Каргалов В. Конец ордынского ига

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 10 КОНЕЦ БОЛЬШОЙ ОРДЫ

28 декабря 1480 г., во вторник, великий князь Иван III возвратился з Москву, торжественно встреченный ликующими москвичами. Еще раньше он, по словам летописца, «распусти воя своя кождо в свои град» 1. Война за освобождение России от ордынского ига была закончена. Остатки воинства Ахмед-хана, «наги и босы», «страхом гонимы», бежали в степи «невозвратным путем». Против побежденного хана Большой Орды, борясь за власть, немедленно выступили его соперники. Борьба закончилась гибелью Ахмед-хана. Летопись так рассказывает об этих событиях: «Егда же прибежа в Орду, тогда прииде на него царь Ивак Нагайский и Орду взя, а самого безбожного царя Ахмета убил шурин его Нагайской мурза Янгурчей» 2. По свидетельствам некоторых других летописцев, Ахмед-хана убил сам Ивак.
«Со смертью Ахмед-хана,— писал К. В. Базилевич,— закончилась полной неудачей попытка... восстановить ханскую власть над Русью. Поэтому в истории почти двух с половиной-вековой борьбы русского народа за национальное освобождение от иноземной зависимости поражение Ахмед-хана — последнее, крупное по политическим последствиям событие... Переход улуса Ахмед-хана к его сыновьям увеличил и без того значительные центробежные силы внутри Большой Орды. Хотя в отдельные моменты она еще представляла некоторую опас-. ность в смысле грабительских нападений для южнорусских порубежных земель, по ее активная способность быстро уменьшалась» 3.
И после поражения Ахмата в продолжение более двух десятилетий отношения России с Большой Ордой часто регулировались военными акциями достаточно крупного масштаба. Анализ событий на южной границе России в 80—90-х годах XV в. убедительно свидетельствует об этом. От стратегической обороны, характерной для предшествующего периода, Иван III переходит к активным наступательным действиям. Походы против Большой Орды и других улусов, организованные им в этот период, решали важные внешнеполитические задачи, завершая дело освобождения России. Дипломатические маневры, которые Иван III по-прежнему искусно использовал, имели успех только потому, что их подкрепляли успешные военные действия против Большой Орды.
Так, союз крымского хана Менгли-Гирея с Москвой поддерживался не богатыми «поминками» хану и дружественными посольствами, а той реальной военной помощью, которую ждал Менгли-Гирей от великого князя Ивана III в столкновениях с наследниками Ахмед-хана — «Ахматовыми детьми». Выбирая между Россией и Польско-Литовским государством, тоже стремившимся заключить мирный договор с Крымом, Менгли-Гирей учитывал, видимо, реальный вклад того или другого союзника в вооруженную борьбу с остатками Большой Орды, борьбу тяжелую и изнурительную, несмотря на страшный удар, нанесенный улусу Ахмед-хана в 1480 г.
В середине 80-х годов «Ахматовы дети» даже усилили свой натиск на Крымское ханство. В 1485 г. «царь Ордынский Муртоза, Ахматов сын», вторгнулся ордой в Крым, но потерпел неудачу и попал в плен. Однако в том же году в Крымское ханство пришел с войском следующий «ордыньский царь Махмут, Ахматов сын», разгромил войско Менгли-Гирея и «брата своего отнем у него». Менгли-Гирей сумел восстановить свою власть над Крымом только при помощи турецкого султана: «Турской же силы ему посла и к Ногаям посла, велел им Орду воева-ти». «Ахматовым детям» пришлось покинуть Крым, но они продолжали господствовать в степях, подвергнув Крымский полуостров настоящей блокаде и угрожая новыми нападениями.
Чтобы поддержать своего крымского союзника и одновременно ослабить Большую Орду, Иван III то предпринимал конные рейды «детей боярских» и отрядов служилых татарских «царевичей» далеко в степи, «под Орду», то просто ограничивался военными демонстрациями на своей южной границе. Как бы то ни было, но военное давление со стороны России «Ахматовы дети» ощущали постоянно.
Активные военные действия против «Ахматовых детей» велись и в 1485 г. Иван III писал Менгли-Гирею, что «посылал под Орду уланов и князей и казаков всех, колко их ни есть в моей земле. И они под Ордою были все лето и делали, сколько могли». В 1487 г. снова «ходили под Орду наши люди, и брата твоего Нурдовлатовы царевы люди, да там под Ордою улусы имали и головы поймали». В своем послании Менгли-Гирею Иван III разъяснял, что «послал брата твоего Нурдовлата царя со всеми с его людми и своих людей с ним, а приказал есми ему так: пойдут на тобе Муртоза и Садехмат цари, и он пошел бы на их Орду» *.
Очень тревожная обстановка сложилась весной 1491 г., когда ордынцы подошли к самому Перекопу. Крымского хана спасла тогда военная помощь, оказанная его русским союзником.
Весенний поход 1491 г. в степи может служить примером тщательно спланированной и блестяще осуществленной наступательной операции, когда два сильных русских войска двинулись в «Дикое Поле» по сходящимся направлениям, соединились в заранее назначенном месте и своим маневром вынудили ордынцев прекратить наступление на Крым. Кампания была выиграна стратегически, без сражений. Вот как описывала этот поход Никоновская летопись: «Тоя же весны, месяца Майа, прииде весть к великому князю Ивану Васильевичю, что идут Ордин-ские цари Сеит-Ахмет и Шиг-Ахмет с силою на царя Мин-Гиреа Крымскаго. Князь же великий на помощь Крымского царю Мин-Гирею отпустил воевод своих в Поле под Орду, князя Петра Микитичя Оболенскаго да князя Ивана Михайловича Репню Оболенского же, да с ними многих детей боярских двора своего, да Мердоула-това сына царевича Сатылгана с уланы и со князи и со всеми казаки послал вместе же со своими воеводами. А Казанскому царю Махмет-Аминю велел послати воевод своих с силою вместе же со царевичем и с великого князя воеводами, а князю Андрею Васильевичю и князю Борису Васильевичю, братии своей, велел послати своих воевод с силою вместе же с своими воеводами... И снидо-шася вместе великого князя воеводы со царевичем Сатыл-ганом и с Казанского царя воеводами, со Абаш-Уланом и со Бураш-Сеитом, в Поли, и княже Борисов воевода туто же их наехал, и поидоша вместе под Орду. И слы-шавше цари Ординские силу многу великого князя в Поли и убоявшеся, възвратишася от Перекопи; сила же великого князя възвратися в свояси без брани» 5.
Некоторые подробности этого похода содержатся к «Крымских делах». 21 июня 1491 г., вскоре после похода, великий князь Иван III писал своему крымскому союзнику: «Саталгана царевича на поле послал с уланы и со князми и с казаки, да и руских есми воевод с русскою ратью с ними послал, да и в Казань... к Магмед-Аминю царю послал... а велел есми ему послати рать свою на поле... И царь Магмед-Аминь и прислал ко мне с тем, что отпустил свою рать на поле. А вышли из Казани июня месяца в осьмой день, а царевич Саталган вышол июня месяца в третий день».
В другой грамоте, направленной московскому послу в Крыму Василию Ромодановскому, уточнялось: «в воеводах есми отпустил с русскою ратью князя Петра Никитича да князя Ивана Михайловича Репню-Оболенских, а людей послал с ними не мало, да и братни воеводы пошли с моими воеводами и сестричичев моих резанских обеих воеводы пошли», а всего «великого князя людей» в походе было «рати 60 000». Пока крымский хан «сидел в осаде» за Перекопом, отбиваясь от «Ахматовых детей», русские полка «под Ордою улусы у них имали и люди и кони отганивали» 6.
Таким образом, поход 1491 г. «в поле» был очень значительным по своим масштабам, включал силы и самого великого князя, и его братьев-вассалов, и служилых «царевичей», и даже казанскую «помощь». Есть основания полагать, что великий князь Иван III послал «в поле» и артиллерию, «полевой наряд», что по тому времени было новинкой в военном искусстве. В «Описи царского архива» сохранилась короткая запись о «наряде на берегу лета 6998» 7. Видимо, «наряд» заранее сосредоточивался на р. Оке, которая являлась основной оборонительной линией с юга. Предположить, что «наряд» был выставлен для обороны берега р. Оки, было бы неверным, так как вторжение ордынцев не предполагалось, все их внимание было привлечено к Перекопу, и ставить пушки на бродах и «перелазах» не было никакой необходимости. Кстати, хан просил прислать русское войско «с пушками».
