Циркин Ю. Карфаген и его культура

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава I. ФИНИКИЙЦЫ НА ЗАПАДЕ

Сиро-финикийское побережье издавна играло роль своеобразного шарнира, соединяющего мир Древнего Востока с миром Запада. Эта его роль особенно возросла во II тысячелетии до н. э., когда, с одной стороны, центр тяжести месопотамской внешней торговли переместился из района Персидского залива в район побережья Средиземного моря, а с другой — в Эгейском бассейне возникло классовое общество и первые государства — минойский Крит и позже — государства микенской Греции. Контакты между городами сиро-финикийского побережья и Эгеидой устанавливаются уже в начале II тысячелетия. Минойские н микенские сосуды.в изобилии встречаются как на берегу, так и во внутренних районах Сирии и Палестины, проникая вплоть до Мари на Евфрате [358, с. 19—20; 395, с. 162; /.81, с. 57-58; 129-130; 491, с. 181].

Главным контрагентом эгейцев на восточном побережье Сре­
диземного моря был, по-видимому, Угарит [240, с. 131; 358,
с. 21]. Находимые в Угарите памятники искусства обнаружи-
нают сильнейшее влияние мянойско-микенского искусства [250,
с. 136; 382, с. 54-04; 434, с. 81-85; 481, с. 129]. В этом городе
существовала критская, а затем микенская фактории. Возможно,
именно в Угарите греки познакомились с некоторыми восточ­
ными мифами и^произведениями Ближнего Востока [23, с. 26,
301. Значительное место в торговых связях этого времени
занимал и Тир, обмен которого как с Егинтом, так и Эгеидой
был довольно интенсивным [355, с. 29, 47, 58]. Во время поездок
на сиро-финикийское побережье микенские греки восприняли
названия финикийских городов Библа и Тира в той форме,
II какой они могли произноситься во II тысячелетии [106,
с. 13—14]. Из портов этого побережья греки вывозили слоновую
кость, ткани, пряности и, видимо, золото. Недаром в греческий
язык уже в XV — XIII вв. до н. э. проникли семитские слова —
«золото» ( xpwog ), «хитон» (%п<Ъ\), «тмин» ( ki 3 u , ivov ) и др.
|54, с. 142; 55, с. 26-27; 352, прим. 20; 58, с. 172-173; 581,
с. 163; 491, с. 182-184]. 9

Эти связи не были односторонними. Можно с уверенностью говорить о нлаваниях угаритян на Крит [106, с. 13]. Жители побережья нроникали и на Балканский полуостров. В связи с этим привлекает внимание находка месопотамеких лазури-товых цилиндров в Фивах [49, с. 111 — 112; 216, с. 300]'. Грече­ская традиция приписывала оенование беотийских Фив мифо­логическому персонажу Кадму ( Her . II , 49; V , 57—58; Apollod . Ш, 4, 1). Такое косвенное подтверждение традиции заставляет с большим доверием отнестись и к сведениям о других поселе­ниях финикийцев в различных городах и на островах Эллады. В той же традиции Кадм связывается с Тиром, который миф считает родиной персонажа. Не отразилась ли в этом роль Тира в контактах с Беотией (ср. [355, с. 27])? Характерно, что Кур-ций Руф ( IV , 4, 20) называет беотийские Фивы колонией тирий-цев наряду с Карфагеном и Гадесом.

Связи городов сиро-финикийского побережья простирались и дальше к западу. Об этом свидетельствуют находки бронзовой фигурки финикийского божества, датируемой XIV —Х111 вв. до н. э., в водах южного побережья Сицилии и сирийской цилиндрической печати XIV в. до н. э. в Южной Испании. В Испании обнаружены также остатки скорлупы страусовых яиц, идолов из костей гиппопотама и гребней из слоновой кости, относящиеся ко 11 тысячелетию до н. э. В Африке, в Ликсе и Утике, были найдены египетские скарабеи, предшествующие 1200 г. до н. э. [167, с. 23-26; 215, с. 271-274, 307-308; 405, с. 308; 434, с. 202].

И все же господство на море минойских критян, а затем микенских греков (как, впрочем, может быть, и владычество Египта) сдерживало финикийскую экспансию в западном на­правлении. Положение изменилось в XII в. до н. э. В это время Восточное Средиземноморье испытало потрясения, вызванные упадком великих дотоле держав этого региона и мощными передвижениями пародов. Волны нашествий «народов моря» захватили и сиро-финикийское побережье; в частности, фили­стимляне из Аскалона разрушили Сидон ( lusL . XV 111, 3, 5). На севере погиб Угарит (но, тш-видимому, в результате не напа­дения, а землетрясении). В целом, однако, изменение полити­ческой и этнической карты Восточного Средиземноморья пошло на пользу Финикии. Уже, вероятно, очень скоро восстанавли­вается Сидон, игравший позже значительную роль в экономи­ческой и политической жизни этого региона. В период упадка крупных государств мелкие восстанавливают свои силы быстрее,

1 Один из цилиндров определенно датируется серединой XIV в. до н, э. 10 [МО, с. 21-24].

и it XII — IX вв. до н. э. именно небольшие государства Финикии, Сирии и Палестины выдвигаются на первый план [120» с. 35; 178, с. 145-170; 373а, с. 84-85, 98-99]. В этих условиях Тир, который и раньше, вероятно, участвовал в контактах с Западом, теперь полностью перенимает эстафету западных связей у погиб­шего Угарита [358, с. 21].

По местной храмовой традиции, сохраненной Геродотом ( II , 44), Тир был основан в XXVIII в. до н. э. Во II тысячелетии до п. э. он был довольно значительным центром Финикии [106, г. П, 11; 355, с. 19, 26-29; 462, стб. 1027-1028]. Правда, в тради­ции встречается упоминание о более позднем основании города. Но Юстину ( XVIII , 3, 5), его основали сидонцы, бежавшие ил разрушенного города за год до Троянской войны, т. е., по тра­диционной хронологии, в 1195 г. до н. э. Иосиф Флавий ( Ant . IikI . VIII , 3, 1) отмечает, что иерусалимский храм был построен Соломоном через 240 лет после основания Тира. По библей­ским данным, этот храм был завершен на одиннадцатом году правления Соломона ( I Reg . VI , 1). И если датировать царство-наиие Соломона 965 — 928 гг. до н. э. [13, с. 192], то датой осно-капня Тира, по Иосифу Флавию, будет 1194 г. до н. э. 2

Совпадение этих дат едва ли может быть случайностью. Явно речь идет о каком-то важном событии в истории финикий­ского города. Археологические раскопки показывают, что при­близительно в это время, в самом начале XII в. до н. э., фили­стимляне основывают на палестинском побережье свои города, и том числе Аскалон [254, т. (, с- 108, 125], а именно аскалониты и разрушили, но Юстину, Сидон. По-видимому, иосле гибели Сидона ого жители бежали в Тир, и за счет, них население тсшосло настолько значительно, что возникла легенда об основа­нии Тира сидонцами, и этот факт нашел отражение и в летосчис­лении 3 .

