Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть третья

ЭТНОС В ИСТОРИИ
В КОТОРОЙ ИЗЛОЖЕНЫ ОБЩЕПРИНЯТЫЕ СПОСОБЫ ИЗУЧЕНИЯ ЭТНИЧЕСКИХ
ЯВЛЕНИЙ И ПОКАЗАНО, ЧТО ИСКОМЫЙ РЕЗУЛЬТАТ ПОЛУЧЕН БЫТЬ НЕ МОЖЕТ

XII. Мысли о Всемирной истории

ДВА АСПЕКТА ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

История - наука о событиях в их связи и последовательности. Но событий
очень много, и связи их у разных народов различны. Задача любой науки
состоит в том, чтобы обозреть изучаемый предмет целиком, и история - не
исключение. Следовательно, нужно найти удобную точку для обозрения, и тут
возникает необходимость теории, предваряющей практику, т.е. выбор аспекта.
Аспект изучения не вытекает из того или иного философского построения, он
диктуется исключительно практическими соображениями, и мы относим его к
области теории науки лишь потому, что выбор его определяется не накоплением
материала, а целью, поставленной в начале исследования. Наша цель - понять
Всемирную историю как становление одной из оболочек Земли - этносферы.

В теории исторической мысли издавна сложились две концепции, бытующие и в
наше время: всемирно-историческая и культурно-историческая. Первая трактует
историю народов как единый процесс прогрессивного развития, более или менее
захвативший все области, населенные людьми. Впервые она была сформулирована
в Средние века как концепция "четырех империй" прошлого: ассирийской,
персидской, македонской, римской и пятой - "Священной Римской империи
германской нации", возглавившей вместе с папским престолом католическое
единство, возникшее в Западной Европе на рубеже VIII-IX вв. (Chretiente).

"Прогрессом" при такой системе интерпретации событий считалось
последовательное расширение территорий, подчинявшихся имперской власти.
Когда же в XIV-XVI вв. Реформация разрушила идеологическое единство
Западной Европы и подорвала политическую гегемонию императоров Габсбургской
династии, всемирно-историческая концепция устояла и была просто несколько
иначе сформулирована. Теперь прогрессивной была признана "цивилизация", под
которой понималась культура опять-таки Западной, романо-германской Европы,
причем бывшие "язычники" и "схизматики" были просто переименованы в "дикие"
и "отсталые" народы. И тех и других даже пытались называть
"неисторическими". Эта система, правильно именуемая "европоцентризмом", в
XIX в. воспринималась, часто неосознанно, как сама собою подразумевающаяся
и не требующая доказательств.

Культурно-историческая концепция была впервые декларирована Геродотом,
который противопоставил Европу Азии. Под Европой он понимал систему
эллинских полисов, а под Азией - персидскую монархию. Впоследствии сюда
пришлось добавить Скифию и Эфиопию, которые равно не были похожи ни на
Элладу, ни на Иран, и дальше список культурных регионов расширялся, пока
вся Ойкумена не оказалась расписанной на культурно-исторические области.
Таковыми в Старом Свете в первом приближении считаются, кроме Западной
Европы: Ближний Восток, или Левант, Индия, Китай, островная культурная
область Тихого океана, Евразийская степная область, Африка южнее Сахары и
циркумполярная область с рудиментарными этносами.

Основное отличие культурно-исторической школы от всемирно-исторической
составляет постулат: каждая культурная область имеет свой путь развития, и,
следовательно, нельзя говорить об "отставании" или "застойности"
неевропейских народов, а можно только отметить их своеобразие. Крупнейшими
представителями культурно-исторической школы в XIX в. были Ф. Ратцель, Н.
Данилевский и К. Н. Леонтьев, а в XX в. - О. Шпенглер и А. Тойнби.

ПОЧЕМУ Я НЕ СОГЛАСЕН С А.ТОЙНБИ

Мы не будем углубляться в историю вопроса, так как это увело бы нас слишком
далеко в сторону. Но одного автора все-таки не следует исключать из
рассмотрения. А. Тойнби предложил концепцию возникновения "цивилизаций",
основанную на использовании географического источника. Вкратце она сводится
к следующему.

Единицей истории считается "общество". "Общества" делятся на два разряда:
"примитивные", не развивающиеся, и "цивилизации", которых двадцать одна в
16 регионах. Следовательно, допускается, что на одной территории возникали
последовательно 2-3 цивилизации, которые в таком случае именуются
"дочерними". Таковы шумерская и вавилонская цивилизации в Месопотамии,
минойская, эллинская и ортодоксальная христианская на Балканском
полуострове, индийская (древняя) и индусская (средневековая) в Индостане.
Кроме того, в особые разделы выделены "абортивные" цивилизации - ирландцы,
скандинавы, центральноазиатские несториане, и "задержанные" - эскимосы,
османы, кочевники Евразии, спартанцы и полинезийцы.

Согласно А. Тойнби, развитие обществ осуществляется через мимесис, т.е.
подражание. В примитивных обществах подражают старикам и предкам, что
делает эти общества статичными, а в "цивилизациях" - творческим личностям,
что создает динамику развития. Поэтому главной проблемой истории является
отыскание фактора динамизма, причем А. Тойнби отвергает расизм. Остается
влияние географической среды, и тут Тойнби предлагает весьма оригинальное
решение: "Человек достигает цивилизации не вследствие биологического
дарования (наследственности) или легких условий географического окружения,
а в ответ на вызов в ситуации особой трудности, воодушевляющей его на
беспрецедентное до сих пор усилие"[1].

Итак, талантливость и творческие способности рассматриваются как реактивное
состояние организма на внешний возбудитель, в связи с чем одна из глав (VI)
носит название "Достоинства несчастья". "Вызовы" делятся на три сорта:

1. Неблагоприятные природные условия, например болота в дельте Нила, -
вызов для древних египтян; тропический лес Юкатана - вызов для майя; волны
Эгейского моря - вызов для эллинов: леса и морозы - вызов для русских. По
этой концепции английская культура должна быть порождением дождя и тумана,
но этого Тойнби не утверждает.

2. Нападение иноземцев, что тоже можно рассматривать как момент
географический (частичные миграции). Так, по А. Тойнби, Австрия потому
перегнала в развитии Баварию и Баден, что на нее напали турки (с. 119).
Однако турки напали сначала на Болгарию, Сербию и Венгрию, и те ответили на
вызов капитуляцией, а Австрию отстояли гусары Яна Собесского. Пример
говорит не в пользу концепции, а против нее.

3. Гниение предшествовавших цивилизаций - вызов, с ко торым надо бороться.
Так, развал эллино-римской цивилизации будто бы "вызвал" византийскую и
западноевропейскую цивилизации как реакцию на безобразия древних греков.
Это тоже можно отнести к географическим условиям, взятым с учетом
координаты времени (смены биоценоза), но, увы, разврат" Византии не уступал
римскому, а между падением Западной римской империя и созданием
жизнеспособных феодальных королевств лежало свыше 300 лет. Реакция
несколько запоздала.

