Козлов В. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 12 Бийск-1961, или бунт в базарный день (25 июня 1961 г.)
«Пьяный базар» в Бийске и его завсегдатай

Лето 1961 г. было урожайным на пьяные бунты и волнения. Среди них (наряду с Муромом и Александровым) оказались события в Бийске (Алтайский край). В этом городе типичный для советской системы конфликт между «экономикой» (выполнение плана) и «политикой» (кампания по борьбе с пьянством) завершился победой «экономики». Торговые организации, стремясь выполнить план любой ценой, игнорировали ограничения на продажу крепких спиртных напитков, а в выходные дни торговали водкой на рынке прямо с машин. Городской базар стал своеобразным «клубом» для всех окрестных пьяниц. Все знали, что на базаре, и особенно в воскресные дни, можно без труда достать выпивку. Всегда находилось и место для немедленного распития водки. Рынок был переполнен потенциально горючим социальным «материалом». Между милиционерами и местными хулиганами установились личные неприязненные отношения. Ситуация, подобная бийской, не была ни уникальной, ни специфически конфликтной. Пьяный «шалман» на базаре мог и
Там же. Л. 200—201.
320
дальше в больших количествах поставлять задержанных за пьянство и хулиганство в КПЗ местного отдела милиции, пока у местных властей в ходе какой-нибудь очередной кампании по борьбе с пьянством не дошли бы руки до «наведения порядка».
Утром 25 июня милицейский ндряд (участковый уполномоченный Зосим и рядовой Лейзерзон) занимался привычным делом. Составили протоколы о нарушении общественного порядка и доставили двух пьяных в милицию. Базарный день вполне мог закончиться как обычно, если бы не взбрело в голову главе семьи Трубниковых из Бийского зерносовхоза отправиться в город покупать машину или мотоцикл, имея при себе большие по тем временам деньги — 2580 рублей.
СЕМЕЙСТВО ТРУБНИКОВЫХ: В РАЙЦЕНТР ЗА МАШИНОЙ
Николай Трубников работал плотником, в 1947 г., в разгар репрессивной кампании по борьбе с хищениями государственного имущества, был осужден. Во время бийских событий ему было 38 лет. На рынок Трубников приехал с женой Марией, домохозяйкой, и зятем А. Прилепских. Машину Трубниковы не купили, зато встретили знакомых — мужа и жену Сафроновых. С ними они по базарной традиции выпили около 2 литров водки в близлежащем скверике. Пили, в основном, мужчины. После приятного застолья женщины отправились в туалет. Сумку с деньгами на это время Мария Трубникова передала на попечение зятя. Мужчины пошли с базара к автобусной остановке. По дороге Трубников довольно громко матерился, что привлекло к веселой компании внимание милицейского наряда — Зосима и Лейзерзона. На требование «прекратить безобразие» Трубников ответил потоком брани. А при попытке доставить его в дежурную комнату милиции (находилась на рынке) Николай Михайлович, наделенный большой физической силой, стал сопротивляться. Ему на помощь пришел зять, которого, впрочем, скрутили довольно быстро.
Милиционер Лейзерзон и бригадмилец Огнев доставили Прилепских (и сумку с деньгами!) в дежурную комнату. Взглянем на ситуацию глазами Трубникова: двое увели зятя, а вместе с ним исчезли в недрах милиции и деньги. Раздосадованный {не уберег семейных сбережений!) и возбужденный спиртным Трубников остался наедине с Зосимом. Конфликт разрешился нападе
11 В. Козлов. Неизвестный СССР
321
нием на милиционера. Узнавший о случившемся дежурный по городскому отделу направил на место-происшествия машину с двумя сотрудниками. Трубникова задержали. На его крики уже сбежалась толпа зевак, состоявшая в значительной своей части из пьяных завсегдатаев Бийского рынка. Они явно сочувствовали Николаю, поскольку и сами раньше оказывались на его месте. Раздались угрозы освободить задержанного силой. Трубников побежал. Зосим выстрелил вверх из пистолета. Люди отхлынули. Беглеца скрутили и с трудом затолкали в милицейскую «линейку». Николай продолжал вырываться, кричал, что его избивают, требовал вернуть астрономическую сумму денег, якобы отобранную у него — 30 тысяч рублей. Это было раз в 10 раз больше того, что привезли с собой Трубниковы. Снежный ком событий покатился под гору.