Переселение значительной части сидонцев в Тир должно было, с одной стороны, усилить этот город, а с другой — создать и нем демографическое напряжение, которое при тогдашнем уровне развития производительных сил могло быть снято только и результате выселении части жителей за море 4 . Это обстоя-

" А. ван деи Бра идеи относит начало царствования Соломона к 971 г, 1178, с. 1711, и тогда начало повой эры Тира должно прийтись на 1200 г. до н. э. Ту же дату принимает О. Эйссфельдт [250, стб. 1883]. П. Сэнта предлагает датировать начало нов.ой эры Тира 1198 г. до н. э. [21.5, с. 116, прим. 445]. Ото обстоятельство было, видимо, использовано позже сидонцами в тради­ции, подчеркивающей стремление Сидона к утверждению своего первенства, и Финикии.

А Роль перенаселения как толчка к колонизации подчеркивает К. Маркс
|1, с. 568]. И

тельство было использовано правящими кругами Тира для до­стижения своих политических и экономических целей.

Крушение микенских государств создало условия, при кото­рых финикийцы получили возможность обосноваться в некоторых частях Эгейского бассейна. Сведения о проникно­вении финикийцев в Эгеиду зачастую связаны с такими мифо­логическими фигурами, как Кадм или Феникс. Им приписывает­ся создание первых финикийских поселений на Родосе ( Diod . V , 58, 2) и Фере ( Her . IV , 152). Стефан Византийский ( v . Ki ) r > T | Qo ) делает энонимом Киферы сына Феникса Кифера, а Афиней ( VIII , 360е) в качестве основателя финикийской общины на Родосе вместо Кадма называет Палланта. Неясно, насколько эти нерсонажи греческой мифологии, происходившие, по мифам, из Финикии, символизировали реальных финикийцев.

Однако в нашем распоряжении имеются и сведения, не свя­занные с деятельностью мифологических персонажей. Фуки-дид ( I , 8) называет финикийцев наряду с карийцами морскими разбойниками, обосновавшимися на островах. Упоминая об изгнании карийцев критским царем Миносом, он не говорит о финикийцах, и нет оснований распространять на них это сообщение, считая тех и других современниками. Геродот (11,44; VI , 47) и Павсаний ( V , 25, 12) говорят об основании финикий­цами храма Геракла на Фасосе и разработке ими на этом острове золотых рудников между Энирой и Кеиирой. Эти названия, по крайней мере второе, считаются семитскими по происхож­дению [150, с. 106, прим. 2; 466, с. 108-109, нрим. 7; 467, с. 284]. По Стефану Византийскому ( v . MfjA , og ), финикийцы были осно­вателями на Мелосе одноименного города. Им же Геродот ( III , 23, 1) приписывает создание храма Афродиты на Кифере. Ничего заведомо неисторического в этих сообщениях нет.

Исследование культа Геракла на Фасосе показывает, что речь идет о тирском Мелькарте [150, с. 88—107; 153, с. 35]. Основы­ваясь на особенностях культа, носящих следы финикийского влияния, Д. ван Берхем предположил, что финикийцы прибыли на Фасос через Кос, Эрифры и Лемнос [150, с. 107 — 108]. Это предположение подтверждается общим направлением торговых связей догреческого Фасоса, особенно с Лемносом, который, по Гомеру (П. XXIII , 745), был местом финикийского торжища [308, с. 90—91]. По Павсанию ( lit , 23, 1), в кифер-ском храме Афродита была представлена вооруженной, что мало соответствует эллинским представлениям о богине любви. В то же время вооруженной наподобие Минервы появляется Астарта, финикийская богиня любви, на монетах Секси в Испа­нии [301, с. 13]. Все это позволяет говорить об историчности тра-12 диции существования финикийских поселений в Эгеиде.

Далеее к западу финикийцы обосновались в Сицилии. Фукидид ( VI , 2, 6) замечает, что до прибытия греков вокруг Сицилии на мысах и небольших островках жили финикийцы. Фукидид не дал названия этих мысов и островков. Специа­листы же в качестве семитских выделяют такие названия, как Тапс, Пахин, Тамариций, Макара, Мазарес [106, с. 27 — 29; 149, с. 69-70, 73; 446, стб. 2092; 535,стб. 2489; 536, стб. 1281]. Все эти тононимы связываются с восточным и южным берегами Сицилии или с близлежащими островками. Эти места могли посещаться финикийцами и ранее, судя но уже упомянутой статуэтке, найденной у южного берега острова. Возможно, что финикийцы обосновались и в северо-западной части Сицилии, ибо в мифе о походе Геракла в этот район простунает его фини­кийская основа [60, с. 10—19].

После Сицилии неред финикийцами открывались Иснания (Иберия) и Африка (Ливия). Страбон ( I , 2, 3; III , 2, 14), Дио-дор ( V , 20; 35), Веллей Патеркул ( I , 2, 3, 4) связывают друг с другом основание финикийских колоний в этих землях. Исна­ния и противолежащий берег Африки были самыми занадными районами финикийской колонизации. Важнейшим центром здесь становится Гадес, основанный, по Страбоиу ( III , 5, 5), только после двух неудачных поныток, что объясняется, видимо, сопротивлением местного населения [106, с. 24—25; 474, с. 34—35]. Возможно, что в промежутке между этими двумя попытками тирийцы обосновались в Ликсе на африканском берегу, рассчитывая иметь здесь плацдарм на подступах к Юж­ной Испании [106, с. 23]. Во всяком случае, Плиний отмечает, что ликсийскоо святилище Геркулеса, т. е. финикийского Мелькарта, было старше гадитанского ( XIX , 63).

По Вел лею Патеркулу ( I , 2, 4), через некоторое время после Гадеса финикийцы основали Утику в средней части Северной Африки. Восточнее Утики позже находился Карфаген. То, что этот город был основан в последней четверти IX в. до и. э., несомненно. Однако вполне возможно, что на его месте ужо была какая-то финикийская фактория [26, с. 224 — 225]. II . Сэнта проанализировал традицию, относящую основание Карфагена к XI 11 в. до п. э. (см. ниже). Он нашел в ней истори­ческое зерно: существование тирского поселении, предшествую­щего Карфагену, хотя возникнуть это поселение могло и позже XIII в. Называться это поселение могло Бирса (позже — назва­ние карфагенского акрополя) или, что менее вероятно, Каккаба. Французский исследователь полагал, что в действиях Зора и Кархедона, которым, по этой традиции, нринйсывалось осно­вание Карфагена, надо видеть не только миф об эпонимах Тира и Карфагена, но и олицетворение тирских нлаваний в этот район 13

Северной Африки в конце П тысячелетия до н. э. [215, с. 165-177].

