Хаттон П.Х. История как искусство памяти

ОГЛАВЛЕНИЕ

Уильям Вордсворт и Зигмунд Фрейд: поиск исторического «Я»

Уильям Вордсворт и Мнемоника Автобиографии

В автобиографической поэме «Прелюдия» англий-
ский поэт Уильям Вордсворт (1770–1850) приводит по-
разительные воспоминания о том, как ребенком три-
надцати лет он провел бессонную ночь на высокой ска-
ле, глядя на дороги возле его школы. Здесь перед Рож-
деством он и его братья всматривались в линию гори-
зонта, пытаясь разглядеть лошадей отца, уже, как они
надеялись, спешившего, чтобы забрать их домой на
праздники. Дороги перекрещивались таким образом-
что лошади могли появиться с любой стороны, и разум
юного Уильяма пребывал в неопределенности относи-
тельно того, по какой дороге они отправились и по ка-
кой прибудут на место. В тот день никто не приехал за
ними, и через десять дней разочарование сменилось
отчаянием, когда в самую середину их каникул отец
неожиданно умер.Стого времени картина ожидания у
перекрестка дорог уже не исчезала из памяти Уильяма
и всякий раз вызывала у него глубокие и смешанные
чувства, когда он обращался к ней в своей поэтической
автобиографии. Во время бессонной ночи у дороги-
вспоминает он, его детские мысли были устремлены
146
вовне и наполнялись счастливым предчувствием путе-
шествия домой. Но позже его воспоминания об этом
месте оказались связанными с мрачными образами
ожидавшей его по прибытию домой печали, знамено-
вавшими вторжение смерти в невинность его детства.
Занимая промежуточное положение между радост-
ным ожиданием и последующим разочарованием, об-
раз пересекающихся дорог стал в его памяти знаком
перекрестка путей в его жизни. Он называл этот образ
«пятном времени».1
«Пятно времени» у Вордсворта — это метафора для
тех мнемонических мест, которыми отмечены этапы
его проникновения в историю собственной жизни. В
этот проект он вносит тот же самый историцизм, кото-
рый ранее вдохновлял Вико. Вико раскрыл историче-
ские источники силы воображения у поэтов древно-
сти. Вордсворт был поэтом Нового времени, стремив-
шимся открыть те же самые силы уже в свою эпоху.
Он вернулся к воспоминаниям своего детства, словно
они способны были наяву вернуть удивительное время
полузабытого прошлого, скрытого в его душе. Детство
было для него временем духовной глубины, с которым
он не желал утрачивать связь, ибо верил, что там нахо-
дился источник его творчества. Как поэт Вордсворт
прославлял возвышенное в природе и вспоминал свое
детство как время, когда его воображение находилось
в совершенной гармонии с природными формами.
Вико описывает способности поэтов древности во
многом так же. Именно в воображаемых формах по-
этического выражения, одушевленных природой, мы
и открываем, как объясняет он, истоки нашего коллек-
тивного сознания. Поэтическая ментальность древ-
них, о которой у Вико идет речь, была столь же старой-
как мифы и легенды, в которых хранилась их коллек-
тивная память. Но самосознание, которое Вордсворт
открывает в своей поэзии, все же возникает сравни-
147
тельно поздно. В его понимании памяти была пред-
ставлена новая и бесспорно современная точка зре-
ния. Если поэты Вико восхваляют коллективное вооб-
ражение, Вордсворт прославляет воображение инди-
видуальное и уникальное. С этой целью он и написал
автобиографию как средство анализа своего личного
развития. «Каждый человек — это память о самом
себе»,— заметил он, объясняя свое предприятие.2 Он
имел в виду, что именно благодаря поиску своего «Я»
каждый из нас формирует представление о своей лич-
ной идентичности. Посредством исследования разви-
тия силы своего собственного воображения он преоб-
разовал сам жанр автобиографии в современное ис-
кусство памяти. Конечно, автобиографическая лите-
ратура существовала и в древности, и некоторые зна-
менитые ее образцы легко приходят на ум. «Исповедь»
Св.Августина, его размышления о пути религиозного
спасения, были поучительным чтением еще во време-
на поздней античности. «Автобиография» Бенвенуто
Челлини ценится как ода художнику эпохи Ренессан-
са, ищущему бессмертной славы. Даже «Автобиогра-
фия» Вико свидетельствует о стремлении ученого к
признанию потомками.3 В любом случае это был па-
мятник образу жизни, который читатели могли найти
достойным подражания, не прибегая к самоанализу.
Автобиография Нового времени была иной.4 Автобио-
графы Нового времени предлагали своим читателям
обратиться к тому же самому виду интроспекции, ка-
ким пользовались сами в поисках смысла собственной
жизни.5
Изобретение этой новой формы автобиографии
обыкновенно приписывают французскому философу
Жану,Жаку Руссо (1712–1778). Его «Исповедь»—это
сага об эмоциональном исследовании, и он в полной
мере осознавал оригинальность своего предприятия.6
Его целью был поиск детских чувств внутри своей
148
души. Как Вико связывал эмоциональную экспрессию
с поэтическим восприятием древних народов, так и
Руссо обращается к памяти, чтобы найти там образы и
переживания, сформировавшие его чувство «Я».7 Мы
могли бы поставить автопортрет Руссо в центр нашего
исследования об использовании памяти в автобиогра-
фии. Он имел все основания заявить, что написал силь-
ную и яркую работу, пробудившую у его поколения
склонность к самопознанию.8 Но он был в недостаточ-
ной мере критичен по отношению к предпосылкам его
собственного использования памяти в этой работе. На
самом деле, к его непосредственности частично и сво-
дится его обаяние. Вордсворт, напротив, больше раз-
мышлял о процессе воображаемой реконструкции, ко-
торой был увлечен. Он, следовательно, имеет больше
прав на наше внимание в рамках исследования совре-
менной автобиографии, которая становится возрож-
денным искусством памяти.
В сравнении с безрассудной и часто опасной жиз-
нью Руссо жизнь Вордсворта, самого известного из по-
этов,романтиков Англии, была скучной. Все заметные
события его биографии легко перечислить.9 Он родил-
ся и вырос в комфортабельных условиях в отдаленном
регионе северной Англии. Его родители умерли, когда
он был молодым, однако он был хорошо обеспечен. Бу-
дучи замкнутым и необщительным, он чувствовал себя
дома среди окрестных гор и озер. Очень рано он осоз-
нал свой поэтический дар и писал стихи с десяти лет. В
юности он посещал колледж Св.Иоанна в Кэмбридже-
но был посредственным студентом. Здесь, как и в дет-
стве, он находил утешение в путешествиях по стране-
хотя теперь стремился уже к более далеким горизон-
там. Именно в студенческие годы он впервые транзи-
том проехал через Францию, чтобы взойти к верши-
нам швейцарских Альп. Такие путешествия остава-
лись единственным его увлечением на протяжении
149
всей жизни. После колледжа он короткое время жил в
Лондоне, который хотя и нравился ему, но не вызывал
большого интереса. Затем он три года жил во Фран-
ции. Это время совпало с лучшими днями Француз-
ской революции, и он вскоре оказался вовлечен в кру-
говорот ее страстей. Симпатизируя республиканцам-
он полагал, что сама возможность стать свидетелем пе-
реворота, была величайшим преимуществом его жиз-
ни. «Блаженством было просто жить тогда»,— про-
славлял он позже свой опыт. «Но быть молодым было
блаженством вдвойне!»10 Проживая в Блуа, в долине
Луары, он вращался в кругах жирондистов, главной
фракции республиканцев. Во Франции у него был ро-
ман, и он стал отцом ребенка. Разочарованный напрас-
ными надеждами на брак и впавший в уныние после
поворота Революции к репрессиям и террору, он вер-
нулся в Англию в 1796 в состоянии депрессии. Он по-
селился на юге в деревенском доме, где его сестра До-
роти помогла восстановить ему психическое здоровье.
Она оставалась его секретарем и ближайшим интел-
лектуальным помощником все последующие годы. Его
брак сМэри Хэтчиссон в 1805 был счастливым. Все это
время он продолжал писать стихи, благодаря которым
на рубеже столетий приобрел определенную репута-
цию. В эти же годы он встретил Сэмюэля Кольриджа-
выдающегося поэта и критика, и они на всю жизнь ос-
тались друзьями.
Тем не менее, эти публичные события жизни Вордс-
ворта мало что говорят нам о плане, или даже предмете
его автобиографии, «Прелюдии», которую он называ-
ет исследованием путей развития своего воображе-
ния.11 Как поиск истоков своих поэтических способ-
ностей посредством воспоминаний, автобиография
раскрывает также и его проницательность как истори-
ка по отношению к критической дистанции между
прошлыми и будущими состояниями сознания. Он вы-
150
зывает из памяти образы мира, сформировавшиеся
еще в детстве, в особенности — картины природы, но
он также размышляет и о различиях в восприятии этих
образов у ребенка и у взрослого. «Пустота между мной
и прошедшими днями,— замечает он,— которые все
еще говорят о себе моему разуму, и когда я думаю о
них, мне кажется, что у меня два сознания—одно моё-
а другое принадлежит какому,то иному существу».12
Его автобиография, следовательно, не является про-
стым воспоминанием о состояниях его сознания в про-
шлом, но представляет собой паломничество к воспо-
минаниям более ранних стадий развития его вообра-
жения и обратно. Это преднамеренное исследование
использования памяти как формы самопознания и ре-
конструкция своей собственной истории жизни. Рус-
со мог добиться такого же успеха, передавая глубину
своих тайных чувств, особенно детских. Но Вордсворт
проникает еще дальше, в тот способ, каким память
оживляет воображение, служащее нам опорой в на-
стоящем.13
Автобиография Вордсворта была делом всей его
жизни. Она и получила свое название и была опубли-
кована только после его смерти. «Прелюдия», назван-
ная так его сестрой, была серией написанных белым
стихом рукописных набросков, которые он периодиче-
ски пополнял и пересматривал. Еще в юности он на-
бросал краткую версию (в двух книгах, в 1798 году). В
зрелые годы он приступил к созданию более обширно-
го проекта (в пяти книгах, в 1804 году), которую затем
превратил в солидный автопортрет (в тринадцати кни-
гах, в 1805 году). Незадолго перед своей смертью он от-
редактировал и слегка изменил этот текст (в четырна-
дцати книгах, в 1850 году).14 Неудивительно, что Вордс-
ворту пришлось пересматривать «Прелюдию» так мно-
го раз за свою жизнь. Его действующая память посто-
янно пересматривала прошлое, преобразуя его в угоду
151
понятиям и потребностям настоящего. Найти для авто-
биографии окончательную форму значило бы отка-
заться от той цели, ради которой он за это дело взялся:
постичь глубины его собственной души. В этом смысле
это была непрекращающаяся забота о себе самом.