Но самое важное - соотношение человека с ландшафтом - концепцией А. Тойнби
не решено, а запутано. Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует
человека к повышенной активности, с одной стороны, - вариант
географического детерминизма, а с другой - просто неверен. Климат около
Киева, где сложилось древнерусское государство, отнюдь не тяжел. Заявление,
что "господство над степью требует от кочевников так много энергии, что
сверх этого ничего не остается" (с. 167-169), показывает неосведомленность
автора. Алтай и Ононский бор, где сложились тюрки и монголы, - курортные
места. Если море, омывающее Грецию и Скандинавию, - "вызов", то почему
греки "давали на него ответ" только в VIII-VI вв. до н.э., а скандинавы - в
IX-XII вв. н.э.? А в прочие эпохи не было ни победоносных эллинов, ни
отчаянных хищных финикийцев, ни грозных викингов, а были ловцы губок или
селедки? Шумеры сделали из Двуречья Эдем, "отделяя воду от суши", а турки
все так запустили, что там опять образовалось болото, хотя, по А. Тойнби,
они должны были ответить на "вызов" Тигра и Евфрата. Все неверно.

Не менее произвольной выглядит и географическая классификация цивилизации
по регионам. У Тойнби в одну цивилизацию зачислены Византийская и Турецкая
империи только потому, что они располагались на одной территории, причем не
греки и албанцы, а османы почему-то объявлены "задержанными" (?!). В
"сирийскую цивилизацию" попали Иудейское царство, Ахеменидская империя и
Арабский халифат, а Шумер и Вавилон разделены на материнскую и дочернюю.
Очевидно, критерием классификации был произвол автора.

Я так подробно остановился на этом сюжете потому, что считал нужным
показать, как легко скомпрометировать плодотворную научную идею слабой
аргументацией и неудачным применением непродуманного принципа. Я
сознательно не касаюсь социологических построений А. Тойнби, хота они в не
меньшей мере противоречат хронологии и реальному ходу событий. Но это ясно
большинству читателей, тогда как географическую концепцию "вызова и ответа"
еще многие принимают всерьез. И самое досадное, что после таких опытов
всегда появляется тенденция вообще отказаться от учета и рассмотрения
данных географии, молчаливо считая природу стабильной величиной, не
влияющей на исторические процессы. Развитие произвольно взятого постулата
путем спекулятивных построений заводит науку в тупик.

Итак, оба подхода имеют некоторые достоинства и крупные недостатки.
Последние особенно ощутимы при разработке нашей темы. Так, с точки зрения
всемирно-исторической школы тюрко-монгольские народы и их специфическую
кочевую культуру нельзя ни отнести к восточным цивилизациям, ни зачислить в
разряд "дикарей". Следовательно, они выпадают из поля зрения
историка-теоретика. Но так как тюрки и монголы весьма весомо заявили о
своем значении в истории человечества, то неоднократно делались попытки
рассматривать их как "варварскую периферию" Китая, Ирана и Византии, что
давало уже при самой постановке проблемы картину столь искаженную, что для
научного восприятия она просто не годится. Тупик!

Вместе с тем культурно-историческая школа, которая находит место для роли
тюрок в истории человечества, не в состоянии дать объяснение внутренним
закономерностям их исторического развития, потому что эти закономерности не
только локальны, но и являются вариантом общечеловеческих. А без учета
общего непонятны и частности, потому что при таком подходе они
несопоставимы и несоизмеримы. В поднимании истории человечества возникают
неоправданные разрывы. Тоже тупик!

ПОЧЕМУ Я НЕ СОГЛАСЕН С Н. И. КОНРАДОМ

Но, может быть, окажется правильным третий путь: взять из каждой концепции
рациональное зерно и объединить их, чтобы получить максимальное приближение
к цели. Например, предложено выделить переходные эпохи, выводящие из одной
формации и подводящие к другой: 1) время перехода от древнего общества к
средневековому - эллинизм; 2) время перехода от Средневековья к Новому
времени - Ренессанс; 3) время перехода от Нового времени к Новейшему -
середина XIX в. В качестве индикатора привлекается история литературы:
"...каждая (из трех эпох) открывается гениальным литературным
произведением, возвестившим ее наступление. О первой возвестил трактат "О
граде Бoжиeм" (Августин), о второй - "Божественная комедия", о третьей
-"Коммунистический манифест"[2].

Автор новой концепции весьма последователен. Он ищет аналогичные эпохи в
развитии культуры внеевропейских стран, которые отнюдь не считает ни
неполноценными, ни зависимыми в культурном отношении от Западной Европы. Он
пишет: "Переход от древности к Средневековью У китайцев и иранцев также
сопровождался революцией умов... тем, что в Китае суммарно называют
даосизмом, в Иране - манихейством. Сюда присоединяется и внешний фактор:
система идеологии, пришедшая извне. В Китае это был буддизм, в Иране -
ислам"[3]. Так же прослеживается эпоха "Возрождения" или "Обновления". В
Китае это VIII в„ в Средней Азии, Азии, Иране и северо-западной Индии - IX
в., наконец, в Италии - XIII в[4]. Третья переходная эпоха не освещена, что
правильно, ибо она не закончена.

Мы выбрали это место из большой книги Н. И. Конрада лишь потому, что здесь
идея автора выражена наиболее выпукло и четко. В других очерках Конрад
прослеживает не только переходные периоды, но и устойчивые формы
социального бытования, которые он называет устоявшимися терминами:
Древность, Средневековье, Новое время[5]. Основное направление
исторического процесса он видит в укрупнении народов и расширении ареала
культуры, одновременно признавая полицентричность генезиса мировой
цивилизации и наличие локальных черт в развитии народов[6]. Казалось бы,
выход из тупика найден, но присмотримся к принципиальной стороне тезиса,
изложенного выше.

В концепции Н. И. Конрада бросается в глаза хронологическая несоразмерность
переходных эпох. Эпоха эллинизма началась в IV в. до н.э. и действительно
совпала с кризисом античного мировоззрения. Н. И. Конрад доводит этот
"переходный период" до Августина, т.е. до V в. н.э. Итого - около 900 лет.

Эпоха Возрождения в Италии укладывается в 150-200 лет, третья переходная
эпоха - в полвека. Невольно напрашивается мысль, что автору довлела
аберрация близости, т.е. явления близкие казались ему более значительными,
чем явления далекие. Достаточно сравнить эллинизм с Возрождением, чтобы
показать, что эти явления несоизмеримы, и даже больше - что ЭТО величины
разного порядка. Попробуем пересмотреть проблему заново, не привлекая новых
сведений (что будет сделано на своем месте, а ограничиваясь сопоставлением
старых, бесспорных данных с новой, оригинальной идеей. Если последняя верна
- совпадение неизбежно.

ОБ ЭЛЛИНИЗМЕ

С 336 г. до н.э., т.е. с момента, когда Александр Македонский сокрушил
гегемонию Фив, свободу Афин, величие Персии, независимость Индии и древнюю
культуру Египта (воздвигнув Александрию), до сочинения "Божественной
комедии" произошло следующее.

В Иран после недолгой македонской оккупации из приаральских степей пришли
парфяне, сначала очаровавшиеся блеском эллинской культуры, а потом
увлеченные глубинами зороастризма (250 г. до н.э.-224 г. н.э.). Затем
наступила иранская реакция, которую в наше время назвали бы национальной.
Арташир Папаган сломил гегемонию аристократии и оперся на союз мелкого
дворянства (дехкан) и духовенства (мобедов), используя пощаженных
парфянских аристократов как конное войско.

