Соловьев С. История России с древнейших времен

ОГЛАВЛЕНИЕ

ТОМ 13. ГЛАВА ПЕРВАЯ. РОССИЯ ПЕРЕД ЭПОХОЮ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ (продолжение2)

Общий обзор хода древней русской истории.- Различие Восточной и Западной Европы.- Природа Северо-Восточной России.- Москва, ее характер.- Великий государь.- Случаи, когда он являлся пред подданными, выходы и походы.- Его семейные торжества.- Обеды во дворце.- Служня великого государя.- Служня, собиравшаяся на крыльце, и служня, собиравшаяся в передней.- Их интересы.- Местничество.- Комната и доклады.- Сиденье великого государя с боярами о делах. - Соборы.- Помещики.- Новое войско.- Военные поселения.- Козаки и стрельцы.-Кормление ратных людей.-Кормление от дел.-Приказы. - Кормление по городам.- Вид древнего русского города.- Воевода.- Губной староста.- Земский староста.- Главные интересы горожан. -Подати.-Службы горожан.-Кормление воеводы и подьячих.-Столкновения горожан с воеводами, с земскими старостами.- Борьба между лучшими и меньшими людьми.- Отношения к верховному правительству.- Судьба преобразований Ордина-Нащокина во Пскове.- Торговый устав.- Сельское народонаселение.- Смысл крестьянского прикрепления.- Стремление крестьян к образованию своих отдельных от города миров.- Печальное положение крестьян.- Необходимость переворота.- Новые учителя.- Раскол.- Обличения.- Церковные соборы.- Затруднительное положение духовенства.- Значение Никонова дела.- Иосиф Коломенский.-Духовник Савинов.- Церковные имения.- Вопрос о детях белого духовенства- Нравы и обычаи.- Поворот на новый путь.- Театр.- Литература.

Члены шестнадцати знатных родов имели право, обойдя низшие чины, поступать прямо в бояре: Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы. Члены пятнадцати родов поступали сначала в окольничие и потом в бояре: Куракины, Долгорукие, Бутурлины, Ромодановские, Пожарские, Волконские, Лобановы, Стрешневы, Барятинские, Милославские, Сукины, Пушкины, Измайловы, Плещеевы, Львовы. Из тридцати одной фамилии 20 княжеских. Некоторые из князей присоединили к своим фамильным прозваниям прозвания от старых своих уделов, например Ромодановские-Стародубские. В конце царствования Алексея Михайловича показалось это неприличным, и Ромодановским запрещено было писаться Стародубскими. Но знаменитый воевода князь Григорий Григорьевич Ромодановский подал челобитную: «Прислана твоя, великого государя, грамота, написано, чтоб мне впредь Стародубским не писаться. До твоего указа я писаться не стану, а прежде писался я для того: тебе, великому государю, известно, князишки мы Стародубские, а предки мои и отец и дядя писались Стародубские-Ромодановские, да дядя мой князь Иван Петрович, как в Астрахани за вас, великих государей, пострадал от вора лжеименитого Августа, по вашей государской милости написан в книгу, и, страдания его объявляя, на сборное воскресенье поминают Стародубским-Ромодановским. Умилосердись, не вели у меня старой нашей честишки отнять». Государь умилосердился, но велел честишки отнимать. Молодого человека знатной фамилии царь обыкновенно брал во дворец в спальники. Должность спальников состояла в том, что они спали у государя в комнате, человека по четыре, переменяясь посуточно, раздевали и разували государя. Из спальников члены первостепенных родов жаловались прямо в бояре, второстепенных - в окольничие и назывались комнатными или ближними боярами и окольничими. Понятно, что войти в первый ряд знати, доставить себе и всем членам своего рода право, минуя окольничего, получать прямо боярство было заветной целию, и были честолюбцы, которые покушались достигнуть ее без признанных прав: так, например, Головин, пожалованный из дворян в окольничие, бил челом, что окольничих в его пору нет и отец его при царе Михаиле был в боярах; за это челобитье он послан в тюрьму и окольничество ему не сказано, сказано другое: «Тебе, страднику, ни в какой чести не бывать, бояре приговорили тебя бить кнутом и в Сибирь сослать, да государь на милость положил». Родовая честь была такое больное место у старинной русской знати, что, несмотря на очевидное первенство одного рода перед другим, члены рода, которые должны были уступить, придумывали отчаянные средства, чтоб как-нибудь избавиться от этой тяжкой уступки. В этом отношении замечательно местническое дело между двумя первостепенными родами: в 1663 году, за торжественным обедом у государя, князь Юрий Трубецкой получил назначение выше, чем Никита Шереметев; Шереметевы знали хорошо, что Трубецкие выше их, но уступить было тяжело, вспомнили, что они, Шереметевы, старинный московский знатный род, а Трубецкие хотя и знатны, но князья пришлые, Гедиминовичи литовские; вследствие этого старший между Шереметевыми, боярин Петр Васильевич, подал челобитную: «Я и брат мой с князем Юрием был и вперед по отечеству родителей его быть с Трубецкими готовы: только князь Юрий иноземец, и в нашу пору и хуже нас с ним никто не бывал; так если кто-нибудь, не зная меры своей, станет меня бесчестить, то нам и отечеству нашему не было бы порухи». Государь сильно осердился за эту новость, когда и со старыми основаниями местнические споры были невыносимы; он велел сказать Шереметеву: «Ты князя Юрия обесчестил, что назвал его иноземцем: Трубецкие не иноземцы, старый род честный». На Шереметевых князю Юрию Трубецкому доправлено бесчестье: половинный оклад дяди его, боярина князя Алексея Никитича Трубецкого.

Шереметевы имели право опасаться, что кто-нибудь, не зная меры своей, будет их бесчестить вследствие уступки их Трубецким; несколько раз Шереметевых обороняли то от Долгоруких, то от Плещеевых, то от Бутурлиных, то от Годуновых. Но если правительство беспрестанно должно было оборонять и старинные роды, то понятно, как ему трудно было оборонять новых людей, родственников царских, поднявшихся до боярства из незначительных людей, и выскочек вроде Ордина-Нащокина. Тут надобно было изворачиваться разными средствами. Князь Львов бил челом на тестя царского, боярина Илью Милославского: челобитчику отвечали, что ему можно быть с Милославским, во-первых, потому, что он третий брат; во-вторых, потому, что прежде не бивали челом на царских свойственников. Еще труднее было оборонять Ордина-Нащокина: стольник Матвей Пушкин бил челом, что велено ему ехать за польскими послами и с ними ехать к ответу (переговорам), а вести переговоры, в ответе быть боярину Ордину-Нащокину, и ему, Пушкину, меньше Афанасья быть невместно. Нащокин, в свою очередь, бил челом, что Пушкин бьет челом не делом. Государь сказал Пушкину, что прежде мест тут не бывало и теперь нет. Но Пушкин отвечал, что прежде с послами в ответе бывали честные люди, а не в Афанасьеву версту, потому в то время и челобитья не бывало, а его отечество с Афанасьем известно великому государю. Государь повторил, что тут мест не бывало и теперь нет, и Пушкин уступил на первый раз, поехал за послами; но потом раскаялся в своей слабости и перестал ездить к послам; государь послал его в тюрьму и велел сказать, что ему с Нащокиным быть можно, и если не будет, то вотчины и поместья отпишут: Пушкин отвечал: «Отнюдь не бывать, хотя вели, государь, казнить смертью, Нащокин передо мною человек молодой и не родословный». И поставил на своем, не был у послов приставом, сказался больным.

Подле местничества отдельных родов друг с другом шло местничество между членами одного и того же рода, споры о родовом старшинстве, которые имели такое значение в древней русской истории, происходя в роде княжеском. Мы знаем, что в древней Киевской Руси физическое старшинство брало верх, и племянники, несмотря на разные благоприятные обстоятельства, обыкновенно должны были преклоняться пред правами дядей, покушения племянников восстать против прав дядей считались греховными. В Руси Северной, Владимирской и потом Московской, дело пошло быстро обратным путем: родовые отношения между князьями рушились, племянник от старшего брата стал наследовать старшинство, за исключением всех дядей. Этот переворот в отношениях членов владельческого рода не мог остаться без влияния и на отношения в других родах, и если здесь не могло произойти такого же переворота вполне, то, по крайней мере, мы вправе ожидать, что произойдут уступки, сделки, ограничения прав младших дядей пред старшими племянниками, особенно при влиянии великого государя на решения местнических дел, при определении случаев: великий государь, господствуя сам вследствие нового представления о праве сына от старшего брата над дядьми, не мог не благоприятствовать ограничению дядей в пользу племянников, и потому нам неудивительно встречать в местнических делах, что эти ограничения произошли по новому, государеву уложению. Из описываемого времени приведем один любопытный случай такой родовой усобицы: в 1652 году князь Григорий Григорьевич Ромодановский бил челом на племянника своего, князя Юрия, что ему с ним быть невместно: «Он мне в роду в равенстве». Князь Юрий бил челом на дядю: «Хотя он мне по родству дядя, но можно ему со мною быть, потому что у отца своего он осьмой сын, а я у своего отца первый сын, и дед мой отцу его большой брат». Государь сказал: «После велю вас счесть старым родителям (родственникам) вашим». Но князь Григорий государя не послушал и за то посажен в оковы. Дьяки точно так же местничались по своим приказным назначениям: дьяк Елизаров, пожалованный в думные дьяки и оставленный в Поместном приказе, бил челом, что ему невместно быть меньше думного дьяка Гавренева, сидевшего в Разрядном приказе, потому что этот приказ считался выше Поместного.