Итак, намечаются два пути финикийской колониальной экспансии: один — от Родоса вдоль занадного побережья Малой Азии к Фасосу \ другой — от Родоса по южной кромке Эгей­ского архипелага к Сицилии, оттуда к тунисскому выступу Африки и, наконец, вдоль африканского побережья в район Геракловых Столпов в Южной Испании й .

Когда же возникли эти пути? Геродот ( IV , 147), опираясь в данном случае на местное предание, сообщает, что финикийцы прибыли на Феру за восемь поколений до лаконцев [69, с. 133, прим. 61]. Продолжительность поколений, по Геродоту, колеб­лется от 30 до 40 лет [132, с. 281], но в целом три поколения составляют приблизительно сто лет [56, с. 112; 322, т. I , с. 439]. Следовательно, финикийцы прибыли на остров на 240 или 320 лет ранее лаконцев. Последние же переселились на Феру, видимо, в самом начале VIII . в. до н. э. [345, с. 185]. Таким обра­зом, финикийское прибытие надо отнести к первой половине XI или к самому концу XII в. до н. э. 7 .

Фукидид ( VI , 112) вкладывает в уста мелосцев утвержде­ние, что их община существует уже 700 лот. Поскольку при­писанная мелосцам речь произносилась в 416 г. до н. э., возник­новение общины надо датировать 1116 г. до н. э. Разумеется, цифра 700 —- округленная, и ее нельзя принимать буквально, да и речь сочинена самим историком, но все же так, как могли произнести сами мелосцы (ср. [77, с. 9й—97]). Поэтому преме-пем создания города на Мелосе (а он, но Стефану Византий­скому, основан финикийцами) можно считать носледнюю чет­верть или вторую половину XII в. до п. э.

Датировку финикийских опорных пунктов на крайнем Западе дают Мела (111,46) и Веллей Патеркул ( I , 2, 3). Первый утверждает, что гадитанский храм существует со времен Троян-

5 Плиний ( VII , 197) и Страбон ( XIV , 5, 28) приписывают разработку
или даже открытие Пангейских рудников во Фракии Кадму. Может быть,
финикийцы перебрались и на противолежащий берет Фракии? В таком случае
возникает вопрос, нет ли хотя бы доли истины в утверждении Ф. Г. Моверса
о финикийцах во фракийской Абдере, одноименной финикийской колонии
в Испании [420, с 284)? См. также [322, т. I , с. 129|.

6 Еще Ф. Г. Моверс отмечал, что Родос, Фера, Мелос и Кифера лежат на
большой дороге к западу [420, с. 256]. О. Мельцер подчеркивал большую роль
южного побережья Сицилии [398, т. I , с. 31]. Л. Фушс также считает, что в район
современного Туниса финикийцы прибили, двитансь от Сицилии, а не вдоль
африканского побережья [286, с. 30].

7 С. Маринатос, относя лаконскос завоевание Феры ко времени не ранее
700 г. до н. э., датирует финикийское прибытие концом микенской эры или

14 протогеометрическим периодом [393, с. 200].

ской войны. По словам второго, Гадес основал на восьмидесятом году после падения Трои, т. е. в 1105 г. до н. э., тирский флот, бывший тогда сильнейшим в мире. Оба автора связывают основа­ние Гадеса с Троянской войной, и это может вызвать некоторые подозрения и сомнения. Но их данные подтверждаются другими, не зависимыми от них сведениями.

Патеркул ( I , 2, 4) отмечает, что Утика была основана немного позже Гадеса. В то же время Плиний ( XVI , 216) пишет, что храм в Утике, построенный вместе с городом, существует 1178 лет. «Естественная история» была завершена автором it 77 г. н. э. [12, с. 134]. Но ясно, что весь этот труд не мог быть написан, а тем более материал для него не мог быть собран и короткое время. Поэтому отсчитывать время надо не с 77-го года, а с более раннего, точно неизвестного. Но в любом случае ('лова римского энциклопедиста указывают на конец XII в. до н. э. Ссылка на храм Утики свидетельствует о том, что в основе знаний Плиния лежала храмовая традиция. На какие-то «Финикийские истории» ссылается Псевдо-Аристотель ( de mir . ausc . 134), говоря, что Утика была основана за 287 лет до Кар­фагена. В зависимости от того, какую дату создания Карфагена мы нримем (см. ниже), получаем 1112, 1110 или 1101 г. до и. э., что соответствует датировкам Плиния и Веллея Патеркула и подтверждает тем самым датировку последним основания Гадеса.

Таким образом, все дошедшие до пас хронологические указания, в том числе не зависимые друг от друга и не связан­ные с мифологией, дают близкие даты, укладывающиеся к период с конца XII и до начала XI в. до н. э. Это — первый этап финикийской колонизации.

Фукидид ( VI , 2, 6), Диодор ( V , 20, 1; 35, 3), Псевдо-Аристо­тель ( de mir . ausc . 135) подчеркивают торговый характер деятельности финикийцев. Важнейшей целью их торговли были драгоценные металлы. Недаром отмеченные выше пути коло­низации упирались в Фасос с его золотыми рудниками и богатую серебром Южную Испанию. Главной задачей промежуточных пунктов было, вероятно, обеспечение пути к Фасосу и Испании. Но и сами они, видимо, играли некоторую роль в торговле, по­ставляя серебро и золото, хотя и в меньших количествах, нурпу-роносные раковины, хлеб [340, с. 36 — 37; 40, с. 49; 398, т. I , с. 86 — 89; 448—450]. В обмен финикийцы продавали масло, различные безделушки; разный мелкий морской товар, как пишет Диодор ( V , 25, 3). Под товаром надо, по-видимому, подразумевать разукрашенные ткани, амулеты, изделия из сло­новой кости и тому подобные вещи [434, с. 147]. Механизм торговли неясен. Видимо, это был «немой» обмен, когда 15

участники сделки выкладывали свои товары до тех пор, пока обе стороны не соглашались их взять (ср. Her . IV , 196).

В некоторых случаях финикийцы могли сами эксплуатиро­вать рудники. Так было на Фаеосе. Геродот, рассказывая об этом ( VI , 47), унотребляет слово xxiaavreg (причастие от глагола хтл?ш). Он всегда использует этот глагол, говоря об основании города или о первом носелении на данной территории ( I , 16; II , 99; IV , 144 и др.). Поэтому и в данном случае можно говорить, что для Геродота финикийцы были основателями фасосских рудников.

