагенский сенат выжимал все соки из подвластных ему народов. В годы сицилийской кампании налоги с горожан выросли вдвое, и у крестьян отбирали половину урожая. Поэтому многие вовсе не торопились заменить относительно щадящую власть Рима на господство пунийцев, чья алчность не знала меры. Все это и объясняет смысл слов Полибия: «Невзирая на поражение римлян в двух битвах, до сих пор ни один из городов Италии не отложился от римлян и не перешел на сторону карфагенян; все они оставались верными данным обязательствам, хотя жестко терпели от неприятеля». Пунийцы, являясь суровыми и надменными господами, облагали подданных огромной данью. Понятно, что те в ответ платили им ненавистью. Может быть, по этой причине пунийцы не смогли завоевать тех рынков, что фактически вошли в состав их державы. Правители Карфагена проводили в отношении населения Италии политику «разделяй и властвуй», как делали по отношению к зависимому и рабскому населению самого Карфагена. В основе смертельной схватки лежали торговые интересы. Об истинных целях борьбы говорит и такой факт: победив и диктуя Карфагену условия мира, Рим потребовал от того перестать быть центром морской торговли и портом. Когда карфагеняне узнали об этом, послышались стенания и проклятия. Их ненависти, горю и отчаянию не было предела. Пылая злобой, они решили предать смерти всех бывших в городе италийцев. Их безумное поведение историки объясняют так: «Карфагеняне готовы были стерпеть все, даже рабство – сдались же они на милость римлян. Одного только они не могли стерпеть – потерю денег. А приказ римлян означал для них конец морской торговли, а значит, и богатств. Думать, что эти старые пираты и торгаши займутся земледелием, было просто смешно. Ради денег они завоевали Сицилию, ради денег они сражались с римлянами, ради денег они выдали им Ганнибала и теперь скорее готовы были все умереть, чем уступить свои деньги». Они решили драться, готовя оружие и катапульты. Александрийский грек Аппиан, сторонник римского владычества и монархии, вместе с тем довольно объективно описывал и историю Карфагена. Пунийцы осудили предателей и соглашателей, которые требовали передать врагу оружие, кораблей и боевых слонов. Карфагеняне заявили, что лучше уж «умереть вместе с родиной», когда та будет иметь оружие для битвы. К схватке готовились и стар и млад. Матери Карфагена, словно некие эриннии из античной трагедии, кидались к каждому встречному, побуждая его проявить мужество в битве. Они насмехались над теми трусами, что хотели предпочесть сдачу города мужественному сражению, напоминая о выдаче детей и предсказаниях. Это воздействовало на нерешительных. Все стали работать, превратив город в мастерские. День и ночь трудились мужчины и женщины, готовя оружие для решающей битвы. Все понимали, что в схватке гигантов, Рима и Карфагена, решался вопрос о «мировом господстве». Если в начале конфликта пунийцев с римлянами многие не ведали, ради чего весь сыр?бор, то по прошествии десятилетий смысл схватки стал ясен всем народам. Призом в схватке Ганнибала и Сципиона была власть над миром Средиземноморья. Постепенно римляне стали теснить карфагенскую державу. Причин тому немало. Во?первых, Рим защищал их земли против чужеземного агрессора. В отношении многих племен они и сами были агрессорами, но все же это был «свой» противник, более близкий к ним по языку и культуре, по вере и божествам. В ряде случаев это был спор, если угодно, двух соседских помещиков. Во?вторых, римское государственное устройство оказалось в ряде случаев надежнее карфагенской системы. Предпочтение должно быть отдано римскому государственному устройству перед карфагенским, ибо государство карфагенян каждый раз возлагало надежды сохранения свободы на чужие руки, на мужество наемников, а римское – на доблести собственных граждан и на помощь союзников. Полибий писал, что если римляне иногда терпят крушение вначале, зато в последующих битвах они восстанавливают свои силы вполне, а карфагеняне наоборот… «Отстаивая родину и детей, римляне никогда не могут охладеть в борьбе и ведут войну с неослабным рвением до конца, пока не одолеют врага». В?третьих, не добившись решающего перевеса, Ганнибал встал перед необходимостью вести войну в условиях недостатка ресурсов и слабости тылов. В длительной и ожесточенной военной кампании это чревато большими неприятностями. Причем неприятности могут прийти с любой стороны. Когда он, желая дать отдых войскам, разместил их на зимовку в процветающей, сытой и богатой Капуе, армия начала разлагаться… Тит Ливий пишет: «Большую часть зимы войско провело под кровлей. Солдаты давно притерпелись ко всем тяготам; хорошая жизнь была внове. И вот, тех, кого не могла осилить никакая беда, погубили удобства и неумеренные наслаждения – и тем стремительнее, что с непривычки к ним жадно ринулись и в них погрузились. Спать, пить, пировать с девками, ходить в бани и бездельничать вошло в привычку, и это с каждым днем незаметно подтачивало душевное и телесное здоровье. Кое?как еще держались памятью о прошлых победах. Знатоки военного дела считали, что Ганнибал совершил большую ошибку не после Канн, когда он не пошел на Рим, а именно сейчас: тогда можно было думать, что окончательная победа только отложена, сейчас силы победить были отняты. Ганнибал вышел из Капуи словно с другим войском; от прежнего порядка ничего не осталось». Пунические войны велись с переменным успехом (264–146 гг. до н. э.). Даже подойдя к Риму, Ганнибал не смог взять столицы. Перед самым началом битвы, когда два войска стояли друг против друга, разразилась страшная буря, которая и на следующий день повторилась. Казалось, сами боги защищают Рим. И даже имея во главе столь талантливого, храброго и опытнейшего военачальника как Ганнибал, пунийцы не смогли одолеть римлян. Хотя имели самый мощный в то время военный флот в мире с самыми искусными капитанами и адмиралами. Большое значение для общего итога битвы между Римом и Карфагеном имели морские сражения, поскольку обе сражающиеся стороны находились по разные стороны Средиземноморья. Эту сторону противостояния подробно представил С. Горьков в книге «Рим и Карфаген. Великая морская война». При сравнении потенциальных шансов воюющих держав можно предположить, что Карфаген, наследник превосходных мореходов?финикийцев, мировой торговец, окажется в преимущественном положении. Действительно, карфагеняне имели гораздо больший опыт в морском деле и превосходили римлян числом морских баз и их удобным расположением (это не только их базы в Африке, но и на Сицилии, в Сардинии и Корсике). Римский флот, можно сказать, только делал первые шаги. Первый поход римлян на Липарские острова (260 г. до н. э.) под командованием Гнея Корнелия закончился для них поражением. Его эскадра была заперта в гавани карфагенским полководцем Боодесом. Команда эскадры (в основном из греков) сбежала, а оробевший Гней, как сообщает Полибий, не нашел иного выхода как сдаться неприятелю. Однако римлян всегда отличало завидное качество, умение учиться на своих ошибках (по крайней мере в вопросах военных). И уже в первой серьезной битве у берегов северной Сицилии римляне сумели одолеть хваленых «морских волков» Карфагена. В ходе сражения при Милах (260 г. до н. э.), первого крупного морского столкновения двух сторон в 1?