Кошель П. История сыска в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

НАРКОМ ЕЖОВ СТАНОВИТСЯ ПИСАТЕЛЕМ

Дело о так называемом антисоветском, объединенном
троцкистско-зиновьевском центре рассматривалось военной коллегией Верховного
Суда СССР 19 - 24 августа 1936 года в открытом судебном заседании.
Были преданы суду 16 человек.
Большинство из них в прошлом были организаторами и активными
участниками троцкистской и зиновьев-ской оппозиции, за что исключались из
партии, арестовывались, находились в тюрьмах и в ссылке. 5 человек в прошлом
являлись членами Компартии Германии.
По этому делу к высшей мере наказания были приговорены Г.Е. Зиновьев,
Л.Б. Каменев, ЕЕ. Евдокимов, ИЛ. Бакаев, СВ. Мрачковский, ВА Тер-Ваганян,
И.Н. Смирнов, ЕА Дрей-цер, И.И. Рейнгольд, Р.В. Пикель, Э.С. Гольцман,
Фриц-Давид (И.-Д. И. Круглянский), В.П. Ольберг, КБ. Берман-Юрин, М.И.
Лурье, Н.Л. Лурье.
Эти лица, как сказано в приговоре, осуждены за проведение
антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности,
причастность к убийству Кирова и подготовку террористических актов против
руководителей партии и правительства.
Коротко об участниках этого так называемого дела.
Зиновьев Григорий Евсеевич в партию вступил в 1901 году. В 1917 - 1925
годах председатель Петроградского Совета. В 1919 - 1926 годах входил в
состав Политбюро ЦК партии, с 1919 по 1926 год председатель Исполкома
Коминтерна. В октябре 1926 года выведен из Политбюро ЦК ВКП(б), в октябре
1927 года выведен из состава ЦК, а в ноябре того же года за фракционную
борьбу исключен из рядов партии. 22 июня 1928 года в партии восстановлен по
заявлению, поданному им в соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В
октябре 1932 года Зиновьев вновь исключается из партии и направляется в
ссылку по делу так называемого "союза марксистов-ленинцев". В декабре 1933
года восстановлен членом ВКП(б), а через год, в связи с убийством Кирова,
вновь исключен из партии и в январе 1935 года по делу так называемого
"московского центра" осужден к 10 годам лишения свободы.
Каменев Лев Борисович в партию вступил в 1901 ходу, в 1919 - 1926 годах
входил в состав Политбюро ЦК партии. В 1918 - 1924 году председатель
Моссовета, а в 1922 - 1926 годах заместитель и первый заместитель
Председателя Совнаркома РСФСР, а затем - СССР, заместитель председателя и
председатель Совета Труда и Обороны. В ноябре
1927 года постановлением ЦК и ЦКК выведен из состава ЦК ВКП(б), а
решением XV съезда партии за фракционную борьбу исключен из рядов партии. 22
июня 1928 года в партии восстановлен по заявлению, поданному им в
соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В октябре 1932 года по делу так
называемого "союза марксистов-ленинцев" Каменев вновь был исключен из партии
и направлен в ссылку. В декабре 1933 года восстановлен членом ВКП(б), а
через год, в связи с убийством Кирова, вновь исключен из партии и осужден по
делу так называемого "московского центра" к 5 годам лишения свободы.
Вторично он был осужден 27 июля 1935 года по так называемому "кремлевскому"
делу и приговорен к тюремному заключению сроком на 10 лет.
Евдокимов Григорий Еремеевич в партию вступил в 1903 году. В годы
гражданской войны начальник политотдела 7-й армии. Затем председатель
Петроградского совета профсоюзов, секретарь Ленинградского губкома партии. В
1925 - 1927 годах секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК. В ноябре 1927 года
выведен из состава ЦК ВКП(б), а решением XV съезда ВКП(б) исключен из партии
за оппозиционную деятельность. В июне 1928 года в рядах ВКП(б) восстановлен.
В декабре 1934 года, в связи с убийством Кирова, из рядов ВКП(б) вновь
исключен, а в январе 1935 года осужден по процессу так называемого
"московского центра" к 8 годам тюремного заключения.
Бакаев Иван Петрович в партию вступил в 1906 году. После Октябрьской
революции на партийной работе в Петрограде. В 1925 - 1927 годах член ЦКК
ВКП(б). В ноябре 1927 года выведен из состава ЦКК, а решением XV съезда
ВКП(б) исключен из партии. В июне 1928 года в соответствии с поданным
заявлением, отвечающим требованиям XV съезда партии, в членах ВКП(б)
восстановлен. Находился на хозяйственной работе. В декабре 1933 года, в
связи с убийством Кирова, вновь исключается из партии. В январе 1935 года
был осужден по делу так называемого "московского центра" к 8 годам Тюремного
заключения.
Мрачковский Сергей Витальевич в партию вступил в 1905 году, активный
участник гражданской войны, награжден двумя орденами Красного Знамени. В
1920 - 1925 годах командующий Приуральским, а затем Западно-Сибирским
военными округами. В сентябре 1927 года за фракционную деятельность
исключен. В 1928 году восстановлен в рядах ВКП(б) и назначен начальником
строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. В 1933 году вновь
исключен из ВКП(б) в связи с делом так называемого "союза
марксистов-ленинцев" и осужден к 5 годам лишения свободы.
Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович в партию вступил в 1912 году. В 1917
году был секретарем Московского комитета партии. В 1918 - 1920 годах член
ВЦИК и Моссовета, затем ответственный редактор журнала "Под знаменем
марксизма", научный сотрудник Института К Маркса и Ф. Энгельса. Исключался
из партии решением XV съезда ВКП(б) за фракционную деятельность, через год
был восстановлен. В 1933 году вновь исключен из партии в связи с делом так
называемого "московского центра". В 1934 году в партии был восстановлен, а в
мае 1935 года вновь исключен и выслан в Казахстан.
Смирнов Иван Никитич в партию вступил в 1899 году. В 1918 - 1920 годах
член реввоенсовета Восточного фронта и 4-й армии, председатель Сибревкома. В
1923 - 1927 годах народный комиссар почт и телеграфа СССР. За фракционную
деятельность XV съездом ВКП(б) из партии исключен. В мае 1930 года в партии
восстановлен в связи с заявлением о прекращении оппозиционной деятельности.
В 1933 году вновь исключен из партии и по обвинению в антисоветской
деятельности осужден к 5 годам тюремного заключения.
Дрейцер Ефим Александрович в партию вступил в 1919 году. В годы
гражданской войны был комиссаром полка, бригады, дивизии. За заслуги в
гражданской войне награжден двумя орденами Красного Знамени. До ареста
работал заместителем директора завода "Магнезит" в Челябинской области. В
1928 году исключен из партии за участие в оппозиции, восстановлен в 1929
году. Вновь исключен из партии в июле 1936 года в связи с арестом по
настоящему делу.
Рейнгольд Исаак Исаевич в партию вступил в 1917 году. После Октябрьской
революции был наркомом финансов Литвы и Белоруссии, начальником управления
Наркомфина СССР. До декабря 1934 года работал заместителем наркома
земледелия СССР. В 1927 году исключен из ВКП(б) за фракционную деятельность,
восстановлен в 1928 году. В январе 1935 года Сокольническим РК ВКП(б) г.
Москвы из партии исключен как "троцкист-двурушник" (так записано в
постановлении).
Пикель Ричард Витольдович в партию вступил в 1917 году. Участник
гражданской войны. Был на советской и партийной работе в Белоруссии. Работал
в Исполкоме Коминтерна, заведовал секретариатом председателя Исполкома,
являлся членом Союза писателей. В 1927 году исключен из партии за
принадлежность к оппозиции. В 1929 году в партии восстановлен. Работал в
учреждениях культуры. Вновь был исключен из партии в июне 1936 года в связи
с арестом по настоящему делу.
Гольцман Эдуард Соломонович в партию вступил в 1903 году. После
революции находился на хозяйственной работе в Наркоме внешней торговли.
Исключен из партии в мае 1936 года в связи с арестом по настоящему делу.
Фриц-Давид, он же Круглянский Илья-Давид Израиле-вич, член Компартии
Германии. В 1926 году Исполкомом Коминтерна был направлен в Германию для
нелегальной партийной работы. В 1933 году прибыл в СССР и работал до ареста
в июне 1936 года в Исполкоме Коминтерна и консультантом в газете "Правда".
Ольберг Валентин Павлович являлся членом Компартии Германии. В 1932
году за фракционную деятельность из партии исключен. Прибыл в СССР в июне
1936 года, работал преподавателем педагогического института в г. Горьком.
Берман-Юрин Конон Борисович с 1921 по 1923 годы являлся членом
Компартии Латвии. В 1923 - 1933 годах член Компартии Германии, работник
партийных органов. В СССР прибыл в марте 1933 года с согласия ЦК КПГ. С 1933
года и до ареста в июне 1936 года являлся редактором-консультантом
иностранного отдела газеты "За индустриализацию".
Лурье Моисей Ильич, член Компартии 1ермании с 1922 года. За участие в
троцкистской оппозиции из партии исключен, но был восстановлен и работал в
Агитпропе ЦК КПГ. В марте 1932 года с ведома ЦК КПГ приехал в СССР и работал
вначале редактором в издательстве иностранных рабочих, а затем с 1933 года
профессором Московского университета.
Лурье Натан Лазаревич, член Компартии Германии, примыкал к троцкистской
оппозиции. Прибыл в СССР в 1932 году с согласия ЦК КПГ. До ареста в июне
1936 года работал главным врачом на Центральном здравпункте Челябинского
тракторного завода.
Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 года.
С 10 по 14 августа 1936 года всем обвиняемым было объявлено об
окончании следствия. Однако со следственными материалами обвиняемые
ознакомлены не были.
Дело рассматривалось в открытом судебном заседании военной коллегии
Верховного Суда СССР с участием государственного обвинителя Прокурора СССР
Вышинского.
По приговору военной коллегии Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев,
Мрачковский, Тер-Ваганян, Смирнов были признаны виновными в том, что:
а) в соответствии с директивой Троцкого организовали объединенный
троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийства
руководителей БКП(б) и Советского правительства;
б) подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года через ленинградскую
подпольную террористическую группу злодейское убийство Кирова;
в) создали ряд террористических групп, готовивших убийство Сталина,
Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора и Постышева.
Дрейцер, Рейнгольд, Давид (он же Круглянский), Оль-берг, Берман-Юрин,
М. И. Лурье и Н. Л. Лурье были признаны виновными в том, что, будучи якобы
членами подпольной троцкистско-зиновьевской террористической организации,
являлись активными участниками подготовки убийства руководителей партии и
правительства.
Все 16 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу.
Приговор приведен в исполнение 25 августа 1936 года.
Факты свидетельствуют, что после убийства Кирова и прошедших в декабре
1934 года и январе 1935 году судебных процессов над зиновьевцами по так
называемому ленинградскому и московскому "центрам" при личном участии
Сталина было подготовлено закрытое письмо ЦК ВКГТ(б) "Уроки событий,
связанных с злодейским убийством тов. Кирова", обращенное ко всем
организациям партии. В письме без всяких оснований обвиняются все бывшие
зиновьевцы в том, что они "стали на путь двурушничества, как главного метода
своих отношений с партией, стали на тот же путь, на который обычно
становятся белогвардейские вредители, разведчики и провокаторы".
В связи с этим в письме давалась прямая директива об арестах
зиновьевцев: "...в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из
партии - его надо еще арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать
мощь государства пролетарской диктатуры".
Это письмо 17 января 1935 года Сталин разослал членам Политбюро с
просьбой в тот же день обсудить и принять решение. 18 января оно было
разослано всем организациям партии.
Вскоре по отношению к бывшим зиновьевцам начались массовые репрессии,
по инициативе Сталина опросным порядком было принято решение Политбюро ЦК
ВКП(б) от 26 января 1935 года следующего содержания: "О зиновьевцах.
а) Выслать из Ленинграда 663 зиновьевца на 3 - 4 года.
б) Группу бывших оппозиционеров, членов партии в количестве 325 человек
откомандировать из Ленинграда на работу в другие районы".
В январе-феврале 1935 года органами НКВД в Ленинграде было арестовано
843 бывших зиновьевца.
В период проведения следствия над этими арестованными Сталин и Ежов
искусственно создали версию о тесной связи зиновьевцев с троцкистами, об их
совместном переходе к террору против руководителей партии и Советского
правительства и об объединении на этой основе всей их контрреволюционной
деятельности.
Указанная версия изложена в рукописи книги Ежова "От фракционности к
открытой контрреволюции", написанной в 1935 году. 17 мая 1935 года автор
направил Сталину письмо, в котором писал: "Очень прошу просмотреть
посылаемую работу. Это первая глава из книги о "зиновь-евщине", о которой я
с Вами говорил. Прошу указаний".
Ответственность за убийство Кирова в книге возлагалась на зиновьевцев,
и одновременно утверждалось об их организационной связи с троцкистами. Ежов
писал: "За все это время между зиновьевцами и троцкистами существовала
теснейшая связь. Троцкисты и зиновьевцы регулярно информируют друг друга о
своей деятельности. Нет никакого сомнения, что троцкисты были осведомлены и
о террористической стороне деятельности зиновьевской организации.
Больше того, показаниями отдельных зиновьевцев на следствии об убийстве
т. Кирова и при последующих арестах зиновьевцев и троцкистов
устанавливается, что последние тоже стали на путь террористических групп".

ЛИЧНЫЙ АРХИВ ТРОЦКОГО

После выработки версии перехода троцкистов и зиновьевцев к террору, в
середине 1935 года Ежов дал задание активизировать преследование троцкистов,
разыскать и ликвидировать якобы существующий, но пока нераскрытый центр
троцкистов.
Органы НКВД усиленно стали проводить разработку бывших троцкистов, как
находящихся на свободе, так и отбывающих заключение или ссылку.
5 января 1936 года в г. Горьком при полном отсутствии данных,
свидетельствовавших о преступной деятельности, был арестован прибывший из
Германии на постоянное жительство в СССР В. П. Ольберг. Через месяц после
ареста были получены его показания о том, что он прибыл в СССР из-за границы
якобы со специальным заданием Троцкого для ведения контрреволюционного акта
против Сталина. В качестве завербованных им террористов Ольберг, под
давлением следователей, назвал большое количество своих сослуживцев -
преподавателей и студентов Горьковского педагогического института. Все они
были арестованы.
Одновременно в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других городах также
были произведены аресты троцкистов по обвинению в контрреволюционной и
террористической деятельности.
Всего было арестовано более 100 человек
9 февраля 1936 года заместитель наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьев
направил местным органам НКВД следующую директиву:
"Имеющиеся в нашем распоряжении... данные показывают возросшую
активность троцкистско-зиновьевского контрреволюционного подполья и наличие
подпольных террористических формирований среди них. Ряд троцкистских и
зиновьевских групп вьщвигают идею создания единой контрреволюционной партии
и создания единого организационного центра власти в СССР-Задачей наших
органов, - говорилось далее в директиве, - является ликвидация без остатка
всего троцкист-ско-зиновьевского подполья. Немедленно приступите к
ликвидации всех... дел по троцкистам и зиновьевцам, не ограничиваясь
изъятием актива, направив следствие на вскрытие подпольных
контрреволюционных формирований, всех организационных связей троцкистов и
зиновь-евцев и вскрытие террористических групп".
После этого репрессии в отношении бывших троцкистов усилились.
Количество арестованных к апрелю 1936 года достигло 508 человек
Уже 23 февраля 1936 года Прокофьев докладывал Сталину о том, что в
Москве арестована группа бывших троцкистов: А. И. Шемелев, политредактор
Главлита, И. И. Трусов, беспартийный, литературный сотрудник Комакаде-мии, и
другие.
При обыске у Трусова был обнаружен и изъят личный архив Троцкого
периода 1927 года. На сообщении об архиве Сталин наложил следующую
резолюцию: "Молото-ву, Ежову. Предлагаю весь архив и другие документы
Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных
вести НКВД совместно с т. Ежовым". (27 февраля 1936 года это предложение
Сталина было оформлено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), принятым
опросом).
В марте 1936 года Ягода доложил Сталину о ходе ликвидации троцкистского
подполья и выявления террористических групп. Одновременно он внес
предложение: троцкистов, якобы причастных к террору, предать суду и,
применив к ним закон от 1 декабря 1934 года, всех расстрелять.
В связи с этим 31 марта 1936 года Сталин поручил Ягоде и Вышинскому
дать более конкретный проект предложения о троцкистах, оформив это поручение
следующим решением Политбюро ЦК: "Всех арестованных НКВД троцкистов,
уличенных следствием в причастности к террору, предать суду военной коллегии
Верховного Суда с применением к ним в соответствии с законом от 1.12.1934
года расстрела. Обязать НКВД и Прокуратуру Союза по окончании следствия
представить список лиц, подлежащих суду по закону 1.12.1934 года".
На месте была дана соответствующая директива НКВД, в которой
указывалось:
"Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное
выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их
организационных центров и связей, разоблачение и репрессирование всех
троцкистов-двурушников... Следствие по всем ликвидационным троцкистским
делам ведите максимально быстро, ставя основной задачей следствия вскрытие и
разгром всего троцкистского подполья, обнаружение и ликвидацию
организационных центров, выявление и пресечение всех каналов связей с
закордонным троцкистским руководством".
Одновременно с выявлением "троцкистского центра" органы НКВД проводили
активную работу, чтобы доказать тезис об объединении троцкистов с
зиновьевцами в совместной террористической деятельности.
При допросах арестованных широко использовался вымышленный донос,
согласно которому, по рассказам Смирнова, в 1932 году после переговоров
между Каменевым, Тер-Ваганяном и Ломинадзе был создан объединенный центр,
куда якобы вошли Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Мрачковский, Ломинадзе и
Шацкин.
Выполняя личные указания Сталина о разработке более конкретных мер по
усилению борьбы с троцкистами, Ягода и Вышинский 10 июня 1936 года
представили ему список троцкистов в количестве 82 человек, якобы причастных
к террору, и внесли предложение о предании их суду военной коллегии по
закону от 1 декабря 1934 года как участников антисоветской террористической
организации.
В письме ставился вопрос о предании суду по этому закону Зиновьева и
Каменева, якобы организаторов террора, не выдавших на следствии и в суде по
процессу так называемого "московского центра" террористов, продолжавших
подготовку убийства руководителей ВКП(б).
Однако Сталин не согласился с организацией процесса только над одними
троцкистами. В июне 1936 года он через Ежова дал указание органам НКВД
подготовить общий процесс и над троцкистами, и над зиновьевцами.
С этого времени следствие о троцкистах получило новое направление -
началась активная работа по фабрикации дела об объединенном
троцкистско-зиновьевском центре. Как она велась, кто ее направлял, можно
представить из выступления заместителя наркома внутренних дел Агранова на
совещании актива ГУКБ НКВД, которое происходило 19 - 21 марта 1937 года
(цитируется по исправленной стенограмме).
"Агранов: Я хочу рассказать, как удалось поставить на верные рельсы
следствие по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра.
Неправильную антипартийную линию в этом деле занимали Ягода и Молчанов.
Молчанов определенно пытался свернуть это дело, еще в апреле 1936 года
упорно доказывая, что раскрытием террористической группы Шемелева, Сафонова
и Ольберга, связанных с И.Н. Смирновым, можно ограничиться, что это и есть
троцкистский центр, а все остальные никакого отношения к делу не имеют...
Молчанов старался опорочить и тормозить следствие по делам террористических
организаций, которые были раскрыты Ленинградским и Московским
управлениями...
При таком положении вещей полное вскрытие и ликвидация троцкистской
банды была сорвана, если бы в это дело не вмешался ЦК (Сталин).
А вмешался он следующим образом... По моему возвращению после болезни
Ежов вызвал меня к себе на дачу. Надо сказать, что это свидание носило
конспиративный характер. Ежов передал указание Сталина на ошибки,
допускаемые следствием по делу троцкистского центра, и поручил принять меры,
чтобы вскрыть троцкистский центр, выявить явно невскрытую террористическую
банду и личную роль Троцкого в этом деле.
Ежов поставил вопрос таким образом, что либо он сам созовет оперативное
совещание, либо мне вмешаться в это дело. Указания Ежова были конкретны и
дали правильную исходную нить к раскрытию дела.
Именно благодаря мерам, принятым на основе этих указаний Сталина и
Ежова, удалось вскрыть зиновьевско-троцкистский центр.
Однако развертывание следствия на основе новых данных проходило далеко
не гладко. Прежде всего глухое, но упорное сопротивление оказывал Молчанов,
который старался это дело свернуть.
Пришлось обратиться к очень важным материалам, которые имелись в
Управлении НКВД по Московской области в связи с показаниями Дрейцера, Пикеля
и Э... (Эстер-ман). Это дало возможность сдвинуть следствие на новые
рельсы".
Действительно, после состоявшегося между Ежовым и Аграновым разговора
последний сам включился в следственную работу по созданию дела об
объединенном центре.
23 июля 1936 года Агранов лично, в присутствии ответственных работников
НКВД Радзивиловского, Якубовича и Симановского, произвел повторный допрос
троцкиста Дрейцера и бывшего зиновьевца Пикеля и сумел получить от них
показания о том, что объединенный центр троцкистов и зиновьевцев был
образован на террористической основе.
О том, что полученные Аграновым показания от Дрейцера и Пикеля являлись
ложными и вынужденными, свидетельствуют высказывания по этому поводу самого
Агранова и заместителя начальника управления НКВД по Московской области А.
П. Радзивиловского. В заявлении на имя Ежова от 20 декабря 1936 года
Радзивиловский сообщал, что троцкист Дрейцер доставлен в Москву для допросов
в мае 1936 года, а зиновьевец Пикель был арестован несколько позже.
Здесь же Раздивиловский пишет: "Исключительно тяжелая работа в течение
трех недель над Дрейцером и Пике-лем привела к тому, что они начали давать
показания".
Когда же показания Дрейцера и Пикеля были доложены Ягоде, то он,- как
сообщал уже в 1937 году Агранов, на показаниях о существовании московского
троцкистско-зиновьевского центра написал "неверно", а на показаниях о том,
что якобы Дрейцер получил от Троцкого директиву об убийстве руководителей
ВКП(б) и правительства, он написал "неправда" или просто "ложь". Об этом же
говорил Ежов на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году, заявив,
что показания Дрейцера, Фрица-Давида, Лурье и всех других Ягода считал
чепухой и на протоколах допросов писал: "чепуха", "ерунда" "не может быть".
Несмотря на очевидную несостоятельность полученных от Е. А. Дрейцера и
Р. В. Пикеля показаний, они были положены в основу создания дела по
объединенному центру, и, как заявил Агранов, "это дало возможность, включив
в следствие ряд новых работников, поставить дело на новые рельсы".

