Курбский А. История о великом князе Московском

ОГЛАВЛЕНИЕ

История о великом князе Московском, которую слышал от достоверных людей и сам своими глазами видел, в сокращенном виде по возможности нашей сколько мог прилежно написал по просьбам многих

ГЛАВА I
ЮНОСТЬ ИОАННА (1534—1552)

Предисловие автора. Развод великого князя Василия III с Соломонией. Гнев его на Вассиана, Семена Курбского и Максима Грека. Рождение Иоанна. Воспитание его. Бедствия княжества. Убийство князей Ивана Вельского, Андрея Шуйского, Ивана Кубенского, Ф. и В. Воронцовых, Ф. Невежи, М. Трубецкого, Ивана Дорогобужского и Федора Овчины. Пожар Москвы. Народное возмущение. Убийство князя Юрия Глинского. Воздействие на Иоанна его духовника Сильвестра и А. Адашева. Избранная рада

Много раз обращались ко мне знатные люди и донимали меня вопросами: «Почему по воле царя, имевшего ранее славу доброго и знаменитого, не жалевшего своего здоровья и многократно защищавшего отечество в военных сражениях с врагами Креста Христова, принявшего на себя многие тяжкие беды и труды и стяжавшего ото всех добрую славу, затем приключились с нашей страной такие беды?»
Неоднократно я уклонялся от ответа, но постоянные просьбы заставили меня, хотя бы отчасти, поведать о том, что случилось и чему я был свидетелем. Я не в силах рассказывать все по порядку, так как слишком длинным было бы описание событий, повествующих о том, как в славный род русских князей под действием злых чар вселились недобрые нравы. Такие случаи известны в истории; так было в роду израильских князей, которых уловили в злые сети иноплеменники. Но оставлю исторические примеры и расскажу о нашем времени.
Известны пословицы: «Доброму началу — добрый конец» и, напротив, «Злое дело злом заканчивается». Особенно печально, когда зло исходит от наделенного высшей властью человеческого существа, отступающего от Божественных Заповедей.
Князь великий Василий замешан был во многих злых делах, нарушающих Божественные Законы (всех их невозможно перечислить в этой книжке), но одно из них достойно упоминания. Великий князь Василий прожил со своей женой Соломонией двадцать шесть лет, затем коварно и насильно постриг ее в монашество и заточил в отдаленный монастырь, находящийся в Каргопольской земле , и приказал непорочную и верную свою жену, ребро свое, заточить в темницу, где она и пребывала в глубоком унынии. Себе же в жены взял Елену, дочь Глинского. Разводу с Соломонией препятствовала церковь, ссылаясь на его незаконность, и поступок князя осуждали не только монахи, но и ближние бояре. Из монашествующих возражал великому князю Василию Бассиан (Патрикеев. — Н.Э.), пустынножительствующий старец, который приобрел большую славу своим житием (нестяжательским. — Н.Э.) и к тому же был родственником великому князю. Этот Бассиан , происходивший из литовских князей, уподобясь Иоанну Крестителю, возражал против законопреступного брака, нарушающего ветхозаветные и новозаветные традиции.
Из мирских сановников возражал против законопреступного брака Семен Курбский из рода смоленских и ярославских княжат. Семен Курбский был человек известный, причем не только в своей земле, но и за рубежом. О нем писал в своей хронике знаменитый цесарский посол Герберштейн .
Великий князь Василий не только не послушал их совета, но и жестоко с ними расправился. Вассиана, своего родственника, он повелел заточить, связав святого мужа словно злодея, и отправил в Иосифов монастырь к презлым иосифлянам, с приказом его уморить, а те, недобрых дел пота-ковники, вскоре исполнили его злую волю. Также многих мужей повелел заточить (среди них — Максим Философ, о нем будет далее рассказано) , других погубить — их имена будут в этой повести отмечены. Князя же Семена Курбского он удалил от себя и не простил до самой своей смерти.
В законопреступном сожительстве и сладострастном прелюбодеянии был зачат и рожден наш нынешний царь Иоанн (IV. — Н.Э.), и как в Слове Иоанна Златоуста о злой жене и в пророчестве Иоанна Крестителя об Иродовой лютости, так и при этом рождении у святых великих учителей смутились и затрепетали сердца, помрачилось зрение, притупился разум и пропал слух. И если уж святые учителя ужаснулись, то как подобает ужасаться мне грешному, пишущему эти строки, возвещая такую трагедию.
Ко всему этому злу добавилось еще и раннее сиротство, ибо остался Иоанн с молодых лет (всего около двух лет) без отца, а вскоре и без матери, и воспитывали его гордые бояре, которые, на беду свою и своего потомства, льстили и угождали ему во всяком наслаждении и сладострастии.
Еще в раннем возрасте творил он злые дела; о некоторых из них я здесь напишу.
Начал он с пролития крови неповинных и бессловесных животных, которых сбрасывал с высоких стремнин (крыш теремов. — Н.Э.), являя этим свое немилосердие, а между еще Соломон свидетельствовал о том, что мудрые милуют души своих скотов, а безумные бьют их нещадно . Глупые его воспитатели не препятствовали ему, а, напротив, хвалили и поощряли ко всему плохому.
Когда же Иоанну минуло пятнадцать лет, начал он губить людей. Он собрал вокруг себя детей своих родственников и детей бояр-синклитиков , стал ездить вместе с ними по дорогам и торговым площадям. Они скакали на конях и грабили и убивали всех встречных людей и творили злые разбойные дела, о которых даже и говорить стыдно, но его воспитатели-льстецы на беду свою продолжали восхвалять Иоанна. «О, какой храбрый и мужественный будет сей царь!» — говорили они.
Когда же вступил он в свое семнадцатилетие, то бояре стали подучать его мстить своим личным врагам, натравливая его то против одного, то против другого. Первым был убит Иван Вельский , высокородный человек из рода литовских князей, родственник самому королю Ягайле, храбрый и мужественный полководец.
Вскоре Иоанн приказал убить благородного князя Андрея Шуйского из рода суздальских князей , а всего через два года повелел убить еще трех великородных мужей. Он обрушил свой гнев на близкого родственника — племянника — Иоанна Кубенского из рода князей смоленских и ярославских, бывшего при Василии III земским маршалком (воеводой. — Н.Э.). Князь Иван, человек разумный и тихий, к тому времени был уже в преклонном возрасте. Вместе с ним были погублены славные мужи — Федор и Василий Воронцовы , родом из немцев, из племени князей Решских, тогда же был убит еще и Федор, прозванный Невежей, знатный и богатый землевладелец. А за два года до этого был удавлен сын князя Богдана Трубецкого, пятнадцатилетний Михаил из рода литовских князей, и еще были погублены благородные княжата: Иван Дорогобужский из рода великих князей тверских и Федор, единственный сын князя, прозванного Овчиной , из рода тарусских и оболенских княжат, которые подобно неповинным агнцам были закланы в самом нежном возрасте.
Бесчинства царя Иоанна можно сравнить с нашествием татар ногайских и царя казанского, сильного и могущественного мучителя, которому подвластны были шесть различных народов и от которого терпела Московия кровопролитие и опустошение земель на восемьдесят миль в окрестностях Москвы. От перекопского, крымского и ногайского царей вся Рязанская земля по самый берег реки Оки была опустошена, а внутри разоряема и опустошаема человеке угодниками с молодым царем, нещадно воюющим свое чество.
Иоанн своими бесчисленными злыми делами стал превосходить вышеописанные беды, и тогда Господь, решив усмирить его лютость, подал ему знак, обрушив на Москву вели кий пожар. Из-за того пожара -разразилось столь великое возмущение всего народа московского, что сам царь принужден был спрятаться со всем своим двором .
Б том восстании был убит дядя царя, князь Юрий Глинский, а двор его разграблен народом, но другой его дядя, князь Михаиле Глинский, известный своими злоупотреблениями, бежал вместе со своими приспешниками.
Таким знаком Бог подал руку помощи земле христианской, дав ей возможность отдохнуть. К царю Иоанну явился протопоп (у Курбского «пресвитер». — Н.Э.), родом из Великого Новгорода , и страшным заклятием из Священного Писания угрозил царю, а также представил ему чудеса, как бы явленные от Бога (не могу сказать: истинные те чудеса были, или пугая Сильвестр царя, как пугают родители детей своих), чтобы с их помощью пресечь его буйства и умерить неистовый нрав. Подобным образом часто поступают врачи, когда им приходится, излечивая гангрену , отсекать дикое мясо до необходимых пределов. Так и Сильвестр исцеляя душу царя от проказы и исправлял его развращенный ум наставляя его на истинную стезю. Сильвестру содействовал в этом и благородный юноша Алексей Адашев , который сам был подобен ангелу и явно отличен Богом от всех других. В то время он был любим и самим царем. Эти два мужа делали много добра своей сокрушенной и опустошенной земле; царь же благосклонно, со вниманием слушал их. Юный царь ко времени их появления уже был искушен в злострастии. Будучи воспитан без отца, был самоволен и успел к тому же напиться крови не только животных, но и людей. Прежде всего они (Сильвестр и Адашев. — Н.Э.) отдалили от него тех его приспешников, которые вместе с ним зло творили, а самого царя укротили страхом перед Богом. Протопоп Сильвестр склоняя Иоанна к соблюдению постов и прилежным молитвам. Прежних льстецов и угодников он от царя отстранил, побуждая его к покаянию, привел к внутреннему очищению перед Богом и поднял его, прежде окаянного, на такую духовную высоту, которой удивлялись даже во многих окрестных странах.
Сильвестр и Адашев подобрали царю различных советников: одних — мужей разумных и добродетельных, умудренных летами и благочестием украшенных, имеющих страх перед Господом; других — среднего возраста, добрых и храбрых. Те и другие были сведущи в военных и земских делах, и царь вдружбе и приязни с ними решал все дела с общего совета. И, как вещал мудрый Соломон-царь, добрыми советниками, как город твердыми столпами, был утвержден. Пока царь любит Совет и советников, он сохраняет душу свою, если же не возлюбит сего, то может пропасть, так как управлять следует, не склоняясь к естественным бессловесным влечениям, а совместным советом и рассуждением. Назывались тогда эти советники Избранной радой, воистину по делам и название имели. Бее великое в государстве совершалось благодаря их советам, так с помощью Избранной рады вершился нелицеприятный и праведный суд, равный как для убогого, так и богатого, что бывает для государства наилучшим. Воеводами назначались искусные и храбрые мужи, и военные чины над конными и пешими полками давались тем воинам, которые мужественно сражались с врагами и в битвах руки окровавили во вражеской крови. Таких воинов награждали движимым и недвижимым имуществом, а некоторых самых искусных возводили в высшие чины. А тунеядцев, и всяких паразитов, и прихлебателей, и товарищей по трапезам, которые только шутовством кормились да те обеды хаяли, не только не жаловали, но и прогоняли, вместе со скоморохами и другими им подобными. Только мужество и храбрость почитались и вознаграждались. За мужество и храбрость одаривали по достоинству каждого человека.

ГЛАВА II. ПОКОРЕНИЕ КАЗАНИ (1552)

Военные успехи. Поход на Казань. Основание Свияжска. Нашествие крымского хана. Битва Курбского с татарами под Тулой. Поход на Казань. Трудности пути. Прибытие в Свияжск. Местоположение Казани. Первая битва. Осада города. Курбский с товарищем начальник полка правой руки. Устройство шанцев. Вылазки казанцев. Стрельба по городу. Хитрость казанского царя. Тяжелое положение русских. Военный совет. Победа князя Александра Горбатого. Ярость казанцев. Взятие Арского города. Колдовство. Дерево спасенное. Взрыв тайника. Постройка высокой башни. Штурм Казани. Взрыв подкопа. Приступ. Родной брат — первый на стене. Татары уступают. Мародеры. На Тезицком рве. Помощь усталым воинам. Y мечети вблизи царского двора и в царском дворе. Жены в прекрасно украшенных одеяниях. У нижних ворот. Выдача царя Идигера. Остаток татарского войска вышел на широкое поле на последний бой. Доблесть братьев Курбских

