Киссинджер Г. Дипломатия

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Внешняя политика как геополитика;

дипломатический треугольник Никсона

Для Никсона тягостный процесс ухода Америки от Вьетнама свелся в итоге к пр<^ блеме сохранения места Америки в мире. Но даже в отсутствие подобного моральн ^ чистилища на повестке стояла бы серьезная переоценка характера американок внешней политики дня, ибо эпоха почти абсолютного превосходства Америки

638

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

мировой арене подходила к концу. Ядерное превосходство Америки сходило на нет, а экономическому ее превосходству бросали вызов динамично развивающиеся Европа и Япония, причем каждый из этих регионов был в свое время восстановлен при помощи американских ресурсов и находился под защитой американских гарантий безопасности. В конце концов Вьетнам подал сигнал, что настало время пересмотреть роль Америки в мире развивающихся стран и найти какую-то приемлемую платформу между самоустранением и перенапряжением.

По ту сторону барьера для американской дипломатии открылись новые возможности, поскольку появились серьезные трещины в том, что на протяжении «холодной войны» выглядело как коммунистический монолит. Сделанные Хрущевым в 1956 году разоблачения жестокостей сталинского правления и советское вторжение в Чехословакию в 19.68 году ослабили идеологическую привлекательность коммунизма для остальных районов мира. В еще большей степени этому послужили претензии Москвы на лидерство над всем коммунистическим движением, подрываемые расколом между Китаем и Советским Союзом. Все эти события указывали на возникновение пространства для дипломатического маневра.

На протяжении двадцати лет вильсонианский идеализм позволял американским руководителям осуществлять свою глобальную роль с миссионерским рвением. Но Америка конца 60-х годов, очутившаяся в тупике Индокитая и разрываемая внутренними конфликтами, требовала более сложного и богатого нюансами определения своей международной роли. Вильсон руководил страной, которая была новичком в международных делах, зато уверена в своей способности заниматься плотно и тщательно любой проблемой вплоть до ее окончательного решения; Никсон получил в наследство общество, охваченное разочарованием, при том, что будущее этого общества зависело от способности обрисовать для себя достижимые долгосрочные цели и преуспеть в достижении этих целей, не поддаваясь внутренним сомнениям даже в Условиях прямой конфронтации с противником.

Ричард Милхауз Никсон унаследовал страну, находящуюся в состоянии, близком к гражданской войне. Относясь с глубочайшей подозрительностью к истэблишменту и соответственно став объектом недоверия со стороны множества его представителей, °н тем не менее твердо придерживался убеждения, что ведущая демократическая страна мира не может ни отказаться от лежащей на ней ответственности, ни уйти от предначертанной ей судьбы. Немногие президенты были столь сложными личностями, как Никсон: застенчивый, но решительный; неуверенный в себе, но твердый и непреклонный; не доверяющий интеллектуалам, но в глубине души склонный к раздумьям; нередко безапелляционный в своих заявлениях, но терпеливый и дальновид-.ный в области стратегического планирования. Никсон очутился в положении руководителя Америки в переходный период от гегемонии к лидерству. Неуступчивый и чаще всего неспособный создать атмосферу личного обаяния, Никсон тем не менее сдал при самых трудных обстоятельствах тяжелейший экзамен на лидерство, переместив свое общество из уже известного мира в мир, до того времени неведомый. ., Ни один из американских президентов не обладал большими познаниями в международных делах. Никто из них, за исключением Теодора Рузвельта, так часто не ездил за границу и не проявлял столь неподдельного интереса к пониманию точек зре-

639

Дипломатия

ния других руководителей. Никсон не занимался систематическим изучением истории, как это делали Черчилль и де Голль. Он просто запомнил кое-какие сведения о прошлом страны и собирал рудиментарные факты, относящиеся к тем или иным обстоятельствам, причем мог обходиться и без этого. И все же он обладал невероятными способностями схватить самую суть политического динамизма той или иной страны, привлекшей его внимание. А его понимание геополитических реалий было поистине замечательным. Подход Никсона к внутриполитическим вопросам был по временам омрачен амбициями и личной неуверенностью. Но когда дело доходило до внешней политики, его могучий аналитический ум и исключительная геополитическая интуиция были всегда жестко сфокусированы на обеспечение американских интересов.

Никсон не признавал вильсонианских прописных истин относительно доброты человека от природы и фундаментальной гарантии любой из наций, поддерживаемо при помощи коллективной безопасности. Вильсону страны представлялись идущие в направлении мира и демократии; миссией Америки представлялась помош на этом неизбежном пути. Для Никсона все человечество разделялось на друзей тагонистов; он выделял арены сотрудничества и районы конфликтующих интересов. представлении Никсона спокойствие и гармония не соответствовали естественно порядку вещей, но были лишь временными оазисами в преисполненном поги мире, где стабильность можно сберечь лишь отчаянными усилиями.

Никсон старался плавать в бурном море житейском под флагом национальны тересов Америки, и его не смущало, что эта идея представлялась отвра^иге^нен. множеству идеалистов-традиционалистов. Если великие державы, включая СоеЯьда и ные Штаты, будут добиваться обеспечения собственных интересов рационал

VA/ITT RPK3 ТО1Дв

предсказуемо, как полагал Никсон в духе философии Просвещения XViu »c* . равновесие сил возникнет само, как следствие столкновения соперничающих и сов. Подобно Теодору Рузвельту, но в противоположность другим американСКИабиЛЬ. зидентам XX века, Никсон полагался на то, что равновесие сил обеспечит ность, и считал, что без сильной Америки глобальное равновесие невоЗМОЖНциКСОн в

Обе эти точки зрения были в те времена в высшей степени не модны, п интервью журналу «Тайм» 3 января 1972 года утверждал следующее:                         че.

«Мы должны помнить, что единственным условием продолжительных ис^ ^^ ских периодов мира было равновесие сил. Ведь именно тогда, когда одна ^ становится значительно сильнее своего потенциального соперника, возникав ^ ность войны. Поэтому я полагаюсь на мир, где Соединенные Штаты облада ^ ществом. Я думаю, что такой мир будет и лучше и безопаснее, когда у нас дпоНия, ровые и сильные Соединенные Штаты, Европа, Советский Союз, Кита и, ^ взаимно уравновешивающие друг друга, не действующие друг против ДРУ дающие баланс сил»1.                                                                                                         счцъо<$

В то же время Никсон являлся воплощением изначальной противор ^ ^ за. своего общества — нужно выглядеть целеустремленно-решительным, остав^ зйДей-висимости от традиционного идеализма как источника сил. Невероятно, но ^ ^|С. том, наиболее почитаемым Никсоном, хотя его собственные принципы ы ^^ шей степени далеки от вильсонианства, был как раз сам Вудро Вильсон.

640

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

новый президент избирает, портреты каких своих предшественников будут висеть у него в кабинете. Никсон выбрал Вильсона и Эйзенхауэра. А когда он распорядился, чтобы в Овальном кабинете поставили старый письменный стол Вильсона, получилось, словно улыбка истории шла за Никсоном по пятам: стол, который добыл заведующий хозяйственной частью Белого дома, оказался принадлежащим не Вудро Вильсону, а Генри Вильсону, вице-президенту при Улиссе Гранте.

Никсон часто пользовался стандартной вильсоновской риторикой. «У нас действительно есть судьбоносное предназначение, — заявил он, — и нет никакого смысла демонстрировать, подобно другим нациям в прошлом... пример духовного лидерства и идеализма, который не в состоянии обеспечить материальная сила или военное могущество» . И он на деле, а не только на словах, разделял великую американскую мечту о внешней политике, свободной от цинизма:

«Говоря о Соединенных Штатах, я могу утверждать следующее: мы не претендуем ни на чью территорию; мы не ищем господства ни над каким народом; мы претендуем на право жить в мире, причем не только наше собственное, но и для всех народов мира. Наша мощь может использоваться лишь для того, чтобы сохранять мир, но не для того, чтобы его разрушать, лишь для того, чтобы защищать свободу, а не для того, чтобы ее губить»3.

Призыв к альтруизму со стороны президента, который неустанно настаивал, чтобы будущее мира предопределялось пятью великими державами, преследующими собственные национальные интересы, явился составной частью новаторского синтеза американского опыта. Никсон воспринимал американский идеализм всерьез в том смысле, что разделял страстный интернационализм Вильсона и веру его в незаменимость Америки. Но он чувствовал себя в равной степени обязанным соотносить миссию Америки с собственными выводами по поводу того, как на самом деле функционирует мир. Даже если Никсону хотелось, чтобы его страна придерживалась вильсоновских ценностей, он также с болью осознавал, что на его долю выпала судьба исполнить неблагодарную обязанность обеспечить прекращение Америкой крестовых походов в защиту этих ценностей посредством посылки своих вооруженных сил по всему свету.

Отправной точкой для Никсона послужила американская исключительность, хотя широкие знакомства с иностранными руководителями научили его тому, что альтруистов среди них маловато; если бы им можно было дать «сыворотку правды», то большинство из них высказалось бы в пользу большей предсказуемости в американской внешней политике, и они сочли бы национальные интересы Америки более надежным внешнеполитическим фундаментом, чем альтруизм. Вот почему Никсон предпочитал одновременно действовать в двух направлениях: объяснять свои цели при помощи вильсонианской риторики и апеллировать к национальным интересам Америки для подкрепления собственной тактики.

По иронии судьбы такое понимание Никсоном роли Америки в достижении мира во всем мире могло бы поставить президента в оппозицию множеству достойных американцев — его современников, которые ранее придерживались вильсонианства, а теперь настаивали на проведении политики, которая, по мнению Никсона, была тождественна отказу Америки играть какую бы то ни было роль в мировой политике.

21 Г. Киссинджер

Дипломатия

Никсон, великолепно отдавая себе отчет в том, что его собственное, достаточно прагматичное, видение характера глобальной ответственности Америки аналогично, с точки зрения его предшественников, отступлению от прежних рубежей, поставил перед собой задачу сформулировать приемлемую для идеалистической Америки задачу в Ы--прецедентно сложной международной обстановке — такую, где, по мнению Никсона, вильсонианство и «Realpolitik» слились бы воедино.