СОВЕТСКОМУ СЛЕДСТВИЮ ЛАЙКОВЫЕ ПЕРЧАТКИ ПРОТИВОПОКАЗАНЫ

Вскоре после этого следствие добилось необходимых признательных
показаний от всех обвиняемых.
Об изложенных выше обстоятельствах возникновения дела об объединенном
троцкистско-зиновьевском центре свидетельствует также выступление Ежова на
февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году (цитируется по
исправленной стенограмме):
Ежов: "Когда только началось следствие по этому делу..."
Сталин: "По какому делу?"
Ежов: "По делу раскрытия троцкистско-зиновьевского объединенного
центра, оно началось с конца декабря 1935 года (первая записка была в 1935
году). В 1936 году оно начало понемножку разворачиваться, затем первые
материалы поступили в Центральный Комитет, и, собственно говоря, цель-то
поступления этих материалов в Центральный Комитет, как теперь раскрывается,
была, поскольку напали на след эмиссара Троцкого, а затем обнаружили центр в
лице Шемелева, Эстермана и других, - цель была вообще свернуть это дело.
Тов. Сталин правильно тогда учуял в этом деле что-то неладное и дал
указание продолжать его, и, в частности, для контроля следствия назначили от
Центрального Комитета меня.
Я имел возможность наблюдать все проведение следствия и должен сказать,
что Молчанов все время старался свернуть это дело: Шемелева и Ольберга
старался представить как эмиссаров-одиночек, провести процесс или суд и на
этом кончить, и только.
Совершенно недопустимо было то, что все показания, которые давались по
Московской области Дрейцером, Пикелем, Эстерманом, т.е. главными
закоперщиками, эти показания совершенно игнорировались, разговорчики были
такие: какой Дрейцер, какая связь с Троцким, какая связь с Седовым, с
Берлином, что за чепуха, ерунда и т.д.
Словом, в этом духе были разговоры, и никто не хотел ни Дрейцера, ни
Эстермана, ни Пикеля связывать со всем этим делом. Такие настроения были".
Выступая на упоминавшемся совещании актива ГУГБ НКВД, Ежов указывал,
что аресты этих лиц производились при отсутствии материалов об их преступной
деятельности и что "следствие вынуждено ограничиваться тем, что оно нажимает
на арестованного и из него выжимает". И, как он выражался, арестованных
"брали на раскол".
Установлено, что следователи НКВД в целях получения признаний в
проведении преступной деятельности применяли к арестованным незаконные меры
воздействия. Из многочисленных заявлений арестованных, написанных ими во
время ведения следствия, видно, какие методы применяли следователи на
допросах и какими путями добивались ложных показаний. Так, Ольберг после
первых двух допросов 27 января 1936 года написал следователю заявление
следующего содержания:
"После Вашего последнего допроса 21.1. меня охватил отчего-то ужасный,
мучительный страх смерти. Сегодня я уже несколько спокойнее. Я, кажется,
могу оговорить себя и сделать все, лишь бы положить конец мукам. Но я явно
не в силах возвести на самого себя поклеп и сказать заведомую ложь, т.е. что
я троцкист, эмиссар Троцкого и т.д. Я приехал в Союз по собственной
инициативе, теперь - в тюрьме уже я понял, что это было сумасшествие,
преступление. Горько раскаиваюсь в нем. Я сделал несчастными не только себя,
но и жену мою, брата. Теперь я понял, до чего неправилен был мой шаг, т.е.
приезд в СССР по неверным данным и сокрытие моего троцкистского прошлого".
На следующий день Ольберг обратился с новым заявлением, в котором
говорилось:
"Очень прошу вызвать меня сегодня к себе. Кроме других вопросов, я хочу
назвать имена лиц, которые смогут подтвердить мою невиновность в
инкриминируемом мне обвинении".
Расследований этих заявлений не производилось, и от суда они были
скрыты. Сам же Ольберг впоследствии во всех предъявленных ему обвинениях на
допросах стал признавать себя виновным.
Смирнов 8 мая 1936 года в знак протеста против методов следствия
объявил голодовку, которая длилась 13 дней.
Тер-Ваганян, протестуя против необоснованного ареста, дважды объявлял
голодовку, а затем порезал себе палец и кровью написал заявление:
"Тов. Берман. Прошу сегодня все мои письма Сталину и Ягоде отправить.
Потеряв надежду добиться выполнения Вами своего слова, с 12 часов перестал
пить".
В письме Сталину он писал о том, что решил покончить жизнь
самоубийством:
"Я обвиняюсь в терроре. Меня обвиняют в соучастии в подготовке
террористических групп на основании показаний лиц, прямо причастных к этому
делу. Люди эти клевещут, клевещут подло, мерзко, бесстыдно, их клевета шита
белыми нитками, не стоит большого труда ее обнажить, мотив творцов этой лжи
прозрачный. Тем не менее! Против этой очевидной лжи я бессилен....Клянусь
священной памятью Ленина, я не имел никогда никакого отношения к
террористическим речам и делам контрреволюционных бандитов и каннибалов...".
Это письмо Тер-Ваганяна не было доведено до сведения суда, а 10 августа
1936 года после просмотра обвинительного заключения, за 9 дней до начала
судебного процесса, Сталин включил Тер-Ваганяна в число обвиняемых по
данному процессу как одного из активных организаторов объединенного
троцкистско-зиновьевского центра.
А. Н. Сафонова - бывшая жена И. Н. Смирнова, выступавшая по данному
делу в качестве свидетеля (впоследствии осужденная за троцкистскую
деятельность), в своем объяснении от 14 июня 1956 года в КГБ СССР и
Прокуратуру СССР сообщила, что ею и другими обвиняемыми на следствии и в
суде были даны ложные показания. Она указывает, что во время допросов
работники НКВД применяли методы морального воздействия, требовали показаний
о преступной деятельности, якобы необходимых в интересах партии.
"Вот под знаком этого понимания, - указывала Сафонова, - что этого
требует партия и мы обязаны головой ответить за убийство Кирова, мы пришли к
даче ложных показаний, не только я, но и все другие обвиняемые".
Вместе с тем она сообщила о том, что следователь угрожал ей, заявляя,
что если она будет упорствовать в даче показаний, то он примет меры к аресту
ее сестры, высылке ее детей, а также применит к ней физические меры
принуждения. Следователь, сообщала Сафонова, говорил, что показания, которые
ей называют в процессе следствия, она должна подтверждать независимо от
того, верны они или нет, потому что это так надо для партии.
"Так было на предварительном следствии, - писала Сафонова, - а на суде
это усугублялось присутствием иностранных корреспондентов, и все мы, зная,
что последние могут использовать наши показания во вред советскому
государству, не могли сказать правду". В результате воздействия
следователей, заявляла Сафонова, ее показания, а также показания
Мрачковского, Зиновьева, Каменева, Евдокимова и Тер-Ваганяна, которые они
дали на предварительном следствии и в суде, на 90 процентов не соответствуют
действительности.
Методы, которыми пользовались следователи, особенно ярко видны из
заявления Шацкина, написанного им 22 октября 1936 года на имя Сталина.
Шацкин был арестован по обвинению в принадлежности к объединенному
троцкист-ско-зиновьевскому центру. В заявлении он сообщил, что ему
предъявлено тягчайшее обвинение в причастности к террористическому заговору,
в чем он неповинен.
"Не оспаривая законности подозрения следствия и понимая, что следствие
не может верить на слово, я все же считаю, - писал Шацкин, - что следствие
должно тщательно и объективно проверить имеющиеся, по словам следствия,
соответствующие показания. Фактически следствие лишило меня элементарных
возможностей опровержения ложных показаний. Лейтмотив следствия: "Мы вас
заставим признаться в терроре, а опровергать будете на том свете".
Далее Шацкин пишет:
"Вот как допрашивали меня. Главный мой следователь Геднин составил
текст моего признания в терроре на четырех страницах (причем включил в него
разговоры между мной и Ломинадзе, о которых у него никаких, в том числе и
ложных, данных быть не может). В случае отказа подписать это признание мне
угрожали: расстрелом без суда или после пятнадцатиминутной формальной
процедуры заседания военной коллегии в кабинете следователя, во время
которой я должен буду ограничиваться только односложными ответами "да" и
"нет", организованным избиением в уголовной камере Бутырской тюрьмы,
применением пыток, ссылкой матери и сестры в Колымский край. Два раза мне не
давали спать по ночам: "пока не подпишешь". Причем во время одного сплошного
двенадцатичасового допроса ночью следователь командовал: "Встать, очки
снять! - и, размахивая кулаками перед моим лицом - Встать! Ручку взять!
Подписать!" - и т.д. Я отнюдь не для того привожу эти факты, чтобы
протестовать против них с точки зрения абстрактного гуманизма, а хочу лишь
сказать, что такие приемы после нескольких десятков допросов, большая часть
которых посвящена ругательствам, человека могут довести до такого состояния,
при котором могут возникнуть ложные показания. Важнее, однако, допросов:
следователь требует подписания признания именем партии и в интересах
партии".
К осени 1936 года фальсификация протоколов допросов стала более
откровенной. Была введена система составления парадных протоколов - после
ряда допросов в отсутствие арестованного составлялся протокол, печатался на
машинке и в таком виде давался арестованному на подпись.
3 марта 1937 года на Пленуме ЦК ВКП(б) Ежов заявил (цитируется по
исправленной стенограмме):
"Я должен прямо сказать, что существовала такая практика: прежде чем
протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал
следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили
даже до наркома. Нарком вносил указания, говорил, что надо записывать так, а
не эдак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому".
Все следователи обязаны были знакомиться с массой признательных
показаний о терроре и на этой основе формировать свое "правосознание". Мысль
о терроре вколачивалась в сознание всех работников. Систематические внушения
об опасности, якобы со всех сторон угрожающей жизни Сталина, вызвали
напряженное состояние, которое нарастало с каждым днем. Ежов непосредственно
осуществлял контроль за следствием по делу объединенного центра, ходил на
допросы и, как говорили тогда, "завинчивал гайки".
Арестованные подвергались длительным ночным допросам. По настоятельному
требованию Ежова следствие не должно было вестись в "лайковых перчатках", он
заставлял "не церемониться с троцкистами".
По сути провокационную роль при расследовании дел сыграл Вышинский. На
совещаниях, проявляя крайнюю суровость по отношению к следователям, он
призывал добиваться прямых показаний от арестованных о терроре. При анализе
показаний требовал более острых политических выводов и обобщений, а по
существу - фальсификации дел.
Бывший сотрудник НКВД Г. С. Люшков, принимавший активное участие в
расследовании дела, бежав в 1938 году за границу, сделал там следующее
заявление:
"Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом,
так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и
терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к
Сталину... Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но ими
только дело не исчерпывается.
Имеются и более важные и фундаментальные причины, которые побудили меня
так действовать. Это то, что я убежден в том, что ленинские принципы
перестали быть основой политики партии. Я впервые почувствовал колебания со
времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 года. Этот случай был
фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я
не только непосредственно занимался расследованием дела об убийстве Кирова,
но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся
после кировского дела под руководством Ежова. Я имел отношение к следующим
делам:
1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в
начале 1935 года.
2. Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в
1935 году.
3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра
в августе 1936 года.
Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все
эти мнимые заговоры никогда не существовали, и все они были преднамеренно
сфабрикованы.
Николаев, безусловно, не принадлежал к группе Зиновьева. Он был
ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы
стать историческим героем. Это явствует из его дневника.
На процессе, проходившем в августе 1936 года, обвинения в том, что
троцкисты через Ольберга были связаны с германским гестапо, обвинения против
Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев
были связаны с так называемым "правым центром" через Томского, Рыкова и
Бухарина, - полностью сфабрикованы.
Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков и Бухарин и многие другие были
казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.
Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с
делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством
фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и
террористических организаций. Так Сталин избавлялся всеми мерами от
политических противников и от тех, кто может стать ими в будущем.
Дьявольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушенных и
сильных людей. Его мероприятия породили много трагедий.
Это происходило не только благодаря истерической подозрительности
Сталина, но и на основе его твердой решимости избавиться от всех троцкистов
и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут
представить собой политическую опасность в будущем...".
Таким образом, признательные показания обвиняемых на следствии и в суде
о принадлежности к объединенному центру и в проведении террористической
деятельности объясняются применением к арестованным незаконных методов
следствия.
Кроме того, Зиновьев, Каменев, Тер-Ваганян и другие, подвергавшиеся уже
ранее репрессиям - неоднократным арестам, допросам, одиночным камерам,
ссылкам, тюремному заключению, в период следствия и суда по настоящему делу
находились в подавленном моральном и физическом состоянии.

