Козлов В. Обманутая, но торжествующая Клио

Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 10. "Бесценное собрание рукописей и книг"
в последнем "Акте" драматической судьбы Раменских

Наверное, каждый из тех, кто пережил первые послемартов-ские месяцы
1985 г., время волнующего ожидания, неопределенных надежд, смутных ощущений
перемен, теперь, спустя годы, по-разному видит в том времени себя. Помнится,
как в то время небольшой кружок историков, занимавшихся историей России XIX
в., да и близким кругом проблем, поразила публикация в журнале "Новый мир"
одного дотоле неизвестного исторического документа -- "Акта о педагогической
и общественной деятельности семьи учителей Раменских из села Мологино
Калининской области"[293].
Вне всякого сомнения, это была сенсационная публикация, поскольку она
вводила в общественный оборот ранее неизвестные исторические источники
XVII--XX вв., а также ценные сведения о еще большем круге исторических
материалов, не дошедших до наших дней. Автор публикации -- М.Маковеев -- в
предисловии рассказал об обстоятельствах создания и истории бытования
поразительного документа.
Известная учительская династия Раменских, основателем профессии которой
стал еще в XVIII в. Алексий Данилович Раменский, немало сделала для
просвещения россиян, снискав уважение и признание современников. В Тверском
крае в их мологинской усадьбе бывали выдающиеся люди разных эпох --
известный мемуарист и ученый А.Т.Болотов, революционер и публицист
А.Н.Радищев, историк Н.М.Карамзин, писатель И.И.Лажечников, художники
О.А.Кипренский, А.Г.Венецианов, И.И.Левитан, представители различных
политических и общественных движений, начиная от М.А.Бакунина,
С.М.Кравчинского, С.Л.Перовской, А.И.Желябова и кончая М.В.Фрунзе, Д.И. и
М.И.Ульяновыми. "Глубочайший драматизм судьбы учителей Раменских, -- писал
Маковеев, -- состоял в том, что их служение святому делу народного
просвещения почти непрерывно сопровождалось преследованиями со стороны
официальных властей. Раменские сидели в острогах, были в ссылках, многие из
них лишались званий, состояний, должностей. За ними следили штатные и
добровольные доносчики, в их мологинскую усадьбу засылались провокаторы...
Трудно представить себе другой, внешне самый обыкновенный, сельский дом,
который на протяжении полутора веков хранил бы под своей крышей столько
государственной важности тайн, секретных писем, исторических документов. Его
архив и библиотека насчитывали до десяти тысяч единиц конфиденциальной
переписки с известными людьми и сотни древних (рукописных и старопечатных)
книг... Публикуемый ниже "Акт", рассказывающий о жизни шестнадцати поколений
необыкновенной династии, подтверждает все это"[294].
Маковеев сообщает далее об истории возникновения и последующей судьбе
публикуемого документа. В начале 30-х годов XX в. преподаватели ряда
ржевских школ и педагогического техникума в письме в "Правду" сообщили о
"житейских трудностях" своего восьмидесятилетнего коллеги Н.П.Раменского.
Письмо оказалось у М.И.Ульяновой, работавшей в Комиссии советского контроля.
По ее просьбе тогдашний нарком просвещения РСФСР А.С.Бубнов принял по нему
ряд мер. В частности, Н.П.Раменскому была установлена персональная пенсия, а
для изучения семейного архива и библиотеки Раменских была организована
специальная комиссия, которой поручалось представить в Наркомат просвещения
официальный документ, а также записать воспоминания живых Раменских и тех,
кто их знал.
В соответствии с распоряжением Бубнова Калининский областной отдел
народного образования создал комиссию во главе с директором Ржевского
краеведческого музея Н.Р.Войковым, в которую вошли также преподаватели
ржевских школ и педагогического техникума и зять Н.П.Раменского
Н.Я.Смольков, бывший революционер-подпольщик. Три года работала эта комиссия
по описанию документов и книг собрания Раменских, пока наконец 1 сентября
1938 г. ее члены подписали публикуемый "Акт".
По данным Маковеева, "по не зависящим от комиссии причинам" "Акт" не
был отправлен в Москву, и все экземпляры остались в Ржевском краеведческом
музее, куда по распоряжению А.А.Раменского, внука умершего в 1937 г.
Н.П.Раменского, были переданы архив и библиотека Раменских. Во время Великой
Отечественной войны все это погибло. Правда, сообщает Маковеев, в руинах
разрушенного гитлеровцами села Мологино были найдены программа и устав
РСДРП, принятые вторым съездом партии, с автографами В.И.Ленина. В 60-е годы
там же обнаружена брошюра Ленина "Борьба за хлеб", 1918 г. издания, с его
дарственной надписью одному из Раменских. Наконец, под развалинами
взорванной немцами мологинской церкви вскоре была найдена книга В.Скотта
"Ивангое" ("Айвенго") с дарственной надписью А.С.Пушкина А.А.Раменскому, а
также с незаконченной строфой одного из вариантов пушкинской "Русалки",
пушкинским рисунком виселицы с пятью повешенными декабристами и одной из
строф сожженной им девятой главы "Евгения Онегина".
Чудом сохранился и публикуемый экземпляр "Акта". Он был предназначен
для семьи Раменских, хранился у жены умершего Смолькова, которая отвезла его
в Вологду к своей сестре. Незадолго до начала Великой Отечественной войны та
переехала в Павловский Посад, где спрятала документ на чердаке своего нового
дома и забыла о нем. Только в 1968 г. во время ремонта дома он был найден.
"Акт", напечатанный на машинке через один интервал на 73 страницах, был
завернут в тонкий картон и газету "Известия" от 16 июля 1935 г.
"Акт" начинается в обычной делопроизводительной манере с перечисления
членов комиссии, обследовавших архив и библиотеку Раменских: председателя
Н.Р.Бойкова, членов -- Л.В.Михайловой, А.Ф.Дружиловского,
И.А.Воскресенского, Н.А.Золотовского, И.Г.Гаврилова, Н.Я.Смолькова, --
людей, хорошо известных в Тверском крае. В нем констатируется, что семья
учителей Раменских является хранителем "громадного семейного архива,
охватывающего более 4 веков истории семьи и общественной жизни России".
Далее вполне квалифицированно, можно сказать, по профессиональным
архивно-библиотечным правилам, дается классификация архива Раменских: 1)
различные архивные документы, начиная с XV в., "в несколько сот листов"; 2)
библиотека до 5 тысяч томов, "состоящая из рукописных книг XV, XVI, XVII
веков, старопечатных книг XVII--XVIII веков и книг и журналов XVIII и XIX
веков", многие из которых с авторскими автографами и записями об их
владельцах; 3) воспоминания представителей рода Раменских -- Пафнутия из
Старицы, Максима из Москвы, Симона и Герасима из Новгорода и Твери, Михаила
и Якова -- московских книгописцев, а также Георгия -- о Болгарии и Украине,
Степана -- о Запорожской Сечи, Данилы -- о Москве XVIII в., Алексея -- о
Радищеве, его сыновей Алексея и Александра -- о Пушкине, Гоголе,
Лажечникове, художниках первой половины XIX в., Федора, Пахома и Пафнутия --
об общественной жизни России середины XIX в., других представителей рода,
живших в Петербурге, Новгороде, Воронеже, Одессе, в Болгарии, Украине и
т.д., в том числе Анны Александровны Раменской-Вознесенской, "участницы
Парижской коммуны, -- о Марксе, Бакунине, Лаврове, Софье Перовской,
Желябове, Кибальчиче, Ленине"; 4) письма к Раменским в количестве до 10
тысяч, в том числе от Болотова, Радищева, Петрова, Попугаева, Карамзина,
Козодавлева, Муравьевых, Вульфов, Степняка-Кравчинского, Паниных,
Тимирязева, Лажечникова, Писемского, Бакунина, Пушкиных, Потемкина и т.д.;
5) рукописная книга-дневник, которую вели Раменские (старейшие в роду) с
1755 г. по 30-е годы XX столетия, куда, как сказано в "Акте", "Раменские
записывали не только семейные события, но и политические новости в стране,
об урожае, погоде, стихийных событиях".
Состав и содержание этих пяти книжно-документальных комплексов
раскрывается в дальнейшем тексте "Акта", разбитом на несколько разделов,
часто повторяющих одни и те же факты. В первом разделе ("С древних лет...")
рассказывается о происхождении рода Раменских, восходящем к XIV в. Второй
раздел ("Раменские на Украине") повествует об украинской ветви рода. Третий
раздел ("Учителя Раменские в XVII и XVIII веках") сообщает о педагогической
деятельности представителей рода в указанный период. Названия последующих
разделов говорят сами за себя: "Дружба с Радищевым", "О рукописях Радищева",
"О Н.И.Новикове", "Сотрудничество с Н.М.Карамзиным", "Русские художники у
Раменских", "Раменские и движение декабристов", "А.С.Пушкин и Раменские",
"Учителя Раменские в XIX в.". Два последние раздела "Акта" -- "Наследники" и
"Поколения XX века" -- рассказывают о представителях рода и их деятельности
во второй половине XIX--30-х годах XX в. Сам "Акт" представляет собой как бы
"слоеный пирог". Его наибольшую часть составляет повествование о роде
Раменских, подготовленное членами комиссии на основании архива Раменских.
Другая часть, органично включенная в это повествование, представляет собой
либо цитаты из документов архива Раменских, либо их полные публикации.
В преамбуле "Акта" члены комиссии, давая общее заключение о составе и
содержании книжно-документальных сокровищ Раменских, писали: "Обозрение всех
хранящихся в Мологине исторических документов, книг, воспоминаний, переписка
с сотнями людей и в России, и за границей дают основание полагать, что эта
многовековая семья, посвятившая себя культурному развитию России,
просвещению и распространению грамотности, в последние два века превратила
село Мологино в архивный центр семьи, куда стекались указанные материалы и
откуда шли прямые связи со всеми Раменскими, жившими в различных регионах
России, для которых собирание воспоминаний о родне за последние два века
стало семейной традицией"[295].
Основу первого "слоя" "Акта" составил родовой дневник Раменских, широко
цитируемый и пересказываемый авторами документа. Среди наиболее
замечательных записей этой хроники, приведенных в "Акте", можно указать
следующие: о неожиданном приезде в декабре 1785 г. в Мологино к Алексею
Раменскому Радищева из Петербурга и дарении им книги "История", о посещении
Пушкиным Мологина в августе 1833 г., о краже одним из колоритнейших
представителей рода -- Пафнутием -- у графа Панина манифеста об освобождении
крестьян и прочтении его моло-гинским крестьянам до официального
обнародования, об участии представителей рода в Крымской войне, а Анны
Раменской -- в защите Парижской коммуны и др.
Следующий по значимости пласт источников, цитируемых и пересказываемых
в "Акте", -- воспоминания представителей рода. Авторы "Акта" указывают
прежде всего воспоминания трех представителей династии, которые "переведены,
-- как пишут они, -- с древнеславянского языка на современный русский язык
Алексеем Пахомовичем Раменским в 90-х годах прошлого столетия". Это прежде
всего воспоминания Пафнутия Раменского, московского и старицкого книгописца,
в его книге "Канон" об участии в восстании Ивана Болотникова. Далее следует
рукопись воспоминаний Максима Раменского о его службе в Посольском приказе,
где среди прочего рассказывалось о приезде в Москву "сынов абиссинского
князя", в числе которых, как полагают авторы "Акта", мог быть и предок
Пушкина. Наконец, чрезвычайно важными оказались воспоминания Симона
Раменского конца XVI в. о спасении древними представителями рода Андрианом и
Фомой Марфы Пасадницы и их казни в Москве за это государственное
преступление.
Воспоминания Михаила Раменского, смотрителя вышневолоцких каналов в
конце XVIII в., относились к периоду строительства Вышневолоцкой водной
системы. От одного из участников этого строительства -- Герасима Раменского
он получил многие реликвии, связанные с Петром I, и записал подробности
общения императора с Герасимом. Воспоминания Петра и Владимира Раменских
рассказывали о дружбе представителей рода с Радищевым и судьбе архива
Радищева, к спасению и тайному хранению которого вплоть до начала XX в. род
Раменских имел прямое отношение. "Акт" содержит многочисленные цитаты из
воспоминаний Александра Алексеевича Раменского о Пушкине, Н.В.Гоголе и
А.Н.Вульфе. Указываются в "Акте" и воспоминания других представителей рода
Раменских.