ю Пуническую войну, успех уже был на стороне римлян. Командование со стороны Карфагена осуществлял сам Ганнибал, а со стороны Рима – консул Гай Дуилий. Видимо, Ганнибал решил навязать Риму решающее морское сражение и уничтожить их флот. У карфагенян было 130, у римлян – 120 кораблей, а может, и того менее – 100 кораблей. Суда римлян были тяжеловесными и неуклюжими, но более крупными и прочными. Карфагенская эскадра превосходила римлян скоростью и маневренностью, да и выучкой своих экипажей. Карфагеняне, как отмечает Полибий, на первом этапе сражения даже не считали нужным «соблюдать боевой порядок из?за презрения к неопытности римлян». Но такая недооценка сил противника дорого им обошлась. Римляне впервые применили специальное устройство – «ворон». Полибий писал: «Во время схватки суда каждый раз сцеплялись при помощи вышеописанных орудий, причем люди немедленно переправлялись по самому ворону и бой шел на палубах. Часть карфагенян была истреблена. Другие в ужасе сдавались неприятелю, ибо морская битва обратилась в подобие сухопутной». Такой ход событий явно не был учтен Ганнибалом. Карфагеняне были в настоящем шоке. Римляне захватили и флагманский корабль Ганнибала, но полководец спасся, бежав с него в челноке. Авангард их был разгромлен. Основная масса пунийцев (100 кораблей) пыталась как?то окружить римлян, но безуспешно. Карфагеняне потеряли от 30 до 50 кораблей. О римских потерях точных сведений нет. Уже в этом сражении выявилось превосходство римлян в тактике, технике, но прежде всего в качестве абордажных команд («морской пехоты»). Впервые в истории военно?морского искусства произошло противоборство абордажа и тарана. Это была революция в военно?морском искусстве («эффект ворона»). Поражению карфагенян способствовал и просчет Ганнибала, разделившего силы при атаке и недооценившего противника. Победа позволила римлянам совершить в 259 г. до н. э. экспедиции на Корсику, Сардинию и другие острова (с Сардинии можно было получать хлеб, а с Корсики – корабельный лес). К тому же еще с 263 г. до н. э. по некоторым сведениям карфагеняне стали сосредотачивать большую часть своей армии на Сардинии с целью напасть на Рим. Если даже это и были слухи, но фактом являлось использование Сицилии как базы для карфагенских каперов, разорявших побережье Италии. И вновь победа досталась римлянам. В ходе экспедиций на Корсику, Сардинию, Липарские острова, Мальту римляне смогли ликвидировать карфагенские военно?морские базы и создать там уже свои собственные базы. Важным фактором успеха римлян стала их способность перебрасывать крупные морские десанты. В ходе первых сражений проявился и талант римских адмиралов (Гая Дуилия). Инициатива на море перешла к Риму. После битвы при Милах прошло 4 года. Римляне настолько уверились в своих силах, что решили предпринять высадку легионов в африканских владениях Карфагена. В случае успеха это позволило бы им разбить противника, и даже взять столицу, закончив войну в короткие сроки. Таков был их стратегический план. В ходе сражения при мысе Экном (256 г. до н. э.), около берегов Сицилии, римляне вновь разгромили флот пунийцев, захватив 64 корабля и уничтожив 30, тогда как сами они потеряли 24 корабля. В этом сражении вновь выявилась слабая подготовка пунийских экипажей, их нестойкость в битве, отсутствие у них должной взимовыручки. После этой битвы перед Римом впервые открылась заманчивая перспектива переноса театра сражений с пунийцами уже на африканский континент. То, что битва с Карфагеном была для Рима трудной и требовала постоянного напряжения сил, свидетельствует морское сражение при Дрепануме (249 г. до н. э.). В той битве у римлян было преимущество. Их флот насчитывал 230 единиц, т. е. был больше, чем у карфагенян. В узкой гавани флот римлян оказался заперт в результате удачного маневра командующего пунийцев Артабала. Корабли римлян сбились в кучу. К тому же мелководье было причиной того, что римские суда часто оказывались на мели, садились кормой, оттеснялись к берегу или же разбивались о скалы. Римские потери составили 90 кораблей, большая часть которых была захвачена в плен. Консул Публий вынужден был отступить с 30 кораблями, что находились на левом фланге, – это все, что осталось от некогда грозного флота. В скором времени последует еще одно поражение поистине злосчастного Публия Клавдия Пульхра. Пунийцы у Лилибея напали на его эскадру из 110 кораблей. Часть судов карфагенский адмирал Карталон сжег, другие увлек с собой, что говорит в пользу версии, согласно которой римляне были застигнуты врасплох. Свидетельство Полибия о сожжении кораблей говорит о том, что впервые в 1?й Пунической войне были использованы какие?то зажигательные снаряды (или зажигательные смеси). Таким образом, римская блокада Лилибея, важного центра хранения припасов карфагенян, была ликвидирована. Видимо, свою роль в победе карфагенян сыграла и агентурная разведка. Уже в то время данные разведки во многом могли сыграть решающую роль в определении планов командования. Адмиралы Карфагена (Артабал, Карталон) на том этапе превосходили римлян. Так что в 1?й Пунической войне обе стороны имели как победы, так и поражения. Решающую роль с точки зрения противостояния сторон должны были сыграть сухопутные вооруженные силы и общий экономический и промышленный потенциал противников. Но римляне и флоту отводили более значительную, а по мнению некоторых, даже и решающую роль. Видимо, у них было больше кораблестроительных центров, что позволяло быстро восстанавливать флот и после катастрофических потерь. Особо подчеркну, что римляне часто побеждали врага, несмотря на серьезные неудачи и даже тяжкие удары судьбы. После разгрома армии Регула огромный римский флот, эвакуировавший остатки экспедиционного корпуса из Африки, застигнут ужасной бурей. В итоге из 350 судов лишь 80 кораблей вернулось домой, погибли 70 тысяч гребцов и 25 тысяч солдат. Через два года новая буря уничтожит еще 150 кораблей. В 249 г. до н. э. римлян постигла еще одна беда – 120 военных судов попали в шторм и почти все погибли. Казалось, Рим чем?то прогневал самого Посейдона. Но упорство народа достойно восхищения. Когда стало ясно, что без флота победы Риму не видать, флот уничтожен морем, мужи страны стали думу думать. Казна страны пуста. Что же делать? Тогда патриоты Рима, богачи, дали огромные деньги и на свои средства построили новый флот! В 241 г. до н. э. 200 боевых кораблей (с экипажем и 60 тысячами воинов) вновь вышли в море – и Victoria: разгромили в решающей битве флот пунийцев в битве у Эгатских островов. Эта победа во многом и предопределила исход войны на суше. Полагаю, этого никогда бы не сделали ни жадные пунийцы, ни тем более наши богачи, плуто?краты и иные вороватые морские чины и политики, развалившие флот России. Флот обеспечил Риму господство на море, а это достигалось путем высокой численности римских эскадр (200 и более кораблей). У римлян всегда было больше военно?морских баз, что давало им возможность более гибкого маневра. Карфагенский же флот, по сравнению с 1?й Пунической войной, сократился количественно, что указывает на недостаток его финансирования и меньшие производственные мощности (по сравнению с Римом). Инициатива перешла к римлянам. Особое значение имели вопросы транспортировки войск. Ведь исход борьбы во 2?й Пунической войне в конце концов решался на суше. Легионы Рима успешно сражались и снабжались благодаря возможностям флота. В 146 г. до н. э. произошло последнее морское сражение – в 3?