Ключ к композиции «Прелюдии» лежит не в ярких
событиях, маркирующих поток истории жизни Вордс-
ворта в пространстве его повествования, а, скорее, в по-
разительных мгновениях озарений, раскрывающих ее
психологическую структуру. Это были незабываемые
впечатления, которые он называл «пятнами времени».15
Если бы Вордсворт не сделал эти мгновения бессмерт-
ными, то едва ли его биографы обратили бы на них вни-
мание, так как они вообще не обнаруживают заметных
поворотов в его жизни. Они скорее раскрывают кри-
зисные моменты его внутренней жизни, переходы от
одной формации воображения к другой. Он говорит о
них как о «тайных страницах книги моих способно-
стей», как если бы они служили входом в подземелье его
души.16 Кажущиеся непоследовательными, эти пред-
ставления были для Вордсворта в равной мере значимы-
ми, ибо играли ключевую роль в его поиске глубочай-
ших структур личной идентичности. Пятна пробуждали
живые образы тревожного психологического вторже-
ния в течение будничных дней: в пять лет он нашел об-
ломки виселицы в ложбине около дома;17 в восемь лет
он увидел мертвеца на фоне прекрасного пейзажа на
другой стороне озера;18 разочарование бессонной ночи-
проведенной в ожидании экипажа, когда ему было три-
надцать;19 его случайная встреча на сельской дороге с
нищим ветераном войны, когда ему было семнадцать.20
Все эти образы были напоминаниями о смертности че-
ловека, внезапно и магически прерывавшими ход по-
вседневной жизни и поэтому сопровождались удивле-
нием и страхом. Кроме того, каждый такой образ накла-
дывался на другой, более мягкий и гармоничный, отвле-
152
кавший его от болезненных размышлений. Словно этот
более гармоничный образ отбрасывал тень или воздви-
гал завесу перед образом, вызывавшим тревогу.
Пятна времени лежат у Вордсворта разбросанными
по всей его автобиографии, обнаруживаясь в разных
ее версиях в различных местах. На фоне всех повторе-
ний, перемещений и объединений воспоминаний, ка-
кие только можно заметить во многих версиях «Пре-
людии», они остаются неизменными в его памяти. Вся-
кий раз он описывает их одним и тем же способом. По-
добно тому, как рапсоды по,разному соединяли неиз-
менные поэтические формулы при всякой новой дек-
ламации гомеровского эпоса, так и Вордсворт собира-
ет различные наброски своего автопортрета вокруг
этих незабываемых мгновений своей памяти. Словно
найденные археологом сокровища прошлого они снаб-
жают его мнемонические способности конкретным
материалом, которому он, как поэт, сообщает имаги-
нитивную форму истории своей жизни.21
Пятна времени Вордсворта имеют очевидную связь
с мнемоническими схемами, так как пробуждают па-
мять о прошлом через сопоставление образов и мест.
Представления о пятнах эмоционально увязываются с
глубочайшими воспоминаниями о прошлых состояни-
ях сознания, а затем соответствующие образы разме-
щаются внутри ландшафтов, незабываемых из,за вы-
званного ими когда,то благоговения или восхищения.
Всю свою жизнь он был путешественником, и его экс-
курсы в свое собственное прошлое приняли форму
воспоминаний об этих путешествиях. Он представлял
себя скитальцем, и его странствия обогащали про-
странственное измерение его воображения, так как
увиденные им пейзажи становились его мнемониче-
скими местами. Как и в классическом искусстве памя-
ти, связь конкретных образов с отдельными местами и
ландшафтами была существенной для его метода.22
153
Пятна времени не только указывали на мнемониче-
ские места Вордсворта, но выполняли также роль тро-
пинок к его душе. При описании пятен он часто ис-
пользует образы пещеры.23 Это были напоминания о
подземных дорогах к тайникам его сознания, к местам-
к которым было страшно приближаться, но которые
притягивали к себе, призывая к постижению глубо-
чайших тайн. В пещерах Вордсворта, в свою очередь-
иногда встречались родники. Критик Джеффри Харт-
ман сравнивал их с «гениями места», то есть с местами-
в которых, согласно народным легендам, обитали духи
и которые, следовательно, были точками контакта с
сверхъестественным.24 Посетить такое место значило
погрузиться в мир воображения и освободиться от
времени. Поэтому пятна времени Вордсворта соединя-
ли представления о феноменальном мире с идеальны-
ми формами мира трансцендентального, как это дела-
ли и неоплатоники Ренессанса. Его самые глубокие
воспоминания открывали картину вечности.
Вордсворт верил, что глубинные структуры его во-
ображения были сформированы в детстве благодаря
контакту с природой, божественные силы которой за-
нимали промежуточное положение между феноме-
нальным и трансцендентальным уровнями реально-
сти.25 Природа отпечатывает свои формы в сознании
ребенка таким образом, что они становятся привыч-
ными для его воображения. Повторный контакт с при-
родой насыщает (воспитывает) воображение ребенка
и укрепляет его или ее наклонность к интроспекции.
Именно в этом смысле Вордсворт понимал воображе-
ние и память как стороны одного и того же вида умст-
венной деятельности. Воображение становится вос-
произведением форм, записанных природой в созна-
нии. Вспомнить, следовательно, значило увидеть при
помощи того, что Вордсворт называл «внутренним гла-
зом».26 Природные формы, тем не менее, до такой сте-
154
пени возвышены, что являются невыразимыми. Ре-
бенком он воспринимал их только на уровне интуи-
ции. Но когда его умственные способности стали раз-
витыми, он приобрел независимость ума и вместе с
ней способность описывать формы природы, редуци-
руя их к человеческим пропорциям. Таким образом-
воображение, врожденный дар ребенка, уступает ме-
сто фантазии, утешению поэта в зрелости, обязанного
формировать свои образы в соответствии с масштабом
человеческого восприятия.27 Через такого рода обра-
зы Вордсворт дает конкретное выражение чувствам-
продолжающим формировать опыт естественного по-
рядка вещей и в то же время указывающим на архети-
пы природных форм, когда,то его вдохновлявших. Со-
гласно Вордсворту, взаимодействие между воображе-
нием и фантазией никогда не исчезает полностью. По-
следняя ведет к первой, как пещера ведет к подземно-
му источнику. То, что в мире восприятия освоено
внешним глазом, преобразуется глазом внутренним-
который ведет сознание к глубочайшему контакту с
формами природы. Глубинные структуры памяти, мес-
та, где время встречается с вечностью, могут быть вос-
приняты только внутренним зрением. Пятна времени-
покоящиеся на поверхности воображения, отмечают
эти тайные места.
Все это напоминает о соответствиях между микро-
космом и макрокосмом, принимавшихся за аксиому
философами,герметиками Ренессанса. Понятие вооб-
ражения у Вордсворта предполагает скрытые связи
между феноменальной и трансцендентальной реаль-
ностью, а пятно времени является мнемоническим ме-
стом. Следовательно, его интерес к памяти можно
сравнить с интересом его предшественников из эпохи
Ренессанса. В то же время его интроспективное ис-
пользование памяти предвосхищает современное ис-
торическое мышление. Микрокосм Вордсворта — это
155
приватный мир особых пейзажей, в котором он разме-
щает свои личные воспоминания, уникальные для его
собственного опыта. Целенаправленно изменив ис-
кусство памяти, он стремился найти приватные места
для воспоминаний, даже если не был уверен в их связи
с миром трансцендентального. Хотя концепция памя-
ти Вордсворта возвращается к магии Ренессанса, он
использует исключительно современное понимание
времени. В «Прелюдии» память как привычка ума
уравновешивается памятью как воспоминанием. Пят-
на времени возвращают к стереотипам его детского
сознания, но происходит это уже при преобладании
зрелой рефлексивности. Воспоминание вынуждает
Вордсворта осознать различие между воображением и
памятью, тогда как стереотипы его детского сознания
давали возможность видеть лишь их сходство. Образы-
которые он вызывал в памяти, требовали ясных очер-
таний, чего он, будучи ребенком, еще был не в состоя-
нии понять; однако в то же самое время они был уто-
мительны для его чувств.28 Он мог вспомнить «не то-
что он чувствовал, но то, как он чувствовал».29 Когда
память смотрит в прошлое, то наше понимание своей
собственной жизни становится, как утверждает Вор-
дсворт, таким последовательным и логичным, каким
никогда не бывает непосредственный опыт, всегда на-
полненный ожиданием будущего. Воспоминание из-
влекает скрытые связи между прошлым и настоящим
и сообщает прочную осмысленность нашей жизни.