Попытки отдельных мурз из Большой Орды «искрасти» русскую «украину» неожиданными набегами тоже отражались активными действиями русской конницы. Так, в 1492 г. «приходили Татарове Ординскиа казаки, в головах приходил Темешом зовут, а с ним 200 и 20 казаков, в Алексин на волость на Вошань, и пограбив, поидо-ша назад. И прииде погоня великого князя за ними Федор Колтовской до Горяин Сидоров, а всех их 60 человек да 4, и учинился им бой в Поли промеж Трудов и Быстрые Соспы, и убиша погони великого князя 40 человек, а татар на том бою убили 60 человек, а иные идучи Татароие во Орду ранены на пути изомроша». В 1499 г. «приидоша Татарове, Ординские казаки и Азов-скиа, под Козелеск и взята селцо Козелское Онешню», но снова русская погоня, «догонив их, побиша и полон свой отнята, а иных Татар, изымав, приведоша на Москву к великому князю»8.
В начале XVI в. в обстановке начавшейся войны России с. Польско-Литовским государством из-за «верховских княжеств» опасность со стороны Большой Орды значительно усилилась. В это время фактически оформляется военный союз нового короля Александра и Ших-Ахмеда, ставшего ханом Большой Орды. Этому союзу противостоял союз Москвы я Крыма. На южной границе России назревала большая война.
Летом 1500 г. Большая Орда подошла к Дону и остановилась близ устья Тихой Сосны, в непосредственной близости от русской «украины». Одновременно Ших-Ахмед угрожал и Крымскому ханству: по прямой расстояние от его кочевий до Перекопа было небольшим. Менгли-Гирей в страхе писал Ивану III, что войско Ших-Ахмеда превышает 20 тысяч, и срочно просил «на пособь» русских воевод с пушками.
Иван III сразу оценил опасность и в начале августа «послал на улусы царя Магмедамина (находившегося в это время в России на положении «служилого царя».— В. К.), а с ним князя Василья Ноздреватого». К великокняжескому войску присоединились рязанские полки. Однако после пятидневного боя возле Дона Менгли-Гирей неожиданно отступил, не предупредив своего русского союзника, спешившего ему на помощь. Начинать большое сражение «в поле» без поддержки крымцев было неразумно, и русское войско возвратилось к своим рубежам. Нужно было подумать об обороне самих русских земель, на которые ордынцы стали совершать нападения. В августе русский посол Иван Кубенский писал из Крыма: «сказывают, государь, Азовских казаков и Ордынских человек с восмь сот пошли на Русь, а того, государь, неведомо, под твои земли пошли или под литовского». В сентябре «к великому князю пришла весть изо Мченска от князя Ивана от Белевского, что на поле многие люди Татарове, а их вотчину, на Белевские места, на украины приходили немногие люди»9. Однако мелкими нападениями дело и ограничилось: Ших-Ахмед повернул свои орды на Крымское ханство.
Осенью 1500 г. Ших-Ахмед с 60-тысячным войском двинулся на юг, чтобы вернуть приморские пастбища, очень удобные для зимовки. Менгли-Гирей укрылся за Перекопом. Прорваться на Крымский полуостров Ших-Ахмеду не удалось. Зима в этот год выдалась необычайно суровая, в Большой Орде начался голод и падеж скота. Отдельные мурзы начали откочевывать со своими ордами, покидая хана. Тогда Ших-Ахмед ушел к Киеву под защиту своих литовских союзников и только в следующем году снова объявился в степях. В 1501 г. он снова пытался ворваться в Крым с 20-тысячным войском и снова неудачно. Осенью его орда отошла для зимовки в район Белгорода10. Теперь Большая Орда угрожала уже не Крыму, а русским границам.
30 августа 1501 г. великий князь Иван III писал Менгли-Гирею: «наш недруг Ших-Ахмет царь пришел к наших князей отчине к Рылску. И наши князья, князь Семен Ивановвичь и князь Василей Шемячич, и наши воеводы со многими людми пошли против них». В посольском наказе 7 ноября того же года сообщалось: «Ших-Ахмет царь пришел на наших князей отчину к Рылску, и нынеча тот ваш недруг Ших-Ахмет царь наших князей княж Семенову Ивановича и княж Васильеву Шемячича вотчину воюет, а с нашим недругом с Литовским ссылается. А наши князи и наши воеводы стоят против их, и мы ныне к своим князем послали воевод своих со многими людми»11.
Это была настоящая большая война. По свидетельству «Хроники Быховца», осенью 1501 г. «выехал царь Заволжский Ших-Ахмет, сын Ахматов, со всею ордою Заволжскою, с многими силами», «и приехал в землю Северскую и стал под Новогородом Северским и под другими городами, землю же всю, почти до Брянска, заполнил бесчисленным воинством». Новгород-Северский и еще «несколько других городов» были взяты и разрушены ордынцами, прежде чем хан Ших-Ахмед отошел «в поле» и «стал между Черниговым и Киевом по Днепру и по Десне». Он ожидал «литовскую помощь», чтобы возобновить войну «против царя перекопского Менгли-Гирея и великого князя московского» 12. «Хроника Польши» утверждала даже, что «заволжский царь Сахмат» приходил на Северщину «со 100-тысячной армией» 13.
Видимо, ордынцы встретили в Северской земле достаточно сильный отпор — их успехи оказались весьма скромными. Все ограничилось взятием Новгорода-Север-ского и нескольких других городов. Ших-Ахмед пытался завести переговоры о мире с великим князем Иваном III, но неудачно. Великий князь предпочел сохранить военный союз со своим старым союзником крымским ханом Менгли-Гиреем. Можно сказать, что последняя попытка Большой Орды оказать в 1501 г. военное давление на Россию закончилась неудачей. Ордынцам не удалось заставить Ивана III порвать союз с Крымом ни военными, яи дипломатическими средствами. А затем активизация Крымского ханства заставила Большую Орду окончательно отказаться от серьезных нападений на русские пограничные земли.
В январе 1502 г. Менгли-Гирей писал в Москву, что Большая Орда остановилась «зимовать на усть Семи, а около Белгорода» и что он уже начал против нее военные действия, «велел пожары пускать, чтобы им негде зимовать, ино рать моя готова вся» 11.
Автор «Хроники Быховца» утверждал, что именно зимой 1502 г. Большой Орде было нанесено решительное поражение: «в ту же зиму царь перекопский Менгли-Гирей, собрав свои силы, втайне пошел на Ших-Ахмата царя Заволжского и разгромил его наголову, и цариц и детей, и всю орду его взял, сам же царь Заволжский Ших-Ахмат со своим братом Хазак-Султаном и с некоторыми князьями и уланами примчался к Киеву и, став недалеко от Киева, послал к князю Дмитрия Путятича, киевского воеводу, сообщая ему плохую весть» 15. Казалось бы, с Большой Ордой покончено. Но автор «Хроники», по-видимому, преувеличивает масштабы поражения Ших-Ахмета в зимней кампании, потому что вскоре хан вернулся к Белгороду, где начал собирать остатки своих орд. Видимо, это ему удалось, так как есть сведения, что в Крыму готовились к возобновлению войны с Большой Ордой. 3 мая 1502 г. русский посол в Крыму И. Г. Мамонов даже писал в Москву о настоятельной просьбе крымского хана к Ивану III послать «рать свою нам на пособь». Хан сообщал своему союзнику: «волошский Стефан» тоже обещал выступить против Большой Орды «со всеми своими людми»; видимо, крымские послы с просьбой о помощи побывали и в Валахии16. Разве потребовались бы такие серьезные приготовления, если бы Большая Орда уже была разбита, как утверждает «Хроника Быховца»?