Русские земаи часто подвергались набегам и опустошениям грозных измаильтянских (здесь татарских. — Н.З.) царей перекопских и казанских, а также князей ногайских. С Божьей помощью русское воинство побеждало татар и даже сумело расширить за несколько лет свои владения на те места, что и прежде были русскими, но затем там были поставлены татарские зимовища; теперь же кони русских воинов напились из рек Танаиса (Дон) и Куалы (по славянски — Медведица ) и прочих, и города свои здесь поставили.
Царь с Божеской помощью и покровительством решил пойти на гордого своего врага — царя казанского. Собрал он большое и храброе войско и сам возглавия его (царь наш не хотел, подобно западным царям, проводить ночи над картами и прочими бесовскими развлечениями) и выступил на Казань в лютую зиму, но не сумел взять город сразу и отступил . Укрепив свое воинство (совместно с советниками своими) и изучив расположение города, в одно лето выстроили на подступах к Казани на реке Свияге, за четверть мили от Волги, а от Казани миль за пять, прекрасный новый город — Свияжск .
В то же лето, отправив стенобитные орудия по Волге, царь Иоанн решил пойти сухим путем, но получил извести о нашествии на его царство перекопского царя, предшествующее этому походу. Поэтому казанский поход был отложен, и Иоанн с большей частью войска и с орудиями вышел против перекопского царя и стал на Оке, расположив; вдоль нее все свои войска, а другую часть войска поставил по другим городам на этой же реке и повелел выведать; все о перекопском царе, ибо неизвестно было, в каком месте он выйдет на бой. Перекопский царь, проведав о том, что великий князь с воинством стоит против него, повернул вспять и окружил каменный город Тулу, что в шестидесяти милях от Коломны, где находился великий князь со своим войском, ожидая татар, а нас он послал разведывать намерения перекопцев и держать оборону, и было с нами войска пятьдесят тысяч. Мы переправились через Оку с большим трудом и за один день прошли около тридцати миль, подойдя вечером к месту расположения перекопской стражи — приблизительно в полутора милях от Тулы . Стража донесла перекопскому царю о большом христианском войске, полагая, что и сам русский царь пришел со всем своим воинством. Перекопский царь, услышав такое известие, в ту же ночь отошел миль за восемь в дикое поле, переправился через три реки, потопил часть орудий и некоторые ядра и снаряжения, отогнал верблюдов и войско, ибо в течение двух дней он хотел воевать и стоял под городом, а на третий побежал.
Встав рано поутру, мы подошли к городу (Туле. — Н.Э.), к тем местам, где стояли его шатры. Треть татарского войска находилась на подступах и шла к городу, надеясь найти там своего царя. Когда же они осмотрелись и увидели нас, то ополчились против нас. Мы сошлись с ними и бились два с половиной дня, с Божьей помощью побили басурман так, что мало их осталось и они едва сумели донести весть в Орду. Б этой битве и я сам получил тяжкие раны в голову и в другие части тела. Когда же мы возвратились к царю с пресветлой победой, то он предоставил уставшему войску восемь дней отдыха. Через восемь дней царь во главе всего своего воинства вновь начал поход на Казань, пришел в город Муром, лежащий на границе с Казанским царством, откуда через дикое поле за месяц подошел к новому городу, поставленному на реке Свияге, где его ждало воинство с орудиями и с большими припасами, приплывшее Волгой. А нас тогда послал с тридцатитысячным войском через Рязанскую и Мещерскую земли в мордовские края. За три дня мы прошли мордовские леса, пересекли великое дикое поле и шли от него по правой руке царева войска на расстоянии пяти дней конного пути от него, заслоняя таким образом царское войско от заволжских татар (ибо царь опасался нападения ногайских княжат). В течение пяти недель, претерпевая голод и большую нужду, мы дошли до великой реки Суры и устья речки Барыша , куда должно было прийти великое царское войско. Там мы наелись сухого хлеба со многою сладостью и благодарением, часть которого купили, а другую получили от родных, приятелей и друзей, и нам его хватило на девять дней, а далее Господь Бог насыщал войско рыбой и зверем, которых в тех реках и пустынных полях было великое множество.
Когда же мы переправились через реку Суру, то Черемиса Горняя , называемая Чувашией, народ особый, встретил нас своим воинством, разнаряженным по пять сотен и по тысяче, как бы радуясь цареву пришествию: так как в их земле поставлен был чудесный город на реке Свияге. И от той реки мы шли с войском восемь дней дикими полями, дубравами и лесами. Земля у чувашей населена мало, и села поставлены у них при крепостях и незаметны даже для тех, кто находится поблизости тех сея. Здесь мы также добыли хлеба и купили мяса. Платили дорогую цену, но, изнемогая от голода, мы и за это были благодарны. Черемисский хлеб был сладок и казался лучше драгоценных калачей, а о малвазии и любимых напитках с марципанами там и не вспоминали. Мы были рады тому, что воюем за отечество и правую веру христианскую против врагов Христовых вместе со своим царем, и это наполняло нас радостью и благодарностью, и не ведали мы никакой нужды, а только гордились друг перед другом подвигами и уповали на помощь Божию.
Когда мы пришли к новопоставленному городу на Свияге, воистину прекрасному, на встречу с царем выехали гетманы городские и те, что пришли с орудиями и с многочисленным воинством, устроенным по чину в полки и имеющим приблизительно пятнадцать тысяч конного войска и множество пешего; а также из варварских новопокорившихся царю народов, живущих близ Свияжска, было составлено четырехтысячное войско (хотели они или не хотели, но покорились). И была там радость великая по поводу здоровья ца-ря, пришедшего со множеством воинов, и по случаю победами, одержанной над крымским царем (поскольку весьма беспокоились ранее о возможной помощи крымцев Казани), и поставлению великого города Свияжска. Мы приехали будто к себе домой после долгого и трудного пути. По Волге нам привезли множество домов на больших кораблях, ли не каждому, а также прибыло тем же путем бесчисленное множество купцов с различными живностями и многим товарами, и было все, чего бы душа ни захотела (только нечистоты там купить было невозможно).
Отдохнув три дня, войско начало переправляться через великую реку Волгу и окончило переправу в два дня. Н третий день двинувшись в путь,, прошли четыре мили в три дня, ибо там множество впадающих в Волгу рек. Переправлялись через мосты и гати, указанные нам казанцами. На четвертый день вышли на великие, просторные, гладкие и веселые луга, против города Казани, расположив войско по реке Волге. От этих лугов до самой Казани миля, ибо стоит тот город не на Волге, а на реке, называемой Казань, по имени которой наречен был и сам город. Расположен он на великой горе, хорошо виден с Волги и находится на равном расстоянии от Ногайской страны, и от Камы-реки, и от Арского поля. Отдохнувши один день, разгрузили орудия с кораблей, которые поставили перед полками. На другой день рано под Божественную литургию поднялось все войско с царем своим и, развернув хоругви христианские и со многим благочинием, в большом порядке пошли к городу на своих врагов. Город будто бы был пустым, и не видно было ни одного человека, и не слышно ни единого голоса, так что многим неискушенным казалось, что все воинство вместе с их царем убежало от страха великого в леса.
Когда же подошли ближе, то увидели, что город Казань был хорошо укреплен: к востоку от него Казань-река, а к западу — Булак-речка, тинистая и непроходимая, впадающая в Казань-реку, вытекает же та речка из озера Кабана, довольно большого по величине, и если переправиться через нее, то в полуверсте, между озером и Арским полем, находится гора, сразу и не различимая, но весьма трудная для восхождения. А от той реки отходит глубокий ров, доходящий до озерка Поганого, расположенного под самой Казанью-рекою. Над рекой же такая гора высокая, что невозможно даже ее взором охватить, и на ней стоит сам город Казань; а в нем палаты царские, мечети высокие каменные, где захоронены их умершие цари, числом пять, как мне помнится.
Наступление начали тремя полками, которым было велено переправиться через речку Булак, наведя через нее мост. Передний полк представлял собою избранное войско числом в семь тысяч под командованием храбрых ярославских князей Юрия Пронского и Федора Львова . Они должны были одолеть гору и выйти на Арское поле, оказавшись от городских ворот на расстоянии, в два раза превышающем дальность полета стрелы, выпущенной из лука. Другой же великий полк только начал переправляться через реку по мосту когда царь казанский выпустил пятитысячное конное войско из города и десятитысячное пешее прямо на первый полк. Конники были с копьями, а пешие — со стрелами. Они ударили на христиан, когда те одолели половину горы, и прервали наступление в тот момент, когда наши полководцы почти взошли на гору. Сражение было крепкое и сеча великая. Потом подоспели другие полководцы с пешими стрельцами, вооруженными ружьями, и смяли басурман — и конных и пеших, — и преследовали их до самых городских ворот, и захватили живьем десять человек в плен.
Тогда же, в час сражения, с городских стрельниц была открыта огненная стрельба, однако она не повлияла на исход битвы, ибо Божье благословение сопутствовало православному русскому войску.
Город был окружен и все пути и проезды перекрыты, и никто не смог ни войти в город, ни выйти из него. Тогда же татарский авангардный полк (яртуал у них называется) пошел на Арское поле, а другой полк, в котором был царь Шигалей и иные великие татарские воеводы, залег на путях от Ногайской страны к городу.
Мне же тогда с моим товарищем поручили устроить полк правой руки. Я был тогда молод, мне едва минуло двадцать четыре года, но я получил свои чины, благодаря Христу, по достоинству, восходя к ним по военным степеням. В нашем полку было двадцать тысяч пеших стрельцов и около шести тысяч казаков. Нам было приказано построить полк за Казанью-рекой, мы и заняли позиции на этой реке таким образом, что одна часть расположилась выше города, а другая — у моста по Галицкой дороге по той же реке, но уже ниже города, перекрывая все пути к Черемисе Луговой.
Таким образом, войско наше оказалось на луговой равнине, между великими болотами, а на большой дороге, прямо перед нами на великой горе — город Казань. Нам пришлось опасаться огненной стрельбы со стороны города, а сзади, из лесов — черемисских набегов. Другие наши полки стояли между реками Казань и Булак по эту сторону Волги.
Сам же царь с вольным отрядом и множеством воинов, подойдя с Волги, стал от Казани за версту или немного больше на пригорке. Таким образом весь город басурманский был окружен. Царь казанский затворился в городе с тридцатью тысячами избранных воинов, с вельможами духовными и светскими и со всем своим двором. Другая половина его войска была поставлена за городом, в лесах, и к ним прислал на подмогу ногайский властитель около двух тысяч воинов.
Рядом с этим местом наше воинство в течение трех дней рыло шанцы , увидя это, басурмане начали нас обстреливать из города, а кроме того, отдельные татарские воины выходили из ворот и завязывали рукопашный бой; в результате с обеих сторон были большие потери, но христиан пале меньше, нежели басурман, и это было воспринято как новый знак Божественного милосердия христианам, что придало храбрости нашим воинам. Когда жевыросли хорошие и крепкие шанцы, а стрельцы и командиры закопались вземлю, то стрельба и вылазки из города стали не страшны.
И тогда поставили басурмане великие и средние орудия огненного боя близ города, которые верхом стреляют , и помнится мне, что и таких орудий, великих и средних, было полтораста, за всеми шанцами, и поставлены они были co всех сторон города с расстоянием в полторы сажени между ними, кроме этого, многие полковые орудия (мортиры) размещались у царских шатров.
Когда же начали наши бить со всех сторон по стенам города, то сумели подавить стрельбу из самого города, то есть не дали им стрелять из великих орудий на войско христианское, и остались у них только гаковичные ручничные ору-1 дня, но и от них было много потерь в христианском войске и в людях и в конях. К тому же царь казанский изобрел одну хитрость против нас. И какову же? А вот такую. По совету со своим войском, которое было оставлено вне города, в лесах, он договорился о подаче знака (на их языке — ясака): в тот момент, когда на вершине крепости или на высоком месте в городе будет развеваться их великая басурманская хоругвь, тогда одновременно (а это довелось нам испытать) грозно и быстро из лесов ударят по нашим полкам, и тогда же раскроются все ворота города Казани и оттуда также выедут и выйдут басурмане на наши шанцы, да так храбро и жестоко, что даже удивительно для их веры. Царевы карачи враз вышли из ворот, а с ними десять тысяч войска ударили на те шанцы, где были великие орудия спрятаны, и завязалась злая и жестокая сеча, и басурмане всех наших отогнали далеко от тех орудий, но с Божьей помощью подоспела шляхта Муромского уезда, так как поблизости от тех мест были их станы, и среди той шляхты были храбрые и мужественные люди, издавна связанные с русскими родами. Всеми силами они ударили на карачей и принудили их отступить до самых городских ворот, многие из них были побиты и посечены, и не столько побито было, сколько подавилось народа в тех воротах из-за тесноты, многих взяли живыми в плен. В других воротах также была битва, но не столь жестокая.
Три недели непрерывно шли бои, так что войско не успевало даже поесть вовремя. Но Бог не оставлял нас своим покровительством, и с Его помощью воины храбро сражались: пешие с пешими, с теми, которые выходили из города; конники с конными, с теми, что из леса выезжали, и к тому же и орудия наши великие с железными ядрами, развернутые от города, стреляли на те полки басурманские, что выезжали из леса. Хуже всех от тех набегов из лесов приходилось тем полкам христианским, которые стояли на Арском поле, да и нам, на Галицкой дороге, что шла от Луговой Черемисы. То же войско, которое во главе с царем стояло в стороне от Волги под Казанью за Булаком, не так страдало от внешних нападений, его беспокоили только частые вылазки из города, особенно тех воинов, которые стояли под стенами города при орудиях. Много приносили ущерба нам басурманские полки во время пастьбы коней; ротмистры, стоящие в охране со своими полками, не могли их везде защищать от басурманских хитростей и наглости и от их внезапных и быстрых наездов, причинявших большой урон, так что даже и описать по порядку не могу, сколько было убито и ранено.
Царь казанский видел, как изнемогло христианское войско, особенно то, что у самых городских стен пришанцовалось , ибо оно терпело частые нападения как от вылазок из города, так и от наездов из лесов, кроме того, воины не ели досыта и почти все ночи пребывали без сна, охраняя орудия больше жизни и своей чести. Уразумев всю сложность положения русского войска, царь басурманский участил вылазки из города и наезды из лесов.
Наш царь устроил совет со своими боярами и военачальниками, и они с Божьей помощью приняли верное решение — разделить войско надвое: половину оставить под городом при орудиях, немалую часть из него выделить для охраны царя, поставив при царских шатрах; а тридцать тысяч конников устроить, разделив на полки по чину рыцарскому, поставив во главе каждого полка по одному, по два, а где и по три командира, храбрых и закаленных в боях; также выделить по пятьдесят тысяч стрельцов и казаков, тоже разделить на гуфы с военачальниками во главе и надо всеми поставить гетманом великого князя суздальского Александра, по прозвищу Горбатого , мужа разумного и известного, сведущего в военном деле. Царь приказал всему своему войску, скрытому за горами, ждать того момента, когда басурмане выйдут из лесов, по обычаю своему, тогда и сразиться с ними. На третий день, поутру, басурманские полки, выйдя из лесов на великое попе, называемое Арским, первыми напал на ротмистров, которые стояли со сторожевыми полками, ; тем ротмистрам было приказано отступить, завлекая неприятеля к шанцам. Басурмане же подумали, что христиане испугались и побежали, тогда они погнались за ними, и достигли обоза, и начали над нашими шанцами кругами ходит и гарцевать, стреляя из луков, подобно частому дождю, множеством своих полков, которые все подходили к они уже хотели полностью захватить христиан. Бот тогда гетман (А. Горбатый. — ff.3.) с большим войском христианским поспешно приблизился к сражающимся.  Увидев это| басурмане и рады бы бежать назад в лес, да уже не смогли| ибо далеко отъехали от него в поле и пришлось им, хс они того или нет, принять бой и сразиться с передовым» полками. Когда же подоспел великий полк, в котором бь сам гетман, а также и пешие полки одновременно обошли басурман с лесной стороны, тогда побежали все басурманские полки, христианское же воинство преследовало их; итоге, пространство в полторы мили было сплошь покрыт трупами  басурманскими и около тысячи живых  взято плен. Так с Божьей помощью была одержана пресветлая победа христиан над басурманами.
Когда же к царю привели связанных пленников, то онповелел вывести их перед шанцами, привязать к кольям заставить их умолять оставшихся в городе о том, чтобы онисдали Казань христианскому царю, а кроме того, и наши ездили и обещали казанцам в случае сдачи города жизнь свободу, как этим привязанным пленникам, так и всем остальным от имени нашего царя.
Казанцы, тихо выслушав эти слова, начали стрелять ее стен города, причем не столько по нашему войску, сколько по своим пленникам, приговаривая при этом: «Лучше увидим вас мертвыми от наших басурманских рук, нежели посеченными гяурами необрезанными!» И всякую другую хулу яростно изрыгали нам на удивление.
Через три или семь дней царь приказал князю Александру Суздальскому (Горбатому. — ff.3.) идти с тем же войском ш засеку, где басурмане соорудили стену на одной горе, между великими болотами, за две мной от города, там собралось большое басурманское войско. Замысел их заключался нанесении разом всеми силами прямо оттуда внезапного удара на христианское войско.
Александру Горбатому был в помощь прислан еще вели-1 кий воевода Семен Микулинский из рода тверских великих! княжат, человек храбрый и в военном деле искусный, co своим войском, и было ему приказано эту стену с Божьей помощью проломить и следовать всем войском до Арского города, что находится от Казани в двадцати милях. Когда подошли к этой стене, то сошлись с басурманами и начали ними крепко биться и бились так два дня, затем с Божьей помощью огненной и ручной стрельбой одолели их, и побежали басурманы, а наши гнали их.
Когда же великое войско перевалило за ту стену, оттуда царю нашему радостную весть послали, а наше воинство заняло татарские шатры и пребывало в них ночь; для них было немало там добычи, так как за два дня до этого противники с испугу покинули этот Арский город и все разбежались по далеким лесам. А земля, которую мы пленили за десять дней, удивляла своим изобилием, ибо были в ней поля великие, изобильные и урожайные на всякие плоды, а дворы княжат их и вельмож поражали красотой и были воистину достойны удивления. Села в той земле расположены часто, а хлебов всяких там такое множество, что просто неподобно казалось бы для такой неправой веры; их в той земле столько, сколько звезд на небе, а также бесчисленное множество различных стад животных и всяких драгоценностей, особенно велико изобилие диких животных: родятся там добрые куницы и белки, и соболей там множество, пригодных для одежды и еды, также и медов изобилие: и не знаю даже, есть ли под солнцем иное такое место, где больше бы всего было.
Через десять дней это войско возвратилось к нам здоровым и невредимым с огромной добычей, и со множеством пленных басурманских жен и детей, и с освобожденными христианами из басурманского плена, где пребывали они в многолетних работах. И была тогда в войске христианском великая радость, и все Бога славили; и много было и дешево приобретено всякой живности: так, корову покупали за десять денег московских, а вола — за десять кун. Но дня через четыре значительные силы Черемисы Луговой ударили на наши тыловые станы на Гаяицкой дороге и захватили немало наших конных стад. Мы послали за ними в погоню трех ротмистров, а за ними еще и другие полки для устройства засады, и в трех или четырех милях догнали их, разгромили и взяли пленных.
Если бы я все писая по порядку, что там под городом каждый день делалось, то получилась бы целая книга, но я хочу только вкратце вспомянуть, как они над христианским войском разные чары творили и великие дожди на него наводили. Как только начинало всходить солнце, их старики или женщины выходили на возвышенное место города так, что нам всем было видно, и кричали различные сатанинские слова, махали одеждами своими на наше войско и неблагочинно вертелись перед нами. И тогда среди ясной погоды задувал ветер и появлялись облака, и начинал лить дождь, да такой, что сухие места обращались в болота и водой наполнялись, причем вокруг нас все было тихо, и только над войском точно из воздуха все это случалось.
Видевшие такое советовали царю послать в Москву спасенным древом, которое было в крест вделано, а крест тот всегда находился при царском венце. С Божьей помощью в короткое время, в три или четыре дня, посланные вятскими скоростными судами водой добрались до Нижнего Новгорода, а затем — быстрыми подводами до Москвы. Когда же привезли Честной Крест, в который была вделана часть спасенного дерева, то есть частица от того Креста, котором Господь Наш Иисус Христос плотью пострадал людей, тогда священники соборно, с обрядами христианскими сотворили службу и по обычаю церковному освятили крестом воды, и от силы Животворящего Креста исчезли все бесовские чары.
В то же время у казанцев за две или три недели до взятия города отняли воду, сделав подкопы под великую башнню и под тайники, при помощи которых они на весь горе брали воду, и под те подкопы подложили десять больших бочек пороха, которым и взорвали башню .
Кроме того, мы построили тайно за две недели высоку башню в защищенном месте в полумиле от Казани, рядом городским рвом, а затем в одну ночь поставили на нее десять орудий и пятьдесят гаковиц и из них много вреда ежедневно чинили казанцам. Еще до взятия Казани много побили людей басурманских военных, кроме жен и детей, около десяти тысяч, как с той башни из орудий, так и в схваток во время вылазок.
А как ставили эту башню и наши стенобитные применяли, я о том не пишу ради краткости истории, подробно же об этом в русской летописной книге сказано , о взятии города вспомню, сколько смогу, и напишу.
Бог не только укреплял наше воинство в разуме и пода вал ему духовную твердость, но и достойным мужам являлись ночные видения, предсказывавшие взятие города и победу над басурманами. Бог подвигал наше христианское воинство к отмщению за многолетнее и бесчисленное кровопролитий христианское и к избавлению многих живых христиан долгой работы в казанском плену.
По окончании семи недель осады города нам было дано знамение о том, что утренней зарей до восхода солнца следует начинать готовиться к штурму со всех сторон, и подан был знак: когда городскую стену взорвут порохами, что содержались в сорока восьми бочках под городской стеной, то одновременно большая половина войска пешего начинает штурм, а на поле останутся лишь войска, охраняющие самого царя.
Следуя этому повелению, мы рано начали подготовку, еще за два дня до той зари, и я тогда был послан к нижним воротам Казань-реки выступать с войском в двадцать тысяч человек. Со всех четырех сторон также двинулись пресильные храбрые мужи и некоторые из них с большими отрядами.
Царь казанский и его вельможи узнали о том, как мы приготовились, так и они приготовились к наступлению на нас, как мы на них.
Перед самым восходом, когда уже немного осталось до появления солнца, взорвали подкоп и войско христианское по цареву повелению ударило сразу с четырех сторон на город. Каждый свидетельствует о себе, а я всему этому был свидетелем и хочу об этом рассказать вкратце. Свое двадцатитысячное войско я разрядил по командирам и подступил к городским стенам, к той великой башне, что стояла перед городскими воротами, на горе. Когда мы были еще на подступах к стене, то в нас не стреляли ни из ружей, ни из луков, когда же подошли ближе, тогда на нас обрушился огонь со стен и башен. Стрелы летели как дождь, одновременно бесчисленные камни на нас сыпались так, что мы и воздуха не видели! Когда же мы под самые стены с великим трудом и бедствиями подошли, тогда полились на нас вары кипящие и бревна стали в нас метать. Но Божья помощь была с нами, и люди были храбры и крепки, и о смерти забывали, и воистину с радостью и поощрением в сердцах бились с басурманами за православное наше христианство, и за полдня отбили их от окон стрелами и ручницами. И к тому же нам помогала стрельба из наших пушек прямо из шанцев, так как противник открыто стоял на башне великой и на стенах города, не прячась как раньше, и бились с нашими воинами врукопашную. И могли бы мы их побить, но много наших воинов пошло на штурм, а под городские стены мало пришло, некоторые возвратились, и много было убитых и раненых. Но Бог помог нам! Первым на стену города взошел по лестнице мой родной брат и другие храбрые воины вместе с ним, и все они бились и рубились с басурманами, некоторые влезли в окна великой башни, а оттуда спускались к главным городским воротам. Басурмане отступили в тыл и, оставив городские стены, побежали на великую гору к царскому дворцу, который был прочно укреплен и стоял между каменных палат и мечетей и был хорошо окопан. Мы последовали за ними к цареву дворцу. Многие устали, так как были в тяжелых доспехах, некоторые были ранены и уже лишь малое число из нас билось с врагами. А войско наше находилось вне стен города, но когда увидели, что мы уже вошли в город, а татары со стен бегут, то все в город устремились, и лежащие раненые поднялись, и даже мертвые воскресли. Не только эти воины, но и другие со всех сторон, и со всех станов кашевары, и даже те, которые были приставлены к коням, и многие другие, что привезли товары продавать, — все они побежали в город. Но не для ратного дела, а подгоняемые большой корыстью. И было ради чего: город истинно был полон золотом и серебром, каменьями драгоценными и соболями, все кипело и другим великим богатством. Татары же заперлись с нашей стороны на царевом дворе, покинув дальнюю часть города, сколько могло их уйти, а с другой стороны, с Арского поля, где был взорван подкоп, царь казанский с двором своим, отступя приблизительно на половину города, остановился на Тезицком, по-нашему купеческом, рве. И крепко бились они с христианами, разделившись на три части: одна — на горе, другая — на равнине, а третья — в отдалении, как бы в пропасти, а поперек простерся ров глубокий от городской стены и реки Булака до дальнего места, и все это место довольно большое по протяженности, кажется мне, что не меньше Бияенского.
Битва та длилась четыре дня, и на стенах, и в городе тяжелые сечи были. И увидели басурмане, что христианского войска мало остается — немало ведь кинулось на добычу, многие говорят, что некоторые за добычей ходили по два и по три раза, но храбрые воины бились беспрестанно, и, увидев, что они начали уставать, басурмане стали ополчаться на этих воинов всей своей силой. Мародеры, узрев, что наши под напором татар вынуждены отступать, ударились в такое бегство, что многие и в ворота не проходили, а другие со своей добычей пытались через стену перелезать, а иные добычу побросали и с воплями: «Секут! Секут!» бежали. Божья благодать не позволила сокрушиться храбрым сердцем воинам, но было очень тяжело в нашей стороне от басурманского приступа во время вхождения в город и выхода из него; в моем полку было убито девяносто восемь храбрых мужей, не считая раненых; но благодать Божья не покинула нас, и на нашей стороне войско стояло против басурман недвижимо, но немного пришлось нам отступить из-за сильной атаки с их стороны. Мы дали о себе знать царю и всем его советникам, бывшим вокруг него в тот час, да царь и сам видел бегство из града тех бегунов, так что и не только в лице изменился, но и сердцем сокрушился, думая, что басурмане почти все войско христианское из города изгнали.
Увидев такое, мудрейшие и искуснейшие советники из царского окружения повелели взять хоругвь великую христианскую и подвигнуть ее к главным воротам города, называемым царскими, и самого царя (хочет он того или нет) посадить на коня, коня же того, взяв под узду, поставить рядом с хоругвью. Были среди этих советников люди храбрые, рожденные от отцов, состарившихся в добродетелях и искусных в ратных делах. Великому царскому полку, в котором было более двадцати тысяч избранного воинства, приказано было, чтобы половина всего этого состава сошла с коней, в том числе и сыновья, и родственники этих советников, и пошли бы в город на помощь изнемогающим воинам.
Когда же в город внезапно вошло свежее войско, облаченное в светлые доспехи, то царь казанский со всем своим воинством начал отступать назад, крепко держа оборону, но наши неотступно бились с ними и прогнали войско казанского царя аж до мечетей, что вблизи его двора стоят, и встретились там с их обызами, сеитами и молнами и с их великим епископом, а по их языку амиром (эмиром) по имени Кулшериф-мулла, и сразились они с нашими так сильно, что все до единого погибли. Царь с оставшимися затворился в своем дворце и бились крепко, сражение же продолжалось еще полтора дня. Когда царь понял, что помощи ему ждать неоткуда, тогда он выстроил в одной стороне своего двора всех своих жен и детей в прекрасных драгоценных одеждах, приблизительно около десяти тысяч, уповая на то, что противники прельстятся их красотой и оставят в живых. Сами же татары, собравшись вместе в один угол, решили не даваться в руки неприятеля живыми, но сохранить жизнь своему царю. Они пошли от царского места на дальнюю сторону к нижним вратам, как раз туда, где против царева двора я стоял со своим полком. У меня к тому времени не осталось и полтораста воинов, а у них было еще около десяти тысяч, и все они теснились на улицах и отходя крепко оборонялись. Наше же великое войско ударило в арьергард татарского полка и в жаркой сече с трудом и Божьей помощью вышло из ворот. Затем наши крепко налегли на них с великой горы и потеснили их к воротам, а там стоящие во вратах преграждали им дорогу, и к нам на помощь подоспели два христианских полка. Татары были разбиты со всех сторон и стиснуты так, что задним и серединным их людям пришлось пробираться прямо по своим, идя к городу или башне, где множество их трупов лежало. Вот тогда они возвели своего царя на башню и начали кричать и просить времени на переговоры, мы же склонились на их просьбу. Они сказали нам следующее: «Пока у юрт престол царев стоял, мы бились в поте лица до смерти, обороняя царя и отечество, а сейчас царя вам отдаем здорового: ведите его к своему царю. А оставшиеся наши вои выйдут на широкое поле испить с вами последнюю чашу. И отдали нам своего царя с одним советником, старейшим из них, и двумя имипдеши . Царь их носил басурманское имя Идигер, а князь его — Зениешь (или Зенешь). И, отдав нам невредимого царя, они на нас ударили стрелами, а мы на них. Но они не захотели биться с нами во вратах города, а пошли со стен через Казань-реку и хотели пробиться через проломы в стенах прямо против моего стана на шанцы, где у меня стояло шесть великих пушек, и изо всех них было по татарам ударено. Они же пошли оттуда налево, берегом, вниз по течению Казань-реки на расстоянии в три полета лучных стрел в конец наших шанцев и стали там облегчаться, сбрасывая с себя доспехи и разуваясь, для того чтобы брести по реке. Полк их к тому времени насчитывал не более шести тысяч. Нас было мало, но мы добыли себе коней и, сев на них, устремились против них, желая заградить им путь, по которому они надеялись пройти.
Нашли их еще не перешедшими реку, и собралось нас против них немного больше двухсот коней, так как отстало некоторое количество людей наших, да и при царе остались воины, а многие были уже в городе. Но вскоре татары перешли реку (она была мелка в том месте) и стали нас дожидаться на самом берегу, приготавливаясь к сражению, оделись в броню и натянули тетивы со стрелами. И стали они от берега продвигаться, а за первыми рядами шло множество людей, не менее чем на два полета стрелы из лука. Христианское же войско, в большой численности стоявшее на стенах города и у палат царских, смотрело на нас, но помощи из-за реки и высоких гор оказать не могло. Мы не дождались, когда они отойдут от берега, ударили на них, желая их разъединить и расстроить порядок их полков. Умоляю, да не подумайте, что я так безумен, что сам себя хвалю, но воистину правду рассказываю и не таю, что мне был дан от Бога дух храбрый, да коня я имел доброго и быстрого. Я первым врезался в полк басурманский и помню, что три раза сходился я в сече, а в четвертый раз повалился мой конь, и я с ним — тяжело раненный — и потерял память. Очнулся уже потом, через день, и увидел, что надо мной как над мертвецом стоят плачут и рыдают двое моих слуг и два царских воина. А сам себя увидел обнаженным и лежащим со многими ранами, но живым, потому что на мне были доспехи праотеческие, да и благодать Христова была на мне; Господь ангелам своим заповедовал сохранить мне, недостойному, жизнь . Потом я узнал, что все те благородные, а было их всего около трехсот, как и обещали, устремились вместе со мной на татарские полки, но в бой не вступили, поскольку нескольких самых первых ранили, а другие убоялись величины полка неприятельского и возвратились вспять, в тыл татарского полка ударили, наезжая на них, посекая и топча их конями. Однако основные силы войска невозбранно шли через луг к великому болоту, за которым виднелся лес, а в этих местах на конях не проедешь. Потом, рассказывают, подоспел мой брат, который, как я прежде писал, первым взошел на городскую стену, он застал неприятеля еще в середине луга и, взнуздав коня, врезался в первый строй их полка (в чело), да так мужественно и храбро, как и подобает истинному христианину, и двукратно проехал через все войска, топча их конем и посекая, чему все были свидетелями. Когда же в третий раз врезался в них, то помог ему некий благородный воин, и они вдвоем били басурман, а со стен города все смотрели и удивлялись, а те, которые не знали о судьбе казанского царя, думали, что и он в этой сече. Брата ранили пятью стрелами в ноги кроме иных ран, но он остался жив благодаря Божьей благодати и крепким доспехам. Мужественное сердце было у брата, так что даже когда конь его упал и с места двинуться не мог, он нового взял у одного дворянина, царева брата и, не вспоминая о своих тяжелых ранах и пренебрегая ими, гнал полк басурманский, вместе с другими воинами, рубя их до самого болота. Воистину надо сказать, я имел брата храброго, мужественного, разумного и благонравного, так что во всем войске не было храбрее и лучше его. Господи, да каков же он был! Он был мной любим и воистину хотел бы я за него душу положить, чтобы своим здоровьем его здоровье откупить, но умер он на следующее же лето от тех тяжких ран.
Вот и конец краткого описания взятия великого басурманского города Казани.

ГЛАВА III. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

Слово царя воеводам. Совет бояр и родственников царских. Возвращение в Москву. Болезнь Иоанна. Путешествие в Кириллов монастырь. Совет и предсказание Максима Грека в монастыре Живоначальной Троицы. Беседа у св. Кирилла с Вассианом Топорковым . Смерть царевича Дмитрия. Восстание «оставшихся» князей казанских. Поход. Начальствующие воеводы. Нашествие перекопского царя. Хитрость Иоанна Шереметева. Неосторожность царских писарей. Поражение русских. Возмущение в Казани. Смерть царя Черемисы Луговой

