Байджент М., Лей Р., Линкольн Г. Священная загадка

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО

8. Тайное общество сегодня

"Двадцать пятого июня 1956 года Регистрация в супрефектуре
Сен-Жюльен-ан-Женевуа. Сионская Община. Цель: Обучение и взаимопомощь ее
членов. Местонахождение: Су-Кассан, Аннемас (Верхняя Савойя)".
Эти несколько строчек, появившиеся в "Журналь оффисьель" от двадцатого
июля 1956 года дали нам доказательство того, что Сионская Община
благополучно дожила до наших дней, что она в ладах с законом, обязывающим
заявлять о себе всякое общество, и что она даже не давала себе труда
скрывать свое существование. По крайней мере, внешне, ибо действительность
была совсем иной; к приведенному адресу не прилагалось никаких телефонных
номеров, да и сам адрес, весьма неясный, не позволял определить ни улицу, ни
дом, ни контору... Сама супрефектура не смогла нам ни в чем помочь, не
смогла дать никаких дополнительных сведений, а адрес ничего не значил.
Равнодушие или сообщничество? В самом деле, как полиция могла принять такую
фантастическую регистрацию? Но в таком случае, в какую сторону нам
повернуться, чтобы раздобыть более подробные уточнения?
Тогда нам пришла в голову идея попросить в супрефектуре Сен-Жюльена
экземпляр "Устава" Общины, который был ей дан.
Этот тоже очень неясный документ, несмотря на его двадцать одну статью,
не давал ни одного точного сведения ни о целях ордена, ни о его роли, ни о
его ресурсах, ни о наборе его членов. Зато обыкновенные, на первый взгляд,
некоторые детали озадачили нас. Так, один из параграфов оговаривал:
"Принятие в члены осуществляется без внимания к языковым, расовым,
социально-классовым различиям и независимо от любой политической идеологии",
а чуть ниже другой: "Ассоциация открыта для всех католиков, достигших
двадцати одного года". Итак, мы стояли лицом к лицу с явно католической
организацией. Но разве наши исследования не показали нам много раз, что
великие магистры Сиона, будучи далеки от того, чтобы освободиться от
католической ортодоксальности, были скорее приверженцами герметической
тенденции, если не откровенно еретической? Смущающее противоречие... или же,
наоборот, подтверждение религиозного обязательства, необходимого для
принятия в члены, но легко нарушаемое впоследствии, относящееся только к
вопросу принципа, как в случае с орденом Храма и Обществом Святой
Евхаристии, которые также, по примеру Сиона, требовали от каждого своего
члена полного "отрешения от личности, чтобы посвятить себя служению
высоконравственному апостольству"?
Являясь синонимом абсолютного повиновения, превосходящего все
соображения духовного или временного порядка, это отрешение прекрасно
совпадало с изложенными принципами.
Подзаголовком названия Сионской Общины было
"C.I.P.C.U.I.T."[67] - аббревиатура полного названия организации:
"Учреждение Рыцарства и Католического Устава Независимого и
Традиционалистского Союза". Это же слово было использовано как заголовок
периодического бюллетеня, изданного ассоциацией для своих членов.
Кроме того, благодаря одному документу из "Секретных досье",
появившемуся около 1956 года, мы знаем, что в то время Сион насчитывал
тысячу девяносто три человека, распределенных по семи степеням, следуя
традиционному пирамидальному принципу. На вершине пирамиды находился великий
магистр или "навигатор", затем шли три "принца - ноахита Богоматери", за
которыми на нижней ступени следовали девять "крестоносцев Святого Иоанна".
Как мы видим, число посвященных каждой последующей степени было в три раза
больше числа посвященных предыдущей, а великий магистр и его двенадцать
непосредственных подчиненных - намек на Иисуса и его двенадцать учеников -
составляли "тринадцать розенкрейцеров".
Но в Уставе, датированном маем 1956 года, который был перед нами,
указывался девять тысяч восемьсот сорок один член - цифра, иллюстрирующая
удивительно быстрое развитие ордена, члены которого распределялись по девяти
ступеням, а не по семи; впрочем, эти семь так и остались, просто к ним
прибавились две новые, введенные в основу структуры, окружающие Ковчег
"Kyria" широкой сетью новициатов. Великий магистр носит также титул
"навигатора", как и в предыдущем документе, но трое "принцев - ноахитов
Богоматери" стали "сенешалями", а девять "крестоносцев Святого Иоанна" -
"коннетаблями". Впрочем, вот параграфы XI и XII Устава с загадочной
терминологией, посвященные им:
"Генеральная ассамблея состоит из всех членов ассоциации. Она включает
729 провинций, 27 командорств и ковчег, названный "Kyria".
Каждое из этих командорств, также как и Ковчег, насчитывает 40 членов.
Каждая провинция - 13 членов.
Члены разделены на два штата: Легион, которому поручено апостольство,
Фаланга - охранительница Традиции.
Члены составляют иерархию из девяти степеней. Иерархия из девяти
степеней включает:
а) в 729 провинциях
1. Новициаты: 6561 член
2. Крестоносцы: 2187 членов
б) в 27 командорствах
3. Витязи: 729 членов
4. Всадники: 243 члена
5. Рыцари: 81 член
6. Командоры: 27 членов
в) в ковчеге "Купа"
7. Коннетабли: 9 членов
8. Сенешали: 3 члена
9. Навигатор: 1 член"[68].
Как было нужно по закону, во главе Устава был поименно назван "совет".
Он состоял из четырех членов, трое из которых были нам неизвестны (но не
были ли эти имена псевдонимами?), а именно: президент Андре Бономм,
родившийся седьмого декабря 1934 года, вице-президент Жан Делеаваль,
родившийся седьмого марта 1931 года, и казначей Арман Дефаго, родившийся
одиннадцатого декабря 1928 года. Зато мы уже встречали четвертого - это был
Пьер Плантар[69], родившийся восемнадцатого марта 1920 года.
Согласно документу, он занимал должность секретаря. Но, как мы узнали еще,
он был также официальным "генеральным секретарем отдела документации", а это
означало, безусловно, наличие других должностей.

Алэн Поэр

Вскоре после 1970 года Сионская Община стала предметом обсуждения в
прессе и в определенных кругах французской общественности. Так, тринадцатого
февраля 1973 года "Миди Либр" публикует большую статью, касающуюся Сиона,
Соньера и Ренн-ле-Шато, внушая мысль о том, что Община может являть собой
потомков рода Меровингов в XX веке, и что среди них находится истинный
претендент на французский трон - Алэн Поэр.
Если Алэн Поэр не очень известен за рубежом, то он очень популярен во
Франции, где уже два раза он был временно исполняющим обязанности Президента
Республики: сразу же после отставки генерала де Голля с двадцать восьмого
апреля по девятнадцатое июня 1969 года и после смерти Жоржа Помпиду со
второго апреля по двадцать седьмое мая 1974 года. Известно также, что он был
награжден медалью Сопротивления и военным крестом 1939-1945 годов и что,
когда "Миди Либр" опубликовала свою статью, то есть в 1973 году, он уже был
президентом Сената.
Насколько нам известно, Алэн Поэр никогда не давал никаких комментариев
по поводу своих предполагаемых связей с Сионской Общиной или с потомками
Меровингской династии. Однако в генеалогиях "документов Общины" упоминается
некий Арно, граф Поэр, чья жена происходила из семьи Плантар (834 или 896
год?), считавшийся прямым потомком Дагоберта II; его внук Алэн де Поэр стал
в 937 году герцогом Бретонским.
Следовательно, мы не знаем, известно ли современному Алэну Поэру о
Сионской Общине, но, во всяком случае, ясно, что сама Община считает его
бесспорным представителем рода Меровингов.

Потерянный король

Теперь мы постоянно задавали себе вопрос: каковы были обоснования и
цели тех, кто, капля за каплей, если можно так выразиться, дистиллирует
документ за документом, информацию за информацией такой замечательный,
неистощимый, касающийся нашего дела материал, который к тому же все
продолжал появляться?
Мы уверены, что здесь не могло быть и речи о мистификации, иначе она бы
длилась уже слишком долго и потребовала бы слишком много средств и
воображения. Речь также не идет о какой-то серии работ, ловко опубликованных
с целью получения выгоды вокруг волнующей умы тайны, которая заставляет
трепетать публику, как если бы это была тайна Бермудского треугольника. Нет!
И не о коммерческой афере идет речь, ибо появление "документов Общины" не
мотивируется деньгами. Чтобы в этом убедиться, достаточно констатировать
очень малое количество, сдержанность и довольно кустарный способ
производства соответствующих брошюр. Что же тогда? Мы оказались лицом к лицу
с неким подобием произведения искусства, чьи исторические основы не вызывают
сомнения, серьезность и качество сведений достойны самых высоких похвал и
чей метод, как бы делающий вас причастным к тайне, играя на любопытстве
публики, является просто замечательной находкой.
В этом методе нет ничего произвольного, напротив, в нем все строго
подчинено логике. Кажется, что вся информация исходит, из единого и
секретного источника, и каждый фрагмент, каким бы малым он ни был, придает
предыдущему дополнительный смысл и несколько видоизменяет его; неожиданное
свидетельство постоянно возбуждает нетерпение и интерес читателя и в один
момент успокаивает его любопытство. Да, это так. Возможно, что "документы
Общины" увидели свет, благодаря соответствующим образом разработанному
порядку и тщательно подготовленному плану: сначала привлечь внимание публики
к определенным фактам, затем установить их достоверность, потом создать
психологический климат, способный держать ее в напряжении и подготовить к
получению дальнейшей информации. Так, таинственные организаторы этой
странной операции, кажется, шаг за шагом готовили объявление о каком-то
инсценированном открытии, которое в нужный момент будет выдано для
удовлетворения заботливо поддерживаемого в возбуждении любопытства. Мы
думаем, это открытие касается меровингской династии, ее выживания и
продолжения до сегодняшнего дня и подпольного королевства. Разве не нашли мы
в "Шаривари" написанное пером одного из членов Сионской Общины следующее
заявление: "Без Меровингов не существовала бы Сионская Община, а без
Сионской Общины меровингская династия угасла бы"? Связь между орденом и
династией частично подтверждается в продолжении статьи:
"Король одновременно является пастухом и пастырем. Иногда он спешно
отправляет какого-нибудь блестящего посла к своему вассалу, своей правой
руке, чье счастье подвергается смертельной опасности. Это Рене Анжуйский,
коннетабль Бурбонский, Никола Фуке, кардинал де Рец и многие другие, за
чьими блестящими удачами следовали необъяснимые несчастья, ибо эти эмиссары
ужасны и уязвимы. Посвященных в тайну можно либо превознести, либо свалить.
Это также Жиль де Рэ, Леонардо да Винчи, Джузеппе Бальзамо или герцоги
Неверские, де Гонзаги, чей путь окутан магическим благоуханием, где
страдание смешано с ладаном - благоухание Магдалины.
Если король Карл VII при входе Жанны д'Арк в залу его замка Шинон
прячется в толпе придворных, он делает это не для того, чтобы пошутить - в
чем была бы соль подобной шутки? - но потому что он уже знает, что она -
посланница и что перед ней он такой же придворный, как и все остальные.
Тайна, которую она открывает ему в этих стенах, заключена всего в нескольких
словах: "Любезный сеньор, я прибыла к вам от короля".
Намеки в этом тексте небезынтересны. Прежде всего, король - "потерянный
король", возможно, из рода Меровингов - продолжает царствовать только в силу
своей личности. Затем следует еще более удивительный намек: находящиеся у
власти сознают о его существовании, знают его, уважают и боятся. Наконец,
великий магистр Сионской Общины или другой член ордена служит посланником от
"потерянного короля" к его представителям, а его посланники вполне могут
быть взаимозаменяемыми.

Странные брошюры Национальной библиотеки

В 1966 году появилась любопытная переписка, касающаяся смерти Лео
Шидлофа, который, как мы помним, под псевдонимом Анри Лобино был
предполагаемым автором генеалогий, фигурирующих среди "документов Общины".
Первое письмо, опубликованное в "Женевском католическом еженедельнике",
датировано двадцать вторым октября и подписано неким Лионелем Бюрю, членом
"Женевской христианской молодежи". Объявив о кончине Шидлофа в Вене
семнадцатого октября в возрасте восьмидесяти лет, автор яростно восстает
против обвинений, брошенных Римом в адрес покойного; этот же последний был
автором "замечательного исследования", опубликованного в 1956 году -
генеалогического древа меровингских королей и дела Ренн-ле-Шато.
Ватикан, продолжает Лионель Бюрю, имел полное и тайное досье на этого
человека и его деятельность, но никогда не осмеливался на него нападать.
Впрочем, после его смерти медленно, но неуклонно возрастала пропаганда в
пользу Меровингов. Например, эмблема, которую выбрала для себя нефтяная
фирма Антар (это уже 1966 год), представляющая короля-Меровинга с обручем и
лилией в руках, выполненная карикатурно, но все же вполне узнаваемо, - не
навеяна ли она, быть может, неосознанным, но явным влиянием на умы? И разве
французские церковные круги не действовали в том же направлении, что и Рим?
Короче, заключает Лионель Бюрю, используя термины франкмасонства и катаров,
Анри Лобино был "великим путешественником и великим искателем", человеком
"добрым и лояльным", и он останется символом совершенного мастера, которого
уважают и почитают".
Действительно, любопытный язык[70]! Но еще более любопытны
обвинения "Римского католического бюллетеня" против Шидлофа, процитированные
Бюрю: "Просоветский, общеизвестный франкмасон, готовивший во Франции
народную монархию". Эти слова вызвали гнев Бюрю и, как нам кажется, являются
противоречивыми в той мере, в какой просоветские симпатии совершенно не
вяжутся с наступлением монархии. Автор "Римского бюллетеня", впрочем, не
колеблясь, идет еще дальше, причем самым нелепым образом используя слова,
которые широко цитирует Бюрю:
"Потомки Меровингов всегда стояли в начале ересей, начиная с арианства,
катаров и тамплиеров и кончая франкмасонством. На родине протестантства в
июле 1659 года Мазарини приказал разрушить замок Барбария, построенный в XII
веке. Этот дом в течение веков выпускал только тайных подстрекателей против
Церкви".
Так как Лионель Бюрю не указал точно, в каком номере "Римского
католического бюллетеня" он нашел это заявление, нам, к сожалению, было
невозможно проверить его подлинность. Тем не менее, то, что вытекает из
него, имеет в наших глазах исключительную важность, ибо, если быть точным,
оно представляет собой бесспорное свидетельство (из римско-католического
источника) разрушения ньеврского замка Барбария. Может быть также, оно
приоткроет, хотя бы частично, смысл существования Сионской Общины и ее
союзников: маневрировать, чтобы добиться власти именно с помощью постоянных
конфликтов с Церковью. Конфликтов, которые в данном случае происходят не от
случайностей, не от политики, не от обстоятельств, но от воли и
определенного плана. Признаем, однако, что в данном случае мы найдем там
наше давнее противоречие, касающееся, несомненно, католического отпечатка,
носимого Сионской Общиной.
После публикации своего письма Лионеля Бюрю постигла смерть в
автокатастрофе, в которой погибли еще шесть человек. Но раньше он получил
ответ, очень удивительный, в виде нескольких страниц, имеющих надпись "для
личного пользования" и подписанных неким С. Ру[71].
Осудив Бюрю за его легкомыслие и порывистость, с которыми он говорил о
Лео Шидлофе, автор подтвердил и дополнил его высказывания. Действительно,
Лео Шидлоф был сановником Великой Альпийской Ложи Швейцарии - масонской
ложи, чьи следы имеются на некоторых "документах Общины" - и, добавляет Ру,
он не скрывал своих "дружеских чувств к государствам Востока". Что же
касается потомства Меровингов, Ру идет еще дальше Бюрю в этом отношении:
"Пусть не говорят сегодня, что Церковь не знала о династии из Разеса,
но надо признаться, что и потомки, начиная с Дагоберта II, всегда были
тайными деятелями против королевской власти во Франции и против Церкви, что
они были создателями всех ересей. Возвращение к власти потомка Меровингов
означало бы для Франции объявление народного государства - союзника СССР, и
триумф франкмасонства повлек бы за собой исчезновение религиозной свободы".
И в заключение - еще несколько довольно неожиданных строк:
"Что касается вопроса о меровингской пропаганде во Франции, то все
знают, что реклама нефтяной компании "Антар", представляющая собой
меровингского короля с лилией и обручем в руке, была современным и
замаскированным призывом в пользу возвращения Меровингов к власти. Мы также
задаем себе вопрос: что мог делать в Вене Лобино, незадолго до своей смерти,
накануне больших перемен в Германии? Точно ли, что Лобино готовил в Австрии
будущее соглашение об обмене с Францией, будущую базу франко-русского
соглашения?".
Что хочет сказать Ру? Почему, по примеру "Римского католического
бюллетеня", против которого выступил Бюрю, он устанавливает связь между
такими противоположными понятиями, как советская гегемония и монархия, хотя
бы и народная? Видеть в символе нефтяной компании хитрую форму пропаганды в
пользу дела - признаем это - столь же темного, сколь и спорного, означает
просто не доверять здравому смыслу, разве нет? И что означают его намеки на
интересные "изменения" в Германии, Франции и Австрии, а также это
таинственное франко-русское соглашение, которое, если поверить в это, всем
известно?
В первом прочтении письмо Ру кажется бессвязным, мы это не оспариваем.
Но после углубленного его изучения мы были вынуждены признать, что оно,
напротив, имеет все характеристики нового и очень хитроумного "документа
Общины". Цель его - уколоть любопытство, мистифицировать, внести смятение в
умы, короче - подготовить читателя принять новое откровение. Странный, но
уже проверенный способ, который красноречиво свидетельствует о значимости
предстоящей информации. Если утверждения Ру точны, то наше расследование
выйдет за узкие рамки изучения рыцарского ордена, чтобы подойти к гораздо
более обширным границам высшей международной политики.