С такими-то интересами и стремлениями толпилась знать в передней. Но не все остаются в передней; ближние бояре, люди вхожие, проходят поближе к дверям комнаты, соображают и, улуча время, входят в комнату, место заветное для других, которые должны дожидаться в передней. Как важно было входить в комнату, показывает следующий случай: царь Михаил приказал на границе встретить королевича Вальдемара боярину князю Юрию Сицкому, а за Москвою встретить боярину Михайле Салтыкову, и сказано: быть без мест; но князь Сицкий, утаясь от Салтыкова, бил челом в комнате без людей царю, и государь велел дать ему невместную грамоту, что ему можно быть больше Салтыкова и родичей его. Салтыковы успели поправить дело уже при царе Алексее.

Наконец двери отворяются, входит великий государь, и все, увидав его, кланяются в землю. Государь садится в большое кресло в переднем углу и подзывает к себе тех, до которых есть дело; если царь кликнет боярина, а его нет, тотчас посылает за опоздавшим, которого ждет грозный выговор: зачем опоздал? Расправа с теми, которые оплошали, не исполнили или не так исполнили царское приказание, коротка: государь сейчас же велит выслать их вон из палаты или посылает в тюрьму. Иногда государь разговаривает долго с разными боярами; все другие стоят, устанут, выходят на двор посидеть и опять возвращаются наверх. Но вот иногда кто-нибудь из присутствующих сам подходит к государю и кланяется в землю: у него челобитье - отпустить в деревню; приступают другие, отпрашиваются в гости, на свадьбу. на крестины или на именины: отпроситься необходимо, потому что в вечерни все опять должны быть во дворце. Между челобитчиками некоторые подносят калачи государю: это именинники. государь спрашивает их о здоровье и поздравляет; потом они пойдут с калачами к царице, царевичам и царевнам.

После приема бояр государь шел обыкновенно к обедне со всем двором, а после обедни в передней или комнате государь принимался за дела. Для доклада дел каждому ведомству назначены были особые дни: в понедельник докладывались дела из Разряда и Посольского приказа; во вторник из Приказов Большой казны и Большого прихода; в среду из Казанского дворца и Поместного приказа: в четверг из Приказа Большого дворца и из Сибирского; в пятницу из судных приказов Владимирского и Московского. С докладами подходили начальники приказов и сами их читали перед государем. Есть у государя важное дело, он призывает на думу или одних ближних, комнатных бояр и окольничих, или всех бояр, окольничих, дворян, и это называется сиденьем великого государя с боярами о делах. Бояре, окольничие и думные дворяне садятся по чинам, от царя поодаль, на лавках, бояре под боярами, кто кого породою ниже, окольничие под боярами, думные дворяне под окольничими, также по породе, а не по службе; думные дьяки стоят, но иногда государь прикажет и им сесть. И тут иногда дело не обходилось без смуты: Пушкины пошли в тюрьму, побранившись с Долгорукими в то время, как государь сидел с боярами. Когда все усядутся, государь объявляет свою мысль и приказывает, чтоб бояре и думные люди, помысля, к тому делу дали способ. Тут всякий, кто имеет способ в голове, объявляет свою мысль, а иные, «брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие грамоте не учены». Состоится приговор, и государь и бояре приказывают думным дьякам пометить и приговор записать. В известном выражении «государь указал и бояре приговорили» указывается на означенный ход совещания; царь приказывает своим советникам, «помысля, дать к делу способ»; советники дают способ, и составляется приговор. Если придавать этому выражению важное какое-нибудь значение, то надобно будет придать важное значение и другому употреблявшемуся в старину выражению: «По указу в. государя и по приказу дьяков сделано то-то». Если вследствие совещания нужно написать грамоту в иностранное государство, то это поручается посольскому думному дьяку: дьяк велит писать подьячему, а сам вычеркивает или прибавляет; когда грамота изготовлена, то ее слушают сперва одни бояре, а потом вместе с царем; то же соблюдается и относительно всех других приговоров. Если дела не так важны или по каким-нибудь обстоятельствам государь не может сам присутствовать при совещании о них, то приказывает решить их боярам без себя, приказывает им сидеть о каком-нибудь деле. Бояре сидят во дворце, и отсюда выражение: взносить дела к боярам вверх.

Кроме обычных сидений великого государя с боярами бывали еще чрезвычайные совещания, на которые приглашались высшее духовенство и выборные из других сословий. Эти чрезвычайные совещания, или соборы, бывали обыкновенно по вопросу: начинать или не начинать опасную, тяжелую войну, причем потребуется долгая и тяжкая служба ратных людей, с другой стороны, потребуются денежные пожертвования с тяглых людей; нужно призвать выборных или советных людей из тех и других, изо всех чинов, чтоб сказали свою мысль, и если скажут, что надобно начинать войну, то чтоб после не жаловались, сами наложили на себя тягость. Царь Алексей, отпуская ратных людей в литовский поход, говорил им: «В прошлом году были соборы не раз, на которых были и от вас выборные, на соборах этих мы говорили о неправдах польских королей, вы слышали это от своих выборных: так вам бы за злое гонение на православную веру и за всякую обиду к Московскому государству стоять». Выборные, или советные люди, являлись на собор из Москвы и областей, из разных чинов людей, например из стольников, стряпчих, из дворян московских и жильцов, из чина по два человека; из дворян и детей боярских больших городов по два человека, из меньших по человеку, из гостей по три человека, из гостиной и суконной сотен по два, из черных сотен и слобод и из городов, из посадов по человеку. Из крестьян выборных не было; иногда не вызывались и горожане из областей, призывались только московские гости, из гостиной и суконной сотни старосты, из черных сотен сотские. Голос советные люди имели совещательный, у них отбирались мнения, или сказки, для соображений: сказки подавались или соединенно, целыми чинами, или по местностям; но каждый советный человек мог подать отдельно свое мнение.

Советные люди единогласно сказали, что войну начать необходимо, ратные люди объявили готовность проливать кровь за пресветлое царское величество, торговые люди обязались платить пятую или десятую деньгу со своих животов и промыслишков; великий государь решил, что откладывать войну нельзя, поход сказан придворным ратным людям, гонцы скачут в области к воеводам, чтоб высылали служилых людей, дворян и детей боярских из их вотчин и поместий. Теперь мы должны познакомиться с этим многочисленным классом служилых людей, рассеянных по центральным, западным и южным областям государства. Прежде всего обратим внимание на их название, которое всегда скажет много, особенно когда будем следить за его изменениями. В древнейшие времена мы видим в России первоначальное деление народа на военных и невоенных, мужей и мужиков; военные люди по отношению к вождю своему, князю, носят название дружины. Это название, от какого бы корня его не производили, заключает в себе понятие товарищества, компании. В Московском государстве название дружины исчезает, ибо исчезает понятие. Чем же оно постепенно заменяется? Из-за дружины сначала выступает двор и производное от него - дворянин и приобретает все более и более силы. Сначала бояре и дети боярские сохраняют относительно дворян свое самостоятельное первенствующее положение, положение дружинников; но потом, с возвышением значения государя и его двора, название дворянин берет верх над названием сын боярский, и последним означается низший класс военных людей; с исчезновением понятия о товариществе вождю выступает во всей силе понятие службы государю, и является для военных людей название служилые люди в противоположность всему остальному народонаселению, которое не поднимается, сохраняет по-прежнему относительно военных людей значение мужиков; но и военные люди уже более не мужи, а служилые люди, холопи государя; название служилый, служащий живет до сих пор, до сих пор в народе говорят: это служащий - в противоположность купцу, мещанину. Но было еще другое название которое обозначало вознаграждение за службу, название помещик Если название служилый человек определяло отношение к государю, то название помещик определяло отношение к земле, к народонаселению, которое должно было содержать военного человека. Если в древности переходной дружине соответствовало содержание, получаемое прямо от князя в виде денег, то образованию из дружины служилого сословия на севере, в Московском государстве, соответствовала система испомещения на земельных участках, зависевшая от того, что великий князь стал государем, уселся и определил точно свои отношения к земле, сделался ее хозяином, распорядителем. Легко понять, какое впечатление в стране произвело испомещение военных людей на землях, впечатление, подобное тому, какое произвело испомещение германцев в областях Римской империи: в стране подле немногочисленных вотчинников явился многочисленный класс людей, пользующихся землею, полновластных хозяев ее во время этого пользования; вотчинники стали также брать поместья, земля явилась предназначенною для испомещения военных людей, помещики явились главными землевладельцами, служилый человек для остального народонаселения стал немыслим без поместья, и название помещик для землевладельца укоренилось в народе крепко, осталось и тогда, когда поместья исчезли.

