Денисон Д. История конницы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Период I. С древнейших времен до падения Западной Римской империи

Глава I. Конница в древнейшие времена

1. Конницы: скифская и ассирийская {32}

Совершенно невозможно точно определить время, когда впервые вошла в употребление конница в настоящем значении этого слова. Во время Троянской войны или, по крайней мере, когда Гомер писал об этой войне, она была грекам совершенно неизвестна: иначе встречались бы в литературе хотя бы намеки на ее существование. Так же точно и в Библии не упоминается о ней вплоть до времен Давида. С другой стороны, при Геродоте мы уже встречаем конницу у всех народов Азии в общем употреблении с давних пор. Обыкновенно принято считать, впрочем совершенно произвольно, что первые всадники-воины появились лет 120 после Троянской войны.

С гораздо большей вероятностью, хотя и без твердых исторических оснований, можно утверждать, что скифы первые воспользовались лошадью для верховой езды. Кочевая жизнь, совершенно ровная страна, климат и условия почвы, которые способствовали развитию коневодства, наконец занятие почти исключительно скотоводством, все это вместе взятое должно было навести на [18] мысль воспользоваться лошадью для быстрых переездов. При столь благоприятных условиях через короткое время применение лошади сделалось всеобщим, и скифы так привыкли к лошади, что проводили почти всю жизнь на коне.

По всем вероятиям, скифы уже ознакомились с лошадьми и привыкли на них ездить задолго до того, как грекам пришла в голову мысль о возможности сесть верхом на лошадь; несомненно, этому незнакомству греков с верховой ездой следует приписать происхождение мифа о кентаврах. Человек, не допускавший мысли о том, чтобы ему подобный мог сидеть на лошади, очевидно, при первой встрече с всадником был вполне расположен принять этого последнего за особое существо: получеловека, полулошадь. Далее, так как скифы никогда, по-видимому, не пользовались колесницами, уместно считать их первыми всадниками, если только не принимать за таковых китайцев, согласно уверению Патера Амиота.

Вооружение скифов состояло из лука и стрел; эти последние имели наконечники, по словам Геродота, из меди или бронзы, по словам же Аммиана Марцеллина (описывавшего скифов 800 годами после Геродота) — из кости. Кроме того, они имели копья, [19] ножи и топоры и носили бронзовые грудные латы; были хорошими стрелками и отличными ездоками. Они сражались быстро, без определенного порядка, обыкновенно треугольными кучками; забрасывали противника издалека стрелами и при приближении его отступали, редко или почти никогда не доводя дела до рукопашной схватки. Таким образом, они держали вторгнувшегося в их страну неприятеля как бы в постоянной осаде, угрожали ему со всех сторон, утомляли беспрестанными нападениями, не давая в то же время возможности нанести им решительный удар, и этим доводили его до полного изнеможения. В их действиях нет и следов искусного ведения боя, и они не имели понятия об устройстве армии; лучшим полководцем считался тот, кто был постоянно впереди.

Сделанные в последнее время исследования памятников-надписей и недавно найденных барельефов и других скульптурных работ ассирийцев бросают яркий свет на историю, обычаи и нравы этого народа. Они же дают нам возможность проследить с большой точностью происхождение конницы и развитие ее деятельности, тем более интересной, что это единственные сведения, которые мы имеем о состоянии кавалерии в самые древние времена и дальнейшем ее росте.

Как кажется, употребление конницы до и во время царствования Тиглатпаласара I, вступившего на престол в 1120 г. до н.э. (вскоре после окончания Троянской войны), было ассирийцам неизвестно. По крайней мере на одной длинной надписи того времени неоднократно упоминается о колесницах, о кавалерии же совершенно речи нет; между тем как на скульптурных изображениях времени Сарданапала (885 лет до н.э.) рядом с колесницами встречаются уже и всадники, хотя и в очень ограниченном числе, что дает нам право предположить, что конница тогда только начинала входить в употребление. Еще позже, при Салманасаре и Сеннахерибе (722-705 гг. до н.э.), количество изображений всадников значительно возросло, так как они постоянно встречаются на памятниках, и только цари и высшие военачальники изображаются на колесницах.

Снаряжение лошади было вначале очень своеобразно: оно состояло из наголовника, хомута, жемчужной нитки и сбруи почти такого же образца, как в нынешнее время у упряжных лошадей; для управления пользовались ременной уздечкой с украшениями. Хомут был богато отделан, обвешан кругом гранатами [20] и кисточками и оригинально помещен почти на средине шеи.

Седла не было. Нельзя не обратить внимание на сходство снаряжения лошадей верховых и упряжных; сходство, доходящее до того, что первые носили даже хомут — вещь для верховой езды, очевидно, совершенно бесполезную.

Обстоятельство это наводит на мысль, что переход от езды на колесницах к езде верхом совершился сам собой, например, когда военные действия были перенесены в страну очень пересеченную, для колесниц недоступную, тогда лошади откладывались, колесницы оставлялись и воины переходили к езде верхом.

Сама посадка всадника очень оригинальна: колени подтянуты почти к спине лошади и крепко обхватывают ее шею, так что опущенные книзу части ног висят вдоль плеча лошади. Посадка эта, очень напоминающая обыкновенную манеру сидения на земле восточных народов, как бы указывает на то, что воины только что начали ездить верхом и не вполне еще применились к этому делу.

Как кажется, при этом каждый конный воин сопровождался безоружным всадником (одетым в тунику и остроконечную шапку), единственным назначением которого было вести лошадь воина и держать ее, пока этот последний стрелял из лука. Это еще более подтверждает ранее высказанное мнение, что первоначально пользовались для езды лошадьми, выпряженными из колесниц: воин садился на одну из них, а возница — на другую, причем на этом последнем продолжало лежать управление обеими. Несомненно, что кавалерия, действовавшая подобным образом, была еще в периоде своего младенчества.

Воин, одетый в вышитую тунику и в каске с шишаком, имел, кроме лука и стрел, еще меч и щит, но нет ни одного изображения, на котором он был бы представлен сражающимся этим оружием.

Вышеописанный тип всадника прошел впоследствии через значительные видоизменения. Прежде всего произошло разделение на два рода воинов: стрелков из лука и копьеносцев и далее пошли усовершенствования в искусстве езды. Подушка или попона, четырехугольная или в форме чепрака, представляла из себя седло; она придерживалась троком, а иногда еще и нагрудным ремнем и подхвостником. Головной убор и нагрудный ремень богато разукрашены. Сама посадка всадника, если [21] судить по позднейшим изображениям, изменилась к лучшему, сделалась более правильной и красивой. Управление лошадьми сделало такой успех, что воины начали сами управлять ими без посторонней помощи, причем копьеносцы держали повод в левой руке, а копье — в правой; стрелки же при стрельбе бросали повод на шею лошади; это показывает, что лошади были приучены без управления поводом стоять смирно или продолжать двигаться. Хомут встречается еще изредка, но на большей части изображений его уже нет, что опять-таки может служить доказательством первоначального употребления для верховой езды упряжных лошадей; когда впоследствии перешли к верховым лошадям, то хомут сначала оставили по привычке, а потом как украшение, и действительно он всегда был богато убран.

Некоторые улучшения последовали и в одежде всадников. Она состояла из туники с бахромой по краям, широкого пояса, узких панталон, зашнурованных сапог и остроконечного шлема; иногда через плечо проходил широкий ремень, на котором висел меч. Руки были от локтей голы. Во времена Сеннахериба (705 г. до н.э.) конница (как стрелки, так и копьеносцы) носила кольчугу, закрывавшую все тело, кожаные штаны, сапоги и набедренники. Стрелки имели луки длиной в 4 фута и в колчане, носимом на спине, — стрелы длиной около 3 футов; иногда лук имели копьеносцы (на тот случай, если копье сломается), причем он носился заброшенным за плечо.

При Ассархаддоне (681 г. до н.э.) попоны для лучшего закрытия лошади были удлинены настолько, что покрывали грудь, спину и зад лошади; они делались из звериных шкур или толстого войлока и, очевидно, хорошо предохраняли от тогдашнего оружия.

По словам Геродота, Ксиаксар Мидийский, первый из азиатских владельцев, ввел разделение войска на когорты, а равно и по роду вооружения на копьеносцев, стрелков и конницу. Ксиаксар умер в 585 г. до н.э., процарствовав 40 лет. Между тем ассирийское войско было уже разделено на известные части еще при Сеннахерибе (жившем за 100 лет до Ксиаксара), если не ранее. На всех сохранившихся с его времени изображениях мы видим отдельные отряды всадников без пехоты, сцены из сражений, где кавалерия одна атакует неприятеля, длинные линии копьеносцев, следующих в две шеренги, а иногда разделенных на [22] роты; также стрелков отдельными отрядами, и каждый род оружия отличается особенной одеждой. Пращники тоже представлены вместе, одинаково одетые и вооруженные.

2. Персидская конница {33}

Кир Великий, которому персы обязаны многими улучшениями в военном деле, первый ввел, по словам Ксенофонта, в персидское войско конницу. Его мысль при этом была иметь постоянно под рукой род оружия, способный преследовать разбитого и отступающего врага. Таким образом, первое применение конницы было не для удара на неприятеля, а для назойливого на него наседания с целью отрезать ему путь отступления, когда пехота его разбила. Кир надел на людей и лошадей нагрудники и вооружил людей копьями, которые употреблялись и для бросания в противника, и для нанесения ему уколов. Конница его не имела ни луков, ни дротиков и не употреблялась для завязки боя в рассыпном строю метательным оружием; таким образом, им, собственно говоря, был сформирован тяжеловооруженный корпус конных копьеносцев, обученный действию холодным оружием и разделенный на эскадроны, строившиеся в 4 шеренги и имевшие 100 человек по фронту.

Однако в сражении при Сардах Кир побоялся пустить свою конницу против индийской конницы Креза, которая славилась умением ездить верхом и владеть копьем. Он поставил в первую линию всех имевшихся у него для перевозки вещей и провианта верблюдов с посаженными на них воинами, вооруженными, как всадники; приказал пехоте идти вплотную за ними, а конницу убрал в третью линию, что показывает еще его недоверие к этому только что сформированному роду оружия. Хитрость его удалась вполне: лошади лидийцев, испуганные появлением и запахом верблюдов, бросились назад в полном беспорядке; хотя всадники спешились и храбро атаковали пехоту Кира, они после упорного боя были опрокинуты.

Ксенофонт, напротив того, приписывает большую часть успеха в этом деле персидской коннице, но вышеприведенное описание, сделанное по Геродоту, заслуживает, как кажется, большей веры. [23]

После Кира конница заняла в персидском войске первое место. Она была очень тяжело снаряжена, люди и лошади покрыты медью и железом, так что борьба для нее с легкой конницей была не под силу. Впрочем, подобно ассирийцам, у персов вошло в обыкновение спутывать лошадей на ночь, что ввиду опасности нечаянных нападений вызвало обнесение их бивуака окопами.

Ксеркс при вторжении его в 480 г. до н.э. в Грецию имел в составе своего войска 80 000 человек конницы, не считая ехавших на верблюдах и колесницах. Она состояла из контингентов различных народов. Было 8000 саргатиан, кочевого народа персидского происхождения, вооруженных только арканами и кинжалами; [24] они издали захватывали противника арканом, притягивали его к себе и доканчивали кинжалом. Мидийцы и циссиане носили грудные латы с чешуйчатыми железными рукавами, щиты из ивы, короткие копья, длинные луки со стрелами и кинжалы на правом боку. Каспийская конница была одета в плащи из козьего меха и вооружена саблями и сделанными из камыша луками. Ливийцы — все на колесницах — носили кожаную одежду и имели закаленные в огне дротики. Арабы же, одетые в плащи, стянутые поясом, и вооруженные длинными луками, которые носились на правом плече, ездили на верблюдах и потому держались в третьей линии, вдали от прочей конницы, лошади которой боялись этих животных.

Самый образ действий конницы был совершенно иной, чем прежде. В сражении при горе Киферон, бывшем за несколько времени [25] до Платейской битвы, она атаковала сомкнутыми эскадронами, имея во главе своего предводителя Масистия в золотых латах; когда он был убит, то вокруг его трупа завязался горячий бой, так как всадники его свиты с громкими криками бросились врукопашную, желая вырвать труп Масистия из рук врага.

Вместе с тем персидская конница умела также хорошо действовать в рассыпном строю, поражая противника метательным оружием. Так, перед Платейской битвой Мардоний выслал своих конных лучников для нападения на греческое войско. Подъехав, они начали бросать стрелы и дротики, не доводя дела до рукопашного боя. Этим они нанесли грекам столь большие потери, что те вынуждены были переменить позицию. Едва ли это нападение персидских конных лучников не было причиной, побудившей греков вступить в бой, известный под именем Платейского.

100 лет спустя, когда Ксенофонт служил при Кире Младшем, мы находим в Персии и вышеописанное устройство колесницы с серпами, и конницу, как тяжелую, так и легкую. Вожди ездили безразлично на колесницах или верхом. Таким образом, Кир был на колеснице, когда ему сообщили о наступлении неприятеля; он тотчас соскочил, одел грудную кирасу, сел на коня, взял копье в руки и стал строить свое войско. У него был отряд телохранителей из 600 отборных всадников, одетых в латы, набедренники и шлемы и вооруженных мечами; лошади их также имели закрытие на голове и груди. Во главе этих 600 человек Кир атаковал в сражении при Кунаксе стоявшую в первой линии гвардию Артаксеркса силой в 6000 человек, разбил ее наголову и собственноручно убил предводителя ее Артагерза; в данном случае произошел настоящий рукопашный бой.

Совершенно так же Тисаферн, предводитель конницы Артаксеркса, атаковал греческих пелтастов, но греки расступились перед его атакой и затем своими мечами и копьями привели всадников в полное расстройство; следовательно, здесь опять была рукопашная схватка. По смерти Кира Младшего греки, по словам Ксенофонта, оказывались часто в очень затруднительном положении вследствие недостатка в коннице{34}. Персидские лучники и [26] пращники постоянно беспокоили издали тяжеловооруженных греков, поспешно отступали, когда эти последние переходили в наступление, причем они, оборачиваясь, ловко стреляли назад. Поэтому Ксенофонт сформировал небольшой конный отряд из 50 человек, который оказал ему значительные услуги; лошади для него были взяты из под вьюков; люди получили кожаные нагрудники и колеты.

И во время войн Дария с Александром Великим персы продолжали пользоваться боевыми колесницами, но, кажется, они особенной пользы не принесли, так как македоняне ловко увертывались от них, а затем атаковали. Конница была очень многочисленна и делилась на тяжелую, вооруженную мечами и копьями, и легкую, вооруженную луками и дротиками, назначение которой заключалось в постоянном назойливом наседании на неприятеля, не доводя вместе с тем дело до рукопашного боя.

Глава II. Греческая конница

1. Конницы: афинская и фессалийская {35}

Греки стали пользоваться конницей в войнах позднее, нежели многие другие народы, как, например, скифы, персы и ассирийцы. Объясняется это недостатком пастбищ и гористым характером местности. По этой же причине и позже, когда конница уже вошла в состав войска, применение ее было гораздо ограниченнее, чем, например, у скифов, персов и ассирийцев.

Первая война с участием греков, о которой мы имеем какие-нибудь сведения, — фиванская (1225 г. до н.э.), не может дать нам никаких серьезных данных, так как едва ли она не должна быть отнесена к разряду мифов. Во всяком случае конницы в то время не было. Следующая война — осада Трои — имела место 40 лет спустя, т.е. в 1184 г. до н.э. Гомер оставил очень подробное описание ее, дающее возможность вполне ознакомиться с оружием и состоянием военного искусства в то время. Из него мы можем вывести [27] заключение, что конницы в то время у греков не было, а имелись только боевые колесницы.

Как кажется, можно признать верным мнение, что колесницы были изобретены в Малой Азии или Египте, а уже оттуда переняты греками. Геродот прямо говорит, что четверочная запряжка была заимствована у ливийцев.

Первыми из греческих народов завели у себя конницу фессалийцы еще тогда, когда другие греческие народы ее не знали вовсе. Ровная страна, богатые пастбища, климат и условия почвы вполне способствовали развитию коневодства. По словам Виргилия, лапиты, одна из фессалийских народностей, раньше других сели на лошадей, научились управлять ими и даже дошли до обучения всадников владению оружием на карьере.

Так как фессалийцы первые завели конницу, то понятно, что другие народы обращались к ним, когда нуждались в этом роде оружия. Так мы видим, что при известии о приближении лакедемонян Писистратиды, изгнавшие из Афин Алкемеонидов и захватившие верховную власть, послали в Фессалию за 1000 всадниками и очистили всю Фалерскую равнину, чтобы сделать ее удобной для действия конницы. Как только лакедемоняне начали высадку, высланные против них фессалийцы смело атаковали их, перебили многих, в том числе предводителя Анхимолия, а прочих отогнали на суда. Экспедиция потерпела полную неудачу.

При второй высадке лакедемоняне были счастливее: они отбросили атаковавших их фессалийцев, убили у них около 40 человек и поселили в прочих такой упадок духа, что они сейчас же ушли на родину. С этих пор фессалийская и фракийская конница принимает участие во всех греческих войнах до времен Александра Македонского, у которого лучшие полки набирались именно из нее.

По словам Плутарха, основывающегося на показаниях Филостефана, Ликург первый ввел конницу в состав спартанского войска, причем он разделил ее на отделения по 50 человек каждое, строившиеся в виде четырехугольников. Безусловно, верным этого показания считать нельзя, так как Плутарх же приводит несколько далее слова Деметрия Фалерского, что Ликург не издавал никаких военных законов, так как в его время везде царствовал глубокий мир. С другой стороны, Ксенофонт в своем «Рассуждении об управлении в Лакедемоне» утверждает, что Ликург разделил войско на [28] конницу и пехоту и каждый род оружия на 6 рот. Как бы то ни было, но достоверно известно, что в первой Мессинской войне в 743 г. до н.э., т.е. 60 лет после Ликурга, конница уже участвовала. По словам Павсания, обе стороны, т.е. лакедемоняне и мессинцы, имели по 500 всадников и легковооруженную пехоту. В одном из сражений тяжеловооруженные фаланги обоих враждующих народов, разделенные углубленной дорогой, никак не могли сойтись, и бой велся только конницей и легкими войсками. Про другое сражение тот же историк говорит, что конница обеих сторон была очень малочисленна и ничего существенного не сделала, как и вообще все народы Пелопоннеса в то время не умели ловко пользоваться этим родом оружия. Этим, вероятно, и можно объяснить тот факт, что в последней стычке той же войны у подошвы горы Итом конницы уже совсем не было ни у одних, ни у других.

Вообще греки не любили кавалерийской службы; они не придавали коннице большого значения и содержали ее очень мало. Богатые граждане, обязанные нести службу верхом, предпочитали заменять себя другими людьми, которым и передавали своих лошадей, а сами поступали в пехоту. Вся надежда возлагалась на тяжеловооруженную фалангу, и, несмотря на несколько поражений, которые должны быть приписаны недостатку конницы, ею все-таки не обзаводились. Предпочитали уменьшать недостатки, присущие фаланге, введением в войско легкой пехоты, вооруженной дротиками, пращами, луками и стрелами. Надо сказать, что лучники, будучи всегда в незначительном числе, оказывали тем не менее весьма важные услуги.

Конница же при ее немногочисленности ничего делать не могла. Кроме того, люди ездили на чужих лошадях, следовательно, на незнакомых им, и можно смело предположить, что они не были хорошо обучены ни езде, ни обращению с оружием на коне.

Будучи слаба числом и плоха по составу, конница в боевом порядке не могла быть распределена на обоих флангах, а располагалась или на одном фланге, или в первой линии — для завязки боя, или же, наконец, чаще всего — в резерве. Так продолжалось вплоть до персидских войн. Только одни фессалийцы составляли исключение: они ставили кавалерийскую службу выше пехотной и предпочитали действия на коне.

В сражении при Марафоне, решившем первую персидскую войну, со стороны греков участвовали 10 000 афинян и 1000 платейцев, тяжеловооруженных пехотинцев, и ни у тех, ни у других не [29] было ни одного всадника или лучника. У персов же было очень много конницы и легкой пехоты. Мильтиад, понявший значение персидской конницы и потому опасавшийся ее, принял следующие меры: во-первых, он растянул свое войско по фронту настолько, что мог упереть фланги в непроходимую местность; через это избегалась опасность обхода их неприятельской конницей, действовавшей обыкновенно на флангах; во-вторых, он отбросил на этот раз медленный шаг, которым обыкновенно двигалась фаланга, и повел ее почти бегом на неприятеля, частью, чтобы захватить его врасплох, а частью, чтобы начать бой прежде, чем конница успеет сесть, изготовиться и начать маневрирование. Мильтиаду, без сомнения, было известно обыкновение персов держать лошадей в лагере спутанными, и на этом была основана вторая половина его плана; действительно, мы не находим в описании Геродота ни одного слова о действиях конницы, хотя он же говорит, что пунктом высадки был избран Марафон именно потому, что окрестная местность давала коннице возможность вполне развить свои действия. И на самом деле Мильтиад, уперши свои фланги в болото, обеспечил себя от обхода, а его быстрое наступление не дало персидской кавалерии времени изготовить и принять участие в сражении.