Финикийцы основывали и нростые опорные пункты для веде­ния торговли или обеспечения ее безопасности, фактории без постоянного населения, якорные стоянки. Важную роль, по-видимому, играли храмы, дававшие купцам иллюзию божест­венного покровительства. Некоторые храмы, такие, как фасос-ский, могли выступать и как организаторы производства. Но надо подчеркнуть, ибо иногда это отрицается [286, с. 28; 355, с. 124; 405, с. 307 — 309], что уже в то время создавались настоящие колонии с постоянным населением. Выше отмеча­лось, что пеносредственным толчком к колонизации послужило относительное перенаселение Тира; следовательно, избавиться от лишнего населения город мог только и результате вывода колоний с постоянным населением. Юстин ( XVIII , 4, 2), говоря об основании Утики, отмечает две причины создании колонии: обилие в Тире жителей и необходимость выселения в колонию молодежи. Высылка излишних и беспокойных элементов, осо­бенно молодежи, была бы бесполезной, если бы речь шла о временной фактории, жители которой должны были вер­нуться. Гадес в условиях враждебного окружения (а об этом говорят трехкратные попытки его основания) мог существовать только как прочный пункт с относительно значительным и постоянным населением. Об этом же свидетельствует и его название (Гадир, как называли город финикийцы, по-финикийски означает «укрепление»).

Итак, выделяется четко обозначенный во времени и прост­ранство нервый этан финикийской колонизации, имевшей исключительно торговый характер. Промежуток приблизи­тельно в два века отделяет этот этан от следующего.

В первые века I тысячелетия до п. э. положение на Ближ­нем Востоке изменилось. Рост экономики железного века требо­вал большого количества металлов, причем не только драгоцен­ных, но и необходимых для непосредственного производства. Экономической причиной возникновения ближневосточных империй, в том числе первой из них, Ассирийской, было объ-16 единение под одной властью дополняющих друг друга хозяйст-

венных регионов, в том числе источников сырья [39а, с. 13—14]. Колонизация и «подключала» к экономике империй те источ­ники сырья, которые находились вне досягаемости экспансио­нистских устремлений имперских владык. Со времени первого этапа колонизации главным пунктом связи Древнего Востока с дальним занадом Средиземноморья был Тир, «Лондон древ­ности», как его иногда называют [208, с. 35].

В IX в. до н. э. в этом городе обострилась социальная и поли­тическая борьба. Тирские земледельцы, т. е. жители материко­вых владений островного города, выступили с оружием в руках и требовали новых земель за пределами государства ( Curt . Rnl '. IV , 4, 2). Саллюстий ( lug . 19, 1) выделяет две причины выселе­ния из Тира: перенаселение и внутреннюю борьбу, когда часть знати из жажды власти, «возбудив плебс и других людей, жадных к новизне», отправилась основывать новые города. Выражение res novae , употребленное латинским автором, означает, однако, не просто «новизна», а социальный или поли­тический переворот. Всех недовольных возглавили аристократы, потерпевшие поражение во внутренней борьбе, вроде сестры царя Элиссы, под руководством которой был основан Карфаген. «Беглецы, бежавшие от гражданских раздоров», основали Леп-тис ( Sal . lug . 78, 1).

Показателем политической нестабильности в Тире была частая смепа царей ( Jos . Contra App . 1, 18). Узурпатор Итобаал, пришедший к власти в 887 [355, с. 129] или 879 г. до н. э. [26, с. 218], был заинтересован в создании новых городов, куда бы он мог отправить потенциальных противников, включая сторонни­ков прежней династии. Возможно, этим объясняется основание Итобаалом Ботриса в самой Финикии и Аузы в Африке ( Ios . Ant . Iud . VIII , 13, 2). Вероятно, эти события и надо считать нача­лом второго этана колонизации.

В Восточном Средиземноморье возможности финикийской колониальной экспансии были ограничены. В Элладе происхо­дит очень сложный и важный процесс «архаической револю­ции», приведший к возникновению полиса (см. [10]). Греко-финикийская торговля продолжалась, как свидетельствуют и пассажи «Одиссеи» (ХШ, 272; XV , 415 и др.), и археологи­ческие находки [287а, с. 273—278]. Финикийское влияние способствовало возникновению ориентализирующего стиля эллинского искусства. Некоторые финикийцы могли поселяться в греческих городах и даже приобретать гражданство, как предки Фалеса в Милето (Нсг. I , 170; Diog . Laert . I , 22). Но для колоний в этой среде не было места. Более того, в результате греческого расселения финикийнъх^вьгхе^дакххся— g —оет-рооев Эгейского моря, как это видно на 1|^^|||^^ёр|Тд-Н«^. iV ^ * л

г Заказ 1(Ш

и Родоса ( Ath . VIII , 360е). С Фасоса финикийцы были изгнаны, вероятно, в результате так называемого второго великого пере­селения фракийских племен в IX в. до н. э. [113, с. 156, 176], хотя поселившиеся на острове фракийцы восприняли фини­кийский культ и передали его грекам [150, с. 108; 308, с. 91-92].

Не доступнее оказались и другие районы Восточного Среди­земноморья, где уже существовали сильные и централизованные государства. Там финикийцы могли в лучшем случае поселяться в особом квартале внутри местного города, как, например, в «лагере тирийцев» в Мемфисе (Ног. II , 112).

В этих условиях ареной финикийской колонизации стано­вится Западное Средиземноморье.

Говоря о втором этапе финикийской колонизации в Западном Средиземноморье, надо прежде всего подчеркнуть расширение сферы этой колонизации. Теперь в нее входит Сардиния. Стра­тегическое положение этого острова было очень важным, ибо он открывал путь к Средней Италии, Корсике и Галлии, с одной стороны, и к Испании через Балеарские острова — с другой. Может быть, еще более Сардиния привлекла колонистов своими ископаемыми: была богата серебром, свинцом, медью, железом [314, с. 151 — 155; 459, с. 59-61]. Славилась Сардиния и своим плодородием ( Polyb . I , 79). Традиция отмечает древпие связи этого острова с Африкой и Испанией [43, с. 93—108]. По Пав-санию ( X , 17, 5), иберы под предводительством Норака основали на юге-западе Сардинии Нору. Солин ( IV , 1) связывает Норака непосредственно с Тартессом. Видимо, в этом отразились древ­пие связи Сардинии с Южной Испанией.

Едва ли случайно, что именно Нора явилась самой древней, насколько мы можем сейчас судить, финикийской колонией на этом острове. О ее «почтенном нозрасте» свидетельствует одна из самых древних финикийских надписей не только в Западном Средиземноморье, по и вообще в фипикийском мире ( CIS , I , 144), датируемая X — IX вв. до н. э. Приблизительно к этому же вре­мени относятся мелкие надписи из той же Норы и из Босы на западном берегу Сардинии. Древнейшие могилы Норы дати­руются VIII в. до тт. э. Несомненно, в IX в. до н. э. был основан Сульцис, где обнарул«ены древнейшие слои этого века. В VIII — VII вв. до н. э. возникает колония в Тарросе, в VII — VI вв. — в Битии. К VIII — VII вв. до п. э, относит основание Калариса [137, с. 2-4; 410, с. 227-231; 434, с. 213, 298-305; 441, с. 18-19].

