Кошель П. История сыска в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

БОМБА АЛЕКСАНДРА УЛЬЯНОВА

Кружки, о которых упоминалось выше, строились зачастую по одному
принципу. Несколько человек, собравшись, придумывали программу, сочиняли
устав. Они организовывали самозваный "центр" и подбирали членов организации,
передавая им приказы некоего таинственного комитета. Веления далекого и
загадочного "Василия Николаевича" не обсуждались и должны были выполняться
беспрекословно. Об этом издевательски написано, кстати, в тургеневской
"Нови".
Так в Харькове организовалась группа молодежи, которую сколотили
студенты Самуил Ратин, Мендель Уфланд и Герша Шур. Они называли себя
народовольцами; в программе группы были заложены убийства членов
правительства, взрывы государственных учреждений. Группа разослала
нескольким правительственным чиновникам конверты со взрывчатым веществом,
после чего юных террористов арестовали.
В конце 1886 года в Петербурге образовался кружок. Создали его студенты
университета: сын харьковского купца Петр Шевырев и виленский уроженец
дворянин Иосиф Лукашевич. Они организовали студенческую кассуззаимо-помощи и
столовую, что расширило их связи и позволило набирать в организацию все
новых членов.
Кружок сначала занимался рассылкой прокламаций, потом все чаще
возникали разговоры о реальной борьбе. При этом Александр Ульянов настаивал
на вооруженной борьбе. Решено было организовать террористическую группу.
Планом покушения на царя занялся Шевырев, привлек к этому делу студентов
университета Генералова и Ан-дреюшкина. В квартире последнего под
руководством Ульянова начали изготавливать азотную кислоту и металлические
части снарядов. Но за неумением все продвигалось медленно. Тогда Канчер
отправился в Вильно, и там польские революционеры поделились с ним азотной
кислотой и прочим. Приехавший в Вильно из-за границы Исаак Дембо вручил
новой террористической группе деньги.
Между тем Ульянов готовил в Парголове и динамит. Они с Лукашевичем
наполнили им два метательных снаряда. Канчер отнес эти бомбы Андреюшкину.
Он, Генералов и Осипанов были определены метателями.
Андреюшкин, Генералов, Канчер и Степан Волохов готовили пули, наполняя
их ядом и смазывая смесью стрихнина со спиртом.
Наконец к покушению все было готово. Определили сигнальщиков: Волохова
и товарища Канчера майорского сына Гаркуна. Тут заболел руководитель
покушения Ше-вырев и уехал на юг. Вместо него подготовкой занялся Ульянов.
Заговорщики собирались за городом и тренировались в бросании бомб.
Испытали динамит. Задействовали три бомбы.
15 февраля 1887 года участники покушения в последний раз собрались
вместе. Ульянов напомнил им принцип действия бомб и прочитал программу
организации. По своему характеру она была чем-то средним между программами
"Народной воли" и социал-демократов. Все вместе сочинили прокламацию,
начинавшуюся словами: "Жив дух земли Русской, и не угасла правда в сердцах
ее сынов. Казнен император Александр..." Никто не сомневался в успехе
покушения.
Два дня боевая группа выходила на Невский проспект, но царский экипаж
не появлялся.
Осипанов, учась в Казанском университете, привлекался за участие в
беспорядках. Загоревшись идеей убить царя, приехал в Петербург. Генералов
был сыном донского казака, студентом. Андреюшкин учился на математическом
факультете, родом с Кубани. Шевырев - сын купца, студент. Канчер - сын
почтмейстера из полтавского местечка, студент.
1 марта метатели и "разведчики" (Гаркун, Волохов и Ульянов) утром
отправились на Невский проспект и, разделившись, группами стали ходить по
обеим сторонам от Адмиралтейской площади до Публичной библиотеки в ожидании
царского проезда в собор Петропавловской крепости, где должна была
происходить заупокойная служба по Александру II, убитому в тот же День шесть
лет назад.
И тут террористов арестовали.
У них при обыске нашли три бомбы, револьвер и программу исполкома
"Народной воли". Две бомбы представляли собой цилиндры, третья же выглядела
как книга с заглавием "Словарь медицинской терминологии".
Дело в том, что за Андреюшкиным уже давно следили, и полиция постепенно
выявила его друзей.
Следствие проходило сложно, план покушения был известен немногим,
некоторые не знали друг друга до последней минуты.
Сначала суд приговорил к смертной казни 15 человек. Но Александр III
утвердил высшую меру только пятерым. 1 мая 1887 года в ограде
Шлиссельбургской крепости были повешены Генералов, Андреюшкин, Осипанов,
Шевы-рев и Ульянов.
И это покушение, и этих людей нельзя, конечно, сравнить с
народовольцами 1881 года. Действия последних имели глубокие корни, были,
если так можно выразиться, органичны в своем времени. Их последователи 1887
года - это случайный кружок, небольшая группа злоумышленников, без идеи и
направленности.
Тогда, в середине 80-х годов, возвращается из восьмилетней сибирской
каторги каракозовец П.Николаев. Он живет во Владимире, Чернигове, Москве и
всюду принимает самое активное участие в возрождении террора. Это Николаев
выпестовал будущих членов "Боевой организации" Покатилова и Дору Бриллиант.
Вместе с Белевским и Серебряковым он организовал группу, называющую себя
"Социально-революционной партией". В нее входили воспитанники Московского
технического училища и студенты Петровской академии. Программа новой
организации, считая самым эффективным средством борьбы террор, базировалась
на единстве и неуловимости. Все члены будущей партии должны были прийти к
единому пониманию ее задач. Партия, по программе, состоит из отдельных
обособленных групп, работающих согласно местным условиям. Боевые группы не
готовятся специально, а мгновенно собираются для покушения, и после него
участники, незнакомые друг с другом, разъезжаются. Началом деятельности
партии считалась революционная агитация, итогом - террор, а партийной
целью - политическая свобода и реорганизация общества. Решено было также
издавать журнал. Он и появился вскоре в Цюрихе с помощью польского кружка
Дембо и Дембского - "Самоуправление, орган социалистов-революционеров". Его
распространяли по кружкам в России. Журнал, конечно, сразу стал известен
властям. Начались аресты.
В 1888 году у петербургской пропагандистки Веры Гу-рари стали
собираться молодые артиллерийские офицеры. За чаем и папиросами заходил,
естественно, и разговор о государственном управлении, конституции, свободах.
Эти сборища быстро заметила заграницауи попыталась дать им политическое
направление. Цюрихский террористический кружок, руководимый Исааком Дембо,
счел возможным убить Александра III руками этих офицеров. В кружок входили
сестры Гинзбург, Дембский и химик Прокофьев. Они заказали на швейцарском
заводе 45 полых медных шаров. В Россию для уяснения обстановки выехала по
подложному паспорту Софья Гинзбург. Это была взбалмошная 23-летняя девица,
еще на бестужевских курсах носившаяся с новомодными идеями. За границей она
"паслась" возле известного революционера-народника Лаврова. Гинзбург видела
себя в мечтах героиней, создательницей новой громкой партии, пришедшей на
смену "Народной воле". Большие надежды она возлагала на компанию офицеров
вокруг Гурари.
Но Софье Гинзбург не повезло. В лавке на Васильевском острове она
забыла кошелек, где вместе с деньгами лежали прокламации. Текст исходил из
факта, что царь уже убит и "мы будем систематически уничтожать всякого
представителя царской власти до тех пор, пока не явится возможность работать
для народа законными путями, свободным словом в печати и свободной речью во
Всероссийском земском собрании. Мы положим оружие только тогда, когда
правительство, искренно и навсегда отказавшись от угнетения народа, созовет
свободно избранных всей русской землею людей земских и вверит им судьбы
государства..."
Владелицу кошелька стали искать, и Гинзбург укрылась на юге.
Спустя неделю произошло еще одно событие. Пробуя под Цюрихом бомбы,
были ранены Дембо и Дембский. У Дембо оторвало ноги.
Полиция быстро разобралась во всем этом деле. Арестовали двух
поручиков, Елизавету Гинзбург. Софью Гинзбург нашли под чужим именем в
монастырской гостинице Бахчисарая. Она была приговорена к смертной казни,
помилована и через несколько месяцев покончила с собой в Шлиссельбургской
крепости.
В начале 90-х годов, революционное движение в России оживилось.
Причиной этому во многом стал голод 1891 - 92 годов, охвативший около
двадцати губерний. В деревнях началась холера. Правительство и общественные
круги организовывали самую широкую помощь крестьянству. Отряды помощи, в
основном из молодежи, пошли в деревню. Как оказалось, помогать нужно было не
только едой. Молодая интеллигенция считала себя в силах поднять нравственный
и политический уровень мужика. В деревнях стали открываться читальни,
молодежь шла учительствовать. Заграничные русские революционеры слали в
страну пачками прокламации о том, что в голоде виновато правительство.
12 января 1895 года Николай II сделал заявление, что главной основой
государственного строя в России остается самодержавие.
В начале 90-х разрозненные кружки ограничивались лишь разговорами о
терроре. Только два из них попытались перейти к практике: кружок Ивана
Распутина в Москве и харьковский кружок братьев Мельниковых.
Московский кружок стал готовить покушение на Николая П. Вдохновителем
его был студент Распутин, показавший впоследствии на дознании, что "пришел к
убеждению о необходимости произвести эффект террористического характера,
чтобы обратить внимание правительства и заставить хоть на время очнуться
спящее общество". Но в кружке был провокатор - Зинаида Жученко-Гернгросс, и
полиция вскоре террористов арестовала. При обыске у них нашли лабораторию с
химическими веществами для бомб, народовольческую литературу. Всего по этому
делу привлекалось до 35 человек
В том же 1894 году полиции стал известен харьковский кружок,
стремящийся к террористическим действиям по программе "Народной воли". Один
из братьев Мельниковых, согласно жандармской справке, убеждал своих
товарищей, что "при современном положении дел только путем террористических
действий, проявляемых периодически и притом одновременно в нескольких
местах, возможно достигнуть политической свободы". У кружка совершенно не
было денег, поэтому предполагалось ограбить какую-нибудь почту.