РЕВОЛЬВЕР У ТЕРРОРИСТА УКРАЛИ ЖИГАНЫ

Доведенные до морального и физического истощения, заключенные стали к
обвинениям относиться безразлично и потому признавать их. Характерным в этом
смысле является признание своей вины Каменевым.
Когда в судебном заседании Вышинский сделал вывод о том, что Каменев,
как один из организаторов объединенного троцкистско-зиновьевского центра,
вынужден был признать себя виновным в террористической деятельности,
оказавшись перед стеной улик, то в ответ на это Каменев заявил, что признал
себя виновным не потому, что против него имелись улики, а... "потому, что,
будучи арестованным и обвиненным в этом преступлении, я его признал".
Характерны и показания в судебном заседании Смирнова.
Вышинский: "Когда же Вы вышли из "центра"?".
Смирнов: "Я не собирался выходить, не из чего было".
Вышинский: "Центр существовал?"
Смирнов: "Какой там центр?"
О моральном и физическом истощении Зиновьева свидетельствуют его
тюремные письма. В записях, обращенных к Сталину, он писал 10 апреля 1935
года: "Еще в начале января 1935 года в Ленинграде в ДПЗ секретарь ЦК тов.
Ежов, присутствовавший при одном из моих допросов, сказал мне: "Политически
Вы уже расстреляны".
Я знаю, что и физическое мое существование во всяком случае кончается.
Один я чувствую и знаю, как быстро и безнадежно иссякают мои силы с каждым
часом, да и не может быть иначе после того, что со мной случилось..."
14 апреля 1935 года: "При всех обстоятельствах мне осталось жить во
всяком случае очень недолго: вершок жизни какой-нибудь, не больше.
Одного я должен добиться теперь: чтобы об этом последнем вершке
сказали, что я осознал весь ужас случившегося, раскаялся до конца, сказал
Советской власти абсолютно все, что знал, порвал со всем и со всеми, кто был
против партии, и готов был все, все, все сделать, чтобы доказать свою
искренность. В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не
враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это...
Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов
Политбюро - на портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу,
неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом,
что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение,
снисхождение".
1 мая 1935 года: "Ну где взять силы, чтобы не плакать, чтобы не сойти с
ума, чтобы продолжать жить..."
6 мая 1935 года: "Если бы я мог надеяться, что когда-нибудь мне будет
дано хоть в малой степени загладить свою вину. В тюрьме со мной обращаются
гуманно, меня лечат и т.д. Но я стар, я потрясен. За эти месяцы я состарился
на 20 лет. Силы на исходе... Помогите. Поверьте. Не дайте умереть в тюрьме.
Не дайте сойти с ума в одиночном заключении".
10 июля 1935 года Зиновьев обращается с запиской в НКВД: "Товарищи!
Родные! Дело не только в лишении свободы, болезнях и прочее. Дело прежде
всего в моральном факторе. Я убит. Я совершенно убит. И хоть некоторое время
я мог бы протянуть только в концлагере с возможностью работы и
передвижения".
Будучи доставлен из Челябинской тюрьмы в Москву в качестве обвиняемого
по настоящему делу, Зиновьев 12 июля 1936 года пишет Сталину письмо:
"Состояние мое совсем плохое. Я боюсь, что не доеду. Горячая просьба: издать
мою книгу, написанную в Уральске. Она не кончена (не успел), но все-таки
главное сказано. Писал ее кровью сердца. И еще, если смею просить: о семье
своей, особенно о сыне. Вы знали его мальчиком. Он талантливый марксист, с
жилкой ученого. Помогите им. Всей душой теперь Ваш Г. Зиновьев".
И, наконец, за день до суда, 18 августа 1936 года Зиновьев пишет, что в
связи с постановленными ему следствием вопросами он просит добавить к своим
предыдущим показаниям ряд дополнительных данных о якобы проводившейся
террористической деятельности объединенным центром.
Получение подобного письма от Зиновьева за день до суда свидетельствует
о том, что до последнего момента работники НКВД постоянно воздействовали на
него, с тем чтобы он не имел возможности отказаться от данных им ранее
показаний.
В тяжелом физическом и моральном состоянии находился и Мрачковский. 23
апреля 1936 года его жена писала в НКВД, что состояние Мрачковского тяжелое,
врачи нашли у него заболевание нервов и нервных узлов. Но, несмотря на
тяжелое болезненное состояние Мрачковского и длительное его пребывание в
больнице, следователи НКВД производили допросы и добивались от него нужных
им показаний. Из материалов следственного дела видно, что из 7 протоколов
допросов, имеющихся в деле, б протоколов были заранее заготовлены и
отпечатаны на машинке.
Все эти протоколы Мрачковским подписаны без единой помарки. Только на
вопрос о связях с заграничным троцкистским центром он отвечал: "Я прошу
предъявить мне Ваши доказательства существования связи нашей организации с
Л. Троцким".
Как показывают имеющиеся материалы, Сталин постоянно оказывал
воздействие на ход предварительного следствия и судебного процесса. Еще до
окончания следствия и начала судебного процесса в местные партийные комитеты
29 июля 1936 года от имени ЦК ВКП(б) было послано закрытое письмо "О
террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного
блока". В этом письме утверждалось, что Зиновьев и Каменев якобы были не
только вдохновителями террористической деятельности против руководителей
партии и правительства, но и авторами прямых указаний об убийстве Кирова.
"Равным образом, - говорится в письме, - считается теперь
установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в
прямом блоке с Троцким и троцкистами". Далее в письме утверждалось, что
"Сергей Миронович Киров был убит по решению объединенного центра
троцкистско-зиновьевского блока... Объединенный центр
троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока своей основной и главной
задачей ставил убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова,
Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева".
Установлено, что в конце июля 1936 года Ежов проект этого письма
направил Сталину со следующей запиской: "Тов. Сталину. Посылаю проект
Закрытого письма ЦК ВКП(б) ко всем организациям партии о террористической
деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы.
Для перепроверки изложенных в письме фактов я их зачитал тт. Агранову и
Молчанову".
В сохранившемся машинописном экземпляре проекта этого письма и в его
сигнальном типографском экземпляре имеются многочисленные исправления и
добавления, сделанные рукой Сталина.
В проекте письмо носило название "О террористической деятельности
троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока". То есть повысил меру
ответственности обвиняемых как участников якобы вполне организованного
блока. На 2 странице проекта письма предложение "...до конца не были еще
вскрыты все факты подлой контрреволюционной белогвардейской деятельности
троцкистско-зи-новьевско-каменевской группы" он переделал следующим образом:
"..до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной
белогвардейской деятельности зиновьевцев, равно как не была вскрыта роль
троцкистов в деле убийства тов. Кирова".
На этой же странице Сталин вписывает новое предложение: "Равным образом
считается установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую
практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами".
На 14 странице проекта предложение "объединенный центр
троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы своей основной
и главной задачей ставил убийство товарища Сталина" также было изменено и
стало выглядеть так: "объединенный центр троцки-стско-зиновьевского
контрреволюционного блока своей основной и главной задачей ставил убийство
товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова,
Косиора, Постышева".
Указанное письмо предопределило дальнейший ход следствия и судебного
процесса, которые велись в направлении закрепления выдвинутых в нем
утверждений об организации в 1932 году и существовании до 1936 года
объединенного троцкистско-зиновьевского центра и якобы проводившейся им
террористической деятельности.
Кроме того, для Вышинского и Ульриха (председателя военной коллегии
Верховного Суда СССР) это письмо явилось основой для составления
обвинительного заключения и приговора суда. Все содержавшиеся в письме
утверждения - об объединении троцкистов с зиновьев-цами, об убийстве Кирова
и об организации террористических актов против руководителей ВКП(б) и
Советского правительства - были перенесены в обвинительное заключение и в
приговор.
Первый вариант обвинительного заключения Вышинским был составлен сразу
же после появления этого закрытого письма. 7 августа 1936 года, еще задолго
до окончания расследования по делу, Вышинский по требованию Сталина
представил ему этот вариант с числом обвиняемых в 12 человек
Корректируя его, Сталин зачеркнул в показаниях обвиняемых Зиновьева,
Мрачковского и Бакаева оценки положения в партии ~и стране. В текст
обвинительного заключения он внес ряд поправок и изменений. Так, в
предложение "...было осуществлено 1 декабря 1934 года по прямому указанию Л.
Троцкого и под непосредственным руководством объединенного центра злодейское
убийство тов. С. М. Кирова" Сталин вписал: "по прямому указанию Г. Зиновьева
и Л. Троцкого...". На полях 16 страницы проекта дважды дописал фамилию
Лурье.
В соответствии с указанием этот текст обвинительного заключения
Вышинским переделан, и в новом его варианте в качестве обвиняемых уже
значились, кроме упомянутых ранее 12 обвиняемых, М. И. Лурье иН.Д Лурье.
Что касается обвинительного заключения, он назывался как один из
троцкистов, якобы переброшенных из Германии в СССР для совершения
террористических актов. Однако о привлечении его в качестве обвиняемого по
делу объединенного центра вопрос не ставился. Н. Л. Лурье в первом случае
вообще не упоминался. Как установлено, М.И. Лурье и Н. Д. Лурье в 1932 году
прибыли в СССР с согласия ЦК Компартии Германии, и данных о какой-либо их
антисоветской деятельности у следствия вообще не имелось. Несмотря на это, в
новом тексте обвинительного заключения им были предъявлены обвинения как
руководителям групп, готовивших террористические акты.
Исправленный текст обвинительного заключения с числом обвиняемых уже не
12, а 14 человек 10 августа 1936 года вновь был представлен Сталину.
После просмотра текст был опять переделан, и в качестве обвиняемых,
кроме названных ранее лиц, в него были включены Евдокимов и Тер-Ваганян. Оба
они стали проходить в качестве активных членов объединенного центра. В ранее
представлявшихся проектах обвинительных заключений от 7 и 10 августа 1936
года в составе объединенного троцкистско-зиновьевского центра их имен не
было, а Евдокимов до 10 августа 1936 года вообще по делу не допрашивался.
Кагановичу, замещавшему Сталина на время его отпуска, неоднократно
представлялись на согласование составленные до окончания судебного заседания
председателем военной коллегии Верховного Суда Ульрихом различные варианты
проектов приговора по делу.
После рассмотрения Кагановичем последнего варианта приговора в него
были вновь внесены поправки. На 3 странице в числе лиц, над которыми якобы
готовились террористические акты, Каганович внес собственную фамилию, а на 7
странице дописал фамилию Орджоникидзе.
Вносимые Сталиным и Кагановичем произвольные изменения в тексты
обвинительного заключения и приговора свидетельствуют о том, что исход дела
и судьба лиц, привлеченных к уголовной ответственности по нему, были
предопределены задолго до суда.
Согласно сфабрикованным обвинениям, основой для создания так
называемого объединенного центра послужили показания о получении из-за
границы указаний Троцкого о терроре. Однако эти показания никакими
документальными доказательствами и другими объективными данными не
подтверждались. Более того, в силу их надуманности они противоречивы и
неконкретны.
В подтверждение вывода о переходе троцкистов и зи-новьевцев к тактике
террора против руководителей ВКП(б) в обвинительной речи Вышинского
содержится ссылка на открытое письмо Троцкого в Президиум ЦИК СССР,
опубликованное 1 марта 1932 года в издававшемся за границей бюллетене.
В письме Троцкий пишет о необходимости осуществить завещание Ленина -
убрать Сталина. Эта ссылка не может быть принята во внимание буквально как
доказательство. К тому же Троцкий в статье, опубликованной в бюллетене 15
октября 1932 года, разъяснил этот свой тезис, заявив, что лозунг убрать
Сталина не означает его физического устранения...
Никаких других данных о террористических директивах Троцкого, кроме
показаний осужденных, в распоряжении следствия и суда не имелось.
Показания же осужденных, как отмечалось выше, являются
несостоятельными, противоречивыми, сделанными явно по подсказке следствия.
В материалах обвинения утверждается, что объединенный
троцкистско-зиновьевский центр создан с целью террора против руководителей
ЦК ВКП(б) и Советского правительства. В соответствии с этим положением во
время следствия работники НКВД получили от арестованных показания о том, что
в различных городах Советского Союза, в том числе в Москве, Ленинграде и
Горьком, а также в Красной Армии были созданы многочисленные
террористические организации с целью убийства Сталина и других руководителей
партии и Советского правительства.
На основании этого в 1936 году было арестовано и расстреляно более 160
человек, якобы принимавших участие по заданию объединенного центра в
подготовке террористических актов. Несмотря на применение к арестованным
незаконных мер воздействия, многие из них виновными себя не признали.
Как установлено, эти дела "террористов" созданы были искусственно.
В качестве обвиняемых по делу были также привлечены прибывшие в 1932 -
1935 годах в СССР Берман-Юрин, Фриц-Давид (И.-Д. И. Круглянский), М. И.
Лурье и Н. Л. Лурье.
Несмотря на то, что они не состояли в контактах с обвиняемыми по так
называемому объединенному троц-кистско-зиновьевскому центру, они тем не
менее были осуждены по одному делу с Зиновьевым, Каменевым, Смирновым и
другими. Все они обвинялись в том, что будто бы по заданию Троцкого прибьши
в СССР с целью совершения террористических актов. На следствии и в суде они
признали себя виновными в террористической деятельности, однако их показания
также содержат в себе явные противоречия, они неконкретны и неправдоподобны.
Перед отъездом в СССР, показывали Берман-Юрин и Фриц-Давид, в марте
1933 года они в Копенгагене якобы встречались с Троцким, который дал им
задание убить Сталина. Однако в списках лиц, посетивших Троцкого в
Копенгагене, Берман-Юрин и Фриц-Давид не значатся.
М. И. Лурье тоже показывал, что в марте 1933 года перед поездкой из
Берлина в Москву он получил указание Троцкого о подготовке убийства Сталина.
М. И. Лурье также говорил,.что по прибытии в Москву он лично давал указание
Н. Л. Лурье о подготовке этого террористического акта.
В свою очередь и Н. Л. Лурье давал показания, что является террористом
и собирался убить Сталина, Орджоникидзе и Кагановича. Но и эти показания М.
И. Лурье и Н. Л. Лурье не соответствовали действительности.
М. И. Лурье на допросах предъявленное обвинение в терроре длительное
время категорически отрицал, а затем начал говорить об активной подготовке
терактов совместно с Н. Л. Лурье.
Н. Л. Лурье на допросах в июне 1936 года показывал, что, будучи членом
Компартии Германии в 1927 - 1929 годах, разделял троцкистские взгляды, а с
апреля 1932 года до июля 1933 года состоял в троцкистской организации в
Москве, но террористических взглядов не поддерживал. Однако на допросе 10
июля 1936 года Н. Л. Лурье вдруг дал показания, что в Москве готовил
террористические акты против Сталина и Ворошилова, а в Челябинске, где он
работал врачом, готовился убить Орджоникидзе и Кагановича в случае их
приезда на Челябинский тракторный завод. Далее Н. Л. Лурье показал, что он 5
раз с револьвером приезжал из Челябинска в Москву, надеясь встретить
кого-либо из руководителей партии и правительства и совершить против них
террористический акт. Револьвер же, как говорил Н. Л. Лурье, при последнем
приезде в Москву у него был похищен вместе с чемоданом.
Он также показывал, что в 1936 году имел поручение от М. И. Лурье убить
в Ленинграде на первомайской демонстрации А. А. Жданова, но совершить этот
акт не смог, так как во время демонстрации проходил в колонне далеко от
трибуны.
По показаниям Н. Л. Лурье, он четыре года пытался совершить убийство
кого-либо из руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства, однако
никакого оружия у него обнаружено не было, и вопрос о якобы имевшихся у него
пистолетах органами НКВД не выяснялся.
Таким образом, после 1927 года бывшие троцкисты и зиновьевцы
организованной борьбы с партией не проводили, между собой ни на
террористической, ни на другой основе не объединялись, а дело об
объединенном троцкистско-зиновьевском центре искусственно создано органами
НКВД по прямому указанию и при непосредственном участии Сталина.
Выдвинутые по делу обвинения об организации объединенным центром
убийства Кирова и о подготовке его участниками террористических актов против
Сталина и других руководителей партии и правительства являются абсолютно
несостоятельными.
Также несостоятельны обвинения против Бермана-Юри-на, Фрица-Давида
(И.-Д И. Круглянского), Ольберга, М.И. Лурье и НЛ. Лурье, якобы приехавших
из-за границы по заданию Троцкого и занимавшихся на территории СССР
контрреволюционной террористической деятельностью.

ЗАКРЫТОЕ ПИСЬМО ЦК

Закрытое письмо ЦК ВКП(б) "О террористической деятельности
троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока" обкомам, крайкомам, ЦК
нацкомпартий, горкомам, райкома ВКП(б)" было напроавлено 18 января 1935
года. Оно гласило об уроках событий, связанных со "злодейским убийством"
Кирова.
В письме сообщалось, что убийство Кирова, как это установлено судом и
следствием, совершено ленинградской группой зиновьевцев, именовавшей себя
"ленинградским центром". В письме говорилось также о том, что "идейным и
политическим руководителем ленинградского центра был московский центр
зиновьевцев, который не знал, по-видимому, о готовившемся убийстве тов.
Кирова, но наверное знал о террористических настроениях "ленинградского
центра" и разжигал эти настроения.
Как известно, тогда Зиновьев и Каменев признали свою вину только в
разжигании террористических настроений, заявив, что они несут за убийство
Кирова лишь моральную и политическую ответственность. Однако, как теперь
выяснилось, полтора года назад, во время следствия по делу об убийстве
Кирова, до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной
белогвардейской террористической деятельности зиновьевцев, равно как не была
вскрыта роль троцкистов в деле убийства Кирова.
На основании новых материалов НКВД, полученных в 1936 году, можно
считать установленным, что Зиновьев и Каменев были не только вдохновителями
террористической деятельности против вождей нашей партии и правительства, но
и авторами прямых указаний как об убийстве Кирова, так и готовившихся
покушениях на других руководителей нашей партии и в первую очередь на
товарища Сталина. Равным образом считается установленным, что зиновьевцы
проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и
троцкистами. В связи .в этим ЦК ВКП(б) считает необходимым информировать
партийные организации о новых фактах террористической деятельности
троцкистов и зиновьевцев. Какова фактическая сторона дела, вскрытая за
последнее время?

ФАКТЫ:

1. После убийства С. М. Кирова в течение 1936 года органами НКВД вскрыт
ряд террористических групп троцкистов и зиновьевцев в Москве, Ленинграде,
Горьком, Киеве, Баку и других городах.
Подавляющее большинство участников этих террористических групп во время
следствия призналось в том, что основной своей задачей они ставили
подготовку террористических актов против руководителей партии и
правительства.
2. Руководство разоблаченными группами троцкистов и зиновьевцев и всей
их террористической деятельности в СССР осуществлялось блоком троцкистов и
зиновьевцев.
Блок троцкистской и зиновьевско-каменевской группы сложился в конце
1932 года после переговоров между вождями контрреволюционных групп, в
результате чего возник объединенный центр в составе - от зиновьевцев -
Зиновьева, Каменева, Бакаева, Евдокимова, Куклина и от троцкистов - в
составе СмирноваИ. Н., Мрачковского и Тер-Ваганяна
Главным условием объединения обеих контрреволюционных групп было
взаимное признание террора в отношении руководителей партии и правительства
как единственного и решающего средства пробраться к власти.
С этого времени, т.е. с конца 1932 года, троцкисты и зиновьевцы всю
свою враждебную деятельность против партии и правительства сосредоточили
главным образом на организации террористический работы и осуществлении
террора в отношении виднейших руководителей партии и в первую очередь в
отношении товарища Сталина.
Факты террористической деятельности раскрытых троцкистских и
зиновьевских контрреволюционных групп настолько неопровержимы, что они
заставили даже вождей
Этих террористических групп полностью признать все их белогвардейские
злодеяния.
Так, например, допрошенный в связи с раскрытыми террористическими
группами Зиновьев на следствии 23 - 25 июля 1936 года признал следующее:
"Я действительно являлся членом объединенного
троцки-стско-зиновьевского центра, организованного в 1932 году.
Троцкистско-зиновьевский центр ставил главной своей задачей убийство
руководителей ВКП(б) и в первую очередь убийство Сталина и Кирова. Через
членов центра И.Н. Смирнова и Мрачковского центр был связан с Троцким, от
которого Смирновым были получены прямые указания по подготовке убийства
Сталина" (Г. Зиновьев. Протокол допроса от 23 - 25 июля 1936 г.).
Другой член контрреволюционной зиновьевской группы - Каменев, подробно
рассказывая об организации троцкистско-зиновьевского блока и практическом
плане центра, на следствии 23 июля 1936 года показал:
"...мы, т.е. зиновьевский центр контрреволюционной организации, состав
которой был мною назван выше, и троцкистская контрреволюционная организация
в лице Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна договаривались в 1932 году об
объединении обеих, т.е. зиновьевской и троцкистской контрреволюционных
организаций для совместной подготовки совершения террористических актов
против руководителей ЦК, в первую очередь против Сталина и Кирова.
Главное заключается в том, что и Зиновьев, и мы - я, Каменев,
Евдокимов, Бакаев и троцкистские руководители Смирнов, Мрачковский,
Тер-Ваганян в 1932 году решили, что единственным средством, с помощью
которого мы можем надеяться на приход к власти, является организация
совершения террористических актов против руководителей ВКП(б), в первую
очередь против Сталина.
На этой именно базе террористической борьбы против руководителей ВКП(б)
и велись переговоры между нами и троцкистами об объединении".
На вопрос о том, были ли доведены в 1932 году переговоры между
зиновьевско-каменевской и троцкистской группами до конца, Каменев на
следствии ответил:
"Переговоры с троцкистами об объединении троцкистской и зиновьевской
контрреволюционной организации мы довели до конца, и между нами, т.е.
зиновьевским центром в лице Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева и
Куклина и троцкистским центром в лице Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна,
был заключен блок о совместной борьбе против ВКП(б) путем, как я уже показал
выше, террора против руководителей ВКП(б)" (Л. Каменев. Протокбл допроса от
23 - 24 июля 1936 г.).
Таким образом, Зиновьев и Каменев, объединяясь с Троцким, считали, что
самое главное заключается в единодушном признании того нового, чем
отличается вновь созданный ими блок от предыдущего.
Это новое, по показаниям зиновьевцев - Л. Каменева, Рейнгольда И.И.,
Пикеля Р.В., Бакаева И.П. и троцкистов - Мрачковского СВ., Драйцера Е А и
других, состояло в признании целесообразности активных террористических
действий против руководства партии и правительства.
С этим положением Зиновьева и Каменева Троцкий был не только согласен,
но в свою очередь считал основным условием объединения троцкистов,и
зиновьевцев признание обеими группами целесообразности террора против вождей
нашей партии и правительства.
Об отношении Троцкого к созданию объединенного
троцкистско-зиновьевского блока и условиях объединения известный троцкист и
один из ближайших соратников Троцкого - Мрачковский СВ. на следствии
показал:
"В середине 1932 года И.Н. Смирнов поставил перед нашей руководящей
тройкой вопрос о необходимости объединения нашей организации с группами
Зиновьева-Каменева и Шацкина-Ломинадзе. Тогда же было решено запросить по
этому поводу Троцкого и получить от него новые указания. Троцкий ответил
согласием на создание блока, при условии принятия объединившимися в блок
группами вопроса о необходимости насильственного устранения вождей ВКП(б) и
в первую очередь Сталина" (Мрачковский. Протокол допроса от 19 - 20 июля
1936 г.).
О том, что троцкисты и зиновьевцы своей главной задачей ставили
террористическую борьбу против руководителей ВКП(б) и правительства, дали
показания и все остальные арестованные видные троцкисты и зиновьевцы,
например, Бакаев, Рейнгольд, Сафонова, Пикель, Дрейцер и другие.
Таким образом, неопровержимым фактом является то, что троцкисты и
зиновьевцы уже несколько лет как объединились на платформе индивидуального
белогвардейского террора против вождей партии и Советского правительства и
прибегают к методам, которыми до сих пор пользовались озлобленные остатки
белоэмигрантщины, организованные в террористические организации типа РОВ,
Союз русских фашистов, Фашистского союза молодежи и т.п.
Сергей Миронович Киров был убит по решению объединенного центра
троцкистско-зиновьевского блока.
Вся практическая работа по организации покушения была возложена на
члена объединенного центра - Бакаева. В помощь Бакаеву центр выделил
работавшего в Ленинграде видного зиновьевца Карева, который был близко
связан лично с Зиновьевым.
В результате решения объединенного центра в Ленинграде было
организовано несколько троцкистских и зи-новьевских террористических групп,
в том числе группа Румянцева-Каталынова-Николаева, которая и совершала
убийство Кирова.
О том, что убийство Кирова совершено по решению объединенного
троцкистско-зиновьевского центра, на следствии показывают большинство
активных участников террористических групп, в том числе Зиновьев, Каменев,
Бакаев, Карев и другие.
Так, например, Зиновьев на следствии показал следующее
"Я также признаю, что участникам организации Бакаеву и Кареву от имени
объединенного центра мною была поручена организация террористических актов
над Сталиным в Москве и Кирова в Ленинграде" (Зиновьев. Протокол допроса от
23 - 25 июля 1936 г.).
Другой руководитель объединенного блока - Каменев на вопрос
следователя, знал ли он о решении центра убить товарища Сталина и С. М.
Кирова, ответил следующее: "Да, вынужден признать, что еще до совещания в
Ильинском Зиновьев сообщил мне о намечавшихся решениях центра
троцкистско-зиновьевского блока о подготовке террористических актов против
Сталина и Кирова. При этом он мне заявил, что на этом решении категорически
настаивают представители троцкистов в центре блока Смирнов, Мрачковский и
Тер-Ваганян, что у них имеется прямая директива по этому поводу от Троцкого
и что они требуют практического перехода к этому мероприятию в осуществление
тех начал, которые были положены в основу блока".
И далее: "Я к этому решению присоединился, так как целиком его
разделял" (Каменев. Протокол допроса от 23 - 24 июля 1936 г.).
Помощник Бакаева по Ленинграду в деле организации покушения на Кирова
Карев Н. А. на следствии тоже подтвердил полученное от объединенного центра
поручение. Он показал, что, будучи в середине августа 1932 года на даче у
Зиновьева в Ильинском, принимал участие в состоявшемся там совещании,
получил следующее поручение Зиновьева: "Зиновьев сообщил, что на основе
признания террора основным средством борьбы с существующим партийным
руководством зиновь-евским центром установлен контакт с руководителями
троцкистской организации в Союзе Иваном Никитичем Смирновым и Мрачковским и
что есть решение объединенного троцкистско-зиновьевского центра об
организации террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в
Ленинграде.
Зиновьев сказал, что подготовка террористических актов над Сталиным и
Кировым поручена Бакаеву, который должен использовать для этих целей свои
связи с зиновь-евской группой в Ленинграде и Москве. Мне Зиновьев также
предложил в свою очередь подбирать из близких руководимой мною в Академии
наук в Ленинграде организации людей, способных осуществить террористический
акт над Кировым" (Карев. Протокол допроса от 5 июня 1936 г.).
И далее он сообщает, что в разговоре с Бакаевым там же в Ильинском он
узнал следующее: "... при разговоре с Бакаевым я узнал, что последний
намерен использовать для организации террористического акта над Кировым
существующие в Ленинграде и связанные с ним - Бакаевым - зиновьевские группы
Румянцева и Каталынова".
Главный организатор покушения - Бакаев также сознался в том, что ему
было поручено центром организовать убийство товарища Сталина и Кирова.
После состоявшегося решения центра троцкисты и зи-новьевцы развивают
интенсивную деятельность по организации покушения на Кирова.
В июне 1934 году Каменев специально вылетает в Ленинград для проверки
подготовленности организации террористического акта над товарищем Кировым.
Каменев связался тогда с руководителем одной из террористических групп в
Ленинграде - Яковлевым М.Н., которому от имени объединенного центра дал
указание формировать подготовку убийства Кирова. Зиновьев также всячески
форсирует совершение убийства Кирова, упрекая участников террористических
групп в медлительности и нерешительности.
Так, например, один из участников террористической группы, арестованный
зиновьевец Моторин Н.М., бывший личный секретарь Зиновьева, показал, что
осенью 1934 года он был в Москве и посетил Зиновьева, которого информировал
о том, как идет подготовка террористического акта над Кировым во исполнение
полученных им через Бакаева указаний от Зиновьева.
Он говорит:
"Зиновьев мне указал, что подготовка террористического акта должна быть
всемерно формирована и что к зиме Киров должен быть убит. Он упрекал меня в
недостаточной решительности и энергии и указал, что в вопросе о
террористических методах борьбы надо отказаться от предрассудков" (Моторин
Н.М. Протокол допроса от 30 июня 1936 г.).
Объединенный центр троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока
своей основной и главной задачей ставил убийство товарищей Сталина,
Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева.
Решение об убийстве товарища Сталина было принято одновременно с
решением об убийстве товарища Кирова.
С этой делью центром было организовано в Москве несколько строго
законспирированных террористических групп. Для объединения деятельности этих
групп всесоюзным троцкистско-зиновьевским центром был создан московский
центр в составе зиновьевцев - Бакаева, Рейнгольда, Пикеля и троцкистов -
Мрачковского и Дрейцера.
Непосредственная организация убийства товарища Сталина была возложена
на Бакаева.
На следствии Бакаев признал свою роль непосредственного организатора
террористических актов. Он показал: "Я признаю, что мне лично Зиновьев
поручил организовать убийство товарища Сталина в Москве".
И далее:
"По указанию Зиновьева к организации террористического акта над
Сталиным мною были привлечены зи-новьевцы Рейнгольд, Богдан и Файвилович,
которые дали согласие принять участие в террористическом акте.
Наряду с нами убийство Сталина готовили И.Н. Смирнов и СВ. Мрачковский,
которые получили прямую директиву Троцкого совершить террористический акт"
(Бакаев. Протокол допроса от 17 - 19 июля 1936 г.).
Активный член зиновьевского центра, бывший заведующий секретариатом
Зиновьева - Пикель Р. В. сообщил на следствии, что Бакаев развил
лихорадочную деятельность по организации покушения, вкладывая в это дело всю
свою энергию. Пикель говорит:
"Бакаев не только руководил подготовкой террористического акта в общем
смысле, а лично выезжал на места наблюдения, проверял и вдохновлял людей...
Летом 1934 года я как-то пришел к Рейнгольду. Рейнгольд мне сообщил,
что наблюдение за Сталиным дали положительные результаты и что Бакаев с
группой террористов выехали на его машине сегодня с задачей убить Сталина.
При этом Рейнгольд нервничал, что они долго не возвращаются.
В этот же день вечером я вновь виделся с Рейнгольдом и он сообщил мне,
что осуществлению террористического акта помешала охрана Сталина, которая,
как он выразился, спугнула участников организации" (Пикель. Протокол допроса
от 22 июля 1936 г.).
Троцкий, находясь за границей, особенно после ареста Каменева и
Зиновьева, всячески форсирует совершение убийства тт. Сталина и Ворошилова,
направляя деятельность всесоюзного объединенного троцкистско-зи-новьевского
центра. Он систематически посылает через своих агентов директивы и
практические указания об организации убийства.
Близкий Троцкому человек, несший в свое время его личную охрану,
участник троцкистско-зиновьевского блока Дрейцер ЕА на следствии признал,
что в 1934 году он получил письменную директиву Троцкого о подготовке
террористического акта против тт. Сталина и Ворошилова.
Он сообщил:
"Эту директиву я получил через мою сестру, постоянно проживающую в
Варшаве Сталовицкую, которая приехала в Москву в конце сентября 1934 года.
Содержание письма Троцкого было коротко. Начиналось оно следующими словами:
"Дорогой друг! Передайте, что на сегодняшний день перед нами стоят
следующие основные задачи: первая - убрать Сталина и Ворошилова, вторая -
развернуть работу по организации ячеек в армии, третья - в случае войны
использовать всякие неудачи и замешательства для захвата руководства"
(Дрейцер. Протокол допроса от 23 июля 1936 г.).
Содержание этой директивы подтвердил и другой видный троцкист
Мрачковский, который показал следующее:
"Эстерман передал мне конверт от Дрейцера. Вскрыв конверт при
Эстермане, я увидел письмо, написанное Троцким Дрейцеру. В этом письме
Троцкий давал указание убить Сталина и Ворошилова" (Мрачковский. Протокол
допроса от 4 июля 1936 г.).
После убийства Кирова и разгрома в связи с этим
троц-кистско-зиновьевского центра, Троцкий берет на себя руководство
террористической деятельностью в СССР.
Для восстановления террористических групп в СССР и активизации их
деятельности Троцкий перебрасывает из-за границы по подложным документам
своих проверенных агентов.
В числе таких агентов из Берлина в Москву в разное время он перебросил
Берман-Юрина, В. Ольберга, Фриц-Давида, Горовича, Гуревича, Быховского и
других. Все они получали задание во что бы то ни стало убить Сталина,
Ворошилова, Кагановича и других вождей партии.
Агент Троцкого В. Ольберг, командированный в СССР для организации
террористических групп и ныне арестованный, показал следующее:
"Я был непосредственно связан с Троцким, с которым поддерживал
регулярную связь, и с Львом Седовым (Лев Седов - сын Троцкого, организатор
террористических групп, ведущих за границей работу под руководством своего
отца Троцкого), который давал мне лично ряд поручений организационного
порядка, в частности, по нелегальной связи с Советским Союзом.
Я являлся эмиссаром Троцкого в Советском Союзе вплоть до моего ареста.
С целью ведения в Советском Союзе троцкистской контрреволюционной
работы и организации террористических актов над Сталиным, я нелегально
приехал в СССР" (В. Ольберг. Протокол допроса от 13 февраля 1936 г.).
Ольберг по приезде в СССР в целях конспирации организовал
террористическую группу из троцкистов, находящихся не в Москве, а в городе
Горьком, имея в виду перебросить ее в Москву для убийства товарища Сталина.
Убийство предполагалось совершить во время первомайских празднеств 1936
года.
В этих целях руководитель троцкистской организации в Горьком - директор
Горьковского педагогического инстатута Федотов И. К. должен был
командировать террористов в Москву под видом отличников учебы пединститута и
обеспечить таким образом им возможность участвовать в демонстрации на
Красной площади.
Почти одновременно с Ольбергом Троцкий перебрасывает и другого своего
агента Берман-Юрина. Давая Берман-Юрину директиву об организации
террористического акта против товарища Сталина, Троцкий особо подчеркивал,
что это убийство должно быть совершено не конспиративно, в тиши, а открыто
на одном из пленумов или на конгрессе Коминтерна.
Вместе с Берман-Юриным в работе по подготовке террористического акта
против товарища Сталина принимал участие работник Коминтерна Фриц-Давид,
также прибывший в СССР по личному поручению Троцкого в мае 1933 года.
Берман-Юрин и Фриц-Давид установили между собой организационную связь и
готовили совершение террористических актов против товарища Сталина на VII
конгрессе Коминтерна.
"В беседе со мной, - показал на следствии Берман-Юрин, - Троцкий
открыто заявил мне, что в борьбе против Сталина нельзя останавливаться перед
крайними мерами и что Сталин должен быть физически уничтожен. О Сталине он
говорил с невероятной злобой и ненавистью. Он в этот момент имел вид
одержимого. Во время беседы Троцкий поднялся со стула и нервно ходил по
комнате. В нем было столько ненависти, что это производило исключительное
впечатление, и мне тогда казалось, что этот человек исключительной
убежденности. Я вышел от него как загипнотизированный" (Берман-Юрин.
Протокол допроса от 21 июля 1936 г.).
Но троцкистско-зиновьевский центр не ограничивался организацией
убийства одного лишь товарища Сталина. Он ставил своей задачей одновременное
убийство других руководителей партии Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе,
Жданова, Косиора, Постышева. Троцкистско-зиновьевский центр рассчитывал, что
одновременное убийство ряда руководителей партии в Москве, Ленинграде и на
Украине расстроит ряды ВКП(б), вызовет панику в стране и позволит Троцкому,
Зиновьеву и Каменеву пробраться к власти. Зиновьев и Каменев, говоря об
убийстве тт. Сталина, Ворошилова, Жданова и других, неоднократно заявляли:
"Мало вырвать дуб, надо уничтожить все то молодое, что около этого дуба
растет".
Убийство перечисленных товарищей пытались организовать различные
группы. Наиболее характерными из них, освещающими деятельность
троцкистско-зиновьевского центра, являются следующие группы. По
осуществлению террористического акта над тов. Ворошиловым работали две
группы.
Одна группа была организована входившим в московский террористический
центр троцкистом Дрейцером, который получил задание об убийстве Ворошилова
непосредственно от Троцкого.
В качестве непосредственных участников и исполнителей террористического
акта над Ворошиловым Дрей-цер привлек бывших активных троцкистов командиров
Красной Армии Шмидта ДА. и Кузьмичева. Последние лично дали согласие
совершить террористический акт и деятельно к нему готовились в 1935 - 36 гг.
Вот, например, что показывает небезызвестный Мрач-ковский о
деятельности террористической группы в направлении организации убийства
Ворошилова.
На вопрос следователя, было ли практически подготовлено покушение на
руководителей BKYl(6), кроме товарища Сталина, он ответил:
"В середине 1934 года Дрейцер мне докладывал, что им -подготовлялось
одновременно убийство Ворошилова, для чего должен был быть подготовлен Шмидт
Дмитрий, бывший в армии на должности командира и не бывший на подозрении в
партии. Предполагалось, что он убьет Ворошилова либо во время личного
доклада Ворошилову по делам службы, либо во время очередных маневров, на
которых будет присутствовать Ворошилов" (Мрачковский. Протокол допроса от
19 - 20 июля 1936 г.).
Вторую группу по организации покушения на Ворошилова организовал
прибывший из Германии троцкист М. Лурье.
По показаниям М. Лурье, он имел в августе месяце 1934 года встречу с
Зиновьевым на его квартире в Москве. Во. время этой встречи М. Лурье
проинформировал Зиновьева о том, что он прибыл в СССР с директивой Троцкого
об организации террористических актов против руководителей ВКП(б).
М. Лурье сообщил Зиновьеву о том, что действующая под его руководством
террористическая группа в составе Натана Лурье, Эрика Константа и Павла
Липшица в течение 1933 года вела систематическую слежку за наркомом обороны
тов. Ворошиловым.
Назначенный непосредственным исполнителем готовившегося убийства тов.
Ворошилова Натан Лурье показал следующее:
"Я должен признать, что возглавлявшаяся мною боевая террористическая
группа с осени 1932 года и до конца 1933 года активно подготовляла
террористический акт над наркомом обороны Ворошиловым. Мы предполагали
выследить и убить Ворошилова в районе дома Реввоенсовета на улице Фрунзе,
для каковой цели вели наблюдение в этом районе на протяжении года" (Лурье.
Н. Протокол допроса от 21 июля 1936 г.).
Об организации покушения на тов. Кагановича показывает активный член
троцкистско-зиновьевского блока, близкий Троцкому человек Эстерман И.С.
Рассказывая на следствии о том, как он организовал террористическую
группу, он говорит:
"В декабре 1934 года Чаговский высказался за организацию покушения на
Кагановича, указывая, что это покушение очень легко осуществить. Чаговский
рассказал мне, что Каганович иногда бывает на кожзаводе им. Кагановича
(бывший "Красный поставщик") в сопровождении небольшой охраны. Чаговский
также говорил мне, что после выступления на заводе Каганович беседует с
рабочими и совершить покушение в этот момент не представляет особого труда.
Весь вопрос заключается только в том, чтобы найти и вовлечь в организацию
кого-либо из рабочих этого завода, который своевременно мог бы поставить в
известность наших боевиков о приезде Кагановича.
Я полностью одобрил это предложение и поручил Ча-говскому приступить к
практической подготовке террористического акта над Кагановичем.
В декабре 1934 года Чаговский мне сообщил, что им подготовлена на
складе "Союзкожобувьсбыт" боевая группа из 3 человек, которой можно поручить
совершить покушение" (Эстерман И.С. Протокол допроса от 2 июля 1936 г.).
Обо всем этом Эстерман доложил одному из руководителей московского
террористического центра - Дрейцеру, который одобрил план Чаговского и
согласился на создание террористической группы на заводе имени Л.М.
Кагановича.
Покушение на т. Кагановича при удобном случае имела в виду совершить и
группа Лурье М., которая пыталась убить, главным образом, тов. Ворошилова.
Кроме того, по показаниям бывшего редактора "Ленинградской правды"
Закса-Гладнева, его бывшего заместителя Антонова и видного зиновьевца Тойво,
они готовили покушение на тт. Сталина, Кагановича и Ворошилова по заданию
троцкистско-зиновьевского центра, которое они получили через члена
зиновьевско-каменевского центра Гертика.
Покушение на тов. Орджоникидзе готовила группа Натана Лурье, которому
было поручено приурочить это покушение к возможному приезду Орджоникидзе на
Челябинский тракторный завод. Наиболее удобным покушение на Челябинском
тракторном заводе троцкисты считали потому, что Натан Лурье был временно
командирован туда на работу.
Кроме того, в июле 1934 года на оружейном заводе в Туле по поручению
троцкистско-зиновьевского центра была создана террористическая группа,
ставящая своей целью организацию покушения на товарища Сталина, Ворошилова и
Орджоникидзе.
Покушение на тов. Жданова готовили две группы. Одна группа,
организованная переброшенными из-за границы троцкистами Гуревичем X. и
Быховским М., и вторая группа, организованная троцкистско-зиновьевским
центром через активного троцкиста Зайделя в составе научных работников
Академии наук Седых, Бусыгина и Урановского.
Организацию покушения на Косиора и Постышева на Украине готовила боевая
террористическая организация, которая состояла из ряда групп.
Наиболее активной из них была группа Нырчука МА и Мухина Н.И.
Руководитель одной из террористических групп Мухин показывает об
организации покушения на Косиором и Постышевым следующее:
"Наша организация построена была на принципах глубокой конспирации.
Объектами террора были намечены Косиор и Постышев. Боевая организация
состояла из ряда групп, одну из которых возглавлял я. В задачу этих групп
входила подготовка и осуществление террористических актов, каждая над своим
объектом.
Моя группа действовала в направлении осуществления террористического
акта над секретарем ЦК- КП(б) У. Косиором; группа Глухенко, Звада и Фесюра -
над Постышевым" (Мухин. Протокол допроса от 11 декабря 1935 г.).
Следствием установлено, что террористические группы, готовившие
покушение на товарища Сталина и тт. Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе,
Жданова, Косиора и Постышева, были организованы в разное время и сохранились
до 1936 года, т. е. до момента своего ареста, и последние их покушения
приурочивались к 1 мая 1936 года. Предполагалось, что одновременное
покушение в нескольких местах может внести замешательство в ряды ВКП(б) и
позволит Троцкому, Зиновьеву и Каменеву пробраться к власти.
Встав на путь индивидуального белогвардейского террора,
троцкистско-зиновьевский блок потерял всякое чувство брезгливости и без
осуществления своих преступных замыслов стал пользоваться услугами не только
разгромленных остатков последышей белогвардейщины, но и услугами иностранной
разведки, иностранных охранников, шпионов и провокаторов.
Так, например, террористическая группа, возглавляемая прибывшим из
Германии М. Лурье, фактически была организована активным германским фашистом
Францем Вайцем, представителем Гимлера (в то время руководитель штурмовых
фашистских отрядов в Берлине, а сейчас руководитель германского охранного
отделения - Гестапо).
М. Лурье, будучи у Зиновьева, сообщил ему, что участники его
террористической группы имеют организационную связь с фашистом Францем
Вайцем и немецкой "охранкой" - Гестапо, и спросил у Зиновьева, каково его
отношение к этому. Зиновьев на это ответил:
"Что же вас здесь смущает? Вы же историк, Моисей Ильич. Вы знаете дело
Лассаля с Бисмарком, когда Лассаль хотел использовать Бисмарка в интересах
революции" (Лурье М. Протокол допроса от 21 июля 1936 г.).
Участник организованной М. Лурье террористической группы Констант Э.К.,
сообщая о мотивах своей связи с представителем германской "охранки" Францем
Вайцем, на следствии показал следующее:
"Будучи крайне озлоблен против политики ВКП(б) и лично против Сталина,
я сравнительно легко поддался политической обработке, которую вел в
отношении меня Франц Вайц. В беседах со мной Франц Вайц указывал, что
различие наших политических позиций (я троцкист, а он фашист) не может
исключить, а наоборот, должно предполагать единство действий троцкистов и
национал-социалистов в борьбе против Сталина и его сторонников. После ряда
сомнений и колебаний я согласился с доводами Франца Вайца и находился с ним
все время в постоянном контакте" (Констант. Протокол допроса от 21 июля 1936
г.).
Многие из переброшенных Троцким в СССР террористов тоже, как
установлено следствием, были связаны с германской "охранкой" (Гестапо).
Следствие установило, что Троцкий знал об их связях с Гестапо и считал
желательной такую связь для более успешной организации террористических
актов против вождей Советской власти.
Так, например, переброшенный Троцким его агент Валентин Ольберг,
организовавший террористическую труппу для покушения на товарища Сталина,
прибыл нелегально в СССР по паспорту гражданина Гондурасской республики,
который ему помогла приобрести немецкая "охранка" (Гестапо). Немецкая
"охранка", связавшись с В. Ольбер-гом, сначала предполагала дать ему
собственное задание по шпионской деятельности в СССР.
Однако, узнав от Ольберга, что ему поручено Троцким организовать
террористический акт над Сталиным, целиком одобрила этот план и обещала
всяческое содействие, вплоть до устройства обратного побега через границу
после совершения убийства. Ольберг, в частности, получил от германской
"охранки" явки к целому ряду немецких агентов в СССР.
В. Ольберг, прежде чем принять предложение Гестапо о совместном
сотрудничестве, решил испросить согласие троцкистской организации и
обратился по этому поводу к Троцкому через его сына Седова, который ведет
всю практическую организационную работу по связям и переброске террористов в
СССР в заграничном центре троцкистов.
В. Ольберг по этому поводу на следствии показал следующее:
"Я не решился без специальных указаний Седова идти на это и сообщил
условным письмом Седову в Париж, что есть возможность наладить связь с
крупной немецкой организацией крайне правого направления (речь идет о
Гестапо), которая может помочь мне в приобретении паспорта и въезда в
Советский Союз. Седов мне ответил, что он согласен на установление мною
связи с этой организацией, предупредив меня о необходимости сохранения этой
связи в строжайшей тайне" (В. Ольберг. Протокол допроса от 21 июля 1936 г.).
Переброшенные Троцким в СССР троцкисты Гуревич и Быховский тоже были
связаны, как теперь установлено, с германской "охранкой". Все связанные с
немецкой полицией, переброшенные в СССР троцкисты имели доступ к немецкому
посольству в Москве и несомненно пользовались его услугами.
Так, например, упомянутый нами выше троцкист Натан Лурье, о
террористической деятельности которого было известно Троцкому и Зиновьеву,
рассказал на следствии о предполагавшемся ими использовании германского
посольства:
"После беседы с М. Лурье я собрал у себя Константа и Липшица, и мы
втроем обсудили положение с наблюдением за Ворошиловым. По моему предложению
было решено приобрести взрывные снаряды, которые мы поручили Константу
достать в германском посольстве, где Констант имел оставленные ему Вайцем
связи. Мы договорились с Константом зайти в германское посольство, но моя
внезапная командировка в Челябинск на два года помешала выполнить задуманный
план" (Н. Лурье. Протокол допроса от 21 июля 1936 г.).
Для приобретения необходимых материальных средств, связанных с
подготовкой террористических актов, троцкистско-зиновьевский
контрреволюционный блок прибегал к воровству государственных средств и
прямому грабежу народных денег.
На следствии установлено, что на одном из заседаний объединенного
троцкистско-зиновьевского центра было предложено некоторым активным
троцкистам и зиновьевцам завязать связи со скрытыми, работающими на
хозяйственной работе, троцкистами и зиновьевцами для получения средств.
Такое поручение, в частности, было дано Рейнгольду.
Последний должен был по заданию Каменева связаться со скрытым
двурушником Аркусом Г.М., занимавшим пост заместителя председателя Госбанка
СССР.
По показаниям Рейнгольда, Аркус систематически оказывал материальную
поддержку троцкистско-зиновьевско-му центру. В частности, Рейнгольд на
следствии показал, что в июле или августе 1933 года Аркус перевел из
Госбанка 30 тыс. рублей на нужды троцкистско-зиновьевского центра. 15 тысяч
он перевел Картографическому тресту, который возглавлялся тогда активным
зиновьевцем Федоровым, и 15 тыс. другому хозяйственному тресту, который
возглавлял небезызвестный Г. Евдокимов.
Деньги были переведены под видом сумм на оплату
ста-тистико-экономических работ, которые государством не регулируются.
В ряде случаев террористические группы троцкистов и зиновьевцев прямо
готовились к грабежам для того, чтобы добыть средства и оружие для
совершения террористических актов.
Так, например, группа террористов в Горьком, возглавляемая троцкистом
Поповым, пыталась осуществить ряд грабежей для приобретения средств и
оружия. Активный участник этой группы троцкист Лаврентьев ЛА на следствии
показал:
"... Составленный террористической контрреволюционной троцкистской
группой план совершения террористического акта над тов. Сталиным состоял из
следующих основных частей:
1) приобретение средств для террористической группы путем совершения
экспроприации государственных учреждений и банков;
2) приобретение оружия для членов террористической
Группы;
3) непосредственная подготовка и совершение террористического акта над
Сталиным.
На одном из совещаний террористической группы было решено, что Попову,
Храмову, Пугачеву и мне, Лаврентьеву, нужно целиком отдаться
террористической деятельности и уволиться с работы. Первым по заданию Попова
уволился с работы Храмов и по указанию Попова Храмов выехал в Ардатовскцй
район для подготовки экспроприации.
Предполагалось для начала захватить кассу сельсовета при наибольшем
поступлении налоговых сумм.
Вскоре после отъезда Храмова с работы уволились Попов и Пугачев. Я же
находился в отпуску.
Все мы трое, а вместе с нами и Пелевина выехали в село Хохлово
Ардатовского района для совершения экспроприации кассы сельсовета. По
приезде в село Хохлово Храмов рассказал нам, что подготовить экспроприацию
ему не удалось. В течение двух суток Попов также пытался подготовить
экспроприацию, но ему это не удалось. В связи с этим мы - члены
террористической группы - Попов, я, Лаврентьев, Пугачев и Пелевина выехали в
Арзамас. По предложению Попова начали вести подготовку ограбления кассиров,
получающих большие суммы в банке.
К ограблению было намечено 3 человека. Ограбление совершено не было,
так как не было подходящей обстановки" (Лаврентьев АА Протокол допроса от 9
ноября 1935 г.).
Таковы факты о контрреволюционной террористической деятельности
объединенного центра троцкистско-зиновьевского блока.