В начале VI в. вельможа Маздак захватил власть, и началось истребление
знати и духовенства, причем и те и другие представляли наиболее
интеллектуальную часть населения. Переворот Хосрова Ануширвана в 530 г.
положил конец реформе и связанным с ней экзекуциям, но привел к власти
солдатчину, да-да, в полном смысле этого слова, ибо воины-профессионалы
получали поденную плату. Солдатский вождь Бахрам Чубин в 590 г. овладел
престолом, но против него поднялась вся земщина, и он был разбит.

Последний период (591-651 гг.) - неуклонное разложение культуры и
государственной системы вплоть до арабского завоевания, повлекшего за собой
эмиграцию и гибель всех грамотных и образованных персов, после чего начал
складываться новый народ, с новой культурой и даже новым языком.

За описанный период в сфере культуры произошло пять изменений, каждое из
которых по значительности внутри

данной системы (в нашем случае иранской культуры) равно итальянскому
Возрождению, хотя не похоже на него ни по генезису, ни по характеру и
последствиям: 1. Эллинизация парфянских степняков, т.е. восприятие чуждой
цивилизации. 2. Иранизация парфянской знати - попытка сближения с
собственным народом. 3. Зорозстрийская победа 224-226 гг. над парфянской
аристократией - союз трона и алтаря. 4. Маздакизм. 5. Реакция митраизма,
ибо армяне называли Бахрама Чубина "поклоняющийся Михру, мятежник". И на
этом фоне - чуть заметное дуновение христианских и гностических идей,
затронувших ничтожную часть рафинированной и неустойчивой интеллигенции.

Нет! Никак не могу поверить, что этот тысячелетний период напряженной
творческой жизни был всего лишь переходным между македонской и арабской
оккупациями. Для Ирана этот парфяно-сасанидский период с реминисценциями
вроде восстания Сумбада Мага, Бабека, заговора Афшина и прочих проявлений
антиарабской борьбы представляется равновеликим не итальянскому
Возрождению, а всей романо-германской культуре Западной Европы, от
Каролингов до Бонапартов. Тысяча лет равна тысяче лет, хотя сравниваемые
культуры совсем не похожи друг на друга. Но именно "непохожесть", как и
сходство, является одним из постулатов концепции Н. И. Конрада.

В Риме эллинизм можно отсчитывать от одной из двух дат: 1) от эпохи
Двенадцати таблиц, когда группа изгнанников, обосновавшихся на семи холмах,
организовалась по образцу греческого полиса. Но если так, то сюда попадает
почти весь республиканский Рим, и, очевидно, для начала переходного периода
эта дата не подходит; 2) культурная эллинизация Рима обычно приписывается
деятельности кружка Сципионов во II в. до н.э. Так-то оно так, но Н. И.
Конрад относит Римскую республику не к переходному периоду, а к утверждению
рабовладельческой формации. Следовательно, для "переходного периода"
остается только эпоха империи, охарактеризованная Н. И. Конрадом как "время
зенита и вместе с тем распада"[7]. Пусть так.

Но если так, то и тут мы можем и должны выделить несколько культурных и
вместе с тем общественно-политических периодов, каждый из которых
равновелик итальянскому Возрождению. Повторяю, равновеликость утверждается
только по значимости для современников, а отнюдь не по сходству характера
явлений.

Сами древние римляне отнюдь не рассматривали республику II-I вв. до н.э.
как сложившуюся политическую форму. С убийства Тиберия Гракха в 133 г. до
н.э. до гибели Антония в 30 г. до н.э. Рим не знал покоя. Гражданские войны
так обескровили римский сенат и народ, что уцелевшие были рады любой
твердой власти.

"Золотая посредственность", провозглашенная Октавианом Августом, явилась
лозунгом политической стабилизации, укрепления военной мощи и обращения к
прошлому за поучительными примерами. Продержалась эта система мировоззрения
до смерти Марка Аврелия, т.е. около 200 лет. Если рассматривать
деятельность Хань Юя и других конфуцианцев как "Возрождение" в Китае, то
Плиния, Тита Ливия и Састония правильно и последовательно охарактеризовать
как "Возрождение древности" в самом Риме. Ведь мы так условились о термине.

Второй период - бурное завоевание Рима азиатскими культурами. Начиная с III
в. здесь правили умами закрытая покрывалом Изида, Триждывеличайший Гермес,
Матерь богов - Кибела, очаровательница Астарта, и, наконец, всех победил
солдатский бог Митра-непобедимое Солнце. От Аврелиана до Юлиана Апостата
митраизм был государственной религией и официальным мировоззрением Римской
империи. Этот переворот в культуре был куда значительнее гуманизма и даже
реформации. Ведь итальянцы и немцы в XVI в. остались добрыми христианами,
изменив только эстетические и политические представления, да и то
нерадикально.

Но еще более грандиозным был третий сдвиг, охвативший все Средиземноморье в
I-IV вв. н.э. Обычно его принято связывать с распространением христианства,
но при этом упускается из виду, что христианство было лишь одной струей
потока новых идей, захлестнувших Римскую империю. Одновременно с
христианами проповедовали гностики египетские - Валентин и Василид,
проклявшее Материю, сирийские - Сатурнин и Мани, уравнявшие стихии Добра и
Зла, офиты, почитавшие подателя мудрости Змея - противника злого демиурга
Яхве, маркиониты, отрицавшие святость Ветхого завета, оригенисты,
настаивавшие на его символическом толковании, и, наконец, гностики,
провозгласившие высший монизм - полноту всего сущего - Божественную
Плерому. Ближе всех прочих к христианской теодицее Василия Великого и
Григория Богослова и дальше всего от античного платонизма оказались
неоплатоники, несмотря на то что они присвоили имя Платона для названия
своего оригинального учения. Н. И. Конрад тонко отмечает, что "революция
умов началась и развернулась на римском Востоке, но она захватила и
греко-латинскую часть "римского круга земель", в котором шел свой кризис
старого сложившегося мировоззрения"[8].

Это справедливо, но тогда эта стихия для истории культуры Европы не может
рассматриваться как переходный период. В самом деле, какое отношение имело
христианство или манихейство к рационалистическим рассуждениям Сенеки,
кровавым мистериям Аврелиана в митреумах или оргиастическим развлечениям
Гелиогабала? Новая творческая струя мировоззрения равно отвергла и то, и
другое. Она смела обветшавшую античную мысль, а не продолжила ее. Иными
словами, тут не "переходный период", а обрыв старой традиции и создание
новой.

Христианская и манихейская церкви проявили неуживчивость, удивившую
современников, но логически вытекавшую из ощущения полного разрыва с
античным прошлым. Даже когда император Константин решил сдать все позиции
язычества, перед христианской общиной встала только одна дилемма: допустить
ли владыку мира к себе в чине диакона, чтобы он имел право голоса в
церковных делах, или оставить его мирянином, чего требовал карфагенянин
Донат, говоря: "Какое дело императору до церкви?" И на этом фоне уже в V
в., когда империю рвали на куски варвары, жил, творил и действовал
Блаженный Августин, сначала манихей, потом христианин, талантливый писатель
и великий спорщик. Необходимо заметить, что главные идеи Августина явились
предвозвестием не католической, а еретической мысли. Тезис о
предопределении, фактически аннулировавший католическую догму о свободной
воле человека, перекладывал всю ответственность за безобразия, происходящие
в мире, на Создателя. Этот тезис Августина был использован и развит Жаном
Кальвином тысячу лет спустя, но в Средние века не котировался.

