Козлов В. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 11 За 101 километром от Москвы (беспорядки в Муроме и Александрове)
похороны по-муромски (июнь 1961 г.)

Смерть в КПЗ (26—27 июня). Горбд Муром находится во Владимирской области. Он относился к той категории небольших провинциальных городков, социальный статус которых определяется словосочетанием «за 101 километром от Москвы». А туда, «за 101 километр», попадали, в частности, те, кто не имел права на прописку в больших городах: выселенные из Москвы тунеядцы (при Хрущеве прошло несколько кампаний по «депортации» из столицы тех, кто не мог или не хотел работать) и проститутки, некоторые категории вернувшихся из заключения и т. п. В советской политической культуре «101 километр» имел множество смыслов, в основном негативно нагруженных, а в определенных ситуациях выступал синонимом «второсортности» того или иного населенного пункта. К этому следует добавить, что снабжение большинства таких городов продуктами и продовольствием было значительно хуже, чем в столице, а концентрация потенциально конфликтных групп населения, напротив, несколько выше. Это доставляло немало беспокойств как законопослушным гражданам, так и власть предержащим. Любые кризисные ситуации воспринимались в таких провинциальных городках острее, а способность милиции и КГБ контролировать течение конфликта была ниже, чем в больших городах. При этом сама ситуация небольшого города, где социальные отношения не так анонимны и обезличены,
Там же. Л. 89. Там же. Л: 90.
294
как в столицах, создавала предпосылки для персонализации конфликта личности и власти. Люди знали своих обидчиков в лицо и подолгу помнили обиду.
26 июня 1961 г. житель города Мурома, старший мастер завода Орджоникидзе Ю. Костиков выпил и в порыве русской удали попытался на ходу сесть в кузов грузовой автомашины. На повороте Костиков сорвался, упал на асфальт и разбил голову. Этот «непорядок» увидел проезжавший мимо начальник городского отдела милиции. Воспринимая действительность в традициях гоголевского городничего, вместо того, чтобы отправить пострадавшего в больницу, он приказал убрать его с улицы и доставить в милицию. Там Костикова без медицинского освидетельствования поместили в камеру, «предназначенную для водворения пьяных». В этой камере пострадавший и провел всю ночь. Наутро его нашли при смерти. Вызвали «скорую помощь», но было уже поздно. В больцице, не приходя в сознание, Костиков умер от кровоизлияния в мозг572.
Об этой трагической и нелепой смерти стало известно в городе. Распространились слухи о том, что Костикова в милиции избивали. Уполномоченный КГБ информировал горком КПСС «о нездоровых настроениях рабочих». 29 июня прокурор города возбудил уголовное дело по факту смерти Костикова. Судя по всему, доказательств избиения Костикова прокуратура не нашла или же найти не захотела. На заводе провели совещание актива, где прокурор и судебно-медицинский эксперт сообщили «о подлинных причинах смерти Костикова»573. Однако обстановка в городе оставалась напряженной. Всем было ясно, что человека с тяжелой травмой вместо больницы отправили в кутузку.
«Заговор» Панибратцева (27—29 июня). Усилия горкома КПСС взять ситуацию под контроль натолкнулись на стихийный «заговор», во главе которого оказался Михаил Панибратцев. Этот человек, по сегодняшним меркам, типичная жертва сталинского произвола, в глазах власти в 1961 г. был прежде всего бывшим государственным преступником и потенциально «антисоветским элементом». В момент событий Панибратцеву было 45 лет, он был женат, имел трехлетнего ребенка, работал маляром-художником в том же цехе, что и Костиков. У Михаила было «пятно» в анкете. Он имел в прошлом судимость. Газета «Муромский рабочий» в статье «Бандитам воздано по заслугам» сообщила после процесса по делу о массовых беспорядках, что
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 1-2; 8-9. ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 2.
295
Панибратцев был в свое время осужден «за провокационные измышления к 10 годам тюремного заключения»574. В действительности, это была вульгарная пропагандистская утка. Его действительно судили в 1941 г. в возрасте 25 лет по ст. 19-58-8 и 16-58-7 УК РСФСР. В переводе на человеческий язык это означало, что человека осудили за покушение на террористический акт (19-58-8), а также непонятно за что, поскольку ст. 16 предусматривает осуждение за действия, которые прямо в уголовном кодексе не предусмотрены. В этом случае используется «ближайшая статья». В результате скорое сталинское правосудие привлекло Панибратцева к уголовной ответственности по ст. 58-8 — за подрыв государственной промышленности, совершенный в контрреволюционных целях путем использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности. Примерно так звучала соответствующая статья уголовного кодекса. Можно уверенно утверждать, что Панибратцев вообще ни в чем не был виноват перед режимом. Ему «впаяли» десять лет лагерей «просто так».
Понятно, что такой человек не только мог, но просто должен был ненавидеть режим. А после того, как его самого ни за что продержали 8 лет в лагерях, Панибратцев готов был поверить в любые преступления власти, а уж в такую «малость» как избиение пьяного в милиции — тем более. Хрущевская либерализация не могла произвести на него ровным счетом никакого впечатления. Ведь при Хрущеве его даже не реабилитировали, а просто пересмотрели состав преступления. Одним словом, власть поломала молодому человеку жизнь, а потом даже не сочла нужным извиниться, стереть клеймо преступника.
29 июня Михаил вместе с несколькими другими возмущенными рабочими посетил морг и встретился с судебно-медицинским экспертом. Официальному заключению о причинах смерти рабочие не поверили. Они решили, что за Костикова «нужно отомстить». Панибратцев сказал товарищам по работе, нужно написать лозунг «Смерть убийцам» и идти с ним к милиции. Он сам и изготовил плакат. Надпись гласила, что начальник Муромского городского отдела милиции садист и убийца. По показаниям свидетельницы, Панибратцев у себя дома вечером того же дня говорил: «Завтра во время похорон разобьем все окна в милиции», а в ответ на сомнения в виновности работников милиции сказал: «Все равно ничего не оставим»575.
Муромский рабочий. 1961. 13 августа. С. 4. ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 12.
296
Бунт на фоне похорон (30 июня). 30 июня дирекция и общественные организации завода организовали похороны Костикова. По замыслу начальства, пОхоронная процессия должна была обойти здание городского отдела милиции стороной. У неформальных лидеров рабочих были другие Планы. Они попытались поднять над толпой написанный Панибратцевым транспарант576. Транспарант изъяли, но направить процессию в сторону от го-ротдела милиции не удалось. Михаил выскочил из колонны и одним из первых с криком «бей гадов» бросил два камня в окна милиции. Вслед за этим, по показаниям свидетелей, «посыпался град камней»577.
Судя по материалам дела, в последующих событиях Панибратцев уже не участвовал. Ничего не сказано о его роли в разгроме милиции и в обвинительном заключении. Вероятно, он ушел С места событий вместе с траурной процессией. Вскоре после начала беспорядков она двинулась на кладбище578. Как и во время волнений в Грозном, в 1958 г. инициатор протеста остался в стороне от начинавшегося бунта. В пьяной толпе, оставшейся у здайия милиции, появились новые лидеры. Никакого участия в подготовке похорон они не принимали и покойного не знали. Но зато имели личные причины ненавидеть милицию.