Превращение дружинников в помещиков необходимо должно было иметь сильное влияние на перемену в характере военного русского сословия, независимо уже от различия в характере южного и северного народонаселения, в характере князей и деятельности их. В членах подвижной дружины, перебегавшей с князем своим из одной области в другую, беспрестанно готовой переведаться с дружинами враждебных князей, необходимо сохранялась отвага, храбрость. Это были люди, не покидавшие оружия в постоянной борьбе со степными варварами, в постоянных усобицах княжеских; в немногочисленных, находившихся постоянно на виду дружинах преимущественно в мелких схватках храбрость каждого члена была явна, и возбуждалось соревнование; война была главным и постоянным занятием, одним словом, военный характер сохранялся вполне. Кроме побуждения повсюду, у себя на Руси и в чужих странах, честь свою взять присоединялись и другие побуждения к оказанию храбрости: материальное благосостояние дружины зависело от богатства князя, а это богатство мог доставить или поддержать только меч дружинника. «С дружиною приобрету серебро и золото»,- говорил св. Владимир и приказывал подавать серебряные ложки дружине, которая роптала, что князь кормит ее с деревянных ложек. Но характер должен был необходимо измениться, когда военному человеку дано было поместье, куда он уезжал на все мирное время до первого призыва. Он становился землевладельцем, хозяином, терял военное значение, входил в мир иных отношений и интересов и привыкал к своему мирному положению, которое становилось для него естественным, постоянным, а военное время - случайным, чрезвычайным, нарушающим обычное течение жизни; это нарушение не могло нравиться. Если бы еще можно было сейчас же встретить неприятеля, побиться и назад, домой; а то надобно собираться в долгий путь, покидать семью, хозяйство на неопределенное время, в отсутствие хозяина семье может быть очень плохо, все пойдет не так; живется обыкновенно в поместье со дня на день, на черный день не припасено, а для похода надобно делать чрезвычайные издержки, занимать деньги - разоренье! Хорошо, если кто от природы храбр, любит подраться; но с течением времени служилое сословие превратилось в касту; сыновья служилого человека, храбры они или нет, чтоб не потерять своего значения и средств пропитания, получивши поместья, должны являться по первому призыву на службу. Таким образом, испомещение служилых людей уничтожило характер древней дружины: вместо постоянного войска, каким была дружина, с военным духом, с сознанием военных обязанностей, с побуждениями воинской чести оно создало класс мирных граждан, хозяев, которые только случайно на время войны несли уже тяжкую для них службу. С каждым позывом в поход в семействах помещиков должны были повторяться сцены, подобные тем, какие теперь происходят в семействах перед отпуском рекрут: сколько нужд и лишений должен претерпеть! Был сам, жил хозяином полновластным, окруженный покорною семьею, холопами и крестьянами, а теперь надобно идти под начальство; какой-то попадется воевода? Попадались притеснители страшные! Хорошо, если есть связи, родственники побьют челом, и воевода возьмет к себе в завоеводчики (в свиту), а то беда! И возвратится ли? Возвратится ли невредим? А попадется в плен к татарам, в Литву или к немцам-люторам безбожным! Вспомним также, что войны XVII века, неуспех которых зависел от дурного устройства русского войска, в свою очередь, не могли содействовать возвышению духа в служилых людях, внушению уверенности. Вспомним о совершенной неприготовленности русского служилого человека к ратному делу, о неуменье владеть оружием, которое к тому же было очень плохо,- и не удивимся свидетельству современника, русского же человека, который сравнивает полк служилых людей со стадом: «У пехоты ружье было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. На конницу смотреть стыдно: лошади негодные, сабли тупые, сами скудны, безодежны, ружьем владеть не умеют; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только что выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят большим успехом, а своих хотя сотню положили - ничего! Нет попечения о том, чтоб неприятеля убить, одна забота - как бы домой поскорей. Молятся: дай, боже, рану нажить легкую, чтоб немного от нее поболеть и от великого государя получить за нее пожалование. Во время бою того и смотрят, где бы за кустом спрятаться: иные целыми ротами прячутся в лесу или в долине, выжидают, как пойдут ратные люди с бою, и они с ними, будто также с бою едут в стан. Многие говорили: дай бог великому государю служить а саблю из ножен не вынимать!» Отсюда понятно, почему мы видим в служилых русских людях XVII века стремление отбывать от службы, отговариваться от выступления в поход болезнию, приписываться как-нибудь к гражданским делам, задаривать воевод и сыщиков, чтоб только оставили в покое, прятаться от них; во время службы опять задаривать воевод и сотенных голов, чтоб отпустили домой, наконец, побег из полков. Уложение грозит за первый побег кнутом, за второй - кнутом, убавкою поместного и денежного окладов, за третий - кнутом и отнятием поместья; за побег домой с бою - кнутом нещадным и отнятием половины поместных и денежных окладов; сотенному голове, отпустившему служилого человека без государева указа и воеводского ведома батогами и тюрьмою; воеводе жестоким наказанием - «что государь укажет». Но угрозы Уложения не помогли: донесения воевод наполнены жалобами на побеги служилых людей.

Поместная система ослабила в служилых людях воинский характер; но при этом они не выигрывали в других отношениях: им за службу давали землю, на которой они жили и с которой кормились; жизнь покойная и праздная в поместье отучала их от военной службы, главного их назначения, вследствие чего служба, когда приходило ей время, являлась тяжким, для некоторых невыносимым бременем. Ничего не могло быть вреднее этих длинных отдыхов в поместьях после походов, ибо вообще ничего не может быть вреднее для человека деятельности временной, за которою наступает продолжительное бездействие; ничто так не отучает от деятельности, от труда, особенно когда человек считает себя вправе предаваться бездействию, когда он знает, что имеет важное значение, всеми признаваемое, имеет обязанность, которую и исполнит, когда призовут, а нет призыва - имеет право ничего не делать. Но хозяйственная деятельность в деревне? Хозяйственная деятельность была слишком проста при тогдашнем застое, остановке на первоначальных формах. Главная задача состояла в том, чтоб иметь как можно более человеческих рабочих сил в своем распоряжении, а если этих сил немного, то малое число работников заставлять производить как можно больше, издерживая на них как можно меньше. Мы знаем, что недостаток рабочих рук, переманка богатейшими землевладельцами крестьян у беднейших и необходимость, какую чувствовало правительство, дать корм последним, т. е. снабдить их земли работниками, Привели к прикреплению крестьян. Но и после прикрепления крестьяне продолжали переманиваться и уходить: отсюда тяжбы за переманку крестьян, гоньба за беглыми составляет самый важный предмет занятия для помещика. Мы видели, как правительство запрещало отпуск служилых людей из полков; но делалось исключение: воеводы могли отпускать их домой в случае домовного разоренья и людского побега. Архивы наполнены делами о беглых крестьянах, в Уложении целая глава из 34 статей посвящена этому предмету. С другой стороны, у помещика не было побуждений к усилению хозяйственной деятельности и потому, что это был слуга, обеспечиваемый своим господарем. Господарь давал ему землю, слуга был сыт; господарь дал ему постоянных работников и покровительствовал ему при их отыскании, когда они бегали от работы; относительно будущности семейства слуга также обеспечен: жене, дочерям дадут земли на прожиток, сыновьям, когда вырастут, поступят на службу государеву, будет придача к отцовскому поместью. Отсюда необходимая привычка жить беззаботно день за день, и если у кого было желание усилить свои материальные средства, то к этому считался приличным один способ - быть у дел и кормиться, обогащаться на счет тех, которым эти дела были надобны.

Несостоятельность русских служилых людей - помещиков при встрече с неприятелем уже давно стала заметна и необходимо повела к мысли о преобразованиях. Везде в Европе эти преобразования шли одинаким путем. И на Западе, когда члены первоначального войска, дружины, испоместились на земельных участках, зажили своими домами, своими землями, то, несмотря на большую самостоятельность их положения, чем у нас, в России, несмотря на то, что отсутствие государственного порядка, отсутствие безопасности заставляло каждого землевладельца, каждого благородного быть постоянно вооруженным, постоянно стоять настороже, что, разумеется, сильно поддерживало воинский дух, вело к явлению рыцарства как учреждения, вызванного первоначально необходимостию защиты слабого от сильного,- несмотря на все это, однако, войны феодального периода отличаются своею мелкостию и непродолжительностию: вассалы такие же неохотники надолго отлучаться от своих домов, как и наши помещики; при большей самостоятельности их положения у них выговорен срок, и далее этого срока они не останутся в походе. Западноевропейским правительствам с феодальными войсками нельзя было далеко уйти, и они должны были обратиться опять к дружине! Дружины в разных странах не переставали выделяться, как у нас козаки; но там, на Западе, не было степей, поля, где бы богатыри могли свободно козаковать, поляковать; там, на Западе, дружины составляют наемные войска. Таковы арминаки во Франции, ландскнехты в Германии, брабантцы в Нидерландах, таковы швейцарские компании, италианские кондотьери. В некоторых странах, наиболее слабых государственным единством, дружины вели к тем же явлениям, какие мы видели в начале средних веков, во время самого сильного движения дружин: вожди италианских кондотьери основывают государства. Правительства других стран, более сильные, употребляют дружины как наемные войска, как наемную стражу, именно как употребляли их некогда западные и восточные римские императоры. От наемных дружин сделан был уже переход к национальному постоянному войску. Но от сбродных дружин, искавших службы у разных государей и менявших эту службу при первом случае, не скоро очистилась Европа. В России они появились с начала XVII века, с царствования Годунова, особенно стало их много при царе Михаиле, когда вследствие тяжелых опытов ясно была сознана несостоятельность русского военного строя. Но тут же начинается с помощию иностранных офицеров и обучение русских ратных людей иноземному строю, появление разных видов войска с иностранными названиями, что было переходом к постоянному войску. Устроили рейтарские полки, выбирали в них из жильцов, дворян городовых, из дворянских детей недорослей, из детей боярских малопоместных и беспоместных и из вольных людей, давали им жалованья по 30 рублей в год, оружие (карабины и пистолеты), порох, свинец, но лошадей и платье должны были покупать сами. Также брали в рейтары со 100 крестьянских дворов по человеку, из имении церковных и из имений тех светских землевладельцев, которые не могли сами служить за старостию, по болезни, равно как с имений, принадлежащих вдовам и девицам. Составленные таким образом рейтарские полки учились новому воинскому строю у своих полковников, полуполковников, майоров и ротмистров, которые были или из иноземцев, или из русских (стольников и дворян), которые уже прежде выучились новому строю. На северо-западе, вблизи шведской границы, были устроены военные солдатские (пехотные) поселения; жили крестьяне на прежних своих участках, пашню пахали, угодьями владели, данных и оброчных денег не платили, но учились солдатскому строю у иноземцев. Сначала велено было их учить военной службе ежедневно; но в 1650 году государь велел их польготить, учить в неделю день или два, чтоб им от пашни и от промыслов не отбыть. На степной украйне были поселены, «устроены вечным житьем» драгуны, служба которых была конная и пешая.