Немало в этом документе цитат и полных текстов из переписки Раменских.
Среди них -- письмо А.Т.Болотова к А.Д.Раменско-му с высказыванием отношения
к аресту Новикова, упоминанием "великого гражданина" Радищева и рассказом об
"агрономических" опытах Болотова, в том числе по выращиванию картофеля, с
его размышлениями о народном образовании и издании журнала "Экономический
магазин". В "Акте" упоминаются "сохранившиеся письма Радищева в Мологино".
Одно из них содержит совет Алексею Раменскому обратиться к Екатерине II во
время ее пребывания в июне 1785 г. в Твери с просьбой оказать помощь
мологин-ской школе (цитируется). Другое, датированное 1802 г., из Петербурга
(приводится полностью), содержит слова прощания с А.Д.Раменским перед
смертью и завещание продолжать благородное дело просвещения. "Наконец, --
писал здесь Радищев, -- я вступаю в чертог вечности. Не умирать, но жить
страшиться должно. Совесть управляла всеми моими действиями, но и жизнь
бедственная сто крат несноснее самой смерти. Она стала чрезмерным чумением,
и каждый шаг ее -- преддверие к смерти. Нет, никакие сокровища, кроме
добродетели, не сильны установить душевной тишины"[296].
Полностью приведено в "Акте" письмо и еще одного представителя российского
просветительства рубежа XVIII-- XIX вв. -- Новикова, датированное 1816 г. В
нем Новиков, "памятуя о наших давних встречах в далекой юности", передал
А.Д.Раменскому книгу Радищева "Первое обучение отроков". "Книга сия, --
писал Новиков, -- это дар незабвенного Александра Николаевича Радищева,
такого же безвинного страдальца, как и я, коей одарил он меня, навестя в
Авдотьине уже после моего выхода из крепости"[297].
Продолжение радищевской темы отразилось в письмах И.А.Нечаева к
Н.П.Раменскому от 2 марта 1906 г. и В.Е.Воскресенского 1936 г. Оба письма
касались судьбы архива Радищева. В первом автор выражал сожаление по поводу
произведенного в Мо-логине у Раменских в декабре 1905 г. обыска, во время
которого у них были изъяты рукописи Радищева, помещенные в переплетах
церковных книг. Письмо подтверждало, однако, что Раменские незадолго до
этого сумели изготовить фотокопии с работы Радищева о Сибири. "Если Вы
сумеете в Ржеве, -- писал Нечаев, -- сделать еще один экземпляр всех ваших
фотокарточек (подч. нами. -- В.К.), то черкните мне. Деньги я
вышлю"[298]. Во втором письме его автор вспоминал, что, будучи
студентом Московского университета, он входил "в социал-демократическую
группу, которая базировалась в доме Николая Пахомовича Раменского". Что
касается радищевского архива, сообщал далее Воскресенский, то первоначально
он хранился в монастыре у одного из Раменских, а затем в Мологине до
конфискации его полицией. Этот архив включал три группы документов: "1.
Список "Путешествия из Петербурга в Москву" с дополнениями и примечаниями.
2. Рукопись о Сибири из четырнадцати глав, представляющих собой страстную
обличительную книгу царского режима и доброжелательное отношение к работным
людям Урала и Сибири. Поистине, это было гениальное произведение
революционера Радищева. 3. Рукопись "Размышления", в которой автор
размышляет над судьбами России и ее народа"[299].
В "Акте" приведены тексты писем и других выдающихся людей России.
Письмо Матвея Муравьева-Апостола из Твери (1867 г.) к Ф.А.Раменскому
содержало благодарность Раменским за участие в судьбе сосланных в Сибирь
Муравьевых-Апостолов. "Все тридцать лет нашего сибирского бытия, --
говорилось здесь, -- мы ощущали теплоту ваших сердец, внимание и проявление
высокой гражданственности по отношению к членам нашей
семьи"[300]. В знак высокой признательности за это участие
Муравьев-Апостол дарил Раменским книгу енисейского губернатора А.П.Степанова
"Постоялый двор" из библиотеки Пушкина.
Пушкинскую тему "Акта" продолжили тексты двух писем поэта и письмо его
друга С.Д.Полторацкого. Первое письмо Пушкина из Петербурга в Мологино
А.А.Раменскому датировано июлем 1833 г. В нем Пушкин делился своими
замыслами написать историю Петра Великого и роман о Пугачевском бунте. В
связи с этим поэт обращался к Раменскому "поделиться со мной Вашими
историческими материалами", которые он запомнил во время краткосрочного
посещения Мологино. Среди них его особенно заинтересовали грамота Пугачева,
присланная одному из Раменских, переписка Петра 1 с царевичем Алексеем,
"сундук Карамзина" с выписками из летописей, сделанных в свое время для
Карамзина. "Я надеюсь, -- писал Пушкин, -- найти в записях Вашего предка,
служившего в Посольском приказе, сведения о приезде в Россию моего предка --
"арапчонка Ганнибала" -- и о своем воинственном предке Гавриле Пушкине,
воеводе в Зубцове"[301]. Второе письмо, сына Пушкина Александра
(3 марта 1897 г.), -- благодарность П.Ф.Раменскому за сбор памятных
реликвий, связанных с именем гениального поэта, и за идею организации
народного музея Пушкина в Твери. В знак признательности за это дело сын
поэта посылал Раменскому для музея любимую перочистку отца. Здесь же
сообщались подробности гибели двоюродного брата П.Ф.Раменского --
Александра, вместе с которым сын Пушкина принимал участие в русско-турецкой
войне.
Письмо Полторацкого к А.А.Раменскому из Москвы датировано 1 июня 1845
г. Оно напоминало о том, что Пушкин подарил отцу А.А.Раменского рукопись
"Русалки", сюжет для которой был подсказан Пушкину Раменским. "Об этом, --
писал Полторацкий, -- я рассказал на вечере у Чаадаева, и все литераторы
заинтересовались этим делом и очень просили меня узнать у Вас: сохранилась
ли в Вашем доме эта рукопись? Все считают, что это была первая рукопись
знаменитой "Русалки", которая была издана уже после смерти
поэта"[302].
Пахом Федорович Раменский также оказался счастливым адресатом писем
ряда известных лиц России. Тексты писем двух таких его корреспондентов также
приведены в "Акте". Софья Перовская сообщала, что ввиду изменившихся
обстоятельств она не может встретиться в Мологине со Степняком-Кравчинским.
Письмо О.С.Чернышевской, жены Н.Г.Чернышевского, из Нерчинска (1869 г.)
содержало подробности жизни семьи в Нерчинске и ряд конфиденциальных
поручений.
Из других источников, обильно цитируемых или полностью приводимых в
"Акте", есть смысл остановиться на дарственных надписях на книгах библиотеки
Раменских. Первая цитированная надпись, принадлежащая В.А.Бакуниной, сделана
на первом томе сочинений М.ВЛомоносова (7 сентября 1863 г.):
"Глубокоуважаемый Пахомий Федорович и Пафнутий Алексеевич! Поздравляем Вас в
день 7 сентября со столетием Вашего учительства в Тверской губернии. Добрый
совет Александра Радищева породил беспримерную сподвижническую деятельность
семьи Вашей на ниве народного просвещения. Пусть эти книги Михаилы
Ломоносова напоминают Вам о нашем весьма высоком к Вам
уважении..."[303]
Вторая надпись принадлежала Радищеву и находилась в книге "Приятное
препровождение времени": "Товарищу юности моей Алексию Раменскому. Посвяти
себя делу своему. Александр Радищев. 1801 года,
Санкт-Петербург"[304]. Третья надпись была также связана с именем
Радищева. Она находилась на несохранившейся рукописи его сочинения под
названием "История", представляла собой текст из "Телемахиды" и была
датирована 1785 г. Четвертая надпись принадлежала Карамзину и была сделана
на полном собрании его сочинений, вышедшем в 1820 г., во время, как сказано
в "Акте", встречи "в 1821 г. в Торжке у Олениных" Карамзина с А.А.Раменским.
Она свидетельствует: "Старейшему учителю Тверской губернии Алексею
Алексеевичу Раменскому в память о нашей встрече в Торжке. Благодарный автор
Николай Карамзин"[305]. Пятая надпись находилась на первом томе
тринадцатитомного "Историко-статистического описания Тверской губернии" и
принадлежала его автору В.И.Покровскому: "Глубокоуважаемый Николай
Пахомович, в день Вашего 25-летия педагогической деятельности на ниве
народного просвещения примите от меня мой скромный дар --
"Историко-статистическое описание Тверской губернии в 13 томах". Труд сей
был задуман мною еще в молодые годы, в весьма удобном для размышления месте
-- в казематах Петропавловской крепости, где я привлекался по делу
Каракозова. Насколько удался мой труд, судить не мне, но я надеюсь, что он
не будет лишним для Вас, людей, любящих отчий край. С глу[боким] уважением]
В.Покровский. 1900 г. Итомля"[306]. Шестая надпись принадлежала
перу поэта Ф.Н.Глинки и относилась к 1863 г. Она находилась в тетради с
переписанной книгой В.В.По-пугаева "О рабстве в России": "Село Мологино,
Федору Алексеевичу Раменскому. Мне доставляет большое удовольствие
преподнести Вашей семье в дни Вашего юбилея эту рукопись, которая найдет
достойное место в Вашей библиотеке и будет напоминать Вам о ее
дарителе..."[307] О трех других надписях на книгах библиотеки
Раменских говорилось в начале настоящей главы.
Можно было бы и дальше перечислять редкостные автографы, письма,
воспоминания, летописи и другие раритеты библиотеки и архива Раменских,
которые в изобилии пересказываются, цитируются, полностью воспроизводятся,
упоминаются в "Акте". Но, в принципе, суть их одна -- все они, как правило,
указывают на связь Раменских с выдающимися деятелями -- современниками тех
или иных представителей рода. Его история, изложенная в "Акте", производила
грандиозное впечатление. Первые Раменские, выходцы из Болгарии, принесли на
Русь зерна просвещения и славянской письменности, основав книгопечатную
мастерскую. Их потомки, уже на стороне непокорных новгородцев, отстаивая
новгородскую вольность, спасли Марфу Посадницу, заплатив за это своими
жизнями. Род разрастался, связал себя с запорожской вольницей, оказал немало
услуг России на дипломатической ниве, на полях сражений. Его представители
много споспешествовали масштабным преобразованиям Петра Великого. Они были
близки к выдающимся деятелям отечественного просвещения и культуры. Их
свободолюбивый дух находил выход в тесных связях с декабристами,
народниками, народовольцами, приводил на баррикады Парижской коммуны,
Красной Пресни, на поля сражений на стороне большевиков в годы Гражданской
войны. Они были приверженцами социалистических идеалов. Скромно и внешне
незаметно Раменские в течение столетий достойно выполняли свой гражданский
долг на ниве народного просвещения, воспитав блестящую плеяду
последователей, оказав неоценимые услуги Радищеву, Пушкину, декабристам,
мужественно снося невзгоды и преследования царского правительства.
Где же такой род, почему о нем нет монографий, статей, других
исследований, достойно оценивших его вклад в отечественную культуру, науку,
общественную мысль? -- может изумленно воскликнуть читатель. И он будет
по-своему и прав, и не прав. Не прав потому, что история рода Раменских
имеет богатейшую литературу, которой мог бы позавидовать не один наш
знаменитый соотечественник. И в то же время читатель прав в том смысле, что
такой род профессиональным историкам неизвестен. Но, может быть, это беда
историков, не смогших по достоинству оценить роль Раменских в российской
истории, может быть, это трагедия Раменских, документальная память о жизни и
деятельности которых превратилась в пепел во время Великой Отечественной
войны? Эти вопросы также вполне правомерны.
Но лишь на первый взгляд.
Для нашего дальнейшего рассказа и анализа "Акта" важно отметить, что
"следы" связей Раменских с выдающимися отечественными и зарубежными
деятелями истории и культуры впервые были обнародованы не в этом документе.