После шести часов вечера около городского отдела милиции уже бушевал стихийный митинг. По рассказу одного из участников беспорядков, «народу было много, и все кричали разные выкрики в адрес работников милиции. Окна были все выбиты, но камни лететь продолжали, а у входа лежала перевернутая машина, и с нее выступали разные люди»57?. Осмысленных выступлений практически не было. Все свелось к раздраженным выкрикам и погромным призывам.
Председатель Муромского горисполкома Сорокин сам залез на перевернутую машину и призвал толпу к порядку. В ответ раздались возгласы: «Убили человека в милиции!». Сорокин обещал все выяснить и наказать виновных. Но какой-то солдат, имевший личный опыт общения с городским главой, закричал, чтобы Сорокину не верили580. Озлобление толпы достигло критической точки.
Снежный ком погрома покатился под гору после выступления Сергея Денисова, который забрался на перевернутую маши-
Там же. Л. 11—12.
Там же. Л., 12.
Там же. Л. 150-150об.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 150об. Там же. Л. 148.
297
ну после солдата. Этот 39-летний выходец из нижегородской деревни, работавший канализатором на комбинате «Красный луч», был малограмотен (3 класса образования), имел в прошлом две судимости за малозначительные преступления, был женат и воспитывал двоих детей581. В начале событий Денисов находился в камере предварительного заключения — 20 июня он подрался с отцом и братом, за что и получил 15 суток административного ареста. Около 17.00 арестованный услышал шум на улице и хитростью выбрался из КПЗ на Московскую улицу. Там он закричал в толпу: «Бей фашистов, бей гадов! Освобождай арестованных!»582. Призыв попал на благоприятную почву: в толпе находились знакомые некоторых задержанных за хулиганство583.
По показаниям одного из свидетелей, Денисов якобы заявил, что «в милиции бьют арестованных, бросают их в камеры, а в лагерях вообще убивают». Он сказал, что лично видел, как работники милиции избивали Костикова, что его, Денисова, тоже били в милиции. В подтверждение своих слов он задрал рубашку и показал левый бок со следами побоев. Председатель Муромского горисполкома А. К. Сорокин, встретив Денисова через несколько дней на улице, полюбопытствовал, кто же его все-таки избил. В ответ услышал, что это результат драки с братом584.
После выступления Денисова «началось избиение работников милиции, дружинников и других должностных лиц, наводивших порядок»585. Но Денисов был далеко не единственным оратором на стихийном митинге у здания милиции. Среди выступавших активную роль сыграл 28-летний Степан Мартынов, неграмотный бессарабский цыган, отец которого погиб на фронте в 1943 г., а мать в тот же год умерла с голоду. До 1956 г. Мартынов жил с двоюродной сестрой и кочевал. В 1956 г. перебрался в Муром, осел, женился на женщине с двумя детьми, поступил на кирпичный завод разнорабочим. После этого сменил еще несколько занятий — искал более высокую зарплату, нужно было содержать четырех иждивенцев.
Степан имел личные причины ненавидеть милицию — в 1959 г. его арестовывали за мелкое хулиганство586. По рассказу Мартынова, с самого утра в городе только и говорили, что о смерти Костикова. Об этом он слышал сначала на базаре, потом около
581 Там же. Л. 70.
582 Там же. Л. 56.
583 Там же. Л. 16-17.
584 Там же. Л. 44—45.
585 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 57.
586 Там же. Л. 27.
298
собственного дома, куда вышел покурить и разговорился с женщинами, наконец, по дороге в кинотеатр. На выпившего Мартынова сильное впечатление произвели выкрики Денисова, напомнившие о личных обидах. В итоге Степан тоже полез на трибуну призывать к погрому587.
Митинг продолжался уже на фоне погрома, как бы поддерживая на определенном уровне и накал страстей и моральную легитимность бунтовщиков. «Ораторы» выкрикивали призывы и сами претворяли их в жизнь. В их числе оказался и жестянщик Максим Усов, 48-летний отец семейства (трое детей, младшему 16, старшему 26 лет), деревенский, с четырьмя классами образования, неоднократно «обиженный» милицией — задерживали за появление на улице в пьяном виде и мелкое хулиганство588. 30 июня Усов был пьян. По показаниям одних свидетелей, он кричал: «Бейте милицию! Она нас обижает.и бьет, а чего вы смотрите! Бейте, громите больше». Другие слышали: «Давай жги, громи! Нечего жалеть! Пусть горит!»589.
Крики неслись не только с импровизированной трибуны, но и из окружавшей ее толпы. Лукин, один из осужденных по муромскому делу, призывал: «Бить надо милицию, громить их», сопровождая все это пьяной матерной бранью. Когда же один из свидетелей обратился к Лукину со словами: «Что ты кричишь, к чему призываешь народ?», — то в ответ услышал: «А ты что, тоже имеешь красную книжечку (партийный билет члена КПСС. — В. К.), и тебя надо вместе с ними, гад»590. Столь же агрессивно реагировала толпа и на все другие призывы образумиться и успокоиться. Свидетелю Чекалову, например, за подобные слова кто-то из пьяных хулиганов до крови разбил лоб591.
Между 18.00 и 19.00 «активисты» из толпы ворвались в здание городского отдела милиции и аппарата уполномоченного КГБ. Мебель разбили (рубили топором), на улицу выбросили сейф с секретными «кэгэбешными» документами, часть милицейских бумаг была уничтожена. Загорелась милицейская машина. Несколько сотрудников милиции были избиты. С них пытались сорвать милицейскую форму, силой вытаскивали на улицу на «суд народа». Защищаясь, они стреляли в нападавших, один из которых был ранен. Толпа взломала кирпичную стену КПЗ и освободила часть заключенных. Значительное количество
Там же. Л. 22, 148-148об. Там же. Л. 73. Там же. Л. 65. Там же. Л. 17.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 46.
299
боевых патронов было похищено. Все это сопровождалось выкриками: «бей гадов», «фашистов», «они не народ» и т. п. После выстрелов и появления раненого раздраженные погромщики закричали о том, что «убивают народ». Они попытались втянуть в беспорядки столпившихся у здания зевак. Пожарным, приехавшим к месту событий, не давали работать, перекрывали рукава для подачи воды.
Большинство активных погромщиков появились на месте событий именно для того, чтобы участвовать в беспорядках, и имели, как уже говорилось выше, личные причины ненавидеть милицию. В то же время все они находились под растормаживающим воздействием алкоголя и, в определенном смысле, не только и не столько создавали своими выкриками и действиями специфическую атмосферу погрома («тянули» его за собой, были его организаторами), сколько несли в себе «инстинкт толпы», придававший спонтанным действиям видимость целенаправленности и логики. Некоторые впоследствии плохо помнили свои поступки. «Я не могу до сих пор понять, что меня толкнуло...»592 — в этом высказывании одного из осужденных было, по всей вероятности, больше правды, чем лукавства.
Глубокое чувство обиды на власть, усугубленное действием алкоголя, превращалось в коллективный психоз, перекрывало сдерживающее воздействие страха перед наказанием. Праведность же поступка освящалась идее,й возмездия за «невинно убиенного», что, как уже говорилось, всегда придает погрому некий «высший смысл». Вряд ли кому-либо из «активистов» приходило в голову, что, растворившись в анонимной обезличенности толпы, они совершают что-либо более серьезное, чем привычное для них лихое хулиганство. Как только мысль об этом доходила до их сознания, они «выключались» из погрома и исчезали с места событий.