Стратегия «сдерживания» раннего послевоенного периода выдвинула Америку на передовые рубежи любого из международных кризисов; рвущая сердце риторика периода Кеннеди выдвигала задачи, стоявшие вне пределов физических и .эмоИиональ-. ных возможностей Америки. В результате этого американская моральная праведность превратилась в ненависть к самой себе, а критика перенапряжения сил в самоустранение. В подобной обстановке Никсон счел первоочередной задачей восполшват опытом Вьетнама в перспективном плане. Соединенные Штаты оставались жизненн важным фактором международной стабильности, но они оказались не в состоян выдерживать безудержный интервенционизм, загнавший свыше 500 тыс. американ в Индокитай в отсутствие стратегии победы. Выживание человечества корениы разом зависело от отношений между двумя сверхдержавами, но мир во всем мире висел от того, сможет ли Америка провести грань между обязательствами, где Р чисто вспомогательная, и моральными акциями, где ее собственное участие о тельно, причем сумеет ли она при этом выполнить последнее без саморазрушени . ^ Никсон воспользовался довольно необычным поводом, чтобы предложить от ^ подобные дилеммы. 25 июля 1969 года президент оказался на острове Гуам, отеу^ ^ , начинал поездку по всему земному шару — от Юго-Восточной Азии до РУМЫ " ^ начале дня он был свидетелем посадки на воду неподалеку от острова Джон ^ Тихом океане первых астронавтов, совершивших высадку на Луну. С°ВР'' журнализм, неспособный подолгу освещать даже самую новейшую историческую ^ му, нуждается в новом событии для каждого цикла новостей, особенно во вре ^ зидентских поездок. А Гуам по отношению к месту приводнения находится п^едЦ1ей рону линии перемены дат (вот почему посадка астронавтов считается про 24 июля) и потому явился частью другого цикла новостей.                               ишдапЫ.

Осознавая это, Никсон воспользовался случаем, чтобы выдвинуть пр ^ ^ определяющие новый подход его страны к международным делам. Хотя *?и *ществец-советники часто обсуждали этот новый подход, представить его широкой n0TQMy ности именно при данных конкретных обстоятельствах не планировалось, ^я№№ для всех, включая и меня, было полнейшей неожиданностью, когда *™КС°М4 долу-о новых критериях, предопределяющих вовлеченность Америки за ру авлеНыв чившие с тех пор название «доктрина Никсона», они были подробно пред ^^ речи в ноябре 1969 года, а затем в феврале 1970 года в первом годовом отч дента по вопросам внешней политики — нововведении того времени, к обрисовал фундаментальные основы своей внешней политики.                          ie RaIrf.

«Доктрина Никсона» дала объяснение тому парадоксу, что обе после^°лйсь ради пании Америки военного характера — Корея и Вьетнам — осуще°ТИ!^лЬСТв) и» стран, по отношению к которым у Америки не было официальных ° ^ аоНйтеЛЬнЫХ регионах, которые формально находились вне сферы деятельности о ор

642

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

союзов. Применительно к этим регионам доктрина Никсона находила средний путь между перенапряжением и самоустранением посредством установления трех критериев американской вовлеченности:

«Соединенные Штаты будут верны своим договорным обязательствам.

Соединенные Штаты „обеспечат щит на случай, если одна из ядерных держав будет угрожать свободе союзной нам нации или нации, чье выживание жизненно важно с точки зрения нашей безопасности".

В случаях неядерной агрессии Соединенные Штаты „позаботятся о нации, испытывающей непосредственную угрозу, и примут на себя основную ответственность по обеспечению живой силы для организации обороны"»5.

Реальность, однако, с трудом укладывалась в рамки формальных критериев. Заверения в том, что Америка будет верна принятым на себя обязательствам, были ударом железной палки по днищу пустого ведра; как и уверения в целомудрии, они не отличались особой убедительностью, ибо вряд ли отказ от обязательств мог быть громогласно провозглашен до начала событий. При любых обстоятельствах ключевым вопросом ядерной эры было не соблюдение обязательств как таковых, а их определение и толкование. «Доктрина Никсона» не содержала указаний на то, как следует разрешать разногласия между союзниками по поводу ядерной стратегии: то есть будет ли использовано ядерное оружие вообще, а если да, то, грубо говоря, на чьей территории; будут ли союзники полагаться на ядерную войну всеобщего характера, которая в основном затронет сверхдержавы, или на некую версию стратегии «гибкого реагирования», которая преимущественно ставила под удар территории жертв агрессии.

Заявление, гласящее, что Соединенные Штаты обеспечат щит для стран, «чье выживание жизненно важно с точки зрения нашей безопасности», в случае если им будет угрожать ядерная держава, содержало в себе два противоречия: если Соединенные Штаты защищают страны, жизненно важные для нашей безопасности, только тогда, когда им угрожает ядерная держава, как поведут себя Соединенные Штаты, если стране, жизненно важной для нашей безопасности, будет угрожать неядерная держава или если эта ядерная держава предпочтет не применять ядерное оружие? А если поддержка перед лицом ядерной угрозы более или менее автоматическая, то нужны ли официально оформленные оборонительные союзы?

«Доктрина Никсона» также требует от находящихся под угрозой стран принимать на себя большее бремя применительно к защите при помощи обычных вооружений. Но что будет делать Америка, если страна, находящаяся под угрозой, будет рассчитывать на американскую поддержку независимо от того, сможет ли она нести свою долю усилий по обеспечению обороны — особенно перед лицом давления со стороны ядерной державы? По иронии судьбы упор, который делала администрация Никсона на обеспечение собственных национальных интересов, потенциально таил в себе стимул для прочих наций проигнорировать призыв к совершению больших усилий в области обороны. Ибо если определяющими на деле являются именно национальные интересы, то Америка обязана будет защищать любую территорию, значимую с точки •зрения собственной безопасности, независимо от достоинств жертвы или ее вклада в обеспечение всеобщей безопасности. Вот тут-то и таятся все дилеммы, которые позд-

21*                                                                                ,.,,

643

ДИПЛОМАТИЯ

нее выступят на передний план под рубрикой распределения бремени усилий в области обороны между всеми союзниками.

Отсюда следует, что «доктрина Никсона» имела в первую очередь отношение к кризисам в периферийных районах мира, не покрываемых официальными оборонительными союзами и испытывающих угрозу со стороны каких-нибудь советских марионеток, причем, как выяснилось, таких кризисов оказалось весьма немнога Пытаясь выработать «доктрину» для избежания повторного конфликта типа вьетнамского, администрация Никсона разработала такую доктрину, которая прежде всего относилась как раз к ситуациям, подобным вьетнамской, то есть таким, какие администрация была преисполнена решимости не повторять.

При этом к тому моменту, как Никсон вступил в должность, сами по себе отношения между Востоком и Западом крайне нуждались в пересмотре. Конфликт с о-ветским Союзом породил глобальные обязательства Америки, и требовалось занов рассмотреть стратегию этого конфликта в свете вьетнамской травмы. К тому же пер смотр становился затруднительным из-за того, что на протяжении всего периода «холодной войны» значительная часть внутренних споров относительно полит сдерживания велась в классически американских категориях, исключающих геопо тику, когда одна из групп рассматривала внешнюю политику как раздел теологии, оппоненты рассматривали внешнюю политику как раздел психиатрии.

Авторы политики «сдерживания» — Ачесон, Даллес и их коллеги, — несмотр всю свою искушенность в вопросах внешней политики, рассматривали творени своих в основном под теологическим углом зрения. Поскольку они полагали, ч ветское стремление к мировому господству является врожденным, они не считал ветских лидеров подходящими партнерами по переговорам, пока Кремль не отка от своей идеологии. А поскольку основная задача американской внешней поли .^ представлялась как обеспечение возможности свержения советской власти, все лющие переговоры или даже дипломатическая к ним подготовка являлись е ^ ными (если не аморальными), пока достижение «позиции силы» не повлечет з перемену в постановке Советами целей и задач.

Общество, лишенное опыта в области неразрешимых конфликтов и оола« ^ всепобеждающей верой в компромисс как средство разрешения споров, оказы ^ затруднении, когда от него требуется сохранять терпение при осушествлени ^^^^ косного курса. Многие из тех, кто верил в моральные аксиомы Ачесона и Д ^ пытались ускорить наступление переговоров заявлениями о том, что советск $ ма уже переродилась или находится на грани перерождения. Жажда амери ^ общественности положить конец конфронтации сделала даже неумолимых noCo^epei телей принципа «сдерживания» уязвимыми по отношению к изменениям в ат ^ соответственно получившим наименование «духа Женевы» или «духа Кемп-Д когда государственным секретарем был Даллес.                                                       оТЛй-

Согласно учению «психиатрической школы», советские лидеры не слишк ^ чались от американских в своем стремлении к миру. Они вели себя непримир^ q части потому, что Соединенные Штаты вынуждали их чувствовать себя неу v^ «Психиатрическая школа» призывала к терпению, с тем чтобы усилить миро ^ ^ звено советского руководства, которое, как утверждали, делилось на «ястр

644

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

«голубей» почти точно так же, как и американское правительство. Общенациональные дебаты во все большей и большей степени сводились к тому, сколь масштабны внутренние перемены в Советском Союзе," но не способны были разрешить основополагающую дилемму политики «сдерживания», не знающей середины между конфронтацией и статус-кво и не способной ответить на вопрос, по поводу чего вести переговоры.

В начале 70-х годов обеим этим школам общественной мысли бросил вызов новый радикализм. Подход Генри Уоллеса времен 40-х годов был возрожден из небытия и снабжен новыми ярлыками, порождавшими гораздо более потрясающую риторику, ставящую концепцию «сдерживания» вверх ногами. Новый радикализм не только утверждал, как и его предтечи, что Америка не имеет морального права выступать против коммунизма, но и заявлял, будто бы противостояние коммунизму на самом деле коммунизм укрепляет. В соответствии с концепцией нового радикализма коммунизм нуждается не в «сдерживании», а в выживании. Ибо в конце концов сама история нанесет ему поражение, если он этого поражения заслуживает.

Описывая марш на Вашингтон, романист Норман Мейлер обобщает подобную точку зрения, защищая безоговорочный уход из Вьетнама:

«...Если коммунисты победят в Азии... возникнут фракции, ереси и секты... По-( этому оставление Азии будет в точности равносильно обеспечению равновесия сил... Чем большей будет экспансия коммунизма, тем монументальнее будут встающие перед ним проблемы, тем более вялыми окажутся его попытки завоевать весь мир. Экспансия коммунизма сама по себе является фактором его сдерживания» .