МАРИЯ ТРУБНИКОВА: «ОТПУСТИТЕ МУЖА И ОТДАЙТЕ ДЕНЬГИ!»
Когда Трубников оказался в «линейке», на месте происшествия появилась его жена — Мария Петровна. Она поняла только одно. Мужа «забрали» в милицию, зять исчез, где семейные сбережения — неизвестно. Трубникова начала кричать: «За что забрали мужа?», схватила Зосима за рубашку и порвала ее. Под выкрики: «Грабители, паразиты, забрали деньги, надо убивать таких работников милиции», «Грабители, отдайте деньги», — Мария Петровна оказалась в машине, куда ее «вдавила» толпа. Трубникова плевала Зосиме в лицо, сорвала с него погоны... В конце концов разозленную женщину все-таки вытащили из машины. Тогда Мария Петровна забралась на «линейку», как на трибуну, и закричала: «Мы честно заработали деньги, а эти гады милиционеры их отобрали».
Трубникова была полностью сосредоточена на потерянных сбережениях. Муж уже сказал ей, что деньги у Прилепских. Но, могло ли это успокоить женщину? Ведь зять-то был еще раньше задержан милицией. Потому, наверное, и не могла сорокалетняя домашняя хозяйка откликнуться на призыв одного из милиционеров и сказать, что деньги нашлись. Для этого нужно было увидеть их воочию, «живьем», а словам милиции, она, по всей вероятности, ни на грош не верила.
Масла в огонь подлил Николай Трубников. Когда ему удалось выбраться из милицейской «линейки», он пошел по одной из
322
прилегавших к базару улиц. Остановил машину скорой помощи и во всеуслышанье заявил: «Меня избили и отняли деньги работники милиции». Ему перевязали голову и руку. В таком боевом виде Николай Михайлович, со словами: «Пойду расправляться с теми, кто меня избил», вернулся на рынок. Жены не нашел. Залез на перевернутую милицейскую машину и, размахивая руками, обратился к публике. Свидетели изложили несколько версий его короткой речи. Но неизменным во всех показаниях был один мотив: «их (милицию. — В. К.) надо бить»669.
ИНВАЛИД ЛИСИН
Столкновение семьи Трубниковых с милицией вряд ли переросло бы в массовые беспорядки, если бы толпа тут же не «вытолкнула» новых зачинщиков для защиты «правого дела». Физиономию бунта определили несколько человек, среди которых был особенно заметен Виталий Лисин. Он первым призвал группу пьяных хулиганов задержать милицейскую «линейку», освободить задержанного и «убить работников милиции». Именно его действия в критический момент превратили частный конфликт Трубниковых с милицией в погром. Лисин принадлежал к людям, по которым война прошлась -особенно жестоко. Мало кто- из молодых людей 1924 года рождения (год рождения Лисина), встретивших войну семнадцатилетними, уцелел. Виталию повезло — остался живым, хотя потерял ногу и стал инвалидом III группы. Во время описываемых событий он нигде не работал, имел на иждивении троих детей (12, 9 и 7 лет)670. Очевидно, как и некоторые другие инвалиды войны, он не сумел адаптироваться к своему увечью и мирной жизни, озлобился, начал пить.