В отличие от Данте, который не оспаривал бытовавших в его время идей, но
был весьма недоволен своими современниками, Августин всю силу своего
таланта истратил на полемику и с воззрениями бывших единомышленников -
манихеев, и с гуманной концепцией британского монаха Пелагия. Пелагий
проповедовал, что греховность человека есть результат его дурных поступков
и, следовательно, добрый язычник лучше злого христианина. Августин выдвинул
тезис о первородном грехе, а тем самым объявил неполноценными всех
язычников и обосновал теоретически религиозную нетерпимость. В ближайшие
пять веков эта идея не получала распространения, тогда как стихи Данте были
признаны непревзойденными еще при жизни поэта и принесли ему заслуженную
славу. Нет, ни по исторической роли, ни по резонансу, ни по личным
качествам Августин и Данте Алигьери несхожи, а еще более несхожи периоды, в
которые они жили и творили. И уж если кто похож на Данте, это великий поэт
и обличитель безобразий Иоанн Златоуст. Но если принять эту поправку, то и
дальнейшие рассуждения будут иными. Этот новый путь представляется более
плодотворным, хотя, впрочем, будет восприниматься несколько неожиданно.

О ВИЗАНТИИ

Вспомним, что описанное нами направление, которое можно назвать
раннехристианским, или - условно - византийским (отнюдь не в политическом,
а только в "культурном" смысле слова"), в светской истории зафиксировано
лишь в середине II в., т.е. на 150 лет позже, чем в истории церкви. Именно
тогда состоялся знаменитый диспут между римскими философами и христианским
апологетом Юстином, который, выиграв спор, заплатил за победу мученической
смертью. Если начать отсчет от этой даты, удобной потому, что она не
вызывает сомнений и споров, то окажется, что новое направление мысли к
концу IV в. (после отступничества Юлиана) распространилось не только по
всей территории Римской империи, но и за ее пределами. Оно дало отростки:
западный - в Ирландии, южный - в Эфиопии, восточный - в Средней Азии,
северный - в России, вернее, у готов Приднепровья.

Не связанные политически с главным стволом культуры - Византийской империей
в собственном смысле слова, периферийные христианские культуры сами ощущали
себя как целостность, ну, так же, как уже описанный Иран, как греко-римский
мир и впоследствии западноевропейский Chretiente, несмотря на то что в
заевфратской Азии господствовало несторианство, а в Сирии, Армении и Африке
- монофизитство.

Византийская культура имела свой период "Возрождения" эллинской древности,
когда греческий язык вытеснил латинский из государственного управления (при
императоре Маврикии), и свою Реформацию- иконоборчество, и свою эпоху
Просвещения - при Македонской династии. И агония очагов этой культуры
наступила почти одновременно: в XIII в. пала Ирландия, были разгромлены
центральноазиагские несториане, Константинополь стал на время добычей
хищных крестоносцев, а Абиссиния превратилась в горную крепость, окруженную
галласами и сомалийцами, обратившимися в ислам. Судорожная попытка
Никейской империи отстоять свои позиции продлила агонию на сто лет, но уже
в середине XIV в. Палеологи вынуждены были принять унию, что означало
полное подчинение Западу, т.е. той вновь образовавшейся культурной
целостности, которая возникла на основе завоеваний Карла Великого. Именно
эту целостность было принято в европейской историографии рассматривать как
продолжение античной культуры, что отразилось даже на составлении школьных
учебников, но думается, что тысячелетний период, отделяющий "Античность" от
ее "Возрождения", правильнее рассматривать как самостоятельный раздел
истории культуры, нежели как переходный период, тем более что католические
рыцари и прелаты не унаследовали достояние византийской культуры в ее
греческом и ирландском вариантах, а просто испепелили его.

Но если так, то Возрождение в Европе следует отнести к той же линии
закономерности и последовательности событий, что и крестовые походы,
предшествовавшие ему, и колониальные захваты, последовавшие за ним. Да,
именно так!

Западноевропейская культура с момента своего возникновения стремилась к
расширению. Потомки баронов Карла Великого покорили западных славян,
англосаксов, кельтов, вытеснили с Пиренейского полуострова арабов и
перенесли войну против мусульман в бассейн Индийского океана. Потомки
средневековых бюргеров захватили Америку, Австралию и Южную Африку. Те и
другие завоевали Индию, Тропическую Африку, Южную Америку, Полинезию и т.д.
Это было расширение в пространстве. А гуманисты?.. Они были движимы тем же
стимулом приобретательства. Но их экспансия развивалась во времени. Они
задались целью оккупировать прошлое, причем не свое, а чужое. И цели этой
они достигли. Плодом их усилий стала Всемирная история на филологической
базе - явление, не имеющее аналогов в других культурах, ибо везде, как
правило, история - это описание своих собственных предков, т.е.
абсолютизированная генеалогия. Но если так, то "китайское Возрождение"
должно иметь принципиальные отличия от европейского, а черты сходства
следует считать случайным совпадением. Н. И. Конрад держится обратной точки
зрения, и для решения этой кардинальной проблемы придется обратиться к
истории Восточной Азии.

О КИТАЕ

Для начала отметим, что в Восточной Азии расположены две этноландшафтные
области: земледельческая - Китай и кочевая - Центральная Азия с Тибетским
нагорьем. Несмотря на густую населенность Китая и малочисленность степняков
- тюрок и монголов, эти культурные регионы взаимодействовали на равных
основаниях на протяжении всего исторического периода. Без учета этой
непрекращавшейся борьбы история Азии всегда будет неверно истолкована.

См. карту "Китай и Центральная Азия" (72 KB)

В прошлом веке бытовало, как само собой разумеющееся, мнение о том, что
китайская культура стабильна или застойна, а развитие с падениями и
взлетами -достояние Западной Европы. Эта концепция - пример аберрации
дальности, при которой, например, солнце может показаться меньше пятака.
При достаточно подробном изучении китайской истории эта аберрация исчезает,
как дым, и становится очевидно, что разрывы традиции и эпохи обскурации на
Востоке и Западе проходили единообразно. Дискретность исторического
развития отметили два великих историка древности Полибий и Сыма Цянь, и оба
предложили объяснения наблюденных явлений исходя из уровня развития науки
их времени[9]. Сыма Цянь писал свои "Исторические записки" в I в. до н.э.,
но уже отметил период, который был для него "античностью", т.е. прошлым с
оборванной традицией. Античность для Сыма Цяня - это эпоха трех первых
династий: Ся, Инь и Чжоу, за падением Чжоу следовал политический и
культурный распад. "Путь трех царств оказался подобным круговороту: он
кончился и снова начался"[10]. Это, конечно, не значит, что династия Хань
буквально повторила древность. Нет, она оказалась явлением вполне
самостоятельным, со своими локальными чертами. Единообразна, по мнению Сыма
Цяня, была не реальная действительность, а внутренняя закономерность
явления, которую он считал естественным законом истории.