Как кажется, и в Фермопильском сражении греки не имели конницы; у Ксеркса же было 80 000 всадников и 20 000 ливийцев и арабов на колесницах и верблюдах. Геродот говорит, что греки по зрелом размышлении пришли к заключению встретить персов у Фермопил именно потому, что на такой местности эти последние не будут иметь возможности воспользоваться «ни своим превосходством в силах, ни своей многочисленной конницей».

Когда по возвращении Ксеркса в Персию греки предприняли наступление против Мардония, то о коннице у них не упоминается нигде. Персы же не только имели свою собственную многочисленную конницу, но и союзные с ними фивяне выставили конный отряд, который оказал большие услуги как в происходивших до Платейской битвы стычках, так и при последовавшем затем отступлении.

Трудно объяснить, каким образом произошло, что греки совсем не имели конницы в своем войске, между тем как союзные с персами греческие племена выставили таковую и притом очень хорошего достоинства — в смысле управления лошадью и владения оружием. Быть может, причиной тому был установившийся в Греции взгляд, что единственным надежным родом оружия можно считать [30] тяжеловооруженную пехоту и поэтому направляли все свои силы исключительно на нее. Есть еще другое объяснение, пожалуй, еще более вероятное (особенно если вспомнить, что союзные с персами греки все-таки выставляли конницу), что во всяком случае греческая конница была бы гораздо слабее персидской количеством и качеством и, следовательно, польза грекам от конницы была бы самая незначительная, а между тем для доставления ей возможности действовать греки должны были бы располагаться на местах ровных и открытых, что для персов было бы только выгодно.

Обладая же отличной пехотой, греки имели возможность держаться на местности Закрытой и пересеченной и этим лишить персов содействия их многочисленной и прекрасной конницы. Оно так действительно и вышло: Мардоний был вынужден отойти из гористой местности Аттики к Фивам, где была прекрасная равнина для действия конницы. Это отступление служит вместе с тем доказательством того значения, которое персидский главнокомандующий придавал своим всадникам.

Когда греки сняли свой лагерь у Элевзсиса, то, опасаясь открытой местности, они перешли к подошве горы Киферон, отрядив 3000 мегарян для занятия отдельного поста в равнине. Мардоний выслал против них Масистия с конницей; греки поспешили подать помощь мегарянам сильными отрядами своей пехоты. По словам Геродота, персидская конница атаковала сомкнутыми частями и нанесла грекам большой урон; Масистий был убит; бой продолжался с переменным успехом. Конница атаковала карьером, но опять вооруженная пехота не только не отступила, но сама перешла в наступление и отбросила персов. Это сражение выказало вполне рельефно все блестящие качества греческой пехоты, с которой ничего не могла поделать лучшая конница того времени. С другой стороны, и эта последняя проявила большую энергию и предприимчивость и исполняла выпадавшие на ее долю задачи с большим искусством и успехом.

Так как греки постоянно получали по проходам, ведущим чрез Киферон, подкрепления и продовольствие, то однажды ночью Мардоний выслал часть своей конницы к этим проходам для действия на сообщения противников. И, действительно, высланные всадники встретили транспорт из 500 вьюков, везших провиант из Пелопоннеса; произведенное на него нападение было вполне удачно: часть прикрытия была перебита, другая взята в плен и вместе с запасами отведена в персидский лагерь. Это едва ли не [31] первый пример применения конницы к самостоятельным действиям в тылу противника.

Особенные затруднения причиняли грекам персидские конные лучники постоянными нападениями. Они бросали издали стрелы и дротики, но никогда не доводили дело до рукопашной. Они же отрезали греков от реки Азопа, вследствие чего в греческом лагере оказался недостаток воды. Воины, посланные в Пелопоннес за продовольствием, были также окружены персидскими лучниками, не могли вернуться в лагерь и были вынуждены принять решение переправиться на один из островов реки Азопа, где считали себя обеспеченными от нападения конницы. Чтобы исполнить это безопасно и незаметно для противника, они начали движение ночью, что и было ближайшим поводом к Платейской битве, окончившейся для греков полной победой. При последовавшем затем отступлении персов союзная им греческая конница оказала важные услуги: виатийская все время прикрывала отступление, а фиванская, узнав о приближении следовавших на соединение с греческой армией мегарян и флиеонов, обратилась против них и блестящей атакой окончательно рассеяла. По словам Геродота, около 600 человек было перебито, а остальные обращены в полное бегство. Судя по описанию, все это предприятие носило характер замечательно живо, ловко и энергично выполненной атаки.

Недостаток хорошей конницы отразился столь чувствительным образом на военных действиях греков в течение вышеописанной кампании, что на первом народном собрании в Афинах после отступления персов Аристид предложил выставить 10 000 пеших и 1000 конных воинов и содержать 100 кораблей для более успешного продолжения военных действий. И, действительно, конница была приведена в значительно лучшее состояние, так что могла оказать важные услуги в следующей войне — Пелопоннесской, о которой до нас дошло очень обстоятельное и подробное описание.

К открытию военных действий афинское войско состояло из 13 000 тяжеловооруженных пехотинцев (кроме гарнизонов и 1600 человек, оставшихся в Афинах), 1600 пеших лучников и 1200 всадников, в числе коих были и лучники. Во флоте было 300 трирем. Вряд ли, однако, конница была хорошая, так как в первый же год войны она была разбита в двух сражениях и заперта в Афинах. То же самое произошло и на третий год войны в сражении под стенами Спартолы. Здесь тяжеловооруженная [32] афинская пехота опрокинула такую же пехоту халкидонцев и вогнала ее в горы, но халкидонская конница и легкая пехота опрокинули конницу, легкую пехоту афинян и при последовавшем затем отступлении афинских войск окружили их со всех сторон и своими стрелами и дротиками издалека, не доводя дела до рукопашного боя, нанесли им немаловажные потери. Вообще, из этой кампании можно вывести заключение, что афинская конница была еще плоха и ни в каком случае не могла померяться ни с македонской, ни с фессалийской.

В седьмом году Пелопоннесской войны у афинян были транспортные суда, специально приспособленные для перевозки конницы. На этих судах было доставлено в Коринф водой 200 всадников. По показанию Фукидида, они решили победу афинян над врагом, совсем не имевшим конницы.

Пагонд выиграл сражение при Делиуме в 424 г. до н.э. благодаря тому, что выслал два конных отряда в тыл победоносно наступавшим афинянам, которые, приняв этих всадников за прибывающее к противнику подкрепление, приостановились, а затем были разбиты и рассеяны. В этом сражении обе стороны поставили легкие войска и конницу на обоих флангах боевого порядка. То же мы видим и в первом сражении при Мантинее в 418 г. до н.э., где конница обеих сторон была построена на обоих флангах тяжелой пехоты на одной линии с ней; из описания, однако, не видно, чтобы действия ее имели какое-нибудь влияние на исход сражения.

В это же время впервые указывается на придачу каждому всаднику пехотинца.

Фукидид рассказывает, что незадолго до сражения при Мантинее беотийское войско, собранное при Флиусе, состояло из 5000 тяжеловооруженных, 5000 легковооруженных и 500 всадников; при каждом из последних состоял пехотинец. Эти были специально обучены совместному бою со всадниками; каждый из них постоянно держался около одного и того же всадника, которому он в затруднительных случаях обязан был подавать помощь. Такой же обычай мы встречаем позже у германцев, где пехотинцы не отставали от всадников даже на быстрых аллюрах и бежали рядом с лошадьми, держась за гриву.

При экспедиции против Сиракуз у афинян совсем не было конницы; это обстоятельство вынудило их в первом же сражении принять для обеспечения себя от нападений многочисленной и хорошей конницы сиракузян совершенно новое построение. Половина [33] армии стала в одну линию развернутым строем в 8 шеренг; другая же часть построила пустое внутри каре, каждая сторона которого была также в 8 шеренг. В середине каре стоял обоз и вьюки. Сиракузяне стояли в обыкновенной фаланге глубиной в 16 человек . После упорного боя афиняне одержали верх, но не могли воспользоваться плодами своей победы, так как конница сиракузян вполне успешно прикрыла отступление своей пехоты.

Убедившись в неудобствах недостатка конницы, следующей же весной афиняне послали в Катанию 250 всадников со всем снаряжением, но без лошадей; эти последние были частью поставлены союзниками афинян — эгейцами и катанейцами, частью куплены у соседних народов.

Спартанцы сформировали во время Пелопоннесской войны, после взятия Сфактерии и Цитеры афинянами, отряд из 400 человек всадников и лучников, между тем как до этого времени конница, в которой они нуждались для операции вне Пелопоннеса, поставлялась союзниками их, фиванцами и фокейцами.

Греческая конница была трех родов: катафракты — собственно греки и тарентинцы.

Катафракты или тяжеловооруженные были еще в большом употреблении; они носили шлем, закрывавший половину лица и [34] защищавший затылок и уши, латы из железных пластинок и роговых чешуек, закрывавшие грудь и спину; сапоги со шпорами; верхние части ног и правая рука предохранялись кожами, покрытыми металлическими пластинами. Оружие их состояло из копий, длинных мечей и иногда дротиков. Лошади также носили предохранительное вооружение.

Тактической единицей в коннице была ила из 64 человек. Строилась она различно в разные времена и у разных народов. Фракийцы придавали ей вид клина, обращенного острием к неприятелю; фессалийцы строили из 2 ил ромб, направленный одним из углов к противнику, прочие же греки строили изредка также ромб, но по большей части — квадрат или четырехугольник, причем последние 4 шеренги служили резервом. У Эпаминонда ила делилась на 4 взвода по 16 человек в каждом — 4 человека по фронту и 4 в глубину, всего же чаще«ла имела 16 человек по фронту и 4 в глубину. Две илы составляли эпилархию = 128 коням, две эпилархии — тарентинархию = 256 коням, две тарентинархии — ксенагию [35] или гиппархию = 512 коням, две гиппархии — эфиппархию = 1024 коням, две эфиппархии — телос = 2048 коням и 2 телоса — эпитагму = 4096 коням.

Конница второго рода называлась собственно греческой. Она имела более легкое сравнительно с катафрактами снаряжение, а именно: шлемы, латы из дубленой кожи или кольчуги, щиты и сапоги со шпорами. Вооружена была копьями и мечами. Лошади предохранительного вооружения не имели. Собственно греческая конница разделялась на дорифоров, контофоров и лонгофоров, которые различались между собой видом, длиной и способом употребления копий. Наиболее длинные были у дорифоров, у прочих -короче и приспособлены как для нанесения уколов, так и для бросания, а именно к их древку была прикреплена бечевка, с помощью которой всадник притягивал к себе брошенное копье.

Вообще собственно греческая конница была легко вооружена, но все-таки достаточно, чтобы вступать с противником в рукопашный бой. Некоторые всадники имели еще щиты, но не все.

Тарентинцы — легкая конница — не имели постоянной организации. Они были вооружены частью дротиками, частью луками и стрелами; атаковывали с мечом или топором в руках, имели маленькие щиты и иногда нагрудники из дубленой кожи. Они преимущественно вели бой издали метательным оружием, причем многие были обучены подобно парфянам отлично пускать стрелы назад при отступлении.

Они никогда не доводили дела до рукопашного боя, так как по своему снаряжению и вооружению не могли выдержать натиска тяжелой конницы. К легкой же коннице принадлежали конные лучники, между которыми особенной известностью пользовались критяне. Все эти всадники, вооруженные метательным оружием, были известны под общим именем акроболистов.

Место конницы в боевом порядке не было строго определено, а находилось в известной зависимости от местности. Тарентинцы, [36] перемешанные с легкой пехотой, становились иногда впереди средней конницы, иногда на ее флангах. Катафракты держались в резерве, пока бой не разыгрывался окончательно; тогда они атаковывали противника и пробивали дорогу прочим войскам, которые шли за ними следом и доканчивали поражение врага.

Греческая конница не имела ни седел, ни стремян; иногда на спину лошади клали попону из кожи или сукна. Лошади не подковывались.

Афиняне обращали гораздо более внимания на формирование и содержание своей конницы, чем спартанцы. У них было постоянно 1200 всадников, по 120 от каждой трибы, под командой выборного филарха. Если конница сводилась в один отряд, то начальство над ним поручалось двум ежегодно выбираемым гиппархам.

Спартанцы, не придававшие коннице особенного значения, содержали ее очень немного и назначали в нее преимущественно людей порочных и слабого телосложения. Ксенофонт говорит, что в сражении при Левктрах лакедемонская конница была очень неудовлетворительна, так как в мирное время богатые люди содержали лошадей, которые при начале войны передавались вместе с вооружением только что набранным людям. Каждый брал коня и вооружение и выступал сразу в поле. Таким-то образом составляли конницу из худших и наименее храбрых людей.

В только что упомянутой битве фиванская конница состояла всего из 500 человек, но это были старые, хорошо обученные солдаты. Они неожиданно атаковали лакедемонскую и отбросили ее на пехоту, которая была приведена этим в беспорядок. Таким образом, [37] конница открыла путь фиванской фаланге, которой Эпаминонд нанес решительный удар на правый фланг спартанцев. В битве при Мантинее в 362 г. до н.э. Эпаминонд построил свое войско так же, как при Левктрах, но для наступления было назначено правое крыло, куда и была поставлена конница в строю в виде клина, поддержанная пехотными частями. На левом же своем фланге он оставил только часть конницы, которая и построилась на небольшом возвышении против афинской конницы, стоявшей на правом фланге лакедемонян. План Эпаминонда увенчался полным успехом: конница его правого фланга разбила и окончательно согнала с поля сражения стоявшую против нее неприятельскую конницу; его фаланга, направленная на левый фланг противника, пробила его ряды и решила победу{36}, между тем как афинская конница не могла принять никакого участия в бою, удерживаемая превосходной фиванской кавалерией.

2. Греческая конница при Филиппе и Александре

Изобретение клина — построения, имеющего форму треугольника, обращенного углом к неприятелю и применявшегося скифами, фракийцами и македонянами, — приписывается отцу Александра Македонского — Филиппу. Он ставил офицеров по углам и лучших воинов в наружные ряды, а середина составлялась из слабых и недостаточно обученных людей. Во времена обоих вышеназванных царей военное могущество Греции достигло высшего развития и македонская армия может быть названа вполне образцовой и по устройству своему сравнена разве только с лучшими современными европейскими армиями. Она имела полевую и осадную артиллерию и особые обозные части (из лошадей, мулов и повозок), входившие в состав армии. Фаланга пехотинцев из 4096 человек строилась в четырехугольник, имевший по фронту 256 и в глубину 16 человек; к ней придавалось 2048 легковооруженных пехотинцев и 2 полка или гиппархии конницы, каждая из 512 всадников.

Конница была трех родов: тяжелая, носившая шлемы, кольчуги и металлические ножные кирасы и вооруженная мечами и короткими копьями; легкая, предназначавшаяся преимущественно для службы на передовых постах и вооруженная копьями [38] в 16 футов длиной; и, наконец, двоеборцы или димахи, сформированные Александром Великим, — нечто вроде нынешних драгун, так как они были предназначены как для конного, так и для пешего боя. Димахи были вооружены и снаряжены тяжелее прочей конницы, но легче тяжелой пехоты. Александр придал им слуг, которые держали лошадей, когда воины спешивались. В учреждении димахов проглядывает та же идея, которую мы встречали уже при введении колесниц, — желание довезти воина до поля битвы как можно скорее и притом свежим, неутомленным.

Военное искусство уже сделало в то время столь значительный шаг вперед, что необходимость быстрых передвижений, например для предупреждения противника на каком-либо важном пункте, была уже почти всеми осознана, и Александр Македонский, один из величайших военных преобразователей, вполне понимал, какую пользу он может извлечь из димахов на местности пересеченной, не допускавшей движения колесниц.

Вообще Александр Великий ввел значительные улучшения в свою конницу, он уменьшил глубину ее строя до 8 шеренг и оставлял между частями интервалы, в которых становились легкие пехотинцы. Ила была им доведена в военное время до 250 коней вместо 64. Фаланга тяжеловооруженной пехоты составляла главное основание боевого порядка и служила резервом. Бой начинался конницей и гипаспистами — отборным отрядом из 6000 пехотинцев, легко снаряженных и вооруженных и особенно подвижных, фаланга же вступала в дело позже для нанесения окончательного удара.

Александр был первый из греков, который начал вводить в состав армии значительно больше конницы, чем то делалось прежде. До него конница составляла обыкновенно 1/12 — 1/15 пехоты, он же начал персидский поход, имея 30 000 пехотинцев и 5000 всадников, следовательно, 1/6; при Арбеллах на 40 000 пехоты приходилось 7000 конницы. Впрочем, он не ограничился только увеличением количества кавалерии, но и развивал в ней способность к быстрым движениям и ловкому маневрированию. Обладая пылким, живым характером, он предпочитал конную службу пешей, и почти во всех сражениях мы видим его начинающим дело атакой во главе своей конницы правого крыла и затем появляющимся со своими победоносными всадниками на всех решительных пунктах. Он, по-видимому, первый возымел мысль пользоваться конницей в виде, так сказать, метательного [39] оружия, и отлично умел пользоваться силой ее удара для пробития неприятельских масс. Пока он, таким образом, наносил удары своей конницей и легкой пехотой, фаланга, оставаясь на месте, служила ему как бы точкой опоры боевой линии, держалась сначала оборонительных действий и переходила в наступление только в решительный момент боя.

Главную силу конницы Александра составляли 2 отборных полка, каждый в 1500 коней, один — македонский, другой — фессалийский; это была тяжелая конница, имевшая предохранительное вооружение, мечи и длинные копья. Кроме того, из самых смелых и ловких македонских юношей знатного происхождения была сформирована отборная дружина; она называлась друзьями царя и сражалась всегда около него. После битвы при Гранине он приказал отлить статуи 25 из них, павших в этом бою, и поставить в город Диум.

Первое сражение персидской войны при Гранике началось с того, что Александр во главе конницы своего правого крыла переправился вброд через реку и немедленно же атаковал персидскую конницу. Завязался горячий бой, невиданный до тех пор по упорству, как говорит Арриан. Персы, ожидавшие, по-видимому, атаку на берегу, метали копья с зубцами на конце, македоняне действовали ударом копья. Хорошо дисциплинированные и предводительствуемые и пользуясь оружием, предназначенным для рукопашного боя, они вскоре одолели неприятеля. Сам Александр, постоянно стремившийся туда, где персы оказывали наибольшее сопротивление, потерял шлем, был легко ранен и едва не был убит налетевшим на него сзади Спифридатом, но был спасен Клитом, зарубившим этого последнего. Легкая пехота была перемешана с конницей и, по словам Арриана, нанесла персам много вреда. Александр в этом первом бою выказал все свойства великого кавалерийского [40] генерала: он не увлекся преследованием персидской конницы после поражения ее, а сейчас же повернул назад и атаковал еще державшихся персидских наемников. Одновременно на них же двинулась и фаланга, и так как Арриан говорит, что атаковала вся кавалерия, то надо полагать, что конница левого крыла атаковала правый фланг и тыл противника, а Александр — левый фланг и тыл. Результатом этих одновременных трех атак было полное поражение наемников: 2000 сдались в плен, прочие были перебиты. Образ действия Александра как предводителя конницы выше всякой похвалы. Сражение при Гранике имеет много сходств со сражением при Рокруа, где Конде одержал победу благодаря такому же употреблению конницы. Зато какая разница с принцем Рупрехтом при Нэзби и Марстон Муре и с Иоанном фон Верт при Норддингене (Аллергейме).

В сражении при Иссе Александр опять во главе конницы правого крыла переправляется через реку и, несмотря на град стрел, атакует персов с такой энергией, что те поворачивают назад и обращаются в бегство, даже не выждав столкновения. Зато служившие у Дария греческие наемники и в этом деле сражались с замечательным упорством и причинили македонянам большие потери, прежде чем были разбиты. Только когда победа была уже одержана, Александр обратился со своей конницей к преследованию, причем выказал такую быстроту и энергию, что вынудил Дария бросить колесницу с плащом, луком и щитом и спасаться ночью на коне.