Алексей Поликарпов, одним из первых ворвавшийся в помещение горотдела милиции, где «применял физическое насилие к работникам милиции, пытаясь силой вытащить их на улицу для расправы»593, так описывал свое участие в беспорядках в жалобе Генеральному прокурору СССР от 3 августа 1962 г.: «К зданию я подошел, было немного минут седьмого вечера. Я был выпивши, всему поверил, и глупо поступил, полез не в свое дело вслед за другими, вошел наверх и стал сотрудникам доказывать, как могли допустить до того шума. Наверху я услы
Там же. Л. 151об.
ГАРФ. Ф. Р-8131: Оп. 31. Д. 91127. Л. 46.
300
шал выстрелы, стреляли внизу в дежурном отделении, после выстрелов послышались крики: „Убийцы, за что стреляете в народ, убили еще одного". Я стал им говорить: „Что вы делаете, бьете людей", и назвал их гадами, „вы не достойны носить эту форму и оружие". Больше я в здании ничего не делал и вышел в дверь... Ударять я никого не ударял, и цель эту не держал в голове, причем напомню, за прожитую свою жизнь ни с кем не дрался... Проходя мимо окна, где сидели указники за мелкое хулиганство,., я сказал им: „Ребята, выходите, здесь убивают". Но подумав: „Не мое дело", — вышел в ворота, которые были открыты, на Московскую улицу... меня увидела мать, сказала: „Здесь с детьми жена", — увидев меня, она подъехала ко мне, спросила меня: „Почему ты не в бане", я ей объяснил, как все получилось, и мы пошли домой, пройдя квартал, я пошел в баню, а она поехала с детьми домой, она была с коляской»594.
Важную роль в нападении на милицию сыграл Константин Лукин, 31 года от роду. Детство его пришлось на годы войны. В юности, в возрасте 17 лет, он был осужден за кражу личной собственности. Никакого другого «компромата» следствие не обнаружило. Очевидно, после заключения Лукин, Выражаясь языком тех лет, «твердо встал на путь исправления»: устроился на работу, женился, у него родились двое детей. Однако старая обида крепко сидела в памяти. 30 июля Лукин выпил и был возбужден пронесшимися слухами об убийстве человека в милиции. Он кричал из толпы: «Бить надо милицию, громить их»595. Вооружившись топором, Константин рубил мебель, выбрасывал на улицу милицейское обмундирование и другие вещи, документы596.
Одним из организаторов погрома суд признал 23-летнего Валентина Романенкова. Он выделялся из прочих зачинщиков беспорядков более высоким образованием (незаконченное среднее), но походил на многих из них беспутным образом жизни. Был женат, но с женой не жил. Имел судимость за злостное хулиганство (апрель 1959 г.). Нигде не работал, органы милиции дважды «предупреждали» его о необходимости трудоустройства. По его собственным показаниям, за год до событий был задержан по подозрению в карманной краже и хотел уничтожить документы об этом малоприятном событии во время нападения на милицию. Романенков принял активное участие в освобождении
Там же. Л. 150-150об. Там же. Л. 17. Там же. Л. 19.
301
заключенных из КПЗ — взломал дверь, ведущую к камерам предварительного заключения. Он кричал: «Гады, убьете одного или двух, но всех не перестреляете», требовал от милиционеров «выбросить белый флаг» и сдать оружие. Вслед за ним ворвались остальные. Романенко взломал ломом камеру № 4 и выпустил арестованных, среди которых был его знакомый597.
Среди бунтовщиков оказались две женщины — 38 и 30 лёт от роду. Обе имели детей и растили их без мужей, обе были в прошлом судимы за малозначительные преступления и, вероятно, были убеждены, что их «засудили» несправедливо. Обе не сумели вынести «бремя жизни» и ожесточились в борьбе за существование. Государственный обвинитель охарактеризовал одну из них как «морально разложившуюся личность», а о другой в обвинительном заключении сказал, что она вела «себя непристойно, систематически пьянствовала, вела развратный образ жизни»598. Действия этих несчастных, опустившихся женщин в ходе погрома отличались особенным озлоблением, сопровождались матерной руганью. Как и большинство погромщиков они были пьяны, швыряли камни в окна, кричали «бей милицию» и т. п. Обе внесли в атмосферу волнений истерические, кликушеские нотки, как бы вымещая на жертвах беспорядков свою личную обиду и боль.
Беспорядки продолжались около 5 часов. В результате были приведены в негодность все окна и двери городского отдела милиции и УКГБ, разрушена телефонная связь, поломаны и вскрыты сейфы, похищено около 60 стволов оружия и большое количество боеприпасов. Из КПЗ было освобождено 26 человек, арестованных за уголовные преступления, и 22 — за мелкое хулиганство. Здание было выжжено изнутри, многие милицейские документы и частично документы уполномоченного КГБ были похищены или сгорели. Пятеро работников милиции и прокурор города были избиты. При подавлении волнений применялось оружие. Двое нападавших получили огнестрельные ранения599. Отличительная особенность бунта — его почти исключительная направленность на работников милиции. В этом смысле муромские беспорядки были одним из кульминационных моментов начавшейся в 1950-е гг. «хулиганской войны». Хулиганы и городские маргиналы перехватили инициативу протеста у рабочих и превратили траурную демонстрацию в кровавый погром.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91127. Л. 15. Там же. Л. 58. Там же. Л. 1.
302
«Показательный» суд. Для расследования дела о массовых беспорядках в Муроме была образована следственная группа из 8 следователей органов госбезопасности во главе со старшим следователем по особо важным делам следственного отдела КГБ при Совете Министров СССР. В ходе следствия 8 человек было арестовано за участие в массовых беспорядках (по ст. 79 УК РСФСР) и 11 человек — за «хулиганские проявления» (по ст. 206 ч. 2 УК РСФСР)600.
Всего состоялось два судебных процесса. Первый из них прошел с особой помпой. Предварительное расследование по этому делу было закончено 3 августа, прокурор области в тот же день утвердил обвинительное заключение. Для суда выбрали Муромский клуб строителей, рассчитанный на 300 с лишним человек. Заранее отпечатали пригласительные билеты для «представителей общественности» на каждый день процесса. Распределял их непосредственно горком на предприятиях и в учреждениях Мурома. По-своему готовились к суду и некоторые обвиняемые. Как жаловались отдельные свидетели во время предварительного следствия, они боялись «мести со стороны хулиганствующих элементов»601.
Суд продолжался три дня. Зал был полон, а результат процесса — предрешен. Отобранная горкомом публика была готова «правильно реагировать». Когда государственный обвинитель потребовал смертной казни для трех подсудимых, зал разразился аплодисментами. Аплодисментами были встречены и речи общественных обвинителей! После вынесения приговора публика устроила настоящую овацию. Адвокаты же не могли и не пытались в сложившейся обстановке всерьез защищать своих подзащитных, но по различным мотивам (семейное положение, прошлая деятельность, признание вины и т. п.) просили суд о смягчении мер наказания602.