Таким образом, в IX — VII вв. до н. э. на южном и западном

берегах Сардинии возникает целый ряд финикийских городов.

18 Как правило, это были важные порты, имевшие две и даже три

(Нора) гавани [424, с. 214—215]. Через них финикийцы осу­ществляли связи с Пиренейским полуостровом и с внутренними районами Сардинии. Эти внутренние районы очень скоро исны-тали влияние пришельцев, как об этом свидетельствует появле­ние в середине VIII в. до н. э. (может быть, даже и самом конце IX в.) местных бронзовых фигурок, возникших под несомнен­ным восточным влиянием [161, с. 350—352; 407, с. 729; 417, с. 1341.

Сравнительно рано финикийцы стали сами обосновываться внутри острова. Уже на некотором расстоянии от побережья основывается крепость на Монте-Сираи, созданная жителями Сульциса в VII в. до н. э., во всяком случае не позднее VI в. до н. э. [137, е. 4; 161, с. 351-352; 417, с. 134]. Именно с VIII в. до н. э., со времени прибытия на остров финикийцев, начинается бурное развитие местной сардинской металлургии [161, с. 352; 314, с. 156—182]. Таким образом, в Сардинии финикийцы обосновались на довольно значительной территории, не только на побережье, но и во внутренних районах, и очень скоро после прибытия начали оказывать значительное влияние на местное окружение.

Вторым новым районом финикийской колонизации были небольшие, но очень важные острова между Сицилией и Афри­кой. Обладание ими определяло госнодство в занадносреди-земноморских водах. В первую очередь речь идет о Мелите (Мальте). Диодор ( V , 12) пишет, что это был богатый остров, имеющий хороший порт, славящийся своими ремесленниками, особенно ткачам*и. На этом острове и находилась колония фини­кийцев, которые использовали его для ведения торговли вплоть до океана. Затем историк говорит о соседнем острове Гавлосе (Гоццо), также имеющем хорошую гавань, на котором тоже была финикийская колония. Раскоики на этих островах подтвер­дили сообщение Диодора и дали возможность уточнить время появления финикийцев. В некоторых местах (например, в Тас-Силге) археологи дошли до самого нижнего, финикий­ского слоя, под которым лежали уже слои чисто местной культу­ры. В результате удалось установить, что финикийцы обоснова­лись на Мелите и Гавлосе в VIII в. до п. э. [209, с- 74 — 75; 412, с. 65; 434, с. 193, 197]. Исследователи отмечают близость многих аспектов материальной культуры Мелиты к культуре самых отдаленных в географическом отношении финикийских поселе- -ний, таких, как Тоскапос в Испании и Могадор у атлантического побережья Африки [209, с. 74 — 75]. Это сходство находит объ­яснение в приведенных словах Диодора о торговле мелитских финикийцев с районом, примыкающим к океану. В архитектуре и рельефах Мелиты обнаруживаются связи этого острова с Кип- 19

2*

ром, Финикией и Палестиной [209, с. 74 — 75]. Все это свиде­тельствует о том, что Мелита и Г'авлос служили важнейшими пунктами связи между метрополией и самыми западными окраинами финикийского мира.

В Южной Иснании контакты с финикийцами ускорили экономические и социальные нроцессы, что нривело к разложе­нию нервобытных отношений и становлению классового обще­ства. На юге Пиренейского полуострова возникает Тартессий-ская держава. Археологические исследования показывают, что в этом районе в IX — VI 11 вв. до н. э. нроисходят очень важные изменения. Появляется керамика, изготовленная на гончарном круге, а ленная носуда нредставлена тенерь иодированными сосудами с украшением в виде темной сетки. Начинают разра­батываться богатые серебряные рудники Риотинто. Появляются первые инструменты и прессы для изготовления оливкового масла. Устанавливаются торговые связи с Британскими остро­вами и Арморикой (совр. Бретань). Появляется нисьменность, возникшая нод явным финикийским влиянием, и выраба­тывается новый стиль каменных стел с изображением воинов и их вооружения. В это время начинают свою жизнь тартес-сийские поселения в Уэльве и на холме Карамболо [46, с. 149; 165, с. 128-130; 164; 167, с. 254-258, 298-310, 355-411; 172, с. 395-396; 187; 188, с. 95; 303, с. 355; 405, с. 333; 438, с. 61-89; 439, с. 28-30; 447, с. 1-16; 468, с. 232-234; 472, с. 31]. Судя по высказыванию Исайи ( XXIII , 10) — «Ходи по своей земле, дочь Таршиша», — можно говорить о каких-то изменениях в политической обстановке на юге Испании к концу VIII в. до н. э. Все это приводит к выводу, что именно в это время, в IX — VIII вв. до и. э., и образуется Тартессийская держава [101, с. 35—39; 202, с. 10—11], чья культура носила ясно выраженный восточный отпечаток [99].

По-видимому, усиление контактов с Тартессом потребовало и создании новых пунктов на Пиренейском нолуострове, через которые эти контакты могли бы осуществляться. На побережьях Пиренейского полуострова, главным образом на средиземномор­ском, с середины VIII до середины VII в. до н. э. создаются финикийские поселения, чьи древние названия неизвестны, поэтому они посят названия современных поселкон Тосканос, Чоррерос, Морро-де-Мескитилья и др. [130, с. 156; 167, с. 310— 336; 429, с. 26—36; 472, с. 239]. Не нозже VII в. до и. э. возни­кают более значительные финикийские города — Малака, Секси и, вероятно, Абдера ( Strabo Ш, 4, 2—3) [309а, с. 36, 39—40; 429, с. 112; 437].

На противоположном берегу пролива и па атлантическом 20 побережье Лфрики также обосновываются финикийцы. Южнее

Ликса, у залива, носящего красноречивое греческое название Эмпорик («Торговый»), они создали несколько торговых посе­лений ( Strabo XVII , 3, 2). Самой южной точкой в районе, где появились финикийцы, нока можно считать остров Могадор, на котором обнаружены остатки несомненной финикийской фактории [350 j . Финикийцы появляются и на Африканском материке [202, с. 17], хотя в ряде случаев пока еще трудно сказать, идет ли речь о финикийской колонизации или о силь­ном финикийском влиянии на местное население [434, с. 153; 449, с. 182-184; 448, с. 24; 502, с. 226-227]. Раскопки показали, что фактория на Могадоре возникает не позже VII в. до н. э. [350; 434, с. 153].