Католики-традиционалисты

В 1977 году появляется новый и очень значительный "документ Общины" в
виде статьи из шести страниц, названной "Круг Улисса" и подписанной "Жан
Делод". Кое-какие сведения уже устарели, но зато там была и совершенно
неизвестная информация об ордене Сиона. Например, следующий параграф:
"В марте 1117 года Бодуэн I был вынужден приступить к переговорам в
Сен-Леонар-д'Акре и готовил учреждение ордена Храма по указанию Сионской
Общины. В 1118 года орден Храма, был создан Гуго де Пейном. С 1118 по 1188
годы Сионская Община и орден Храма имеют общего великого магистра. Начиная с
1188 года, Сионская община насчитывает двадцать семь великих магистров
вплоть до сего дня. Последние из них:
Шарль Нодье с 1801 по 1844 годы,
Виктор Гюго с 1844 по 1885 годы,
Клод Дебюсси с 1885 по 1918 годы,
Жан Кокто с 1918 по 1963.
И с 1963 года, без других уточнений, аббат Дюко-Бурже
Каковы цели Сионской Общины? Об этом никому ничего не известно, если
только она не является мощью, способной противостоять в будущем Ватикану.
Монсеньер Лефевр - активный и значительный член Общины, вполне способный
заявить: "Сделайте меня папой, и я сделаю вас королем".
Надо подчеркнуть особо два сведения, и, во-первых, предполагаемое
наследование монсеньера Лефевра Сионской 0бщине. Известно, что этот
последний представляет собой самого консервативного приверженца
римско-католической Церкви, и что по этому поводу он яростно и открыто
противостоял папе Павлу VI. Два раза - в 1976 году и в 1977 - ему грозили
отлучением, и оба раза он продемонстрировал полнейшее равнодушие, если не
сказать наглость, способную спровоцировать раскол внутри Церкви. Все
удивлялись, что такой непримиримый католик может делить свои убеждения между
движением и орденом, имеющим герметические, близкие к ереси тенденции.
Остается только одно возможное объяснение: именно монсеньер Лефевр в XX веке
является представителем этого франкмасонства XIX века, которое защищала
"Усадьба Золотой Долины" - "христианского, герметического и
аристократического" франкмасонства, более католического, по их мнению, чем
сам папа.
Второй важный момент этого отрывка из "Круга Улисса" - идентификация
великого магистра Сионской Общины наших дней, а именно: аббата Дюко-Бурже.
Франсуа Дюко-Бурже родился в 1897 году и, вероятно, очень рано, еще
будучи в семинарии Сен-Сюльпис, познакомился с многочисленными модернистами,
среди которых был Эмиль Оффе, перед тем, как стать монастырским капелланом
Мальтийского ордена. Награжденный медалью Сопротивления и военным крестом
1939-1945 годов, он сегодня признан большим литератором, членом Французской
Академии, поэтом и биографом писателей-католиков, таких, например, как Поль
Клодель и Франсуа Мориак.
По примеру монсеньера Лефевра, аббат Дюко-Бурже вошел в оппозицию папе
Павлу VI; по примеру монсеньера Лефевра он объявляет себя "традиционалистом"
и ярым врагом всякой литургической реформы, а также всякой попытки
"модернизации" римско-католической Церкви. Двадцать второго мая 1976 года
ему запретили исповедовать и отпускать грехи, и он открыто бросает вызов
приговору своих начальников, следуя примеру монсеньера Лефевра. Наконец,
двадцать второго февраля 1977 года он высказывается в пользу
католиков-традиционалистов, укрывшихся в церкви Сен-Никола-дю-Шардоннэ в
Париже.
Если монсеньер Лефевр и аббат Дюко-Бурже в плане теологии находятся на
краю правого крыла католической Церкви, то, вероятно, точно так же обстоит
дело и в плане политики. Действительно, до второй мировой войны монсеньер
Лефевр не скрывал своих симпатий к Французской Акции, крайне правому в то
время движению, а позже общественность много говорила о том, что он довольно
неловко поддерживал аргентинский военный режим, заявив впоследствии, что
имел в виду Чили.
Со своей стороны, Франсуа Дюко-Бурже в это дело входил меньше, ибо его
награды свидетельствуют о его бесспорном патриотизме во время войны, что
вовсе не мешало ему демонстрировать свою симпатию к Муссолини и не скрывать
надежды на то, что французы вскоре найдут "свой смысл в достойном поведении
нового Наполеона"...
Сначала кажется невозможным, что монсеньер Лефевр и аббат Дюко-Бурже
вошли в Сионскую Общину, и, по нашему мнению, кто-то старается их
скомпрометировать с помощью тех же сил, с которыми они, как считалось,
боролись. Но затем, уважая устав Сионской Общины и его определение -
C.I.P.C.U.I.T. - нужно признать, что это учреждение, напротив, прекрасно
подходит таким личностям, как монсеньер Лефевр и аббат Дюко-Бурже.
Впрочем, есть и другое возможное объяснение, хотя его трудно принять,
но которое заслуживает того, чтобы учесть некоторые противоречия. В самом
деле, почему бы этим двоим церковным деятелям, скрывающим свою личность, не
быть чем-то вроде агентов-провокаторов, потрясающих знаменем
традиционализма, чтобы вызвать волнение, посеять смущение в Церкви и
спровоцировать раскол, начавшийся после правления папы Павла VI? Мы уже
видели, что эту стратегию в недавнем прошлом использовали тайные общества,
описанные Нодье, и порожденные "Протоколами Сионских Мудрецов", полностью
вписываются в их линию. Впрочем, некоторые журналисты и церковные деятели не
преминули намекнуть недавно, что монсеньером Лефевром на самом деле
манипулировали другие люди, или же, что он работал на них[72].
Эта гипотеза, которую надо рассматривать осторожно, основывается,
однако, на логических выводах. Действительно, как надо действовать по
отношению к папе Павлу VI, чтобы подтолкнуть его к большему либерализму?
Приняв сторону либералов и таким образом укрепить папу в его консерватизме?
Ничего подобного! Но, безусловно, публично заняв ультраконсервативную
позицию, вынуждая этим папу высказаться в пользу либералов. По всей
видимости, таким и было умозаключение монсеньера Лефевра и его сторонников;
именно в этом направлении они и действовали и осуществили этот ловкий
замысел, который представил папу либералом.
Является ли эта гипотеза абсолютно точной? Мы не можем этого
утверждать. В чем мы, во всяком случае, уверены, так это в том, что
монсеньер Лефевр, как и многие другие персонажи нашего расследования, знал
какую-то важную тайну. Перед нами ситуация не совсем новая, но, тем не
менее, могущая сама по себе быть началом доказательства. Действительно, в
1976 году отлучение епископа кажется неизбежным; для папы Павла VI оно было
бы единственно возможным выходом из-за постоянных вызовов и выпадов
епископа. Но в последнюю минуту и против всяких ожиданий Ватикан полностью
изменил свои взгляды. Почему?
Быть может, ответ находится в статье "Гардиан" от тридцатого августа
1976 года, согласно которой священники-сторонники монсеньера Лефевра в
Англии подумали, что он обладал "всемогущим оружием, подходящим для ссоры,
которая противопоставила его Ватикану[73]".
Что же это было за секретное оружие, способное "потрясти весь мир" и до
такой степени испугавшее Ватикан? Какой такой дамоклов меч, неизвестный
профанам, был подвешен над головой главы Церкви? Никто этого не знает, но,
во всяком случае, он оказался достаточно эффективным, чтобы еще раз спасти
монсеньера Лефевра от кары Рима. И Жан Делод очень справедливо пишет по
этому поводу: Марсель Лефевр, кажется, представляет "мощь, способную бросить
вызов Ватикану" со всей ясностью.
Но кому он бросит - или уже бросил - этот последний вызов: "Сделайте
меня папой, и я сделаю вас королем!"

Конвент 1981 года и Устав Кокто

Вопросы, связанные с личностью аббата Дюко-Бурже, недавно прояснились,
благодаря усилению рекламы, которым пользуется во Франции Сионская Община с
конца 1980 года.
Действительно, в августе 1980 года популярный еженедельник опубликовал
статью, касающуюся тайны Ренн-ле-Шато и Сионской Общины, решительно
присоединив к этим сюжетам монсеньера Лефевра и аббата Дюко-Бурже. Оба они
только что побывали в одном из святых мест Сиона - деревне Сент-Коломб в
Нивернэ, - которое до разрушения Мазарини замка Барбария принадлежало
семейству Плантар.
Мы тут же решили встретиться с аббатом Дюке-Бурже. Любезный, но
уклоняющийся от всякого конкретного вопроса, он начисто отрицал свою
принадлежность к Сионской Общине, что он вскоре подтвердил публично в
письме, опубликованном еженедельником, который напомнил всем дело
Ренн-ле-Шато.
Пять месяцев спустя, двадцать второго января 1981 года в другом
журнале[74] появилась короткая статья, которую мы приводим ниже:
"Настоящее тайное общество, состоящее из ста двадцати одного члена,
Сионская Община, основанное Годфруа Бульонским в Иерусалиме в 1099 году,
имело своими великими магистрами Леонардо да Винчи, Виктора Гюго, Жана
Кокто. Этот орден только что собрал свой Конвент в Блуа семнадцатого января
1981 года (предыдущий Конвент собирался в 1956 году в Париже).
Во время этого Конвента в Блуа Пьер Плантар де Сен-Клер был избран
великим магистром ордена восемьдесят тремя голосами из девяносто двух
голосовавших в третьем туре выборов.
Избрание этого великого магистра отмечает решающий этап в эволюции
концепций и умов в мире, ибо все члены Сионской Общины являются "серыми
преосвященствами" в высших финансовых кругах и международных политических
или философских обществах; сверх того, Пьер Плантар - прямой потомок
меровингских королей от Дагоберта II. Его происхождение законным образом
доказано пергаментными документами Бланки Кастильской, найденными аббатом
Сеньером в его церкви в Ренн-ле-Шато в 1891 году.
Эти документы, проданные племянницей священника в 1961 году. капитану
Рональду Стэнсмору и сэру Томасу Фрэзеру, были положены в "Ллойде Банк Юроп
Лимитед" в Лондоне[75]".
Незадолго до появления этой статьи мы связались с Филиппом де Шеризе,
имя которого встречалось в наших исследованиях так же часто, как и имя Пьера
Плантара, и Шеризе категорически заявил нам, что аббат Дюко-Бурже не набрал
достаточного количества голосов, чтобы стать великим магистром, и что он,
впрочем, опроверг слухи о своей принадлежности к ордену. Шеризе прислал нам
также "настоящий" устав - переведенный с латинского - Сионской Общины,
исходящий из префектуры Сен-Жюльена, который у нас уже имелся, и
опубликованный в 1973 году одним французским журналом, признанный Жан-Люком
Шомеем абсолютной фальшивкой.
Этот "подлинный" устав, наконец, должен был прояснить для нас неясную
до сих пор позицию аббата Дюко-Бурже по отношению к Сионской Общине.
Датированный пятым июня 1956 году, этот текст был подписан Жаном Кокто.
Если он и был делом рук замечательного фальсификатора, то .нам он показался
вполне достоверным и заставил нас считать таковым весь документ в
целом[76], который мы считаем нужным воспроизвести здесь целиком,
все двадцать две статьи:
"Статья I. - Между подписавшими настоящий Устав и теми, кто
впоследствии будут приняты и дополнят нижеследующие условия, учрежден
рыцарский орден, нравы и обычаи которого восходят к ордену, основанному
Годфруа VI, призванным Набожным, герцогом Бульонским в Иерусалиме в 1099
году и признанному в 1100.
Статья П. - Наименование ордена: "Sionis Prioratus" или "Сионская
община".
Статья III. - Сионская Община имеет своей целью упрочение
традиционалистского рыцарского ордена, просветительской деятельности и
создание среди ее членов взаимопомощи, как моральной, так и материальной во
всех обстоятельствах.
Статья IV. - Продолжительность деятельности Сионской Общины бесконечна.
Статья V. - Генеральный Секретарь, назначаемый Конвентом, выбирает
представительные бюро. Сионская Община не является тайным обществом, все ее
декреты, так же как и акты и назначения обнародуются на латинском языке.
Статья VI - Сионская Община включает 121 члена; в этих пределах она
открыта для всех совершеннолетних, признающих цели и принимающих
обязанности, предусмотренные настоящим Уставом.
Статья VII. - Если один из членов ордена захочет выйти из него и он
укажет с предоставлением документа одного из своих потомков, который станет
его преемником, Конвент должен рассмотреть эту просьбу и, если это
необходимо, позаботиться о воспитании, указанном ниже, для
несовершеннолетнего члена.
Статья VIII. - Будущий член должен купить на свои собственные средства
для прохождения первой степени белое одеяние со шнурком. Начиная с принятия
его на первую ступень, член имеет право голоса. После принятия новый член
должен принести клятву служения ордену при любых обстоятельствах, какие
сложатся в его жизни, а также работать во[ ]имя МИРА и уважения к
человеческой жизни. [;]
Статья IX. - После принятия новый член должен сделать взнос в любом
размере. Каждый год он должен сообщать в[ ]Генеральный
Секретариат о добровольном взносе в пользу ордена, ценность которого будет
установлена им самим.
Статья Х. - Со времени своего принятия член должен предоставить метрику
и образец своей подписи.
Статья XI. - Член Сионской Общины, против которого трибунал вынес
приговор по общему праву, может быть временно лишен своих титулов и функций,
а также членства в ордене.
Статья XII, - Генеральная ассамблея членов ордена называется Конвент.
Никакое решение Конвента не может иметь силы, если число присутствовавших
было меньше 81 человека. Голосование тайное и производится посредством
использования белых и черных шаров. Любое предложение, набравшее менее 61
белого шара во время одного голосования, не может быть представлено вновь.
Статья XIII. - Конвент Сионской Общины единолично и большинством в 81
голос из 121 члена выносит решения о всяких изменениях в Уставе и правилах
внутреннего распорядка.
Статья XIV. - Любое принятие в члены ордена решается "Советом
тринадцати розенкрейцеров". Титулы и посты жалуются великим магистром
Сионской Общины. Члены ордена принимаются на эти посты пожизненно. Их права
полностью переходят к одному из его им самим указанных детей. Указанный
ребенок может отказаться от своих прав, но он не может сделать это в пользу
брата, сестры, родственника или другого лица. Он не может быть впоследствии
восстановлен в правах в Сионской Общине.
Статья XV. - В двадцатисемидневный срок двое братьев должны будут войти
в контакт с будущим членом и принять его согласие либо отказ. Если после
восьмидесятиоднодневного срока, данного на раздумье, не последует согласия,
то полноправным признается отказ, и место считается вакантным.
Статья XVI. - В силу права наследования, подтвержденного предыдущими
статьями, пост и титул великого магистра Сионской Общины могут передаваться,
следуя тем же прерогативам, его последователю. Если место вакантно,
отсутствует прямой наследник, Конвент в восьмидесятиоднодневный срок
приступает к выборам.
Статья XVII. - По всем декретам Конвент должен голосовать, и они
становятся действительными, если на них стоит печать великого магистра.
Генеральный секретарь назначается Конвентом на три года, и он может
продолжать занимать этот пост и после истечения срока полномочий.
Генеральный секретарь должен иметь степень командора, чтобы выполнять свои
функции. Функции и посты исполняются добровольно.
Статья XVIII. - Иерархия Сионской Общины включает пять степеней:

1.
Навигатор
Число:
1
Ковчег тринадцати Розенкрейцеров.
2.
Крестоносец
Число:
3

3.
Командор
Число:
9

4.
Рыцарь
Число:
27
Девять командорств Храма.
5.
Всадник
Число:
81

Итого:

сто двадцать один член.

Статья XIX. - Существуют двести сорок три Свободных Брата, прозванных
Набожными или, начиная с 1681 года, названных Детьми Святого Винсента,
которые не участвуют в голосовании, ни в Конвенте, но которым Сионская
Община предоставляет определенные права и привилегии, в соответствии с
декретом от семнадцатого января 1681 года.
Статья XX. - Ресурсы Сионской Общины складываются из даров и взносов ее
членов. Резерв, названный "достоянием Ордена", составляется Советом
тринадцати розенкрейцеров; это сокровище может быть использовано только в
случае абсолютной необходимости и серьезной опасности для Общины и ее
членов.
Статья XXI. - Генеральный секретарь созывает Конвент в том случае, если
Совет розенкрейцеров считает это полезным.
Статья XXII. - Отрицание принадлежности к Сионской Общине, объявленное
публично или письменно, без причины и опасности для личности, влечет за
собой исключение из членов, которое будет объявлено Конвентом.
Текст Устава в XXII статьях, соответствующий оригиналу, сообразован с
изменениями Конвента пятого июня 1956 года.
Подпись великого магистра Жан Кокто".

