Григора Никифор. Римская история

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ТРЕТЬЯ

Феодор Ласкарь наследует отцу. Отчего при жизни отца не был провозглашен императором. Делается им с общего согласия народа. По смерти Германа, рассуждает об избрании патриарха. Достойнее всех Никифор Влеммид. Отказывается от предложенной чести. Избирается Арсений. Его достоинства. Государь утверждает избрание. Помазуется на царство новым пат-{XXXII}риархом. Переходит Геллеспонт с большим войском. Охотничьи служители включены в число воинов. Правитель болгар, чувствуя себя не в силах бороться с римлянами, восстановляет союз и заключает мир с ними. Царь идет на Фессалию. Императора встречает супруга Михаила, Феодора. Достигнув примирения, она удаляется домой с невестой своего сына, Марией (гл. 1). Михаил Палеолог, правитель Никеи, удаляется к туркам. Причина бегства. Иконийский султан поручает ему начальство над римским легионом и выставляет его против скифов. Родственник султана передается врагам. Турки терпят поражение. Палеолог, по приглашению царя, возвращается во дворец. Дает клятву. Получает сан коноставла. Болгарские дела. Кончина Асана. Его изнеженный и беспечный преемник, Миц. Престолом овладевает Константин Тих. Миц убегает в Азию. Отдает царю Месимврию. Получает от него поместье и ежегодное содержание. Тих чрез послов сватает за себя дочь императора, Феодору. Достигши этого, первую супругу отвергает и заложницею отправляет в Никею. Царь заболевает. Перед смертью постригается в монашество. Раскаивается во грехах. Умирает (2). Георгий Музалон попадает во дворец. Больше всех любим Феодором младшим. Получает сан протовестиария. Женится на родственнице императора. Вместе с патриархом Арсением он назначается опекуном над Иоанном Ласкарем. Четыре дочери императора. Единственный сын. Клятва дважды дается и дитяти и опекуну. Вельможи обижаются предпочтением, оказанным Музалону. Музалон созывает их и хочет отказаться от опеки и управления. Ему не позволяют. Он требует новых клятв. Зависть знатных лиц. Бунт в войске. Поминовение по импе- {XXXIII} ратору в 9-й день. Убиение Музалона и его двух братьев в храме. Страх женщин, священников и других. Арсений не знает, что делать. Человек простой и добродетельный, но совсем неспособный к государственному управлению. Обращаясь за советом к другим, поступает вопреки своему намерению — сохранить дитя (3). Михаил Палеолог пользуется общим расположением. Предуказания на его царствование. Знатность происхождения. Достоинства его деда и отца. Получает от патриарха ключи от царской казны. Подарками располагает к себе людей знатных, воинов и проповедников. По их желанию и с согласия патриарха получает верховную власть, до совершеннолетия законного наследника престола. Получает титул деспота (4). Михаил Ангел предполагает напасть на Фракию и Македонию. Собирает войско. Прибегает к союзничеству своих зятьев, принцепса Пелопонеса и короля Сицилии, Манфреда. Последние делят уже области, прежде чем успели их покорить. Против них посылается брат Михаила Палеолога, севастократор Иоанн. Имеет при себе военачальниками знатных лиц. Берет с собою фракийские и македонские полки. Располагается лагерем неподалеку от неприятеля. Неприятели осаждают Белград. Слишком надеются на свои силы. Презирают римское войско, неравное им по числу, но сильное божественною помощью. Михаил Ангел поддается обману перебежчика. Воображает, что его выдали союзники. Ночью оставляет их. Союзники, узнав об удалении Михаила, воображают, что он их выдал. При смятении делаются жертвою римских мечей. Принцепс Пелопонеса попадает в плен. Король Сицилии с немногими спасается бегством (5) ...... ................................................................................... ..... стр. 50 — 73.

