Соколов Г. Искусство Древней Эллады

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Обращение к искусству Древней Эллады может показаться в наши дни анахронизмом: зачем заниматься созерцанием давно исчезнувших памятников, когда человечество многострадального XX в. в муках и сомнениях ищет решения насущных жизненных вопросов? Имеют ли право трехтысячелетней давности изваяния, к тому же в большинстве своем сильно разбитые, подчас малопонятные, отвлекать внимание и время современного, вечно занятого человека? Могут ли они дать ему больше, чем познание ряда фактов и событий о том или ином времени, успокоят ли его в минуты глубоких душевных потрясений или взволнуют в тяжелые периоды равнодушия и депрессии, захватывающих порой не одного человека, а все общество?
Ответы на эти вопросы вряд ли можно найти в какой-нибудь книге. Они являются иногда в самый неожиданный момент и нередко в те часы, когда человек, придя в музей, выключается из повседневной спешки. Задержавшись в залах искусства Древней Эллады, он видит йа первый взгляд однообразные мраморные изваяния, отличающиеся друг от друга лишь поворотом торса или наклоном головы, движением рук или постановкой ног. Люди, которым все это кажется скучным, торопятся в залы, где скульптурные монументы полны кипящих страстей или красочные полотна рассказывают о занимательных ситуациях, драматических событиях, сразу захватывая воображение зрителя. Однако тот, кто заинтересуется античными памятниками, может не беспокоиться: он получит свою награду. Эллинская скульптура (а главное в искусстве древних греков это пластика —«муза сильная, но скрытная») не раскрывает всего богатства заключенных в ней эмоций, конфликтов, идеалов сразу. Она требует неторопливого, вдумчивого созерцания, проникновения в характер пластических форм, почти реального, доставляющего радость зрительного осязания всевозможных нюансов в моделировке мраморных изваяний.
Эллинское искусство, о котором пойдет речь, не такое уж, собственно говоря, и музейно-антикварное: для наслаждения им необязательно идти в залы Эрмитажа. На улицах русских и западноевропейских городов во множестве стоят здания, мимо которых люди ходят ежедневно и видят украшенные скульптурами фронтоны, рельефные фризы или монументальные статуи, прекрасные колоннады, созданные обращавшимися к античности зодчими. Прохожие обычно не думают при этом о древних эллинах, но в глубинах их сознания возникает порой воспоминание о живших тысячелетия назад и открывших для людей возможность «правильно радоваться», как говорил Аристотель, греках. Благодаря их эсте-

тическим озарениям, у дорического портика в человека как бы вселяется мужество и доблесть, а у ионического или коринфского, украшающего вход в театр, человек испытывает «радость узнавания», предчувствуя встречу с искусством.
Несмотря на тысячелетия, отделяющие нас от древних эллинов, мы во многом живем и дышим их сознанием мира, их отношением к бытию, окрашенным и обогащенным к тому же великими идеями христианства...
Художественное наследие Древней Эллады — одна из двух составных частей великой античной культуры (другая — искусство Древнего Рима), определившей сущность всего последующего европейского эстетического творчества. Древние эллины, или греки, были небольшим, но талантливым народом, населявшим Балканский полуостров в I тыс. до н. э. Истоки их происхождения уходят в далекое прошлое.
В III—II тыс. до н. э. на Балканском полуострове, в западной береговой части Малой Азии и на островах Эгейского моря жили далекие предки греков. Большие укрепленные города ахейцев — Микены, Ти-ринф, Афины, Пилос и другие — были частью великой, очень развитой, но пока что малоизученной эгейской или крито-микенской культуры вместе с Троей, городами острова Крита и многими другими центрами Эгейского бассейна1. Покорившие Крит, но ослабленные после изнурительной борьбы с Троей, ахейцы испытали на себе сокрушительный напор дорян: племена эти хлынули на Балканский полуостров с севера и разрушили города ахейцев,*"оттеснив жителей в южные области Пело-понесса.