Еще одним подстрекателем толпы к беспорядкам был Иван Ляхов, 55 лет, полутунеядец, полубродяга, обиженный на жизнь и на милицию, от которой ему, надо полагать, не раз доставалось. С 1953 г. Ляхов нигде не работал и не имел постоянного места жительства671. Сам он в насилии и избиениях не участвовал, но всячески воодушевлял толпу на подвиги, призывал к убийству. Иван пытался действовать исподтишка, внимательно следил за происходящим и в определенные моменты старался «подсказать» погромщикам, что делать. В аналогичной роли под
323
стрекателя выступил и 45-летний Байрам Кукоев. Как и Лисин, он был инвалидом войны III группы672. Кукоев, «не применяя лично физической силы», в течение нескольких часов подогревал толпу выкриками: «Растерзать их надо»; «Убивать их надо»; «Давно бы им надо это устроить»; «Бейте их, ребята» и т. п.
Старым врагом Зосимы и Лейзерзона был Михаил Мельников, сорока одного года от роду, инвалид II группы673, известный любитель выпить, промышлявший на базаре мелкой торговлей предметами кустарного изготовления. Милиция не раз задерживала его как за мелкую спекуляцию, так и за мелкое хулиганство. Показательно, что и судили Мельникова не просто за участие в беспорядках, а за «совершение неоднократных хулиганских поступков». С самого начала конфликта он явно обрадовался возможности свести счеты и в момент нападения толпы на Зосима закричал: «Попался гад, бейте его, чтобы он не мешал жить нашему брату...»674.
Шофер Станислав Косых попал в погромщики довольно банальным образом. Выпил с товарищами пол-литра «на троих», у выхода увидел шумевшую толпу и «откликнулся» на чью-то просьбу помочь «вытолкнуть машину»675. В. общем-то Косых был довольно распространенным типом рядового участника беспорядков. Легко, внушаемый,. инфантильный й безответственный, он легко подчинился чужой воле, с маниакальным упорством следовал заложенной другими «программе» и даже проявлял при этом изобретательность. Именно Косых догадался вывернуть передние колеса милицейской машины так, чтобы удобнее было ее переворачивать. Кроме того Косых, попав в колею погрома, «ругался, тыкал железиной в кузов, ударял ей по машине и одним из ударов попал Зосиму по виску»676.
Похожий психологический тип «инициативного подпевалы* представлял собой двадцатилетний слесарь Николай Ченцов677, попавший в поле зрения следствия и суда благодаря своим последующим подвигам, однако первые шаги в карьере погромщика сделавший в момент возникновения беспорядков, когда Трубникова освобождали из «линейки». Ченцов примкнул к погромщикам после выпивки с друзьями и рассказывал о своих поступках эпически просто: «Люди шумели, бросали камни, ка
Там же. Л. 91.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91265. Л. 91.
Там же. Л. 96.
Там же. Л. 90, 97—98.
Там же. Л. 97.
Там же. Л. 39.
324
кой-то мужчина дал мне камень и я тоже бросил его в машину. Я схватил второй камень и попал им в окно. Я заскочил на машину, Зосим на меня заругался, и я плюнул ему в лицо. Лейзерзон побежал мимо меня, и я стукнул его по спине»678. Ченцов догадался залезть под капот и оборвать провода, чтобы не дать машине уехать679. В ходе событий Николай становился все более жестоким и агрессивным. Когда Зосим попытался перевязать разбитую голову остатками разорванной рубашки, Ченцов сорвал эту самодельную повязку с истекавшего кровью милиционера680.
МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ: ПОПЫТКА ДОГОВОРИТЬСЯ. ВЫЗОВ СОЛДАТ
Пока возбужденные хулиганы пытались вытащить Зосима из перевернутой машины для расправы, а погром не набрал еще полной силы, представители властей надеялись договориться с толпой по-хорошему. Но председателя горисполкома Гаркавого просто освистали и согнали с перевернутой машины, превращенной на короткое время в трибуну. Толпа уже достигла того уровня погромной истерики, когда слушают и слышат только «своих» и только «свое». Не помогли — как и в других случаях — и попытки разогнать собравшихся с помощью пожарных брандспойтов. Хулиганы просто порезали пожарные рукава, и пожарная команда бесславно уехала с места событий.