Этот экземпляр Устава Сионской Общины во многих пунктах отличается, как
мы видим, от того, который был послан нам супрефектурой Сен-Жюльена, с одной
стороны, и с информацией, появившейся в "документах Общины", с другой.
Первый, действительно, давал общее число членов 9 841 человек, а второй - 1
093 человека. Тот, который мы сейчас держим в руках, дает цифру 364, среди
которых имеются 243 "Дитя Святого Винсента". Кроме того, если "документы
Общины" упоминают иерархию в семь ступеней, а устав Сен-Жюльена - в девять,
то этот дает только пять, с названиями, отличными от названий в предыдущих
документах.
Что же означали эти противоречия? Быть может, внутри Сиона имело место
что-то вроде раскола, начиная, приблизительно с 1956 года, когда в
Национальной библиотеке начали появляться "документы Общины" ? Это как раз
то, что утверждал Филипп де Шеризе в недавней статье: на самом деле, между
1956 и 1957 годами произошел раскол, угрожавший принять размеры полного
разрыва, отмеченного рубкой вяза в 1188 года, происшедший между Сионом и
орденом Храма. Раскола удалось избежать, продолжает Ф. де Шеризе, благодаря
дипломатии П.Плантара, который воззвал к лучшим чувствам бунтарей. Потом был
Конвент семнадцатого января 1981 года, и орден, кажется, вновь обрел свою
сплоченность.
Итак, если аббат Дюко-Бурже и был великим магистром Сионской Общины,
то, во всяком случае, было ясно, что теперь он им уже не являлся. Впрочем,
Ф. де Шеризе сообщил нам, что он никогда им и не был, так как не набрал
необходимого количества голосов. Не был ли он избран теми, кто вступил на
путь раскола? И, если эта гипотеза верна, подходила к нему или нет XXII
статья Устава? Это неизвестно, но зато можно утверждать, что сегодня он не
имеет никакой связи с Сионской Общиной, даже если она и была в прошлом.
Эти выводы, проясняющие необычную ситуацию с аббатом Дюко-Бурже,
объясняют также принцип отбора великих магистров Общины. Действительно,
теперь мы знаем, почему некоторым из них было всего пять или восемь лет, и
как этот титул присуждался в пределах и за пределами одного точно
определенного рода и его генеалогической сетки. В принципе, титул являлся
наследуемым, передаваемым из века в век членам различных семей меровингской
крови. Но если никто его не требует или отказывается от него, его
предлагают, согласно уставу, человеку со стороны. Так, Леонардо да Винчи и
Ньютон, Виктор Гюго и Кокто без особых возражений могли фигурировать в
списке великих магистров Сиона.

Пьер Плантар де Сен-Клер

Среди имен более всех регулярно появляющихся в различных "документах
Общины", имеется, как мы уже говорили, имя семьи Плантар, а особенно имя
Пьера Плантара, явно связанного с тайной Соньера и Ренн-ле-Шато. Если верить
генеалогиям "документов", Пьер Плантар де Сен-Клер[77 ]является
прямым потомком Дагоберта II и династии Меровингов; из тех же источников
известно, что он также является бывшим владельцем замка Барбария.
Однако, не только это имя постоянно появляется по ходу наших
расследований, но и разные обрывки сведений, датирующиеся последними
двадцатью пятью годами, в конце концов приводят к нему. Так, в 1960 году
П.Плантар при Жераре де Седе упоминает о некоем "международном секрете",
спрятанном в Жизоре, и в последующее дясятилетие доставляет ему большую
часть основных документов для двух его работ о Жизоре и
Ренн-ле-Шато[78]. Согласно недавним открытиям, дед П.Плантара был
другом Беранже Соньера, а сам он в настоящее время владеет земельными
участками поблизости от Ренн-ле-Шато и Ренн-ле-Бэн, к которым относится холм
Бланшфор, также как и в Стенэ, в Арденнах, где располагается старинная
церковь Святого Дагоберта. Наконец, Пьер Плантар, как мы видели на первой
странице Устава Сионской Общины, имеет титул генерального секретаря ордена.
Интервью, взятое у П.Плантара в 1973 году, не сообщило нам, как и
ожидалось, ничего нового. Добавим, что оно показалось нам очень туманным,
полным намеков, и больше ставило вопросы, чем давало ответы, особенно по
поводу Меровингов: "Отыщите корни знаменитых французских фамилий, - заявляет
он, - и вы поймете, каким образом такая личность, как Анри де Монпеза, может
в один прекрасный день стать королем". И еще: "Общество, к которому я
принадлежу, очень древнее, я наследую другим, вот и все. Мы свято охраняем
некоторые вещи от рекламы".
Слова, как мы видим, весьма туманные и не дающие почти никаких
уточнений по поводу Сионской Общины и ее генерального секретаря. Другая
статья, опубликованная вскоре, немного дополняет портрет Пьера Плантара, а
написала ее его первая жена, Анна-Леа Илер, умершая в 1971 году:
"Не надо забывать, - говорилось в ней, - что этот психолог был другом
таких разных людей, как Израиль Монти, Габриэль Тарье д'Эгмон, один из
тринадцати розенкрейцеров, Поль Лекур, философ Атлантиса, господин
Леконт-Моншарвиль, делегат Агарты, аббат Оффе, служащий отдела документации
Ватикана, Т.Море, директор консерватории в Бурже, и другие. Вспомним также,
что во время оккупации он был арестован, подвергнут пыткам в гестапо, что он
был интернирован по политическим мотивам на долгие месяцы. Так как он был
доктором наук, то он оценил достоинства тайных учений, в результате чего он
был избран членом "honoris causa"[79] многочисленных тайных
герметических обществ. Жизненный опыт и перенесенные испытания выковали
личность этого мирного мистика, этого апостола свободы, этого аскета,
идеалом которого было служение человечеству. Что же удивительного в том, что
в подобных обстоятельствах он стал одним из негласных правителей, с которыми
часто советуются сильные мира сего? Вспомним, наконец, что в 1947 году его
пригласило швейцарское правительство, и много лет он жил в Швейцарии, на
озере Леман, где встречаются многие делегаты и миссионеры, съезжающиеся со
всего мира".
Конечно, Анна Илер хотела нарисовать очень облагороженный портрет
своего мужа. Однако, она не представляет его совершенно необыкновенным
человеком, хотя его связи могут иногда показаться странными. Его
неприятности с гестапо, во всяком случае, свидетельствуют в его пользу, так
как он действительно с октября 1943 года до конца 1944 года был арестован за
то, что в 1941 в Париже выпустил газету Сопротивления под названием
"Победить!"[80].
Впрочем, Пьер Плантар имел и других знакомых, кроме тех, кто назван
мадам Илер, и некоторые из них были высокопоставленными личностями,
например, Андре Мальро и генерал де Голль. В 1958 году во время восстания в
Алжире генерал, желая вернуться к власти, обращается к нему, который с
помощью Андре Мальро тут же организует Комитеты Общественного Спасения,
призванные сыграть главную роль в возвращении де Голля в Елисейский дворец.
В письме от двадцать девятого июля 1958 года этот последний поблагодарил
Плантара за сотрудничество, а во втором, написанном пять дней спустя,
попросил его распустить выполнившие свою миссию Комитеты, что Пьер Плантар
тут же сделал через официальное коммюнике, переданное по радио и
напечатанное в прессе.
Итак, наше расследование продвигалось, и нам не терпелось - нужно ли об
этом говорить? - познакомиться с Пьером Плантаром. Но априори это было
непросто, тем более, что мы действовали не от имени какой-либо официальной
организации. К тому же, его невозможно было найти. И только весной 1979
года, когда мы начинали снимать второй фильм о Ренн-ле-Шато, нам
предоставился счастливый случай - под прикрытием Би-Би-Си - войти с ним в
контакт как раз в тот момент, когда одна английская журналистка, проживающая
во Франции, предложила нам свою помощь в поисках Сионской Общины через
масонские ложи и оккультные парижские круги.
Нужно ли было ожидать, что она сразу же наткнулась на стену
противоречий и мистификации? Тут ей предрекали более или менее быструю
смерть, как и всем, кто слишком интересовался Сионом, там ей сообщали, что
Община существовала в средние века, но теперь ее больше нет, в третьем же
месте утверждали обратное.
Обескураженная наша знакомая обратилась к Жан-Люку Шомею, который уже
брал интервью у Пьера Плантара и хорошо знал нашу тему, так как уже глубоко
затронул ее. Он не был членом Общины, но ему легко было попасть на свидание
с Плантаром, и раньше он соглашался дать нам кое-какие дополнительные
сведения.
По его мнению, Сионская Община, несмотря на характерную для нее
таинственность, не была в чистом виде тайным обществом; анонс, появившийся в
"Журналь оффисьель", был фальшивкой, исходящей от "членов-диссидентов",
каковым, впрочем, был и предполагаемый устав, присланный из Сен-Жюльена -
произведение тех самых авторов.
Но, утверждал Жан-Люк Шомей, Сион на самом деле строил честолюбивые
планы на ближайшее будущее. Через несколько лет во французском правительстве
произойдут крайне серьезные события, которые подготовят дорогу для народной
монархии, управляемой человеком из рода Меровингов. Сион будет царствовать в
тени, как он делал это в течение многих веков, но не с материалистической
целью, а чтобы восстановить "истинные ценности", то есть ценности духовные
и, может быть даже, эзотерические; во всяком случае, уточняет наш
собеседник, дохристианские, несмотря на подчеркнуто католические тенденции
Устава. Но это еще не все. Да, по его мнению, Франсуа Дюко-Бурже
действительно был великим магистром Сиона, и если мы удивлялись тому, что
этот католик-традиционалист смог приспособиться к дохристианским ценностям,
то не лучше ли было бы пойти к нему самому и прямо спросить об этом?
Ж.-Л. Шомей настойчиво говорит о древности Сионской Общины и о различии
ее членов, цели которых состояли не только в том, чтобы восстановить
династию Меровингов. Именно поэтому, настаивает он (и это очень любопытно),
не все члены Сионской Общины являются евреями. Не естественно ли в этом
случае предположить, что таковых было много, если не большинство? И не есть
ли это новое противоречие? Потому что, если устав не выдвигает никаких
точных требований по этому поводу, то как примирить внутри ордена его
членов-евреев и великого магистра-католика, например, аббата Дюко-Бурже,
крайнего традиционалиста, и его друга монсеньера Лефевра, известного своей
почти антисемитской позицией?
Но это не единственный парадокс, открытый Ж.-Л. Шомеем, который говорил
также и о неком "Лотарингском принце" из рода Меровингов, облеченном
священной миссией. Просто поразительное заявление, ибо в настоящее время
никакого лотарингского принца, ни даже личности, обладающей этим именем, не
существует... Может, он будет жить инкогнито? Или же Ж.-Л. Шомей использовал
слово "принц" в более широком смысле, означающем "потомок"? В таком случае,
этим принцем мог бы быть Отто Габсбург, герцог Лотарингский.
Ответы Жан-Люка Шомея нашей знакомой журналистке поднимали опять
множество вопросов, и она, обескураженная, закончила беседу. Теперь под
эгидой Би-Би-Си должно было состояться свидание с Пьером Плантаром.
С первого же взгляда Пьер Плантар показался нам человеком учтивым и
полным достоинства, непринужденным, скромным, любезным. Нас удивили его
безграничная эрудиция и гибкость ума. Его реплики были очень остроумными,
хлесткими, иногда колкими, но никогда - злыми. Глаза его светились
снисходительностью и иронией, что не уменьшало его власти, которую он,
казалось, испытывает на окружающих его людях. Однако, в нем угадывалось
что-то аскетическое, суровое, происходившее, возможно, от простоты его
поведения и от отсутствия показной роскоши. Он был одет элегантно, но в
классическом стиле, и все в его облике дышало хорошим вкусом и умеренностью.
Во время этой беседы и в течение двух последующих Пьер Плантар дал нам
ясно понять, что он ничего не расскажет ни о нынешней деятельности, ни о
целях Сионской Общины; зато он с готовностью ответил бы на вопросы,
относящиеся к прошлому этого ордена. Он также отказался от всякого
публичного заявления о будущем, хотя допустил, что будет трудно избежать
какого-либо намека на него в ходе бесед. Кроме того, он объявил нам, что
Сионская Община действительно владела исчезнувшим сокровищем иерусалимского
Храма, похищенным римскими легионами Тита в 70 году нашей эры, и что это
достояние в нужный момент будет возвращено в Израиль. Но каким бы оно ни
было - историческим, археологическим или политическим, - это сокровище
являлось второстепенным. Настоящим же было сокровище "духовного порядка", и
часть его заключалась в том, чтобы облегчить важные изменения, которые
должны были произойти в общественном порядке.
В этих словах мы увидели отзвук высказываний Ж.-Л. Шомея: радикальное
потрясение во Франции, но не революция, а изменения в установлениях,
предшествующих возвращению монархии. И это не было насмешливым пророчеством,
настаивал Пьер Плантар, но глубоким и окончательным убеждением, в которое он
искренне верил.
Нам были известны основные темы этих заявлений, среди которых, однако,
то тут, то там появлялись противоречия. Так, Пьер Плантар иногда употреблял
местоимение "мы", явно говоря от имени Сионской Общины, но в иные моменты,
казалось, он отъединялся от нее и говорил только сам за себя, ибо он был
претендентом-Меровингом, потенциальным королем, а Сион был лишь поддержкой и
союзником. Это были два разных голоса: один принадлежал Генеральному
секретарю Сиона, другой - непризнанному королю, "царствующему, но не
правящему", видящему в ордене нечто вроде консультанта по личным вопросам, и
было трудно определить, где кончается один голос и начинается другой. Короче
говоря, в этом наш собеседник явно желал остаться в тени.
Таким образом, после этих трех бесед мы не слишком продвинулись вперед,
и, кроме Комитетов Общественного Спасения и писем генерала де Голля, мы
больше ничего не знали ни о политическом могуществе Сиона, ни о случайной
возможности или же наследственном праве его членов изменить правительство и
общественный строй во Франции.
Мы не продвинулись и в поисках причин того, что меровингская династия
более, чем другая королевская династия, должна быть признана всем миром.
Например, требования Стюартов, которые существуют и сегодня и все еще
претендуют на английский трон, стоят на более прочной основе, чем требования
меровингских потомков. И другие вакантные европейские короны имеют своих
претендентов: еще живы члены династий Бурбонов, Габсбургов, Гогенцоллернов и
Романовых; почему же им надо верить меньше, чем Меровингам, и в силу какого
такого "абсолютного права наследования" эти последние будут иметь
первенство?
Эти раздумья снова привели нас к мысли о том, что Сионская Община
является сектой оригиналов, если не мистификаторов. Однако, необходимо было
признать, что все наши поиски приводили к тому, что в прошлом орден обладал
бесспорной властью и большим влиянием на политику других государств. Не было
ли это достаточно серьезной гарантией? Конечно, еще и сегодня многие аспекты
его деятельности оставались туманными и таинственными, как, например, полное
бескорыстие в финансовом плане. Действительно, стоило Пьеру Плантару только
захотеть, и, по примеру многочисленных сект и культов, он смог бы сделать
себе из Сионской Общины весьма доходное предприятие, но это был абсолютно не
тот случай. Большинство "документов Общины" не были предназначены для
продажи, и сама Община не производила нового набора членов, как это обычно
делала любая масонская ложа, - число ее членов было строго ограничено, и
новички принимались только на вакантные места.
Такое отношение подчеркивало большое доверие ордена к самому себе и
малую необходимость - финансового или другого порядка - для того, чтобы
увеличиваться. Обладал ли он внутри себя специфическим качеством, достаточно
значительным, чтобы повлечь за собой принятие в члены ордена таких людей,
как Мальро, Жюэн или де Голль? И надо ли заключать из этого, что Мальро,
Жюэн или де Голль тоже заботились о восстановлении меровингской династии на
французском троне? Много раз мы задавали себе этот вопрос, и он всегда
оставался без ответа...