Утверждая, что коммунизм скорее будет побежден своими победами, и только ими, а не противодействием со стороны Америки, новый радикализм проповедовал нечто противоположное теории «сдерживания». Поскольку перенапряжение лежит в основе коммунистической слабости, чем далее будет продвигаться коммунизм, тем очевиднее он рухнет. Заявление, будто бы самоустранение Америки от дела сопротивления коммунизму будет способствовать победе над ним, поистине является писательским парадоксом.

Поэтические мудрствования Мейлера были подкреплены тезисами гораздо более академически искушенного аналитика, который уже не выражал столь явной идиосинкразии. «Теория конвергенции», развернутая таким интеллектуальным тяжеловесом, как Джон Кеннет Гэлбрейт7, по сути дела, утверждала, будто для Америки бессмысленно идти на крупный риск и противостоять коммунизму, когда оба общества неминуемо приобретут все большее и большее сходство в силу естественного хода событий.

Отношения между Востоком и Западом достигли мертвой точки. Традиционная концепция «сдерживания» завела в дипломатический тупик. Его основной альтернативой являлась ересь, которая предполагала отказ от всех фундаментальных положений, лежавших в основе политики «сдерживания» на протяжении жизни целого поколения. И все же ни один ответственный американский президент не мог просто так вверить судьбу страны предполагаемым силам истории. В конце концов не было утешением для Карфагена то, что через несколько сот лет после того, как он будет стерт с лица земли римскими завоевателями, Рим тоже исчезнет.

645

Дипломатия

Никсон отверг все три школы общественной мысли и занялся утверждением национальных интересов в качестве базового критерия долгосрочной американской внешней политики. Самым главным инструментом подобных усилий <стал .ежегодный президентский доклад по вопросам внешней политики. Начиная с 1970" года было опубликовано четыре таких доклада. Подготовленные моим аппаратом и мною лично, эти доклады отражали точку зрения президента и публиковались от имени Никсона. Для любых подобных заявлений авторство менее важно, чем принятие президентом ответственности за их содержание. Хотя эти доклады обрисовывали концептуальные подходы новой администрации, преуспели они в этом не полностью. Средства массовой информации, настроенные скорее на события, чем на концепции, в значительной части содержание этих документов проигнорировали, за исключением разделов, относящихся к Вьетнаму. А иностранные руководители трактовали эти документы как аппаратные произведения, которыми стоит заняться лишь тогда, когда на деле возникнут обстоятельства, в них описанные.

Тем не менее для человека, изучающего этот период, эти документы являюгс наилучшим путеводителем в мире внешней политики эпохи Никсона, равно как и да журналистов, и для иностранных руководителей. Последние, как выяснилось, не о ратили внимания на ряд очевидных намеков, увлекшись повседневными материалам дипломатических сообщений. Лейтмотивом этих докладов являлось то, что отн американская внешняя политика будет нацелена на анализ национальных интере ¦ Утверждалось, что Америка будет заниматься делами политического характера, а демонстрацией правовых принципов. В первом же ежегодном докладе президента вопросам внешней политики, представленном 18 февраля 1970 года, говорилось.

«Нашей целью в первую очередь является подкрепление наших интересов в до ^ срочном плане при помощи здравой внешней политики. Чем более эта ПО|!И*И* зируется на реалистической оценке наших и чужих интересов, тем более ФФекТ становится наша роль в мире. Мы связаны с миром не потому, что У обязательства; у нас имеются обязательства потому, что мы связаны^ миром. интересы должны предопределять наши обязательства, а не наоборот» .

В британском или французском документе государственного характера таК0 особо заявления были бы восприняты как трюизмы, и никто не счел бы необходимы ^ ^ это подчеркивать. В Америке же для президента было беспрецедентным стр0" кт0 и3 внешнюю политику на откровенном утверждении национальных интересов. ^^_ предшественников Никсона на протяжении этого столетия — за исключение^ ^ ра Рузвельта — не трактовал американский идеализм как один фактор изЧИк0НКреТ. гих, а будущее — в рамках постоянной вовлеченности в противоположност ным крестовым походам с четко определенными конечными целями.

Что касается отношений с Советским Союзом, указывалось в докладе, екая политика будет базироваться на доскональном понимании характера системы, не допуская ни недооценки глубины коммунистической идеол ^тер убежденности, ни рабского следования иллюзии, будто К0ММУнистичеСКр0ЛКГ себе «уже отказались от своих верований или готовы это сделать...» . Не поз ^р Америка и эмоциональной зависимости от отношений с Советским ^ою3° рием прогресса будет суть конкретных договоренностей, отражающих

646

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

ресы, а не атмосферу. Что самое главное, ослабление напряженности должно иметь место на широком фронте:

«Мы будем видеть в наших коммунистических оппонентах в первую очередь нации, преследующие свои собственные интересы в том виде, как они им представляются, точно так же, как мы следуем нашим собственным интересам... Мы будем оценивать своих оппонентов по их делам, и такой же оценки по отношению к нам ожидаем от них. Конкретные договоренности и способ достижения мира, вырабатываемый при их помощи, будут проистекать из реалистического приспособления конфликтующих интересов друг к другу»1 .

Доклад 1971 года повторно проводил ту же тему. «Внутреннее устройство СССР как таковое не является предметом нашей политики, хотя мы не скрываем нашего неприятия многих его черт. Наши отношения с СССР, как и с другими странами, определяются его поведением в международном плане»".

Упор на национальные интересы не мог не вызвать интенсивной атаки консерваторов, особенно после окончания Вьетнамской войны и уменьшения стремления к ослаблению международной напряженности. Истинная проблема заключалась, однако, вовсе не в том, полагается ли Никсон в чрезмерной степени на советских руководителей, как следовало из критических замечаний того времени. Такой упрек был абсурдом, ибо известна приверженность Никсона конкретным обстоятельствам и пессимистический взгляд его на сущность человеческой натуры. Но вот вопрос: является ли эта стратегия наилучшей, чтобы пресечь советский экспансионизм? Никсон верил в то, что в хаосе Вьетнама национальные интересы — наилучший критерий противостояния коммунистическому экспансионизму и обеспечения общественной поддержки. Критики же его считали упор на национальные интересы формой морального разоружения.

С учетом решимости предотвратить дальнейшее распространение коммунизма, точка зрения администрации Никсона была неотличима как от точки зрения ее предшественников — Ачесона и Даллеса, так и от точки зрения ее преемника Рейгана. Даже в разгар Вьетнамской войны администрация Никсона болезненно реагировала на любую возможную геополитическую или стратегическую угрозу со стороны Советского Союза. Так было в 1970 году в связи со строительством советской военно-морской базы на Кубе, по поводу перемещения советских ракет класса «земля — воздух» в направлении Суэцкого канала и в ответ на сирийское вторжение в Иорданию. То же — в 1971 году, когда Никсона не устроила советская роль в индо-пакистанской войне; и в 1973 году — когда последовала непрямая угроза Брежнева относительно возможности непосредственного военного вмешательства в арабо-израильскую войну. Точно так же вела себя и администрация Форда, реагируя на направление кубинских войск в Анголу.

В то же время подход администрации Никсона к проблеме «сдерживания» отличался от подхода Ачесона и Даллеса, поскольку Никсон не считал внутреннюю трансформацию советского общества предварительным условием переговоров. Никсон разошелся с авторами теории «сдерживания» и избрал путь, наиболее близкий Черчиллю, который в 1953 году после смерти Сталина призывал к переговорам с Москвой. Никсон верил в то, что процесс переговоров и длительный период мирного соревнования ускорят трансформацию советской системы и укрепят демократии.

647

Дипломатия

То, что Никсон называл эпохой переговоров, породило стратегию, позволившую Америке взять в свои руки дипломатическую инициативу, пока еще шла война во Вьетнаме. Целью Никсона было ограничить деятельность движения за мир вьетнамской проблемой и не дать ему парализовать все направления американской внешнеполитической деятельности. Подход Никсона не был чисто тактическим. Он и его советники полагали, что существовало вполне возможное временное совпадение интересов обеих ядерных сверхдержав применительно к ослаблению напряженности. Ядерный баланс, похоже, приближался к состоянию стабильности или мог бытьсде-лан таковым либо в одностороннем порядке, либо через переговоры по контролю над вооружениями. Америке требовалась передышка от Вьетнама. Нужно было выстроить новую политику для послевьетнамской эры. У Советского Союза, возможно, тоже были еще более основательные причины искать передышки. Сосредоточение советских дивизий на китайской границе наталкивало на мысль, что Советский Союз, и пытывая напряженность на двух фронтах, удаленных друг от друга на тысячи миль, может проявить готовность к поиску политических решений, связанных с Америке. Особенно если нам удастся продолжить путь в Китай, что, кстати, и явилось кра угольным камнем стратегии Никсона. Независимо от идеологической убежденное!', советское руководство могло быть в достаточной степени готово поставить многое ^ карту ради установления отношений с Западом и отсрочки конфронтации. С на ^ точки зрения, чем дольше откладывалась советская конфронтация с Западом, те ^ неуправляемей становилась задача удержания советской империи, особенно политические проблемы усугублялись экономической стагнацией. Иными ело ^ Никсон и его советники полагали, что время работает на Соединенные Штаты, на коммунистический мир.                                                                                            чиеМ

Взгляд Никсона на Москву отличался от взгляда его предшественников н ^ множества нюансов. Никсон воспринимал отношения с Советским Союзомl ^ аксиому типа «все или ничего», но как смесь проблем, разрешимых в разной ^^ Он осмелился свести воедино весь пестрый хаос частностей, из которых скл ^ ся взаимоотношения сверхдержав, и выработать на этой основе подход обш|е^ поЛ-тера, который не был бы полностью конфронтационным (как у «теологов») ^^ ностью примиренческим (как у «психиатров»). Идея заключалась в тоМ'озмоЖ. подчеркнуто выявить те области, по которым сотрудничество представлялос ^ ным, и использовать это сотрудничество как рычаг для воздействия на Сов^ где обе страны были на ножах. Именно это, а не карикатурное утрирован ' терное для последующих дебатов, администрация Никсона понимала под «разрядка».                                                                                                                  ннЬ]Х ре.

