Орлов М. История сношений человека с дьяволом

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОТДЕЛ IV

Демонизм в последние столетия

IV. ДЕМОНИЗМ В ЕВРОПЕ И АМЕРИКЕ

Взявшись за розыски демонизма, Батайль выполнил сею задачу с чрезвычайной добросовестностью, быть может, даже с излишней добросовестностью. Минутами, читая его обширный труд, приходишь к догадке, не делит ли он все человечество на две половины: католиков, единственных двуногих, познавших истинного Бога, и не католиков, поклоняющихся дьяволу. В числе этой обширной группы человечества, конечно, существует большая сбивчивость верований, и нельзя всю эту смесь верований признать чистым демонизмом; но вся эта публика стоит, так сказать, на наклонной плоскости, скат которой явно обращен в сторону демонопоклонства. Среди этой смутной массы с неявным букетом демонизма выделяются большие острова, где этот букет уже не подлежит никакому сомнению. К числу таких островов, приютивших у себя чистое служение дьяволу, Батайль, прежде всего относит масонство.

Что такое масонство? Если спросить об этом обыкновенного смертного, не изучавшего специально этого древнего и очень распространенного учреждения и в то же время отнюдь к нему непричастного, то он скажет приблизительно следующее. Масоны образуют особое тайное общество, полурелигиозное, полуфилантропическое. У них есть разные чины, образующие особую табель о рангах,. Они собираются своими кружками, которые называются ложами. На собраниях совершают разные обрядности. Все свои дела содержат в величайшем секрете и отнюдь не выдают посторонним лицам никаких своих тайн. Члены, изменившие союзу, т.е. выдавшие что-либо секретное посторонним лицам, подвергаются строгому возмездию, истребляются, исчезают бесследно. По общему мнению, у масонов есть какая-то особая тайна, какое-то «слово», составляющее самую суть того дела, которому они служат, или того вероучения, которое исповедуют. Но это таинственное слово известно лишь членам общества, стоящим на самой вершине чиноначалия. Все это люди вполне надежные, которые, достигнув чести услышать и узнать «слово» уже ни за что в мире его не выдадут. Таким образом, как и во всех людских делах, у масонов главной приманкой и служит эта тайна. Масонская сила опирается на могущественнейшее свойство человеческого духа — любопытство.

В настоящее время масонство организовано, по словам Батайля следующим образом. Все оно разделяется на две группы: масонство низшее, обыкновенное, имеющее множество разветвлений и местных названий, и масонство высшее, или палладизм. Это-то высшее масонство и представляет собой чистое демонопоклонство. Палладизм, в сущности, управляет масонством всего мира. Во главе его стоит высший чин, которого Батайль называет антипапой. В то время, когда Батайль писал свою книгу, т.е. лет десять- двенадцать тому назад, этим верховным жрецом всемирного масонства был Альберт Пайк, о котором мы еще скажем несколько слов дальше Это высшее масонство имеет очень небольшую лестницу чинов именно три чина для членов мужского пола, «братьев», и два чина для «сестер». Три мужских чина именуются: 1) Кадош Палладиума 2) Иерарх и 3) Избранный Маг. Дамские чины: 1) Избранная (или избранница) я 2) Мастерица (или храмовница).

Само собой разумеется, что далеко не каждый желающий и не первый встречный может попасть в братья высшего масонства. Батайль например, попал в него благодаря совершенно исключительному стечению благоприятных обстоятельств, о которых мы уже поведали читателям. Вообще же секта палладистов открывает свои негостеприимные двери только для самых высших чинов других масонских лож и притом лишь в таком случае, когда кандидат лично известен кому-нибудь из высших чинов палладизма. Притом относительно таких кандидатов иногда принимаются особые меры предосторожности. Их принимают, но не вполне им доверяют, и это выражается, по словам Батайля, особым знаком. А именно, в минуту посвящения совершающий церемонию вручает посвящаемому особый перстень, говоря при этом, что этот перстень служит знаком единения, знаком полного доверия и вечного союза. Получивший такой особый знак, конечно, ужасно им гордится, полагая, что он поднялся на крайнюю вершину высшего масонства, совершенно недоступную для обыкновенных смертных; а между тем этот перстень как раз доказывает обратное. Он служит предостережением для всех высших чинов палладизма о том, что этот обладатель перстня полного доверия еще не заслуживает и что с ним надо быть осторожным. Собственно говоря, эта предосторожность обозначает, что вновь принятый чин еще не вник в самую суть дела, не повял, что палладиум есть чистая вера в сатану. А это обстоятельство, очевидно, я составляет ту таинственную суть масонства, то последнее «слово», о котором ходят вышеупомянутые нами неясные слухи в публике.

Но мы не объяснили еще, что такое палладизм, т.е., что это за слово и откуда оно происходит. Слово «палладизм», очевидно, этимологическое, производное от слова палладиум. Читатели, без сомнения, помнят, что у древних греков так называлась статуя богини Паллады, покровительницы Афин. Палладиум был, следовательно, высшей народной святыней у афинян. Подобно многим другим классическим словам, и слово палладиум осталось в употреблении для обозначения высшей святыни. Такая святыня, своего рода палладиум, есть и у демонопоклонников. Святыня эта — подлинное изображение Бафомета, врученное самим сатаной еще в Средние века рыцарям-храмовникам. Эта странная святыня долгое время в величайшем секрете хранилась у храмовников, а от них по наследству перешла к масонам. В настоящее же время, по словам Батайля, она хранится в главном храме палладистов, устроенном в Северной Америке, в городе Чарльстоне. Об этом храме мы еще скажем несколько слов.

Теперь обратимся к верховному жрецу палладизма Альберту Пайку. Он родился в 1809 году в Бостоне, подучил довольно солидное образование, очень много путешествовал, совершил, между прочим, подъем на одну из самых недоступных гор Северной Америки, которая с тех пор носит его имя. Он был учителем, адвокатом, журналистом. Его выдающаяся деятельность на этих поприщах очень выдвинула его вперед. В масоны же он посвятился еще в молодых годах и здесь так быстро проложил себе дорогу вперед, к самым высшим чинам, что в 1859 году оказался уже во главе верховного совета самой обширной и влиятельной масонской ложи во всей Америке, именно Чарльстонской. Почитатели Пайка глубоко верят, что он давно уже находится в прямых и непосредственных сношениях с самим сатаной. Плодом этой интимности явилась написанная им книга под заглавием «Книга откровений». Это своего рода Библия демонопоклонников. Она была продиктована Пайку самим сатаной, который, в доказательство ее подлинности, собственной рукой скрепил рукопись, т.е. расписался на каждой ее странице. Книга эта до сих пор хранится в рукописи, в архиве Чарльстонского святилища. Она никогда не была напечатана; существует, однако же, десятка два копий с нее, снятых собственноручно высшими чинами палладизма.

Теперь передадим в кратких словах вероучение палладистов в том виде, в каком оно сделалось известным Батайлю.

По этому учению сын Евы, Каин, был ею рожден не от Адама, а от самого сатаны Люцифера. Всемирный потоп есть не что иное, как проявление высшей злобы Бога христиан, который решился утопить все человечество только для того, чтобы сгубить потомков Каина. Но случилось так, что жена Хама, сына Ноева, вошла в ковчег уже имея во чреве плод своей связи с одним из потомков Каина. Таким образом кровь Каина и перешла в новое человечество, размножившееся после потопа. Далее легенда палладистов усиливается установить земное происхождение Спасителя именно от этой ветви, но тут уже вероучение палладнзиа становится и совершенно фантастическим, нетерпимым в цензурном отношении, так что дальше мы в него углубляться не в состоянии. Добавим, однако же, кое-какие подробности, касающиеся самого сатаны Люцифера и его придворного штата, Люцифер — верховный владыка чертопоклонников. Ему непосредственно подчинены три великих князя тьмы: Баал-Зебуб, Астарот и Молох. У Астарота есть супруга Астарта, которая в древности пользовалась широким поклонением в Азии; так, в Вавилоне ее обожали под именем Мелитты. Таким образом в штате Люцифера имеются высшие чины обоего пола. Упомянутым трем демонам непосредственно подчинены 72 второстепенных чина, и каждый из них командует многими легионами чертей. У каждого из начальствующих демонов имеется свое особое имя, звание и свой определенный круг службы. Очень многие из этих демонов, как мы уже видели, часто выступали в средневековых процессах ведьм и в делах об одержимости. Всех легионов демонских сил считается 6 666, и в каждом .легионе числится 6 666 демонов того или другого пола. Значит, общее число насельников адовых, вместе с их начальством, исчисляется в точнейшей цифре — 44 435 633.