Политика Сионской Общины

Вернемся теперь назад, в 1973 год, когда появилась работа, подписанная
швейцарским журналистом Матье Паоли, названная "Изнанка политической
амбиции", в которой содержится набросок расследования, проведенного автором
по поводу Сионской Общины.
Как и мы, Матье Паоли вошел в контакт с представителем ордена, имя
которого он не сообщает; но у него не было рекомендации от Би-Би-Си, а его
собеседник, не имевший стати Пьера Плантара, оказался менее общительным. Но,
с другой стороны, живущий на континенте М.Паоли имел больше возможностей,
чем мы, для того, чтобы предпринять свои поиски и быстро отправляться туда,
куда было нужно. Его работа содержала много новых и интересных сведений, и
мы пожалели, что он не смог продолжить свои исследования во втором томе,
ибо, не успев обнаружить его следов, мы узнали, что он только что был
расстрелян израильским правительством за то, как нам сказали, что он продал
арабам его секреты[81].
Расследование его имело много общего с нашим: он тоже познакомился с
дочерью Шидлофа в Лондоне и узнал, что тот не имел никаких связей с тайными
обществами, франкмасонством и генеалогиями Меровингов; как и мы, он связался
с Великой Альпийской Ложей и получил лишь двусмысленные ответы, а канцлер ее
дошел даже до того, что стал отрицать существование Лобино. и даже Шидлофа,
равно как и некоторых работ, имеющих на титульном листе аббревиатуру
названия их ложи, тогда как некоторые считали, что видели их на своем месте
в его собственной библиотеке!
"Одно из двух, - заключает Матье Паоли, - зная об особенном характере
работ Анри Лобино, Великая Альпийская Ложа, которая запрещает себе всякую
политическую деятельность как за пределами Швейцарии, так и внутри страны,
не хочет, чтобы все узнали о том, что она косвенно замешана в это дело; или
же некоторое движение пользуется именем Великой Ложи, чтобы замаскировать
свою деятельность".
Но самое потрясающее открытие Матье Паоли сделал в библиотеке Версаля -
четыре номера "Сиркюи"[82]. Если название это было таким же, что
и название журнала Сионской Общины[83], с именем Пьера Плантара
на первой странице, то этот "Сиркюи" объявлял себя "Периодическим изданием
по вопросам культуры Федерации Французских Сил, 116, улица Пьер-Жуэ,
Онэ-су-Буа (Сена-и-Уаза), телефон: 929-72-49". Какое отношение он имел к
"Сиркюи", упомянутому в уставе Сионской Общины?
Никто и никогда этого не узнает, потому что, как стало известно
М.Паоли, по указанному адресу никогда не существовало никакого издательства,
а номер телефона оказался фальшивым. И эта "Федерация Французских Сил", по
всей вероятности, тоже была выдумкой. Единственный позитивный и удивительный
момент этого напрасного поиска: местопребывание Комитетов Общественного
Спасения тоже было в Онэ... Существовала ли связь между Федерацией и
Комитетами? М.Паоли думал, что да, так как No 2 "Сиркюи" упоминал о письме
генерала де Голля, благодарившего Пьера Плантара за его услуги; а эти
услуги, как мы видели, состояли в создании Комитетов Общественного Спасения,
которыми он и управлял по просьбе генерала.
Все четыре номера "Сиркюи" были посвящены эзотеризму, и статьи в них
были подписаны Пьером Плантаром или его псевдонимом "Chyren", его женой и
другими, хорошо известными нашему расследованию именами. Кроме того, сюжеты
некоторых статей казались совершенно несовместимыми с сюжетами остальных,
например, статья о тайнах виноградарства, а именно: о прививках. Но, может
быть, надо было видеть в этом аллегорию, в которой виноград и виноградарство
символизируют генеалогические древа и династические браки?
В своей работе Паоли упоминает также о яростном национализме авторов
журнала. "Существуют ли еще люди, способные думать о ФРАНЦИИ, как во время
оккупации, когда патриоты и члены Сопротивления абсолютно не волновались о
политической принадлежности их товарищей по борьбе?" - спрашивает себя некий
Адриан Севретт. И далее: "Прежде всего мы - французы, мы являемся той силой,
которая борется на всех фронтах, чтобы построить новую и здоровую
Францию...".
Следуя подробному плану правительства, предназначенному вернуть Франции
ее блеск, возродить понятие провинции как "живого кусочка Франции, следа
нашего прошлого, самой основы, которая сформировала нашу нацию... У нее есть
свой фольклор, свои обычаи, свои памятники, часто свой местный диалект,
который нам хотелось бы восстановить и слушать".
Безусловно, план выполнимый, если верить авторам "Сиркюи", и здесь,
кажется, мало замешана политика, потому что он не хочет болыпе быть ни
правым, ни левым, и не больше радикалом, чем реакционером; план, наполненный
"прочным здравым смыслом", подчеркивал Матье Паоли. Однако нигде не было
сделано определенного намека на основу его действия, на реставрацию народной
монархии, управляемой Меровингом, - хорошо усвоенный и просматривающийся во
многих номерах журнала принцип.
"С одной стороны, у нас есть скрытое потомство Меровингов, -
комментирует М.Паоли, дойдя до этого пункта своего расследования, - а с
другой стороны - тайное движение. Сионская Община, цель которой - позволить
реставрировать народную монархию и меровингскую династию... Речь идет о том,
чтобы узнать, удовольствуется ли это движение эзотерико-политическими
спекуляциями (невысказанная цель которых - сделать много денег, используя
чистосердечие и наивность мира) или же это движение будет действовать
дальше".
Поставив, как и мы уже много раз это делали, основной вопрос о
действенности Сионской Общины, Матье Паоли поднимает другой вопрос, особенно
серьезный:
"Конечно, Сионская Община располагает могущественными связями.
Действительно, создание любой ассоциации подвергается предварительному
исследованию этого вопроса министром внутренних дел; так же дело обстоит с
созданием журнала или издательства. Эти же люди публикуют под псевдонимами и
с фальшивыми адресами несуществующих издательств работы далеко не
коммерческого характера, как в Швейцарии, так и во Франции. Одно из двух:
либо чиновники не выполняют должным образом свою работу, либо...".
Матье Паоли присоединился здесь к нашим собственным мыслям, а именно: к
раздумьям о фантастическом адресе, фигурирующем на уставе Сен-Жюльена. Как
мы видим, он не уточняет другого исхода альтернативы, но явно намекает на
то, что официальные власти, как и многие высокопоставленные лица, все на
разных уровнях связаны с Сионом. А Сион снова возвращает себе через них свое
лицо - великой и могущественной организации.
В конце своего исследования об Общине Матье Паоли казался, наконец,
удовлетворенным: он нашел "меровингскую" мотивацию, дающую полный смысл
целям и самому существованию общества. Но такой перспективой он сам был
потрясен. Какой интерес, спрашивал он себя, в действительности представляла
сегодня реставрация этой династии, ведь прошла тысяча лет после ее
свержения?! Будет ли отличаться современный меровингский режим от любого
другого современного общественного строя? И если да, то почему? И в чем? Что
такого отличительного предлагали потомки Дагоберта II? Если их требования
законны, не являются ли они несвоевременными? Но с другой стороны, почему же
тогда они возбуждали и сегодня еще возбуждают столько интереса и понимания
среди тех, кому хватает и денег, и ума, и здравого смысла, и занятий?
Именно в этом и состояла наша проблема. Мы тоже готовы были признать
права меровингского рода; но имели ли они значение теперь, в наше время?
Была ли законность их прав достаточно аргументирована? И почему все же в
конце XX века монархия, будет ли она законной или нет, принесет то
одобрение, которым, казалось, пользовались Меровинги?
Тем не менее, мы не должны обольщаться и слишком легко верить, что мы
не были игрушками в руках химер. Нет! Каждый этап наших поисков показывал
нам, что мы имеем дело с важной организацией, прекрасно построенной,
составленной из величайших умов нашего века. И эти люди, повторим это,
всерьез принимали реставрацию меровингской династии спустя тысячу лет, чтобы
поставить ее над своими политическими, социальными и религиозными
разногласиями.
С одной стороны - нонсенс, с другой - глубокая логика. Мы метались меж
двух огней, не находя выхода. Может быть, мы где-нибудь свернули не на ту
дорогу? Или же какой-то элемент проблемы от нас ускользнул? Законные
наследственные права действительно были единственным аргументом, который
предъявляют потомки Меровингов? Может быть и нет, и какая-то особая
характеристика с важнейшими последствиями фундаментально отличала их от
других династий. Значит, эта королевская кровь была отмечена печатью
исключительности, о которой никто не подозревал?..

9. КОРОЛИ С ДЛИННЫМИ ВОЛОСАМИ

Загадка меровингской династии еще более туманна, чем тайна катаров и
рыцарей Храма - настолько тесно переплетаются здесь действительность и
вымысел. Так, несмотря на наши усилия, чтобы отделить настоящее от
фальшивого, достоверность от легенды, мы оставались окутанными непроницаемым
облаком тайны.
Происходящий от сикамбров, германского племени, более известного под
именем франков, меровингский род властвовал в течение V и VI веков на
обширных территориях, ставших затем Францией и Германией. Не будем забывать,
что эта эпоха была также эпохой короля Артура и послужила фоном для большого
романтического цикла о Граале. Без сомнения, эти годы, самые темные из того
времени, которое неправильно назвали "мрачным Средневековьем", в наших
глазах гораздо менее мрачны, чем были сознательно затемнены.
Образование и культура, как мы знаем, были в то время монополией
католической Церкви, и информация, относящаяся к этому периоду, которая у
нас имеется, исходит из ее, Церкви, источников, остальное же исчезло или
было уничтожено. Иногда, к счастью, несмотря на молчание или незнание,
которые слишком долго окружали эту эпоху, несмотря на покрывало, заботливой
рукой наброшенное на их тайну, какая-нибудь деталь могла просочиться и дойти
до нас. Слово, дата внезапно выступали из тени, и, благодаря им, можно было
восстановить увлекательную реальность, так отличающуюся от того, что нам
преподала официальная История.

Легенда о Меровингах

Происхождение меровингской династии сопряжено с многочисленными
загадками, и первая из них касается непосредственно природы этой расы.
В самом деле, понятие династии обычно вызывает в памяти семью или
"дом", царствующий на том месте, откуда исчезли, либо были изгнаны, либо
низложены предшественники. Так, война Алой и Белой Розы в Англии была
отмечена сменой династий; затем, сто лет спустя, Тюдоры исчезли, и Стюарты
взошли на трон, в свою очередь через посредство Оранского и Ганноверского
домов.
Ничего подобного не было в истории Меровингов - ни узурпации, ни
грубости, ни угасания предшествующей династии. Кажется, что они всегда
правили Францией и всегда были признаны законными ее королями. До того дня,
когда один из них, которого судьба отметила особым знаком, дал свое имя
династии.
Историческая действительность, касающаяся этого Меровея (Меровеха или
Меровеуса) совершенно скрыта легендой. Это почти сверхъестественный
персонаж, принадлежащий великим классическим мифам, даже его имя
свидетельствует о его чудесном происхождении, ибо в нем находят отзвук
французские слова "мать" и "море"[84].
По мнению главного франкского летописца и согласно последующей легенде,
Меровей был рожден от двух отцов. Действительно, рассказывают, что, будучи
уже беременной, его мать, жена короля Клодио, пошла купаться в море; там ее
соблазнило и похитило таинственное морское существо - "зверь Нептунов, на
Квинотавра похожий", тоже мифологическое животное. Возможно, это существо
сделало королеву беременной второй раз, и когда родился Меровей, в его жилах
текли две разные крови: кровь франкского короля и кровь таинственного
морского чудовища.
Распространенная легенда времен античности и последующих европейских
традиций, - скажете вы. Конечно, но, как и все легенды, она далека от того,
чтобы полностью быть вымышленной, а является символической и за своей
чудесной видимостью скрывает конкретную историческую действительность. В
случае с Меровеем эта аллегория означает передачу ему матерью иностранной
крови или же смешением династических родов, следствием чего явилось то, что
франки оказались связанными с другим племенем, пришедшим, возможно, "из-за
моря". С течением лет и с развитием легенд оно, непонятно почему,
превратилось в морское существо.
Итак, Меровей родился, облеченный самой необыкновенной властью, и с
этого дня, какой бы ни была историческая действительность, основанная на
легенде, меровингская династия оказалась окружена аурой магии и
сверхъестественного, которые никогда ее не покинут.
Если верить преданиям, меровингские короли, по примеру их знаменитого
современника Мерлина, были приверженцами оккультных наук и любых форм
эзотеризма. Впрочем, их часто называли королями-"колдунами" или
"чудотворцами", ибо они обладали, как говорит опять же легенда, чудесной
силой исцелять только наложением рук, и кисти, свисающие по бокам их
одеяний, обладали такими же целительными свойствами. У них также был дар
ясновидения и экстрасенсорного общения с животными и силами окружающей их
природы, и рассказывали, что на шее они носили магическое ожерелье. Наконец,
их объявляли обладателями таинственной формулы, которая защищала их и
гарантировала долголетие - дар, который, однако, не подтверждается Историей.
На их теле имелось родимое пятно, которое свидетельствовало об их священном
происхождении и позволяло немедленно их узнать: красное пятно в виде креста
было расположено либо на сердце - любопытное предвосхищение герба
тамплиеров, - либо между лопатками.
Меровингов называли также "королями с длинными волосами". По примеру
знаменитого Самсона из Ветхого Завета, они на самом деле отказывались стричь
волосы, в которых помещалась вся их "доблесть" - сущность и секрет их
сверхъестественных способностей. Причины этих верований нам неизвестны, но,
кажется, что их принимали очень всерьез, по крайней мере, до 754 года, когда
Хильдерика III низложили, заключили в тюрьму и по категорическому приказу
папы ему остригли волосы.
Какими бы обыкновенными они ни казались, основываются эти легенды все
же на конкретных и бесспорных явлениях действительности, а именно: на тех,
что касаются особого положения, которое занимали Меровинги при жизни. На
самом деле их считали не королями в современном смысле этого слова, а скорее
королями-священниками, земным олицетворением всемогущества Божия, каковыми
до них были фараоны Древнего Египта. Они не царствовали милостью Божией, но
были живыми ее представителями, воплощением - качество, обычно признаваемое
только за Иисусом Христом. Их ритуалы больше походили на священнические, чем
на королевские. Так, были обнаружены тела некоторых меровингских монархов,
носящие на черепах ритуальные надрезы, подобные тем, какие можно видеть на
черепах древних великих буддийских священников Тибета; эти надрезы позволяли
душе покидать тело в момент смерти и входить в контакт с божественным миром.
Не следует ли в связи с этим и тонзуру священников отнести к этой древней
меровингской практике?
В 1653 году в Арденнах была найдена меровингская могила, имеющая
большое значение; это было захоронение Хильдерика I, сына Меровея, отца
Хлодвига - самого знаменитого представителя династии. В могиле находилось
оружие, сокровища, различные драгоценности и значки, которые обычно находят
в королевских захоронениях. Но в этом имелись также предметы, относящиеся
больше к области магии и колдовства, чем к королевской власти: отрезанная
лошадиная голова, голова быка, сделанная из золота, и хрустальный шар.
Одним из священных символов Меровингов была пчела, и таких пчелок из
золота в могиле Хильдерика было около трехсот; все содержимое могилы было
передано Леопольду-Вильгельму Габсбургскому, военному правителю австрийских
Нидерландов и брату императора Фердинанда III[85]. Однако все эти
сокровища позже вернутся во Францию, и со времени коронации в 1804 году
Наполеон сделал пчел главным украшением своего парадного облачения.
Но это не единственное проявление императорского интереса к королям,
которые задолго до него занимали трон Франции. По его приказу аббат Пишон
очень серьезно занялся генеалогическими поисками, чтобы узнать, выжил ли род
Меровингов после падения династии. Именно эти заказанные Наполеоном
документы впоследствии будут широко использованы в генеалогиях "документов
Общины"[86].

Аркадийский медведь

Итак, между нами и исторической действительностью, чей непроницаемый
экран мы старались исследовать, вставал фантастический мир, достойный той
эпохи, когда по всей Европе рождались великие циклы мифов и легенд.
На самом деле, об истинном происхождении Меровингов известно очень
мало. Сами они считали себя потомками Ноя, который в их глазах еще больше,
чем сам Моисей, был источником мудрости - понятие, которое вновь возникнет
через какую-нибудь тысячу лет в европейском франк-масонстве. Так как они еще
претендовали на то, чтобы их считали потомками жителей древней Трои,
современные историки начали искать их след в античной Греции, а в
особенности в регионе, называемом ранее Аркадией. Как говорят эти историки,
предки меровингских королей на самом деле имели связи с аркадийским
королевским домом и в самом начале христианской эры дошли до Дуная, потом
перешли Рейн и обосновались на территории современной Западной Германии.
Троянские или аркадийские корни - это все детали, но они вовсе не
противоречат друг другу. Во всяком случае, Гомер считал, что в осаде Трои
принимали участие многие аркадийцы; и древнегреческие историки тоже сообщали
о каком-то племени, пришедшем из Аркадии. Мимоходом отметим, что в этих
местах медведь раньше считался священным животным и был предметом
таинственного культа и ритуальных жертв. Название "Аркадия", впрочем,
происходит от "аркадес", что значит "медвежий народ", и древние аркадийцы
утверждали, что являются потомками Аркаса, божества земли, имя которого
переводится как "медведь". Наконец, из греческой мифологии мы узнаем, что
Аркас был сыном нимфы Каллисто, очень похожей на охотницу Артемиду. Сегодня
Каллисто знакома нам по очертаниям созвездия Большой Медведицы, а Аркас -
Малой Медведицы.
Подобное же положение занимал медведь и у сикамбров-франков, предков
Меровингов. Как и древние аркадийцы, они поклонялись ему в виде Артемиды,
или, точнее, ее галльской сестры Ардуины, божества Арденн, культ которой
существовал задолго до средних веков. Одним из главных центров таинств
Ардуины был Люневиль, расположенный недалеко от двух местностей, которые нам
уже знакомы: это Стенэ и Орваль, где до 1304 года католическая Церковь
обнародовала приказы, запрещающие культ языческой богини[87].
Особые тотемические и магические силы, признаваемые за медведем в этих
меровингских Арденнах, вполне объясняют то, что имя "Урсус" ("Ursus") -
"медведь" по-латински - было дано "документами Общины" всей королевской
династии. Но самый поразительный факт - это то, что по-галльски слово
"медведь" произносится "арт" ("arth"), откуда и происходит имя "Артур"
("Arthur"). Но так как мы не можем долго следовать по этой дороге и
отклоняться от нашей темы, то ограничимся пока констатацией того, что
знаменитый король Артур был современником Меровингов и также принадлежал к
тому же мистическому циклу о медведе.