Существовало множество препятствий, мешавших политике «взаимосвяза ^ ^ шений» — то есть увязыванием сотрудничества в одной области с прогрес ^ гой. Чуть ли не одержимость многих влиятельных американцев идеей контр ру вооружениями оказалась одним из таких подводных камней. Переговоры " нИ^д жению в 20-е годы, которые были сосредоточены на снижении уровня воору*нЫй в безопасных размеров, потерпели катастрофическую неудачу. Цель эта в ядерн оказалась еще более сложной, поскольку «безопасный» уровень ядерных в0 0 содержит в себе терминологическое противоречие. Никто также не мог

648

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

как проверить достижение предписанных низких уровней на столь обширной территории, как Советский Союз. Только по мере приближения к концу «холодной войны» началось настоящее сокращение вооружений. Однако на протяжении 60-х и 70-х годов разоружение было сведено к устранению конкретных, определимых опасностей, причем наиболее значительными были усилия по предупреждению внезапного нападения, — это предприятие проходило под названием контроля над вооружениями.

Политики вовсе не предполагали, что сокращение риска внезапного нападения станет ключевым пунктом переговоров по контролю над вооружениями. Здравый смысл, казалось, предполагал, что огромный разрушительный потенциал сверхдержав перечеркнет возможности друг друга и каждая сторона окажется в состоянии нанести непоправимый урон вне зависимости от того, что сделает противник. Затем в 1959 году в одной из действительно оригинальных статей периода «холодной войны» тогдашний аналитик «Рэнд Корпорейшн» Альберт Вольштеттер показал, что здравый смысл не является адекватным руководством для ядерных взаимоотношений. Тот факт, что ядерное оружие транспортировалось на самолетах, сосредоточенных на относительно немногих базах, мог сделать технически возможным уничтожение стратегических сил противника еще до введения их в действие12. В подобных обстоятельствах нападающая сторона могла бы свести ответный удар до терпимого уровня и оказаться в положении, при котором она была бы в состоянии диктовать свою волю. По той же схеме страх перед внезапным нападением может повлечь за собой упреждающий удар, то есть нападение, целью которого является лишь предупреждение предполагаемого внезапного нападения.

Согласно Вольштеттеру, ядерное равновесие на деле в высшей степени нестабильно. Предполагаемый разрыв между так называемыми возможностями первого и второго удара превратился в предмет одержимости у аналитиков, занимающихся проблемами обороны, и экспертов по контролю над вооружениями. Возникла идея, будто бы обе стороны, возможно, заинтересованы в переговорном процессе, чтобы уберечь себя от крайней опасности. На академических семинарах в Гарварде, Массачусетсском технологическом институте, Стэнфорде и Калифорнийском технологическом разрабатывались теории и практические предложения по вопросам контроля над вооружениями и стратегической стабильности, которые занимали умы политиков на протяжении последующих двух десятилетий.

Статья Вольштеттера имела такое же значение для стратегического анализа, как кеннановская статья 1947 года, опубликованная под псевдонимом «Икс», — для анализа политического. Начиная с того времени дипломатия контроля над вооружениями концентрировала свои усилия на ограничении состава и операционных характеристик стратегических сил, чтобы снизить до минимума риск внезапного нападения.

Но контроль над вооружениями породил собственные сложности. Предмет был до такой степени деликатный и понятный лишь посвященным, что лишь увеличивал тревоги как политиков, так и широкой публики, С одной стороны, чересчур упрощался характер проблемы. Решение начать ядерную войну должно было приниматься не учеными, знакомыми с этим оружием, но перепуганными политическими лидерами, знающими, что малейший просчет разрушит их собственное общество, если не цивилизацию вообще. Ни одна из сторон не обладала оперативным опытом, относящимся

649

Дипломатия

к новой технике, и для того, чтобы взять верх в ядерной войне, надо было бы одновременно запустить тысячи ядерных боеголовок. Однако за весь период «холодной войны» Советский Союз ни разу не испытывал более трех ракет одновременно, а Соединенные Штаты ни разу не запустили даже одной ракеты из шахт оперативною назначения (дело в том, что американские шахты оперативного назначения расположены в центре страны, а Вашингтон боялся возникновения лесных пожаров в случае падения на землю испытательной ракеты. Такова была степень доверия!).

Таким образом, опасность внезапного нападения еще и преувеличивалась обеими группировками с взаимоисключающими целями: теми, кто хотел значительного увеличения военного бюджета, чтобы уберечься от опасности внезапного нападения/ и теми, кто пугал опасностью внезапного нападения для того, чтобы резко сократить военный бюджет. Поскольку вопросы являлись до предела сложными, выигрывал тот, кто говорил с большей убедительностью. При этом все до такой степени находилось во власти эмоций, что даже трудно было сказать, пришли ли эксперты к своим выводам в результате научной проработки вопроса или воспользовались наукой, что подкрепить заранее принятые решения относительно желаемых выводов, - чащ имело место как раз последнее. Можно было только пожалеть политиков, которы становились заложниками ученых с широчайшим разбросом мнений, посвятивши больше лет на изучение ядерных проблем, чем политики — часов, отпущенных на рассмотрение. Дебаты по поводу столь зыбких материй, как уязвимость, ТОЧНОСТЬ"ЫХ падания и предсказуемость результата, приобрели запутанный характер средневеко диспутов теологического свойства, где на деле суть заслонялась последствиями Д временных философских разногласий, относящихся еще к первым дням появл концепции «сдерживания».

Во время напряженнейших дебатов по вопросам контроля над в( 70-е годы консервативные критики предупреждали о ненадежности советских ] ^ дителей и враждебности советской идеологии. Защитники контроля над вООру5^аниЯ ми подчеркивали роль соглашений по контролю над вооружениями в деле со ^ общей разреженной атмосферы независимо от конкретных достоинств отдельн глашений. Возрождался старый спор между «теологами» и «психиатрами», ны лившийся в технологические одежды.                                                                     теорий

Поначалу контроль над вооружениями просто составлял часть ^^ «сдерживания». Опора на «позицию силы» была подкреплена с каждой т^нт концепцией контроля над вооружениями, введенной, чтобы сделать *сдержмй пое. менее опасным. Со временем стало очевидно, что контроль над вооружения ^ вращал «сдерживание» в нечто более длительное. Все реже и реже говорили сг ческом урегулировании, и почти не делалось попыток вести переговоры по ¦ воду. И действительно, чем безопаснее представлялся мир тем, кто ла"'^^ контролем над вооружениями, тем меньше причин находили государственные ^ ^ для того, чтобы покидать насиженные позиции и бросаться в не обозначенное тах море политических договоренностей.

Кризисы возникали и рассасывались. Отдельные вспышки имели место Восточной Азии до Карибского моря и Центральной Европы, но обе сторо t лось, ждали, когда под воздействием исторической эволюции произойдет

650

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

менее автоматический крах оппонента. А в перерыве, пока не станет ясно, чья точка зрения на историческую эволюцию победит, жизнь будет сделана более терпимой путем переговоров по контролю над вооружениями. Получалось, что международная ситуация обречена на застой: политическая доктрина («сдерживание») не давала ответа по поводу гонки вооружений, а стратегическая теория (контроль над вооружениями) не содержала в себе решений для политического конфликта.

Вот в какой атмосфере Никсон вступил в должность и сразу же испытал на себе давление. Конгресса и средств массовой информации. Ему вменялось в обязанность как можно скорее приступить к переговорам с Советами по поводу контроля над вооружениями. Он же не имел никакого желания заниматься дипломатической деятельностью, игнорируя тот факт, что прошло всего шесть месяцев после того, как советские войска оккупировали Чехословакию. Как минимум, он не хотел допускать, чтобы контроль над вооружениями превратился в предохранительный клапан для советского экспансионизма. Администрация Никсона решилась выяснить, нельзя ли воспользоваться советской готовностью умиротворить администрацию, которую советская сторона считала более сильной, чем предыдущая, — и следовательно, представляющей большую угрозу для советских интересов. Предполагалось заставить Оь веты пойти на сотрудничество в устранении угрозы Берлину, ослаблении напряженности на Ближнем Востоке и, что самое главное, в деле окончания войны во Вьетнаме. Этот подход был назван «увещевания» и вызвал множество решительных возражений.

Одна из главнейших задач, стоящих перед государственным деятелем высшего уровня, — уяснить, какие вопросы действительно связаны друг с другом и как ими можно воспользоваться, чтобы усилить свою позицию по каждому из них. В большинстве случаев политик не обладает возможностью выбора; в итоге события связывает друг с другом реальность, а не политика. Роль государственного деятеля заключается в том, чтобы распознать взаимосвязь там, где она существует на деле, — иными словами, создать цепь стимулов и запретов, добиваясь наиболее благоприятного исхода.

Эту точку зрения Никсон выразил в письме членам кабинета, связанным с вопросами национальной безопасности, 4 февраля 1969 года, то есть через две недели после принесения присяги при вступлении в должность президента:

«...Я безоговорочно верю в то, что кризис или конфронтация, с одной стороны, и реальное сотрудничество, с другой, не могут идти рука об руку продолжительное время. Я. понимаю, что предыдущая администрация придерживалась того мнения, что, если у нас с СССР появляется общий интерес по какому-либо вопросу, мы должны стремиться к достижению соглашения, оставляя в стороне прочие конфликтные ситуации. Возможно, это вполне пригодно в области культурных и научных обменов. Но, что касается критических проблем нынешнего времени, я уверен, что мы должны стремиться к продвижению на достаточно широком фронте, чтобы дать понять, что мы видим определенную взаимосвязь между политическими и военными проблемами» .

Дебаты по поводу «увещевания» продолжались достаточно долго, чтобы затуманить всю простоту основополагающих предложений команды Никсона. «Холодная война» представляла собой противостояние, между двумя сверхдержавами. Никсон сказал не больше — но и не меньше — того, что, с его точки зрения, было бы абсурдным выби-

651

Дипломатия

рать для улучшения ситуации одну из областей взаимоотношений и конфронтацию в остальных. Избирательный подход к ослаблению напряженности представлялся советникам Никсона стратегией, гарантирующей подрыв позиций демократических стран. Полнейшей бессмыслицей выглядело использование «толь сложного и специфичного вопроса, как контроль над вооружениями, в качестве лакмусовой бумажки для определения перспектив мира, в то время как советское оружие подпитывало конфликт на Ближнем Востоке и убивало американцев во Вьетнаме.