Антихрист христианской веры тоже включен палладистами в свое учение. Это будет земное воплощение Люцифера, который, разумеется, в конце концов, по благочестивой вере чертопоклонников, должен одолеть своего врага и подчинить себе все человечество, т.е. занять престол римского папы. А когда это совершится и осуществится — это известно палладистам тоже с совершенной точностью. Им известно что 29–го сентября 1863 года родилась прабабка антихриста. Эта прабабка опять-таки очень хорошо известна. Это некая София Уэльдер дочь того самого Уэльдера, который так кстати выручил Батайля в святилище Сан-Хо-Хой, когда нашему злополучному повествователю приходилось отрубить голову китайцу, предназначенному в жертву сатане. Пройдут 33 года, и София Уэльдер произведет на свет бабку антихриста. Это должно было случиться 29–го сентября 1896 г. Но случилось ли это на самом деле или нет, к сожалению, не имеем возможности удовлетворить законное любопытство читателей. Пройдут еще 33 года и 29–го сентября 1929 года народится на свет мать антихриста. Новый промежуток в 33 года, и 29–го сентября 1962 г. народится, наконец, и сам антихрист. Как раз в этот самый день, день рождения антихриста, состоится коронование последнего римского папы. Пройдут еще 33 года, и 29–го сентября 1995 г. народившийся и созревший антихрист заявится в мире. Тогда начнется война за его господство сначала на земле, где она закончится победой антихриста 29–го сентября 1996 года. Это и будет день падения папства. Тогда поле битвы перенесется с земли на небо и бой будет продолжаться три года. 29–го сентября 1999 года Люцифер одержит окончательную победу над Адонаи. Адские легионы под командой Баал-Зебуба одолеют небесное воинство под командой архистратига Михаила. Таковы благочестивые мечтания этих почтенных людей, не нашедших лучшего употребления для своих досугов и лучшего сюжета в пищу своей творческой фантазии.

Чарльстонский храм масонов, по словам Батайля, принадлежит к числу замечательнейших святилищ этой секты. Общий план его таков. Храм представляет собой громадный квадрат, вся середина которого занята круглым лабиринтом. Вокруг этого лабиринта идут опять-таки квадратом широкие коридоры, а в них открываются двери, ведущие в разные помещения. Правая сторона здания занята помещениями обыкновенного простого масонства, так называемого шотландского толка; левая же половина здания принадлежит демонопоклонникам-палладистам. Самая главная святыня храма находится в его задней части, противоположной главному входу. Здесь выстроен очень просторный зал правильной треугольной формы, с необычайно толстыми стенами. В святилище это, которое называется Sanctum Regnum («святое царство»), ведет одна только дверь, вея железная, и чрезвычайно массивная и прочная. Вот здесь-то, в заднем восточном углу этого треугольника, и поставлена главная святыня демонопоклонников — та самая статуя Бафомета, которую, по преданию, вручил тамплиерам сам сатана. Доступ в это святилище постоянно охраняется особыми стражами и входить туда в обыкновенное время могут лишь самые высшие чины верховного совета. Но в особых исключительных случаях они вводят туда и посторонних посетителей, само собой разумеется, из числа достойнейших. В таком качестве почетного посетителя проник туда и Батайль. Он видел эту знаменитую статую Бафомета. По его словам, она сделана чрезвычайно грубо и вообще носит на себе следы несомненной глубокой древности, хотя трудно утверждать или оспаривать, что она явилась на сцену еще во времена тамплиеров, т.е. в XI иди XII столетиях. Особенно поражает козлиная голова статуи, которая сделала очень уродливо и блистает своим зверским выражением. Около идола нет некоторых из украшений, которые Батайль видел в других храмах. На пьедестале он не видал того кабалистического чертежа, который видел, например, в Калькутте и который считается собственноручной подписью Баал-Зебуба. Но изваяние, как и повсюду в других местах, покоится на огромном шаре, служащем эмблемой земли. Только в Чарльстоне этот шар устроен полый внутри, с дверцею. Таким образом, из него сделан ковчег и внутри этого ковчега хранятся великие святыни люциферитов, именно оригинальные рукописи всех творений Альберта Пайка, как мы уже говорили, продиктованных самим сатаной, а частью и писанных его собственной рукой. Здесь покоятся поэма Пайка «Ариель», его сборник гимнов, его же служебник демонопоклонской веры и «Книга Откровений», о которой мы выше упоминали. Наконец, здесь же сохраняется и собственноручно писанная Люцифером книга «Ападно», представляющая собой пророчество о царстве антихриста. Стены Sanctum Regnum оставлены без всяких особых украшений и выкрашены сплошь в зеленую краску, до такой степени яркую, что посетитель, сразу вступая в святилище из полутемного преддверия, на несколько мгновений бывает ослеплен этим ярким светом.

Но самая главная святость этого места в глазах верующих состоит в том, что здесь перед глазами избранных является сам Люцифер в телесном образе. Явление это происходит каждую неделю, и Батайль слышал о нем от очевидцев, которые много раз его созерцали. Сам же Батайль оговаривается, что он этого счастья не удостоился. Вот как обычно происходит это явление. Стены святилища вдруг начинают испускать яркий свет; из них, по словам очевидцев, начинается как бы «выпот света». В то же время в святилище распространяется сильный жар, который присутствующими весьма ощутительно чувствуется, но отнюдь для них не мучителен. После того из самой глубины земли семь раз раздается глухой громовой раскат. В этот момент присутствующие обыкновенно опускаются на колени и прикладываются устами к полу. В это время они ощущают на своих лицах страшно горячее дуновение, идущее снизу. И в то же время перед ними появляется сам сатана, обычно останавливающийся в трех шагах впереди статуи Бафомета. Во время этих явлений он принимает вид прекрасного собой, свежего и здорового мужчины в цвете лет. Иногда он является крылатый, иногда без крыльев. На его физиономии замечается только одна особенность: сильно изогнутые, словно сведенные судорогой брови. Как только Люцифер появляется, он сейчас же возлагает руки на присутствующих, которые в эту минуту чувствуют себя как бы охваченными каким-то таинственным огнем. Ощущение это, по словам очевидцев, совсем особенное, ни с чем несравнимое: какая-то смесь страдания с сладострастием. Затем Люцифер повелевает всем сесть, сам же все время остается стоя. Появление его продолжается разное время, но редко дольше 33 минут. Он говорит с присутствующими, и речь его всегда состоит из коротких и обрывистых фраз. Звук его голоса чарует слух, как музыка. Он редко говорит о фактах и событиях прошлого или настоящего. Он часто приглашает присутствующих одного за другим высказать свое мнение по какому-нибудь отвлеченному вопросу, но никогда не вступает в пререкания, задает вопросы как бы из простого любопытства. Все свои повеления он всегда высказывает кратко, ясно и решительно. Обыкновенно кончает он свою беседу с верующими кратким ободряющим словом, взывает к их мужеству, успокаивает их насчет своей будущей победы. Почти все свои слова он произносит совершенно спокойным голосом, кроме, однако же, тех случаев, когда ему случается заговорить о христианстве и его святынях; при этом он явно раздражается и даже сжимает кулаки; но обыкновенно быстро овладевает собой и немедленно начинает речь о чем-нибудь другом. Исчезает он всегда мгновенно и, как иногда казалось тем, кто много раз присутствовал при его явлениях, исчезает он как бы помимо своей воли, словно его внезапно кто-то отдергивает. Случалось даже так, что он внезапно пропадал из глаз, не успев договорить фразу и даже на полуслове.