Приход сикамбров в Галлию

В начале V века нашествие гуннов на Европу повлекло за собой широко
развернувшуюся миграцию. Именно в эту эпоху сикамбры перешли Рейн, вошли в
Галлию и обосновались на территории современной Бельгии и на севере Франции
в районе Арденн. Сто лет спустя эта область стала называться королевством
Австразия, в центре которого находилась современная Лотарингия.
Не стоит думать, что сикамбры вошли в Галлию подобно орде варваров. Их
появление не было отмечено никакой суматохой, никакими жестокостями, как это
часто бывало. Напротив, они наилучшим образом слились с местным населением.
В течение веков язычники - но не дикари - поддерживали с римлянами
прекрасные отношения, зная и применяя у себя их нравы, обычаи и принципы
управления, и некоторые из них добивались званий офицеров императорской
армии, а в некоторых случаях становились даже римскими консулами. Поэтому в
данном случае ни о каком нашествии не может быть и речи, здесь имела место
мирная ассимиляция. И когда в конце V века рухнула Римская империя,
совершенно естественно, что сикамбры заняли вакантное место, не прибегая к
насилию, но уважая древние обычаи. Таким образом, общественный строй
государства первых Меровингов мало отличался от Римской империи, и
управление Галлией просто перешло в другие руки.

Меровей и его потомки

Имя "Меровей" носят две исторические личности, и поэтому трудно
определить точно, который из двух родился от легендарного морского чудовища.
Действительно, известно, что один Меровей, вождь племени сикамбров, жил в
417 году, сражался вместе с римлянами и умер в 438; говорят даже, что он
посетил Рим, где произвел сенсацию, проезжая верхом на коне по
загроможденным улочкам столицы империи с развевающимися на ветру длинными
волосами.
Потом, в 448 году, сын первого Меровея, носящий то же имя, был
провозглашен в Турнэ королем франков и царствовал в течение последующих
десяти лет до самой своей смерти. Первый монарх объединившегося франкского
народа и, в силу своего знаменитого двойного рождения - или в силу некой
действительности, которую он символизировал, - он дал свое имя династии,
которую основал.
При его наследниках франкское королевство продолжает процветать, но не
в примитивном и варварском смысле этого слова, как можно себе вообразить, а
напротив - это была цивилизация, сравнимая в некоторых аспектах с Византией,
и уровень ее развития был гораздо выше, чем во Франции, спустя каких-нибудь
пятьсот лет, во время правления последних монархов Средневековья. Так,
король Хильдерик I не только построил в Париже и Суассоне великолепные
амфитеатры в римском стиле; он был также прекрасным поэтом, гордившимся
своими талантами, и несравненным оратором, особенно когда произносил речи,
обращенные к церковным властям, доказывающие гибкость его мысли, владение
диалектикой и глубокое знание самых различных тем, что ставило его наравне с
его собеседниками.
Конечно, подчиненные меровингским законам франки выказывали иногда
некоторую грубость, но никогда не демонстрировали особого расположения или
вкуса к войне, как викинги, гунны или вестготы. Главной их деятельностью
были сельское хозяйство и торговля в Средиземноморье, но высоким уровнем
отличались и их ремесла, как свидетельствуют различные и многочисленные
экспонаты, выставленные в европейских музеях.
Наконец, меровингские короли обладали сказочными богатствами, особенно
золотом, которое делалось в большом количестве в виде золотых монет на
королевских фабриках, одна из которых была расположена на месте современного
города Сьон в Швейцарии. Многочисленные образцы этих монет существуют и в
наши дни: на них вычеканен равноконечный крест, тот самый, который возьмет
себе во время крестовых походов франкское королевство в Иерусалиме.

Королевская династия

Как мы видели, окруженные нимбом из тайны, легенд, магии и
сверхъестественного, что сопутствовало им на протяжении всей их жизни,
меровингские короли совершенно не походили на других правителей той эпохи.
Если их жизнь, нравы, экономическая система были в некоторых деталях похожи
на жизнь, нравы и экономику их европейских современников, то их династия и
королевская власть носили очень специфический характер.
Мужские потомки меровингского рода не были "священными" королями, но
начинали считаться таковыми с двенадцатилетнего возраста; этот день рождения
не был отмечен никакой публичной церемонией, ни коронацией, ни помазанием на
царство - просто начиная с этого дня они, как будто подчиняясь некоему
священному праву, брали на себя бремя власти. Но так как король был
верховным правителем королевства, никто не заставлял его - да от него это и
не требовалось - входить в практические детали своего дела; его роль больше
состояла прежде всего в том, чтобы "быть", чем "делать", царствовать не
управляя, короче, воплощать в себе символ, быть ритуальной фигурой и
королем-священником одновременно. Управление и хозяйственная деятельность
предназначались для человека, не принадлежавшего к королевской династии,
своего. рода канцлеру, называемому майордомом - такая структура
меровингского режима несколько напоминает некоторые современные
конституционные монархии.
Подобно Патриархам из Ветхого Завета, даже после того, как они
обратились в христианство, меровингские правители были полигамными и
содержали роскошные гаремы. Даже когда аристократия, уступив нажиму Церкви,
решилась принять строгую моногамию, монархи отказались следовать этому, а
Церковь, что очень любопытно, не протестуя, согласилась закрыть глаза на эту
привилегию, о чем один английский историк, удивляясь, написал следующими
словами:
"Почему полигамия была молчаливо одобрена франками? Быть может, мы
имеем здесь дело с древним обычаем королевской семьи, семьи такого ранга,
что уже никакой, даже самый выгодный династический брак не сможет еще более
облагородить ее кровь, и она не может быть осквернена кровью рабыни...
Родится ли королева в королевской династии или от куртизанки - это не имело
значения... В его собственной крови находилась эта сила рода, и все, кто
принадлежал к нему, разделяли ее...".
Другие, подразумевавшие то же самое, спрашивали себя:
"А может, Меровинги - это германская династия
Heerkonige[88], выходцы из древней королевской династии времен
великого переселения народов?"
Но сколько королевских семей в мире обладало такими привилегиями и
почему Меровинги имели на это больше прав, чем другие? Каким образом их
кровь наделяла их такими исключительными правами? Это были вопросы без
ответов, и мы терялись в догадках...

Пакт Хлодвига

Самым знаменитым из всех меровингских королей был внук Меровея, Хлодвиг
I, который царствовал с 481 по 511 год. Все французские школьники знают это
имя, ибо благодаря ему Франция приняла христианство, и римско-католическая
Церковь завоевала в Западной Европе главенство, которое продлилось не
меньше, чем тысячу лет.
Итак, в 496 году католическая Церковь оказалась в ненадежном положении,
и ее существованию, хрупкому с самого начала века, угрожала очень серьезная
опасность. Римский епископ провозгласил себя папой между 384 и 399 годами,
но его официальный статус, идентичный статусам других епископов того
времени, совершенно не походил на современное папство. Не будучи духовным
руководителем и верховным властителем христианского мира, он, в конце
концов, представлял собой просто одну из многочисленных и противоречивых
форм христианства, безнадежно борющегося, чтобы выжить, несмотря на
конфликты, расколы и оппозиции теологического порядка. Действительно,
римская Церковь обладала едва ли большей властью, чем Церковь кельтская, с
которой первая пребывала в постоянном разногласии; она была окружена не
большей значительностью, чем какая-нибудь еретическая секта, вроде
арианства, которое, например, отрицало божественность Иисуса, настаивая на
его человеческой природе. Впрочем, заметим, кстати, что в конце V века
епископства в Западной Европе были в различной степени вовлечены в эту форму
арианства.
В той мере, в какой римская Церковь хотела выжить и утвердить свой
авторитет, она нуждалась в могущественной поддержке. И если христианство
хотело развиваться по единственному пути римской доктрины, ему надо было
распространять эту доктрину, внедрять, если это было необходимо, навязывать
ее с помощью светских сил, достаточно надежных и эффективных, чтобы
победить, вытеснить и окончательно задушить все соперничающие с ней
верования. Церковь начала искать эту поддержку, эту силу и нашла ее, вполне
естественно, у Хлодвига.
В 486 году Хлодвиг в большой степени увеличил владения Меровингов и,
благодаря победам над враждебными ему племенами, присоединил к Арденнам
прилегающие к ним многочисленные мелкие государства и княжества. Теперь
такие важные города, как Труа, Реймс и Амьен, входили во франкское
королевство, и Хлодвиг, конечно, не замедлил бы стать одним из самых
могущественных монархов в Западной Европе.
Его обращение и крещение играют, безусловно, в нашем расследовании одну
из главных ролей. Все подробности в свое время были описаны в знаменитом
рассказе "Житие святого Ремигия", но, к несчастью, за исключением некоторых
страниц, рукопись была уничтожена спустя двести пятьдесят лет. С какой целью
и ради какого таинственного замысла? По всей видимости, это было сделано
умышленно, и только несколько фрагментов еще свидетельствуют о том, какой
огромный интерес представляло ее содержание.
Согласно преданиям, внезапное и неожиданное обращение Хлодвига было
делом рук его жены Хродехильды, ревностной католички, которая, как кажется,
не успокоилась до тех пор, пока не увидела, как ее муж принял ее веру,
благодаря помощи ее исповедника Ремигия - упорство, за которое она позже
была канонизирована. Но за этим преданием стоит конкретная историческая
действительность. В самом деле, когда Хлодвиг обратился в римскую веру,
чтобы стать первым королем-католиком франков, то он завоевал гораздо больше,
нежели простое уважение своей супруги, и царство более существенное, чем
небесное.
Известно, что в 496 году между ним и святым Ремигием произошло
несколько тайных встреч, после которых немедленно последовало надлежащим
образом оформленное согласие между франкским королем и римской Церковью. Для
Рима это была беспрецедентная политическая победа, которая обеспечивала
выживание его Церкви и устанавливала ее высшую духовную власть над всей
Западной Европой. Наконец-то она стала равной Константинополю - блестящей и
далекой родине греческого православия; теперь она может дать волю своим
мечтам о владычестве и найти неотвратимое средство положить конец различным
существовавшим тогда формам ереси. Инструментом этой духовной гегемонии,
мечом из плоти и крови католической Церкви, ее светской рукой, ощутимым
проявлением ее власти впредь должен был стать Хлодвиг, благодаря которому
все надежды были, наконец, дозволены.
Что, в свою очередь, выигрывал король франков?
Что касается его, то он получал титул "Нового Константина" ("Novus
Konstantinus"), а также - разрешение править объединенной империей,
"священной римской империей", предназначенной заменить империю Константина,
незадолго до того разрушенную вандалами и вестготами.
Как считают некоторые современные историки, еще задолго до своего
крещения Хлодвиг предусмотрел возможность сделать эту древнюю римскую
империю наследственным владением Меровингов. Как бы то ни было, теперь он
становится чем-то вроде императора Западной Европы, патриархом германских
государств на Западе, царствуя, но не управляя, над всеми народами и
королями.
Этот пакт, подписанный Хлодвигом и римской Церковью, оказался чреват
тяжелыми последствиями для христианского мира VI века и последующих веков.
Действительно, крещение короля франков знаменовало рождение новой римской
империи, христианской империи, основанной на самой церкви и управляемой
королями-Меровингами. Теперь между духовной властью и светским государством
существовала нерасторжимая связь, ибо одно приносило клятву верности
другому, и оба были связаны друг с другом навсегда. Договор был скреплен
церемонией - крещением Хлодвига святым Ремигием, который произнес на латыни
знаменитые слова:
"Mitis depone colla, Sicamber, adora quod incendisti, incendi quod
adorasti"[89].
Вспомним, ибо это часто забывают, что это крещение никоим образом не
было коронацией. В самом деле, Церковь и не должна была объявлять Хлодвига
королем, так как он уже был им, и ей ничего больше не оставалось, как
признать его таковым. Таким образом, она официально связывала себя не с
одним Хлодвигом, а с его последователями, не с отдельной личностью, а с
династией. В этом смысле пакт по всем пунктам походил на связь Бога из
Ветхого Завета с царем Давидом. Конечно, его можно было изменить - как в
случае с Соломоном, - но его нельзя было ни отменить, ни порвать, ни
предать. Этого Меровинги никогда не должны были забывать.
До конца своей жизни Хлодвиг старался свято исполнять надежды и
честолюбивые замыслы, питаемые Римом на его счет. С сознанием и
энергичностью, достойными восхищения, он силой оружия насаждал веру -
предмет его договора; будучи официально одобренным и духовно поддерживаемым
Церковью, он на юге и на востоке расширил границы своего королевства,
которое занимало теперь большую часть Франции и значительную часть Германии.
Самыми коварными из его соперников были исповедующие арианство
вестготы, чья империя простиралась от Северных Пиренеев до Тулузы; Хлодвиг
начал против них ужасные штурмы и окончательно победил их в 507 году в битве
при Вуйе. После этого Тулуза и Аквитания не замедлили пасть перед ним, как,
впрочем, и все остальные вражеские земли, чьи правители еще до прихода
франкских войск сложили оружие. От Тулузы вестготы отступили к Каркассону,
затем, будучи изгнанными из этой цитадели, они основали свою столицу и
последний бастион в Разесе, в графстве Редэ, который сегодня зовется
деревней Ренн-ле-Шато.