В день вынесения приговора — 11 августа — на всех предприятиях города прошли митинги и собрания. Выступали рабочие, присутствовавшие в зале суда. Участники митингов и собраний, разумеется единодушно и гневно, «осуждали преступную деятельность подсудимых и других бандитов и хулиганов, высказывали свое удовлетворение вынесенным приговором и требовали его исполнения»603.
10 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31: Д. 91127. Л. 4.
11 Там же. Л. 30.
12 Там же.
13 Там же.
303
Дело Струнникова, или «Отомстим за муромлян» (июль 1961 г.).
Процесс закончился в пятницу, 11 августа 1961 г. В воскресенье, 13 августа, областная владимирская газета «Призыв» и городская газета «Муромский рабочий» поместили статью «Бандитам воздано по заслугам», подписанную П. Ивановым (скорее всего, псевдоним). Особый пропагандистский упор был сделан на уголовном прошлом трех осужденных. Их называли не иначе как «матерые бандиты», что вполне соответствовало политическому газетному сленгу сталинской эпохи и было, мягко говоря, очень далеко от (реальности. Информация о судимости Панибратцева (жертвы политического террора) была искажена (об этом уже говорилось раньше). Цель искажений и подтасовок была понятна — изобразить активных участников волнений «отщепенцами», социальными париями, ничего общего не имеющими с «советскими людьми». Сами же «трудящиеся», по сообщениям тех же газет, «единодушно одобряли справедливый приговор бандитско-хулиганствующим элементам»604. (17 августа короткая заметка «Справедливая кара» была помещена в во всех республиканских, в частности, в «Советской России»605 и областных газетах СССР. Ее тон был более спокойным, «информирующим». Очевидно, партийные власти полагали, что сообщение о трех смертных приговорах само по себе возымеет должное действие.)
Никакого «единодушия трудящихся» в оценке событий в действительности не было. Более того, во время организованного властями на предприятиях г. Мурома «всенародного осуждения» произошел инцидент, о котором, конечно же, ни одна газета не сообщила. Владимир Струнников, 35 лет от роду, отец двух детей (4-х и 10 лет), с пятиклассным образованием, имевший в прошлом судимость по ст. 74 ч. 2 УК РСФСР, осмелился публично высказать свое несогласие с приговором и призвал рабочих своего цеха к забастовке. Рабочие, как рассказывал впоследствии Струнников, «промолчали, а я в знак протеста бросил работу и ушел из цеха. Зайдя домой, я оделся и поехал в город, чтобы выступить перед молодежью в Окском саду и призвать ее присоединить свой голос к моему протесту.
Приехав на ул. Московскую, я зашел в ресторан, где выпил 300 гр. водки, и захватив бутылку вина, пошел в парк культуры и отдыха. Пройдя на веранду, где собралось около 50 человек молодежи, я вышел на середину и обратился с призывом при
Муромский рабочий. 1961. 13 августа. С. 4; Призыв. 1961. 13 августа. С. 4. Советская Россия. 1961. 17 августа. С, 4..
304
соединить свой голос к моему протесту против приговора суда... После этого я был доставлен в отдел милиции»606.
Задержавшим его дружинникам Струнников никакого сопротивления не оказывал, вел себя очень достойно и говорил, что, по его мнению, муромские бунтовщики «поступили правильно» и возмущался их «незаконным арестом»607. Скоропалительная хрущевская юстиция в тонкости дела вникать не стала. Немедленно было организовано «гневное осуждение» поступка Струнникова его товарищами по работе и фальшивая «просьба» работников цеха в КГБ привлечь Струнникова к уголовной ответственности.
Несогласного впопыхах обвинили в призыве к массовым беспорядкам (чего на самом деле не было) и осудили к семи годам лишения свободы, хотя дело не «тянуло» даже на мелкое хулиганство. В Прокуратуре СССР уже в мае 1963 г. готовился протест по этому делу. Предполагалось переквалифицировать состав преступления на «хулиганскую статью» и изменить меру наказания — снизить до трех лет лишения свободы. В конце концов, уже после снятия Хрущева, в 1965 г. Владимир Струнников был реабилитирован постановлением Президиума Верховного суда РСФСР.
Еще одной ложкой дегтя в пропагандистской кампании «всенародного осуждения» стала появившаяся 25 августа в городе Коврове Владимирской области надпись: «Отомстим за муромлян». В тот же день и в том же городе на стене дома № 5 по улице 2-я Полевая обнаружили призыв: «Долой коммунистический режим. Молодая гвардия»608. События в Муроме приобрели, таким образом, особый политический оттенок. А попытки властей напугать потенциальных организаторов подобных волнений смертным приговором суда, в определенном смысле имели противоположный эффект. Многих удивила, а некоторых и возмутила жестокость власти.
«БЕЙ ГАДОВ! ОНИ ПОЛЖИЗНИ У МЕНЯ ОТНЯЛИ». МАССОВЫЕ БЕСПОРЯДКИ В АЛЕКСАНДРОВЕ 23-24 июля 1961 г.
События в Муроме вызвали «эффект домино». Надписи на домах в Коврове, призывавшие к мести, были первой ласточкой. Волнения в Александрове (тоже город во Владимирской области)
305
были уже серьезным симптомом. Они вспыхнули спонтанно, под влиянием стандартной конфликтной ситуации — «обиженные солдаты». Но зачинщиков беспорядков бесспорно вдохновляло желание «устроить, как в Муроме»609. Эта фраза в различных вариациях неоднократно прозвучала в ходе бунта. Несмотря на апелляцию участников волнений к муромскому опыту, беспорядки в Александрове представляли собой довольно «чистый» пьяный бунт, в котором почти не было «политики» и «антисоветчины».
В составленный нами список осужденных за беспорядки в Александрове попало 19 человек. Из них 12 имели в прошлом судимость или привлекались к ответственности за хулиганство, мелкие хищения, как минимум отсидели по 15 суток в милиции под арестом. Четверо в прошлом были приговорены к длительным срокам заключения за серьезные преступления (покушение на убийство, грабеж и т. д.) или имели по несколько судимостей. Один из зачинщиков беспорядков был отпетым хулиганом (четыре судимости). Только у семерых из нашего списка не было криминального или хулиганского прошлого (во всяком случае, в милицию они не попадали). Один из них был кандидатом в члены КПСС. Другой — героем войны, с наградами, которые давались за личную храбрость: медалью «За отвагу» и орденом Слава III степени. Вся семерка, имевшая репутацию «морально-неустойчивых», была во время беспорядков пьяной, легко поддалась коллективному психозу и впоследствии с трудом вспоминала о своих действиях.
Лейтмотивом событий в Александрове стало обычное стремление доминировавших в толпе «обиженных» к социальному реваншу, к расправе с ненавистной милицией, сконцентрированное в выкриках: «Бей гадов! Они полжизни у меня отняли»610; «Совсем обнаглели» и т. п.
В воскресный день 23 июля 1961 г. два солдата, В. Грездов и А. Крылов, приехали из Загорска в Александров поразвлечься. К вечеру они напились пьяными и нелегкая занесла их на центральную площадь города — Советскую, где находился и городской отдел милиции. Там они и попались на глаза майору милиции Кузнецову. Майор был в штатском, и солдаты не приняли всерьез его «приглашения» в горотдел. Начались препирательства. В конце концов нарушителей спокойствия скрутили и силой затащили в помещение милиции. Дежурный
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л 2 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л. 103.