ВЫВОДЫ

Факты показывают, что троцкистско-зиновьевский контрреволюционный центр
и его вожди Троцкий, Зиновьев и Каменев окончательно скатились в болото
белогвардейщины, слились с самыми отъявленными и озлобленными врагами
Советской власти и превратились в организующую силу последышей разгромленных
в СССР классов, которые в отчаянии приступают к подлейшему средству борьбы с
Советским правительством - к террору.
Они не только превратились в организующую силу последышей разгромленных
классов в СССР, но они стали еще головным отрядом контрреволюционной
буржуазии за пределами Союза, выразителями ее воли и чаяний. Всей своей
деятельностью они вдохновляют худшие элементы белоэмигрантщины, состоящие на
службе иностранных "охранок" и организованные в террористические группы, за
границей вроде РОВСа (Российский общевоинский союз), Русской фашистской
партии, Фашистского союза молодежи и т. п.
Они превратились в организующую силу худших и наиболее озлобленных
врагов СССР, потому что у них не осталось никаких политических мотивов
борьбы с партией и с Советской властью, кроме голого, неприкрытого
карьеризма и желания во что бы то ни стало прокрасться к власти.
Перед лицом совершенно неоспоримых успехов социалистического
строительства они вначале надеялись, что наша партия не сможет справиться с
трудностями, в результате чего создадутся условия для их возможного
выступления и прихода к власти. Но видя, что партия с успехом преодолевает
трудности, они делают ставку на поражение Советской власти в предстоящей
войне, в результате чего они мечтают пробраться к власти.
И, наконец, не видя никаких перспектив, они в отчаянии хватаются за
последнее средство борьбы - за террор.
Если раньше троцкистско-зиновьевские группы мотивировали свою борьбу
против партии тем, что партия и правительство якобы ведут неправильную
политику, ведут страну к гибели, то сейчас они выдвигают совершенно
противоположные мотивы.
Теперь главным мотивом перехода к террору они считают именно успехи,
одержанные нашей партией на всех фронтах социалистического строительства,
успехи, вызывающие у них озлобление и толкающие их на месть за свое
политическое банкротство. Вот, например, что в своих показаниях на следствии
говорит один из вождей объединенного троцкистско-зиновьевского блока
Каменев:
"Должен признать, что действительно никакой положительной программы мы
не противопоставляли и не в состоянии были противопоставить политике ВКП(б).
В самом начале наших переговоров с троцкистами еще намечались бледные
попытки обсуждать возможность составления положительной платформы.
Однако вскоре мы убедились, что это напрасный труд, что никакой идейной
политической платформы у нас нет. Ставка же наша на непреодолимость
трудностей, которые переживала страна, на кризисное состояние хозяйства, на
крах хозяйственной политики партийного руководства ко второй половине 1932
года уже была явно бита.
Страна под руководством ЦК ВКП(б), преодолевая трудности, успешно шла
по пути хозяйственного роста. Мы это не видеть не могли.
Казалось бы, что мы должны были прекратить борьбу. Однако логика
контрреволюционной борьбы, голое, безыдейное посягательство на власть повели
нас в другом направлении. Выход из трудностей, победа политики ЦК ВКП(б)
вызвала в нас новый прилив озлобления и ненависти к руководству партии и, в
первую очередь, к Сталину" (Каменев Л. Протокол допроса от 24 июля 1936 г.).
Аналогичные показания дает и член московского террористического центра
зиновьевец И.И.Рейнгольд:
"С Каменевым я встречался во второй половине 1933 года, а также в 1934
году, у него на квартире в Карманниковом переулке в Москве.
Каменев оценивал положение, примерно, так же, как и Зиновьев, причем
подкреплял эти свои выводы анализом экономической и политической обстановки
в стране. Каменев приходил к выводу, что "дело все-таки идет не к
катастрофе, а к подъему; поэтому все ожидания автоматического краха
беспочвенны, а сложившееся руководство слишком твердый гранит, чтобы
рассчитывать на то, что руководство это само расколется".
Отсюда Каменев делал вывод, что "придется руководство раскалывать".
Каменев неоднократно цитировал Троцкого, утверждавшего, что все дело в
верхушке и что поэтому надо снять верхушку. Каменев доказывал необходимость
террористической борьбы и, прежде всего, убийства Сталина, указывая, что
этот путь есть единственный для прихода к власти.
Помню особенно его циничное заявление о том, что головы отличаются тем,
что они не отрастают.
Каменев предлагал готовить боевиков-террористов. Он говорил, что
отличительной особенностью нового блока по сравнению с прежним оппозиционным
блоком является переход к активным террористическим действиям. И далее:
"Я уже показывал выше, что никакой новой политической программы у
троцкистско-зиновьевского объединенного блока не было. Исходили из старой
обветшалой платформы, причем никто из лидеров блока не занимался и не
интересовался вопросом разработки какой-либо и сколько-нибудь цельной и
связной политической программы.
Единственно, что объединяло весь этот разношерстный блок, была идея
террористической борьбы против руководителей партии и правительства. На деле
блок являлся контрреволюционной террористической бандой убийц, стремившихся
любыми средствами захватить в свои руки власть в стране" (Рейнгольд И.И.
Протокол допроса от 9 июля 1936 г.).
Как видно, все эти показания арестованных троцкистов и зиновьевцев
говорят только о том, что они, не имея никакой положительной, приемлемой для
трудящихся нашей страны, политической платформы, не имея никакого влияния в
массах и связи с ними, вынужденные признать решающие успехи нашей партии и
полное свое политическое банкротство, превратились в беспринципную банду
убийц, единственным "принципом" которых является карьеристский лозунг -
прокрасться к власти любыми средствами. В прямой связи с этим своим
"принципом" они определяли средства и способы борьбы.
Широко практикуя двурушничество, как систему взаимоотношений с партией
и Советским государством, они довели его до чудовищных размеров.
Они создали целую систему двурушничества, которой могут позавидовать
любые Азефы, любая "охранка", со всем ее штатом шпионов, провокаторов и
диверсантов. Считая двурушничество основным методом, при помощи которого они
могут прийти к власти, троцкисты и зи-новьевцы широко пользовались им в
отношении террористической деятельности.
Тщательно скрывая свои гнусные террористические замыслы, изо дня в день
оплевывая свои собственные взгляды и убеждения, изо дня в день клянясь в
верности партии и показывая себя сторонниками линии ЦК, они рассчитывали на
то, что им удастся после убийства основных руководителей партии и
правительства прийти к власти потому, что в глазах партии и широких масс
трудящихся они будут выглядеть вполне раскаявшимися и осознавшими свои
ошибки и преступления, сторонниками ленинско-сталинскрй политики.
Именно поэтому они особую заботу проявляли о том, чтобы скрыть свою
террористическую деятельность.
В соответствии с этим Троцкий, Зиновьев и Каменев, давая директивы
исполнителям террористических актов, одновременно подробно инструктировали
их о том, чтобы они скрывали какую бы то ни было связь с
троцкист-ско-зиновьевскими организациями. Рейнгольд в своих показаниях,
например, сообщил о следующих директивах Зиновьева:
"В 1933 - 34 годах Зиновьев у себя на квартире с глазу на глаз говорил
мне: главная практическая задача - построить террористическую работу
настолько конспиративно, чтобы никоим образом себя не скомпрометировать. На
следствии главное - это упорно отрицать какую-либо связь с организацией. При
обвинении в террористической деятельности категорическим образом отрицать
это, аргументируя тем, что террор несовместим со взглядами
большевиков-марксистов" (Рейнгольд И.И. Протокол допроса от 17 июля 1936
г.).
Об этом же особую заботу проявлял Троцкий. Он давал указания, что в
случае осуществления террористического акта троцкисты должны отмежеваться от
совершения его и "занять позицию, аналогичную занятой в свое время
эсеровским ЦК по отношению к госпоже Каплан", стрелявшей в Ленина.
О возможных вариантах прихода к власти с откровенным цинизмом на
следствии рассказывал Каменев.
На вопрос следователя, обсуждался ли троцкистско-зи-новьевским центром
вопрос о планах захвата власти, он ответил следующее:
"Этот вопрос нами обсуждался неоднократно. Нами были намечены и
предопределены два варианта прихода лидеров троцкистско-зиновьевского блока
к власти.
Первый и казавшийся нам наиболее реальным вариант заключался в том, что
после совершения террористического акта над Сталиным в руководстве партии и
правительства произойдет замешательство и с нами, лидерами
троцкистско-зиновьевского блока, в первую очередь, с Зиновьевым, Каменевым и
Троцким вступят в переговоры.
Мы исходили из того, что в этих переговорах я и Зиновьев займем в
партии и стране главенствующее положение, т. к. при Сталине мы своей
двурушнической политикой добились все же того, что партия простила нам наши
ошибки и вернула нас в свои ряды, а участие наше, меня, Зиновьева и Троцкого
в террористических актах останется тайной для партии и страны.
Второй вариант захвата власти, казавшийся нам менее надежным,
заключался в том, что после совершения террористического акта над Сталиным
создастся неуверенность и дезорганизованность в руководстве партии и страны.
Руководителям троцкистско-зиновьевского блока удастся воспользоваться
замешательством и принудить оставшихся руководителей партии допустить нас к
власти или же заставить их уступить нам свое место. Появление Троцкого и
активное его участие в борьбе за захват власти предполагалось само собой
разумеющимся.
Кроме того, мы считали не исключенным, что при организации новой
правительственной власти в ней примут участие также и правые Бухарин,
Томский и Рыков" (Каменев. Протокол допроса от 23 - 24 июля 1936 г.).
Об этом на следствии показывает Рейнгольд:
"Наряду с глубоко законспирированной работой по подготовке
террористических актов против руководства партии и правительства. Зиновьев и
Каменев прилагали все усилия к тому, чтобы завоевать доверие к себе со
стороны ЦК и партии и, насколько это возможно, занять руководящее положение
в партии. Этой цели непосредственно были подчинены выступления Каменева и
Зиновьева в печати, в которых они подчеркивали свою преданность партии и
отказ от своего прошлого.
При встречах с руководителями партии Зиновьев и Каменев всячески
подчеркивали свою лояльность и преданность Центральному Комитету партии и
отказ от своих прежних ошибок
Этой же цели служили и выступления Зиновьева и Каменева с трибуны XVII
съезда партии.
Зиновьев и Каменев при этом исходили из того, что успех
террористического акта против вождей партии и правительства прямо открывает
им - лицам, прощенным партией и принятым в ее ряды при Сталине, -
непосредственный путь прихода к руководству партией и страной.
В этом маккиавелистическом плане борьбы заключались глубоко скрытые
расчеты Зиновьева и Каменева о путях прихода к власти" (Рейнгольд. Протокол
допроса от 17 июля 1936 г.).
Такова контрреволюционная деятельность троцкистов и зиновьевцев, этих
перешедших в лагерь злейших врагов советской власти предателей партии и
рабочего класса, предателей нашей социалистической революции, предателей
нашей социалистической родины.
ЦК ВКП(б) считает необходимым довести до сведения всех партийных
организаций об этих фактах террористической деятельности троцкистов и
зиновьевцев и еще раз приковать внимание всех членов партии к вопросам
борьбы с остатками злейших врагов нашей партии и рабочего класса, приковать
внимание к задачам всемерного повышения большевистской революционной
бдительности.
ЦК ВКП(б) обращает внимание всех членов партии на то, что уже после
убийства товарища Кирова в отдельных партийных организациях в результате
недостаточной их бдительности врагам партии удалось под прикрытием звания
коммуниста активно продолжать свою террористическую работу.
Только отсутствием должной большевистской бдительности можно объяснить
тот факт, что агенту Троцкого - Ольбергу, прибывшему из Берлина в 1935 году,
удалось при помощи скрытых троцкистов Федотова и Елина, работавших на
руководящей работе в аппарате Горьковского крайкома партии, легализовать
себя и организовать террористическую группу, подготовлявшую убийство вождей
партии.
Только отсутствием большевистской бдительности можно объяснить тот
факт, что в некоторых райкомах партии города Ленинграда (Выборгский)
исключенным из ВКП(б) троцкистам и зиновьевцам уже в 1935 году удалось
восстановиться в партии, а в некоторых случаях пробраться в партийный
аппарат и использовать его в своих гнусных террористических целях.
Только отсутствием большевистской бдительности можно объяснить тот
факт, что троцкисты и зиновьевцы свили себе прочное гнездо в ряде
научно-исследовательских институтов, в Академии наук и некоторых других
учреждениях в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске.
Наконец, только отсутствием большевистской бдительности можно объяснить
то, что часть арестованных участников террористических групп в ряде
партийных организаций прошли проверку партийных документов и были оставлены
в рядах партии.
Теперь, когда доказано, что троцкистско-зиновьевские изверги объединяют
в борьбе против Советской власти всех наиболее озлобленных и заклятых врагов
трудящихся нашей страны - шпионов, провокаторов, диверсантов,
белогвардейцев, кулаков и т. д., когда между этими элементами, с одной
стороны, и троцкистами и зиновьевца-ми, с другой стороны, стерлись всякие
грани, все парторганизации, все члены партии должны понять, что бдительность
коммунистов необходима на любом участке и во всякой обстановке. Неотъемлемым
качеством каждого большевика в настоящих условиях должно быть умение
распознавать врага партии, как бы хорошо он ни был замаскирован.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВКП(б). Москва, 1936 год, 29 июля".