ю Пуническую войну, в водах в непосредственной близости от Карфагена. Соотношение сил было уже в пользу римлян. Сражение длилось один день и закончилось победой римлян. Видимо, стоит добавить, что без завоевания господства на море римляне не смогли бы окончательно одолеть могучий Карфаген, расположенную в Африке морскую державу. В этом плане показательна подготовка в 204 г. до н. э. экспедиции в Африку. Флот Рима был рассредоточен по нескольким гаваням. Сципион отдал приказ собраться всем кораблям и сухопутным частям в Лилибей. Тот должен был стать отправной точкой экспедиции. Ждали хорошей погоды. Моряки находились на кораблях в ожидании приказа. Античные авторы называют разные цифры численности собравшегося римского войска (пехота – от 10 000 до 35 000, конница – от 1600 до 2200 и более). И всю эту массу войск надо было погрузить на транспортные суда. Полагаю, это и сегодня было бы сложнейшей задачей (даже при наличии самого современного транспорта и техники). Достаточно упомянуть, что на римских кораблях находился запас пищи на 45 суток и вареных продуктов – на полмесяца. К осуществлению грандиозной операции привлекли около 400 транспортных кораблей. 40 военных кораблей должны были выполнять функции боевого охранения на море. Боевые корабли римлян были оснащены таранами. Все действия войск были четко расписаны и предусмотрены, чтобы не вышло путаницы. Грузовые суда на правом фланге должны были охраняться 20 военными кораблями, которыми командовал Сципион и его младший брат – Луций Сципион. На левом фланге располагались столько же военных кораблей под командой Гая Лелия, префекта флота, и квестора Марка Порция Катона. Военный корабль обозначался одним горящим фонарем, грузовой – двумя, а на корабле командующего ночью горело три фонаря (в качестве отличительного знака). Вероятно, флот римлян представлял собой весьма впечатляющее зрелище. Выстроенная в несколько кильватерных колонн римская армада растянулась как минимум на 5–6 км в длину. Не зря же посмотреть на это феерическое и величественное зрелище собрались тогда не только все жители Лилибея, но и посольства из городов всей Сицилии. Характерно, что историк Целий сообщает одну подробность этого события, выглядющую сказочным образом. Он уверяет, что от крика римских солдат и матросов птицы падали на землю, а на корабли взошло столько людей, что, казалось, ни в Сицилии, ни в Италии никого не осталось. Блестяще организованная операция удалась. Флот Сципиона достиг берегов Африки и вскоре началась высадка войск у мыса Прекрасный. Это свидетельствовало о силе Рима и скором приближении развязки в битве с Карфагеном. Добавим, что по условиям мира, к которому римляне вынудили в 201 г. до н. э. Карфаген, тот выдал Риму все свои военные корабли. Морское могущество великой державы было подорвано окончательно, и ее уничтожение было уже не за горами. Об этом нелишне вспомнить тем нашим правителям и флотоводцам, которые за последние 15 лет фактически уничтожили российский флот!
Порой у историков приходится встречать мнение, что Ганнибала от его победы отделяло лишь маленькое усилие. Казалось, сделай он одно усилие – и вот она в руках, желанная победа! Л. Гумилев говорит: «Вспомним трагедию Ганнибала, задыхающегося в неравной войне на пороге победы. После битвы при Каннах ему нужно было небольшое подкрепление, отряд пехоты, чтобы взять Рим и тем спасти Карфаген. Доводы, которыми оперировали в карфагенском сенате старейшин послы Ганнибала и сторонники фамилии Барка, были безукоризненны. Но желающий не слышать – не услышит, стремящийся не понять – не поймет. Старейшины Карфагена послали полководцу ответ: «Ты же побеждаешь, так зачем тебе еще войска?», чем обрекли на гибель своих внуков. А ведь нельзя сказать, что карфагенские правители были глупы или трусливы. Но влияние отсутствующего на них не распространялось. А когда побежденный Ганнибал вернулся в родной город, то оказалось, что его популярность столь велика, что (его) могучие соперники вынуждены были склониться перед ним, и только ультиматум Римского сената вынудил Ганнибала покинуть родину». Мнение поверхностное. Дело заключалось отнюдь не «в небольшом подкреплении», не «в отряде пехоты», «не в одном полке» или даже целой армии, которой якобы не хватило тому или иному полководцу для его окончательной победы – в данном случае взять Рим. Конечно, решающую роль играли громадные людские ресурсы Рима. Ганнибал бил римлян не один раз, но им каждый раз удавалось восстанавливать свои силы и набирать новые войска. Полибий дает сведения, собранные сенатом в 226 г. до н. э. перед угрозой галльского вторжения. Согласно этим сведениям Рим смог бы выставить при необходимости 700 000 пеших воинов и 70 000 всадников. Из этого числа 150 000 пехотинцев и 26 000 всадников были из Самния, Лукании и Калабрии, то есть из мест, что Рим на время утратил после поражения в битве при Каннах. Хотя Ганнибал раз за разом разбивал войска римлян, те возникали вновь и вновь, словно феникс из пепла… При Требии он разбил войско знаменитого Сципиона (тогда римляне потеряли убитыми 20 000 человек). Правда, Сципион еще не оправился от раны, и командование перешло в руки второго консула, Семпрония. Ганнибал перебрался через Апеннины в 215 г. до н. э. и застал консула Фламиния врасплох. Переход был трудным, войска шли через болота. Большая часть вьючных животных пала. Великий полководец потерял глаз (лечиться было некогда, глаз вырезали с гноем). Ганнибал не стал ждать, пока соединятся войска двух римских консулов, – ударил по врагу. Не на высоте оказалась и римская разведка. Столкнувшись с воинами Ганнибала, легионеры отважно сражались, но после того как кельты отрезали им путь к отступлению, а консул Фламиний был убит, они отступили. На следующий день им пришлось сдаться. Римляне потеряли около пятнадцати тысяч и столько же их захватили в плен. Ганнибал оставил на поле сражения 1500 убитых (в основном кельтов). В 216 г. до н. э. консулами избраны были Варрон и Павл. При Каннах римляне решили дать Ганнибалу решающее сражение, собрав внушительную армию в 150 000 человек (16 легионов). То был самый кровавый день в истории Рима. На поле сражения остались лежать «командармы»: Павл, консулы Гемин и Регул, начальник конницы Минуций Руф, квесторы обоих консулов и 80 сенаторов. В итоге в трех катастрофах Рим потерял 100 000 человек. Отчаяние охватило Рим, вопли и стоны слышались всюду. Погруженные в мрачные думы, сенаторы не знали, что делать дальше. А толпа выместила злобу на двух весталках, которых обвинили в нарушении обета девственности. Одна покончила самоубийством, другую похоронили заживо. На скотном дворе сожгли живьем грека и гречанку, а также двух кельтов, мужчину и женщину. Но главное другое: Рим сжал зубы и решил сражаться до конца. Диктатор, каковым был избран Марцелл (претор и командующий флотом), объявил срочный набор в армию. Набору подлежали все мужчины старше 17 лет. Так создали два новых легиона. Сформировали и еще два легиона добровольцев (из рабов), пообещав им за доблестную службу по защите римского государства дать вольную. Освободили на тех же условиях и 6000 преступников. Сенат отказался вести с Ганнибалом переговоры о мире, отказался даже принять пленных римских солдат (хотя те готовы были и сами заплатить выкуп). Их продали греческим