Если пятна времени были образами пейзажей, то
они же иногда передавали и представление о «линии
времени», излучаемой из прошлого. Это иллюстриру-
ется его повторяющимся обращением к метафоре ост-
ровов и течения.30 Образ бегущих вод внушает идею
непрерывного потока воображения; острова — суще-
ственные моменты его выражения. Другой метафо-
рой, близко связанной с первой, он характеризует пят-
156
на памяти как оазисы («зеленые пятна»), где останав-
ливается путник, идущий через пустыню.31 Его спо-
собность представлять свои мнемонические места как
в образах времени, так и пространства предполагает
исторический взгляд на поиск собственной личной
идентичности. Он дистанцируется от своего прошлого
именно тогда, когда пытается восстановить свои связи
с ним. Его пятна времени обозначают важнейшие мо-
менты в развитии его воображения. Они структуриру-
ют психологические преобразования, которые в ином
случае могли бы остаться незамеченными. Фиксируя
свои мнемонические места в темпоральных образах-
он передаёт исторический смысл путешествия, с кото-
рым его становление как поэта имело сходство. Вклю-
чая образы своего прошлого в воображение, дейст-
вующее в настоящем, он сохраняет только то прошлое-
которое, как он полагал, достойно познания: которое
восстанавливает связь с тем временем, когда его спо-
собность воображения сформировалась.32
Эта концепция пятен времени тесно связана с тера-
певтическими целями, к которым и стремился Вордс-
ворт на пути самопознания. Как он объяснял, обраще-
ние в памяти к пятнам времени «обновляет» душу.33
Наша личность развивается во времени, и, чтобы вы-
расти, мы обязаны принести в жертву частичку нашей
идентичности. Искусство памяти Вордсворта, техника
воспоминания посредством поэтического самопозна-
ния поддерживала чувство непрерывности его разви-
вающегося «Я». Начало его жизни было временем, ко-
гда желания соответствовали растущей силе ума. Но-
торопясь в будущее, он чувствовал, что потерял свою
дорогу, и природа перестала вдохновлять его и поддер-
живать. Идея создания автобиографии созрела у него
как раз в середине такого кризиса идентичности.34 Он
написал первую версию «Прелюдии» в двадцать во-
семь лет, в то время, когда пытался примириться сжиз-
157
нью после фрустраций своей молодости. Он был раз-
очарован впечатлениями, полученными в колледже
Св.Иоанна. Студенческие годы он вспоминал как
«провал» в развитии своего воображения.35 Он радо-
вался общительности своих сверстников, но вспоми-
нал эти годы, как время, когда его «воображение спа-
ло».36 Он любил последовавшие за этим годы жизни в
Лондоне, но их беспорядочность увела его далеко
прочь от призвания поэта. Даже пребывание во Фран-
ции принесло свои разочарования. Его любовный ро-
ман с Аннетт Валло закончился неудачно, а Террор
1792–1793 годов развеял его представление о Фран-
цузской революции как о самой большой надежде для
будущего человечества. Кэмбридж, Лондон и Париж
были местами, где он когда,то жил, но они так и не ста-
ли для него мнемоническими местами. Влекомый мир-
скими желаниями, он утратил связь с источником сво-
его воображения. В отчаянии он искал утешения в дет-
ских воспоминаниях. Воспоминание восстанавливало
равновесие его ума, выбрасывая психологические яко-
ря с целью выстоять перед напором его поэтического
воображения.37 Пятна времени служили ему ориенти-
рами в ретроспективной реконструкции развития сво-
его сознания, так как озаряли те вехи его жизненного
пути, где утраты смешивались с приобретениями. В
сущности, они углубляли силу его понимания, прибли-
жая к основаниям ума, заложенным в детстве под воз-
действием природы. В этом смысле создание автобио-
графии было, можно сказать, актом воспоминания, на-
правленным на раскрытие силы повторения—тех сте-
реотипов сознания, которые питали его поэтический
дар. Такого рода чувство передается им в красочной
картине, основанной на искусной метафоре островов
и течения. Пастушок причаливает к острову, чтобы
найти исчезнувшую овцу, и затем остается там один-
без отца. Не в состоянии перейти течение вброд он ос-
158
тается на берегу до тех пор, пока через день не возвра-
щается отец и не забирает его с собой. В своих собст-
венных воспоминаниях Вордсворт рассказывает о
себе самом почти то же самое.38
Пятна времени Вордсворта, следовательно, прояв-
ляются на тех перекрестках души, где отступающее
воспоминание взрослого случайно сталкивается с рас-
тущими умственными способностями ребенка. Они у
Вордсворта передают двойственность, которая лежит
в самом сердце памяти, смешивающей воспоминание
и предвосхищение. Это представление он также пере-
дает поэтическими средствами, обращаясь к средневе-
ковой легенде о заблудившемся всаднике, который-
петляя по одной и той же дороге, видел один и тот же
указатель пути с разных сторон. Отправляясь в путь-
он видел его золотую сторону; она означала его надеж-
ды. Возвращаясь назад, он видел его обратную сторону
из серебра; она пробуждала его воспоминания.39 В
своей «Прелюдии» Вордсворт воспевает золотую сто-
рону, но серебряную сторону он ценит еще больше.
Предчувствие, полагал он, слишком часто завершается
разочарованием, тогда как ретроспекция дает более
твердую власть над реальностью. Всю свою жизнь он
ждал слишком многого от своих предвидений будуще-
го. Он вспоминает о своем разочаровании на альпий-
ских высотах, когда он узнал, что уже пересек верши-
ну и не понял этого.40 Признавая дар предвидения у
поэта, он верил в мудрость его памяти еще больше.
«Я хотел бы увековечить дух прошлого, чтобы вос-
кресить его в будущем»,— говорит Вордсворт о своих
пятнах времени.41 И в этом желании он поневоле пре-
успел. Немногие в девятнадцатом столетии пытались
подражать его поэтическому стилю. Но все признава-
ли его концепцию автобиографии как реконструкции
истории жизни через поиск памятью своего «Я» и пер-
вых импульсов его воображения. Вордсворт установил
159
границы жанра автобиографии как современного ис-
кусства памяти. Он наметил новый путь мышления о
смысле памяти, который Зигмунд Фрейд превратил в
науку психоанализа.

Зигмунд Фрейд иМнемоника бессознательного

В одном из последних собраний сочинений Зигмун-
да Фрейда есть письмо, написанное им французскому
романисту Ромену Роллану в честь его семидесятиле-
тия. Самому Фрейду было тогда уже восемьдесят лет.
Подарком Фрейда своему коллеге стало размышление
о памяти, точнее сказать, об отдельном воспоминании-
над загадкой которого он бился безрезультатно много
лет. Он вспоминал о своем посещении Акрополя в
Афинах во время летнего отпуска, когда ему было со-
рок восемь, и он был еще в расцвете сил. Само путеше-
ствие в Грецию было предпринято экспромтом, и
Фрейд вспоминал о чувстве нереальности — или, как
он полагал, «дереализации»,— возникшем, когда он
обозревал город с вершин этой святыни. Фрейд чувст-
вовал себя так, словно у него раздваивалось сознание.
Его разум был уверен в реальности окружающего. Но
в то же время он переживал идущее откуда,то из бес-
сознательного чувство, что на самом деле этот храм не
существует.
Теперь, размышляя об этом не покидавшем его все
эти годы воспоминании, Фрейд сделал вывод, что пере-
живание нереальности происходящего заменяло со-
бой скрытую глубоко в бессознательном память о
сильном детском желании отправиться в путешествие
к тем интересным местам, о которых он читал, жела-
нии, возникшем вопреки знанию о том, что, возможно-
он будет не в состоянии когда,либо сделать это. Вырос-
ший в Вене девятнадцатого столетия в семье со скром-
160
ными средствами, он имел такие же скромные надеж-
ды на будущее. Его путешествие к Акрополю в середи-
не жизни, следовательно, обнажило смутные детские
предчувствия относительно позитивной перемены в
его судьбе в годы зрелости. То, что он когда,то будет
иметь возможность посетить столь сильно пленившее
его детское воображение место, как и то, что он вооб-
ще, разбогатев и прославившись, будет путешество-
вать так далеко, казалось ему слишком прекрасным-
чтобы быть правдой. На это место он, человек средних
лет, и спроецировал ощущение нереальности, скры-
вавшее болезненное воспоминание о детской фруст-
рации, которая, как ему казалось раньше, ограничива-
ла его жизненные планы. На языке прославившей его
психоаналитической теории это «тревожное воспоми-
нание об Акрополе» означало защитный механизм, ис-
пользуемый бессознательным для того, чтобы скрыть
воспоминание, невыносимое для сознания в незамас-
кированной форме.42
Фрейд в письме Роллану анализирует двойствен-
ность этого воспоминания. Но двойственный смысл
имело и само письмо. Свое изложение этого случая
Фрейд предваряет жалобой, что он больше не будет пу-
тешествовать; его самые важные интеллектуальные
труды были уже позади. Но, интерпретируя этот кажу-
щийся непоследовательным эпизод, он сам в своей па-
мяти совершает путешествие через всю свою жизнь с
целью показать скрытые связи между его детскими на-
деждами и воспоминаниями старости. Приходящийся
на середину его жизни случай с Акрополем знаменует
собой развилку дорог его памяти. Письмо также рас-
крывает важные стороны техники психоанализа
Фрейда и помогает нам понять значение памяти в его
использовании. Как заметил историк Карло Гинзбург-
метод разыскания истины у Фрейда не отличается от
метода известного литературного детектива Шерлока
161
Холмса, созданного в то же время Артуром Ко-
нан,Дойлем: он всегда ищет неожиданную улику, или
ключ, который открывает дорогу к некой тайной и
чрезвычайно важной реальности.43
В связи с этим мы могли бы сказать, что изложен-
ныйФрейдом случай с его переживаниями у Акрополя
служит именно таким ключом к его теории памяти. До-
бавленное редактором в качестве маленькой заметки к
предпоследнему тому его собрания сочинений письмо
к Роллану в миниатюре включает в себя самое важное
из теории Фрейда о вытеснении воспоминаний: созна-
ние избавляется от оказавшихся невыносимыми вос-
поминаний, передавая их бессознательному, но всегда
оставляет улики, которые можно легко обнаружить.
Теория психики Фрейда подчеркивает, как мало наше
сознание помнит о переживаниях прошлого. Но эта
же теория подтверждает силу ума, обученного крити-
ческой интроспекции и способного вернуть утрачен-
ное наследство. Чем больше мы знаем о нашей про-
шлой жизни, тем лучше, полагает Фрейд, мы будем
подготовлены к жизни будущей. Бессознательное со-
держит тайны нашей идентичности, которые мы долж-
ны во что бы то ни стало раскрыть. Чтобы объяснить-
как эта задача может быть выполнена, Фрейд описыва-
ет психологические расстройства так, как если бы они
были деталями мнемонической карты, обозначающи-
ми мнемонические места в бессознательном. Изобре-
тенный им психоанализ как техника чтения такой кар-
ты является современным искусством памяти.