Но поселенных солдат стало мало во время тяжелых и продолжительных войн царствования Алексея Михайловича: в 1653 году поскакали по городам посланцы государевы; приедет в город, собирает дворян и детей боярских на съезжий двор, говорит им государево милостивое слово и их тем обнадеживает, чтоб дети их, братья и племянники, которые не в службе и поместьями не наделены, писались в солдатский строй, будет им непременно государское жалованье и милость, велит государь их написать по московскому и по жилецкому списку, будет им и корм, и денег дадут на платье; а если в солдатский строй писаться не станут, то вперед им служилыми людьми не называться и в государевой службе отнюдь не бывать, а быть в землепашцах. Тогда же было велено на посадах и в слободах переписать у стрельцов племянников, зятьев, приемышей, половинщиков и всяких захребетников, также дворников, которые не крепостные холопи и не пашенные крестьяне, велено у них детей, братьев и племянников в солдатскую службу взять половину, а другую половину оставить у них дома.

Таким образом, составлялись полки солдат, или желдаков; каждый полк назывался по имени своего начальника, например полк Агея Шепелева. Мы видели, что каждому, кто записывался в солдаты, обещаны были корм и деньги на платье: сержанту давали корму по 9 денег на день, каптенармусам и подпрапорщикам - по 8, капитанам - по 7 рублей на месяц, поручику - по 5, подъемных денег давали по полтине да за шубу по полтине. Была еще льгота: солдатским женам и матерям выдавалась соль безденежно. Но если старинным служилым людям приходилось плохо от иных воевод, то солдатские полковники еще менее могли церемониться со своими подчиненными, очень незначительными людьми по происхождению: солдаты полку Агея Шепелева жаловались на своего полковника, что он бьет их и увечит и в тюрьму сажает без государева указа и сыска для своей бездельной корысти и берет с них поминки большие. Солдаты вымещали свои обиды и убытки на мирных гражданах.

Подле этих служилых людей с новыми, иноземными названиями - солдат, рейтар, драгун - сохранялись старые - городовые козаки, которым в мирное время правительство давало дворы и землю пахотную, не брало с них оброка и никаких податей, а во время службы давало им жалованье. Не тронуты были и стрельцы, войско, отправлявшееся в походы в военное время, составлявшее гарнизоны, также полицейскую и пожарную команду в городах. Стрельцы жили отдельными слободами в городах, каждый своим домом, промышляли и торговали и вместе служили государеву службу. В одной Москве их было больше 20 приказов, в приказе от 800 до 1000 человек. Один из них был приказ выборный, стременный, потому что бывал всегда у царского стремени, оберегал государя и государыню во всех походах. Начальные люди у стрельцов - головы (полковники), полуголовы, сотники, пятидесятники и десятники; в головы, полуголовы и сотники берут из дворян и детей боярских, в пятидесятники и десятники - из стрельцов. Стрельцам давалось постоянное денежное жалованье, сукно на платье и соль.

Таковы были военные силы Московского государства пред эпохою преобразования. Эта эпоха приготовлялась тем, что, не трогая старого, приставляли к нему новое. Необходимость нового, несостоятельность старого были признаны; но, как обыкновенно бывает, первые шаги были нерешительны; на первых порах новое являлось еще робко, без официального признания его преимущества. Старая дворянская конница сохраняла свое первенствующее положение; никто из значительных дворян не хотел служить в рейтарах или солдатах; потомки старых дружинников с презрением смотрели на войска нового строя, точно так, как и на стрельцов. По-прежнему единственным постоянным войском остаются стрельцы. Как только оканчивалась война, все ратные люди разъезжались по домам; распускались по домам и служилые люди нового строя, рейтары, солдаты.

В разных видах земля должна была доставлять содержание, корм ратным людям. В мирное время ратный человек кормился от поместья, иной также от вотчины; это кормление лежало на крестьянстве, прикрепленном к поместьям и вотчинам. Наступит война, ратному человеку нужно дать вспоможение, денежное жалованье; это берут на себя кроме крестьян городские промышленные люди; смотря по тяжести войны, все они платили то двадцатую, то десятую, то пятую деньгу от своих промыслов и животов. Отсюда ясно видно, что бедность государства и отсутствие постоянного войска условливали главным образом соборы, которые обыкновенно созываются по случаю войны: нужно удостовериться в готовности ратных людей выступить в поход и в готовности торговых и промышленных людей давать им для этого деньги; когда явилось постоянное войско и постоянные источники доходов, то соборы прекращаются. Наконец, третий вид кормления для ратных людей было кормление от дел.

От дел кормились ратные люди разных чинов, начиная от боярина до самого мелкого служилого человека. Бояре, окольничие и думные люди заседали в приказах. Приказ есть одно из самых выпуклых, самых характеристических явлений древней России, Московского государства. Времени происхождения этого учреждения нельзя определить вследствие самой простоты его. Государь одному из своих приближенных приказывает ведать постоянно одно какое-нибудь дело или несколько дел, однородных или совершенно разнородных, придает ему в помощь другого или двух; для письмоводства необходимо являлись дьяки, подьячие, и образовывался приказ. Так как приказ имел свои расходы, то для покрытия их приписывались к нему в ведение города или известные разряды податных людей, с которых он собирал подати. С развитием государственной деятельности каждое новое дело вело к учреждению нового приказа, и число приказов увеличивалось все более и более. Мы не пойдем по всем этим приказам: их слишком много; остановимся только на тех, которые лучше других покажут нам особенности древнерусского строя.

Вот приказы, в которых сосредоточивается хозяйство великого государя, дворы царские: Казенный, Сытенный, Кормовый, Хлебенный, Житный, Конюшенный. Характер великого государя, хозяина, господаря, и отношение его к службе своей здесь резко высказываются. В Приказе Казенного двора сидит казначей с двумя дьяками; тут сложена казна царская, сосуды золотые и серебряные и множество всякого рода дорогих и недорогих материй, всякая домовая казна, из которой берут на разные надобности особам царского дома и потом на жалованье всякого чина людям; государь жалует платьем приближенных к себе людей и вообще непосредственно ему служащих, дарит знатных людей шубами бархатными, золотными и атласными на соболях. Если жаловал великий государь боярина каким-нибудь платьем, то приказывал выдать не только материю, но и весь приклад, например: «Велел государь на однорядку нарядную, купя в ряду, дать сукно самое доброе вишневое и приклад: пять аршин сукна куплено по 2 рубля 16 алтын 4 деньги за аршин; 15 аршин галуну золотного по 10 алтын за аршин; 14 аршин тафтяного торочку на нашивку по три деньги за аршин, 14 пуговиц с финифтом и яхонтовыми искрами по гривне за пуговицу; на подпушку 1 1/2 аршина атласу, итого рубль 16 алтын 4 деньги да два золотника шелку 2 алтына, всего 20 рублев 5 алтын 4 деньги». Все было дано, только шили однорядку у боярина на дому, потому что у боярина во дворе были свои портные, точно так же и у великого государя на Казенном дворе были свои портные и скорняки, человек 100; шили платье дома, но чулки и рукавицы на государя и царевичей работали в Ново-Девичьем монастыре, которого монахини отличались этим мастерством; прикажет боярин Артамон Сергеевич Матвеев купить в ряду золота, серебра, кружева золотого с серебром и отдать старице Антониде на чулочное дело и рукавичное. Зачем же боярин Матвеев этим распоряжается? Разве он казначей или вообще заведует двором государевым? Нет, он ведает дела посольские и приказ Малороссийский; но он очень близкий человек к государю и его семейству и потому заказывает чулки и рукавицы. Кроме знатных людей с Казенного же двора выдаются ежегодно сукна, камки и тафты по портищу дворянам, стряпчим, жильцам, конюхам, сокольникам, певчим, истопникам, царицыным мастерицам, швеям, выдаются бархатные вершки и соболи на шапки, киндяки на подкладку, сафьян на сапоги, с Казенного же двора отпускаются ежегодно сукна стрельцам, отпускаются сукна, соболи и шелковые материи донским козакам. Но великий государь благочестив, не может он забыть духовенство: и, действительно, на Казенный двор беспрестанно являются священники, дьяконы, дьячки и пономари московских и городовых соборных и простых царских церквей за государевым жалованьем, за сукнами: иным давали ежегодно, другим раз в несколько лет, как повелось. Больше 18000 духовенства перебывает на Казенном дворе за сукнами. Дачи с Казенного двора не ограничивались одним русским духовенством: в Москве всегда можно было встретить греческих монахов, архиереев, архимандритов и простых чернецов, которые приехали за милостынею; у них царские жалованные грамоты, в которых означено, в какой срок имеют они право приезжать в Москву за сбором на церковное строенье: Казенный двор снабжает их сосудами, парчами, бархатами.