работорговцам. Рим перешел к тактике выжидания, мелких стычек, изматывания противника. Возникла даже фраза: до разгрома при Каннах римские армии шли на битву, после Канн – на войну. Знаменательно, что именно война против Карфагена, «первая мировая война» в истории, не только выдвинула Рим на первые роли в мировой политике, но явила миру такую величественную фигуру, как Публий Корнелий Сципион. Он станет известен миру как Публий Африканский (185–131 гг. до н. э.). В самом деле, это был достойный человек. Привлекают нас его человеческие качества. Он любил книги, поэзию, умную беседу с друзьями, любил долгие прогулки в лесу и по берегу моря, а также охоту. В то же время он терпеть не мог Форум и его политиков, их бесконечную и порой откровенно пустую болтовню. Суды же он ненавидел. Его душе была свойственна щедрость и удивительное равнодушие к богатствам. Когда в наследство от Сципиона Великого он получил огромное состояние (в драгоценностях), все эти «бирюльки» он отдал матери, а после ее смерти передал сестрам. Зятьям Сципиона, Тиберию Гракху, Назике, выплатил сразу всю сумму, хотя мог вы?плачивать и три года. Одним словом, это был щедрый и благородный человек. Публий Сципион имел железное здоровье, никогда не болел. В личной жизни был воздержан и чурался низких удовольствий. Так он сохранил здоровье и душевную крепость. Одевался просто и презирал любые украшения. Искусный воин, он и оружие любил простое, не дорогое. Будучи закален, зимой и летом он носил тогу с короткими рукавами. Пищу ел простую. Друзьям он позволял жить у него в доме, и те ни в чем не знали отказа. Таковы же были многие его друзья. Среди них выделялся умница и красавец, поклонник наук Лелий, прозванный за ученость Мудрым. Гораций применял к нему выражение «ласковая мудрость». Римское государство не породило никого более высоко просвещенного, чем Публий Африканский и Гай Лелий, которые открыто общались с образованнейшими людьми Греции (Цицерон). Дома они часто устраивали веселые обеды, «приправленные милой беседой». Эти беседы перемежались шутками, остротами, забавными историями и рассказами. Но, конечно, не эти умные беседы или забавы сделали из этого человека героя. По словам Плиния, Публий занял первенство в трех важных сферах человеческой жизни – он был лучший оратор, лучший император и лучший сенатор (то есть лучший полководец и государственный деятель). Соглашаясь с этим, наш автор добавляет: Сципион – единственный из людей Античности, а может быть, и «всей человеческой истории, о котором не сохранилось ни одной низкой сплетни, ни одного грязного слуха». В глазах римлян он стал живым идеалом, «совершенством», как называл его Полибий. Историк, который имел на руках семейные архивы Сципиона и побывал на полях сражений, говорил, что тот подобен прекрасной статуе, произведению великого мастера, где продумана и важна каждая, пусть и малая, деталь. Для Цицерона Публий был воплощением понятия humanitas, то есть квинтэссенция лучших человеческих качеств, ибо он в жизни «ничего не подумал, ничего не сделал и ничего не сказал, что не было бы достойно восхищения» (Патеркул). Эта великая личность – «солнце Рима». Скажем, вот Сципион берет штурмом Новый Карфаген (209 г. до н. э.). Город основан зятем Гамилькара и считался столицей баркидского «царства», занимая важные стратегические позиции. Фактически это был ключ ко всей Иберии. Его считали «крепостью?сейфом», вероятно, в силу неприступности и хранения тут огромных сокровищ пунийцев – груд золота и серебра. Сокровища свозились сюда со всей Испании, которую карфагеняне обирали почти 30 лет. Вызывает недоумение то, что город охранялся всего тысячью солдат. У Сципиона же было 25 тысяч пехотинцев и 2500 конников. Силы сторон были неравны. Схватка за город была отчаянной. Пунийцы сражались отважно, но, видя, что все захвачено врагом, вынуждены были сдаться. Пока происходила сдача, по всему городу избивали людей, не щадя никого из взрослых. Затем римляне занялись добычей. В их руки попало огромное количество военного снаряжения – катапульты, баллисты, скорпионы; а также 63 транспорта и 8 боевых кораблей, многие из них с грузом. Им досталось несметное количество золота, серебра: двести семьдесят золотых чаш; серебра в слитках или же в монетах восемнадцать тысяч триста фунтов, большое количество серебряной посуды и т. д. По сравнению со всем этим богатством, как признается римский историк Тит Ливий, сам по себе Новый Карфаген «стоил малого», хотя полагаю, что потеря стратегически важной крепости означала серьезный удар по планам Ганнибала. Свободных людей мужского пола в Новом Карфагене было захвачено около 10 тысяч. Как поступил Сципион с захваченными в плен людьми? Граждан он отпустил, возвратил им город и имущество, то, что уцелело от войны и грабежа. Две тысячи ремесленников были объявлены рабами римского народа. Правда, их он обещал освободить, если те будут усердно изготовлять все, нужное для войны. Часть сильных рабов и неграждан Сципион отправил на суда, чтобы пополнить число гребцов римского флота. Умно и дальновидно поступил он с испанцами, находившимися в городе в качестве заложников, объявив, что позаботится о них как о детях союзников. Военачальник римлян успокоил их, сказав, что теперь они во власти римского народа. Рим же предпочитает благодетельствовать своим союзникам, а не устрашать народы. Лучше привязывать к себе доверием и добрым союзом, нежели держать людей в прискорбном рабстве. Он узнал, кто из какого племени или города, и послал к ним гонцов: пусть приходят за своими. Автор книги о Ганнибале французский историк С. Лансель, не говоря уже о Ливии, конечно, рисуют исключительно радужными красками образ Сципиона. Скажем, вот одна из многочисленных историй такого рода. Как?то к римлянину, плача, обратилась знатная женщина племени илергетов. Она попросила у него защиты для молодых и красивых девушек Испании (от слишком назойливых римских солдат). Сципион сказал: «Ни я, ни один народ римский не допустим, чтобы было оскорблено то, что где?либо почитается святыней. Я еще внимательнее отнесусь к вам, уважая ваше достоинство и мужество: и в беде не забыли вы о чести свободной женщины». Как?то римские солдаты привели к нему редкой красоты молодую девушку. Куда бы та ни шла, все оборачивались, глядя ей вслед, – столь редкой красоты была эта девушка. Расспросив ее о ее родине и родителях, узнав, что она просватана за кельтиберского знатного юношу, он тут же пригласил к себе ее родителей и жениха. А узнав, что юноша страстно влюблен в свою невесту, Сципион обратился не к родителям, а к нему с тщательно обдуманной речью. То была речь опытнейшего дипломата: «Я говорю с тобой, как юноша с юношей, – не будем стесняться друг друга. Когда наши солдаты привели ко мне твою взятую в плен невесту и я узнал, что она тебе по сердцу, – а этому поверишь, взглянув на нее, – то, не будь я поглощен делами государства и если можно было бы мне насладиться радостями юной, брачной и законной любви и дать себе волю, я пожелал бы твою невесту со всем пылом возлюбленного, – но сейчас я, насколько могу, только покровительствую твоей любви. С невестой твоей обращались у меня так же почтительно, как обращались бы в доме ее родителей или у твоего тестя. Я оберегал ее для тебя, чтобы нетронутой вручить ее тебе как дар, достойный меня и тебя. И за этот подарок я выговариваю себе только одно: будь другом римскому народу». Слова эти глубоко растрогали юношу. Родители невесты также отреагировали подобающим образом: принесли много золота в качестве выкупа и попросили Сципиона принять в дар. Но тот велел сложить золото к своим ногам, а затем пригласил юношу Аллуция и заявил: «Сверх приданого, которое ты получишь от тестя, вот тебе мой свадебный подарок». И велел взять это золото. Понятно, восхищенный юноша после возвращения домой стал восхвалять землякам Сципиона, говоря: с неба явился богоподобный юноша, побеждающий всех не только оружием, и быть может даже не столько оружием, но удивительной добродотой и благодеянием. И пусть эта легенда носит явно мифологическо?