Также и при Арбеллах Александр во главе конницы правого крыла встречает охватывающее это крыло наступление персов. Персы протянули свой левый фланг далеко за правый фланг македонян, и очень может быть, что охват этот имел бы успех, если бы Александр не принял заранее мер для парирования его, а именно -он отделил резерв или вторую линию, из которой и вытребовал конницу Менидаса для атаки персов, когда те начали обходное движение. Завязался отчаянный бой, в котором вполне ясно выразилась важность резерва для конницы: когда Менидас стал отступать, Арет получил приказание идти с пэонийцами ему на выручку. Он отгоняет варваров, но к ним подходят бактрийцы и останавливают македонян. Наконец, Александр строит свою конницу в виде клина, с крайней энергией атакует персов и прорывает их боевую линию в том месте, где она еще раньше несколько разорвалась. Атака его была поддержана фалангой, ворвавшейся с неудержимой силой по следам конницы в густые массы персов; Дарий счел все погибшим [41] и обратился в бегство. Между тем дело далеко еще не было окончено, так как левое крыло македонян, бывшее под командой Пармениона, продолжало вести рукопашный бой с персами и несло большие потери. Часть персидской конницы успела даже прорваться в промежуток между Александром и Парменионом и достигла македонского лагеря, где под защитой фракийской пехоты находился обоз и пленные. Александр, увидав опасное положение своего левого крыла, приостановил преследование разбитого им врага, повернул назад, после горячего боя отбросил конницу неприятельского правого крыла и затем обратился на помощь к Пармениону. Между тем и здесь фессалийская конница левого крыла уже произвела такую лихую атаку, что при появлении Александра все крыло персов было опрокинуто и обратилось в бегство. Тогда Александр вернулся опять к преследованию Дария, которое и продолжал до наступления темноты, между тем как и Парменион со своей стороны преследовал опрокинутых им персов.

В этом сражении у персов было очень много колесниц, которые и расположились в первой линии. Но греки в то время уже нашли наилучший способ действия против них — они выслали вперед легкую пехоту — агрианов и лучников, которые своими стрелами поранили многих возниц и лошадей; при дальнейшем наступлении колесниц греки схватывали лошадей за уздцы, останавливали их, затем стаскивали возниц с сидений и убивали. Некоторое число колесниц прорвалось, впрочем, через ряды македонян, [42] которые по приказанию Александра расступались перед ними, а по проезде их опять смыкались и восстановляли порядок; большая часть этих колесниц была перехвачена стоявшей в резерве македонской конницей.

При преследовании Александр переправился через реку Ликус и затем остановился до полуночи, дабы дать некоторый отдых людям и лошадям. После того преследование продолжалось с прежней быстротой, так что на следующий день был занят город Арбеллы, удаленный от места сражения приблизительно на 18 немецких миль.

Трудно найти другое сражение, где бы до такой степени выказалось знание свойств конницы и умение ею пользоваться как во время самого боя, так и после него при преследовании.

После сражения при Арбеллах Александр сделал некоторые изменения в организации конницы. Каждому отделению он придал двух декурионов — звание, которого прежде в кавалерии не было. Мера эта была принята отчасти в видах удобства командования, отчасти же, как кажется, для того, чтобы иметь случай выдвинуть наиболее отличившихся людей. Затем он сформировал отряд конных лучников и несколько летучих колонн (преимущественно из конницы всех родов) для действий против народов, живших близ пути его следования.

С одной из таких колонн, составленной из конницы и нескольких лучших ходоков пехотинцев, сам Александр безостановочно преследовал Дария, когда узнал, что он захвачен бактрийским сатрапом Бессом. Когда наконец после марша, длившегося 3 дня и 3 ночи, окончательно утомленная пехота не могла следовать далее, он спешил 500 всадников, посадил на их коней лучших пехотных воинов в их тяжелом вооружении и с ними и с оставшимися верхом всадниками продолжал свое быстрое движение всю ночь, между тем как прочая пехота и спешенные всадники двигались по его следам более медленно. Таким способом ему удалось нагнать беглецов, но Дарий был найден уже умершим от раны, нанесенной ему Бессом, который сам с 600 всадниками успел ускакать.

Энергия и быстрота этого преследования могут быть отмечены в числе самых замечательных исторических фактов этого рода действий. Факт, что Александр посадил пехотинцев на лошадей спешенных всадников, показывает, какое важное значение придавал этот великий мастер военного дела войску, которое могло действовать и в пешем, и в конном строю и которое с быстротой [43] движения конницы соединяло стойкость и спокойствие в упорной обороне пехоты.

Остается еще прибавить, что во всех веденных Александром Великим войнах, как и раньше, легкая конница несла аванпостную службу, что постоянно высылались им отряды для рекогносцировок и что, наконец, часто выставлялись посты и ведеты почти на тех же, как кажется, основаниях, что и теперь.

3. Обучение греческой конницы {37}

Греки обращали большое внимание на обучение своих воинов. С раннего детства их занимали гимнастическими упражнениями, развивавшими силу и крепость. Борьба и метание диска были предоставлены атлетам по ремеслу, так как для солдат не придавали особенного значения в излишнем развитии силы и ловкости, а обыкновенными упражнениями греческих юношей были бег, прыгание, лазание, бросание дротиков, употребление копий и т.п. Предназначенные к поступлению в конницу обучились вольтижировке на деревянной лошади и быстрому слезанию и влезанию, что имело особенное значение в то время, когда еще не было известно употребление стремян. Из сделанного Ксенофонтом описания мер, принятых Агесилаем во время бытности его в Фригии для формирования конного отряда, можно вывести заключение, что этот искусный военачальник прилагал всяческое старание к тому, чтобы в конницу попадали молодые солдаты, подававшие надежду сделаться со временем хорошими ездоками. Поэтому он преимущественно набирал их из участков, богатых лошадьми, так как они должны были иметь большой опыт в обращении с лошадьми. Все молодые солдаты были собраны в Эфес, где Агесилай усиленно занялся обучением их, причем, чтобы возбудить соревнование, устроил выдачу призов лучшим стрелкам и ездокам, вследствие этого на плацах можно было постоянно видеть людей, упражнявшихся в бросании дротиков и стрел и в скачках. Столь заботливо обученная конница оказала важные услуги в последовавшей затем войне. В своем сочинении «О коннице» Ксенофонт дает старательно обработанное описание способа езды в его время, из него можно вывести заключение, что уже в то время садились на лошадь с левой стороны. Он [44] говорит: «Всадник должен взять повод (прикрепленный к нижнему концу удила или к цепке, облегающей подбородок) левой рукой настолько длинно, чтобы не дернуть за него, будет ли садиться с помощью ухваченной облиз ушей гривы или же вскакивать на спину лошади, помогая себе копьем». Таким образом, надо думать, что садились на лошадь двумя способами. Первый способ похож на тот, который практикуется и ныне, если желают сесть на неоседланную лошадь, причем берутся рукой за холку. Как садились по второму способу, можно видеть, по словам Беранже, из имеющейся в британском музее гравюры, где изображен всадник, садящийся на лошадь с помощью копья. Копье поставлено сбоку лошади и на его древке имеется крючок, на который всадник ставит одну ногу, а другую переносит затем легко через спину лошади. Тот же автор прибавляет, что подобный же способ практиковался, по описанию Ливия, у римлян.

Ксенофонт рекомендует обучать садиться на лошадь и с правой стороны, тем более что это никакого затруднения представить не может. Всадников обучали сидеть прямо, брать ляшками крепкий шлюс и ногу от колена пускать свободно вниз. Поводья держались в левой руке, которая не должна была отходить от тела. Корпус держался совершенно прямо, чтобы можно было свободно владеть оружием.

Всадников обучали вольному бою верхом копьями и дротиками, на острие которых надевались шары, чтобы бойцы не могли друг друга ранить; взаимным нападением и отступлением они приобретали необходимую ловкость в управлении конем и владении оружием.

4. Сочинение Ксенофонта о коннице

Это древнейшее сочинение, которое мы имеем о коннице, представляет для нас крайний интерес, тем более что оно принадлежит перу опытного воина, выказавшего во всех своих трудах полное знание кавалерийской службы, глубокое понимание свойств конницы и горячую любовь к ней. Сочинение это написано в виде обращения к известному лицу (думают, к сыну автора Гриллу, служившему в афинской коннице) и содержит самое подробное описание всех обязанностей вождя афинской конницы: как содержать ее постоянно в необходимом числе, как целесообразно снарядить, вооружить и как и чему обучать в мирное [45] время и как пользоваться ею во время войны. Книга показывает, что в то время греки уже достигли во многих отношениях полного умения обращаться с конницей. Если подробности обучения не могут уже теперь иметь для нас большего интереса, вследствие слишком большой разницы в вооружении и образе действий, то основные принципы пользования конницей, излагаемые Ксенофонтом в его труде, заслуживают самого полного внимания.

В первой главе он говорит о необходимости самого строгого выбора при назначении лошадей в конницу, брыкливые и непослушные должны быть, безусловно, исключены из ее рядов, а приняты только хорошо выезженные. Дальнейшего внимания заслуживают ноги лошади, строение которых должно позволять движение по неровной местности, при этом он советует держать лошадей на полу из гладких круглых камней для укрепления копыта — обстоятельство крайне важное в то время, когда ковка еще не была изобретена.

Следующий пункт, на котором он особенно настаивает, заключается в необходимости самого полного и всестороннего обучения людей, чтобы они могли быстро садиться и свободно ездить на всякой местности. Как только кончалась рекрутская школа и молодой солдат приобретал крепкую посадку, его обучали владению копьем на коне. Когда же люди и лошади получали предохранительное вооружение, то следующей обязанностью начальника было внушение людям полнейшей дисциплины, «так как без послушания и хорошие ездоки, и хорошие лошади, и прекрасное оружие не имеют цены».

Затем Ксенофонт советует коннице не ограничиваться ездой по дорогам, а особенно заняться ездой, скачкой и маневрированием на всякой местности. Зейдлиц имел обыкновение обучать подобным образом свой полк на пересеченной местности с такой энергией, что однажды получил выговор от короля за большое число ушибленных и убитых при этом людей; в ответ он спокойно сказал: «Если Ваше Величество будет поднимать такой шум из-за нескольких сломанных шей, то у вас никогда не будет тех лихих всадников, которые так нужны на войне».

Филархам или командирам эскадронов рекомендуется обращать самое строгое внимание на снаряжение и одиночное обучение вверенных им людей; они сами должны уметь ездить верхом и знать службу лучше своих подчиненных, чтобы служить им [46] живым примером и тем приобрести уважение и легче достигать послушания.

Копье следует держать над головой лошади, между ее ушами.

Все движения, о которых он говорит при одиночном обучении, исключительно показные и производились на смотрах, в присутствии сената, так как по афинским законам никто не мог служить в коннице, не будучи предварительно подвергнут испытанию во всех подробностях.

Ксенофонт признает полезным, чтобы при походных движениях люди иногда слезали и вели некоторое расстояние лошадей в поводу, для доставления облегчения как спинам лошади, так и себе. Эта мера заслуживает особенного внимания при форсированных маршах, так как облегчение лошадей и людей достигается при самой незначительной потере времени.

Рекомендуемый им способ перехода из развернутого строя в походные колонны и обратно вполне схож с употребляемым ныне. Он говорит, что узкие дефиле следует проходить по одному; при следовании по широким дорогам вести каждую трибу развернутым строем, а при движении по открытой равнине построить из всех триб сомкнутый отряд.

Он рекомендует далее высылать в неприятельскую страну, кроме обыкновенных разъездов, еще и другие для получения своевременно извещения о приближении противника; следует думать, что под первыми разумеются сторожевые, охранительные разъезды, а под вторыми — летучие, разведочные.

Предводитель конницы должен еще в мирное время вполне ознакомиться как со своей страной, так и с неприятельской. Ксенофонт справедливо замечает, что «предводитель, знающий дороги, находится совсем в отличном положении от того, кто с ними не знаком, и что при составлении плана действий знающий страну имеет большое преимущество перед тем, кто ее не знает».

Указания по установке пикетов и сторожевых постов замечательны. Прежде всего он рекомендует ставить их скрытно, чтобы они были надежной охраной своим и вероятной засадой для неприятеля. Скрытые посты гораздо менее подвержены нечаянным нападениям и вынуждают противника к большей осторожности. Если при наступлении неизвестно, где можешь встретить сопротивление, то приходится ожидать его всюду и поэтому двигаться не быстро и не свободно. [47]

Весь труд Ксенофонта показывает большую опытность в кавалерийском деле и всестороннее знакомство с обязанностями вождя, проникнут глубоким знанием человеческой природы и ставит на подобающую высоту моральный элемент, играющий столь важную роль в военном деле.

Глава III. Конница римская

1. Древние времена {38}

Главную силу римского войска составляла во все времена пехота. С ней они завоевали весь свет и на нее всегда обращалось неусыпное внимание, чтобы подержать ее на соответствующей высоте. Римская пехота была отлично вооружена как наступательным оружием, так и предохранительным, прекрасно обучена и дисциплинированна. Вначале она строилась, вероятно в виде подражания грекам, в фалангу, но очень скоро перешла к манипулярному строю, в котором легион, разделенный на несколько частей, обладал большей подвижностью. При Цезаре несколько манипул сводились в одно целое, и тактической единицей сделалась когорта; так продолжалось и при императорах, причем когорты состояли вообще из 555 человек.

Римляне подобно спартанцам не были кавалеристами в душе, хотя высшие классы несли службу верхом. Любопытен в этом смысле тот факт, что во времена республики ни один офицер легиона не имел права нести службу верхом; даже выбиравшийся в минуты крайней опасности и облеченный почти неограниченной властью диктатор не имел права садиться на лошадь, не получив на то особенного разрешения народа.

Если верить легендам, составляющим основание древнейшей истории римлян, то можно прийти к заключению, что кавалерийская служба была известна еще при основании Рима и получила некоторое развитие, но имена вождей ее, вероятно, относятся к области мифов. Во всяком случае до 2-й Пунической войны римская конница была немногочисленна и не играла заметной [48] роли в войнах г почти все сражения были выиграны пешими легионерами, и очень мало встречается примеров, где успехом обязаны коннице. Одним из таковых является захват римскими всадниками без всякой посторонней помощи туского города Троссулума, почему они иногда называются «trossuli» вместо «equites».

Как известно, Ромул разделил все население Рима в гражданском и военном отношении на трибы и курии; каждая курия выставляла 100 человек, триба в 10 курий — 1000 человек, а все 3 трибы — 3000 человек, исключительно пехоты, которые и составляли ядро войска. Кроме того, Ромул сформировал конный отряд из 3 центурий по 100 человек каждая, набиравшийся со всех триб. Всадники эти, называвшиеся «celeres» или «equites», были вооружены мечами и метательными копьями и обучались как конному, так и пешему бою. Это была отборная молодежь из патрициев, составлявшая как в мирное, так и в военное время корпус телохранителей при особе царя.

Тарквиний Древний, как кажется, придавал более значение коннице и применял ее больше, чем его предшественники: так, он увеличил число всадников в каждой центурии на сто. Вновь сформированные в отличие от бывших раньше назывались соответственно трем трибам: Ramnenses, Tetienses и Inceres posteriores. В древних источниках говорится, что конница эта оказала ему в его войнах значительные услуги.

Сервилий Туллий, реорганизовавший государственное устройство и войско, разделил прежние 3 двойные центурии на 6: это были 6 патрицианских центурий, известных под именем sex suffragii.

К ним было прибавлено еще 12 центурий всадников из наиболее состоятельных людей; в этих новых частях, при формировании коих руководствовались принципом состоятельности, а не происхождения, были плебеи, хотя должно было быть и много патрициев, так как вряд ли все число этих последних могло поместиться в первых 6 центуриях. Впрочем, во все центурии всадников допускались в первое время только люди безупречного поведения, состоятельные и при том условии, чтобы отец и дед были людьми свободными.

Все 18 центурий всадников получали казенных лошадей (equi publici), и всадникам ежегодно выплачивалась известная сумма на со держание коней. Позже, около 403г. дон. э., для пополнения конницы явился другой класс всадников, а именно граждане, имевшие [49] достаточное состояние для службы на коне. Они не получали лошадей от казны, а были обязаны купить и содержать таковых на свой счет. Впрочем, этот класс хотя и имел преимущество конницы над пехотой, но считался, как кажется, ниже, чем equites.

Всадникам, служившим на казенных лошадях, производился ежегодно смотр цензорами, причем они должны были проходить перед этими последними справа по одному, ведя лошадей в поводу. Если цензоры находили вид всадника или его снаряжения неудовлетворительным, или содержание его лошади нехорошим, или вообще считали его недостойным служить в коннице, то вычеркивали его из списка, отбирали лошадь, а иногда переводили насильно в пехоту. Подобное наказание считалось очень постыдным, особенно в первое время, тогда как впоследствии оно стало налагаться под влиянием личной ненависти или несогласия политических взглядов.

В 251 г. до н.э. 400 всадников, находившихся в Сицилии под командой консула Аврелия Котты, отказались исполнить его приказание о постройке нескольких укреплений; ослушание было доведено до сведения цензоров и виновные были лишены своего звания и права голоса на выборах.

Срок службы в коннице был десятилетний, между тем как в пехоте доходил до 16 и даже до 20 лет. Всаднику разрешалось оставаться на службе и далее означенного срока, если он был способен к действительной службе.

Классы, из которых пополнялась римская конница, были высшими по общественному положению и наиболее богатыми; то же мы видим почти везде в древние времена, кроме разве только немногих греческих государств. Так, уже у ассирийцев и египтян наиболее знатные и богатые люди сражались на колесницах, а впоследствии верхом, и служба в коннице служила некоторым отличием. Римские всадники тоже имели некоторые преимущества и впоследствии составили особый класс. Деятельное участие, принятое ими в подавлении восстания, произведенного Катилиной, настолько увеличило их значение и могущество, что, по словам Плиния, они составили в государстве третье сословие, и к известному титулу «Senates Populusque Romanus» с тех пор стали прибавлять еще: «et Equestris Ordo». Всадники носили как знак своего звания золотое кольцо.

В соседних с Римом государствах конница также пополнялась лицами из высших классов общества; так, мы читаем, что после [50] поражения самнитян Папирием в 293 г. до н.э. большая часть их войска бежала в город Аквилонию, а конница, «состоявшая из предводителей и знати», отошла к Бовиануму.

Класс всадников продолжал существовать в Риме очень долго, когда они уже перестали служить в войске особого рода оружия. В позднейшие времена республики вся конница поставлялась союзными государствами. Так, у Цезаря в войне с галлами не было римлян в коннице. Мы видим, например, что при свидании с Ариовистом он взял с собой в конвой своих легионеров, посаженных на лошадей союзной галльской конницы, так как опасался довериться безусловно всадникам, поставленным союзниками.

Впрочем, если лица, принадлежавшие к сословию всадников, и не составляли впоследствии особого корпуса, то все же им поручались в армии места, требующие доверенных лиц; они служили офицерами в союзной коннице, в легионах, или при штабах, или же в качестве охотников (singularii) исполняли особо опасные поручения.

Особенно важное значение получило сословие всадников при Августе, когда на все высшие места как в войске, так и в гражданском управлении стали назначаться лица этого сословия и вступить в него было особым преимуществом, а состояние в нем стало, таким образом, лучшим рекомендательным письмом при вступлении в жизнь. Молодые люди других сословий не могли рассчитывать ни на получение чина выше центуриона в войске, ни на занятие сколько-нибудь выдающегося места в гражданской службе.

Все equites, несшие действительную службу, обязаны были жить в Риме и, таким образом, завоевали себе еще при Империи высокое общественное положение. При Валентиниане и Валенце они занимали второе место в городе и были освобождены от телесного наказания.

Офицеры конницы считались старше офицеров пехоты того же чина; декурион конницы соответствовал центуриону легиона.

Мы имеем очень мало сведений об обучении и образе действий римского войска в древние времена. В описании у Ливия сражения между римлянами под начальством Валерия и Брута и веями под начальством изгнанного Тарквиния и его сыновей говорится, что Валерий имел под своей командой пехоту, построенную в виде четырехугольника (вероятно, фалангообразно), а Брут — конницу, которая была выслана вперед для рекогносцировки. Вейской конницей командовал Арунс, сын Тарквиния. В происшедшей [51] между конницами стычке дело дошло до рукопашной схватки, и обе стороны сражались копьями, чему доказательством служит тот факт, что Брут и Арунс, бросившись друг на друга, пронзили друг друга копьями и пали мертвыми с коней.

Так же точно и в битве при Регильском озере конница действовала, по всем вероятиям, копьями. Бой долго колебался, и римская пехота начала изнемогать, когда диктатор Постулий поскакал к стоявшей в резерве коннице и потребовал, чтобы она спешилась и поддержала утомленную пехоту; требование было сейчас же исполнено: всадники соскочили с лошадей и поспешили встать в переднюю линию. Пехота, воодушевленная прибытием этих знатных юношей, удвоила усилие и успела наконец сломить сопротивление латинян. Тогда всадники сели на подведенных в это время коней, бросились за неприятелем, имея за собой пехоту, и в скором времени неприятельский лагерь был взят.