Вскоре после этой славной победы, как будто бы даже третий день, царь наш выразился весьма неблагодарно. Вместо благодарности воеводам и всему воинству он, на кого-то разгневавшись, сказал воеводам и всему воинству: «Ныне оборонил меня Бог от вас», а смысл его речей был таков: «Не мог я вас мучить, пока Казань стояла незавоеванной, ибо нужны вы были мне, а сейчас волен я всякую злобу и мучительство над вами совершать». О, слово сатанинское, явившее неизреченную лютость человеческому роду! О, предел меры кровопийства в нашем отечестве! Достойнее было бы ему от всего сердца обратиться к нам, христианам, и к Господу Богу и сказать: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что защитил нас от врагов наших!» Он же воспользовался сатанинским скверным языком как оружием и пообещал погубить со своими клевретами роды христианские, как бы мстя христианскому воинству за то, что они мужеством и храбростью и с Божьей помощью победили измайльтян.
Царь стал держать совет об устроении покоренного города. Мудрые и разумные советники присоветовали ему оставаться с войском в Казани до весны; запасов из Русской земли привезено было великое множество, да и без них в той земле всего было много, тогда бы он сумел до конца подавить басурманские силы, покорив и усмирив эту землю на века. В той стране, кроме татар, было еще пять различных народов: мордва, чуваши, черемисы, войтеки, или арские, и пятые — башкиры, живущие в лесах вверх по великой реке Каме, что впадает в Волгу, ниже Казани на двадцать миль. Однако он не послушал совета мудрых воевод, а склонился к советам своих шурьев , которые нашептывал» ему в ухо о том, что ему необходимо спешить к царице, сестре; они же и других льстецов вместе с попами подсылали к нему.
Царь, постояв неделю и оставив часть воинства и орудий, сел на корабль и поплыл к Нижнему Новгороду — великому русскому городу, расположенному от Казани в шестидесяти милях на границе с Казанским царством, а всех наших ко-1 ней послал другой дорогой, что недалеко от Волги пролегает в труднодоступной гористой местности, где живут чуваши. И в результате этого похода почти все кони погибли; так у владевших сотней или двумя коней сохранилось едва по два или три. Это было первое действие по тем их советам.
Когда же приехал царь в Нижний Новгород, то пробыл там три дня, распустив по домам все свое воинство, сам же отправился на подводах до Москвы: так как там родился у него сын Дмитрий, которого он впоследствии своим безумием погубит, но об этом далее вкратце расскажем. Приехав в Москву, царь через два или три месяца разболелся тяжким огненным недугом, так что никто уже не надеялся, что он жив останется . Но он постепенно начал выздоравливать. Когда же он выздоровел, то дал обет поехать за сто миль от Москвы в Кириллов монастырь. После великого дня Христова Воскресения, на третьей или четвертой неделе поехал сначала в монастырь Троицы Живоначальной, называемый Сергиевым, что лежит от Москвы в двадцати милях на великой дороге, которая ведет к Студеному морю. Поехал в такой долгий путь не один, а со своей царицей и новорожденным отроком. Дня три они провели у Сергия, где царь отдыхал, так как еще не полностью выздоровел после тяжкой болезни.
А в том монастыре тогда пребывал преподобный Максим, монах из Ватопедского монастыря со Святой Афонской горы, родом грек, человек очень мудрый и искусный не только в риторстве, но и в философии, а был он к тому времени уже в преклонных годах. Много претерпел Максим от отца его (Василия III. — Н.Э.), был и в оковах долгие годы, и в длительном заточении в прегорьких темницах, и претерпел многие другие мучения неповинно, по зависти митрополита Даниила, человека прегордого и лютого, и других лукавых иосифлянских монахов . Иоанн IV его из заточения освободил по совету своих сановников, объяснивших ему, что неповинно страдает такой блаженный муж. Этот монах Максим не посоветовал ему ехать в такой дальний путь с женой и новорожденным отроком. «Даже, — говорил он, — если и обещал ехать к святому Кириллу на молитву Богу, то обет такой с разумом не согласован. Победил ты гордое и сильное басурманское царство, но при этом погибло немало и храброго христианского воинства, которое сражалось за православную веру, и у тех погибших осиротели жены и дети, и матери чад своих лишились, и все они в слезах и в скорбях пребывают. И лучше тебе сейчас их пожаловать и устроить, утешить их от скорбей и от бед, собрав их всех в своем царствующем граде, нежели обещания, данные не по разуму, исполнять. А Бог, — говорит он, — за всем наблюдает своим недремлющим оком, как сказано у пророка: он не вздремнет и не уснет, храня Израиль , а другой пророк говорит: очи у него (Бога) в семь крат солнца светлее и все видят.
Не только святой Кирилл силен духом, но и все ранее рожденные праведники, души которых на небесах, предстоят ныне у Престола Господня и имеют всевидящие духовные очи, смотрящие как бы с высоты, не то что богатые в аду, и все они молятся Христу за всех земных людей, особенно за кающихся в своих грехах и по своей воле отвращающихся от совершения беззаконий и обращающихся к Богу. А Бог и святые его не по месту молитвам нашим внимают, а по доброй нашей воле и желанию. И если послушаешь, — сказал он, — здоров будешь и многолетен, с женой и отроком». И другими многими словами наказывал ему, и слова текли из уст преподобного слаще меда. Однако царь, гордый человек, упрямился и только повторял: «ехать да ехать к святому Кириллу . К тому же другие монахи, напротив, хвалили его за твердость в выполнении обета, но они не давали разумных духовных советов, да и не стремились к этому, из корысти потакая царю, желая быть ему угодными и суметь таким образом выманить какое-либо имение для монастыря или иное богатство, с тем чтобы самим жить сладко, как свиньям в сладострастии, уж не говорю, в дерьме (у Курбского «в кале». — ff.3.) валяться. Прочее же умолчим, чтобы не сказать еще более горького и скверного, но возвратимся к преподобному Максиму.
Когда преподобный Максим увидел, что царь презрел его совет и решил отправиться в это длительное путешествие, то он предсказал ему: «Если не послушаешь меня, советующего тебе по Богу, и забудешь кровь мучеников, погибших от поганых за правоверие, и презришь слезы их сирот и вдовиц, и поедешь, ведомый упрямством, то знай: сын твой умрет и не возвратится оттуда живым, если послушаешь и возвратишься, будешь здоров и сам, и сын твой». Эти слова он сказал при нас четверых: первый — исповедник его — Андрей протопоп Благовещенский, второй — Иван, князь Мстиславский, а третий — постельничий его — Алексей Адашев, и четвертый — я. Услышав такие снова от святого, мы говорили с царем об этом, но он не слушая и поехал на Дмитров, оттуда — на Песочное, в монастырь, что на реке Яхроме стоит , где и ждали его суда, приготовленные для плавания. Здесь мы и увидели, что враг наш, непримиримый дьявол, умышляет и к чему приводит он окаянного человека, внушая ему ложное благочестие и обеты Богу, противные разуму! Он как стрелой выстрелил царем до того монастыря, где жил престарелый епископ, лукавый иосифлянин , прежде бывший нахлебником у отца его (Василия Ш. — Н.Э.), который совместно с прегордым и проклятым митрополитом Даниилом многих людей оклеветал, и они претерпели из-за него великое гонение. Митрополита Селивана, ученика преподобного Максима, человека, сведущего в духовных и светских науках, в своем епископском доме злой смертью в малые дни уморил; а вскоре после смерти великого князя Василия митрополита Московского и епископа Коломенского по совету тех синклитиков всенародно изгнали с престолов, исключительно по злому умыслу.
Что же тогда приключилось? А вот что воистину: приходит царь к этому старцу в келью, зная, что он был угодным советчиком его отца и было между ними согласие во всем, и спрашивает его: «Как мог бы я хорошо царствовать, чтобы своих великих и сильных иметь в послушании?» И подобало бы ему ответить: самому царю следует быть как голове и любить мудрых советников своих как свои члены, и другими многими словами из Священного Писания ему следовало бы советовать и поучать христианского царя, что было бы достойно человека, некогда бывшего епископом и находящегося в довольно престарелом возрасте. Он же что сказал? Начал шептать ему в уши, по старой своей злобе, как и отцу его, ложные доносы (у Курбского «сикование». — Н.Э.) и такие слова произнес: «Если хочешь самодержцем быть, не держи ни единого советника мудрее себя, потому что сам есть всех лучше; так будешь тверд на царстве и все будешь иметь в своих руках. А если будешь иметь мудрейших около себя, по нужде будешь послушен им». И так сплел он силлогизм сатанинский. Царь же его руку поцеловал и сказал: «О, если бы и отец мой был бы жив, таких полезных слов не поведал бы мне!»
Здесь мы приведем пример из истории, как соотносится древний голос отца с новым голосом сына. Изначально отец, прежде бывший Фосфоросом, увидев себя пресветлым и сильным и над многими ангельскими полками чиноначальником, поставленным Богом, и забыв, что сам он существо тварное, сказал себе: «Погублю землю и море и поставлю престол мой выше облаков небесных и буду равен Всевышнему , как если бы сказал: «И могу сопротивляться Ему». И тотчас с восходом дня ниспал он в преисподнюю, так как, возгордившись, не сохранил своего чина и как писано: из Фосфороса в Сатану превратился и стал отступником. Как будто тот древний отступник шептал устами нашего престарелого монаха: «Ты лучше всех и не достоит тебе никого иметь мудрого», как бы сказал: «Потому что ты Богу равен».
О голос, воистину дьявольский, исполненный всякой злобы, презрения и забвения. Забыл епископ, что сказано во Втором Царстве: однажды советовался Давид с синклитиками своими о том, как сосчитать ему людей израильских ради обложения данью. Советники сказали ему, что он не сможет сосчитать, так как Господь, по обещанию Аврааму, умножил люд израилев как песок морской. Но он не послушал советников своих и приказал считать людей, для того чтобы увеличить дань . Забыл, что принесло непослушание синклитского совета и какую беду навел из-за этого Бог? Едва весь Израиль не погиб, если бы царь покаянием и слезами не спас его. Запомнил ли, что гордость и презрение юных к совету старших принесло Ровоаму безумному ? И ему (Топоркову. — Н.Э.) следовало, как писано в Священном Писании, поучение давать царю, покаянием очищенному, вместо тех шептаний незаконных, которые он в уши ему вкладывал, как будто ленился прочесть завещанное золотыми устами в Слове о Духе Святом, начинающемся словами: «Вчера от нас любимцы...», так же и в другом Слове, в девятом, в последней строке похвалы о Святом Павле, где начало: «Обличили нас друзья некоторые...». Здесь восхваляется дар духа, даваемый по Божественному совету, и приводятся рассуждения о различных возможностях духовных, например, об умении воскрешать мертвых, творить удивительные чудеса и говорить на различных языках, обладать даром провидения и давать полезные советы, способные принести прибыль царству. В подтверждение этого приводится пример Моисея, человека не худого и не безвестного, с Богом беседовавшего, и море разделившего , и победившего Фараонова Бога и пресияьных Амалехитов , и сумевшего явить людям много чудес, но не обладавшего даром советовать. Моисей воспринял совет от тестя своего Рагуила, а Бог похвалил его совет и в Закон его записал, более пространно, нежели это было известно ранее. Если царь поставлен на царство, а способностей на то ему от природы не дано, то должен искать доброго и полезного совета, и не только у советников своих, но и у всех своих подданных, поскольку духовный дар дается не по богатству и не по силе царства, но по душевной мудрости, так как Бог не смотрит на могущество и гордость, а только лишь на правду сердечную и тем людям дает свои дары, которые способны их воспринять своей душой. Ты же все это забыл! И из уст твоих вместо благоухания смрад исходит. И еще вот что к этому надо добавить: только бессловесные управляются чувствами, а наделенные словом люди во плоти и даже бестелесные святые ангелы советом и разумом определяют свои действия, как Дионисий Ареопагит и другие великие учителя пишут о том. А о ком вспоминать из древних и чей блаженный образ представить? У всех на устах имя деда царя, Иоанна великого князя, который сумел расширить пределы своего государства и, что удивления достойно, так это то, что, будучи в неволе у великого царя ордынского, сумел выгнать из юрт и разорить басурман, но не ради кровопийства и грабежа, а по совету с мудрыми и мужественными его советниками, ибо рассказывают, что он никогда ничего не начинал без глубокого и многократного совета.
Силлогизм песношского старца не только против древних великих святых, но и новых, которые в согласии наставляют: любящий совет любит и душу свою; а он говорит: «Не держи советников мудрее себя». О дьяволов сын! Зачем ты в человеческом естестве жилы пресек и всю крепость разрушил и в сердце царя христианского посеял безбожную искру, от которой во всей Святорусской земле лютый пожар разгорелся? О, я даже слов не нахожу, чтобы рассказать! Откуда эта великая злоба взялась, какой в нашем народе никогда не бывало, а только от тебя и ведется ее начало? Но далее я расскажу вкратце о результатах твоих лютых дел.
Воистину делами своими ты превзошел совет, данный Бассианом Топорковым, ибо ты не топорком — малой секирой, а воистину великой и широкой, самим оскордом (топором. — Н.З.) посек благородных и славных мужей по всей великой Руси. Это по твоей вине, Бассиан Топорков, царь наш злобой был начинен и пострадали от него многие воины и бесчисленное множество простых людей. Но оставим это и возвратимся к нашему рассказу. Напившись смертоносного яда от этого православного епископа, царь продолжил путь Яхромой-рекой до Волги, Волгой же плыл около десяти миль до Шексны, а Шексной вверх, до великого Белого озера, на нем и город стоит. И не доезжая до Кириллова монастыря, когда еще плыли по реке Шексне, сын Иоанна, по пророчеству святого Максима, умер. Вот первая «радость» по молитвам епископа Вассиана Топоркова! Бот получение мзды за обеты, не по разуму данные и не богоугодные! Приехал Иоанн в Кириллов монастырь в печали и тоске и затем возвратился с пустыми руками в большой скорби в Москву.
К тому же достойно вкратце упомянуть, как он презрел первый полезный совет, данный ему еще в Казани его синклитиками о том, что не стоит уходить из Казани, пока не будут искоренены полностью басурманские властители, как прежде я писал об этом. Что же для усмирения гордости попустил Бог? Ополчились против царя оставшиеся казанские князья и вместе с прочими народами языческими, нападая не только на саму Казань, но и из великих лесов наезжая на Муромскую землю и даже на сам Нижний Новгород, и захватывали людей в плен. И так было непрерывно после взятия Казанского царства, около шести лет, в течение которых все новопоставленные в той земле города, да и некоторые в Русской, осаждались ими. И была тогда битва с басурманами; во главе наших полков стоял гетман — известный муж Борис Морозов, прозванный Салтыковым, в результате которой погибли полки христианские от язычников и сам гетман был пленен. Они держали его живым в течение двух лет и не соглашались ни на выкуп, ни на обмен на своих пленных, а потом убили. В те шесть лет много было битв и большое количество христианских воинов погибло в непрерывной войне с ними, ибо бились поганые ожесточенно, для их веры неожиданно.
На шестой год царь собрал большое войско — более тридцати тысяч и поставил над ними трех воевод: Иоанна Шереметева , мужа очень умного и провиденциального и от молодости искусного в военных делах, и вышеупомянутого Семена Микулинского, и меня, а с нами немало стратилатов, храбрых и высокородных. Мы, придя в Казань, дали немного отдохнуть войску и пошли далеко в казанские пределы, где казанские князья сидели со своими поганскими полками. Их было там около пятидесяти тысяч и сидели они в ополчении, выставляя оттуда воинов на битву с нашими передними полками. Сражались, как я помню, около двадцати раз; было им очень удобно на своей земле воевать, в знакомых местах, да еще и из лесов подоспевала к ним помощь; сопротивлялись они отчаянно, но везде по благодати Христовой были побеждаемы христианами. Да и погода нам благоприятствовала. В ту зиму были великие снега, без северов , и мало осталось врагов, так как ходили мы за ними целый месяц, а наши передние полки гонялись за ними за Уржум и Мешь-реку, за великие леса, и оттуда аж до башкирского народа, что на Каме-реке вверх к Сибири обитает. И сколько там их осталось — те покорились нам. Воистину есть что писать по порядку о тех сражениях с басурманами; но для краткости оставлю. Однако тогда мы погубили более шестидесяти тысяч басурманского воинства с их атаманами среди них известных губителей христиан Янчору Измаильтянина и Алеку Черемисина и много других князей . И возвратились мы в отечество с Божьей благодатью, пресветлой победой и большой добычей. И с этого времени начала миряться и покоряться Казанская земля нашему царю.
Затем в то же лето пришла нашему царю весть о том, что царь перекопский со всеми силами своими переправился) через проливы морские и пошел войной на землю пятигорских черкесов, для их защиты послал наш царь тридцатитысячное войско на Перекоп во главе с Иваном Шереметевым и другими полководцами. Пошли войска через великое перекопское поле дорогой, лежащей на Изюм-Курган . Царь же басурманский издавна имея обычай: в одном месте лук натягивать, а в другом стрелять и, таким образом, на иную сторону слух распространять, якобы хочет идти на нее войной, а пойдет в другую; так, возвративши войска из черкесских земель, пошел на Русь, дорогой на великий перевоз , что в дне езды на коне от Изюм-Кургана, но не ведали крымцы о приготовлениях русских. Иван (Шереметев. Н.Э.), человек разумный, имел стражу с двух сторон, а такжена подъездах по дорогам. Он и сведал о намерениях перекопского царя пойти на Русскую землю и послал весть к нашему царю в Москву с тем, чтобы предупредить его о том, что грядет недруг его во всей своей силе. Сам Шереметев зашел перекопскому царю в тыл и намеревался ударить именно в тот момент, когда войско перекопское вступит на Русскую землю. Потом он узнал о войске с обозом перекопского царя и послал на него треть своего войска, а был Шереметев от него в полпути, царь же перекопский имел обычай дней за пять-шесть оставлять половину коней всего своего воинства на всякий случай.
Наш великий князь (здесь царь. — П.З.) обычно подбирал себе писарей не из дворян и не из благородных родов, а из поповичей и даже из простого народа и им доверял, а те ненавидели своих вельмож и поступали, как пророк глаголет: один хочу веселиться на земле , и что же писари сотворили? То, что необходимо было утаивать, всем разгласили. «Вот, — говорили они, — исчезнет царь перекопский co всеми силами своими! Царь наш грядет со множеством воинства против него, а Иван Шереметев, возглавляя главные силы, идет за хребтом». И это написали во все края. Царь же перекопский, подойдя к русским границам, ни о чем не ведал, так как не встретил ни единого человека и очень хотел найти языка и, по несчастью, нашел двух: один из них, не вытерпев пытки, рассказал ему все по порядку, о чем написали наши писари. И говорят, что был перекопский царь тогда в ужасе и недоумении и направился обратно в свою Орду. А через два дня пути встретился с нашим войском, да и то не со всем, а только с той его частью, что на его стан была послана, и сошлись оба войска около полудня в среду, и была битва до самой ночи. В первый день Бог помог нам, множество басурман было побито, в христианском же войске мало было потерь. Бот только по излишней смелости врезались некоторые наши полки в басурманские — и был убит один сын знатного отца и два дворянина попали в плен. Их привели к царю, который приказал пытать их, и один вел себя как положено храброму и благородному воину, а другой, безумный, устрашился мук и рассказал все по порядку. «Войско, — говорит on, — в малом числе и того лишь четвертая часть на твой стан послана».
Царь татарский имея намерение той же ночью уйти в Орду, ибо боялся войска христианского и самого великого князя, но, послушав того безумного пленника, задержался. Утром в четверг, на рассвете, началась битва и продолжалась до полудня, и то наше малочисленное войско так храбро билось, что все полки татарские были разогнаны. Царь один остался с янычарами (их было с ним тысяча с ручным оружием и немалым количеством тяжелых орудий). Но по грехам нашим в тот час сам полководец христианского воинства сильно был ранен и конь пал под ним и к тому же сбросил его с себя (так обычно бывает с раненым конем), но защитили его храбрые воины, сами едва живые, из которых половина погибла. Татары видели своего царя с янычарами и при орудиях, а наших воинов без полководца, как бы в замешательстве, хотя были при них и другие храбрые воеводы, но не так они были храбры и известны. Потом еще была битва меньше чем на два дня, но как сказано в пословице: «Если бы и львов стадо было, то без доброго пастыря оно не споро». Большую половину христианского войска разогнали татары. Многих храбрых мужей побили, а некоторых взяли в плен, другая же часть войска в буераке засела. К ним царь перекопский со всем своим войском приступал троекратно, желая пленить их, но они отбились и на заходе солнца вышли с великими трудностями. Царь же отправился к Орде своей, так как боялся, что наше войско зайдет к нему в тыл. А те наши полководцы с воинами, которые уцелели, поехали к нашему царю.
Царь же наш тогда о поражении своем не знал и шел споро навстречу царю перекопскому, даже когда подошел к Оке, то не остановился там, где обычно останавливалось христианское войско, шедшее против царей татарских, а переправился через великую реку Оку и направился к городу Туле, желая там вступить с войском перекопским в битву. Когда же он был на полпути от Оки до Тулы, то получил весть о поражении нашего войска, потом еще через день раненые наши воины на пути встречались.
Некоторые царевы советники стали советовать не идти за Оку, а повернуть обратно на Москву. Другие же, мужественные, укрепляли его советами и говорили ему, что не следует к врагу оборачиваться спиной и срамить прежнюю славу свою и своего воинства, а необходимо мужественно принять бой с врагами Креста Христова. И говорили ему: «Если он (перекопский царь. — Н.З.) и выиграл битву за грехи христианские, то все равно войско его уже устало и в нем также множество раненых и убитых, поскольку крепкая битва была с нашими в те два дня». И когда они подавали этот добрый и полезный совет, то еще не знали, что царь перекопский, испугавшись, уже двинулся к Орде. Наш же царь совета храбрых послушал, а совет трусливых отверг и пошел к городу Туле, желая сразиться с басурманами за православное христианство. Бот такой был наш царь, пока любил держать при себе добрых и правду советующих, а не злых льстецов, хуже которых в царстве не может быть ничего! Как только он приехал к Туле, собралось к нему немало разогнанного войска, прибывшего со своими командирами, и всего их было около двух тысяч. Они и поведали ему о том, что вот «уже третий день, как царь (перекопский. — Н.З.) пошел к Орде».
После этого царь наш как бы покаялся и немало лет затем царствовал хорошо, поскольку он испугался Божьих наказаний, которые обрушились на него в связи с поражением от перекопского царя и казанским восстанием, о чем я выше рассказал, поскольку от казанцев пострадало христианское воинство и многие в нищету впали, потеряв последнее имущество, к тому же преследовали нас различные болезни, частые моры, и многие с плачем советовали покинуть город Казань и казанские пределы и вывести воинство христианское оттуда. Но то был совет богатых и ленивых, как монахов, так и мирских, как сказано в пословице: «Кому родить младенца, тому и кормить и заботу о нем иметь», иными словами, только тот, кто приложил много сил и сокрушался, достоин и советовать об этом.
Так вот Черемиса Луговая взяла было себе царя из Ногайской орды, чтобы с его помощью защищаться от христиан и воевать с ними. Этот черемисский народ был весьма многочисленным и кровожадным и обладал двадцатитысячным войском. Однако вскоре они решили, что им мало прибыли от того приглашенного царя, и убили его, а с ним приблизительно триста его татар, а самому царю отсекли голову и, воздрузив ее на высоком дереве, сказали: «Мы взяли тебя на царство с двором твоим, чтобы защищал нас, а ты и твои люди не оказали нам помощи столько, сколько поели наших коров, и потому ныне пусть твоя голова да царствует на высоком коле». Потом избрали себе своих атаманов и воевали с нами крепко два года, то примиряясь, то вновь возобновляя сражения. Некоторые события, что тогда приключились, для краткости истории сей я оставлю, но что вспомнил, то описал.

ГЛАВА IV. ЛИФЛЯНДСКАЯ ВОЙНА (1554 — 1560)