Фрейд представлял исследование деятельности пси-
хики как новый рубеж развития науки. Но психоана-
лиз, при всей оригинальности его парадигмы изучения
психики и эффективности лечения страждущих душ-
был, в сущности, техникой восстановления утрачен-
ных воспоминаний. Нельзя не заметить сходство меж-
ду его интересами и интересами тех исследователей
162
памяти, о которых у нас шла речь до сих пор. Хотя
Фрейд был ученым, в его методе было нечто родствен-
ное методам магии Ренессанса.44 Как и Джордано Бру-
но, он искал clavis universalis к тайнам вселенной. Вме-
сто карты небесных сил у Бруно Фрейд мог бы исполь-
зовать карту движущих сил сознания. Но описание
психики у Фрейда вызывает в воображении ту же са-
мую картину невидимого царства реальности, доступ к
которой открывается только через точную интерпре-
тацию образов, обозначающих точки соприкоснове-
ния этой реальности с феноменальным миром.
Несмотря на кажущийся антиисторический харак-
тер своей модели, Фрейд полагал, что человеческая
психика сформировалась в попытках найти решение
жизненных проблем еще в доисторические времена.
Следовательно, как и Вико, он придает огромное зна-
чение созидательному воздействию первоначал. Они
оба были увлечены предположением, что умственное
развитие индивида (онтогенез) повторяет развитие
всего вида (филогенез). Действительно, интерес
Фрейда к возможности филогенетического наследова-
ния привел его в поздние годы к размышлениям о
формировании психики в отдаленные доисториче-
ские времена.45 Как и Вико, он обращается к мифам
древности с целью найти их скрытый смысл. Вико изу-
чал их, чтобы обнаружить, что они могут рассказать о
тех временах, когда были созданы. Он утверждал, что
они были отчетливыми репрезентациями поэтическо-
го сознания и, следовательно, являлись ключами к кол-
лективной памяти создавшего их народа. Но для
Фрейда мифы и легенды были интересны тем, что они
могли рассказать о еще более отдаленном прошлом;
они замещали вытесненные воспоминания о раннем
человеческом опыте, о котором у нас не осталось сви-
детельств. Вдохновение влекло Фрейда к путешест-
вию в страну, о которой Вико не мог даже и подозре-
163
вать — в страну бессознательного.46 Для Вико это
было бы переправой через мифологическую Лету в
царство забвения, лежащее за пределами всего забы-
того. Но то, что Фрейд открыл, совершив этот переход-
было, как он полагал, глубинной структурой памяти. С
его точки зрения образы памяти содержат в себе мне-
монические коды к глубочайшим тайнам бессозна-
тельного.
Наконец, существуют далеко идущие аналогии меж-
ду концепциями памяти уФрейда и Вордсворта. Самы-
ми разными способами Фрейд сообщает техникам ин-
троспекции, использовавшимся поэтами начала девят-
надцатого века, авторитет науки конца того же столе-
тия.47 Вместе с Вордсвортом он придерживался мне-
ния, что, существует глубинная бессознательная
структура психики, формирующая деятельность соз-
нания. То, что Фрейд называл бессознательным, еще
раньше Вордсворт назвал природой. Но как бы они не
определяли свои термины, оба представляют движу-
щую силу психики в качестве взаимодействия между
скрытой структурой, служившей источником челове-
ческой энергии и воображения, и структурой види-
мой, обнаруживающей только вторичные способно-
сти интеллекта и изобретательности. Оба полагают-
что память образует существенную связь между этими
областями психики, и оба разрабатывают особую тех-
нику, усиливающую эту возможность памяти. Оба
представляют память как терапевтическую способ-
ность восстанавливать разорванные связи между эти-
ми областями психики. Наконец, они оба осознают
воздействие исторического разума на использование
памяти и оба возлагают на разум задачу реконструк-
ции истории жизни. В этом отношении они оба прини-
мают историческую точку зрения на память, отделяя
сознательную задачу воспоминания от бессознатель-
ной работы повторения.
164
При всех сходствах в том, как они описывали струк-
туру психики и подходили к задаче интроспекции, они
работали в окружении сильно отличающихся друг от
друга культурных условий и, следовательно, смотрели
на жизнь, на ее смысл и возможности, также по,разно-
му. Несмотря на свои сомнения и психологический
кризис Вордсворт представлял себе условия человече-
ского существования с оптимизмом романтика. Фрейд-
напротив, смотрел на жизнь с более мрачной точки зре-
ния. Можно заметить, что они по,разному изображали
самих себя в своих автобиографиях. Вордсворт сосре-
доточивался на своей внутренней жизни, показывал
свои слабости и неудачи и открыто демонстрировал му-
чавшие его психологические дилеммы. Несмотря на
все его страдания Вордсворт в своей автобиографии
опирается на непрерывный поиск гармонии между его
«Я» и окружающей его действительностью.
Фрейд далеко не столь откровенен. Его автобиогра-
фия является скорее свидетельством его публичных
достижений.48 Где,то в других случаях, встречающих-
ся изредка в его клинических исследованиях, он пред-
лагал зарисовки своего личного опыта, насыщенные
сомнением и страхом. Но в целом изображал себя так-
словно желал получить всемирное признание, а не
справиться с личными дилеммами его внутренней
жизни. Личная честность, как и сдержанность на лю-
дях, была необходимой стратегией самосохранения
среднего класса Вены на рубеже столетий.49 Романтик
мог открыто заниматься поисками своего счастья. Но в
среде позитивистской науки конца девятнадцатого
века, в которой Фрейд практиковал свое ремесло, по-
лет воображения расценивался как опасная иллюзия.
Фрейд был типичным ученым,позитивистом, полагав-
шим, что стремление к счастью — это самая опасная
иллюзия. По его мнению, жизненные стремления ни-
чем не завершаются. Мудрее тот, кто стремится смяг-
165
чить страдания, так как борьба за жизнь не прекраща-
ется.50 Тот, кто находит утешение в том, чтобы сделать
жизнь более эффективной. Здесь Фрейд прославляет
силу разума как инструмента критического самоана-
лиза. Растущее самосознание может увеличить спо-
собность справляться с жизненными проблемами бо-
лее смело и эффективно. Строгий самоанализ обеспе-
чивает ясность и силу ума, необходимые для того, что-
бы встретить во всеоружии любой жизненный вызов и
вынести любое страдание.51
Этот стоический взгляд на человеческую жизнь стал
главной ориентацией психологии Фрейда: потребность
смело смотреть в лицо реальности, опираясь на рацио-
нальный самоанализ. Такой вызов нелегко выдержать.
Фрейд полагал, что человеческая психика постоянно
склоняется к бегству от реальности, а, поддавшись та-
кому искушению, создает защитные механизмы с це-
лью избежать осознания трудностей, неизбежно вслед
за этим бегством наступающих. Сновидения, мифы и
воспоминания, бывшие для романтиков выражением
глубочайших психологических истин, служили Фрейду
только симптомами неразрешенных конфликтов внут-
ри бессознательного. Это были иллюзии, подвергаемые
клиническому анализу с целью раскрыть связанные с
ними психические расстройства, а не реальность, в ко-
торой кому,то хотелосьбыраствориться. Задача заклю-
чалась в том, чтобы рассмотреть их с критической точ-
ки зрения. Для Фрейда, следовательно, проблема пси-
хической деятельности является главной проблемой
психопатологии. С его точки зрения психическая
жизнь изначально порочна, так как сознательная и бес-
сознательная области психики работают в противопо-
ложном друг другу направлении. Сознание слишком
часто затуманено иллюзиями. Только бессознательное
постигает реальность без искажений, даже если его
движущие силы скрыты от наблюдения.52
166
Фрейд стремится также подчеркнуть определяю-
щее влияние бессознательного на психическую
жизнь. Он характеризует психику как арену вечного
конфликта между инстинктивными импульсами, тре-
бующими выражения (Идо), и не менее настойчивыми
требованиями сознания (СуперЭго) их подавить. Соз-
нание (Эго) является в этом конфликте посредником-
стремящимся найти сочетание уступчивости и прину-
дительности, которое и определяет личную идентич-
ность.53 Даже самое здоровое Эго, учит Фрейд, с тру-
дом справляется только с некоторыми из таких кон-
фликтов, и самая обыкновенная история жизни явля-
ется повестью о непрекращающемся психологиче-
ском кризисе. Воспоминания о наиболее болезненных
переживаниях подавляются и, как следствие, забыва-
ются сознанием. Но подавленные желания остаются
нереализованными и продолжают оказывать давление
на Эго, требуя своего выражения. Некоторые из них
направляются к другим целям; они сублимируются как
творческие побуждения к самым благородным и циви-
лизованным действиям. Но другие могут наносить
вред, а в экстренных случаях даже парализовать спо-
собность Эго разобраться в требованиях конфликтую-
щих сторон психики. Выбирая в диапазоне между
анархически свободным потоком импульсов и их то-
тальным подавлением, Эго разрешает эти конфликты
серией компромиссов. Именно эти компромиссы и яв-
ляются материалом памяти, сложным переплетением
фантазии и реальности. Точка зрения Фрейда состоя-
ла в том, что воспоминания, какой бы точной записью
прошлого они не казались, всегда изменяются ко вре-
мени их сознательного выражения. Воспоминания со-
гласуются с конфликтами внутри бессознательного.