Только в мае 1502 г., когда крымское войско выступило за Перекоя, «в поле», начался действительно последний поход против Большой Орды. В начале июня посол Алексей Заболотский доносил из Крыма: «Орду, государь, кажут на усть реки Сулы», и «царь Менли Гирей на Орду идет спешно, и пушки, государь, и пищали с ним идут же». Положение Большой Орды было в то время бедственным: «Орда, кажет, охудала добре, а кочюют порознь». Где-то около устья р. Сулы и произошли решительные битвы. Подробности нам неизвестны. В сообщении русского посла из Крыма от 28 июня 1502 г. говорилось только, что «царь Менли-Гиреи Шиг-Ахметя царя прогонил и Орду его и улусы взял».

3 июля о победе над Большой Ордой написал в Москву сам Менгли-Гирей; «Ших-Ахметя, недруга нашего, разо-гонив, орду его и все его улусы бог в наши руки дал» 1Т. Русский летописец об этих событиях, завершивших многолетнюю и тяжелую борьбу с Большой Ордой, тоже сообщал предельно кратко: «Того же лета, июня, Крымский хан Менли-Гирей побил Шиахмата царя Болшиа Орды и Орду взял»18.
Смертельно раненная на Угре-реке, теснимая Крымским ханством, отбитая в прошедшие годы от русских рубежей и растратившая в этой безнадежной попытке последние силы, Большая Орда окончательно рассыпалась. Борьба русского народа за свое национальное освобождение пришла к закономерному итогу.
Впереди будут еще упорные войны с другими ханствами, которые в первой половине XVI в. попытались под эгидой турецкого султана создать единый антирусский фронт и резко усилили военное давление на русские границы. 48 крымских и около 40 казанских походов отразит за ?ту половину столетия Россия, создав на своей «украипе» мощную общегосударственную систему обороны, прикрывшись со стороны «поля» многочисленными полками, «сторожами» и «станицами», укрепленными «градами» и «засеками» 19.
Будут опасные нападения крымцев во второй половине XVI в., когда они, пользуясь отвлечением русских полков на поля Ливонской войны, прорвутся даже к самой Москве. И снова России придется налаживать оборону южной, «крымской украины»20. Будут многочисленные набеги и в первой половине XVII в., вынуждавшие Российское государство прилагать огромные усилия к укреплению южной границы, создавать мощные оборонительные «черты», протянувшиеся на сотни верст 21.
Однако эта борьба будет иметь принципиально иной характер: больше никогда не встанет вопрос о том, быть или не быть России независимым, суверенным государством. Этот вопрос был окончательно решен на Угре-реке осенью 1480 г.

Глава 11 БЫЛА ЛИ ВОЙНА С АХМЕД-ХАНОМ?

В исторических сочинениях прошлого столетия настойчиво проводилась мысль, что «высвобождение» России из-под власти ордынских ханов произошло будто бы «само собой», без особых усилий со стороны Ивана III и, во всяком случае, без большой войны. Даже те историки, которые высоко оценивали его государственную и дипломатическую деятельность, считали Ивана III нерешительным полководцем, даже чуть ли не трусом и искали причины победы над Большой Ордой в ее «самораспаде», в «дипломатическом искусстве» Ивана III или вообще «в благоприятных обстоятельствах».
В первом обобщающем сочинении по русской военной истории, изданном в 1839 г., война 1480 г. представлена в таком виде: ордынцы «в виду россиян стали искать переправы через Угру», но, потерпев неудачу, отступили «версты на две для собрания съестных припасов», «около двух недель прошло с двух сторон в бездействии», а затем «вдруг каким-то чудом обе армии побежали одна от другой без малейшего с чьей-либо стороны нападения». И как итоговая оценка событий 1480 г. высказывается мысль, что Ивану III «провидение предоставило свергнуть навсегда это иго, которое в последнее время, конечно, было уже только мнимое (курсив автора.— В. К.), а не действительное» 1.
В дальнейшем рассуждения о «мнимом» характере ига и о «мирном высвобождении» России из-под власти ордынских ханов были подхвачены многими дореволюционными историками.
М. П. Погодин в 1846 г. утверждал, что «слабые оковы монгольские свалились с наших рук сами собою» 2. С. М. Соловьев в 1855 г. ставил под сомнение даже правомерность самого термина «иго». Он писал: «Орда падала сама собою от разделения, усобиц, и стоило только воспользоваться Э1им разделением и усобицами, чтобы так называемое татарское иго исчезло без больших усилий со стороны Москвы» 3. Н. И. Костомаров в 1874 г. отмечал как совершенно очевидный факт, что, «собственно говоря, великий князь Московский на деле уже был независим от Орды; она пришла к такому ослаблению, что вятские умельцы, спустившись по Волге, могли разграбить Сарай, столицу хана. Освобождение Руси от некогда страшного монгольского владычества совершилось постепенно, почти незаметно» 4.
В обширном университетском «Курсе русской истории» В. О. Ключевского событиям свержения ордынского ига вообще не нашлось места. И даже Н. Г. Чернышевский, следуя традиционной для того времени трактовке событий свержения ига, мимоходом отмечал, что Орда была побеждена «собственным одряхлением и размножением русского населения», и само иго пало «не от борьбы с великороссами», что даже перед Куликовской битвой, не говоря уже о 1480 г., ордынцы «совершенно уже охи-лели», а поход Мамая был «предсмертной конвульсиею умирающего зверя» 5.
Итак, выходило, что Ивану III воевать, собственно говоря, было не с кем, а если не было противника, то какая могла быть война? Не случайно кампания 1480 г. почти не привлекала внимания дореволюционных военных историков. Даже Н. С. Голицын, который высоко оценивал деятельность Ивана III и довольно подробно описывал поход Ахмед-хана, считал необходимым оговориться, что «русские войны при Иоанне более важны в политическом отношении, чем замечательны в военном» ". В «Истории военного искусства» Н. П. Михневича (1895) и «Курсе истории русского военного искусства» А. К. Баиова (1909) о походе Ахмед-хана вообще не упоминалось. В обширном коллективном сочинении по военной истории «История русской армии и флота» всем военным событиям 1480 г. уделены следующие четыре строчки: «при несомненном влиянии второй жены Иоанна III, Софии Палеолог, в 1480 г. получает, наконец, 100 лет спустя после Куликовой битвы, полное свое осуществление спадение (курсив мой.— В. К.) татарского ига» '.

В работах советских историков свержение ордынского ига справедливо оценивается как событие огромного исторического значения, как закономерный итог освободительной борьбы русского народа за свою национальную независимость. Однако в освещении военных событий 1480 г. и сейчас порой встречаются «традиционные» для дореволюционной историографии мнения и оценки, рассуждения о чуть ли не «мирном высвобождении» России из-под власти ордынских ханов, о будто бы ставшем к этому времени номинальным характере ордынского ига, о преобладании дипломатических средств борьбы с ордынцами над военными и т. д. и т. п.
Мнение о том, будто к 1480 г. силы Золотой Орды были настолько ослаблены, что ордынское иго было свергнуто без особых усилий со стороны русского народа, главным образом лишь дипломатическими ухищрениями московского великого князя, было подвергнуто справедливой критике в уже упоминавшейся статье П. Н. Павлова. Однако статья, опубликованная в 1955 г. в ученых записках провинциального института, осталась не замеченной историками. В книге И. Б. Грекова по истории международных отношений в Восточной Европе (1962) снова на первый план выдвигаются «политический и дипломатический опыт. московского государя», а военные аспекты событий 1480 г. почти не затрагиваются. На «политическом мастерстве» Ивана III акцентируют внимание и авторы нового университетского учебника по отечественной истории (1975). Со схожих позиций подходили к освещению событий 1480 г. некоторые военные историки. Видимо, не случайно обстоятельный и интересный раздел «Военное дело» в «Очерках истории русской культуры XIII—XV веков» заканчивается описанием Куликовской битвы 1380 г.
Не меньше противоречивых мнений высказывается в исторической литературе и по вопросу о роли великого князя Ивана III в свержении ордынского ига и вообще в оценке его как военного деятеля и полководца.
Попробуем проследить, как складывался традиционный взгляд на этого незаурядного деятеля отечественной истории.
Для дворянских историков XVIII — начала XIX в. создатель Российского государства и победитель Ахмед-хана — это прежде всего «Иван Великий», «Иван Грозный» (как и его прославленный внук), который «совершенную монархию восстановил» (В. Н. Татищев) и «сделался одним из знаменитейших государей в Европе» (Н. М. Карамзин). И государственные, и военные способности Ивана III оценивались ими весьма высоко.