В те же годы было перемирие с Лифляндской землей, и приехали от них послы с просьбой заключить мир. Царь наш начал вспоминать о том, что они не платят дани в течение пятидесяти лет, которой были обязаны еще его деду (Ивану III. — Н.Э.}. Лифояндцы не захотели ту дань платить . Из-за этого началась война. Царь наш послал тогда нас, трех великих воевод, и с нами других стратилатов и войска сорок тысяч не земель и городов добывать, а завоевать всю их землю . Воевали мы целый месяц и нигде сопротивления не встретили, только один город держал оборону, но мы взяли и его . Мы прошли их землей со сражениями четыре десятка миль и вышли из великого города Пскова в землю Лифляндскую почти невредимыми, а затем довольно быстро дошли до Ивангорода, что стоит на границе их земель. Мы везли с собой множество богатства, потому что земля там была богата и жители были в ней очень горды, они отступили от христианской веры и от добрых обычаев своих праотцев и ринулись все по широкому и пространному пути, ведущему к пьянству и прочей невоздержанности, стали привержены к лени и долгому спанью, к беззаконию и кровопролитию междоусобному, следуя злым учениям и делам. И я думаю, что Бог из-за этого не допустил им быть в покое и долгое время владеть отчизнами своими. Потом они попросили перемирия на полгода, чтобы подумать о той дани, но, попросивши перемирие, не пробыли в нем и два месяца. А нарушили они его так: всем известен немецкий город, названный Нарвой, и русский — Ивангород; они на одной реке стоят, и оба города большие, особенно густо населен русский, и вот в тот именно день, когда Господь наш Иисус Христос пострадал за человеческий род своей плотью и каждый христианин должен по своим возможностям проявить страстотерпство, пребывая в посте и воздержании, немцы же вельможные и гордые изобрели себе новое имя и назвались Евангеликами; в начале того дня напились и обожрались, и начали изо всех больших орудий стрелять в русский город, и немало побили люду христианского с женами, и детьми, пролив кровь христианскую в такие великие и святые дни, и били беспрестанно три дня, и даже не прекратили в Христово Воскресение, при этом находились в перемирии, утвержденном присягами. А воевода Ивангорода, не смея нарушать без царева ведома перемирия, быстро послал на Москву известие. Царь, получив его, собрал совет и на совете том решил, что поскольку они первые начали, то нам необходимо защищаться и стрелять из орудий по их городу и его окрестностям. К этому времени туда из Москвы было привезено немало орудий, к тому же посланы стратилаты и приказано было новгородскому воинству из двух пятин собираться к ним.
Когда же наши воины поставили большие орудия на свои места и стали бить по городу и домам, а также стреляли большими каменными ядрами верховой стрельбой, то они, неискушенные, жившие долгое время в мире, испугались и, отложив гордость, начали просить перемирия на четыре недели, чтобы поразмыслить о своем положении и сдаче города и направлении в Москву к царю двух бургомистров и трех богатых мужей, которые обещали за четыре недели сдать город. К магистру лифляндскому и другим властям немецким послали они просьбы о помощи. «Если же, — сказали, — не пришлете помощи, то мы такой великой стрельбы вытерпеть не сможем и сдадим город и земли». Магистр дал им в помощь феллинского и ревельского (таллинского) антипатов и с ними четыре тысячи войска немецкого конного и пешего. Войско немецкое пришло в город через две недели, наши не начинали военных действий, ожидая конца перемирия, они же по обыкновению своему проводили время в пьянстве и оскорблении христианских святынь. Так, они нашли икону Богородицы с младенцем Иисусом Христом на руке у нее, что раньше была в горнице, где прежде у них некогда русские купцы проживали, и, глядя на нее, хозяин дома вместе с несколькими пришедшими немцами говорил:
«Сей болван был поставлен для русских купцов, а нам он не нужен, давайте погубим его». Как говорил некогда пророк о таких безумцах: «Сечивом (ножом) и теслом разрушающие и огнем пожигающие светило Божие» , — подобно тому и те безумные и их южики сделали. Они взяли образ со стены и бросили его в огонь, на котором варили свою еду и питье. О, Христос! Ты обладаешь неизреченными силами, способными творить чудеса и ими обличаешь тех, кто дерзает незаконно порочить имя Твое. Так же быстро как из пращи или из какого большого орудия ядра летят, так из-под того котла огонь ударил вверх воистину как из халдейской печи, и не стало огня в том месте, где образ был, а загорелись верхние палаты, и случилось это на третий день недели. Воздух был тих и свеж, но внезапно возникла великая буря, и огонь разгорелся так скоро, что не прошло и часа, как все то место, где стоял дом, и весь город были объяты огнем. Люди же немецкие выбежали из города от огня великого, не получив никакой помощи. Народ русский увидел, что стены городские пусты, устремился через реку, кто в различных кораблецах, кто на досках, а некоторые двери из домов выламывали и на них плыли. Потом и воинство туда направилось, хотя воеводы и препятствовали им, поскольку было перемирие, но они не слушали их, так как видели, что на немцев явственно обрушился Божий гнев, а нам, напротив, подана помощь. И, разрушив железные ворота и проломив стены, вошли в город, а буря сильно бушевала, разжигая огонь с того дома по всему городу. Когда же наше войско подошло прямо к городу, то немцы начали сопротивляться: выйдя из вышеградских ворот, они бились с нашими два дня, захватили наши орудия, что на стенах у ворот стояли, и из них стреляли. Потом подоспели русские стрельцы со своими стратилатами, и множество стрел ручных вместе с оружейной стрельбой было выпущено на город. Потом втиснули их в город, и от жара того великого огня, от стрельбы из орудий по надвратным башням, от скопления народа и великого стеснения начали немцы просить перемирия. Когда прекратилась стрельба с двух сторон, вышли из города их войска и стали решать с нашими вопрос о сдаче города. Они попросили разрешить им добровольно покинуть город, сохранив всех живыми и невредимыми. На том и постановили: разрешили новопришедшему воинству выйти с оружием, только с тем, что при бедрах, а местным жителям — только с женами и детьми, оставляя все богатство в городе, а тем, которые захотели остаться в своих домах, позволили поступить по своей воле.
Такова была мзда ругателям, которые уподобили образ Христов, во плоти написанный, с Богоматерью, родившей Его, болванам поганских богов! Таково икономахам воздаяние! Только за четыре или за пять дней они лишились всех отчин, и высоких палат, и домов, золотом расписанных, и многих богатств, и с унижением и стыдом и срамом ушли, как нази (воры. — Н.Э.), воистину знамение чуда прежде Суда на них явлено было, чтобы прочие научились и убоялись хулить святыни.
Таким образом была взята первая немецкая земля с городом. О том было в тот же день рассказано стратилатам нашим. Когда же до конца был потушен огонь в ту ночь, нашелся на пепелище образ Пречистой Богородицы, и был он цел и невредим по Божьей -благодати; затем эта икона была поставлена в новосозданной церкви на всеобщее обозрение. Через неделю взяли еще один немецкий город, находившийся в шести милях, называемый Сыренск , что стоит на реке Нарве в том месте, где она вытекает из великого озера Чудского, — та река не мала и на ней у Пскова порт, и течет она до этих мест. Били по этому городу из орудий только три дня, и немцы сдали его нашим. Мы же от Пскова пошли под немецкий город, называемый Новым (Нейгауз), что лежит от границы Пскова в полугора милях, и стояли под ним почти месяц, поставив великие орудия, но взяли его с трудом, ибо крепка была его оборона. Магистр Ливонского ордена со всеми епископами и властителями этой земли подошел к городу на помощь. У магистра было немецкое войско более восьми тысяч, и, не доходя до нас, он остановился за пять миль за великой топью болот и за рекой — Двиной, видимо, опасаясь подойти к нам ближе, и стоял, окопавшись, с обозом четыре недели. Когда же услышал, что стены города разбиты и город уже взят, повернул назад к своему городу Кеси , а епископское войско пошло к городу Юрьеву. Но они были разбиты, не дойдя до тех мест. За магистром мы сами ходили, но он ушел от нас. Мы же, возвратясь оттуда, отправились к великому немецкому городу, называемому Дерптом, в котором епископ затворился с бургомистрами великими и жителями города и к тому же еще две тысячи заморских немцев, которые к ним пришли за пенязи (т.е. на службу за деньги. — Н.Э.). И стояли под тем великим городом две недели, пришанцовавшись, выставив орудия и окружив город так, что уже никто не мог ни выйти, ни войти в него; бились они с нами крепко, защищая свои земли и город как огненной стрельбой, так и частыми вылазками, храбро нападая на наше войско, воистину как подобает рыцарям.
Когда мы разбили городские стены из великих пушек, а по городу стреляли верхней стрельбой огненной и каменными ядрами, то побили много народа, тогда немцы стали выезжать из города, чтобы договориться с нами о его сдаче. Четыре раза они к нам выезжали, но, чтобы об этом долго не писать, скажу коротко — сдали они земли и город. Люди были оставлены в своих домах со всем своим имуществом, выехал из города лишь епископ в свой монастырь, который расположен за милю от Дерпта, и пребывал там до распоряжения царя нашего, а потом поехал в Москву и там ему был дан удел для проживания — один город с большой волостью.
Тем летом взяли мы городов немецких около двадцати и пробыли в той земле до начала зимы и затем возвратились к нашему царю с великой и светлой победой — и города взяли, и немецкие войско везде победили посланными от нас ротмистрами. Но скоро после того как мы ушли, недели через две, собрался магистр со всей своей силой и причинил немалый вред в псковских волостях, а оттуда пошел к Дерпту, не доходя которого окружил один городок, который у них называется Рындех, мили за четыре до Дерпта, и стоял, окружив его три дня, затем выбил стену и начал штурм и с третьего приступа взял его: пленил ротмистра с тремястами воинами и в злых темницах голодом и холодом зимой уморил чуть ли не всех. Помощи же тому городу мы оказать не могли из-за дальнего и тяжелого пути по первозимней дороге (миль сто восемьдесят от Москвы до Дерпта) и усталости войска. И к тому же той зимой пошел царь перекопский со своей Ордой на князя великого; так как получили они из Москвы весть, что князь великий со всеми своими силами пошел на лифояндцев к Риге. Когда же перекопский царь дошел до границы, то взял на рыбных и бобровых ловах наших казаков и доведался, что князь великий в Москве и войско из Лифляндской земли возвратилось невредимым, взяв великий город Дерпт и других двадцать городов. Царь перекопский, не повоевав, возвратился в Орду со всеми своими силами, с большим уроном и срамом, ибо та зима была студеной и снега полегли великие, кони их погибли и многие люди померли; к тому же и наши за ними гонялись, аж до реки Северный Донец дошли и там по зимовкам их побили . Б ту же зиму царь наш послал с войском своих знаменитых полководцев: князя Ивана Мстиславского и Петра Шуйского из рода княжат суздальских, и взяли они один прекрасный город, что стоит посреди большого озера на такой высоте, как велико само то местечко и город, а зовут его на их языке Алвист, а по-немецки Наримборх .
В то лето, о котором я прежде вспоминал, царь наш смирился и хорошо царствовал и исполнял законы Господа. И тогда, как речет пророк, враги его были усмирены и христианам оказана помощь против наступавших на них народов.
Господь милосердный воспитывает добротой, а не наказаниями; если уже жестоко и непокорно кто поведет себя, тогда прещением , смешанным с милосердием, наказывает; если уж совсем неисправимы, тогда налагает наказание, для примера, на тех, кто нарушает закон. Прибавляется еще и другое милосердие, как говорится, дарующее и утешающее в покаянии царя христианского.
В те же годы или немного перед тем прибавил (Господь. — Н.Э.) ему к Казанскому царству другое — Астраханское; об этом вкратце расскажу. Послал тридцать тысяч войска в галерах Волгой на астраханского царя; а над войском поставил Юрия Пронского (о нем я прежде писал, когда рассказывал о казанском взятии), а ему дал в помощники Игнатия Вешнякова, постельничего своего, мужа храброго и знаменитого. Они взяли это царство, расположенное близ Каспийского моря. Царь астраханский убежал перед их приходом, а цариц его и детей взяли с сокровищами царскими; и всех людей в этом царстве покорили нашему царю и вернулись со светлой победой невредимые со всем воинством.
Потом в те же годы Бог наслал мор на Ногайскую орду, то есть на заволжских татар, а также послал на них очень студеную зиму, так что весь скот у них вымер — и конские стада, и другая скотина, а летом они исчезли и сами: так как они живут молоком своих стад, а хлеба не знают. Оставшиеся, видя, что на них явственно обрушился Божий гнев, пошли ради пропитания в Перекопскую орду. Господь и там поразил их: от солнечного горения навел сухоту и безводие — где ранее текли реки, там не только не стало воды, но если копать на три сажени в землю, и там мало что найдешь. В результате того народу измаильтянского мало за Волгой осталось, едва пять тысяч военных людей, а было их число подобно песку морскому. Но с Перекопа тех ногайских татар прогнали великий голод и мор. Некоторые очевидцы наши свидетельствовали, что в Перекопской орде и десяти тысяч коней от той язвы не осталось. Тогда настало время отмщения басурманам от христианского царя за многолетнюю христианскую кровь, беспрестанно ими проливаемую, для того чтобы успокоить себя и отечество, ибо именно для этого бывают цари на царство помазаны — чтобы судить по закону и царства, врученные от Бога, защищать от нашествий варваров.
Тогда царю нашему многие храбрые и мужественные мужи советовали и настаивали на том, чтобы подвигся он со всей своей головой и великим войском на перекопского царя, ибо время пришло и Бог хочет подать руку помощи и перстом своим показывает на врагов наших извечных, христианских кровопийц, к тому же было необходимо избавить наших многих пленников от работы, подобной самым адским мукам.
Если бы он памятовал о своем царском сане помазанника Божьего, то послушал бы добрых советов своих мужественных полководцев и ему была бы достойная похвала на этом свете, но особенно во много крат от Бога в другом веке (на том свете. — Н.З.), так как дражайшей крови своей не пощадил бы за погибающий человеческий род пролить. А если бы и души наши пришлось положить за страдающих многие годы бедных христиан в плену, то воистину это всех добродетелей любви выше, как говорится: больше той добродетели, как положить свою душу за друга своя, ничего и нет.
Хорошо бы, очень хорошо выручить пленных из Орды, освободив их от многолетней работы, и разрешить их, окованных, от тягчайшей неволи, но наш царь об этом тогда мало беспокоился. И едва послал пять тысяч воинства с Бишневецким Дмитрием Днепром-рекою в Перекопскую орду, а на другой год с Даниилом Адашевым и с другими полководцами также водой восемь тысяч. Они выплыли Днепром в море и много бед причинили Орде: татар побили, их жен и детей пленили, немало христианских людей от работы освободили и сами возвратились невредимыми. Мы же обо всем этом не раз говорили царю и советовали либо самому пойти на Орду, либо великое войско послать. Он не послушал и запретил нам это. Ему же во всем вторили его льстецы, добрые и верные товарищи по трапезам, кубкам и раз-яичным наслаждениям, а на своих верных родных и едино-коленных готовил оружие еще более острое, чем на поганых, скрывая внутри себя семя, посеянное вышеупомянутым епископом Топорковым.
А в это время польский король и его ближайшее окружение погрязли в различных плясаниях, переодеваниях и маскарадах. Они, властители этой земли, драгоценными калачами и марципанами с бесчисленными издержками гортань и утробу наполняли, и утлые делвы (сосуды. — Н.Э.) вина безмерно разливали, и вместе с печенегами пировали, и гордо друг друга пьяные восхваляли, что не только Москву, но и Константинополь могут они захватить, и даже если бы турки были на небе, то способны их оттуда совлечь, и другую всякую похвальбу говорили. Сами же возлежали на своих одрах, на толстых перинах и просыпались только к полудню с головами, завязанными от похмелья, и, едва очухавшись, вставали, и так все дни проводили гнусно и лениво, ибо таково их многолетнее обыкновение. Забыли они время удачных походов на басурман и не заботились ни о своем отечестве, ни о тех, кто в многолетней работе в плену, хотя каждый год видели их жен и детей перед глазами (вышеуказанные печенеги не способны защищать их) и не защищали никого. Но, желая избежать великого нарекания многослезного от народа, они как бы выйдут, ополчатся и грядут во след полков басурманских, опасаясь ударить по врагам Креста Христова, и так, следуя за ними два или три дня, возвращались восвояси, а что осталось от татар или сохранилось у убогих крестьян, в лесах проживающих, то все отнимали: скотов поедали и последнее имущество грабили, ничего не оставляя бедным, лишь только одни слезы после них, окаянных.
А издавна ли те народы так нерадивы и немилосердны к своему народу и к своим родным? Воистину не давно, а недавно. Вначале среди них были мужи храбрые и бодрые, заботившиеся о своем отечестве. Но что ныне с ними приключилось? Раньше они были в христианской вере и церковных догматах тверды, а в делах житейских умеренны и воздержанны, жили они тогда хорошо и защищали свое отечество. Когда же они оставили путь Господень, и веру церковную отвергли ради излишнего покоя, и ринулись в просторный и широкий путь, сиречь в пропасть лютеровой ереси и других различных сект, и богатейшие их властители на такое неподобие дерзнули, вот тогда все это с ними приключилось. Некоторые богатые их вельможи, занимающие высокие посты, на такое самовластие ум свой обратили, а на них смотря и все их подчиненные и братья меньшие на такую же слабость безрассудно устремились, как говорится в мудрой пословице: как начальники делают, так и весь народ поступает. А что особенно горько в их сладострастной жизни, так это то, что почетные их люди и княжата боязливы и разруганы своими женами, и как они прослышат о нахождении варваров, собираются в своих укрепленных городах и — что воистину смеха достойно — оденутся в доспехи, сядут за стоя за кубками и со своими пьяными бабами да рассказывают всякие басни, а из ворот городских выйти не хотят, хотя под самым городом христиане бьются с басурманами. Такое я видел своими глазами, и не в одном городе, а в нескольких.
В одном городе случилось нам видеть следующее: здесь было пятеро великородных их вельмож со дворами своими и два ротмистра со своими полками, а под самым этим городом некоторые воины и простые люди сражались с проходящим мимо татарским полком, который шея по их земле с пленными, и христиане терпели от них поражение, а из этих властителей ни один из замка не вышел им на помощь, они в это время сидели, разговаривали и пили вино полными кувшинами. О пирование непохвальное! Кувшины не вина, не меду сладкого, а крови христианской полны! И в конце битвы той, если бы не Волынский полк, быстро настигший этих поганых, то там всех до конца бы и перебили. Но когда увидели басурмане наступающий христианский полк, то большую часть пленных они посекли (убили. — Н.З.), а других живыми бросили и в бегство обратились. Так же и в других городах, как выше я рассказал, своими глазами я видел богатых и благородных, вооруженных в доспехи, которые не только не желали гнать врага в след, но и следа их опасались и на локоть не смели выйти из города.
Такое ужасное доя слуха и смеха достойное поведение бывает от роскоши и различных злых вер, что и приключилось с бывшими христианами, когда-то храбрыми и мужественными, а затем подвергнувшимися женовидной боязни! А мужество тех волынцев не только в хрониках описывается, но и в новых повестях их храбрость подтверждается, как мало раньше о каких других писали. Это потому, что они были православными и соблюдали умеренные обычаи и имели над собой гетмана храброго и славного Константина , в православных догматах светлого и во всяком благочестии сияющего, который отечество свое многократно обороняя и был тем известен.
Но повесть моя стала излишне подробной и потому возвратимся к прежде сказанному.
Много я вспоминал о Лифляндской войне, здесь же только о битвах некоторых и о взятии городов краткой историей изведаю. Вначале упомянем двух добрых мужей: исповедника царского и постельничего, которых достойно назвать друзьями и советниками его духовными, по слову Господню: «Где двое или трое соберутся о имени Моем, там Я среди них» , и воистину был Господь в середине и от Него много помощи, Души тех советников были в согласии, и сами они, мудрые, совместно с искусными и мужественными стратилатами окружали царя, и храброе воинство было невредимо и весело.
Тогда царь всюду прославляем был, и Русская земля доброй славой цвела, и грады твердые аламанские (германские. — Н.З.) разбивались, и границы христианские расширялись, и на диких полях, где прежде были города, плененные безбожным Батыем, снова они возрождались, и противники царя, враги Креста Христова, побеждались, а другие покорялись, и некоторые из них к благочестию обращались, оглашались и научились от клириков вере в Христа, обращаясь из лютых варваров, подобных кровоядным зверям, в кротких овец Христова стада.
На четвертый год после взятия Дерпта последняя власть лифляндская разрушилась (имеется в виду распадение Ливонского ордена. — Н.З.У, часть земель вошла в состав Королевства Польского и Великого княжества Литовского; Кесь, столичный свой город, новоизбранный магистр тоже отдал и от страха сбежал за Двину-реку, выпросив себе у короля Курляндскую землю и прочие города, поскольку он сказал, что с Кесью он оставил все другие города по обе стороны реки Двины, а другие земли отошли шведскому королю с великим городом Ревелем, а иные — датскому. А в городе Феллине старый магистр Фюрстенберг остался, а с ним великие стенобитные орудия — кортуны, их за дорогую цену доставили из-за моря, из Любека, от немцев, и другие многие орудия для огненной стрельбы.
В тот Феллин великий князь послал свое войско великое , а до этого за два месяца, весной, был и я послан в Дерпт, поскольку там его воинство терпело поражение от немцев. Дело в том, что опытные полководцы были посланы против перекопского царя на охрану границ, а в Лифляндию отправили необученных и неискусных в полкоустроении, и поэтому русское воинство неоднократно терпело поражение от немцев, причем не только от ратных полков, но даже и от малых людей там великие люди бегали. Поэтому царь позвал меня в спальню и говорил со мной любовно и милостиво, к тому же со многими обещаниями. «Принужден был, — сказал он, — получив известие от моих воевод, либо самому идти против лифляндцев, либо тебя, моего любимого, послать, чтобы охрабрилось мое воинство. Бог поможет тебе, иди и послужи мне верно». И я с большим старанием пошел, потому что был послушен, как верный слуга, приказам царя своего.
И тогда, в те два месяца, прежде чем пришли другие стратеги, я двукратно ходил: первый раз под Белый Камень, что от Дерпта в восьмидесяти милях, в очень богатые волости и там победил немецкий полк под самым городом, который стоял на страже, и узнал от взятых в плен о магистре и других ротмистрах немецких, которые стояли в большом ополчении, оттуда в восьми милях, за великими болотами. Вместе с пленными я отступил к Дерпту, и, собрав войска, пошел к ним ночью, и к утру пришел к тем великим болотам, и с легким воинством в течение дня перебрался через них. И если бы враги встретились с нами на этих болотах, то победили бы нас, даже если бы со мной в три раза больше воинов было, а со мной невеликое тогда воинство было, всего около пяти тысяч, враги наши гордо стояли на широком поле, за две мили от тех болот, готовые к бою. Но мы, переправившись в те места, дали отдохнуть коням до захода солнца, а на другой день пришли к ним в полночь — ночь была лунной, особенно вблизи моря, там светлее ночи бывают, нежели где бы то ни было, и сразились на широком поле с их передним полком. Битва длилась полтора дня, и не так в ночи помогла им огненная стрельба, как свет наших огненных стрел. Когда же пришла нам помощь от Большого полка, тогда сразились с ними врукопашную, и смяли их наши, и германцы побежали, а наши гнали их около мили до реки, над которой был мост, и этот мост, к их несчастью, под ними подломился и они все там погибли. Когда мы возвратились после битвы, уже сияло солнце, и на том поле, где битва была, обнаружили пеших их кнехтов , спрятавшихся в хлебах, и было их четыре полка конных и пять пеших. Тогда кроме убитых мы взяли пленных сто семьдесят знатных воинов, а наших убитых из дворян было шестьдесят, кроме их обслуги. И мы возвратились оттуда к Дерпту. Войско отдыхало десять дней, затем к нам прибыло две тысячи добровольцев и мы пошли на Феллин, где был старый магистр. Мы спрятали свое войско, а послали только один полк татарский пожечь предместья. Магистр же решил, что нас мало, и выехал со своими людьми, бывшими в городе, чтобы сразиться с нами, мы же поразили его из засады, так что он сам едва сумел убежать. Воевали мы потом целую неделю и возвратились с большой добычей. Если вкратце обо всем сказать, имели мы в тот год восемь великих и малых битв и везде с Божьей помощью сопутствовала нам победа. Нехорошо было бы мне самому о своих делах по порядку писать, а посему оставлю это, упомянув только о татарских битвах, что в молодости моей были с казанцами и перекопцами, да и с другими народами — тогда везде все было добросовестно сделано и незабвенны подвиги христианских воинов, которые по Божьей воле с добротой и ревностью против врагов телесных и духовных бились, да как речет Господь, и волосы наши на головах сочтены .
Когда же пришли наши гетманы с другим войском к нам под Дерпт, то с ними было всего воинства около тридцати тысяч конного, и пеших стрельцов и казаков десять тысяч, и великих орудий сорок, и других орудий около пятидесяти, из которых производится огненный бой по стенам города, и меньших по полторы сажени. Пришел нам тогда приказ от царя идти под Феллин. Мы же имели тогда известие о том, что магистр хотел отправить великие стенобитные и другие орудия и скарб свой в град Гапсал , который на самом море расположен. Мы послали двенадцать тысяч своего войска со стратилатами, чтобы они обогнали его под Феллином, а сами пошли с другой частью войска иным путем, а все орудия препроводили рекой Имбеком вверх, а оттуда озером, что за две мили от Феллина, выгрузили их на берег с судов, а стратилаты, посланные нами к Феллину, шли путем, что пролегал около города немецкого Армуса, приблизительно за милю.
Филипп — их ландмаршал , муж храбрый и в военном деле искусный, имел при. себе пятьсот человек рейтаров немцев и еще четыреста или пятьсот пеших, но они не знали о том большом войске, что было со мной. Я сам не единожды посылая людей под тот город раньше, да еще и великое войско пришло к нам с вышеназванными стратилатами. И пошли мы на них с храбростью — а особенно потому, что благодаря пьянству среди немцев поймали одного из осажденных и взяли у него документы, но не узнали точно, в каком числе войско идет. Наши предполагали, но не надеялись на то, что с таким малым количеством людей Филипп решится пойти на такое неравное сражение. И перед полуднем, на отдыхе, ударили на одну часть, смешавшись с нашей стражей, потом подошли к нашим коням и битва завязалась. Другие наши стратилаты, шедшие со своими полками, имели хороших проводников, знающих местность, они прошли лес вкось и поразили немцев так, что лишь немногим из них удалось убежать с поля боя, а самого храброго и славного мужа в их народе, воистину последнего защитника и надежду лифляндского народа, слуга Алексея Адашева взял в плен, а с ним одиннадцать крестоносцев и сто двадцать шляхтичей немецких, кроме прочих. Мы же об этом не знали и пришли под город Феллин и встретили там наших стратилатов не только невредимых, но и с пресветлой победой, и славного начальника лифляндского — Филиппа, храброго мужа с одиннадцатью крестоносцами и другими.
Я повелел привести и поставить его перед нами и началспрашивать о некоторых вещах, как это положено по обычаю, тогда он со светлым и веселым лицом (считая себя пострадавшим за отечество), нисколько не ужасаясь, начал с храбростью отвечать нам, и увидели мы, что он имеет не только добрый, мужественный и храбрый характер, но и острый ум и прекрасную память. Некоторые разумные ответы его оставлю, а вот один вспомню — это о его печальном вещании о Лифляндской земле. Сидя у нас как-то раз на обеде (хотя он был и пленный, но почести ему оказывали такие, как и подобает светлому мужу) и между беседами, как обычно бывает при застолье, начал нам говорить: Тешили все короли западные вместе с самим папой римским и цесарем христианским, собрав множество воинов-крестоносцев, направить их на помощь тем христианам, что живут в землях, опустошенных от набегов сарацин, а затем и пойти далее, в земли варварские, с целью осесть на них и обратить их жителей в веру Христову (как это ныне сделано королем испанским и португальским в Индии). Все это войско разделилось на три части под командованием трех гетманов, и выступила одна часть пополудни, а две к полуночи .
Те, которые вышли пополудни, приплыли к острову Роди-су (Родосу), опустошенному от вышеупомянутых сарацин в результате несогласия безумных греков, и нашли его вконец разоренным. Обновили его города и окрестности и, укрепив их, завладели ими вместе с теми, кто жил там. А войско, в полуночи плывущее (там были прусы), тоже захватило земли с живущими на них, а третья часть приплыла в землю, где жили жестокие и непокорные варвары, и заложили там город Ригу , потом Ревель и бились много с теми варварами, которые жили в тех местах, и с трудом овладели ими, и немало лет прошло, прежде чем склонили их к познанию христианской веры. Когда же освоили ту землю и обратили людей в христианство, то обещали возложение во имя Господа на похвалу имени Его Богоматери. Тогда все эти рыцари пребывали в католической вере, жили воздержанно и целомудренно и Господь наш всех оборонял от врагов, помогая нам всем, защищая нас как от русских княжат, воевавших нашу землю, так и от литовских. Особенно крепкую битву имели с великим князем Литовским Витовтом, от нас тогда шесть магистров было поставлено — и один за другим были побиты, сражение было жестоким, и только ночь развела ту битву . Так же и в недавние годы (я думаю, вам известно об этом) князь великий Иоанн Московский, дед настоящего, захотел ту землю покорить. Мы крепко сражались с гетманом его Даниилом , не помню, сколько битв было, но в двух мы одержали победу. Божья помощь была с праотцами нашими и они устояли в своих отчинах. Ныне, когда мы отступили от веры церковной, дерзнули отринуть Законы и Устав Святые и приняли новообретенную веру и затем невоздержанно устремились к широкому и пространному пути, ведущему к погибели, явственны грехи стали наши перед Богом, и Он, казня нас за беззакония наши, предал нас в руки наших врагов. Наши прародители соорудили нам грады высокие, окрестности укрепленные, палаты и дворы пресветлые, а мы, не потрудившись, вошли в них, садов и виноградов не насадили, а наслаждаемся плодами рук других, постаравшихся устроить такие дома, располагающие к удобной жизни. А вы думаете мечом нас покорить? Другие же и без меча в наши имения входили, не трудясь, лишь обещая нам помощь и защиту. Какова цена той помощи, смотрите сами, ибо стоим перед врагами связанные! О, как печально и скорбно мне, но вижу как перед глазами, что все несчастья случились с нами за грехи наши и милое мое отечество разорено! И не думайте, что вы силою такое с нами сотворили — все то Бог попустил за преступления наши и предал нас в руки врагов наших!»
Бее это со слезами он нам рассказывал, и даже мы все слезами исполнились, глядя на него и слыша такое. Но затем он утер слезы и с радостным лицом сказал: «Но нынче благодарю Бога и радуюсь, что пленен и стражду за любимое отечество, даже если мне за него и умереть придется, воистину дорога мне эта смерть будет и любезна». Сказавши это, он замолчал, мы же все удивились его разуму и словам и держали его в почести под стражей, потом послали его к царю нашему со всеми прочими пленными властителями Лифляндской земли в Москву и просили царя, написав ему послание, чтобы не приказал погубить его. Если бы царь послушал нас, то он мог бы всю землю Лифляндскую иметь с его помощью, потому что почитали его лифляндцы как отца. Но когда он был приведен к царю и спрошен жестоко, то ответил он царю: «Неправдой и кровопийством посягаешь ты на наше отечество, а не как достойно царю христианскому!» Царь же разгорелся гневом и повелел погубить его, поскольку он уже стал лют и бесчеловечен .
Тогда я стоял под Феллином, помнится, три недели, соорудили мы шанцы и били по городу из орудий великих. И еще тогда ходил к Кеси и имел три битвы и победил их нового полководца, который был избран вместо старого под Больмаром; когда же пришли под Кесь, то ротмистры, направленные против нас от Еронима Хоткевича, побеждены были и поспали в Ригу воина с известием, и Ероним, услышав о поражении своем, ужаснулся и ушел из земель лифляндских за Двину, великую реку, но оставлю об этом писать ради краткости и возвращусь к феллинской победе. Когда были разбиты стены городские, немцы стали еще ожесточеннее сопротивляться, мы тогда ночью стреляли огненными ядрами, и одно ядро упало в церковное яблоко, так как великие их церкви на возвышении стояли и ядра попадали в них, и начался пожар в городе. Тогда магистр просил дать ему время и обещал сдать город, требуя разрешить ему свободный проезд со всеми бывшими в городе и предоставить возможность вывезти имущество. Мы на такие условия не соглашались. Решили так: жалнеров всех выпустить свободно и жителей тоже, если они пожелают, а магистра с его имуществом задержать. Ему пообещали милость от царя, который даст ему город на Москве для проживания до его смерти, а имущество будет ему возвращено потом. И так взяли город и окрестности его и огонь погасили. А затем взяли еще два или три города, где были наместники того магистра Фюрстенберга. Когда же вошли в Феллин, то увидели еще три крепости, которые были укреплены и сооружены из твердых камней, рвы у них глубокие и камнями гладкими и тесаными выложены, и на них увидели стенобитные орудия числом в восемнадцать, а в городе еще двадцать пять великих и малых и множество всяких припасов, а в самом верхнем городе не только церковь и палаты, но и кухня и станы покрыты толстыми оловянными листами. Князь великий повелел эту кровлю снять, а сделать в то место другую, из дерева.