Можно сказать, что греческое искусство начало свою историю с XI в. до н. э. В I в. до н. э. римляне превратили Грецию в имперскую провинцию. И хотя эллинские города существовали до конца античного периода и далее, их культура и искусство с I по IV в. н. э. были уже частью культуры Римской империи. Великий же период эллинского искусства, оставивший человечеству ярчайшие памятники, продолжался с XI до I в. до н. э. О нем и пойдет речь в этой книге.
Искусство Эллады, естественно, имело в своем развитии начальные стадии, века расцвета и поздний период, когда в характере художест-
1 Некоторые исследователи считают искусство Эгейского мира началом греческой культуры, другие более осторожны и относятся к нему как к «буферному» явлению между древневосточной и греческой цивилизациями. В этой книге рассказ об искусстве Эллады начинается с творчества дорян. С художественными памятниками Эгейского мира читатель сможет познакомиться в других изданиях, в частности, в альбоме: Эгейское искусство.— М., 1972. В данной книге из памятников эгейского искусства читатель увидит (во вклейке и на форзаце) четыре произведения.
Читатель, заинтересующийся более полным составом иллюстраций по греческому искусству, сможет найти их воспроизведение в других книгах автора.

венных форм стала ощущаться утрата былой цельности и совершенства. В связи с этим в искусстве Эллады различают несколько периодов: гомеровский (XI—VIII вв. до н. э.), архаический (VII—VI вв. до н. э.), классический (V—IV вв. до н. э.) и эллинистический (III—I вв. до н. э.). Последние античные века (I—IV вв. н. э.) Эллада жила, как отмечалось, под властью Рима.
Когда читатель встречается с теми или иными системами периодизации искусства, ему надо всегда иметь в виду условность предлагаемых границ, устанавливаемых только для удобства понимания развития и находящихся в противоречии с живой непрерывностью вечного, никогда не останавливающегося движения. Невозможно указать точно рубежи архаики и классики, классики и эллинизма, как нельзя утверждать, что именно в таком-то веке или в таком-то году завершилось, к примеру, искусство Древнего Востока и началась античная эпоха. Во многих ранних памятниках греческой архаики еще долгое время давали о себе знать элементы древневосточного искусства. Ту же непрерывность, безос-тановочность можно наблюдать и в период заката античности. Во II в. н. э. в Риме еще строился великий храм всех богов Пантеон — знаменитейший памятник языческой эпохи, но в те же годы в глубоких подземельях Рима, катакомбах, уже возникали раннехристианские произведения — полные новых чувственных эмоций фрески, многофигурные рельефы на мраморных саркофагах. Непрерывность, цельность и монолитность процесса развития античного искусства (как, впрочем, и искусства других эпох) всегда необходимо учитывать, созерцая и мысленно анализируя особенности различных художественных форм.
Искусство античной Греции — важнейший этап в развитии общечеловеческой культуры, расположенный хронологически между эпохами Древнего Востока и средневековьем,— своего рода звено в цепи всеобщей эволюции художественной формы. В то же время искусство Эллады — явление оригинальное, особенное. Именно эти два его качества — общеисторическое значение и индивидуальная, неповторимая сущность — должны всегда осознаваться человеком, соприкасающимся с образами, созданными древними греками. Также, впрочем, следует относиться и к- каждому отдельному произведению искусства, являющемуся, с одной стороны, элементом непрерывной общечеловеческой эволюции, частью всеобщей цивилизации, а с другой — исключительным созданием индивидуума — художника, которому никогда нельзя найти ничего вполне адекватного.
Читатель, знакомый с памятниками Древнего Востока, знающий о существовании пирамид в Гизе, о рельефах египетских храмов, о монументальных изваяниях фараонов, заметит много принципиально нового в искусстве древних эллинов. Действительно, древнеегипетскими художниками руководили чувства необъятности, глобальности мира, настроения, окрашенные осознанием космичности бытия: колонны египетских храмов и сейчас воспринимаются как гигантские воплощения самой сущности растений — лотоса или папируса, потолки центральных


Рождение Афродиты. Рельеф. Мрамор. Около 460 г. до н. э. Рим, Национальный музей
залов — как небо со звездами, а сами храмы — как художественная модель вселенной. Человек рядом с такими архитектурными образами кажется ничтожно малым, незначительным, почти песчинкой. У храма царицы Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри он ничтожен — над ним возносится как символ божества храм с огромной колоннадой, еще выше царит природа (скалы) и над всем этим господствует небо и всеобъемлющий космос. В Греции же художники, не утратив ощущения космичности бытия, главное стали видеть в земных образах. Храмы строились исходя из пропорций человека, колонны нередко принимали облик кариатид и атлантов.