Другая святыня, хранящаяся в Чарльстонском храме, — это золотое кресло, вещь весьма любопытная; о его происхождении существует следующее сказание. Первоначально это кресло было простым дубовым, и Альберт Пайк сидел на нем, председательствуя в верховном совете. Когда Пайк основал палладизм и писал его устав, разумеется, по внушению и под диктовку самого сатаны, то эта работа шла у него совершенно благополучно до известного места. Когда же он приступил к этому роковому месту, то перо в его руке на первой же строчке сломалось. Пайк взял другое перо, но его постигла та же участь. Он переменил бумагу. Но перья продолжали ломаться одно за другим. Стремясь уразуметь это происшествие, Пайк прибегнул к великому заклинанию. На это заклинание к нему никто не являлся, а только какой-то голос громко крикнул ему прямо в ухо, чтобы он немедленно отправился в Чарльстон. Пайк приехал в Чарльстон в здесь рассказал свои затруднения своему другу, доктору Макею, такому же убежденному демонопоклоннику, как он сам. Оба они немедленно отправились в храм, заперлись там в том самом зале, где стояло вышеупомянутое дубовое кресло, и предались пламенной молитве, прося Люцифера, чтобы он поборол чары врагов, которые, как думал Пайк, мешали ему писать устав. Окончив эту молитву в взглянув на кресло, они увидели, что из деревянного оно вдруг сделалось золотым. На кресле лежала рукопись и в зале распространился сильный запах горящей серы — явный знак адского посетителя. На кресле они рассмотрели очень хорошо им известный иероглиф, представляющий собой подпись Баал-Зебуба. Они развернули рукопись и увидели, что она содержала в себе как раз то самое продолжение устава, которое не давалось Пайку. Его написал за Пайка сам Баал-Зебуб. Рукопись была писана прекрасным почерком, чернилами яркого зеленого цвета. Рукопись была написана на латинском языке и сопровождалась переводами на английский, испанский, французский, немецкий, португальский и голландский языки. В конце рукописи красовалась подпись Баал-Зебуба красными буквами ослепительной яркости. На другой день был созван великий совет избранных, которым надлежало доложить обо всех этих происшествиях и прочитать главу устава, написанную Баал-Зебубом. На собрание явилось семь братьев. Около золотого кресла поставили шесть простых кресел и на них совершенно благополучно расположились шесть членов совета. На седьмое же, т.е. на золотое кресло, должен был воссесть Альберт Пайк. Но едва он на него опустился, как его вдруг, словно пружиной, подбросило на два аршина кверху. Он свалился на пол, но совершенно благополучно, без всякого вреда. Пайк был смертельно сконфужен; очевидно, что сам Люцифер сбросил его с кресла, не желая, чтобы он председательствовал. Порешили, что Люцифер желает другого председателя, и тогда остальные шестеро начали один за другим пробовать усаживаться на кресло, но их всех с него сбросило той же невидимой пружиной. Братья растерялись и недоумевали, кто же будет председательствовать. Но вдруг в зале сверкнула молния, и в то же мгновение на золотом кресле появился сам Баал-Зебуб. Он и председательствовал на этом собрании, и таким путем самолично освятил новообразовавшуюся секту слуг люциферовых. Батайль уверяет, что и в настоящее время повсюду, где только образуется новый кружок демонопоклонников (так называемый Совершенный Треугольник), то каждому вновь поступающему члену опрос совершается самолично особым демоном, назначаемым для этого Люцифером, причем по окончании опроса демон целует кандидата. В Чарльстоне депутатом от Люцифера является Баал-Зебуб, в других местах — другие демоны.

Золотое кресло, как одна из высших святынь, показывается тоже далеко не каждому желающему, а только высшим чинам чужих обществ. Но Батайль его видел и свидетельствует о его необычайно чудесных свойствах. Кресло золотое, массивное. Его можно шевелить, двигать, осматривать. В нем при самом тщательном исследовании не видно никаких механических секретов и приспособлений, но сесть на него решительно невозможно. Батайль попробовал, но его подбросило на два аршина кверху. Рассказывают, что какой-то высший масонский чин, одержимый духом сомнения и уверенный в том, что в кресле имеются электрические приспособления для сбрасывания, надел на себя шелковую изолирующую одежду. Но его, когда он сел в кресло, подбросило к самому потолку и ударило о него головой; книзу он полетел с значительной шишкой на лбу, да сверх того, ударившись об пол, сломал себе ногу. С тех пор смельчаки стали относиться в этому креслу почтительнее.

Третья святыня Чарльстонского храма — это череп Якова Молэ. Но надо читателям напомнить вкратце, кто такой был Яков Молэ. Он был последним гроссмейстером ордена храмовников. В это время французский король Филипп Красавец и папа Климент V пришли между собой к соглашению нанести храмовникам решительный удар и совершенно их уничтожить. Филипп, как известно, был весьма тонкий политик и ухитрился заманить Молэ во Францию. Сначала ему был оказан там самый радушный и почетный прием, но через два года (в 1307 г.) Молэ внезапно был схвачен под тем предлогом, что храмовники изобличены в бесчисленном множестве самых гнусных преступлений, Яков Молэ, как их гроссмейстер, разумеется, и должен был понести возмездие за все эти преступления. Его подвергли неслыханным истязаниям и, разумеется, добились от него призвания во всех злодействах, которые на него взводили. Молэ потом отрицал все эти свои показания, как вынужденные пыткой. Но этому, конечно, не вняли, и Молэ был сожжен на костре в Париже 18-го марта 1314 г. Как известно, главное преступление и злодейство храмовников состояло в том, что они в своих непрестанных войнах с Востоком скопили несметные богатства, которыми и завладели папа с королем после того, как прикончили орден. Но это мимоходом. Главная же суть в том, что череп сожженного Якова Молэ остался целым и невредимым. Но почему этот череп оказался священной вещью, когда попал к современным люциферитам-палладистам? Потому, что рыцари-храмовники были настоящие демонопоклонники, о чем прежде всего свидетельствует статуя Бафомета, хранящаяся в Чарльстонском капище, которая досталась палладистам тоже от храмовников. Масоны полагают или, лучше сказать, свято веруют, что Яков Молэ не весь сгорел на костре. Палач, заведовавший сжиганием, был подкуплен друзьями Молэ и устроил так, что когда Молэ был задушен дымом, то палач уменьшил огонь и в конце концов ему удалось сжечь только тело Молэ, голова же осталась цела, на ней обгорели лишь волосы и борода. Палач ее ловко скрыл и потом передал тем, кто его подкупил. После того череп был очищен и вместе со статуей Бафомета отправлен в Шотландию. Там, т.е. в руках тамошних масонов, обе эти вещи и хранились до 1801 г. В этом году один еврей-масон, Исаак Лонг, переселился в Америку и основал в Чарльстоне ту самую масонскую ложу, которую впоследствии Альберт Пайк перевел в свой палладизм. Этот Лонг и привез с собой в Америку обе святыни, т.е. статую Бафомета в череп Молэ.