В этот период изменяется территория финикийской актив­ности в Сицилии. Ранее главным районом деятельности фини­кийцев на зтом острове были восточное и южное побережье, служившие естественным путем из Эгейского бассейна к Север­ной Африке. С прибытием греческих колонистов в VIII в. до н. э. финикийцы покидают эти берега и концентрируются в запад­ной части, где они поселяются в городах Мотии, Панорме и Солунте (ТЪис. VI , 2, 6). И археологические данные (находки фипикийской и греческой керамики второй половины VIII в. до н. э.), и историческая обстановка (греческая колонизация начипая с середины того же, VIII в. до п. э.) говорят о том, что возникновение Мотии надо датировать второй половиной VIII в. до п. э. [38, с. 186; 434, с. 193 и ел.; 149, с. 69-74, 252-254, 296]. Находилась Мотия па небольшом островке у западного берега Сицилии.

Возможно, что в это же время па выдвинутом в море мысе
в западной части северного берега острова возникает Солунт
[149, с. 251—252]. Расположение Мотии и Солунта соответ­
ствует описанию Фукидидом ( VI , 2, 6) мест, на которых обосно­
вывались финикийцы; местоположение третьего города —
Панорма — не отвечает этому. Поэтому предполагают, что он
был самым поздним из всех трех, упомянутых афинским исто­
риком [149, с. 250]. Раскопки в панормском некроиоле дали
греческую керамику конца VII в. до н. э. [38, с. 186; 202, с. 15].
Солунт был, по-видимому, основан еще раньше, может быть,
одновременно с Мотией. Солунт и Панорм были расположены
по обеим сторонам довольно удобного залива на северном берегу
Сицилии, служившего хорошим пристанищем кораблям. Из
этого залива открывался путь к Италии и, что, видимо, в то время
было еще важнее, к Сардинии. Такое расположение трех горо­
дов обеспечивало сицилийским финикийцам прямые связи
с территориями, ранее уже колонизованными, — Сардинией и
Северной Африкой. 21

Центральная часть Северной Африки была объектом фини­кийского внимание уже в конце И тысячелетии до н. э., когда там была основана. Утика и, может быть, фактория на месте будущего Карфагец а . Тенерь эти земли стали районом интенсив­ной колонизации. Раскопки в Лентисе пока выявили остатки, которые можно отгости ко второй половине VII и началу VI в. до н. э. [138, с. 10; 183, с. 199-200; 238, с.»77-78]. К началу VI в. до п. э. относятся и древнейшие обнаруженные слои в Хад-румете [268, с. 35]. Что касается Гиппона, то надо сразу отме­тить, что в древно<; ти на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга находили^, д Ва города с этим названием — Гип-пон Акра и I ипно^ Царский, и невозможно сказать, о каком Гинионс говорит Саллюстий ( lug . I , 19). Систематических раскопок, впрочем, не производилось ни в том, ни в другом, так что датировать сообщение Саллшстия археология не помо­гает. Можно только высказать косвенное соображение: судя но словам римского автора, население названных городов уве­личилось через короткое время после их основания, а урбани­стический взрыв, Доказанный раскопками, относится, видимо, ко второй половине VII в. до н. д. {ранние финикийские стены Лентиса) или даже к началу VI в. до н. э. (нижние слои хадру-метеного святилищу т е . тофета); ноэтому и основание городов надо отнести ко аремени, предшествующему этому взрыву.

Сообщением Са^ ЛЮС тия традиция об основании трех фини­кийских городов в Африке не исчерпывается. Так, о Леитисе Плиний ( V , 7В) гов 0 рит, что этот город, как и Утика, Карфаген и Гадес, был основан тирийцами. Тирийцам приписывает осно-вание Лентиса и С^ ли й Италик ( III , 256). Страбон ( XV 11, 3, 18) упоминает Неаполь, называемый Лептисом. Естественно, возникает предположение, что кроме названия Лептис город носил еще наименование, воспринятое греками как Неаполь (Новый город), что может быть точным переводом финикий­ского названия Кар тхадашт . Однако Плиний ( V , 76), пере­числяя города североафриканского побережья в том же районе Большого Сирта, Отличает Неаполь от Лептиса, располагая между ними города Трафру и Абротон. Поэтому возможно, что географ или ev 0 источник ошибся, соединив вместе два города.

Солий (ХХ\ U , Щ упоминает Хадрумет, называя его коло­нией Тира. Тот же Солин ( XXVII , 5) упоминает оба Гиппона. Один из них, Гиппог| Дкра (называемый позже также Гиппоном Диарритом), назыв^ ют и другие авторы, в том числе Псевдо-Скилак (111), писаг ель iv в. до н. э. Першит Псевдо-Скилака сравнительно подро^^ но в пем отсутствует всякое упоми-22 напие Гиппона Царс К ого. Поэтому можно присоединиться к со-

мнениям И. Ш. Шифмана [106, с. 37 J относительно существо­вания этого Гиппона в IV в. до н. э.

Саллюстий { lug . I , 19), говоря о трех названных им фини­кийских городах, отмечает существование и других финикий­ских городов, не называя их. Одним могла быть А уза, основан­ная, как уже отмечалось, тирским царем Итобаалом, другим городом была Сабрата, основание которой Силий Италик ( III , 256) приписывает также тирийцам. Вообще на средиземномор­ском побережье Африки, на территории современных Ливии, Туниса и Алжира, найдено археологами или упоминается в источниках довольно много финикийских городов, но в больг шинстве случаев нельзя установить, был ли этот город основан финикийцами, прибывшими из метрополии, или уже карфагеня­нами [434, с. 151 —153]. О карфагенских колониях мы пока гово­рить не будем. Надо, однако, отметить, что в Африке создавали свои города и финикийцы из ранее основанных колоний. Так, по Стефану Византийскому ( v . "АхоААа), Мелита вывела коло­нию в Ахоллу, а, по Силию Италику ( III , 257), финикийцы, живущие в Африке и Сицилии (неизвестно какие), основали Эю [238, с. 78].

Важнейшей финикийской колонией в Африке, а затем' и центром всего западнофиникийского (пунического) мира явился Карфаген.

Об основании Карфагена говорят многие древние авторы. Эта представленная многими, хотя и фрагментарными сведе­ниями, традиция была уже неоднократно внимательно проана­лизирована в науке (нанример, 106, с. 37—44; 215, с. 100—242; 313, т. I , с. 374-401; 398, т. I , с. 105-141; 509, с. 139-235; 520, с. 20—33]. Поэтому нет смысла снова останавливаться на этом вопросе. Мы ограничимся только некоторыми аспектами истории основания Карфагена.

В нервую очередь надо остановиться на обстановке в Аф­рике во время основания Карфагена, т. е. в конце IX в. до н. э. Здесь уже существовали тирская Утика и, может быть, фактория Бирса. За пределами их стен жили западноливийские племена, которых Геродот ( IV , 191) называет максиями, а Юстин ( XV 111, 6, 1) — макситанами. Геродот отмечает, что максии были хлебо­пашцами в отличие от восточных ливийцев — скотоводов и ко­чевников. Впрочем, кроме хлебонашества они занимались также разведением коз и овец [69, с. 106]. Уровень социального раз­вития западных ливийцев установить трудно.