Границы понятия божества в Египте были бесконечно широкими. В Греции же все мировые сущности (природа, животные, растения), включенные в понятие божества, обретали вид человека. Бытие воплощал мужественный мудрый Зевс, безбрежность моря с его волнениями и опасностями — Посейдон, растительный мир, обещающий плодородие и богатство,— Деметра, царство животных — Артемида и т. д.
Божество в сознании древнего египетского художника являлось бесконечным по своим параметрам, в Греции божественный и реальный мир фокусировался в человеческих формах. В таком изменении миро-

воззрения можно почувствовать, с одной стороны, сужение рамок в вос приятии бытия, некоторое снижение его величия и всеобъемлемости, но, с другой, нельзя не усмотреть в этом и движения к гуманистическому осмыслению окружавшей действительности. Человек для грека уже не бесконечно малое, ничтожное, затерянное в безбрежности божественных сфер существо, но как бы само воплощение идеи, центр мироздания.
Если в Древнем Египте божество нередко выступало в облике полузверя, часто с телом человека и головой животного, то у древних греков все иначе: божество всегда имеет вид человека, а в обличьях чудовищ используется туловище зверя, но голова порой людская.
В искусстве Древнего Египта художник заворожен величием и таинственностью природы и божества, он охвачен торжественным и благоговейным трепетом. У греческих художников человек даже в раннюю архаическую эпоху кажется спокойным, уверенным, величественным.
По сравнению с египетским искусством в греческом усиливаются элементы светского начала, конечно, при очень значительном еще культовом его смысле.
Мир художественных образов Древнего Египта полон контрастов. Это или крупные фигуры всесильных фараонов, жрецов, чиновников или мелкие — ничтожных рабов, пленников. Объясняющаяся общественным положением разновеликость людей, изображенных на египетских рельефах, повсеместна. У древних эллинов она почти исчезает.
Внутренняя взволнованность даже внешне спокойных образов в древнеегипетских памятниках предельно акцентируется художниками. В искусстве греков, особенно в классический период, все тяготеет к сдержанности эмоций, возвышенной просветленности сознания.
Стоит обратить внимание на то, что после экспрессивности египетского восприятия мира, сменившегося рациональностью и логикой античности, эмоциональная сущность образов вновь ярко проявится в искусстве средних веков, чтобы снова в годы Ренессанса уступить место логически рассудочной системе. В таком бесконечно пульсирующем ритме человеческого отношения к миру, когда попеременно после чувственных принципов возникают рациональные, античность воспринимается как одно из ярчайших проявлений мирового художественного сознания.
Известно, что обостренная внутренняя эмоциональность и чувственная экспрессивность приводила в искусстве древних египтян к канонизации форм, своего рода принципам внешней сдержанности. Греческий философ Платон пишет: «Установив, что прекрасно, египтяне объявили об этом на священных празднествах, и никому — ни живописцам, ни другому кому-то, кто создает всевозможные изображения, ни вообще тем, кто занят мусическими искусствами', не дозволено было вводить новшества и измышлять что-либо иное, не отечественное».
Совершенно иную картину представляет собой искусство древних греков, для которого характерно частое, очень заметное изменение художественных форм, особенно проявившееся на рубеже V—IV вв. до н. э.
1 Мусические искусства у древних греков — искусства, которыми управляют прекрасные Музы, руководимые богом Аполлоном.— Прим. автора книги.

Воплощавшееся, как отмечалось, в древнеегипетском искусстве осознание безграничности космических масштабов мироздания определяло заметную таинственность его образов.
В искусстве же эллинов, где основой нового мифологического восприятия стал человек и на его сущности сосредоточилось внимание художников, элемент загадочности бытия стал значительно меньше.