Батайлю удалось видеть и «ту святыню. Он говорит, что череп положен на вершине большой гранитной колонны. Батайль тщательно осмотрел и колонну, и череп, и не нашел в них ровно ничего подозрительного, что наводило бы на мысль о том, что чудеса, творящиеся с этим черепом, производятся с помощью каких-нибудь механических ухищрений. А между тем, чудеса эти Батайль в свою очередь видел и дивовался на них. Дело в том, что первоначальное откровение о том, что этот череп находится в особом ларчике, оставшемся после смерти упомянутого еврея Лонга, было сделано доктору Макею, одному из членов верховного совета палладизма. Это совершилось 11-го марта 1849 г. Макей в то время внезапно и без всякой причины погрузился в летаргический сон, который продолжался целый час, а в это время из всех отверстий черепа вырывались снопы пламени. С тех пор ежегодно в тот же самый день, т.е. 11-го марта, то же самое явление регулярно повторяется. Макей впадает в летаргию, а череп изрыгает пламя и говорит. Само собой разумеется, что в этот день всегда происходит торжественнейшее заседание всех высших чинов палладизма, на которое допускаются также и гости, конечно, лишь такие, которые облечены высшими чинами в своих обществах. Таким путем на торжество попал и наш доктор Батайль. Эго было 11-го марта 1881 года. Председательствовал на торжестве сам Альберт Пайк. Всех же гостей собралось 44 человека, в том числе были и дамы. Череп Молэ покоился на своей гранитной колонне. Батайль при этом кстати и мимоходом старается доказать, что этот череп, столь почитаемый палладистами, не мог быть черепом какого бы то ни было европейца, а принадлежал наверное какому-нибудь жителю Дальнего Востока; об этом Батайль заключает по внешности черепа, по его измерениям и пропорциям. Он убежден, что палладисты добросовестно заблуждаются, считая этот череп останками Якова Молэ. Но не в этом дело, заключает он, т.е. не в том, чей это череп, а в том, что сатана действительно избрал его орудием для своих проявлений, для каковых он с таким же удобством мог бы воспользоваться и черепом обезьяны или каким угодно другим.

В описываемый день неподалеку от гранитного пьедестала с черепом было поставлено кресло, и на нем уселся д-р Макей; это очень важное лицо у палладистов; они считают, что в него преемственно перешла душа последнего гроссмейстера храмовников. В 1881 г. он был еще жив, и Батайль видел его на церемонии. Старичок уселся около самой колонны с черепом и в определенный момент внезапно откинулся на спинку кресла и погрузился в мертвый сон. Батайль, как врач, имевший случай наблюдать при этом Макея, замечает, что состояние, в которое он впал, невозможно было в точности характеризовать с точки зрения научной медицины. Старик как бы совсем умер и оставался мертвым около часа, а потом благополучно воскрес.

Как только старый Макей погрузился в свой мертвый сон, череп, лежавший на гранитной колонне, внезапно ярко осветился, словно бы внутри него вспыхнула электрическая лампа. Все огни в зале были тотчас потушены. Свет из черепа исходил сильный, напряженный, распространявшийся т всему помещению. Он с минуты на минуту усиливался, и через несколько времени из глазных впадин хлынули два могучих снопа пламени. По словам Батайля, это был настоящий живой огонь; он вырывался из черепа с громким свистом и воем, подобно пламени, вырывающемуся из трубы раскаленной печи. Пламя беспрестанно меняло свой цвет, становилось то красным, то желтым, то зеленым, то белым. Но череп, который при естественных условиях был бы быстро разрушен таким ужасным огнем, оставался совершенно цел и невредим, словно был сформован из огнеупорной глины. От этого пламени в зале стоял яркий свет и ощущалась удушливая жара. По временам этот фонтан огня опадал, успокаивался, но вслед за тем пламя вырывалось тремя громадными снопами из глазных впадин и носового отверстия. Эти три огненных луча вытягивались на несколько аршин, как три огненные змеи, и медленно колебались в воздухе. Батайль ясно различал, что концы этих огненных лучей по временам собирались в комок и принимали вид змеиных голов с разверстыми пастями, из которых высовывались тонкие огненные языка. Если это был фокус, выполняемый с помощью каких-нибудь механических приспособлений, говорит Батайль, то надо признаться, что он был выполнен с удивительным совершенством. Но, как уже сказано раньше, при тщательном осмотре черепа и колонны Батайль не заметил ничего подозрительного, никаких следов механических приспособлений. Отсюда он заключает, что все явление должно быть приписано участию адских сил. Вдобавок череп не только изрыгал пламя, но и говорил. Среди воя и свиста огненных струй Батайль совершенно отчетливо различал восклицания, слова, выкрикиваемые пронзительным и громким голосом. Слова были исключительно богохульные. Альберт Пайк начал потом задавать черепу разные вопросы, и череп на них отвечал, да при том не отдельными словами, а длинными, совершенно связными фразами, даже целыми речами; и эти речи невидимого оратора, произносимые адским голосом, производили потрясающее впечатление. Явление продолжалось не меньше часа. Потом огонь в черепе мгновенно потух, и в то же время Макей очнулся, словно проснувшись от глубокого сна.

Все достопримечательности Чарльстонского капища мы не будем описывать, потому что у нас остается уже немного места, а рассказать предстоит еще немало. Упомянем, однако же, о лабиринте, о котором сказано было выше. Лабиринт Чарльстонского храма — это громадный круг, около 25 сажен в поперечнике, состоящий из переплетающихся между собой коридоров. Его не было в первоначальном храме, а устроен он по мысли Альберта Пайка и доктора Макея. Внутрь лабиринта ведут семь дверей, из которых каждая снабжена особой надписью: «Ubertas», «Caritas», «Ignis» и т.д. Лабиринт служит средством испытания для кандидатов на высшие чины палладизма. Кандидата впускают внутрь лабиринта, предоставляя ему войти в какую угодно из семи дверей. Его сначала обводят по круглому коридору, идущему вокруг всего лабиринта, и показывают ему эти семь дверей. Кандидат должен угадать, в какую из дверей ему следует войти для того, чтобы попасть в некое таинственное святилище, скрытое в недрах лабиринта. При этом предполагается, что если кандидат достоин желаемого чина, то сам Люцифер вдохновит его и вразумит, в какую из семи дверей надо войти, чтобы добраться до святилища. Если же кандидат недостоин и сатана его не приемлет, то он в эту дверь не попадет, и тогда, проблуждав долгое время по бесконечным коридорам лабиринта, устроенным совершенно однообразно, сделав сотню поворотов направо и налево, он непременно кончит тем, что выйдет опять в наружный коридор, через одну из шести дверей, и, быть может, в ту самую, через которую вошел. В таком случае испытание на этом и кончается; коли кандидат не попал в святилище, то, значит, сам Люцифер противится его избранию. Настоящая же дверь, которая прямо ведет в коридор, упирающийся в дверь святилища, это та, которая носит надпись «Ignis» (Огонь). Через эту дверь кандидат попадает в недлинный коридор, слегка уклоняющийся книзу. Пройдя несколько шагов, счастливый кандидат поворачивает налево, потом, еще через несколько шагов, направо, и затем перед ним обозначается вызолоченная дверь, на которой он читает надпись из серебряных букв: «Quere et invenies» («Ищи и обрящешь»). Едва кандидат поставит ногу на порог этой двери, как она перед ним сама открывается. И вот он проникает в святилище Истинного Света, которое еще иначе называется святилищем избранных «благого божества». Люцифериты всегда так называют сатану. Камера, в которой находится святилище, имеет квадратную форму, ее длина и ширина около 10–11 аршин. У задней стены поставлен роскошный алтарь и на нем статуя. Все это носит следы художественной работы и, по всей вероятности, стоило громадных денег. Центральная фигура алтаря не Бафомет, как в других сатанинских капищах, а сам Люцифер. Он представлен крылатым человеком, как бы спускающимся с неба на своих разверстых крыльях. В правой руке он держит факел, а в левой — рог изобилия, из которого сыплются на землю плоды и цветы. Статуя опирается на одну правую ногу, которой она попирает чудовище с тремя крокодильими головами; на двух из этих головах надеты короны: на одной королевская, как символ светской власти, на другой папская тиара, как символ духовной власти; третья крокодилья голова держит в пасти меч, символ военной тирании. Справа у ног Люцифера сидит орел с распростертыми крыльями и железной короной на голове. Идол Люцифера выделан из массивного золота. Его окружают серебряные облава, а сзади идет в виде треугольника колоннада из семи колонн, выделанных из драгоценного мрамора. Сзади над головой Люцифера виднеется светлый и блестящий треугольник, помещенный на черном фоне и окруженный сверкающими молниями. Внизу у пьедестала статуи поставлены три статуэтки главных демонов, подчиненных Люциферу: Астарота, Вельзевула в Молоха, каждого со своими особыми эмблемами.