глава V. НОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ ЦАРЯ

Начало зла. Льстецы. Удаление Сильвестра и Адашева. Новый образ жизни царя и его последствия. Вспоминания об убийствах деда Иоанна. Слово Иоанна об «избиенных». Скорбь автора. Причины краткости «Истории»

И что же наш царь после этого предпринимает? Когда же защитился с Божьей помощью от врагов храбрыми своими воеводами, тогда воздает злом за добро, лютостью за любовь, лукавством и хитростью за добросовестную и верную службу. И как же это начинается? Вначале он прогоняет двух вышеупомянутых мужей-советников Сильвестра-протопопа и Алексея Адашева, ни в чем перед ним не виноватых, и открывает свои уши злым льстецам, о которых я уже писал. Они уже неоднократно клеветали и доносили загяазно на этих святых людей, особенно преуспели царские шурины и другие нечестивые погубители всего царства. А чего ради это было сделано? Они полагали, что их злоба не раскроется и они смогут безнаказанно всеми нами владеть и вершить неправедный суд, взятки брать и другие преступления совершать безнаказанно, умножая себе состояние. И о чем же они клевещут и шепчут на ухо царю? Когда умерла царица , то они сказали, что погубили ее эти два мужа (в чем сами искусны и во что верят, то на святых и добрых людей возлагают). Царь им поверил и пришел в гнев. Услышав все это, Сильвестр и Алексей (Адашев) начали посылать ему послания через митрополита (Макария. — Н.Э.) с просьбой выслушать их лично. «Не отречемся, если будет доказана наша вина и по делам своим мы будем достойны смерти, но пусть это будет открытый суд перед тобой и всем твоим Сенатом». Что же умышляют злодеи? Послания не допускают до царя, старому епископу (митрополиту. — Н.Э.} угрожают, а царю говорят: «Если допустишь их перед свои очи, то они погубят и тебя и твоих детей, к тому же народ и твое воинство, которые их любят, побьют тебя и нас камнями. И даже если этого не будет, то они подчинят тебя, неволей привязав к себе. Эти колдуны, — продолжали они далее, — держали тебя, государя великого и славного и мудрого, боговенчанного царя, как бы в оковах, повелевая тебе, что есть и что пить и как с царицей жить, не давая тебе ни в чем воли, ни в малом, ни в великом; ни людей своих миловать, ни царством своим владеть. И если бы не они были при тебе, при государе мужественном, храбром и всесильном, и не держали бы тебя уздой, то ты бы уже едва ли не всей вселенной обладая, но они своими злыми чарами закрывали тебе глаза, не давая тебе ни на что самостоятельно смотреть, ибо сами хотели царствовать и всем владеть. И если ты снова допустишь их к себе на глаза, то они способны очаровать тебя и ослепить. Теперь же, когда ты прогнал их, то воистину образумился и в свой разум пришел и своими глазами свободно смотришь на свое царство, как и подобает помазаннику Божьему, и никто иной, а ты сам один управляешь и владеешь своим царством». Их лживыми устами говорил сам дьявол, который сумел через лицемерные речи погубить душу христианского царя, ранееживущего по христианским заветам, они растерзали его душу, словно пленницу, а душа ведь Богом создана для любви (да и сам Господь говорит: «Где собрались двое или трое во имя Мое, там и Я среди них»). И они Бога из середины прогоняют, проклятые, и такими лживыми речами губят христианского царя, бывшего добрым и в течение многих лет покаянием украшенного, в воздержании и чистоте пребывавшего. О злые и лукавые люди, своего отечества и всего Святорусского царства губители! Что вам за польза в этом? Вскоре увидите результаты своих дел, как сами, так и дети ваши, и услышите от грядущих поколений проклятие всегдашнее!
Царь же напился от них, окаянных, смертоносного яда лести, смешанного со сладостным ласканием, и сам преисполнился лукавства и глупости, хвалит их советы, любит их дружбу и привязывает их к себе присягами, да еще и призывает их вооружиться против невинных и святых людей, к тому же добрых и желающих ему пользы, как против врагов, собирая вокруг себя всесильный и великий полк сатанинский! И что же вначале начинает и делает? Собирает соборище не только на весь свой мирской Сенат, но и приглашает духовенство: митрополита, городских епископов и присовокупляет к ним некоторых лукавых монахов: Михаила, по прозванию Сукина, издавна известного своей злобой, Васьяна Бесного, воистину неистового, и других таких же им подобных, полных дьявольской злобы, бесстыдства, лицемерия и дерзости: и всех сажает рядом с собой и благодарно с премногим унижением гордыни своей слушает их клевету на неповинных святых. И что же соборище решает? Возводят заочно обвинение на тех вышеупомянутых мужей (Сильвестра и Ддашева). Митрополит (Макарий. — ff.3.) тогда перед всеми сказал: «Подобает пригласить их сюда, поставить перед всеми, чтобы слышали они все обвинения, а нам воистину достоит услышать их ответы» . Другие добрые люди согласились с ним. Но губители, царевы приспешники, закричали: «Не подобает так делать! Поскольку эти злодеи колдуны и они очаруют царя и нас погубят, если придут». И так осудили их заочно. О, смеха достойное и более всего беды исполненное осуждение от царя, поверившего клеветникам!
В результате отправлен духовник его протопоп Сильвестр в Соловецкий монастырь, что на Студеном море в Карельской стране, где дикий народ Лопи проживает. А Алексей без суда отстранен и отправлен в город Феллин, который только что нами был взят, и там назначен антипатом (наместником). Но слух дошел до нынешних советников царя, что и там он верно служит и с Божьей помощью покорились царю лифляндские города, ранее не взятые нашими войсками, только благодаря доброте Алексея, который и в беде пребывая верно служил царю. Советники же царя продолжают шептать на него разную клевету царю в уши. И он повелевает отправить его в Дерпт, где тот в течение двух месяцев содержался под стражей и затем тяжело заболел и, исповедовавшись, умер. Когда же клеветники услышали об этом, то закричали царю: «Твой изменник сам выпил смертоносный яд и умер».
А протопоп Сильвестр еще ранее до изгнания, увидев, что царь живет не по-Божески, начинает возражать ему и направлять на путь воздержания, поучая и наставляя его, но поняв, что царь не слушает и преклонил свой ум и уши к льстецам, а от него отвратился, удалился в монастырь за сто миль от Москвы, где и проживал в монашеской чистоте. Клеветники же, проведав о том, что Сильвестр живет в том монастыре в почете и уважении, завидовали ему и думали, что слава о нем дойдет до царя и тот может опять приблизить его к себе, и тогда протопоп обличит их неправедные дела, неправосудные и мздоимные суды, пьянство и нечистую жизнь, и из-за этого святого все может для них закончиться. Испугавшись этого, они схватили протопопа и отвезли его в Соловки, о которых я прежде упоминал, где бы о нем и слух пропал, а сами похвалялись, что выполнили соборное решение, которым был осужден заочно сей святой муж. Где о таком суде слыхали под солнцем, чтобы осуждали, не выслушав ответов? Как Златоуст пишет в послании Иннокентию, папе римскому, с жалобой на Феофила и на царицу и на все собрание по поводу неправедного изгнания своего и начинается оно словами: «Обращаюсь к тебе, потому что наслышан о благочестии твоем, чтобы сообщить о той неправде, что здесь мятеж творить дерзнула», а кончается: «противники получили презрение потому, что оклеветали нас, а нам не дали оправдаться, ни устно, ни письменно. В чем нас обвинили, в том мы совсем невиновны. И что они сделали против нас? Судили против всех правил, против всех канонов церковных». И что говорю о церковных канонах? Это ведь не в поганских судах, не в варварских странах, не у скифов, не у сарматов судили заочно оклеветанных. Когда читаешь Златоустово послание, то как-то все лучше понимается . Таков и царя нашего христианского Соборный суд. Этот декрет знаменитый принят лукавым сообществом льстецов, грядущим потомкам на вечный срам и унижение русскому народу, поскольку в этой земле родились злые, лукавые ехиднины отродья, которые у матери своей, что родила и воспитала их, т.е. земли Святорусской, чрево прогрызли, воистину на свою беду и опустошение!
Что же за плод от трудов этих злых льстецов и погубителей по сей день произрастает и во что обращается? И что же царь от них приобретает и получает? Вместе с ними дьявол умышляет направить его вместо узкого, но верного пути Христова по широкому, ведущему в злое.
А как они начинают это делать? Прежде всего совращают царя с пути воздержанной и умеренной жизни, как будто бы неволей к ней был обязан. Начинаются частые пиры со многим пьянством, от которого всякие нечистоты происходят. И что же еще добавляют? Чаши великие, воистину дьяволу обещанные, полные пьяного питья, и советуют первым царю выпить, а потом и всем пирующим с ним, и пока все до бесчувствия или до неистовства не напьются, они другие и третьи чаши предлагают, а тем, кто не хочет пить и беззакония творить, угрожают различными наказаниями, а царю вопят: «Этот и этот, имярек, не хочет на твоем пиру веселым быть, они тебя и нас осуждают и насмехаются над нами как над пьяницами, будучи лицемерами. Они недоброхоты твои; с тобой не соглашаются и не слушают тебя и еще не вышел из них Сильвестров и Алексеев дух». И разными другими бесовскими многими словами надругаются над многими именитыми мужами доброго нрава, и срамят их, и выливают им на головы чаши с вином, которое те не хотят или не могут выпивать, и угрожают им различными смертями и муками, и впоследствии многие из них действительно были ими погублены.  О,  воистину новое идолослужение, обещание и приношение, не болвану Аполлону и прочим, но самому Сатане и бесам его; не жертвы волов и козлов, насильно заколотых, приносят, но добровольно души и тела свои по своей воле, ради сребролюбия и славы мира, в ослеплении своем такое творят. Окаянные и злые, они разрушили честную и воздержанную жизнь цареву!
Что же, царь, получил ты от твоих любимых льстецов, шепчущих тебе в уши и настаивающих: вместо Святого поста и воздержания — губительное пьянство из обещанных дьяволу чаш; вместо целомудренного и святого жительства твоего — нечистоты, всяких скверн исполненные, вместо праведности суда твоего царского — лютость и бесчеловечность, вот на что подвигли они тебя; вместо тихих и кротких молитв, которыми ты с Богом беседовал, научили тебя лености долгого спанья, и встаешь ты ото сна с головной болью с похмелья и с другими безмерными и неисповедимыми злобами.
А если восхваляют и возносят тебя как царя великого и непобедимого и храброго, то действительно таким ты был, когда жил в страхе Божьем. Когда же ими был обманут и обольщен, то что получил? Вместо мужества твоего и храбрости стал перед врагом бегуном и трусом. Царь великий христианский перед басурманским войском у нас на глазах на диком поле бегал. А по советам любимых твоих льстецов и по молитвам Чудовского Левкия и прочих лукавых монахов что полезного и похвального и угодного Богу приобрел? Разве что опустошение земли своей от тебя самого с твоими кромешниками (опричниками. — Н.Э.) да от вышеназванного басурманского пса, и к тому же злую славу от соседних стран, и проклятье и нарекание слезное от всего своего народа. И что еще прегорького и постыдного, претягчайшего для слуха, так это, что само отечество твое, превеликий и многолюдный город Москва, во всей вселенной славный, с бесчисленным множеством христианского народа внезапно сожжен и погублен. О, тяжкая беда, печальная для слуха! Разве не было часа образумиться и покаяться перед Богом, как это сделал Манассия , и отступить от самоволия, подчинившись повелениям Иисуса Христа, заплатившего за наши преступления своей кровью, а не следовать самовластному произволу, покорясь супостату человеческому и верным его слугам, злым льстецам?
Неужели не видишь, царь, к чему привели тебя человеко-угодники? Что сделали с тобой любимые маньяки твои? Как они исказили совесть души твоей, прежде святую и многодневным покаянием украшенную? И если нам не веришь и называешь нас тайно изменниками лукавыми, пусть прочтет твое величество слово, Золотыми устами (Златоуста. — Н.Э.) изреченное об Ироде. Начинается оно словами: «Намедни (днесь), когда узнал об Иоанне Крестителе, на которого обрушилась Иродова лютость, то смутились сердца, зрение омрачилось и разум притупился. И что твердо в чувствах человеческих, когда множество злых дел губит добродетель?» И немного пониже: «Смущались и трепетали сердца людей, поскольку Ирод осквернил церковь и иерейство отнял». Так и ты, если и не Иоанна Крестителя, то Филиппа-архиепископа с другими святыми смутил — «чин осквернил, царство сокрушил, а что было благочестия, что правил жития и обычаев веры и наказания — погубил и уничтожил. Ирод, — говорит Златоуст, — мучитель своих подданных, воинства разбойник и друзей своих погубитель». Из-за твоей великой злобы твои кромешники не только друзей, но всю Святорусскую землю опустошали, дома грабили и сыновей убивали. От сего Боже сохрани тебя и не попусти тому быть, Господи — Царь веков! Все уже и так на острие сабли висят, и если не сынов, то соплеменников и ближних в роде братьев уже погубил, переполнив меру кровопийцев, отца, матери и деда твоих. Что отец твой (Василий III) и мать (Елена Глинская), это всем ведомо, сколько людей они погубили, так и дед твой с греческой бабой своей, сына предоброго Иоанна от первой жены, тверской княгини светлой Марии, мужественного и славного в богатырском деле, и от него рожденного боговенчанного внука своего Дмитрия с матерью его Еленой погубили — одну смертоносным ядом, а другого многолетним темничным заключением, а затем и удавлением, отрекшись и позабыв родственную любовь.
И не успокоились на том. К тому же брата единоутробного Андрея Углицкого, мужа разумного и доброго, тяжкими веригами в темнице за короткое время удавил, а двух сыновей его от груди матери оторвал — тяжело слышать и еще труднее писать о том, что человеческая гордыня в такую превеликую злобу выросла, особенно же у тех христианских начальников, которые многолетним заключением темничным нещадно их поморили. У князя Симеона Ряполовского, мужа сильного и разумного, ведущего свое происхождение от рода великого Владимира, голову отсек. И других братьев своих ближнего рода, одних разогнал в чужие земли, как Михаила Верейского и Василия Ярославича; а других в отроческом возрасте в темницу заключил, а сыну своему Василию поручил, в скверном и проклятом своем завещании, неповинных отроков тех погубить. (О, беда такова, что и слышать тяжело!) Так сделали и с другими многими, но остановимся на этом краткости ради. К вышеупомянутому Златоусту обращусь, там, где он об Ироде пишет. «Окрестных людей, — говорит, — мужеубийца, наполнивший кровью землю, постоянно жаждущий крови». Так Златоуст в Слове своем говорит об Ироде.
О, царь, прежде нами очень любимый! Не хотел бы я и о малых твоих беззакониях говорить, но вынужден рассказать об этом с любовью к Христу и печалью о тех неповинных мучениках, братьях наших, пострадавших от тебя. Об этом я от тебя самого не только слышал, но и сам видел, как совершались такие дела, которыми ты еще и похвалялся, говаривая: «Я, — говорил, — убиенных праведными отцом и дедом моими одеваю гробами или украшаю драгоценными аксамитами раки неповинно погубленных праведников».
Так слово Господа, к жидам обращенное, сбылось в отношении тебя: «А вы своими делами уподобляетесь злым убийцам отцов ваших и показываете себя сами сыновьями убийц». А после тебя и твоих кромешников, которые по твоему повелению бесчисленно убивали неповинных мучеников, кто будет гробы их украшать и раки золотить?
О, воистину смеха достойно, со многим плачем смешанного, непотребство сие и не дай Бог, чтобы сыновья твои правили так же и желали бы подражать тебе. Но ни Бог, ни те, которых еще в древности убийцы погубили, не желали бы, чтобы дети тех, от кого они погибли, украшали и золотили их гробы и раки и превозносили бы их после смерти, ибо праведные от праведных, мученики от кротких и по Божественным законам живущих должны быть почитаемы.
На этом положу конец, все это я вкратце изложил, чтобы не забыли о славных и знаменитых мужах и мудрых людях, в истории писанных, грядущие роды почитали бы, а от злых и лукавых, скверные дела которых здесь раскрыты, остерегались бы как от смертного яда или поветрия не только телесного, но и душевного. Так я вкратце написал малую часть того, что прежде неоднократно говорил, но все оставлю нелицеприятному Божьему суду, способному сокрушить головы врагов своих, грехи которых достигли их волос, и отомстить за малейшую обиду, причиненную всесильными убогим, за озлобление нищих и убогих, и как говорил Господь: «Ради страдания нищих и воздыхания бедных ныне восстану, и как прежде пророк говорил, даже тех, кто помыслил совершить беззаконие, изобличу и поставлю перед лицом твоим, если и далее не покаются за грехи свои, и неправды, и обиды, причиненные убогим . К тому же для наилучшей памяти там (в России. — Н.Э.) живущих оставлю это, поскольку еще в середине той презлой беды ушел я из отечества моего, а уж и тогда о всех беззакониях и гонениях мог бы я целую книгу написать, но вкратце упомянул в своем предисловии на Златоустов «Новый Маргарит», который начинается: «В лето восьмой тысячи звериного века, как сказано в Святом Апокалипсисе».
Обязан я беззаконно убиенных благородных и светлых мужей (не только по роду, но по делам своим) вспомнить, сколько позволит мне моя память и поможет мне Божья благодать, уже старому и немощному, живущему в бедах, напастях и ненависти от окружающих меня людей. И если что забудется или пропустится, то молю, не осудите меня те, чья память острее и долговременнее. Здесь же по возможности моей начну перечислять имена благородных мужей и юношей, которых достойно назвать страдальцами и новыми мучениками, неповинно погубленными.