Ко времени становления античной (эллинской) художественной деятельности успели возникнуть и сформироваться основные известные и в наше время виды изобразительного искусства: архитектура, скульптура, живопись, рельеф, вазопись, глиптика и др. В Древней Элладе они получили дальнейшее развитие, что обусловило своеобразие и несходство древнегреческих и древнеегипетских памятников. В искусстве греков в то же время нельзя не заметить много нового, в частности, в отношении к материалам. Одним из основных новшеств стало широкое использование мрамора взамен созвучных ощущению вечности крепких пород камня (гранит, базальт, диорит), к тому же цветных, усиливавших этим отвлеченность египетских образов от реальности. Получили у эллинов распространение и новые, помимо инталии, виды глиптики, такие, в частности, как камея; во множестве возникали и стеклянные сосуды, весьма популярным стало искусство терракоты.
Инструментами эллинским ваятелям служили шпунт, скарпель, тра-янка, рашпиль, бурав. Первоначальная обработка производилась шпунтом, от ударов острого конца которого на поверхности оставались грубые следы. Затем каменный блок обрабатывался более тщательно скар-пелью, по которой, как и по шпунту, били молотком, так что от острого и плоского рабочего конца скарпели оставался след, напоминающий дорожку. Последующая отделка велась траянкой, оставлявшей мелкие параллельные насечки. Затем шла полировка камня рашпилем или песком. Для выделывания углублений — ушных раковин, ноздрей, складок одежды и т. д.— эллинские мастера применяли бурав.
В искусстве эллинов на первом по своему значению месте всегда стояла скульптура. Даже формы архитектуры (например, Парфенон) были пластичны. Очень слаборазвитая фресковая живопись на плоскости мало интересовала греков, ее оттеснили в годы расцвета (V в. до н. э.) рисунки на сферических поверхностях сосудов. Пластичность всего мировоззрения греков очевидна. Она заявляла о себе и в характере философских афористических умозаключений («Я знаю, что я ничего не знаю», «Познай самого себя» и т. п.), мифологические герои кажутся осязаемо персонифицированными идеями, поражает объемно-образное восприятие греками мира и всех элементов.
Если в искусстве Востока преобладали умозрительность, а порой не вполне ясная отвлеченность, таинственность (кстати, обнаружившиеся позднее и в искусстве средневековья), то созданный эллинами образ (архитектурный, скульптурный, философский, поэтический, мифологический, живописный) всегда предельно конкретен, он настолько явствен, что, кажется, его можно ощупать, потрогать рукой.

Пластичность восприятия мира — это стержень, сущность античного, преимущественно эллинского искусства. В римском уже будут заметны предпосылки перехода к новому — средневековому, как и до античности, более умозрительному, отвлеченному осмыслению бытия и человека.
В искусстве древних эллинов проявилась исключительная цельность эстетического осмысления мира, своего рода универсальность художественного мышления, способность одного мастера, далекого от профессиональной ограниченности, выражать свои чувства в разных видах искусства, в архитектурном сооружении, статуе, керамике или ювелирном изделии. Так работали Фидий, Скопас и, наверное, многие их соплеменники. Те же качества цельного художественного сознания не случайно заявили о себе позднее, в годы Высокого Возрождения, в творчестве Леонардо, Рафаэля, Микеланджело.
Эллин в своем сознании воспринимал себя человеком великим, гармоничным и прекрасным. «Художник, создавая их (статуи с фронтона Парфенона.— Г. С), вряд ли имел перед собой более совершенную натуру, чем мы,— высказывался Гете,— художник вырастал сам и, воплощая природу, отражал в ней собственное высокое совершенство... Кто хочет сделать нечто великое, тот должен настолько развить свои силы, чтобы быть в состоянии, подобно грекам, поднять низшую реальную природу до высоты своего духа и сделать действительным то, что в явлениях природы, в силу внутренней слабости или внешних препятствий, осталось простой возможностью»1.