Его изданию в "Новом мире" предшествовали, начиная, по крайней мере, с 1961
г., десятки публикаций в газетах и журналах о династии Раменских. Эти
публикации оказались настолько замечательны, что мы просто обязаны
остановиться на них специально и подробно, поскольку они имеют самое прямое
отношение к вопросу о подлинности и достоверности "Акта".
Рассмотрим хронологию, обстоятельства возникновения и развития каждого
"следа", или версии, истории рода Раменских в периодической печати.
Первой по времени появления в печати стала "ленинская" версия. Она была
впервые обнародована Н.Дилигенской в октябре 1961 г. Согласно рассказу
Дилигенской, последний представитель древнего рода Раменских, Антонин
Аркадьевич, передал в дар Институту марксизма-ленинизма первое издание
первой программы и устава РСДРП с автографами В.И.Ленина. Касаясь
происхождения книги, Дилигенская сообщает: Раменский "припоминает, что
мальчиком видел книгу у деда. Много лет ее как реликвию хранили в
семье"[308]. Правда, этому рассказу противоречил рассказ отца
Антонина Аркадьевича -- Аркадия Николаевича Раменского, старого учителя,
проживавшего в Вышневолоцком районе, с которым немедленно после публикации
Дилигенской встретился нештатный корреспондент газеты "По ленинскому пути".
По словам Аркадия Николаевича, в 1905 г. он был исключен из пермской
духовной семинарии за участие в революционном движении и вернулся на родину
в село Мологино, где включился в работу местной "боевой" организации РСДРП,
имевшей библиотеку. В ней и находилась подаренная книга. "Мне трудно сейчас
вспомнить, как была передана книга Ленина, но я полагаю, что это произошло
через брата Владимира Ильича -- Д.И.Ульянова, с которым еще в Симбирске был
знаком мой двоюродный брат Анатолий Раменский и шурин Смольков". Далее,
согласно рассказу Аркадия Николаевича, в 1906 г. книга была зарыта в землю в
Мологине. "Сообщение о находке ленинского документа, -- комментировал он, --
меня обрадовало. Видимо, в результате бомбежек, рытья окопов был поднят он
из земли..."[309] Интервью Антонина Аркадьевича Раменского
журналисту О.Куприну, как можно понять из цитируемых ниже слов, поправляло
"земляную версию". По его свидетельству, пытаясь найти экземпляр первого
издания программы и устава РСДРП, он "написал письмо в близлежащую школу.
Мальчишки -- народ вездесущий, а вдруг найдут? И вот нашел однажды один
такой "археолог" на пепелище обгоревший комплект "Нивы". Переслали мне. Стал
я его листать и нашел вот эти самые странички..."[310]
Статья Маковеева[311] фактически повторила версию Антонина
Аркадьевича Раменского об истории происхождения и обнаружения первой
программы и устава РСДРП. Определенный диссонанс в эту версию, правда, вновь
внесла заметка А.Горской. По ее данным, в руки Антонина Аркадьевича недавно
попала ценная находка. "В огромную старинную рукописную книгу, хранившуюся
прежде в мологинской библиотеке Николая Пахомовича Раменского, был вписан
текст первой программы РСДРП. Согласно записи, этот текст переписан в книгу
в декабре 1903 г., т.е. спустя несколько месяцев после закрытия второго
съезда РСДРП..."[312] Неизвестно, откуда взяла эти данные
Горская. Во всяком случае, ее версия не получила в дальнейшем никакого
развития. Зато статья А.Аметистова и Б.Булатова почти канонически повторяла
рассказ Антонина Аркадьевича[313].
Важным, хотя и не получившим дальнейшего развития ответвлением
"ленинской версии" стала информация сотрудницы Центрального партийного
архива Института марксизма-ленинизма М.Веселиной, изложенная в небольшой
заметке[314]. В ней сообщалось, что в начале 1962 г. сюда
Антонином Аркадьевичем Раменским была передана брошюра Ленина "Борьба за
хлеб", изданная в 1918 г., с его дарственной надписью делегации учителей
Тверской губернии, посетившей Ленина 22 февраля 1919 г. Касаясь экспертизы
ленинского автографа, Веселина сообщала, что книга "с почти стершейся
надписью, от которой сохранились только черные точки в углах бывших букв,
трудно разбираемая дата и чуть более ясно видная подпись: "В.Ульянов
(Ленин)"". По словам Веселиной, при экспертизе "прежде всего были сделаны
попытки восстановить текст с помощью съемки надписи в инфракрасных лучах.
Под освещающими книгу лучами надпись ясно видна и не хватает лишь какого-то
малейшего напряжения зрения, чтобы прочесть ее человеческим глазом. На
фотоизображении же надпись пока не читается". Однако содержание надписи
подтверждала переданная Антонином Аркадьевичем копия письма Е.И.Пастухова,
друга и сослуживца Алексея Пахомовича Раменского, отправленного из
Ульяновска Анатолию Алексеевичу Раменскому 25 октября 1936 г. В ней Пастухов
сообщал о том, что Алексей Пахомович не раз рассказывал ему о том, как
тверские учителя посетили Ленина и тот подарил им свою книгу "Борьба за
хлеб". Архивные документы, по словам Веселиной, подтвердили связи Ильи
Николаевича Ульянова с Алексеем Пахомовичем. В 1964 г. сообщение о письме
Пастухова было приведено в статье Никитина[315], но после этого в
печати версия о подаренной Лениным книге "Борьба за хлеб", сохранившейся у
Раменских, исчезает.
Одновременно с "ленинской версией" была обнародована и "дневниковая
версия" -- известие о записях представителей рода Раменских на "Всеобщем
секретаре...", или "Письмовнике" Курганова. Она содержалась в статье
О.Куприна. На вопрос Куприна о том, как попала к Раменским книга, содержащая
первую программу и устав РСДРП, Антонин Аркадьевич вместо ответа "протянул
мне книгу в старом-старом, потертом переплете.
-- Это наша трудовая книжка, -- улыбнулся он. Читаю. Непонятно.
"Всеобщий секретарь...".
-- Вы читайте, что там чернилами написано, -- помогает Раменский.
И точно. Своеобразная трудовая книжка поколений... Книга передавалась
по наследству, и каждый ее владелец вписывал новые строчки в летопись
династии учителей Раменских. Последнюю запись сделал отец Антонина
Аркадьевича совсем недавно"[316]. В статье Маковеева впервые были
приведены и несколько записей из "Письмовника". Первая из них -- дарственная
-- от "учеников и почитателей Мологина и волости" Алексею Алексеевичу
Раменскому в 1818 г. Вторая -- уже его самого о том, что он в 1817 г. стал
учителем мологинской школы. Третья запись оказалась наиболее интересной. Она
датирована 1813 г. Летописным стилем, весьма безыскусным, в ней сообщалось о
приходе в 1763 г. в Мологино Алексея Раменского[317].
Заметка А.Грановского, опубликованная в том же 1963 г., также упоминала
"толстую, в кожаном переплете книгу, изданную в 1811 г., -- "Всеобщий
секретарь...""[318] с записями представителей рода. В 1965 г. о
"летописи" династии Раменских бегло упомянул Б.Булатов[319], а
год спустя он же вместе с А.Аметистовым вновь повторил историю с
"Письмовником"[320].
Наиболее подробные данные об этой "летописи" были приведены лишь в 1984
г. в статье С.Соловейчика. По его словам, он еще в 1965 г. в Калининском
областном музее ознакомился с "Письмовником". На форзаце книги и содержалась
хроника династии Раменских, включавшая всего пять записей, последней из
которых была запись Аркадия Николаевича Раменского, работавшего учителем в
Мологине до 1961 г.[321]
Второй по времени появления в печати является "карамзинская версия".
Она была обозначена в декабре того же 1961 г. в очередной статье
М.Маковеева[322] и представляла собой сжатый рассказ на основе
"изустных преданий" о связях Карамзиных и Раменских. В дальнейшем
"карамзинская версия" фактически затухает.
Зато она составляет как бы фон для появившейся одновременно с ней
"пушкинской версии". Маковеев, первый обнародовавший ее, написал следующее:
"Алексей Алексеевич [Раменский] состоял в знакомстве и с великим русским
поэтом. Бывая в Торжке, тот будто бы вместе с учителем Раменским ходил
однажды любоваться какой-то ветхой водяной мельницей. А позже под пером
Александра Сергеевича родилась его знаменитая "Русалка". По заверениям
живущих ныне учителей Раменских, до самого 1941 г. среди их семейных
реликвий хранилась и книга поэта А.С.Пушкина с его автографом, адресованным
А.А.Раменскому".
"Пушкинская версия" нашла конкретное подтверждение спустя год. В статье
Дилигенской сообщалось, что Антонин Аркадьевич является обладателем книги
В.Скотта "Ивангое", т.е. "Айвенго", с пушкинскими автографами. "Обнаружил он
ее, -- писала Дилигенская, -- на своей родине в Калининской области, там,
где между Торжком и Ржевом стояло до войны древнее село Мологино..." По
словам Дилигенской, найдя среди остатков библиотеки Раменских книгу Вальтера
Скотта, Антонин Аркадьевич "долго" не мог прочитать имевшуюся на ней
надпись. К счастью, "оказались в книжке и два листочка из школьной тетради,
на которых кто-то, видимо еще очень давно, переписал рукописный текст с
титульного листа и скопировал чертеж дороги"[323].
"Пушкинский" раритет Раменских немедленно привлек внимание пушкинистов.
По их просьбе в лаборатории все того же Института марксизма-ленинизма его
отреставрировали, а тексты и рисунки сфотографировали в инфракрасных лучах.
Выдающиеся знатоки жизни и творчества Пушкина Т.Г.Цявловская и С.М.Бонди
после этого пришли к выводу, что все записи, исключая план на последней
странице книги, сделаны рукой Пушкина.
Это была сенсация. И не только потому, что находки пушкинских
автографов -- случаи редчайшие. Пушкинские записи на книге, принадлежавшей
Раменским, зафиксировали новые биографические факты из жизни поэта, а также
дали новый материал о творческой истории ряда его сочинений: посещение
Пушкиным весной 1829 г. имения Грузины Тверской губернии, его знакомство с
К.М.Полторацким и А.А.Раменским, появление замысла "Русалки", ранее
неизвестный авторский текст нескольких стихов одной из строф "Евгения
Онегина", посвященной декабристам, и доказательство, что они были написаны
уже весной 1829 г. Наконец, коллекция пушкинских рисунков пополнилась
новыми, ранее неизвестными рисунками: портретом неизвестного, изображением
весов и виселицы с пятью повешенными.
На основании заключения Цявловской и Бонди Пушкинский Дом в 1963 г.
приобрел книгу с автографами поэта, и она заняла свое место среди его
подлинных рукописей. В 1963 г. Цявловская написала об этом большую статью,
опубликованную в 1966 г.[324 ]Здесь же со слов Раменского был
приведен и наиболее подробный рассказ о судьбе книги. По свидетельству
Раменского, книга передавалась в его роду из поколения в поколение. После
пожара в Мологине во время Великой Отечественной войны Антонин Аркадьевич
предпринял ее розыски, которые оказались успешными. В подвале старой
церковной сторожки он обнаружил растрепанный, промасленный томик романа.
Автографов Пушкина тогда он не заметил, но взял книгу и передал деду,
жившему в Вышнем Волочке. Только через пятнадцать лет, когда дедовская
библиотека была перевезена в Москву, Антонин Аркадьевич обнаружил автограф.