агитационный характер, она все же символична. Пунийцы проигрывали в сравнении с Римом: они коварно убили послов Рима, напав на них из засады, убили полководца римлян Регула, когда тот сдержал слово и вернулся в Карфаген. Рим же старался соблюдать договора, чаще проявлял гуманность, справедливость, благородство в отношении врагов. В этом пытается убедить Полибий, и, читая его талантливую исповедь, веришь. Конечно, благой образ Сципиона, представленный Полибием, можно объяснить и близкими отношениями между историком и семейством Сципионов. На деле все стороны, как мы вам показали, не останавливались перед самыми крайними мерами, рассчитывая устрашить противника. При этом римляне не уступали ни в жестокости, ни в коварстве пунийцам. Так, когда римский полководец Марк Клавдий Нерон разбил в сражении войско брата Ганнибала, Гасдрубала, он тут же повел себя как варвар: отрезал ему голову и швырнул к аванпостам лагеря Ганнибала. Так же поступали сражавшиеся против пунийцев на стороне римлян рабы (видимо, кельтского происхождения). Они отрезали головы поверженных противников и, держа под мышкой сей кровавый «сувенир», продолжали бой. Говорят, что иные римляне, стремясь во что бы то ни стало одолеть противника, отказывались даже от самого ценного украшения мужчины – отрезали себе бороду, чтобы враг не смог их схватить за нее в рукопашном бою. Все ради одного – ради победы! Тит Ливий пишет: «Африканцы и карфагеняне, занимавшие вторую линию, не помогали своим отступавшим союзникам, более того, и сами начали отходить, испугавшись, как бы римляне, перебив на передовой упорно сопротивлявшихся, не добрались до них. Тогда сражавшиеся на первой линии вдруг повернулись лицом к своим: одни пытались найти прибежище во второй линии, а другие, поняв, что их сначала оставили без помощи, а теперь отгоняют, стали избивать своих, не принимавших их к себе. Шли как бы два перемешанных между собой сражения: карфагенянам приходилось биться одновременно с неприятелем и со своими». Так карфагеняне предали своих союзников. Победа Рима была полной. Тот стал еще сильнее, а Карфаген в итоге многолетних битв на суше и на море лишился всех шансов на мировое лидерство. Сципион изменил судьбу Рима. Он вышел на арену истории, когда власть Рима не простиралась даже на всю Италию. Когда же он уходил, Рим стал не только хозяином всего средиземноморского мира, власть его простерлась на все страны Европы, на Восток, Африку, Малую Азию. При этом он не стремился создать деспотическую империю, хотя территориальные приобретения и играли весьма существенную роль. Великое будущее Рима он видел на пути создания мощного имперского «ядра», представляющего конфедерацию народов и стран во главе с Римом. Среди этих стран Рим должен был обладать безусловным политическим, военным авторитетом и коммерческой гегемонией. Харт так пишет о Сципионе: «Труды Цезаря вымостили путь к упадку и падению власти Рима; труды (же) Сципиона сделали возможным мировое сообщество независимых государств, признающих верховенство Рима, но сохраняющих независимые внутренние органы, необходимые для питания и продолжения жизни политического тела. Владей его наследники хоть каплей мудрости и дальновидности Сципиона, Римская империя могла бы принять курс, аналогичный курсу современной Британской империи, и, путем создания кольца полунезависимых и здоровых буферных государств вокруг сердца римской власти, варварские вторжения были бы отражены, ход истории изменился бы, и прогресс цивилизации избежал бы тысячелетнего пребывания в коме». Нам показалось, что эти слова во многом верны – и не только для Рима, ресурсы которого и тогда были все же весьма ограничены, сколько для современной и будущей России, которая имеет иное, более естественное геополитическое окружение стран, бывших ее частью. Вернувшись в Карфаген (после тридцатишестилетнего отсутствия), Ганнибал заявил сенату, что проиграл не сражение, а всю войну, и надо добиваться мира. Роль полководцев в истории Карфагена была велика. Они обладали верховной исполнительной властью, хотя высшей властью и считалось народное собрание. Их борьба против олигархов вызывала у плебса симпатии. Ведь не только своими военными успехами и полководческими талантами обязан Ганнибал той славой, что сопутствует ему в веках. Он был популярен у народа благодаря тем суровым мерам, которые принял против толстосумов Карфагена. Ганнибал, писал Ливий, снискал расположение плебса и ненависть большей части «принцепсов» и аристократии. Осуществленная Ганнибалом реформа общественного строя ограничила всевластие олигархии и усиливала в карфагенской «конституции» действие демократических элементов. Позитивный характер его акций не вызывал сомнений, хотя были издержки (появились демагоги типа Гасдрубала). Накануне 3–й Пунической войны массы уже играли довольно важную роль в политической жизни тогдашнего мира. Впрочем, все страны и цари сражались за власть и богатства. Когда Ганнибал увидел огромную армию Антиоха, разукрашенную золотыми и серебряными значками и дорогим оружием, то на вопрос Антиоха «Не считаешь ли ты, что все это достаточно для римлян?» он довольно ехидно заметил: «Да, вполне достаточно для римлян всего этого… Они очень жадны». Но и его собственная жадность была ничуть не меньшей. Старый вояка никак не мог успокоиться, хотя и, по словам Плутарха, «уподобился старой птице, потерявшей оперение и неспособной летать». В дальнейшем он побывал в Армении, где основал город Арташат на Араксе, затем объявился на Крите, а закончил жизнь, находясь у царя Прусии, в Вифинии, где его и решили выдать Риму. Не дожидаясь позора, 60?летний воин принял яд, сказав: «Избавим римлян от их давней заботы, раз уж им невтерпеж дождаться смерти старика». Его похоронили на берегу Босфора, в Либиссе. Лаконичная надпись на саркофаге гласит: «Ганнибал здесь погребен». Ливий так представил последние дни Ганнибала: «Когда впоследствии Антиох был побежден и Ганнибал бежал отсюда и блуждал по Вифинии, Фламинин, отправленный к Прусию (Прусий I, царь Вифинии. – В. М. ) в качестве посла по другому вопросу, не получив раньше от Ганнибала никакой обиды, не имея и от римлян такого поручения, так как после покорения Карфагена он уже не мог быть страшным для римлян, при посредстве Прусии добился того, чтобы Ганнибал погиб от яда». Понятно желание Ливия попытаться снять с римлян подозрение в убийстве, но ближе к истине Корнелий Непот, который заявляет прямо, что за смертью Ганнибала в 182 г. до н. э., конечно же, стояли римляне. Минует еще полвека, прежде чем римляне осадили Карфаген (149 г. до н. э.). Победа Рима и поражение Карфагена были предопределены прежде всего преимуществом первого и недостатком второго в людских ресурсах. По утверждению Полибия, Рим и его италийские союзники за время войны смогли выставить в общей сложности 700 тысяч пехотинцев и 70 тысяч всадников. Карфаген не имел таких возможностей. Служившие в пунийской армии ливийцы, нумидийцы, иберы и галлы значительно уступали в численности италикам. Они не могли поставлять Ганнибалу сравнимого количества солдат. Не помогали ни военный гений их вождя, Ганнибала, ни выучка карфагенских профессиональных воинов, ни даже ненависть к Риму отдельных союзнических племен. К тому же римляне и сами искусно пользовались разногласиями между пунийцами и африканцами. В итоге нумидийский царь Массанасса в 150 г. до н. э., выступив против пунийцев, смог разбить их (лишь меньшая часть 58?