Они должны быть прочитаны не номинально, а скорее
как знаки этих скрытых конфликтов. Пусть, утвержда-
ет Фрейд, каждый поймет, что воспоминания, появив-
167
шиеся на поверхности сознания, наполнены искаже-
ниями подобного рода.54
Во взаимодействии между сознательной и бессозна-
тельной областями психики последняя, как полагает
Фрейд, имеет более важное значение в формировании
жизненного пути. Она расположена ближе к жизнен-
ному миру и представляет собой гораздо более мощ-
ную детерминанту психической жизни. Здесь полно-
стью записаны все переживания. Словно бессозна-
тельное является тайным архивом, в котором хранятся
все воспоминания.55 Подобная точка зрения приписы-
вает бессознательному логику, которую сознание от-
вергает. С точки зрения сознания прошлое представ-
ляет собой лишь прерывистую серию фрагментов па-
мяти, отделяемых друг от друга бесчисленными пробе-
лами по мере того, как мы приближаемся к амнезии от-
носительно самых ранних стадий жизни. Психика в
область бессознательного выталкивает жизненные
впечатления, предоставляя в то же самое время созна-
нию наблюдать лишь последствия своих попыток
справиться с ними. Кроме того, переданные сознанию
фрагменты памяти не являются отчетливыми репре-
зентациями прошлого. Они всегда принимают обман-
чивую внешность. Исправленные и искаженные кон-
фликтующими областями психики они предстают пе-
ред сознанием в виде смеси истины и выдумки. Созна-
нию предлагается интерпретация, основанная не на
точности бессознательного восприятия, а скорее на
том, что оказывается для сознания приемлемым. Мы
испытываем осознанную потребность реконструиро-
вать историю нашей жизни. Однако воссозданная
нами жизнь всегда оказывается в известной мере вы-
мыслом.56
Фрейд объясняет, что охваченное такого рода иллю-
зиями сознание не в состоянии справиться с реально-
стью жизни. Здоровье Эго, следовательно, зависит от
168
изменения взаимодействия между сознанием и бес-
сознательным. С точки зрения Фрейда, Эго может
стать сильнее, если оно будет больше знать о конфлик-
тах внутри бессознательного. Ключ к психическому
здоровью лежит в воспоминании о тех внутренних
конфликтах, через которые проходила психика в сво-
ем развитии. Терапевтическая задача состоит в том-
чтобы возвысить эти подавленные конфликты до уров-
ня сознания. Осознавая реальность переживаний, спо-
собствовавших его формированию, Эго становится
лучше оснащенным для того, чтобы справиться со
своими проблемами.57 Таким образом, Фрейд возвра-
щается к максиме Сократа: познай самого себя. Знать
самого себя, как полагает Фрейд, значит обладать спо-
собностью вспомнить истинную историю своей жиз-
ни, в рамках которой в действительности и сформиро-
валась личность этого человека. В той мере, в какой та-
кое знание может быть получено, способность дейст-
вовать эффективно возрастает.
В истолковании воспоминаний содержится, как по-
лагает Фрейд, ключ к пониманию взаимодействия соз-
нательной и бессознательной сторон психики. Психо-
анализ был наукой, которой он завещал выполнение
этой задачи.58 Психоанализ как метод пользуется кри-
тической способностью сознания для того, чтобы
вспомнить о тех проблемах бессознательного, которые
остались нерешенными. На самом деле он использует
один вид памяти—осознанное воспоминание для того-
чтобы понять другой — бессознательное повторение.
Разделенная внутри себя самой психика обладает дву-
мя версиями прошлого: реальной версией потока со-
бытий прошлого, постоянно записываемых в бессозна-
тельном и потому почти совершенно недоступных; и
воображаемой версией, состоящей из фрагментарных
воспоминаний о прошлом, мимолетных образов, кото-
рые постоянно меняются.59 Реконструированное соз-
169
нательной психикой воспоминание об истории жизни
можно сравнить с топографической картой, поверх-
ность которой покрыта точками мнемонических обра-
зов. Хотя сами эти образы и не показывают точной кар-
тины прошлого, они обозначают те регионы психиче-
ской жизни, которые остаются скрытыми от наблюде-
ния. В этих точках сознательное «Я» с его воспомина-
ниями встречается с бессознательной психикой и
свойственными ей повторениями. По этой причине та-
кие точки представляют собой ворота в бессознатель-
ное. Психоанализ в таком случае является методом воз-
вращения глубоко похороненных в памяти воспомина-
ний об этих точках.60 Расшифровывая расположенные
здесь образы, аналитик разбирает цепочку ассоциа-
ций, созданную бессознательным для того, чтобы изо-
лировать память от изначального опыта.61
Фрейд утверждал, что индивид должен научиться
читать эту карту своих мнемонических мест. Он дол-
жен использовать то, что помнит, чтобы обнаружить
то, что забыл. Таким способом он сможет пробиться
сквозь сотканную бессознательным завесу фантазий и
обнаружить воспоминания, которые предоставят ему
возможность восстановить свой действительный опыт.
Задача заключается в том, чтобы дать интерпретацию-
вызывающую в сознании не истинное представление о
прошлом, а скорее его мнемоническую схему. Воспо-
минания подвергаются анализу с целью выяснения
связанных с ними ассоциаций, а не ради того, что они
непосредственно собой представляют. Поэтому основ-
ной метод психоанализа — это метод свободных ассо-
циаций. Самоанализ направлен на то, чтобы разобрать
созданную бессознательным цепочку ассоциаций.62
Таким образом, мнемонические места могут быть рас-
положены в определенном порядке, благодаря которо-
му можно получить доступ к картине реального про-
шлого. Эти мнемонические места обозначаются раз-
170
ными именами: в их числе оговорки, остроты, фанта-
зии, ложные воспоминания, и даже импульсивное по-
ведение человека. Расположенные в порядке возрас-
тающей напряженности эти психические феномены
замещают собой воспоминания о реальных событиях.
Хотя психоанализ и может быть методом самоана-
лиза, его эффективность возрастает у профессиональ-
ного аналитика, который становится участником поис-
ка индивидом скрытого «Я». Аналитик задает систему
отсчета, на фоне которой пациент может наблюдать
процесс изучения своего сознания. Фрейд сравнивал
роль аналитика с ролью отца, которому пациент дове-
ряет в достаточной мере для того, чтобы поделиться са-
мыми интимными воспоминаниями. В сущности, он
проецирует карту своей памяти на сознание аналити-
ка, который на самом деле отражает ее так, словно его
сознание было бы зеркалом. Аналитик не столько сам
истолковывает смысл этих образов, сколько проясняет
пациенту его собственные интерпретации, помогая
увидеть связь между образами прошлого, извлекаемы-
ми из бессознательного.63
Вследствие взаимодействия аналитика и пациента в
поле исследования попадает множество образов, каж-
дый из которых может предоставить доступ к вытес-
ненным в бессознательное мыслям. Решение пробле-
мы зависит от уровня, на котором хранится память о
прошлом опыте. Некоторые воспоминания стерты из
памяти более основательно, чем другие, и те из них-
что были вытеснены из сознания раньше, всплывают
на поверхность совершенно искаженными. Оказыва-
ется, что существует взаимосвязь между степенью
сознательного искажения воспоминаний и уровнем
бессознательного, на который они были вытеснены.
Но все воспоминания в определенной мере перераба-
тываются бессознательным и представляют собой ка-
кое,то искажение. Можно сказать, что это вообще не
171
реальные воспоминания, а фиктивные образы, указы-
вающие на те уголки памяти, где подлинные воспоми-
нания остаются спрятанными.64
В ряду этих указателей ошибки речи и остроты ума
маскируют воспоминания, лежащие ближе всего к по-
верхности сознания, а бессознательные конфликты-
которые за ними скрываются, легче всего разгадать.
Ложные воспоминания и фантазии занимают средний
ярус. Они расшифровываются не столько благодаря
своему содержанию, сколько через свойственный им
образный ряд. Самыми непонятными являются те вос-
поминания, которые проявляются только как формы
поведения: навязчивые идеи и другие формы невроти-
ческого поведения, включая паранойю и шизофре-
нию. Эти мнемонические места на карте сознания ука-
зывают на то, что Фрейд называл «возвращением по-
давленного».65 С точки зрения памяти каждое из них
является замаскированным повторением какого,то не-
разрешенного психического конфликта, берущего
свое начало в прошлом. То, что движет аналитиком в
его усилиях прорваться сквозь ловушки скрывающего
воспоминания бессознательного,— это его понимание-
что все они являются искаженными реконструкциями
нерешенных конфликтов. Какой бы психический ма-
териал аналитик не имел перед собой, он предрасполо-
женискать ключи к лежащему в его основе конфликту.
Если психоанализ — это искусство памяти, то это
искусство более сложное, чем то, которое практикова-
ли мнемоники классической эпохи.66 Мнемоник имел
возможность бегло просматривать сонм образов, оби-
тавших в ярко освещенных комнатах театра его памя-
ти, тогда как аналитик обязан придирчиво исследовать
случайные образы, появившиеся в искаженных воспо-
минаниях и смутных фантазиях. Мнемоник работал с
ясно очерченным архитектурным планом, тогда как
аналитик должен расшифровывать фрагменты памяти
172
словно кусочки мозаики из витража бессознательно-
го. Аналитик должен умело вести пациента по тропе
воспоминания. Он должен поощрять его стремление
вспомнить столько, сколько тот сможет, и он обязан
затем истолковать эти воспоминания таким образом-
чтобы расширить сознание пациента и подвести его к
тому, что остается скрытым. Цель такой реконструк-
ции состоит в том, чтобы найти дорогу к тайному моти-
ву, к вытесненному желанию. В этом отношении пси-
хоанализ как искусство памяти похож на реконструк-
цию воображения у историков. Этот метод интерпре-
тации стремится уловить смысл психической жизни
так, как он раскрывается на перекрестках бессозна-
тельных повторений и осознанных воспоминаний.
Учитывая природу данного метода, не следует удив-
ляться, что Фрейд работал особенно успешно с теми
мнемоническими местами, которые занимают самую
середину карты психической реальности: со сновиде-
ниями и ложными воспоминаниями. И те, и другие
связаны с мнемоническими образами, более глубокие
связи между которыми восстановить гораздо легче-
чем связи между моделями навязчивого поведения.
Сновидения были для Фрейда самым привлекатель-
ным выражением бессознательной психической жиз-
ни, и этот феномен больше всего интересовал его чита-
телей и в последующие годы. Он называл их «королев-
ской дорогой в бессознательное», так как они содер-
жат в себе наиболее глубокий уровень памяти, допус-
кающий истолкование посредством реконструкции
модели мнемонических ассоциаций.67 Сновидения на-
полнены воспоминаниями, о которых душа рассказы-
вает более охотно по мере того, как она расслабляется
во время сна. Но воспоминания в сновидениях всплы-
вают на поверхность в виде случайных фрагментов, и
поэтому даже если они успешно истолкованы, то в них
можно обнаружить только ключ к шифру бессозна-
173
тельного желания. Эти фрагменты памяти должны
быть раскодированы для того, чтобы обнаружить их
связь с забытыми переживаниями, которые еще пред-
стоит выявить.68 Формулируя свою теорию, Фрейд
признал, что сновидения предоставили ему возмож-
ность самого глубокого проникновения в деятельность
психики, и он посвятил значительное количество вре-
мени анализу своих собственных снов. Но именно тео-
рия ложных воспоминаний наилучшим образом де-
монстрирует, как работает психоанализ в качестве ис-
кусства памяти.