ГЛАВА VI. О КАЗНЯХ БОЯР

Скоро после смерти Алексея Адашева и изгнания Сильвестра воскурилось гонение великое и по всей Русской земле разгорелся лютый пожар, о таком гонении не слыхали не только в Русской земле, но и не знали в истории правления древних поганских (языческих) царей - нечестивых мучителей христиан, преследовавших их за веру Христову и поругание языческих богов. Но даже и они не хватали и не мучили тех, кто скрывал свою веру и не исповедовал ее, а также их родственников. А наш новоявленный зверь, по наветам клеветников, вначале начал разыскивать имена близких родственников Алексея Адашева и Сильвестра, а затем всех друзей и соседей, и даже тех, кто едва был с ними знаком. Всех этих людей выгоняли из домов, захватывали их имущество и имения, и мучили различными муками, и высылали в другие города. А зачем тех невиновных мучил? Земля возопила о невинно изгнанных, которых проклинали вышеупомянутые льстецы, соблазнившие царя, а он совместно с ними, как бы оправдываясь перед всеми, говорил, что он такое творит, только остерегаясь колдовства (неизвестно какого), приказывая мучить не одного или двух, а весь свой народ.
Имен тех невинных, в муках умерших, было такое множество, что всех упомянуть здесь невозможно. Б то же время была убита Мария преподобная, прозванная Магдалиной, с пятью сыновьями своими, она была полячка родом, потом перешла в православие и стала великой и превосходной постницей, в году вкушавшей только один день в неделю, проживавшей в святом вдовстве и носившей железные вериги для порабощения тела и подчинения его духу. Прочих святых дел и добродетелей ее я описывать не буду, поскольку они известны всем. Она была также оклеветана перед царем как колдунья и Алексеева последовательница. Царь приказал убить ее со всеми детьми и многими другими людьми. А ведь Алексей (Адашев) был не только сам добродетельным, но и другом и помощником, как говорил Давид, всех боящихся Господа, сообщником всех, кто соблюдал заповеди Его, и даже в своем доме имел десять прокаженных и тайно кормил их и своими руками обмывал их гнойные язвы.
В том же году был убит один праведный, благородный и богатый муж Иоанн Шишкин , с женой и детьми, поскольку приходился родней Алексею Адашеву, а он был муж праведный и очень разумный, благородный и богатый. Потом через два или три года были убиты благородные мужи: Данила - единоутробный брат Алексея, с сыном Тархом, молодым человеком около двадцати лет, и тестем этого Данилы Петром Туровым; а также Сатины: Федор, Алексей и Андрей, поскольку их сестра была замужем за Алексеем, и другие люди были вместе с ними погублены .
А Петру этому (Турову) за месяц до смерти было видение Божественное и провиденциальное, предрекающее мученическую смерть (он мне об этом говорил). Но для краткости изложения я этого здесь не пишу.
Тогда же был убит по повелению царя князь Дмитрий Овчинин, его отец многие годы служил царю и за него умер. И что выслужил для сына? Еще в юношеском возрасте, около двадцати лет, был убит от руки самого царя . Б эти же годы был убит князь Михаиле Репнин, бывший уже в боярском чине. И за какую же вину убит Репнин? Начал царь пить со своими вышеуказанными льстецами обещанными дьяволу чашами; а на тот царский пир, по случаю, был приглашен и Репнин, ибо царь хотел приручить его к себе дружбой, и вот, упившись, начал он (царь. - П.З.) со скоморохами в масках плясать, а с ним и остальные пирующие; увидев такое бесчиние, этот известный и благородный муж начал плакать и говорить ему, что «недостойно царю христианскому подобное творить». Тот же начал Репнина понуждать, говоря: «Веселись и играй с нами!», и, взяв маску, надел ее ему на лицо, Репнин отверг ее, бросил и растоптал, говоря: «Не понуждай меня, думского боярина, сотворять безумие и бесчиние». Царь, придя в ярость, прогнал его с глаз своих, и потом, через несколько дней, на неделе, Репнина, стоящего в церкви на всенощном бдении, в час евангельского чтения, приказал своим бесчеловечным и лютым воинам заколоть вблизи самого алтаря, как Агнца Божьего неповинного.
Б ту же ночь повелел убить боярина своего, князя Юрия Кашина, который шел на утреннюю молитву и был заколот на пороге церкви, и наполнился помост церковный его святой кровью. Потом убили брата Юрия, князя Иоанна, и их родственников, а князя Димитрия Шевырева посадили на кол. И рассказывают, что он жил целый день, как бы не чувствуя адской муки, сидел на колу как на престоле, распевая канон Господу нашему Иисусу Христу и благодарственный канон Пречистой Богородице, а с ними вместе и акафист, по окончании пения в нем все плотское исчезло и предал он свой дух святой Господу.
Тогда же и других князей того же рода побил, а дядю тех княжат, Дмитрия Курлятева, приказал постричь в монахи - неслыханное беззаконие, - силой повелел постричь их всем родом, совместно с женой и малыми детьми, плачущими и вопиющими, а через несколько лет умертвили их всех . А был этот князь Дмитрий муж; прекрасный и известный как мудрый советник. Затем был убит по повелению царя Петр Оболенский, прозванный Серебряным , украшенный боярским чином, муж известный в военных делах и богатый к тому же. В том же году были убиты княжата: Александр Ярославов и князь Владимир Курлятев, сын брата этого Димитрия, а были те оба, особенно Александр - мужи разумной и ангелоподобной жизни, образованные в книжном учении, знатоки православных догматов, они тексты Священного Писания всегда на устах держали, а к тому же в военном деле опытны и род свой вели от великого князя Владимира и от пленника, великого князя Михаила Черниговского, который погиб от безбожного Батыя, за надругательство над его богами и дерзновенную проповедь учения Христа перед грозным и сильным мучителем. И родственники, кровью с ним повенчанные, пострадали за Христа, и представлены были мученики к мученикам.
Тогда же убит был по повелению царя князь суздальский Александр, по прозванию Горбатый, с единственным сыном своим Петром в первом цветении возраста его - в семнадцать лет. В тот же день убит был Петр Ховрин, муж греческого рода, сын благородного и богатого отца, подскарбия земского , а потом и брат его Михаил Петрович .
Об этом Александре Горбатом я уже вспоминал, когда писал повесть о казанском взятии, те княжата суздальские происходили из рода великого Владимира и была у них старшая власть над всеми князьями Руси более двух сотен лет. Один из них, князь суздальский Андрей, владел Волгой рекой аж до самого моря Каспийского, от него произошли великие тверские князья; обо всем этом лучше всего в летописной книге русской написано. Новоубиенный муж Александр был человеком глубокого разума и больших военных талантов и к тому же знаток Священного Писания, со словами которого он радостно принял смерть, будучи неповинно убит, как Агнец Бога Живого. Об этом событии рассказывают очевидцы: когда были приведены на место казни, тогда, говорят, шею сына первого преклонили к мечу, отец же возразил, сказавши: «О чадо, превозлюбленный и единственный сын мой! Да не увидят очи мои отсечения твоей головы!» И первым сам старый князь был казнен; храбрый молодой человек взял мученическую, честную голову своего отца и поцеловал ее и, взглянув на небо, сказал: «Благодарю Тебя, о Царь века, Иисус Христос Бог наш, царствующий с Отцом своим и Святым Духом, что сподобил нас, неповинных, быть убитыми, как и сам от богоборных жидов погублен был невинный Агнец! А сего ради прими наши души в живодательные руки Твои, Господи!» И так сказав, преклонил свою святую голову под меч и с таким упованием и многою верою ко Христу отошел.
Тогда в те годы или незадолго пред этим по повелению царя был убит князь Ряполовский Дмитрий, муж разумный и очень храбрый, который еще в молодости своей прославился своими воинскими подвигами и, как всем было известно, выиграл битвы над безбожными измаильтянами, которые даже на дикое поле за ним далеко ходили. И что выслужил? Головой заплатил. От жены и детей по царскому повелению оторван был и внезапной смерти предан .
Также казнены по воле царя в тот же год княжата ростовские: Семен, Андрей и Василий и их друзья с ними. Они из тех же княжат ростовских, которые тоже служили царю. Василий Темкин со своим сыном также казнены кромешниками его, катами-палачами, избранными по царскому повелению .
Также казнен князь Петр Щенятев, внук литовского князя Патрикея. Муж очень благородный и богатый, который, оставив свое богатство и многие стяжания, постригся в монахи и полюбил нестяжательное христоподражатеяьное житие, но и там царь повелел предать его мучениям: жечь на раскаленной железной сковороде и иглы под ногти заколачивать. И в таких муках он скончался. Погубил он и его единокровных родственников, известных князей Петра и Иоанна .
Б те же годы казнены были братья мои, княжата ярославские, происходящие от князя святого Федора Ростиславича Смоленского, правнука великого Владимира Мономаха; имена их были: князь Федор Львов, муж очень храбрый, придерживавшийся правил святой жизни и верно служивший царю от молодости до четвертого десятка лет. Он многократно одолевал поганские (языческие) народы, кровавил свои руки, а лучше бы сказать, освящал руки в крови басурман, врагов Креста Христова. (И) другого князя Федора (казнил), внука славного князя Федора Романовича, прадед которого в Орде у губителя нашего, ордынского царя, казнен был. Тогда еще в неволе русские князья от руки ордынского царя власть получали - и его попечением предки нашего царя на государство возведены были. Так службу и доброхотство прародителей наших его предкам вспомнил и заплатил .
Княжата наши ярославские никогда не предавали его (Иоанна IV) прародителей в бедах и напастях и служили ему как верная и доброхотная братия, а по родословию они восходили к славному и блаженному Владимиру Мономаху. За тем-то князем Федором была одна из двух дочерей князя Михаила Глинского, славного рыцаря, невинно погубленного матерью царя (Еленой Глинской. - Н.Э.). Михаил приходился ей дядей и обличал ее беззаконное правление .
Других князей того же племени он также немало погубил. Одного из них царь своей рукой булавой насмерть убил в Невеле, едучи к Полоцку, а именно, Иоанна Шаховского, а потом Василия и Александра и Михаила — княжат Прозоровских — и других княжат того же роду; Ушатых, родственников тех же княжат ярославских, погубил всем родом: думаю, что причиной этому были их большие отчины
Затем погубил Иоанна из рода князей рязанских, мужа престарелого и с молодости уже служившего не только Иоанну, но и отцу его много лет и многократно бывавшего великим гетманом (здесь полководцем. - Н.З.), почтенного боярским чином. Впоследствии он постригся в монахи в одном из монастырей и отрекся от мирской суеты ради Христа. Царь такого старого человека со спасительного пути изъял и повелел утопить в реке. И другого князя пронского, прозванного Рыбиным, погубил , и в тот же день многих других благородных мужей, известных воинов, около двухсот казнили, а некоторые говорят, что и больше того.
Тогда же убил Владимира Старицкого, двоюродного брата своего, с матерью его Ефросиньей, княжной Хованской, которая происходила из рода великого князя Литовского Ольгерда, отца Ягайло, короля польского, и была воистину святой, постницей великой, во святом вдовстве и в монашестве воссиявшей; тогда же повелел он расстрелять из ружей жену брата своего Евдокию, княжну Одоевскую, тоже воистину святую и кроткую, в Священном Писании и божественном пении искусную, а с нею двух младенцев, сыновей брата (Владимира Старицкого. - Н.З.), от нее рожденных; один - Василий - десяти лет, а другой еще моложе. Забыл уже, как было имя его, лучше об этом в книгах жизней человеческих написано на небесах, у самого Христа, Бога нашего . А с ними погибли и многие их верные и избранные слуги с женами и детьми из светлых и благородных дворянских родов.
Потом был казнен славный среди русских князей Михаил Воротынский и князь Никита Одоевский, вместе с родственниками, с женой и малыми детьми: один - около семи лет, а другие еще моложе. Всем родом погубили их.
Сестра Воротынского, вышеупомянутая Евдокия, была женой Владимира Старицкого. А какова же вина Воротынского? Вот, я думаю, за что он погубил его: когда великий и славный град Москва подвергся сожжению и опустошению от перекопского царя, так что грустно было слышать о том, через год после этого перекопский царь захотел вконец опустошить землю Московскую, а самого великого князя выгнать из его царства. И вот он, как кровожадный лев, рыча и разевая лютую пасть, для того чтобы пожирать христиан, со всеми своими силами басурманскими двинулся на Москву. Услышав об этом, наш чудо-царь Иоанн IV убежал от него за сто-сто двадцать миль от Москвы - аж в Новгород Великий, а Михаила Воротынского поставил с войском и приказал защищать опустошенные земли. Тот же был муж опытнейший, крепкий и мужественный, хорошо разбирался в военном деле и со своим войском встретил врага, и была между ними великая битва, и не дал он врагу продвинуться и погубить бедных христиан. Крепко с ним бился, и битва эта, как рассказывают, несколько дней продолжалась. Бог помог этому талантливому полководцу, и пали от его воинства басурманские полки, и даже самого перекопского царя два сына погибли, а один был пленен. Сам царь Девлет едва успел убежать ночью в Орду, побросав свои хоругви и шатры. В той же битве его славного гетмана, кровопийцу христианского мурзу Дивея, пленили. И всех пленников гетмана и сына царева вместе с хоругвью царской и шатрами послали к нашему трусу и бегуну, храброму и прелютому только на единоплеменных, которые не противились ему.
Чем же воздал за эту службу ему? Молю, послушай прилежно прегорчайшую и грустную для слуха трагедию .
Год спустя этого победоносца и защитника всей Русской земли повелевает связанного привезти и перед собой поставить по доносу одного из рабов Воротынского, обокравшего своего господина. Но я думаю, что причиной этого было богатство этих княжат, которые сидели на своих уделах и имели вотчины великие и с них собирали воинство и иных разных слуг по несколько тысяч.
Царь говорит Воротынскому: «На тебя свидетельствует слуга твой, что хотел ты заколдовать меня и добывал для этого баб шепчущих». Он же, князь, святой с молодых лет, отвечал: «Не научился, о царь, и не привык от прародителей своих колдовать и в бесовство верить, но только Бога единого, в Троице славного, хвалить и тебе, государю моему, служить верно. А клеветник - это мой раб, сбежавший от меня и обокравший меня: не подобает ему верить, а также свидетельства от него принимать, так как он злодей и предатель, оклеветавший меня».
Царь же приказал положить его (Воротынского) связанного на дерево между двумя огнями и жечь этого разумного и в делах светлейшего князя, и рассказывают, что пришли палачи со своим главным катом и мучили победоносца, а сам царь подгребал жезлом своим проклятым угли под тело святое. Также и вышеназванного Никиту Одоевского приказал мучить различными пытками, и рубашку его нижнюю разорвали, и в перси и везде трогали, и он в тех муках скончался. Славного же победителя, неповинного, измученного и изожженного огнем, наполовину мертвого и еле дышашего, велел отправить в темницу на Белоозеро, и только как три мили отвезли, он с того прелютого пути на путь прохладный и радостный небесного восхождения к Христу своему отошел. О, муж наипрекраснейший и наикрепчайший, многим разумом исполненный, пусть будет велика и прекрасна память твоя блаженная! Если недостаточна она в нашей варварской земле, в нашем неблагодарном отечестве, то здесь и везде, думаю я, в чужих странах она пре-славнейшая, не только в христианских краях, но и у басурман и у турок; поскольку немало и из турецкого войска было на той вышеописанной битве, и особенно много от двора великого Бехмета-паши на помощь перекопскому царю послано, и твоим (имеется в виду Воротынский. - Н.З.) благоразумием все побеждены были и исчезли, и ни один не возвратился в Константинополь. А что говорить о твоей земной славе? На небесах, у ангельского царя, преславна твоя память, как настоящего мученика и победоносца, одержавшего своей храбростью и мужеством пресветлую победу над басурманами, защитившего христианский род, за которую сподобился мзду премногую получить - пострадать неповинно от этого кровопийцы (Ивана IV. - П.5.), а тем сподобился со всеми великими мучениками венцом от Христа Бога нашего в царствии Его, поскольку за Его же овец против волка басурманского с ранней младости воевал храбро, без малого до шестидесяти лет.
Те оба князя, о которых выше сказано, близкие родственники между собой, вместе пострадали от мучителя: те княжата Воротынские и Одоевские происходили из рода мученика князя Михаила Черниговского, погибшего от внешнего врага церковного - Батыя безбожного, так лее и этот Михаил победоносец, тезка ему и родственник, сожжен от внутреннего дракона церковного, губителя христианского, боящегося колдовства; как и отец его Василий со своей за-конопреступной юной женой, будучи сам стариком, искал повсюду злых колдунов, чтобы помогли чадородию, не желая передать власть брату своему, а он имел брата Юрия, человека мужественного и добронравного, но в завещании приказал жене и окаянным своим советникам вскоре после (своей) смерти брата этого погубить, что и было сделано. А о колдунах очень заботился и посылал за ними повсюду, аж до самой Корелы и даже до Финляндии, что на Великих горах возле Студеного моря, которое по-русски называется Ледовитым, и оттуда приезжали они к нему, и с помощью этих презлых советников сатанинских и от их прескверных семян по злому произволению (а не по Божественному естеству) родились ему два сына: один - прелютый кровопийца и погубитель отечества, так что не только в Русской земле такого урода и дива не слыхано, но воистину нигде, и, как кажется мне, он и Нерона презлого превзошел лютостью своей и различными неисповедимыми мерзостями, ведь был не внешним непримиримым врагом и гонителем церкви Божьей, но внутренним змием ядовитым, попирающим и терзающим рабов Божьих; а другой сын был без ума и без памяти и бессловесный, как див какой.
Об этом подумайте серьезно, христианского рода люди, особенно, что дерзают приводить к себе, мужьям и детям своим презлых колдунов и баб наговорных, окачивающих водой, и иным колдовством владеющих, и общающихся с дьяволом, и призывающих его на помощь, посмотрите, какую помощь вы от него имеете! Многие об этом слышат, но, смеясь, приговаривают: «Мал сей грех и покаянием отпустится».
А я говорю - не мал, а воистину очень велик, так как вы тем самым Заповедь Бога об обете Ему нарушаете, поскольку говорит Господь: да не поклоняйся и не служи им, ибо ни у кого помощи не получишь, кроме как у Меня, а ни на небе, вверху, ни на земле, внизу, ни в воде, ниже земли не поклоняйся им и не служи, ибо Я Господь твой , и если отречешься от Меня перед людьми, то и Я отрекусь от того перед Отцом Моим небесным .
И вы, забывшие такие грозные заповеди Господа нашего, идете к дьяволу и обращаетесь к нему с просьбами через колдунов.
А колдовства без отречения от Бога и без согласия с дьяволом не бывает.
Воистину, думаю я, это неискупаемый грех для тех, кто слушает их; нет им покаяния, а вы его малым считаете. Между тем без отречения Иудина колдовство, заговор от сгааза, окропление водой, существовавшие до Крещения, растирания солью вместо святого помазания, всякие скверные шептания вместо явных ответов Христу на Святом Крещении, заговоры, приношения для жертвенника без обещания дьяволу и без отречения от Христа не действительны, и только с помощью дьявола такие люди могут осуществлять его умышление. Господь Бог наш премногой своей Благодатью избавляет правоверных от таких! А кто этих людей не слушает, тому и бояться нечего, поскольку, как дым от крестного знамения, их чары исчезают даже у простых верующих людей, а не только у опытных христиан, живущих с доброй совестью, у которых как на твердых скрижалях Заповеди Христовы написаны. Об этом сам Бог свидетельствовал в молитве, которой поучал учеников своих молиться - в конце говоря: ибо Твое есть царство и сила и прочее. Блаженный Златоуст ясно толкует в девятнадцатой беседе на Евангелие от Матфея: «Иже нет ни царства, ни силы, которой следует бояться христианам, кроме Бога единого, и если дьявол нас мучает, то это Бог допускает, а дьявол без воли Божьей, даже если он злорадный и прелютый враг наш, не только нам, людям, не может ничего причинить, но и свиньям, и волам, и другим скотам» .
Так же все свидетельствуют во Евангелиях. А хорошо прочитав, узрите в этом Священном молитвовании золотой язык.
Об этих великих княжеских родах, по памяти, что смог, то написал.

ГЛАВА VII. О КАЗНЯХ БОЯР И ДВОРЯН

О казнях боярских и дворянских родов. Убиты Иван Петрович и его жена Мария. Об Иоанне Шереметеве. Погублен Семен Яковлевич, Хозяин, нареченный Тютиным, со всем родом, такс же и другие мужи известные и богатые. Убиты: Иоанн Хабаров с единственным сыном его, Михаил Матвеевич Лыков и с ним близкий родственник его, юноша. О подвиге Матвея Лыкова. Судьба его детей. Погублен род Колычевых. Убиты: Василий Разладин Квашня, Дмитрий Пушкин, Крик Тыртов, Андрей Шеин, Владимир Морозов, Лев Салтыков с четырьмя или пятью сыновьями. Оговорка о Петре Морозове и детях Львова. Убиты: Игнатий Заболоцкий, Богдан и Феодосии и другие их братья, говорят - весь род, Бутурлин Василий и другие братья его со единоплеменными своими, Иоанн Воронцов, Замятия, Андрей Кашкаров и брат его Азарий с детьми, Василий и Григорий Тетерины и других двоюродных братьев их немало «всем родом». От рязанской шляхты погублено: Данило Чулков, Федор Булгаков с братьями и со другими единоплеменными всем родом, в городе Танаисе, кромешниками во главе с Федором Басмановым. Убиты: князь Владимир Курлятев, Григорий Сидоров. Случай с отцом Сидорова, Андреем Аленкиным. Всем родом погублены Сабуровы, Сарыхозины. Погублены Никита Ка-заринов с сыном единородным Федором. Убит Михаил Морозов с сыном Иоанном и с другим юношей (имя его забыто) и с женой Евдокиею