1. Хотя по праву престолонаследия имел быть преемником Иоанна сын его, Феодор Ласкарь, но при жизни отца он не был провозглашен царем; провозглашен же был уже после смерти его в общем собрании всего войска и знатных, вельможных лиц. Всем впрочем очевидно было, что Иоанн никому не хотел предоставить царства, кроме своего сына, как потому, что он любил сына, так и потому, что никому другому не предоставлял царской власти. При жизни своей однакож, он решительно не хо-{50} тел провозгласить сына царем, потому что не мог наверно знать, искренно ли хотят того подданные. «Время, говаривал он, любит изменять многое, как скоро что-нибудь не соответствует требованию обстоятельств. Молодость, по своему характеру, опрометчивая и неосмотрительная, безрассудно бросается на то, чего захочет. А если может еще расчитывать на верховную власть, из-за чего собирается около ней толпа молодых людей изнеженных, умеющих дуть в уши разные нелепости; то с ней бывает тоже самое, что с пьяным, который несмотря на то, что шатается, еле держится на ногах и не помнит себя, берется за руль большого корабля, причем ни выбравшие такого кормчего точно не знают, что делают, ни он не ведает, куда ему плыть и и что делать». Итак царь при жизни своей не нашел нужным назначить сына своим преемником. С одной стороны он хотел лишением надежд на получение царской власти сдержать заносчивость молодости, зная, что многие, при нетерпеливом ожидании наследства, тяготились долговечностью родителей, и, не дождавшись решения самой судьбы, сами прекращали их жизнь. С другой стороны он имел в виду и то, что народ того, кто достигает верховной власти, помимо его избрания, по большей части называет тираном,— и сперва тайком, сквозь зубы высказывает, ненависть и неуважение к нему, а в заключение решается {51} на заговоры и на убийства. По этим-то причинам Феодор и не был провозглашен царем при жизни отца; после же провозглашен с общего желания всех подданных, быв посажен на щит, по утвердившемуся издавна обычаю. Но ему надлежало еще быть увенчанным рукою патриарха; между тем патриарший престол оставался тогда незанятым, потому что незадолго перед тем умер патриарх Герман, человек умный, украсивший свою жизнь и словом и делом 1 . Итак начались рассуждения и речи, кому принять кормило патриаршества. Указывали на многих, как на людей достойных, одни — на того, другие — на другого. Но чаще всего слышалось имя Никифора Влеммида, человека известного своею мудростью и добродетелью, который в своей мирной обители проводил строгую подвижническую жизнь. Когда же он отказался, отдали предпочтение пред другими монаху Арсению, который проходил тогда тесный путь подвижничества в одном из монастырей, находящемся в окрестностях Аполлониады. Это был человек знаменитый своими добродетелями, но простой и не отличавшийся искусством выпутываться из лабиринта затруднительных обстоятельств. {52} Итак он посвящается и рукополагается в патриархи, с общего решения архиереев и царя, который очень охотно принял и по обычаю утвердил такой выбор. После того помазанный от патриарха и увенчанный царским венцом, царь начал собираться в поход; потому что правитель болгар, услыхав, что царь Иоанн умер, тотчас же решил нарушить заключенные с ним условия и стал производить частые набеги на римские городки во Фракии, так что немало их покорил, даже у горы Родопа. То же сделал и изменник Михаил в Фессалии с соседними областями и городами, которые тогда находились под властью римлян. Но царь прежде всего скрепил и утвердил договор с турками, который заключил с ними его отец, чтобы совершенно быть спокойным относительно дел восточных. Потом он переправился чрез Геллеспонт, в то время как начинают всходить Плеяды. Вел он и войско, которого у него было гораздо больше, чем у отца, потому что он составил его не только из тех, у которых была прямым назначением воинская служба, но и тех, которые были на охотничей службе, приказав им оставить собак и птиц. Правитель болгар, услыхав о грозном движени царя, начал сильно тревожиться опасениями перебегать от одной думы к другой. Порешить дело войной ему было неудобно и вовсе невозможно; частью потому, что не было достаточного войска, которое могло бы {53} противостать такому множеству неприятелей, снабженных тяжелым и блестящим вооружением, часто же потому, что царь их был человек молодой, одушевленный жаждою славы и энергически стремившийся к осуществлению своих планов. Поэтому он счел необходимым возобновить прежние условия. Он надеялся легко добиться благосклонности царя, потому что был ему шурином 2 ; в то же время он знал, что слух из Фессалии об изменнике Михаиле должен был заставить его поспешить туда, чтобы привесть в порядок дела, пока Михаил не успел еще все забрать в свои руки; это также много обнадеживало его, что он убедит царя помириться. В самом деле, отправив к царю послов, он получил согласие на мир легче, чем предполагал, и только возвратил все те крепости, которые взял, по нарушении мирных условий с римлянами. Не распространяясь много, скажем, что царь около осеннего равноденствия с римскими войсками прямо отправился в Фессалию. Не дошли еще войска царя до Македонии, как явилась к нему жена изменника Михаила, чтобы выпросить у царя его дочь Марию в замужество за своего сына Никифора, и вместе возвратить все, что муж ее, вторгшись в пределы римской державы, успел захватить хищнически. Вскоре все это устроилось без затруднений, и Феодора возвратилась {54} к своему мужу Михаилу,— не одна, а с невестой своему сыну, Марией.