В попытках местных властей уговорить бунтовщиков был один примечательный эпизод. Заместитель начальника милиции, выступая перед толпой, «рекомендовался представителем горкома партии»681, скрывал свою принадлежность к милиции, что впоследствии было оценено как нерешительность. За этим малозначительным, на первый взгляд, фактом стоит в действительности инстинктивное понимание мудрым милиционером Кляги-ным избирательной агрессивности в действиях участников беспорядков. Он понадеялся на большую легитимность партийной власти, осознавая, что милиция из «зоны послушания» уже выпала, и принадлежность к ней лишает говорящего всяких шансов докричаться до разума бунтовщиков. В том же ряду явле-
Там же. Л. 46. Там же. Л. 5.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91265. Л. 46. Там же. Л. 7.
325
ний — указание ответственного дежурного горотдела подчиненным милиционерам (а их в конце концов собралось на базаре 28 человек) отправиться к месту событий в гражданской одежде682. И хотя Мария Трубникова была поначалу готова отделить «хороших» милиционеров (их можно было отпустить) от «плохих», которых следовало «убить», даже косвенная принадлежность к милиции в момент погрома была своего рода «каиновой печатью», выводившей человека из круга «своих».
Некоторые зачинщики беспорядков в Бийске в своей враждебности к власти как таковой явно пытались внедрить в сознание толпы более обобщенный образ врага, чувствуя, что пока «горком» или «горисполком» отделены в сознании бунтовщиков от «гадов милиционеров», участники волнений остаются потенциально открытыми для уговоров. Девятнадцатилетний слесарь Юрий Чернышев, известный в городе хулиган и старый враг милиции683, во время выступления Гаркавого пренебрежительно швырнул в него редькой (момент, явно снизивший патетику выступления председателя горисполкома). Некоторые намеки на критику режима в целом («недовольство существующим порядком», «недовольство Советской властью») встречались в высказываниях Ляхова. Именно ему принадлежит одна из самых осмысленных фраз, произнесенных участниками погрома: «Грабители, давайте молока, бить вас надо, убивать, они грабят людей»684. Выше этого «давайте молока» «программа» бунтовщиков не поднялась. Это, впрочем, совсем не значит, что у 500 человек, участвовавших в погроме, не было других причин для бунта, кроме мести милиции. Конечно, были! Но коллективное подсознание так и не вывело это глухое недовольство и тайный ропот на уровень сколько-нибудь осмысленного протеста. Толпа металась в тупиках матерной ругани и злобных оскорблений.
Попытки властей уговорить погромщиков закончились полной неудачей. Они были заблокированы активной работой социально-психологических механизмов, создавших полное отчуждение между, двумя группами «актеров», жестко проведенной зачинщиками границей между «нами» и «ими». Не случайно некоторые «активисты» погрома, подобно сорокапятилетнему Петру Лукьянову (имел в прошлом две судимости — за кражу и за нанесение телесных повреждений685), буквально вбивали в со
там же.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91265. Л. 91. Там же. Л. 100. Там же. Л. 40.
326
знание толпы мысль о «гадах» и «фашистах», враждебных «народу».
Видя полную бессмысленность дальнейших уговоров и переговоров, представители власти вызвали на подмогу солдат. Но до спасительного прибытия военных жизнь участкового уполномоченного Зосима висела на волоске. Сами же уговоры и «дискуссии» разворачивались на фоне выстрелов, крови и жестокого насилия.