Концепция «увещевания» вызвала штормовую погоду в обители специалистов по международным отношениям. Американская внешнеполитическая бюрократия в основном укомплектована за счет лиц, которые посвятили себя тому, что в американском обществе считается не совсем нормальной карьерой, ради возможности провозглашать и претворять в жизнь свои взгляды по поводу усовершенствования мира, ьо-лее того, их мнения проверяются системой, в которой политика рождается в результате бюрократических схваток, результат которых, как позднее подчеркнул государственный секретарь Джордж Шульц, никогда не бывает окончательным. Раздробленная на серии конкретных, а по временам изолированных друг от ДРУ" инициатив, касающихся в высшей степени специфических проблем, американок внешняя политика весьма редко трактуется с точки зрения какой-либо обобщаю концепции. У ведомственного подхода — с точки зрения текущего момента — боль горячих приверженцев, чем у обобщающей стратегии просто сторонников. Нужен н ^ вероятно сильный и решительный президент, знающий все вашингтонские ходь выходы, чтобы поломать эту традицию.                                                                      с

Попытка Никсона увязать начало переговоров по стратегическим вооружения прогрессом по политическим вопросам шла вразрез со страстной убежденностью циалистов по контролю над вооружениями, которые жаждали ограничить гоН1^ оружений. Недовольны были и специалисты по СССР, убежденные в том, что а канская внешняя политика должна подкреплять позиции кремлевских «го У ^ против «ястребов» во время их предполагаемых политических споров. Бюр°возгла. «располовинила» политическую линию, очерченную в письме президента, про сив контроль над вооружениями как самоцель и преднамеренно организовав ^ ление подобной информации в прессу. Хотя эти сведения никогда не^^ «санкционированы», они также никогда не были дезавуированы. В «Нью"йорК саМ от 18 апреля 1969 года «официальные источники» объявляли соглашения по во^кс0. вооружений с Советским Союзом «преобладающей целью внешней политики йХ на» . 22 апреля «Тайме» ссылалась на «американских дипломатов», предсказь j\ начало переговоров по ограничению стратегических вооружений («ОСВ») в ^^ 13 мая «Вашингтон пост» цитировала источники, связанные с администраии > ^ ^_ смысле, что не позднее 29 мая будет установлена дата начала переговоров j йЦИИ вокупный нажим в сторону прогрессивного изменения заранее объявленной _ ^мка

воку ру прогрессивного изменения р                                 ^^

Никсона никогда не проявлялся, как вызов в лоб; вместо этого применялась     ^^^ публикаций изо дня в день таких комментариев, которые сглаживали углы, Ф

позицию, предпочтительную для бюрократии.                                                      „ Кри-

Аналитики из неправительственных кругов вскоре выступили с собствен       нсКИе тическими замечаниями. 3 июня 1969 года «Нью-Йорк тайме» назвала амер

652

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

торговые ограничения, увязываемые с прочими вопросами, «самоубийственными». Они были названы «порождением политики «холодной войны», «несовместимыми с теорией, выдвинутой администрацией Никсона, будто бы уже настало время переходить от эпохи конфронтации к эпохе переговоров и сотрудничества»17. «Вашингтон пост» выдвигала подобный же аргумент. «Реальность — вещь чересчур сложная и щекотливая, — писала она 5 апреля, — чтобы позволить любому из президентов поверить в то, что он сможет рассадить на одном насесте самых разных уток. Контроль над вооружениями обладает независимой ценностью и срочностью и не имеет никакого отношения к разрешению политических вопросов» 8. Никсон намеревался расширить рамки диалога с Москвой путем отсрочки переговоров по ОСВ. Бюрократический маятник и основополагающие разногласия в сочетании друг с другом пускали на ветер те преимущества, которые Никсон намеревался приберечь на будущее.

И потому было бы неверно заявить, что подход администрации увенчался успехом с самого начала. В апреле 1969 года окончилась провалом попытка направить будущего государственного секретаря Сайруса Вэнса в Москву, наделив его полномочиями одновременного ведения переговоров по ограничению стратегических вооружений и по Вьетнаму19. Эти два вопроса оказались несоизмеримы; исход переговоров по стратегическим вооружениям был чересчур неопределенным, ханойское руководство оказалось сверх меры упрямо, а график времени, потребного для каждого из направлений переговоров, синхронизировался с огромным трудом.

Но в результате Никсону и его советникам удалось преуспеть в благоприятном сочетании отдельных направлений политики. Принцип «увещевания» заработал, поскольку администрация Никсона сумела создать основополагающий стимул для советской умеренности, добившись прорыва в китайском направлении. Один из элементарных уроков для начинающих шахматистов гласит: при выборе хода нет ничего хуже, чем не сделать предварительного подсчета клеток, попадающих под контроль при каждом из потенциальных ходов. В общем и целом, чем большим числом клеток оперирует игрок, тем шире у него выбор и тем ограниченнее выбор у его оппонента. Точно так же и в дипломатии: чем больше вариантов находится в распоряжении одной из сторон, тем меньше их остается на долю другой стороны и тем более осторожно она должна себя вести, добиваясь собственных целей. И такое положение дел должно со временем стать стимулом- для оппонента стремиться к тому, чтобы из оппонентов перейти в союзники.

Если бы Советский Союз больше не мог рассчитывать на постоянную враждебность друг к другу самых могущественных наций мира — тем более если эти две нации на деле приступили к организации взаимного сотрудничества, — пределы советской неуступчивости сузились бы, а может быть, даже вообще бы исчезли. Советские руководители вынуждены были бы соразмерять свои требования, поскольку угрожающее поведение укрепляло бы китайско-американское сотрудничество. В обстановке конца 60-х годов улучшение китайско-американских отношений становилось Для стратегии администрации Никсона применительно к Советскому Союзу ключевым фактором.

Историческое чувство дружбы между Америкой и Китаем разрушилось, когда коммунисты победили в гражданской войне в 1949 году и вступили в войну в Корее в

653

Дипломатия

1950-м. На его место пришла политика преднамеренной изоляции коммунистических правителей в Пекине. Наглядным символом подобного рода умонастроений бвш отказ Даллеса пожать руку Чжоу Эньлаю на Женевской конференции 1954 года по Индокитаю, и память об этом у китайского премьера вовсе не стерлась, когда тот приветствовал меня в Пекине через семнадцать лет и осведомился, был ли я среди тех американцев, которые отказались пожать руки китайским руководителям. Единственный действующий дипломатический контакт между двумя нациями осуществлялся через соответствующих послов в Варшаве, да и те во время своих нерегулярных встреч об* менивались нападками друг на друга. Во время китайской «культурной ревмшши» конца 60 — 70-х годов, число жертв которой сопоставимо со сталинскими чисжаии, все китайские послы (за исключением, в силу каких-то непостижимых причин, посла в Египте) были отозваны в Китай, что прервало варшавские переговоры и лишило Вашингтон и Пекин каких-либо дипломатических и политических контактов вообще. Интересно, что лидерами, впервые осознавшими возможности, проистекающие и китайско-советского разрыва, оказались два ветерана европейской дипломатии: Аденауэр и де Голль. Аденауэр, полагаясь на только что прочитанную им книгу, заговорил об этом где-то в 1957 году, хотя Федеративная Республика была еще не в ооотоя-нии вести глобальную политику. Де Голль не ощущал для себя ни мзлейш ^ ограничений. Он верно вычислил в начале 60-х годов, что у Советов возникают рьезные проблемы на всем протяжении обширной границы с Китаем, и это заста^ их в большей степени склоняться к сотрудничеству в своих отношениях с Будучи де Голлем, он верил, что этот факт позволит ускорить франко-советскую рядку. С учетом наличия у Москвы китайской проблемы Москва и Париж "^ ответственно провести переговоры по устранению «железного занавеса» и осуществления мечты де Голля о «Европе от Атлантики до Урала». Но деголлевбиой Франция ни в коей мере не обладала достаточной силой для проведения подо дипломатической революции. Москва не видела в Париже равного партнера для^Р рядки. Однако хотя политические выводы де Голля были искажены видением ^ французскую призму, лежащий в основе их анализ отличался точностью. » те продолжительного времени американские политики, ослепленные идеологИЧ^вдЯл предвзятостями, так и не могли осознать, что советско-китайский разрыв преде собою стратегические возможности для Запада.                                                            м оНО

Американское общественное мнение относительно Китая в том виде, в ка мй тогда сложилось, оказалось разделенным знакомыми разграничительными ^QjiQ, «холодной войны». Небольшая группа синологов рассматривала раскол, как л ^^ гический; они настаивали на том, чтобы Америка пошла навстречу китайС*ИпеКйну, а и предоставила все китайские права в Организации Объединенных Наций лК)Т, также ослабила напряженность посредством широкомасштабных контактов. ^^ ное большинство информированных лиц, однако, считало коммунистически чИ0 неизлечимо экспансионистским, фанатично идеологизированным и безо ^ ^ преданным идее мировой революции. Америка в значительной степени пош оеН„ влеченность в Индокитае, чтобы разгромить «коммунистический заговор*'КдК ранее ный, как она предполагала, Китаем с целью захвата Юго-Восточной Азии.                Я

применительно к Советскому Союзу, утверждалось, что китайская коммуни

654

; Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

система обязательно должна трансформироваться, прежде чем; с нею можно будет вести переговоры.

Это мнение получило подтверждение из неожиданных источников. Советологи, которые уже на протяжении десятилетия настаивали на постоянном диалоге с Москвой, придерживались совершенно противоположной точки зрения в отношении Китая. Еще в начале первого срока пребывания Никсона на посту президента группа бывших послов в Советском Союзе, обеспокоенная первыми пробными поисками контактов с Пекином, высказала президенту серьезную озабоченность. Советские руководители, настаивали они, были преисполнены такой паранойей по отношению к коммунистическому Китаю, что любая попытка улучшить американские отношения с Пекином повлечет за собой абсолютно неприемлемый риск конфронтации с Советским Союзом.