2. Занятому этими делами царю присылают из Никеи письмо о том, что Михаил Палеолог убежал к туркам. А ему царь, отправляясь в поход, поручил управление Никеею, пока опять не возвратится с западных областей на восток. Это известие немало огорчило и озадачило царя. Повод к побегу указывали такой. Палеолог, говорили, видя, что всюду распространяется против него зависть, и слыша, что тайком ведут о нем речи, полные недоброжелательства, и замышляют настроить царя подвергнуть его таким истязаниям, на которые можно обречь разве врага иноплеменника, не мог оставаться спокойным и, осматривая свое положение со всех сторон, не мог отделаться от тревожных мыслей, которые его сковывали, мучили и терзали, как пленника. Он боялся беспощадной строгости и быстроты царя в определении наказаний, и не ждал себе от него никакого снисхождения и никакой пощады. Он полагал, что невозможно ему в короткий срок оправдаться, при тех больших и донельзя важных обвинениях, которые недоброжелатели сплели на него и которыми прожужжали уши царя. В отчаянии, он и счел лучшим искать спасения в бегстве. В то время, как он прибыл в Иконию, султан 1 был сильно озабочен сбо- {55} ром войск, чтобы встретить поднявшиеся во множестве скифские войска, 2 — и потому явился как нельзя кстати. Так как у султана было много римлян, давно еще порабощенных, то он составил из них особый отряд и отдал его под начальство Палеолога, снабдив их одеждою и оружием, не туземными впрочем, а римскими и иностранными, чтобы тем застращать скифов, которые могли подумать, что получена вспомогательная сила от римлян. Так и случилось. Скифы, говорят, схватившись с турками, немало смутились и струсили, когда нечаянно увидали; выступающее на них чужеземное войско. Быть может, они в беспорядке бросились бы и бежать, приняв на свои плечи преследующих, которых надеялись, было без труда, одолеть; но кто-то из родственников султана по ненависти, питаемой издавна, с большою частью войска, перешел на сторону скифов в то время, когда был уже разорван их строй. Чрез это дело турков было проиграно, и большая часть турецких владений, отошла под власть скифов. Но немного протекло времени, как пришло от царя письмо, наполненное выражениями благосклонности к Палеологу и обещаньями больших милостей, приглашавшее Палеолога, возвратиться и обеспечивавшее верность обещаний клятвою. Таким образом, римская зем- {56} ля опять увидала Палеолога,— не прежде, впрочем, чем он сам засвидетельствовал страшнейшими клятвами, что останется неизменно верен царю, что никогда не выйдет из границ повиновения, не станет никогда домогаться верховной власти и возвращаться к тому, что прежде на него было говорено и что могло бы снова возбудить, прежнее подозрение, уже уничтожившееся, но будет хранить и соблюдать всегда то же расположение и ту же любовь как к самому царю Феодору, так и к сыну его Иоанну и к будущим преемникам их дома и царства. После того он почтен был саном великого коноставла 3 по-прежнему, и стал пользоваться в последующее время полным царским благоволением и благосклонностью. В это время дела в Болгарии пришли в смутное положение. Правитель Болгарии Асан, шурин царя Феодора, умер но сына, который был бы по обычаю преемником его власти, от него не осталось; нужно было решить дело иначе — передать власть зятю его по сестре, Мицу. Так и сделано. Но это был человек ленивый и изнеженный; поэтому мало по малу потерял уважение до того, что его распоряже- {57} ниям народ не придавал никакой цены. А был тогда в Болгарии один известный человек, по имени Константин, по прозванию Тих, далеко оставлявший позади себя других дарованиями ума и крепостью тела. Видя, что власть над болгарами в дурных руках, он восстал, привлек к себе и простой народ и всех людей знатных и имеющих вес; с общего согласия тех и других провозгласил себя правителем и затем осадил Тернов, который был столицею Болгарии. Таким образом Мицу пришлось волею-неволею бежать вместе с женою и детьми в укрепленную приморскую крепостцу, называемую Месимврией. Оттуда пробрался он к царю, проживавшему в Азии, в Никее, отдал во власть римлян упомянутую Месимврию и, получив от царя некоторые поместья около Трои и Скамандра для своего содержания, зажил там спокойно с женою и детьми. А Константин Тих, сделавшись владыкою болгарского царства, отправляет к царю послов, с предложением дружбы и союзничества в том случае, если тот отдаст за него в замужество одну из своих дочерей. Ее руки он искал не потому, что не имел жены,— у него были и жена и дети,— но потому, что, не имея наследственного права на болгарскую корону, он не хотел, чтобы кто-нибудь считал его незаконным властителем. А так как знал, что дочь царя приходилась племянницей незадолго пред тем умершему правителю Болга- {58} рии, Асану, по сестре его; то для своего значения и для прочности своей власти и искал ее руки, обещая с прежней супругой немедленно развестись. Это понравилось и самому царю. Сделав участницею своего ложа и своей власти дочь его, Феодору 4 , Константин отсылает первую супругу в Никею, представляя тем ручательство римлянам в своей любви ко второй супруге. Что же дальше? На исходе тридцать шестого года от рождения постигла царя жестокая болезнь, с явными предвестниками смерти; она осадила его тело разнообразными страданиями и не переставала поражать его и сокрушать, пока не отняла жизни. Пред кончиною, царь поспешил малую схиму сменить монашеской мантией 1 , своими руками раздал большие суммы денег и пролил от горячего сердца много источников слез. Чрез то он надеялся омыть и уврачевать язвы души в такое критическое для ней время.