306
по горотделу немедленно поставил в известность начальника местного гарнизона подполковника Черейского.
Конфликт незадачливБгх солдат (впоследствии оба были осуждены за хулиганство) с милицией привлек внимание нескольких сердобольных женщин. Обиженные «пьяненькие» часто вызывают иррациональную жалость у русских женщин. Так было и на этот раз, тем более, что некоторые женщины, оказавшиеся свидетельницами происшествия, тоже были выпивши. На их выкрики стала собираться толпа.
По случаю выходного дня в городе .было много пьяных. В толпе выделялись автослесарь Леонид Логинов (33-х лет, несколько раз привлекался к ответственности за мелкое хулиганство, от жены ушел, платил алименты на содержание троих детей), помощник машиниста Владимир Федотов (29 лет, три судимости за хищения государственного имущества, отец малолетней дочери), конюх железнодорожной больницы Александр Кручинин (33-х лет, инвалид III группы — нет левого глаза, отец двоих детей) и плотник Владимир Дмитриев (32-х лет, отец десятилетнего сына, судимостей и приводов в милицию не имел)611. Все они призывали к расправе над милиционерами.
Кручинину принадлежало авторство лозунга «Устроим второй Муром!», напрямую отсылавшего толпу к опыту предшественников. Эта же тема присутствовала и в выкриках Дмитриева. Он же неосознанно пытался вывести ненавистных милиционеров из-под защиты советских мифов о «самой справедливой власти на свете», превратить их в «чужих» и «чуждых» не только толпе, но и самому режиму. После нескольких часов погромного активизма, замахиваясь на работника тюрьмы Степанова, Дмитриев закричал: «Бейте его, он такой же полицай»612. Это моральное «уравнение», как бы превращавшее александровских милиционеров в нацистских пособников — «полицаев», избавляло не имевших криминального опыта участников погрома от комплекса вины перед властью. Большинство зачинщиков не углублялись в моральные дебри. Они нападали на милицию потому, что она была «плохая» и выкрикивали лозунги: «Отпустите, гады, солдат»613.
Около 7 часов вечера 50—60 взбудораженных людей, собравшихся у горотдела милиции, ругались и требовали освобождения задержанных солдат614. Чуть позднее на площадь приехал подпол-
6,1 Там же. Л. 276-277.
612 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л. 287.
613 Там же. Л. 47-48. 6,4 Там же. Л. 27.
3Q7
ковник Черейский с четырьмя солдатами, затем городской прокурор, уполномоченный КГБ и несколько местных партийно-советских руководителей среднего звена, безуспешно пытавшихся утихомирить толпу. Военный комендант хотел увезти задержанных военнослужащих в комендатуру. Толпа достигла 100 человек. Под выкрики об избитых солдатах люди преградили коменданту путь к машине. Конфликт разворачивался во дворе милиции. В сутолоке охрану оттеснили и силой освободили Крылова. Он затерялся в толпе и скрылся. Впоследствии Крылов явился в свою часть в Загорске615.
Активность и воодушевление вожаков нарастали. Леонид Логинов, например, не давал машине с задержанным Грездовым выехать из ворот милиции, упирался в буфер, подставлял ноги под колеса, бил кулаками по капоту, отстегивал брезент, открывал двери, не давал открывать ворота и кричал: «Давите, я не отойду»; «Бей их, и не выпускай машину». На требования милиционеров Логинов отвечал матом, а одному из них сказал: «Я тебя, гад, сейчас загрызу»616.
Овладеть ситуацией в начале событий властям не удалось. К толпе присоединялись новые люди, которые заражались друг от друга истерическим воодушевлением. Когда машина с Черейским и Грездовым все-таки уехала, погромщики попытались взломать входную дверь горотдела. Около 8 часов вечера подполковник Черейский вернулся на площадь, надеясь задержать Крылова, — на этот раз в сопровождении уже 8 солдат. Но и толпа, в которой было много пьяных, достигла 500 человек. Именно в это время впервые прозвучал лозунг «Устроим, как в Муроме!» в сопровождении стандартных погромных выкриков: «Давайте громить отдел!», «Бейте милицию!» и т. п. Люди окружили машину, на которой приехал Черейский с солдатами, и стали ее раскачивать, пытаясь перевернуть617. В общем-то логических причин громить милицию уже не было. Грездов был перевезен в комендатуру, Крылов — сбежал. Именно это и пытались объяснить толпе Черейский, а также представители властей и начальник милиции. Все было бесполезно. Больше всех досталось военному коменданту, который оказался в руках толпы. Его оскорбляли, хватали за одежду, наносили удары618.
Там же. Л. 27-28.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л. 48-49. Там же. Л. 4—5. Там же. Л. 28.
308
В толпе появились новые «активисты», развившие первый успех погромщиков. Почти все они в момент событий были пьяны. Около 20.00 в ход событий энергично включился двадцатитрехлетний слесарь-сантехник Евгений Вачин, имевший в городе репутацию «нарушителя трудовой дисциплины и общественного порядка». Вачин мешал выезду машины со двора милиции, требовал освобождения задержанных солдат, гнался за подполковником Черейским по площади, призывал к расправе над милиционерами: «Бить их надо, гадов»619. Позднее, около 9 часов, он попытался ворваться в здание городского отдела милиции и участвовал во взломе входной двери.
Боевое настроение толпы подогревал своими выкриками шорник Василий Барабанщиков (31 год, четыре судимости за хулиганство620). Его отец вернулся с войны инвалидом II группы и в 1949 г. умер от ран и болезней. Сам Василий в 1941 г. попал под немецкую бомбежку и получил увечье руки. Будучи типичной жертвой обстоятельств и тяжелого детства, Барабанщиков попал в дурную компанию, начал пить и хулиганить. Молодость его прошла в лагерях. В заключении он тяжело заболел и был признан негодным к физическому труду621.
Василий требовал освободить задержанных солдат, рвался в помещение горотдела, преследовал по площади, подполковника Черейского, кричал, что работники милиции избивают арестантов. Увидев стоявшую на крыльце дружинницу, Барабанщиков закричал: «Тащи ее! Если не отсюда, то из суда она живой не уйдет!»622. Допросами свидетелей было установлено, что Барабанщиков не только спас от избиения одного из них, но и помог выбраться из толпы секретарю горкома партии623. Очевидно, в сознании сына бывшего фронтовика, сражавшегося за Советскую власть на фронте, органично уживались стандартные иде-ологемы коммунистической эпохи и ненависть к «гадам-милиционерам». Секретарь горкома партии скорее всего олицетворял для Барабанщикова «справедливую власть», до которой нужно только докричаться, а работники горотдела милиции были воплощением «темной силы», поломавшей жизнь Василия. На подобных психологических стереотипах в значительной мере базировалась устойчивость советского режима. Даже многие его по-
309
тенциальные противники старались вписать свое «альтернативное» поведение в систему идеологического мифа об «отдельных недостатках», вызванных действиями конкретных «врагов-бюрократов».
В избиении подполковника Черейского принял участие Василий Гречихин, неработающий инвалид I группы, 31 года от роду, отец троих детей, имевший судимость за мелкую спекуляцию и приводы в милицию за нарушение общественного порядка. На месте событий Гречихин оказался совершенно случайно. Автобус, на котором выпивший Василий и его жена ехали домой, был остановлен толпой на Советской площади. Но Гречихин так органично влился в бунтующую людскую массу624, что трудно поверить, что это у него, инвалида, были изуродованы кисти обеих рук.