Освященная авторитетом Цявловской "пушкинская версия" с тех пор
получила широкое распространение. Она была обнародована с небольшими
вариациями в десятках популярных и специальных статей и окончательно
закрепилась в фундаментальном справочнике Л.А.Черейского "Пушкин и его
окружение", первое издание которого увидело свет в 1975 г.[325] С
течением времени эта версия пополнялась новыми деталями. Уже в 1963 г. в
статье М.Горской были упомянуты хранящиеся у Антонина Аркадьевича "фотокопии
автографов Пушкина"[326]. В дальнейшем сведения об этих
фотокопиях исчезают. Зато в 1974 г. в одной из глав части рукописных
воспоминаний Антонина Аркадьевича Раменского появляются новые подробности о
пушкинских раритетах. Фактически здесь приводятся данные, лишь с небольшими
вариациями отличающиеся от включенных в "Акт". Оказывается, Раменские имели
целую "коллекцию рукописей Пушкина". "Это были, -- вспоминал Антонин
Аркадьевич, -- в основном его черновые записи, сделанные им во время
приездов в Старицкий уезд Тверской губернии, когда он работал над VII главой
"Онегина", "Анчар", "Послание в Сибирь". Эти рукописи наша семья начала
собирать еще при жизни поэта, и к концу XIX века было собрано у друзей и
знакомых Пушкина около 150 листов его рукописей. Судьба этих рукописей
такова: в 1899 году, когда праздновалось 100-летие со дня рождения Пушкина,
130 листов из этой коллекции были взяты в Петербург, где они хранились у
Раменских до 1913 года. По просьбе комиссара издательского отдела
Комиссариата народного просвещения т. Лебедева-Полянского они были взяты для
выверки текстов при издании первого советского издания произведений Пушкина.
Оставшаяся часть рукописей в Мологине была взята у моего деда Николая
Пахомовича Раменского попечителем мологинской школы и предводителем
дворянства Старицкого уезда, неким Бухмеером, сбежавшим в 1918 г. из
Советской России. К сожалению, дальнейшая судьба пушкинских рукописей,
собранных нашей семьей, неизвестна"[327].
В этих же воспоминаниях помимо уже известных нам двух книг с
автографами Пушкина, хранившихся у Раменских, называется еще одна, имевшая,
как пишет Раменский, "отношение к Пушкину". Речь идет о названном в "Акте"
сочинении Степанова "Постоялый двор". Характеризуя четыре тома этого
произведения, Раменский пишет: "Это были книги из библиотеки Пушкина,
которые он привез из Петербурга в свой последний приезд в Тверскую губернию,
оставив их у Полторацких для передачи матери декабристов Муравьевых, для
пересылки их в Сибирь. Мать декабристов Муравьевых отослала подарок Пушкина
в Сибирь, а после отбытия срока наказания книги были привезены из Сибири
вернувшимся и поселившимся в Твери М.И.Муравьевым-Апостолом, который и
подарил их нашей семье... На этих книгах находились автографы Пушкина,
цензурные пометки коменданта Лепарского, а также записи декабристов и
учителей Раменских. К настоящему времени обнаружено пока 2 тома "Постоялого
двора""[328].
Наконец, воспоминания перечисляют "мемориальные вещи, имеющие отношение
к поэту" и хранившиеся в семье Раменских. Уже в том же 1974 г. становится
известно, что это ни больше ни меньше как гусиное перо, перочистка, дорожный
подсвечник, бумажник, серебряная чайная ложечка, принадлежавшие Пушкину.
Магия пушкинских вещей оказалась сильнейшей. Московский Государственный
музей А.С.Пушкина в 1974 г. с благодарностью принял их от Раменского в
качестве дара вместе с первым томом "Постоялого двора". Спустя три года
четвертый том этого романа был передан Раменским Всесоюзному музею
А.С.Пушкина в Ленинграде вместе с рядом принадлежавших Пушкину вещей. Однако
здесь едва ли не впервые дарителя ожидало разочарование: авторитетные
музейные специалисты и члены ученого совета установили, что предложенные
вещи не относятся к пушкинской эпохе. И, хотя вещи остались в музее, в
экспозицию они не были включены[329].
В своих воспоминаниях о связях Раменских с Пушкиным Антонин Аркадьевич
еще ни словом не обмолвился о письме Пушкина к Алексею Алексеевичу
Раменскому от июля 1833 г., помещенном в "Акте". Но уже в 1979 г. пересказ
этого письма опубликовал А.Пьянов, обнаруживший его вместе с Антонином
Аркадьевичем на шмуцтитуле одного из томов журнала "Библиотека для чтения"
за 1837 г.[330]
Четвертой по времени возникновения версией является версия, которую
условно можно было бы назвать "следом Антонина Аркадьевича". Впервые этот
"след" обнародывается в 1962 г., когда появляется первая большая публикация
об Антонине Аркадьевиче, повествующая о юности бологовского учителя, его
знакомстве с М.Горьким и Н.А.Островским, борьбе за
коллективизацию[331]. С тех пор Антонин Аркадьевич становится
одной из центральных фигур всех публикаций о роде Раменских. В статье
Дилигенской он представлен как инвалид Великой Отечественной
войны[332]. Сообщение ТАСС в январе 1963 г. характеризовало его
как одного из самых замечательных представителей рода, отмечающего свое
200-летие[333]. В год 50-летия Антонина Аркадьевича (1963 г.)
газеты и журналы посвятили ему целый цикл восторженных статей. "Коммунист
остается в строю" -- так называлась статья, рассказывавшая о мужественной
жизни Антонина Аркадьевича. Она сопровождалась подборкой стихов героя статьи
-- "Клятва", "Мое поколение", "Коммунист", словно бы иллюстрировавших все
сказанное о нем[334]. "Гордимся таким человеком" -- этот очерк
Горской повествовал о жизни и борьбе человека, оказавшегося прикованным
болезнью к постели, но не утратившего силы воли, мощи духа, яростного
желания и умения работать[335]. Начиная с 1964 г. все чаще и чаще
в печати стали появляться и публикации самого Антонина Аркадьевича: циклы
патриотических и интернациональных стихотворений, воспоминания о выдающихся
земляках-партийцах[336].
Одной из ключевых в развитии "следа Антонина Аркадьевича" стала статья
Б.Булатова "В гостях у мужественного земляка". Едва ли не впервые здесь
сообщалось, что Антонин Аркадьевич "пишет летопись" династии Раменских.
Чтобы у читателей не возникало сомнений в литературных способностях автора и
его целеустремленности, Булатов рассказал о том, как еще в 1935 г.
комсомолец Антонин написал целую книгу о бологовских комсомольцах. С этой
книгой он пришел в ЦК ВЛКСМ, где ему посоветовали поговорить с Горьким.
Горький принял начинающего писателя-комсомольца, положительно отозвался о
его рукописи, порекомендовав отнести ее в издательство "Молодая гвардия". Он
же направил его к Островскому, встреча с которым навсегда осталась в памяти
Антонина Аркадьевича[337].
Нет необходимости здесь подробно рассказывать о всех других
публикациях, посвященных Антонину Аркадьевичу. Отметим лишь несколько важных
для темы настоящей главы обстоятельств. Все публикации в части описания
жизни и деятельности Антонина Аркадьевича до начала 60-х годов неизменно и
исключительно восходили к его собственным устным свидетельствам. Постепенно
они были оформлены в виде письменных воспоминаний. Нам известна, очевидно,
часть его воспоминаний -- рукопись, озаглавленная Антонином Аркадьевичем
"Тридцатые годы. Из воспоминаний старого комсомольца", датированная 1974
г.[338] Здесь зафиксированы многие из приведенных выше фактов его
биографии. В уже цитировавшейся выше главе воспоминаний, посвященной
Пушкину, Антонин Аркадьевич свидетельствует: "Дело в том, что 40 лет своей
жизни я посвятил разысканию, сбору и изучению материалов о связях с Тверским
краем передовых людей нашей Родины. В 1932 году, будучи студентом
Московского университета, по настоянию моего деда, учителя села Мологина
Николая Пахомовича Раменского, я вступил в обязанности семейного хранителя
библиотеки и громадного архива, охватывающего историю нашей семьи больше чем
за три века. Продолжая работу своих предков, в 30-е годы я продолжал
разыскание материалов о революционном движении в Тверском крае, материалов о
семье Ульяновых и Ленине. Несмотря на гибель от рук немецко-фашистских
захватчиков всего архива, сожженного вместе с домом в Мологине в конце
декабря 1941 года, в послевоенные годы мне удалось собрать воспоминания
старых членов семьи и друзей, а также разыскать некоторые
материалы"[339].
Таким образом, в средствах массовой информации был сформирован образ
комсомольца 20--30-х годов, коммуниста с несгибаемой волей, человека, с
энтузиазмом занимающегося сбором и изучением исторических реликвий.
Публикации в средствах массовой информации раскрывали связи многочисленных
представителей рода Раменских с выдающимися деятелями отечественной и
мировой истории. Этот образ, повторим, восходил исключительно к собственным
свидетельствам Антонина Аркадьевича и лишь частично подтверждался постепенно
увеличивавшимся потоком исторических раритетов, обнаруживаемых им же. Вполне
понятно, что личность Антонина Аркадьевича заинтересовала современников. С
ним мечтали встретиться пионеры и комсомольцы, с ним вели переписку потомки
многих известных исторических деятелей. Иначе говоря, Антонин Аркадьевич с
начала 60-х годов из простого летописца славной учительской династии
превращается в самостоятельную значимую историческую фигуру современности.
И тем не менее на фоне все более и более заметно высвечивающейся
личности Антонина Аркадьевича продолжали появляться все новые и новые версии
связей представителей рода Раменских с выдающимися современниками.
Пятым по времени возникновения следом стал "тимирязевский". В 1964 г.
А.Никитин рассказал читателям газеты "Звезда" об огромной личной библиотеке
Алексея Пахомовича Раменского, хранившейся в Перми. "В доме его, -- писал
Никитин, -- было много старинных рукописных книг, собранных в Прикамье, а
почта приносила письма известных в России людей". Судьба этой библиотеки,
сообщал автор статьи со ссылкой на слова Антонина Аркадьевича, неизвестна,
однако "в селе Мологине, где учительствовал брат Алексея Пахомовича,
Николай, на днях обнаружено одно из первых русских изданий книги Ч.Дарвина
"Происхождение видов" с дарственной надписью К.А.Тимирязева
А.П.Раменскому"[340]. "Тимирязевская версия" была еще более
усилена другой заметкой того же Никитина. В ней сообщалось, что в одной из
старинных книг, найденных в мологинской сторожке, обнаружены "два слипшихся
листочка. На внешней стороне их можно прочесть: "Письмо А.П.Раменского
К.А.Тимирязеву из Перми. Копия"". По словам Раменского, текст письма было
невозможно разобрать, однако лабораторный анализ показал, что копия сделана
"Ржевским краеведческим музеем накануне войны с черновика письма,
отправленного Тимирязеву". Далее следовал уже известный нам из "Акта"
текст[341].
Следующим по времени появления стал "след Кибальчича". Нам неизвестен
его сколько-нибудь подробный печатный вариант, зато он хорошо сохранился в
неопубликованных материалах. Аркадий Николаевич и Антонин Аркадьевич
подготовили письмо... "первым советским космонавтам, вступившим на Луну",
датированное 15 апреля 1965 г. В нем говорилось: "Дорогие товарищи! Горячо
поздравляем Вас с Великой Победой -- высадкой людей Земли на Луну и Вашим
Героическим Подвигом, который прославил нашу Родину и Советский народ.
Великие люди прошлого, с древних времен, мечтали о космических полетах
на другие планеты, но только советские люди сумели осуществить это великое
достижение науки.
Друг нашей семьи, Николай Кибальчич, революционер и ученый, работал над
идеей космического полета, но, как пламенный революционер, погиб от руки
палача.
Принадлежавшие Николаю Кибальчичу книги Гумбольдта "Космос" в 3 томах,
над которыми он работал незадолго до казни, были спасены и переданы в нашу
семью нашей родственницей и участницей Парижской Коммуны Анной
Воскресенской.
От имени учителей Раменских, 200 лет находящихся на службе народа, мы
приносим Вам в дар эти книги в знак глубокого уважения и восхищения Вашим
подвигом!
Да здравствует советская наука! Да здравствует советский народ!"
К письму была приложена фотокопия дарственной надписи А.Воскресенской
(Раменской) А.П.Раменскому на книге Гумбольдта, содержащей указание на ее
принадлежность Н.Кибальчичу: "Глубокоуважаемому Алексею Пахомовичу
Раменскому (правильно должно быть: Раменскаму. -- В.К.) в знак глубочайшего
уважения, от (правильно должно быть: отъ. -- В.К.) семьи Воскресенскихъ. Эта
книга нашего (правильно должно быть: нашаго. -- В.К.) друга Н.И.Кибальчича.