Кандидат, который удачно попал в ту дверь, в какую следует, конечно, останавливается в созерцании перед этой статуей и, поразмыслив, догадывается, в чем состоит суть, т.е. чему именно поклоняются те, в общество которых он вступил. Если он не отступит перед перспективой сделаться обожателем черта, то с этого момента он и признается достойным получить высший палладический чин. Если же он в святилище не попал, то ему дается отсрочка, после которой он подвергается тому же испытанию, т.е. новому блужданию по лабиринту. Сколько раз повторяется это испытание, Батайль этого не говорит.

Других достопримечательностей Чарльстонского капища мы не имеем места описывать, и при том они уже не так значительны по сравнению с описанными. Мы теперь со слов Батайля, из разных мест его обширного сочинения, выберем лишь характеристики замечательнейших личностей, подвизающихся на поприще демонопоклонства, и разные чудеса, которым Батайль в большинстве случаев был личным свидетелем.

Мы уже упоминали о Уэльдере и его дочери Софии, которая у люциферитов считается прабабкой антихриста. Другая замечательная личность, тоже особа женского пола, и притом девица, считающаяся одной из самых выдающихся кудесниц демонизма, это — мисс Диана Воган. Ее волшебные качества и заслуги были, разумеется, оценены по достоинству, и она была избрана гроссмейстершей одного из нью-йоркских «треугольников». Мы, кажется, упоминали, что союзы чертопоклонников обычно называются у них «треугольниками», потому что эта геометрическая фигура по каким-то мистическим соображениям считается священной. В силу этого воззрения, например, главное святилище в Чарльстонском храме, как мы упоминали в своем месте, устроено в виде треугольника. Диана Воган по происхождению полуфранцуженка-полуамериканка. Она получила прекрасное образование и чрезвычайно много путешествовала, гостила, между прочим, и у нас в Москве. В масонство она вошла еще в юном возрасте.

Ей посчастливилось обратить на себя внимание одного из самых влиятельных демонов, именно Асмодея. Об атом он лично засвидетельствовал 28-го февраля 1884 года на собрании масонов-люциферитов в городе Луизвилле в Америке. Заседание это началось, как обычно, т.е. вся публика выстроилась перед статуей Бафомета и начала возносить к нему молитвы. И вдруг, среди этих молений, своды храма разверзлись и перед собравшимися собственной особой появился Асмодей. Он медленно спускался сверху и, наконец, остановился в некотором расстоянии над головами присутствующих. В правой руке он держал особой формы меч, а в левой — какой-то загадочный предмет, похожий на хвост крупного зверя. Став на воздухе в надлежащую позу, Асмодей обратился к публике с речью. Он поведал им, что сейчас только что произошла жестокая баталия на небесах между полчищами Адонаи и Люцифера. Схватка окончилась ничем, но в пылу боя ему, Асмодею, удалось отсечь хвост у того льва, который обычно сопровождает евангелиста Марка. Он и принес этот победный трофей своим верным луизвилльским поклонникам. С тех пор этот хвост хранится у них, как высшая святыня. Разумеется, для его хранения был изготовлен великолепный, роскошный ковчег. В октябре того же года Воган пожелала поступить в луизвилльскую ложу. Ее восприемницей оказалась София Уэльдер. Во время церемонии между восприемницей и посвящаемой вышло крупное недоразумение из-за того, что Диана отказалась выполнить какие-то формальности. Возникли споры и пререкания, и вопрос о том, принимать Диану или не принимать, решили подвергнуть голосованию. Но как раз в этот момент в ковчеге, где хранился принесенный Асмодеем львиный хвост, послышался стук; казалось, заключенный в ковчеге хвост прыгал и бился в нем, словно настаивая на том, чтобы его выпустили. Разумеется, кинулись к ковчегу и поспешили его открыть. Таинственный хвост выпорхнул из своего помещения, взвился на воздух и, быстро мелькая в пространстве, принялся хлестать всех тех, кто был в оппозиции, т.е. противился избранию Дианы. И таким путем вопрос был решен; очевидно, сам Асмодей настаивал на ее избрании. Когда хвост угомонился, его почтительно возложили на стол, и председатель вопросил его, кто в нем. На вопрос: «не Асмодей ли?», хвост произвел условный удар об стол, означавший утвердительный ответ. Значит, на заседание пожаловал опять-таки сам Асмодей. Между тем, хвост вдруг опять сорвался с места, пролетел по воздуху прямо к Диане Воган и грациозно обвился у нее вокруг шеи. Кисть на конце хвоста приподнялась и обратилась в голову демона. Эта голова открыла рот я заговорила:

— Я, Асмодей, командир 14-ти легионов огненных духов, объявляю, что моя возлюбленная Диана находится и всегда будет находиться под моим покровительством и защитой. Каждый раз, когда пожелают ко мне обратиться, она должна будет при этом присутствовать, и я буду отвечать лишь ей одной.

Затем, обращаясь в самой Диане Воган, Асмодей сказал:

— Диана, я буду повиноваться тебе во всем, но при одном непременном условии: ты никогда не должна выходить замуж. И знай, что если ты нарушишь это условие, единственное обязательство, которым я тебя связываю, то я удавлю того, кто станет твоим мужем.

И действительно, Асмодей с тех пор крепко держался своего слова я защищал Диану Воган, иногда даже с большой жестокостью. Однажды, например, в Париже (это было в тот же год, когда Асмодей объявил Диану своей избранницей) в одном кружке демонопоклонников некто Бордоне произносил речь, заключавшую в себе какие-то нападки на Диану Воган. В самом патетическом месте этой речи оратор вдруг взревел благим матом, и в тот же миг его голова повернулась на своей оси ровно на 180°, т.е. обернулась лицом на спину, а затылком на грудь, и в такой позиции осталась. София Уэльдер, участвовавшая в этом заседании, вопросила Люцифера, за что такая зазорная вара постигла несчастного Бордоне? Ей было объяснено, что расправа последовала за непочтительную оппозицию, оказанную оратором Диане Воган; у нее он и должен попросить прощения, и если получит его, то его голова будет вывернута в естественное положение. Диана — девица добрая, она простила: и все пришло в порядок.

Весьма замечательное происшествие с той же Дианой Воган было еще в знаменитой Мамонтовой пещере, в Америке. Читатели, без сомнения, знают об этой пещере, одной из величайших в мире, тянущейся на несколько десятков верст. Однажды в конце восьмидесятых годов прошлого века большая компания демонопоклонников, в которой участвовала и Диана, предприняла увеселительную поездку в эту пещеру. В ней есть, между прочим, громаднейший зал, чрезвычайно высокий, дно которого занято глубоким озером, так называемым Мертвым морем. Забравшись сюда, демонопоклонники, пользуясь отсутствием всяких посторонних свидетелей, вздумали совершить при этой исключительной обстановке вызывание своего демона-покровителя Асмодея. Председатель компании взобрался на высокий утес, а остальная публика стала у подножия этого утеса. Но едва председатель выговорил первые слова заклинания, как дух уже обнаружил свое присутствие, не заставив себя долго просить на «тот раз. Вода озера, обычно мертвенно-спокойная, вдруг взволновалась и начала кипеть, словно в котле. Высокие своды пещеры засверкали, подобно небу, покрытому звездами; утес, на котором стоял председатель, опустился до уровня окружающей его почвы и сказать, ссадил с себя президента. Стены зала пришли в движение словно это были глыбы масла, передвигаемые какими-то гигантскими руками. На них во мгновение ока образовались громадные колонны и весь зал принял вид внутренности масонского храма. После того на противоположном берегу озера вдруг появился сам Асмодей во всей своей адской торжественности и славе, т.е. сам сверкающий, как огонь и окруженный пламенем. Он разверз руки и громовым голосом призвал к себе Диану. Взоры присутствующих невольно обратились на избранницу командира 14-ти адских легионов. Она мгновенно вся преобразилась. Она, как автомат, тронулась вперед, прямо к воде, и потом пошла по воде, как посуху. Она шла прямо к своему демону, ждавшему ее с распростертыми объятиями. Перейдя все озеро я приблизившись в Асмодею, она пала к его ногам и приложилась к ним устами. В тот же момент разразился удар грома, Асмодей исчез, и пещера приняла свой натуральный вид; Диана же очутилась лежащей на вершине того самого утеса, на котором перед тек стоял председатель. Ее тело испускало яркий свет. Когда к ней подошли, она приподнялась с видом человека, проснувшегося от сладкого сна. На расспросы товарищей она сказала, что с ней произошло что-то неизъяснимое, что в ее существовании произошел какой-то перелом и она чувствует, что с этой минуты для нее начнется совсем новая жизнь.