Однако в историографии второй половины XIX в. личность великого князя Ивана III как бы «раздвоилась»: признавая его заслуги в качестве государственного деятеля и дипломата, некоторые историки начали отказывать Ивану III в качествах полководца.

Уничижающую критику великого князя Ивана III давал в книге «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» Н. И. Костомаров. Иван III «по природе не был храбр»; к месту сбора войска в Коломну выехал будто бы только по настоянию матери и духовенства, «но там окружили его такие же трусы, каким он был сам», и великий князь «поддался их убеждениям, которые сходились с теми ощущениями страха, какие испытывал он сам», и вернулся в Москву. Только боязнь «народного возмущения» якобы вынудила Ивана III поехать на р. Угру. В Боровске «на него опять нашла боязнь», и он начал «вместо битвы просить милости у хана» и т. д.8
Военные историки XIX в., признавая заслуги Ивана III как государственного деятеля, полностью отказывали ему в качествах полководца. В обобщающем официальном сочинении «Русская военная сила. История развития военного дела от начала Руси до нашего времени» содержалась такая общая оценка Ивана III: «Иоанн III выказал замечательный государственный ум; но нельзя сказать о нем того же в отношении его военных предприятий, в которых не замечается проявление таланта... Действия всегда отличались медлительностью и нерешительностью... В походе же 1480 года против Ахмата он выказал даже трусость и, совершенно против своей воли, был принужден народом вернуться в армию, откуда он было уехал» 9.
К концу XIX в. в трудах некоторых историков Иван III уже представал этаким безликим историческим статистом, наделенным многими отрицательными чертами, вплоть до «черствого сердца» и личной трусости.
Но была и другая точка зрения на личность Ивана III. Серьезное и исторически прогрессивное осмысление этой проблемы связано с революционным направлением в русской историографии.
Декабрист Н. И. Тургенев писал: «Я вижу в царствовании Иоанна счастливую эпоху для независимости и внешнего величия России, благодетельную даже для России по причине уничтожения уделов», «Россия достала свою независимость... мы видим Россию важною, великою в отношении в Германии, Франции и другим государствам» 10. Такая оценка .тем более для нас важна, что, по справедливому замечанию Л. В. Черепнина, «для дворянских революционеров самодержавие всегда, на всех этапах   его   существования,   было   явлением  отрицательным» и «в нарисованных ими портретах московских князей преобладали черные краски» 11.
Весьма высоко оценивал Ивана III В. Г. Белинский, который считал его одним из выдающихся людей своего времени. В рецензии на сочинения И. И. Лажечникова (1839) великий критик писал: «Русская история есть неистощимый источник для романиста и драматика... Какие эпохи, какие лица! Да их стало бы нескольким Шекспирам и Вальтерам Скоттам... А характеры?... Вот могучий Иоанн III. первый царь русский... Душа отдыхает и оживает, когда выходит на сцену этот могучий человек, с его гениальною мыслию, с железным характером, непреклонною волею... ум глубокий, характер железный, но все зто в формах простых и грубых».
Как    государственного    деятеля    Белинский    ставил Ивана   III  чыше   Петра   I,  считал  характерной   особенностью России «обилие в таких характерах и умах государственных и ратных, каковы были Александр Невский, Иоанн    Калита,    Симеон    Гордый,    Дмитрий    Донской, Иоанн III»; <Иоанн III, которого не без основания некоторые историки называют великим», не только обнаружил «твердую   волю   силу   характера»,   но и   был   «гением  в истории». Понятие «гения в истории» Белинский расшифровывал так:  «В какой бы сфере человеческой деятельности ни появился  гений,  он всегда  есть олицетворение творческой  силы  духа,  вестник  обновления  жизни.  Его предназначение — ввести в жизнь новые элементы и через это двинуть ее вперед на высшую ступень. Явления гения — эпоха в жизни народа. Гения уже нет, но народ долго еще живет в формах жизни, им созданной, долго — до  нового   гения.   Так,   Московское   царство,   возникшее силою обстоятельств при Иоанне Калите и утвержденное гением   Иоанна  III,   жило   до  Петра   Великого.   Тот  не гений  в  истории,  чье  творение умирает  вместе  с  ним: гений по пути истории пролагает глубокие следы своего существования долго после смерти».
Возражая против распространенного в исторической литературе мнения о «смирении» и «мирном характере» московских князей, Белинский писал: «Иоанн Калита был хитер, а не смирен; Симеон даже прозван был «гордым», а эти князья были первоначальниками силы Московского царства. Дмитрий Донской мечом, а не смирением предсказал татарам конец их владычества над Русью; Иоанн III и IV, оба прозванные «грозными», не отличались смирением...» 12.
А. И. Герцен в работе «О развитии революционных идей в России» признавал историческую обусловленность и прогрессивность государственной деятельности Ивана III. «Необходимость централизации была очевидна: без нее нельзя было ни свергнуть монгольское иго, ни спасти единство государства... Москва спасла Россию...» 13.
Попытку позитивно оценить действия Ивана III в событиях 1480 г. предпринял в 1867 г. историк Г. Карпов, автор труда «История борьбы Московского государства с Польско-Литовским». Г. Карпов первым представил действия Ивана III в 1480 г. как определенную стратегическую линию, объясняя их военной целесообразностью, первым обратил внимание на «враждебный к Ивану III» характер летописных текстов, их тенденциозную окраску. В частности, он считал недостоверными летописные известия о вторичном возвращении Ивана III из войска в Москву, которые давали повод для обвинения его в нерешительности и трусости *4.
С точки зрения военной целесообразности пробовал анализировать события 1480 г. и Н. С. Голицын. По его мнению, Иван III «принял меры, которые нельзя не одобрить, хотя они, кажется, недостаточно оценены современниками»; причем «эти мудрые меры Иоанна имели полный успех», даже «без особых пожертвований с его стороны и подверженней себя неверным случайностям битвы с Ахматом». В целом, по мнению Н. С. Голицына, в войне с Ахмед-ханом «обнаружилось явное торжество Иоанна и его мудрой политики осторожного образа действий». Н. С. Голицын решительно отводил обвинения в трусости, которые предъявляли великому князю тенденциозные летописцы и следом за ними историки. Он писал: «медление и выжидание его возбуждали в Москве все большее недовольство, если и понятное с одной стороны, то несправедливое с другой. Иоанну вменяли в слабость, нерешительность, даже боязнь и страх — то, что, напротив, изобличает в нем большую твердость в исполнении задуманного им, но непонятого общим мнением» '5. Но выводы Н. С. Голицына не нашли отражения в обобщающих сочинениях по отечественной истории.
Первое специальное исследование по интересующему нас вопросу, проведенное в XX в., принадлежит А. Е. Преснякову. В работе «Иван III на Угре», опубликованной в 1911 г., он подчеркивает огромное историческое значение свержения ордынского ига: «1480 год — критический момент в выступлении Москвы на более широкое историческое поприще... Москва становится суверенным, самодержавным — в исконном смысле этого слова — государством, сметая последние черты „улуса" татарского». А. Е. Пресняков указывает на то, что «фактическая сторона событий 1480 г. приобретает особый интерес для историка», и впервые делает попытку источниковедческого анализа летописных текстов. Исследованием этой источниковедческой стороны дела он и ограничился, оставив воссоздание действительно картины военных событий 1480 г. будущим историкам 16.
Исследования Г. Карпова, Н. С. Голицына и А. Е. Преснякова действительно выделили основные направления дальнейшей разработки проблемы: критический анализ летописного материала и объяснение событий 1480 г. с точки зрения военной целесообразности. Советские историки высоко хщенивают государственную деятельность великого князя Ивана III, возглавившего исторически прогрессивный процесс образования централизованного государства, его дипломатическое искусство, которое обеспечивало благоприятные внешнеполитические условия для завершения этого процесса. Личностью великого князя Ивана III советские историки заинтересовались в грозные годы Великой Отечественной войны, когда мужественные образы наших великих предков вдохновляли советских людей в борьбе за свободу и независимость Родины.