3. Я едва было не прошел молчанием того, о чем так благовременно рассказать теперь. Был некто, по имени Георгий, по прозванию Музалон, незнатного происхождения, но бойкого ума и веселого характера, за что одно еще мальчиком взят был ко двору, чтобы наряду со многими другими и он разделял дет- {59} ские забавы с царем Феодором. Когда же тот вышел из детского возраста, Георгий скоро так успел приноровиться к характеру молодого царя, что стал для него всем, — Феодор и говорил и делал все по мысли и желанию Георгия. С течением времени только усиливались их расположение и любовь друг к другу, так что и после того, как Феодор облекся властью самодержца, Георгий оставался для него всем,— прекрасным советником в том, что приходило на мысль и на сердце царя, правою рукою его вне дворца, надежным поверенным его тайн внутри. Поэтому в короткое время он и возведен был в достоинство протовестиария 2 , и вступил в брак с женщиною, которая была в кровном родстве с царем. Его-то вместе с патриархом Арсением царь умирая назначил опекуном царства, пока его сын Иоанн не достигнет совершеннолетия; так как он доживал только шестой год от рождения, нуждался еще в няньках и лишился родителей в то время, когда наиболее в них нуждался. Дочерей, уже взрослых, у царя было четыре, а мужеского пола не было никого, кроме этого Иоанна, еще дитяти. Из дочерей первую, т. е. Марию, как сказано, взял за себя замуж этолиец Никифор, который был почтен от тестя царя, по свойству, и саном деспота 3 . Вторую, Фе- {60} одору, взял также за себя правитель болгар, Константин Тих, как и об этом мы уже сказали. Оставались таким образом две дочери, обреченные на одно и тоже иго сиротства, и малолетний сын Иоанн. Об нем составлен был царем и письменный акт, назначавший Музалона его опекуном и скрепленный страшными клятвами всех подданных, и знатных и незнатных. Клятвы даны были даже не однажды, но первый раз пред кончиной царя, а потом сряду после кончины. Однакож некоторые вельможи, отличенные не только саном, но и знатностью рода возмущались душой, видя, что судьба так быстро возвысила Музалона над другими, и досадовали, что честь не по его происхождению, тогда как есть много других людей, которые с большим правом могли бы получить опеку над царским сыном и управление государственными делами, — частью по близости родственных отношений к царю, частью же по превосходству способности к такому назначению сравнительно с Музалоном. Человек этот, толковали они, всем подал много поводов презирать его и ненавидеть. Он не может похвастать своими предками; к тому же он часто подущал царя наказывать, и этого достаточно, чтобы большинство питало к нему сильнейшую ненависть. А что, если бы он имел виды на царскую власть и хотя сколько-нибудь мечтал о ней, как некоторые клеветали? Какой бы пламень злости поднял на свою голо- {61} ву? Это впрочем не было тайною для Музалона. Он и всегда был человеком проницательным, но в это время, когда дела находились в смутном состоянии и производили в душе его величайшую тревогу, он превзошел самого себя. Собрав немедленно в совет всех вельмож, он подает всем правую руку, начинает говорить, как младший между ними, и объявляет, что охотно уступит желающему опеку над государством и над самим сыном царя. Все, как будто по предварительному соглашению, отказались, свидетельствуя, что предпочитают его другим,— тем больше, что и сам царь поставил его полновластным попечителем царства и царского сына. Музалон однакож не уступал и сильно настаивал на своем, ища спокойствия и уклоняясь от своего назначения всеми силами души, чтобы не быть предметом змеиной зависти и не испытать страшной участи, какую ему готовили тайком. И опять даны были клятвы страшнее прежних. Поклялись все, и знатные лица и нижние военные чины. Каждый призывал гибель и на себя и на весь род свой, если не останется верен клятвам, и обещал и за себя и за будущих своих детей сохранять навсегда уважение к опеке Музалона, и ненарушимую верность к сыну царя. Собрание разошлось, и дела опять поступили под управление Музалона. Но не прошло