Наука располагает некоторыми данными о находившихся в постоянных контактах с Египтом восточных ливийцах, о кото­рых сообщают также и греческие авторы, но не имеет пока све­дений о западных. Из рассказа Юстина об основании Карфагена 23

( XVtII , 5, 8—17) можно видеть только, что африканцы друже­любно приняли восточных пришельцев и продали им место для основания города. Карфагеняне долгое время ежегодно нлатили местным жителям аа занятую ими землю. Последнее обстоятель­ство свидетельствует о нраве собственности местного населения на землю, занятую карфагенянами. Юстин { XVIII , 6, 1) назы­вает имя макситаиского царя Гиарба. Видимо, в это время у ли­вийцев уже выделяется родовая знать и появляются «цари», бывшие в нервую очередь военными предводителями, нод вла­стью которых могли даже на какое-то время объединяться федерации племен [32, с. 83 — 84; 106, с. 33]. Такой федерацией и был, по-видимому, этнос максиев-макситанов.

Второй аспект, привлекающий внимание, — обстановка в Ти­ре. Все существующие источники единогласно принисывают основание Карфагена сестре тирского царя Пигмалиона, кото­рую называют Дидоной или Элиссой. Последнее имя часто встречается в карфагенских надписях, что и заставляет именно его считать подлинным. В Тире после смерти царя Муттона развернулась борьба между двумя группировками, одна из кото­рых, возглавляемая царем Пигмалионом, сумела, по-видимому, приобрести симпатии народа и одержала верх. Другая, вероятно, группировалась вокруг жречества. После ее поражения был каз­нен жрец бога Мелькарта Ахерб, который, по словам Юстина ( XVIII , 4, 5), занимал в городе второе место после царя. Вдова Ахерба и сестра царя Элисса бежали из города сначала на Кипр, а затем в Африку. То, что на Кипре к беглецам присоединился жрец одного из верховных божеств, которое латинские авторы называют либо Юпитером ( IusL . XVIli , 5, 2), либо Юноной ( Serv . ad Леи. 1, 443), также свидетельствует о жреческо-ари-стократической принадлежности группировки Элиссы. С цари­цей бежали из Тира также «сенаторы» ( lust . XVIII , 5, 15), т. е. те представители правящих кругов, которые, видимо, ныступали против Пигмалиона. Может быть, мы знаем некото­рых спутников Элиссы. Одним из них мог быть Витий, которого Сервий со ссылкой на Ливия ( ad A . ei \. f , 738) называем команда \ ром нунического флота. Несколько далее ( I , 740) Сервий поме­щает Бития среди «принцепсов» нового государства. Существо­вание-финикийского города Битии на Сардинии, а также тот факт, что один из нумидийских предводителей (а нумидийцы, как известно, испытывали сильное пуническое влияние) во время III Пунической войны также назывался Битием (Арр. Lib . Ill , 114, 120), позволяет с доверием отнестись к ливиев-скому сообщению. Вторым снутником Элиссы был, по-видимому, Мицри. Его потомок Баалей оставил наднись ( CIS , 3778), 24 в которой перечисляет 16 поколений своих нредков, что позво-

ляет отнести первого из них к последней трети IX в. до н. э. [215, с. 467—469]. Был ли этот Мицри каким-нибудь знатным человеком, мы не знаем, но среди сто потомков в Карфагене были люди, занимавшие высшие посты.

Сохранение имен основателей Карфагена неудивительно. В карфагенских аристократических родах, но-видимому, сохра­нялись нредания и традиции, а принадлежность предков к спут­никам Элиссы должна была особенно цениться потомками. Если верить Силию Италику ( I , 72 — 74; IV , 745 — 748), знаме­нитая семья Баркидов, к которым принадлежали Гамилькар и Ганнибал, возводила себя к тем, кто бежал вместе с царицей, и даже к ее родственникам.

Таким образом, побежденная в междоусобной борьбе жре-ческо-аристократическая группировка была вынуждена бежать из Тира и, пристав к африканскому берегу, стала основатель­ницей Карфагена [26, с. 223; 106, с. 44].

И встает третий вопрос — когда же был основан Новый город (именно таков дословный неревод названия города, осно­ванного Элиссой — Картхадашт, Карфаген)? Традиция нере-дала нам две основные даты — 814/13 г. до н. э. или немного нозже и 825—823 гг. до н. э. (не считая чисто фантастических датировок, относящих возникновение Карфагена к времени Троянской войны или несколько позже). В науке обычно прини­мается нервая дата, восходящая к сообщению Тимея [32, с. 87; 215, с. 239-240; 313, т. I , с. 398-401]. Однако эта дата не выдер­живает сравнения с хронологией, опирающейся на данные ассирийских анналов. Если бегство Элиссы произошло на седь­мом году царствования Пигмалиона, как отмечает Менандр Эфесский ( Ios . Contra App . !, 18), иснользовавший тирские хроники, то это могло нроизойти не в 814, а только в 825 г. до н. э., ибо в противном случае дед Пигмалиона Балеазар не мог бы платить дань Салманассару III в 841 г., как об этом сообщают анналы ассирийского царя [26, с. 218]. Согласно Помпею Трогу ( lust . XVIII , 6, 9), использовавшему явно мест­ную традицию [106, с. 41], Карфаген был основан на 72 года раньше Рима. Традиция нередала различные даты основания Рима — 753, 752 или 751 г. до н. э. [13, с. 72]. Мы, к сожалению, не знаем, какую дату принимал Помпеи Трог, но в любом случае он относит создание Карфагена к 825, 824 или 823 г. до и. э. Последняя дата совпадает с той, которую сообщают Солив ( XXVII , 10) и Сервий ( ad Аен. I , 12). Возможно, что Элисса бежала из Тира в 825 г. до н. э., а нрибыла в Африку уже в 823 г. до н. э., и этот год стал годом основания Карфагена.

Сказанное не позволяет, однако, просто отбросить тимеев-скую датировку. Сам Тимей, сицилиец, несомненно, знал карфа- 25

генян и карфагенскую традицию [106, с. 40]. Вероятно, в пуни­ческой историографии существовало какое-то направление, которое относило основание города к 814/13 г. до н. э. Вспомним, что и в самом Тире существовало предание, относящее появле­ние этого города к началу XII в. до н. э., хотя он явно существо­вал уже давно. Видимо, через девять-десять лет после высадки Элиссы и ее спутников в Карфагене произошло событие, которое и было принято частью историков за подлинное основание го­рода. Этим событием могло быть, например, освящение пер­вого храма, построенного на холме Вирсы, или смерть Элиссы и основание Карфагенской республики (см. ниже) .