В. Снегирев, автор научно-популярной книги «Иван III и его время» (1942), увидел в Иване III выдающегося военного деятеля своего времени. При отражении нашествия Ахмед-хана он действовал «с разумной осторожностью»; несмотря на нападки своих политических противников, «сохранял полное спокойствие», «не увлекаясь перспективой блестящей битвы, проявил необычайную выдержку характера» и «предоставил хану риск наступления». В результате «торжество Ивана Васильевича было полное, его тактика оказалась правильной: хан был побежден без великой битвы. Современники, не поняв соображений, которыми руководствовался Иван, несправедливо обвинили его в трусости. Он, правда, был очень осторожен в своих действиях и всегда опасался каким- либо неосмотрительным шагом нанести ущерб начатому делу, но своей осторожности он никогда не простирал до того, чтобы упустить существенный успех. Нельзя также подозревать Ивана в недостатке личного мужества: мы уже видели, что детство его и отрочество прошло в суровой военной обстановке, а позднее, совершая несколько больших походов, он лично стоял во главе своих войск, разделял с ними все опасности и сам руководил военными операциями» 17.
Примерно так же оценивал поведение великого князя Ивана III осенью 1480 г. Д. С. Лихачев: великий князь «с холодной молчаливостью презрел крикливые обвинения в трусости и в забвении интересов народа» 18, его действия не были в достаточной мере поняты современниками.
Решительно отметал обвинения Ивана III в нерешительности и трусости К. В. Базилевич. Он указывал, что «такой взгляд на поведение Ивана III, сложившийся под влиянием враждебной ему повести о приходе Ахмед-хана, нам представляется совершенно несправедливым». В тактике великого князя К. В. Базилевич видел разумную осторожность и возражал против версии о вторичном возвращении Ивана III в Москву, которая послужила основным доводом для обвинения великого князя в трусости. «Не заслуживающим доверия представляется сообщение „повести" о враждебной встрече Ивана III, якобы устроенной московским населением и „духовным отцом" великого князя архиепископом Вассианом» 19.
Научная критика враждебных Ивану III летописных версий является несомненной заслугой К. В. Базилевича. Однако в Иване III он прежде всего видел выдающегося дипломата и в своих исследованиях почти не касался разбора его военной деятельности.
В 1955 г. появилась большая статья П. Н. Павлова «Действительная роль архиепископа Вассиана в событиях 1480 г.». П. Н. Павлов отмечал, что «в советской исторической литературе летописные рассказы о событиях 1480 г. по существу не подвергались исследованию, поэтому вопрос о роли архиепископа Вассиана не был пересмотрен и обычно освещается в духе летописной традиции». «Послание» Вассиана, считает Павлов, не свидетельствует ни об его «централистских настроениях», ни об его патриотизме. «Есть основания считать Вассиа-ття выразителем интересов церковной и светской феодальной   верхушки»,   которая   настаивала    на   генеральном сражении с Ахмед-ханом без учета военной обстановки. «Это желание Вассиана и всей московской группы высших   церковников   объективно   совпадало   с   интересами внешних врагов страны...  Кровопролитная битва...  была бы на руку Литве и Ливонии, а также мятежным братьям Ивана III, так как даже при благоприятном для русской армии исходе не могла не ослабить военные силы Русского   государства...   Вассиан   не   мог   не   понимать,   что тяжелая   борьба...   невозможна   без    объединения    всех русских сил, и рассчитывал, что во имя 'этого объединения великий князь пойдет на уступки феодальной знати». П.  Н.  Павлов считает  организацию  обороны  страны  от Ахмед-хана заслугой прежде всего самого великого князя Ивана III, который победил «в результате блестяще проведенных  военных   и   дипломатических  мероприятий»20. Насколько нам известно, эта аргументация не опровергалась в исторической литературе.
В   университетском   учебнике   отечественной   истории (1956)   автор  соответствующего  раздела  А.  М.  Сахаров высоко оценивал заслуги Ивана III в организации обороны страны и разгрома Ахмед-хана.  «В сложной исторической обстановке Иван III проявил большую твердость и решимость,  обеспечив  сосредоточение  всех усилий  на борьбе с главным врагом — Ахмед-ханом». А. М. Сахаров подчеркивал  правильность  основной  тактической  линии Ивана III и несостоятельность критики его действий со стороны политических противников.  Великий князь  «не начинал активных наступательных действий, желая  выиграть время в целях сосредоточения новых сил и даже послал к Ахмед-хану своего представителя для ведения переговоров. Такое поведение Ивана III было расценено некоторыми московскими политиками как проявление его слабости и нерешительности... Но Иван III не мог выступить   против   Ахмед-хана,   пока   не   был   ликвидирован . мятеж  его  братьев» 21.   Л.   В.   Черепшга   во   «Всемирной истории» тоже соглашается с правильностью тактической линии Ивана III, который «стремился достигнуть победы без больших потерь и поэтому старался выиграть время, не прибегая к решительным действиям» 22.
Для выяснения спорных вопросов, касающихся отдаленного прошлого, историки-исследователи прежде всего обращаются к источникам, стараясь на этой стадии работы абстрагироваться от противоречивых и зачастую дискуссионных мнений своих предшественников. Это позволяет найти свой подход к оценке выводов и целых концепций, опирающихся на известный круг источников и отражающих теоретические и политические позиции, а также субъективное отношение авторов. Таков общий путь исторического познания.
Применительно к нашему вопросу традиционный подход весьма затруднен самим характером источников. Дело приходится иметь в основном не с историческими остатками, которые обычно более или менее объективно отражают действительное положение вещей, а с исторической традицией, представленной различными летописными рассказами, имевшими явную политическую окраску.
На тенденциозность летописных известий о событиях 1480 г. и о роли в них великого князя Ивана III указывал еще в середине прошлого столетия Г. Карпов. Он обращал внимание на две летописные версии: «Официальный рассказ», представленный Никоновской летописью, и явно «враждебный к Ивану III» рассказ Софийской II летописи; причем, по мнению исследователя, даже официальная версия «все-таки подверглась влиянию талантливого враждебного летописца». В подтверждение своего вывода Г. Карпов указывал на множество существенных противоречий в летописных текстах, например к оценке «советников» великого князя Ощеры и Мамонова, которых некоторые летописцы прямо обвиняли в «измене». На самом деле, замечает Г. Карпов, они «являлись лучшими дипломатами по степным делам, и в крымских статейных списках дошли до нас записки об их посольствах, совершенно оправдывающие их от данного им названия изменников».
Г. Карпов считал недостоверными именно те летописные известия, на которых позднейшие историки основывали свои выводы о нерешительности или даже трусости Ивана III. Перу «враждебного летописца» принадлежали сведения и о вторичном возвращении великого князя в Москву, и о его приказе войску отступить от р. Угры, и о восстании горожан в Москве, и т. д. «Послание» архиепископа Вассиана Г. Карпов считал явно тенденциозным и добавлял, что оно составлялось с определенной политической целью — дискредитировать великого князя. Послание, «если только оно не подделка, давало основу написать рассказ о нашествии Ахмата и подшутить  над  Иваном   III   так,  чтобы  потомки  не  очень-то благоговели перед первым русским государем».
«Враждебная версия» была вставлена «в летопись очень ловко, хотя и может броситься в глаза то, что официальный рассказ сокращен и находится перед посланием Вассиана. В нем уже рассказано, что Иван III находится в Кременце, а потом следует послание, и после него вдруг начинаются подробности о том, как Иван Васильевич въезжал в Москву и т. д.», т. е. ситуация нереальная.
Причины фальсификации событий Г. Карпов видел в оппозиции феодальной знати политике централизации, которую последовательно проводил великий князь Иван III. «Когда государственный порядок коснулся и интересов князей, то в это время, в минуту раздумья, они захотели взять себе всю славу знаменитых дел и указать потомству, что руководитель народа не так уж велик, как можно судить по его делам, случившимся при нем» гз.
А. Е. Пресняков, который специально подчеркивал важность для историка «фактической основы событий 1480 г.», вообще пришел к выводу, что в данном случае «состояние источников не дает возможности восстановить ее во всех подробностях, ясно и убедительно». Он также обратил внимание на тенденциозность и недостоверность церковной версии, которая придавала летописным рассказам «фальшивую окраску». Ссылаясь на работу польского историка Папэ, А. Е. Пресняков утверждал, что Вассиан и его окружение «с преувеличенной риторикой требовали битвы в самый неподходящий момент, а затем по-своему окрасили изложение всей этой истории» 24.