Ливии рассказывает далее, что в 481 г. до н.э. консул Цезо Фабий опрокинул аквов атакой только своей конницы, но пехота от ненависти к нему отказалась преследовать противника.

Когда в 447 г. до н.э. в сражении между сабинянами и римлянами первые неожиданно охватили фланг римлян, то всадники двух легионов в числе 600 человек соскочили с коней, бросились на врага и приостановили его наступление; затем опять сели верхом, поскакали к другому флангу и здесь своими атаками способствовали выигрышу сражения.

Еще пример лихих действий римской конницы представляет происшедшее в 422 г. до н.э. сражение между римлянами под начальством консула Кая Семпрония и вольсками. Как кажется, римская пехота была тогда невысокого достоинства; по крайней мере, историк жалуется, что их войско было гораздо менее дисциплинированно, чем у вольсков. Эти последние наступали очень смело и решительно, римляне же колебались, останавливались и наконец начали отходить назад. В эту критическую минуту начальник одной из конных частей, Секстий Тимпаний, предложил своим всадникам слезть, следовать за его копьем, как за знаменем, и доказать, что с ними не может сражаться никакая конница, когда они верхом, и никакая пехота, когда они в пешем строю. Атака была ведена столь энергично, что вольски стали отходить и линия их была прорвана. Спешенные всадники проникли в середину неприятеля, который между тем опять сомкнулся в тылу их и отрезал их от своих. Римская пехота делала тщетные усилия выручить [52] своих всадников. Тимпаний, не имея возможности про.-, биться назад, отвел свой отряд на небольшой холм, где, окруженный со всех сторон противником, храбро оборонялся до ночи, когда неожиданный случай вывел его из опасности: обеими сторонами овладел внезапно панический страх, так что они бросились бежать в разные стороны и на поле сражения остался только Тимпаний со своим отрядом. Опасаясь, однако, засады, он остался на месте до наступления дня и тогда, убедившись в отступлении неприятеля, отвел свой отряд в Рим, где был встречен с торжеством.

Из описания этих сражений мы видим, что римские всадники сражались иногда пешком; надо полагать, однако, что это не было их назначением, иначе им дали бы, вероятно, более полное предохранительное вооружение.

В битве при Сентинуме римские и кампанские всадники дважды атаковали галльскую конницу вполне удачно, но затем они сами были совершенно неожиданно атакованы боевыми колесницами; вид их испугал лошадей, конница пришла в беспорядок, бросилась назад и смяла свою собственную пехоту.

Таким образом, в этом деле колесницы оказали серьезную услугу, впрочем, более тем моральным впечатлением, которое они произвели на никогда не видевших их римлян, чем своей действительной годностью для боя.

2. Снаряжение, вооружение и тактика римской конницы в древние времена {39}

Снаряжение первых римских всадников было очень просто. Они носили короткую тунику, оставлявшую руки и ноги голыми; седел и стремян не было, на спину лошади клалась попона, которая удерживалась на месте троком, грудным ремнем и подхвостником. Всадники лат не имели, а из предохранительного вооружения носили круглые щиты, обтянутые бычьей кожей, и шлемы.

По словам Полибия, копья были очень плохи: во-первых, по своей легкости и непрочности они очень легко ломались, и, во-вторых, они имели железный наконечник только на одном конце, который обыкновенно после первого же укола обламывался. Точно так же и [53] о щитах Полибий говорит с большим пренебрежением, утверждая, что они не давали никакой защиты и что в дождливую погоду покрывавшая их кожа скоро размокала и щит делался никуда негодным. Из наступательного оружия всадники имели мечи и копья. Будучи очень легко вооружены и не имея фактически почти никакого предохранительного оружия, они подвергались большой опасности.

Впоследствии римская конница была улучшена по образцу греческой, она получила копье большей длины и крепости, с железными наконечниками на обоих концах, широкий меч длиной всего около 13 дюймов и хорошо отточенный; продолговатый или квадратный щит, более крепкий. До Веспасиана меч носился с правой стороны, при нем он был перенесен на левую, а его место занял кинжал. Шлемы делались сначала кожаные, затем металлические. С конницы уже было снято предохранительное вооружение, когда пехота еще носила кирасы.

Мы видели, что в битве между Брутом и Тарквинием конница начала дело, но это не всегда было так; были случаи, когда конницу [54] держали за боевой линией в резерве и выдвигали вперед в критическую минуту для поддержания пехоты. Мы приводили тому примеры при Регильском озере, затем в 447 г. до н.э. в стычке между римлянами и сабинянами и, наконец, в действиях Секста Тимпония. Причина, по которой бой между Тарквинием и Брутом открылся действиями конницы, ясна из описания этого сражения, сделанного Ливием. Брут выехал с конницей вперед для производства рекогносцировки. Когда Арунс, также производивший со своей конницей рекогносцировку, узнал Брута, окруженного ликторами консула, то воскликнул с яростью: «Вот он, несчастный виновник нашего изгнания из родины! смотрите, он идет, украшенный отличиями нашего звания! теперь помогите мне, о Боги, мстители за царей!» — дав шпоры коню, устремился с бешенством на Брута, который, завидев его приближение, понесся к нему навстречу. Следом за обоими предводителями помчалась их конница. Таким образом, здесь причиной столкновения между обоими рекогносцирующими отрядами была личная ненависть предводителей их, и потому образ действий конницы в данном случае нельзя считать за общеупотребительный, тем более что прочие исторические факты этому противоречат.

Как кажется, при снаряжении, вооружении, содержании и обучении конницы преследовались преимущественно две цели: разведывательная служба и преследование после боя. И то и другое не требовало рукопашного боя, а следовательно, и предохранительного вооружения, которое даже мешало бы достигнуть желаемой цели.

Если бы конницу держали при начале боя сзади не для преследования по окончании его, а для того, чтобы в критическую минуту спешить и послать ее на помощь пехоты, что на деле часто и производилось, то она должна была быть еще тяжелее вооружена, чем эта последняя, так как на нее смотрели бы как на последнюю опору, а между тем она могла бы нести на себе большую тяжесть ввиду того, что совершала передвижения верхом. Действия конницы носили все тот же характер до войн с Ганнибалом, когда были введены значительные изменения как в снаряжении, так и в употреблении ее. Так, еще в сражении при Каннах римские всадники спешились, чтобы вступить в бой с карфагенянами. Увидав это, Ганнибал сказал: «Это мне приятнее, чем если бы мне их дали связанными по рукам и ногам».

Тактической единицей в римской коннице была турма, которая делилась на 3 декурии по 10 человек в каждой; декуриями [55] командовали декурионы, старший из которых был в то же время командиром турмы. Эти 3 офицера выбирали еще троих, которые ездили в замке, так что турма нормальной численности состояла из 6 офицеров и 30 нижних чинов. Обыкновенно строились в 3 шеренги по 10 человек, иногда в 4 — по 8 человек. Командир турмы становился перед серединой ее, два другие декуриона — на обоих флангах в передней шеренге; прочие 3 офицера — в замке, за серединой турмы и за флангами. Каждая турма имела свой значок.

В состав каждого легиона входило 10 турм, по одной на каждую когорту, так что конница составляла 1/11 силы легиона. Она строилась или на обоих флангах пехоты, или вся вместе в передней линии, или же, наконец, позади пехоты. В легионах союзных войск пехота имела ту же численность, как и в римских, но конница была вдвое сильнее, т.е. простиралась до 640 человек, в римских же — 320.

Турма строилась на полных интервалах, т.е. промежутках, равных длине фронта, и на каждый ряд давалось 5 футов, чтобы всадник мог свободно действовать своим метательным оружием.

Эти маленькие тактические единицы обладали выгодой большей подвижности и вместе с тем давали возможность легко прекратить всякий начинавшийся беспорядок, который в недостаточно обученных войсках, при сколько-нибудь значительной массе, распространялся очень легко.

16 турм вспомогательных войск, соединенные вместе, составляли крыло, или алу (ala), бывшее под начальством префекта. Та часть конницы, которая стояла на флангах, была перемешана с легкой пехотой; на остальную часть, стоявшую позади пехоты, возлагалось преследование. Союзная конница, более легкая, чем римская, производила рекогносцировки и фуражировки; ее набирали очень часто из жителей страны, где велась война, — из волонтеров — партизан, сторонников Рима. В сражениях ее большей частью ставили на флангах боевого порядка, почему составлявшие ее всадники и назывались фланговыми (equites alarii), в отличие от собственно римлян или всадников легионарных (equites legionarii).

Римляне, хотя и считали службу в коннице почетной и пополняли ряды ее знатными юношами, но до Пунических войн они не понимали ее духа, не придавали ей должного значения и не умели ни обучать ее, ни пользоваться ею. Древним римлянам не приходила [56] в голову возможность пустить ее стеной на противника и быстротой и массой ее сломить его сопротивление; они ставили ей, как уже было сказано, только две цели: разведывание и преследование. Напротив того, к пешему бою прибегали так часто, что надо удивляться, отчего не было сформировано особых отрядов тяжеловооруженных драгун, которые, спешившись, могли бы занять в боевом порядке место рядом с триариями или лучшей пехотой. Этого не делали и ограничивались обладанием плохо снаряженной и вооруженной конницы, которая была совершенно неспособна выполнить свою задачу даже в такое время, когда метательное оружие поражало только на несколько шагов.

3. Конница в войнах с Ганнибалом {40}

Ганнибал первый в Западной Европе понял настоящее значение конницы и всю ту пользу, которую можно из нее извлечь. Это был один из тех великих мастеров военного дела, которые появляются столетиями и которые кладут отпечаток своего гения на всю современную им военную историю. Подобно Александру на востоке, Ганнибал на западе был обязан целым рядом блестящих успехов, одержанных им над лучшей пехотой, своей многочисленной, прекрасно обученной коннице и своему умению ею распоряжаться.

При выступлении Ганнибала из Испании для внесений войны в пределы Италии в его войске было 50 000 человек пехоты и 9000 всадников — все опытные ветераны испанских войн. Отношение конницы к пехоте было больше, чем у римлян, и почти такое же, как оно было у Александра в том войске, с которым он предпринял завоевание Персии. По качеству же своему карфагенская конница еще более превосходила римскую. Она разделялась на тяжелую и легкую. Первая имела кольчуги, шлемы, железные набедренники, мечи и короткие копья; она делилась на эскадроны из 64 человек, строившиеся 8 человек по фронту и 8 в глубину. Конница союзных галльских племен должна быть также отнесена к тяжелой; она имела большие мечи и в остальном была снаряжена и вооружена подобно греческим катафрактам. [57]

Нумидийцы, составлявшие легкую конницу Ганнибала, считались лучшими в это время представителями этого рода оружия. Сведения об их снаряжении, вооружении и образе действий чрезвычайно разноречивы. Лошади их были маленького роста, очень невидные. Сами они были крайне плохо снаряжены и почти совершенно нагие, ездили без седел, управляли лошадьми с помощью прута или ремня. Тем не менее услуги, оказанные ими Ганнибалу, столь велики, что с трудом можно верить рассказам о столь неудовлетворительном их снаряжении. Они не употребляли ни узды, ни поводьев; это можно вывести, между прочим, из того, что Полибий в описании сражения при Тичино, говоря о том, что они стояли на флангах, противопоставляет им тяжелую конницу, стоявшую в центре, называя ее конницей «с поводьями». Кроме того, все древние писатели называют нумидийцев прямо «gens inscia freni» или « Numidae infreni».

На колонне Траяна нумидийцы изображены почти совершенно голыми, только на плечи накинут небольшой плащ, свободно развевающийся по воздуху. Монфокон таким образом описывает подобного нумидийцы: римский воин старается стащить его за волосы с лошади — маленького несчастного животного без уздечки, седла, попоны или подушки. Также и Страбон говорит, что нумидийцы управляют лошадьми с помощью прута и что лошади [58] бегают за ними, как собаки. Ввиду всех этих доказательств нельзя не верить, что нумидийцы обладали способностью управлять лошадьми без повода. С другой стороны, Фалар признает изображения на колонне Траяна не заслуживающими никакого внимания и называет их «une pure reverie de sculpture». Может быть, он и не вполне не прав: если нумидийцы действительно в своей стране и ездили нагими, то более чем вероятно, что при переходе армии Ганнибала в Испанию и Италию они начали носить какую-нибудь легкую одежду. Зато умение их управлять лошадьми без поводьев не подлежит никакому сомнению; все древние писатели: Полибий, Страбон, Силий Италийский, Иродиан и Виргилий — единогласно утверждают это. Вооружены были нумидийцы дротиками и щитами. Они не были годны для сомкнутого боя в линии или частями, хотя Ганнибалу, кажется, и удалось разделить их для построения боевого порядка на эскадроны по 64 человека в каждом, и место им было указано на обоих флангах армии. Главной же их деятельностью были: разведки, фуражировки, назойливое преследование неприятельских арьергардов, нападения на обозы и транспорты. Они были очень смелы, предприимчивы, выносливы и необычайно быстры в движении; неожиданно появляясь перед противником, они закидывали его своими дротиками, которыми владели с замечательной ловкостью; в случае его перехода в наступление уклонялись от боя и исчезали; затем опять появлялись, опять нападали. Все эти маневры они производили с достойной удивления быстротой и повторяли их по нескольку раз, что говорит в пользу ловкости, силы, выносливости и крепости ног их лошадей. Они были незаменимы в засадах, нечаянных нападениях, мелких схватках и при действиях на пересеченной местности, труднодоступной для прочей конницы. Немудрено, что Ливии называет их лучшей конницей Африки.

Легко понять, какое значение имела подобная конница для Ганнибала; без нее, а также и без своей тяжелой конницы он вряд ли бы продержался в Италии даже в течение одной кампании; с ними же он не только сражался 16 лет в неприятельской стране, вдали от своей базы и даже совершенно отрезанный от нее, но и сражался, за редкими исключениями, победоносно, хотя в конце концов и без всякого результата. Если бы у римлян была такая же конница, то он был бы вынужден очень скоро, уже по недостатку продовольственных запасов, сдаться или по крайней мере очистить Италию. Таким образом, эти войны представляют первый пример крупных [59] выгод, доставляемых превосходством кавалерии. Чем дальше мы пойдем в истории конницы, тем чаще будем мы возвращаться к этой истине, и целый ряд фактов убедит нас в несомненной пользе многочисленной, хорошо снаряженной и обученной конницы.

Но Ганнибал не только верно оценил роль конницы в предприятиях малой войны; на западе он первый начал пользоваться ею на полях сражения, согласно с духом этого рода оружия: он бросал массы конницы с непреодолимой силой на неприятеля и одерживал победы всесокрушающими ударами атакующих эскадронов. Точно так же никто не умел лучше его подготовлять победу искусным употреблением конницы до боя и развивать успех действиями конницы в самом бою.

Первое столкновение в Италии между Ганнибалом и римлянами произошло на берегах Тичино. Это было почти исключительно кавалерийское дело, сразу показавшее и превосходство карфагенской конницы, и необыкновенно умелое пользование ею Ганнибалом.

Командовавший римской армией Публий Сципион, услышав о приближении карфагенян, вышел на рекогносцировку с конницей и частью легкой пехоты и наткнулся на Ганнибала, двигавшегося во главе своей конницы с той же целью. Это и было началом Тичинского боя, крайне замечательного не столько по числу участвовавших в нем войск, сколько по произведенному им нравственному впечатлению, которое не скоро изгладилось.

Сципион развернул свои войска в одну линию, вероятно, в строю по турмам с интервалами между ними; союзная галльская конница стояла в центре, римская — на флангах. Легкая пехота встала в интервалах между турмами и в центре. Ганнибал также выстроил свою конницу в одну линию, вероятно, поэскадронно или в отрядах по 64 человека, также с интервалами между ними, но так как у него было больше войска, то стоявшие на его флангах нумидийцы охватывали расположение противника.

Перемешивание у римлян легкой пехоты с конницей доказывает, что Сципион более думал об обороне, чем о наступлении, но пехота его, как по своему вооружению, так и по качеству, не имела той стойкости, которая была необходима для отражения кавалерийской атаки и которую могли бы проявить тяжеловооруженные воины.

Ганнибал сразу оценил слабую сторону подобного расположения. Его всадники, горя желанием сразиться, требовали немедленного [60] боя, и приказание об атаке было дано. Как ураган, понеслась карфагенская конница и не дала времени римской пехоте нанести ей большой вред. Полибий говорит, «что легкие пехотинцы едва успели бросить несколько стрел, как устрашенные быстрым приближением неприятельской конницы и опасаясь быть раздавленными, повернули кругом и обратились в бегство через интервалы между эскадронами». Римская конница двинулась навстречу карфагенской, и между ними завязалась рукопашная схватка; часть римлян спешилась и вела бой в пешем строю. Нумидийцы пронеслись мимо флангов римской конницы и налетели на отошедшую в заднюю линию легковооруженную пехоту; по совершенном истреблении ее они повернули назад и атаковали с тыла римскую кавалерию. В скором времени она принуждена была обратиться в бегство, и Ганнибал одержал блестящую победу.

Из описания этого видно, что карфагенская тяжелая конница атаковала с большой стремительностью и тем крайне поразила римскую легковооруженную пехоту.

Сражение это ясно выявило превосходство Ганнибала на ровной местности, моральное же впечатление было огромное и весьма продолжительное. Сципион начал сейчас же отступать, с чрезвычайной быстротой прошел отделявшую его от реки По равнину и перешел по мосту за эту реку, «так как он не считал себя», говорит Полибий, «в достаточной безопасности вблизи от неприятеля, столь превосходящего его конницей». [61]

Образ действий римского вождя при открытии военных действий безусловно ошибочен. Ему должно было быть известно, что у Ганнибала многочисленная и прекрасная конница, а что у него самого, наоборот, лучше дисциплинированная и надежная пехота. Римляне и рассчитывали всегда на свою пехоту для одержания успехов. Очень трудно поэтому понять, почему Сципион решился принять первый бой в войне со своим слабейшим родом оружия против сильнейшего и лучшего неприятельского.

Нравственное впечатление первой победы в кампании всегда очень сильно. Редко бывает, чтобы раз утраченное при первой неудаче доверие к своим силам опять восстанавливалось.

Следующая большая битва произошла при Треббии, и здесь опять Ганнибал выказал замечательные способности полководца, а римляне делали одну ошибку за другой. Ганнибал расположился милях в 5 юго-восточнее Пьяченцы и тем прервал сообщения римских консулов с Римом и Аримином; вследствие этого римляне из Пьяченцы вышли на запад, переправились через Треббию и стали лагерем на левом берегу этой реки, вероятно, чтобы быть ближе к городу, где находились их магазины и запасы.

Ганнибал воспользовался своей легкой конницей, чтобы вызвать римлян на заранее выбранную местность, где была устроена засада, дававшая ему возможность атаковать противника в разгар боя с флангов и тыла. Он выслал нумидийцев для опустошения всей местности вокруг лагеря римлян. Военачальник последних, Семпроний, выступил против них с конницей и сильным отрядом стрелков и оттеснил их; Ганнибал отошел назад после горячей схватки и тем поднял дух римлян, вообразивших, что они одержали действительную победу.

В следующую ночь Ганнибал поставил своего брата Магона с 2000 людей, наполовину всадников и наполовину пехотинцев, совершенно скрыто в высохшем русле ручья, против своего правого фланга. Затем, как только начало рассветать, еще ранее, чем римляне успели позавтракать, нумидийцы были опять высланы через реку, чтобы беспокоить неприятеля и постараться втянуть его в дело. Семпроний попался в поставленную ему ловушку, так как вчерашний успех сделал его самоуверенным до безумия. Он выслал для атаки нумидийцев свою конницу следом за 6000 пеших лучников и, наконец, выступил сам с остальным войском из укреплений. Успех предыдущего дня его ослепил. Дело было зимой; погода холодная, вода в реке поднялась и доходила людям до половины [62] груди; к тому же римляне не успели подкрепиться пищей. Несмотря на это, Семпроний перевел своей войско вброд и решил принять бой, имея реку в тылу. Ганнибал спокойно ожидал противника на выбранном им месте; люди его были совершенно свежи, накормлены и воодушевлены. Когда римляне, преследуя нумидийцев, переправились через реку, Ганнибал выслал в помощь этим последним легкую пехоту и балеарских пращников, всего около 8000 человек, следом за ними пошел и сам со всем своим войском. Его пехота, состоявшая из галлов, испанцев и африканцев; всего до 20 000 человек, была построена в одну линию фалангой. Конница силой до 1000 человек, а равно и слоны были распределены поровну по обоим флангам. Полибий говорит, что «Семпроний отозвал назад свою конницу, бесплодно утомлявшуюся в преследовании нумидийцев, которые рассыпались в полном беспорядке при первом же столкновении и затем быстро собирались и смело возобновляли нападение». Пехоту свою он построил в 3 линии, имея конницу численностью до 4000 человек на обоих флангах.