тысячной армии Гасдрубала сумела дойти до Карфагена и спастись). В такой затяжной борьбе не на жизнь, а на смерть – известна фраза Катона, которую он все время повторял: «Карфаген должен быть разрушен», – все решает военно?экономический потенциал противников. А он, конечно же, был значительно более мощным у римлян. Да, карфагеняне в той последней битве проявляли чудеса самоотверженности и мужества. После того как римляне забрали у них все вооружение (200 000 комплектов вооружения и 2 тысячи катапульт) и взяли 300 заложников, представлявших самые знатные семьи города, казалось, карфагеняне не смогут сопротивляться. Когда римляне потребовали покинуть город и поселиться вдали от моря (т. е. перестать жить тем, чем они всегда жили – торговлей), Карфаген перебил своих аристократов, сторонников мира с Римом (на любых условиях), и стал готовиться к решающей схватке. Командующим вновь назначили Гасдрубала, забив скамейками насмерть прежнего главковерха. Жители стали ежедневно изготавливать 140 щитов, 300 мечей, 1000 стрел для катапульт, 500 дротиков и копий, несколько десятков катапульт. Срочно строились и боевые корабли, для чего использовались деревянные балки зданий, медь из переплавленных статуй. Женщины отдавали свои волосы – для плетения канатов – и золотые украшения – на покупку оружия и продовольствия. Карфаген сражался с мужеством обреченного. Но мужество защитников только отсрочило финал трагедии. В конце концов, город с двухметровыми стенами взяли штурмом (146 г. до н. э.). После долгих лет осады битвы, а также болезни и голод унесли жизни тысяч карфагенян, но те продолжали сражаться. Римлянам все же удалось ворваться в город. В храме бога огня стояла позолоченная статуя Решефа. Воины стали сдирать позолоченные пластины с фигуры божества весом примерно в тысячу талантов. На улицах шла страшная резня – из 700 тысяч жителей уцелело около полусотни. В Бирсе (холм с кремлем, куда бежали 55 тысяч жителей и воинов) разыгрались последние сцены этой 6?дневной трагедии. Картину битвы оставил Аппиан. «Все было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном бою, других еще сбрасывали вниз с крыш на землю, причем иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики и мечи. Но никто ничего не поджигал из?за находившихся на крышах, пока к Бирсе не подошел Сципион. И тогда он сразу поджег все три узкие улицы, ведшие к Бирсе, а другим приказал, как только сгорит какая?либо часть, очищать там путь, чтобы удобнее могло проходить постоянно сменяемое войско. И тут представлялось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но, навалившись все разом, обрушивали их целиком. От этого происходил еще больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые и живые, большей частью старики, дети и женщины, которые укрывались в потайных местах домов; одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений. Воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск; одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мертвых и еще живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или переворачивая их железными орудиями: человеческое тело было мусором, наполнявшим рвы. Одни из выбрасываемых падали вниз головой, и их ноги, торчавшие из земли, еще долго содрогались; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, что всадники этого хотели, но из?за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней. Трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении войск, крики глашатаев и трубные сигналы, возбуждавшие всех, трибуны и центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга, – все это делало всех из?за спешки безумными и равнодушными к тому, что они видели». Когда конец был близок, полководец пунийцев Гасдрубал, палач римских пленных, поклявшийся умереть, но не сдаться, трусливо бежал и пал в ноги Сципиона, умоляя того сохранить ему жизнь. В храме Эшмуна он оставил жену и своих маленьких сыновей. Сципион показал предателя последним защитникам храма. Те прокляли своего бывшего вождя и в отчаянной отваге сами подожгли храм. Жена Гасдрубала у него на глазах зарезала сыновей, столкнула детей в пламя и последовала за ними, прокляв мужа?предателя. Сенат Рима принял решение – проклятый Карфаген сжечь. Город?соперник горел 16 дней… По обуглившимся развалинам провели плугом борозду – знак проклятия и забвения. Но подлому Гасдрубалу сохранят жизнь и даже позволят провести остаток дней в Италии. С тех пор Запад, любимое дитя Рима, кажется, готов приголубить всех чужих предателей. Несомненно, Карфаген был жестоким и беспощадным агрессором. Взяв город Селинунт (409 г. до н. э.), пунийцы поголовно вырезали около 16 тысяч человек, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков; город Гимеры сровняли с землей, убив 3000 пленников, принеся их в жертву духу полководца Гамилькара. В его труде о Тите Ливии Макиавелли, сравнивая поведение Сципиона и Ганнибала, традиционно отмечает «излишнюю доброту» первого и жестокость второго. Он говорит о «чувстве ужаса, внушаемого его особою» (Ганнибалом), но отмечает, что тот и другой получали одинаковые результаты различным поведением. Римляне уничтожили агрессивную цивилизацию – Карфаген. Хуже и страшнее ли она римской? Говоря о карфагенянах, Кареев отмечал, что те слыли народом жестоким и жадным, а их вероломство вошло у римлян даже в поговорку («fides punica», т. е. «пуническая верность»). Но точно так же, если еще не хуже, выглядели римляне в глазах угнетенных и покоренных народов. Полагаю, оба противника стоили друг друга. В 214 г. до н. э. в Сицилии, пытаясь повлиять на жителей Сиракуз, дабы они перешли на сторону Рима, известный полководец римлян Марцелл и претор Пульхр взяли штурмом и разграбили сицилийский город Леонтины. При этом две тысячи сторонников Карфагена были биты плетьми и обезглавлены. Марцелл устроил резню среди граждан Генны. Закономерной реакцией сицилийцев была лютая ненависть к Риму. В непримиримой схватке Рима и Карфагена у последнего было немало союзников среди городов и земель Италии. Таковыми стали Сиракузы, Тарент и Капуя – давние и упорнейшие враги Рима. Боги таковы, каковы люди, которым они служат. И все же надо признать: нравы Карфагена были дикими и варварскими, а боги отличались невиданной свирепостью. Молоха?всепожирателя услаждали самые страшные мучения. Он требовал человеческих жертв. Карфагеняне верили, что эти жертвы очистят и спасут Карфаген. Ежегодно в жертву Ваалу?