Еще одним героем «погони» за Черейским был грузчик Павел Зайцев, 1925 года рождения, отец троих детей, герой войны (награжден орденом Славы III степени, медалью «За отвагу»). В день волнений Зайцеву не повезло вдвойне. Он не только оказался замешанным в массовых беспорядках, но и сам стал жертвой погромного безумия. Когда, уже после 10 часов вечера, милиция начала стрелять в людей, ворвавшихся в здание горотдела, группа хулиганов приняла Зайцева, оказавшегося в одном из кабинетов, за сотрудника милиции. Несколько человек зверски избили его ногами, а затем схватили за руки и за ноги и стали швырять на пол. Зайцев попал в больницу с тяжелыми побоями625.
Активное участие в преследовании Черейского на площади принял разнорабочий Анатолий Сингинов, имевший две судимости (за грабеж и за кражу) и несколько приводов за хулиганство. Жил в общежитии, с женой разошелся, но развод не оформил. Своего малолетнего ребенка Сингиновы отдали в детский дом. Сингинов энергично призывал собравшихся к погрому, а когда толпа начала раскачивать военную машину, приехавшую за задержанными, именно он выступил в роли «координатора», подавая команду: «Раз, два»626.
Около 8 часов вечера в гущу событий попал плотник Константин Савасеев, люто ненавидевший милицию. Во время прогулок по городу с подругой он всегда старался обойти стороной «эту милицию»627. Причины такого отношения понятны. К 35 го
310
дам Савасеев имел судимость за покушение на убийство и два привода за хулиганство. Он вырос в большой семье (шестеро детей), тяжело болел в детстве, и, по уверению матери, из-за осложнений после скарлатины начал говорить только в семь лет. В школу пошел с опозданием на два года. Отчим часто пьянствовал и выгонял мальчишку на улицу. В 15 лет "Константин начал работать. В 1953 г., опять-таки по рассказу матери, он встретил на улице убийцу своего брата, спросил, за что убил и получил в ответ: «Собаке собачья смерть». Савасеев жестоко избил обидчика, что и было квалифицировано как покушение на убийство. В семье считали, что с Константином поступили несправедливо628.
Савасеев активно заступался за товарищей по несчастью — задержанных солдат, кричал, что их задержали незаконно, что над ними издеваются, что их надо освободить силой. Он не давал машине с задержанным выехать со двора милиции, вырывал руль из рук шофера, оторвал ручку от двери автомобиля, поранив при этом себе руку. Савасеев, показывал окружающим эту окровавленную руку и обвинял в своем ранении работников милиции, что еще больше возбудило толпу629.
Черейскому в конце концов удалось скрыться от преследования толпы в помещении городского отдела милиции. А события вступили в свою наиболее активную фазу. О «солдатиках» забыли. Толпу вдохновляли новые цели. Около 20 часов 40 минут группа в 40—50 человек под крики «Бей, громи милицию!» стала забрасывать здание горотдела камнями и кирпичами630. Вооружившись палками и брусьями от садовой изгороди, хулиганы стали бить стекла, выламывать рамы и металлические решетки в окнах помещения милиции. Пока одни забрасывали горотдел камнями, другие перевернули и подожгли милицейский мотоцикл с коляской (Савасеев устроил даже что-то вроде ритуального танца вокруг горящего мотоцикла631). Они откатили на площадь и опрокинули на бок милицейскую машину ГАЗ-69, а затем подожгли и ее. Тогда же хулиганы избили командира отделения пожарной охраны, пытавшегося предотвратить поджог. Прибывшим на площадь пожарным автомашинам погромщики преградили путь и не допустили их к горящим автомобилям632.
Там же. Л. 249-250. Там же. Л. 32. Там же. Л. 2. Там же. Л. 32. Там же.. Л. 28.
311
Нападающие осадили здание горотдела милиции с трех сторон и стали ломиться в парадную дверь горотдела милиции. В качестве тарана использовали садовую скамейку, вырванную из земли изгородь палисадника и т.д. В это время в здании находилось 12 милиционеров. Часть из них, охранявшие входную дверь и дежурное помещение на первом этаже, забаррикадировались мебелью и произвели 364 выстрела вверх. Это не остановило нападавших. Около 10 часов вечера дверь поддалась напору атакующих. Подбадривая себя криками: «Не бойтесь, они только пугают!», — погромщики ворвались на первый этаж. Они вламывались в кабинеты, разбивали мебель, вытаскивали и выбрасывали на улицу сейфы со служебными документами. Именно тогда в коридоре был зверски избит П. Зайцев, принятый по ошибке за сотрудника милиции, стрелявшего в погромщиков.
Спустя некоторое время было подожжено правое крыло здания. Пожар быстро распространялся6.33. Арестованные из горотдела были переведены в находившуюся рядом тюрьму. Около 23 часов загорелось и левое крыло здания. Находившиеся на втором этаже городской прокурор, начальник милиции и уполномоченный УКГБ по телефону информировали о ситуации горком КПСС, областного прокурора и руководство УКГБ и УВД Владимирской области. На место событий были высланы войска. Первые две роты были без оружия и никакого влияния на ход событий оказать не сумели. Некоторые лидеры толпы попытались даже распропагандировать этих солдат, призывали их повернуть оружие против милиции («перейти на сторону народа»), объясняли, что толпа бьется за «правое дело» — мстит за обиженных солдат. Только прибывшее позднее вооруженное подразделение под командованием генерал-майора Корженко сумело взять ситуацию под контроль, да и то не сразу.
В ходе этой активной фазы беспорядков жертвами погромщиков стали некоторые представители власти и очевидцы событий, призывавшие к восстановлению порядка. Так, у здания милиции были избиты начальник горотдела милиции Никифоров, секретарь партийной организации одного из александровских заводов Романов, неизвестный подполковник пограничных войск, находившийся в Александрове в отпуске, рабочий александровской фабрики, И. Бабашкин, В. Быватов (оба — бывшие сотрудники КГБ), заместитель командира народной дружины П. Шилов. Милиционер Г. Прошман получил ножевое ранение в область груди634.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л. 6. Там же. Л. 10—11, 29.
312
Такова была внешняя канва событий развернувшихся на Советской площади у здания городского отдела милиции и внутри него с половины девятого до одиннадцати часов вечера 23 июня 1961 г. Среди «активистов» разгрома милиции оказались наши старые герои. Первый сигнал к взлому дверей городского отдела подал Гречихин635. Его поддержали уже известные нам Логинов, Барабанщиков и Сингинов. Именно Барабанщиков вместе с новым персонажем погромной драмы экскаваторщиком Александром Сидоровым догадался использовать садовую скамейку в качестве тарана. 32-летний Сидоров (имел три судимости — за грабеж, за хулиганство и за «нанесение телесных повреждений»636) появился на месте событий около Ш часов вечера. Он был одним из авторов идеи поджога здания милиции: «Их, гадов, надо убивать и сжечь!». Александр участвовал и в избиении начальника милиции Никифорова. Поступков своих Он не помнил или, опираясь на свой прошлый криминальный опыт, предпочел не вспоминать637. ,
Другой активный поджигатель — стрелок отряда военизированной охраны железной дороги Алексей Зюзин — трижды оказывался в центре событий: освобождал заключенных из камеры для вытрезвления, бросил в помещение бутылку с горючей смесью и пытался поджечь здание тюрьмы горящим мотоциклом. Следствие и суд охарактеризовали его впоследствии как «морально-недостойную личность». Однако по меркам режима Зюзин не просто был законопослушным гражданином (не имел судимостей и приводов в милицию), его лояльность подтверждалась принадлежностью к КПСС (кандидат в члены партии). Он оказался Замешанным в событиях прежде всего по пьянке — после работы выпил с тестем пол-литра.