Откуда же берутся деньги на все это? Про то знает Приказ Большого дворца. В нем сидит боярин и дворецкий, да окольничий, да думный дворянин, да два или три дьяка: ведомы в нем больше 40 городов, собираются подати с посадских людей, с таможен, откупов и со всяких угодий; кроме 40 городов ведомы еще 8 слобод московских: котельники, оловянишники, кузнецы, плотники, рыбники, шатерники, горшечники, печники, кирпичники. Собирает приказ всех денег со 120000 рублей в год, и идут эти деньги на всякие дворцовые расходы. В Приказе Большого дворца ведомы дворы: Сытенный, Кормовой, Хлебенный, Житный, которые представляют такие же любопытные особенности, как и Казенный двор. Из 30 погребов Сытенного двора выходило ежедневно по 100 ведер вина, пива и меду по 400 и 500 ведер. Приезжают из разных стран послы с многочисленными свитами, и сколько бы ни прожили в Москве, поят и кормят их на царский счет: это гости, нельзя хозяину заставить их кормиться на свой счет. Кроме иностранцев и русским людям в числе пожалований, исходящих от великого государя, было пожалованье погребом. На Кормовом дворе ежедневно готовятся многочисленные кушанья для государя и в раздачу. От каждого обеда и ужина царского посылаются с истопниками блюда, подачи к боярам, думным людям и спальникам. Не получит кто-нибудь из них подачи, является на другой день во дворец с запросом к дворецкому, с бранью ключникам: что это значит, что мне не прислано? Царского гнева на мне нет: за что такое бесчестье? Челобитье самому царю: «Вины на себе не ведаю никакой, а в подаче перед своею братьею обесчещен». Начинается сыск; все записано, все можно найти в книгах, кому послано и кому нет и с кем послано. Нет в книгах - забыли послать: рассыльщики добивают челом у обиженного, царь гневается на дворецкого, окольничего, а ключникам тюрьма на целый день. Сыщут в книгах, что послано с таким-то истопником - истопника к допросу: куда девал? Или сам съел, или в грязь уронил, или пролил: истопника перед дворцом бьют батогами. Каждый день на государев стол и подачи расходится больше 3000 блюд. Одних рыбных запасов изойдет в год больше чем на 100000 рублей. Большое количество запасов доставляют дворцовые волости: они шлют рожь, овес, пшеницу, просо, конопли, живых баранов, свиные мяса, кур, яйца, сыры, коровье масло, хмель; обязаны доставлять также известное число вожжей посконных, лык, кулей рогожных, хомутов с гужами, супонями и шлеями, оглобли санные и тележные, дуги, дрова, сено. На Житном дворе 300 житниц: свозят в них хлеб всякого рода из дворцовых сел, из понизовых городов с полей, что сеется на царя; и хлеб этот не для одного царского обихода, его раздают в жалованье духовенству, дворовым и других чинов людям, стрельцам. Берут хлеб с Житного двора, отдают молоть по царским мельницам в Москве и по селам, везут на Хлебный двор, и здесь, кроме того что идет на дворец, пекут хлебы и калачи опять в раздачу всяким людям. Для сметаны, молока и сыров устроен под Москвою Коровий двор, на котором 200 коров, в ближних селах также коровьи дворы; коровы покупались у Архангельска, на Холмогорах и в уездах, платили от двух рублей с алтыном до 6 рублей. Свежие плоды для дворцового обихода шли из государевых садов, которых было с лишком 50 в Москве, окрестностях и по городам. В одних только московских садах было: 14545 дерев яблонных, 494 груши, 2994 дерева вишен, 72 гряды малины, 14 кустов винограду, 192 сливы, 260 гряд да 252 куста смородины красной, 74 гряды черной. Если запасов, привозимых из дворцовых волостей, не станет, уговариваются ставить их уговорщики (подрядчики). Но иногда покупают их по разным местам прямо из дворца. Понадобятся орехи, четвертей 200, отправляются закупать их трое стряпчих Хлебного дворца, едут в Тулу, Калугу, Кашин, Юрьев Польский, Переяславль Залесский, в уезды этих городов по торгам и малым Торжкам, к воеводам посылаются грамоты, чтоб готовы были целовальники для выбора орехов и отвозки их в Москву, дьячки для письма, стрельцы, пушкари и рассыльщики для рассылки, чтобы готовы были амбары, куда ссыпать орехи до отвоза в Москву, сторожа для береженья. С такими же церемониями покупалось конопляное масло в Калуге и в уезде. В Можайске и Вязьме у посадских и всяких чинов людей, также в уездах, в помещичьих и крестьянских садах покупались яблоки, груши, дули, сливы и вишни, устраивались в бочки, наливались патокою, сливы солились и отпускались в Москву. Виноград привозили из Астрахани, просто и в патоке; у государя в Астрахани были свои виноградные сады: старый сад, который строили русские люди в 1647 году; два сада, которые завел голштинец Яков Давыдов; сад, заведенный французом Посказаюсом (!) Подовиным (Poitevin?); сад, купленный у Ушакова, 9 садов, взятых на государя. Астраханцы не смели продавать винограду из садов своих до государева указа, и торговые люди не смели у них покупать под страхом жестокого наказанья. Были большие хлопоты, чтоб в Астрахани и по Тереку выделывать вино на царский обиход. Выписаны были иностранцы. и между ними Посказаюс Подовин, и учили виноделию русских людей. В 1658 году было прислано из Астрахани в Москву на обиход великого государя 1206 ведер; в 1659 году из винограда царских садов прислано было вина 25 бочек. Для Казенного двора надобился другой дорогой товар, который можно было добывать на юге,- шелк: в 1658 году прислано было 39 гривенок шелку-сырцу, который сделали в Астрахани шелковые мастера, иноземцы и армяне. Обратили внимание и на марену: приказано было, чтоб русские люди продавали ее в казну, а казна будет продавать ее в Персию. В 1673 году гетман Самойлович по царскому требованию присылал в Москву малороссиян, чтоб указали, на какой земле и в какое время сеять анис; малороссияне были отправлены в нижнеломовские и шацкие места.

Конюшенный приказ прежде ведал боярин конюший, первый боярин по чину и чести; в XVII веке это звание уничтожили. и стал ведать Конюшенный приказ ясельничий, да дворянин. да дьяки; в конюшенном ведомстве считалось больше 40000 лошадей.

Понятно, что не могло сидеть никакого боярина в Приказе тайных дел; этот приказ устроил себе царь Алексей Михайлович для переписки, о которой он не хотел, чтобы все знали, был тут дьяк да несколько подьячих; но в этом приказе ведались также дела, которые особенно занимали царя: ведалось гранатное дело и мастера этого дела, ведалась любимая царская потеха - птицы, кречеты, ястребы. На корм этим хищникам шли голуби, для голубей был устроен особый двор, на котором было голубиных гнезд больше 100000. И эти невинные птицы также ведались в Приказе тайных дел, который по имени долго считали чем-то очень страшным, в котором думали видеть что-то вроде Тайной канцелярии.

Посольский приказ, который «ведал дела всех окрестных государств», долго не имел большой важности, потому что дела по сношениям с иностранными державами решались у государя наверху с боярами и думными людьми; для переговоров с иностранными послами назначались также из бояр и думных людей, следовательно, Посольский приказ был только канцелярией Боярской думы по иностранным сношениям, и в нем сидел думный дьяк. Только со времен Андрусовского перемирия иностранные сношения были поручены одному боярину, именно Ордину-Нащокину, который получил пышный титул «великих государственных посольских дел и государственной печати оберегателя», т. е. канцлера. Афанасий Лаврентьевич по своему западному взгляду имел высокое понятие о Посольском приказе, называл его оком России, в том значении, что иностранцы по нем судят о целом государстве и народе, и требовал от служащих в нем, от дьяков, соответственного этому значению поведения; требовал, чтоб дьяки не мешали кабацких дел с посольскими и были воздержнее в своих речах с иностранцами. Но как же им было исполнить первое требование, когда с Посольским приказом, под ведением посольского думного дьяка, был соединен приказ Новгородская четверть, в котором ведались города Великий Новгород, Псков, Нижний Новгород, Архангельск, Вологда и другие поморские и пограничные города, сбор с них всяких доходов, а с 1667 года с Посольским приказом был соединен не только приказ Малороссийский - это было прилично, но также приказы или чети (четверти) Владимирская и Галицкая.

Дела, подлежавшие ведению Поместного приказа, ясны из самого его названия. Служебными назначениями, военными и гражданскими, заведовал Разрядный приказ, потому что различия между обеими службами не было: те же самые лица назначались одинаково в ту и другую. Но так как впоследствии появились особые разряды войска, то для их ведения явились и приказы: Стрелецкий, Рейтарский, Пушкарский, Иноземный, ведавший иноземных служилых людей. Приказ Большой казны ведал гостей, гостиной и суконной сотен торговых людей, серебряного дела мастеров и многих городов торговых людей, также денежный двор. Большой приход собирал доходы в Москве и других городах с лавок, гостиных дворов, с погребов, с меры, таможенные пошлины. Счетный приказ ведал приход и расход всего Московского государства. Разбойный приказ ведал уголовные дела всего Московского государства. Для гражданского суда в делах служилого сословия два судных приказа - Московский и Владимирский. Приказы, ведавшие известные области, были: Приказ Казанского дворца, Сибирский приказ. Приказ княжества Смоленского, Новгородская четверть, Владимирская четверть, Устюжская четверть Костромская четверть, Галицкая четверть. Всех приказов было больше сорока. Доходу в них приходило со всего государстве 1300000, кроме Сибирской казны. Подле обширных приказов в которые стекались разнородные дела, видим приказ Панафидный, в котором ведомо было поминовение по усопших царях Аптекарский, в котором ведомы были аптека и медики иностранные - 30 человек и русские ученики их - человек с 20. Приход сбора стрелецкого хлеба - особый приказ; кроме Приказа каменных дел был еще особый Приказ каменных житниц.