Дагоберт II

После смерти Хлодвига в 511 году созданная им империя была, согласно
меровингскому обычаю, разделена среди четырех его сыновей. И в течение более
ста лет меровингская династия царствовала в многочисленных разрозненных
королевствах. Но так как они большую часть времени вели войны и больше
запутывались в вопросах наследования, то с годами их права стали давать
повод ко все возрастающим беспорядкам. Власть, так хорошо централизованная
Хлодвигом, все больше и больше ослаблялась и медленно приходила в упадок.
Всякого рода смуты, интриги, похищения и убийства и плюс к этому хронический
беспорядок мало-помалу докатились до самых отдаленных уголков франкского
королевства.
Однако в самом центре этого хаоса родилась и быстро росла новая
верховная власть, образец силы и равновесия, которые обеспечивали не
официальные правители, а майордомы, о которых мы говорили выше. В силу
сложившихся обстоятельств, эти последние действительно умножали свою власть
и даже внесли большой вклад в падение монархии.
Лишенные власти, безвольные последние Меровинги стали знаменитыми
"королями-бездельниками" - таким презрительным прозвищем заклеймила этих
слабых и снисходительных монархов История; они были изнеженными, и ими легко
манипулировали алчные и подлые советники, правившие вместо них.
Но давайте не будем относиться к ним слишком сурово. Если на самом деле
анархия в меровингском королевстве толкала к трону юных принцев, которые
самым жалким образом уступали давлению своего окружения, то другие, более
зрелые, представлялись настоящими правителями. Именно таков был случай
Дагоберта II, жизнь которого с самого начала похожа на одну из
многочисленных средневековых легенд или на волшебную сказку. Однако
описанные события действительно имели место.
Дагоберт II родился в 651 году, он был наследником королевства
Австразия, но когда спустя пять лет умер его отец, их майордом Гримоальд
похитил мальчика, чтобы помешать ему взойти на трон. Напрасно повсюду искали
ребенка, и нетрудно было убедить двор в его смерти. Ссылаясь на волю
покойного монарха, Гримоальд тут же предложил выбрать новым королем его
собственного сына. Хитрость удалась, причем не только с вельможами, но и с
матерью Дагоберта, которая отдала всю власть в руки честолюбивого майордома.
Однако настоящий наследник трона не умер. В действительности, Гримоальд
не захотел его убивать, а отдал его епископу города Пуатье, который, в свою
очередь, не желая совершать преступления, отправил его в Ирландию. Так, свое
детство Дагоберт провел в монастыре Слана близ Дублина, где он получил
лучшее образование, чем ему могли дать во Франции. Между прочим, легенда
рассказывает, что в Ирландии он отправился ко двору Верховного Короля Тары и
познакомился с тремя принцами из Нортумбрии[90], воспитанными
также сланскими монахами. В 666 году он женится на кельтской принцессе
Матильде; затем покидает Ирландию, едет в Англию и устраивается в Йорке, в
королевстве Нортумбрия, где подружился с епископом Уилфридом, который стал
его советником.
В то время между кельтской и римской Церковью существовал раскол:
первая отказывалась признавать авторитет второй. Уилфрид, заботившийся о
единстве и пытавшийся привести заблудших овец к материнской груди, уже успел
добиться в этом некоторого успеха на совете в Уитби в 664 году, и, может
быть, в этих условиях его дружба и интерес к юному Дагоберту не имел никакой
задней мысли. В то время союз Меровингов с Римом, установленный полтора века
назад Хлодвигом, несколько ослаб, и Уилфрид, верный сторонник Рима, считал
своим долгом помочь ему укрепить его первенство в Англии и на континенте: в
ближайшем будущем Дагоберт мог вернуться во франкское королевство и
потребовать себе трон Австразии; будучи у себя дома, он также мог
согласиться взять в руки меч, чтобы оказать поддержку Церкви. То есть
епископ был настолько мудр, что уже сейчас хотел обеспечить для себя его
лояльность.
В 670 году принцесса Матильда, жена Дагоберта, умерла, дав жизнь их
третьей дочери, и Уилфрид, не теряя времени, подыскал некоронованному
монарху другую жену. Если в первый раз в женитьбе Дагоберта играли роль
мотивы династического порядка, то во второй раз они были еще сильнее, ибо он
женился на Гизеле из Редэ, дочери Беры II, графа Редэ, и внучке Тулки,
короля вестготов...
По этому поводу напрашивается много размышлений, на первый взгляд,
очевидных и не лишенных интереса. Во-первых, королевская кровь вестготов с
тех пор должна была смешаться с кровью Меровингов; затем, благодаря этой
связи, которая устанавливала границы государства в Арденнах и Пиренеях,
зарождался образ той Франции, которую мы знаем сегодня. Наконец, и что
особенно важно, эта связь помещала вестготов, исповедовавших арианство, в
сферу деятельности римской Церкви.
Итак, в 671 году Дагоберт женился на Гизеле, возвратившись на
континент. Судя по рассказам современников, свадьба состоялась в
Редэ-Ренн-ле-Шато, - в резиденции юной принцессы Разесской, и в церкви
святой Магдалины, на месте которой спустя много веков должна была подняться
церковь Беранже Соньера. У Дагоберта уже было три дочери от первого брака,
но не было наследника, и вот вторая жена родила ему еще двух дочерей, а
затем, в 676 году, сына, Сигиберта IV, - в это время Дагоберт уже снова был
королем.
В течение трех лет после свадьбы Дагоберт, казалось, ждал в
Ренн-ле-Шато своего часа, наблюдая издалека за своими северными владениями
до 674 года, когда представился благоприятный случай. При помощи матери и
советников он отправился в Австразию, потребовал королевский венец и был
официально провозглашен королем. Уилфрид, епископ Йоркский, бесспорно,
сыграл большую роль в этом событии, а также и другой персонаж, которому
История уделила мало внимания - святой Аматус, епископ Сьонский из
Швейцарии[91].
Сев на трон, Дагоберт не стал королем-бездельником, но, напротив,
показал себя достойным наследником Хлодвига. Быстро освоившись, он укрепил
свою власть, положил конец анархии в королевстве и затем положил все силы на
то, чтобы установить в нем порядок. Он правил жестко и подчинил себе
бунтующую знать, достаточно сильную в экономическом и военном плане, чтобы
сопротивляться трону. Наконец, говорят, что он собрал в Ренн-ле-Шато
бесценные сокровища, предназначенные для завоевания Аквитании, которая
ускользнула от опеки Меровингов около сорока лет тому назад и стала
независимым государством.
Но если Уилфрид Йоркский ждал от нового короля Австразии, что тот
станет защитником Церкви, то он был жестоко разочарован в его поведении, ибо
Дагоберт не сделал в этом направлении ничего. Напротив, он, казалось, даже
попытался затормозить все попытки римской экспансии внутри своего
королевства, явно провоцируя ярость церковных властей, не лишенную, впрочем,
основания. На этот счет существует письмо французского прелата, горько
жалующегося Уилфриду на налоги, которые поднял Дагоберт, "презрев Церкви
Божий и их епископов".
Но у короля были и другие причины для того, чтобы поссориться с
римскими властями. В силу своего брака с Гизелой де Редэ, вестготской
принцессой, Дагоберт действительно получил значительные земельные владения
на территории современного Лангедока, и его не могло не затронуть арианское
влияние, существующее в этой стране даже в королевской семье: теоретически
вестготы были верны католической Церкви, но их верноподданические чувства в
действительности были очень гипотетическими и второстепенными по отношению к
глубоким религиозным тенденциям своего рода.
В 679 году, после трех лет царствования, Дагоберт уже успел нажить себе
значительное число врагов, как светских, так и религиозных. Во-первых, это
была знать, попытки которой обрести независимость он энергично обуздал;
во-вторых, Церковь, экспансии которой он явно препятствовал. Что же касается
франкских правителей в соседних государствах, то они одновременно опасались
и завидовали сильному и централизованному режиму, в который кое-кто
предусмотрительно поместил своих агентов. Среди них фигурировал собственной
персоной майордом Пепин д'Эристаль, тайно связанный с врагами короля, и, в
случае необходимости, он был сторонником убийства и предательства. Как и
многие последние меровингские короли, Дагоберт имел две столицы, главнейшая
из которых находилась в Стенэ[92], на границе с Арденнами. А
перед королевским дворцом в Стенэ простирался густой лес, считающийся
священным с незапамятных времен и называющийся Веврским лесом. Двадцать
третьего декабря 679 года Дагоберт отправился туда на охоту. Неизвестно,
было ли это ритуальной церемонией, но в последующих рассказах явно слышится
мощное эхо легенд, которые ходили в то время по Галлии от Рейна до Бретани,
посвященных убийству Зигфрида из "Песни о Нибелунгах".
Падая от усталости, около полудня король лег около ручья, под деревом,
и заснул. Во время сна один из его слуг - как говорят, это был его крестник
- украдкой подобрался к нему и убил его ударом копья в глаз. Очевидно, он
действовал по приказу майордома, и, совершив свое злодеяние, он вернулся в
Стенэ с намерением уничтожить также всю королевскую семью. Неизвестно,
удался ли ему этот черный замысел, но официально царствование Дагоберта и
его прямых потомков потонуло в крови и насилии. Впрочем, римская Церковь ни
в коей мере не скорбела об этом. Даже наоборот, она решительно и
недвусмысленно одобрила убийство, как об этом свидетельствует письмо
французского прелата, пытающегося оправдать цареубийство в глазах Уилфрида
Йоркского.
Тем не менее, тело убитого короля претерпело множество перемен. Его
немедленно похоронили в королевской часовне святого Ремигия, а в 872 году
Карл II (Лысый) эксгумировал его - почти два века спустя, - чтобы перевезти
в другую церковь, которая с тех пор стала церковью святого Дагоберта, ибо
покойного короля канонизировали в том же самом 872 году, десятого сентября,
в Дузи, но не папой, которому это исключительное право было дано только в
1159 году, а архиепископским консилиумом.
Причины этой канонизации остаются неясными. В некоторых источниках
проскальзывает, что останки бывшего короля предохраняли Стенэ и окрестности
во время нашествия викингов. Но почему эти останки обладали такой силой?
Церковные власти всегда хранили на этот счет осторожное молчание, просто
принимая то, что днем Дагоберта, ставшим предметом настоящего народного
культа, был объявлен день его смерти, 23 декабря. По каким именно причинам?
Это они затруднялись сказать.
Быть может, они чувствовали, что у них по отношению к Дагоберту нечиста
совесть, и сочли нужным канонизацией искупить свою вину. Но стоило ли
заходить так далеко и почему надо было ждать двести лет?
Однако, последующие века не сохранили ни уважения, ни почтения по
отношению к Стенэ, к церкви святого Дагоберта и, возможно, к его останкам.
Действительно, лишь в 1069 году герцог Лотарингский, дед Годфруа
Бульонского, уделил особое внимание церкви, отдав ее под покровительство
близлежащего аббатства в Горзе...
В конце концов, во время Французской Революции церковь была разрушена,
а останки святого разбросаны, как и многие другие. Но череп с ритуальным
надрезом, как у древних меровингских королей, до сих пор существует и
находится в монастыре в Монсе, единственный из останков короля, избежавший
уничтожения. Но в середине XIX века появился очень любопытный документ в
форме поэмы-литании, состоящий из двадцати одного стиха, названной "De
sancto Dagoberto martyre prose"[93]. Что же в ней говорилось? То,
что Дагоберт был умерщвлен по "совершенно особой" причине... И что еще более
странно, этот текст, восходящий к Средним Векам, или даже к более древним
временам, был найден в аббатстве Орваль...

Узурпация власти Каролингами

Дагоберт, как принято сейчас считать, вовсе не был последним монархом
из рода Меровингов. Хотя его ветвь этой семьи угасла, династия все же
осталась на троне. Официально, по крайней мере, ибо в течение еще трех
четвертей века будут говорить только о "королях-бездельниках"; многие из них
были возведены на трон очень юными и были неспособны проявить свою власть,
которой они еще не могли обладать.
К тому же, предполагаемая чистая меровингская "раса" исчезла вместе с
Дагобертом, а последние короли этого рода происходили не от Хлодвига и
Меровея, а от младших ветвей. Убийство Дагоберта явилось концом династии,
так как смерть Хильдерика III в 754 году имела относительное значение, ведь
настоящая "раса" с 679 года более не существовала.
Власть, находившаяся в руках майордомов с давних времен, возвратилась к
ним окончательно и официально. После смерти Пепина д'Эристаля, убийцы
последнего прямого потомка Меровея, над франками должен был царствовать его
сын, знаменитый Карл Мартел.
Карл Мартел справедливо назван блестящей личностью в истории Франции.
Это он остановил нашествие сарацин на Пуатье в 732 году и, следовательно,
заслужил имя "защитника Веры и Христианского мира", которое носит до сего
дня.
Отметим, что, играя главную роль во дворце, ой никогда не завладевал
троном, хотя тот был у него под рукой, и, казалось, что он всегда относился
к нему с суеверным страхом, как будто речь шла о специально меровингской
прерогативе.
Он умер в 741 году; его сын, спустя десять лет, отказался от подобного
отношения к трону. Под именем Пепина Короткого, майордома короля Хильдерика
III, он действительно без колебаний завладел троном с помощью и поддержкой
Церкви. Кто должен быть королем? - предварительно спросили у папы Захарии
его послы. Тот, кто по-настоящему правит, или тот, кого поддерживают, но не
имеющий королевской власти? Папа, необдуманно предав пакт, заключенный между
Хлодвигом и Церковью, высказался в пользу майордома. Так, в силу разрешения
верховной власти, Пепин получил титул короля франков. Он низложил Хильдерика
III, запер его в монастыре и, либо для того, чтобы унизить его, либо для
того, чтобы лишить его "магической власти", наголо остриг его священные
волосы. Хильдерик только на четыре года пережил свое несчастье, но Пепин,
теперь бесспорный король, мог впредь спокойно править в
королевстве[94].
За год до этого появился важный документ, призывающий изменить ход всей
истории Запада. Он назывался "Дарственная Константина", и если сегодня все
знают, что это была фальшивка, грубо сфабрикованная папской канцелярией, то
тогда он имел значительное влияние.
Этой "дарственной", датированной предполагаемым годом обращения
Константина в христианство, то есть 312, император передавал в дар епископу
Римскому, а следовательно, Церкви всю полноту своих прав и все свое
достояние. Новый факт мировой Истории: он официально признал главу римской
Церкви "викарием Христовым" и отдал ему статус императора. Но, уточнял
документ, епископ Римский великодушно возвратил Константину его
императорские права, и последний пользовался ими в качестве сделанного ему
одолжения, со святым позволением и с благословения главы Церкви.
Мы видим, что этот документ имел тяжелые последствия, ибо он доверял
епископу Римскому верховную власть, как духовную, так и временную, над всем
Христианским миром. Впредь папа и император в одном лице, глава католической
Церкви мог на этом основании по своему усмотрению распоряжаться
императорской короной и передавать свои полномочия кому заблагорассудится.
Иными словами, во имя Христа он обладал неоспоримым правом назначать и
низлагать королей. Именно из этой "дарственной Константина" впоследствии
вытекали прерогативы Ватикана, разрешающие ему вмешиваться в дела века.
Веря в этот акт и не теряя времени, Церковь поспешила укрепить позиции
свою и Пепина Короткого, учредив церемонию, предназначенную для посвящения
нового "узурпатора". Так рождалось "коронование", и на короновании Пепина
присутствовали епископы самого высокого ранга. Эта церемония, в данном
случае коронация, надо уточнить, состояла не в том, чтобы признать короля,
ни также в том, чтобы подписать с ним соглашение, а просто-напросто в том,
чтобы его создать.
Ритуал миропомазания, следовательно, оказался измененным. Если раньше
речь шла о простой церемонии признания, о ратификации, то теперь он принимал
новое значение. Миропомазание приобретало право превосходства над кровью и,
в силу самой своей роли, могло ее сделать священной; это было более, чем
символический жест - это был, собственно говоря, акт, который даровал
владыке божественную милость. Что касается папы, на которого возлагалась
ответственность за совершение его, то он становился верховным посредником
между Богом и королями. Короче говоря, ритуалом миропомазания Церковь
присваивала право "назначать" королей. Кровь была теперь подчинена елею, а
монарх - папе.
Будучи коронованным в Понтионе в 754 году, Пепин Короткий открыл собой
династию Каролингов, имя которой пошло от Карла Мартела, а не, как принято
думать, от Карла Великого, Carolus Magnus. Этот последний, в свою очередь,
был провозглашен великим римским императором в 800 году, но, в силу пакта,
подписанного с Хлодвигом три века тому назад, этот титул, в принципе, должен
был принадлежать исключительно представителю меровингской династии. Со своей
стороны, Рим становится центром империи, охватывающей всю Западную Европу,
который разрешает или не разрешает царствовать королям.
Как мы видели, в 496 году Церковь навсегда связала себя с родом
Меровингов. Санкционируя убийство Дагоберта, учреждая церемонию коронования
и сажая Пепина на франкский трон, она тайно предавала пакт. Более того,
коронованием Карла Великого она публично и окончательно подтверждала свое
предательство. По примеру одного современного историка, можно справедливо
спросить, каково истинное значение миропомазания. Может быть, оно имело
целью компенсировать своими собственными достоинствами магическую власть
исчезнувшего рода с длинными волосами? Не должно ли оно было скорее искупить
скандальный разрыв клятвы в верности, подписанной ранее Хлодвигом и
Церковью?
Если не неизвестна точно природа символа, который в глазах Рима
основывался на таинстве миропомазания, то он, во всяком случае, оказался
недостаточным для того, чтобы узурпаторы-Каролинги спокойно почили на
лаврах; действительно, все они пытались подтвердить законность своих прав,
открыто женясь на меровингских принцессах, и Карл Великий тоже не был
исключением из этого правила.
Очень хотелось бы, кстати, знать, какие мысли волновали будущего
императора во время церемонии коронования. Чувствовал ли он себя
узурпатором, то есть виновным, или же победителем? Сознавал ли он, несмотря
на елей, что Церковь совершила предательство по отношению к роду, на место
которого он заступал?
Может быть, он испытывал все эти чувства одновременно, а также
чувствовал некоторое удивление от неожиданной инсценировки, заботливо
подготовленной папой без его ведома. Ибо - и это известно - Карл Великий был
вызван в Рим, и там его уговорили пойти послушать мессу, во время которой
глава Церкви возложил ему на голову королевский венец, и публика устроила
восторженную овацию Карлу, Августу, божественному венценосцу, императору
римлян, Великому, защитнику мира... Но, скажем еще раз, никто не знает, как
новый император истолковал это событие, хотя, если верить высказываниям
одного историка того времени, Карл никогда не согласился бы войти в тот день
в церковь, несмотря на большой религиозный праздник, если бы знал заранее,
что его там ожидало.
Но какова бы в конце концов ни была реальная ответственность, взятая на
себя Карлом во время его коронования, пакт, подписанный Хлодвигом и
Церковью, был постыдным образом предан, и это предательство продолжает
постоянно, вот уже более одиннадцати веков, беспокоить Сионскую Общину.
Впрочем, к подобному заключению приходят и Матье Паоли:
"Для них [членов Сионской Общины] единственной настоящей знатью
является знать либо вестготского, либо меровингского происхождения.
Каролинги и все остальные лишь узурпаторы. В самом деле, они были только
королевскими чиновниками, которым было поручено управлять землями и которые,
передав сначала друг другу эти земли в наследство, просто-напросто захватили
власть. Короновав в 800 году Карла Великого, Церковь совершила
клятвопреступление, ибо она заключила ранее союз с Меровингами во время
крещения Хлодвига, союз, который сделал Францию старшей дочерью Церкви".