Законченность и цельность, завершенность художественного образа была характерна для искусства древних эллинов. Ощущение двойственности, неопределенности исключалось. Греческому искусству чуждо сильно развившееся в средневековье чувство радости страдания, в нем не поощрялось воплощение взаимоисключающих, но переплетающихся эмоций. Красота, в эллинском искусстве всегда должна была быть логично выражена художником и также ясно, без недомолвок, воспринята зрителем. Искусство для древнего грека не было к тому же просто украшением, в нем заключался некий более серьезный, нравственно глубокий смысл, необходимый человеку в его реальной жизни. «Кто прекрасен — одно лишь нам радует зрение, кто ж хорош сам собой— и прекрасным покажется»,— говорит поэтесса Сафо. В эстетично^ сти создаваемых образов греки всегда хотели видеть этические, нравственные элементы. Очевидно, в связи с этим поэт Феогнид пишет: «Все, что прекрасно, то мило, а что не прекрасно, не мило». Логическая четкость художественных образов, определенность и законченность их форм, так же как пластичность, составляют одно из важнейших качеств эллинского искусства.
Еще одна, весьма важная, возможно, даже основная особенность эллинского искусства, с которой встретится читатель,— исключительно сильная метафоричность образов.
В памятниках Древнего Египта всегда, как отмечалось, на первое место выступала их культовая сущность. Ценимые сейчас, несомненно,
1 Эккерман И. П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни: Пер. Е. Т. Рудневой.— М.; Л., 1934.— С. 406—407.

огромные эстетические их качества, как бы велики они ни были, подчинялись религиозным канонам. В Элладе возникает и развивается новый, сосуществующий с культовым принцип художественного отражения мира. В памятниках всегда на первый план выступает метафоричность. Естественно, ее проявления эволюционируют в течение долгого времени, многие ранние произведения эллинов еще сохраняют высеченные на мраморных поверхностях пространные посвящения изображенным на них божествам. Позднее в классике эта тенденция исчезает, и невозможно уже представить на ноге Аполлона Бельведерского или Афродиты Ме-лосской выбитые многострочные обращения к божеству. Статуя начинает восприниматься не только как дар паломника всесильному олимпийцу, но прежде всего как художественное произведение. Этот процесс, активно развивавшийся в течение всей эллинской истории, привел, собственно, к рождению искусства. (Хотя надо отметить, что у древних греков не было в языке слова, равнозначного позднейшему термину «искусство».)
Метафоричность, свойственная искусству всех времен и народов, возникла и проявилась с особенной силой прежде всего у эллинов. Можно сказать, что она стала основой художественного образа. Как в известном стихотворении «На севере диком стоит одиноко...» поэт говорит не о сосне и пальме, но о разлученных любящих друг друга душах, а описанные деревья не что иное, как поэтические метафоры, так и эллинские образы нередко окрашиваются в новые, порой необычные, но всегда яркие тона, обогащающие восприятие.
Агесандр (м. б. Александр).
Афродита Мелосская. Мрамор.
1-я половина II в. до н. э. Париж, Лувр

Метафоричность как глубинное, основанное на ассоциативных связях эстетического характера свойство художественного образа (требующее внимательного, неторопливого его созерцания и переживания) составила основу греческого искусства, а в дальнейшем и всего более позднего — европейского. Метафора сложна, она неразрывно связана с созерцающим образ и, по существу, "отражается в нем, являясь как бы и его, зрителя, качеством. Чем острее восприимчивость человека, тем сложнее, богаче и многообразнее кажется ему метафорическая окраска памятника. Чем скромнее его эстетический багаж, тем бесцветнее для него метафора и менее выразительно произведение искусства.
В древнеегипетских памятниках, во многом, как упоминалось, подчиненных религиозным элементам восприятия, метафора осознается не всегда открыто и логично, так как мастер взывает прежде всего к чуду, откровению, таинственному озарению. Античный способ художественно-метафорического понимания и отражения мира принципиально отличен от египетского.
Рассматривая изваяния эгинского фронтона, где борются ахейцы и троянцы, нужно помнить, что в сознании человека V в. до н. э. этот конфликт ассоциировался с войной греков и персов, сильно волновавшей тогда эллинское общество. Изображенную на рельефах алтаря Зевса в Пергаме победу богов над гигантами мы воспринимаем как своего рода метафору, художественный намек на торжество жителей Пергама, одолевших своих противников — галлов.