Замена образа идеей, ключ к методу классической
мнемотехники, является также и центральной предпо-
сылкой теории ложных воспоминаний Фрейда.69 Лож-
ные воспоминания являются мнемоническими обра-
зами, замещающими собой более глубокие и скрытые
воспоминания. Но в сравнении с укрываемыми ими
воспоминаниями они менее последовательны, возбуж-
дают меньше эмоций и связаны с более поздним опы-
том. Они проецируются назад во времени, чтобы за-
полнить пробелы, образованные вытеснением воспо-
минаний из актуального опыта, и тем самым удовле-
творить потребность Эго в ясном осмыслении течения
жизни. Как и в ассоциациях классической мнемотех-
ники, связь между ложным и вытесненным воспоми-
нанием является скорее внешней, чем внутренней.
Ложное воспоминание приспосабливается к образу
прошлого, рисуемому нашими осознанными воспоми-
наниями, хотя и отмечает то место, где вытесненное
воспоминание из нашего действительного опыта мо-
жет быть обнаружено.70 Как объясняет Фрейд, лож-
ные воспоминания «сами не являются золотом, но ле-
жат рядом с ним».71 В другом месте он говорит, что они
связаны так же, как краб,отшельник и его раковина.72
Мы можем заметить, что цель ложного воспомина-
ния, в противоположность целям классического искус-
174
ства памяти — дать нам возможность забыть. Ложные
воспоминания являются защитными механизмами, ис-
пользуемыми бессознательной психикой для того, что-
бы увести память от напряженных, болезненных и
травматических переживаний, особенно детских. Ка-
кие бы живые и яркие образы не применял мнемоник с
целью стимулировать свое обращение к идеям, бессоз-
нательное использует непоследовательность и нелогич-
ность, чтобы избавить сознание от беспокойных воспо-
минаний.73 Следовательно, описанная Фрейдом работа
бессознательного противоположна работе мнемотех-
ника. Мы желаем скорее забвения, чем воспоминания-
потому что легче жить с ложными фантазиями, чем с
реальностью. В своей теории ложных воспоминаний
Фрейд утверждает конструктивную силу бессознатель-
ного, придающего памяти форму. Используя его терми-
нологию, можно сказать, что память тенденциозна на-
столько, насколько она отражает бессознательное пси-
хическое влечение.74 В этом отношении бессознатель-
ное является хранителем памяти. Оно узаконивает то-
что следует вспомнить, и скрывает остальное. Следова-
тельно, в качестве искусства памяти психоанализ
Фрейда использует технику дешифровки бессозна-
тельных влечений, закодированных в ложных воспо-
минаниях и подобных психологических нарушениях.
Психобиография Леонардо да Винчи — наиболее
известный у Фрейда случай анализа ложных воспоми-
наний. Она основана на сообщении взрослого да Вин-
чи о своем детском воспоминании о стервятнике, засу-
нувшем свой хвост ему в рот. Фрейд делает вывод, что
это была фантазия, перенесенная в его детство из юно-
сти. Это ложное воспоминание защищало его от болез-
ненной памяти о разлуке с отцом в детские годы, когда
он жил один с его матерью. Позже, когда он подавил
свои чувства эротической любви к матери, то, чтобы
заполнить пустоту, оставленную его отсутствующим
175
отцом, он взял самого себя как образец для подража-
ния и дошел до любви к своему детскому «Я». Ложное
воспоминание о стервятнике, объясняет Фрейд, было
гомосексуальной фантазией влюбленного в самого
себя нарцисса, фантазией, спроецированной в детст-
во, с целью вытеснить болезненную память об утра-
ченном отце. Но это вытесненное воспоминание про-
должало вырабатывать энергию в его бессознатель-
ном. Вытесненное воспоминание да Винчи о его любви
к матери со временем трансформировалось в творче-
ских образах, воплощенных в красках в его зрелые
годы, особенно в обманчивой улыбке Моны Лизы.75
Хотя Фрейд никогда не анализировал воспоминания
Уильяма Вордсворта, параллель между его концепцией
ложных воспоминаний и представлением о пятнах вре-
мени поразительна. Пятна времени, как и ложные вос-
поминания, являются собранием легких и порою непо-
следовательных детских переживаний. Они сохраня-
ют необъяснимую живость в более поздние годы и, как
в случае с выздоровлением Вордсворта от депрессии-
могут служить терапевтическим целям. Вордсворт
признавал, что хотя его пятна времени и могли быть
сами по себе непоследовательными и нелогичными-
они были все же связаны с глубочайшими прозрения-
ми. Поэтические образы, при помощи которых он опи-
сывал пятна, указывали на глубины психической ре-
альности, где находился источник его воображения.76

От психоанализа к психоистории

Работа Фрейда над психологическим развитием ин-
дивидов со временем привела его к исследованию пси-
хологического развития вида. Его вера в то, что все че-
ловеческие воспоминания восстанавливаются, скло-
нила его к предположению, что психоаналитический
176
метод может быть поставлен на службу исторической
науке в той мере, в которой он преодолевает границы
индивидуальной памяти. Он способен приблизить ис-
торика к коллективной памяти о прошлом и раскрыть
ее тайные истоки. Психоанализ как метод работы с па-
мятью в состоянии сделать это вследствие своей спо-
собности раскрывать бессознательные мотивы психи-
ки, побуждающие исторических деятелей действо-
вать. Глубинный источник памяти как повторения и
является на самом деле той «исторической истиной»-
которую Фрейд как психоисторик стремится обнару-
жить под представлениями, оставленными историче-
скими деятелями потомству.77
Чтобы решить проблему коллективной памяти
Фрейд возвращается к методу, впервые предложен-
ному Вико,— к анализу репрезентаций памяти в ми-
фологии древних цивилизаций. В свете его гипотезы о
том, что онтогенез повторяет филогенез, Фрейд дока-
зывает, что если анализ ложных воспоминаний спосо-
бен раскрыть утраченные детские переживания, то
анализ мифов первобытных людей должен дать нам
возможность вернуть потерянную память о происхо-
ждении человечества.78 Но если Фрейд стремился из-
влечь из этих мифов память об опыте, предшествовав-
шем сознательным началам цивилизации, то Вико эту
память отождествлял с мифопоэтическим творчест-
вом. Для Фрейда эти мифы не являлись отчетливыми
репрезентациями той эпохи, когда они были созданы
(в чем был убежден Вико), но были ложными воспо-
минаниями, скрывавшими более ранние события от
желавшего от них защититься человечества. Память о
началах цивилизации была восстановлена после ла-
тентного периода истории, когда действительные на-
чала оказались скрытыми в вытесненных воспомина-
ниях, хранящихся в нашем коллективном бессозна-
тельном.79
177
С целью разблокировать эти воспоминания Фрейд
обращается к религиозным мифам об истоках цивили-
зации. Пораженный силой религии, сохраняющей
свое влияние на умы людей с древности и до наших
дней, Фрейд стремится демифологизировать религи-
озные представления, чтобы раскрыть секрет проис-
хождения человека, который, как он был уверен, там
хранится. Опираясь на анализ тотемических мифов-
рассматриваемых как самые ранние верования циви-
лизованного человека, он делает вывод, что они скры-
вают акт отцеубийства, когда сыновья,воины убили
всемогущего отца племени и неохотно разделили меж-
ду собой его власть по коллективному договору. Тотем
был символом для поклонения. Чаще всего он был изо-
бражением животного и символизировал убитого отца
даже тогда, когда уничтожал в сознании всякую о нем
память.80 Праздник тотема являлся, в свою очередь-
символическим актом и почитания, и пожирания отца-
перед которым они продолжали испытывать благого-
вение, хотя ижелали его убить.81 Образы отца и сына в
таких монотеистических религиях, как иудаизм и хри-
стианство, в точности воспроизводят вытеснение пер-
воначальной истины. Религиозный миф преобразует
доисторический конфликт любви и агрессии в свя-
щенную память, отдающую дань терпимости профан-
ной истине, которая остается вытесненной. Сила рели-
гиозного мифа в наши дни, делает вывод Фрейд, свиде-
тельствует о силе вытесненного воспоминания, кото-
рое он скрывает. Появившись в истории как первый
социальный контракт, религиозный миф о началах ци-
вилизации становится вневременным, так как бессоз-
нательно повторяется каждым поколением в психоло-
гическом протесте сыновей против их отцов.82
В последние годы свой жизни Фрейд обратился к ис-
тории, чтобы изложить свою теорию связи между кол-
лективной памятью и историческим познанием. Его
178
история происхождения евреев «Моисей и моноте-
изм» также была основана на предположении, что ле-
генда, замещающая реальность, все же содержала в
себе ключ к своей разгадке. В связи с этим он доказы-
вает, что легенда оМоисее являлась ложным воспоми-
нанием, скрывающем истинные исторические обстоя-
тельства его судьбы. Поэтому он интерполирует унас-
ледованный еврейской традицией образ Моисея, что-
бы выяснить, какая глубинная структура бессозна-
тельного может быть здесь обнаружена.83
Согласно интерпретации Фрейда легенда о Моисее
отражает заложенное в глубинах человеческой приро-
ды двойственное отношение к власти лидера. Он пред-
полагает, что Моисей был знатным египтянином, впав-
шим в немилость из,за своей твердой веры и привер-
женности монотеистической религии, отвергаемой
фараоном.Моисей нашел утешение в том, что обратил
в свою веру племя рабов,евреев, которых затем осво-
бодил от рабства. Хотя именно Моисей дал им закон-
ставший закладным камнем их веры, его последовате-
ли восстали против его власти и в конце концов убили
его. Они отказались от его веры и постарались во что
бы то ни стало забыть о случившемся. Тем не менее-
через некоторое время их потомки соединились с жи-
телями пустыни западной Аравии, лидер которых, так-
же носивший имя Моисей, научил их поклоняться
богу вулканов Яхве. Этого Моисея из Мидии также
ожидала насильственная смерть. Но смешение куль-
тур допускало возврат к вытесненному ранее воспоми-
нанию о египетском Моисее и его учениях. Постепен-
но воспоминания о двух Моисеях соединились, и поя-
вилась единая легенда. Религия Яхве также постепен-
но была преобразована с целью дать выражение дог-
матам и духовности египетского монотеизма.84
Но как вытесненное воспоминание могло переда-
ваться в качестве коллективного наследия? Здесь
179
Фрейд заигрывает с понятием филогенетической на-
следственности. Он не имел в виду свободно переме-
щающуюся от поколения к поколению коллективную
память. Скорее он утверждал, что воспроизведение
исторически сходных условий вызывает к жизни те
же самые психологические наклонности.85 Любой че-
ловеческий опыт, полагал он, остается стороной наше-
го психического становления. Психика является про-
дуктом истории, и эту истину забывают многие люди
нашего времени, так как возникновение психики от-
носится к доисторическим временам. Соответственно
проблема истории психики является одной из древ-
нейших. Легенда оМоисее могла быть создана с целью
вызвать к жизни какое,то скрытое содержание, так
как сама она была только знаком для древнего воспо-
минания об изначальном опыте. Поскольку этот образ
обозначает важный эпизод в становлении человече-
ской психики, то историки, как полагает Фрейд, смо-
гут восстановить условия, в которых он был создан.