Попытаюсь написать о побиении великих боярских родов, сколько Господь мне памяти дает. Убил царь мужа светлого в роде Челядниных Иоанна Петровича , уже бывшего в преклонном возрасте, погубил и жену его Марию, воистину святую, а еще раньше, когда она была молодой, отнял у нее возлюбленного сына Иоанна, князя Дорогобужского, из рода великих князей тверских, и казнил его усекновением головы. Отец Иоанна был убит в битве с казанскими татарами, когда отрок этот был младенцем и мать во вдовстве воспитала его до восемнадцати лет. О его казни прежде мельком вспоминал, в кратком описании, упомянув, что он вместе с другим известным юношей, своим двоюродным братом Федором Овчиной, был убит .
Так он на того Иоанна (Челяднина) разгневался, что не только все роды его дворянских слуг погубил, замучив различными муками, но и все его земли и села - а он большую отчину имел - все пожег, сам ездя с кромешниками своими, и если находил где кого, то губил с женами и детьми, даже грудных младенцев не пощадил и, как рассказывают, ни одной скотины в живых не оставил.
О мученичестве мудрого советника его - Иоанна Шереметева - я утке в хронике своей неоднократно вспоминал. Вначале он мучил его в презлой узкой темнице с острым помостом, сделанным недостойным для христиан образом, и оковал его тяжкими веригами по шее, рукам и ногам, и к тому же еще и по чреслам толстым железным обручем, к которому приказал привесить десять пудов железа, и в такой беде мучил этого мужа, днем и ночью. Потом пришел говорить с ним - он же наполовину мертв был, едва дышал в таких тяжких оковах, лежа, поверженный на остром помосте. Царь начал спрашивать у него: «Где многое богатство твое? Скажи мне. Известно, что ты очень богат, а не нашли того, на что надеялись, в сокровищницах твоих». Отвечал Иоанн: «Цело, говорит, богатство мое и спрятано там, где уже не сможешь достать его». Царь же говорил: «Скажи мне о нем, а если не скажешь, то к твоим мукам еще прибавлю мучений». Иоанн же отвечал: «Твори что хочешь, уже близко мое пристанище». Царь же говорил: «Расскажи мне, прошу, о сокровищах твоих». Иоанн отвечал: «Даже если бы и рассказал тебе о них, то ты бы уже взять их не смог бы, так как руками убогих присовокуплены они к небесным сокровищам у Бога Христа моего». И другие мудрые ответы как философ или учитель давал он ему тогда. Он же (царь) немного умилился и приказал освободить Иоанна от тех тяжких уз и отвести его в легкую темницу, но в тот же день приказал удавить его брата Никиту, уже бывшего в летах и почтенного к тому времени боярским чином, мужа храброго и имевшего много ран на теле от варварских рук. Иоанн же потом, потеряв здоровье, прожил много лет в муках, оставил все свое имущество убогим и странным в духовный дар Христу Богу, а сам отправился в один из монастырей, приняв святой иноческий образ. И не знаю, еще и там не приказал ли царь уморить его?
Потом убит был по приказу царя двоюродный брат его жены Семен Яковлевич , муж благородный и богатый, а сын его во отроческом возрасте был удавлен.
Также были убиты по его повелению мужи: греческого рода именем Хозяин, названный Тютиным , муж очень богатый, служивший воеводой. Он был погублен со всем своим родом вместе с женой, детьми и другими родственниками; также пострадали и другие мужи, известные и очень богатые, их всех имена не могу здесь написать, так как слишком много места потребовалось бы, поскольку их около тысячи погублено, и не только в великой Москве, но и в других великих городах и местах русских.
Потом царь разграбил богатство своего боярина Иоанна Хабарова, которое было еще праотцем его нажито, ибо они были старобоярского рода и назывались Добрынскими. Иоанн же Хабаров мало о тех сокровищах горевал, так как был человеком книжным и образованным и находил утешение в Боге. По истечении трех пет царь приказал убить его с единственным сыном из-за отчины, поскольку великие земли имел он во многих уездах .
В те же годы убил мужа светлого рода Михаила Матвеевича Лыкова, вместе с ним его ближнего родственника, юношу прекрасного, в нежном возрасте, который был послан обучаться наукам за море в Германию и там хорошо овладел немецким языком и письмом, поскольку находился в учении немало лет и объездил всю землю Немецкую, затем возвратился к нам в отечество и через несколько лет принял смерть неповинно от мучителя. А у того-то Матвея Лыкова, сына Михайлова, отец его, блаженной памяти, был сожжен, пострадав за отечество, тогда когда возвращалось из Стародуба войско польское и литовское со своими гетманами, в то время немало городов северских было разорено; Матвей же тот, увидев, что не может уцелеть его город, первыми отпустил в плен жену с детьми, а потом, не желая видеть взятия города супостатами, защищал его стены с народом, и предпочли они сгореть вместе с городом своим, нежели сдать его врагу. Жена и дети его как пленники были отведены к старому королю Сигизмунду. Король же как истинный христианин приказал кормить их не как пленников, а как своих людей, разместил их в палатах и ученым докторам своим приказал обучать их дворянским наукам и латыни. Через несколько лет великие послы московские (Василий Морозов и Федор Воронцов) в Кракове упросили короля отпустить их в отечество, как говорил уже, воистину неблагодарное и не достойное тех ученых мужей, в землю лютых варваров, в которой один из них - Иоанн - попал в плен к магистру лифляндскому и погиб в темнице, достойно пострадав за отечество; а другой - Михаил - остался и стал воеводой в Ругодеве и там был убит, как сказывали, от рук этого мучителя, варварского царя . Так он, грубый и лютый варвар, не памятуя об отеческой и братской службе, воздает своим мужам, светлыми делами украшенным, верой служащим ему!
Потом погубил род Колычевых, также мужей светлых и известных, единоплеменников Шереметевым, так как их прародитель, муж светлый и знаменитый, выехал из Немецкой земли, звали его Михаилом, и говорят, что происходил он из рода княжат Решских. А побил он их, разгневавшись на дядю их Филиппа (митрополита. - Н.Э.), обличавшего его за злые беззакония, о чем я коротко дальше поведаю. И было тогда знамение от Бога, ясно явленное Иоанну Борисовичу Колычеву; чудо настоящее, как слышал я от очевидца. А было так: когда этот царь, рожденный от бесовской сожительницы, о чем я уже неоднократно писал, очень разъярился, словно на врага своего, и, сам разъезжая с кромешниками, палил земли, деревни и дворы этого Иоанна Борисовича со всеми живущими в них, тогда нашел он хоромину, как говорят, очень высокую, у них она называется повалуша, и в самых верхних комнатах ее приказал привязать этого вышеупомянутого мужа, затем в эту хоромину и в другие, рядом стоящие, согнали много народу, затворили их и несколько бочек пороху по его приказу поставили, а сам царь стал издалека, в своих полках, которые под городом стояли, ожидая, когда взорвется хоромина. Когда взорвало и разметало не только ту хоромину, но и другие, близко стоящие строения, тогда он со своими кромешниками, со всем дьявольским полком как бесноватые закричали, как на поле брани с супостатами, будто бы одержали победу, и на всех скоростях, взнуздав коней, поскакали смотреть растерзанные христианские тела, так как множество народу было связано и затворено в тех хороминах, под которые был подложен порох.
Тогда же, далеко в поле, был найден и тот Иоанн, привязанный одной рукой к бревну, целым и невредимым, сидящим на земле и прославляющим Господа, творящего чудеса, а там (в доме) был он растянут и связан по рукам и ногам. Когда кромешники узнали об этом, тогда один из них, бесчеловечный и самый лютый, быстро подъехал к нему на коне и, увидев его здоровым и распевающим псалмы благодарственные Богу, отсек ему голову саблей и принес ее как многоценный дар лютому своему царю. Он же повелел ее в кожаный мешок зашить и послать дяде его, архиепископу (тогда уже митрополиту. - ff.3.) Филиппу, заточенному в темницу, приговаривая: «Это родственника твоего голова! Не помогло ему колдовство твое!» Тех же Колычевых около десяти было в роду и среди них были храбрые и именитые мужи, некоторые из них почтены боярским чином; другие же были стратилатами , а погублен был весь род их .
Потом был убит по его повелению муж очень храбрый и разумный, к тому же знаток Священного Писания, Василий Разладин, роду славного Иоанна Родионовича, по прозванию Квашня. Говорят, и мать его Федосия, старая вдова, также неповинно пострадала и была многими муками мучима . У нее было три очень храбрых сына: один - Василий, второй - Иоанн, а третий - Никифор; все они убиты еще в юношеском возрасте в битвах с германцами. Были они мужи храбрые и мужественные, не только прекрасные внешне, но и украшенные благими нравами. Тогда же был убит по повелению царя Дмитрий Пушкин , уже в зрелом возрасте, а был он родственником Челядниным.
Затем по повелению царя был убит славный стратилат Крик Тыртов, не только храбрый и мужественный, но и знаток Священного Писания, воистину разумный человек, к тому же кроткого и тихого нрава. Был он от рождения своего чист и непорочен; в воинстве христианском знаменит и славен, на теле имел многие раны, участвуя в битвах с варварами. Еще в юношеском возрасте он, проявив храбрость при казанском взятии, лишился одного глаза. Но и такого мучитель кровопийственный не пощадил .
Тогда же или несколько ранее был убит по приказу царя муж благородный Андрей, внук славного и сильного рыцаря Дмитрия Шеина из рода Морозовых, которые произошли от немцев, и вышли тогда вместе с Рюриком семеро благородных и храбрых мужей, прародителей русских княжат . Предок его Масса Морозов был одним из тех, кто произошел от этих мужей, да и сам Дмитрий принял мученический венец от казанского царя Магмедеминя, пострадав за православие. В те же годы были убиты от него (царя Иоанна. - Н.З.) мужи того же рода Морозовых, почтенные боярским чином. Одного из них - Владимира - много лет темницей мучил, а потом погубил его, а другого, по имени Лев Салтыков, погубил с четверыми или пятью сыновьями его, бывшим еще в цветущем юношеском возрасте. Впоследствии услышал я, что Петр Морозов будто бы жив и дети Льва не все погублены, а некоторые, как говорят, остались в живых .
Тогда же были убиты Игнатий Заболоцкий, Богдан, Феодосии и другая их братия, полководцы опытные, благородного рода, говорят, что их погубили вместе со всеми родственниками . Также был погублен Василий и другие братья его с родственниками своими Бутурлиными, мужами светлыми по роду своему, бывшими родственниками вышеупомянутому Ивану Петровичу .
Был убит по его повелению Иоанн Воронцов, сын Федора Воронцова, который в молодости убил отца своего с другими мужами, о чем я уже вспоминал в своей хронике .
Потом убит по его приказу муж великого рода и очень храбрый, с женой и единственным сыном - отроком пяти или шести лет, а был этот человек из рода великих Сабуровых, и имя ему было Замятия. Его отца сестра единоутробная Соломония, преподобная мученица, была замужем за отцом Ивана IV (Василием III). О ней я в первой книге упомянул .
Погибли от него многие полководцы и ротмистры, храбрые, опытные в военном деле: Андрей Кашкаров, муж славный, имевший знаменитые заслуги, и брат его Азарий, человек разумный и сведущий в Священном Писании, погублены были с детьми и родственниками - Василием и Григорием Тетериным и другими дядьями и двоюродными братьями с женами и детьми - всем родом .
В тот же год в один день погублен был весь род рязанских дворян, благородных мужей из знатных родов, людей мужественных и храбрых, украшенных славными заслугами: Данила Чулков и другие удальцы и воеводы, вкратце сказать, погубители басурманские и защитники христианских границ, также ротмистр, знаменитый мужеством Федор Булгаков с братьями и другими родственниками. В тот же год и в тот же день, на самом Танаисе, в новопоставяенном городе воевода демонского кромешного войска, царев любовник Федор Басманов, своей рукой зарезал отца своего Алексея, преславного льстеца, а на деле маньяка (безумца) и погубителя как самого себя, так и Святорусской земли . О боже праведный! Как праведны, Господи, судьбы твои! Что братьям готовил, то и сам вскоре вкусил!
Б те же дни был убит прежде упомянутый, славный в доброте своей, светлый по роду князь Владимир Курлятев , и вместе с ним заклал он и Григория Степанова, сына Сидорова из рода великих бояр рязанских. А тот-то отец его, Степан, был муж прославленный в добродетелях и в богатырских делах опытен, служил много лет, аж до восьмидесяти верно и трудолюбиво империи Святорусской .
Потом, через семь дней (после этих событий. - Н.З.) напал на тот новопоставленный город царь измаильтянский со своими царевичами с десятитысячным войском, христианские воины с ними крепко сражались, защищая город и проживающих в нем убогих христиан от наглого нахождения поганского; в той защите многие проявили мужество и в том бою были сильно ранены, некоторые же убиты погаными. Сразу после битвы или через три дня после нее случилось нечто предивное и ужасное, изумления достойное, о чем слышать очень тяжко. Произошло внезапное нападение от того прелютого зверя и Святорусской земли губителя, антихристова сына и сатанника; и так его кромешники напали на оставшихся христианских воинов, ни о чем не подозревавших, только что избавившихся от измаильтянского избиения. Они увидели их, рассказывают, прибежавших в город, вопиющих и беснующихся, рыскающих по домам и станам и выспрашивающих: «Где князь Андрей Мещерский и князь Никита, брат его, и Григорий Иоаннович, сын Сидорова (вышеупомянутому двоюродный брат)?» Слуги их показывали им свои раны, от измаильтян полученные, они же, как неистовые, видя их живыми, вскочили в дома и стали их резать заранее приготовленными мучительными орудиями, увидев же их мертвыми, поскакали к зверю своему с постыдным известием.
Подобно этому случилось и с братом моим единоплеменным, князем ярославским, по имени Андрей, по прозванию Аленкин, внуком преславного князя Федора Романовича. Случилось ему защищать земли и города Северской земли от наглого нападения супостатов, и ранен был из огненного праща и назавтра умер, а на третий день прискакали от мучителя кромешники убить его, и нашли его уже мертвым, и поскакали к зверю сообщить о том. Зверь же кровоядный и ненасытный после смерти святого подвижника отчину его и все имения отнял у его жены и детей, и переселил их в далекую от их отечества землю, и там, сказывают, погубил тоской весь род их.
Сабуровых и других, называемых Долгими , воистину великих в мужестве и храбрости, и других, Сарыхозиных, приказал со всей родней погубить . Говорят, что было их около восьмидесяти душ с женами, детьми и младенцами безгласными, еще сосущими грудь и на материнских руках играющими - всех их к посечению привели.
В те же годы или немного перед этим погубил знатного землевладельца именем Никита Казаринов, служившего много лет земле Святорусской, с его единственным сыном, Федором, бывшим в цветущем возрасте. А погубил его таким образом: когда послал он своих избранных палачей брать его, то тот, увидев их, уехал в один монастырь на реке Оке и там принял ангельский образ, когда же присланные кромешники начали расспрашивать о нем, он, готовясь следовать к Христу, принял Святые Таинства и, выйдя навстречу к ним, с дерзновением сказал: «Я вот он, которого ищете!» Они взяли его и привели связанным к царю в кровопийственную Слободу. Зверь же словесный, когда увидел его в ангельском чину, закричал как сущий ругатель Таинств Христианских. «Он, - кричит, - ангел: подобает ему на небо взлететь». И тотчас же приказал бочку или две пороху под один сруб поставить и, привязав того мужа, взорвать. Воистину злым произволением отца своего Сатаны устами своими правду провозгласил, как в древности Каиафа, беснуясь на Христа, невольно пророчествовал, так и ты здесь, окаянный, предрек небесное восхождение верующим во Христа, особенно мученикам, поскольку Христос страданием своим, пролитием наидражайшей крови своей небо верным отворил к воспареннию и восхождению небесному .
И что излишне говорю? Если бы писал по родам и именам, желая оставить память добрую о мужах храбрых, знаменитых и благородных по роду, то в книгу бы не вместилось все, а что скажу о тех, чьи имена из-за несовершенства памяти человеческой погрузились в забвение? Но имена их лучше, чем в человеческих книгах, записаны в приснопамятных, и ни малейшие их страдания незабвенны перед Богом, воздаятелем благим и сердцевидцем, тайным испытателем всех.
После тех всех уже поименованных убит был по его повелению муж в роду славный, боярин царя, из избранных родов, Михаил Морозов, восьмидесяти годов, с сыном Иоанном, с младенцами и другими юношами, их имена уже забыл, с женой его Евдокией, которая была дочерью князя Дмитрия Вельского, близкого родственника короля Ягайло.
И воистину говорят, она, во святом жительстве пребывающая, затем мученическим венцом с мужем своим возлюбленным вместе украсилась, поскольку они вдвоем пострадали от мучителя .

ГЛАВА VIII. О СТРАДАНИЯХ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ФИЛИППА МИТРОПОЛИТА МОСКОВСКОГО

О страданиях священномученика Филиппа митрополита Московского. Добродетели священномученика Филиппа митрополита Московского. Упреки Иоанну. Клевета. Собор «иереев Вельзевулиных» и осуждение митрополита. Истязание и заключение в темницу. Чудеса. Заточение в Отрочь монастырь. Различные известия о смерти митрополита. Убийство многих клириков и около сотни нехиротонисанных мужей митрополичьих. Смерть Германа, епископа Казанского. Убийство Пимена, архиепископа Великого Новгорода. Казни и погром в Новгороде. Убийство епископа Печерского монастыря Корнилия и его ученика Вассиана. Разорение Ивангоро-да и Пскова. Устав кромешников

Неправиаьно, думаю я, умолчать о священномучениках, от него (Ивана IV. - Н.Э.) пострадавших, но достоит это сделать как возможно коротко,  оставить подробности живущим там и более сведущим, да к тому же мудрейшим и разумнейшим. Б недостатках и погрешениях молю меня простить.
По смерти митрополита Московского Афанасия или по оставлении им престола по своей воле возведен на архиепископский престол Русской митрополии игумен Соловецкого монастыря Филипп, муж, как мы уже говорили, славнейшего и великого рода, от молодости своей украшенный вольной монашеской нищетой и священнолепным мужеством, разумом крепкий и мужественный человек. Когда был уже епископом (здесь митрополитом. - ff.3.) поставлен, начал он епископскими делами украшаться и по-апостольски служить Богу. Увидев царя, живущего не по-божески, всячески христианской кровью обливаемого, исполняющего неподобные и срамные дела, начал он его вначале умолять заблаговременно и безвременно, как великий апостол говорил: все время предупреждать, потом запрещать и страшным судом Христовым заклинать , данной ему от Бога епископской властью и говорить так, не стыдясь, от имени Господа прегордому, лютому и бесчеловечному царю. Он же постоянно с ним ссорился и начал слушать злые доносы на него от ябедников.
О, неслыханные вещи, тяжкие для пересказа! Посыпает по Святорусской земле своих льстецов скверных, которые везде рыщут и всюду бегают как волки-растерзатели, которые от лютейшего зверя посланы, разыскивая изменные вещи на святого епископа, собирая лжесвидетельства подкупом, угрозами и великих властей обещаниями.
О, беды превеликие от неслыханной и претягчайшей дерзости бесовской! О, замышления человеческие, бесстыдным дьяволом поджигаемые! Кто слышал где, чтобы епископа допрашивали и судили мирские? Как пишет Григорий Богослов в «Слове о похвале Афанасию Великому», осуждающем собор безбожных агарян : «Потому что, - говорит, - посадили мирских людей и приводили перед ними на допросы епископов и пресвитеров, а им же даже краем уха не достойно таких слушать» и прочее. Где законы священные? Где правила седьмостолпные? Где уложения и уставы апостольские? Все попраны и поруганы от пресквернейшего кровоядца-зверя и от безумнейших человекоугодников его, погубителей отечества!
Что же он начинает? На святителя дерзает покуситься: не посылает к патриарху Константинопольскому (под судом которого русские митрополиты находились), так как если бы были они оклеветаны от кого-либо и в чем, то только перед ним достойны о себе дать ответ, и даже не испрашивает от престола патриаршего экзарха на испытание (допрос) епископское. И воистину, бесясь на святого архиепископа (митрополита), как будто бы забыл повесть новую или не слишком давнюю, устами твоими часто произносимую, о святом Петре, русском митрополите, на приключившуюся ему клевету от тверского епископа прегордого? Тогда, услышав это, русские князья не дерзнули расспрашивать епископов или судить священников, но послали к патриарху Константинопольскому с просьбой прислать экзарха, который рассмотрит и рассудит обо всем, как подробно описано об этом в летописной русской книге . Разве тебе это был не пример, о зверь кровопийственный, а еще хотел христианином быть?
Но собирает на святителя скверное свое соборище иереев Вельзевуяиных и проклятое сонмище согласников каиафиных и соглашается с ним, как Ирод с Пилатом, и приходят они все вместе со зверем в великую церковь, и садятся на святом месте - мерзость запустения, и устно повелевают о смердящие и проклятые власти! привести и поставить перед собой епископа преподобного, облаченного в освященные одежды, и поставляют лжесвидетелей - мужей скверных, предателей спасения своего. О, как тяжело об этом писать! - обдирают святительские одежды с него и отдают в руки палачам, которые этого святого мужа, с молодости известного своими добродетелями, нагим выволакивают из церкви, и бичуют люто и нещадно его тело, ослабленное постами, и водят с позором по городу. Он же, храбрый борец, претерпевал все, как будто и не имел тела вовсе, и в таких мучениях распевал хвалы Богу, вокруг него толпился народ, горько плача и рыдая, и он благословлял его своей священномученической десницей.
Наш лютый зверь, во всем послушный древнему прелютейшему дракону, губителю рода человеческого, еще не насытился кровью священномученика и не удовлетворился неслыханным от веков бесчестием, совершаемым над этим преподобным епископом, повелел его по рукам, ногам и чреслам оковать претягчайшими веригами, ввергнуть в узкую и мрачную темницу измученного человека, уже старого, удрученного многими трудами, немощного телом, а темницу эту приказал оковать заклепами и поставить стражу из своих злых людей. Через день или два посылает он неких своих советников посмотреть, не умер ли епископ? А те вернулись и рассказывают, что обнаружили они епископа избавленным от тяжких оков, стоящего с поднятыми руками и поющего псалмы; оковы же все рядом с ним лежали. Увидев это, посланные советники с плачем и рыданиями опустились на колени перед ним, а возвратившись к жестокой, непокорной и прегордой власти, к прелютому, ненасытному, кровоядному зверю, обо всем ему по порядку возвестили. Он же возопил, как рассказывают: «Колдовство, колдовство сотворил он, мой враг и изменник!» А увидев своих советников растроганными, начал им грозить различными муками и смертью. Потом приказал лютого голодного медведя впустить в темницу к епископу и запереть их (об этом я слышал от свидетеля-очевидца, который сам все видел). Наутро царь пришел сам и приказал отворить темницу, надеясь увидеть епископа съеденным зверем, а нашел его благодаря Божественной благодати целым и невредимым и как прежде стоящим на молитве, зверь же, как кроткая овца, лежал в одном углу темницы. О чудо! Лютый по естеству своему зверь человеком превращен в кроткого, а человек, по естеству своему сотворенный Богом в кроткости, в лютость и бесчеловечность самовластной волей обращается. Царь же уходя, говорил: «Колдовство, колдовство творит епископ!» Воистину некогда такие же в древности бывшие мучители о мучениках, творивших чудеса, так говорили .
Потом, рассказывают, отправили епископа в заточение в Тверской Отрочь монастырь, и там он прожил как будто бы год, и царь послал к нему с просьбой простить его и благословить, а также вернуться на свой престол, но он, как известно, отвечал ему: «Если обещаешь покаяться в своих грехах и прогнать от себя этот полк сатанинский, собранный тобой на погубу христианскую, а именно тех, кого называют кромешниками или опричниками, я благословлю тебя и на престол мой, послушав тебя, возвращусь. Если же не сделаешь этого, будешь проклят в этом веке и в будущем вместе с кровоядными твоими кромешниками, во всех преступлениях тебе помогающих». И некоторые говорят, что по повелению царя епископ был удавлен в том монастыре одним лютым и бесчеловечным кромешником, а другие говорят, что в любимом царем городе, называемом Слободой (Александровой. - ff.3.), который кровью христианской наполнен, епископ был сожжен на горячих углях. Так или сяк, но всяко же свя-щенномученическим венцом он был увенчан, он смолоду возлюбил Христа и за Него в старости пострадал .
После убийства митрополита были замучены не только клирики, но и несколько сотен нехиротонисанных мужей разными муками погублено, ибо в той земле есть такой в церкви обычай, согласно которому многие светлые и благородные мужи, имеющие имение, в мирное время архиепископами служат, а когда на страну нападают окрестные супостаты, то они (те, которые нехиротонисаны) в христианском войске сражаются.
Еще до возведения на митрополию Филиппа великий князь умолил занять митрополичий престол казанского епископа Германа. Герман возражая, но принужден был стать митрополитом решением Освященного собора. И говорят, что уже в первые два дня пребывания на митрополичьем дворе он тяготился своим великим саном, так как не хотел нести свою службу под таким лютым и безрассудным царем. Он начал с ним беседу, напоминая тихими и кроткими словами о Страшном суде Божьем и нелицеприятном наказании каждого человека за дела его, будь он царем или простым человеком.
После этой беседы царь отправился в свои палаты и рассказал своим любимым льстецам-ласкателям о совете митрополита. К нему тогда слетались отовсюду вместо добрых и избранных людей не только паразиты злые, прелукавые соблазнители , но и всякие воры (тати) и воистину разбойники и другие нечестивые люди.
Они испугались, что царь послушает совета епископа и тогда всех их прогонит от лица своего и им придется отправиться в свои пропасти и норы. Как только они услышали от царя эти речи, то единым словом отвечаяи ему: «Боже сохрани тебя от такого совета. Разве хочешь, о царь, быть у того епископа в неволе еще горшей, нежели пребывал у Алексея и Сильвестра перед этим несколько лет?» И молили его коленопреклоненно со слезами, особенно же один из них - Алексей Басманов с сыном своим. Он послушал их и приказал епископа из церковных палат изгнать, говоря: «Еще и на митрополию не возведен, а уже меня обязуешь неволей». И дня через два был найден мертвым в своем дворе епископ Казанский. Говорят, удушен был тайно, по цареву повелению, или ядом смертоносным уморен . А был тот Герман из светлого рода Полевых и имел великое тело и многий разум, воистину святого жительства, Священного Писания последователь, ревнитель по Богу, постоянно пребывающий в духовных трудах, знакомый с учением Максима Философа, он иосифлянских монахов превзошел в учености, но к их лукавому лицемерию был непричастен, так как был человеком простым, твердого разума, великим помощником всем терпящим бедствие и очень милосердным ко всем убогим.
Потом был убит архиепископ Новгородский Пимен. Этот Пимен был человеком чистой и строгой жизни, но говорят, что он вместе с клеветниками был гонителем митрополита Филиппа, а немногим позже и сам смертную чашу испил от того мучителя, который, приехав в Новгород Великий, велел его в реке утопить .
Большие гонения он тогда произвел в этом великом городе, в один день убив, потопив и пожегши и другими различными муками помучив больше пятидесяти тысяч мужей одних, кроме жен и детей. В том прелютом пожаре убит по его повелению Андрей Тулупов из роду княжат стародубских, человек кроткий и благонравный, престарелого возраста, а также другой муж Цыплятев , по прозванию Неудача, из рода княжат белозерских погублен был с женой и детьми, тоже благонравный, опытный и очень богатый человек, который давал большие пожертвования на великую церковь Софии премудрости Божьей. Да и другие с ними благородные дворянские мужи и юноши были замучены и погублены.
И слышал, что тогда приобрел он великие кровавые, проклятые богатства в том великом древнем Новгороде, где народ живет торговый, ибо город имеет порт, так как расположен недалеко от моря и там много богатых людей, вот ради этого богатства, я думаю, он и погубил их.
Потом поставил на то место другого архиепископа, известного и кроткого, но через два года и его приказал убить с двумя его игуменами великими, или архимандритами . К тому же в то время множество священников и различных монахов было помучено и погублено.
Тогда же убит был по его приказу Корнилий, игумен Печерского монастыря, муж святой, известный своей службой, так как от молодости он пребывал в монашестве и монастырь Печерский он воздвиг, в котором многие чудеса совершались, благодаря его трудам и молитвам и по благодати Иисуса Христа и его Богоматери.
До тех пор пока имений тот монастырь не брал, а монахи жили в нем нестяжательно, были в нем чудеса. Когда же монахи стали любить стяжания, особенно же недвижимое имущество, а именно села и деревни, тогда начали угасать в нем божественные чудеса.
Вместе с этим Корнилием был убит и его ученик Василий Муромцев, муж ученый, знающий Священное Писание. И говорят, убили их в один день каким-то мучительским орудием, от которого они были раздавлены и вместе преподобно-мученические тела их были погребены.
Потом великий Ивангород, стоящий на реке Нарве вблизи моря, разграбив, повелел сжечь. Так поступая он и во Пскове Великом и во многих других городах, принося бесчисленные беды и кровопролития, так что все по порядку и описать невозможно. Все это он совершал вместе со своими ласкателями, с прелютым варварским полком кромешников, я раньше о них уже много писал, ибо царь вместо известных и доброй славой отмеченных мужей собрал вокруг себя людей скверных, наполненных злобой и к тому же связал их страшными клятвами, принудив окаянных не только не знаться с друзьями и братьями, но даже и со своими родителями, и только ему одному во всем угождать, и грязные и кровожадные его повеления исполнять, и в таких клятвах тех окаянных и безумных людей принуждал к крестному целованию.
О, лукавый супостат человеческого умышления! О, неслыханные злобы и беды, более всех преступлений человеческих влекущие в пропасть! Кто слышал когда-нибудь, чтобы Христовым знамением клялись на том, что да будет Христос гоним и мучим? А на том крестное знамение целовали, да не растерзается ли при этом церковь Христова различными муками? Возможно ли страшными клятвами расторгать прирожденную, естественную, данную нам Творцом нашим любовь к родителям, ближним и друзьям? Здесь я витку неслыханные беды! Здесь ослепление человеческое, наведенное хитросплетением дьявола, который отвратил их от Христа! Вначале он обольстил царя, затем вместе с ним и этих окаянных в пропасть вверг, заставив их обетами святыми, которыми клянутся только Христу на Святом Крещении, отвратиться от Него и, Христовым именем клянясь, от Евангельских заповедей отречься.
Да только ли Евангельских заповедей? Даже и от естественных связей, которые и у языческих народов соблюдаемы и должны сохраняться, так как даны нам при рождении от Бога. В Евангелии учат врагов любить и гонящих (Христа) благословлять и прочие естественные законы, без голоса и языка данные при рождении, поучают нас родителям оказывать покорение, иметь любовь к родственникам и друзьям, а дьявол с клевретами своими против всех этих законов восстанавливал и клятвами соблазнял, и воистину колдовское проклятие стряслось над бедным человеческим родом от этого зачатого в колдовстве царя.
Господь заповедует не поминать имени своего всуе и не связывать себя никакими клятвами, противными свободной человеческой воле, не клясться ни небом, ни землей, ни головой своей и ничем прочим, а те кромешники отреклись от всего этого и пострадали .
Здешние жители, давно живущие под свободами христианских королей, удивляются нашим бедам, поскольку думают, что такое не может случиться у христиан. Действительно, недостойно это христианской веры, да я еще не все по порядку описал. Я описал трагедию коротко, потому что сердце мое разрывается от великой жалости.