еще девяти дней со смерти царя, как некоторые из знатных и богатых людей, отдав- {62} шись вполне чувству переполнившей их зависти, возмутили войско и вооружили свои руки на убийство Музалона. О злоба людская! за два, за три дня они произносили страшные клятвы и призывали на себя кровавые заклятья,— и об них нет уже и помину, и они уже исчезли в волнах забвения! Наступил девятый день после кончины царя, и все знатные женщины явились в обитель Созандр, где похоронено тело царя, — чтобы совершить по обычаю поминовение и выразить свою печаль. Явились туда и все начальники с подчиненными; в числе их — и те, которые составили заговор. Собрались и все воины, одни для печальной обстановки, другие — для выполнения кровавого замысла. Но к чему распространяться? Еще продолжалось священное песнопение, как воины, обнажив мечи, неожиданно ворвались в храм, и бесчеловечно изрубили Музалона, у божественной и священной трапезы, к которой он   прибегнул, а вместе с ним двух его братьев — великого доместика 1 Андроника и протокинига 2 Феодора, кроме того их секретаря, так распорядилась судьба, — приняв его по ошибке за одного из них. Поэтому и женщины {63} и остальной народ, оставив недоконченным поминовение и в страхе давя друг друга, бросились со всех ног, кто куда. Священнослужители же и монахи, волею-неволею толпясь внутри святого храма, спотыкались и падали друг на друга; частью от того, что второпях толкали друг друга, частью от того, что затруднялись, куда ступить, при виде ручьев крови. Прошло немного дней. Патриарх Арсений, который сам был опекуном, понимал, что, если не употребит всего своего влияния, то, при таком смутном состоянии дел и при таких грозных предзнаменованиях и сыну царя и общественному спокойствию, ничто не помешает государству быстро дойти до крайнего положения. Но перебирая в душе всевозможные средства, он не знал, на котором остановиться. Относительно добродетели и богоугодной жизни этот человек немногим уступал людям самой высокой святости; но по житейской опытности и по управлению гражданскими делами, он отставал даже от тех которые под вечер оставляют заступ. Дело известное: духовное созерцание и гражданская деятельность по большей части не уживаются вместе. А желательно было бы, чтоб и то и другое больше не являлось враждебным, как тело и дух, чувственное и сверхчувственное. Мне нравится, чтобы в том, кто желает управлять, было смешение из того и другого, что мы видим и на музыкальных инструментах, когда они находятся в {64} руках знатоков своего дела. Последние не в одинаковый тон натягивают все струны,— в таком случае не было бы музыкальности и мелодии,— но одну струну на низкий тон, другую на высокий, эту более, ту менее, и так достигают разнообразия звуков и вместе музыкальности, гармонии. Тому, кто занимает ум свой одним лишь божественным созерцанием, следует жить в горах и пещерах; так как он прекратил связь с обществом, уединился и совершенно отчуждился от житейских дел. Но кто с добродетелью приобрел себе нрав приятный и общительный, не чуждается занятий гражданских и имеет опытность во всевозможных делах; на того можно вполне положиться, что он поведет народ ко всему лучшему и спасительному. И Спаситель наш и Бог, если бы не снисходил к человеческим слабостям, не ел вместе с мытарями, не имел общительного нрава и не был, по возможности, для всех всем; нелегко, думаю, привел бы народы и города к тому, что полезно и спасительно. Но возвращаюсь назад. Патриарх Арсений решительно не знал, что делать при таком смутном положении дел, и совещался меньше всего сам с собой, да и мог ли иначе, когда он не имел, как уже мы сказали, никакой опытности в делах и находчивости в затруднительных обстоятельствах? Он обратился к правительственным лицам за советом, что предпринять, прежде чем железо убийцы — заго- {65} ворщика коснется головы царского сына, Иоанна. Ему и на мысль не приходило, что его заботливость, при отсутствии опытности и изворотливости, гораздо скорее принесет гибель тому, за кого он стоит, чем все вражеские мечи. Это объяснит следующий рассказ.