Приказы были наполнены подьячими, которые делились на старых, середней статьи и молодых; разница в жалованьи была в ином приказе от 40 рублей до 2, в другом -от 65 до 4, в третьем -от 50 до 5, в ином -от 20 до 1. Некоторые подьячие получали поместный оклад по 350 и 250 четвертей. Кроме подья чих, получавших жалованье, верстаных, были еще служившие без жалованья, из одних доходов, неверстаные, которые разделялись на старых и молодых. Неверстаных в ином приказе было не мало - доказательство, что можно было быть сытыми и без государева жалованья, из одной писчей деньги: так, например, в Разрядном приказе было 74 подьячих верстаных и 33 неверстаных.

Бояре, окольничие, думные дворяне и дьяки засели по приказам; но много еще остается служилых людей не так знатных. которым нет места в приказах, а покормиться надобно, бьют челом в воеводы покормиться, челобитная исполнена. Рад дворянин собираться в город на воеводство - и честь большая, и корм сытный. Радуется жена: ей тоже будут приносы; радуются дети и племянники: после батюшки и матушки, дядюшки и тетушки земский староста на праздниках зайдет и к ним с поклоном; радуется вся дворня - ключники, подклетные: будут сыты; прыгают малые ребята: и их не забудут; пуще прежнего от радости несет вздорные речи юродивый (блаженный), живущий во дворе: ему также будут подачи. Все поднимается, едет на верную добычу Вот вдали уже видна соборная церковь города.

Все русские города с первого взгляда были похожи друг на друга. В середине самый город, т. е. крепость, очень редко каменная, обыкновенно деревянная; в ином городе городовой мастер. голландец, сделал земляной вал. В городе соборная церковь, съезжая, или приказная, изба, где сидит воевода, судит и рядит. перед которой бьют на правеже неисправных плательщиков; губная изба для уголовных дел; казенный погреб или амбар, где хранилась пороховая и пушечная казна, тюрьма, одна или несколько, святительский двор, воеводский двор; осадные дворы соседних помещиков и вотчинников, в которые они переезжают во время неприятельского нашествия. За стеною посад, здесь большая площадь, где в торговые дни ставятся с хлебом и со всяким товаром. На площади земская изба, средоточие мирского управления, где сидят земские старосты с посадскими людьми, гостиный двор, таможня, кружечный двор, конская изба; далее идут дворы тяглых людей: «на дворе изба (теплое жилье), да баня с предбанником, да клеть с подклетом, да подпогребница», все это нехитрое строение стоит иногда три рубля. Зимою в избе тепло, но летом в иных городах бывало очень холодно. Наступит весна, проглянет несколько теплых дней, по городу и посаду уже ходят бирючи и кричат: «Заказано накрепко, чтобы изб и мылен никто не топил, вечером поздно с огнем никто не ходил и не сидел; а для хлебного печенья и где есть варить, поделайте печи в огородах и на полых местах в земле, подальше от хором, от ветру печи огородите и лубьями ущитите гораздо». По воеводскому приказу запечатают избу и баню, надобно жить в клети; завернут холода, а во многих местах они завертывали часто, люди трясутся от холода, иному и горячим согреться нельзя, печь в огороде развалилась, а новой скласть нельзя, нет ни одного каменщика и кирпичника, все выгнаны в Москву на работы городовые и царские. Ни щей сварить, ни хлеба испечь негде, и от той стужи и от хлебной нужи расходятся люди от своих домов, живут по волостям и деревням.

Среди дворов с нехитрым строением, избами, клетями виднеются церкви, вообще тоже нехитрого строенья, иные каменные, но больше деревянные; подле церквей дома священников и причта; прихожане выбирают священника, выберут и возьмут с него запись: «Призвали они меня, попа (такого-то), полюбовно и челобитную за руками (архиерею) о мне подали, и мне, попу, служить из церковного дохода мирского подания, да мне ж, попу, быть послушну к болям и к роженицам и ко всякой духовной потребе и в церковь божию; я за церковное место никаких денег не дал и церковного места не купил, и, служа мне в той церкви, строения церковного и всякой утвари своим не называть, и до церковных свеч и до огарков и до денежного церковного сбору дела нет, и того церковного места мне, попу, не продать и не заложить, и на свое имя не справить, и ни в какие крепости не укрепить, и по умертвии моем жене моей и детям и роду моему и племени до того церковного места дела нет, а церковников мне без мирского ведома одному не принимать и не отказывать; а буде я против сей записи в чем-нибудь не устою, и им, прихожанам, с докладу (архиерея) мне от церкви и от церковного места отказать». Подобные записи объясняются жалобами, что священники подбирали церковников под свою руку и церковную казну называли своею. При церквах же находились богадельни, или дома нищей братии. Около каждой церкви кладбище; в конце города убогий дом, где хоронили тела казненных смертию преступников, людей, умерших в государевой опале, также опившихся, самоубийц, утоплеников.

Воевода въезжает в город; старый воевода сдает ему крепостное строение, здания, оружие, запасы, деньги, бумаги. Новый воевода пересматривает все по описям, считает по приходным и расходным книгам, проверяет списки служилых, посадских и жилецких людей, их детей и братьи и племянников, которые в возрасте, соседей и захребетников. Воевода привез с собою длинный царский наказ, где исчислены все его обязанности, как он должен промышлять государевым делом, смотреть, чтоб все государево было цело, чтоб везде были сторожа; беречь накрепко, чтоб в городе и уезде не было разбоя, воровства, убийства, бою, грабежа, корчемства, распутства; кто объявится в этих преступлениях, того брать и по сыску наказывать. Воевода судит и во всех гражданских делах. Воевода смотрит, чтоб все доходы государевы доставлялись сполна с города, из уезда. Вторым лицом после воеводы был губной староста, ведавший дела уголовные: его выбирали всех чинов люди из дворян или детей боярских. Иногда, впрочем, губной староста без выборов назначался правительством. Но были лица, выбиравшиеся одними земскими людьми на мирскую службу. Главное между ними лицо - это земский городовой и всеуездный головной староста. Староста один для города и уезда, потому что уездные крестьяне связаны с посадскими людьми общими хозяйственными распоряжениями, сообща раскладывают подати, сообща кормят воеводу, который управляет городом и уездом вместе. Вследствие этой связи между посадскими людьми и уездными крестьянами последние посылали в земскую избу выборных людей к совету (волостных третчиков). Как только выберут земского старосту, подьячий пишет запись, и все избиратели прикладывают руки; в записи говорится: «Все посадские люди выбрали и излюбили в мирскую службу в головные старосты такого-то; ведать ему в мире всякие дела и в них радеть, а нам, мирским людям, его слушать; а не станем его слушать, и ему нас вольно и неволею к мирскому делу нудить, а ему миру никакой грубости не учинить, а что миру от его грубости учинится, и ему собою поднимать». Кроме головного старосты в некоторых городах ему в товарищи выбиралось еще несколько земских старост. Главным предметом совещаний земских старост с посадскими и советными от крестьян людьми в земской избе была раскладка податей, выбор окладчиков из лучших, средних и младших людей, «добрых и знающих людей, досужих, ведая чью от жития к богу душевную добродетель и правду, и которым бы такое окладное дело было в обычай». В земской же избе посадские люди выбирают целовальников к государеву делу. Воеводе запрещено вступаться в денежные сборы и в мирские дела, отнимать волю в мирском окладе и в иных делах, запрещено складывать данный оклад с посадских и уездных людей без сыску и приговору мирских людей; запрещено вмешиваться в выборы; воевода только берет выборы по выборных целовальниках за руками выборных людей и отцов их духовных и после не может выборного целовальника переменить или посадить в тюрьму без вины, для своей корысти. Но по вине может и переменить и посадить в тюрьму, потому что воевода обязан наблюдать, чтоб земские старосты, целовальники и денежные сборщики, мужики богатые и горланы мелких людей не обижали, лишних денег с мирских людей не сбирали. Второй предмет совещаний на сходках в земской избе - городовое хозяйство; так, здесь приговаривали разделить пахотную землю во всех городских трех полях на известное число лет впредь до мирского же раздела: при этом посадские люди приговаривали, что никто не смеет отдать своего участка постороннему человеку ни на один год, ни на одно лето; если же отдаст, то теряет свой участок, который отбирается в мир. Наконец, в земской избе толкуют обо всех нуждах посадских и уездных людей, обо всех случаях, о которых нужно довести до сведения или местного начальства, или дать знать в Москву: земский староста здесь впереди, он представитель посадских и уездных людей, он бьет челом «во всех посадских и уездных людей место».

Тяжела была мирская служба головному старосте, потому что мир составляли тяглые люди, а трудно было тянуть тягло в России XVII века. Тяглый человек был прикреплен к своему городу, потому что уйдет - платить перестанет, и мир должен будет за него поднимать. В Смутное время тяглецы разбежались, и при царе Михаиле правительство хлопотало о том, чтобы возвратить их на прежнее место жительства, ибо опустелые посады не могли ничего платить, а в казне не было денег. Уложение позволило ожившимся переселенцам не возвращаться на старые места; но, разумеется, никак не могло позволить снова переходить из города в город и избывать податей. Но если в посаде, в тягле было тяжело, то понятно, что много было охотников уйти: в 1658 году объявлена была смертная казнь за переход из посада в посад, также за женитьбу и выдачу замуж за посад без отпускной. «Бегут! - вопят мирские челобитные царю.- Дворы брошены, пусты, нам платить нельзя, помираем на правеже!» Правительство велит ловить, но где же было поймать беглеца в стране, в которой господствовали лес и степь? Постановление смертной казни за побег всего лучше показывает бессилие мер правительственных.