Римские велиты должны были отступить пред карфагенской легкой пехотой, так как уже израсходовали почти все свои стрелы и дротики в длившихся с самого утра беспрерывных схватках с нумидийцами. Сошлись главные силы. Карфагенская конница вынеслась вперед и с такой стремительностью атаковала римских всадников, что отбросила их с первого же удара и согнала с поля сражения. Следовавшие за тяжелой конницей нумидийцы и легкая пехота бросились на оголенные таким образом стоявшие на флангах части римских легионов и привели их в беспорядок. В эту критическую минуту Магон, выскочив из засады, ударяет в тыл легионам и в то же время подоспевает опять карфагенская конница, так что фланги римлян, их конница и велиты опрокинуты и отброшены за руку. Но тяжеловооруженная римская пехота, стоявшая в центре, оказалась вполне достойной своей славы. Перед собой она имела наступавшую в полном порядке карфагенскую фалангу (Ганнибал, как кажется, не торопился начать бой в центре); резервы и фланги римлян были уничтожены; с тыла угрожали войска, бывшие в засаде; по всей местности рыскали кругом победоносные неприятельские всадники; вздувшаяся река отделяла от лагеря. Но никто и не подумал о сдаче. Решение было принято консулом без всякого колебания, люди повиновались беспрекословно. Легионы сомкнулись теснее, двинулись вперед, разнесли [63] весь центр карфагенской армии и пробились к Пьяченце. Сюда же прибыл на другой день и Сципион, прошедший ночью мимо карфагенского лагеря с собранными остатками войска.

Эта битва может служить доказательством достойных удивления качеств римской тяжеловооруженной пехоты, легионов и высокого значения конницы для Ганнибала; несомненно, что он выиграл сражение только благодаря ей и ее блестящим действиям. Если бы римский консул распорядился лучше и не принял бы боя при неблагоприятной обстановке, если бы он выбрал позицию, где его фланги были бы обеспечены от охвата неприятельской конницей и где могли бы вполне выказаться при благоприятной обстановке обучение, храбрость и стойкость его пехоты, то, по всем вероятиям, исход сражения был бы совсем другой, потому что бой при Требии показал, что карфагенской пехоте было далеко до римской.

Описание битвы при Каннах, где Ганнибал разбил самое многочисленное войско, когда-нибудь против него выставлявшееся римлянами, дает еще доказательства, какие выгоды умел извлекать этот великий полководец из своего искусства применять конницу.

За несколько дней до этой битвы произошла стычка между конницей и легкой пехотой Ганнибала и передовыми отрядами консула Варрона. Первая же атака карфагенской конницы, произведенная с обыкновенной стремительностью, привела римлян в беспорядок и, вероятно, имела бы для этих последних очень печальные последствия, если бы Варрон не позаботился еще ранее поставить [64] в интервалах конницы несколько когорт тяжеловооруженных пехотинцев. Эта предусмотрительность, по словам Полибия, спасла его отряд.

В сражении при Каннах армия Ганнибала стояла в дуге, образуемой рекой Ауфидием{41}. На крайнем левом фланге, который был примкнут к реке, стояла галльская и испанская конница, до 8000 человек, рядом с ней половина африканской пехоты. В центре — тяжеловооруженная галльская и испанская пехота, построенная в больших массах (хилиархиях) по 1024 человека в каждой. Правее ее — другая половина африканской пехоты и, наконец, на крайнем правом фланге — 2000 нумидийских всадников.

Римское войско было построено следующим образом: на правом фланге — 2000 римских всадников, в центре — пехота, на левом фланге — союзная конница.

Пехота была в обыкновенном манипулярном строю, на полных интервалах и в 3 линии (гастаты, принципы и триарии); чтобы вполне воспользоваться численным превосходством, фронт манипул был сужен до 10 человек, а глубина увеличена до 16 шеренг.

Пращники карфагенян и легкие войска обеих сторон стояли впереди фронта и первые начали бой, который продолжался долго, велся очень храбро, но без решительного результата.

Ганнибал, который ясно видел превосходство римской пехоты и приписывал его отчасти вооружению, дал своим африканским ветеранам отнятое у римлян наступательное и предохранительное вооружение. Галльская и испанская пехота, вооруженная щитами и мечами, была в строю, имевшем вид дуги, обращенной выпуклостью к неприятелю. Предполагалось начать бой ею, а затем ввести в дело африканцев, которые сначала должны были служить резервом. Одновременно с атакой галлов и испанцев Ганнибал приказал своим 8000 тяжелым всадникам атаковать стоявших против них 2400 римских всадников, которые, очевидно, были сразу сметены с поля сражения. Между тем на противоположном фланге нумидийцы вели демонстративный бой с союзной римской конницей, не ввязываясь в решительное дело. Прогнав римских всадников, карфагенская конница, обскакав с тыла все расположение римлян, атаковала сзади союзную конницу, на которую в то же время с фронта налетели нумидийцы; конечно, и она была разбита. [65]

Пока происходили эти кавалерийские дела, римская пехота атаковала выдающийся пункт расположения Ганнибала и оттеснила его; затем продолжала наступать далее, гоня его перед собой и углубляясь все далее и далее внутрь расположения карфагенян. Пользуясь этим, оба отряда карфагенской пехоты сделали захождение и атаковали оба фланга римлян; в то же время возвращавшаяся после окончательного рассеяния римских конных частей карфагенская конница атаковала легионеров с тыла. С этой минуты бой обратился в бойню; относительное число убитых к принимавшим участие в сражении было более, чем в каком бы то ни было другом бою древнего и даже нового времени.

Действия карфагенской конницы в этой битве напоминают действия македонян при Иссе и Арбеллах. Из описания сражения древними писателями видно, что конница была замечательно дисциплинированна; без этого немыслимо было бы настолько иметь ее в руках, чтобы после первой победоносной атаки приостановить преследование, атаковать вторично, опять отозвать назад и атаковать в третий раз.

Умение, с которым Ганнибал распределил свою конницу, выше всякой похвалы. На левом фланге, где он предполагал нанести первый удар, он ставит 8000 против 2400; на правом — нумидийцам, не превосходившим численностью противника, он запрещает ввязываться в серьезный бой, пока конница левого фланга не подкрепит их. Это показывает, как он понимал принцип, признаваемый и теперь за правильный, — противопоставлять свои массы дробным частям противника.

Войны с Ганнибалом и целый ряд поражений, которые римляне терпели от него вследствие недостатка хорошей конницы, вынудили их обратить внимание на этот род оружия. Публий Сципион, сын вождя римлян при Тичино, был по смерти отца и дяди назначен начальником римского войска в Испании. Как только этот великий полководец, впоследствии победитель Ганнибала при Заме, вступил в командование своими войсками, так сейчас же с полной энергией занялся улучшением конницы.

Он следовал при этом греческой системе, которая в те времена считалась лучшей. Всадники были снабжены шлемами, латами, продолговатыми щитами, сапогами, копьями с железными наконечниками на обоих концах, дротиками и кривыми саблями. Сципион, не щадя трудов, сам наблюдал за учениями и присутствовал при упражнениях. Полибий дает в X книге [66] описание введенных им маневров. Каждый всадник должен был уметь делать повороты направо, налево, кругом и во фронт. Декурий и турмы обучались заездам направо и налево, затем повороту кругом рядами и опять заезду на прежнее место. Так же точно делались заезды по турмам — кругом и на три четверти круга. Иногда один или два ряда из середины или с фланга вызывались вперед на известное расстояние и затем другие должны были большим галопом выравняться по ним. Как кажется, упражнение это, описание которого, впрочем, не совсем ясно, имело скорее целью развитие ловкости маневрирования, чем применения его в деле. Затем делали перемену фронта.

Сципион обучал далее своих воинов во время наступления на противника внезапно поворачиваться и начинать отходить, причем маневр этот должен был быть произведен в полном порядке и с соблюдением интервалов между частями, так как он считал, что для конницы нет ничего опаснее атаки в беспорядке.

Он обучал всадников и делал их смотры сам лично, причем выводил их из города в поле и здесь производил те упражнения, которые считал для них необходимыми. При этом, вопреки принятому тогда обыкновению, он не становился во главе войск, где его могли видеть все, а он не видел никого, но все время переезжал от одной части к другой, за всем присматривал, давал объяснения и делал необходимые поправки. Он внушал таким образом каждому отдельному воину ясное представление о его обязанностях. Дмитрий Фалерский, обсуждая этот метод, говорит: «Сила всего войска составляется из силы и обучения каждой отдельной части его и каждого отдельного воина». [67]

Сципион, впрочем, и пожал впоследствии в полной мере плоды трудов, положенных им на обучение своих воинов, прежде всего уже в испанских войнах, а затем и в битве при Заме, где одержанным успехом он не только спас свой народ от погибели, но и завоевал ему владычество над целым миром.

Римская конница уже с давнего времени употребляла уздечку и поводья, но не имела ни седел, ни стремян. Вместо седел, которые впервые появились в 340 г. н.э. и были усовершенствованы 50 лет спустя Феодосией В., римляне употребляли двойную попону или подушку из сукна, звериной кожи или меха; нижняя попона была больше верхней и иногда украшена бахромой. Она удерживалась на месте троком, грудным ремнем и подхвостником. На нее клали маленькую подушку, нижний край которой был вырезан фестонами и иногда украшен кисточками; грудной ремень и подхвостник также обвешивались кисточками, полумесяцами и т.п. Обе попоны или подушки скреплялись между собой четырьмя пуговицами, а иногда лентами. Стремена появились лет через 200 после введения седел, т.е. в конце VI столетия н.э.

Вегеций говорит, что молодые солдаты обучались вскакивать на неоседланную лошадь с копьем или обнаженным мечом в руках и что это упражнение производилось постоянно и молодыми и старыми воинами. Начинали обучение на деревянной лошади и без оружия, затем давалось оружие и наконец переходили к живой лошади; обучали вскакивать с обеих сторон. Упражнения эти производились зимой в закрытых помещениях, а летом на плацах. Касательно употребления удила и повода здесь будет кстати привести рассказ Ливия (в 33 гл. 4-й книги) о сражении, происшедшем между римлянами под начальством диктатоpa [68] Мамерка Эмилия и фиденатами, в котором начальник конницы (magister equitum) Авлий Корнелий приказал своим людям снять с лошадей уздечки и атаковать противника на разнузданных лошадях, причем атака увенчалась полным успехом. Если этот факт верен, то он только доказывает, что Корнелий желал избежать задерживания лошадей всадниками при приближении к противнику и развить до высшего предела быстроту хода лошадей. Надо заметить, что один из деятелей американской войны{42}, генерал Гуд, утверждал, что если бы можно было в момент атаки перерезать поводья, то лошади бы смяли всякую пехоту и результаты атаки были бы несомненны.

О способе ковки лошадей у римлян мнения расходятся. Известно только, что подков, прикрепленных к копыту гвоздями, как это делается теперь, у них не было. Неизвестно также, где были впервые применены такие подковы и когда, но во всяком случае не во времена Рима. У греков во времена Ксенофонта лошадей вовсе не ковали, что видно, между прочим, из забот его о возможно большем укреплении копыта. С другой стороны, известно, что римляне надевали иногда на ноги мулов и вообще вьючных животных металлические и деревянные башмаки (solea), которые подвязывались выше копыта кожаными ремнями; впрочем, кажется, подобного рода башмаки встречаются только как исключение; Светоний рассказывает, что когда Нерон отправился на Олимпийские игры, то за ним следовало 2000 мулов, несших его вещи и везших повозки. Мулы эти снабжены были подобного рода башмаками из серебряной пластинки на ремнях. Такие башмаки, только золотые, были на мулах Поппеи. Из всего этого только можно вывести заключение, что римляне заботились о ногах своих вьючных животных, и можно думать, что не менее заботились они и о ногах лошадей своей конницы. Лискенн не допускает возможности, чтобы продолжительные марши, которые необходимо должны были иметь место в государстве, простиравшемся от Британии до берегов Тигра, могли совершаться на неподкованных лошадях, и полагает, что подковы настолько точно пригонялись по форме копыт, что их на памятниках и моделях нельзя разобрать. Гумберт совершенно того же мнения. Барден с ними не согласен и прямо говорит, что стремена и подковы римской коннице были неизвестны. Ввиду подобных противоречий [69] вряд ли этот вопрос может быть окончательно решен; по всем вероятиям, вообще ковки не было, иначе хотя где-нибудь можно было бы найти точные указания на это, но весьма возможно, что на лошадей конницы иногда надевались башмаки вышеописанного устройства.

Первое несомненное доказательство ковки на гвоздях дает скелет лошади, найденной около Тура в 1653 г. в гробнице Хильдерика, царствовавшего в 453-481 гг.

Римская конница держалась на той высоте, до которой ее довел Сципион, довольно продолжительное время. Деление легионов на манипулы и принятый для последних строй на полных интервалах давали мелким конным частям — турмам — возможность, проходя через эти интервалы, оказывать своей пехоте деятельную и непосредственную помощь. Для этой цели известная часть конницы ставилась позади боевой линии в резерв.

Уже Сципион и Лентул при действиях в Испании и Африке ввели временно разделение легионов на когорты, которые они формировали простым сведением трех манипул. Сделано это было, вероятно, для успешного противодействия многочисленной неприятельской коннице; опыт же доказал, что это достигается уменьшением числа интервалов между пехотными частями и построением этих последних в более крупные тактические единицы. В виде постоянного подразделения легионов когорты были введены не ранее чем во времена Мария, причем каждый легион делился на 10 когорт, что и продолжало существовать во все времена Императоров.

При Адриане численность первой когорты была увеличена; она была сформирована из лучших людей всего легиона и ей были даны некоторые особые преимущества. Она была двойной силы против других когорт, так что в ней числились 800, 1000 или 1200 человек при силе легиона в 4000, 5000 или 6000 человек. Также знамя или орел, а равно и изображение Императора были переданы этой когорте, носившей название cohors milliario.

В боевом порядке место конницы было обыкновенно на флангах, причем тяжелая конница становилась рядом с пехотой, а легкая — рядом с тяжелой, чтобы прикрыть фланги своей армии и в то же время угрожать флангу и тылу неприятельской. Известная часть конницы и после введения когорт ставилась позади боевой линии, так как и это построение позволяло прохождением через интервалы подать непосредственную помощь пехоте. [70]

4. Походы Сципиона Африканского.
Битвы при Илинге и Заме и войны с Митридатом {43}

Битва при Илинге в Испании между Сципионом Африканским и Газдрубалом приводится обыкновенно как образец высшего развития тактического искусства в римской военной истории и потому заслуживает более подробного изучения, тем более что конница играла в ней совершенно выдающуюся роль.

Газдрубал и Магон имели 70 000 пехоты, 4000 конницы и 32 слона; Сципион — 45 000 пехоты и 3000 конницы, следовательно, был значительно слабее. Весной 205 г. до н.э. Газдрубал собрал все свои силы и занял укрепленный лагерь у подошвы горы близ города Илинга. Впереди лагеря простиралась очень удобная для действий равнина.

Сципион находился в это время в очень критическом положении. Его римские легионы были слишком слабы, чтобы бороться одни со столь превосходным в силах неприятелем, испанские же союзники не внушали ему достаточного доверия. Тем не менее он решил не выказывать своего недоверия и в деле употребить свои испытанные легионы на решительном пункте, а союзными войсками только заполнить промежутки.

Поэтому он подошел к позиции карфагенян на 1/2 мили и начал разбивать лагерь. Предполагая, однако, что Газдрубал постарается ему помешать, он поставил свою конницу в засаду за холмом. Хитрость его вполне удалась: Магон и Массинисса, которые действительно вышли из своего лагеря с конницей и нумидийцами, были неожиданно атакованы из засады и с большими потерями, в полном беспорядке отброшены в свой лагерь. Эта стычка подняла дух римлян и скрепила союз их с испанцами.

Вслед затем войска обеих сторон простояли еще несколько дней друг перед другом в боевом порядке на равнине, простиравшейся между лагерями, не начиная боя; только между легкими частями происходили изредка небольшие схватки.

Во все это время Сципион внимательно наблюдал за боевым порядком Газдрубала и заметил, что лучшая часть войска последнего, африканская пехота, находилась в центре, а конница и слоны — на флангах. Очевидно было, что, принимая это построение, Газдрубал хотел противопоставить своих африканцев римским легионерам, [72] которые также обыкновенно занимали центр; он мог ежедневно видеть римское войско в боевом порядке и заметить, что испанцы и вообще малонадежные союзные войска стояли на флангах. Сообразно с этим он и принял свои меры; между тем Сципион показывал ежедневно свой боевой порядок, для того чтобы ввести в заблуждение Газдрубала, а сам хотел в последнюю минуту переменить построение так, чтобы поразить неприятеля неожиданностью.

Перед началом сражения Сципион, как опытный воин, принял все меры к тому, чтобы по возможности обеспечить себе успех. Трибунам и офицерам было приказано проследить, чтобы все люди были накормлены и на рассвете совершенно готовы к выступлению. Раньше других вышли конница и легкие войска, за ними — главные силы, которые развернулись на равнине так, что испанцы стали в середине, а римские легионы — поровну на обоих флангах. Конница приблизилась к самому неприятельскому лагерю и угрожала нападением. Газдрубал, видевший выступление и развертывание противника при тусклом свете едва начинающегося дня, немедленно выслал легкие войска и конницу, как они были, не евши и наскоро одетые, против римской конницы, а сам с остальною частью войска, также не успев поесть, выступил вслед за ними и выстроил свой обыкновенный боевой порядок, имея слонов на флангах. Между тем солнце взошло; легкие войска Сципиона отошли через интервалы в заднюю линию, и глазам Газдрубала представилось римское войско в новом и неожиданном его построении. Он видел, что его испанские союзники должны будут выдержать удар лучших войск противника и что исход боя будет в значительной степени зависеть от исхода этого столкновения.

Он не имел, однако, много времени на размышления, так как Сципион сейчас же начал наступление, которое также было произведено совершенно неожиданным образом. Испанцы в фалангообразном строю составляли центр, римские легионы — фланги; последние введением когорт принципов в интервалы гастатов были построены в одну сомкнутую линию; триарии следовали за ней; каждая когорта имела 32 человека по фронту и 12 человек в глубину. За тяжеловооруженной пехотой шли велиты в манипулярном строю с интервалами; за велитами — конница, по 1500 на каждом фланге, имея турмы сведенными по три в одну массу с интервалами между этими последними. Очевидно, все тактические действия были заранее обдуманы и сообщены офицерам. [73]

Сципион командовал правым крылом, Юлий Силан — левым. Войска обеих сторон двинулись друг другу навстречу и сошлись уже на 100 локтей, когда оба крыла римской армии неожиданно зашли в наружную сторону направо и налево и колонной продолжали движение: правое — к правому флангу, левое — к левому, пока головы их не поровнялись с противоположными флангами карфагенян; тогда они зашли во фронт, выстроились таким образом против неприятельских флангов и скорым шагом двинулись в атаку. Между тем велиты и конница, также произведшие фланговое движение, не зашли во фронт одновременно с легионами, а продолжали движение, заходя последовательно по мере того, как они выходили из-за флангов легионов и стоя, таким образом, в обратном первоначальному порядке. Этим построением боевой порядок Сципиона настолько продолжился в обе стороны, что охватывал боевой порядок противника. Вместе с тем Сципион задержал центр, приказав им почти топтаться на месте, и получилось построение в виде уступов с обоих флангов. Дело началось с того, что римская конница бросилась на карфагенскую с фронта и с флангов, а велиты атаковали слонов и притом настолько удачно, что эти животные, повернув назад, смяли и привели в беспорядок свои собственные линии. Римская конница сразу смяла нумидийцев и согнала их с поля битвы; тут Сципион пожал плоды его забот по обучению и организации своей кавалерии, и римским легионам также не стоило большого труда справиться с испанскими союзниками карфагенян, тем более что они сражались натощак. Они были разбиты и прогнаны с поля сражения. Все это время отборные дружины карфагенян должны были стоять на месте праздными зрителями, не имея возможности подать помощи, потому что на них медленно надвигалась фаланга римских союзников, готовясь воспользоваться всяким их неловким движением; вместе с тем ее атаковать они также не могли, потому что она находилась еще довольно далеко от них. Но африканская пехота показала себя достойной своей славы: несмотря на полное поражение и бегство фланговых частей, она отошла в порядке, прикрыла отступление и спасла остатки армий.

Битва при Илинге показывает, что римляне научились отлично маневрировать и что Сципион полагался вполне на их маневренную ловкость, так как иначе он вряд ли решился бы производить столь сложные перестроения в такой близости от многочисленного [74] и деятельного противника, обладавшего предприимчивой кавалерией. Такая же уверенность Фридриха Великого в маневренной способности его армии дала ему возможность принять косой боевой порядок, так как он был уверен, что может решиться на то, о чем никакая другая армия и думать не смеет.