История Франции и Дагоберт II

Меровингская династия, начавшая угасать в 679 году после убийства
Дагоберта II, окончательно исчезла с мировой исторической сцены со смертью
Хильдерика III в 754 году. По крайней мере, это официальная версия, ибо,
согласно "документам Общины", меровингский род не угас, а продолжался до
наших дней через Сигиберта IV, сына Дагоберта от второй жены, Гизелы де
Редэ.
Итак, Сигиберт существовал и был наследником Дагоберта II, в этом нет и
тени сомнения. Но ни один источник, кроме "документов Общины", не упоминает
о том, что с ним сталось. Был ли он убит одновременно со своим отцом и
другими членами королевской семьи? Один из летописцев того времени
предполагает такую ситуацию, тогда как в другом рассказе - по нашему мнению,
требующем доказательств - он умирает на охоте от несчастного случая за год
или два до убийства своего отца. Но эта последняя гипотеза не кажется
серьезной, потому что охотнику тогда было едва три года.
Ничего не известно из конкретной действительности, кроме "документов",
ни о смерти, ни о возможном выживании Сигиберта. Эта личность исчезла во
мраке времени, и никто, кажется, даже не заинтересовался ею. Только Сионская
Община, как мы видим, явно имеет какую-то секретную информацию на этот счет,
и она либо была очень незначительной, либо была сознательно уничтожена
впоследствии.
Стоит ли удивляться тому, что о судьбе Сигиберта в Истории ничего не
говорится, если все официальные документы, касающиеся его отца, Дагоберта
II, стали доступны лишь в XVII веке? Как будто Средние Века систематически
пытались вычеркнуть его из прошлого Франции, вплоть до того, что вообще
отрицали его существование... Сегодня Дагоберт фигурирует во всех
энциклопедиях, но до 1646 года нигде не могли отыскать его
следов[95], и королевские генеалогические древа, из которых было
стерто его имя, не замечали его между Дагобертом I и Дагобертом III, одним
из последних меровингских королей, умершем в 715 году... Более того, надо
было дождаться 1655 года, чтобы вновь увидеть это имя в официальном списке
королей Франции. Вот почему окружающее его молчание нас совсем не удивляет,
и мы также не будем удивлены, если узнаем, что все имевшиеся об этом
сведения были сознательно уничтожены. Тогда встает такой вопрос: почему
Дагоберт II был исключен из истории? И что пытаются скрыть, отрицая
существование этого человека?
Прежде всего, очень возможно, что отрицается существование его
наследников, ибо если Дагоберта никогда не было, то, естественно, не было и
Сигиберта. Но - еще раз - почему тогда до XVII века надо было отрицать
присутствие Сигиберта в истории Франции? Не является ли это доказательством
того, что, благополучно выжив, он представлял опасность из-за своего
потомства?
Здесь имелась какая-то тайна. Чей был интерес и какова причина не
сообщать никому о том, что Сигиберт пережил убийство королевской семьи
Меровингов в 679 году? Могут ответить: это было выгодно Церкви и новой
династии франкских правителей в течение всего IX века и во время крестовых
походов. Но потом? Почему еще при Людовике XIV, когда, на французском троне
сменилось три династии и протестанты сломили католическое господство?
Причина была в другом. Не следовало ли искать ее в функции самой
меровингской крови, но не из-за ее "магической силы", а в том, что она
оказывала сопротивление всем превратностям .времени?

Принц Гиллем де Желлон, граф Разесскнй

Все те же "документы Общины" сообщают нам, что после смерти своего отца
Сигиберт IV был спасен своей сестрой и тайно переправлен на Юг, во владения
его матери, вестготской принцессы Гизелы де Редэ. Он прибыл в Лангедок в 681
году, чтобы вскоре наследовать своему дяде и стать герцогом Разеса и графом
де Редэ, приняв в качестве уменьшительного имя "Плант-Ар", намек на "пылкий
побег" меровингского древа[96]. Вот так под этим именем и с этим
титулом, унаследованным от своего дяди с материнской стороны, он продолжит
род, одна из ветвей которого спустя двести лет породит Бернара Плантавелю,
отца будущего герцога Аквитанского.
Ни один историк не подтвердил и не оспорил эти существующие в
официальной Истории письменные источники. Но сознательное исключение
Дагоберта II из истории Франции, повторяем, может свидетельствовать только в
пользу существования его сына, ибо, отрицая отца, сознательно исключают сына
и его потомков.
Кроме того, грамота Villas Capitanarias, названная впоследствии "Vilas
Trapas", от 718 года намекает на основание монастыря святого Мартина
Альбьерского в нескольких километрах от Ренн-ле-Шато "Сигибертом, графом де
Редэ, и его женой Магдалой"[97]. Но кроме этого текста, ни в
одном документе не упоминаются названия Редэ и Разес в течение всего этого
века, а когда они были процитированы вновь, то появились они в крайне
интересном контексте.
Но вернемся снова в эти места. Итак, в 742 году на юге Франции
существовало независимое государство; одни считали его автономным
княжеством, другие - настоящим королевством. О нем известно мало, официально
его признали только Карл Великий и его последователи, а также халиф
Багдадский и мусульманский мир; Церковь же - скрепя сердце и только после
того, как конфисковала часть его. Как бы то ни было, Разес и Ренн-ле-Шато
продолжали жить до конца IX века.
Приблизительно между 759 и 768 годами правитель его был провозглашен
королем и, несмотря на намеренное молчание Рима, был признан таковым
Каролингами, чьим вассалом он стал. Во многих рассказах на него намекают под
именем Теодориха или Тьерри, которого сегодня считают потомком Меровингов.
Он был младшим сыном Сигиберта V, брата Беры III. В 790 году его сын, Гиллем
де Желлон, обладал титулом графа Разесского и был крестным отцом Гиллемона
(Вильгельма или Гийома), своего кузена.
Впрочем, Гиллем де Желлон был одной из самых видных личностей своей
эпохи, и здесь, как и в случае с Карлом Великим или Годфруа Бульонским,
легенда, кажется, не отказывает себе в лукавом удовольствии завуалировать
историческую действительность. До крестовых походов ему были посвящены шесть
длинных эпических поэм, шесть "Песней о действах", подобных знаменитой
"Песне о Роланде"; Данте с восторгом вспоминает о нем в своей "Божественной
комедии", а в начале XIII века он был уже главным героем "Виллехальма",
незаконченного романа Вольфрама фон Эшенбаха. Самым значительным романом
этого немецкого поэта, посвященным тайнам Грааля, является "Парцифаль", и
автор, как мы уже видели, поместил замок и род Граалей в Пиренеи, как раз
туда, где в начале IX века находились владения Гиллема де Желлона...
Гиллем был близко связан с Карлом Великим. Его сестра вышла замуж за
одного из сыновей императора Священной Римской империи, и он сам был одним
из главных его союзников в бесконечных войнах с маврами против государства
Каролингов. В 803 году, то есть вскоре после коронации Карла Великого,
Гиллем овладел Барселоной и простер свои владения далеко за Пиренеями, и в
знак благодарности император поспешил утвердить его особый статус -
владельца всех этих территорий, на что указывают многочисленные
свидетельства.
Но во многих очень серьезно составленных генеалогиях семьи и потомков
Гиллема де Желлона, к несчастью, не уточняется, кто были его предки, за
исключением его отца Теодориха, который нам уже известен. Но раз уж его
происхождение окутано тайной, ограничимся тем, что отметим среди его
потомков Бернара Плантавелю, будущего основателя герцогства Аквитанского,
который, как мы уже видели, фигурирует в "документах Общины" как потомок
Сигиберта IV. Другая грамота от 813 года, рассказывающая об основании
монастыря святой Марии Алетской Берой IV, графом де Редэ, и его женой
Ромеллой, а также детьми, Аргилой и Ротаудой, подтверждает все, о чем
говорится в "документах Общины".
Ужасно соблазнительно было бы использовать генеалогии "документов
Общины", чтобы заполнить белые пятна Истории и просто признать предками
Гиллема де Желлона Дагоберта II, Сигиберта IV, Сигиберта V и весь древний
меровингский род, свергнутый майордомами, а также и названную "документами"
ветвь Плант-Аров, или Плантаров.
К сожалению, нам пришлось отказаться от этого легкого пути, ибо, на наш
взгляд, сведения являются не слишком точными, чтобы мы позволили себе свести
в одну династию Плантаров, потомков Сигиберта IV и Гиллема де Желлона. Может
быть, это и была одна ветвь рода, но, может быть также, что две ветви
скрестились только на Бернаре Плантавелю, принадлежавшим к обеим династиям.
Не менее верно и то, что, не соответствуя во многих пунктах друг другу
очень точно, генеалогии, относящиеся к семье Гиллема де Желлона, в общем,
подтверждают генеалогии "документов Общины". Тогда, так как не имелось
противоречащих аргументов, мы решили принять последнюю гипотезу: Сигиберт,
пережив убийство своего отца, Дагоберта II, обеспечил выживание и
продолжение меровингского рода под именем Плантар и с титулом графов де
Редэ.

Принц Урсус

В 886 году "пылкий побег меровингской лозы" стал могучим деревом с
многочисленными и сложными ответвлениями. Бернар Плантавелю и герцоги
Аквитанские представляли одно из них; другое же, по словам "документов
Общины", было представлено внуком Сигиберта IV, Сигибертом VI, более
известного под именем "принц Урсус". Между 877 и 879 годами, уточняют также
"документы", "принц Урсус" официально стал "королем Урсусом", затем, чтобы
возвратить себе свое законное наследство, организовал восстание против
Людовика II Французского с помощью Бернара Овернского и маркиза де Готи,
сеньоров своих друзей.
Но если История подтверждает, что восстание действительно имело место в
это время, и намекает на двух сеньоров-союзников, то она не называет
поджигателем бунта Сигиберта VI, довольствуясь тем, что много раз упоминает
некоего "принца Урсуса", участвовавшего в любопытной церемонии, имевшей
место в Ниме, в ходе которой пятьсот церковнослужителей пели Te Deum.
(Вероятно, здесь идет речь о коронации, на которую, может быть, и намекают
"документы Общины", когда упоминают официальное провозглашение королем
Урсуса между 877 и 879 годами).
Опять складывается впечатление, что "документы" пользуются секретными
сведениями, дополняющими официальную Историю и заполняющими белые пятна.
Благодаря им, мы узнаем, что таинственный "принц Урсус" на самом деле -
gотомок короля Дагоберта II через Сигиберта IV, и тогда восстание обретает
совсем другое значение: это попытка меровингской династии, лишенной своих
прав, вернуть наследство, пожалованное ей Римом пактом, подписанным ею и
Хлодвигом, а затем преданным.
Но, зная из "документов Общины" и различных других источников, что
восстание должно было провалиться, ибо принц Урсус и его союзники в 881 году
были разбиты при Пуатье, семья Плантар, таким образом, теряла все свои
владения на юге Франции, но сохраняла почетные титулы графов де Редэ и
герцогов Разесских. Что касается принца Урсуса, то он умер в Бретани, с
герцогским домом которой через династические браки была связана его семья.
Так, в конце IX века кровь Меровингов потекла в жилах герцогов Бретонских и
Аквитанских.
В течение следующих лет часть семьи, членом которой был Алэн, будущий
герцог Бретонский, нашла убежище в Англии и основала там ветвь рода,
названную "Планта"; согласно некоторым источникам, Алэн и его семья убежали
от викингов. "Документы Общины" упоминают одного из членов этой английской
ветви, Беру VI, прозванного "зодчим" за то, что он занимался "искусством
зодчества" в стране, где он и его потомки нашли убежище у короля Ательстана.
Таким образом, этот загадочный намек не лишен интереса, раз мы знаем, что
происхождение британского франкмасонства, согласно самим масонским
источникам, действительно восходит к царствованию Ательстана. Если не
принимать во внимание права на французский престол, имелась ли у
меровингской крови связь также и с франкмасонством?

Семейство Грааль

Средневековье изобилует мифами, богатству и поэтичности которых может
позавидовать греческая или римская мифология. Часть этой мифологии имеет
отношение к персонажам вполне реальным, например, к Артуру, Роланду, Карлу
Великому или Родриго Диасу де Вивару - знаменитому Сиду; но другая ее часть
покоится на явно более хрупкой основе, например, на легендах о Граале.
Среди самых популярных фигур Средневековья надо отметить Лоэнгрина,
"Рыцаря с лебедем", и одноименный роман, где сказочные темы Грааля
сталкиваются без конца с подлинными историческими персонажами. Не эта ли
смесь фантастики и реальности, единственная в своем роде, и сегодня
обеспечивает новый успех произведениям Вагнера?
Согласно этим средневековым легендам, Лоэнгрин, потомок таинственной
"семьи Грааль" и называемый иногда Гелиосом по причине своих уз с Солнцем, в
поэме Вольфрама фон Эшенбаха действительно является сыном Парцифаля, "рыцаря
Грааля". Однажды в священном храме или замке Грааля, в Мунсальвеше, Лоэнгрин
слышит колокол часовни, который звонит сам, без всякой посторонней помощи:
кто-то зовет его, это сигнал. Действительно, к нему взывает о помощи дама,
пребывающая в отчаяньи - герцогиня Брабантская для одних[98],
герцогиня Бульонская для других, и Лоэнгрин устремляется к ней в лодке,
запряженной лебедями. Победив преследователей прекрасной герцогини, он
женится на ней, но в день своей свадьбы он требует от нее клятву: не
расспрашивать его никогда ни о его происхождении, ни о его прошлом.
В течение семи лет эта женщина будет повиноваться желанию своего
господина, но однажды, подстрекаемая любопытством и ревнивыми соперниками,
она поддается искушению. После того, как она задает роковой вопрос, Лоэнгрин
тотчас покидает ее, садится в свою лодку, запряженную лебедями, и исчезает в
лучах заходящего солнца. Однако, он оставляет ей сына, который, согласно
рассказам, станет то ли отцом, то ли дедом Годфруа Бульонского.
Сегодня мы плохо представляем себе ту широту популярности, которая
окружала ореолом судьбу Годфруа Бульонского в его время и вплоть до XVII
века. Действительно, сегодня при словах "крестовые походы" в памяти
всплывает скорее Ричард Львиное Сердце, король Джон, Людовик Святой и
Фридрих Барбаросса, но никто из них не пользовался в свое время таким
необыкновенным почитанием, как Годфруа Бульонский. Организатор Первого
крестового похода, Годфруа был для души народа верховным рыцарем,
замечательным героем, благодаря которому Иерусалим был вырван из рук
неверных, а вместе с ним была отвоевана могила Иисуса Христа. Короче, тот,
кто сумел объединить в одном порыве восторга и великодушия самые высшие
ценности рыцарства и христианского рвения, состоял из плоти и крови, то есть
существовал на самом деле.
Теперь понятно, почему Годфруа Бульонский стал предметом культа,
который сохранялся еще долго после его смерти. А от культа до мифа всего
один шаг, и в случае с Годфруа этот шаг был легко сделан. Вольфрам фон
Эшенбах и многие другие средневековые романисты увидят в нем потомка
таинственной семьи Грааль; другие - блестящего представителя легендарного
рода, и все эти гипотезы тем более понятны, что оyи находят свои истоки лишь
в таинственной игре света и теней[99].
"Документы Общины" представляют нам - в который раз! - наиболее
правдоподобную из генеалогий Годфруа Бульонского, и, скажем так: быть может,
первую такую правдоподобную. В дальнейшем мы будем ее проверять, и она
окажется точной; ничто ей не противоречит, все ее подтверждает, и, кроме
того, она разрешает множество исторических загадок.
Согласно этой генеалогии, Годфруа происходил из семьи Плантар со
стороны своей прабабки, вышедшей в 1009 году замуж за Гуго де Плантара.
Следовательно, в жилах Годфруа текла меровингская кровь, он был прямым
потомком Дагоберта II, Сигиберта IV и других "потерянных королей" этого
рода. В течение четырех столетий эта королевская кровь питала многочисленные
и перемешанные между собой генеалогические деревья, а затем в один
прекрасный день метод, аналогичный прививке винограда, позволил появиться на
свет исключительному плоду - Годфруа Бульонскому, герцогу Лотарингскому. И
именно здесь, в Лотарингском доме, меровингская кровь нашла себе новое
потомство.
Это открытие по-новому освещает крестовые походы, и впредь можно видеть
в них совсем другое, нежели череду битв исключительно ради того, чтобы
отвоевать у сарацин Гроб Господень.
В этих обстоятельствах Годфруа Бульонский в его собственных глазах и в
глазах его сторонников действительно был большим, чем просто герцог
Лотарингский; он был законным королем, уполномоченным претендентом из
династии, низложение которой произошло с убийством Дагоберта II в 679 году.
Но, несмотря ни на что, он оставался королем без королевства, а на троне
Франции династия Капетингов устроилась слишком хорошо, чтобы ее оттуда
прогнали.
Что же должен был сделать король без владений, если не найти или не
создать королевство? А какое королевство выбрать, если не самое драгоценное
из всех - Палестину, Святую Землю, по которой ходил сам Иисус? Владыка
такого королевства, не будет ли он равен другим владыкам Европы? Царствуя в
самых священных местах на земле, не возьмет ли он справедливый реванш над
Церковью, той Церковью, которая четыреста лет тому назад предала его
предков?