Открытая историком закономерность не только объясняла прошлое, но и
позволяла делать прогнозы. Если архаический Китай развалился вследствие
неизбежных внутренних ритмов то и современный Сыма Цяню, а для нас -
Древний Китай, т.е. империя Хань, не мог избежать той же судьбы. Конечно,
Сыма Цянь не мог предсказать деталей гибели своей страны, но результат
должен был быть однозначным. Так оно и получилось. В III в. гражданская
война обескровила Китай, а в 312 г. столица Поднебесной империи была взята
приступом немногочисленными ополчениями хуннов, вслед за тем подчинившими
себе все исконные ханьские земли в бассейне Хуанхэ. Наиболее упорные
китайские патриоты бежали на инородческую окраину - в бассейн Янцзы, а
агония древнекитайской культуры длилась там еще около 250 лет, т.е. почти
вдвое дольше, чем аналогичная агония Рима. А на родине китайского народа
все это время свирепствовали кочевники и горцы, хунны, табгачи и кяны
(тибетцы).

Новый подъем Китая начался в VI в. Вождь китайских ультрапатриотов
полководец Ян Цзянь расправился с потомками выродившихся кочевых принцев и
основал династию Суй. Это была "утренняя заря" средневекового Китая
"вечерняя" же наступила в XVII в„ когда маньчжуры победили и войска
династии Мин, и крестьянские ополчения повстанца Ли Цзычэна. И тогда
начался период упадка, который непроницательные европейские ученые сочли
постоянным состоянием Китая и окрестили "застоем". Прогноз концепции Сыма
Цяня подтвердился.

Однако на Востоке, по сравнению с Западом, была одна особенность,
обеспечивавшая относительно большую преемственность культур:
иероглифическая письменность. Несмотря на ее недостатки сравнительно с
алфавитной, она имеет то преимущество, что семантемы продолжают быть
понятны и при смене фонетики развивающегося языка, и при изменении
идеологических представлений. Небольшое число китайцев овладевших грамотой,
читали Конфуция и Лао-цзы и чувствовали на себе обаяние их мыслей гораздо
больше, чем средневековые монахи, штудировавшие Библию, ибо слова меняют
смысл в зависимости: а) от перевода; б) интонации; в) эрудиции читателя и
г) от его системы ассоциаций. Иероглифы же однозначны, как математические
символы. Поэтому разрывы между культурами внутри Китая были несколько
меньше, чем между античной (греко-римской) и средневековой
(романо-германской) культурами или между среднеперсидской и арабской, т.е.
мусульманской, и т.д.

Это обстоятельство отразилось на истории Китая, как политической, так и
идеологической. Особенно важно, что именно эта внешняя черта сходства ввела
в заблуждение тех историков, которые постулировали застойность Китая,
принимая за нее консервативность иероглифической письменности. На самом
деле история Китая развивалась не менее интенсивно, чем история стран
Средиземноморского бассейна. Но, чтобы увидеть эту страстную напряженность
жизни этносов, возникших и пропадавших на территории Китая, надо оторваться
от любования предметами искусства и зигзагами абстрактной мысли и
последовательно проследить перипетии тысячелетней войны на рубеже Великой
стены с кочевниками Великой степи. Этой теме целиком посвящена наша
"Степная трилогия".

XIII. Мысли об этнической истории

ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ В ЭТНОЛОГИИ

Казалось бы, все приведенные выше примеры доказывают правильность
культурно-исторической школы, однако в них самих имеется одна деталь,
указывающая на правильность и обратной точки зрения. Ведь все разобранные
нами "культуры", несмотря на локальные особенности, развивались и гибли на'
столько единообразно, что здесь нельзя не усмотреть общего диалектического
процесса.

Но коль скоро так, то мы не только не решили поставленную задачу, но даже
усложнили ее. Неужели опять тупик? Нет, путь вперед есть, и он откроется
нам, как только мы обратимся за аналогиями к другим наукам. Начиная с XVII
в. в физике дебатировался вопрос - состоит ли свет из частиц (корпускул)
или представляет собой волны в эфире? Обе концепции имели столь серьезные
недостатки, что ни одна из них не могла возобладать. Спор был разрешен лишь
в середине 20-х годов XX в. с появлением квантовой механики. Современные
физики считают, что свет - не волна, не частица, а то и другое одновременно
и может проявлять обе группы свойств. На этой основе был сформулирован
широко известный принцип неопределенности, согласно которому при наличии
двух сопряженных физических переменных (например, импульса и координаты или
энергии и времени) может быть установлено значение той или другой, а не
обеих вместе.

В этнических феноменах тоже налицо две формы движения - социальная и
биологическая. Следовательно, тем или иным способом в том или ином аспекте
исследования может быть описана либо та, либо другая сторона сложного
явления. При этом точность описания и его многосторонность взаимно
исключают друг друга. Отметив это, применим принцип неопределенности к
нашему материалу.

Прежде всего сменим аспект: вместо объединения методов обеих школ
разграничим сферы их применения. Ясно, что наблюдаемые непосредственно
исторические явления группируются по культурно-историческому принципу, а
всемирно-историческая схема для фактов - прокрустово ложе. Но также ясно,
что сущность явлений, не доступная визуальному наблюдению, при отсеивании
локальных черт подлежит компетенции всемирно-исторической концепции, а
отмечаемая и доказанная культурно-исторической школой дискретность
(прерывность) развития - просто одно из свойств единого, но очень сложного
процесса.

Затем изменим подход. В прошлом веке история изучалась двояко: в гимназиях
совместно с географией, в университетах - с филологией. В наше время второй
способ восприятия предмета возобладал, и во главу угла стало ставиться
источниковедение. Однако тут есть большая опасность: историк рискует
оказаться в плену у автора источника и может попросту начать пересказывать
прочитанное, стараясь передать его содержание как можно ближе к тексту. Но
ведь древний автор руководствовался идеями, для нас неприемлемыми, и его
читатели, имея иную, чем мы, систему ассоциаций, воспринимали написанное им
не так, как читатель нашего времени. Это значит, что если бы Геродот или
Рашид ад-Дин писали для нас, то они те же мысли подали бы иначе. А при
буквальной передаче текста мы не улавливаем того смысла, ради которого
текст был написан. И, наконец, автор древнего источника, естественно,
опускал истины банальные, общеизвестные в его время. Но нам-то именно они
неизвестны и особенно интересны. Поэтому каждый источник для потомков -
криптограмма, и восстановление его истинного смысла - дело трудное и не
всегда выполнимое. Достаточно вспомнить споры вокруг "Слова о полку
Игореве". И нет никакой гарантии, что к существующим ныне гипотетическим
интерпретациям не прибавятся еще несколько, столь же обоснованных и
убедительных. Короче, для нашей постановки проблемы источниковедение - это
лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к
поставленной задаче - осмыслению исторического процесса.

Другое дело - гимназическая методика. Возьмем из источников то, что там
бесспорно - голые, немые факты, и наложим их на канву времени и
пространства. Так поступают все естественники, добывающие материалы из
непосредственных наблюдений природы. И тогда окажется, что факты,
отслоенные от текстов, имеют свою внутреннюю логику, подчиняются
статистическим закономерностям, группируются по степени сходства и
различия, благодаря чему становится возможным их изучение путем
сравнительного метода.

Этот подход целесообразен потому, что позволит осмыслить уже нащупанный
эталон исторического бытия - историческую целостность, но чего?.. Теперь
можно ответить: цепи событий и явлений, где связь между звеньями
осуществляется через каузальность. Прямое наблюдение показывает, что эти
цепочки имеют начала и концы, т.е. здесь имеет место вспышка с инерцией,
затухающей от сопротивления среды. Вот механизм, объясняющий все бесспорные
наблюдения и обобщения культурно-исторической школы.