Интересно еще сравнить только что описанное сражение с теми, в которых римляне дрались с Ганнибалом, причем можно ясно видеть, насколько этот последний послужил учителем для римлян вообще и для Сципиона в особенности. Сципион 17-летним юношей сопровождал отца своего, бывшего консулом, в его походах против Ганнибала, в сражениях при Тичино, Треббии и Каннах. В первой же битве он видел совершенное поражение римской конницы, причем тяжелораненому отцу его (жизнь которого молодой Сципион, как говорят, спас выдающимся подвигом храбрости) едва удалось спасти остатки своего разбитого войска от полного рассеяния. Этот первый печальный опыт боевой деятельности Сципиона открыл ему, по-видимому, глаза на значение хорошей конницы. Так же точно и при Треббии видел он, как его соотечественники были разбиты из-за неудачи их конницы на флангах, причем центр — лучшие силы римлян — не мог изменить исхода сражения. Наконец, при Каннах пришлось ему в третий раз видеть, как превосходство карфагенской конницы и искусство ее вождя повели к полному поражению римлян. Влияние этих тяжелых опытов выказалось сейчас же по получении Сципионом назначения военачальника. Его первой мыслью было улучшение кавалерии, чем он и занялся в мирное время, а когда пришла минута боя, в его памяти восстала картина боя при Треббии, ему представились усталые, голодные, продрогшие от холода товарищи, и он решил принять тактику великого противника его отца. Он заставил неприятеля своего вступить с ним в бой также усталым и голодным, обошел, разбил оба его крыла своей прекрасной конницей и одержал блестящую победу, которая была по образу действий сколком с первых боев его жизни, только противники поменялись ролями.

Следствием битвы при Илинге было очищение всей Испании карфагенянами и завоевание ее римлянами. 4 года спустя Сципион перенес войну в Африку, и Ганнибал после целого ряда сражений и побед был вызван из Италии. Обе враждующие стороны собрали все свои силы к последнему решительному бою, где дело шло, как это обе сознавали, об обладании всем миром. [75]

Сражение это — одно из наиболее важных и решительных по результатам — произошло у деревни Замы, в 5 переходах юго-западнее Карфагена, в 202 г. до н.э.

Численность войска Сципиона простиралась, по имеющимся далеко не достоверным данным, до 40 000 человек; в том числе 6000 пехоты и 6000 нумидийской конницы были незадолго до того приведены Массиниссой. У Ганнибала, как кажется, было 2700 новонабранных, неособенно надежных карфагенских всадников, только 2000 нумидийцев и около 5000 пехоты с 80 слонами.

За 16 лет, протекших с того времени, как Ганнибал впервые выступил против римлян, в составе обеих армий произошли большие перемены; так, насколько численность конницы возросла в римской, настолько она уменьшилась в карфагенской. Правда, у Ганнибала было еще 24 000 тех испытанных ветеранов, которые так долго сражались под его начальством в Италии и по стойкости, по умению владеть оружием могли быть смело поставлены наравне с лучшими римскими легионами, но зато конница было слаба числом и подготовкой, а нумидийцев было всего 2000 человек. Напротив того, у Сципиона была многочисленная и во всех отношениях прекрасная конница. Ганнибал это понимал прекрасно, и что должен он был перечувствовать, видя против себя 6000 человек тех самых нумидийцев, цену которым он так хорошо знал, которым во всех прежних кампаниях ок так доверял, которым, наконец, он так часто был обязан победой в сражениях и безопасностью при передвижениях и отдыхе?

Ганнибал построил свои войска в 3 линии, или, вернее, фаланги, сделав ошибку не оставить между частями интервалов. Слоны были распределены по всему фронту. В первой линии стояли 1200 лигурийцев, галлов и прочих наемников, во второй, вплотную к первой, — новонабранные африканские и карфагенские ополчения; в третьей, несколько отступя от второй, — 24 000 ветеранов, поставленные таким образом, что беглецы из обеих первых линий могли обходить их фланги. Карфагенская конница стала на правом фланге, нумидийская — на левом.

Сципион, особенно выдававшийся своей способностью применяться к обстоятельствам, отбрасывая все рутинное и общепринятое, и здесь построил свои войска совершенно оригинально. Он поставил их в 3 линии, как обыкновенно, но с той разницей, что когорты принципов должны были строго держать затылок гастатам, так что, в сущности, римляне были построены в линии колонн [76] на интервалах. Интервалы эти между манипулами были заполнены велитами, так что издали можно было подумать, что все римское войско стоит в фалангообразной массе. Подобное построение было принято с той целью, чтобы дать свободный проход слонам, которых затем велиты должны были завлечь за боевой порядок. Лелий с римской конницей стал на левом фланге, Массинисса со своими нумидийцами — на правом.

Дело началось с мелких схваток между конницами: Сципион, желавший прежде всего покончить со слонами, продолжал стоять на месте. Ганнибал действительно приказал пустить вперед этих животных, которые, испуганные шумом римских духовых инструментов и поражаемые дротиками велитов, частью бросились в нарочно для них оставленные интервалы римского войска, частью обошли фланги войска, а частью повернули назад и привели в совершенный беспорядок конницу левого фланга Ганнибала. Массинисса весьма удачно воспользовался этим моментом, энергично атаковал эту конницу и одним ударом смел ее с поля сражения. В та же время и Лелий, пользуясь своим превосходством, атаковал стоявшую против него неприятельскую конницу и обратил ее в бегство.

Между тем и пехотные части сошлись врукопашную. Карфагенские наемники скоро не выдержали атаки гастатов и, не получая своевременно помощи от второй линии, заподозрили измену и повернули назад. Однако и гастаты пришли в замешательство и устояли только поддержанные принципами. Ганнибал, видя, что наемники бегут прямо на его резерв, и опасаясь, что они приведут его в беспорядок, приказал своим ветеранам опустить копья и тем заставить беглецов очистить фронт. Сципион не позволил гастатам преследовать, привел их в порядок, развернул принципов и триареев на их флангах в одну линию с ними и повел на карфагенян. Завязался рукопашный бой между ветеранами Ганнибала и римскими легионерами, бой, про который Полибий говорит: «Численность, решимость и оружие были с обеих сторон одинаковы; они сражались с таким ожесточением, что умирали в своих рядах и никто не мог сказать, чем кончится дело». В эту решительную минуту Лелий и Массинисса, прекратившие преследование, атаковали фалангу Ганнибала с тыла. Это решило дело. Карфагеняне потерпели полное поражение и потеряли много людей, так как равнина, по которой они отступали, отдавала их в руки конницы. Сам Ганнибал едва ушел. [77]

Не подлежит никакому сомнению, что выигрыш дела должен быть приписан коннице, которая своими вождями была в удачную минуту введена в бой, своевременно остановлена во время преследования и направлена для нанесения решительного удара. Оба ее вождя показали себя выдающимися кавалерийскими генералами.

Вообще нужно сказать, что римская конница никогда, ни прежде, ни после, не достигала той высоты, на которой она находилась в конце 2-й Пунической войны в смысле и организации, и применении ее. Позже она была иногда многочисленнее, процентное отношение ее к пехоте было больше, но зато качество хуже, дисциплина слабее и вожди ее не умели столь удачно ею пользоваться.

Около 100 лет спустя, в 86 г. дон.э., когда Сулла ведет войну с полководцами Митридата в Беотии, у него в войске имеется 15 000 пехоты и 1500 конницы, между тем как противники его обладают многочисленной конницей. Поэтому, чтобы обеспечить свои фланги от нее, Сулла в сражении при Орхомене приказал построить два укрепления; правое примыкало к болоту, а левое доходило до реки Мелас, которая, протекая вокруг правого фланга и тыла расположения Архелая, полководца Митридата, изливалась в то же болото. Таким образом Сулла обеспечил свои фланги, и когда ему удалось вогнать противника в его лагерь и овладеть этим последним, то войско Архелая, стиснутое между рекой и болотом и не имевшее пути отступления, было окончательно разбито. Остается только удивляться, что Архелай, владея многочисленной конницей, позволил слабейшему в силах противнику безнаказанно пройти обширную равнину и дал запереть себя в такой мешок.

Лукулл, бывший также некоторое время вождем римского войска, в войнах с Митридатом, умел очень ловко распоряжаться конницей и этому именно обязан выигрышем сражения при Тигранокерте против превосходного в силах неприятеля. Тигран имел 150 000 пехотинцев, 20 000 лучников и пращников, 35 000 рабочих и 55 000 всадников, в том числе 17 000 латников. Он расположился лагерем на широкой равнине, имея реку Тигр перед собой. Лукулл с 10 000 пехотинцев, 3000 всадников и 1000 лучников и пращников двигался с целью атаковать это несметное войско и перешел реку против правого фланга неприятеля. Видя их малочисленность, Тигран засмеялся и сказал: «Если они идут послами, то их слишком много; если же они [78] идут с целью сражаться, то их слишком мало». Между тем Лукулл заметил, что лежащий около правого фланга противника и им командующий холм оставался незанятым, и сейчас же составил план захватить его своей конницей и оттуда немедленно атаковать отборных латников, составлявших правое крыло во фланге и тыл. Для этого он направил на холм своих галльских и фракийских всадников, причем приказал им отнюдь не действовать дротиками, а прямо ударить врукопашную с мечом в руках и прежде всего стараться перерубать древка копий, так как, не имея возможности пользоваться ими, латники оставались совершенно безоружными; затем следовало рубить их по ногам, как единственному незащищенному месту.

Смелая атака небольшой горсти всадников под личным начальством Лукулла, поддержанная двумя когортами отборных пехотинцев, увенчалась полным успехом. Тяжеловооруженные и неповоротливые латники, атакованные во фланге, были первым же ударом приведены в беспорядок и отброшены на свою пехоту, и не прошло нескольких минут, как все войско побежало. Тигран, страшно пораженный, бежал одним из первых. Трудно поверить, но Плутарх утверждает, что вся потеря римлян состояла из 5 убитых и 100 раненных, тогда как одна неприятельская пехота потеряла до 100 000 человек.

Это сражение показывает, что дисциплина и ловкость маневрирования совершенно необходимы, чтобы придать коннице ее настоящее значение. Латники Тиграна, будучи хорошо вооружены, будучи хорошими ездоками, на хороших лошадях, были, однако, обучены лишь настолько, чтобы двигаться в прямом направлении вперед или назад, но совсем не умели маневрировать, и потому, неожиданно атакованные во фланге, не смогли переменить фронт и встретить противника атакой же.

В сражении при Артаксате (67 г. до н.э.) с Тиграном же Лукулл опять очень ловко действовал своей конницей. Тигран поставил перед фронтом своего войска сильный отряд своей лучшей конницы, поддержанный несколькими эскадронами конных мардийских лучников и иберийских копейщиков, на храбрость и ловкость которых он возлагал большие надежды. Лукулл перевел свою конницу через реку Арзанию с целью атаковать эти выдвинутые вперед части и этим прикрыть переправу пехоты. Римская конница сразу же опрокинула и обратила в бегство неприятельскую, но Лукулл не позволил ей преследовать, чтобы [79] она помогала прочим войскам во время боя. Через некоторое время он устремился сам с ней на царских телохранителей, разбил их и выиграл сражение.

5. Конница при Юлии Цезаре. Битва при Фарсале {44}

Сражение при Фарсале (48 г. до н.э.) представляет большой интерес, доказывая, с одной стороны, опасность возлагать преувеличенные надежды на обходы конницы, с другой — искусство Юлия Цезаря, который сумел принятыми мерами вполне обезопасить себя от обыкновенных последствий этого маневра. До него в течение 150 лет всякий начальник, умевший пользоваться этим маневром, мог смело рассчитывать на победу.

Обе армии встретились на равнине, близ реки Эниней. Помпеи поставил на правом своем фланге, примкнутом к реке, 600 всадников, в центре — пехоту, а всю остальную массу конницы сосредоточил на левом фланге с целью обойти правый фланг Цезаря и прижать его к реке. Его распоряжения были вообще удачны, но только ему следовало оставить известную часть конницы в резерве, что было очень легко, так как он в значительной степени превосходил противника этим родом оружия, а между тем в кавалерийских делах успех обыкновенно на стороне того, кто последний вводит в дело резерв. У Помпея было 7000 всадников и 45 000 пехотинцев, у Цезаря — 1000 римских всадников и 22 000 пехотинцев. Цезарь распорядился своими войсками с замечательным искусством; левый фланг — 8-й и 9-й легионы под командой Антония — был примкнут к реке; когортами центра командовал Эней Домиций; правый фланг составлял любимый легион Цезаря — 10-й — под начальством Публия Суллы. Каждый легион был построен в 3 линии, так что оказалось 44 когорты в первой, 24 — во [80] второй и только 16 — в третьей. Конница расположилась на крайнем правом фланге, наравне с первой линией против 6000 всадников Помпея.

Осмотрев расположение Помпея и придя к убеждению, что он намеревается обойти правый фланг, Цезарь перевел 6 лучших когорт в числе 3000 человек из третьей линии за правый фланг и приказал им до начала боя стоять совершенно смирно, чтобы не быть замеченными противником.

Конница Цезаря, заметив наступление конницы Помпея, не оказала никакого сопротивления, а отошла назад и стала под прямым углом к общему боевому порядку, правее вышеупомянутых 6 когорт, которые между тем переменили фронт направо, чтобы встретить неприятельскую конницу. Конница налетела на них, но встретила сильный отпор: легионеры пользовались своими дротиками, как копьями, и поражали ими всадников преимущественно, по совету Цезаря, в лицо. Конница Помпея обратилась в бегство, бросив сражавшихся вместе с ней лучников и пращников. Конница Цезаря воспользовалась этим беспорядочным отступлением противника, налетела на него, довершила поражение и пустилась преследовать бегущего врага{45}.

Одержавшая верх пехота зашла налево, охватила оставшееся с уходом конницы без защиты левое крыло противника и атаковала его с тыла и фланга одновременно с атакой 10-го легиона с фронта. Бой колебался недолго. Помпеи признал дело проигранным и побежал сначала в свой лагерь, а потом, когда Цезарь завладел лагерем, продолжал бегство дальше. Потери Помпея доходили до 15 000 убитых и 24 000 пленных; Цезарь потерял 30 центурионов и 200 нижних чинов.

Распоряжения Цезаря для противодействия обхода были целесообразны и указывают на его гениальные способности. Он понимал, что все зависит от стойкости 6 когорт, а бездействие его конницы до атаки этих когорт неприятельской конницей показывает, что он сознавал важность сохранения свежей части в виде [81] резерва. Его гениальная сообразительность дала ему возможность, имея конницы в 6 раз меньше, чем противник, сохранить до решительной минуты 1000 свежих всадников и решить ими победу.

6. Иноземная конница в римском войске{46}

Прежде чем обратиться к дальнейшему описанию римской конницы, следует сказать несколько слов о коннице в Галлии, Испании и Германии, так как народности, населявшие эти страны, выставляли конные части, сражавшиеся или за римлян, или против них, и часто действовали с большим успехом.

Галльская конница давно пользовалась хорошей славой; еще Страбон говорит, что она гораздо лучше их пехоты. Давно уже у галлов была конница. Когда, по словам Ливия, Амбигат послал [82] своего племянника Беловеса в Италию, во время царствования Тарквиния Древнего, чтобы основать там колонию, то дал ему большое войско, конное и пешее, с которым он и остановился окрестностях Милана.

Когда два столетия спустя Бренн взял Рим, то, по словам то; же писателя, его многочисленная конница запрудила всю страну и с большим успехом несла сторожевую и разведывательную службу. При вторжении галлов в Италию в 227 г. до н.э. у них было 50 000 пехоты, 20 000 конницы и очень много колесниц.

Галлы ценили конницу гораздо выше пехоты. Они всячески старались добыть себе хороших лошадей и платили за них большие деньги. Вооружение их состояло из дротика и длинного меча, иногда еще лука и стрел, шлема и щита; одежда — из кожаной туники, закрывавшей только туловище, так что ноги оставались голыми, позже они стали носить широкие штаны и рубахи с рукавами и одевать тунику поверх рубахи. Народ отпускал бороду, а вожди и лица знатного происхождения носили только усы.

В еще более позднее время галлы начали надевать тяжелое предохранительное вооружение; так, им приписывается изобретение железных лат, бывших у них впоследствии в большом употреблении. Шлем украшался оленьими рогами или металлическим гребнем с большим пучком перьев, что придавало воину более свирепый вид; тогда же был введен большой щит с девизом на нем. Еще позже галлы, в подражание римлянам, приняли вооружение и снаряжение греческих катафрактов. По словам Тацита, у них был род конницы под названием crupellari. По предположению Рокфора, это были солдаты или гладиаторы, закованные с головы до ног в железо и, следовательно, еще более тяжеловооруженные, чем катафракты; о всадниках этих упоминается, впрочем, очень редко. Тактическое искусство было у [83] галлов очень малоразвито. Обыкновенно конница располагалась на флангах, иногда же крайние фланги занимались колесницами. Вообще они строились в одну линию и, как кажется, не имели понятия об употреблении резерва. Иногда они смыкались в одну массу, в виде четырехугольника, смыкали щиты между собой и образовывали таким образом непроходимую толпу.

Напротив того, образ действий конницы был построен на очень верных началах. Тяжелая конница должна была силой удара и быстротой движения пробить расположение противника, и тогда следовала за ней легкая конница и атаковала его с флангов и тыла. Некоторые из галльских народов делили свою конницу на группы из трех человек: одного рыцаря или воина и двух оруженосцев или слуг. По словам Павсания, это деление было уже во времена Бренна. При этом в случае выбытия воина он заменялся одним из оруженосцев, а в случае потери им лошади он брал лошадь оруженосца. В этой организации мы видим первообраз позднейшей lance fournie средних веков. Назывались эти три воина вместе Trimacresie{47}.

Ганнибал имел в составе своего войска много галльской конницы, и она, как мы уже видели, оказала ему большие услуги в итальянском походе.

Цезарь по прибытии в Галлию прилагал большие усилия, чтобы организовать там кавалерию и скоро довел ее численность до 4000 всадников. Они набирались исключительно из союзных народностей, но Цезарь питал к ним сначала очень мало доверия, так что вместо них взял на свидание с Ариовистом 500 человек из 10-го легиона, посаженных на лошадей галльских всадников. Но в сражении, где он победил Ариовиста, он воспользовался услугами галльской конницы для преследования, которое продолжалось на протяжении 50 миль и причинило германцам большие потери.

Во время войны в Галлии Цезарь довел свою конницу до 10 000 всадников из испанцев, нумидийцев и германцев, главным же образом из галлов. Также и Лукулл имел, как мы видели, в сражении при Тигранокерте отряд галльских всадников.

Верцингеторикс, галльский вождь, ставший во главе восстания против римлян, очень часто прибегал к пользованию своей конницей и умел распоряжаться ею в совершенстве. Сам Цезарь [84] говорит про него, что он, будучи выбран предводителем галльского войска, прежде всего обратил внимание на формирование хорошей конницы. После двух или трех успехов, одержанных Цезарем благодаря его быстрым движениям, Верцингеторикс собрал военный совет и предложил ему план действий, на основании которого не следовало позволять коннице вступать в открытый бой, а надо было пользоваться ею для опустошения страны вокруг расположения Цезаря, для нападения на его фуражиров, для уничтожения запасов, сожжения деревень, вообще для обращения страны в пустыню, чтобы таким образом окружить римское войско поясом недосягаемых всадников и довести его до голодной смерти. Предложение было принято. В один день было сожжено 20 деревень и городов, и если бы галлы так же настойчиво держались этого плана, как русские в 1812 г., то и результат был бы для Цезаря, по всем вероятиям, тот же, что и для Наполеона в 1812 г.

Верцингеторикс оказался, однако, вскоре вынужденным против своего желания пощадить город Аварик и начать опять военные действия в поле. Наказание не замедлило последовать: Аварик был взят штурмом и 40 000 его жителей перебиты. Верцингеторикс потребовал тогда 15 000 всадников и начал опять уничтожать продукты, сжигать дома и перехватывать подвозы. Ввиду этого Цезарь, понимавший грозящую ему опасность, должен был отойти ближе к римским провинциям, составлявшим его базу; нетерпеливый галльский вождь принимал это движение за начало полного отступления, решился дать римлянам битву, в которой потерпел полное поражение. Тогда он отошел к Алезии, считавшейся неприступной, и заперся в ней. Цезарь решил блокировать его, совершенно отрезать контрвалационными линиями и вынудить к сдаче голодом. [85]

Между тем Верцингеторикс и тут сумел воспользоваться своей конницей. Еще до окончания полного обложения он выслал ее всю, силой в 15 000 коней, с поручением прорваться через линии римлян, что ей и удалось без особого труда, а затем постараться собрать войско для освобождения Алезии. Оно действительно и было собрано, но к его походу Цезарь усилил свою пехоту до 70 000-80 000 человек, набрал 10 000 германских всадников и сделал циркумвалационные линии настолько сильными, что подошедшие галлы не могли их форсировать, и Алезия, отрезанная от всякой поддержки, вынуждена была сдаться безусловно.