К. В. Базилевич тоже отмечал тенденциозность и противоречивость летописных рассказов о событиях 1480 г., а Софийскую II летопись, на которую чаще всего ссылались «критики» Ивана III, попросту квалифицировал как «ненадежный и недостоверный источник» 25.
Обстоятельный анализ всей суммы летописного материала был сделан П. Н. Павловым. Он считает, что Софийская II летопись — «откровенно враждебный по отношению к великокняжеской власти рассказ», составленный, видимо, в Ростове и отражавший позицию церковной верхушки (митрополит Геронтий, архиепископ Вассиан и их окружение), «Примыкают к этой враждеб- ной версии и рассказы Типографской, Ермолинской, Воскресенской летописей, хотя в них нет прямых выпадов против Ивана III». Даже в официальные летописи — Московский летописный свод конца XV в., Никоновскую и Симеоновскую летописи — вошла «новая редакция этого рассказа, несколько приспособившая его для нужд официального летописания»; «официальная редакция несколько сгладила тенденциозность ростовского рассказа».. Рассказ Вологодско-Пермской летописи, который «содержит много интересных подробностей, показывающих хорошую осведомленность его автора, и написан без полемического задора», тоже проникнут, по мнению автора, «явным сочувствием к московской оппозиционной группе и даже к мятежным князьям». П. Н. Павлов полагает, что подлинный «официальный рассказ великокняжеского летописания мог быть уничтожен, как было уничтожено немало ценных документов в истории любой страны» 26.
Трудно судить, насколько справедливо это предположение, но то, что летописные известия о событиях 1480 г. крайне тенденциозны и противоречивы, не вызывает сомнений, как не вызывает сомнений и явно враждебная по отношению к Ивану III окраска многих летописных рассказов. Наличие противоречивых летописных версий о роли Ивана III в событиях 1480 г. признавал и Л. В. Черепнин.

Таким образом, правильно оценить деятельность Ивана III, опираясь только на свидетельства летописей, порой трудно из-за тенденциозности многих из них в подходе к этому вопросу. Однако и здесь дело не представляется совсем уж безнадежным. Разрозненные и фрагментарные свидетельства источников, в том числе иностранных, дают представление о личности великого князя и об его оценке современниками и ближайшими потомками. Наконец, можно осмыслить личность Ивана III через призму исторических результатов его деятельности. А эти результаты огромны.

Глава 12 ВОЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ ЭПОХИ ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА

По летописям известны два прозвища Ивана III — «Грозный» и «Великий», что очень знаменательно. Прозвища, которые добавлялись к княжеским именам, никогда не были случайными в русской истории. Почетным прозвищем «Невский» отмечены ратные доблести великого владимирского князя Александра Ярославича; за то же назван «Донским» его потомок, великий князь Дмитрий Иванович, победитель Мамая в Куликовской битве на Дону 1380 г. Прозвище «Калита» неплохо раскрывало сущность политики московского князя Ивана Даниловича. Ярославский князь Федор, ордынский «прислужник», был заклеймен в летописях прозвищем «Черный», а ничем не примечательного и нерешительного костромского князя Василия летописцы презрительно называли «Квашней».
Иван III был в представлении летописцев «Грозным» подобно внуку своему «грозному государю» Ивану IV и «Великим», как его более отдаленный преемник на российском престоле Петр I *. В крымской посольской книге за 1498 г. упомянуто еще одно прозвище Ивана III — «Правосуд» 2. Великого князя называли также «Горбатым». С. М. Соловьев замечал, что «из прозвища Горбатый, которое встречается в некоторых летописях, можно заключить, что он при высоком росте был сутуловат» 3.
Сохранилось описание внешности великого князя Ивана III, сделанное его современником Амвросием Кон-тарини. Венецианский посол Контарини проезжал в 1476 г. через Москву и был принят великим князем. Коитарини писал: «Великому князю на вид около 35 лет. Он высок ростом и худощав, но со всем тем красивый мужчина» 4.
Попытка оценить военную деятельность Ивана III и его борьбу против ордынского владычества была сделана в середине XVI в., когда «Казанская война» снова сделала весьма актуальным вопрос о русско-ордынских отношениях. Автор «Казанского летописца» восторженно писал, что Иван III «восприет велие дерзновение, поба- рая по крестьянстеи вере, и презре, преобиде... царя Ахмата Златия Орды, и страх и буесть всех варвар в плюновение худое вмени, и крепце вооружися, и муже-ствение ста; против неистовства царева и гордаго шатания послов его отнюдь не восхоте, и до конца отложи дани и оброки давати ему, ни сам во Орду приходити к нему» 5. Решительным и дерзким борцом с ордынцами, победителем Ахмед-хана и освободителем России от иноземного ига представляет автор «Казанского летописца» (возможно, ближайший потомок одного из русских воинов, сражавшихся на Угре) великого князя Ивана III.
Царь Иван Грозный в своих знаменитых посланиях называл своего деда Ивана III «мстителем неправдам», вспоминал «великого государя Ивана- Васильевича, собирателя Руския земли и многим землям обладателя» в.
Весьма высокую оценку деятельности Ивана III находим и в иностранных источниках, причем в них особо подчеркивались именно внешнеполитические и военные успехи великого князя. Даже король Казимир IV, постоянный противник Ивана III, характеризовал его как «вождя, славного многими победами, обладающего огромной казной», и предостерегал от «легкомысленного» выступления против его державы7. Польский историк начала XVI в. Матвей Меховский писал о великом князе Иване III: «Это был хозяйственный и полезный земле своей государь. Он... своею благоразумною деятельностью подчинил себе и заставил платить дань тех, кому раньше сам ее платил. Он завоевал и привел к покорности разноплеменные и разноязычные земли Азиатской Скифии, широко простирающиеся к востоку и к северу»8.
В сочинении Михаила Литвина (1550) подчеркивались заслуги великого князя Ивана III в свержении ордынского ига и в расширении границ своего государства. «Великий князь Иоанн освободил себя и свой народ от... тирании... Сверх того, он распространил свои владения, подчинив себе Рязань, Тверь, Суздаль, Волок и другие соседние уделы. Он же отнял и присоединил к своим наследственным владениям литовские провинции: Новгород, Псков, Северщину и другие...» Особенно важно для нас указание Михаила Литвина на огромную популярность Ивана III как освободителя от ордынского ига в России. «Этот великий князь причтен своими к числу святых подвижников, как монарх, освободивший и расширивший свое отечество» *_ (курсив мой,—5, К.).
Даниил Принц из Бухова, побывавший в «Московии» в 1576 г., писал в своем сочинении, что Иван III, «одаренный великим духом, чрезвычайно расширил свое государство к востоку и затем мало-помалу присоединил к себе обширнейшие области... Он первый принял титул великого князя Владимирского, Московского и Новгородского и назвал себя государем всея Руси» 10.
Рейнгольд Гейденштейн, известный историк и дипломат, статс-секретарь короля Стефана Батория, подчеркивал, что именно Иваном III были заложены основы могущества России. В своих «Записках о Московской войне» он писал: «Василию наследовал сын его Иоанн, который первый положил основание тому могуществу, до которого теперь дошли московитяне»; он «достиг такого могущества, что прочие князья от страха стали уступать ему и не было никого, кто бы противился его стремлениям... Он же первый свергнул и татарское иго» ". Кстати, именно Р. Гейденштейну принадлежит «авторство» выдумки о том, что к свержению ига Иван III был побужден «речами умной женщины Софии Греческой». Ю. А. Лимонов замечал по этому поводу: «Сообщение о том, что татарское иго было свергнуто благодаря Софье Палеолог, которая была умной и энергичной женщиной, заставившей своего супруга бросить вызов Золотой Орде, есть плод фантазии самого Гейденштейна» 12. Однако выдумка Гейденштейна, подхваченная известным французским историком де Ту, получила впоследствии самое широкое распространение в исторической литературе.