БАБУШКА И ЕЕ ВНУКИ

Партия социалистов-революционеров началась, пожалуй, с саратовского
кружка, возникшего в 1894 - 96 годах и состоящего в связи с группой
народовольцев "Летучего листка". Когда народовольческую группу разогнали,
саратовский кружок обособился и стал действовать самостоятельно. Б 1896 он
выработал программу. Она была отпечатана на гектографе под названием "Наши
задачи. Основные положения программы союза социалистов-революционеров".
Эта брошюра выпущена заграничным "Союзом русских
социалистов-революционеров" вместе со статьей Григоровича
"Социалисты-революционеры и социал-демократы". В 1897 году кружок
переместился в Москву, занимался выпуском прокламаций, распространением
заграничной литературы.
О терроре в программе говорится так:
"Одним из сильных средств борьбы для такой партии, диктуемых нашим
революционным прошлым и настоящим, явится политический террор, заключающийся
в уничтожении наиболее вредных и влиятельных при данных условиях лиц
русского самодержавия. Систематический террор, совместно с другими,
получающими только при терроре огромное решающее значение, формами открытой
массовой борьбы (фабричные и аграрные бунты, демонстрации и пр.) приведут к
дезорганизации врага. Террористическая деятельность прекратится лишь с
победой над самодержавием, лишь с полным достижением политической свободы.
Кроме главного своего значения, как средства дезорганизующего,
террористическая деятельность послужит вместе с тем средством пропаганды и
агитации, как форма открытой, совершающейся на глазах всего народа борьбы,
подрывающей обаяние правительственной власти, доказывающей возможность этой
борьбы и вызывающей к жизни новые революционные силы, рядом с
непрерывающейся устной и печатной пропагандой. Наконец, террористическая
деятельность является для всех тайной революционной партии, средством
самозащиты и охранения организации от вредных элементов - шпионов и
предателей".
Кружок обрел новое название - "Северный союз
социалистов-революционеров". Верховодил в нем А.Аргунов. Он был из дворян,
окончил университет. Арестованный по делу "Союза", Аргунов отбыл восемь лет
ссылки в Сибири. Вернувшись, принимал самое активное участие в работе партии
эсеров, был членом ЦК. После октябрьского переворота - член Самарского
комитета учредительного собрания и сибирского всероссийского правительства,
потом эмигрировал. Умер за границей в 1939 году.
Удалось даже выпустить свою газету в количестве 500 экземпляров под
названием "Революционная Россия". Вышло два номера. Власти вскоре узнали о
типографии, находящейся в томском переселенческом пункте. Всего по разным
местам было арестовано 22 человека. Среди них - будущие террористы партии
социалистов-революционеров: А. Севастьянова, казненная после за покушение на
московского генерал-губернатора Гершельмана, Л.Куликов-ский, осужденный на
каторгу за убийство графа Шувалова, С.Барыков и Н. Чернова, привлекавшиеся
по делу о покушении на Трепова, и др.
Обратимся к Западной России - региону, давшему террору много верных
солдат. Уже с начала 90-х годов там образовываются различные кружки из
мелких еврейских ремесленников и местечковой молодежи. В Минске главным
агитатором явился старый народоволец Ефим Гальперин, попытавшийся собрать
кружки в одну партию во главе с комитетом, с партийной кассой. В конце 1899
года около 60 человек объединились, наконец, в "Рабочую партию политического
объединения России". Из-за границы в помощь повой партии явился Розенберг, и
вот уже выходит в Минске брошюра под названием "Свобода" - о программе
партии и принципах ее организации.
"Мы знаем, в чем спасение: наш идеал - не буржуазная Франция, не
конституционная монархия Англии, а социалистический строй... Вступая в бой
во имя достижения социалистического строя, мы начинаем широкую пропаганду
идей социализма и обнажаем оружие, которое не выпустим до тех пор, пока не
будет пробита брешь в толстой стене, закоснелой в насилии и произволе
русской деспотии... Направляя свои удары на членов правительствующей группы,
мы имеем в виду: ударить прежде всего сподвижников царизма - тех
представителей власти, которые непосредственно заинтересованы в поддержании
существующего деспотического строя...
У партии появились группы в Житомире, Бердичеве, Двинске, Белостоке.
Последняя решила заявить о себе террористической акцией - убить виленского
губернатора фон Валя, наказавшего участников демонстрации в Вильно розгами.
Но акцию опередил одиночка Гирш Леккерт, стрелявший в губернатора. Фон Валь
остался жив, а Лек-керта повесили. Губернатор с террористами не церемонился.
Они его, в свою очередь, ненавидели. Полякам к тому же он был знаком как
усмиритель восстания 1863 года. После Вильны фон Валь стал товарищем
министра внутренних дел, командиром отдельного корпуса жандармов, позже -
петербургским градоначальником.
В 1900 году типографию арестовали, минская группа была разгромлена.
Отдельные группы в других городах сохранились до лета 1902 года, когда они
вошли в "Партию социалистов-революционеров".
Большое влияние на жизнь "Рабочей партии политического освобождения"
оказывали живущие в то время в Минске Брешко-Брешковская и Гершуни.
Екатерина Брешко-Брешковская, прозванная в 20-х годах "бабушкой русской
революции", родилась на Витеб-щине в семье отставного поручика в 1844 году.
Получила домашнее образование, работала в уездном земстве и народной школе,
организованной отцом. В 1873 году она сблизилась с бакунинцами Киева.
Оставив семью и своего четырехмесячного ребенка, Брешко-Брешковская
участвовала в "киевской коммуне"; летом, называясь Феклой Косой, она "ушла в
народ" подготавливать крестьянские бунты. За участие в народническом
движении арестована. Под следствием Брешко-Брешковская написала
"Воспоминания пропагандистки". Второй раз ее арестовали как члена "Народной
воли" в 1891 году и выслали в Сибирь. Освободившись по амнистии в 1896 году,
она объездила около 30 губерний, собирая террористические силы. В 1903 году
Брешко-Брешковская уехала в Швейцарию, потом в США, где читала лекции о
борьбе с русским правительством. В мае 1905 года она возвращается, состоит
членом ЦК партии социал-революционеров, много занимается ее делами. В 1907
году Брешко-Брешковскую арестовывают. Два года в Петропавловской крепости,
потом ссылка на поселение в Сибирь, неудачный побег, о котором писали все
газеты. После февральского переворота Брешко-Брешковская поселилась в
Петрограде, выступала в эсеровской печати, требуя продолжения войны с
Германией и поддерживая Керенского. С лета 1918 года - она в Сибири с
бе-лочехами, с 1919 - в Америке. В 1920 году Брешко-Брешковская поселилась
под Прагой, где и умерла в 90 лет. В советской печати фигура
Брешко-Брешковской замалчивалась, а человек она была, конечно, незаурядный.
Иван Бунин вспоминал в своих дневниках, как мужики, сидящие на
завалинке летом семнадцатого, рассуждают о политике. Разговор идет о
"бабушке русской революции". Хозяин избы размеренно повествует: "Я про эту
бабку давно слышу. Прозорливица, это правильно. За пятьдесят лет, говорят,
все эти дела предсказала. Ну, только избавь Бог, до чего страшна: толстая,
сердитая, глазки маленькие, пронзительные, - я ее портрет в фельетоне видел.
Сорок два года в остроге на цепи держали, а уморить не могли, ни днем, ни
ночью не отходили, а не устерегли: в остроге и ухитрилась миллион нажить!
Теперь народ под свою власть скупает, землю сулит, на войну обещает не
брать. А мне какая корысть под нее идти?.."
Черную память о себе оставил Гершуни.
Герш Исаак Ицков, он же Григорий Гершуни, родился в семье
еврея-арендатора в 1870 году. Поучившись немного в шавельской гимназии, он
поступил аптекарским учеником к своему дяде в Старой Руссе, а потом со
званием аптекарского ученика определился в Киевский университет для
соискания степени провизора. На фармацевтических курсах он сразу выдвинулся
среди других слушателей, и его выбрали в старосты. Гершуни вошел в совет
старост и в союзный совет. Два киевских года были довольно насыщены: Гершуни
познакомился с социалистическими идеями и даже подвергся первому своему
краткому аресту. Получив степень провизора (а ведь провизором был, кстати, и
Ягода), Гершуни поработал немного в Москве на курсах бактериологии и в
Институте экспериментальной медицины. В 1898 году он приезжает в Минск и
открывает там химико-бактериологический кабинет.
К этому времени Гершуни представлял собой типичного социалиста,
решившего бороться с правительством для начала легальными методами. Он
организовал начальную школу для еврейских мальчиков, при ней вечерние курсы
для взрослых. Круг его знакомств среди местного населения разрастался, это
позволило Гершуни начать революционную работу. Ему удалось устроить
мастерскую станков для нелегальных типографий, создать паспортное бюро,
переброску через границу и пр. Он помогал распространению нелегальной
литературы, ввозимой из-за границы. Тогда же Гершуни знакомится с
вернувшейся после 25-летней ссылки Брешко-Брешковской, поселившейся в
Минске. Пользуясь авторитетом Гальперина, они по существу руководят новой
партией. Программа "Свобода", собственно, написана Гершуни. Он первый стал
возбуждать еврейскую молодежь, подбирать людей, в будущем готовых к
терактам.
После минских арестов Гершуни с другими членами "Рабочей партии"
привезли в Москву, где его допрашивал начальник Московского охранного
отделения Зубатов. Тот знал, чем занимался Гершуни в Минске, фактов было
достаточно, чтобы замаячила Сибирь. И Зубатов повел с ним долгие беседы,
вынуждая Гершуни раз за разом каяться в содеянном. Зубатов был истовым
монархистом. Он полагал, что самодержавие, давшее России силу, величие, -
единственная форма русского существования. "Без царя не бывать России, -
говаривал он подчиненным, - счастье и величие России в ее государях и их
работе... Так будет и дальше. Те, кто идут против монархии в России, - идут
против России, с ними надо бороться не на жизнь, а на смерть". Не взгляды ли
Зубатова на еврейский вопрос, политику правительства и самодержавие повлияли
на Гершу-ни бросить легальную просветительскую деятельность и уйти целиком в
террор?
Зубатов тогда не разобрался в Гершуни, видя в нем лишь культурника, и
отпустил его. В начале 1901 года Гершуни покидает Минск и посвящает себя
террору. Он побывал в Нижнем, Самаре, Саратове, Воронеже и других городах
средней России, которых Гершуни практически не знал.
Спустя полтора года в письме к знакомой он писал:
"Вы знаете, я далеко не аскет, совершенно не способен отрекаться от
радостей жизни. Но никогда я эту радость не испытывал так поглощающе,
никогда жизнь не ощущалась всем существом и никогда не была так дорога, как
теперь. Я думаю, ученый, открывший закон, по которому управляется мир,
должен испытывать нечто подобное: это дает ему возможность из раба природы
стать ее господином. И мое счастье так полно именно потому, что я из раба
своей жизни стал ее господином. Такое счастье - не временно, не преходяще. И
когда подумаешь, что тысячи людей добровольно несут на себе рабские цепи
обывательской жизни, то только поражаешься, как люди способны отравить свою
жизнь. И Вы понимаете, что раз сбросивши эти цепи, познав чувство не раба, а
"господина" своей жизни, прошлая обывательская жизнь, полная компромиссов,
бесцельной и пошлой тяги-лямки, отнимающей все время, больше не может
привлекать..."
Дальнейшая жизнь Гершуни сливается с деятельностью партии
социал-революционеров.
Итак, "Северный союз социалистов-революционеров" был разгромлен.
Аргунов перед арестом поручил переговоры по объединению разных народнических
групп Азефу. Для объединения очень бы не помешал печатный орган, который
безопаснее было выпускать за границей. Туда и выехали избежавшие ареста Азеф
с семьей и Мария Селюк. "Азефу мы вручили все, как умирающий на смертном
одре, - говорил Аргунов. - Мы ему рассказали все наши пароли, все без
исключения связи, все фамилии и адреса, и отрекомендовали его заочно своим
близким. За границей он должен был явиться с полной доверенностью от нас..."
Приехал и Гершуни как представитель саратовских и южных организаций.
За границей начались переговоры об объединении. Это встретило поддержку
и у зарубежных революционеров М.Гоца и В. Чернова. Позже член ЦК С.Слетов
писал: "Для успеха дела было не менее важно, чтобы в ряды партии формально
вступили и приняли на себя ответственность как организации, так и лица,
имена которых пользовались заслуженной известностью в революционном мире...
Знамя надо было поднять и нести высоко, так, чтобы сборное место было видно
всем борцам революционного социализма". В январе 1902 года официально
образовалась "Партия социалистов-революционеров" с центральным комитетом,
газетой "Революционная Россия" и девизом "В борьбе обретешь ты право свое".
В программе говорилось: "Признавая в принципе неизбежность и
целесообразность террористической борьбы, партия оставляет за собой право
приступить к ней тогда, когда, при наличности окружающих условий, она
признает это возможным..."
Главной задачей партии являлось свержение самодержавия, конечной
целью - переустройство России. Средства борьбы - агитация и террор.
Считалось, что крестьянская община может использоваться как ступень к
переходу в социализм.
Руководство партией сложилось из Гоца, Гершуни, Чернова, Рубановича,
Азефа, Минора, Натансона...
Старшим по возрасту, да и по жизненному опыту, из них был Михаил Гоц.
Сын московского купца-миллионера, он родился в 1866 году, окончил
гимназию, учился в университете. В 1886 году Гоца арестовали за
принадлежность к народовольцам и сослали в Сибирь. Во время якутских
беспорядков он был ранен и потом отправлен с другими 20 поселенцами на
каторгу. Только через девять лет он по амнистии вернулся в Россию и сразу
уехал за границу. Его мучили сильные боли после удара винтовкой: возникшая
опухоль давила на спинной мозг, медленно приводя к параличу конечностей.
Году сделали операцию, и он умер под ножом в 1906 году. Но это будет потом,
а пока Год полон сил и замыслов. Из-под его пера выходит множество статей,
он становится идеологом партии. В 1903 году Года по требованию русского
правительства арестовывают в Неаполе, но вскоре освобождают.
Виктор Чернов, родившийся в 1876 году, из потомственных дворян, станет
в будущем министром земледелия в правительстве Керенского и, по некоторым
данным, немецким шпионом. Но это тоже потом. Ему пока нет и тридцати. Чернов
занялся литературно-террористической работой. В следующие годы выходят его
брошюры "Земля и право", "Крестьянин и рабочий как экономические категории"
и др.
По сравнению с социал-демократической программа партии
социалистов-революционеров была понятна каждому. К тому же, молодежь
романтически настраивалась на волну конспирации, борьбы "плаща и кинжала". К
1903 году на фоне общего либерализма организации партии возникают чуть ли не
по всей России. Велась пропаганда среди учащейся молодежи, городских
рабочих, крестьянства.
Студенческие волнения 1899 - 1901 годов, пожалуй, начали то
общественное движение, которое затем подогревали заграничные центры. Однажды
у московских студентов произошло столкновение с полицией, которая разогнала
их нагайками. Студенты объявили забастовку, подхватили ее и другие города.
Правительство приняло "Временные правила об отбывании воинской повинности
воспитанниками учебных заведений, удаляемыми из сих заведений за учине-ние
скопом беспорядков". В обществе создалось враждебное отношение к
правительству, либералы всячески поносили министра народного просвещения
Боголепова, профессора римского права. В начале 1901 года бывший студент
Карпович, приехавший из-за границы, стрелял в Боголепова и смертельно ранил
его. На допросе Карпович объявил себя социалистом-революционером. Его
приговорили к 20 годам каторги. Пять лет из них он просидел в
Шлиссельбургской крепости, потом его перевели в Бутырки, а оттуда в Акатуй.
В 1907 году бежал за границу, был членом "Боевой организации эсеров", после
разоблачения Азефа от партии отошел. После февральского переворота Карпович
возвращался в Россию, но пароход, на котором он находился, подорвался на
немецкой мине.
Во втором номере "Революционной России" была помещена статья "Выстрел
Карповича":
"В личной отваге важнейший залог революционного успеха... Если есть
отвага в груди, ты заставишь обывателя поверить в свою силу, а правительство
затрепетать перед твоею решительностью. Если есть отвага в груди, ты не
побоишься не только нагаек, но и виселицы. Если есть много отваги в груди,
прямо и смело к врагу подходи и срази его острым кинжалом". Кончалась статья
некрасовской строфой:

За идеалы, за любовь
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром.
Дело прочно,
Когда под ним струится кровь.

Статистик Самарской земской управы Лаговский пытался убить
обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева. Он выстрелил четыре раза в
окно его квартиры. Победоносцев призывал решительно относиться к зачинщикам
беспорядков. Он не одобрял еврейские погромы 80-х и 90-х годов, но понимал
их причины.
Особо активно работа эсеров проявилась в черте еврейской оседлости: в
Белостоке, Бердичеве, Пинске... В Белостоке они застрелили городового,
стреляли в полицмейстера. В Пинске ранили жандармского ротмистра, в
Бердичеве - помощника пристава...
В 1903 году партия имела в России десять типографий. Революционная
агитационная литература - важная часть работы, но громко заявить о партии
мог террор.

КОГДА ГОВОРЯТ РЕВОЛЬВЕРЫ

Осенью 1901 года образовалась отдельная боевая группа, вдохновителем
которой стал Гершуни. Он обладал сильной волей, большой способностью
убеждать людей. Хитрый и беспринципный, Гершуни, как паук, вовлекал в свои
сети романтическую молодежь, делая ее исполнителем своих замыслов. Он
организовал убийство Сипягина и покушение на Оболенского, готовил убийство
Победоносцева и Клейгельса.
До перевода в Петербург, Дмитрий Сергеевич Сипягин был губернатором в
Москве.
Став министром внутренних дел российской империи, он нисколько не
изменился. От Сипягина так и веяло русской патриархальностью. С окладистой
бородой, умными карими глазами, неизменным радушием и внимательностью он
походил на традиционного русского помещика. Работы у Сипягина образовалось
много, но, выкроив какое-то время, он хотя бы на день выезжал на охоту.
Другой его страстью была музыка. Он играл на виолончели.
Было у Сипягина в Клинском уезде небольшое имение. "Жизнь в Клусове, -
вспоминал один из гостей, - переносит в даль прожитых времен при стройном
сочетании многих условий старого быта, бережно сохранившихся рядом с новыми,
вызываемыми жизнью и потребностями времени. И в этом сочетании не было
противоречия..."
Переехав в Петербург, Сипягин купил двухэтажный домик на Мойке. Главной
комнатой стала столовая, где хозяин любил угощать гостей. Была она в
древнерусском стиле, с резным орнаментом.
Став министром, Сипягин повел борьбу на два фронта. Как грибы росли
революционные организации. Другая беДа заключалась в том, что между
самодержавной властью и народом стояла бессовестная и корыстная бюрократия.
Россией правили сорок тысяч столоначальников, далеко не всегда следовавших
закону.
Предшественник Сипягина - министр Боголепов был убит. Не миновал этой
участи и Сипягин.
В петербургской гостинице поселился некто Степан Балмашев, саратовский
уроженец. Его отец дважды подвергался административной ссылке за пропаганду.
Сына исключили за участие в беспорядках из университета, он ничем не
занимался, жил то в Харькове, то в Саратове. Вскоре Степан Балмашев попал
под влияние Гершуни. Тот снабжал его деньгами, распалял революционный пыл и
подвел наконец к поступку - убийству Сипягина.
Балмашев под чужим именем заказал в магазине адъютантскую форму. Потом
приобрел погоны, шашку и прочее к форме.
Наняв карету, Балмашев приехал к зданию Государственного совета, где в
этот день было заседание кабинета министров. Но террористы, видимо, не
знали, что заседания высших учреждений начинаются не в 12 часов, а позже.
Представившись адъютантом одного из великих князей, Балмашев потребовал
доложить о нем министру внутренних дел. Швейцар ответил, что того нет, но
скоро будет. Балмашев бросился в карету, но минут через пять вернулся,
сказав, что по дороге встретил карету министра.
Когда Сипягин вошел в подъезд Мариинского дворца и стал снимать с
помощью швейцара шубу, Балмашев подошел к нему и подал пакет, сказав: "От
Его императорского высочества". Сипягин стал надрывать конверт, и в это
время террорист выстрелил в него в упор. Пуля попала в живот. У Сипягина
подкосились ноги, и он стал опускаться на колени. Балмашев со словами "не
будешь больше циркуляров писать" выстрелил еще. Пуля попала в шею. Двумя
другими выстрелами Балмашев ранил выездного лакея министерства внутренних
дел.
Набежал народ. Сипягина перенесли на диван. По рубашке тонкой струйкой
бежала кровь. Он пришел в себя, глаза открылись: "Послали ли за женой?"
Потом посинел и потерял сознание. Так несколько раз. "Сообщите государю.
Хочу видеть государя. Я верою и правдой служил государю и никому не желал
зла". Глаза опять закрылись. Ему дали кислород. "Священника", - послышался
слабый голос.
Министра отвезли в больницу. Через несколько минут он там скончался.
Балмашева приговорили к смертной казни.
Так погибли эти две жертвы начинающегося русского кровавого зарева.
Исполнителями убийства Победоносцева и Клейгельса Гершуни наметил
слабохарактерного артиллерийского поручика Григорьева и его невесту
Юрковскую, дочь польского шляхтича, участника восстания 1863 года. В день
похорон Сипягина они должны были стрелять в свои жертвы, которые там явно
будут. Григорьев и Юрковская пришли на похороны, но стрелять не отважились.
Они потом попытались избавиться от Гершуни, который через своих агентов не
давал им покоя даже из-за границы.
Убийство Сипягина придало Гершуни еще больший авторитет среди рвущейся
в революцию молодежи. ССлетов вспоминал о Гершуни тех дней: "Он бодр и
жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом". Да, Гершуни на подъеме:
"Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни. Пора
выступать молодежи. Пусть грешит против конспирации. Время не ждет. Дана
команда: все наверх!"
По университетам распространялись стихи:

Ночью товарищ погиб, -
Жить ему стало невмочь.
Труп его свежий зарыт
В ту же зловещую ночь.
С другом надежным сойдись,
Острый клинок отточи,
Нужно не плакать, а мстить,
Мстить за погибших в ночи.