Итак, скорее всего в 823 г. до н. э. группа беглецов из Тира прибыла в Африку и основала Карфаген. Мы уже отмечали, что, но словам Юстина ( XVIII , 5, 8—9), местные жители друже­любно приняли прибывших и продали им землю для основания города. Но как в таком случае обстоит дело с факторией, которая, возможно, уже существовала на месте будущего Карфагена? Представляется, что объяснение надо искать в том, что фини­кийцы, обосновавшиеся в фактории, не были собственниками земли, которая продолжала принадлежать максиям, и даже пла­тили хозяевам ежегодную дань (неизвестно, в каком виде и размере), как это делали позже и карфагеняне. Прибытие боль­шого числа пришельцев потребовало расширения территории первоначального поселения, и эта дополнительная территория могла быть куплена. Возможно, в действительности речь шла не об однократной покупке, а об увеличении дани (в соответ­ствии с увеличением населения и территории), что позже транс­формировалось в легенду о покупке земли. Иначе трудно объяс­нить, почему после покупки карфагеняне продолжали платить за землю дань, как пишет тот же Юстин ( XVIII , 5, 14) 9 . Харак­терно, что и утикийцы радостно приняли новоприбывших ( Inst . XVIII , 6, 2). По-видимому, рост финикийского населения укреплял их позиции по отношению к местному населению.

Таким образом, история основания Карфагена свидетельст­вует, во-первых, об ожесточенной внутренней борьбе в Тире, в ходе которой жреческо-аристократическая группировка потер­пела поражение и часть ее (видимо, наиболее активная) была вынуждена эмигрировать; во-вторых, эмигранты поселились на территории, уже известной финикийцам, где неподалеку суще­ствовала Утика, а на самом месте нового города — небольшое

й Эти соображении высказал И. 111. Шифмая, за что мы его искренне благо­дарим.

9 И. Ш. Шифман [106, с. 44—45]. считает, что покупка земли отражает первый этап ливийско-карфагенских отношений, а аренда — второй, когда город 26 стал разрастаться.

финикийское поселение; в-третьих, наиболее вероятной датой основания Карфагена надо считать 823 г. или, во всяком случае, промежуток между 825 и 823 гг. до н. э.

Итак, выделяется второй этап финикийской колонизации. Он охватывает IX — VII вв. до н. э., совпадая частично с Великой греческой колонизацией. Мы отнесли его начало к правлению тирского царя Итобаала. Вероятно, наибольший размах колони­зация приобретает во второй половине IX в. до н. э., когда ти-рийцы начинают колонизовать Сардинию и радикально расши­рять свое присутствие в Африке, основав Карфаген и другие города. По Диодору ( VII , 13), финикийцы обладали талассокра-тией, т. е. господством на море, в течение 45 лет. Эта талассок-ратия неречисляется седьмой в диодоровском списке, начинаю­щемся от Троянской войны, и это датирует ее второй половиной IX в. до н. э. В VIII в. до и. э. финикийцы продолжают расши­рять сферу колонизации в Африке и Сардинии; вытесненные с юга и востока Сицилии, они концентрируются на ее западе, обосновываются на Мелите и Гавлосе, создают новые поселения в Испании. В VII в. до н. э. увеличивается территория финикий­цев в Африке, Сардинии и Испании; они занимают некоторые пункты побережья и острова у атлантического берега Африки.

По-прежнему основная цель финикийцев — приобретение металлов. Но теперь речь идет уже не только о золоте и серебре, но и о металлах, необходимых для непосредственного произ­водства. Иезекиил { XXVII , 12), перечисляя таршишекие то­вары, говорит не только о серебре, но и о железе, свинце и олове. Еще одной целью колонизации теперь является и приобретение земель: недаром центр тяжести колонизационной активности во многом перемещается из Испании в центр средиземномор­ского бассейна — в плодородную Сардинию и славившийся своими земельными богатствами тунисский выступ Африки. Сама колонизации приобретает гораздо больший размах. Хотя по-прежнему единственной метрополией остается, по-видимому, Тир (участие сидонцев остается недоказанным). Число пересе­ленцев увеличивается.

Увеличение масштабов колонизации привело к тому, что ее характер изменился. Теперь колонизацию уже нельзя назвать сугубо торговой. В колониях развивается ремесло, земледелие и, разумеется, рыболовство. Это особенно хорошо видно на при­мере испанских поселений [167, с. 355—398]. Уже на первом этапе колонизации возникали настоящие города, как, например, Утика и Гадес. На втором этане число таких городов увеличи­вается. Наряду с ними существуют и небольшие поселки с до­вольно разнообразной, однако, экономикой (Тосканос в Испа­нии), и поселки с развитием преимущественно одной отрасли 27

хозяйства, например торговли (Могадор у берегов Северо-Запад­ной Африки). По-видимому, продолжают существовать и вновь возникать временные фактории, каковой была, вероятно, перво­начально Сабрата, где только позже возникает постоянное поселение [152, с. 70]. Финикийцы проникают и внутрь терри­торий (Сардиния).

Изменяются отношения колонистов с местным населением. К этому времени последнее уже обладало достаточным уровнем развития, чтобы вступить в разнообразные контакты с пришель­цами. В Испании создается Тартессийская держава, где сущест­вовало классовое общество и государство. Другие районы коло­низации хотя и не достигли этого уровня, но все же стояли на сравнительно высокой ступени социально-экономического развития (например, районы проживания максиев и Сардиния). Их контакты с финикийцами не ограничивались торговлей или конфронтацией, но охватывали всю экономическую, полити­ческую и культурную сферу. Там, где существовало классовое общество (Тартесс), возникает местная ориентализирующая цивилизация, носящая очень сильный финикийский отнечаток, но не сводимая к финикийской. В других случаях такая цивили­зация не возникает, но финикийское влияние обнаруживается достаточно ясно, как это было в Сардинии, Сицилии, Африке.

Разумеется, не могло не существовать и обратное влияние. Этим, в частности, объясняются различия в локальных ответвле­ниях западнофиникийской культуры. Недаром на западе Среди­земноморья выделяются по крайней мере два круга занадно-финикийской цивилизации: испанский (к которому присоеди­няется и территория по африканскую сторону пролива) и пуни­ческий, который и является темой настоящей работы.

В итоге можно говорить, что на втором этапе финикийская колонизация представляет собой более сложный процесс и осу­ществляется в более широких масштабах. Если на нервом этапе она была преимущественно тортовой и односторонней (местное население нрактически никак не влинло на развитие колониза­ционного процесса, нредставляло собой лить фон колонизации и было нассивным поставщиком необходимых продуктов, в лучшем случае воздействуя только на теми колонизации, как это было в Иснании), то на втором — характер ее меняется. Теперь наряду с торговым аснектом выявляются (а в некоторых слу­чаях и выходят на нервый план) и другие: ремесленный и аграрно-рыболовецкий. Взаимодействие с местным населением приводит к тому, что местное население выстунает в качестве важного компонента самого колонизационного нроцесса.