Сам Жак Огюст де Ту высоко оценивал государственную и военную деятельность Ивана III, особо подчеркивая его заслуги в свержении ордынского ига. В «Истории своего времени» он писал: «Его (Василия Темного.— В. К.) наследником был его сын Иван, который принял титул „Государь веся Руси" и который был назван великим», потому что «стряхнул гнусное ярмо» ордынского ига и подчинил «всех других князей России» 13.
Во французской генеалогии некоторые авторы вообще начинали родословную русских правителей «от Иоанна III». Французские историографы конца XVI в. братья С. и Л. Мартес писали, что Иван III «принял титул великого князя Владимира, Московии и Новгорода и государя Руси... и стал очень грозен после многих побед над соседями: поляками, татарами и другими, будучи счастлив в войне с ливоицами. Процарствовав 28 лет и увековечив свое имя громкими делами, умер в 1505 г.» и. Известный английский писатель, публицист и историк XVII в. Джон Мильтон в своем трактате «Московия» указывал, что именно с княжения Ивана III Россия стала известна в Европе как сильное и грозное государство. «Иван Васильевич первый прославил русское имя, до тех пор неизвестное» 15.
Таким образом, отношение историков XVI и XVII вв. к великому князю Ивану III единодушно: это крупный государственный и военный деятель, «государь всея Руси», «Великий», прославивший свою страну, освободивший ее от ордынского ига.
Большой интерес для  нас  представляют  «Записки  о московитских делах»  С.  Герберштейна. И не только потому, что он дважды, в 1517 и 1526 гг., лично побывал в «Московии» и имел возможность из первых рук получить сведения об  Иване III.  Наблюдательный иноземец сумел   понять   то   принципиально   новое,   что   отличало Ивана III как военного деятеля от его предшественников. После  общих   рассуждений  о  том,   что   «Иоанн   был очень счастлив» во всех делах, что ему «стали подчиняться все другие князья», Герберштейн переходит к описанию стиля Ивана  III руководить военными событиями: «Лично  сам  он  только  раз  присутствовал  на  войне, именно, когда подвергались захвату княжества Новгородское и Тверское; в другое время он обыкновенно никогда не бывал в сражениях и все же одерживал победу; так что великий Стефан, знаменитый палатин Молдавии, часто вспоминал про него на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы...» 16.
Не   в   этих   ли   особенностях   военной   деятельности Ивана III следует искать одну из причин непонимания современников?
Дело в том, что для предшествовавшего великому князю Ивану III времени идеалом был князь-воин, самолично ведущий в битву полки, как Александр Невский, или даже сражавшийся в боевом строю, «на первом сету-не», подобно Дмитрию Донскому в Куликовской битве. Великий же князь Иван III выступал не в качестве воеводы, а как организатор войны, т. е. в роли, присущей по кпязю «удельного периода», а правителю складывавшегося централизованного государства. И его военная деятельность во время войны с Ахмед-ханом в 1480 г. была не следствием какой-то «нерешительности» или «колебаний», а твердой тактической линией, придерживаясь которой, он в определенные моменты считал более важным заниматься неотложными внутренними делами, оставив войско под командованием своих ближайших родственников и надежных воевод. Такое непривычное поведение великого князя могло показаться непонятным и даже тревожным его современникам.
Княжение Ивана III было временем, когда происходили коренные изменения в самом характере русского войска. Сущность этих изменений состояла в постепенном переходе от феодальных ополчений, свойственных периоду уделов, к общерусской армии складывавшегося Российского государства, па что единодушно указывают военные историки". Новейший исследователь военного дела на Руси А. Н. Кирпичников отмечает: «Если в XIV столетии войско состояло из княжеских городских полков — «коинждо ис своих градов с своими полки служачи великому князю», то веком позже армия в значительной мере набирается за счет отрядов дворовой челяди и мелких землевладельцев — детей боярских и их воев «из всех городов и изо всех отчин». Право свободного отъезда или отделения постепенно заменяется регламентированным прикреплением целых групп людей и их дворов к земле и высшему феодалу. Растет класс военнослужилых людей, что расширило мобилизационные возможности страны». Развитие поместной системы выдвигает на смену младшим дружинникам, детским, отрокам, «молодцам» своеобразное кадровое офицерство: окруженных дворней служивых детей боярских и дворян. Для своего времени это — прогрессивное явление, так как вместо своевольных боярских дружин собиралась организованная сила, подчинявшаяся центральной власти. Инициатором созыва общерусского профессионального войска, состоящего из воевод, детей боярских и «прочих воев», выступила великокняжеская Москва, по мере объединения русских земель создававшая и наиболее боеспособную «полевую армию». Изменилась и структура вооруженных сил страны. «Вместо копейщиков действует сабельная кавалерия, в лице артиллеристов и «огненных стрельцов» создаются новые для средневековья формирования». Вне связи со всеми этими переменами, которые А. Н. Кирпичников называет «крутой ломкой традицион- ной   системы   вооружения    и   тактики   боя»18,    нельзя рассматривать военную деятельность Ивана III.
Общерусское войско находилось под единым командованием «государя всея Руси». Во главе отдельных ратей и полков стояли воеводы, назначенные великим князем и послушно проводившие в жизнь его приказы. Это делало необязательным личное присутствие Ивана III на театре военных действий. К тому же неизмеримо расширились масштабы военной деятельности великого князя: верховный командующий вооруженными силами, каким являлся великий князь, должен был охватить своим руководством всю страну. Увеличилось значение дипломатической подготовки войны в связи с выходом России на мировую арену. Создание выгодных для ведения войны внешнеполитических ситуаций требовало постоянных забот со стороны правителя государства, и это часто было важнее, чем непосредственное руководство военными действиями. Заботой великого князя являлось также то, что военные историки называют «политическим обеспечением» войны.
В новых условиях было естественно, что великий князь Иван III выступал в первую очередь как организатор войны, передоверяя своим воеводам проведение отдельных операций или даже целой кампании. Война 1480 г. не была в этом отношении каким-то исключением. Подобным образом поступал Иван III и во время других войн, которыми так богато его княжение.
Попробуем проследить особенности военного искусства Ивана III на примере его войны с Новгородской феодальной республикой в 1471 г., в отношении которой летописцы не так тенденциозны, как в освещении событий свержения ордынского ига.
Планирование войны проводилось с тщательным учетом внешнеполитической ситуации. В Новгороде тогда резко активизировала свою деятельность антимосковская боярская партия во главе с вдовой посадника Борецкого Марфой и ее детьми. Тайное новгородское посольство заключило договор с королем Казимиром IV. В ноябре 1470 г. в Новгород приехал литовский князь Михаил Олелькович. Опасность перехода Новгорода под власть Литвы стала вполне реальной. Обстановка требовала немедленной военной акции против боярской республики, хотя в этом случае не исключалось прямое вмешательство в новгородско-московский конфликт Казимира IV.
В договоре Новгорода с Литвой был пункт о том, что король должен «всести на конь за Великий Новгород, и со всею своею радою литовскою, против великого киязя, и боронити Великий Новгород».
Иван III быстро собрал войско, выбрав для начала похода такой момент, когда прямая военная помощь новгородским боярам со стороны Казимира IV казалась наименее вероятной. Великий князь Иван III учитывал, что на открытую войну с Россией король мог решиться, только располагая объединенными силами Литвы и Польши, а в тот момент внутреннее положение не давало ему возможности объявить «посполитое рушение» и привлечь к походу польскую шляхту. Кроме того, обострились польско-венгерские отношения, которые отвлекали внимание Казимира IV от новгородских рубежей. Внешнеполитические расчеты Ивана III оказались правильными. Литва не помогла новгородским боярам 19.
Характерной чертой Ивана III — военачальника было умение найти нужное «политическое обеспечение» войны. Так, подготовка к походу на Новгород велась им под лозунгами борьбы против «измены», зя православную веру против «латинства». Самому походу он постарался придать характер большого общерусского политического акта. «Князь великий разосла по всю братью свою, и по все епископы земли своея, и по князи и по бояри свои, и по воеводы и по вся воя своя; и якоже вси сиидошася к нему, тогда всем возвещает мысль свою, что ити на Новгород ратию, понеже бо и всем изменила и накоеж-ды правды обретеся в них ни мало». В грамотах, направленных в Псков и в Тверь, великий князь подробно Перечислял «вины» новгородцев: «Отчина моя Новгород Великий отступают от мене за короля, а архиепископа свово поставити им у его митрополита Григория Латынина суща». Перед выступлением из Москвы Иван III «прием благословение от митрополита Филиппа, и такоже от всех святителей земли своеа и от всего священного собора». Все эти политические мероприятия способствовали сплочению войска, оправдывали в глазах народных масс военную акцию против Новгорода, обеспечивали крепкий тыл для ведения войны.