После убийства Сипягина "Боевая организация" признается партийным
органом, а Гершуни ее руководителем. "Боевая организация" строилась на
началах строгой конспирации, ее работа - дезорганизация и террор в России.
Она получала из центра общие директивы об устранении неугодных лиц, в
остальном же была совершенно самостоятельной.
При Гершуни "БО" состояла из 12 - 15 человек, которые жили и
действовали согласно его приказам. За все время существования в "БО" входило
около 80 человек.
Под Киевом у Гершуни была конспиративная квартира, что-то вроде штаба.
Туда переправлялись письма из-за границы, под видом прислуги жила
Брешко-Брешковская, там осенью поселился, привезя с собой кучу революционной
литературы, Мельников, помогавший Гершуни в организации покушения на
Сипягина.
Михаил Мельников был недоучившимся студентом горного института. По делу
о "Петербургском кружке эсеров" отдан под гласный надзор полиции на три
года, но скрылся. Другим помощником Гершуни был Павел Крафт.
Летом 1902 года Гершуни стал организовывать покушение на харьковского
губернатора кн. И.Х.Эболенского за усмирение крестьянских беспорядков весной
в Харьковской и Полтавской губерниях. Студентов, готовых к "высокому
подвигу", хватало, но лучше бы смотрелся исполнитель из других социальных
слоев. Так вышли на недалекого, безграмотного столяра из крестьян Фому
Качуру. Сначала его обрабатывал житомирский эсер Вейценфельд, потом
подключился сам Гершуни. Он изо дня в день вдалбливает ему якобы великое
назначение жизни Качуры - убить Оболенского. Наконец тот соглашается.
Гершуни учит его стрелять и не отходит от Качуры до последнего момента.
В летнем театре сада Тиволи в антракте князь остановился у дверей,
разговаривая со знакомыми. Качура дважды выстрелил, но промахнулся. При
аресте он еще успел ранить харьковского полицмейстера. В кармане у Качуры
нашли конверт с надписью "Приговор харьковскому губернатору князю
Оболенскому". Там говорилось: "Лишенная в силу условий русского
государственного режимам возможности сместить и призвать к общественному
суду князя Оболенского за все совершенные преступления, глубоко возмущенная
наглым вызовом, брошенным всей мыслящей и трудящейся России Николаем II,
выразившим князю Оболенскому за его расправу над крестьянами высочайшую
благодарность, "Боевая организация" находит себя вынужденной выполнить
лежащий на ней гражданский долг и сместить князя Оболенского, как
поддерживаемого царем, единственным, оставшимся в ее распоряжением
средством - смертью. Приведение в исполнение приговора поручается члену
"Боевой организации".
Это все было написано самим же Качурой под диктовку Гершуни. Тот
понимал, что эта бумага будет цитироваться газетчиками, и оттого мнение о
значимости партии эсеров будет возрастать в обществе.
Качура сперва запирался, но потом покаялся в содеянном и рассказал, что
знал.
Гершуни тем временем поехал в Москву, где на квартире инженера Зауера
встретился с Азефом. Они прожили там три дня, и поговорить двоим упырям,
видимо, было о чем. Именно тогда Гершуни передал Азефу все явки и связи по
"Боевой организации". Тогда же они наметили убийство уфимского губернатора
Богдановича, которого либеральные круги осуждали за усмирение златоустовских
беспорядков. Азеф поехал в Уфу и там нашел исполнителя - местного
железнодорожного рабочего Дулебова, который и застрелил вышедшего на
прогулку Богдановича. Дулебову удалось скрыться, он потом принимал участие в
покушении на великого князя Сергея.
Гершуни уже был известен полиции. Его искали. Министр внутренних дел
Плеве даже однажды вызвал Зубатова и показал ему фотографию Гершуни на
письменном столе, сказав, что она будет украшать кабинет, пока террориста не
найдут. Приметы были разосланы всюду. По вокзалам то и дело задерживали
похожих людей.
В Киеве полиция "засекла" конспиративную квартиру фельдшерицы Розы
Рабинович, где уже Гершуни бывал. Установили наблюдение.
И вот агент-провокатор Розенберг, по кличке Конек, сообщил, что местным
комитетом получена какая-то телеграмма, после чего члены комитета пришли в
необыкновенное волнение.
Полиция обратилась в почтовое ведомство. Телеграмма была послана в
адрес Рабинович. Добыли и копию телеграммы: "Папа приедет завтра. Хочет
повидать Федора. Дарнициенко". Полиция определила так: папа - это, возможно,
Гершуни, Федор - один из эсеров, а Дарнициенко - место встречи, станция
Дарницы.
За эсерами усилили наблюдение. На станциях Киевг1, Ки-ев-2, Дарница и
Боярка дежурили филеры с револьверами. Все они были решительные люди, из
запасных унтер-офицеров.
Гершуни в этот раз ехал из Саратова в Смоленск, а оттуда за границу.
Вечером на станции Киев-2 филеры увидели вышедшего из поезда хорошо
одетого господина в фуражке инженера с портфелем. Вроде бы он! - но
уверенности не было. Поезд ушел, а господин нагнулся, будто бы поправляя
шнурки на ботинках, а на самом деле оглядываясь по сторонам. "Наш, - сказал
один из филеров, - глаза его, с косинкой".
Они были одеты по-разному, и купцами, и богомольцами. Гершуни подошел к
ларьку с минеральными водами и стал пить. Рука дрожала.
Его скрутили и повезли в участок. Гершуни говорил, что это
недоразумение, что полиция ошиблась.
Но дадим слово начальнику Киевского охранного отделения А.Спиридовичу:
"Большая комната полна народу: филеры, чиновники, полиция. Лица
возбужденные. Спрашиваю, где он. Показывают. Никакого сходства с
фотографией.
- Кто вы такой, как ваша фамилия? - обращаюсь я к задержанному.
- Нет, кто вы такой! - закричал на меня Гершуни. - Какое право имели
эти люди задержать меня? Я - Род, вот мой паспорт, выданный киевским
губернатором. Я буду жаловаться!
"Ну и нахал же", - подумал я. Назвав себя, я продолжал:
- Что же касается вас, то вы не господин Род, а Григорий Андреевич
Гершуни. Я вас знаю по Москве, где вы были арестованы.
Гершуни сразу как бы сел.
- Я не желаю давать никаких объяснений, - проговорил он резко.
- Это ваше дело, - ответил я и приказал произвести личный осмотр.
Из заднего кармана вынули браунинг, заряженный на все семь. В кармане
был еще восьмой патрон. В стволе налет от выстрела. При нем оказалось 600 с
лишним рублей и 500 франков, записная книжка с шифрованными пометками,
пузырек с бесцветной жидкостью и два паспорта на имя Рода, из которых один,
заграничный, фальшивый. В портфеле же, который составлял весь его багаж,
была чистая смена белья и несколько мелко исписанных листков. Оказалось, что
то были: черновик прокламации об усмирении рабочих в Златоусте, черновик
прокламации "Боевой организации" об убийстве Богдановича и две статьи о том
же убийстве. По прочтении их не оставалось сомнения, что Гершуни ехал прямо
с убийства Богдановича, что он являлся автором и приговоров об убийствах, и
хвалебных гимнов об организации и ее работе, т.е. о самом себе... Гершуни
заковали в кандалы. Кандалы до суда, широко практикуемые в Европе, у нас
почти не применялись. В данном случае они были более чем уместны. Гершуни
театрально поцеловал железо..."
На следующий день террориста под сильным конвоем увезли в Петербург.
Его ждали крепость, военный суд и смертный приговор, замененный бессрочной
каторгой...
По-своему интересно пребывание Гершуни в Шлиссель-бургской крепости. Он
после вспоминал в своей книге:
"Настал первый день Рождества. Гусь, каша, пирог, - как будто ничего
дела, - довольно жирные. Но вот судок со сладостями. Дрожащей рукой
поднимаешь крышку - и весь холодеешь: один апельсин, одно яблоко, виноград
жалкий, шоколаду совсем нет!"
После полуторагодичного заключения в крепости, Гершуни был переведен в
Сибирь. В 1907 году он бежал из тамошней тюрьмы в бочке с квашеной капустой.
Умер за границей в 1908 году.
С осени 1902 года начались аресты эсеров. Только в Саратове было
задержано 66 человек, причем найдены чистые паспорта, множество брошюр для
крестьян, гектографы. В начале 1903 года прошли групповые аресты в Киеве,
Екатеринославе, Курске, Одессе, Москве, Петербурге и других городах. Много
было еврейской молодежи. Киевский комитет, например, весь состоял из евреев.
Полиции стало известно, что в Киеве ждут некую террористку из Минска
для устройства типографии. Это оказалась Фрума Фрумкина. Она еще в 1902 году
хотела убить минского жандармского полковника. После Киева Фрумкина
намеревалась ехать в Одессу для убийства тамошнего градоначальника графа
П.Шувалова, боевого офицера, участника русско-турецкой войны. Ему к тому
времени было уже 73 года. Эсеры обвиняли его в попустительстве одесским
еврейским погромам. В конце концов его все же убили в 1905 году. Для этой
акции был подобран русский учитель, тщеславный Куликовский, осужденный потом
на вечную каторгу. Он явился на прием и убил графа четырьмя выстрелами.
Фрумкина сняла комнату. Наблюдение установило, что к ней стали носить
типографские части. Провели обыск Печатный станок был замаскирован в
кухонном столе, нашли и шрифт.
Сама Фумкина была черная, как галка, с неопрятными сальными волосами,
да еще вдобавок хромая. Ее посадили в тюрьму. Там она раздобыла где-то ножик
и потребовала разговора с начальником киевской полиции генералом Новицким,
якобы для признания. Фрумкину привели на допрос, та начала рассказывать
генералу какие-то выдуманные истории.
Тот, довольный, стал записывать. Фрумкина, кинувшись к нему, схватила
за волосы и хотела перерезать горло. Новицкий с силой отбросил ее рукой к
стене. По шее текла кровь. За эсеровскую деятельность и покушение на
Новицкого Фрумкину осудили на 11 лет каторги, которую она отбывала в Горном
Зерентуе. После царского манифеста 1905 года ее отправили на поселение, но
Фрумкина по дороге бежала в Москву. В начале 1907 года ее арестовали в
Большом театре с револьвером в сумочке. Она намеревалась убить московского
градоначальника Рейнбота. В Бутырках она ранила начальника тюрьмы. Казнена
летом 1907 года.
В январе была арестована группа террористов дворянки Серафимы
Клитчоглу. Они готовили убийство Плеве. При обыске найден распорядок
министра и маршруты его передвижений в Петербурге.
В Одессе арестовали Израиля Марголина, ведшего среди тамошних евреев
революционную работу, в Петербурге - Кракова, готовившего покушение на
министра юстиции.
Еще в Швейцарии Гершуни предложил Гоцу для утверждения своего
возможного преемника - Азефа. Гоц кандидатуру одобрил. Когда Азеф появился в
июньской Женеве 1903 года, Гоц встретил его очень радушно. Нового
руководителя "Боевой организации" не нужно было искать - он стоял перед
Гоцем.