Батайль рассказывает о Диане Воган много разных чудес. Вот еще одно из них. В 1893 г. скончался знаменитый Альберт Пайк, верховный жрец чертопоклонников, антипапа, как называет его Батайль. По поводу избрания ему преемника начались раздоры в среде люциферитов. Образовалось две партии; одна выставляла кандидата американца и хотела, чтобы главная святыня и верховный совет оставались в Чарльстоне, другая же партия выставляла кандидатом итальянского кудесника Лемми и требовала перенесения резиденции в Рим. Диана Воган принадлежала к первой партии — американской. Но верх одержала вторая партия. Американцы крепко закручинились; среди них возник вопрос, что должна собой обозначать их неудача и не надлежит ли ее истолковывать в том смысле, что «благое божество» повернулось спиной к своим американским обожателям. Особенно волновались парижские люцифериты, всегда державшие руку американцев. А Диана Воган как раз в это время гостила в Париже. Один из тамошних люциферитов, Паласиос, друживший с Дианой, рассказал ей о кручине парижских собратьев в умолял ее явиться к ним на собрание и успокоить их. Диана охотно на это согласилась, т.к. лично она была глубоко убеждена в том, что владыка ада отнюдь не думал лишать американских поклонников своего благоволения.

Диана явилась на собрание неся в руках свой волшебный сундучок. Она открыла его и вынула из него прелестную красную розу и маленький бубен. Это ее два талисмана, с помощью которых она приходит в экстаз. Ободок бубна сделав из боярышника; он очень тоненький, высотой не более вершка; в нем проделаны дырочки и в них вставлены погремки из какого-то неведомого металла, которые при сотрясении бубна производят громкий кристальный звук. Кожа натянутая на бубне, покрыта какими-то непостижимыми знаками, посредине ее вделана серебряная звезда с семью лучами, окружающая золотую букву А. Это, очевидно, первая буква имени Асмодея.

Вступив в зал собрания, Диана попросила присутствовавших, перед тем хором певших гимны сатане, умолкнуть. Сама она стала посредине зала и опустилась на одно колено, публика же в полном безмолвии обступила ее вокруг. Склонившись на колено, Диана пришпилила свою розу к корсажу. Потом она слегка запрокинулась назад, подняла левой рукой свой бубенчик и побренчала им у себя над головой, а потом потихоньку его опустила и прикоснулась губами в серебряной звезде. Потом взяла бубен в правую руку, снова загремела им и начала медленно и постепенно перегибаться назад, с таким видом, как будто чья-то сильная рука поддерживала ее под талию. Перегнувшись совсем и запрокинувшись назад елико возможно, она тихонько подбросила кверху свой бубен, и он взлетел к самому потолку, словно птица. В тот момент, когда он долетел до потолка и толкнулся в него, зазвенев своими погремушками, раздался сильный удар грома. А бубен после того стал тихо-тихо опускаться вниз, словно кружок папиросной бумаги. Но до полу он не долетел, а остановился на высоте около 3-х футов и принялся кружить около Дианы, звеня своими погремушками. Диана в это время оказалась в совершенно сверхъестественной позе; она лежала почти совершенно параллельно к поверхности пола, во всем было видно, что она висит на воздухе, прикасаясь к полу только пятками. Она медленно повела головой и оглядела всю публику. Выражение ее глаз было какое-то своеобразное, ясно свидетельствовавшее о том, что она пришла в состояние высшего экстаза. Присутствовавшие не сводили с нее глаз. Все видели, как ее пятки отделились от пола. Она вся выпрямилась и теперь уже совсем висела на воздухе, не прикасаясь к полу даже одеждой, которая держалась на ней совершенно неподвижно, как на изваянии. Бубенчик продолжал со звоном порхать вокруг ее тела. Вдруг присутствовавшие заметили, что расстояние между телом Дианы и полом начинает как будто бы увеличиваться. Скоро уже не оставалось сомнения в том, что Диана поднимается на воздух все выше и выше. В то же время в воздухе раздавалось пение каких-то невидимых сирен. Можно было различить даже слова, которые они пели, но слова эти принадлежали какому-то неведомому языку. Возносясь все выше и выше, Диана поднялась, наконец, почти под самый потолок. Тут она остановилась, а ее бубенчик поместился у нее под головой, на манер подушечки. Вокруг тела Дианы изящными складками драпировалась ее одежда и от всей ее фигуры исходил яркий свет. Она оставалась висящей у потолка почти четверть часа, и все то время в зале царило полное безмолвие, лишь изредка прерываемое отдаленными раскатами грома.

Повисев так под потолком, волшебница начала с той же медленностью опускаться вниз. На половине высоты между полом и потолком она снова приостановилась и провисела несколько минут неподвижно. Потом ее тело, начало тихо-тихо поворачиваться и, наконец, очутилось в совершенно отвесном положении, но только головой книзу, причем опять-таки ни одна складочка на ее одежде не тронулась, и она прилегала к ее телу, как на мраморной статуе. В таком странном положении Диана опять начала опускаться книзу, медленно поворачиваясь в воздухе во все стороны. Над самым полом она обернулась ногами книзу, вынула из-за корсажа свою розу, поднесла ее к носу, медленно и глубоко вдохнула в себя аромат и, наконец, встала на пол. Ее глаза приобрели совершенно естественное выражение; она протерла их, как человек, пробудившийся от сладчайшего сна, и проговорила несколько приветственных слов присутствовавшим. Роза и бубен выпорхнули из ее рук, сами перелетели в своему сундучку, который, приняв их в себя, в ту же минуту сам собой захлопнулся. Этим и кончилось представление.

Диана Воган, благодаря своему исключительному дружеству с Асмодеем, может быть вызываема сама, подобно духу; и д-ру Батайлю посчастливилось быть свидетелем-очевидцем ее вызывания. Случилось ему быть в гостях у одного из ближайших друзей мисс Воган. Зашла речь об одном волшебном снаряде, так называемом arcula mystica, который чертопоклонниками и вообще всяческого рода высшими оккультистами применяется при сношениях их между собой на каком угодно расстоянии. Батайль заметил, что у его хозяина этого снаряда нет, и что ему, вероятно, трудно без него обходиться.

— Нисколько, — отвечал ему приятель, — ведь у нас все сношения между собой и с высшим миром производятся через посредство мисс Воган; а ее мы когда угодно можем вызвать без всяких особых волшебных снарядов.