Обстоятельства участия Зюзина в поджоге здания не ясны. Трудно поверить, что пьяный человек, затянутый в воронку погрома, имел время и мог самостоятельно изготовить бутылку с «коктейлем Молотова». Сам Зюзин писал в жалобе Генеральному прокурору СССР, что к нему подошли двое неизвестных и стали предлагать «бутылку с горючим, а каким я не знаю. Я отказывался и вступил с ними в брань. Но они мне угрожали расправой, и я взял, заставили идти за ними, они шли по обе стороны, я у них был в середине. Дошли до здания ГОМ (городского отдела милиции. — В. К.) метров 15—20, и заставили
313
кинуть, они показывали куда ее кидать, вовнутрь, но я ее кинул об угол с наружной стороны»638. Косвенно рассказ Зюзина свидетельствует о существовании обычных для таких ситуаций закулисных сил, ловящих рыбку в мутной воде погрома и в конце концов остающихся в тени. К сожалению, никаких других свидетельств мы не имеем. Это тоже довольно типично для подобных историй. Власти судили й наказывали в таких случаях, как правило, самых крикливых и громких, а не самых опасных.

Одной из первых жертв физического насилия со стороны погромщиков стал И. Бабашкин. Именно его жестокое избиение (первым был подполковник Черейский) развязало кровавые инстинкты толпы. Попытка Бабашкина вмешаться в ход событий была одним из критических моментов волнений. Погромщики в такие минуты демонстрируют повышенную агрессивность, давят «инакомыслящих» единственным доступным им средством — насилием или угрозой насилия. После этого они, как бы перейдя Рубикон, и соединенные общим грехом, становятся еще агрессивнее. А сопровождающая обычно такие действия уголовная истерика, рассчитанная на запугивание, окончательно гасит призывы к здравомыслию. Так было и на этот раз.
В избиении Бабашкина участвовали некоторые из «старых» лидеров беспорядков, например, Гречихин. НО решающую роль в критический момент погрома сыграла истерическая активность Зинаиды Клочковой. Эта женщина, как и многие другие, попала на площадь случайно (шла с подругой из кино), но вела себя так, как будто давно готовилась к этому «звездному часу». В каком-то смысле это не так уж и далеко от истины. В 1961 г. Клоч-ковой было 30 лет, и работала она поваром в поликлинике Красноярского аэропорта. Но, наверное, всю свою жизнь помнила об обиде юности. В 16 лет (в 1947 г.) ее приговорили к одному году лишения свободы за покушение на грабеж, совершенное без насилия. Фактически же, речь скорее всего шла о какой-нибудь попытке стащить кусок хлеба у торговца на базаре или о чем-нибудь подобном. Но жестокий сталинский режим в то время проводил свою очередную кампанию — боролся с преступностью, действительно захлестнувшей страну после войны. Применялся тот же, что и в политике метод репрессивного массового устрашения, а наказание сроком в один год давали тогда «просто так», «ни за что» — чтобы другим неповадно было. Жизнь девушки-подростка переехало колесо бездушной государственной машины.
Там же. Л. 304об.
314
В 1961 г. Зинаида Клочкова попыталась «вернуть» власти старый долг, и действовала она при этом по образу и подобию своих обидчиков — не разбирая правых и виноватых, слепо и жестоко, добавив к этому еще и полученный в «зоне» криминальный опыт. Не случайно, когда присутствовавшие на площади женщины возмутились поведением Клочковой («женщина, а что может делать»), из глубин ее подсознания выплыла лагерная фраза: «Замолчите падлы, а то горло перегрызу»639. Клочкова вообще пыталась всячески нейтрализовать тех, кто призывал погромщиков образумиться. «Здравомыслящим» она угрожала расправой, поджогом их домов, т. е. использовала довольно обычные приемы уголовного запугивания жертв. Позднее призывала солдат не препятствовать беспорядкам, ал*а-оборот — оказать помощь в разгроме милиции и тюрьмы640. Тогда же, по утверждению следствия и суда, Клочкова обращалась к толпе с призывом к расправе над коммунистами и к разгрому городского комитета партии (сама подсудимая это обвинение отрицала)641.
Едва в действиях толпы, громившей милицию, возникла некоторая «заминка» (предупредительные выстрелы милиционеров в связи с началом штурма), на чашу весов в пользу продолжения волнений легли громкие выкрики штукатура Владимира Горшкова. Именно он «озвучил» традиционный для большинства волнений такого рода просоветский миф: не бойтесь, в народ стрелять не будут642. Подобная уверенность особенно присуща случайным людям из толпы, тем, кто не имел лагерного и тюремного опыта. Именно таким и был 28-летний Горшков, человек довольно образованный по сравнению с другими «активистами» погрома — окончил 9 классов, не имевший ни судимостей, ни приводов в милицию за хулиганство. Он попал на Советскую площадь после 9 часов вечера, был, по его собственному признанию, «пьян и поддался мнению возбужденной толпы»643. Во многом благодаря его усилиям была взломана входная дверь в помещение милиции. Горшков во главе толпы первым ворвался внутрь здания с криком: «Братцы, вперед!», «Бей гадов!», «Громи!»644. Важную роль сыграл Горшков и в нападении на тюрьму (об этом будет рассказано ниже). В конце концов
639 ГАРФ. Ф. Р-81*31. Оп. 31. Д. 91241. Л. 92.
640 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л. 98.
641 Там же. Л. 42.
642 Там же. Л. 34-35.
643 Там же. Л. 61.
644 Там же. Л. 34-35.
315
(около 11 часов) после двухчасовых подвигов жене удалось увести пьяного супруга с места событий.
В эпизоде с пожарными машинами толпа также «вытолкнула» несколько «солистов». Одним из первых бросился навстречу пожарной машине уже известный нам Сингинов. В результате дорога к очагу пожара была заблокирована, а пожарные повернули назад645. Из «новичков» особенно отличился прессовщик Николай Воронов, который имел боевое прошлое (участник и инвалид войны, награжденный медалями «За отвагу» и «За победу над Германией»). После войны он не сумел адаптироваться к мирной жизни, был дважды судим за злостное хулиганство, с последнего места работы уволен «за систематическое нарушение трудовой дисциплины и хищение цемента»646.
Пьяный Воронов включился в беспорядки около 10 часов вечера. Вместе с другими погромщиками он откатывал милицейскую машину от здания горотдела (впоследствии машину подожгли), а когда работница паспортного стола милиции попыталась им помешать, ударил ее ногой в живот и потребовал, чтобы она ушла647. Потом участвовал в погроме и поджоге паспортного стола. С появлением пламени призывал остальных швырять в окна что-нибудь горючее, чтобы сильнее разгорелся огонь. Все это сопровождалось словами: «Правильно сделали, что сожгли. Давно бы надо сжечь»648.