Анна Воскресенская (Раменская). 20 мая 1895 г. Г. Пермь"[342].
Седьмым по времени появления в печати стал "лялинский след". Его первые
контуры были обозначены еще в апреле 1962 г., когда Аркадий и Антонин
Раменские подарили государству принадлежащие им в селе Лялине дом и
имущество. В сохранившейся официальной дарственной ни слова не говорится о
выдающемся мемориальном значении этого дара[343]. Однако в статье
Б.Булатова (1968 г.) лялинский дом фигурирует уже как принадлежавший
когда-то Голенищевым-Кутузовым. Из этой статьи следует, что лялинская ветвь
Раменских принимала в своем доме не раз Венецианова, Комиссаржевскую,
Нестерова, Бродского, Беклемишева, Горького и многих других выдающихся
деятелей русской культуры и революционно-освободительного
движения[344]. В заметке Кузнецова "лялинский след" оброс новыми
подробностями. Оказывается, у Аркадия Николаевича Раменского хранилась
рукопись в черном сафьяновом переплете с официальными документами,
касающимися рода и дома Кутузовых, а также "с записями важнейших событий,
которые происходили в нем, как-то: смерти, рождения, приезды гостей..." К
сожалению, пишет Кузнецов со слов Булатова, зимой 1967/1968 гг. она
исчезла[345].
Читатель не ошибется, если подумает, что и "лялинский след" имеет своим
источником устные показания Антонина Аркадьевича, оформленные им письменно в
1974 г. в главе воспоминаний "Люди и годы", которая снабжена просто
сенсационными подробностями, лишь частично вошедшими в
"Акт"[346]. Очевидно, именно по этой причине "лялинский след"
вызвал подозрения у одного из потомков Кутузовых, известного литературоведа
и историка И.Н.Голенищева-Кутузова. Сохранилось его письмо -- ответ на
письмо Антонина Аркадьевича с повествованием о лялинском доме. "Мне, --
писал Голенищев-Кутузов, -- не совсем понятно, о какой усадьбе идет речь. В
роде Голенищевых-Кутузовых много ответвлений, особенно в прошлом. Поэтому
мне нужно знать конкретно, о какой семье идет речь, чтоб я мог дать Вам
какой-либо совет.
Конечно, меня очень интересует прошлое моего рода, но Вы пишете
чрезвычайно абстрактно. Я надеюсь, что Вы мне ответите более подробно,
особенно хотелось бы знать, есть ли у Вас какие-либо
документы"[347].
В той же главе воспоминаний подробно рассказано и о "петровском следе"
в истории династии Раменских. По словам Раменского, отец в 1918 г. сказал
ему: "Когда подрастешь и будешь в Мологине, то у деда попроси его показать
тебе железный ларец Петра I, где лежат чертежи, письма Петра I; он тебе
покажет трость Петра и гвоздь, который он лично выковал в Волочке при
закладке первой баржи"[348]. В 1977 г. "петровский след"
обнародывается в "Ржевской правде" в статье, посвященной сподвижнику Петра I
Георгию Раменскому[349]. В 1984 г. в статье Соловейчика уже
сообщается, что в квартире Антонина Аркадьевича в Москве до сих пор стоит
стол, сделанный Петром I и подаренный им Георгию Раменскому[350].
Думается, что больше нет необходимости продолжать анализ различных
"следов", связанных с Раменскими, которые появились в 1961 -- 1985 гг.
Приведенные факты позволяют нам сформулировать несколько наблюдений более
или менее общего характера. В течение 1961 -- 1985 гг. шел процесс
постепенного расширения сведений о династии Раменских и их роли в истории
России. Все началось с ленинских автографов, продолжилось Карамзиным и
Пушкиным, деятелями науки, культуры, революционно-освободительного движения
XIX -- начала XX в. и завершилось рассказами о связях рода с Петром Великим.
Почти одновременно с новыми фактами об истории рода Раменских, можно сказать
параллельно с ними, все более и более впечатляюще вырисовывается фигура
одного из здравствующих представителей династии -- Антонина Аркадьевича
Раменского. К нему сходились все нити сюжетов и рассказов: он вспоминал,
обнаруживал документы, предъявлял их, интерпретировал передаваемые сведения,
наконец, зафиксировал свой жизненный путь в мемуарах.
И все же, несмотря на восторженные статьи о нем и его предках, какая-то
определенная недоговоренность во всех рассказах Антонина Аркадьевича
оставалась. Исключая сюжеты, изложенные в статьях Цявловской и книге
Черейского, все остальные факты богатой истории рода Раменских не просто
остались на периферии исторических знаний. Они так и не были востребованы,
оставшись принадлежностью краеведческой, да и то далеко не всей,
литературы[351].
Причина этого скрывалась в следующем: не было обнаружено ни одного
независимого от Антонина Аркадьевича Раменского документа, который мог бы
подтвердить любой из сотен фактов, регулярно вводившихся им в общественный
оборот. Словно загадочная "черная дыра" он аккумулировал информацию о роде,
чтобы периодически, протуберанцами новых, все более и более сенсационных
фактов поражать умы и чувства современников.
В принципе, уже сказанного достаточно, чтобы заподозрить неладное в
истории рода Раменских. Впрочем, публикация "Акта" должна была окончательно
подтвердить документально всю многовековую историю династии Раменских. Но
получилось как раз наоборот: она вызвала серию критических выступлений, не
просто поставивших под сомнение существовавшие несколько десятилетий легенды
вокруг Раменских, но и всю их фактическую основу.
Спустя некоторое время после публикации "Акта" "Литературная газета"
поместила на своих страницах подборку материалов, разоблачающих
фальсифицированный характер его отдельных сюжетов[352].
Прежде всего была дезавуирована та часть "пушкинской версии" связей
Раменских, которая основывалась на помещенном в "Акте" письме Пушкина к
А.А.Раменскому от июля 1833 г. С.Кибильник обратил внимание на то, что все
упоминаемые в "Акте" и письме Пушкина даты исключительно восходят только к
архиву Раменских. Ряд выражений письма представляет собой всего-навсего
"перелицовку" пушкинских фраз из его писем этого времени. По стилю и языку
письмо Пушкина к Раменскому резко отличается от подлинных писем поэта: в нем
имеются просто немыслимые для Пушкина выражения типа "сии обстоятельства,
милостивый государь, заставляют меня осмелиться обратиться к Вам с просьбой
поделиться со мною Вашими историческими материалами...". Пушкин никогда не
употреблял слов "общение", "заезд", выражений "письма из переписки",
"выписки летописей", не называл своего предка "арапчонком", "Русалку" --
"берновской трагедией". Наконец, в июле 1833 г. поэт не мог сообщить
Раменскому о том, что он получил "высочайшее дозволение" на осмотр
губернских архивов в Казани, Симбирске и Оренбурге: такое "дозволение" было
дано ему лишь 7 августа.
Далее, как оказалось, не выдерживала сколько-нибудь серьезной критики и
"радищевская версия" связей Раменских. В заметке А.Толмачева сообщалось о
том, что сохранившиеся дневник и письма Болотова не зафиксировали его
посещение в 1797 г. Радищева, хотя дневник содержит записи за каждый день
того года. А.Татаринцев показал, что Радищев и Болотов -- люди вообще разных
убеждений и, следовательно, их контакты как единомышленников, о чем можно
подумать, прочитав письмо Болотова к А.А.Раменскому, были просто невозможны.
Были выявлены и другие несуразности "Акта" в части "радищевской
версии". Свидетельство "Акта" о том, что в 1790 г. Раменские вместе с одним
из сыновей Радищева спасли архив писателя, перевезя его в Саровский
монастырь к отцу Радищева, оказалось ложным: в 1790 г. сыновьям Радищева
было от 7 до 13 лет, а отец писателя лишь после 1798 г. попытался
обосноваться в Саровском монастыре, но вскоре вернулся оттуда в свое имение.
Радищевское письмо-исповедь А.А.Раменскому, по словам Татаринцева, выглядит
странным уже хотя бы потому, что его адресат, выступая самым близким и
доверенным к писателю человеком, не упоминается ни в одном документе,
связанном с именем Радищева.
Легко и убедительно на страницах "Литературной газеты" были разоблачены
и другие "версии" "Акта". Так, согласно заметке М.Перпер, не могло быть
письма О.С.Чернышевской П.Раменскому 1869 г. из Нерчинска, где она якобы
жила вместе с мужем. Чернышевские никогда не жили в Нерчинске, а вместе они
поселились только в Астрахани в 1883 г.
Спустя несколько лет после выступления "Литературной газеты",
окончательный сокрушительный удар был нанесен по самой признанной легенде --
пушкинской. Напомним еще раз, что связи Раменских с поэтом были не просто
признаны, войдя в знаменитый справочник Черейского "Пушкин и его окружение"
и став предметом специального рассмотрения в работах одного из крупнейших
советских пушкиноведов Цявловской. Они были, если так можно выразиться,
"материально" закреплены приобретением в 1963 г. Пушкинским Домом первого
русского перевода романа Вальтера Скотта "Айвенго" с приписываемыми поэту
автографами.
Публикация "Акта" заставила исследователей еще раз вернуться к анализу
книги Вальтера Скотта и имевшихся на ней записей. Эту работу проделала
Т.И.Краснобородько[353]. Она принесла ошеломляющие, но уже, в
принципе, ожидаемые результаты. Во-первых, оказалось, что оборванные края
книги показали не ее ветхость: достаточно плотная и прочная бумага была
специально оборвана, чтобы продемонстрировать растрепанность. Во-вторых,
владельческая надпись, приписываемая Пушкину ("St. Pet." и подпись --
"Александр Пушкин"), не имеет аналогов во всех известных подлинных надписях
поэта на книгах: он никогда не обозначал места приобретения книг, никогда не
сокращал таким образом написания Санкт-Петербурга, всего лишь однажды, в
лицейский период своей жизни, подписал книгу так же, как в нашем случае.
В-третьих, не имеет аналогов среди пушкинских автографов на книгах и его
дарительная надпись ("Ал.Ал.Раменскому" и "Александр Пушкин", разделенная
стихотворными строками "Как счастлив я, когда могу покинуть..."):
сокращенное написание имени и отчества Раменского "в принципе невозможно для
человека, воспитанного в культурных традициях пушкинского времени, потому
что противоречит элементарным этикетным требованиям", четверостишие из
первоначального замысла "Русалки" Пушкин мог написать только в альбоме,
поскольку никогда не смешивал жанры книжного и альбомного посвящений.
В-четвертых, для Пушкина, как и для людей его круга, в принципе не
свойственно написание слова "счастлив" через "сч": во всех случаях поэт
употребляет форму "щастлив". Наконец, в-пятых, пушкинские надписи на книге
Вальтера Скотта "сделаны на титульном листе, тогда как поэт всегда
подписывал книги либо на обложке (лицевая или оборотная сторона), либо на
шмуцтитуле, всегда обходя печатный текст".
Но как же быть тогда с почерком поэта, неужели фальсификатор смог
настолько блестяще подделать почерк, что ввел в заблуждение таких
текстологов, как Цявловская и Бонди? Краснобородько и на этот вопрос дает
убедительный ответ. Оказывается, источником пушкинских "автографов" стал
пушкинский том "Литературного наследства", вышедший в свет в 1934 г. Именно
там дано факсимиле чернового автографа строфы из девятой главы "Евгения
Онегина" "Одну Россию в мире видя...", скопированного фальсификатором.
Именно там воспроизведены из одной из рабочих тетрадей поэта рисунки весов и
виселицы с казненными декабристами. Именно там помещены два плана,
составленные Пушкиным в процессе подготовки "Истории Петра" и "Истории
Пугачева". Именно в этом томе "Литературного наследства" содержались и
другие материалы, использованные фальсификатором.
Продолжим и мы исследование документов, связанных с родом Раменских.