КАК УБИВАЛИ ПЛЕВЕ

Директор Департамента полиции ААЛопухин был старшим сыном в старинной
дворянской семье - одной из наиболее старых коренных фамилий. Жена Петра
Великого - Евдокия носила эту фамилию. Как и все такие семьи, Лопухины не
могли похвастаться особенными богатствами. Но и к "оскудевшим" их причислить
было трудно: Лопухин получил по наследству свыше 1000 десятин в Орловской и
Смоленской губерниях. Не принадлежали к "оскудевшим" Лопухины и по
способностям, по уму, по воле к житейской борьбе. Все они были наделены
большой долей честолюбия, в особенности Алексей Александрович. В 22 года
окончив Московский университет, он с 1886 года был зачислен на службу по
ведомству Министерства юстиции и затем быстро зашагал вверх по служебной
лестнице.
По своим университетским и личным связям Лопухин был близок к
умеренно-либеральным кругам родовитой дворянской молодежи. Но эти
либеральные симпатии отнюдь не мешали ему делать свою карьеру главным
образом на политических делах, наблюдать за производством которых ему
приходилось в качестве представителя прокурорского надзора. Впервые на эту
работу он был назначен в Москве в середине 1890-х, причем он контролировал и
Московское охранное отделение. Обычно между начальством последней и
прокуратурой шла межведомственная борьба: прокуратура в той или иной степени
противодействовала попыткам охранных отделений расширить пределы своих прав.
На этот раз начальник Московского охранного отделения Зубатов поступил
иначе. Лопухин встретил с его стороны полную готовность посвятить во все
тайны "охранки". В то время Зубатов увлекся планами создания легальных
рабочих организаций под конролем полиции и ему удавалось привлекать на
сторону этих своих планов профессоров и других общественных деятелей. Тем
легче привлек он на свою сторону и молодого прокурора. Лопухин ознакомился
даже с делом постановки секретной агентуры - по некоторым сведениям, он
побывал и на конспиративных квартирах, где происходили свидания Зубатова с
агентами, - и стал горячим поклонником Зубатова.
Подобный полицейский уклон интересов молодого либерального прокурора
определил его дальнейшую карьеру. Поворотным пунктом в ней был май 1902
года. В это время Лопухин был уже прокурором харьковской судебной палаты.
Только что назначенный министр внутренних дел В.К.Плеве приехал в Харьков,
чтобы на месте ознакомиться с характером и размерами незадолго перед тем
прошедшей по югу России волны крестьянских беспорядков: тогда они были еще
новостью. С Лопухиным Плеве встречался и раньше - у общих знакомых в
Петербурге. В Харькове Плеве просил Лопухина сделать ему доклад о причинах
волнений, настаивал на том, чтобы тот вполне откровенно высказал свое
мнение. "Мое мнение, - рассказывал позднее об этой беседе Лопухин, -
сводилось к тому, что пережитые Полтавской и Харьковской губерниями погромы
помещичьих усадеб нельзя было рассматривать как явления случайные, что они
представляются естественными результатами общих условий русской жизни:
невежества крестьянского населения, страшного его обнищания, индифферентизма
властей к духовным и материальным его интересам и, наконец, назойливой опеки
администрации над народом, поставленной взамен охраны его интересов
законом". Плеве, по рассказу Лопухина, согласился с этими мыслями и сообщил,
что он и сам признает необходимость реформ, вплоть до введения в России
суррогата конституции в форме привлечения представителей общественных
организаций в состав Государственного совета. Только эти реформы, по мнению
Плеве, могли спасти Россию от революции, опасность которой ему казалась
надвинувшейся вплотную. Лопухин же наметил целый план работ - в духе
политики Зубатова - и нашел в Плеве сторонника. Именно поэтому результатом
бесед было предложение Лопухину поста директора Департамента полиции: он
должен был во всероссийском масштабе руководить теми опытами, которые до сих
пор Зубатов проделывал только в Москве.
Для Лопухина в этом предложении многое было весьма заманчивым: в 38 лет
он становился руководителем одного из важнейших в империи учреждений и
вплотную подходил к самым вершинам правительственной власти. И молодой
прокурор принял предложение перейти из ведомства юстиции в ведомство
полиции.
Но далее пошло не так гладко. О далеко идущих реформах вопрос
по-серьезному вообще не вставал. Правда, по свидетельству Лопухина, Плеве
вытребовал из архива все те проекты преобразования Государственного совета,
целый ряд которых был составлен в царствование Александра II, но последствий
это никаких не имело. Плеве рассказывал Лопухину, что ставил вопрос о
соответствующих реформах перед царем, но наткнулся на решительное
сопротивление. Можно даже сомневаться, делал ли он это в действительности:
никаких сообщений в архивах не найдено, а по своей сути подобная реформа
настолько противоречила курсу политики Плеве, всем его тогдашним заявлениям,
что возможность обращения к царю кажется и сомнительной.
Ничего не вышло и из реформы полиции: проект был разработан Лопухиным,
но, меланхолично прибавляет последний, далее кабинета Плеве не пошел.
Чем труднее подвигалось дело реформ, тем большее значение приобретали
чисто полицейские вопросы. Все руководство Департамента полиции сменилось.
Непосредственным руководителем розыска был назначен Зубатов. Основная ставка
делалась на развитие секретной агентуры внутри революционных организаций.
Для этой цели не скупились на затраты. В течение каких-нибудь 2 - 2,5 лет
был истощен весь запасной капитал департамента, доходивший до 5 миллионов
рублей и накопленный за десятилетие сравнительного затишья в стране.
Всех покушений на министра внутренних дел В.К. Плеве, занявшего этот
пост после Сипягина, было пять.
1. В покушении 18 марта участвовали: Максимилиан Швейцер - заряжал
бомбу и передавал метальщикам; стояли метальщиками: Алексей Покатилов с
двумя бомбами - на набережной Фонтанки, Боришанский тоже с двумя бомбами -
ближе к Неве и Егор Сазонов, переодетый извозчиком - с бомбой под фартуком
пролетки - у подъезда департамента. Сигнальщиками служили: Иван Каляев и
другой извозчик Мацеевский. Руководил покушением Борис Савинков.
2. Покушение 25 марта: бомбы готовил Покатилов. Он и Боришанский,
переодетые разносчиками, выходили со снарядами навстречу Плеве по набережной
Невы и Фонтанки, к зданию Департамента полиции. Сазонов принимал в покушении
лишь косвенное участие, остальных террористов в Петербурге не было.
3. Покушение 1 апреля не состоялось, ибо накануне ночью в гостинице
Покатилов, готовя бомбу, погиб от взрыва.
4. Для покушения 8 июля готовил бомбы Швейцер, живший в гостинице по
английскому паспорту. Метальщиками были: Сазонов, одетый в тужурку
железнодорожного служащего, Боришанский и Лейба Сикорский в плащах морского
образца. Извозчики: Егор Дулебов и Мацеевский.
5. 15 июля участвовали те же, в том же порядке. На убийство Плеве было
ассигновано 7000 рублей. По тем временам большие деньги.
Вячеслав Константинович Плеве происходил из русской провинциальной
дворянской семьи. Сначала они жили под Калугой, потом отец получил место
учителя в варшавской гимназии.
Окончив Московский университет, Плеве служил в суде: сначала на малых
должностях, потом прокурором Вологодского окружного суда. В тридцать три
года он прокурор Петербургской судебной палаты, расследует дело о взрыве в
Зимнем дворце. После покушения народовольцев на царя Плеве назначают
директором Департамента полиции. Руководство политической полицией было
делом нелегким. Плеве пытается понять суть революционного движения, его
причины. В докладной записке он, например, пишет: "В данный исторический
момент правительство ведет борьбу не только с кучкою извергов, которые могут
быть переловлены, но с врагом великой крепости и силы, с врагом, не имеющим
плоти и крови, то есть с миром известного рода идей и понятий, с которым
борьба должна иметь особый характер. Устранить влияние известной
литературной клики на журнальное дело и уничтожить подпольные революционные
сообщества - значит расстроить только внешнюю форму, в которую этой
враждебной силе удалось организоваться, то есть сделать лишь первый шаг к
ослаблению ее разрушительного влияния. Сломить же ее окончательно возможно
только противопоставив ей другую, подобную же духовную силу - силу
религиозно-нравственного перевоспитания нашей интеллигенции. Достигнуть
этого можно исключительно годами усилий и притом под условием введения
строгой общественной дисциплины во всех областях народной жизни, которые
доступны контролю государства".
Начало правления Александра III было ознаменовано спокойствием. Шла
кропотливая работа государственного аппарата. Террор отошел в прошлое.
Редактор "Московских ведомостей" МКатков восклицал: "Господа, встаньте:
правительство идет, правительство возвращается!"
Плеве, уже товарищ министра внутренних дел, занимается подготовкой
законодательных актов. Диапазон их широю от сельского хозяйства до
регулировки отношений между рабочими и фабрикантами.
Далее Плеве вступает в должность государственного секретаря, министра
по финляндским делам.
В апреле 1902 года он назначается министром внутренних дел Российской
империи. Время было не самое лучшее. Наметился промышленный кризис.
Крестьянские и помещичьи усадьбы беднели. Революционная пропаганда проникала
в студенческую и рабочую среду. В России начались еврейские погромы.
Зарубежная печать утверждала, что они инспирированы министерством внутренних
дел. В эту пору Плеве писал одному из руководителей сионизма доктору Герцлю:
"До тех пор, пока сионизм стремился создать независимое государство в
Палестине и организовать выселение из России известного числа евреев,
русское правительство могло относиться к нему только благожелательно; но с
той минуты, как сионизм изменил свою задачу и направил свою деятельность к
национальному объединению всего еврейства в России, естественно, что
правительство воспротивилось этому новому направлению сионизма. Допущение
сего имело бы последствием образование в государстве целых групп лиц,
совершенно чуждых общему патриотическому чувству, а между тем очевидно, что
именно на этом чувстве зиждется сила всякого государства".
Итак, 15 июля 1904 года взрывом бомбы, брошенной Сазоновым, Плеве был
убит. Меры предосторожности не помогли. Охранка схватила Сазонова и
Сикорского. На первом допросе Сазонов о себе ничего не сказал, лишь заявил,
что признает себя виновным в убийстве Плеве и в принадлежности к "Боевой
организации" партии социалистов-революционеров. Он отказался подписать
протокол допроса, сказав, что у него болит рука, "а если бы она была
здорова, то протокол я не подписал бы, не желая обнаружить свой почерк".
Повсюду разослали телеграммы с приметами неизвестного, в Петербург были
вызваны филеры, знающие в лицо различных подозрительных людей. Время
работало не на полицию, сообщники террориста могли скрыться за границей. А
он сам, израненный, впал в полубессознательное состояние, стал бредить.
Департамент полиции передавал в охранное отделение:
"У содержащегося ныне в лазарете одиночной тюрьмы убийцы ст.-секр.
Плеве начались бредовые явления, во время которых он произносит отрывочные
фразы, могущие иметь фактическое основание в со прошлом, причем часто
упоминает имена Петра, Валентина и Николая Ильича, говорит о каком-то
трактире, где они кого-то ждали, и упоминает о своем лечении от нервной
болезни в Петербурге... В бреду же он рассказывает о свиданиях и собраниях
за городом, а также упоминает, что ему "делали передачу" и что он был где-то
"в учении". У постели
Сазонова круглосуточно дежурил жандармский офицер и записывал бред.
Полиция надеялась в словах найти хоть какую-то зацепку.
Из телеграмм директора Департамента полиции начальнику Московского
охранного отделения:
"Убийца по виду сознательный ремесленник или сельский учитель, видимо,
с юга, выше среднего роста, телосложения плотного, блондин, рыжеватый,
слабые следы оспы на обеих щеках, нос горбинкой, усы темно-русые
подстриженные, лицо русское, одет в железнодорожную форму, он заявляет о
принадлежности к "Боевой организации" подготовлявшей несколько неудачных
покушений; через час после события задержан на Неве некий еврей, выбросивший
в воду какой-то сверток, подозревается в соучастии. Телеграфируйте, не
отлучался ли кто-нибудь из наблюдаемых членов "Боевой организации", учините
агентурные розыски".
"По некоторым данным можно заключить, что убийца лечился в Москве,
может быть, от нервной болезни. Произведите по имеющимся у вас приметам
тщательный розыск во всех лечебных заведениях Москвы".
И наконец справка. Личность террориста установлена:
"Сазонов Егор Сергеевич, сын купца, бывший студент Московского
университета, родился в 1876 году в селе Петровском Вятской губернии,
воспитывался в уфимской гимназии, по окончании коей поступил в университет,
оттуда был уволен со второго курса в 1901 год за участие в студенческих
беспорядках, на основании высочайшего повеления, последовавшего в 1903 году,
за государственное преступление подлежит высылке в Сибирь, под гласный
надзор полиции на 5 лет. Следуя в Якутскую область, назначенную ему местом
водворения, Сазонов скрылся неизвестно куда".
Бомбы, которые имели Сазонов и Сикорский, были из жестяной оболочки,
заполненной динамитом. При падении бомбы разбивались стеклянные трубки, и
находящаяся в них серная кислота попадала на бертолетовую соль с сахаром.
Этот состав воспламенялся, и взрывались - сначала гремучая ртуть, а потом и
динамит.
Когда карета министра ехала по Измайловскому проспекту к вокзалу, к ней
подбежал Сазонов и швырнул бомбу. Министра убило на месте, кучера смертельно
ранило. Кроме этого, было ранено 12 посторонних людей, находившихся
поблизости.
Пострадал и сам террорист. Он потерял сознание, был контужен. На лице и
руках раны. Очнувшись, Сазонов закричал: "Да здравствует социализм!"
Сикорский, увидев, что покушение удалось, решил избавиться от своей
бомбы и, поехав на Васильевский остров, нанял лодочника якобы для прогулки.
Недалеко от броненосца, стоявшего у Балтийского завода, Сикорский выбросил
бомбу в воду. "Эй, стой, - закричал лодочник - Здесь место казенное, бросать
ничего нельзя". Сикорский пробовал отговориться, но лодочник повез его к
пристани, говоря, что сдаст в контору завода. Сикорский предлагал ему
сначала три рубля, потом десять, но лодочник позвал полицию.
Спустя месяц бомбу случайно выловили неводом рыбаки.
Шимель-Лейба Сикорский, 20 лет, происходил из ремесленников Гродненской
губернии.
Если Сазонов упорствовал, то Сикорский скоро во всем сознался. На суде
он признал себя виновным, но от каких-либо объяснений отказался.
Сазонов же на суде говорил много. В основном это была речь
патетическая, возвышенная, но малосодержательная. Конкретно же по поводу
убийства он сказал:
"Я убил Плеве за то, что он прибегал к насилию. Партия приговорила его
к смерти за то, что, став министром внутренних дел, заливал кровью русскую
землю, приказывая расстреливать рабочих и не наказывал губернаторов, так
поступавших, за то, что он подвергал личность русского гражданина и членов
партии величайшим унижениям".
Защитник Сазонова воспевал мужество террориста и выставлял Плеве
чудовищем.
Защитник Сикорского говорил:
"Борьба за идеи возвышает человека. Подсудимые разбили чашу жизни,
когда она полная стояла перед ними.
Сикорский натура мрачная, загадочная, но все же человек. Сикорский -
еврей.
Что, казалось бы, ему до образа правления в России? Идея выхватывает
человека из круга семьи, из круга понятий. Идеи как боги: им верят, перед
ними преклоняются. Сикорский родился в бедной еврейской семье в 1883 году.
Это год повсеместных погромов. Москва приписывала эти погромы тогдашнему
директору Департамента полиции фон Плеве. (Здесь защитник остановлен
председателем). Еврейское простонародье бедствовало и голодало. Отсюда
бесконечные разговоры о неравенстве. Все было окрашено в оттенки
недовольства и скорби. Молодежь протестовала и не покорялась, подобно
старшим. Всякое недовольство стремится вылиться в определенные формы.
Познакомившись с учением социал-революционной партии, он встретился с
готовыми формами и даже с готовым приговором. Он вошел членом в "Боевую
организацию". Как более самоотверженный, он взял на себя боевую роль, но
другой его предупредил..."
Сазонов и Сикорский были посланы на убийство по сути не кем иным, как
Азефом, который ненавидел Плеве лютой ненавистью. Он считал его виновником
кишиневского погрома. Но тогда в Кишиневе ненависть населения обратилась на
еврейскую молодежь, в которой обыватель видел революционера с револьвером.
Губернаторы и полицмейстеры обращались к раввинам: если еврейские
революционеры будут убивать людей, погромов не остановить.
С ликованием встретили убийство министра в местечках юго-западной
России. А в Борисове и Минске даже прошли демонстрации. Несли красные флаги
с надписью "Смерть палачам".
Горячо одобрили убийство финские и польские националисты. Социалисты
Варшавы вывели людей на улицы: "Да здравствует независимая Польша!", "Долой
русское правительство!"
Буржуазная французская газета писала:
"Плеве заметил на огромной поверхности Российской империи несколько
болезненных пятен: агитацию армянскую, финляндскую, аграрную, рабочую,
антисемитскую.
Было два способа лечить эти болезни: уничтожить или причины, или
следствия их - либерализм или репрессии. Он взялся за последнее, полагая,
без сомнения, что Россия не способна переварить западные лекарства, и что,
начавши хоть что-нибудь изменять, рискуешь быть увлеченным гораздо дальше,
чем следует... Он особенное внимание обратил на полицию, которую довел до
совершенства. Он наблюдал за образованием... Свою реакционную политику он
проводил всюду: в Финляндии, в Армении, он внес ее даже в школу... Наконец
террористы покончили с ним".
Петербургская судебная палата приговорила Сазонова к бессрочным
каторжным работам. Но по манифесту, изданному в связи с рождением
наследника, бессрочная каторга могла быть заменена ему четырнадцатилетней
каторгой, а Сикорскому - десятилетней. Для отбытия наказания Сазонова, а
также Сикорского, приговоренного к 20 годам, отправили в Шлиссельбургскую
тюрьму.
В Акатуевской тюрьме, куда потом перевели Сазонова, собралась довольно
теплая компания. Там уже были Гершуни, Мельников, Карпович... Позже
появились и женщины: Спиридонова, Измаилович, Школьник..
"Пока живется очень хорошо и вольготно, - пишет в письме к матери
Сазонов. - Нас здесь ждали и приняли с распростертыми объятиями. Товарищи
готовились к торжественной встрече: делали подписку на грандиозный пир,
собирались выехать на тройках навстречу... Мне доставляет гордую радость
видеть то уважение, которое окружает нашего дорогого Григория Андреевича
(Гершуни): все, если не видят, то чувствуют цену этого человека, и нужно его
видеть именно среди людей, чтобы по всей справедливости оценить его. Как я
ни был подготовлен к тому, чтобы предполагать за ним различные таланты, но
все же приходится удивляться ему... Здесь он возвышается над всеми на целую
голову. Нужна широкая арена, чтобы он развернул все свои силы..."
Гершуни вскоре бежал.
Несмотря на близкое по духу окружение, Сазонова мучает хандра. Он
начинает подозрительно относиться ко всему. Получив письмо старика-отца,
сетующего, что из сына вырос болтун и бездельник, Сазонов оскорбляется:
"Дурень я, дурень, я имел наивность думать, что нашел в вас друга, который,
если и не разделяет моих взглядов, то во всяком случае умеет понять их и
отнестись к ним с уважением..."
Между тем порядки на каторге ужесточились. За неподчинение стали
наказывать розгами. Каторжане решили ответить на это массовыми
самоубийствами. Услышав неверную весть, что уже двое лишили себя жизни.
Сазонов принял яд, оставив предсмертное письмо:
"Товарищи! Сегодня ночью я попробую покончить с собой. Если чья смерть
и может приостановить дальнейшие жертвы, то прежде всего моя. А потому я
должен умереть. Чувствую это всем сердцем: так больно, что я не успел
предупредить смерть двух умерших сегодня. Прошу и умоляю товарищей не
подражать мне, не искать слишком быстрой смерти! Если бы не маленькая
надежда, что моя смерть может уменьшить цену, требуемую Молохом, то я
непременно остался бы ждать и бороться с вами, товарищи! Но ожидать лишний
день - это значит, может быть, увидеть новые жертвы. Сердечный привет,
друзья, и спокойной ночи!"
Главный организатор убийства Азеф находился в Варшаве. Узнав из газет
об удавшемся покушении, он явился в Женеву триумфатором. Даже "бабушка"
Брешко-Бреш-ковская, недолюбливающая Азефа, поклонилась ему до земли. ЦК
эсеров издал прокламацию: "Плеве убит... С 15 июля вся Россия не устает
повторять эти слова, два коротеньких слова... Кто разорил страну и залил ее
потоками крови? Кто вернул нас к средним векам с еврейским гетто, с
кишиневской бойней, с разложившимся трупом святого Серафима?.. Кто душил
финнов за то, что они финны, евреев за то, что они евреи, армян за Армению,
поляков за Польшу? Кто стрелял в нас, голодных и безоружных, насиловал наших
жен, отнимал последнее достояние? Кто, наконец, в уплату по счетам
дряхлеющего самодержавия послал умирать десятки тысяч сынов народа и
опозорил страну ненужной войной с Японией? Кто? Все тот же неограниченный
хозяин России, старик в расшитом золотом мундире, благословленный царем и
проклятый народом... Судный день самодержавия близок... И если смерть одного
из многих слуг ненавидимого народом царя не знаменует еще крушения
самодержавия, то организованный террор, завещанный нам братьями и отцами,
довершит дело народной революции..."
Как видите, Плеве обвинялся в сплочении империи, что азефам было не по
нраву, в подавлении беспорядков, вызываемых еврейской молодежью, в почитании
русских святынь. Но уж русско-японскую войну ему напрасно приписали. Не он
ее затеял.
Убийство Плеве совпало со съездом представителей заграничной
организации партии в Швейцарии. Они так отмечали удачу, что явилась полиция,
члены съезда разъехались.
Последовавшая после убийства Плеве политика русского правительства дала
либеральным оппозиционным силам надежду для легального выступления. По
предложению финляндской оппозиции в Париже собралась конференция
оппозиционных и революционных организаций Российской империи. Из семнадцати
организаций различных направлении приняло участие восемь: "Союз
освобождения", "Партия социалистов-революционеров", "Финляндская партия
активного сопротивления", "Польская национальная лига", "Польская
социалистическая партия", "Грузинская партия
социалистов-федералистов-революционеров", "Армянская революционная
федерация" и "Латышская социал-демократическая рабочая партия". Эсеров
представляли Чернов и Азеф.
В ЦК партии в то время входили Гоц, Чернов, Азеф, Брешко-Брешковская,
Слетов, а также Потапов, Ракитников и Селюк.
Примечательна Судьба Степана Слетова. Тамбовский уроженец, он учился в
Московском университете, но за участие в послеходынковской демонстрации был
арестован и выслан на родину. За агитацию среди крестьян снова арестован и
сидел в Петропавловске. После освобождения бежал за границу, где опубликовал
несколько статей по аграрному вопросу. Несколько раз возвращался в Россию
для налаживания пропаганды среди крестьян; однажды, выданный Азефом, был там
арестован и опять оказался в Петропавловской крепости, где просидел до 1905
года. Всю оставшуюся жизнь Слетов прожил за границей. Он разочаровался в
эсеровском движении, понял, наконец, что го-цы и азефы никакого отношения к
русскому народу не имеют. С началом войны он вступил волонтером во
французскую армию, воевавшую против немцев. Слетов хотел практически
помогать России. Он был убит немецкой шрапнелью под Арденнами. "Я хочу жить
с народом, - перед смертью писал ССлетов, - и умереть вместе с ним. Война
дело тяжелое, но я не жалею, что пошел добровольцем. Трудно было бы сейчас
взрослому человеку сидеть сложа руки в то время, как весь народ на ногах,
грудью защищает свою родину..."
В начале 1905 года директор Департамента полиции Лопухин получил по
городской почте письмо от Марии Селюк. Она писала, что ей уже невмоготу
слежка филеров, наблюдающих за ней днем и ночью. Даже когда она моется в
бане, филер следит с соседней полки. Поэтому Селюк просит ее поскорее
арестовать и сообщает адрес. Полиция не знала, что и думать.
Приняли все это за эсеровский розыгрыш, но на всякий случай послали
проверить. Каково было удивление, когда в квартире действительно увидели
Селюк! Оказалось, она заболела, у нее развилась мания преследования.