Батайль чрезвычайно заинтересовался этим способом вызывания знаменитой волшебницы, и его хозяин тут же ему и показал, как это производится. Он повел Батайля в свой кабинет, старательно запер дверь, потом взял лист обыкновенной, так называемой золотой бумаги, которой обклеивают коробочки и вырезал из ней семь звезд, каждая с семью лучами. У него был заготовлен из картона шаблон совершенно правильной формы; по нему он и вырезал золотые звезды. Затем на золотой стороне каждой звезды он надписал одну за другой все семь букв имени Люцифера. Писал он, конечно, французское или латинское имя «Lucifer», которое состоит из семи букв. На исподней, белой стороне звездочек он написал одну за другой буквы непостижимого на первый взгляд слова «Masanec», но это слово не что иное, как псевдоним мисс Воган. Остатки листа, из которого вырезались звезды, он свертел в комочек и капнул на него ровно семь капель розового масла. Он торопился окончить всю эту операцию, потому что ее надо было закончить к известному часу. Наделав звезд, он взял заранее заготовленный квадрат из белого картона, в 70 сантиметров, т.е. почти ровно в аршин. На этот картон была наклеена большая семилучевая звезда из серебряной бумаги, а в центре серебряной звезды был наклеен кружок из золотой бумаги. Вокруг этого кружка, против острия каждого луча звезды, были написаны буквы имени «Lucifer»; эти буквы были надписаны зелеными чернилами, а повыше их, в промежутках между ними, семь букв слова «Asmodea», другого псевдонима мисс Воган. Этот большой картон с серебряной звездой он положил на круглый стол, около которого поставил кресло, а с другой стороны, прямо против кресла, стул. Сам он сел на этот стул, Батайлю предложил другой, стоявший радом, кресло же оставалось пустым и предназначалось для вызываемой мисс Воган. На стол он поставил, прямо на золотой кружок, наклеенный на звезде, большую спиртовую жаровню. Кресло было так поставлено, что первая буква имени Люцифер приходилась как раз против его середины.

Теперь все было готово для вызывания. Вызыватель попросил Батайля сидеть тихо, а главное не произносить ни слова до самого появления вызываемой. Потом он вынул часы. Это был точнейший хронометр, установленный по географической долготе того места, где производилось вызывание. В тот момент, когда они уселись на места, оставалось две или три минуты до 10 часов вечера. Семь звезд, которые раньше были вырезаны, лежали одна на другой правильной кучкой справа от заклинателя. Он сложил их в порядке букв имени Люцифер, так что сверху лежала звезда с буквой L, под нею звезда с буквой U, и т.д. Слева же от него лежал комочек золотой бумаги, смоченный розовым маслом. Заклинатель зажег спиртовую лампу и попросил Батайля задуть свечи, которые как раз стояли около него. Комната освещалась только бледным спиртовым пламенем.

Когда стрелка хронометра остановилась ровно на 10-ти часах, заклинатель взял в левую руку комочек надушенной бумаги и положил его на букву R, последнюю букву имени Люцифера, а средний палец правой руки, которую он держал широко разверстой, на последнее A имени Asmodea. После того он свою разверстую левую руку прижал себе против сердца и громким голосом очень внятно и медленно проговорил:

— Асмодей, дозволь твоей супруге Диане появиться передо мной.

Потом он некоторое время посидел зажмурив глаза и как бы ожидая чего-то. Потом он объяснил Батайлю, что в эту минуту он сосредоточенно считал секунды до 77. Это число у люциферитов тоже священное, потому что соответствует числу демонов-вождей, командующих легионами адских сил. Совершив этот счет, заклинатель открыл глаза и немедленно устремил их на свой хронометр, тщательно следя, когда стрелка будет показывать три минуты одиннадцатого. Когда наступил этот момент, он левой рукой быстро переложил задушенный комок бумаги на следующую букву имени Люцифера, вторую с конца, т.е. E; в то же время средний палец правой руки он передвинул на следующую букву имени Asmodea — вторую от конца, т.е. E. И опять он произнес то же воззвание к Асмодею. Последовало новое зажмуривание глаз и новый счет до 77. Когда прошло еще три минуты, и было шесть минут одиннадцатого, он переставил бумажный комочек в палец на следующие буквы и продолжал так до последних букв. Но после последнего перемещения он уже не зажмуривался, а взял бумажный комочек левой рукой и бросил его в пламя спиртовой лампы. Правой рукой он в то же время взял золотую звезду, лежавшую сверху (на которой были буквы L и M). Прежде всего он почтительнейше облобызал эту звезду с той и с другой стороны, а затем и ее сжег в пламени спирта; при этом ему, наверное, слегка обожгло пальцы, но он даже и бровью не повел и держал бумажку пальцами, пока она не сгорела вся дочиста. Теперь началось последовательное сжигание всех золотых звезд, но на этот раз с промежутками ровно в 7 минут, так, чтобы последняя звезда сгорела как раз к одиннадцати часам. Одиннадцать, как мы уже много раз упоминали, самое священное число у демонопоклонников. И в тот момент, когда догорела последняя звезда, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. В соседней комнате часы как раз пробили одиннадцать. Заклинатель в последний раз проговорил свой призыв: «Асмодей, дозволь своей супруге Диане появиться передо мной», и медленно открыл глаза.

Спиртовая лампа вдруг вспыхнула ярким белым пламенем, и в ту же минуту Батайль увидел перед собой на кресле, стоявшем по ту сторону стола, мисс Диану Воган.

— Друг мой, — сказала она, обращаясь к вызывателю, не глядя на Батайля и как бы совсем не видя его, — вот и я. Я была в Москве. Что вы от меня хотите?

— Простите меня, дорогая Диана, за то, что я побеспокоил вас, — ответил ей заклинатель. — Мы долго беседовали о вас вот с ним, с доктором. Это он пожелал видеть вас.

Тут она довернула голову к Батайлю и проговорила со смехом:

— Ах, в самом деле, здесь доктор! Вы человек неисправимый, доктор. Признайтесь откровенно, что вы призвали меня только из одного любопытства и что вам совсем нечего сообщить мне?

Батайль попросил позволения встать с места и подойти в привидению. Это ему было немедленно разрешено. Подойдя к призраку, он сказал:

— Я не знаю, кто вы, здесь появившаяся. Действительно ли вы мисс Диана Воган?

Призрак разразился громким хохотом.

— Надеюсь, — сказал он, — что вы не приникаете мена за злого духа?

Батайль, конечно, ответил, что не принимает, но все же не может постигнуть происходящего перед его глазами удивительного явления. Он взял в руки большую камышовую трость и направил ее прямо на призрак, который не оказал никакого противодействия. Трость прикоснулась к призраку, проткнула его насквозь, уперлась в спинку кресла, и ее конец, прикоснувшийся в креслу, от этого прикосновения мгновенно загорелся. Диана снова закатилась хохотом и вслед за тем мгновенно исчезла, а в руках Батайля трость продолжала гореть.

По окончании всей операции хозяин объяснил Батайлю, что такой способ вызывания Дианы был преподан самим Асмодеем с указанием всех его мельчайших подробностей. Надо только в точности следовать установленному порядку, проделать все, не выпуская ни малейшей мелочи. И тогда вызывание, наверное, будет удачно. Хозяин предлагал самому Батайлю в этом убедиться. Предлагаем и мы со своей стороны то же самое нашим читателям, если бы между ними нашлись ярые любители таинственного, не очень боящиеся чертей. Батайль же, со своей стороны, остался при глубоком убеждении, что перед ним являлся не призрак самой Дианы Воган, а просто-напросто черт, принявший ее внешность.

В ряду множества чудес, виденных Батайлем, можно отметить те таинственные явления, которые он наблюдал в Сингапурском кружке палладистов. Он попал там на одно торжественное собрание, во время которого посвящали в высший чин секты какую-то девицу из высшего общества. Ритуал избрания мы описывать не будем, потому что это вещь довольно скучная. Состоял он в обмене разными волшебными условными словами, а мы уже приводили примеры таких опросов, выдержанных самим Батайлем. Значительную часть этого рукоположения составляла длиннейшая речь председателя собрания, с которой он обращался к новой избраннице. Эта речь представляла собой подробное изложение учения палладистов, о котором мы тоже уже дали понятие. Потому мы, опустив все это, перейдем к заключительным сценам торжества, начавшимся уже после того, как сам акт посвящения был вполне закончен.