Если бы Верцингеторикс мог вполне применить свой первоначальный план, или даже будь у него другой противник, а не великий Цезарь, то весьма вероятно, что восстание увенчалось бы полным успехом.

Германцы были народом особенно воинственным. Главную часть их войска составляла пехота, но у них была и конница. Их снаряжение, вооружение и одежда были очень плохие; они покрывались [86] звериными шкурами без определенного покроя и недостаточной величины, чтобы ими покрыть все тело, так что, несмотря на холодный климат их родины, ходили наполовину нагими. Как пехота, так и конница имели плетеные щиты, окрашенные в яркие цвета, иногда круглые, обыкновенно же продолговатые, у всадников несколько меньшего размера, чем у пехотинцев. Несмотря на постоянные войны с римлянами, причем вооружение с убитых и пленных попадало к ним в руки, несмотря на то, что к ним часто заезжали торговцы из Рима и соседних стран, германцы ничего не делали для улучшения своего вооружения; латы и шлемы, кажется, совсем не были у них в употреблении. Наступательное оружие составляло копье, называвшееся фрамеа, с коротким железным острием; оно служило преимущественно для нанесения уколов, но иногда бросалось, как дротик. Никто не смел иметь фрамеа, не будучи предварительно признан достойным и способным носить оружие вообще, так что, когда юноша достигал лет, дававших ему возможность стать в ряды воинов, один из вождей или родственников его давал ему в присутствии народа фрамеа и щит. [87]

Этот обряд делал из него воина и, кажется, давал право голоса в собраниях; по крайней мере, собрания эти происходили с оружием в руках.

Лошади германцев не были породисты, и они не имели обыкновения, как галлы, покупать хороших лошадей. Они довольствовались местными лошадьми, которые при всей их наружной невзрачности были выносливы и втянуты.

Очень часто среди боя германские воины соскакивали с лошадей и продолжали сражаться пешими, причем лошади были приучены смирно стоять, пока всадники не вернутся. Вскакивали на лошадей и соскакивали с них с большой ловкостью; ни подушек, ни попон не было, и езда на них считалась большой роскошью и признаком постыдной изнеженности, так что германские всадники атаковали без малейшего колебания превосходящие их числом конные части, если они имели этот убор.

Такой пример мы видим в 55 г. до н.э. в войне Цезаря со свевами, вторгнувшимися большой толпой в Галлию. При этом на берегах Мааса произошла стычка между 800 германскими всадниками и 5-тысячным конным отрядом Цезаря. Численное превосходство противника ничуть не привело в смущение германцев; они немедленно атаковали, привели всадников Цезаря в бегство, затем соскочили с коней и продолжали бой в пешем строю, убивая лошадей и стаскивая с них всадников, пока, наконец, противник, понеся тяжкие потери, не обратился в бегство. Конница Цезаря была так деморализована этим делом, что на следующий день, производя наступление, он должен был оставить ее в последней линии.

В войне Ариовиста, когда он в 58 г. до н .э. вел войну с Цезарем в Галлии, был отряд из 6000 всадников, при котором для поддержки его состоял такой же силы отряд пехоты. Если раненый всадник падал с лошади, пехотинцы окружали и защищали его, а один из них садился на его лошадь. Они были приучены не отставать от конницы при самых быстрых ее движениях, причем держались за гриву лошади и всегда оказывали большую помощь всадникам.

Когда Верцингеторикс поднял почти все галльские племена против римлян, Цезарю пришлось обратиться за конницей к другим народам. Так, в сражении при Неви в 52 г. до н.э. мы видим у него 600 германских всадников, которые служили ему с начала войны. Он говорит в своих комментариях, что конница Верцингеторикса не могла с ними бороться и была отброшена на свои главные силы. Возможно, впрочем, что этот успех следует приписать [88] не столько превосходству германцев, сколько тому, что они стояли в резерве и были пущены в дело, когда бой между обеими конницами уже шел некоторое время, и атака свежей части, какова бы она ни была, должна была неминуемо расстроить противника.

Затем Цезарь, видя численное превосходство галлов в коннице и не имея возможности вызвать таковую из Италии или римских провинций, так как был со всех сторон окружен восставшим народонаселением, потребовал от покоренных им в предыдущих годах германских племен присылку конницы и легкой пехоты. Требование это было исполнено, но прибывшие войска были в очень плачевном состоянии, и большая часть лошадей была совершенно негодна. Цезарь употребил все усилия, чтобы поправить дело. Он взял всех имевшихся при его войске лошадей, а также и принадлежащих трибунам, другим офицерам и ветеранам, постарался добыть еще лошадей, откуда только можно было, и всех их передал германским всадникам. Благодаря всем этим мерам ему удалось в очень непродолжительное время сформировать вполне способный к действию отряд конницы численностью, по словам Аппиана Александрийского, в 10 000 человек.

В более поздние времена, во время войн с римлянами, продолжавшихся около двух столетий, германцы научились многому от своих противников. Вооружение их, как наступательное, так и оборонительное, значительно усовершенствовалось; образ действий стал более правилен, так что они уже не ограничивались одной обороной, а стали вести и наступательные войны. Можно даже сказать, что германцы более всех прочих народов способствовали падению Западной Римской Империи.

Готы — народ германского происхождения — пользовались славой народа весьма воинственного. Вестготы почти не имели конницы, остготы, напротив, — очень многочисленную. Когда король, последних Теодорих Великий вторгнулся в 489 г. в Италию, он имел очень хорошую конницу, обучением которой он усиленно занимался в своей столице Равенне по завоевании всей Северной Италии. Он сам служил примером при всех воинских упражнениях, занятия производились постоянно и заканчивались смотрами. Обучались действию копьем, мечом и метательным оружием. Первоначально одетые, как и прочие германцы, в звериные шкуры и вооруженные только копьем и щитом, готы имели впоследствии уже мечи, луки и топоры. [89]

Вандалы — также германского происхождения — имели только копья и мечи и сражались, после завоевания Африки, исключительно верхом, чтобы быстрее пройти и опустошить страну, и нанимали мавританских лучников. Даже во время морских походов они брали с собой, со времен Гензериха, на корабли лошадей, чтобы, высадившись где-нибудь, немедленно начать набег и опустошить всю страну. Затем, собрав всю добычу, они также быстро отходили к своим кораблям и уплывали.

Франки вначале сражались только пешком. Когда же они оценили все значение конницы при производстве набегов, то набрали конный вспомогательный отряд из галлов. Трудно сказать, была ли у них конница в сражении при Суассоне в 486 г., но известно, что битва при Толбиаке в 496 г. против германцев была выиграна Хлодвигом благодаря коннице. То же самое видим мы позже, при его преемниках, когда галльская конница решает исход многих сражений.

Испанская конница была в древние времена вооружена копьем с железным наконечником, служившим преимущественно для нанесения уколов, но годным также и для метания. Оригинальную особенность этой конницы составляют только у нее одной встречающиеся мечи, одинаково удобные для нанесения как уколов, так и ударов. Как кажется, самое изобретение их приписывается испанцам, по крайней мере Полибий в описании вооружения современных ему римских легионов прямо называет подобного рода мечи испанскими. Кроме копья и меча, испанская конница носила еще кинжалы, а из предохранительного вооружения: шлемы с забралом, закрывавшимся под подбородком, и гребнем из красных перьев или лошадиного волоса и щиты из звериных кож. Одежда состояла из толстых стеганых холщевых камзолов и кожаных колетов.

Известная часть испанской конницы подобно германской постоянно сопровождалась пехотинцами, которые в случае необходимости быстрого передвижения садились на лошадь позади всадника. По прибытии на место назначения они соскакивали, и оба рода оружия вели бой совместно; всадники были приучены, если пехотинцев оказывалось мало, спешиваться и вести бой пешком, причем лошади их быстро привязывались к прикрепленному к поводьям колышку, который вбивался в землю.

Та же мысль встречается в наше время в формировании вольтижеров в Булонском лагере в 1804 г., которые обучались согласно вышеуказанному. Попытка эта была, впрочем, скоро оставлена. [90]

В войске Ганнибала во время его похода в Италию было некоторое число испанских всадников, которые все носили латы. Лошади были на мундштуках, как об этом ясно говорится в описании битвы при Тичино.

Конница располагалась в резерве в задней линии, она выходила оттуда или для атаки противника, когда над ним был одержан частный успех и он был приведен в некоторый беспорядок, или же для преследования его, когда он был обращен в бегство.

Ливии утверждает, что испанская конница часто одерживала верх над нумидийцами; но зато нужно сказать, что она, по общему мнению, не может быть сравнена ни с карфагенской, ни с галльской. Испанская же пехота была очень хороша; римский полководец Квинт Серторий предпочитал ее даже римской, особенно для защиты укрепленных пунктов.

7. Конница парфянская {48}

В то время когда на западе Цезарь продолжал завоевание Галлии и Британии и подчинял римскому владычеству огромные земли, на востоке шла также война, и римляне старались и здесь раздвинуть возможно далее свои пределы. Однако удача Цезаря на западе вряд ли была значительнее неудачи Красса на востоке.

Поражение Красса было самым тяжелым ударом, нанесенным римскому оружию со времени битвы при Каннах, и странно, что и оно должно быть приписано исключительно превосходству конницы противника. Мы видим у парфян тоже употребление конницы, какое почти в то же время предлагал Верцингеторикс, но только примененное с полным успехом.

В 53 г. до н.э. Красс вступил в пределы страны парфян с 7 легионами численностью в 35 000 человек (в том числе 4000 всадников и около 4000 легкой пехоты). Вместо того чтобы идти через горную часть Армении, населенную дружественным народом и богатую местными средствами, он переправился через Евфрат и пошел по обширной равнине Месопотамии, где парфянская конница, составлявшая главную часть войска противника, имела все преимущества на своей стороне.

Парфянский царь Ород выслал против Красса своего полководца Сурену, а сам вторгнулся в Армению, владетель которой Артавасдес [91] собирался идти на соединение с римлянами. Войско Сурены состояло исключительно из конницы. Это, однако, не было обыкновением парфян: в основном она составляла 1/4 или 1/5 часть всего войска, но так как сам царь должен был вести войну в гористой Армении, то он взял с собой пехоту, а конницу дал своему полководцу, которому предстояло действовать на местности ровной и открытой.

Конница Сурены была двух родов: тяжелая и легкая. Первая носила почти полное предохранительное вооружение, а именно кожаные латы и наножники, покрытые бронзовыми или железными чешуями, и железные шлемы; щитов не было, так как всадники считались достаточно предохраненными латами. Копья были очень длинны и тяжелы, так что значительно превосходили римские. Кроме того, они имели луки и короткие мечи или ножи за поясом. Луки и стрелы были очень велики и последние пробивали [92] всякое обыкновенное снаряжение, вместе с тем полет их был очень быстр. Лошади имели также закрытия для головы, груди и боков, подобно всадникам, из кожи с металлическими чешуйками. Атака производилась сомкнуто и полным ходом, рассчитывая на силу удара и действие копьем.

Легкая конница, бывшая многочисленнее тяжелой, составляла ей совершенную противоположность. Она набиралась из отличных ездоков, с детства приученных к езде, так что лошадь и всадник составляли как бы одно целое. Лошади, легкие и поворотливые, носили только оголовье и управлялись одним поводом. Всадники были одеты в тунику и штаны; главное их вооружение составляли очень длинные луки и стрелы с крючками, которые они были приучены пускать с большой силой и ловкостью, как стоя на месте, так и будучи в движении вперед или назад. Образ действия их был следующий: они никогда не доводили дела до рукопашного боя, а окружали противника врассыпную; отступали, когда он намеревался их атаковать, опять переходили в наступление, когда он начинал отходить, все время покрывали его градом стрел и таким образом доводили до полного изнеможения. Очевидно, этот образ действий требовал огромного количества стрел, поэтому запас их возился в обозе на верблюдах, так что истраченные могли быть немедленно заменены другими. Сколько кажется, легкие всадники имели еще мечи и ножи за поясом.

Число всадников, бывших у Сурены, никем из древних писателей точно не приводится. Плутарх говорит, что их было огромное число; Веллей Патеркул — такое количество, какого нельзя сосчитать. Раулинсон ссылается на вышеприведенных писателей и говорит еще, что некоторое время спустя парфяне вывели против Антония 50 000 всадников, что дает возможность предполагать, что приблизительно такое же число было ими выставлено и против Красса.

Скоро после переправы через Евфрат Красс получил от выдвинутых им далеко вперед конных партий донесение, что они не встретили ни одного неприятеля, но видели следы многочисленных конных отрядов, как бы отступавших перед ними. Дня через три и или четыре после переправы, когда римское войско шло по безводной пустыне под палящими солнечными лучами, прискакало несколько человек из одного такого разъезда с донесением, что они были атакованы парфянской конницей, товарищи их перебиты [93] и сами они едва ушли; они прибавляли, что неприятеля было очень много и он наступает. Красс немедленно перестроил свое войско в боевой порядок: в одну линию, имея пехоту в центре, конницу — по флангам. Он удлинил его сначала как можно более в надежде обеспечить себя таким путем от полного окружения, но затем, видя, что цель эта против столь многочисленной конницы все равно достигнута быть не может, перестроил свои легионы в более сомкнутый порядок.

Плутарх не дает совершенно ясного описания боевого порядка Красса; как кажется, он разделил свое войско на 3 отделения по 24 когорты в каждом; из этих когорт половина была повернута фронтом вперед, половина назад, так что выходил плотно сомкнутый четырехугольник. Между этими тремя отделениями и на флангах стала конница и легкие войска. Одним крылом командовал Красс Младший, сражавшийся с отличием в Галлии под командой Цезаря и добровольно пошедший в поход с отцом, другим -Кассий, впоследствии участвовавший в убийстве Цезаря, центром — сам Красс.

В таком порядке римляне продолжали движение до реки Велик, или Белисс, где, наконец, измученные воины могли утолить жажду. Большая часть офицеров советовали Крассу остановиться здесь лагерем до следующего утра, но Публий Красс, с пылом молодого кавалерийского офицера и видя рвение своих всадников, упросил отца принять бой в тот же день. Поддавшись его настояниям, Красс дал войску кратковременный отдых в том же порядке, в каком оно двигалось, и затем сейчас же с большей быстротой продолжал марш.

Сурена ожидал наступления римлян и сначала показал им только передовые посты своей легкой конницы, тяжелая же конница, покрытая плащами и шкурами поверх блестящего вооружения, чтобы не выдать своего присутствия, была спрятана. Когда римляне подошли ближе, парфяне ударили в литавры, и, сбросив свои покрывала, блестящие эскадроны, освещенные лучами солнца, неожиданно предстали перед глазами противника. Их кирасы и каски горели огнем. Перед фронтом их появился Сурена, превосходивший ростом и красотой всех парфян, на своем чудном боевом коне; ему было только 30 лет, но он уже приобрел блестящую славу выдающимися подвигами храбрости. Плутарх говорит, что при его несколько женственной красоте нельзя было ожидать найти в нем столько мужества. Подобно Мюрату, Дюндее [94] и другим кавалерийским генералам он должен был быть большим щеголем: всегда нарядно одет, завит и нарумянен.

Первым его намерением было, кажется, начать дело атакой своей тяжелой конницы, но потом, убедившись в глубине и силе сопротивления римского боевого порядка и зная стойкость римской пехоты, он изменил свое намерение и приказал окружить неприятеля со всех сторон. Красс выслал вперед своих лучников, но они были встречены таким градом стрел, что принуждены были немедленно же отступить на главные силы. Затем началось расстреливание римлян издали стрелами, которые пробивали щиты и латы и причиняли глубокие раны. Римляне оказались в отчаянном положении. Как только римляне начинали наступление, парфяне отходили, не прекращая ни на одну минуту пускать стрелы, когда они отступали на прежнее место, парфяне сейчас же наседали ближе, продолжая стрельбу. Единственным утешением римлян была надежда, что, наконец, у противника не хватит стрел, но скоро они заметили, что передние всадники, исстреляв все стрелы, замещались другими, а сами отходили назад и пополняли колчаны из запаса, возившегося на верблюдах.

Красс в отчаянии разрешил, наконец, сыну произвести с частью войск атаку, чтобы заставить противника хоть несколько раздаться. Публий взял 1000 галльских всадников, присланных Цезарем, еще 300 всадников, 500 лучников и 8 когорт пехоты и стремительно атаковал парфян, которые повернули назад, отчасти не желая по своему обыкновению ввязываться в рукопашный бой, и вместе с тем с целью отвлечь отряд Публия как можно дальше от своего войска. Последнее удалось им вполне, молодой римлянин бросился преследовать по пятам отступавшего противника и совершенно отделился от главных сил. Тогда парфяне повернули кругом, тяжелая конница преградила ему дорогу, а легкая — окружила со всех сторон. Римляне сомкнулись и отбивались, как могли, но их положение было хуже, чем когда-либо. Опять начался дождь стрел, воины падали один за другим и корчились на песке в предсмертных судорогах. Когда Публий начал увещевать своих воинов атаковать неприятельскую конницу, они показали ему свои руки и ноги, пригвожденные стрелами к щитам и земле. Тем не менее часть галльской конницы произвела атаку, но, встреченная лучше вооруженными парфянами, принуждена была скоро остановиться. Галлы сражались с замечательной храбростью. Видя, что со своими короткими копьями они ничего не могут сделать, [95] они начали схватывать руками длинные копья парфян и стаскивали их таким образом на землю, где тяжесть вооружения мешала им двигаться, другие соскакивали с лошадей, пробирались пешими в ряды парфян и, поражая лошадей в живот, сваливали их вместе со всадниками на землю, причем нередко сами гибли задавленными. Наконец, видя, что все эти усилия не приводят ни к чему и что вместе с тем они совершенно отрезаны от главных сил и присоединиться к ним не могут, римляне собрались на вершине холма и построились в круг с тесно составленными щитами, чтобы хоть немного укрыться от стрел. Лошади были поставлены в середину круга. Все было тщетно. Несколько офицеров предложили тяжелораненому Публию попытаться спастись бегством, причем вызвали сопровождать его, но он отвечал, что нет такой ужасной смерти, которая бы заставила его оставить столько храбрых людей, которые бы умирали для его спасения. Вместе с тем он дал им формальное разрешение самим попытаться спастись и затем приказал своему оруженосцу убить его, подставил сам свой бок для удара и так умер. Весь его отряд почти целиком лег после храброго и упорного сопротивления — из 6000 отборных воинов, его составлявших, было взято в плен только 500.

Все это продолжалось около 2-3 часов, и Красс скоро увидел, что отделившийся отряд парфян возвращается с криками радости и победными песнями. Опасения его за судьбу сына все возрастали, пока, наконец, он не увидал голову его на копье. Судьба товарищей стала ясна утомленным и упавшим духом легионам. Нападения на них возобновились с большей яростью. Римляне отчаянно сопротивлялись, но не могли нанести большего вреда противнику, поражавшему их стрелами или длинными копьями. Дело тянулось целый день, и только ночь принесла некоторое отдохновение римлянам. Парфяне по своему обыкновению отошли далеко назад, чтобы стать биваком, и тем дали римлянам возможность ночью же отступить в соседний город Карры. Следующей ночью они продолжали отступление, но на рассвете были атакованы парфянами. С большим трудом и потерями удалось им занять вершину холма. Тогда Сурена начал переговоры о сдаче, во время которых произошла стычка и Красс был убит. Так кончился этот поход. Из 40 000 человек, перешедших Евфрат, 20 000 было перебито, 10 000 взято в плен и только четвертая часть спаслась.

Трудно найти в военной истории другой пример сражения, выигранного исключительно конницей, без всякого содействия других [96] родов оружия. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на вполне правильное понимание со стороны парфян двух важных факторов: превосходства в быстроте движения и в дальности поражения метательного оружия.

Только что описанное сражение принудило римлян относиться с уважением к парфянам, так как они были единственным препятствием, встреченным при распространении владычества на востоке. Поражение Красса произвело в Риме глубокое впечатление. Римские писатели со злобой видели в парфянах единственных соперников Рима в главенстве над всем миром. И, действительно, в течение одного года римские легионы были оттеснены до Эгейского моря и Геллеспонта, и владычество над Сирией и Малой Азией перешло в руки парфян. Таковы были результаты небольшой разницы в тактике и оружии войск двух великих государств.

Однако римляне, узнав свою слабую сторону, немедленно занялись исправлением ее. Первый удар парфянам был нанесен-в 38 г. до н.э. Вентидием, очень способным полководцем, который понимал необходимость противопоставить парфянским стрелам метательное оружие если не большей дальности и силы, то по крайней мере равной, и завел поэтому сильный отряд пращников. С помощью их, а равно искусного пользования окопами и ловкого маневрирования ему удалось одержать победу. Правда, он отчасти был обязан ей случаю, а именно тому, что вождь парфян, сын царя Пакор, был в решительную минуту убит. Этот успех нанес решительный удар парфянам, и страна их вошла в свои прежние границы, а римские орлы стали опять парить от Атлантического океана до Евфрата.