Тайна

Итак, некоторые кусочки головоломки, наконец, начинали раскладываться
по местам, и если Годфруа Бульонский действительно принадлежал к
меровингскому роду, то множество элементов, не имеющих видимой связи,
занимали теперь логичное место в едином целом. Таким образом, было оправдано
значение, придаваемое таким разным деталям нашего исследования, как
меровингская династия и крестовые походы, Дагоберт II и Годфруа Бульонский,
Ренн-ле-Шато, рыцари Храма, Лотарингский дом и Сионская Община. Таким
образом, мы могли проследить меровингский род до настоящего времени и Алэна
Поэра, Анри де Монпеза, а также до супруга королевы Дании, не забывая,
естественно, Пьера Плантара де Сен-Клера и Отто Габсбурга, герцога
Лотарингского и короля Иерусалима.
Да, конечно... Но на главный вопрос по-прежнему ответ не найден. Почему
Меровинги? Почему на протяжении веков эта вечная вездесущность, стабильная,
действенная, убедительная, несмотря на свой ореол тайны? Каким сказочным
знаком, какой невидимой печатью, ускользавшей все время от нашего взора, был
отмечен этот род?

10. ИЗГНАННОЕ ПЛЕМЯ

Теперь мы были убеждены, что главное в нашем расследовании заключалось
в крови Меровингов, в тайне, неотделимой от этого рода. Эта кровь, чье
происхождение не имеет себе равных, была отмечена знаком, который не
существовал больше нигде и который нам надо было открыть как можно быстрее.
Только тогда, не раньше, наша загадка будет в целом решена.
Мы перечитали самые важные из "документов Общины", а особенно тщательно
- "Секретные досье", и это помогло нам прежде всего проверить некоторые
детали, затем объяснить другие и сориентироваться в направлении наших
дальнейших поисков. Но увы, нигде больше не появлялось ни малейшего
указания, способного прояснить таинственную специфичность меровингского
рода. Мы подошли к перекрестку, к критической точке нашего расследования;
смысл некоторых из этих документов еще полностью от нас ускользал, и нам
снова приходилось возвращаться назад, но уже по проложенным тропинкам, чтобы
постараться разглядеть то, что мы могли упустить.
Как мы уже видели, Меровинги считали, что происходят из древней Трои;
но согласно "документам Общины", их происхождение надо искать еще раньше, а
именно: в эпоху Ветхого Завета.
Большое число записей, сопровождающих "Секретные досье", в самом деле,
намекали на одно из двенадцати племен Израиля, на племя Вениамина, а в одной
из записей прямо цитируются три отрывка из Библии: Второзаконие XXXIII,
Книга Иисуса XVIII и Книга Судей XX и XXI.
В первом тексте Моисей, благословив каждого из патриархов двенадцати
племен, говорит о Вениамине такими словами: "Возлюбленный Господом обитает у
него безопасно, Бог покровительствует ему всякий день, и он покоится между
раменами Его" (XXXIII, 12). Что же означали эти слова? Не хотел ли Моисей
сказать, что Вениамин и его потомки были избраны Богом и отмечены особым
знаком? И этот знак "между раменами[100] его" не вызывает ли в
памяти легендарное родимое пятно Меровингов - красный крест, расположенный
на том же самом месте?
Быть может, пристрастие к параллелям толкает нас слишком далеко, но это
не единственная связь между патриархами Ветхого Завета и нашими поисками.
Как сообщает Роберт Грейвс, действителыго, двадцать третье декабря был
священным днем для племени Вениамина; а мы помним, что двадцать третье
декабря было выбрано для праздника святого Дагоберта. Но продолжим. Среди
трех кланов, образующих племя Вениамина, был клан Ахирама - могущего быть
отождествленным с Хирамом, строителем Храма Соломонова - и центральной
фигуры масонской традиции. Верный ученик Хирама - вспомним это - звался
Бенони, а Бенони было именем, которым Вениамина-ребенка назвала его мать
Рахиль перед смертью.
Вторая ссылка "Секретных досье" на Библию - это отрывок из Книги
Иисуса, и он еще более значителен. Это рассказ о прибытии народа Моисеева в
Землю Обетованную и распределение ее по различным племенам. Территория,
доставшаяся Вениамину, включала будущий святой город Иерусалим; так, в стихе
28, в конце его, перечислены земли, которые ему были отданы: "... Цела, Елеф
и Иевус, иначе Иерусалим, Гивеаф и Кириаф: четырнадцать городов с их селами.
Вот удел сынов Вениаминовых, по племенам их". Так, прежде чем стать столицей
Давида и Соломона, Иерусалим по полному праву принадлежал Вениамину и его
потомкам.
Теперь посмотрим на третий отрывок из Библии, из глав XX и XXI книги
Судей Израилевых, которая относится к сложной последовательности событий: на
левита, пересекавшего территорию Вениамина, было совершено нападение, а его
сожительницу изнасиловали почитатели Велиала, варианта шумерской
богини-матери, вавилонской Иштар и финикийской Астарты. Левит тотчас же
собирает правителей Израиля и требует мести: злоумышленники из племени
Вениамина должны быть преданы суду. Но Вениамин отказывает, предпочитая
защитить "сынов Велиала", и затем следует кровавая битва между виновным
племенем и одиннадцатью другими коленами Израиля; последние даже клянутся
никогда не давать своих дочерей в жены членам враждебного племени; затем бой
кончается, большая часть племени Вениамина истреблена, и победоносный
Израиль (слишком поздно) раскаивается в своем решении:
"Поклялись Израильтяне в Массифе, говоря: никто из нас не отдаст дочери
своей сынам Вениамина в замужество. И пришел народ в дом Божий, и сидели там
до вечера пред Богом, и подняли громкий вопль, и сильно плакали, и сказали:
Господи, Боже Израилев! для чего случилось это в Израиле, что не стало
теперь у Израиля одного колена?" (XXI, 1 - 3).
И снова, чуть дальше:
"И сжалились сыны Израилевы над Вениамином, братом своим, и сказали:
ныне отсечено одно колено от Израиля. Как поступить нам с оставшимися из них
касательно жен, когда мы поклялись Господом не давать им жен из дочерей
наших?" (XXI, 6-7).
В пятнадцатом стихе еще раз встает та же дилемма:
"Народ же сожалел о Вениамине, что Господь не сохранил целости колен
Израилевых. И сказали старейшины общества; что нам делать с оставшимися
касательно жен, ибо истреблены женщины у Вениамина? И сказали:
наследственная земля пусть останется уцелевшим сынам Вениамина, чтобы не
исчезло колено от Израиля; но мы не можем дать им жен из дочерей наших. Ибо
сыны Израилевы поклялись, говоря: проклят, кто даст жену Вениамину!" (XXI,
15-18).
Исчезло ли колено Вениамина? Нет, ибо старейшины нашли выход. Уцелевшие
идут на праздник Господень в Силоам. Они прячутся в винограднике и, когда
девушки Силоама выходят танцевать, нападают на них, похищают их и женятся.
Почему же "Секретные досье" привлекают внимание к этому отрывку? Не
потому ли, что колено Вениамина - одно из главных, и что оно быстро
оправляется от удара, вновь обретя свой численный состав и свой престиж, и
что именно они (первая книга Самуила) дадут Израилю его первого царя, Саула?
Однако битва в защиту верных Велиалу отметила поворот в судьбе сынов
Вениамина, и многие из них, если не все, должны были отправиться в изгнание.
Впрочем, по этому поводу в "Секретных досье" имеется заметка, написанная
заглавными буквами. Вот она:
"ОДНАЖДЫ ПОТОМКИ ВЕНИАМИНА ПОКИНУЛИ СВОЮ СТРАНУ, НЕКОТОРЫЕ ОСТАЛИСЬ;
СПУСТЯ ДВА ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ГОДФРУА IV СТАНОВИТСЯ КОРОЛЕМ ИЕРУСАЛИМА И ОСНОВЫВАЕТ
ОРДЕН СИОНА"[101].
Следовало ли заключить из этого, что между этими рассеянными во времени
элементами - Вениамином, Годфруа, Сионом - действительно существовала некая
связь?
Да, это так, и мы констатируем это, собрав воедино некоторые
разрозненные фрагменты "Секретных досье", призванные стать очень связным
целым.
Итак, сыны Вениамина отправились в изгнание, которое, как считается,
привело их в Грецию, в центр Пелопоннеса, в Аркадию, где они породнились с
королевской семьей. Продолжение известно: в начале христианской эры они
эмигрировали на Дунай и Рейн, слились с тевтонскими племенами и породили
франков-сикамбров, прямых предков Меровингов.
По "документам Общины" и с учетом аркадийского эпизода, Меровинги,
следовательно, были прямыми выходцами из колена Вениаминова. Иными словами,
их потомки, Плантары или герцоги Лотарингские, имели семитское
происхождение; а так как Иерусалим был отдан Вениамину, то Годфруа
Бульонский, отправляясь в Святую Землю, требовал всего-навсего свое законное
наследство. Вспомним - что самое главное, и мы это уже отмечали, - что из
всех европейских принцев, собравшихся в первый крестовый поход, Годфруа был
единственным, кто отказался от всего своего состояния, словно у него было
намерение не возвращаться больше во Францию.
Ничто, однако, ясно не подтверждало происхождения меровингского рода
"от Вениамина", ведь "документы Общины" ссылались на слишком далекое и
слишком темное время, чтобы они служили в этом смысле формальным
доказательством. Тем не менее, эта гипотеза не имела ничего нового или
оригинального. Не существовала ли она уже в очень многословной форме в
творчестве Марселя Пруста и в более недавнем творчестве писателя Жана
д'0рмессона, где прослеживалась мысль о том, что некоторые знатные
французские семьи имеют еврейское происхождение? Вспомним и позицию Роже
Пейрефитта, который в 1965 году вызвал скандал среди своих современников и
заставил много говорить о себе, ибо он поддерживал ту же теорию, но не
только по отношению к большей части европейской аристократии, но и
применительно ко всем французам вообще.
Несомненно, что гипотеза эта ненадежная, но правдоподобная, как
правдоподобна и миграция, приписываемая племени Вениамина в "документах
Общины". Они взяли в руки оружие, чтобы защищать верных Велиалу, этому
подобию богини-матери, которой часто придавали вид теленка или быка, которую
они почитали, и, быть может, культ золотого тельца, упоминаемый в Исходе, и
одна из самых знаменитых картин Пуссена отражает смутное воспоминание о
специфическом ритуале, присущем только сынам Вениамина.
Продолжая сражаться с одиннадцатью другими коленами Израиля, сыны
Вениамина выбрали путь изгнания на запад и к финикийскому берегу, где у
моряков были большие и прочные корабли. Почитавшие тот же культ
богини-матери, "Царицы Небес", называемой в их стране Астартой, эти
последние не могли отказать в помощи беглецам.
Вот так колено Вениаминово покинуло Палестину и убежало в Грецию, и
можно было надеяться отыскать его следы где-нибудь еще. Они действительно
имеются в греческой мифологии, если верить легенде о сыне короля Белоса,
Данае, привезшему в Элладу пятьдесят своих дочерей, которые ввели в Аркадии
культ богини-матери. Как считает Роберт Грейвс, миф о Данае описывает
прибытие на Пелопонес "племени из Палестины", и историк ведет к тому, что
король Белос был на самом деле Ваалом, или Белом, или, может быть, Велиалом
из Ветхого Завета - интересное уточнение, ибо известно, что один из кланов
племени Вениамина звался кланом Белы.
Так культ богини-матери распространился по всей Аркадии, а затем и по
всей Греции, чтобы позже слиться с культом Деметры, потом - Дианы и
Артемиды. Под именем Ардуины Артемида становится богиней Арденн, а ведь
именно из Арденн франки-сикамбры войдут в Галлию. Тотемом Артемиды был
медведь - Каллисто, мать Аркаса - медвежонка, покровителя Аркадии; и
Каллисто, перенесенная на небеса Артемидой, стала созвездием Большой
Медведицы. Именно поэтому слово "Урсус", часто применяемое к Меровингам, не
может считаться простым совпадением.
Заметим также, что и в другом месте греческой мифологии имеются намеки
на изгнание евреев из Палестины в Аркадию. В античной древности, например,
этот район находится под надзором всемогущего государства Спарты, которая
попросту аннексировала большую часть местной культуры, и легендарного
аркадийца Лицеоса можно отождествить с Ликургом, систематизатором
спартанских законов. Достигнув зрелого возраста, спартанцы, как позже и
Меровинги, придавали своим длинным волосам магическое значение, указывающее
не только на физическую силу, но и принимающее значение священного
символа[102]. Наконец, две книги Маккавея устанавливают прямую
связь между евреями и спартанцами. Сначала во второй главе говорится о
евреях, "отправившихся в Лакедемонию в надежде найти там убежище, учитывая
то, что у них с местным населением общее происхождение", затем в предыдущей
главе говорится: "Из рассказа о спартанцах и евреях стало ясно, что они
братья и происходят из рода Авраамова".
Таким образом, хоть и не имеется действительно бесспорных
доказательств, возможность еврейской миграции в Аркадию ни в коем случае не
может быть совершенно исключена. Тем более, что есть и другой аргумент в ее
пользу: семитское влияние на франкскую культуру, что не нужно доказывать,
так как этим уже широко занимается археология.
Семитские и финикийские торговые пути пересекали юг Франции, от Бордо
до Марселя и Нарбонна, и поднимались вверх по Роне. Начиная с VII века до
нашей эры вдоль французского Средиземноморья имелись финикийские торговые
конторы, а в Тулузе и Каркассоне при раскопках обнаружились многочисленные
предметы, доказывающие семитское влияние. Не стоит сверх меры удивляться
этому, ведь финикийские цари Тира в IX веке до нашей эры вступили в союз с
царями Израиля и Иудеи, и результатом были тесные и вполне естественные
контакты между народами.
Наконец, в 70 году нашей эры разграбление Иерусалима и разрушение Храма
повлекло за собой массовый исход евреев из Святой Земли. Не будем забывать,
что, например, в Помпеях, погребенных навечно под лавой Везувия в 79 году,
имелась весьма значительная еврейская община, и что в то же самое время
южные города Галлии, такие, как Арль, Люнель, Нарбонн, служили убежищем
детям Израиля, изгнанным с родной земли. Иммиграция еврейского народа в
Европу, а особенно в Галлию, конечно, началась задолго до падения
Иерусалима, между 106 и 48 годами до нашей эры. Рим действительно имел свою
еврейскую колонию, как позже Кельн на берегах Рейна. Некоторые римские
легионы имели рабов-евреев, которые вместе со своими хозяевами проходили
через всю Европу, и большая их часть наконец обретала свободу и
группировалась в общины.
Бесполезно искать иные причины, по которым во Франции часто названия
городов и деревень имеют бесспорно еврейское происхождение, и это случается
чаще всего в самом центре древнего меровингского королевства. Например, в
нескольких километрах от Стенэ на опушке Веврского леса, где был убит
Дагоберт II, находится деревня Баалон, а между Стенэ и Орвалем - город
Авиот. Что касается горы Сион в Лотарингии - "вдохновенного холма", - то она
вначале называлась Семита[103]. Дойдя в нашем расследовании до
этого места, мы уже не могли отрицать того, что этот набор маленьких
деталей, даже самых минимальных, в конце концов подтверждал правоту
"документов Общины" и делал их еще более правдоподобными. Во всяком случае,
мы должны были признать, что, по всей вероятности, Меровинги и их знатные
потомки имели семитское происхождение.
Но что же дальше?.. Это открытие, не будучи в конечном счете ни для
кого секретным, было ли оно главным? Неужели мы прошли столькими путями и
столько раз сворачивали на новые дороги, чтобы прийти единственно к
подобному выводу? Неужели этой истории об изгнанном племени было достаточно,
чтобы оправдать непрерывность меровингской династии, Сионскую Общину,
Ньютона и Винчи, деятельность герцогских домов де Гизов и Лотарингских,
Общество Святой Евхаристии, тайны, касающиеся "Шотландского ритуала" и все
то, что мы так терпеливо открывали и анализировали в первой части настоящей
работы? Одним словом, неужели факт происхождения от колена Вениаминова
действительно представляет такой интерес для нашего века?
Кроме того, если наше расследование касалось таким образом еврейской
действительности, то почему в ней оказывались вкрапленными столько
специфических христианских элементов? С какой стати был подписан пакт между
Хлодвигом и римской Церковью, или зачем надо было завоевывать Иерусалим?
Какую в точности роль сыграли здесь многочисленные церковники и прелаты,
впутанные в эту загадку? Что скрывала двусмысленность катарской религии и
рыцарей Храма, Общества Святой Евхаристии или "герметического,
аристократического и христианского" франкмасонства?
Наконец, последнее замечание: наше исследование разворачивалось под
знаком христианства, а не Ветхого Завета. Еврейское происхождение
меровингского рода, таким образом, мало отражалось на нем, и эта история с
племенем Вениамина имела на него очень ограниченное воздействие, последствий
которого было не более, чем какого-нибудь другого отклонения от темы.
Но, тем не менее, мы были глубоко убеждены, что эта история скрывала в
себе нечто гораздо более значительное. Увлекаемые вполне естественным
любопытством, мы удалились от правильного пути. Но в какой момент? Где-то
какая-то деталь ускользнула от нас, но какая именно?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история