Хаммону сжигали человека, отдавая ему самых красивых пленных. Каждая семья (и знатная семья) должна была отдать ему своего первенца – мальчика. Карфагеняне приносили в жертву сто детей, публично выбранных из числа семей первой знати. У них имелась медная статуя бога Кроноса. Она протягивала свои полые руки, наклоненные к земле таким образом, что «помещенный на них ребенок скатывается и летит в чрево, полное огня». Больше было бедных детей. Их сжигали заживо в медной статуе Ваала. Обычай исчез в бывшей метрополии, Тире, но карфагеняне продолжали следовать заветам, установленным пророком Моисеем. Евреи и их наследники составляли основу правящей элиты и знати Карфагена. Сегодня ни одна из так называемых развитых цивилизаций не отдает детей знати, их бесценные чада, в жертву Молоху войны, голода и нищеты. Это остается уделом плебса и толпы. Вот как описал Флобер страшный ритуал принесения жертвы карфагенскому Молоху… Идола перевезли на Камонскую площадь, выбив кусок стены в храме Молоха. Идол передвигался, пятясь назад, скользя на валах; плечи его были выше стен. По улицам распространился запах благовоний. Раскрылись двери всех храмов, и в них появились скинии богов на колесницах или на носилках, которые несли жрецы. То были ханаанские Ваалы, двойники верховного Ваала. Они должны были преклониться перед его силой и уничтожиться в его блеске. В шатре Мелькарта (Мелькарта Тирийского) из тонкой пурпуровой ткани сокрыто было керосиновое пламя; на шатре Камона гиацинтового цвета высился фаллос из слоновой кости, окаймленный венцом из драгоценных камней; за занавесками Эшмуна, эфирно?голубого цвета, спал пифон, свернувшись в круг; боги Патэки, которых жрецы несли на руках, похожи были на больших спеленутых детей… Затем следовали все низшие формы божества: Ваал?Самен, бог небесных пространств; Ваал?Пеор, бог священных высот; Ваал?Зебуб, бог разврата, и все боги соседних стран и родственных племен: Ярбал ливийский, Адрамелек халдейский, Киюн сирийский; Деркето с лицом девственницы ползла на плавниках… Жрецы Ваала несли на высоких шестах металлические звезды разных цветов… Тут представлены все светила, начиная с черного Неба, духа Меркурия, до Рагаба, изображавшего созвездие Крокодила. Жрецы Цереры несли в корзинах маленькие хлебы, воспроизводившие женский половой орган; другие жрецы шли со своими фетишами, своими амулетами; появились забытые идолы; взяты были даже мистические эмблемы кораблей. Казалось, что весь Карфаген хотел сосредоточиться на мысли о смерти и разрушении. Богачи и старейшины надели самые пышные свои драгоценности. Алмазы сверкали на их черных одеждах и слишком широкие кольца падали с похудевших рук. Ничто не могло быть мрачнее, чем эти безмолвные люди, у которых серьги ударялись о бледные щеки, а золотые тиары сжимали их лоб. В тот день все были под властью муж?ского начала. Молох, как и мужчины, был жесток. Жрецы Молоха, упитанные мясом жертв, облеченные в пурпур, как цари, разожгли между ногами колосса костер из алоэ, кедра и лавров. Длинные крылья Молоха погрузились в огонь. Мази, которыми его натерли, текли по его медному телу, точно капли пота. Вдоль круглой плиты, на которую он упирался ногами, стоял недвижный ряд детей, закутанных в черные покрывала. Несоразмерно длинные руки бога спускались к ним ладонями, точно собираясь схватить этот венец и унести его в небо. Богатые, старейшины, женщины – вся толпа теснилась за жрецами и на террасах домов. Многие лишились чувств. Другие точно окаменели в экстазе. Беспредельная тревога тяжело ложилась на грудь. Последние возгласы один за другим затихли. Карфагенский народ был охвачен жаждой ужаса. Наконец верховный жрец Молоха провел левой рукой по лицам детей под покрывалами, вырывая у каждого прядь волос на лбу и бросая ее в огонь. Жрецы в красных плащах запели священный гимн: «Слава тебе, Солнце! Царь двух поясов земли, творец, сам себя породивший, отец и мать, отец и сын, бог и богиня, богиня и бог!..» Голоса их потерялись в грохоте музыкальных инструментов, которые зазвучали все сразу, чтобы заглушить крики жертв… Рабы, служители храмов, открыли длинными крючками семь отделений, расположенных одно над другим по всему телу Ваала (Флобер). В самое верхнее отделение положили муку; во второе – двух голубей; в третье – обезьяну; в четвертое – барана; в пятое – овцу. А так как для шестого не оказалось быка, то туда положили дубленую шкуру, взятую из храма. Седьмое отделение осталось открытым. Прежде чем что?либо предпринять, нужно было испробовать, как действуют руки идола. Тонкие цепочки, начинавшиеся у пальцев, шли к плечам и спускались сзади; когда их тянули книзу, раскрытые руки Молоха поднимались до высоты локтей и, сходясь, прижимались к животу. Их несколько раз привели в движение короткими, прерывистыми толчками. Инструменты смолкли. Пламя бушевало. Жрецы Молоха ходили по широкой плите, всматриваясь в толпу. Нужна была жертва отдельного человека, совершенно добровольная, так как считалось, что она увлечет за собою других. Но никто пока не появлялся… В ограду впустили обреченных, которые лежали в стороне, распростершись на земле. Им бросили связку страшных железных орудий, и каждый из них обязан был сам избрать себе пытку. Они вонзали себе вертела в грудь, рассекали щеки, надевали на головы терновые венцы. Потом схватились за руки и, окружая детей, образовали так второй большой круг. Круг то сжимался, то расширялся… Мало?помалу люди проникали в проходы и доходили до конца. Они стали бросать в огонь жемчуга, золотые сосуды, чаши, факелы, все свои богатства. Дары становились все более щедрыми и многочисленными. Наконец некий шатающийся человек с бледным, безобразно искаженным от ужаса лицом толкнул вперед ребенка. В руках колосса очутилась маленькая черная ноша – и она тут же исчезла в темном отверстии. Жрецы наклонились над краем большой плиты, и вновь раздалось пение, славящее радость смерти и воскресение в вечности. Жертвы поднимались медленно. А так как дым восходил высокими клубами, то казалось, будто они исчезали в облаке. Ни одна не шевелилась; ибо все были связаны по рукам и по ногам. Под темными покрывалами они ничего не видели, и их нельзя было узнать… Медные руки жуткого идола двигались все быстрее. Каждый раз, когда на них клали ребенка, жрецы Молоха простирали к жертве руки, чтобы взвалить на нее преступления народа, и громко кричали: «Это не люди, а быки!» Толпа кругом ревела: «Быки! Быки!» Благочестивый люд кричал: «Ешь, властитель!» Вот так и мы преступления нашего поколения взваливаем на младенцев! После побед Рима развалины Карфагена стали той первой ступенью, с которой началось возведение мирового владычества империи. Два наиболее известных, грозных противника – Карфаген и Македонская держава – вынуждены были уступить место Риму. Война 200 г. до н. э. против Филиппа знаменовала собой первый «акт зарождения римского империализма». Со смертью Ганнибала, что умер в один год со Сципионом (183), после сокрушения Карфагена, примерно к 120 г. до н. э., происходит завершение триумфа Рима. Исходной точкой постоянного отныне процесса завоевания Римом всего западного мира, писал Лансель, сопровождавшегося установлением его политического господства, в результате чего Рим по отношению к Западу стал тем же, чем была Греция по отношению к эллинистическому Востоку, послужили именно события, последовавшие за окончанием 2?