4. Михаил Комнин Палеолог, о котором выше мы уже много говорили, в ряду правительственных лиц стоял выше других, отличаясь приятною наружностью, ловким обращением, веселым характером и ко всему этому — щедростью. Это возбуждало большую к нему любовь в сердцах всех,— и всех он легко привлекал к себе — тысячников, сотников, войско, военачальников,— и простой народ, и тех, которые принадлежали к сенату. Кроме того привлекало их к нему и располагало явно выражать ему любовь — поверье о его царствовании. Как оно возникло, не знаю,— вследствие ли прежних рассказов об нем, или вследствие каких-либо слов и предзнаменований. Ими обыкновенно руководятся в жизни весьма многие,— и руководятся не очень безрассудно, не совсем невежественно, или так, как сказали бы люди и незнакомые с опытом. В защиту сновидений и предзнаменований найдется много доказательств у людей внимательных к своей жизни. Были впрочем и другие обстоятельства поважнее прочих, предзнаменовавшие ему издавна царскую власть,— благородство крови, сходившейся в нем как будто из большого источника разными путя- {66} ми. Основываясь на этом и он сам и его друзья считали себя в праве иметь мысль о царствовании. Мать его матери Ирина была первою из дочерей царя, Алексея, который, не имея наследника мужескаго пола, приказал ей носить пурпуровые башмаки, чтобы она вместе с своим будущим супругом была преемницей его царствования. Потому-то, соединив ее браком с Алексеем Палеологом, он сряду почтил его и саном деспота, и если бы смерть не похитила Палеолога преждевременно, он был бы после тестя Алексея царем. Умирая он оставил одну дочь, которую, спустя немного мать выдала замуж за Андроника Палеолога; его впоследствии царь Феодор почтил саном великого доместика. От них-то родился Михаил Комнин Палеолог, двойной, так сказать, Палеолог — и по отцу и по матери. Итак он имел, как сказано, и здесь немаловажное основание для предположения, о котором теперь речь. Коротко сказать, это был человек знаменитый и уважаемый всеми во всех отношениях, и слава о нем мало по малу распространилась всюду, очаровав и незаметно расположив к нему всех. От других не отставал и патриарх, и если не больше, то уже никак не меньше других. Сам любил его, поверял ему тайны и,— что еще важнее,— доверял ему, одному ключи от царской казны 1 , когда военные дела и общест- {67} венные нужды требовали денег. Все это как нельзя более содействовало выполнению тайных намерений Палеолога и быстро приближало к осуществлению то, о чем уже давно ходили толки. Получив свободу распоряжаться деньгами, какой, конечно, мог желать, но на которую никак не мог расчитывать, он полными горстями переводил казну в руки людей знатных, воинов и тех, которые могли вести за собой народ, владея языком. В числе последних было немало и служителей алтаря. Поэтому все они постоянно составляли совещания, на которых и побуждали патриарха не оставаться в бездействии, а действовать энергически, согласно с настоятельными нуждами государства, так как оно требует немалой заботы, и, если не обратить внимания на его нужды, не останется в одинаковом положении, но в скором времени дойдет до крайней опасности, как большой корабль, нагруженный донельзя и лишенный весел среди моря, или как большой дом, потрясенный в основаниях. При таких речах по большей части тотчас срывалось с языка имя Михаила Комнина Палеолога, как человека, который при богатстве ума и опытности в делах был бы в силах принять на себя такое бремя управления государством, пока сын царя не достигнет совершеннолетия. С этим мнением соглашался и патриарх и наконец утвердил его. Михаил Комнин стал в главе государственного управления и полу- {68} чил в свои руки такую власть, что ему не доставало только знаков царского достоинства. Она была вступлением и первою ступенью к восшествию его на престол. С сих пор его дела пошли под попутным ветром, и он поплыл к пристани царствования, так сказать, на всех парусах. Прошло немного дней, и его доброжелатели снова составляют совещание, говоря, что неприлично тому, кто управляет государством, как государь, и кто принимал посольства от многих народов, не иметь сана, самого близкого к сану царя, для чести самого народа римского и вместе для прочности делаемых им постановлений. Таким образом он получает от патриарха и сына царя и сан деспота.