Однако откуда берутся вспышки и почему инерционные процессы так удивительно
похожи друг на друга? На этот вопрос должна ответить всемирно-историческая
концепция, но, увы, те средства, которые имеются у исторической науки, дают
возможность только описать его. Для гуманитарной науки описание - предел, а
истолкование путем спекулятивной философии в наше время не удовлетворит
никого. Остается перейти полностью на базу естественных наук и поставить
вопрос о наполнении понятия "культура" (та или иная), о той материальной
субстанции, которая претерпевает описанные изменения.

ДВЕ СИСТЕМЫ ОТСЧЕТА

Первое, что приходит в голову, самое простое и доступное объяснение
наблюденного факта -это попытка сопоставить его с той или иной формацией,
основанной на том или ином способе производства. По этому пути пошел Н. И.
Конрад, дефинировавший следующие положения: "Рабовладельческая формация
характеризуется не рабством как таковым, а общественным строем, в котором
рабский труд играет роль способа производства, определяющего экономическую
основу общественного бытия на данном этапе истории народа"[11]. Этот этап
он последовательно сопоставляет с "античностью" или древней историей всего
мира.

С такой же легкостью дефинируется понятие "Средние века" - как "период
становления, утверждения и расцвета феодализма", и опять-таки для всей
Ойкумены. Новым тут является только попытка распространить
социально-экономические категории на сферу закономерностей или
причинно-следственных связей цепочек событий, а это неверно, и вот почему.
Теория исторического материализма была создана специально для того, чтобы
отразить прогрессивное развитие общества по спирали, а вовсе не для того,
чтобы истолковывать смены династий, военные успехи, распространение
эпидемических заболеваний или нюансы религиозных концепций.

В общественном развитии есть своя логика, в последовательности событий -
своя. Между обеими системами есть взаимосвязь и даже обратная связь, но
именно ее наличие показывает, что тут не одна система отсчета, а по меньшей
мере две. Поэтому часто наблюдается, что одна "культура" лежит и в двух или
трех формациях, а иногда в одной, как мы показали выше, при анализе так
называемых "переходных периодов". Затем, "культур" гораздо больше, чем
формаций, что тоже говорит о несовпадении этих понятий. И, самое главное,
обе системы отсчета не противоречат друг другу, а дополняют одна другую.

Поясняю. Черты рабовладельческой формации, отмеченные в Египте, Вавилоне,
Элладе, Индии и Китае, дают основание зачислить эти общества в одну
таксономическую группу, но ни в коем случае не позволяют утверждать их
генетическую преемственность или реально бытовавшую взаимосвязь. Зато как
"культура" каждое из перечисленных государств взаимодействует с соседями,
стоявшими на совсем иных ступенях общественного развития. Например, такие
рабовладельческие центры, как Афины и Коринф, составляли одно целое с
земледельческими Фивами, скотоводческой Этолией и Фессалией и даже с Эпиром
и Македонией, где наличествовал разлагающийся родовой строй. Но все вместе
- это Эллада, которую сами древние греки считали целостностью. Но чего?

То же самое в Древнем Китае! Еще в эпоху "войны царств" окраинные
государства Цинь и Чу подчинили себе разрозненные племена лесовиков в
Сычуани и юго-восточном Китае, в том числе протомалайский этнос Юе.
Социальный строй у них и китайцев был разным, а историческая судьба общей.
Поэтому их следует зачислять в разные формации, ко в одну целостность -
ханьскую. Зато хунны, сумевшие отстоять свою землю от китайской агрессии, и
в том и другом аспекте - народ, отличный от китайцев. Правильнее всего
отнести их к кочевой целостности Евразии вместе с усунями, полукочевыми ди,
полуоседлыми сарматами и земледельцами - динлинами, несмотря на то что и в
расовом, и в лингвистическом отношении эти народы отличались друг от друга.
Так почему они - целостность?

Оставим этот вопрос открытым, с тем чтобы ответить на него в конце нашего
исследования. Ведь ради таких ответов оно и предпринято. А пока ограничимся
тем, что заметим различие в системах отсчета, социальной и этнической, и
обратимся к проблеме культурных процессов, ибо неоднократно возникала
тенденция найти решение проблем этногенеза в истории материальной и
духовной культуры.

ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ И ЭТНОГЕНЕЗ

Можно подумать, что поскольку деятельность этноса воплощается в
произведениях его рук и ума, т.е. в культуре, то, изучая историю локальных
культур, мы заодно постигаем историю создавших их этносов, а тем самым и
этногенез.

Если бы это было верно, то задача исследователя весьма упростилась бы, но,
увы, хотя такая связь между этногенезом, историей этносов и историей
культур есть, но она осложнена сопутствующими явлениями, во всех трех
случаях различными. Начнем с истории культуры - как видимой без применения
специальных приемов исторического синтеза.

Совпадают ли понятия культуры и этноса или даже суперэтноса? Как правило,
нет, за исключением частных случаев, подтверждающих правило. Яснее всего
это видно на простом, общеизвестном примере - Элладе.

Культура эллинских полисов, как материковой Греции, так и колоний, еще в
классический период VI-IV вв. до н.э. распространилась на неэллинские
земли, например Македонию, принявшую на себя при Александре роль вождя и
защитника "эллинского дела". Последующее распространение эллинской культуры
охватило страны и народы Ближнего Востока, Египта, Средней Азии и Индии,
завоеванных македонянами, а также Лациума, воспринявшего эллинскую культуру
из Афин путем заимствования. Это так называемый "эллинизм", т.е.
образование грандиозного суперэтноса.

Однако не все этносы, воспринявшие эллинскую культуру, вошли в этот
суперэтнос. Парфяне научились говорить по-гречески, ставили при дворе своих
царей трагедии Еврипида, укрепляли свои города по планам эллинских зодчих и
украшали их статуями, подобными афинским и милетским, но остались
"туранцами"[12], владыками Ирана, врагами македонян - сирийских Селевкидов.
Карфаген организовался по типу эллинского полиса, но его жители, в отличие
от сирийцев и малоазиатов, не сделались похожими на греков. А вот римляне,
завоевав Элладу, стали наследниками и хранителями ее культуры, сохранив
свои этнические черты как местные особенности. И они же передали эллинскую
культуру всем своим провинциям, а после падения политической мощи Рима -
европейским романским и отчасти германским этносам.

Таким образом, изучая историю культуры, мы видим непрерывную линию
традиции, постоянно перехлестывающую этнические границы. Потомки германцев
и славян усвоили геометрию, идеалистические философские системы Платона и
Аристотеля, медицину Гиппократа, строительное искусство - классицизм,
театр, литературные жанры, юридические нормы - римское право и даже
мифологию, хотя и заставили древних богов выступать не в мистериях, а в
оперетте. Но ведь эллинов и римлян давно нет. Значит, великая культура
пережила создавший ее этнос. Как в пространстве, так и во времени
несовпадение очевидно.