Бегут, бросают дворы - одна беда для мира. Но была еще другая. Приходят, селятся, строят дома, возникают целые слободы около посадов. Но это не тяглецы, не плательщики, это разорители, закладчики, заложились за архиереев и бояр, торгуют, промышляют, а тягла не тянут и податей не платят. Опять пошли мирские челобитные, сначала оставались без ответа, потому что сильным людям не хотелось терять закладчиков; и только после московского бунта, когда были поданы снова на соборе, Уложение постановило: «Архиерейские, боярские и всяких чинов людей слободы, устроенные в городах на посадских землях, взять в посад бесповоротно: не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли. Вотчины и поместья, которые на посадах и около посадов, взять за государя и устроить к посадам податьми и службами, а вотчинникам и помещикам дать взамен из государевых сел. Кто посмеет закладываться за частных людей, тем кнут и ссылка в Сибирь, на Лену; кто примет закладчика, тому быть в великой опале; земли, где будут жить закладчики, брать на государя». Предвидели лазейку и постарались ее закрыть: «У кого в городах загородные дворы и огороды, тому держать на них только одного дворника, а станет держать много крестьян и бобылей - брать за государя в тягло». Бунт закладчиков не состоялся. Но правительство было бессильно вполне покончить борьбу за свои и мирские интересы с интересами частных людей; оно закладчику грозило кнутом и Сибирью, а принимавшему закладчика неопределенною великою опалою. В 1667 году правительство принуждено было высказаться более определенно, грозить отобранием поместий и вотчин тем, которые снова принимают к себе отписанных в тягло закладчиков и крестьян. Иногда городские тяглецы платились за свое торжество, что по их челобитью возвращали к ним их беглых собратий с земель богатых соседних вотчинников. Из города Луха беглые тяглецы принимались в селе Мыту, принадлежавшем князю Репнину. По Уложению их вывезли опять в Лух. Прикащик Репнинский в Мыту, Шибаев да из крестьян тамошних двое братьев Стреловых не упускали случая мстить на лушанах за это правительственное распоряжение. В Тихоновой пустыне на ярмарке сидело трое лушан за пряниками, мылом и ягодами; откуда ни возьмись Шибаев со своими крестьянами; пряники, мыло и ягоды полетели на землю, а продавцы едва успели убежать поздорову, потому что мытовские крестьяне гнались за ними с ножами. В другой раз Шибаев явился на ту же Тихоновскую ярмарку с большою вооруженною толпою, велел хватать луховских посадских людей и приводить к себе; те, заслышав приказ, побросали товары и бежать, но двоих покололи ножами, товары пропали. В третий раз, вовремя Тихоновской же ярмарки, когда все лушане были здесь и в городе оставались только старый да малый, Шибаев с семидесятью вооруженными крестьянами приезжает в Лух и прямо к съезжей избе, кричит, что убьет воеводу; от съезжей избы поехал на кабак, разбил здесь чуланы, требуя даром вина; потом стал ездить по посаду, крича: «Бейте, режьте посадских людей до смерти!» Женщины со страху бросались бежать в леса, беременные выкинули. Мимо села Мыта лушанин не смел проехать, а тут шла большая Нижегородская и Балахонская дорога, следовательно, Лух был заперт, жителям его некуда было ездить торговать.

Беда приходила иногда на городских тяглецов и от своей братьи, богатых торговых людей московских: при царе Михаиле гостиная сотня обратилась к правительству с просьбою о пополнении, и государь велел пополнить ее лучшими людьми из слобод. В начале царствования Алексея Михайловича, в 1647 году, гостиная сотня опять била челом, что в ней многие люди померли, а другие обеднели от государевых служб, служить стало некому, и государь велел пополнить гостиную сотню лучшими людьми из московских черных сотен и из городов. Но в 1648 году, воспользовавшись бунтом и уступчивостью правительства, земские люди из городов били челом, чтоб им отдать назад их братью, взятую в гостиную сотню, государь согласился, а гостиная сотня, как сама призналась, бить челом не посмела в то смутное время за боязнью. Но в следующем году, когда все утихло, страх прошел, гостиная сотня подала снова челобитную о прибавочных людях. По окладным спискам оказалось, что гостей было в это время только 13 человек, гостиной сотни лучших, средних и худых 158, тогда как до московского разоренья было 350 семей; в суконной сотне оказалось 116 человек. Из этого известия всего лучше можно видеть, какие следствия для торгового русского сословия имело смутное время, московское разоренье, после которого торговые люди в продолжение XVII века уже не могли поправиться. Вследствие войны с Польшею в Москве оказалось много пленных белорусов, мещан - имя, до сих пор неизвестное в Великой России; по Андрусовскому перемирию они получили свободу, но пожелали остаться в Москве. Сперва их роздали в тягло по черным сотням и слободам, но в 1671 году велено за Сретенскими воротами построить для них новую слободу, которая получила название Мещанской, и мещане взяты в ведомство Малороссийского приказа.

Трудно было выйти из посаду, из тягла на волю, в нетяглые люди. Быть может, оставалась возможность выхода в служилые люди, в которых также нуждалось правительство? Но еще в самом начале Московского государства надобность в тяглых людях, в плательщиках, была, как видно, так же велика, как и в служилых; еще тогда князья в своих договорах повторяют постоянно условие ведать тяглых людей сообща и в службу к себе не принимать. В XVII веке, после разоренья, нужда в тяглых людях не могла уменьшиться, и правительство не позволяет выхода из тяглых в служилые, велит набирать в последние вольных, охочих людей, а не тяглых. Если тяглый человек пойдет охотою в стрельцы, то велено возвращать его назад, в тягло, с двумя сыновьями, и только третий сын оставался в стрельцах. Исключение было сделано только для тех людей, которые пошли в козаки до смоленского похода, т. е. до начала польской воины при царе Алексее Михайловиче.

Если правительство не позволяло тяглецам вступать в военную службу, то тем менее могло позволить им выходить в подьячие; оно готово было позволить им кормиться пером, но с условием не выходить из тягла. В 1668 году двое посадских из Вологды били челом: «Мы оскудели от пожаров и от медной деньги, торговать, промышлять и кормиться стало нечем, а кормятся на Вологде в писчей избушке площадным письмом посадские оскудалые люди; вели, государь, нам кормиться площадным письмом с площадными подьячими вместе и выписные деньги с ними делить поровну, чтоб нам впредь твоих податей и служб не отбыть и вконец не погибнуть». Позволено, «если прежде оскудалые люди на площади писывали, а тягло тянуть с посадскими людьми». Эти площадные подьячие писали в своей писчей избушке всякие крепости и посторонние письма. Над площадными подьячими был староста, который должен был смотреть, чтоб всякие крепости и посторонние письма писали с его ведома, и работных людей помечали имена и вершили на площади, и по пометкам без записей задаточных денег торговые люди не давали, давали б в то время, как записи совершены и поданы будут в приказной палате (съезжей избе). Староста должен был смотреть за площадными подьячими, чтоб кто воровски не написал каких подставных заочных крепостей; также чтоб вместо записей торговым людям книг наемных с поруками не писали, чтоб в том пошлина не пропадала; на ослушников староста должен подавать докладные письма за руками в приказной палате, и тем людям от площади будет отказано. Назначались эти старосты таким образом: площадные подьячие подадут челобитную, что староста их устарел и чтоб великий государь пожаловал, велел быть у них старостою такому-то, и великий государь указывал быть такому-то старостою. В малых местах, в слободах, площадное письмо отдавалось на откуп одному какому-нибудь человеку.

Те самые крепостные отношения, которые существовали у нас до последнего времени относительно крестьян и дворовых людей, в старину существовали относительно посадских, или тяглых, людей, крепких своему городу: так, женится вольный человек на гяглой вдове и пойдет к ней в дом; женится вольный человек на посадской девице и пойдет к тестю в дом - тот и другой прикрепляются к городу в тяглые люди.

Служилый человек должен был служить, посадский тяглый платить на содержание, на жалованье ратным людям; такое первоначальное отношение между двумя частями народонаселения длилось века и условило основной взгляд их друг на друга: военный смотрел на посадского или на крестьянина как на человека, которого труд и сбережения этого труда имели непосредственное назначение кормить его, ратного человека. Седьмая глава Уложения о службе всяких ратных людей Московского государства начинается так: «С польским, и с литовским, и с немецким, иными окрестными государствы, у государя царя и в. князя Алексея Михайловича всея России вечный мир и докончание. А будет которыми мерами с которым государством у Московского государства война зачнется или в которое время изволит государь кому своему государеву недругу мстити недружбу и укажет послать на них своих государевых бояр и воевод, и с ними всяких чинов ратных людей, и для той службы велит государь своим государевым ратным людям всего Московского государства дати свое государево жалованье, и на то государево жалованье ратным людям деньги сбирати со всего Московского государства».

Через пять лет по издании этого постановления, в котором высказывался только извечный обычай, началась война и продолжалась до конца царствования Алексея Михайловича и перешла в царствование его преемника; пошли войны и с Польским, и с Немецким (Шведским) государствами, и с черкасами, и с татарами, и с турками, и с Разиным, и с соловецкими бунтовщиками. Легко понять положение тяглых людей.