События самого похода 1471 г. подробно описаны и проанализированы Е. А. Разиным, который прежде всего отмечает тщательную предварительную разработку плана похода, обсуждавшегося в Москве с привлечением «под- ручных» князей, бояр и воевод. Поход с самого начала планировался как общерусское предприятие. Великий князь умело воспользовался внутренними противоречиями в Новгородской феодальной республике. На его стороне выступили военные силы из отдельных областей Великого Новгорода (псковичи, устюжане, вятчане).
Основная идея стратегического плана Ивана III заключалась в том, чтобы охватить Новгород с запада и востока, перекрыть все пути, ведущие в Литву, и отрезать город от его восточных владений, откуда могла подойти помощь. Это была идея изоляции Новгорода. В самом плане войны была заложена ставка на инициативу и самостоятельность московских воевод, которые должны были действовать со своими ратями на большом удалении друг от друга.
Из самого существа плана вытекала роль великого князя как организатора войны, который разработал общий стратегический план наступления на Новгород, добился уяснения его воеводами отдельных ратей, обеспечил внешнеполитическую и внутриполитическую подготовку войны и должен был выступить с главными силами в благоприятный момент, подготовленный самостоятельными действиями воевод, наступавших на новгородские владения с разных сторон.
Московские рати двигались по сходящимся направлениям к главной цели похода — Новгороду. Две сильные рати должны были выйти к городу с запада и востока, а третья — начать «воевать» восточные владения боярской республики. Эта последняя рать выступила в поход раньше других, уже в конце мая.
В начале июня из Москвы выступила 10-тысячная рать Д. Д. Холмского и Ф. Д. Пестрого-Стародубского. Она направлялась через Старую Руссу к р. Шелони, чтобы там соединиться с псковичами и вместе наступать на Новгород с запада. Вторая рать под командованием князя Оболенского-Стриги пошла на Вышний Волочок, чтобы дальше наступать на Новгород вдоль р. Мсты с востока.
Главные силы Ивана III начали поход 20 июня и медленно двигались через Тверь и Торжок к южному берегу озера Ильмень. По дороге к ним должно было присоединиться тверское войско.
Новгородские бояре собрали для обороны города большие силы. По летописным известиям, только в «конной рати» насчитывалось 40 тысяч воинов (правда, Е. А. Разин считает эту цифру завышенной). Кроме того, была собрана «судовая рать».
Видимо, новгородские военачальники рассчитывали разгромить великокняжеское войско по частям. Движение великокняжеского войска отдельными ратями, казалось, благоприятствовало успеху этого плана. Новгородская конная «кованая» рать выступила к р. Шелони, чтобы не допустить соединения москвичей с псковичами и разбить князя Холмского. 12-тысячный отряд был выделен для обороны Заволочья, что объективно ослабило новгородские силы на главном направлении. Стратегический замысел Ивана III, направленный на разъединение новгородских сил, начал приносить свои плоды. Московские воеводы уже шли на Новгород «разными дорогами со всех рубежев». Особенно успешными были действия рати князя Холмского. Она сожгла Старую Руссу и двигалась к р. Шелони.
Новгородцы решили воспользоваться отрывом этой рати от главных сил великокняжеского войска и уничтожить ее. Новгородская «судовая рать» пересекла озеро Ильмень. Часть войска высадилась у с. Коростына, а остальные новгородцы на судах поплыли вверх по р. Полисти, чтобы выйти в тыл князю Холмскому. Одновременно с фронта, со стороны р. Шелони, должна была подоспеть «конная рать» новгородцев. Задумано было неплохо, однако несогласованность между новгородскими ратями наряду с решительными действиями москвичей превратили этот хитроумный план в ловушку для самих новгородцев. Князь Холмский разгромил их по частям.
13 июля рать князя Холмского подошла к р. Шелонп. На другом берегу, возле устья р. Дрянь, стояла новгородская конница. Несмотря на большое численное превосходство новгородцев, князь Холмский решил атаковать. 14 июля по бродам и вплавь москвичи неожиданно форсировали реку и напали на новгородцев. Отряд служилых татар, входивший в состав московской рати, обо-шеэг новгородский лагерь и внезапно напал с тыла.
Решительный натиск москвичей и обходный маневр татарской конницы внесли замешательство в ряды новгородцев. Немаловажную роль опять сыграла несогласованность в действиях новгородских воевод. Многочисленный и хорошо вооруженный «владычный полк» вообще уклонился от боя. Не выдержав натиска, новгородцы обратились в бегство. Путь на Новгород был открыт.
В это время Иван III с главными силами находился в Яжелбицах, примерно в 150 километрах от р. Шелони, но исход кампании был предрешен.
Неудачно складывались для новгородцев и военные действия в Заволочье. 12-тысячная новгородская рать, посланная туда на судах, была разгромлена на Северной Двине войском Василия Образца. В самом Новгороде обострилась внутренняя борьба, «разделишася людие: иней хотяху за князя, и инии за короля литовьского». В этой обстановке по инициативе архиепископа Фео-фила начались мирные переговоры. Они закончились подписанием в Коростыни нового московско-новгородского договора. «Литовская партия» в Новгороде была ослаблена, самостоятельность боярской республики значительно стеснена. Политические цели войны были достигнуты полностью, и Иван III, по словам летописца, «не поиде к Новугороду и возвратися оттуду с усть Шелони с честию и победою великою». Таким образом, после удачных действий передовых московских ратей для того, чтобы противники Москвы в Новгороде запросили мира, оказалась достаточной лишь демонстрация военной силы, которая заключалась в движении к городу главных сил великокняжеского войска. Сам великий князь так и не принял участия в боях 20. Но можно ли из этого факта делать выводы о его нерешительности или- трусости? Место руководителя военных сил Российского государства было не в первых рядах ратников.
Примерно так же действовал Иван III и в других крупных военных кампаниях. В 1481 г. 20-тысячную великокняжескую рать, вторгнувшуюся во владения Ливонского ордена и захватившую крепости Феллин и Тарваст, возглавлял не сам Иван III, а его воеводы. Во время пограничных войн с Литвой в конце XV— начале XVI в. из-за «верховских княжеств» московские рати водили воеводы Даниил Щеня, Юрий Кошкин, князья Патрикеевы и другие опытные русские военачальники, а Иван III опять ограничился общим руководством войной и ее дипломатической подготовкой.
Великому князю удалось заключить союз с молдавским господарем, установить дружественные отношения с венгерским королем, сохранить военный союз с крымским ханом Менгли-Гиреем, активизировать деятельность сторонников Москвы в самом Великом княжестве Литовском. Внешнеполитическая изоляция Литвы сыграла важную роль в победе России. Война ознаменовалась блестящими успехами русского оружия. Разгром в 1500 г. 40-тысячного королевского войска под командованием гетмана Острожского справедливо выделяется военными историками как образец инициативы русских воевод, искусного управления войсками и умелого использования общего резерва 21.
В войнах с Литвой проявились основные черты военного искусства Ивана III: стремление вести военные действия за пределами своей страны, наличие общего стратегического плана ведения войны, разработка серии ударов с разных направлений (что приводило к распылению сил противника), понимание необходимости постоянно владеть инициативой.
Несомненно, эти черты формировались десятилетиями, и их становление можно проследить и в событиях войны с Ахмед-ханом в 1480 г. В этих событиях следует искать прежде всего роль Ивана III как общего руководителя военных сил страны и организатора войны. Попытки оценивать военную деятельность великого князя с точки зрения его личного участия в тех или иных операциях представляются ошибкой его «критиков». Возникает вопрос: почему в 1480 г. Иван III должен был действовать иначе, чем в других победоносных войнах своего времени?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история