РЕШЕНО СТАЛИНЫМ

Процесс по делу так называемого параллельного троцкистского центра
стоит в одном ряду с другими политическими процессами тридцатых годов,
направленными прежде всего на усиление личной власти Сталина, всемерное
укрепление насаждаемой им административно-командной системы управления.
Любые проявления тревоги и недовольства обстановкой, складывавшейся в
стране, немедленно пресекались возникновением очередного "дела".
Так произошло и после XVII съезда ВКП(б), когда среди части старых
ленинских кадров партии вновь стали раздаваться предложения о перемещении
Сталина с поста генсека на другую работу.
Используя факт убийства Кирова, сталинское руководство обрушило на
партию новую мощную волну репрессий. Массовым репрессиям в этот период
подвергались в первую очередь бывшие идейные противники Сталина. Для
расправы с ними был организован ряд фальсифицированных процессов.
По указке сверху НКВД придумывал и "раскрывал" так называемые
враждебные центры: "ленинградский", "московский", антисоветский объединенный
троцкистско-зи-новьевский и другие.
При проведении процессов по "делам" этих центров основным считалось,
чтобы все подсудимые дружно признавались в своих преступлениях, какими бы
фантастическими и надуманными они были. Об объективных доказательствах вины
даже речи не заходило.
Подобным образом было сфальсифицировано и дела о так называемом
параллельном антисоветском троцкистском центре. 30 января 1937 года в Москве
военная коллегия Верховного Суда СССР в составе В.В. Ульриха,
И.О. Матулевича, Н.М. Рычкова с участием Прокурора СССР А.Я. Вышинского
в открытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело так называемого
параллельного антисоветского троцкистского центра.
По этому делу были арестованы и преданы суду 17 человек.
1. Пятаков Юрий (Георгий) Леонидович. Член партии с 1910 года. Активный
участник революционного подполья в России, в октябре 1917 года возглавлял
Киевский военно-революционный комитет, в 1918 году - председатель Временного
рабочего-крестьянского правительства Украины. В годы гражданской войны член
реввоенсоветов 13-й, 1б-й и б-й армий. Затем на руководящей хозяйственной
работе: заместитель председателя Госплана РСФСР, заместитель председателя
ВСНХ, председатель Правления Госбанка СССР. С 1932 года - первый заместитель
наркома тяжелой промышленности СССР. Ленин отзывался о Пятакове как о
выдающемся и преданном работнике. Пятаков избирался кандидатом в члены ЦК,
на XII, XIII, XIV, XVI и XVII съездах - членом ЦК партии.
Политическая позиция Пятакова не была однозначной. При заключении
Брестского мира он был одним из лидеров группы "левых коммунистов" на
Украине. На XV съезде ВКПС(б) исключался из партии как активный деятель
троцкистской оппозиции. В 1928 году, в связи с поданным заявлением об отходе
от оппозиции, был восстановлен в рядах партии. Однако перед арестом в
сентябре 1936 года он был заочно выведен из состава ЦК и вновь исключен из
членов ВКП(б).
2. Сокольников Григорий Яковлевич. Член партии с 1905 года. Участник
революции 1905 - 1907 годов. В 1918 году был председателем советской
делегации при подписании Брестского мирного договора. В 1918 - 1921 годах
член реввоенсоветов ряда армий, командующий 8-й армией Южного фронта,
Туркестанским фронтом, председатель Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В
последующие годы находился на государственной работе: заместитель наркома и
народный комиссар финансов РСФСР, заместитель председателя Госплана СССР,
председатель Нефтесиндиката, полпред СССР в Англии, заместитель наркома
иностранных дел. С 1935 года - первый заместитель наркома лесной
промышленности СССР. На VI, VII, IX: XII, XIII, XIV и XV съездах партии
избирался членом ЦК, на XVI и XVII съездах - кандидатом в члены Политбюро ЦК
партии. Перед арестом в июле 1936 года заочно выведен из состава ЦК и
исключен из членов ВКП(б).
3. Радек Карл Бернгарчдович. Член РСДРП с 1903 года. С 1902 года
состоял в социал-демократической партии Польши, с 1904 года - в
социал-демократической партии Польши и Литвы. С 1908 года - активный деятель
левого крыла немецкого социал-демократического движения. Участник
международных социалистических конференций в Циммервальде, Кинтале,
Стокгольме. С ноября
1917 года - ответственный работник НКИД РСФСР. В 1918 году, после
начала германской революции, нелегально выезжал в Германию в качестве члена
советской делегации на съезд Советов, участвовал в организации первого
съезда Компартии Германии, был арестован. После освобождения в декабре 1919
года возвратился в Россию. В последующие годы член Президиума и секретарь
Исполнительного Комитета Коминтерна, ректора университета народов Востока
имени Сунь Ятсена, постоянный сотрудник редакций газет "Правда", "Известия"
ряда журналов. В 1919 - 1924 годах - член ЦК ВКП(б). С 1932 года до ареста в
сентябре 1936 года заведующий бюро международной информации ЦК ВКП(б).
В 1918 году один из лидеров группы "левых коммунистов". XV съездом
ВКП(б) исключен из партии как активный участник троцкистской оппозиции. С
января 1928 года по май 1929 года находился в ссылке. В январе 1930 года, в
связи с поданным заявлением об отходе от оппозиции, был восстановлен в
партии. Вновь исключен из партии после ареста в связи с настоящим делом.
4. Серебряков Леонид Петрович. Член партии с 1905 года. Делегат VI
(Пражской) конференции РСДРП (1912 г.). В 1917 - 1919 годах секретарь
Московского областного бюро партии, секретарь ЦК РКП(б), член Оргбюро ЦК,
член реввоенсовета Южного фронта и начальник Политуправления Реввоенсовета
РККА. Впоследствии находился на ответственной работе в НКПС. До ареста в
августе 1936 года - заместитель начальника Главного управления шоссейных
дорог НКВД СССР.
В октябре 1927 года исключен из партии по обвинению в организации
нелегальной типографии. В январе 1930 года в партии восстановлен. Вновь
исключен заочно, после ареста, в 1936 году.
5. Лившиц Яков Абрамович. Член партии с марта 1917 года. С 1919 года на
руководящей работе в органах ЧК, ГПУ Украины. С 1924 на хозяйственной
работе, заместитель управляющего трестом "Донуголь" (г. Харьков), с 1930
года начальник Южной, затем Северо-Кавказской, Московско-Курской железных
дорог. С 1935 года - заместитель наркома путей сообщения СССР.
В 1913 - 1915 года состоял в партии эсеров. В 1923 - 1928 годах
участвовал в троцкистской оппозиции, был исключен из Коммунистической
партии. В феврале 1929 года, в связи с поданным заявлением об отходе от
оппозиции, в партии восстановлен. Вторично исключен из ВКП(б, заочно, после
ареста, в 1936 году.
6. Муралов Николай Иванович. Состоял в партии с 1903 года по 1927 год.
Активный участник революции 1905 - 1907 годов. Один из руководителей
Московского вооруженного восстания в октябре 1917 года. В годы гражданской
войны член реввоенсоветов 3-й и 2-й армии. Восточного фронта, затем
командующий Московским, Северо-Кавказским военными округами. С 1925 года
ректор сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, член президиума
Госплана РСФСР. В момент ареста в апреле 1936 года начальник сельхозотдела
управления рабочего снабжения "Кузбасстроя" в г. Новосибирске.
В 1918 входил в группу "левых коммунистов". На XIV съезде избран членом
ЦКК. В 1927 году выведен из состава ЦКК, а XV съездом ВКП(б) исключен из
членов партии за фракционную работу. В декабре 1935 года и январе 1936 года
направил в ЦК ВКП(б) на имя Сталина два письма о разрыве с троцкистскими
взглядами и просьбой о восстановлении в партии. Эти письма были оставлены
без рассмотрения. Арестован в апреле 1936 года.
7. Дробнис Яков Наумович. Член партии с 1907 года, участник революции
1905 - 1907 годов. С 1919 года - председатель Полтавского, затем Одесского
Советов, комиссар Отдельной группы войск. С 1918 года член ЦК КП(б)У, с 1922
года на работе в Малом Совнаркоме РСФСР. Перед арестом в 1936 году
заместитель начальника кемеровского "Химкомбинатстроя". В 1904 - 1905 годах
состоял в Бунде, в 1905 - 1906 годах был меньшевиком. В 1923 - 1927 году
участвовал в оппозиционной борьбе, сторонник Троцкого. XV съездом ВКП(б)
исключен из партии. С 1928 года по 1929 год находился в ссылке. В 1930 году,
в связи с поданным заявлением об отходе от оппозиции, восстановлен в рядах
партии. Вновь исключен в связи с настоящим делом.
8. Богуславский Михаил Соломонович. Член партии с 1917 года. До октября
1917 года работал на Украине. С 1918 года председатель Воронежского
горсовета, секретарь ВУЦИК, секретарь Политуправления РККА, секретарь
Харьковского губкома КП(б)У, заместитель председателя Моссовета,
председатель Малого Совнаркома РСФСР. В 1932 - 1936 годах начальник
"Сибмашстроя" в г. Новосибирске.
В 1905 - 1917 годах состоял в Еврейской социалистической рабочей
партии. В 1923 - 1928 годах участвовал в троцкистской оппозиции. XV съездом
ВКП(б) исключен из партии. В 1930 году заявил об отходе от оппозиции и был
восстановлен в партии. Вновь исключен из ВКП(б) после ареста в 1936 году.
9. Князев Иван Александрович. Член партии с 1918 года. С 1917 года на
руководящей работе в системе НКПС.
До 1918 года состоял в партии левых эсеров. С 1934 года начальник
управления Южно-Уральской (Челябинской) железной дороги, затем заместитель
начальника Центрального управления движения НКПС. Исключен из ВКП(б) после
ареста в 1936 году.
10. Ратайчак Станислав Антонович. Член партии с 1919 года. По
национальности немец. С 1914 года служил в германской армии, с 1915 года в
плену в России. В 1917 - 1920 годах служил в Красной Армии. Затем на
руководящей советской и хозяйственной работе: председатель Украинского
треста "Фарфорфаянсстекло", союзного химического треста "Коксобензол",
заместитель председателя правления "Всехимпрома". В 1932 - 1934 годах
заместитель наркома тяжелой промышленности СССР, затем начальник
Главхимпрома НКТП СССР. Исключен из партии после ареста в 1956 году.
11. Норкин Борис Осипович. Член партии с ноября 1917 года. В 1918 -
1921 годах сотрудник органов ВЧК. В последующие годы - заместитель
начальника "Мосхима", заместитель председателя Московского совнархоза,
управляющий "Всехимпромом" и "Союзазотом". С 1932 года по сентябрь 1936
года - начальник кемеровского "Химкомбинатстроя". Исключен из партии после
ареста в 1936 году.
12. Шестов Алексей Александрович. Член партии с 1918 года. Был на
профсоюзной работе. С 1925 года на руководящей работе в горнодобывающей
промышленности. Был заместителем управляющего "Сибирьуголь" (г.
Новосибирск), управляющим Анжеро-Судженским рудником. До ареста -
управляющий Салаирским цинковым рудником в Кемеровской области (Кузбасс).
Исключен из партии после ареста в 1936 году.
13. Строилов Михаил Степанович. Беспартийный. Работал начальником шахт,
рудников. С 1935 года - главный инженер треста "Кузбассуголь" в г.
Новосибирске.
14. Турок Иосиф Дмитриевич. Член партии с 1918 года. В 1917 - 1920 году
на военной службе. В последующие годы работал на железнодорожном транспорте.
В момент ареста, в ноябре 1936 года, заместитель начальника Свердловской
железной дороги.
15. Граше Иван Иосифович. Член партии с мая 1917 года. В 1921 - 1928
года работал в Коминтерне и Профин-терне, в Госплане СССР, в ТАСС. С 1934
года руководитель группы, затем старший экономист
производственно-технического отдела Главхимпрома Наркомата тяжелой
промышленности СССР.
В 1920 году состоял в нелегальной Коммунистической партии Словакии и
Прикарпатской Руси. В 1929 году ему был объявлен выговор за примиренчество к
правому уклону в Коминтерне. Исключен из партии после ареста в 1936 году.
16. Пушин Гавриил Ефремович. Член партии с 1924 года. Работал в
Донбассе, в Харькове, с 1931 года главный инженер строительства Горловского
азотно-тукового комбината, заместитель главного инженера Главхимпрома НКТП
СССР, главный инженер строительства Рионского азотно-тукового комбината
(Грузия). Из партии исключен после ареста в 1936 году.
17. Арнольд Валентин Вольфридович (он же Васильев Валентин Васильевич).
Член партии с 1924 года. В первую мировую войну дезертировал из царской
армии. В 1917 - 1923 годах служил в американской армии. В 1923 году приехал
в СССР, работал в "Кузнецкстрое", "Энергострое" в г. Кемерово, заведующим
гаражом в "Кузбасстрое" (г. Прокопьевск). Перед арестом в 1936 году был
заведующим гаражом и отделом снабжения на Прокопьевском и Анжер-ском
рудниках (Кузбасс).
В приговоре военной коллегии Верховного Суда СССР по данному делу
отмечено, что в 1933 году по указанию Троцкого в Москве, наряду с так
называемым "антисоветским объединенным троцкистско-зиновьевским центром",
был создан параллельный антисоветский троцкистский центр, в состав которого
вошли Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и другие.
Как отмечалось в приговоре, этот параллельный центр в качестве основной
своей задачи ставил свержение Советской власти в СССР. Для достижения этой
цели участники центра якобы развернули вредительско-дивер-сионную, шпионскую
и террористическую деятельность. Указывалось, что для непосредственного
руководства антисоветской деятельностью на местах в некоторых крупных
городах СССР были созданы местные троцкистские центры.
В частности, в Новосибирске якобы по указанию Пятакова был организован
западно-сибирский центр. Диверсионная и вредительская работа участников
параллельного центра, как утверждалось в приговоре, заключалась в срыве
качества продукции, в организации поджогов и взрывов заводов или отдельных
цехов и шахт, крушений поездов, порче железнодорожного пути и т. д.
Кроме того, подсудимые были обвинены с шпионаже в пользу германской и
японской разведок, а также в создании нескольких террористических групп с
целью совершения покушений на руководителей партии и правительства.
Все привлеченные по делу параллельного антисоветского троцкистского
центра были признаны виновными в совершении инкриминируемых им преступлений
и приговорены: Пятаков, Серебряков, Муралов, Дробнис, Лившиц, Богуславский,
Князев, Ратайчак, Норкин, Шестов, Турок, Пушин и Граше - к расстрелу,
Сокольников, Радек и Арнольд (Васильев) - к десяти, а Строилов - к восьми
годам тюремного заключения.
В 1941 году Арнольд и Строилов по заочно вынесенному приговору были
также расстреляны.
Сокольников и Радек в мае 1939 года были убиты сокамерниками в тюрьме.
При изучении материалов, связанных с делом так называемого
параллельного антисоветского троцкистского центра, установлено, что
выдвинутые против его участников обвинения были необоснованными и
фальсифицированными, их показания на предварительном следствии и в суде не
соответствовали действительности, являясь прямым оговором себя и других.
Большинство из обвиняемых в 20-х годах являлись сторонниками Троцкого и
участвовали в оппозиционной борьбе.
За активную троцкистскую деятельность Пятаков, Радек, Серебряков,
Лившиц, Дробнис, Богуславский и Муралов в свое время исключались из партии,
но после XV съезда ВКП(б) все они заявили об отходе от оппозиции, были
восстановлены в партии (кроме Муралова, письма которого, как уже
упоминалось, Сталин оставил без рассмотрения) и находились на ответственной
работе.
Данных о том, что кто-либо из них после восстановления в партии
продолжал прежнюю оппозиционную деятельность, не имелось и не имеется.
Органы ОПТУ - НКВД никакими достоверными сведениями о преступной
деятельности обвиняемых не располагали.
Более того, в 1929 - 1930 годах в ОПТУ поступали сообщения,
подтверждавшие искренность отхода от оппозиции лиц, обвинявшихся по данному
делу.
Собранные в ходе проверки дела материалы показывают, что массовые
репрессии против бывших оппозиционеров, главным образом против бывших
троцкистов и зиновьевцев, начались сразу же после убийства Кирова 1 декабря
1934 года. Как заявил на собрании актива ГУГБ НКВД СССР в марте 1937 года
заместитель наркома внутренних дел Агранов, секретарь ЦК ВКП(б) Ежов в
середине 1935 года сказал ему, что "...по его сведениям и по мнению
Центрального Комитета нашей партии существует нераскрытый центр троцкистов,
который надо разыскать и ликвидировать".
"Тов. Ежов, - подчеркнул Агранов, - дал мне санкцию на производство
массовой операции по троцкистам в Москве".
Начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР ГА. Молчанов в
сообщении на имя Ягоды от 5 февраля 1936 года, докладывая о ходе операции в
отношении троцкистов в Москве, отметил, что следствие показывает "тенденцию
троцкистов к воссозданию подпольной организации по принципу цепочной связи
небольшими группами" и их террористические намерения.
9 февраля 1936 года НКВД была дана на места директива о ликвидации без
остатка всего якобы существующего троцкистско-зиновьевского подполья, об
усилении репрессий против исключенных из партии в процессе партийной
проверки бывших троцкистов и зиновьевцев.
25 марта 1936 года Ягода в письме Сталину, ссылаясь на будто бы
полученные при арестах и обысках сторонников Троцкого данные, сообщал об
усилении ими контрреволюционной деятельности и предлагал: всех троцкистов,
находящихся в ссылке, арестовать и направить в дальние лагеря; троцкистов,
исключенных из партии при последней проверке партийных документов, изъять и
решением особого совещания направить в дальние лагеря сроком на 5 лет;
троцкистов, уличенных в причастности к террору, судить и всех расстрелять.
Это письмо по указанию Сталина посылалось на заключение Вышинскому,
который 31 марта 1936 года ответил следующее:
"ЦК ВКП(б) - тов. СТАЛИНУ И. В.
Считаю, что тов. Ягода в записке от 25 марта 1936 года правильно и
своевременно поставил вопрос о решительном разгроме троцкистских кадров.
Со своей стороны считаю необходимым всех троцкистов, находящихся в
ссылке, ведущих активную работу, отправить в дальние лагеря постановлением
особого совещания при НКВД после рассмотрения каждого конкретного дела. В
этом же порядке считаю необходимым направить в лагеря и троцкистов,
исключенных из ВКП(б) при последней проверке партийных документов.
С моей стороны нет также возражений против передачи дел о троцкистах,
уличенных в причастности к террору, то есть в подготовке террористических
актов, в военную коллегию Верховного Суда Союза, с применением к ним закона
от 1 декабря 1934 года и высшей меры наказания - расстрела...
А. Вышинский".
В тот же день Ягода направил всем начальникам УНКВД оперативную
директиву, в которой говорилось:
"Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное
выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их
организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование
всех троцкистов-двурушников".
20 мая 1936 года опросом членов Политбюро ЦК ВКП(б) было принято
постановление, которое подписал Сталин. В нем указывалось: ввиду
непрекращающейся контрреволюционной активности троцкистов предложить НКВД
СССР направить в отдаленные концлагеря на срок от 3 до
5 лет троцкистов, находившихся в ссылке и режимных пунктах, и
троцкистов, исключенных из ВКП(б), проявляющих враждебную активность и
проживающих в Москве, Ленинграде, Киеве и других городах Советского Союза.
Всех арестованных троцкистов, уличенных в причастности к террору,
предлагалось судить военной коллегией Верховного Суда СССР с применением к
ним высшей меры наказания - расстрела.
Из обвиняемых по настоящему делу первым был арестован Муралов - 17
апреля 1936 года органами НКВД по Западно-Сибирскому краю. Основанием для
его ареста послужили полученные от бывших троцкистов непроверенные показания
о вхождении Муралова в "руководящий коллектив" троцкистского подполья в
СССР. Другими какими-либо данными об антисоветской деятельности Муралова
органы НКВД не располагали.
В июле 1936 года органы НКВД получили от Рейнгольда, обвиняемого по
делу так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского центра,
неконкретные и противоречивые показания о причастности Г. Я. Сокольникова к
объединенному центру троцкистско-зиновьевского блока. Имелись ли другие
компрометирующие Сокольникова материалы, из дела не видно.
Тем не менее, 25 - 26 июля 1936 года опросом членов ЦК ВКП(б)
принимается решение, за которое проголосовал и Пятаков, об исключении
Сокольникова из кандидатов в члены ЦК и из рядов ВКП(б). В решении
говорилось:
"На основании неопровержимых данных установлено, что кандидат в члены
ЦК Сокольников поддерживал тесные связи с террористическими группами
троцкистов и зиновьевцев..."
Это решение было вынесено с ведома Сталина, о чем свидетельствует
сделанная на тексте проекта решения его рукой надпись:
"Секретариат ЦК ВКП(б)".
В этот же день, 26 июля 1936 года, Сокольников был арестован.
В ночь с 27 на 28 июля 1936 года при аресте жены Пятакова была изъята
принадлежащая Пятакову переписка, в том числе некоторые материалы,
относящиеся к периоду его участия в оппозиции до 1926 года, о чем немедг
ленно, еще до окончания обыска, Ягода письменно доложил Сталину.