«ВЫХОДИ ИЗ МАШИНЫ И ОТДАЙ СВОЮ ДУШУ НАРОДУ»
Толпа долго не могла добраться до своей жертвы — участкового уполномоченного Зосима, который из последних сил отбивался он нападавших хулиганов, угрожая им оружием. В какой-то момент погромщики почувствовали даже некоторую неуверенность. Но тут в события вмешался еще один новоявленный лидер — шофер Михаил Панькин (1924 г. рождения, неоднократно арестовывался за мелкое хулиганство686). В день волнений Панькин появился на базарной площади навеселе, как раз в тот момент, когда представители властей уговаривали толпу разойтись. По свидетельствам очевидцев, именно после его вмешательства в ход событий бунтовщики снова двинулись к машине687. По рассказу Лейзерзона, Зосим попросил Панькина о помощи. Михаил ответил: «Сейчас помогу». А сам заскочил в машину, схватил одной рукой Зосима за руку, а другой рукой за горло. Зосим упал. Когда Панькин попытался вырвать из рук милиционера пистолет, произошел выстрел688.
С захваченным пистолетом Михаил вылез из машины. На счастье, начальник милиции Овчинников тут же вырвал у него оружие. Сам Панькин впоследствии утверждал, что отдал пистолет добровольно, но большинство свидетелей этого не подтвердили. А выстрелов было в действительности два. Первым был легко ранен Панькин, а вторым — 3. Соколов, забравшийся вслед за Панькиным в машину. Соколов в результате ранения умер в больнице не приходя в сознание.
Толпа окончательно озверела. Ей, наконец, удалось вытащить Зосима и Лейзерзона из машины. Назревал кровавый самосуд. В этот момент на рынке появились солдаты. Они вместе с милиционерами сумели отбить Зосима у толпы, при этом многие
Там же. Л. 39.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91265. Л. 46. Там же. Л. 45.
327
хулиганы отчаянно сопротивлялись, а Юрий Чернышев ударил одного из милиционеров ногой в пах. Избитого Зосима перенесли в санитарную машину. Вывезти пострадавшего с места событий сразу не удалось. В дело снова вмешался Лисин. Он не только не давал «скорой помощи» уехать, но сумел забраться на нее, долбил костылем. Из машины вытащили медиков, а затем выбросили на землю Зосима689. Под призыв Лисина: «Топчи!», — истерзанного Зосима зверски избили. Бил и сам Лисин. Его лицо, одежда, ботинок были вымазаны кровью жертвы. Остановить это истерическое убийство не могли даже солдаты. (Они сумели спасти от избиения только Лейзерзона, который, судя по всему, оказался в другой «скорой помощи» вместе с Паникиным; тот, не переставая, ругался.)690 Наконец, Лисин решил, что Зосим мертв. Он дал команду: «Ну, теперь хватит, уже готов»691.
Толпа расступилась". Она добилась своего. Через пять часов после начала конфликта погром был прекращен совместными усилиями милиции и военных692.
СЛЕДСТВИЕ И СУД
Результаты расследования дела о массовых беспорядках в Бийске, а точнее, очередной открытый показательный суд, (такие суды начали входить в моду в начале 1960-х гг., приходя на смену «полутайному» правосудию эпохи раннего Хрущева), был призван продемонстрировать «отщепенство» и «звериный облик» врагов режима и произвести отрезвляющее впечатление на потенциальных бунтовщиков. В принципе, этот путь «воспитания народа» на «отрицательных примерах» очень скоро обнаружил свою неэффективность.
Специфика подавления беспорядков, волнений и бунтов в 1940 — 1950-х гг. — молчание властей, сопровождавшее обычно жестокую расправу. Никто не должен был знать о происшедших событиях, а попытки распространения слухов жестоко пресекались. Учитывая масштабы страны, простое «замалчивание» событий было достаточно эффективным средством локализации конфликта. Информация просачивалась с трудом. И партийная верхушка всегда имела достаточный запас времени для «принятия мер». В болыпин-
Там же. Л. 93. Там же. Л. 42. Там же. Л. 93. Там же. Л. 6.