БЕСЫ ИЛИ ГЕРОИ?

У русского народа на протяжении всей его истории отчетливо
просматриваются две тенденции: государственно-строительная с верой в
монархию и справедливого царя и государственно-разрушительная с неосознанной
жаждой анархии, разбоя. Слетаясь как мухи на мед на разрушающую приманку,
либеральная интеллигенция от Бакунина и Толстого до Слетова и Керенского
брызгала, если можно так выразиться, этим сладким ядом на все общество.
"Внешние враги" не только помогали действию замедленной отравы, но и
хирургическим образом пытались ускорить гибель российского организма.
Партия эсеров усилила пропаганду среди молодежи. Почти из всех высших
учебных заведениях образовались ее группы. В Одессе возникла даже
"Организация курсисток социалистов-революционеров". Усилился выпуск
прокламаций, обращенных к крестьянству. Всяческие листовки прославляли
Сазонова, Балмашева и Покатилова. Студенческую молодежь подталкивали к
вооруженной демонстрации, которая бы спровоцировала правительство на разгон
ее и аресты.
Ни один либеральный банкет не обходился теперь без болтовни о силах
реакции, о свободе и пр.
В письме к другу бывший начальник жандармского управления Л. Ратаев
писал в 1910 году:
"Вероятно, от тебя не ускользнула та беспомощность, в коей барахталась
политическая полиция. Наряду со слабостью государственной полиции замечалось
еще и полное отсутствие всяких способов воздействия на надвигающуюся
революцию. Ссылка существовала только на бумаге. Не бежал из ссылки лишь
тот, кто этого не хотел, кому по личным соображениям не было надобности
бежать. Тюрьмы не существовало вовсе. При тогдашнем тюремном режиме
революционер, попавший в тюрьму, беспрепятственно продолжал свою прежнюю
деятельность. Тебе, конечно, памятен знаменитый факт, установленный
дознанием, что невский революционный комитет, сидевший в полном составе в
невской тюрьме, руководил в городе забастовкой и выпускал воззвания. Я уже
не буду касаться эпохи после Плеве, когда Министерство внутренних дел билось
в тщетных потугах отыскать золотую середину между сердечным попечением и
бараньим рогом".
Все это отразилось и на терроре. В Одессе рабочий Поляков,
подготовленный местным ювелиром-эсером, стрелял в градоначальника. Ювелира
арестовали, но он успел выстрелить в полицейского и нанести ему несколько
ударов кинжалом.
В Харькове эсер Иваницкий стрелял в полицмейстера.
В Белостоке в канцелярию пристава вошли двое и бросили бомбу. Погибли
не только полицейские чины, но и один из террористов.
После усиленной работы полиции и арестов из "Боевой организации" на
свободе остались только Лора Бриллиант, Тютчев и Рутенберг.
Николай Тютчев - народник, выслан в Сибирь, после возвращения - один из
организаторов партии "Народное право". Заключен в Петропавловку на два года,
затем восьмилетняя сибирская ссылка. Там познакомился с эсерами. Вернувшись
в Москву, вступил в "БО", принимал участие в подготовке покушения на
Трепова. После взрыва в "Бристоле" он уехал за границу, где прожил до 1914
года. Вернувшись в начале мировой войны в Россию, отошел от революционного
движения. Умер в Ленинграде в 68 лет.
Азеф и подчинявшийся ему Савинков начинают готовить новые покушения.
Они в это время за границей, в Россию ехать опасно. Азеф нацеливается на
убийство Трепова, Савинков подбирает группу для покушения на киевского
генерала Клейгельса. В нее вошли Мария Школьник, Шпайзман, Зильберберг с
женой. Но дело сорвалось. Метальщики Школьник и Шпайзман испугались.
В 1906 году Маня Школьник и Арон Шпайзман совершили покушение на
черниговского губернатора Хвостова. Одна бомба не разорвалась, другая
губернатора ранила. Шпайзмана казнили. Школьник приговорили к 20 годам
каторги.
Теперь о Савинкове. В революционном движении он с юных лет. Впервые
арестован в 1897 году. С 1903 года - он член партии эсеров, участник разных
терактов. В 1906 году приговорен к смертной казни, но бежал. В 1914 году,
как и Слетов, вступил добровольцем во французскую армию. После февраля 1917
года вернулся в Россию. При Керенском - комиссар одной из армий, потом
помощник военного министра. В августе исключен из партии эсеров за
критические выступления в ее адрес. Савинков возглавил в 1918 году "Союз
борьбы за родину и свободу", действовавший против большевиков, готовил
подпольные организации и саботажи.
За границей Савинков продолжал борьбу с Советской властью. Его обманом
заманили в Россию, и когда он нелегально появился в 1924 году на минских
улицах, арестовали. Осужден советским судом на десять лет. Выбросился или
был выброшен из тюремного окна.
Несмотря на неудачи, работа шла полным ходом. Готовилось огромное
количество взрывчатки и бомб для переправки в Россию.
Они шли через Болгарию в Батуми и Одессу.
Деньгами партия обладала большими. Они составлялись из пожертвований
либеральной интеллигенции, из средств богатых членов партии, из денег,
добытых экспроприацией. По словам Савинкова, из Америки через члена
"Финляндской партии активного сопротивления" Циллиакуса ЦК партии был
передан миллион франков. Постоянно отпускало деньги японское правительство.
За границей настаивали на скорейшем вооружении масс в России. Для этого
создали группу во главе с Рутен-бергом: техники Горинсон и Гершкович и
фельдшерица Севастьянова, стрелявшая позже по постановлению "БО" в
московского генерал-губернатора Гершельмана. Ее казнили в декабре 1907 года.
Эта группа должна была приискать в Петербурге квартиры для хранения
оружия, получить транспорт бомб от армянской партии "Дашнакцутюн" и намечать
будущих боевиков.
Все шло к вооруженному восстанию. В апреле в Женеве собрались
представители эсеров, "Польской социалистической партии", "Армянской
революционной федерации", "Финляндской партии активного сопротивления",
"Белорусской социалистической громады", "Латышского социал-демократического
союза" и "Грузинской партии социалистов-федералистов-революционеров". Все
соглашались в одном - необходимо поднять вооруженное восстание, цель
которого - "полное переустройство современной Российской империи на
демократических республиканских началах, на основе всеобщей, прямой, равной
и тайной подачи голосов".
Неблагополучие в стране прямо выпирало. Царствование Николая II
началось с крови. Привлеченные дармовой колбасой, конфетами, пряниками и
эмалированными кружками с царским вензелем, на Ходынское поле повалили
толпы. В давке погибло 1389 человек.
9 января 1905 года. Здесь уже тысячи убитых и раненых: женщины, дети,
старики. Закрывшись в Царском Селе, царь записывал в своем дневнике:
"Тяжелый день. В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие
желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в
разных частях города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и
тяжело... Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракал со всеми.
Гулял с Машей".
Сейчас видно, что Николай ничего не понимал в тогдашней ситуации. Да и
вообще, мыслил он довольно пло-скостно, был безвольным, нерешительным
человеком.
Известный фабрикант Савва Морозов говорил:
"Царь - болван. Он позабыл, что люди, которых с его согласия
расстреливают сегодня, полтора года назад стояли на коленях перед его
дворцом и пели "Боже, царя храни". Да, теперь революция обеспечена... Годы
пропаганды не дали бы того, что достигнуто Его Величеством в один этот
день".
К 1913 году население России, если не считать Финляндию, составляло
1б7,7 миллиона. Из них 4,1 миллиона - помещики, государственная бюрократия и
крупная буржуазия. Тот же великий князь Владимир Александрович, которого
хотели ухлопать эсеры, имел ежегодный доход более полутора миллионов от
своих земель, лесов, рудников и пр. Два с половиной миллиона ему давала
казна, 24 тысячи он получал как командующий округом, 30 тысяч за
президентство в Академии художеств, 40 - как член Госсовета, 25 тысяч - как
член кабинета министров...
А заводской рабочий за 14 часов труда получал 42 копейки...
Вот что писал министр земледелия конца века А.Наумов:
"Россия фактически не вылезала из состояния голода то в одной губернии,
то в другой... комиссионеры, поставляющие зерно голодающим, наживают
состояния, не отходя от телефонов..."
При экономической и политической нестабильности в любой стране всегда
находятся субъекты, пытающиеся ухватить в грязной пене дней свой кусок
удачи.
Вспомним "Бесов" Достоевского. Как там говорил Вер-ховенский, обращаясь
к сподвижникам?
"Вы призваны обновить дряхлое и завонявшееся от застоя дело... Весь ваш
шаг пока в том, чтобы все рушилось: и государство, и его нравственность.
Останемся только мы, заранее предназначавшие себя для приема власти: умных
приобщили к себе, а на глупцах поедем верхом... Мы организуемся, чтобы
захватить направление; что праздно лежит и само на нас рот пялит, того
стыдно не взять рукой..."
Из летописи террора:
В Чернигове приговором судебной палаты покушавшийся на жизнь нежинского
исправника и жандармского офицера бывший гимназист Гелецкий приговорен к
каторжным работам на 5 лет и четыре месяца.
В Саратове военным судом рассмотрено дело неизвестной девушки, убившей
генерал-адъютанта Сахарова, фамилия которой до сих пор не установлена, и
Бакланова, покушавшегося на жизнь вице-губернатора Кнолля. Оба подсудимых
приговорены к смертной казни, но суд постановил ходатайствовать перед
государем о смягчении наказания: для девушки заменой казни вечной каторгой,
а для Бакланова 15-летней каторгой.
В Могилеве Езерская, обвиняемая в покушении и нанесении ран губернатору
Клингенбергу, приговорена к каторжным работам на 13 лет.
В Петербурге вынесен приговор по делу о вооруженном нападении на
ссудо-сберегательную кассу. Приговорен к каторжным работам один, пятеро - к
смертной казни через повешение.
В Тамбове Мария Спиридонова приговорена к смертной казни через
повешение, но ее заменили 20-летней каторгой.
В Нижнем Новгороде рассмотрено дело сормовских рабочих, бросивших бомбу
в кабинет заведующего котельным цехом. Двое приговорены к 8-летней и
12-летней каторге.
"В апреле 1897 года в Минске мещанин Абель Рольник, давший незадолго
перед тем властям откровенные показания о прикосновенности некоторых из
своих товарищей к тайному кружку, подвергся нападению неизвестных
злоумышленников, которые облили Рольнику голову серною кислотою и тем
причинили последнему неизгладимое обезображение лица".
Летом 1905 года в одной из петербургских газет промелькнула заметка:
"Часов в шесть вечера такого-то июня на Фонтанке около дома №... можно
было видеть необыкновенную картину. На крыше дома сидел человек. Дом был
оцеплен полицией и солдатами. В человека на крыше пустили струю воды из
пожарного шланга. Вокруг дома собралась огромная толпа..."
На крыше сидел 19-летний юноша Хаим Гершкович. У него за плечами уже
был арест, старший брат-анархист отбывал каторгу. Гершковича выписала к себе
заграница для инструктажа и идейной направленности. Там его обучили
обращаться с динамитом. Он даже изобрел способ готовить бомбы легкой,
быстрой и дешевой конструкции. Их предполагалось изготовлять в массовом
количестве. Гершковича отрядили в питерскую организацию эсеров.
Когда его вешали, он воскликнул:
- Да здравствует революция!
Вспоминаются слова Л.Толстого:
"Это не были сплошные злодеи, как их представляли себе одни, и не были
сплошные герои, какими их считали другие, а были обыкновенные люди, меж
которыми были, как и везде, хорошие, и дурные, и средние люди... Те из этих
людей, которые были выше среднего уровня, были гораздо выше его,
представляли из себя образец редкой нравственной высоты; те же, которые были
ниже среднего уровня, были гораздо ниже его".