Однако правомерно ли применять термин "переживание" культуры, несмотря на
всю его привычность? Культура - это создание людей, будь то изделие
техники, шедевр искусства, философская система, политическая доктрина,
научная концепция или просто легенда о веках минувших. Культура существует,
но не живет, ибо без введения в нее творческой энергии людей она может либо
сохраняться, либо разрушаться. Но эта "нежить" влияет на сознание своих
создателей, лепит из него причудливые формы и затем штампует их до тех пор,
пока потомки не перестают ее воспринимать. Последнее же принято называть
"одичанием", а не освобождением от устарелых, потерявших значение норм
древних мировоззрений, скомпрометировавших себя, как олимпийские боги в
Римской империи. Уже в I в. до н.э. в этих богов не верил никто, хотя их
статуи торчали на всех перекрестках. Эллины и римляне, соблюдавшие
разнообразные приметы, приравнявшие своих полководцев к богам исключительно
из подхалимства перед силой и властью, циники и лицемеры, тем не менее
сохраняли пустующие капища, ибо ужас перед потерей культуры был сильнее
презрения к ней. Каким-то шестым чувством люди угадывали: культура
тягостна, но жить без нее нельзя. И потому самый глубокий упадок не снижал
уровень культуры до нуля. А с течением времени начинался новый подъем...
Нет, не древней культуры, а нового этноса, который подбирал с земли старые
обломки и приспосабливал их к своим нуждам, создавая из них новые орудия.
Вот какова схема трансформации культуры.

А этногенез?.. Это то условие, без которого создание или восстановление
культуры невозможно. Ведь культуры - дело рук людей, а в нашем мире нет
человека без этноса. Создание же этноса и его развитие, т.е. этногенез, -
это как бы подключение тока к остановившемуся мотору, после чего он снова
начинает работать.

Этногенез - процесс природный, следовательно, независимый от ситуации,
сложившийся в результате становления культуры. Он может начаться в любой
момент; и если на его пути оказывается преграда из действующей -культурной
целостности, он ее сломает или об нее разобьется. Если же он начинается
тогда, когда "земля лежит под паром", возникающий этнос создаст свою
культуру - как способ своего существования и развития. В обоих случаях
порыв-это слепая сила природной энергии, не управляемая ничьим сознанием.
Такое решение проблемы непротиворечиво вытекает из принципов, изложенных
выше.

Однако существует иная точка зрения: "...Социальные факторы, образующие
этнос, этническое самосознание в том числе, ведут к появлению сопряженной с
ним популяции, т.е. перед нами картина, прямо противоположная той, которую
дает Л. Н. Гумилев"[13]. Таким образом, дискуссия о том, лежит ли бытие в
основе сознания, или, напротив, сознание- в основе бытия? Действительно,
при такой постановке вопроса предмет для спора есть. Разберемся.

Каждый ученый имеет право выбрать для своего логического построения любой
постулат, даже такой, согласно которому реальное бытие этноса не только
определяется, но и порождается его сознанием. Правда, его мнение не смогут
принять ни верующие христиане, ни материалисты. Поскольку акт творения
материальной реальности приписан человеческому сознанию, поставленному выше
Творца мира или на его место, то с этим не согласятся христиане. А
философы-материалисты не примут тезиса о первичности сознания.

Но даже ученые-эмпирики не имеют права на согласие с вышеприведенным
тезисом, ибо он нарушает закон сохранения энергии. Ведь этногенез - это
процесс, проявляющийся в работе (в физическом смысле). Совершаются походы,
строятся храмы и дворцы, реконструируются ландшафты, подавляются
несогласные внутри и вне создающейся системы. А для совершения работы нужна
энергия, самая обычная, измеряемая килограммометрами или калориями. Считать
же, что сознание, пусть даже этническое, может быть генератором энергии -
это значит допускать реальность телекинеза, что уместно только в
фантастике.

Поясняю. Каменные блоки на вершину пирамиды были подняты не этническим
самосознанием, а мускульной силой египетских рабочих, по принципу
"раз-два-взяли". И если канат тянули, кроме египтян, ливийцы, нубийцы,
хананеяне... от этого дело не менялось. Роль сознания, и в данном случае не
этнического, а личного - инженера-строителя - была в координации имевшихся
в его распоряжении сил, а различие между управлением процессом и энергией,
благодаря которой процесс идет, очевидно.

Сочетание разнообразных этногенезов с социальными процессами на фоне разных
культур, унаследованных от эпох минувших, и ландшафтов, дающих людям пищу,
тоже многообразную, создает этнические истории, причудливо переплетающиеся
друг с другом. В отличие от этногенеза этническая история - процесс
многофакторный, испытывающий разные воздействия и чутко на них реагирующий.
Вместе с тем этническая история не столь наглядна, как история культур и
государств, социальных институтов и классовой борьбы, так как события,
связанные со сменой фаз этногенеза, источниками не фиксируются. Иными
словами, этническая история -это та историческая дисциплина, которая ближе,
чем любая иная, к географии биосферы, что и определяет пестроту, которую
отметил еще Р. Груссе. Он сравнил историческую панораму середины XX в. со
звездным небом, где мы наблюдаем звезды, давно потухшие, но свет которых
только теперь дошел до Земли, и не видим сверхновых, чьи лучи еще несутся в
космических пространствах я, соответственно, не восприняты земными
обсерваториями. Продолжая уподобление, Р. Груссе считает страны ислама
находящимися в возрасте, аналогичном европейскому XIV веку, - "треченто".
Вторжение немцев во Францию в 1940 г. он сравнивает с походами Алариха и
Гензериха в V в., японские войска называет самураями, переодетыми в
современную униформу. Скандинавия, напротив, по его мнению, находится в
будущем, в преддверии XXI в. Отсюда видно, что Р. Груссе не имел в поле
зрения ни социальных, ни этнических процессов, а только их декоративную
сторону, т.е. культурные коллизии.

Но если даже в XX в., в условиях уравнивающей урбанистической цивилизации,
французский ориенталист обнаружил столь грандиозные несоответствия, то в
другие эпохи, когда они были менее сглажены общей техносферой, значение их
было еще большим. Р. Груссе считает, что "большая часть наших бед произошла
от того, что народы, живя в одну эпоху, не подчинялись ни общей логике, ни
единой морали" [14]. Неравномерность этнического развития Р. Груссе считает
причиной многих войн и таких чудовищных злодеяний, как немецкие
концентрационные лагеря. Действительно, для того чтобы совершать столь
страшные поступки, не оправданные реальной государственной необходимостью,
без мучительных угрызений совести, нужно иметь такую психическую структуру,
которую можно представить только в виде патологии. Но это не случайные
индивидуальные отклонения, а этнические, касающиеся устойчивых настроений
масс. Значит, это фаза этногенеза, не совместимая с той, от которой берется
исходная точка отсчета, принятая нами за норму. Но ведь если начать отсчет
с другой стороны, то патологией покажется то, что мы считаем нормальным.

Но если так, то надлежит найти какой-то эталон для измерения этнической
истории, подобный тому, каким являются общественно-экономические формации
для истории социальной. Однако задача осложнена тем, что на пути к ее
решению лежит дополнительная трудность: соотношение этноса с вмещающей его
географической средой, которая тоже изменяется, иногда даже быстрее, чем
сам этнос. Тут Каллиопа бессильна и должна просить помощи у своей сестры
Урании.