ГЛАВА IX. О ПРЕПОДОБНОМ ФЕОДОРИТЕ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКЕ

В  те же годы погубил царь славного преподобного святого и премудрого архимандрита по имени Феодорит , о нем и о его священном жительстве достойно вкратце вспомянуть. Был этот муж родом из Ростова славного, откуда произошел и святой Сергий (Радонежский. - Н.З.), и ушел тот Феодорит в тринадцатилетнем возрасте из дома своих родителей, и пошел аж на Соловецкий остров в монастырь, что лежит на Ледовом озере, и пробыл здесь один год, в четырнадцать лет принял монашество и обязался святым послушанием, как по обычаям подобает молодым монахам, одному пресвитеру, священнику святому и премудрому старцу Зосиме, тезоименитому ученику самого святого Зосимы Соловецкого. И послужив ему в духовном послушании неотступно пятнадцать лет и обучившись всякой духовной премудрости, взошел к преподобию по степеням добродетелей; потом был хиротонисан архиепископом Новгородским в дьяконы и затем, пробыв еще год у своего старца, ушел из того монастыря с его благословением на созерцательную жизнь к славному и великому мужу, истинному чудотворцу, отцу Александру Свирскому , пробыв у него как чистый у чистого, а непорочный у непорочного. Александр узнал о его приближении провиденциально, выйдя навстречу Феодориту из монастыря, хотя никогда его не видел и ничего о нем не слышал, и сказал ему: «Сын Авраамов, приди к нам, Феодорит дьякон». И очень любил его, пока тот проживал в этом монастыре. Потом от Александра пошел он за Волгу-реку, поскольку тамошние монастыри искали тогда храбрых воинов Христовых, которые воюют против темных властей, миродержцев века сего. Обходит Феодорит все те обители, и поселяется в великом Кирилловой монастыре, и находит там духовных монахов, Сергия, называемого Климиным, и других святых мужей, и пребывает там два года, следуя их жесткому и святому жительству, покоряя плоть свою и подчиняя ее духу. Оттуда ушел в тамошние пустыни и нашел здесь блаженного Порфирия, исповедника и первомученика, бывшего ранее игуменом Сергиевой обители и много страдавшего мученьями и тяжкими оковами от великого князя, отца нашего царя. А за что пострадал Порфирий, необходимо вкратце вспомнить. Был тот Порфирий извлечен из пустыни насильно по повелению великого князя Московского Василия и поставлен на игуменство в Сергиев монастырь, и случилось в то время такое событие: у московских князей издавна такой обычай был - желать крови своих братьев и губить их ради завладения их отчинами, - так и лютый князь Василий поймал своего близкого родственника, брата своего, князя Верейского, Василия нареченного Шемятича, мужа славного, храброго, опытного в богатырских делах, который неоднократно побеждал басурман, не только защищая свои северские земли от частых набегов безбожных измаильтян, но и выходя в дикое поле, и даже неоднократно доходил до самой Орды Перекопской и многократно побеждал ее. И столь прославленного мужа и победоносца князь Василий, рожденный от чародеицы гречанки , заточил в темницу и тяжкими оковами приказал уморить. В то время случилось ему (Василию III) приехать в Сергиев монастырь на пятидесятницу, поскольку был такой обычай у московских князей - каждый год праздник праздновать в том монастыре как бы духовно. Святой игумен Порфирий, как человек простых обычаев и воспитанный в пустыни, начал молить и просить его о том Шемятиче, чтобы выпустил он брата своего из темницы и освободил от тяжких оков. Мучитель же начал гневно возражать ему, а старец тихо и умоляюще отвечал: «Если уж приехал к храму Безначальной Троицы от трисиянного Божества просить милости грехам своим, сам будь милосердным над гонимыми от тебя без правды, а если, как говоришь, ругая нас, повинны они были и согрешили перед тобой, оставь им долг в малых динариях по Христову слову, поскольку и сам желаешь прощения многих твоих талантов» .
Мучитель же приказал изгнать старца, который о нем же печаловался, из монастыря, а затем и удавить. Старец с радостью совлек с себя игуменские одежды и, отряхнувши прах со своих ног , во свидетельство Божие, взял свои разодранные и худые пустынские одежды, пешком отправился в свою пустынь, с младых лет для него желанную.
Мучитель же и потом не переставал гневом распаляться на этого святого, оклеветанного некоторыми любостяжательными и лукавыми монахами, скверными чревоугодниками, и он из той далекой пустыни повелел привезти его в Москву и приказал палачам различными муками мучить.
Прерву здесь описание мучений его и вкратце расскажу одну историю о дивном, незлобивом равноапостольном муже, которая на память мне приходит.
Когда один святой был сильно замучен муками и едва жив, тогда отдали его под стражу некоему Пашке, то ли истопнику, то ли придвернику, который тому мучителю был придворным палачом и начальником над его палачами; тот оковал его веригами тяжкими, к тому же, угождая мучителю, морил его голодом, желая его скорой смерти. Христос же, Царь наш премилосердный, не оставил раба своего в бедах и внушил жене этого начальника человеколюбие и жалость к узнику. Она тайно раны его омывала и через несколько дней спрятала в одном месте, желая освободить его от уз, чтобы избежал мучительских рук этот родственник Христов. И пришел муж и спросил жену про узника, которого он должен был держать под стражей; она отвечала: «Сбежал еще вчера и не знаю о нем ничего». Муж ее, убоявшись князя прелютого, который поручил ему держать старца под стражей, сам себя решил заколоть, а святой из потаенного места, как апостол Павел, древнему стражу темничному громко закричал: «Не убивай себя, о господин Павел (так этого начальника звали). Здесь я цел и твори со мною все, что хочешь!»
Когда же услышал обо всем этом мучитель, то устьщился преподобномученика и повелел освободить его от уз и отпустить.
Святой же с радостью, как Христов победоносец, нося на себе мученические язвы, как прекрасные цветы, отошел в свою пустынь и там водворился, согласно речению Давида: «Удаляясь от мирских мятежей, ждите Бога спасающего» . Так сказал, оставив другие страдания в мире живущим людям, которые написали о его житии и преставлении, а мы, здешние странники и пришельцы, к вышеуказанной краткой повести о преподобном Феодорите возвратимся.
В пустыни у Порфирия он (Феодорит) встретил Артемия, и премудрого Иоасафа , по прозванию Белобаева, и немало других пустынников, мужей святых, некоторые из них были уже в престарелых годах, и там вместе с ними в трудах духовных подвизался, проживя четыре года.
Когда же старец его, предвидя свою скорую смерть, шлет ему послание с просьбой возвратиться к нему, то он с радостью, как олень быстро, отправился к нему пешком, шествуя долгим путем, около трехсот миль по великим и непроходимым пустыням. И пришел с больными ногами, но с желанием и охотой, ни во что не ставя многих трудов и жестокого пути, так как имел сильное желание возвратиться, творя послушание, как Тимофей к Павлу , и обнял многолетнего святого старца, целуя его пречистые священнические седины и пробыв при нем, служа ему в немощах его до самой смерти старца, год один или менее того. По разлучении души святого с телом он совершил погребение его.
И вкусил и напился сладости пустынной жизни, как говорит премудрый Метафраст, описывая житие святого Николая. Поскольку пустынь покоя и ума наилучшая опочивальня, и родительница, и воспитательница, помощник тишины и мысли, и Божественного зрения плодовитый корень, истинная содружница Богу в духовном мире, и ради этого всего разжегся он желанием пустынного безмолвного жительства и отошел в далекую пустынь, в страну глубоких варваров, лопарей диких, плывя великой рекой Колою, которая впадает своим устьем в Ледовитое море, и там сходит он с кораблеца и восходит на горы высокие, которые Святое Писание называет ребра северовы , и поселяется в тех пустынных и непроходимых лесах. Через несколько месяцев находит там одного старца-пустынника, по имени Митрофан, пришедшего в эту пустынь за два года до него, и живут они вдвоем в этой прегорчайшей пустыни, Богом хранимы, питаясь жестокими зельями и кореньями, которые произрастают в той пустыни. И пробыл он в пустыни вместе с тем старцем двадцать лет в святом и непорочном жительстве, потом оба возвращаются в мир и приходят в Великий Новгород, где Феодорит поставляется архиепископом Макарием в пресвитеры, затем становится духовником самого архиепископа, а многих светлых и богатых горожан к спасительному пути наставляет и, не бывши епископом, светлые епископские дела совершает, короче говоря: лечит недужных, очищает прокаженных, не телом, а душой, возвращает заблудших на путь истинный, поднимает на высоту и приводит их ко Христу, первому пастырю, уловив от сетей дьявольских и очистив их покаянием, обращает их, чистых, к церкви Бога Живого.
Потом, года через два, принимает он от некоторых богатых немало серебра в возложение Господне и возвращается в пустынь, уже с некоторыми другими, и там, в устье вышеупомянутой реки Колы, создает монастырь и в нем ставит церковь во имя Безначальной Троицы. Собирает там среду монашествующих и устанавливает им священные правила, заповедующие нестяжательную жизнь в общежительном монастыре; то есть монахи должны своими руками добывать себе пищу, как указывал великий Апостол: «Аще кто не делает, да не ест и далее: «руки мои послужат мне и тем, кто со мною» . Потом он мало-помалу наставляет приходящих к нему варваров (здесь язычников. - Н.Э.) и обращает их в веру Христову, так как он уже знал их язык; тех, кто соглашается принять крещение, он оглашает к пути спасения, а потом и просвещает Святым Крещением, как сам он рассказывал мне, ибо люди те - лопари, которые получают Святое Крещение, простые и кроткие, и лишены всякого лукавства, и по пути спасения идут со тщанием и охотой, а впоследствии многие из них возлюбили монашеские житие по Благодати Христа нашего, приняли учение Его, а Феодорит научил их письму и молитвам, которые перевел им со славянского на их язык.
Потом уже по прошествии немалых лет, когда распространилась в том народе евангельская проповедь, были явлены некоторые чудеса и знамения, как говорит божественный Павел: знамения - не для верующих, но для неверующих. Тогда обученные им и оглашенные лопари одним днем крестились сразу две тысячи с женами и детьми. Так он, блаженный муж, подобно апостолам направил варваров по верному пути спасения Благодатью Христовой и трудами своими.
И что же после этого начинается? Не терпит древний супостат человеческого рода, видя очами завистливыми, как возрастает и распространяется благочестие. И что же творит? Подучает против него новообращенных монахов, шепча им невидимо в уши и говоря в сердце: «Тяжек вам и нестерпим устав его, и никто не может такое вытерпеть: как можете без имений жить, своими руками добывая хлеб?» Кроме этого, еще и другую заповедь отец Феодорит передал им из устава Соловецкого монастыря от Зосимы и Савватия: «Не только жен, а и скота ни единого не иметь женского рода». Из-за этого некоторые монахи, соединившись с дьяволом, вознегодовали: схватили святого старца, и избили его нещадно, и не только из монастыря, но и из страны той изгнали как какого-то врага. Он же поневоле пошел от тех пустынь в мир, и стал игуменом в одном небольшом монастыре в Новгородской земле, и там два года пребывал. Потом рассказал о нем мудрый Артемий царю, ибо тогда он был игуменом великим Сергеева монастыря. Царь же призывает его к себе, и поставляется он от архиепископа архимандритом Евфимьева монастыря, вблизи великого Суздаля. Тем великим монастырем он управляет четыре или пять лет. Поскольку он обнаружил в нем весьма необузданных монахов, живших своевольно, а не по Уставу монастырскому и Святым Правилам, он их обуздывает и угрожает страхом Божьим, наставляет их жительствовать по Уставу Василия Великого.
Но не только монахов, но и самого епископа Суздальского обличает за сребролюбие и пьянство, поскольку сам он был муж не только многого разума и премудрости, но и от рождения чист и непорочен и во все дни жизни своей сохранял трезвость. И именно о таких говорит Златоуст: простится правда неправде, милосердие - лютости, воздержание - невоздержанности, трезвость - пьянству и прочее, и из-за этого возненавидели его как монахи, так и епископ Суздальский. В те же годы появились плевелы среди чистой пшеницы из-за лени и пьянства многих пастырей наших, короче говоря - ересь лютерская - хула на церковные догматы. Митрополит Российский по царскому приказу повелел этих ругателей везде повить, желая допрашивать их о расколе, и поскольку они церковь возмущали, где только они обнаруживались, тут их хватали и отправляли в Москву. Особенно много из заволжских пустынь, ибо там особенно процветала эта ересь. Вначале это дело делалось добром, но под конец объявилось зло, благодаря которому вместе с плевелами выдергивали и чистую пшеницу . К тому же над теми раскольниками, которые готовы были исправиться по слову пастырскому, сотворили немилосердие и прелютые мучения, как я далее расскажу.
Когда любостяжательные и лукавые монахи увидели раскольников из заволжских пустынь и из других мест, тогда они оклеветали преподобного и премудрого Артемия, игумена Сергиева монастыря (он уже к тому времени отошел в пустынь от того великого монастыря), не послушав даже царя, из-за мятежа любостяжательных и издавна законопреступных монахов. Они говорили, что якобы он был причастен к некоторым лютеровым расколам. Также были оклеветаны и другие монахи, которые жили нестяжательно по Уставу Василия Великого. Тогда наш царь поверил преглупым и необразованным епископам и собрал соборище, отовсюду пригласив духовных чинов, и приказал привезти из пустыни закованным преподобного Артемия, честного и мудрости исполненного, а с ним и другого старца, знающего Писание, известного нестяжательным жительством, по имени Савва, по прозванию Шах.
Когда же соборище собралось и на нем были поставлены и вопрошаемы раскольники по вопросу об оскорблениях церковных догматов, тогда с ними был допрошен и Артемий, и он, неповинный, кратко отвечал о своем правоверии. Лжеклеветников, а точнее доносчиков, спросили о доводах их, они же указали свидетелей, людей скверных и злых. Старец Артемий отвечал, что такие люди не достойны свидетельствовать, тогда они указали на Феодорита Соловецкого, архимандрита Суздальского и другого преподобного старца Иоасафа Белобаева, якобы те слышали от Артемия хульные речи. Когда же эти известные мужи были поставлены перед Собором, чтобы свидетельствовать, то они обличили главного клеветника, монаха Нектария; Артемия же оправдали как совершенно невинного и в преподобии сиявшего. Тогда епископ Суздальский, пьяный и сребролюбивый, первый ненавистник, сказал: «Феодорит, давний согласник и товарищ Артемия, и сам он еретик, поскольку в одной пустыни немало лет с ним пребывал». Царь же наш, вспомнив, как Артемий хвалил ему Феодорита, поверил, как пьяный пьяному и вредоумный вредоумному, к тому же он ненавидел Артемия за то, что тот не послушал его и не захотел больше быть на игуменстве в Сергиеве монастыре.
Некоторые епископы оправдывали его, так как знали его как мужа знаменитого, тогда «царь с митрополитом своим, во всем ему угождающим, и со многими, как я уже говорил, необразованными и пьяными епископами не проявили кротости духа для исправления раскольников и любезно их не наставляли, а со всякой яростью и лютостью зверской в заключение в дальние грады, в узкие темницы отсылали, закованных. Также и преподобного, оковав веригами железными, избили святого и неповинного мужа и отослали аж на Соловецкий остров на вечное заточение, до смерти, и того вышеназванного монаха Савву также в заточение на смерть отослали к ростовскому владыке Никандру, погруженному в пьянство. И Артемия отправили на Соловки, где поместили в очень узкую келью, не разрешая ему ни малейшего облегчения, ибо преследовали его не только епископы богатые миролюбивые, но и лукавые и любостяжательные монахи и хотели они, чтобы не только забыли его в Русской земле, но и имени его никогда не поминали. Монахи опасались, как бы царь, который прежде любил Артемия и неоднократно с ним беседовал, поучаясь от него, вновь бы не возлюбил его и не указал бы епископам и монахам с их начальниками, что они живут законопреступно и любостяжательно, не по Правилам Святых отцов. Ради этого они творят всякие беззакония и исполняют всякие презлые дела в отношении святых, чтобы скрыть за своей злобой законопреступления. Тогда они и других мужей неповинных мучили разными муками, научая их клеветать на Артемия, так как добровольно те делать этого не хотели, они надеялись, что, не выдержав мук, что-нибудь да скажут. Таков в нынешнем веке, особенно в той земле презлой и лукавства исполненной, монашеский род! Воистину горше всяких палачей тот, кто в лютости очень коварен. Но к вышеуказанной повести о Феодорите возвратимся.
Тогда же он, блаженный муж, пострадал от ложных свидетелей, особенно же от того епископа Суздальского, пьяницы и сребролюбца, который вместе с монахами Евфимьева монастыря клеветал на него, так как они ненавидели его безо всякой с его стороны вины. Но и многие другие доносчики замышляли на него, но не могли ни к чему придраться. Но лукавые монахи эти все-таки сумели отослать его неволею в Кириллов монастырь, где тот же епископ Суздальский прежде игуменом был, и думал он, что ученики его отомстят за него. Когда же Феодорит был туда привезен, то известные доброжительством монахи, не наслышан-ные о том коварном совете и злом- деле, душевно рады ему были, потому что знали о нем как о муже издавна преподобном и пребывавшем в святом жительстве. И об этом те коварные клеветники-монахи прослышав, завистью были разъедаемы, поскольку видели его в почитании, от наилучших и святых монахов, и еще более старались очернить и опозорить его. И пробыл святой у них полтора года, испытывая такое бедствие. Потом написал нам, сынам своим духовным, о своей нестерпимой скорби из-за тех монахов. Мы, нас несколько собралось, почтенных боярским чином, пошли к архиепископу Макарию и рассказали ему все по порядку. Он же, услышав все и уважая наш сан, да к тому же зная Феодорита как святого мужа (ему, Макарию, он был духовником), пишет быстро послания свои в тот монастырь и требует, чтобы того мужа отпустили и чтобы он жительствовал свободно, где захочет. Феодорит же, уйдя из Кириллова, поселился в Ярославле в монастыре великом, где похоронен князь Федор Ростиславич Смоленский, и там прожил год или два.
И призывает его царь к себе как мужа образованного и мудрого, и посылает его послом к патриарху Константинопольскому, просить у него благословения на коронацию и на венчание, чтобы быть венчанным таким же чином, как римские христианские цесари были венчаны от папы или патриарха. Он, выслушав царево повеление, хотя и был уже стар и немощен, с радостью согласился пойти в такое посольство. И ходил туда и обратно более года, испытав в пути беды и трудности, и в самом Константинополе огненным недугом недомогая два месяца, но от всех этих напастей благодатью Божьей был избавлен и возвратился здоровым, принеся с благословением Соборное Послание от патриарха о возведении в царский сан великого князя, а вскоре патриарх прислал и книгу Царского величества к нему на Москву со своими послами, с одним митрополитом и монахом-пресвитером, который ныне митрополит Адрианопольский . К тому же говорили, что святому мужу этому сам патриарх удивлялся, слушая его речи и премудрые беседы и узнав о его умиленном и священнолепном жительстве.
Князь же великий, обрадовавшись патриаршему посланию, с благословением одарил Феодорита тремястами сребрениками великими и кожухом из дорогих соболей под аксамитом и предлагал ему такую власть духовную, какую он только захочет. Феодорит, немного усмехнувшись, сказал: «Я, царь, повеление твое выслушал и исполнил, о чем просил ты меня, нисколько не беспокоясь о трудах таких для моего возраста. И мне наградой было апостольского наместника, а именно патриарха вселенского принять благословение. А иных даров и власти не потребую у твоего величества, даруй их тем, кто просит и требует от тебя этого. Я к серебру и драгоценным одеждам не привык, не умею ни наслаждаться ими, ни украшаться, поскольку отрекся от всего этого в начале пострижения волос моих, только добротою душевною и благодатью духа украшаться стараюсь. Но только об одном прошу, разреши мне с покоем и безмолвием в келье до смерти моей пребывать». Царь же начал умолять его, чтобы он не обесчестил царский сан и принял подарки, он же повиновался в немногом - взял от трехсот сребреников двадцать пять и, поклонившись по обычаю, ушел от лица царя. Царь же повелел и кожух за ним послать и положить в храмине, где он жил тогда. Феодорит же кожух тот продал и деньги нищим раздал; потом он полюбил жить в монастыре, близ великого града Вологды, который создал святой Дмитрий Прилуцкий . А тот город Вологда от Москвы находится за сто миль по пути к порту на Ледовом море. И, забыв ненависть тех нечеловеколюбивых монахов, не ленился из Вологды посещать тот монастырь, который он сам поставил и в дикий край Лопи двукратно ездил при мне. Из Вологды до Холмогор реками плыл двести миль, а от Холмо-гор великой рекой Двиной до моря, а морем - до Печенги другие двести миль, туда, в землю, которая называется Мурманской, где живет лопский народ, там же и Кола, река великая, в море впадает и в устье ее тот монастырь находится, который он поставил. Воистину это удивления достойно: в такой старости и такой неудобный и жестокий путь претерпевал, летом плавая по морю, а зимою на быстроходных оленях ездил по непроходимым пустыням, посещая духовных детей своих - как монахов, так и лопарей, обученных и крещенных им, заботясь о спасении их душ, неверным проповедовал Слово Евангельское, умножая благочестие врученным ему от Бога талантом в народе грубом и глубоко варварском, не щадя ни старости, ни немощного тела, сокрушенного многими годами и великими трудами. Смотрите, христиане, лицемерные и полуверные, разъеденные наслаждениями, какие храбрые старцы, в правоверных догматах воспитанные, еще обретаются в православной христианской земле; чем старше и слабее телом, тем с большей ревностью и храбростью стараются о благочестии, и это приятно для Бога бывает.
А каково бы было удивление, если бы я по порядку описал все добродетельные и дивные дела Феодорита, которые только я один и могу вспомнить. Что же скажу о том, какие он имел дарования от Бога, а именно дары духа: сила исцеления, дар пророчества, дар мудрости, знал, как отвратить грешников от злых, дьявольских дел и направить их на путь покаяния и как приводить от нечестия и от многолетнего древнего неверия в веру Христову языческие народы. А что бы рассказал, если бы смог, о вхождении его в самую обитель небесную и о видениях невысказанных, которыми Бог посетил его? Поскольку еще в тленном теле, по существу своему бестелесном и невещественном, почтен достоинствами и воздухоплавательным хождением. А какую тот муж имея хитрость и многую кротость, а какие дарил нам наставления, полезные и премудрые в гостеваний, предивные и наисладчайшие беседы и апостолоподобные вещания, когда ему случилось беседовать с сынами духовными, и даже некогда и я, недостойный, неоднократно причастен был к тем священным его поучениям!
Еще к тому же немало удивительно: как умел он и как был опытен в искусстве исцеления загнивших старых неизлечимых ран, а именно презлых дел в людях, укоренившихся во многие годы! Как все мудрые говорят, что многолетние обычаи, с молодости утвердившиеся в человеческих душах, в естество обращаются и очень плохо изживаются, но он умел старые гнусности и нечистоты злобы разрушать и искоренять их из душ человеческих, и нечистых и скверных очищать и просвещать и к Господу обращать, многим покаянием и слезами, и самому дьяволу запрещать силой святого Духа, по данной ему от Бога власти священнической, что не дерзнет он (дьявол) и не посмеет осквернить покаявшиеся души человеческие. Это я, воистину, не только от достоверных людей слышал, но и своими очами видел над самим собой, испытав благодеяние от его святости, поскольку он был моим исповедником и любил меня, также и я, многогрешный, по силе моей любовью и службой для него старался. О, муж прекраснейший и крепчайший, мною возлюбленный и наисладчайший, отец мой и родитель духовный! Как горько мне быть разлученным с тобой и не видеть честнейших седин твоих!
Что же такой превосходный муж получил в отечестве своем неблагодарном от того лютого и бесчеловечного царя? Некоторые рассказывают, что старец чем-то напомнил ему обо мне, он же восклохтал, как дикий вепрь, заскрежетал зубами и повелел этого святого мужа в реке утопить. И так принял он мученичества венец и получил второе крещение, коим и Господь наш Иисус Христос после крещения Иоаннова возжелал сам креститься и сказал: «Желаю чашу сию испить и крещением этим креститься!» А некоторые говорят, что, придя из иных земель, он умер тихой и спокойной смертью. А точно не мог я дознаться о его кончине, хотя и старался об этом выведать, но как слышал, так и написал, будучи в чужой стране, в долгой разлуке, изгнанный из любимой земли моего отечества.
И если я не изложил по порядку все о нем, как выше обещал, то только ради краткости истории, написанной для живущих здесь (в Польше. - Н.Э.) людей грубых, душевно неопытных, да к тому же еще и маловерных, но если Бог поможет, что отыщем здесь некоторых духовных мужей, желающих знать о нем, тогда вспомним немного о предивных видениях его и о пророчествах и чудесах, которые духовные люди поведают на пользу духовным. Телесные же, как говорил апостол, не воспринимают пищу духовную, поскольку не вмещают ее затворенные волей утробы их и только глупость видится им, если о духовном с ними говорить, лишь с материальными вещами они имеют дело, а о духовных и знать не хотят.