Этим результатом римляне обязаны лучшей организации и вооружению войска и лучшей тактике полководцев. Конница была значительно усилена, и пращники получили вместо камней куски свинца, которые имели большую дальность и силу удара.

Когда позже Антоний вторгнулся в пределы Парфии, то в его войске было 10 000 галльских и испанских всадников, 30 000 легкой пехоты и конницы азиатских союзников, и затем Арменией было выставлено еще 6000 всадников, так что количество конницы доходило до 30 000-35 000, а всего войска — до 113 000. Несмотря на столь значительную силу, поход кончился все-таки неудачно; один из римских вождей, Статиан, с отрядом в 10 000 был окружен парфянами, и ни один человек не спасся, сам же Антоний был принужден начать отступление, произведенное с большими [97] потерями под постоянными нападениями парфянской конницы, причем ему удалось вывести из пределов неприятельской страны только 70 000 человек.

В более поздние времена римляне предпринимали еще четыре экспедиции в пределы Парфии, из которых только одна, Авидия Кассия, окончилась вполне удачно. Действительно, при Траяне и Севере им удавалось пройти по всей стране и даже временно занять столицу, но они никогда не могли там утвердиться, и отступление, вызванное невозможностью держаться, было почти всегда равносильно катастрофе. Как только оно начиналось, со всех сторон появлялись всадники, которые охватывали разъезды, препятствовали фуражировкам и не давали ни минуты покоя, засыпая своими стрелами.

Парфяне никогда не пользовались ни колесницами, ни слонами, все их боевые и продовольственные запасы перевозились постоянно на верблюдах, которых при войске находилось огромное количество.

Был, однако, один крупный недостаток в образе действий парфян: они имели обыкновение постоянно при наступлении ночи прекращать бой или преследование и отходить на значительное расстояние, чтобы стать биваком, и вообще ночью они воздерживались от всяких военных действий. Они были вынуждены к этому привычки треножить лошадей и необходимостью пускать их в поле для кормления. Это заставляло их быть вне сферы действий противника, так как для изготовления к бою требовалось значительное время, чтобы распутать лошадей, одеть предохранительное вооружение и т.д.

Кроме того, парфяне никогда не окружали своего лагеря окопами, и близость врага была им тем более опасна. Это удаление парфян на ночь давало отступающему противнику разные преимущества, например возможность переменить за ночь направление движения и т.п.

На предыдущих страницах были даны сведения о коннице у тех из древних народов, о которых имеются какие-либо известия. О других же племенах, обитавших вдали от греков и римлян и не оставивших почти никаких следов своего существования, трудно сказать что-нибудь положительное. Можно думать, однако, что состояние их конницы и образ ее действия мало отличались от пограничных с римлянами народов, о которых имеются сведения у древних писателей. [98]

8. Тактика, сторожевая и разведывательная служба во времена римлян {49}

Мы проследили применение лошадей к военным целям, начиная со времен самой седой старины, и видели, что первоначальной мыслью была быстрая перевозка воинов на поле сражения, и это выразилось на практике употреблением колесниц. Затем для той же цели стали брать лошадей под верх, потом уже перешли к бою с лошади и, наконец, дошли до мысли о возможности применить массу и скорость лошади как силу для непосредственного удара. Мы видели конницу при Ганнибале на высоте ее славы и тактического совершенства, как она под его гениальным предводительством во всех боях играла выдающуюся роль, которая за ней оставалась в течение двух столетий. Начиная с битвы при Фарсале, пехота опять занимает подобающее ей место.

У парфян принцип соединения возможной дальности метательного оружия с наивысшей быстротой достиг наибольшего развития, и нигде он не был так правильно поднят и столь удачно применен к делу, как у этого народа в конце I столетия до н.э.{50}

Применение конницы к сторожевой и разведывательной службе в те времена уже было правильно понято и основано на тех же принципах, как и теперь. Рассказ о том, как Александр Македонский за некоторое время до сражения при Платее отправился к греческим аванпостам с целью свидеться с афинским полководцем Аристидом, показывает нам порядок отправления службы, вполне схожий с принятым теперь: его останавливают и не пускают за линию постов, затем посылается донесение и, наконец, самое свидание происходит тут же, у постов.

Красс высылал разъезды далеко вперед. Кир Великий ставил кругом всего лагеря передовые посты и высылал разъезды из 5-10 человек, которые целую ночь ездили вокруг лагеря, чтобы своевременно открыть приближение неприятеля. Точно так же и при походных движениях он высылал разведчиков и разъезды, которые следовали впереди конницы, державшейся, со своей стороны, постоянно впереди главных сил. [99]

Ганнибал высылал разъезды и рекогносцировочные партии нумидийских всадников, которые сновали по стране вокруг всей армии, и, действительно, мы ни разу не видим, чтобы он был захвачен врасплох, благодаря непринятию мер предосторожности.

Наконец, римляне очень искусно применяли окопы к усилению своих лагерей, а также система постов и разъездов была у них очень хорошо поставлена. Они постоянно имели караул у ворот лагеря, особенно со стороны, обращенной к противнику. Затем внутри лагеря имелись пикеты для поддержания караула, а снаружи — выдвинутые далеко вперед посты из конницы и пехоты, которые имели целью наблюдать за всеми доступами к лагерю и поддерживать высылавшиеся еще дальше вперед разъезды.

Выдвинутые дальше всего вперед посты составлялись исключительно из конницы, они располагались в виде цепи ведетов и маленьких постов.

Вообще порядок отправления службы охранения был вполне совершенный и при правильном его выполнении вполне обеспечивал от нечаянных нападений. Передовым постам предписывалась самая строгая бдительность; малейшая оплошность строго наказывалась, и воин, оставивший свой пост, предавался беспощадно смертной казни.

9. Конница при императорах {51}

В первые времена республики войско формировалось из граждан, защищавших свое отечество, свое достояние и ими самими изданные законы. Впоследствии, с распространением владычества римлян, граждане заменялись в составе войска все более и более наемниками и воинами союзных государств.

В особенности конница, состоявшая вначале из представителей лучших и знатнейших фамилий, стала пополняться во времена императоров исключительно из беднейших классов населения и из провинций.

Всадники (equites), не обязанные более службой в коннице, слишком малочисленные для сформирования отдельной воинской части, слишком знатного происхождения, чтобы служить простыми рядовыми в такое время, когда военная служба из почетной сделалась средством наживы, обратились к службе судебной и [100] финансовой. Некоторая часть их продолжала служить в войсках, но только или при штабах полководцев, или командирами конных частей и пеших когорт.

Императорская конница была вооружена дротиками, длинными мечами и иногда копьями и железными палицами. Предохранительное вооружение состояло из шлема, щита, легких сапог и кольчуги. Она подразделялась на полки силой в 726 коней; каждый полк состоял из 9 отделений по 66 коней и 1 в 132 коня, состоявшего при первой когорте легиона. Вообще конные полки находились по организации в известной связи с пехотой, но для боя вся конница армии выделялась и ставилась или на флангах боевого порядка, или распределялась по первой линии, или же служила резервом.

Богатство Римской империи и появившиеся вследствие того роскошь и расточительность с течением времени подорвали могущество государства и стали оказывать вредное влияние и на войско. Патриотизм, чувство национального самосознания, отличавшие римлян от прочих народов, начали исчезать. Воинский дух, воодушевлявший всякого гражданина в то время, когда никто не мог получить какой-либо должности, не прослуживши предварительно известное время в рядах войска, стал понемногу угасать, особенно по мере того, как с расширением границ государства Рим, находившийся в центре, все более и более удалялся от сферы опасностей и тягот боевой жизни. От появления Ганнибала в211г. до н.э. у ворот города до Алариха, ставшего в 408 г. со своими готами лагерем около Рима, т.е. в течение 619 лет, город не видел у своих стен неприятельской армии.

Римская пехота в то время, когда она завоевала весь мир, представляла собой вооруженный народ, тогда как впоследствии она стала комплектоваться наемниками из варваров и из людей, принадлежавших к низшим классам и привлеченных в войско высокой платой, между тем как лучшие классы вели в столице праздную [101] жизнь, предаваясь в роскоши и неге разным излишествам. Отвращение выродившихся римлян к военной службе сделалось столь сильно, что итальянские юноши, подлежавшие зачислению в ряды войска, часто отрезали себе пальцы правой руки; это обыкновение получило такое распространение, что потребовалось издание весьма строгих законов против членовредителей.

Наемные войска скоро осознали свою силу и начали требовать от своих господ все новых и новых уступок; дошло до того, что они избирали императоров, которые сознавали очень хорошо, что без согласия войска им не удержаться на престоле. Понятным следствием этого была полная распущенность и отсутствие дисциплины в войске.

Септимий Север, избранный императором паннонскими легионами и нуждавшийся в утверждении этого избрания прочими войсками, первый значительно подорвал дисциплину. Он не только значительно увеличил плату воинам, но, кроме того, начал раздавать им подарки по случаю разных празднеств и т.п. и допустить их вести в своих казармах совершенно праздный образ жизни. Офицеры подавали пример роскоши, и дух времени выразился в ослаблении воинского духа; войска становились положительно неспособны к перенесению трудностей и лишений военного времени. Каракалла совершенно продался войскам и истощал государство, чтобы обогащать бесполезную и непокорную солдатчину.

Александр Север видел пагубную распущенность войска и старался восстановить хоть тень той дисциплины, которая когда-то способствовала росту государства. Однако зло так внедрилось, что он был вынужден платить очень большое жалованье воинам и отменить правило, по которому каждый из них нес в походе 17-дневную дачу провианта на своих плечах, и вместо того завести огромное количество мулов и верблюдов. Не видя вместе с тем возможности положить предел развитию роскоши в войске, он постарался по крайней мере обратить ее на приобретение хорошего оружия, высокого достоинства лошадей и украшение одежды и снаряжения.

Изнеженность войск выразилась, между прочим, в нежелании их носить предохранительное вооружение. Вегеций, писавший свое сочинение, как думают, при Валентиниане II в конце IV столетия, оставил описание в высшей степени печального состояния вооружения легионеров в его время. Он говорит, что с основания Рима до императора Грациана воины постоянно носили шлем и латы, но впоследствии, когда вследствие лености и беспечности [102] обучение пришло в упадок, предметы эти стали носиться очень редко, воины нашли, что они очень тяжелы и потребовали от императоров разрешения не носить сначала лат, а потом и шлема. Как раз в то время, когда римляне таким образом отказывались от этих доспехов, в которых они победоносно прошли весь свет, варвары стали вводить их, и конница готов, гуннов и аланов носит полное предохранительное вооружение. Очевидно вследствие этого легионеры оказывались совершенно беззащитными перед готами, которые вдобавок грозили им полным истреблением, имея полчища лучников; но, несмотря на целый ряд поражений, на потерю многих городов, ни один полководец не решился принудить своих воинов опять надеть тяжелое вооружение. Вследствие этого воины больше думали о бегстве, чем о бое. Вегеций является поэтому горячим защитником предохранительного вооружения. Он говорит: «Тем, кто находит, что прежнее вооружение очень тяжело, предстоит или быть раненым, так как их тело ничем не защищено, или, что хуже, быть взятыми в плен, или, наконец, даже изменить своему отечеству, обратившись в бегство. Они же, чтобы избежать носки незначительной тяжести, позволяют себя убивать, как скотов на бойне».

С трудом верится, чтобы описание это относилось к потомкам той великолепной пехоты, которая дралась при Треббии{52} и целым рядом побед в течение десяти столетий заслужила такую великую славу. Легионы, которые стояли на границах и вели беспрерывные войны, держались несколько дольше на прежней высоте, когда семена разложения проросли в сердце страны, но слабость императоров вскоре и их испортила, и со временем характеристика Вегеция могла быть отнесена и к ним. Это ослабление военных качеств не могло не быть замечено варварами, и они не преминули им воспользоваться.

Сами римляне, рассчитывая на удаление от границ, считали себя в полной безопасности от вторжения варваров в коренных землях. Вторжение готов около 248 г. в царствование императора Филиппа открыло им глаза. Наемные войска сдали без сопротивления наиболее важные пункты и даже, опасаясь наказаний за эту сдачу, поступили на службу к противнику. Обитателям римской провинции Мезий не осталось ничего другого, как заплатить большой выкуп за свою жизнь, свободу и достояние. [103]

Один или два года спустя готы вторглись вторично в эту провинцию, разбили римские войска и умертвили императора Деция. С этого времени для римлян начался ряд поражений, окончательно подорвавший в них веру в свою пехоту. Благодаря этому упадку пехоты неприятельские всадники без труда одерживали над ней постоянные успехи, доставившие коннице известную фиктивную славу, так как для самолюбия римлян было менее постыдно объяснить свои поражения превосходством конницы как рода оружия над пехотой, чем распущенностью и другими недостатками собственных войск. Когда это убеждение стало укореняться, стали обращать главное внимание на конницу, значительно увеличили ее численность и надеялись с ее помощью удержать свое военное могущество. До 312 г. конница была настолько усилена, что в сражении при Турине между Константином и полководцами Максенция войско этих последних состояло преимущественно из тяжелой конницы, в которой как люди, так и лошади имели полное предохранительное вооружение, дававшее, однако, полную свободу движениям. Она обыкновенно строилась, как мы это и видим в вышеупомянутой битве, в виде клина, обращенного острием к неприятелю. Удар ее был очень силен и сопротивление ей почти невозможно, но вряд ли она обладала подвижностью и ловкостью в маневрировании: Константин разными эволюциями принудил ее разделиться на части, ослабил и затем одержал полную победу. По-видимому, такой род тяжелой конницы был перенят у восточных народов.

В сражении при Мурзе в 351 г. сыну Константина, Констанцию, удалось одержать решительную победу над Максенцием благодаря энергичной атаке его тяжелых латников, которые в своих чешуйчатых панцирях своими тяжелыми копьями сломили сопротивление галльских легионов. При Юстиниане почти вся полевая византийская армия состояла из тяжелой конницы. У варваров того времени конная служба была в большом почете. Главную силу армии Велизария составлял отряд его телохранителей, набранный из лучших воинов, и по храбрости и опыту людей, хорошему качеству лошадей и оружия составлявший действительно отборную часть. Пехота играла совершенно второстепенную роль. Большая часть конницы была вооружена скифскими луками. Прокопий выступает защитником конных лучников, к которым в то время относились с презрением. «Презрение подобного рода, — говорит он, — было, пожалуй, совершенно законно относительно нагих юношей, которые появлялись пешими на Троянских [104] полях и, прячась за камень или щит товарища, с трудом натягивали лук и пускали почти всегда безвредную стрелу. Но наши лучники сидят на лошадях, которыми к тому же они управляют с замечательною ловкостью. Они защищены шлемом, кольчугой, щитом и наножниками. На правом боку у них висит колчан, на левом — меч, и они обучены действовать копьем и дротиком. Из их тяжелых и крепких луков они пускают стрелы во всех возможных направлениях, вперед, назад, в обе стороны, при наступлении, при отступлении, и так как они обучены натягивать тетиву не к груди, а к правому уху, то пущенная ими стрела обладает большой силой».

Этот отрывок дает очень точное понятие о вооружении и снаряжении всадников того времени; нельзя не обратить внимание на то, что оно вполне скопировано с тех парфянских лучников, которые причинили так много вреда римлянам{53}.

Но ни большая численность конницы, ни хорошие качества ее лошадей и оружия не были в состоянии удержать от падения Империю. Оружие, снаряжение и тактика не могли спасти тот народ, который был лишен руководящих принципов, утратил чувство патриотизма и в котором эгоизм и любовь к роскоши стали отличительными национальными чертами. Варварские народы, воинственные и выносливые, скоро наводнили все провинции и поживились огромной добычей в богатых и цивилизованных странах Южной Европы, пока наконец в 410 г., тысячу сто шестьдесят три года после основания Рима, Аларих с готами не завладел этим городом, и владычице мира суждено было испытать на себе всю необузданность, дикость этих варварских племен.

Несколько лет спустя римскому государству угрожали еще большие опасности от короля гуннов Аттилы, и оно было вынуждено заключить с ним договор на самых унизительных для себя условиях. Аттила соединил под своей властью всю Германию и Скифию; численность его войска доходила до 500 000 человек, набранных из всех подчиненных ему народов.

Относительно гуннов, составлявших один из главных контингентов его войска, мы находим интересное описание у Аммиана Марцеллина, который говорит, что они не имели постоянных [105] жилищ, а переходили из одной страны в другую, имея с собой весь свой скот, часть которого была запряжена в повозки, перевозившие жен и детей. Привыкшие к разным лишениям, одетые в звериные шкуры, они почти не покидали своих уродливых, маленьких, но живых, выносливых и быстрых лошадей, с которыми они положительно срослись, на них они пили, ели и даже иногда спали. Образ действий в бою был самый беспорядочный, они производили нападение с громкими криками, отдельными кучками, под начальством различных вождей; если встречали сильное сопротивление, то немедленно поворачивали назад врассыпную, но с тем, чтобы атаковать вторично при первом удобном случае. Бой пешком, атака и оборона укреплений были им совершенно неизвестны, и они никогда к ним не прибегали. Они стреляли из лука замечательно ловко и пускали стрелы с костяным острием на очень дальние расстояния; для рукопашного боя имели мечи и арканы [106] или сетки, которые они набрасывали на противника и затем его убивали. В армии Аттилы, кроме гуннов, были контингенты почти всех народов, населявших Германию и Скифию. Некоторые из них имели роговые кольчуги и тяжелые копья.

В 451 г. Аттила вторгнулся со своим войском в пределы Галлии и обложил Орлеан. Однако приближение римского полководца Аэция и его союзников, короля вестготов Теодориха I и короля аланов Санжипана, вынудило его снять блокаду и отойти на Каталаунские поля близ Шалона. Здесь произошла одна из величайших и наиболее решительных битв.

Аттила поставил в центре свои лучшие войска и взял на себя командование ими, правое крыло было поручено королю гепидов, Ардариху, левое — королю остготов. У его противников Аэций командовал правым крылом, Теодорих — левым, Санжипан же, верность которого была сомнительна, был поставлен в передовой линии центра.

Небольшой холм, лежавший между обеими армиями и доставлявший значительные выгоды владевшему им, был занят Торисмундом, сыном Теодориха, с частью вестготской конницы. Это давало Аэцию большое преимущество. Аттила, понимавший важность этого пункта, послал для занятия его конный отряд, который, однако, был встречен атакой Торисмунда сверху вниз и отброшен. Тогда Аттила произвел сам отчаянное нападение на этот холм и поддержал эту атаку наиболее надежными войсками своего центра, но римляне, имевшие за себя выгоды местности, удержались и отразили его. Храбрый престарелый Теодорих произвел блестящую атаку на правое крыло гуннов, но был ранен дротиком, упал с коня и был затоптан до смерти своими же вестготами. Эти неудержимым натиском смяли все, что было перед ними, затем повернули направо и взяли во фланг центр гуннов, сражавшийся с аланами. Потерпев поражение на обоих флангах и обойденный в центре, Аттила отступил к своему лагерю, спешил своих лучников позади повозок и стрелами остановил преследование противника.

Весь следующий день Аттила оставался в своем лагере, ожидая нападения и приготовившись к самому упорному сопротивлению. Все поле было покрыто мертвыми и ранеными, так как резня была ужасная. Под впечатлением больших потерь, понесенных накануне, и при виде решимости все еще страшного врага сопротивляться союзники сочли более благоразумным не штурмовать [107] лагеря и дать возможность Аттиле спокойно отступить, что и было им исполнено.

Победа была выиграна конницей, и можно сказать, хотя описания сражения довольно неясны, что образ действия Аэция очень схож с образом действий Сципиона при Илинге: оба они имели малонадежные союзные войска, оба поставили их в центре, а атаку произвели обоими крылами с лучшими войсками. С другой стороны, Аттила подобно Газдрубалу поставил лучшие войска в центре, и они удержались по поражении обоих флангов, прикрыли отступление и спасли армию от уничтожения. Эта победа интересна тем, что она была последняя, одержанная войсками Римской империи.

* * *

Мы проследили историю конницы от самых древних времен до той минуты, когда Римская империя начала распадаться, когда старая цивилизация была предана уничтожению, следы искусств, науки и литературы стерты с лица земли, и наступили столетия мрака и невежества, характеризующие начало средних веков. Мы должны остановиться на этой точке, где события начинают теряться в тумане, и продолжим в следующей главе нить нашего рассказа, стараясь по возможности связать между собой события двух исторических периодов — древних и средних времен. [108]

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история