Древние греки начинали понимать, что в живой ткани подлинного искусства скрыта не только красота иносказания — метафора, но и возможность чудесного предвидения. Они стали видеть в художниках прежде всего пророков.
Особенно ярко метафоричность греческого искусства проявляется в теме кентавромахии. Наивно было бы думать, что греки V в. до н. э. верили в существование кентавров-чудовищ. Кентавр воспринимался поэтическим образом получеловека-полуживотного, и победа над ним была торжеством светлого разума над хаотическим и смутным полузвериным состоянием.
Метафоричность эллинов проявлялась не только в философском осмыслении многих мифологических образов, но и в отношении мастеров к художественным свойствам материалов. Как бы в самом уже чуть «подтаивающем» с поверхности мраморе, особенно хорошо подходящем для статуй Афродиты, заключался смысл образа. Бронзе, более соответствующей внешним качествам мужского загорелого тела, не случайно мастера отдавали предпочтение в статуях атлетов. В сознании зрителя на качества образа переносились отмеченные свойства материалов. Они формировали его сущность, усиливали его особенности.
Метафора сказывается и в характере обработки материала — в трактовке его поверхности. Заглаженность камня создает одно впечатление от образа, шероховатость вызывает иные ассоциации, и отношение к образу от этого меняется. Неполированные, обобщенно намеченные плечи и лицо у кентавра на одной из метоп Парфенона — не результат недоработки скульптора. Отличие их от мраморного с более тща-

тельно обработанной поверхностью тела борющегося с чудовищем грека способствует осознанию грубости и неотесанности кентавра, противопоставленного гармоничному и ясному в своих светлых помыслах человеку.
Подобно тому как условны понятия хронологических рамок античности, обнаруживавшей себя во множестве различных стилей, манер всех последующих веков, включая современность, так же условны и территориальные ее границы. Можно лишь указать, где выразили себя начальные проявления эллинского искусства и где эллинская культура заявила о себе как новая, необычная, поразившая всех прекрасная сущность. Подобно богине, вышедшей из пены, античное искусство, непревзойденное по красоте своих памятников, раскрыло себя впервые в бассейне Эгейского моря; оно возникло, можно сказать, из волн, как прекрасная Афродита. Острова Крит, Киклады, Балканский полуостров, Малая Азия были землями, впервые облагороженными чудесными ростками эллинского художественного сознания. Первоначально узкие территориальные рамки античного искусства впоследствии значительно расширяются. В них входят Испания на западе, берега Черного моря на севере, малоазийские города на востоке, североафриканские на юге.
С наступлением на греко-римские города варваров в первые века нашей эры границы воздействия искусства древних эллинов снова сужаются, зато заявляют о себе римские элементы. Порой весьма необычные произведения эллинов возникают на периферии — в Испании, Сицилии, Северном Причерноморье, Северной Африке, Южной Франции, Малой Азии. Своеобразие быта и жизни многочисленных эллинских племен обусловливает и специфику художественных школ (аттической, дорической, ионической), весьма непохожих друг на друга и оставивших различные по своим стилевым особенностям памятники.
В книге читатель найдет много сведений о произведениях эллинских мастеров, встретится с именами художников и скульпторов, узнает об отношении к искусству самих древних греков. Эта информация в значительной части поступает в современную науку из сочинений различных древних авторов, и в первую очередь из чудом уцелевшей книги Павсания «Описание Эллады», переведенной на русский язык.
От искусства Эллады сохранилось довольно много памятников, архитектурных и скульптурных, а также изделий прикладного искусства (вазопись, глиптика, терракота, нумизматика и т. д.). Многие произведения древнегреческих мастеров обнаруживают археологи и теперь на местах поселений древних людей. Их открывают как в самой Греции, так и в районах Северного Причерноморья, где в период с VI в. до н. э. по IV в. н. э. существовали античные города и поселки.
Читателю не составит особенного труда увидеть, даже не посещая Греции, на нашей земле прекрасные памятники античной архитектуры, мраморные статуи, расписные керамические сосуды. И вполне возможно, что после прочтения книги ему станут более понятны и близки древнегреческие художественные произведения, с которыми он встретится в своей жизни.