СИСТЕМА ГЕНЕРАЛА ГЕРАСИМОВА

Перемены, происходившие в составе правительства, не могли не отразиться
и на личном составе руководителей политической полиции. Во главе
Министерства внутренних дел, которому в конечном итоге была подчинена вся
политическая полиция, стал совершенно новый для чиновного Петербурга
человек - П.А.Столыпин, который вначале чувствовал себя еще очень непрочно
среди верхов столичной бюрократии и старался окружить себя людьми, на
которых мог бы положиться. Он сменил руководство Департамента полиции.
Рачковский был сначала отстранен от дел фактически, а вскоре, в июне 1906
года, уволен и формально. На его место пришел Трусевич - малознакомый с
делом полицейского розыска и потому не игравший самостоятельной роли.
Фактически же центральной фигурой политической полиции стал начальник
охранного отделения в Петербурге полковник А.В.Герасимов. В истории русской
политической полиции последних перед октябрьским переворотом десятилетий он
сыграл одну из самых значительных ролей. Герасимов был сравнительно молод,
смел и энергичен. Он происходил из семьи казака, окончил юнкерское училище,
потом несколько лет служил в пехотном батальоне. Выскочить из надоевшей
колеи оказалось возможным в одном направлении: перейти в корпус жандармов.
Этот переход дался Герасимову нелегко. Конец 1880-х годов был периодом общей
борьбы с "кухаркиными детьми". Офицерский состав корпуса жандармов с особым
старанием стремились заполнить одними только дворянами. С большим трудом
Герасимову удавалось продвигаться по службе. Помогала мужицкая напористость
и обнаружившиеся полицейские таланты. В феврале 1905 года, когда полицейский
сыск разваливался по всей империи и когда с ним особенно было плохо в
Петербурге, Герасимов получил назначение на пост начальника Петербургского
охранного отделения. Это был один из наиболее ответственных постов в русской
политической полиции вообще. Герасимов быстро сумел сделать его еще более
ответственным.
Особенно сильно он выдвинулся в октябре - декабре 1905 года.
Растерянность среди руководителей политической полиции тогда достигла высших
пределов. Департамент полиции боялся принять какие-нибудь меры для
подавления беспорядков. Революционная агитация велась открыто. Герасимов был
тем, кто настаивал на переходе к репрессиям. По его рассказам, он тогда
считал, что перед властью стоит один выбор. "Или мы будем, - как писали в их
газетах, - служить революционным украшением петербургских фонарей, или их
пошлем в тюрьмы и на виселицу".
В первую очередь он требовал немедленного ареста Петербургского Совета
рабочих депутатов. Руководители Департамента полиции во главе с Бугаем и
Рачковским были против: они опасались революционного взрыва, для подавления
которого у правительства нет надежных сил. Герасимову пришлось выдержать
жестокую борьбу. По его настоянию было созвано специальное межведомственное
совещание для всестороннего обсуждения вопроса. Председателем его был
Щегловитов - будущий министр юстиции, расстрелянный в сентябре 1918 года по
приговору ЧК. Это совещание почти полностью встало на точку зрения
Департамента полиции. Только один представитель прокуратуры, известный
позднее обвинитель по политическим процессам, Камышанский поддержал
Герасимова. Большинство высказалось против ареста Совета и наметило
программу мер, которые вроде бы должны были смягчить опасность революционной
агитации без применения крутых репрессий.
Поражение на этом совещании не остановило Герасимова - он отправился к
министру внутренних дел Дурново. Здесь его также ждала неудача: выслушав
Герасимова и ознакомившись с протоколами совещания, Дурново присоединился к
мнению большинства. В этот последний момент, по рассказам Герасимова, в дело
вмешался министр юстиции Акимов, который присутствовал при докладе. Услышав
решение Дурново, Акимов вышел из состояния пассивного наблюдателя и заявил,
что со своей стороны он целиком присоединяется к мнению Герасимова:
"Положение действительно таково, что медлить нельзя: или мы их, или они
нас". И так как Дурново все еще колебался, Акимов заявил, что в таком случае
он берет ответственность на себя, и в качестве генерал-прокурора империи тут
же на своем блокноте написал полномочие Герасимову на производство всех
обысков и арестов, которые последнему кажутся необходимыми.
Как известно, аресты тогда прошли благополучно: в Петербурге совсем
никакого взрыва не произошло, восстание в Москве и в провинции были
подавлены сравнительно легко. Из докладов с мест вскоре стало ясным, что
замедление с репрессиями значительно понизило бы шансы правительства в
борьбе с революцией. После этого Дурново проникся большим уважением к
полицейским талантам Герасимова и начал всячески его выдвигать, открыто
называя гением политического розыска. В работе Герасимову приходилось
считаться с инструктивными указаниями департамента, к руководителям которого
Герасимов и тогда и после относился с презрением, не стесняясь называть их
"высокопревосходительными господами с куриными мозгами". От этой зависимости
Герасимова освободил Столыпин, быстро понявший, как важно иметь целиком на
своей стороне начальника политической полиции в столице. Департамент был
оттеснен на второй план. Ни о каком контроле с его стороны над Герасимовым
не могло быть и речи. Герасимов делал все, что хотел, и диктовал свою волю
департаменту. Вся центральная агентура, то есть все секретные сотрудники,
имевшиеся в центральных организациях революционных партий, перешла в его
руки. Обо всех своих действиях департамент должен был сноситься с
Герасимовым. Руководители охранных отделений на местах предпочитали
советоваться не с департаментом, а именно с Герасимовым, совместно с которым
они затем решали, нужно ли о данном деле информировать департамент. Охранное
отделение в Петербурге на время стало фактическим центром всего
политического розыска в империи, и Столыпин был единственным, кому по
существу подчинялся начальник этого отделения: Герасимов регулярно делал ему
устные доклады обо всем, что представляло мало-мальский значительный интерес
в области политического розыска, в наиболее острые периоды такие доклады им
делались каждый день. Фактически, в течение этого времени - с лета 1906 года
и до ухода Герасимова с поста начальника Петербургского охранного отделения
в 1909 - именно Столыпин лично был верховным политическим попечителем
розыска.
Основное, на чем сосредотачивал внимание Герасимов, была организация
центральной внутренней агентуры в революционных партиях, без нее он считал
работу безнадежной.
Но официальная точка зрения, господствовавшая в Департаменте полиции, о
пределах допустимого применения внутренней агентуры, по мнению Герасимова,
по рукам и ногам связывала руководителей политического розыска. Согласно
этой точке зрения идеалом считалось, когда агент не принимает
непосредственного участия в деятельности революционных организаций и не
входит в их состав, а в частном порядке получает нужные для полиции сведения
от тех членов таких организаций, доверием которых он пользуется в силу своих
хороших личных с ними отношений. Маложелательным, но допустимым считалось
участие агента в организациях второстепенного значения, где они должны были
играть подчиненную роль, в случае нужды исполняя поручения руководителей, но
ни в коем случае не руководя сами деятельностью других. И уже совершенно
недопустимым считалось участие агентов в центральных организациях, которые
руководят деятельностью больших партий и союзов, инструктируют и направляют
их работу, дают другим ответственные поручения и тд.
Таковы были официальные нормы. На практике они никогда не соблюдались.
Полицейские руководители в ряде случаев давали прямые указания входить в
состав руководящих революционных органов, именно так обстояло дело с Азефом,
который в 1902 году вошел в состав "Боевой организации" по прямому указанию
руководителей Департамента и даже самого министра Плеве. Но, поступая так,
руководители политического розыска на эти свои действия сами смотрели, как
на, быть может, неизбежное, но во всяком случае несомненное нарушение
законных норм, как на своего рода секретную болезнь, избежать которой порой
бывает невозможно, но скрывать которую необходимо даже от самых близких.
Поэтому очень часто между агентом и его полицейским руководителем
устанавливалось молчаливое соглашение: агент входил в состав нужной
организации, но своему руководителю об этом формально не сообщал, продолжая
номинально числиться "сочувствующим"; руководитель же, превосходно
понимавший в чем дело, делал вид, что верит этой благочестивой версии.
Герасимов считал подобный порядок и ошибочным, и опасным с точки зрения
полиции: контролировать действия агента, положение которого внутри
революционной организации официально неизвестно, было естественно, более
трудно, чем контролировать деятельность агента, роль которого была полиции
точно известна; возможность всякого рода злоупотреблений в этом случае была
несравненно большей; полнота же использования этого агента полицией -
несравненно меньшей. Поэтому Герасимов поставил своей задачей легализовать
"секретную болезнь" центральной агентуры. Он не только разрешал своим
агентам вступать в центральные организации революционных партий, но и прямо
толкал их на это, ставя их в то же время под возможно более тщательный
взаимный контроль и делая каждого из них, так сказать, ответственным перед
полицией за всю деятельность соответствующей организации.
Легализуя центральную агентуру, Герасимов наряду с тем вводил
значительные изменения и в тактику полиции по отношению к тем центрам
революционных партий, в составе которых он имел своих агентов. И в прежние
времена полиция арестовывала далеко не всех тех революционеров, относительно
деятельности которых она была осведомлена. Но задачей полиции во всех
подобных случаях бывало через отдельных, ей известных революционеров
добраться до самого центра данной организации, выяснить весь руководящий
состав последней, для того чтобы затем одним ударом вырвать ее всю, с
корнем. Именно такова была система Зубатова. Герасимов наоборот ввел систему
сознательного оберегания от арестов тех центров революционных организаций, в
составе которых он имел вполне надежных агентов. Мотивировал он эту свою
тактику следующими соображениями: в обстановке, когда революционное движение
носит массовый характер, уничтожить полностью революционные организации
нельзя. Переарестовать всех революционеров нет никакой возможности. На место
арестованных членов центральной группы всегда найдутся новые добровольцы,
которые восстановят разбитую организацию. Но агента полиции, входящего в
состав арестованного центра, всякий такой арест ставит под удар: если он
арестован вместе с другими, то он на время выходит из числа активных
сотрудников полиции; если он оставлен на свободе, то весьма вероятно, на
него может пасть тень подозрения. Поэтому в результате ареста организация
существовать не перестает, но имеется много шансов, что старый агент,
осведомлявший полицию относительно ее деятельности, выйдет из строя. Чтобы
быть в курсе дел этой организации в ее новом составе, полиции придется
искать нового агента, а такие поиски нелегки, они во всяком случае всегда
отнимают некоторое время, в течение которого организация останется без
внутреннего осведомителя.
По мнению Герасимова подобные аресты только вредны. Полиция должна идти
другим путем. Организационных центров, поскольку в их составе имеется
хорошая агентура, не следует разбивать арестами. Их нужно, наоборот, даже
оберегать, для того, чтобы держать под постоянным и самым тщательным
контролем и иметь возможность во всякое время парализовать наиболее вредные
проявления их деятельности. Если такая организация ставит, например, тайную
типографию, заводит динамитную лабораторию, устраивает склад оружия,
взрывчатых веществ и т.д., то полиция должна производить аресты лиц,
непосредственно относящихся ко всем этим вещам, не затрагивая руководящего
центра организации. Вполне возможно производить и аресты отдельных членов -
особенно тех, чья деятельность становится чрезмерно вредной, но такие аресты
нужно производить постепенно, как аресты индивидуальные, и притом, конечно,
считаясь с последствиями этих арестов для внутриорганизационного положения
агента. Члены, особенно хорошо относящиеся к последнему, должны по
возможности оберегаться; наоборот, его внутриорганизационные противники
должны при первой же возможности изыматься из обращения. Производство ареста
центральной организации как цело-го, допустимо только в особо важных
случаях, например, в моменты острых политических кризисов, когда ожидаются
особо важные выступления данной организации, предотвратить которые может
арест руководящей ячейки, который внесет разброд в ряды организации.
Далеко не все в этой системе было ново. Отдельные элементы ее можно
найти в практике многих видных деятелей полицейского сыска более ранних
периодов. Герасимов только объединил эти элементы в одно целое, связал
отдельные положения в сравнительно стройную систему. В своем законченном
виде, логически додуманном до конца, это была настоящая полицейская утопия:
все центры всех революционных организаций должны были бы существовать, как
бы посаженные под стеклянные колпаки; каждый шаг их известен полиции;
которая решает, что одно проявление их деятельности, с ее точки зрения менее
опасное, она допустит; другое, более вредное, пресечет в корне; одному из
членов организации дозволит писать прокламации и выступать с речами на
митингах, так как он менее талантлив и его выступления производят меньше
впечатления, а другого, более даровитого, посадит в тюрьму.
По рассказам Герасимова, осуществлять на практике эту свою систему
организации полицейского розыска он начал еще до появления Столыпина на
посту министра внутренних дел, но ему все время приходилось натыкаться на
сопротивление со стороны старых руководителей департамента, которые считали
недопустимыми вводимые Герасимовым новшества. Отрицательное отношение к
последним они пытались внушить и Столыпину, который вначале тоже с большой
опаской смотрел на эксперименты Герасимова. Но затем вскоре - и это
Герасимов ставит в большую заслугу Столыпину - последний понял все
преимущества системы Герасимова и дал ему carte blanche.
Конечно, несмотря на неограниченные полномочия и почти столь же
неограниченные кредиты, провести в жизнь полностью свою систему Герасимову
не удалось: утопии, даже полицейские, не так-то легко воплощаются в
действительность. Но изложенными принципами он руководствовался
неукоснительно и смог достичь, по его мнению, весьма значительных
результатов: целый ряд революционных центров им был поставлен под самый
тщательный контроль.
По утверждению Герасимова, из числа секретных агентов центрального
значения, которые работали под его руководством, далеко не все были позднее
раскрыты. Роль целого ряда из них до настоящего времени остается совершенно
неизвестной. Объясняется это тем, что никаких сведений о них Герасимов в
свое время в Департамент не представлял (а именно на основании сведений
Департамента в 1917 году были раскрыты имена большинства обнаруженных
агентов по Петербургу, так как архив самого Петербургского охранного
отделения почти целиком погиб в дни революции), сношения с ними поддерживал
только сам лично, никто другой их не знал, а после ухода Герасимова с поста
начальника охранного отделения они также оставили свою полицейскую работу:
Герасимов рассказывает, что, уходя из охранного отделения, он предложил
наиболее ответственным из своих агентов решить, хотят ли они быть
переданными его преемнику или предпочитают оставить службу совсем, и целый
ряд из них выбрал последнее. Из их числа до сих пор никто не раскрыт.

СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ ГОТОВИТСЯ К БОЮ

Неудачи, постигшие революционные организации в 70-х годах и в начале
80-х годов в деле социального и государственного переворота, побудили
некоторых старых революционеров обратиться к изучению причин этих неудач и
заставили их искать новые и более верные пути, силы и средства к достижению
намеченной цели.
Внимательной разработкой этого вопроса занялась и группа
"чернопередельцев", эмигрировавших за границу в начале 1880 года во главе с
Плехановым. Разбираясь в неудачах революционной работы в России, с одной
стороны, и видя большой успех за границей социал-демократического движения,
с другой, "чернопередельцы" стали изучать теорию и практику этого последнего
и вскоре сами перешли в ряды социал-демократии. Сделавшись
социал-демократами, они находили уже несостоятельными как самую теорию
русского народничества, так и обоснованную на ней революционную работу, и
приходили к выводу, что единственной силой, которая может добиться в России
политического и социального переворота, является быстро нарождающийся под
влиянием развивающейся промышленности рабочий класс, организованный и
действующий, согласно принципам международной социал-демократии.
Решив идти по этому новому для России революционному пути, бывшие
чернопередельцы Г.Плеханов, ПАксель-род, В.3асулич, В.Игнатов и ЛДейч
образовали в 1883 году в Швейцарии группу "Освобождение труда", которая
поставила себе целью пропаганду социал-демократических идей в России и в
этих видах приступила к изданию ряда сочинений под общим названием:
"Библиотека современного социализма".
Задача изданий группы по заявлению ее руководителей сводилась:
"1) К распространению идей научного социализма путем перевода на
русский язык важнейших произведений школы Маркса и Энгельса и оригинальных
сочинений, имеющих ввиду читателей различной степени подготовленности.
2) К критике господствующих в среде наших революционеров учений и
разработке важнейших вопросов русской общественной жизни с точки зрения
научного социализма и интересов трудящегося населения России."
В том же году группа издала первую социал-демократическую книжку -
"Социализм и политическая борьба" - Плеханова, в которой автор, исходя из
принципов научного социализма дал критику "народнической" и
"народовольческой" программ. Он опровергнул взгляды народников на
несовместимость борьбы политической с борьбой за социализм; доказал
ошибочность взглядов народовольцев на то, что добившись захвата политической
власти они могут произвести социальную революцию, хотя бы массы и не были к
тому подготовлены; изложил теорию совместимости борьбы политической с
борьбой за социализм и наметил современные задачи русских социалистов.
"Единственной нефантастической задачей русских социалистов, - писал
Плеханов, - может быть теперь только завоевание свободных учреждений с одной
стороны, и выработка элементов для образования будущей рабочей
социалистической партии в России с другой. Они должны выставить требование
демократической конституции, которая дала бы рабочим путем всеобщего
избирательного права возможность участия в политической жизни страны.
Таким образом, борьба за политическую свободу, с одной стороны, и
подготовка рабочего класса к его будущей самостоятельной и наступательной
роли, с другой - такова, по нашему мнению, "постановка партийных задач",
единственно возможная в настоящее время...
Современное положение буржуазных обществ и влияние международных
отношений на социальное развитие каждой цивилизованной страны, дают право
надеяться, что социальное освобождение русского рабочего класса последует
очень скоро за падением абсолютизма...
Нужно только, чтобы русские революционеры, в свою очередь, не "слишком
поздно" начали дело подготовки рабочего класса, дело, теперь уже ставшее
вполне современным и насущным".
В следующем году группа издала "Развитие научного социализма" Энгельса
и вторую брошюру Плеханова "Наши разногласия", в которой автор обстоятельно
разобрал вопросы о капитализме и общине в России. Народники искренне верили
и доказывали другим, что устои русской экономической жизни столь самобытны,
что развитие капитализма в России вообще невозможно - ему помешает
наличность в России крестьянской общины, которая поможет России перейти к
социализму непосредственно, минуя стадию капитализма.
Этот взгляд народников на роль капитализма и общины в России и
раскритиковал Плеханов в своей брошюре; он опровергнул их утверждения о том,
что капитализм не будет иметь будущего в России, и доказывал, что не только
ближайшее будущее, но и настоящее принадлежит у нас капитализму;
относительно же общины утверждал, что она не сможет помешать росту
капитализма, ибо сама в себе несет разложение под влиянием этого последнего.
В итоге своей критики народничества автор высказал следующее положение:
"1) Коммунистическая революция рабочего класса никоим образом не может
вырасти из того мещанско-кре-стьянского социализма, проповедниками которого
являются в настоящее время почти все наши революционеры.
2) По внутреннему характеру своей организации сельская община прежде
всего стремится уступить место буржуазным, а не коммунистическим формам
общежития.
3) При переходе к этим последним ей предстоит не активная, а пассивная
роль; она не в состоянии двинуть Россию на путь коммунизма; она может только
меньше сопротивляться такому движению, чем мелкое подворное землевладение.
4) Инициативу коммунистического движения может взять на себя лишь
рабочий класс наших промышленных центров.
5) Класс, освобождение которого может быть достигнуто только путем его
собственных сознательных усилий.
Раз понявши эти простые истины, русские социалисты из привилегированной
среды оставят всякие помыслы о захвате власти, предоставляя его нашей
рабочей социалистической партии будущего. Их усилия направятся лишь к
созданию такой партии и к устранению всех условий, неблагоприятных для ее
роста и развития".
Вслед затем появились: "Программа социал-демократической группы
"Освобождение труда" и брошюра Аксель-рода "Рабочее движение и
социал-демократия" с приложением статьи "Об издании рабочей библиотеки". Так
начала свою пропагандистскую деятельность группа "Освобождение труда" среди
интеллигенции и рабочих, но встречена была на этой работе враждебно и успеха
почти не имела. Все симпатии революционной интеллигенции были еще на стороне
"Народной воли" и ее "героев", хотя та организация уже и была разбита
правительством и хотя нецелесообразность и бесполезность для революционного
дела ее тактики была доказана самой жизнью - русское самодержавие оставалось
непоколебимым, несмотря даже на ужасную, мученическую кончину
царя-освободителя. Мешали молодым социал-демократам и другие не зависящие от
них обстоятельства.
В 1884 году был арестован с транспортом нелегальной литературы Дейч,
заведовавший всем делом водворения ее в Россию. С его арестом порвалась
главнейшая связь с Россией. Группа была как бы изолирована от России и
поневоле должна была обратить все свои усилия на пропаганду среди
проживавшей за границей русской молодежи, в рядах которой .и стала вербовать
себе сторонников, которые по возвращении в Россию могли бы выступить там уже
в роли самостоятельных пропагандистов и агитаторов.
В 1885 году группа издала "Проект программы русских социал-демократов",
в котором формулировала следующие положения:
"Русские социал-демократы, подобно социал-демократам других стран,
стремятся к полному освобождению труда от полного капитала. Такое
освобождение может быть достигнуто путем перехода в общественную
собственность всех средств и предметов производства, перехода, который
повлечет за собою а) устранение современного товарного производства (т.е.
купли и продажи продуктов на рынке) и б) замену его новой системой
общественного производства по заранее составленному плану..."
Эта коммунистическая революция вызовет коренные изменения общественных
и международных отношений; она будет носить международный характер, и успех
ее требует международной солидарности рабочих.
"Но так как освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих, т.к.
интересы труда в общем диаметрально противоположны интересам эксплуататоров
и т.к. поэтому высшие классы всегда будут препятствовать указанному
переустройству общественных отношений, то неизбежным предварительным его
условием является захват рабочим классом политической власти в каждой из
соответствующих стран. Только это временное господство рабочего класса может
парализовать усилия контрреволюционеров и положить конец существованию
классов и их борьбе".
Эта политическая задача вносит разнообразие в программы
социал-демократов разных стран ввиду того, что общественные условия их
различны.
В России система натурального хозяйства уступает ныне место товарному
производству; общественные формы крестьянского землевладения разлагаются;
община, связывая своих членов, крестьян, только со своими интересами
препятствует их политическому и умственному развитию.
Крестьянство не поддерживает революционного движения, и поэтому
интеллигенция, не встречая в нем поддержки, бессильна что-либо сделать.
И дело было бы совсем безнадежно, если бы развитие капитализма и
разложение общины не вело к нарождению нового для России класса -
промышленного пролетариата.
"В лице этого класса народ наш впервые попадает в экономические
условия, общие всем цивилизованным народам, а потому только через посредство
этого класса он может принять участие в передовых стремлениях
цивилизованного человечества. На этом основании русские социал-демократы
считают первой и главнейшей своей обязанностью образование революционной
рабочей партии.
Но развитию партии мешает самодержавие, а потому низвержение его есть
первая политическая задача для рабочих кружков, которые являются зачатками
партии".
"Главным средством политической борьбы рабочих кружков против
абсолютизма, русские социал-демократы считают агитацию среди рабочего класса
и дальнейшее распространение в ней социалистических идей и революционных
организаций. Тесно связанные между собой в одно стройное целое организации
эти, не довольствуясь частными столкновениями с правительством, не замедлят
перейти, в удобный момент, к общему на него нападению, причем не остановятся
и перед так называемыми террористическими действиями, если это окажется
нужным в интересах борьбы.
Цель борьбы с абсолютизмом - завоевание демократической конституции.
Ближайшие и экономические требования партии следующие: пересмотреть условия
выкупа земли и наделение ею кресгьян. Право выхода из общины, установление
прогрессивного налога, законодательная регулировка отношений рабочих с
работодателями, организация инспекций с представительством от рабочих,
государственная помощь производительным ассоциациям всех отраслей труда.
Изложения требования одинаково благоприятны как промышленным рабочим,
так и крестьянам, а потому, добиваясь их, рабочая партия сблизится с
крестьянством. Появление среди него агитаторов - социал-демократов - изменит
судьбу общины, так как благодаря их пропаганде и агитации создается сила,
которая положит конец капитализму. "Такою силою явится рабочая партия и
увлеченная беднейшая часть крестьянства".
Таково содержание этой первой предложенной русской интеллигенции
программы социал-демократии.
Осенью 1888 года группа положила основание "Русскому
социал-демократическому союзу" и под этой фирмой начала издавать ряд брошюр
и литературно-политическое обозрение "Социал-демократ", "в котором
развивались взгляды социал-демократии на разные вопросы общественной жизни,
освещались с ее же точки зрения события в России, давались очерки о рабочем
движении на Западе. В них же В.Засулич в ряде статей дала, по отзыву
Рязанова, "лучшую критику террора, которая только имеется в нашей
социал-демократической литературе".
В 1889 году группа считает успех социал-демократии в России настолько
обеспеченным, что посылает Плеханова к делегатам на международный
социалистический конгресс в Париже, и тот в своей речи заявляет конгрессу:
"Задача нашей революционной интеллигенции сводится, по мнению русских
социал-демократов, к следующему: она должна усвоить взгляды современного
научного социализма, распространить их в рабочей среде и с помощью рабочих
взять твердыню самодержавия. Революционное движение в России может
восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у
нас нет и быть не может".
Независимо от группы "Освобождение труда" в 1884 году в Петербурге
болгарином Благоевым был организован первый в России социал-демократический
кружок, состоявший из 15 - 16 студентов и студенток, инженер-архитекторов,
одного журналиста и двух нелегальных чернопе-редельцев.
Выработав программу, в которой, по словам социал-демократа ЖЛядова;
чувствуется "полное политическое невежество и отсутствие знакомства с
требованиями западно-европейской социал-демократии", кружок с 1885 года
начал вести пропаганду среди учащейся молодежи и рабочих, завязал сношения
через Благоева с группой "Освобождение труда", принял ее программу и начал
издавать журнал "Рабочий" (Орган партии русских социал-демократов). Во
втором номере этого журнала было поме-, щено письмо Плеханова к
петербургским рабочим кружка, озаглавленное: "Современные задачи русских
рабочих", в котором Плеханов призывает рабочих бороться ради освобождения от
экономической эксплуатации во имя политической свободы и доказывает, что эти
две цели они должны преследовать одновременно и что они могут их достичь
только силой.
А так как сила рабочих зависит, по его мнению, от трех условий -
сознательности, сплоченности и от тактики, то он и призывает рабочих:
"1) Развивать сознательность в среде (ваших) товарищей, 2) организовать
и сплачивать их силы и 3) направлять эти силы на завоевание тех политических
прав, которые дали бы (вам) возможность добиться некоторых экономических
реформ уже в настоящее время, а главное, облегчить бы (вам нашу)
окончательную победу в будущем".
В том же году Благоев был арестован и выслан из России, в январе 1886
года были арестованы главнейшие деятели кружка, и взята их типография, а в
1887 году были арестованы и высланы из Петербурга и прочие уцелевшие от
первых провалов члены организации, после чего кружок и кончил свое
существование.
Но начатое благоевской организацией и группой "Освобождение труда"
социал-демократическое движение не прекратилось. Вновь возникают,
проваливаются и снова организуются кружки в С.-Петербурге. Медленно, но
настойчиво проникает пропаганда марксистских идей в разные пункты России,
разносимая или возвращающейся из-за границы распропагандированной молодежью
и высылавшимися из Петербурга социал-демократами, или путем
социал-демократической литературы.
К концу 80-х годов, помимо Петербурга, марксистские кружки существовали
уже в Москве, Киеве, Казани, Ростове-на-Дону, Самаре, Саратове, Туле,
Минске, Вильне, Харькове, Екатеринославе, Одессе и некоторых других городах.
Эти кружки, состоявшие преимущественно из интеллигентной молодежи и
поднадзорных, изучали политическую экономию, экономическую историю России и
занимались разбором и критикой народнических теорий, развивая в противовес