й Пунической войны. В эти годы свершился и поворот в римском национальном сознании. С расширением государства римляне стали воспринимать себя как империю, как культурную доминанту, что равна или даже превосходила Грецию и Карфаген. Пожалуй, первыми это почувствуют на себе женщины, самый тонкий барометр настроений. Во всяком случае, уже в 195 г. до н. э. при консульстве Л. Флакка и Катона отменили закон трибуна Оппия, что 20 годами ранее требовал от римских женщин ограничить тягу к роскоши (им запрещалось носить золотые украшени, пышные наряды и разъезжать в конных экипажах). В начале II в. до н. э. в Рим сплошным потоком потекли потоки богатств из Испании, Греции, Малой Азии, а затем из Карфагена. Рим становился мировой империей. Так что если культура античной и средневековой Западной Европы в конечном счете оказалась латинской, а не карфагенской, то произошло это потому, что римляне одолели своего грозного противника и уничтожили его. Многие видели в нем бога… По этой причине поэт Энний, его друг, поместил Публия Африканского «не только в храм, но на небо», поместил смертного на небо вместе с Энеем, Ромулом, Геркулесом, сказав, что Геркулес почитается в числе богов, как Сципион, Публий Африкан?ский. Другой римлянин, Цицерон, закончил свою книгу «Государство» видением Сципиона, который предстает в «Сне Сципиона» (по аналогии со сном Энния). Сципион говорит: «Итак, если ты захочешь смотреть ввысь и обозревать эти обители и вечное жилище, то не прислушивайся к толкам черни и не связывай осуществления своих надежд с наградами, получаемыми от людей; сама доблесть, достоинствами своими, должна тебя увлекать на путь истинной славы; что говорят о тебе другие, о том пусть думают они сами; говорить они во всяком случае будут. Однако все их толки ограничены тесными пределами тех стран, которые ты видишь, и никогда не бывают долговечными, к кому бы они ни относились; они оказываются похороненными со смертью людей, а от забвения потомками гаснут». И далее тот же Сципион говорит слушателю, который готов трудиться во имя славы его родины: «Да, дерзай и запомни: не ты смертен, а твое тело. Ибо ты не то, что передает твой образ; нет, разум каждого – это и есть человек, а не тот внешний вид его, на который возможно указать пальцем. Знай же, ты – бог, коль скоро бог – тот, кто живет, кто чувствует, кто помнит, кто предвидит, кто повелевает, управляет и движет телом, которое ему дано, так же, как этим вот миром движет высшее божество». Бренным же нашим телом движет жизненный дух. Мы же полагаем, что истинное величие Сципиона в том, что он ценил людей по человеческим качествам – вне зависимости от их рождения, национальности или принадлежности к той или иной партии. Тит Ливий отмечал, что он сумел разгадать тайну власти и славы, и не только выигрывал страшные войны, но добился куда большего – смог оставаться уважаемым и невредимым даже среди самых настоящих варваров. Однажды обитавшие неподалеку варвары приблизились к его дому. Когда же солдаты Сципиона преградили им путь, вперед вышел один из них и стал умолять охрану дать им возможность увидеть этого великого и благородного человека, позволить познакомиться с его трудами и мыслями. И тогда Сципион понял, что он добился гораздо большего, чем военных побед: оказалось, что он нужен своим людям. Однако спустимся вновь на землю, на землю Рима. С высшей точки развития, как известно, всегда начинается обратный путь, ибо за восхождением обычно следует или падение, или медленный спуск. Рим достиг вершины, на которой пребывал некоторое время, после чего в обществе подспудно стали действовать силы разрушения. Богатые хотели воспользоваться богатством, дети тех, чье имя было овеяно славой, уже не стремились к свершениям и подвигам. Эта тенденция с каждым годом стала ощущаться в Риме все сильнее и сильнее. Падение Карфагена предшествовало падению Рима. То будет трагическая и мрачная страница. Мне показалось, что это восхождение Рима можно сравнить с тем, как бурно растут цветы на могилах, обильно вскормленных трупами и кровью. Не случайно все римские историки, как один, обходят стороной картину описания разрушения и уничтожения Карфагена, как английские историки обходят стороной картину грабежа Индии, немецкие историки – чудовищную панораму грабежа, убийства России, а американцы – свои изуверства во Вьетнаме или Корее. Ливий, Дион Кассий, Дионисий Галикарнасский, Диодор Сицилийский, Полибий умолчали о том, чего нельзя не заметить, о чем нельзя не сказать и что вопиет со страниц. Так почему же судьба была так жестока к Карфагену? Почему он исчез с лица земли? Ведь не исчезли же Рим, Иерусалим, Афины, или Каир? Вопросом этим задаются и наши историки. Они считают, что Карфаген был уничтожен при «каких?то особых обстоятельствах, не имеющих прецедентов в летописях прошлого» (П. Чихачев). Разумеется, вовсе не таинственное веление провидения снесло с лица земли этот знаменитый город. Римляне отомстили за свой страх. Историк говорит о том, как Ганнибал, имея гораздо меньшую армию, чем у римлян, сумел разбить римлян в трех регулярных сражениях, причем все «эти подвиги были совершены не против изнеженных воинов Азии, а против самых мужественных солдат мира, которых Ганнибал держал под угрозой в течение шестнадцати лет, проведенных им в Италии, где он занял лучшие провинции». Римляне не простят этого пунийцам никогда. Они решили уничтожить Карфаген и повели себя при этом как безжалостные варвары. Кстати, с ними их победители так не поступят, когда придет час краха империи: «Спустя шесть веков после разрушения знаменитого финикийского города правитель Карфагена вандал Гейзерих, завоеваший Рим и грабивший его в течение 14 дней, перевез в Карфаген немало сокровищ, отобранных им у богачей вечного города. К его чести за тотальным ограблением Рима вандалами не последовало разрушения прекрасных и многочисленных памятников Рима, существующих и поныне, тогда как варварская рука римлян превратила весь Карфаген в прах». Это утверждает Орозий, который, вероятно, черпал все свои сведения из источников, уже утраченных в настоящее время. Ведь сей историк, ученик Блаженного Августина, сообщает, что, разрушив Карфаген, римляне не только стерли с лица земли все здания, но даже обратили в пыль камни, из которых они были построены («Omni murali lapide in pulverem comminuto»). Так что великий Рим поднялся на костях Карфагена и других порабощенных народов. О том, как после победы над пунийцами стала меняться жизнь в Риме, писал один из историков: «Могуществу римлян открыл путь старший Сципион, а их изнеженности – младший: ведь избавившись от страха перед Карфагеном, устранив соперника по владычеству над миром, они перешли от доблести к порокам не постепенно, а стремительно и неудержимо; старый порядок был оставлен, внедрен новый; граждане обратились от бодрствования к дреме, от воинских упражнений к удовольствиям, от дел – к праздности». Когда такое случается с могущественной державой, которая стала править большей частью мира, опираясь на силу, но при этом с каждым годом становясь слабее, такое состояние дел не может длиться вечно. Жребий ею брошен – и он зачастую оказывается трагичен. Когда у Империи нет соперников, она вскоре начинает выгрызать себе внутренности. Так же и современная Россия, попавшая в руки слабых и безвольных политиков, будет обречена, если не найдет в себе силы и не вернет облика могучей страны. Недруги не простят ей былых страхов, и камни столиц будут обращены в пыль!
Комментарии (4) |
|