Одновременно с Вороновым к погромщикам примкнул кочегар Анатолий Борисов (30 лет от роду, трижды привлекался к административной ответственности за нарушение общественного порядка)649. Как и Воронов, он участвовал в эпизоде с милицейской машиной и мешал пожарным подъехать к очагу пожара, угрожая шоферу: «Что тебе, жить надоело?»650.
Все эти зачинщики, вытолкнутые толпой вперед, как бы отыгрывали свои роли и исчезали за кулисами событий, растворяясь в толпе, чтобы затем или отправиться домой спать, как Горшков, или вынырнуть из бурного потока волнений — в другой роли, в другом месте или в другое время. При этом, как это было в случае с Зюзиным, всегда остается некоторое сомнение: имеем ли мы дело исключительно со спонтанной самоорганизованностью толпы или, помимо очевидных зачинщиков, были
316
еще зачинщики закулисные, подставлявшие вместо себя других. Скорая на расправу власть, как правило, редко докапывалась до ответа на этот вопрос, что, впрочем, только усиливало ее подозрительность и энтузиазм в поисках тайных врагов режима.
Самостоятельным эпизодом погрома, завершившимся настоящим сражением, было нападение на тюрьму № 4 (находилась в прилегавшем к городскому отделу здании). Всего в тюрьме во время нападения содержалось 169 заключенных, в том числе 82 особо опасных преступника651. Охрана насчитывала 22 человека. Идея освобождения заключенных почти одновременно была «озвучена» несколькими зачинщиками беспорядков в то время; когда в милиции начался пожар652. Само нападение на тюрьму спонтанно выросло из предыдущей фазы волнений. И наиболее важную роль сыграл, вероятно, 25-летний шофер Алексей Федоров653, брат которого сидел в это время в КПЗ за мелкое хулиганство.
Алексей появился на месте событий около восьми часов вечера, пьяный. В жалобе на имя Генерального прокурора СССР Федоров писал: «В этот вечер я был выпивши. Гражданин прокурор, я все это сделал легкомысленно, не подумав своей головой. Я шел не специально громить, я шел на танцы в парк, цели у меня никакой не было. Попал под несчастный случай, все у меня получилось случайно»654. Тем не менее, Федоров вел себя крайне агрессивно. Он с самого начала участвовал в погроме горотдела655. На замечания нескольких коллег по работе ответил матерной руганью656. Когда загорелось здание милиции, Федоров почувствовал тревогу за брата: «Крикнул, что надо освободить, которые сидели в КПЗ за мелкое хулиганство...»657.
В нападении на тюрьму участвовало, по оценке милиции, лишь человек 30 или 40. Большинство столпившихся на площади предпочли в это дело не вмешиваться. Боялись! Константин Савасеев безуспешно пытался вселить в собравшихся боевой дух: «Народ, что стоите, если народ пойдет, стрелять не будут»658.
Когда начался штурм, охрана сделала несколько предупредительных залповых выстрелов вверх. Безрезультатно. Возникла уг
317
роза пролома ворот и дверей. Освобождение заключенных преступников становилось все более реальным. Дежурный помощник начальника тюрьмы отдал приказ стрелять на поражение в ворота тюрьмы и в дверь дежурной комнаты на уровне человеческого роста. Решение было принято на основании «Инструкции об организации охраны и надзирательской службы в тюрьмах МВД». Даже выстрелы не остановили участников штурма. «Боевики» трижды закрывали окно дежурного помещения щитом и пытались под его прикрытием приблизиться к тюрьме, но выстрелами через щит их отгоняли.
Одновременно была предпринята попытка подкатить к воротам тюрьмы горящий мотоцикл и использовать его для поджога здания. Один из участников этой авантюры был убит. Остальные отступили. Но наступательного духа не потеряли. Они сумели захватить и поджечь тюремную автомашину ГАЗ-51. Огонь мог перекинуться на канцелярию, где находились личные дела заключенных, а также на некоторые тюремные помещения. Выстрелами погромщиков удалось отогнать от горевшей машины, затем охрана сумела погасить огонь659.
Во время штурма тюрьмы четверо нападавших были убиты, и одиннадцать ранено. Случайное ранение в колено получила 15-летняя школьница. Несколько человек попали в больницу с ожогами, полученными на пожаре. Количество раненых было, вероятно, больше, поскольку в городе были зафиксированы случаи анонимных обращений за медицинской помощью с легкими огнестрельными ранениями660.
Только к 2 часам ночи 24 июля прибывшие в Александров воинские подразделения подавили бунт, а пожарные команды смогли приступить к тушению пожара. Помещения милиции и аппарата к этому времени уже полностью выгорели. В огне погибло множество служебных документов, уголовных дел, бланков паспортов и т.д.661
24 июля по факту беспорядков в г. Александрове было возбуждено уголовное дело по признакам ст. 79 УК РСФСР (массовые беспорядки). Расследование вела специально созданная и выехавшая в Александров оперативная группа КГБ при Совете Министров СССР662. На место происшествия прибыли руководящие работники Владимирского обкома КПСС, исполкома областно
Там же. Л. 8—9.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 91241. Л. 11-13. Там же. Л. 30—31. Там же. Л. 13.
318
го совета, управления внутренних дел, прокурор области, начальник следственного отдела прокуратуры области и другие. В городе был проведен городской партийный актив, а на предприятиях и в учреждениях партийно-комсомольские собрания.
Идеологическими мерами дело в таких случаях никогда не ограничивается. Власти подумали и о полицейских предосторожностях. Несколько дней город патрулировали военные. Были усилены народные дружины, члены которых также присматривали за порядком663. Шел поиск активных участников беспорядков. Найти их не составляло особого труда — в первые же дни было арестовано 13 человек664.
Спустя месяц (22—25 августа) на открытой выездной сессии Владимирского областного суда было рассмотрено уголовное дело по обвинению девяти активных участников нападения на Александровский горотдел милиции и на тюрьму. На процесс были допущены только тщательно проверенные люди. Пропуска распределялись партийными, профсоюзными и комсомольскими организациями. По обычной практике подобных воспитательных процессов, призванных подтвердить «отщепенство» подсудимых, наряду с государственным обвинителем выступали так называемые общественные обвинители — электромонтер й ткачиха. Четверо подсудимых (Савасеев, Горшков, Сидоров и Барабанщиков) были приговорены к расстрелу, пять остальных (Клочкова, Гречихин, Сингинов, Федоров и Логинов) получили максимальный срок тюремного заключения — по 15 лет665. После процесса на промышленных предприятиях города Александрова и района прошли митинги и собрания, «на которых трудящиеся единодушно одобрили приговор суда». О приговоре сообщили областная газета «Призыв» и все районные газеты области666,
5—9 октября 1961 г. состоялся второй открытый процесс. Место заседания перенесли в областной центр — город Владимир, общественные обвинители на суде не выступали. Приговоры были без смертной казни. Но все 9 подсудимых были осуждены на максимальный срок лишения свободы — 15 лет667. Особой пропагандистской шумихи вокруг этого процесса власти устраивать не стали.
319

Комментарии (1)
Обратно в раздел история