Приехали в города выборные, бывшие в Москве на соборе, и привезли известие: решено быть войне. В Уложении уже определено, какое непосредственное следствие этого решения: сбор денег. Указ не замедлит прийти - сбирать пятую, или десятую, или двадцатую деньгу; идут тяглые люди и «по святой непорочной евангельской заповеди Христове» говорят правду, что каждому доведется заплатить от животов и промыслов. Утаить нельзя: товарищи торговые люди знают торговлю и промыслы каждого, скажут и положат, что доведется взять. С начала польской войны при царе Алексее собирали сперва двадцатую деньгу, потом десятую в продолжение нескольких лет, а в 1662 и 1663 годах собирали пятую деньгу. Кроме денег брали натурою на корм ратным людям муку ржаную, сухари, крупы, толокно; брали подводы под военные снаряды, брали с 60 дворов по лошади с проводником, телегою и со всею упряжью, со всеми путевыми припасами. Это были платежи чрезвычайные, на случай войны; постоянно тяглые люди платили: дани и оброки; деньги на выкуп пленных (с двора по 8 денег, с дворов служилых людей по 2 деньги); стрелецкие деньги; ямские деньги; деньги на корм воеводам; в подмогу подьячим, сторожам, палачам, тюремным и губным целовальникам; на строение воеводских дворов, губных изб и тюрем; в приказную избу на свечи, бумагу, чернила и дрова; прорубные деньги - за позволение зимою в прорубях воду черпать, платье мыть и скот поить. Тяглые люди обязаны были строить и чинить крепости в городах; обязаны были строить мосты. В 1658 году, когда война усилилась, начали искать повсюду средств, как бы увеличить доходы, как бы заставить платить тех, которые еще не платили. Пошли грамоты по городам: переписать бобылей, пешков и захребетников, которые служб никаких не служат, податей не платят, живут в белых. Поднялся вопль между бобылями, пошла челобитная: «Разве мы, сироты твои, безданны! С 1624 года каждый год платим в казну окладного оброка с дворов и с пустых мест по 2 рубля по 10 алтын; в смоленскую службу платили мы по 2 рубля с двора да платим по 8 алтын по 2 деньги с двора за хлебные запасы; да с тех же дворов платим по 6 алтын по 4 деньги с ворот; да по 8 денег с двора пленникам на выкуп, да за подводы даточным на год по рублю с двора: да в прошлых же годах платили мы с посадскими людьми в ряд с прожитков своих и животов десятую деньгу».

Для примера, сколько сходило в казну денег с города, возьмем средний по богатству город, именно Устюг Великий: с него в 1670 году «оброку и пошлин, за намесничь корм, за присуд, за пошлинных людей доход, с сох дани, за поминочные черные соболи, ямских и приметных денег, за городовое, засечное и ямчужное (селитряное) дело, за поплужную пошлину, соколья оброку, казначеевых, дьячьих и подьячьих пошлин, за праветчикову поворотную пошлину, с посаду, с 11 сох и с пол-полтрети сохи по окладу 321 рубль 13 алтын 5 денег. Да с лавок и амбаров, с лавочных и амбарных мест, с хлебных полков, с харчевых изб, кузниц, островков, нарей, прксад, полянок, дворовых пустых мест, с Пятницкого сельца, с новораспашных деревень за посопный хлеб оброку 81 рубль 12 алтын 5 денег. Таможенной пошлины 4910 рублей; с бани 44 рубля; с кружечных дворов 4530 рублей».

Часть этих доходов истрачивалась тут же на постоянные городские надобности или на какие-нибудь чрезвычайные издержки по приказу из Москвы. В иных городах доходов не ставало на городские нужды. Из Великого Новгорода прислали ведомость: «С Новгорода и новгородских пригородов, с посадов и уезду, данных и оброчных, таможенных и кабацких денег соберется по окладу 11318 рублей, а в расход в В. Новгороде жалованья денежного стрельцам, козакам и иным оброчникам и на неокладные всякие расходы придется дать 7656 рублей да хлебного жалованья стрельцам, козакам и всяким оброчникам по окладу 9526 четвертей ржи, 7224 четверти овса, 306 четвертей ячменя, а деньгами за хлеб против торговой меньшой цены придется дать 4705 рублев; всего на окладные и неокладные расходы и за хлеб придется дать 12362 рубля, кроме прибылых расходов». Надобно было урезать расходы: отняли жалованье у голов и сотников стрелецких и у городового прикащика (потому что все это помещики); у пятидесятников и десятников стрелецких убавлено жалованье; у подьячих убавлено жалованье и убавленное велено давать только тем, у которых нет поместий; пушкарям за денежное и хлебное жалованье велено ходить в съезжих избах в приставах, их же и в уезды посылать, а приставов уничтожить; казенным кузнецам и плотникам денежного и хлебного жалованья не давать, а как будет государево дело, и им тогда давать поденный корм, у сторожей съезжей избы и воротников отнято хлебное жалованье; но и за этою убавкою всех доходов в расход недостало на 1044 рубля. Со Пскова и псковских пригородов собиралось 13329 рублей, а жалованья должно было дать 15387 рублей, недоставало 2058 рублей. Вследствие этого донесения указ: новгородских и ладожских козаков за жалованье можно устроить землями, в Новгородском уезде порожних земель много; уменьшить жалованье подьячему в Ладоге наполовину и т. д.

Составлена смета, что доходов соберется («имеется собрати») столько-то; а если не соберется? Если некоторые посадские люди объявят, что не в состоянии заплатить? Тогда правеж; но иные крепки, перенесут удары и не заплатят; на этот случай у праветчиков наказ: «Если посадские люди на правежу начнут отстаиваться и денежных доходов платить не станут, у таких дворы их, лавки и имение отписать на великого государя».

Но не одни подати и чрезвычайные сборы тяжело лежали на посадских людях; у них были еще службы, которые, кроме того что отнимали время от промыслов, часто также обещали правеж в награду. Самая тяжкая по ответственности служба для посадских людей была служба в верных (присяжных) головах и верных целовальниках при продаже вина от казны. В 1652 году государь по совету с духовенством и думными людьми указал: «Во всех городах, где были прежде кабаки, быть по одному кружечному двору, продавать вино в ведра и кружки, чарку сделать в три чарки и продавать по одной чарке человеку, а больше чарки одному человеку не продавать; питухам на самом кружечном дворе и близ двора сидеть и пить не позволять, ярыжкам, бражникам и зершикам (игрокам в зернь) на кружечных дворах не быть. В Великий пост, Успенский, даже и по воскресеньям вина не продавать, в Рождественский и Петров посты не продавать по средам и пятницам. Духовенство белое и черное не пускать и вина им не продавать. В селах быть кружечным дворам только в больших. Быть кружечным дворам на вере, выбирать на них лучших людей за крестным целованьем». Какую выгоду получала казна от продажи вина, видно из того, что ведро вина в 1674 году казне стоило 20 алтын, а продавалось по рублю; по кружкам ведро вина на кружечном дворе стоило рубль 16 алтын 4 деньги, по чаркам - 2 рубля. Пиво в варенье стоило по семи денег ведро, а продавалось по два алтына ведро. Пуд меду покупали по рублю, выходило из пуда 7 ведер, каждое продавали по 6 алтын по 4 деньги. Винокуры иногда выписывались из Малороссии. Лучшим посадским людям позволялось курить у себя на дому вино в небольшом количестве, ведра по два, по случаю больших праздников и особенных семейных торжеств - свадьбы, родин, крестин, поминок; средним и младшим людям вина курить не позволялось, могли они к торжественным случаям сварить немного пива и меду, давши знать об этом на кружечном дворе, что называлось явкою, и заплатив явочные пошлины.

Но явят немного, а выкурят или сварят гораздо больше в ущерб казне, даже станут продавать тайком; узнают об этом на кружечном дворе - надобно накрыть врасплох и вынуть запрещенный товар: хлопоты большие, а делать нечего, надобно смотреть зорким глазом, потому что, если к концу года мало сбору, сейчас грозный запрос: почему против прежних лет мало собрано? Верный голова и целовальники должны отвечать своими деньгами, иначе правеж. Потом нельзя всем отпускать на наличные деньги, у многих часто денег нет, надобно верить в долг, к концу года долги эти нужно собрать, ибо казна ждать не станет. Для сбора долгов, для выимки питья нужно жить в больших ладах с воеводою, не щадить ему подарков в царские дни, что называлось «в почесть для царского величества», не щадить подарков за обеды, которые давал воевода и за которые нужно было приглашенным дарить хозяина; потом отвозить деньги в Москву нельзя с пустыми руками, дьяки и подьячие привяжутся. Один целовальник рассказывал: «Будучи у сбору на кружечном дворе, воеводам в почесть для царского величества, и для высылки с казною к Москве, и для долговой выборки, и за обеды харчем и деньгами носили не по одно время; а как к Москве приехали, дьяку в почесть для царского величества харчем и деньгами носили не по одно время, да подьячему также носили, да молодым подьячим от письма давали же, а у отдачи денежной казны для отписки, для отпуску дьяку да подьячему харчем и деньгами носили же не по одно время, а носили в почесть из своих пожитков, да что брали с товарищей своих целовальников в подмогу, а не из государевых сборных денег, и носили по воле, а не от каких нападков».

Кроме воевод и московских посылок тяжелы были кружечным головам солдаты, которые безнаказанно буйствовали при отсутствии дисциплины, при потачке своих начальных людей, при том состоянии общества, когда всякий сильный, вооруженный мог позволять себе все со слабым, невооруженным. Мы видели, что мог позволять себе в городе какой-нибудь прикащик соседнего села, тем более солдаты. В постные дни, когда запрещено было продавать вино на кружечном дворе, солдаты являлись туда и начинали сами продавать свое вино из фляг в чарки людям, не желающим поститься; на дворах своих, где стояли постоем, продавали всякие пьяные браги; на выимку к ним ходить голова не смел: хвалились убить его до смерти; несмотря на запрещение, собирались на кружечный двор играть в зернь и карты; питухов на кружечный двор не пускали, продавали им вино сами, целовальников били до полусмерти. Подрыв питейному сбору страшный, а за все отвечают голова и целовальники.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история