5. В это время правитель Этолии и Эпира, деспот Михаил, услышав, что сват его, царь Феодор, умер, не оставив ни одного совершеннолетнего преемника себе, и что по этому поводу римские государственные люди произвели большие смуты; бросил все другие заботы и начал мечтать о том, что он без большого труда сделается властителем великого царства. Он предполагал, что римляне, имея у себя дома множество дел, поглощающих все их внимание и отвлекающих мысли их от дел внешних, будут не в силах противиться ему и что, если захочет, тотчас же пройдет с мечом Македонию и Фракию. Поэтому собрал большое войско и в своей земле, но еще больше, получил от {69} союзников на стороне. Благосклонно приняв его посольство, скоро явились к нему и сами — принцепс 1 Пелопонеса и Ахайи, его зять по дочери Анне   2 , и тогдашний владетель Сицилии, Манфред, зять по дочери Елене; они привели с собою такое множество войска, что, как говорили, нелегко было его сосчитать. Они впрочем явились не столько за тем, чтобы помогать Михаилу, сколько за тем, чтобы расширить пределы своей собственной власти и овладеть чужими городами. Они надеялись без труда занять все римское царство от Ионийского залива до самой Византии, — и, как будто упрочили уже за собою власть над ним, делили его между собою на участки, прежде чем коснулись дела. Слух об этих блестящих и необыкновенных приготовлениях дошел и до Михаила Комнина Палеолога, только что получившего сан деспота и приобретшего прочную власть и полномочие в делах. Поэтому он, нимало не медля, посылает в поход брата своего, севастократора Иоанна с большими силами. Вместе с ним помощниками и соратниками посылает также немало знатных лиц из сената, которые хотя сколько-нибудь имели опытности в воинских делах; в числе их был кесарь Константин, от одного с ним отца, но не от одной матери, и стратигопул великий доместик Але- {70} ксей,— кроме того Констатин Торникий, тесть Севастократора, великий примикирий 3 . Дело было вскоре после летнего поворота и при самом появлении на небе Ориона и созвездия Пса. С возможною скоростью переправившись чрез Геллеспонт, они шли чрез Фракию и Македонию, стягивая около себя все тамошние римские войска, жившие тогда без дела, рассеянно по городам, селам и деревням. Не успело еще солнце достигнуть осеннего равноденствия, как они явились у Ахриды и Деаволя. Это — македонские крепости, находящимся в них доставляющие большую безопасность. В средине между ними расположившись лагерем, они узнают, что и неприятели разбили шатры на равнине Авлона; так что оба лагеря отделялись только одной горой, которая римлян отодвигала к северу, а неприятелей к югу. Неприятели между тем обложили и держали в осаде Белград, крепость высочайшую и, так сказать, уходящую за облака, расчитывая, что, взяв ее, они отсюда как из самого выгодного пункта, разольются по всей остальной западной части римской державы, подобно какой-нибудь многоводной реке, стремительно низвергающейся с высокой горы. Но глупы они были, надеясь достигнуть того, что не могло совершиться; они не понимали, что вся сила тела, множество коней и запасы оружия, без содействия Божия, столько же ни- {71} чтожны, сколько рой муравьев. Вот отчего они выступали с таким хвастовством и такою надменностью против римлян. Пустые предположения сопровождались такими же и последствиями. Римляне же, помня, что они без божественной помощи — ничто, каждое свое движение производили не иначе, как возложив надежду на Бога и на небесное содействие; зато и смело вступили в бой с силами, далеко превышавшими их число, и одержали, с Божьею помощью, блестящую победу, как сейчас скажем. Разбивши свои палатки вблизи неприятелей, римляне посылают одного очень ловкого человека, чтобы он вооружил и восстановил войска неприятелей одно против другого. А это не было чем-либо невозможным; потому что правитель Ахайи и король Сицилии принадлежали не к одному племени и народу с Михаилом Ангелом. Итак, посланный уходит и является ночью к неприятелям в виде перебежчика и тайно представляется правителю Этолии, Михаилу Ангелу. «Знай, говорит ему, что тебе и всем твоим сегодня угрожает большая опасность. Оба твои зятя и союзника, принцепс Пелопонеса и Ахайи и король Сицилии тайно посылали к римлянам послов, с обычными подарками, для заключения с ними мирных условий. Поэтому, если тебе дорога жизнь, позаботься как можно скорее о себе, пока еще условия и соглашения между ними не заключены». Михаил поверил и, известив о том {72} своих, кого было можно и сколько время позволяло, предался бегству еще до восхода солнечного. Услыхав о его бегстве, бросились за ним и другие, и так все воины Михаила рассыпались в разные стороны, спеша обогнать друг друга. Союзники, пробудившись утром и увидав, что Михаила нет, разинули рты от изумления, не зная чему это приписать. После этого взяться за оружие против римлян они уже не посмели, частью потому, что не могли разгадать происшедшего, а частью и потому, что теперь вместо огромного числа они представляли незначительное. Поэтому они бросились бежать, вообразив, что преданы Михаилом. Во время их замешательства, римляне неожиданно напали на них, весьма многих изрубили и немалое число взяли заживо в плен в числе их был и принцепс Пелопонеса и Ахайи. Сицилийский же король успел увернуться с весьма незначительною частью своих.