Поскольку "Акт", опубликованный в "Новом мире", является центральным в
повествовании о роде, сосредоточим свое внимание именно на нем и начнем
анализ с языка помещенных в нем материалов. Даже неискушенному читателю он
просто режет слух. В своем письме к А.Д.Раменскому Болотов говорит языком,
совершенно немыслимым для людей XVIII столетия. Вот некоторые образчики
такого языка, ставшие стандартными лишь в XX столетии: "в какой-то мере",
"дневниковые записи", "грандиозное издание", "глубокоуважаемый". Особо
замечательна его рекомендация Раменскому собирать "сведения о погоде", что
для XVIII в. звучит почти как "информация о гидрометеоусловиях". Похожий
язык мы видим и в письме Новикова к А.Д.Раменскому, где употребляются
выражения типа "большинство помещиков", "далекая юность", "существующие
системы". Замечательно предложение Радищева в его письме к Алексею
Раменскому напомнить Екатерине II о заслугах одного из представителей рода
"в вопросах казачества". Пушкин в письме, приведенном в "Акте", употребляет
выражение "семейные архивы", получившее распространение лишь с середины XIX
в., его сын Александр и вовсе употребляет слово "реликвии", ставшее
известным в XX в.
Таким образом, уже язык документов XVII--XIX вв., приведенных в "Акте",
вызывает подозрения. Эти подозрения превращаются в уверенность при анализе
исторических реалий "Акта" и помещенных в нем текстов документов. Прежде
всего, в ближайшем и отдаленном окружении Болотова, Новикова, Радищева,
декабристов, Пушкина, Карамзина, Ленина и проч. мы не встречаем никаких
Раменских. Не существует и летописей, которые бы повествовали о неких
книгописцах, дипломатах и военных по фамилии Ра-менские. Совершенно
фантастически звучит, например, рассказ о спасении Раменскими Марфы
Посадницы. Приведенные в нем факты воистину предоставляли бы неоценимую
услугу для близкого, как повествует "Акт", к Раменским Карамзина, который на
рубеже XVIII--XIX вв. собирал исторические материалы о Марфе Посаднице. На
их основе он опубликовал историческую повесть[354]. В "Истории
государства Российского" Карамзин, которому, согласно "Акту", в сборе
исторических документов так деятельно помогали Раменские, ни слова не
говорит о воспоминаниях одного из Раменских, где были помещены столь
живописные подробности судьбы Марфы Посадницы.
Вообще раздел "Акта", посвященный связям Раменских с Карамзиным, может
служить в некотором роде моделью доказательства подлога. Уже в начале его
приведены вымышленные факты. "Из писем Карамзина А. А. Раме некому, -- пишут
авторы "Акта", -- следует, что они неоднократно встречались в Твери, Торжке,
а также в Мологине. В одну из таких встреч в 1821 г. в Торжке у Олениных
Н.М.Карамзин подарил Раменскому полное собрание своих
сочинений..."[355]
Посещения Карамзиным Твери известны, они хорошо документированы: именно
здесь им была передана Александру I знаменитая "Записка о древней и новой
России". Что же касается его поездки в Тверь в 1821 г., то благодаря наличию
его переписки с одним из своих друзей, директором Московского архива
Коллегии иностранных дел А.Ф. Малиновским, можно утвердительно сказать, что
ее не было. Никакими документальными источниками не подтверждается и наказ
Карамзина своей жене подарить Раменским полное издание "Истории государства
Российского" "в двенадцати томах в благодарность за сотрудничество в сборе
материалов для "Истории..."". Якобы первые из них, с дарственным письмом
Карамзина, передал Раменским в 1833 г. Пушкин (Карамзин умер в 1826 г.), а
остальные досылал книгоиздатель А.Ф.Смирдин. Ни о каких двенадцати томах
смирдинского издания "Истории" в 1833 г. не могло быть и речи: впервые
именно двенадцатитомная "История" с включением незаконченного двенадцатого
тома и набросков к нему была опубликована Эйнерлингом только в 1838--1839
гг. В "Истории государства Российского" нет не только ссылок на какие-либо
исторические документы, собранные Раменскими, но и вообще какого-либо
упоминания представителей этого рода. "Акт" сообщает о поездке летом 1801 г.
Алексея Раменского в Петербург и о встречах там с Карамзиным, который с
конца XVIII в. и вплоть до 1816 г. принципиально не бывал в северной
столице, тяготясь тамошней чиновной и светской суетой.
Таким образом, все сведения о связях Раменских с Карамзиным
представляют собой плохо прикрытый вымысел. Раменские как бы всего-навсего
"вставлены" в общий контекст карамзинской эпохи. Автор подлога, конечно же,
имел представление о ней, но ему все же не хватило знаний конкретных
подлинных источников для того, чтобы избежать неточностей и ошибок, что, в
принципе, было не так уж и сложно сделать.
Аналогичные ошибки можно обнаружить в изобилии и в других сюжетах
"Акта". Чтобы не утомлять внимание читателей, отметим несколько
обстоятельств. Вопрос о подлинности и достоверности "Акта" волновал уже
редколлегию "Нового мира". Публикации его первой части предшествовала врезка
"От редакции". В ней утверждалось: "Авторитетная экспертиза дала заключение:
перед нами подлинный документ... "Акт" представляет собой опись рукописей,
хранившихся в семейном архиве Раменских... Но можно ли гарантировать их
подлинность? Авторы "Акта" добросовестно переписали в документ то, что нашли
в доме Раменских. По их утверждению, переписывали они с подлинников. Так ли
это? Всегда ли с подлинников? Как это можно проверить, если то, что служило
материалом для "Акта", до войны было передано в Ржевский краеведческий
музей, а в сорок первом бесследно исчезло в огне войны? Остается один путь
проверки подлинности копий, представленных в документе, -- путь научного
анализа. Но для этого документ должен стать известным общественности".
Редколлегия попыталась обосновать и другой мотив публикации сомнительного
документа. По ее мнению, рассказ об учительской династии Раменских "сейчас,
накануне нового учебного года, когда в стране осуществляется школьная
реформа -- идет большая работа по улучшению воспитания подрастающего
поколения, -- документ этот будет прочитан с особым
интересом"[356].
Однако послесловие к публикации Маковеева было призвано рассеять
возникавшие сомнения, а также оправдать ряд ошибок "Акта", замеченных
специалистами. Экземпляр "Акта", по сообщению Маковеева, представлял собой
несчитанный и надлежащим образом не оформленный текст, авторы которого могли
к тому же из благородных побуждений допустить исторические погрешности. К их
числу Маковеев относит рассказ А.А.Вознесенской о встрече с А.И.Герценым
зимой 1870/1871 гг., ряд других фактов. Зато Маковеев решительно отстаивает
подлинность оригинальных текстов документов, приведенных в "Акте", в том
числе и в случаях, когда там содержались противоречия с общеизвестными
фактами. Так, например, касаясь письма Болотова 1798 г., где известный
литератор, редактор "Библиотеки детского чтения", близкий друг Карамзина --
А.А.Петров упомянут как живущий (в литературе его смерть датируется 1793
г.), он склонен это считать еще недостаточно установленным
фактом[357]. И напрасно, поскольку существуют многочисленные
независимые друг от друга источники, в том числе письма Карамзина,
датирующие смерть Петрова именно 1793 г. В послесловии Маковеев приводит
многочисленные факты о судьбах рода Раменских уже после 1938 г., основанные,
по всей видимости, на его личном знакомстве с представителями рода. Сами по
себе они очень впечатляющи, но мало что прибавляют к доказательствам
подлинности "Акта".
Возвращаясь к предисловию редколлегии "Нового мира", заметим, что в нем
была подчеркнута подлинность "Акта", т.е. его возникновение в 1938 г. как
результат работы специальной комиссии и указание на то, что документ был
подвергнут специальной экспертизе. И хотя возникали после такого сообщения
естественные вопросы, например, кто проводил экспертизу, существует ли
официальное заключение на этот счет, как документ попал в руки Маковеева,
где он хранится и т.д., редколлегия выразила сомнение лишь в подлинности, а
значит, и достоверности всех тех документов, которые в 30-е годы оказались в
распоряжении комиссии. Вопрос о времени составления "Акта" (а в нашем случае
ответ на него является ключевым и для доказательства его фальсифицированного
характера, и для прояснения мотивов подлога) остался как бы не самым
главным.
Не показался он главным и автору настоящих строк, который в своей книге
о подлогах исторических источников в России XVIII -- первой половины XIX в.,
поверив заключению "авторитетной экспертизы", выдвинул привлекательную
гипотезу о том, что фальсификация возникла в период сталинских репрессий в
кругу Раменских для обеспечения их личной безопасности от возможных
репрессий[358]. Подчеркивание в "Акте" близости Раменских к
деятелям отечественного освободительного движения радикального направления
вполне укладывалось в сталинскую схему русского революционного процесса и
должно было, как казалось автору книги, служить своеобразной "охранной
грамотой" для Раменских.
Право на ошибку существует и у автора исторического сочинения. В данном
случае такая ошибка могла произойти только в условиях начала перестройки,
когда каждый запретный или малоизвестный факт из сталинской эпохи все чаще
становился неким знаком нам, людям, питавшимся дотоле лишь тайными слухами
об истории того времени, неким сигналом о жизни, чаяниях и надеждах живших
тогда людей.
Сегодня медленное чтение "Акта" обнаружило, по меньшей мере, одну
датирующую деталь, непроизвольно, как штамп, проскочившую через пишущую
машинку автора фальсификации. Она связана с названием и началом раздела
"Акта", посвященного декабристам. Раздел, озаглавленный "Раменские и
движение декабристов", начинается фразой: "Имеющиеся документы
свидетельствуют о прямых связях семьи Раменских с участниками декабристского
движения". Характеристика явления, связанного с деятельностью радикального
крыла русской общественной мысли начала XIX в., пиком развития которого
стали события 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади, именно как
длительного и разностороннего движения впервые была дана в советской
историографии М.В.Нечкиной. В ее книге, вышедшей в 1955 г.[359],
в ряде предшествующих работ и была обоснована концепция "декабристского
движения". Это понятие было немыслимо для 30-х годов, когда широко еще
употреблялись по отношению к декабристам исключительно такие понятия, как
"бунт", "восстание", когда само "движение декабристов" трактовалось
исключительно через призму событий на Сенатской площади. Автор
фальсификации, таким образом, выдал себя, показав, что в момент фабрикации
"Акта" он имел перед глазами книгу Нечкиной. Это могло быть, следовательно,
в 1955 г. или после этого. Значит, "Акт" не был написан в 1938 г., значит, и
весь рассказ о его злоключениях после 1938 г. -- сплошная ложь.
В "Акте" есть и еще один датирующий признак, одновременно лишний раз
подтверждающий его фальсифицированный характер. Среди многочисленных
исторических сюжетов этого документа рассказ о Радищеве занимает особое
место. В отличие от других ему посвящены два раздела -- "Дружба с Радищевым"
и "О рукописях Радищева". Но дело не только в этом. Число помещенных в этих
разделах "радищевских текстов" можно сравнить только с числом "пушкинских".
Наряду с указанием на "воспоминания" Раменских, на основе которых строится
рассказ об их связях с Радищевым, в "Акте" приведены тексты дарственных
надписей Радищева на книгах "Приятное препровождение времени" и "Месяцеслов"
на 1793 г., выдержка из его письма А.Раменскому с советом обратиться к
Екатерине II с просьбой помочь в обустройстве мологинской школы, полный
текст предсмертного письма к тому же Раменскому, автографическая надпись
Радищева 1785 г. на титульном листе загадочной книги под названием
"История", представляющая цитату из "Телемахиды" Тридиаковского и др.
Рассказ о Радищеве лежит в русле общего повествования "Акта", показывая
дружеские, доверительные связи с ним нескольких представителей рода
Раменских. Уже Михаиле Рамен-ский, участвуя в Полтавской битве, познакомился
с денщиком Петра I, дедом Радищева, Афанасием. Георгий, младший сын другого
представителя рода -- Данилы, после смерти отца в 1763 г. воспитывался "в
семье Радищевых-Аргамаковых", учился у "домашних учителей" вместе с
Александром Радищевым, затем уехал в Саровский монастырь, "где жил отец
Радищева Николай Афанасьевич Радищев". Здесь он руководил мастерской по
переписке рукописей и школой сирот. "Другом моей юности" называл Александра
Радищева первый из династии мологинских учителей Алексей Раменский.