ПЯТАКОВ ХОТЕЛ РАССТРЕЛЯТЬ ВСЕХ

Как возникли и создавались дела так называемых центров - объединенного
троцкистско-зиновьевского и параллельного, - рассказал Агранов на
февральско-мар-товском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году. Он подчеркнул, что
летом 1936 года Ежов передал ему указание Сталина вскрыть подлинный
троцкистский центр.
Это выступление в своем заключительном слове на Пленуме ЦК Ежов
прокомментировал следующим образом (цитируется по неправленой стенограмме):
"Я чувствую, что в аппарате что-то пружинят с Троцким, а т. Сталину
явнее ясного было. Из выступления т. Сталина прямо был поставлен вопрос, что
тут рука Троцкого, надо его ловить за руку".
К тому времени относится и начало активного сбора показаний от
арестованных троцкистов на Пятакова и других лиц, проходивших по данному
делу.
В июле-августе 1936 года от обвиняемых по делу так называемого
объединенного троцкистско-зиновьевского центра Каменева, Евдокимова,
Рейнгольда и Дрейцера были получены показания о существовании якобы еще и
параллельного антисоветского троцкистского центра.
10 августа 1936 года из Киева в ЦК ВКП(б) - Ежову - и в НКВД СССР -
Ягоде - было сообщено по телеграфу о показаниях арестованного Голубенко о
том, что Пятаков якобы руководил украинским троцкистским центром. Об этих
показаниях сразу же был информирован Сталин.
На следующий день Ежов письменно доложил Сталину о разговоре с
Пятаковым. Ниже публикуется текст этой записки:
"Тов. СТАЛИН Пятакова вызывал. Сообщил ему мотивы, по которым отменено
решение ЦК о назначении его обвинителем на процессе
троцкистско-зиновьевского террористического центра. Зачитал показания
Рейнгольда и Голубенке Предложил выехать на работу начальником Чирчикстроя.
Пятаков на это реагировал следующим образом:
1. Он понимает, что доверие ЦК к нему подорвано. Противопоставить
показаниям Рейнгольда и Голубенке, кроме голых опровержений на словах,
ничего не может. Заявил, что троцкисты из ненависти к нему клевещут.
Рейнгольд и Голубенко - врут.
2. Виновным себя считает в том, что не обратил внимания на
контрреволюционную работу своей бывшей жены и безразлично относился к
встречам с ее знакомыми. Поэтому решение ЦК о снятии с поста замнаркома и
назначении начальником Чирчикстроя считает абсолютно правильным. Заявил, что
надо бы наказать строже.
3. Назначение его обвинителем рассматривал как акт огромнейшего доверия
ЦК и шел на это - от души. Считал, что после процесса, на котором он
выступит в качестве обвинителя, доверие ЦК к нему укрепится, несмотря на
арест бывшей жены.
4. Просит предоставить ему любую форму (по усмотрению ЦК) реабилитации.
В частности, от себя вносит предложение разрешить ему лично расстрелять
всех приговоренных к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену.
Опубликовать это в печати. Несмотря на то, что я ему указал на абсурдность
его предложения, он все же настойчиво просил сообщить об этом ЦК Проект
постановления ЦК о назначении Пятакова - прилагаю.
11/VIII - 36 г. Ежов".

В личном письме на имя Сталина от 11 августа 1936 года Пятаков
имеющиеся на него показания назвал клеветническими и заявил, что
бесповоротно рассчитался со своими прошлыми политическими ошибками,
старается на деле проводить линию партии и готов умереть за партию и
Сталина.
Несмотря на такое письмо, сбор обвинительных материалов против Пятакова
и других будущих участников так называемого параллельного центра
продолжался.
17 августа 1936 года был арестован Серебряков, а 22 августа на судебным
процессе по делу так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского
центра Вышинский заявил о том, что им отдано распоряжение о начале
расследования в отношении Пятакова, Радека и некоторых других лиц.
Опросом членов ЦК ВКП(б) 10 - 11 сентября 1936 года было принято
решение об исключении Пятакова из состава ЦК и членов ВКП(б).
В ночь на 12 сентября 1936 года Пятаков, находившийся в командировке на
Урале, был арестован.
Радек в августе-сентябре 1936 года, до своего ареста, также обращался к
Сталину с письмами, в которых опровергал имевшиеся на него показания,
заверял в своей невиновности и преданности. Заявления Радека, как и
заявление Пятакова, были оставлены без внимания, и 16 сентября 1936 года он
был арестован.
Находясь под арестом, Радек написал Сталину еще одно большое письмо, в
котором заверял "вождя народов" в своей полной невиновности. Но Сталин
посчитал это письмо лживым, поскольку Радек на следующий день якобы сознался
в приписываемых ему грехах и, говоря о неискренности Радека, с явным
удовольствием рассказывал об этом немецкому писателю Лиону Фейхтвангеру во
время их встречи в 1937 году.
В период развертывания следствия по делу так называемого параллельного
антисоветского троцкистского центра был принят ряд важных решений.
25 сентября 1936 года Сталин и Жданов направили Кагановичу, Молотову и
другим членам Политбюро ЦК ВКП(б) из Сочи телеграмму, в которой содержалось
указание на необходимость укрепления руководства карательными органами и
активизации репрессивной политики.
В телеграмме говорилось:
"...Считаю абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова
на пост Наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей
задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в
этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство
областных представителей Наркомвнудела.
Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова".
На следующий день Ежов был назначен наркомом внутренних дел СССР с
оставлением его на посту секретаря ЦК и председателя КПК при ЦК ВКП(б).
29 сентября 1936 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло (опросом)
постановление "Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским
элементам", которое было подписано Сталиным. В нем говорилось:
"Утвердить следующую директиву об отношении к контрреволюционным
троцкистско-зиновьевским элементам:
а) До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал
троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и
организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что
эти господа скатились еще больше вниз, и их приходится теперь рассматривать
как разведчиков, шпионов диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в
Европе.
б) В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими
мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых
уже закончено, и не только подследственных вроде Муралова, Пятакова,
Бе-лобородова и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые
были раньше высланы".
Установка Сталина на вскрытие "подлинного троцкистского центра",
подписанная им директива Политбюро ЦК о необходимости расправы с троцкистами
свидетельствует о том, что перед органами НКВД в откровенно обнаженном виде
была поставлена прямая задача: организовать громкий процесс над наиболее
видными в прошлом участниками троцкистской оппозиции.
Как видно из архивных документов, Сталину в процессе следствия по
данному делу направлялись многие протоколы допросов обвиняемых и лиц, их
изобличавших.
Знакомясь с протоколом допроса Сокольникова от 4 октября 1936 года,
Сталин на полях той части протокола, где излагался ответ Сокольникова о
встречах и разговорах с английским журналистом Тальботом, сделал следующую
пометку:
"А все же о плане убийства лидеров ВКП сообщил? Понятно, сообщил".
На последней странице протокола, где Сокольников утверждает, что он не
знал о связях Тальбота с английской разведкой, Сталин написал:
"Сокольников, конечно, давал информацию Тальботу об СССР, о ЦК, о ПБ, о
ГПУ, обо всем. Сокольников - следовательно - был информатором
(шпионом-разведчиком) английской разведки".
Этот протокол допроса Сокольникова по поручению Сталина 22 октября 1936
года был разослан членам ЦК ВКП(б).
Проверка показала, что следствие по делу велось ускоренными темпами,
необъективно, с грубейшими нарушениями социалистической законности. Аресты
Пятакова, Сокольникова, Радека, Серебрякова, Лившица, Князева, Ратай-чака,
Путина, Граше и Норкина были произведены без санкции прокурора.
Как сообщили в своих объяснениях в 1961 году бывшие сотрудники НКВД
СССР Газов, Иорш и Воробин, имевшие прямое отношение к следствию по данному
делу, руководство НКВД требовало от оперативного состава вскрытия любыми
средствами вражеской работы троцкистов и других арестованных бывших
оппозиционеров и обязывало относиться к ним как к врагам народа.
Арестованных уговаривали дать нужные следствию показания, провоцировали, при
этом использовались угрозы.
Широко применялись ночные и изнурительные по продолжительности допросы
с применением так называемой "конвейерной системы" и многочасовых "стоек".
Вся система допросов была рассчитана на морально-психическое и физическое
изматывание подследственных.
Об этом свидетельствовал в 1938 году и бывший заместитель наркома
внутренних дел СССР Фриновский. Он, в частности, показал, что лица,
проводившие следствие по делу так называемого параллельного антисоветского
троцкистского центра, начинали допросы, как правило, с применением
физических мер воздействия, которые продолжались до тех пор, пока
подследственные не давали согласия на дачу навязывавшихся им показаний. До
признания арестованными своей вины протоколы допросов и очных ставок часто
не составлялись.
Драктиковалось оформление одним протоколом многих допросов, а также
составление протоколов в отсутствие допрашиваемых. Заранее составленные
следователями протоколы допросов обвиняемых "обрабатывались" работниками
НКВД, после чего перепечатывались и давались арестованным на подпись.
Объяснения обвиняемых не проверялись, серьезные противоречия в показаниях
обвиняемых и свидетелей не устранялись.
Допускались и другие нарушения процессуального кодекса.
Большинство обвиняемых по делу так называемого параллельного
антисоветского троцкистского центра длительное время категорически отрицало
свою виновность. Так, показания с признанием вины Муралов дал лишь через 7
месяцев 17 дней после ареста, Серебряков через 3 месяца 16 дней, Радек -
через 2 месяца 18 дней, Турок - через 58 дней, Норкин и Лившиц - через 51
день, Дробнис - через 40 дней, Пятаков и Шестов - через 33 дня.
Однако, используя меры физического и морального воздействия,
манипулируя материалами прошедших в 1934 - 1936 году судебных процессов,
"разоблачавших" троцкистов в антисоветской деятельности, органы следствия
добились от обвиняемых нужных показаний.
Большинство обвиняемых, давая требуемые от них показания, делали это,
по их словам, прежде всего в интересах окончательного разоблачения и
разгрома троцкизма.
Так, Муралов, отвечая в суде на вопрос Вышинского, почему он на
следствии так долго не давал показаний о своей виновности, ответил
(цитируется по исправленной стенограмме судебного заседания):
"... Я думал так, что если я дальше останусь троцкистом, тем более, что
остальные отходили - одни честно и другие бесчестно... во всяком случае, они
не являлись знаменем контрреволюции. А я нашелся, герой... Если я останусь
дальше так, то я могу быть знаменем контрреволюции. Это меня страшно
испугало... И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев, что да
подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я
боролся в течение двадцати трех лет, за которое я сражался активно в трех
революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске...
Предположим, меня даже запрут или расстреляют, то мое имя будет служить
собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет
из молодежи воспитываться...
Опасность оставаться на этих позициях, опасность для государства, для
партии, для революции, потому что я - не простой рядовой член партии..."
Подобные объяснения давали и другие обвиняемые по этому "делу".
Характерны показания Радека, которые он дал 4 декабря 1936 года:
"...Я выбираю путь откровенного признания фактов, которые я отрицал из
чувства стыда за совершенные преступления перед партией и страной. Я признаю
себя виновным в принадлежности на день моего ареста к действующему
параллельному центру троцкистско-зиновьевского блока, созданного в 1932 году
по директиве Троцкого и ставившего своей задачей захват власти путем
террористической борьбы с руководством ВКП(б) и Советского правительства.
К троцкистско-зиновьевской организации я примкнул в 1932 году".
На одном из допросов в Верхне-Уральской тюрьме, 10 июня 1938 года,
осужденный по данному делу на 10 лет тюремного заключения Арнольд заявил:
"...После моего ареста в Анжерке 6.XI 1936 года во время следствия в
Новосибирске следователем мне было заявлено: "Нам известно, что вы из себя
представляете, и мы располагаем достаточным материалом, чтобы обвинить вас в
шпионаже, но сейчас мы тебя обвиняем как участника террористической
организации и других показаний не требуем, выбирай, кем хочешь быть: или
шпионом, или террористом?". На поставленный передо мной вопрос я ответил,
что являюсь участником террористической организации и обязуюсь давать
показания".
Уже находясь в тюрьме, Арнольд утверждал, что процесс был аполитической
комедией, никакого участия в подготовке покушения против Молотова он не
принимал и вообще все это дело - мыльный пузырь.
Бывшие следователи по важнейшим делам Прокуратуры СССР Шейнин и
Рагинский, участвовавшие вместе с Вышинским в допросах обвиняемых, в своих
объяснениях в начале 60-х годах сообщали, что так называемые передопросы
обвиняемых Вышинским носили чисто формальный характер, им предъявлялись
только протоколы допросов, а с материалами всего дела, что требовалось по
закону, их не знакомили. Во время судебного заседания Прокурор СССР
Вышинский по собственному усмотрению корректировал заключение экспертизы.
О грубом нарушении социалистической законности со стороны Вышинского
свидетельствуют документы и показания очевидцев. Сохранилось, например,
свидетельство о встрече Радека с Вышинским при подготовке к процессу. На
этой встрече Радек зачитал Вышинскому написанный им проект "Последнего слова
подсудимого". , Как рассказывают свидетели, реакция была следующей: "И это
все? - сурово спросил Вышинский. - Не годится. Переделать, все переделать!
Потрудитесь признать то-то и то-то, признаться в том-то и в том-то, осудить
то-то и то-то, и т. п.".
И Радек выполнил требование Вышинского.
Как установлено, первоначально дела о параллельном антисоветском
троцкистском центре, как такового, не было, следствие велось на каждого
арестованного в отдельности.
Позднее, когда началась подготовка к открытому процессу, особое
значение стали придавать личным и служебным связям между обвиняемыми. Для
придания делу солидности и оснастки его конкретными фактами преступной
деятельности были использованы отдельные случаи неполадок и аварий в
промышленности и на железнодорожном транспорте, которые преднамеренно
квалифицировались как вредительство и диверсионные акты, якобы совершенные
обвиняемыми.
Об искусственном создании дела говорит и тот факт, что лишь к самому
началу судебного процесса был определен состав обвиняемых.
По делу составлялось три варианта обвинительного заключения. По первому
предавалось суду 16 человек, в том числе Членов, но отсутствовали Лившиц и
Турок, по второму - уже 17 человек, в их числе Лившиц, и в третьем,
окончательном, вместо Членова был введен Турок
Все варианты обвинительного заключения посылались лично Сталину и не
раз переделывались по его указаниям.
Так, Ежов и Вышинский, направляя второй вариант Сталину, 9 января 1937
года в сопроводительном письме указывали:
"Направляем переработанный, согласно Ваших указаний, проект
обвинительного заключения по делу Пятакова, Сокольникова, Радека и
других...".
Второй вариант обвинительного заключения был отредактирован лично
Сталиным и им же вместо обвиняемого Членова вписана фамилия Турока.
В нарушение установленного законом порядка, 28 января 1937 года, то
есть за два дня до завершения судебного процесса, председателем военной
коллегии Верховного Суда СССР Ульрихом на имя Ежова в ЦК ВКП(б) был
представлен вариант приговора по данному делу. Этот текст отличается от
приговора, вынесенного в суде, лишь тем, что для всех подсудимых в нем
предусматривалась высшая мера наказания - расстрел. В личном архиве
Вышинского обнаружены записи, сделанные им в ходе беседы со Сталиным в связи
с подготовкой к процессу по делу параллельного антисоветского троцкистского
центра. Из них видно, что Сталин давал конкретные оценки обвиняемых,
характеризовал их как людей, якобы всю жизнь боровшихся против Ленина,
подчеркивал, что они пали ниже Деникина, Колчака и Мамонтова и представляют
из себя банду преступников. Записи показывают, что, касаясь порядка допроса
обвиняемых Турока и Князева, Сталин указывал: "Не давать говорить много о
круш.[ени-ях]. Цыкнуть. Сколько устроили круш.[ений], не давать много
болтать".
Сохранилась схема обвинительной речи Вышинского по делу параллельного
центра, в которую лично Сталиным внесены исправления и дополнения,
содержащие политические установки и оценки.
Все это показывает, что предварительное следствие, подготовка к суду и
сам судебный процесс по делу так называемого параллельного антисоветского
троцкистского центра проходили под личным руководством и контролем Сталина,
его доверенных лиц.
Для политической расправы с неугодными людьми Сталину было недостаточно
простой фальсификации обвинений. Важно было, чтобы в эти обвинения
безоговорочно поверили советский народ и мировая общественность. Этой цели и
служили открытые процессы, на которых обвиняемые должны были признаться в
самых чудовищных преступлениях против партии и страны.