1 Григора здесь помещает Арсения сряду за константинопольским патриархом Германом, по странной небрежности, — говорит Лев Алляций (l. 2 de utriusque Ecclesiae consensione c. 14, n. 4). Арсений был преемником Мануила (Acropolit. с. 53), Мануил — Мефодия, Мефодий — Германа. В таком же порядке следуют патриархи в каталогах Леунклявия, Ефремия и Ксантопула. Ducang.

2 См. выше кн. 2, гл. 3.

1 Ятатин.

2 Войска татар, которых Акрополит постоянно называет тохарами, как и Пахимер, который (кн. 2, гл. 24) об них пишет: ?? ? ? ???????, ? ? ???? ????? ? ????? ????????. Ducang.

3 ?????? ? ??? или ????? ?? ???? ,— по-итальянски Contostabile,— по-французски Connestable. Этим иноземным названием, у константинопольцев назывался начальник над иноземными войсками. Был и великий , для отличия от простого ?????? ?? или ??? ????? ??? ????? . Codin. de offic. aulae Constant: ????? ??????????? ????????? ????? ? ? ????????? ???????. Regin. lib. 2: Burchardum comitem stabuli sui, quem corrupte constabulum appellamus, cum clase misit in Corsicam. Это достоинство было в числе первых. Meurs . glossar.

4 У Акрополита (гл. 23) она названа Ириной.

1 Дюканж думает, что Феодор, отчаявшись в жизни, сперва принял малую , а потом и великую схиму . Not. ad h. loc.

2 См. Вриенния стр. 105. прим.

3 См. Иоан. Киннам. стр. 237, прим.

1 См. Вриенн. стр. 6, прим. 1.

2 Протокиниг — начальиик псарей. Ему было за кем смотреть; Андроиик Младший держал свыше 1400 гончих и при них почти столько же служителей. Обязанностью протокинига было между прочим держать стремя, когда император садился на лошадь; платье с плеча императора, если на охоте бывало забрызгано кровью какого-нибудь зверя, поступало в собственность протокинига, как подарок. Meurs. Glossar.

1 В то время казна хранилась частью в Магнезии, частью же в замке Астизия у Скамандра. (Пахимер, кн. I, гл. 23). Ducang.

1 ??????? . См. ниже кн. 7, гл. 5.

2 Это был Вильгельм de Villa-Harduni, сын Годфреда I, правителя Ахайи и Мореи. Ducang.

3 См. Киннам. стр. 46.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история