Вспомнить прошлое—значит вновь представить и по-
нять его.86 Как объясняет Фрейд, истина, которую он
стремится обнаружить, является исторической, а не
материальной.87 В истории Моисея он стремился обна-
ружить не особые обстоятельства, но общую для вся-
кого человека реакцию на сходные условия существо-
вания, «повторяющиеся» как в более ранней легенде
об отце в тотемических религиях первобытной орды-
так и в более поздней легенде о сыне в христианстве.88
Какой бы ограниченной не была эрудиция Фрейда-
модель исторического познания, к которой он подо-
шел, снабдила его ясной и логически последователь-
ной антропологической концепцией. Фрейд является
одним из последних представителей начатой Вико тра-
диции историцизма, которая была основана на вере-
что человеческие существа обладают способностью
восстановить память о всех своих переживаниях и тем
180
самым записать всю историю в целом. В этом отноше-
нии различие между «материальной» и «историче-
ской» истинами у Фрейда очень близко к различию ме-
жду «истинным» и «определенным» у Вико. Классиче-
ское искусство памяти, с его пространственными па-
радигмами, может показаться отодвинутым в тень но-
вой исторической ученостью. Но в историцизме Вико-
Вордсворта и Фрейда это искусство скорее просто
преобразуется в темпоральные схемы. Все трое ис-
пользуют мнемонические места, чтобы набросать об-
щие принципы возникающего исторического понима-
ния человека.89 В их концепциях память и история ста-
ли неразрывно связанными.
После смерти Фрейда традиция историцизма часто
подвергалась критике. Наша эпоха постмодернизма
значительно меньше доверяет предположению, что
развитие цивилизации, как и развитие индивидуальной
психики, обладают единым и непрерывным смыслом. В
этом отношении характерны последние работы исто-
риков культуры, где акцент ставиться на разрывах ме-
жду историческими эпохами, и даже между ментально-
стями различных социальных групп, живших отдельно
друг от друга в одну и ту же историческую эру.90 Поня-
тие «контрпамяти» у Мишеля Фуко, отрицающее спо-
собность коллективной памяти связать друг с другом
смыслы различных исторических эпох, является прово-
кационным утверждением такой точки зрения.91 Пред-
положение Фуко, адресованное внутренней ценности
памяти о прошлом, его интеллектуальной или мораль-
ной власти над настоящим, вызывает вопрос, почему
наше сегодняшнее восприятие проблемы памяти пере-
ходит от проблемы забывчивости к проблеме амнезии.
Напоминания, служившие Фрейду знаками прошлого-
к которому мы можем надеяться вернуться, становятся
для Фуко единственными знаками, что так или иначе
утрачено в забвении. Распространенные в наши дни за-
181
болевания амнезией действительно вызывают вполне
законную тревогу медиков. Но это также и метафора-
выражающая культурное недомогание нашего време-
ни. Оливер Сэкс, невролог с наклонностями философа-
в своем описании сознания страдающего синдромом
Корсакова полагает, что амнезия в современной куль-
туре особенно ужасна, потому что разрывает связи с
воспоминаниями о специфических переживаниях в
прошлом, которые, как мы некогда верили, были важ-
ны для утверждения нашей идентичности.92 В опреде-
ленной степени память в эпоху постмодерна является
проблемой из,за нашего беспокойства по поводу по-
следствий потери нашей связи с коллективной памя-
тью, когда,то нас поддерживавшей.
У историков, интересующихся сегодня проблемой
памяти/истории, большинство работ связано с иссле-
дованием способа репрезентации прошлого. В том, что
касается метода, они следуют за деконструктивист-
скими наклонностями Фуко, с его генеалогическими
изобретениями и описаниями коммеморативных
форм. Встречается и возврат к некоторым приемам ис-
торицизма, основанный на прозрениях Фрейда. Это
особенно заметно у историков, касающихся проблемы
Холокоста. Они представляют эту проблему с точки
зрения границ репрезентации. Здесь метод и модель
истории Фрейда сохраняют свою привлекательность.
Такие историки хотят собрать свидетельства пережив-
ших зверства нацистов людей, для которых про-
шлое — это не проблема, оставшаяся позади, но про-
блема, которая продолжает оставаться проблемой и
сегодня. Их свидетельства следует рассматривать не
только с точки зрения истории, но также и с точки зре-
ния живой памяти, которая уже больше не истолковы-
вается простодушно, но оснащается осознанием про-
блем, поставленных историками постмодерна. Про-
блема здесь не в том, как история может восстановить
182
память, а, скорее в том, что память оставит в наследст-
во истории. Эти историки заботятся о сохранении це-
лостности памяти, когда она становится достоянием
исторической науки. Они обращаются к воспомина-
ниям, которые витально необходимы для них и кото-
рые никогда не были такими для постмодернистов. Но
они также осознают, насколько избирательно воспо-
минание как таковое, в его зависимости от тех, кто мо-
делирует репрезентацию. Их вопрос: как будет вспо-
минаться прошлое, когда оно перейдет из живой памя-
ти в историю? В свете этого вопроса проблема истории
раскрывается в ее витальной связи с проблемой цело-
стности памяти. Это проблема историцизма, созна-
тельно понятого по,новому.93
Здесь важна работа Саула Фридлендера. Он сам был
жертвой Холокоста, но это и подтолкнуло его к раз-
мышлениям о своей особой судьбе. Еврей, бежавший
во Францию в юности, стал католиком и поэтому был
схвачен нацистами только в конце войны. Его волную-
щие автобиографические воспоминания «Когда при-
ходит память» объясняют метод его работы с воскрес-
шими в памяти переживаниями на языке Фрейда.94
Хотя он и не был учеником Фрейда, но симпатизиро-
вал его методу, способствовавшему восстановлению
утраченных в прошлом слоев его личности.95
Как и Фрейд, Фридлендер особо интересуется си-
лой того прошлого, которое не может быть репрезен-
тировано. Он называет его «глубинной памятью» так
же, как и Лоренс Лангер в своем исследовании свиде-
тельств людей, переживших Холокост.96 До какой сте-
пени «глубинная память» может быть восстановлена?
Это предположение Фрейда, и Фридлендер в своих
выводах согласен с ним: если кто,то способен пройти
через изучаемую им самим проблему от начала до кон-
ца, то этого уже много.97 Фридленедер поднимает во-
прос о роли памяти в истории с точки зрения повторе-
183
ния: какую репрезентацию болезненных пережива-
ний из моего прошлого могу я сделать, чтобы она стала
доступной памяти будущих поколений? Если вся исто-
рия есть история репрезентаций, как учат постмодер-
нисты, то каковы условия и границы моих попыток ре-
презентировать мой собственный опыт? Это на самом
деле проблема коммеморации, рассматриваемой гла-
зами человека из будущего. Как следует нам репрезен-
тировать прошлое, чтобы истина его «глубинной памя-
ти» не была забыта потомками?
Фрейд полагал, что миссия историка состоит в том-
чтобы добраться до такой истины. Недостаточно опи-
сать прошлое через его репрезентации, так как это
предполагает отчуждение от живого опыта, который
память несет в настоящее. Живая память является в
конечном счете основой интереса историков к про-
шлому, как она же была когда,то основой идентично-
сти исторических деятелей, которых теперь историки
стремятся понять. Она вдохновляет исследования ис-
ториков в той же мере, что и являющийся их целью по-
иск забытого. Собственные исследования Фрейда как
историка могут быть устаревшими, а его выводы со-
мнительными. Но цель, которую он преследовал, оста-
ется важной и для историков наших дней как свиде-
тельство ограниченности позиции постмодернистов с
их археологией репрезентаций памяти. Поиск Фрейда
продолжает поддерживать историков, верящих, что
прошлое, как оно было пережито, а не как оно исполь-
зуется, и является той «исторической истиной», кото-
рую им следует стремиться восстановить.

Примечания

1 Wordsworth W. Prelude. XI. New York, 1979. Автор везде
ссылается на это издание.
184
2 Там же, III, 189.
3 Жизнь Джамбатиста Вико, написанная им самим //
Джамбатиста Вико. Основания Новой Науки об общей при-
роде наций. М., Киев, 1994. С. 477–502.
4 Много было в последние годы написано о роли памяти в
автобиографии. Некоторые из лучших статей на эту тему
воспроизведены в антологии Autobiography: Essays Theoreti-
cal and Critical Princeton. 1980. Обязательно следует упомя-
нуть обширное исследование Georges Gusdorf. Me?moire et
personne. В 2,х томах. Paris, 1951.Овзаимосвязи между клас-
сическим искусством памяти и риторикой автобиографии
см.: Beaujour. Mirroirs d`encre. Paris, 1980.
5 Howarth W. Some Principles of Autobiography. Princeton-
1980; Spinker M. The End of Autobiography. Princeton, 1980.
6 Руссо Ж.+Ж. Исповедь // Руссо Ж.,Ж. Избранные сочи-
нения. М. 1961.
7 Starobinski J. The Style of Autobiography. Princeton, 1980;
Taylor S. Rousseau`s Romanticism. N. J., 1980; Hartle A. The
Modern Self in Rousseau`s Confessions. Notre Dame, 1983.
8 Darnton R. The Great Cat Massacre and Other Episodes in
French History. New York, 1984.
9 Биографии Вордсворта: Gill S. William Wordsworth: A
Life. Oxford, 1989; Moorman M. William Wordsworth: A Biogra-
phy. 2 vols. Oxford, 1957–65.