Администрация Никсона не разделяла подобные взгляды на международные отношения. Исключать такую огромную страну, как Китай, из сферы деятельности американской дипломатии означало бы, что Америка действует на международной арене с одной рукой, завязанной за спиной. Мы были убеждены, что рост многовариант-• ности в американской внешней политике смягчит, а не ужесточит поведение Советов. Политическое заявление, составленное мною для Нельсона Рокфеллера, выдвигавшего свою кандидатуру на пост президента от республиканской партии в 1968 году, гласило: «...Я начну диалог с коммунистическим Китаем. В треугольнике отношений между Вашингтоном, Пекином и Москвой мы найдем для себя возможности урегулирования с каждым оппонентом, поскольку мы расширяем границы выбора применительно к обоим»20. Никсон высказывал идентичные воззрения еще ранее, но языком, более приспособленным к традиционным американским понятиям относительно мирового сообщества. В октябре 1967 года он писал в журнале «Форин аффэрз»:

«С долгосрочной точки зрения мы просто не можем себе позволить вечно держать Китай вне пределов семьи наций, заставляя его лелеять свои фантазии, вынашивать ненависть и угрожать соседям. Эта планета слишком мала, чтобы один миллиард потенциально наиболее способных людей жил бы на ней в злобной изоляции» .

Вскоре после того, как Никсон был выдвинут кандидатом на пост президента, он стал выражаться более конкретно. В журнальном интервью в сентябре 1968 года он заявил: «Мы не должны забывать про Китай. Следует все время изыскивать возможности для разговора с ним, так же как и с СССР... Мы не можем просто ждать перемен, наша задача — эти перемены осуществить»22.

По ходу дела Никсону удалось достичь своей цели, хотя для Китая стимулом присоединения к сообществу наций послужили скорее не перспективы диалога с Соединенными Штатами, но страх нападения со стороны мнимого союзника — Советского Союза. Администрация Никсона; поначалу не осознавшая такого аспекта китайско-советских отношений, обратила на это внимание благодаря усилиям самого Советского Союза. Не в первый и не в последний раз неуклюжая советская политика ускорила то, чего Кремль больше всего опасался.

Весной 1969 года произошла серия столкновений между китайскими и советскими вооруженными силами на отдаленном участке китайско-советской границы вдоль реки Уссури в Сибири. Исходя из опыта истекших двух десятилетий, Вашингтон пона-

655

ДИПЛОМАТИЯ

чалу не сомневался в том, что эти стычки были спровоцированы фанатичным китайским руководством. Но именно тяжеловесная советская дипломатия заставила в этом усомниться. Ибо советские дипломаты стали предоставлять детальные свидетельства советской версии событий в Вашингтон и заодно спрашивать, как Америка отнесется к тому, если произойдет эскалация этих столкновений.

Беспрецедентная советская готовность консультироваться с Вашингтоном относительно вопроса, по поводу которого Америка не проявила особенной озабоченности, заставила нас задать себе вопрос, не являются ли подобные брифинги зондированием почвы перед советским нападением на Китай. Подозрения только усилились, когда проработка вопроса американской разведкой, на которую ее подтолкнули советские брифинги, показала, что стычки неизменно имели место неподалеку от крупных советских баз военного снабжения и вдали от центров китайских коммуникаций: такого рода схема соответствовала лишь тому, что агрессором на деле были как раз советские вооруженные силы. Новым подтверждением такого вывода послужил факт беспрецедентного сосредоточения советских сил вдоль всей советско-китайской границы протяженностью в 4 000 миль, численность которых за короткий срок составила свыше сорока дивизий.

Если анализ администрации Никсона был верен, то назревал крупный международный кризис, даже если большинству об этом не было известно. Советское военное вторжение в Китай означало бы самую серьезную угрозу глобальному соотношению сил со времен Кубинского ракетного кризиса. Распространение «доктрин^ Брежнева» на Китай предполагало бы, что Москва попытается сделать пекИИ(* правительство столь же смиренным и покорным, каким в предшествующем г ^ стало не по своей воле правительство Чехословакии. Наиболее многочисленная наций мира была бы подобным образом подчинена одной из ядерных сверх^,0 жав — зловещая комбинация! Она привела бы к восстановлению столь опасах g китайско-советского блока, монолитный характер которого внушал такой с*р _ 50-е годы. Способен ли был Советский Союз воплотить на практике подобны ^ ект, до сих пор остается весьма неясным. Однако стало очевидным, особенн администрации, основывающей свою внешнюю политику на геополитически ^ цепциях, что на такой риск идти нельзя. Если говорить о соотношении сил BCJ^ то тогда даже перспектива геополитического переворота должна получить ^^ ибо к тому времени, как перемены действительно произойдут, противодейст¦ ^ ^ им окажется слишком поздно. Как минимум, стоимость противостояния возр невероятной степени.                                                                                                 еЦ1е-

Такого рода соображения заставили Никсона принять летом 1969 года дв В) ния чрезвычайного характера. Первое — отказаться от постановки всех тех во^ ^ которые являлись содержанием имевшего место китайско-американского ди ^ и Варшавских переговорах была разработана повестка дня столь же слоЖнаЯ> касаЛйсь отнимающая время. Каждая из сторон подчеркивала свои обиды: китайские тах; будущего Тайваня и китайских активов, секвестированных в СоеДиненнЫХТайванЯ, Соединенные Штаты добивались отказа от применения силы в отношении ^ участия Китая в переговорах по контролю над вооружениями и урегулирова риканских экономических претензий к Китаю.

656

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

Вместо этого Никсон решил сосредоточиться на более широких аспектах китайского подхода к диалогу с Соединенными Штатами. В первую очередь следовало определить объем и контуры китайско-советско-американского треугольника. Если бы стало очевидным, что Советский Союз и Китай больше боятся друг друга, чем Соединенных Штатов, у американской дипломатии появились бы беспрецедентные возможности. Если на этой основе отношения улучшатся, традиционные вопросы повестки дня решатся сами собой; если же отношения не улучшатся, традиционные вопросы повестки дня так и останутся неразрешенными. Иными словами, практические вопросы будут решены как следствие китайско-американского сближения, а не в качестве его предпосылки.

Реализуя стратегию превращения мира, основанного на противостоянии двух держав, в стратегический треугольник, Соединенные Штаты предприняли в июле 1969 года серию односторонних инициатив, чем продемонстрировали перемену подхода. Был снят запрет на поездки американцев в Китайскую Народную Республику; американцам было разрешено ввозить в Соединенные Штаты изготовленные в Китае товары на сумму в сто долларов; а также были разрешены ограниченные отгрузки зерна из Америки в Китай. Эти меры, пусть даже незначительные сами по себе, наглядно показывали новаторство подхода Америки к решению накопившихся международных проблем.

Государственный секретарь Уильям П. Роджерс раскрыл суть этих намеков в программной речи, одобренной Никсоном. Он заявил в Австралии 8 августа 1969 года, что Соединенные Штаты приветствовали бы, если бы коммунистический Китай стал играть важную и существенную роль в азиатских и тихоокеанских делах. Если китайские руководители откажутся от интроспективного «видения мира», то Америка «откроет каналы связи». В.самом теплом заявлении, сделанном американским государственным секретарем относительно Китая на протяжении двадцати лет, Роджерс привлек внимание к односторонним инициативам, предпринятым Америкой в экономической области, назвав их шагами, предназначенными для того, чтобы «помочь напомнить людям континентального Китая о нашей исторической дружбе с ними» .

Но коль скоро имелась реальная опасность советского нападения на Китай летом 1969 года, могло не хватить времени для постепенного развертывания столь сложных маневров. Поэтому Никсон пошел, вероятно, на самый смелый шаг за все время своего пребывания на посту президента и предупредил Советский Союз, что Соединенные Штаты не останутся в стороне, если тот соберется напасть на Китай. Независимо от тогдашнего отношения Китая к Соединенным Штатам, Никсон и его советники считали независимость Китая обязательной для глобального равновесия сил и полагали наличие дипломатических контактов с Китаем существенно важным для гибкости американской дипломатии. Предупреждение Никсона Советам явилось также наглядным выражением нового подхода администрации, заключавшегося в том, что она стала базировать политику Америки на тщательном анализе национальных интересов.

Озабоченный наращиванием советской военной мощи вдоль китайской границы, Никсон санкционировал твердое, обоюдоострое заявление от 5 сентября 1969 года, гласившее, что Соединенные Штаты «глубоко озабочены» возможностью китайско-

657

Дипломатия

советской войны. Заместителю государственного секретаря Эллиоту Ричардсону было поручено обнародовать послание; занимая достаточно высокое в иерархическом плане место, чтобы исключить всякие сомнения в том, что он говорит по уполномочию президента, Ричардсон не был столь заметной фигурой, чтобы его слова воспринимались, как непосредственный вызов Советскому Союзу:

«Мы не стремимся воспользоваться ради собственной выгоды враждебными действиями между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Идеологические разногласия между двумя коммунистическими гигантами нас не касаются. Однако мы не можем не быть глубоко озабочены эскалацией этого спора и превращением его в массированное нарушение международного мира и спокойствия» . ' '¦"'

Когда страна отказывается от намерения воспользоваться в своих интересах-кон-фликтом между двумя другими сторонами, это означает, что на деле она подаемнак, что обладает возможностями это сделать и что каждой из сторон лучше всего по титься о нейтралитете. Вдобавок,, когда нация выражает «глубокую озабоченность» поводу возможных обстоятельств военного характера, она этим желает сообшитьц будет содействовать — каким образом, она пока что не указывает — жертве тотоу она определит как агрессию. Никсон — уникальная фигура среди американских w зидентов XX века, ибо он проявил готовность поддержать страну, с которой у Сое ненных Штатов на протяжении двадцати лет не было дипломатических отнош&н ¦ это при том, что у его администрации пока что не было с Китаем совершенно н $ контактов, и при том, что китайские дипломаты и средства массовой инфор клеймили американский «империализм» на каждом шагу. Это означало возврат рики в мир «Realpolitik».                                                                                                    е-ждУ

Чтобы подчеркнуть этот новый подход, важность улучшения отношений

Китаем и Соединенными Штатами особо оговаривалась в каждом из ежегодн ^ зидентских докладов по вопросам внешней политики. В феврале 1970 года, ^ того, как возникли прямые контакты между Вашингтоном и Пекином, в докл держался призыв к переговорам с Китаем по практическим вопросам и под ^ валось, что Соединенные Штаты не будут объединяться с Советским Союзом ^ Китая. Это, конечно, было обратной стороной предупреждения Москве; преДоб(ДОЯ. лось, что подобный выбор всегда имелся в распоряжении Вашингтона, есл тельства принудят его сделать. Доклад, представленный в феврале 1971 год > ^ подтвердил готовность Америки установить контакт с Китаем и заверил КЯ сутствии у Америки враждебных по отношению к нему намерений:

«Мы готовы установить диалог с Пекином. Мы не можем согласиться с е логическими аксиомами, а также с утверждением, будто бы коммунистичес ^ должен осуществлять гегемонию над всей Азией. Но мы также не желаем ст ^ ^ тай в такое положение в международном плане, которое бы препятствовало щите законных национальных интересов»25.                                                             онфли*18

И вновь в докладе настоятельно утверждался нейтралитет Америки в между двумя крупнейшими коммунистическими центрами:                                пооШРяТ1"

«Мы ничего не предпримем, чтобы обострить этот конфликт или его _,а Абсурдно предполагать, что мы способны объединиться с одной из сторо другой...