РАДЕК ПИШЕТ ЖЕНЕ

В кабинетах следователей НКВД разрабатывались подробные сценарии
поведения обвиняемых на суде. Подследственным часто внушалась мысль, что
своими саморазоблачениями они помогут партии в борьбе с международным
троцкизмом, с происками внешних и внутренних врагов.
И надо сказать, что многие обвиняемые в конце концов принимали правила
игры и вели себя соответственно разработанному сценарию.
В этом отношении характерно письмо Радека жене. Зная, что письмо будет
прочитано следователями (не исключено, что оно было и подсказано ими), Радек
довольно прозрачно дает понять, какова истинная цена той "неожиданной" и
"невыносимой" правды, которую он вынужден подтвердить на суде.
Вот имеющийся в архиве набросок этого письма:
"20.1.37 г. В ближайшие дни состоится суд над центром
зиновьевско-троцкистских организаций. Для того, чтобы происходящее на этом
суде не обрушилось на тебя неожиданно, я попросил свидания с тобою.
Выслушай то, что я могу тебе сообщить, и не спрашивай меня ничего. Я
признал, что я был членом центра, принимал участие в его террористической
деятельности, знал о его вредительской деятельности, о связи троцкистов с
германским и японским правительством, я это подтвержу на суде.
Незачем тебе говорить, что такие признания не могли у меня быть
вырванные ни средствами насилия, ни обещаниями. Ты знаешь, что я бы ценой
такого признания не покупал жизни.
Я (пропущено) значит, это правда. Если эта правда для тебя невыносима,
то сохрани мой облик таким, каким ты меня знала, но ты не имеешь никаких
оснований и права хотя бы словом одним ставить знак вопроса насчет правды,
установленной судом.
Когда внимательно продумаешь то, что будет происходить на суде,
особенно международную часть разоблачения,, ты поймешь, что я не имел
никакого права скрыть эту правду перед миром.
Чем бы ни кончился суд, ты должна жить. Если я буду жив, чтобы и мне
помочь. Если меня не будет, чтобы общественно полезной работой помочь
стране.
Одно знай, что бы ни было, я никогда не чувствовал себя так связанным с
делом пролетариата, как теперь".
Вредительская и диверсионная деятельность, как указывалось в
обвинительном заключении и приговоре, проводилась осужденными в химической,
угольной промышленности, на железнодорожном транспорте и выражалась в срыве
планов производства, железнодорожных перевозок, задержке и плохом качестве
строительства новых предприятий, создании вредных и опасных для жизни
рабочих условий труда, порче железнодорожного пути и подвижного состава, в
организации взрывов, крушений и других диверсиях.
Как установлено проверкой, недостатки в строительстве и эксплуатации
ряда предприятий химической и угольной промышленности, аварии, взрывы,
пожары и железнодорожные крушения, о которых говорится в материалах дела, в
действительности имели место.
Но эти факты тогда же проверялись соответствующими компетентными
органами, комиссиями и рассматривались не как результат умышленных действий,
а как следствие нарушений производственной и технологической дисциплины,
низкого качества работы. Однако следователи НКВД преднамеренно использовали
эти факты, квалифицировав их как вредительско-диверсионную деятельность со
стороны обвиняемых.
Примером могут служить аварии на Горловском азот-но-туковом комбинате в
1934 - 1935 годах. Причины их в свое время тщательно расследовались. В связи
со взрывом воздухоразделительного аппарата в цехе аммиачной селитры в ноябре
1935 года из Москвы в Горловку выезжали государственная комиссия и комиссия
ЦК профсоюза. Комиссии работали параллельно, независимо одна от другой, и
пришли к заключению, что взрыв произошел в результате грубого нарушения
инструкции по технике безопасности, халатности и нераспорядительности
инженерно-технического персонала.
Однако в 1936 - 1937 годах взрывы в цехе аммиачной селитры стали
квалифицировать уже как диверсионные акты. Вот почему заключение технической
экспертизы по авариям на Горловском азотно-туковом комбинате, которое было
дано на предварительном следствии и в судебном заседании, не могло являться
доказательством по делу, так как экспертная комиссия работала в условиях,
исключающих возможность объективного заключения.
Опрошенный в 1956 году профессор Гальперин, возглавляющий эту
экспертную комиссию, в своем объявлении сообщил:
"...Нам было заявлено сотрудниками НКВД что вопрос о злоумышленной
организации взрывов сомнений не вызывает, ибо арестованные сами сознались в
совершенном ими преступлении. Нам было подчеркнуто, что злоумышленный
характер взрывов доказан (нам были предъявлены протоколы допросов) и что
нам, следовательно, нужно только подтвердить техническую возможность
совершения таких взрывов. Исходя из этой установки и руководствуясь
предъявленными нам протоколами допросов арестованных, принимая во внимание
техническую возможность совершения таких .взрывов и указание сотрудников
НКВД о необходимости дачи ответов на все вопросы, предъявленные нам, мы и
подписали акт экспертной комиссии".
Показания Ратайчака о том, что по его указаниям проводилась
вредительская работа также на Воскресенском химкомбинате и Невском заводе,
на предварительном следствии и в суде не проверялись.
Никаких других показаний или материалов об этом в деле нет.
В основу обвинения в проведении вредительской и диверсионной работы в
Кузбассе, кроме показаний осужденных, положены заключение экспертизы и
материалы так называемого кемеровского процесса.
Он был проведен в Кемерово в ноябре 1936 года, то есть незадолго до
суда по настоящему делу. По этому процессу якобы за связь с германской
разведкой и вредитель-ско-диверсионную деятельность в Кузбассе, в том числе
за организацию взрыва на шахте "Центральная", повлекшего гибель 10 и тяжелые
ранения 14 рабочих, были осуждены к расстрелу 9 инженерно-технических
работников.
По этому делу первоначально привлекались также Дроб-нис, Шестов и
Строилов, но материалы в отношении их перед окончанием следствия были
выделены в отдельное производство, и на кемеровском процессе они выступали в
качестве свидетелей. Впоследствии Дробнис, Шестов и Строилов были включены в
число обвиняемых по делу параллельного центра, и вся "преступная
деятельность" осужденных по кемеровскому процессу вменена в вину Пятакову и
другим.
Позднее было установлено, что экспертиза по дивер-сионно-вредительской
деятельности в Кузбассе была проведена с грубейшими нарушениями закона.
В течение двух недель члены комиссии не выходили из здания Кемеровского
горотдела НКВД ни с кем из обвиняемых и должностными лицами предприятий не
встречались. Материалы для экспертизы отбирались тенденциозно и только
обвинительного характера. Выводы о вредительстве экспертам навязывались,
заключение их неоднократно перерабатывалось по указанию работников НКВД.
В феврале 1958 года кемеровское дело было прекращено как
сфальсифицированное, за отсутствием в действиях всех осужденных состава
преступления.
Показания Серебрякова, Богуславского, Лившица, Князева и Турока об
организации ими крушений на железнодорожном транспорте опровергаются
приобщенными к делу материалами ведомственных расследований.
Данные проверки дают основание утверждать, что ни-. какой вредительской
и диверсионной работы в химической, угольной промышленности и на
железнодорожном транспорте обвиняемыми по данному делу не проводилось.
Особый акцент в обвинениях, предъявлявшихся Пятакову, Радеку,
Сокольникову, Серебрякову, Муралову, Лившицу, Дробнису и другим, делался на
шпионаже в пользу Германии и Японии. Сущность обвинения в шпионаже состояла
в том, что Ратайчак, Путин, Граше, Шестов, Строй-лов, Лившиц, Князев и Турок
по указанию руководящего ядра параллельного центра поддерживали преступную
связь с агентами германской и японской разведок.
В обвинительном заключении и приговоре утверждалось также, что
Сокольников и Радек установили контакт и вступили в переговоры с отдельными
представителями Германии и Японии с целью получения от этих государств
помощи троцкистско-зиновьевскому блоку в борьбе за власть.
Однако имеющиеся в деле материалы о разговорах Сокольникова и Радека с
иностранцами не могут служить основанием для такого обвинения. Так, к делу
приобщена копия записи беседы Сокольникова, бывшего в то время заместителем
наркома иностранных дел, с японским послом Ота от 13 апреля 1934 года по
вопросу о японских нефтяной, рыболовной и каменноугольной концессиях на
Сахалине.
На предварительном следствии и в суде Сокольников, подтверждая сам факт
этой беседы, заявил, что после беседы у него якобы состоялся короткий
разговор с Ота по поводу предложений Троцкого японскому правительству.
Содержание разговора, как это вытекало из протокола допроса Сокольникова 12
декабря 1936 года, свелось к следующему:
"Сокольников: "Когда Ота и секретарь посольства собрались уходить, Ота
несколько задержался. В это время оба переводчика уже вышли из кабинета.
Воспользовавшись этим, Ота, в то время как я провожал к выходу, обменялся со
мной несколькими фразами".
Вопрос: Приведите по возможности дословно Ваш разговор с Ота.
Ответ: Ота сказал мне: "Известно ли Вам, что господин Троцкий сделал
некоторые сообщения моему правительству?" Я ответил: "Да, я об этом
осведомлен". Ота спросил: "Как Вы расцениваете эти предложения?" Я ответил:
"Я считаю эти предложения весьма серьезными". Тогда Ота спросил: "Это только
Ваше личное мнение?" Я ответил: "Нет, это также мнение и моих товарищей". На
этом наш разговор закончился.
Вопрос: Возвращался ли в дальнейшем Ота в переговорах с Вами к вопросу
о контакте между блоком и японским правительством?
Ответ: Нет. Указанный разговор с Ота произошел к самому концу моих
переговоров с ним. Вскоре после этого я ушел с работы в НКИД и больше с Ота
не встречался".
Других данных по этому вопросу в деле не имеется. Из показаний Радека
видно, что он также никаких компрометирующих его переговоров с
представителями Германии не вел, а в 1934 или 1935 годах на одном из
дипломатических приемом имел лишь кратковременную беседу с германским
военным атташе генералом Кестрингом и пресс-атташе Баумом, которые в
осторожной форме якобы дали ему понять о связях Троцкого с их
правительством.
Пятаков по этому вопросу на следствии дал весьма невразумительные
показания, заявив, что, как ему помнится, Радек рассказывал о каких-то своих
разговорах с немцами, а Сокольников говорил, что у него был разговор с
японцами, кажется, с Ота...
Других доказательств того, что Сокольников и Радек вели какие-то якобы
изменнические переговоры с представителями иностранных государств, в деле
нет.
Показания обвиняемых Ратайчака, Пущина, Граше, Шестова, Строилова об их
шпионской связи с германской разведкой и показания Лившица, Князева, Турока
о связи с японской разведкой неконкретны, противоречивы и не подтверждаются
другими данными.
Никаких подтверждений о связях Ратайчака, Путина, Граше, Шесгова и
Строилова с германской, а Лившица, Князева и Турока с японской разведками в
деле не имеется.
Даже из обвинительной речи Вышинского в суде видно, что вопрос о
доказанности вины, например, Ратайчака в шпионаже остался неясным. Вышинский
сказал: "Вот
Ратаучак, он сидит с правой стороны в задумчивой позе, не то
германский, это так и осталось невыясненным до конца, не то польский
разведчик, но что разведчик, в этом не может быть сомнения, как ему
полагается, лгун, обманщик и плут...".
Обосновывая виновность Строилова, Князева, Шестова и других, следствие
и суд использовали в качестве доказательств изъятые у них при аресте
служебную и личную переписку, записные книжки и въездные дела на некоторых
иностранных специалистов, хотя в этих материалах нет никаких данных,
указывающих на преступный характер связи осужденных с иностранцами. Анализ
материалов дела и проверка показывают, что обвинение в шпионаже является
полностью сфабрикованным и необоснованным.
Здесь уместно сказать о том, что фанатичная приверженность Сталина и
его ближайшего окружения идее борьбы против всеобщего вредительства, шпионов
и диверсантов умело использовалась ими в целях нагнетания обстановки
недоверия и подозрительности, возводилась ими буквально в ранг
государственной политики. Об этом красноречиво свидетельствует доклад "Уроки
вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов", с
которым член Политбюро ЦК ВКП(б) и председатель Совнаркома СССР Молотов
выступил на февраль-ско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б).
Обильно используя материалы недавно прошедшего процесса по делу так
называемого параллельного антисоветского троцкистского центра, он говорил:
"В течение ряда лет, из месяца в месяц группы вредителей и диверсантов,
сидевших на боевых участках нашей промышленности, делали свое преступное
дело, все более наглея от своей безнаказанности. Мы не можем при этом
забывать о том, что эти преступления были лишь подготовкой, лишь пробой сил
в отношении более крупных и опасных для нашей страны ударов в дальнейшем.
По заданиям Троцкого-Пятакова вредители, диверсанты я шпионы из их
компании готовили нанесение главных ударов к началу войны...
В Наркомтяжпроме сидел заместитель наркома Пятаков, оказавшийся
вредителем-диверсантом. Но, как известно, и в НКПС вредитель Лившиц был на
посту заместителя наркома.
В Наркомлесе вредитель Сокольников также был заместителем наркома, а до
того сей шпион был, как известно, заместителем наркома по иностранным
делам...
Вредителем оказался бывший начальник Цудортранса Серебряков...
Вчерашние колебания неустойчивых коммунистов перешли уже в акты
вредительства, диверсий и шпионажа по сговору с фашистами, им в угоду. Мы
обязаны ответить ударом на удар, громить везде на своем пути отряды этих
лазутчиков и подрывников из лагеря фашизма".
Подобные демагогические установки воспринимались в тех условиях,
естественно, как партийная и государственная директива. В приговоре по делу
параллельного антисоветского троцкистского центра отмечается, что якобы по
прямым указаниям Троцкого в Москве и на периферии был создан ряд
террористических групп, готовивших покушения на Сталина, Молотова,
Кагановича, Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Эйхе, Постышева,
Ежова и Берия, что осенью 1934 года будто бы Арнольд, по указанию Шестова и
Муралова, пытался осуществить террористический акт против Молотова.
На предварительном следствии и в суде Пятаков, Сокольников, Радек,
Серебряков, Муралов, Дробнис, Богуславский, Шестов, Турок и Арнольд дали
показания о том, что занимались террористической деятельностью.
Лившиц говорил, что он будто бы знал о подготовляемых террористических
актах, но никакого участия в этом не принимал.
От обвиняемых Князева, Ратайчака, Норкина, Граше и Путина никаких
показаний по данному вопросу получено не было. Строилов в террористической
деятельности вообще не обвинялся.
О степени серьезности этих обвинений могут свидетельствовать признания
Пятакова, который показал, что по его указанию террористические группы были
якобы организованы в Москве, на Украине, в Западной Сибири и на Урале, но он
состава этих групп не знал, ими не руководил, никаких заданий им не давал, в
разработке преступных планов не участвовал.
Другие руководители так называемого параллельного антисоветского
троцкистского центра также давали разноречивые и неаргументированные
показания о том, когда, от кого и при каких обстоятельствах им стало
известно о террористических установках Троцкого и о своей практической
деятельности в этом направлении.
В показаниях Пятакова, Радека и других обращает на себя внимание то
обстоятельство, что параллельным центром будто бы было создано значительное
количество террористических групп в различных городах СССР с привлечением в
них большого числа людей. Но это уже само по себе резко противоречит
условиям деятельности так называемого параллельного центра, находившегося
якобы в глубоком подполье, что подчеркивается во всех материалах дела, и
элементарным требованиям конспирации вообще. Совершение террористических
актов в ряде случаев ставилось в зависимость от таких ситуаций, которых
могло и не быть (приезд того или иного руководителя партии и правительства в
определенный город, на завод, шахту и т. п.).
Обвиненные в организации террористических групп и названные активными
террористами Коцюбинский, Логинов, Юлин, Жариков, Голубенко, Тивель,
Ходорозе, Бурлаков, Михетко, Биткер, Пригожий и другие в 1936 - 1937 годах
были приговорены к расстрелу.
Примером того, как создавались мифы о покушениях на руководителей
партии и государства, может служить "покушение" на Молотова во время его
пребывания в г. Прокопьевске в 1934 году.
Проверкой установлено, что в действительности покушения на Молотова не
было, а произошло следующее.
В сентябре 1934 года в Прокопьевск приехал Молотов. При следовании
Молотова и сопровождавших его лиц с вокзала в город автомашина, которой
управлял обвиняемый по настоящему делу Арнольд, съехала правыми колесами в
придорожную канаву, накренилась и остановилась. Пострадавших не было. Этому
случаю в то время не придали серьезного значения. Арнольду за допущенную
халатность Прокопьевский горком партии объявил выговор, а 27 февраля 1935
года это взыскание с него было снято. О причинах снятия партийного взыскания
с Арнольда бывший секретарь Прокопьевского горкома партии Курганов в
судебном заседании по своему делу в октябре 1939 года, отвечая на вопрос
суда о его причастности к аварии с автомашиной Молотова, дал следующие
объяснения:
"Шофером на автомашину, в которой ехали Молотов и я, горотделом НКВД
был посажен Арнольд, так как мне было тогда заявлено, что шофер горкома
ВКП(б) не проверен и допустить его к машине нельзя. С моей стороны, как это
видно, никакого злого умысла в этом не было. За эту аварию Арнольду был
объявлен выговор. Арнольд об этом написал письмо Молотову. Молотов это
письмо послал в крайком партии, а крайком направил это письмо нам, указав на
необходимость пересмотра его дела, так как Молотов считает, что выговор был
объявлен неправильно. Дело Арнольда было пересмотрено, и выговор был снят".
Тем не менее в 1936 году от Арнольда, затем и от Шес-това, после их
ареста, были получены показания о том, что указанный выше случай с
автомашиной являлся якобы попыткой совершить против Молотова
террористический акт. Однако факты опровергают достоверность этих показаний,
свидетельствуют об отсутствии каких-либо преднамеренных террористических
намерений со стороны Арнольда.
Таким образом, обвинение лиц, осужденных по делу так называемого
антисоветского параллельного троцкистского центра, в террористической
деятельности, как и по другим пунктам обвинения, является необоснованным.
В обвинительном заключении и приговоре указывалось, что параллельный
троцкистский центр свою преступную деятельность проводил по прямым
директивам Троцкого, связь с которым поддерживалась якобы через Пятакова и
Радека. Пятаков показал, что во время пребывания в служебных командировках в
Берлине в 1931 - 1932 годах он три раза встречался с сыном Троцкого - СЛ.
Седовым, с которым его свел Смирнов, и получал от него устные директивы
Троцкого по возобновлению оппозиционной борьбы. В конце 1931 года
возвратившийся из Берлина Шестов передал ему полученное от Седова письмо
Троцкого, в котором якобы предлагалось объединить все антисталинские силы,
устранить Сталина и его ближайших помощников, противодействовать
мероприятиям Советского правительства и партии. В декабре 1935 года,
находясь в Берлине по делам службы, он, Пятаков, тайно, по фиктивному
немецкому паспорту вылетал на самолете в город Осло (Норвегия), где будто бы
имел конфиденциальную встречу с Троцким. По показаниям Радека, он получил от
Троцкого пять писем: два из них в 1932 - 1933 годах в Женеве и в Москве
через советского журналиста В.Г. Ромма и три в 1934 - 1936 годах из Лондона,
заделанных в переплеты книг. В письмах якобы говорилось о неизбежности
поражения СССР в предстоящей войне, необходимости территориальных и
экономических уступок Германии и Японии за помощь с их стороны "блоку" в
захвате власти и содержалось требование об активизации подрывной
деятельности в Советском Союзе. По словам Радека, эти письма он никому не
показывал, сразу по прочтении сжигал и содержание их другим участникам
параллельного центра передавал на словах.
В адрес Троцкого, как показал Радек, он направил несколько писем
главным образом информационного характера.
В деле имеются также показания Муралова о том, что в 1931 году Смирнов
рассказал ему о своей встрече с Седовым в Берлине и установке Троцкого на
переход к террору и тогда же посоветовал восстановить Сибирский троцкистский
центр.
Однако в распоряжении органов следствия не было ни одного письма
Троцкого и Седова к участникам параллельного троцкистского центра и
участников центра к ним. В деле нет и иных объективных данных, которые
подтверждали бы существование таких писем.
Показания свидетелей Ромма и Зайдмана не могут быть доказательством
виновности осужденных, дело на Ромма, осужденного в 1937 году за связь с
Троцким и участниками параллельного центра в настоящее время, после
проведенной проверки, прекращено за отсутствием в его действиях состава
преступления. Зайдман показания Муралова подтверждал лишь на предварительном
следствии, а в судебном заседании по своему делу 7 марта 1937 года от этих
показаний отказался, заявив, что дал их под нажимом следователя.
Осужденный по процессу объединенного троцкист-ско-зиновьевского центра
Смирнов, на которого ссылаются Пятаков и Муратов, никаких показаний по этому
вопросу не давал.
После высылки в 1929 году Троцкого из Советского Союза органы ОПТУ -
НКВД осуществляли тщательное наблюдение за деятельностью Троцкого и Седова,
фиксировали их поездки, встречи и связи, знали содержание значительной части
переписки, которую они вели, но никаких встреч, никакой переписки и других
форм связи Троцкого и Седова с лицами, осужденными по делу параллельного
троцкистского центра, зафиксировано не было.
Сын Троцкого Седов в статье о кемеровском процессе, опубликованной за
границей в январе 1937 года, назвал свидетельские показания Дробниса на этом
процессе о встрече Пятакова с Седовым в Берлине чистейшим вымыслом.
После опубликования показаний Пятакова и Радека на процессе Троцкий 25
января 1937 года сделал американской прессе официальное заявление, в котором
категорически отрицал выдвинутые против него обвинения и всякую связь с
кем-либо из подсудимых.
Пятаков и Радек после разрыва с троцкистской оппозицией активно
выступали против Троцкого. В связи с судебным процессом по делу
антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра 21 августа
1936 года в газете "Правда" была помещена статья Пятакова "Беспощадно
уничтожить презренных убийц и предателей", а в газете
"Известия" в тот же день статья Радека "Троцкистско-зиновь-евская
фашистская банда и ее гетман - Троцкий", в которой он называет Троцкого
кровавым шутом, фашистским обербандитом и т. п.
В свою очередь, Троцкий и Седов, начиная с 1929 года, выступали в
печати с резкой критикой в адрес Радека и выражали полное недоверие как
Радеку, так и Пятакову.
Седов, направляя в СССР в 1932 году близкого к нему человека, давал ему
следующую установку:
"В среде бывших оппозиционеров имеется два течения капитулянтов:
первое - радековская группа, окончательно порвавшая с Троцким. С этой
группой он ни в коем случае не должен входить ни в какие сношения..."
Установлено, что обвинение осужденных в "преступной связи" с Троцким и
Седовым является необоснованным.
Это же показала и специальная проверка, проведенная Прокуратурой СССР в
1933 году.