УРАНИЯ И КЛИО

Применение географии к решению отдельных проблем встречало и продолжает
встречать то полное сочувствие, то злобные нарекания. С одной стороны,
очевидно, что сухая степь дает для создания хозяйства и культуры не те
возможности, что тропические джунгли, а с другой - такой подход именуется
"географическим детерминизмом". Для начала внесем ясность. Видные мыслители
XVII-XVIII вв. Боден, Монтескье и Гердер в согласии с научным уровнем их
эпохи предполагали, что все проявления человеческой деятельности, в том
числе культура, психологический склад, форма правления и т.п., определяются
природой стран, населенных разными народами. Эту точку зрения в наше время
не разделяет никто, но и обратная концепция - "географический
нигилизм"[15], вообще отрицающий значение географической среды для истории
этноса, не лучше.

Но попробуем поставить проблему иначе. То, что географическая среда не
влияет на смену социально-экономических формаций, бесспорно, но могут ли
вековые засухи или трансгрессии внутренних морей (Каспия) не воздействовать
на хозяйство затронутых ими регионов[16]? Например, подъем уровня
Каспийского моря в VI-XIV вв. на 18 м не очень повлиял на южные, горные
берега, но на севере огромная населенная площадь Хазарии оказалась
затопленной. Это бедствие так подорвало хозяйство Хазарии, что, с одной
стороны, заставило хазар покинуть родину и расселяться по Дону и Средней
Волге, а с другой - повело к разгрому Хазарского каганата в 965 г.
русскими[17]. И аналогичных случаев в истории множество.

Казалось бы, надо просто определить компетенцию физической географии в
этнической истории, но вместо этого идут бесплодные упреки в
"географическом детерминизме", под которым начинают понимать даже просто
хорошее знание географии. На причины этого печального положения указал
историк географии В. К. Яцунский: "Историки слабо знакомы с географией, и
наоборот"[18]. И это еще не беда! Куда хуже, когда "географ, как только он
покидает область географического исследования и начинает заниматься
историей, перестает быть естествоиспытателем и сам становится
историком"[19]. Заведомо ясно, что тут удачи быть не может, как и в
обратном случае. Таким образом "открывается" корень неудач: постановка
проблем и методика исследования не разработаны. Значит, следует этим
заняться.

То, что для историка - завершение его работы, для этнолога и географа -
отправная точка. Затем нужно исключить те события, причины которых известны
и относятся к сфере либо спонтанного развития общества (социальные
формации), либо к логике самих событий (личные поступки политических
деятелей). Связывать эти явления с географией бесплодно. Остается сфера
этногенеза и миграций. Тут вступает в силу взаимодействие человеческого
общества с природой. Особенно это прослеживается, когда главную роль играет
натуральное и простое товарное хозяйство. Способ производства определяется
теми экономическими возможностями, которые имеются в природных условиях
территории, кормящей племенную группу или народность. Род занятий
подсказывается ландшафтом и постепенно определяет культуру возникшей
этнической целостности. Когда же данный этнос исчезает вследствие
трансформации, миграции или истребления соседями, то остается памятник
эпохи - археологическая культура, свидетельствующая о характере древнего
народа, а следовательно, и о природных условиях эпохи, в которой она
бытовала. Поэтому мы имеем возможность расчленить исторические события
политического характера и события, обусловленные преимущественно
изменениями физико-географических условий.

Все народы Земли живут в ландшафтах за счет природы, но коль скоро
ландшафты разнообразны, то сталь же разнообразны и народы, ибо как бы
сильно они ни видоизменяли ландшафт - путем ли создания антропогенного
рельефа или путем реконструкции флоры и фауны, людям приходится кормиться
тем, что может дать природа на той территории, которую этнос либо заселяет,
либо контролирует. Однако ничто в мире не бывают неизменным, и ландшафты -
не исключение. Они, подобно этносам, имеют свою динамику развития, т.е.
свою историю. И когда ландшафт изменяется до неузнаваемости, причем
безразлично - от воздействия ли человека, от изменения климата, от
неотектонических процессов или от появления губительных микробов, несущих
эпидемию, люди должны либо приспособиться к новым условиям, либо вымереть,
либо уехать в другую страну. Тут мы вплотную подошли к проблеме миграций.

Модификация ландшафтов - не единственная причина миграций. Они возникают
также при демографических взрывах или - реже - при общественных толчках, но
тогда они будут столь отличны по характеру от первых, что спутать их очень
трудно. Однако в любом случае переселенцы ищут условия, подобные тем, к
которым они привыкли у себя на родине. Англичане охотно переселялись в
страну с умеренным климатом, особенно в степи Северной Америки, Южной
Африки и Австралии, где можно разводить овец. Тропические районы их не
манили, там они выступали преимущественно в роли колониальных чиновников и
купцов, т.е. людей, живущих не за счет природы, а за счет местного
населения. Это - тоже миграция, но совсем иного характера. Испанцы
колонизовали местности с сухим и жарким климатом, оставляя без внимания
тропические леса. Они хорошо прижились на мексиканских плоскогорьях, где
сломили могущество ацтеков, но майя в Юкатане сохранились в тропических
джунглях, отстояв свою независимость в "войне рас" против правительства
Мексики. Якуты XI в. проникли в долину реки Лены и развели там лошадей,
имитируя прежнюю жизнь на берегах Байкала, но они не посягали на
водораздельные таежные массивы, предоставив их эвенкам. Русские
землепроходцы в XVII в. прошли сквозь всю Сибирь, но заселяли только
лесостепную окраину тайги и берега рек, т.е. ландшафты, сходные с теми, где
сложились в этнос их предки. Равным образом просторы былого "Дикого поля" в
XVIII-XIX вв. освоили украинцы. Даже в наше время тибетцы, покинувшие
родину, предпочли Норвегию цветущей Бенгалии; они основали колонию в Осло.

Крупная миграция - это явление не только историческое, но и географическое,
ибо оно всегда связано с некоторой перестройкой антропогенного ландшафта.
Таким образом, мы пришли к границам исторической географии, которая должна
нам помочь в поиске решения поставленной проблемы. Посмотрим, что она нам
даст.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Toynbee A. J. Study of History /Abridienent by D. Somervell. London;
New York, Toronto, 1946.P. 60 sqq.

[2] Конрад Н. И. Запад и Восток. С. 454.

[3] Там же С. 455.

[4] Там же. С. 457.

[5] Конрад Н.И. 1) О рабовладельческой формации //Там же. С. 33- 53; 2)
Средние века в исторической науке //Там же. С. 89-118.

[6] Там же. С. 454.

[7] Там же. С. 37.

[8] Там же. С. 455.

[9] Там же. С. 54- 88.

[10] Там же. С. 76.

[11] Там же. С. 33.

[12] Противопоставление Ирана Турану, т.е. оседлых арийцев, принявших
зороастризм, степным арийцам, сохранившим культ дэвов, не потеряло значения
вплоть до арабского завоевания VII в.

[13] Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 122-123.

[14] Crousset R. Bilan de l'Histoire. Pаris, 1946. P. 103-104.

[15] Калесник С. В. Общие географические закономерности Земли. М., 1970.

[16] Подробнее см.: Гумилев Л. Н. Место исторической гсографии в
востоковедных исследованиях //Народы Азии и Африки. 1970, № 1. С. 85-94.

[17] Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М.. 1966.

[18] Яцунский В. К. Предмет и задачи исторической географии
//Историк-марксист. 1941. № 5 (93). С. 21.

[19] Там же. С. 27.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история