658

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

В то же время мы не можем позволить ни коммунистическому Китаю, ни СССР диктовать нам политику и образ действий по отношению к противоположной стороне... Мы будем судить о Китае, как и об СССР, не по их риторике, а по их действиям»26. .

Демонстративный отказ от объединения с любым из коммунистических гигантов подталкивал каждого из них улучшить отношения с Вашингтоном и являлся предупреждением относительно последствий продолжения враждебных действий. В том смысле, в каком Китай и Советский Союз в состоянии были сделать расчет, что они либо нуждаются в американской доброй воле, либо опасаются американского шага в направлении их противника, у них обоих появлялся стимул к улучшению отношений с Соединенными Штатами. И каждому из них было сказано четко и ясно — ибо все это было написано черным по белому, — что предпосылкой для сближения с Вашингтоном является отказ от угроз жизненно важным американским интересам.

Как выяснилось, оказалось легче обрисовать новую структуру отношений с Китаем, чем претворить ее в жизнь. Изоляция в отношении между Америкой и Китаем была до такой степени полной, что ни одна из стран не знала, как вступить в контакт с другой и как убедить другую сторону, что сближение не обернется ловушкой.

Китай испытывал большие трудности, отчасти потому, что дипломатия Пекина была непрямой и до такой степени изобиловала нюансами, что большая их часть просто не воспринималась в Вашингтоне. 1 апреля 1969 года — через два месяца после того, как Никсон принял присягу при вступлении в должность, — в докладе Линь Бяо, китайского министра обороны, который вот-вот должен был быть провозглашен наследником Мао, на IX национальном съезде коммунистической партии впервые не прозвучало стандартное до сих пор утверждение, что Соединенные Штаты являются главным врагом Китая. Линь Бяо назвал Советский Союз, по крайней мере, равной с ними угрозой, и это означало — основополагающая предпосылка дипломатии треугольника была налицо. Линь Бяо также повторил заявление Мао, сделанное в 1965 году в беседе с журналистом Эдгаром Сноу: у Китая не имеется вооруженных сил за рубежом и у него нет намерения воевать с кем бы то ни было, если на его территорию не будет совершено нападение.

Одной из причин, почему на сигналы Мао реакции не последовало, была существенная переоценка Китаем значения личности Эдгара Сноу в Америке. Сноу, американский журналист, издавна симпатизировавший китайским коммунистам, считался пекинскими лидерами лицом, пользующимся особым доверием в Соединенных Штатах в отношении китайского вопроса. Вашингтон, однако, воспринимал его как орудие коммунистов и не был готов доверять ему свои тайны. Жест Мао, поместившего Сноу рядом с собой на трибуне парада по случаю китайского Дня независимости в октябре 1970 года, пропал для нас втуне. Точно то же произошло с интервью, полученным Сноу от Мао в декабре 1970 года, когда тот пригласил Никсона посетить Китай либо в качестве туриста, либо — президента Америки. Хотя Мао распорядился, чтобы его переводчик сверил записи со Сноу (чтобы удостовериться в точности передачи), Вашингтон так и не узнал об этом приглашении до того момента, когда вопрос, связанный с визитом Никсона, уже через несколько месяцев после этого был урегулирован по другим каналам.

659

Дипломатия

А пока что в декабре 1969 года в Варшаве возобновились контакты между Соединенными Штатами и Китаем. Они оказались не более удовлетворительными, чем в прошлом. Никсон проинструктировал Уолтера Стессела, исключительно способного и скрытного американского посла в Варшаве, обратиться к китайскому поверенному в делах на первом же протокольном мероприятии, куда будут приглашены оба, и попросить его о возобновлении переговоров на уровне послов. Такая возможность предоставилась Стесселу 3 декабря 1969 года при довольно необычных обстоятельствах: на показе югославской моды в варшавском Дворце культуры. Китайский поверенный в делах, не имеющий абсолютно никаких инструкций на случай обращения к нему американского дипломата, поначалу просто убежал. И только тогда, когда Стессел в прямом смысле загнал в угол его переводчика, он смог передать сообщение. К И декабря поверенный в делах, однако, уже получил инструкции, как вести себя с американцами, и пригласил Стессела в китайское посольство для возобновления давно начатых варшавских переговоров.

И почти сразу же они зашли в тупик. Повестка дня, включавшая в себя станд w ные вопросы каждой из сторон, не оставляла места для рассмотрения подспуднь геополитических проблем, которые, с точки зрения Никсона — и, как выяснило , Мао и Чжоу, — должны были определить будущее китайско-американских отнош ний. Более того, эти вопросы вентилировались американской стороной п0СРедстБ громоздких консультаций с Конгрессом и основными союзниками, а это значило, решение поставленной задачи окажется долгим и мучительным. А в итоге — е известно, не будет ли наложено на достигнутое множество разных вето!

Результатом переговоров в Варшаве явилось то, что они породили гораздо о ^ споров внутри правительства Соединенных Штатов, чем на встречах сторон. Никсоном испытали своего рода чувство облегчения, когда узнали, что Китай пре ^ вает переговоры на уровне послов в знак протеста против американского У^^ лагерям в Камбодже в мае 1970 года. С тех пор обе стороны стали искать боле ^ ходящий канал. Эту потребность затем удовлетворило пакистанское правител^ ^ Кульминацией этих контактов, происходивших в ускоренном темпе, явилась мо ная поездка в Пекин в июле 1971 года.                                                                     ЧЙВЬ1 к

Я еще не встречал таких собеседников, которые были бы столь воспРИЙс0Н) они никсоновскому стилю дипломатии, как китайские руководители. Как и Нике .^ ^ считали традиционные вопросы повестки дня делом второстепенным, и прежде ъ заботило выяснение того, возможно ли сотрудничество на базе согласования             ,

Вот почему позднее одним из первых замечаний Мао, адресованных Никсону, «Маленьким вопросом является Тайвань; большим вопросом является весь mHP*tq

А конкретно китайские руководители хотели получить заверения в том, ^ рика не будет сотрудничать с Кремлем в деле реализации «доктрины Брежне. сон же желал знать, до какой степени Китай сможет сотрудничать с Амери ласти противодействия советской геополитической угрозе. Цели каждой были, по существу, концептуальны, хотя рано или поздно каждая из них до адекватно претвориться в дипломатическую практику. Ощущение наличия интересов должно было родиться из убедительности представления каждо своего видения мира — задачи, для которой в высшей степени годился Ник

660

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

По этой причине ранние стадии китайско-американского диалога концентрировали свое внимание на сопоставлении концепций и фундаментальных подходов. Мао, Чжоу, а позднее и Дэн оказались выдающимися личностями. Мао был визионером, жестким, безжалостным, часто кровожадным революционером; Чжоу — элегантным, очаровательным, блестящим администратором; а Дэн — реформатором глубинных убеждений. Все трое являлись воплощением общих традиций усерднейшего анализа и совмещения опыта древнейшей страны и инстинктивного разграничения между перманентным и тактически обусловленным.

Их переговорный стиль разительно отличался от стиля советской стороны. Советские дипломаты почти никогда не обсуждают вопросы концептуального характера. Их тактикой является упор на проблему, интересующую Москву в данный конкретный момент, и настоятельное упорство в достижении ее разрешения, рассчитанное не столько на то, чтобы убедить собеседников, сколько на то, чтобы их вымотать. Настойчивость и упорство, с которыми советские участники переговоров проводили в жизнь решения Политбюро, отражали железный характер дисциплины и внутренний стиль советской политической деятельности, превращая высокую политику в изнурительную мелочную торговлю. Квинтэссенцию подобного подхода к внешнеполитической дипломатической деятельности олицетворял Громыко.

Китайские руководители представляли собой в эмоциональном плане более прочное сообщество. Их не столько интересовали тонкости формулировок, сколько установление обстановки доверия. На встрече Никсона с Мао китайский руководитель не тратил времени на заверения президента в том, что Китай не будет применять силу против Тайваня. «Мы в настоящее время обходимся без него (Тайваня) и займемся этим через сто лет»27. Мао не просил взаимности, сделав заявление, которого Америка ждала двадцать лет.

Составляя проект Шанхайского коммюнике с Чжоу Эньлаем, я как-то попросил его снять обидно звучащую фразу в китайском проекте и предложил убрать что-нибудь в американской версии, против чего мог fibi возражать Чжоу. «Так мы никуда не продвинемся, — ответил мне Чжоу. — Если вы сумеете убедить меня, почему наша Фраза звучит обидно, я вам отдам ее и так».

Отношение Чжоу было проявлением не абстрактной доброй воли, а уверенного понимания долгосрочных приоритетов. В данный момент Китай добивался взаимного доверия; коллекционирование спорных вопросов было ему ни к чему. Как полагал Мао, главную угрозу безопасности представлял собой Советский Союз: «В Данный момент вопрос агрессии со стороны Соединенных Штатов или агрессии со стороны Китая относительно невелик... Вы хотите вывести кое-какие из своих войск на свою территорию; наши за границу не направляются» . Иными словами, Китай не опасался Соединенных Штатов даже в Индокитае; он не собирался бросать вызов жизненно важным американским интересам (независимо от того, что Соединенные Штаты собирались делать во Вьетнаме) и был в основном озабочен Угрозами со стороны Советского Союза (и, как выяснилось позднее, со стороны Японии). Чтобы подчеркнуть важность для него глобального равновесия сил, Мао отбросил собственные антиимпериалистические заклинания, как «стрельбу из незаряженных пушек».