им идеи научного социализм и социал-демократии.
Желание усвоить новую отрасль познаний выдвигало задачу расширить
умственный кругозор в общем и приобрести серьезные сведения по истории
Западай России.
Труды Маркса, Энгельса, Каутского, Либкнехта, Бебеля, Ла-фарга, Геда
сделались модными книгами у тех, кто владел иностранными языками; русские
исследования Эрисмана, Янжула, Погожева служили подспорьем для изучения
русской фабричной и заводской промышленности.
Шла горячая работа по самообразованию, но только по самообразованию
тенденциозному, - социал-демократическому. Вырабатывался тип развитого, с
большим запасом односторонних научных знаний интеллигента-социал-демократа.
Попутно интеллигенты пытались уже и заводить знакомства с отдельными более
развитыми рабочими с целью ведения в их среде пропаганды.
Так, в Киеве, в 1888 году приехавший из Минска еврей, доктор Абрамович,
поступив слесарем в железнодорожные мастерские, сорганизовал сообща с одним
ссыльным до тридцати рабочих и тем положил начало социал-демократическому
движению в названном городе.
Народнические кружки встретили враждебно новое течение, и между ними и
новаторами-марксистами началась идейная борьба, нашедшая свое выражение в
горячих спорах на вечерах, сходках и собраниях (особенно в Петербурге), а
также и на страницах легальной прессы.
Постигший некоторые губернии России в 1891 - 1892 году голод, дал новый
толчок начавшемуся социал-демократическому движению и обострил борьбу
социал-демократии с народниками. Под влиянием условий, создавшихся благодаря
голоду, среди народнической интеллигенции началось как бы новое движение "в
народ". Одна часть народников развивала взгляд о необходимости помочь
голодающему крестьянству, сделать его грамотным и затем начать его
революционизировать, другая же стояла за то, чтобы, воспользовавшись
голодом, поднять крестьянство на восстание в целях государственного
переворота.
Марксисты не соглашались ни с одним из этих взглядов и считали их
ошибочными.
"Филантропия - вещь хорошая, - говорили они своим противникам, - но
только в том случае, если она действительно помогает страждущему, а не
является одним самоутешением, успокоением собственной совести... Идите в
народ, делайтесь учителями, фельдшерами, докторами, агрономами, но не
облекайте свою службу ореолом геройства, мученичества, подвижничества.
Крестьянские массы только тогда сознательно пойдут на революцию, когда они
ясно увидят связь между государственным строем и своим экономическим
положением. Идите и выясняйте эту связь и вы приблизите момент революции;
одними призывами к восстанию вы ничего не сделаете". "Мы, - говорили
марксисты, - не идем сейчас к крестьянству потому, что у нас в настоящее
время еще слишком мало сил, и мы хотим употребить их как можно
производительнее. Поэтому мы посвящаем всю нашу энергию городскому
пролетариату, который по своим условиям является более восприимчивой почвой
для наших идей и который несомненно должен явиться авангардом революции".
И молодые социал-демократы с удвоенной энергией принялись за
революционную работу.
Усилилась пропаганда среди интеллигенции, особенно среди учащейся
молодежи, стали образовываться группы для переводов с немецкого языка
необходимой литературы, устраивались библиотеки книг тенденциозного
содержания, распространялась попадавшая из-за границы нелегальная
литература, сочинялись брошюры, пригодные для обращения среди рабочих.
Занимавшиеся до сих пор почти исключительно самообразованием марксисты,
бросились теперь выискивать подходящих для них смышленых фабрично-заводских
и ремесленных рабочих, группировали их в кружки и занимались с ними с целью
выработки из них "сознательных" социал-демократов.
Сочинения Маркса и Энгельса, создаваемая интеллигентскими кружками
рукописная литература, отмеченные выше легальные издания по экономике
России, разные издания группы "Освобождение труда", корреспонденции Иоллоса
в "Русских ведомостях" о западно-европейском рабочем движении служили
материалами при пропаганде; тенденциозная беллетристика - "Углекопы" Золя,
"Один в поле не воин" Шпильгагена, "Через сто лет" Беллами и другие -
служили подспорьем для выработки у рабочих классового сознания и
социалистических взглядов.
Распропагандированные рабочие первых кружков, или так называемые
"передовые" рабочие, подбирали по заводам и фабрикам подходящих рабочих и
образовывали из них кружки второй степени и начинали пропаганду среди них.
Так перешли марксисты от самообразования к пропаганде среди рабочих, и стала
пропаганда та распространяться по фабрикам и заводам больших промышленных
центров, а из них проникла уже и в менее значительные провинциальные пункты.
Этот период работы социал-демократов известен под именем "кружковщины"
и продолжался он в среднем лишь до 1894 года. То был период подготовительной
работы социал-демократии, период выбора пропагандистов и агитаторов, период,
когда социал-демократия еще оставалась в стороне от рабочего движения и
влиять на него не могла, она лишь готовилась к тому, чтобы начать руководить
им.
Увлечение кружковщиной продолжалось недолго.
В то время, как молодые социал-демократы довольно энергично занимались
самообразованием и выработкой социал-демократов из отдельных городских
рабочих, русское рабочее движение приняло беспокойные формы.
Неурожай 1891 - 1892 годов подорвал благосостояние крестьян, тем самым
лишив временно рынок главного его покупателя, а это привело к осложнениям в
фабричной промышленности.
Начались увольнения рабочих с фабрик и понижения расценок, что вызвало
рабочие беспорядки, которые, возникнув в 1892 году в Юзовке и Лодзи,
произошли в следующем году в С-Петербурге, Харькове, Ростове-на-Дону, а в
.1894 году охватили почти все крупные промышленные центры России.
Это возникшее стихийно, обусловленное исключительно экономическим
кризисом страны, рабочее движение, обратило на рабочий класс внимание
общественных кругов. Капитализм, его развитие и значение для России делаются
предметом изучения легальной печати. Впервые появляются крупные легальные
труды марксистов, доказывающие, что для рабочего движения правильный путь
развития - путь, совершаемый под флагом марксизма. Иными словами, что
русское рабочее движение должно стать социал-демократическим движением.
И как раньше русская, так называемая передовая интеллигенция, и
революционная молодежь сильно увлекались народничеством, так теперь они
стали заполнять ряды марксистов.
Перед марксистами, занимавшимися кружковщиной и видевшими проявление
происходившего без всякого их участия рабочего движения, стал вопрос -
правильно ли такое положение дел, правильна ли позиция, которую они
занимают. Ответ получался отрицательный - нет, не правильно, а это порождало
новый вопрос: что же им надо делать, как им подойти к рабочему движению, как
овладеть им и направить его согласно видам социал-демократии.
И социал-демократы разных мастей ответили на эти вопросы тем, что пошли
в массу рабочих и присоединились к их борьбе с хозяевами; они пристроились к
рабочему движению, присосались к нему.
Они начали вмешиваться в недоразумения рабочих с хозяевами, стали
направлять их действия, руководить их поведением при столкновениях с
хозяевами и, таким образом, от пропаганды в кружках перешли к агитации среди
масс рабочих на почве их повседневных нужд и требований.
Эта новая тактика получила свое теоретическое обоснование в брошюре "Об
агитации", появившейся в рукописи в 1894 году в Вильно, которая была
составлена на основании опыта революционной работы социал-демократов-евреев,
работавших в Вильно и в Москве.
Основная идея брошюры заключается в том, что политические задачи
рабочего движения пролетариат может понять лишь в процессе экономической
борьбы, почему прежде всего и необходимо вести именно борьбу экономическую.
"Достижение политической власти, - говорилось в ней, - является главной
задачей борющегося пролетариата, но стать перед лицом рабочего класса эта
задача можег лишь тогда, когда экономическая борьба выставит перед ним явную
невозможность добиться улучшения своей участи при данных политических
условиях. Только тогда стремление пролетариата столкнуться лицом к лицу с
данными политическими формами, когда поток рабочего движения встретится с
политической силой, только тогда настанет момент перехода классовой борьбы в
фазисы борьбы сознательно-политической...
Задачей социал-демократов является постоянная агитация среди фабричных
рабочих на почве существующих мелких нужд и требований. Вызванная такой
агитацией борьба приучит рабочих отстаивать свои интересы, поднимет их
мужество, даст им уверенность в своих силах, сознание необходимости единения
и в конце концов поставит перед ними более важные вопросы, требующие
разрешения.
Подготовленный таким образом к более серьезной борьбе, рабочий класс
приступит к решению своих насущных вопросов, и агитация на почве этих
вопросов должна иметь целью выработку классового самосознания. Классовая
борьба в этом более сознательном виде создаст почву для политической
агитации, целью которой будет изменение существующих политических условий в
пользу рабочего класса".
Брошюра "Об агитации" имела большой успех в кружках. Правда, с точки
зрения революционной социал-демократии она отдаляла несколько момент
политической борьбы, ибо ставила на первую очередь борьбу экономическую, но
в этой-то борьбе она звала социал-демократию быть руководителем все более и
более развивающегося рабочего движения. Уже начавшаяся и до появления этой
брошюры агитация по некоторым пунктам, как, например, в Вильно, Москве,
начала применяться затем в Петербурге, Киеве и по другим пунктам движения.
Велась она и устно, и путем прокламаций, которые стали появляться с 1894
года и имели большой успех среди рабочих, так как касались их будничных дел,
их ближайших насущных интересов.
Выдающаяся по своим размерам (более 30 тысяч забастовщиков) стачка
ткачей и прядильников в 1896 году в Петербурге, стачка, во время которой
социал-демократы выпустили до 25 видов разных прокламаций, и на которые
правительство отозвалось "Правительственным сообщением", в котором
констатировало наличность социал-демократов в России и их подстрекательскую
роль в стачке, еще более уверила рабочих и их руководителей в
целесообразности агитации и имела следствием то, что новую тактику признали
почти все действующие в России социал-демократические кружки. Однако,
перейдя к агитации, кружки не отказались совершенно от пропаганды, они
продолжали заниматься ею, но лишь как делом второстепенным, подсобным; и
только в пунктах с неразвитой промышленностью, где не было почвы для
агитации, кружковщина продолжала существовать, как единственная форма
социал-демократического движения.
Оживление революционной деятельности социал-демократов и изменение
тактики повело к увеличению числа кружков, к образованию из них более
сложных организаций, к нарождению нелегальной периодической прессы.
В 1895 году из Петербургской социал-демократической группы возник "Союз
борьбы за освобождение рабочего класса", который в следующем году выпустил
за своей подписью ряд агитационных листков.
В том же 1895 году в Ивано-Вознесенске образовался "Ивано-Вознесенский
рабочий союз", устроивший кассу и библиотеку со значительным количеством
легальных и нелегальных изданий.
В 1896 году московские группы объединились в "Московский рабочий союз",
который владел и библиотекой, и общей для Москвы кассой.
В 1897 году в Петербурге возникли еще две самостоятельные организации:
"Рабочая мысль", поставившая себе задачей удовлетворение запросов широких
слоев рабочих, сумевшая хорошо оборудовать свою техническую часть, и
издавшая 16 номеров газеты того же названия, и группа "Рабочее знамя",
издавшая в последующие годы три номера газеты того же наименования.
В том же 1897 году Киевские социал-демократы объединились в "Киевский
союз борьбы за освобождение рабочего класса", который продолжил издание
газеты "Вперед" и выделил, кроме того, самостоятельную литературную группу
"Рабочая газета", издавшую газету того же названия (2 номера), и там же
независимо от Союза образовался Рабочий комитет.
В Екатеринославе образовался местный "Союз борьбы за освобождение
рабочего класса"; в Николаеве возник "Южно-Русский рабочий союз", издавший
затем гектографированный журнал "Наше дело" (2 номера); все же работавшие по
городам Северо-Западного и Привислянского края еврейские
социал-демократические группы объединились в 1897 году в сильную, хорошо
законспирированную организацию - Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве,
Польше и России, или Бунд, во главе которого стоял Центральный Комитет и
официальным органом которого был принят "Рабочий голос".
Такой быстрый организационный рост социал-демократических организаций и
увеличение числа их к 1897 году повели к объединению их в партию.
Уже в 1894 году у Московских социал-демократов возникла мысль об
объединении работавших во всей России социал-демократических кружков в
партию и об устройстве в этих целях съезда, а в 1896 году эта мысль явилась
и у петербуржцев, где "Группа 4-го листка" завязала по этому поводу сношения
с Вильно, Киевом и Москвой и даже предлагала будущей партии свою типографию,
однако аресты помешали осуществлению этих планов.
В конце того же 1896 года Виленская группа начала переговоры о съезде с
Петербургской и Киевской организациями, после чего были отправлены два
делегата в Швейцарию для переговоров по этому вопросу с заграничным Союзом
русских социал-демократов, и летом 1897 года в Цюрихе представителями
названных организаций был выработан проект объединения их в одну партию.
Независимо от последнего предприятия, Киевская группа "Рабочее дело",
войдя в сношение с Петербургской, Виленской, Московской и
Ивано-Вознесенской организациями, пыталась собрать съезд в Киеве в 1897
году, но так как на съезд в назначенное время прибыли лишь представители от
Петербурга и Москвы, то было решено считать съезд несостоявшимся и собраться
лишь на частное совещание.
Совещание обсудило вопрос о созыве съезда и поручило заняться
организацией последнего Киевской группе. "Рабочая газета" (бывшее "Рабочее
дело"), которая горячо принялась за дело и сделала предложение участвовать в
съезде Петербургскому союзу фракции "стариков", Киевскому и Московскому
союзам, Екатеринославской группе, Литовской социал-демократической партии,
Бунду, заграничному Союзу русских социал-демократов и харьковской
организации из каковых организаций все, кроме двух последних, изъявили
согласие на съезд.
Работавшим в то время организациям в Ивано-Вознесенске, Одессе,
Николаеве и Белостоке ("Рабочее знамя"), а также Польской социалистической
партии приглашения не были посланы. Первым трем по причине их
нерешительности, "Рабочему знамени" - потому что ее считали тяготевшей к
социалистам-революционерам, а Польской партии - ввиду поставленных ею
неприемлемых условий.
Съезд собрался в Минске 1 марта 1898 года, каковой день был избран
сознательно, дабы подчеркнуть связь с деятельностью "Народной воли", и
продолжался 3 дня. В нем участвовали девять делегатов: по одному от
Петербурга, Киева, Москвы и Екатеринослава, два от Бунда и два от "Киевской
газеты".
Съезд выработал организационный устав.