10 Wordsworth W. Prelude. X, 692–93.
11 Об автобиографии Вордсворта как об исследовании его
внутренней жизни см.: Heffernan A. Wordsworth`s Theory of
Poetry: The Transforming Imagination. Ithaca, 1969. 264–271.
12 Wordsworth W. Prelude. II, 29–33.
13 О проблеме памяти у Вордсворта см.: Weaver B. Words-
worth`s Prelude: The Poetic Function of Memory // Studies in
Philology 34. 1937; Wordsworth`s Prelude: An Intimation of Cer-
tain Problems in Criticism. 31. 1934; Onorato R. The Character of
the Poet: Wordsworth in The Prelude. Princeton, 1971. 164–219.
14 О версиях «Прелюдии» см.: Wordsworth J. The Texts:
History and Presentation // Prelude. 510–526.
185
15 Wordsworth Prelude, XI, 257–278; Richardson A. Words-
worth at the Croassroads: Spots of Time in the Two,Part Prelude //
The Wordsworth Circle. 19. 1988.
16 Wordsworth, Prelude, XI, 335.
17 Там же, 279–327.
18 Там же, 428–481.
19 Там же, 344–388.
20 Там же, 363–504.
21 О плане «Прелюдии» см.: Abrams М. Natural Supernatu-
ralism: Tradition and Revolution in Romantic Literature. New
York, 1971; Hartman G. Wordsworth`s Poetry. NewHaven, 1964.
22 В этом отношении характерны все известные короткие
поэмы Вордсворта.
23 Wordsworth, Prelude, I, 373–426; II, 48–76; V, 57; VIII-
576–577, 712–741. Об образе пещеры у Вордсворта см. так-
же: Lindenberger H. On William Wordsworth`s Prelude. Prince-
ton, 1963.
24 Hartman G. Wordsworth`s Poetry. 108, 212–213.
25 Wordsworth, Prelude, I, 428–451, 572–662; V, 608–629;
VII, 717–741; VIII, 428–497; X, 604–612; XII, 1–13, 220–312;
XIII, 67–118.
26 Там же, II, 365–371, III, 142–167; IV, 200–221; V, 473–
481.
27 Там же, VIII, 512–522, 583–623; XIII, 289–331. О связи
между воображением и фантазией у Вордсворта см.:
Abrams M. The Mirror and the Lamp: Romantic Theory and the
Critical Tradition. New York, 1953. 180–182.
28 Wordsworth, Prelude, I, 626.
29 Там же, II, 334–338.
30 Там же, III, 340; VIII, 222–311.
31 Там же, X, 440–444.
32 Liu A. Wordsworth: The Sense of History. Stanford, 1989.
3–51.
33 Wordsworth, Prelude, XI, 259.
34 Там же, X, 904–940; XI, 74–95.
35 Там же, III, 11.
186
36 Там же, III, 260.
37 Там же, V, 167–192; VIII, 754–768; XI, 250–256.
38 Там же, VIII, 222–311.
39 Там же, X, 662–665.
40 Там же, VI, 488–523.
41 Там же, XI, 341–342.
42 Freud S. A Disturbance of Memory on the Acropolis // The
Standard Edition of the Complete Psychological Works of
Sigmund Freud. London, 1964. 239–248.
43 Ginsburg C. Clues: Morelli, Freud and Sherlock Holmes //
The Sign of the Three. Bloomingtoon, 1983. 84–87.
44 Beaujour. Mirroirs d`encre. 210, 213–216.
45 Freud S. A Phylogenetic Fantasy. Cambridge, 1987. 5–20.
46 О связях между теорией сознания Вико и Фрейда см.:
Arieti S. Vico and Modern Psychiatry // Social Research 43.
1976. 739–750.
47 О предшественниках Фрейда среди романтиков см.:
Whyte L. L. The Unconscious before Freud. New York, 1960.
167–170; Ellenberger H. The Discovery of the Unconscious.
New York, 1970. 204–210, 222–223; Berliner A. Psychoanalysis
and Society. Washington, 1983.21–25.
48 Freud S. An Autoboigraphical Study. New York, 1952.
49 Schorske K. Fin,de,Sie?cle Vienna: Politics and Culture.
New York, 1980. 6–8,185–189; Gay P. Freud: A Life for Out
Time. New York, 1988. 16–19.
50 Freud S. Civilization and Its Discontents. New York, 1961.
23–30.
51 Фрейд З. Очерки истории психоанализа // Я и Оно.
Тбилиси, 1991, С. 29–39.
52 Там же, 52–64; его же: Civilization and Its Discontents.
21–32; Лекции по введению в психоанализ. New York, 1977-
С. 49–55.
53 Фрейд З. Очерки истории психоанализа // Я и Оно.
С. 1–21.
54 Фрейд З. Лекции по введению в психоанализ. Т. 1-
С. 367–368;
187
55 Фрейд З. Толкование сновидений. Ереван, 1991, С. 54.
56 Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Психо-
логия бессознательного. М., 1990, С. 202–309.
57 Фрейд З. Очерки истории психоанализа // Я и Оно.
С. 29–39.
58 Об истории становления метода психоанализа см.:
McGrath J. Freud`s Discovery of Psychoanalysis. Ithaca, 1986.
59 Freud S. Further Recommendations in the Technique of
Psycho,Analysis: Recollection, Repetition and Working
Through. New York, 1959. 366–376.
60 Фрейд также называет психоанализ археологией бес-
сознательного. В одном из самых первых описаний психо-
аналитического метода он сравнивает раскрытие вытеснен-
ных воспоминаний пациента с раскопкой руин древнего
дворца или с обнаружением клада: Freud S. Aetiology of Hys-
teria. New York, 1959; Gay P. Freud, Jews and Other Germans.
Oxford, 1978. 39–46.
61 Freud S. Aetiology of Hysteria. 188–197; Freud S. Further
Recommendations on the Technique of Psycho,Analysis: Recol-
lection, Repetition and Working Through. 366–376.
62 Freud S. Aetiology of Hysteria. 188–197.
63 Там же, 207–208; Freud S. Further Recommendations in
the Technique of Psycho,Analysis: Recollection, Repetition and
Working Through. 374–375; Лекции по введению в психо-
анализ. Т. 1, 243–256.
64 Freud S. Further Recommendations in the Technique of
Psycho,Analysis: Recollection, Repetition and Working
Through. 368–371.
65 Фрейд З. Лекции по введению в психоанализ. Т. 1, 24–
28.
66 О связях между мнемоникой и психоанализом см.:
Freud S. Aetiology of Hysteria. 184–185.
67 Фрейд З. Толкование сновидений. 647–648.
68 Там же, 44–45.
69 Фрейд З. Психопатология обыденной жизни. 243–252;
Ricoeur P. Freud and Philosophy. New Haven, 1970. 91–97.
188
70 Фрейд З. Психопатология обыденной жизни. 243–245.
71 Там же, 307.
72 Там же, 251.
73 Там же, 309.
74 Там же, 243–245.
75 Фрейд З. Леонардо да Винчи // Психоаналитические
этюды. Минск, 1991, С. 333–349. См. также анализ Фрейдом
вытесненных воспоминаний, взятых из автобиографии Ге-
те: A Childhood Recollection from Dichtung und Wahreit. Lon-
don, 1964. 147–156.
76 О параллелях между «пятнами времени» Вордсворта и
вытесненными воспоминаниями Фрейда см.: Ellis D. Words-
worth, Freud and the Spots of Time. Cambridge, England, 1985.
18–19, 65–67.
77 О Фрейде как историке см.: Gay P. Freud for Historians.
Oxford, 1985. 181–212; Roth M. Psycho,Analysis as History.
Ithaca, 1987. 21–24, 128–133; Roazen P. Encountering Freud:
The Politics and Histories of Psychoanalysis. New Brunswick-
1990. 261–281.
78 Freud. Civilization and Its Discontents. 86–89; An Auto-
biographical Study. 138; Человек по имени Моисей и моно-
теистическая религия. СПб., 1999. С. 101–102, 164–169.
79 Фрейд З. Тотем и табу. Психология первобытной куль-
туры и религии. М., 1997, 155; его же: Человек по имени Мои-
сей и монотеистическая религия. С. 101–102, 164–169.
80 Фрейд З. Тотем и табу. 142–153; Человек по имени
Моисей и монотеистическая религия. 47–53; Civilization and
Its Discontents. 102–108; New Introductory Lectures on Psy-
choanalysis. New York, 1933. 160–171.
81 Фрейд З. Тотем и табу. 153–155; Человек по имени
Моисей и монотеистическая религия. 108–114, 174–176.
82 Фрейд З. Тотем и табу. 152; Человек по имени Моисей и
монотеистическая религия. 79; Civilization and Its Discon-
tents. 157–160.
83 См. недавно вышедшее важное исследование:
Yerushalmi Y. Freud`s Moses: Judaism Terminable and Intermi-
nable. New Haven, 1991.
189
84 Фрейд З. Человек по имени Моисей и монотеистиче-
ская религия. 16–65; Yerushalmi C. Freud`s Moses: Judaism
Terminable and Interminable. 4–5.
85 Фрейд З. Человек по имени Моисей и монотеистиче-
ская религия. 170–171.
86 Там же, 125–130.
87 Там же, 166–167.
88 Там же, 169–176.
89 О времени в концепции памяти Фрейда см. интересное
эссе: Munz P. The Evocation of the Senses by Freud and Proust.
Stuttgart, 1987. 415–429.
90 Понятие интегрального «Я» в автобиографии оспари-
вается // Sprinker. Fictions of the Self. Princetone, 1980.
91 Фуко М. Nietzsche, Genealogy, History // Language-
Counter,Memory, Practice: Selected Essays and Interviews.
Ithaca, 1977. 139–164.
92 Sacks O. The Lost Mariner // The New York Review of
Books. 16 February 1984.
93 Friedlander S. Probing the Limits of Representation: Na-
zism and the Final Solution. Cambridge, 1992. 4–9.
94 Friedlander S. When Memory Comes. New York, 1979.
95 Friedlander S. History and Psychoanalysis: An Inquiry into
the Possibilities and Limits of Psychhistory. New York, 1978. 1–
42.
96 Langer L. Holocaust Testimonies: The Ruins of Memory.
New Haven, 1991. 1–38.
97 Friedlander S. Trauma, Transference and Working Through
in Writing the History of the Soah // History and Memory. 4/1.
1992.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история