"Акт" сообщает, что после ареста Радищева и ссылки его в Сибирь все
бумаги Радищева и архив, находившийся в Петербурге у верных людей, были
перевезены в Саровский монастырь "на хранение" к Георгию Раменскому. В числе
этих материалов находились "список "Путешествия из Петербурга в Москву" с
дополнениями и примечаниями", "рукопись о Сибири из четырнадцати глав,
представляющих собой страстную обличительную книгу царского режима и
доброжелательное отношение к работным людям Урала и Сибири", "рукопись
"Размышления", в которой автор размышляет над судьбами России и ее народа".
"Друзья, -- как сказано в "Акте", -- начинают массовую переписку и
распространение его крамольной книги "Путешествие из Петербурга в Москву"".
Георгий Раменский, в частности, организует ее переписку в Украине -- в
Бамуте[*] -- с помощью своих родственников, "думая, что в
маленьком городке далеко от столицы не будет большого риска с перепиской".
Однако полиция выследила злоумышленников, установив, что одним из них был
племянник Георгия, Никифор. Он был приговорен к смертной казни, замененной
каторгой, и помилован только в 1802 г. Навестивший Радищева в Петербурге в
связи с хлопотами за Никифора Алексей отметил в своей хронике, что
"настроение у Радищева плохое, ему грозят Сибирью, плохи материальные дела".
Позднее, как сообщает "Акт", "трагедия Радищева продолжалась, он сообщал
Раменским о своем беспокойстве за рукописи и новую книгу" под названием
"Путешествие в Сибирь".
После смерти Радищева, согласно "Акту", злоключения с его рукописями
продолжались. Георгий незадолго до своей смерти передал их на хранение
Федору и Матвею Раменским. У последнего они сохранялись в Москве до середины
XIX в., затем, после его смерти, перешли к сыну Александру, преподавателю
Поливановской гимназии, а потом были перевезены Пафнутием и Пахомом
Раменскими в Мологино. Последний совмещал обязанности учителя
церковноприходской школы и пономаря. Пользуясь этим, вместе с Пафнутием они
вшили "все материалы Радищева в одну из церковных книг и поместили их в
мологинскую церковь, где они хранились пятьдесят лет". В начале XX в. сын
Пахома, Николай, забрал эти книги к себе. В его доме они находились до конца
1905 г., когда в результате полицейского обыска были конфискованы, и следы
их затерялись. Лишь в 1917 г. поэт А.Блок обнаружил их среди дел Отдельного
корпуса жандармов. Однако последовавшие затем события привели к их очередной
утрате. Очевидно, утверждают составители "Акта", они были вывезены за
границу[68].
Внешне суховатая и сдержанная канва рассказа "Акта" о связях Раменских
с Радищевым и судьбе его архива содержала ряд малозаметных, но сенсационных
подробностей. Из литературы было известно, что отец Радищева, по крайней
мере с 1798 г., какое-то время жил в знаменитой Саровской пустыни. "Акт"
утверждал, что с этим монастырем связано еще более выдающееся для истории
общественного движения в России событие -- хранение рукописей Радищева и
переписка его "Путешествия из Петербурга в Москву". Исследователи, писавшие
о Радищеве до этого, в своем подавляющем большинстве были едины в том, что
после возвращения из ссылки Радищев испытал тяжелый духовный кризис и
отказался от публицистической деятельности. "Акт" свидетельствовал о том,
что Радищев сохранил свои убеждения и продолжал работу над новыми
сочинениями, изобличавшими самодержавие и крепостничество.
Названные подробности повествования "Акта" удивительным образом
подтверждали ряд гипотез, которые впервые выдвинул и попытался доказать
писатель-литературовед Г.Шторм. Его книга "Потаенный Радищев",
опубликованная в сокращенном варианте в конце 1964 г. в журнале "Новый мир",
а затем, в 1965 г., вышедшая отдельным изданием[360], содержала
попытку обосновать идею о том, что Радищев спустя годы после своего ареста и
ссылки продолжал работать над "Путешествием из Петербурга в Москву", углубив
обличительное содержание книги, и даже поручил близким ему людям
организовать ее переписку в Саровском монастыре.
Книга Шторма стала одним из заметных событий в литературоведческой и
историографической мысли СССР начала 60-х годов. Написанная живо и
занимательно, она вызвала к жизни дискуссию о радищевской текстологии, дала
сильный толчок радищеведению. Но, несмотря на многочисленные архивные
находки Шторма, книга стала лишь историографическим фактом. Время не только
не подтвердило основных выводов автора, но и показало, что он ошибался в
своей гипотезе. Фальсификатор "Акта" знал книгу Шторма и своим подлогом
попытался доказать обоснованность его гипотезы.
Таким образом, мы можем сказать более определенно о времени
изготовления фальсифицированного "Акта" -- после 1964 г. В пользу такой
датировки говорят его многозначительные умолчания. Автор фальсификации, как
уже было показано нами на примере с книгой Нечкиной, был не только в курсе
исторической и литературоведческой литературы, в том числе советской, но и
следовал ее основополагающим концептуальным схемам. В этом отношении весьма
показательно, что в "Акте" среди друзей Раменских не фигурируют ни
Л.Д.Троцкий, ни Н.И.Бухарин, ни кто-либо другой из известных советских
деятелей, подвергшихся репрессиям. Можно возразить, что в 1938 г. упоминания
этих лиц были уже невозможны. Но фальсификатор, рискнув связать Раменских с
Ульяновыми, вряд ли мог удержаться в 1938 г. от такой же связи, скажем, с
И.В.Сталиным. Проверка подлога в 1938 г. имела бы равные для него
последствия в отношении фальсификации как связей с Ульяновыми, так и связей
со Сталиным. Все объясняется просто: в начале 60-х годов фигура Сталина не
была столь исторически значима для того, чтобы указывать на связь с ним
кого-то из Раменских.
Весьма показательно, что до выхода книги Шторма "радищевская версия"
связей Раменских не фигурирует в публикациях о роде. Это говорит о том, что
легенда о Раменских складывалась постепенно, обрастая все новыми и новыми
фактами. "Акт" должен был документально и официально утвердить устную версию
истории династии Раменских. Первые реальные следы его существования
относятся к октябрю 1966 г. Во всяком случае, в машинописной копии небольших
воспоминаний отца Антонина Аркадьевича, датированных именно этим временем,
сказано: "И вот в результате почти 25-летних поисков мой сын, будучи тяжело
больным, с помощью друзей сумел разыскать немногие, но очень важные для
истории нашей семьи документы. Прежде всего, документы, составляющие
материалы по обследованию нашей семьи Ржевским краеведческим музеем,
Ржевским педтехникумом, наконец, Ржевской комиссией педагогов и краеведов,
которые по заданию наркома просвещения Бубнова вели обследование и изучение
нашей семьи с 1934 по 1938 гг. Эти акты являются сейчас подлинными и
бесценными, и единственными документами по истории семьи"[361].
О том, какое значение придавалось "Акту", свидетельствует машинописная
копия "Дополнения" к нему, датированная январем 1968 г. Авторами
"Дополнения" стали якобы комиссии Ржевского и Бологовского краеведческих
музеев (подписи под этими "дополнениями" членов комиссий, разумеется,
отсутствуют, хотя фамилии их имеются). Здесь дополнительно перечисляются
новые представители рода, в большинстве случаев из числа живущих. Среди них
названа Анна Николаевна Раменская, учительница села Лялино Вышневолоцкого
района. "Одновременно с ее убийством, -- сказано в "Дополнении", -- похищен
хранившийся у нее архив сына А.А.Раменского, привезенный им в первые дни
войны и содержащий ленинские материалы". Назван здесь и Антонин Аркадьевич
-- доброволец в Великую Отечественную войну, политработник, временно
потерявший в 1942 г. зрение, инвалид 1 группы, персональный пенсионер
союзного значения, собиратель исторических документов. Но самое главное --
первый пункт "Дополнения". В нем сказано буквально следующее: "Комиссии
Ржевского и Бологовского краеведческих музеев считают необходимым дополнить
"Акт" 1938 г. в части уточнения даты открытия учителями Раменскими их первой
школы в России. Учитывая, что еще в 1938 г. при составлении "Акта" была
установлена ошибочность даты в связи с ветхостью летописи Иллариона
Раменского и ошибкой, допущенной при переводе ее с древнегреческого языка в
XVIII в., а также выявлением в послевоенное время новых документов и
материалов, комиссия считает, что датой открытия школы учителями Раменскими
в Москве следует считать 1479 год"[362]. Так готовился новый
юбилей. Теперь он должен был стать праздником не районного, а всесоюзного
масштаба.
Все сказанное заставляет нас пристально вглядеться в личность человека,
сделавшего имя себе и своему роду. Пусть небольшие, но все же возможности
для этого у нас есть. Осенью 1994 г. автор книги принимал участие в
конференции тверских краеведов, на которой с докладом выступила директор
Ржевского городского архива. Доклад посвящался династии Раменских и был
построен в духе прежней официальной газетно-журнальной историографии рода.
Однако он был замечателен тем, что здесь давалась подробная характеристика
части архива Антонина Аркадьевича Раменского. Оказывается, после его смерти
она была передана в архив Ржевского райкома КПСС. События августа 1991 г.
привели к тому, что вместе с другими партийными материалами документы
Раменского попали в Ржевский городской архив. М.А.Ильин, руководитель
тверских архивистов, краевед и замечательный человек, помог автору этих
строк ознакомиться с материалами Антонина Аркадьевича. Здесь оказались:
воспоминания отца Антонина Аркадьевича -- Аркадия Николаевича Раменского "Об
историческом происхождении учителей Раменских" (машинопись, датированная
1966 г.), "Дополнения к "Акту" комиссии Ржевского краеведческого музея от
1938 г. по обследованию семьи учителей Раменских в селе Мологино Калининской
области в соответствии с заданием Наркомпроса, сделанные комиссиями
Ржевского и Бологовского краеведческих музеев по состоянию на 1968 г."
(машинопись, датированная 11 января 1968 г.), воспоминания Антонина
Аркадьевича "Тридцатые годы" (машинопись, датированная 1974 г.),
машинописная копия писем Ермоловых из Ржева в Мологино, датированных 1918 и
1920 гг., машинописная копия письма Пушкина из Петербурга в Мологино
А.А.Раменскому от июля 1833 г., "География пятивековой просветительской
династии Раменских" (составлена С.Дмитриевским в Москве в 1977 г.), три
альбома с письмами, адресованными Антонину Аркадьевичу Ра-менскому,
вырезками газетных и журнальных статей, посвященных династии, другие
материалы.
Среди всех этих документов обращают на себя внимание прежде всего
альбомы. В принципе, такие имеются едва ли не в каждой семье. Однако альбомы
Антонина Аркадьевича по-своему замечательны. В них зафиксирована официальная
история рода. Оформленные в высшей степени небрежно, даже неаккуратно, они
тем не менее содержат интересные иллюстративный и текстовой материалы. Один
из альбомов, озаглавленный "Литература о А.А.Раменском", открывается
фотографиями с портретов представителей рода, празднования 200-летия юбилея
мологинской школы, содержит вырезки из газет и журналов, поздравительные
открытки, машинописные и печатные тексты стихотворений Раменского и др.
Другой альбом включает материалы по истории Ржева и окрестностей. Здесь
также имеются вырезки газетных и журнальных статей, посвященных Раменским,
поздравительные открытки, письма, телеграммы. Альбом поражает обилием
подлинных автографов потомков известных людей (С.М.Мельник-Тухачевской,
Н.П.Герцен, Е.Я.Драбкиной, А.П.Радищева, Давыдовых, Толстых,
Л.Космодемьянской, Муравьевых-Апостолов, И.Эренбурга, Н.А.Алексеева,
Н.Гусева и др.). Альбомы содержат многочисленные образцы советского
иллюстративного китча, с любовью коллекционировавшегося Антонином
Аркадьевичем. Замечателен и его собственный стихотворный китч -- целые циклы
патриотических, интернациональных, коммунистических стихотворений,
написанных в идеологическом отношении старательно и выдержанно.