328
стве случаев сигнал о конфликте просто не успевал дойти до заинтересованных конфликтных групп и предрасположенных к беспорядку районов. «Население» могло противопоставить государственной машине контроля за информацией только слухи. В конце 1950-х — начале 1960-х гг. радиофикация страны сделала доступным и другой источник информации — западные радиостанции, вещавшие на Советский Союз. Но и они могли пользоваться только слухами. Даже если бы западные «голоса» попытались обострить ситуацию, нажимая на педаль «народного восстания», — эффективная система глушения передач, так же как и слабая их доступность (прежде всего для тех, кто был готов к конфликтам), неизбежно отрезали бы сообщения о «вдохновляющих примерах» от тех, кто этими примерами мог и хотел воспользоваться. К тому времени, когда доступность приема западных радиостанций существенно выросла, изменилась социальная и политическая ситуация в стране — возник «симбиоз» населения и власти, а предрасположенность к конфликтам дошла до предельно низкой .отметки.
Новая хрущевская практика публичных процессов над участниками беспорядков в какой-то мере могла вдохновляться новой пропагандистской и контрпрбпагандистской ситуацией в стране, а также слабыми надеждами на «воспитательный» и устрашающий эффект подобных процессов. Но эта палка была о двух концах. Знание, что тЫ не одинок в своей ненависти к власти, могло подействовать на множество обиженных как социальный допинг, а не политический транквилизатор. Открытые судебные процессы не только лишний раз доказывали законопослушным гражданам, что с властями лучше не связываться — эта многочисленная категория людей и не собиралась заниматься с режимом перетягиванием каната, но и внушали потенциальной оппозиции мысль о возможности более существенной социальной поддержки, чем это казалось на первый взгляд. Гласность и открытость в принципе были противопоказаны режиму, который в этом случае не имед никаких идеологических козырей, кроме фальшивого «всенародного возмущения» номенклатурных «рабочих-передовиков». По законам социальной психологии открытые судебные процессы над участниками беспорядков могли придать действиям бунтовщиков и погромщиков более серьезный политический смысл, чем тот, который они на самом деле имели.
Как бы то ни было, в 1961 г. власти еще продолжали свои пропагандистские эксперименты. При этом подготовка и проведение процессов шли, фактически, по старым идеологическим и политическим рецептам, судебные приговоры по таким делам о массовых беспорядках во многом предопределялись в высоких
329
партийных кабинетах, а совсем не в залах суда. Власть каждый раз демонстрировала, что она может быть угрожающе опасной и жестокой, но совсем не справедливой.
В начале сентября состоялся первый процесс по бийскому делу. Следствие стремилось в ударные сроки выполнить пожелание высшего начальства. Для этого дело разделили на две группы и сосредоточились на пожарной подготовке первого показательного процесса. Судили 7 человек (Трубниковых, Панькина, Ченцова, Лукьянова, Филатова и Охотникова). Судя по некоторым невыясненным вопросам (например, о судьбе денег Трубниковых), следствие, готовя обвинение, скорее всего «рубило концы» и в спешке не очень заботилось о качестве расследования. Процесс продолжался три дня — с 5 по 7 сентября. Он проходил в клубе на 300 мест, на улицу выставили репродуктор693. Спустя месяц (3^6 октября) состоялся суд над второй группой обвиняемых — Лисиным, Кукоевым, Мельниковым, Косых, Ляховым и Чернышевым.
Три зачинщика беспорядков были приговорены к смертной казни (впоследствии мера наказания снижена), остальные к очень длительным срокам заключения (в основном от 12 до 15 лет лишения свободы). Местные начальники, должностные нарушения и упущения которых создали в Бийске обстановку, благоприятную для возникновения массовых беспорядков, отделались легким испугом. В большинстве случаев дело ограничилось партийными выговорами. И только один человек — заместитель начальника городского отдела милиции — был снят с работы «за проявленную нерешительность в ликвидации беспорядков и за необеспечение борьбы с нарушителями порядка»694.

Комментарии (1)
Обратно в раздел история