661

Дипломатия

Концептуальный характер подхода облегчил наши первые встречи. В года Никсон подписал Шанхайское коммюнике, которое стало путеводным ориш* ром для китайско-американских отношений на последующее десятилетие. Коммюнике обладало беспрецедентной особенностью: более половины текста было посвядано констатации противоположных точек зрения обеих сторон по вопросам идеологии, международных отношений, Вьетнама и Тайваня. Странным образом переченшрв-хождений придавал большее значение тем вопросам, по которым обе стороны ДОН>№ рились. В коммюнике утверждалось, что:

—  прогресс в направлении нормализации отношений между Китаем и ными Штатами служит интересам всех стран;

—  обе стороны желают уменьшить опасность возникновения международного военного конфликта;

—  ни одна из сторон не претендует на гегемонию в азиатско-тихоокеанском F гионе и каждая из них будет противостоять усилиям любой другой страны или групп стран установить подобную гегемонию;                                                                  „

—  ни одна из сторон не собирается вести переговоры от имени любой третье ^ роны, или вступать в соглашения, или устанавливать взаимопонимание с друг" направленные против прочих государств29.                                                                  п0

Если убрать дипломатический жаргон, то смысл этих соглашений заключало * ^ меньшей мере, в том, что Китай не будет ничего делать, чтобы обострить ситуа Индокитае или Корее, что ни Китай, ни Соединенные Штаты не будут сотрудн ¦ с советским блоком и что обе страны будут противостоять попыткам любой,из, ^ добиться господства в Азии. Поскольку единственной страной, способной ^^ господства в Азии, был Советский Союз, в силу вступала молчаливая договор^

, у у

союзного характера блокировать советский экспансионизм в Азии (по ти между Великобританией и Францией в 1904 году и между Великобританией и в 1907 году).                                                                                                                 лре.

В пределах года взаимопонимание между Соединенными Штатами и *и ^№ вратилось в нечто более конкретное и нечто более глобальное: в коммюник ^^ кованном в феврале 1973 года, Китай и Соединенные Штаты договорились           ^

(уровень- выше, чем «обязательства, принимаемые на себя каждой из стороН^ик^ пс водействовать (уровень выше, чем «противостоять» в Шанхайском коММ пыткам любой из стран установить мировое (уровень выше, чем «над Азие ство. На протяжении каких-то полутора лет китайско-американские ^ превратились из откровенно враждебных и изоляционистских по отноте другу в де-факто союзные против преобладающей угрозы.                              ягел

Шанхайское коммюнике и предшествовавшая ему дипломатическая Л позволили администрации Никсона создать то, что она назвала, пусть, aOft,-слишком высокопарно, новой структурой сохранения мира. Как только AMP' ийЯ, явила о сближении с Китаем, характер международных отношений резко ^jj» ся. Позднее отношения с Китаем стали именоваться на Западе китаиско^ как будто политика неуступчивых лидеров, правящих из Запретного Город мышляться в Вашингтоне. На деле китайская «карта» либо разыгрывал либо вовсе не существовала. Роль американской политики заключалась в

662

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

очертить определенные границы готовности каждой из наций поддержать другую, когда их национальные интересы совпадают.            • .

Согласно анализу Никсона и его советников, пока Китаю в большей степени есть чего опасаться со стороны Советского Союза, чем со стороны Соединенных Штатов, собственные интересы Китая заставят его сотрудничать с Соединенными Штатами. Согласно той же схеме, Китай будет противостоять советскому экспансионизму не в качестве услуги Соединенным Штатам, пусть даже это пойдет на пользу и Америке, и Китаю одновременно. Допустим, что на Никсона произвела впечатление ясность мысли китайских руководителей — особенно премьера Чжоу Эньлая. И все же Соединенным Штатам незачем было безоговорочно вставать на одну из конфликтных сторон. Переговорная позиция Америки становилась наиболее сильной, когда Америка оказывалась ближе к каждому из коммунистических гигантов — Китаю и Советскому Союзу, — чем они сами друг к другу.

Американское сближение с Китаем является хорошим учебным примером роли личности в проведении внешней политики. То, что потомки назовут отправной точкой нового курса, на самом деле представляет собой серию более или менее разрозненных актов, где трудно отличить, какие из них совершены сознательно, а какие — спонтанно, под влиянием момента. Поскольку китайско-американские отношения родились через двадцать лет почти полной изоляции, все было новым и, следовательно, значимым с точки зрения последующих событий. Обеим сторонам нужда диктовала обязательность сближения, и попытка должна была быть предпринята независимо °т того, кто правит в какой стране. Но беспрепятственность и быстрота развития событий, а также приобретенный ими размах обязаны в значительной мере проницательности и целеустремленности руководителей с обеих сторон, а также, что касается американцев, — беспрецедентному вниманию к анализу собственных национальных интересов.

Мао, убежденный коммунист, черпал силы из осознания того, что он является наследником традиции никогда не прерывавшегося самоуправления собственной страны, охватывающей три тысячелетия. После того как он заставил свою страну испытать идеологическое опьянение и устроить отвратительное кровопускание под видом «культурной революции», Мао переключился на внешнюю политику и стал наполнять ее «практическим смыслом». В течение столетий Срединное Царство обеспечивало себе безопасность, натравливая отдаленных варваров на своих ближайших соседей. Будучи глубоко обеспокоен советским экспансионизмом, Мао применил ту же самую стратегию в отношениях с Соединенными Штатами.

Мотивы Мао были для Никсона не важны. Его главной целью было восстановление для Америки инициативной внешней политики. Стремясь к тому, что он потом назвал «эрой переговоров» между Советским Союзом и Соединенными Штатами с тем чтобы преодолеть вьетнамскую травму, Никсон не полагался ни на личные взаимоотношения, ни на трансформацию Советов, но лишь на равновесие стимулов как на способ сделать Кремль более сговорчивым.

После американского сближения с Китаем Советский Союз стоял перед лицом вызова на двух фронтах: со стороны НАТО на Западе и со стороны Китая на Востоке. В период, который в другом смысле был вершиной советской уверенности в се-

663

Дипломатия

бе и точкой падения для Америки, администрации Никсона удалось перетасеЖ колоду. Она продолжала следить за тем, чтобы всеобщая война оставалась чересчур рискованной для Советов. После сближения с Китаем советское давление ниже уровня всеобщей войны становилось точно так же чересчур рискованным, поскольку потенциально могло ускорить столь опасное китайско-американское примирение. Как только Америка встала на путь сближения с Китаем, наилучшим выбор для Советского Союза стало, в свою очередь, ослабление напряженности с Соединенными Штатами. Поскольку в теории Кремль мог предложить Соединенным Штатам больше, чем Китай, он даже лелеял мечты преуспеть в том, чтоб» искусными маневрами убедить Америку заключить нечто вроде союза, направленного против Китая, что и было топорно предложено Брежневым Никсону как в 1973, так и в 1974 году30.

Применяя новый подход в области внешней политики, Америка вовсе не собиралась поддерживать более сильного против более слабого в любой из ситуации;» занных с наличием- равновесия сил. Будучи страной с наибольшими физическим возможностями нарушить мир, Советский Союз обретал стимул умерять существую щие кризисы и не создавать новых, коль скоро его ожидало противодействие на Д у* фронтах. А Китай, возможности которого позволяли нарушить равновесие сил в A3 > сдерживался бы необходимостью сохранять добрую волю Америки, ставящей пред советскому авантюризму. И на этом фоне администрация Никсона могла бы по таться решить практические вопросы с Советским Союзом, одновременно пода Р вая глобальный концептуальный диалог с Китаем.                                                           „,.

Хотя многие эксперты по Советскому Союзу предупреждали Никсона, что у шение отношений с Китаем отрицательно повлияет на советско-американские ^ шения, случилось как раз прямо противоположное. До моей секретной поездки тай Москва в течение года замораживала организацию встречи на высшем УР^ между Брежневым и Никсоном. Посредством своего рода обратной взаимозави ^ ти она пыталась подчинить встречу на высшем уровне целому ряду условии. .^_ не прошло и месяца с моего визита в Пекин, как Кремль резко переменил ев ^ зицию и пригласил Никсона в Москву. Ускорились все советско-американски говоры, едва лишь советские руководители оставили попытки добиться одно них уступок со стороны Америки.                                                                                      м аМе-

Никсон был первым президентом со времен Теодора Рузвельта, проводив"^ ^ риканскую внешнюю политику, в основном исходя из национальных интере ны. Недостатком подобного подхода был слабый эмоциональный резонанс ере ^ риканского народа. Хотя Никсон часто говорил о структуре сохранен^ ^ ^ структуры — это не то, что способно само по себе вызвать отклик в серди ^ общественности, особенно учитывая традиции американской исключительно^ ^ ^ лее того, не всегда те или иные национальные интересы самоочевидны, ка ^^ подчеркивал их президент в своих ежегодных докладах по вопросам внешне тВ)|, ки. В отсутствие установившейся традиции американское руководящее звен с0В , ет себя не слишком уютно по отношению к концепции национальных и противоположность, скажем, руководителям Великобритании, Франции и ^ Даже при наличии наиболее оптимальных обстоятельств потребовалась бы,

664

Внешняя политика как геополитика; дипломатический треугольник Никсона

времени, «львиная доля» президентства, чтобы создать внешнеполитическую традицию, базирующуюся на подходе Никсона.

В течение своего первого срока пребывания на посту президента Никсон почти не имел возможности взять на себя такого рода просветительскую задачу, ибо общество бурно протестовало, считая, будто бы правительство Соединенных Штатов занимается одной лишь коммунистической угрозой. С самого начала второго президентского срока перед Никсоном маячил призрак «уотергейта». Президент, находящийся перед лицом импичмента, вряд ли может быть воспринят, как лидер, берущий на себя попытки переформировать традиционное мышление.

Дело заключалось еще и в том, что Никсон и его окружение выдвинули подобный подход, резко дисгармонирующим с американскими идеологическими традициями образом. Двадцатью годами ранее Джон Фостер Даллес облачил свои трезвые анализы в риторику исключительности; десятью годами позднее Рональд Рейган подвигнул американскую публику поддержать внешнеполитическую линию, которая в оперативных деталях не слишком-то отличалась от линии Никсона, придав идеалистическую, окраску. Поскольку Никсон занимал свой пост в эру Вьетнама, он отдавал себе отчет в том, что риторика в стиле Даллеса — или, соответственно, Рейгана — просто-напросто подольет масла в огонь. Да и в более спокойные времена человек никсоновского склада ума вряд ли взял бы на вооружение риторику в стиле Даллеса или Рейгана.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история