Альбомы свидетельствуют о том, что Антонин Аркадьевич уделял немало
времени и энергии установлению связей с известными современниками и авторами
книг об исторических деятелях. Принадлежность к знаменитой династии являлась
надежной рекомендацией для знакомства и переписки. Впрочем, случалось и
наоборот: установление тех или иных связей являлось следствием разработки
новой "версии" в истории династии Раменских. Об этом свидетельствует
цитировавшееся выше письмо Голенищева-Кутузова. В подтверждение этого
наблюдения говорят и другие материалы. Например, 13 июля 1963 г. дочь
М.Н.Тухачевского С.М.Мельник-Тухачевская писала в ответ на запрос Антонина
Аркадьевича: "Лично я ничего Вам сообщить не могу по интересующему Вас
вопросу, т.к. была еще девочкой и ничего не помню. В Москве живет бывший
шофер моего отца, который проработал с ним 19 лет с 1918 г. -- вот он,
наверное, сможет Вам сообщить то, что он знает о Вашем
дяде"[363].
"Версию Тухачевского" в истории рода разработать не удалось, как не
удалось, например, заинтересовать общественность указанием на возможное
место нахождения древней новгородской библиотеки, спрятанной якобы столетия
назад предками Антонина Аркадьевича. Об этом свидетельствует сохранившееся в
альбомах письмо знаменитого археографа, архивиста и историка, сотрудника
Сектора древнерусской литературы Пушкинского Дома В.И.Малышева, датированное
10 декабря 1969 г. Вежливо отводя предложенную версию, Малышев писал: "Ваше
письмо и сообщение о возможностях поиска новгородской и псковской литератур
произвели на всех нас громадное впечатление и все мы ожидаем ценнейшие
находки древнерусских литератур, имеющих мировое значение.
Ваше письмо я передал в Сектор древнерусской литературы, так как сам я
после перенесенного инфаркта и других тяжелых болезней не смогу сразу
включиться в работу, пусть молодые сотрудники нашего института начнут эту
важную работу, и мы с Вами пожелаем им успеха в столь важном для нашей науки
деле"[364].
Но чаще все же случалось иначе: люди, к которым обращался Антонин
Аркадьевич, верили и по возможности делились с ним своими воспоминаниями.
Сказанное, кажется, не оставляет сомнений в том, кто был душой,
двигателем и исполнителем мифа о Раменских, оформившегося в серию
фальсификаций, центральное место среди которых заняли "Акт" и его
"Дополнение". Антонин Аркадьевич проявил в высшей степени изощренную
изобретательность и фантазию, знания и трудолюбие, энергию и смелость для
документального оформления красивой и сложной исторической легенды. Она жила
вместе с ним, принося ему немалые, по крайней мере общественные, дивиденды:
всесоюзную славу, уважение земляков, внимание журналистов, восхищение
пионеров и комсомольцев. Трудно сказать, когда поверил в созданную им
легенду и ее автор -- ведь иначе быть не могло: жить десятилетия без веры в
это, с постоянным ожиданием разоблачения -- испытание, как нам кажется,
немыслимое для любого человека. В легенду надо очень верить: лишь тогда она
приобретает ореол достоверности, во всяком случае в представлении ее
сторонников.
Нелегко разобраться, как происходили процессы оформления легенды и
фальсификации подкрепляющих ее исторических источников. Прежде всего
возникает вопрос об ее истоках. Бесспорно существование в XX в. некоей
учительской семьи, в частности Алексея Пахомовича Раменского. Вполне
возможно бытование каких-то устных преданий о связях Алексея Пахомовича с
семьей Ульяновых. Очень вероятно, что именно от них отталкивался Антонин
Аркадьевич в своих дальнейших фантазиях.
Они поначалу носили устный характер. Для их подтверждения в начале 60-х
годов Антонин Аркадьевич начал фальсифицировать дарственные надписи на
книгах. Следует признать, что это ему удавалось делать не без успеха, хотя в
основе фальсификации автографов лежал бесхитростный прием их механического
копирования из доступных факсимильных публикаций. Любопытно, что при
знакомстве с такими записями эксперты независимо друг от друга зафиксировали
одинаковое восприятие. Так, например, Веселина, говоря о ленинском автографе
на книге "Борьба за хлеб", пишет, что "не хватает лишь какого-то малейшего
напряжения зрения, чтобы прочесть ее человеческим глазом". О сходных
впечатлениях пишет и Т.И.Краснобородько. По ее словам, пушкинские надписи
"почти "угасли", они едва заметны и скорее угадываются, чем читаются". Зато
эта неуловимость в прочтении ничуть не смущала Антонина Аркадьевича: он
больше, чем кто-либо другой, желал, чтобы записи были неясны, но все же
прочитаны. Поэтому появились копии этих записей, изготовленные якобы тогда,
когда они хорошо читались.
Чтобы придать большую достоверность подложным автографам, Раменский
фальсифицирует записи своих предков на "Письмовнике", а также придумывает
тексты писем к ним знаменитых людей, предоставляя их в виде копий,
изготовленных якобы до их утраты. Так возникают два новых вида подлогов. И
они принимаются многочисленными журналистами за чистую монету, хотя и
встречают скептическое отношение со стороны специалистов. Ильин рассказал
автору книги о своих беседах со Штормом, не раз встречавшимся с Раменским.
Шторм не верил ему, хотя "радищевская версия" истории династии Раменских
красиво подтверждала именно его гипотезу.
Раменский не мог не учитывать этого обстоятельства. Если верить
хронологии дальнейших событий, зафиксированной самим Антонином Аркадьевичем,
во второй половине 60-х годов он изобретает новый вид подлогов -- "Акт" и
его "Дополнение". Как официальные документы, составленные до гибели
библиотеки и архива Раменских, они становились главной опорой фальсификаций,
которые одновременно подтверждали и их достоверность, и их подлинность. В
результате была создана система взаимосвязанных фальсификаций исторических
источников. В начале 70-х годов она была дополнена "мемуарами" Антонина
Аркадьевича, содержавшими новые детали истории рода, но в основе своей
имевшими все те же фальсифицированные материалы.
Хитроумно и изощренно была продумана система прикрытия подлогов,
которая со временем все более и более усложнялась. Первоначально появилась
легенда об огромной библиотеке и архиве Раменских, хранившихся в селе
Мологино Ржевского района и погибших во время Великой Отечественной войны.
Затем стали находить ее остатки. Сначала они были обнаружены неизвестным
мальчишкой-археологом, затем -- в старой, заброшенной сторожке самим
Антонином Аркадьевичем. Почти одновременно с этими "открытиями" к Антонину
Аркадьевичу стали попадать остатки еще одной библиотеки и архива Раменских
-- из села Лялино Бо-логовского района. Знаменательно, что открытия начались
с ленинских автографов, которые были бескорыстно переданы в Институт
марксизма-ленинизма. И пока специалисты института занимались их экспертизой
на предмет подлинности, легенда начала свое путешествие по страницам
отечественных изданий. Гарантией ее достоверности в определенной мере служил
и созданный журналистами образ мужественного коммуниста, прикованного к
кровати, человека с героической судьбой. "Открытия" Раменского импонировали
и местному партийному руководству, со стороны которого ему, как
свидетельствуют архивные документы, оказывалось внимание: 200-летний юбилей
скромной мологинской школы, присвоение другой школе имени Раменского могли
состояться только с санкции партийных властей.
Нельзя не отдать должного способностям и начитанности, знаниям в
области истории Антонина Аркадьевича. Всего лишь один, но очень
показательный штрих. В литературе о Карамзине вплоть до выхода книги
Н.Я.Эйдельмана[365] практически никогда не фигурировала небольшая
публикация, посвященная судьбе архива историка, хранившегося в большом
сундуке в одном из имений Нижегородской губернии. В фальсификациях
Раменского мелькает "сундук Карамзина", с которым мечтал познакомиться
Пушкин, -- факт, примечательный для характеристики познаний Антонина
Аркадьевича. Эти знания и дали ему возможность изготовить подлоги, в высшей
степени изящные и изощренные по своему содержанию, придумать хитроумные
версии их бытования и обнаружения. Его фантазии оказались масштабны по
географии и хронологии охвата событий и людей. Франция, Турция, Польша,
Болгария, Венгрия, Соединенные Штаты Америки, события XIX, XVIII и даже XIV
вв., Авраам Линкольн, Ленин, Горький, Островский и т.д. -- все это было
систематизировано, продумано и уложено в сложную схему истории учительской
династии.

Рисунок 9
Последняя страница "Дополнения" к "Акту" об обследовании библиотеки и
архива Раменских

Быть может, именно эти масштабы, поражая слушателей и читателей,
заставляли их верить и восхищаться. Раменский был востребован системой,
которая в своих воспитательных потугах желала взрастить героев-созидателей,
строителей светлого коммунистического завтра. Ради этого система создавала
тот образ прошлого, который отвечал ее идеалам. Ради этого она лгала
откровенно, создавала мифы и пресекала искры подлинного знания. И именно
поэтому сам Раменский востребовал эту систему. Искренне или нет, но он ловко
воспользовался ею для легализации своих подлогов. Может быть, Антонин
Аркадьевич, работая с книгами и первоисточниками, осознал мифологичность
истории своего Отечества, созданной партийными идеологами, и потому цинично
и смело начал дополнять ее вымышленными фактами и людьми. Возможно и
наоборот: именно такая история составила основу его искренних убеждений и
чувств -- не случайно в его подлогах фигурируют исключительно официально
признанные герои и события, не случайно только после реабилитации
Тухачевского он начинает прорабатывать его "след" в истории рода. Как бы там
ни было, но именно на основе и с помощью существовавших официальных взглядов
на прошлое он начал создавать и легализовывать свои подлоги.
Сказанное, как нам кажется, помогает установить мотивы подлогов
Раменского. В них, конечно, был свой меркантильный интерес. Всеобщее
внимание, уважение и почет -- вещи, не самые последние для человека вообще и
тем более -- пораженного недугом. И все же было в этом что-то от наивной
фантазии, едва ли не детского желания приноровить себя через свой род к
истории Отечества. Люди осваивали космос, страна начала забывать раны
страшной войны, народ строил будущее и мечтал о нем. Маленький человек не
хотел, чтобы его мир был замкнут стенами квартиры в Грохольском переулке в
Москве. И он начал создавать легенду, таким способом запечатлевая память о
себе в истории. Иначе он не мог, другого ему волею судьбы не было дано. У
него получилось едва ли не все, о чем он мог мечтать. Во всяком случае, при
жизни.
Сегодня подлоги и легенды Антонина Аркадьевича стали предметом рассказа
в настоящей главе. Но феномен их бытования -- это уже загадка его
современников. Магия веры или магия мифа словно окутывали романтическим
покрывалом большинство тех, кто имел дело с его подлогами. Спокойный,
уверенный рассказ Антонина Аркадьевича гипнотизировал собеседников,
помогавших потом ему творить мифы. Не было истинного знания, были вымыслы,
которые старательно излагались печатно. Советский исторический китч
торжествовал на вере, которую остроумно использовал Антонин Аркадьевич.
Подлоги Раменского в некоторых своих чертах напоминают фальсификации
Сулакадзева[366]. И в том, и в другом случае мы видим массовое
изготовление фальсификаций. И в том, и в другом случае сходна типология
подлогов: надписи на книгах, составление описей, обзоров фальсифицированных
материалов. Разница, конечно, имеется в уровне изготовления фальшивок.
Примитивному и темпераментному Сулакадзеву далеко до основательно
начитанного и изощренного в фантазиях Раменского.
Ну, а мы сегодня -- можем ли мы найти в себе силу духа, имеем ли
способности ума, чтобы решиться обнаружить и разоблачить те сотни и тысячи
созданных и еще не вырванных с корнем исторических мифов? Есть ли у нас,
живущих сегодня, потребность в таком разоблачении? Может быть, жить в мире,
где если не торжествуют, то уживаются с правдой легенды и мифы, проще и
спокойней?
История фальсификаций дает ответы на эти вопросы. Правда рано или
поздно, но обязательно торжествует, легенды и мифы исчезают, оставляя лишь
память о мотивах и обстоятельствах их создания.