Все в торжественном молчании уселись на свои места, и огни в зале были потушены. И тотчас вслед за тем обнаружилось очень странное явление. В зале, само собой разумеется, находился алтарь Бафомета, как и во всех демонопоклоннических капищах. И вот этот алтарь начал испускать свет, словно он был намазан фосфором. Сходство с фосфорным светом дополнялось еще тем, что от алтаря поднимался ясный дымок, а предметы, намазанные фосфором, всегда дымятся. Движение этого дыма сообщало воздуху некоторые дрожания, колебания, и оттого казалось, что вся статуя идола как бы колеблется. В воздухе распространился явственный чесночный запах, что еще более подтвердило догадку Батайля, что свечение зависело от фосфора. Сквозь эту дымку света идол казался бледным, как бы изваянным из воска. Ближайшие предметы не были освещены этим светом; светился один только алтарь со статуей, в зале же царила кромешная тьма. Сбоку, невдалеке от алтаря, была устроена возвышенная кафедра, с которой обычно говорили ораторы. Батайль еще раньше заметил, что внешняя фигура этой кафедры была какая-то странная; вначале он не разобрал, на что походит эта фигура, но вот теперь, в потемках, после того, как начала светиться статуя Бафомета, засветилась и кафедра, и тогда Батайль ясно увидел, что она имеет форму мертвой головы с разинутым ртом и с рогами. Можно было ясно различить и рога, и глазные впадины, и треугольную носовую впадину, и рот с зубами. Все эти детали теперь ярко светились. Похоже было на то, как будто бы из под пола высунулась страшная дьявольская голова. И вот в центре этой страшной фигуры, т.е. во рту ее, появилась новая светящаяся фигура; это был сам председатель собрания Спенсер. Он взошел на кафедру тихо, никем невидимый в потемках, и его одежды были, по всей вероятности, тоже напитаны фосфором, потому что он тоже светился, как и алтарь, и кафедра. Батайль думал сначала, что Спенсер обратится к собранию с речью, но тот безмолвствовал. Он опустился на колени и положил руки на края кафедры. Потом он опять поднялся на ноги, осенил свою грудь крестообразным движением, только исполнил его в обратном порядке. Потом он вдруг принялся изо всех сил дуть ртом. По этому странному сигналу все присутствующие поднялись со своих мест. Каждый из них обернулся к той стене, которая приходилась против кафедры. Послышался шум больших полотнищ, как бы наматываемых на вал, и в самом деле оказалось, что обои, покрывавшие эту стену, поднялись, раздвинулись, и стена обнажилась. Тогда все присутствующие повторили жест председателя, т.е. сделали крестообразное движение рукой и начали изо всех сил дуть. Потом опять настала тишина, и как раз в этот момент на каких-то невидимых часах глухо пробило двенадцать — ровно полночь. Опять настало мертвое молчание, а вслед за ним по капищу пронесся продолжительный жалобный вой. Можно было различить, что эти унылые звуки сосредоточиваются вверху, под сводами капища. И опять настала минута полного молчания. Потом вдруг на обнаженной стене появился огромный белый круг, который, как понял Батайль, должен был изображать собой католическую причастную облатку. Крут этот начал вращаться сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее и, наконец, разлетелся на тысячи кусков, но без малейшего шума. На месте круга появился силуэт черной курицы, которая со всех ног бежала куда-то, раскрыв клюв и как бы в ужасе подняв перья; за курицей гналась большая очковая змея, которая, наконец, настигла курицу и укусила ее. Курица тотчас повалилась на спину, одиннадцать раз свела и развела лапы и подохла. А змея после того медленно ее проглотила, причем видно было, как от массивного тела курицы вздувается тонкое тело змеи. После того змея, как бы постепенно потухая, пропала из глаз. На месте змеи и курицы появилась летучая мышь, которая пролетела в левый угол стены и исчезла. Дальше появился козел, который то открывал, то закрывал глаза и сам весь то исчезал, то вновь появлялся. Все это время вверху, над своей головой, Батайль слышал какие-то престранные звуки, словно там, в вышине, под сводами капища, передвигались какие-то тяжелые предметы. Но различить ничего было нельзя, потому что кругом стояла непроницаемая тьма. Но вот Батайлю показалось, что стул, на котором он сидел и около которого теперь стоял, как будто бы двинулся с места и при этом даже слегка задел Батайля. Он протянул руку, чтобы ощупать стул, но около него было пусто: стула не было. Батайль протягивал руки во все стороны, стараясь нащупать стулья соседей, но повсюду вокруг его оказывалась пустота. Все стулья куда-то исчезли. Куда они исчезли. Батайль не мог и придумать, а в потемках не было возможности ничего рассмотреть. И на стене ничего больше не появлялось. На ней виднелась теперь только крошечная светлая точка, искра, и вся стена по временам потрескивала. Искорка то исчезала, то снова появлялась. Запах чеснока становился все крепче и крепче. Между тем к искорке присоединилась еще другая, потом третья, четвертая, и, наконец, вся стена покрылась этими искрами; одни из них тухли, другие загорались, и вся эта игра искр как бы клонилась к тому, чтобы из этих светлых точек составились какие-то фигуры. Искорки мало-помалу сочетались, вытягивались в линии и, наконец, из них образовались какие-то фигуры как будто буквы, но совершенно неизвестного языка. Батайль полагал, что это разные демоны пишут свои имена. Эта его догадка сейчас же и подтвердилась. Председатель Спенсер, который стоял на кафедре, вытянув руки вперед по направлению к той стене, выкликал одно за другим имена разных демонов: Сннбук, Догон, Зарек, Фарзуф, Уриель, Астарот и т.д. Как только он произносил имя, искорки на стене сбегались и соединялись в особую фигуру, которая в представляла собой подпись выкликнутого демона. При имени Баал-Зебуба на стене появлялся иероглиф, давно знакомый Батайлю, потому что он видел его начертанным на подножии всех статуй Бафомета. Фигуры подписей были самые причудливые; многие из них напоминали фигуры животных и насекомых, по преимуществу отвратительных. В конце этой переклички на стене появилась громадная голова дьявола, чрезвычайно яркая. Она страшно ворочала глазами и открыла рот, как бы собираясь говорить, но ничего не сказала, а тотчас же исчезла. После того все лампы в зале сами собой вспыхнули, залив зал светом, который показался нестерпимым после долго стоявшей темноты. А в это время с такой же мгновенностью потух свет Бафометовых алтаря и кафедры. Обои на стене вновь пришли в порядок.

Но когда зал осветился, все присутствовавшие, и в особенности новичок Батайль, были поражены до онемения. Все стояли разинув рот и вперив глаза в потолок. Дело в том, что на полу зала ничего не было; с него исчезли стулья, столы, скамьи, перила, даже орган; все это теперь находилось под самым потолком и висело там в невообразимом беспорядке над головами присутствовавших. Таким адским беспорядком духи засвидетельствовали о своем присутствии. Батайль твердо уверен в том, что эта проделка была произведена чертями, ибо, по его мнению, невозможно было и вообразить, чтобы такое передвижение массы громоздкой мебели было возможно сделать так, чтобы этого никто не заметил.

Спенсер со своей кафедры произнес коротенькую речь, в которой старался разъяснить значение всего того, что произошло, главным образом в том смысле, что все это доказывало совершенно несомненное присутствие и действие бесплотных сил. В конце речи он объявил, что заседание пришло к концу и что остается еще один заключительный чудодейственный феномен. Он сошел с кафедры, подошел к стене и стал вплоть к ней задом. Публика разместилась около него полукругом. Он поднял руки над головой, скрестил их, а пальцы сложил особенным образом, так что на тени кисти его рук дали изображение дьявольских голов. Не штука была сложить пальцы таким образом, чтобы на тени от них вышел черт. Штука же заключалась в том, что эти теневые изображения так и остались на стене, когда Спенсер от нее отошел. Батайль говорит, что он часто видал этот дьявольский фокус, но что никогда он так блистательно не удавался, как в этот раз. Но для того, чтобы он удался, надо громким голосом и безошибочно проговорить особое заклинание. Текст его приведен у Батайля; и т.к. он, по счастью, не длинен, то мы, курьеза ради, выпишем его. Вот он:

«Трулу-крашким-никоэ!.. Верьяматхобен-мулу-истар-непхрис... Паракомулу-игадзушу-экиммугалу-зикака-динджир... Лулу-викос-гарбениум-лотипхрем-манаско-икс-пакс-гремфик... Зипетах-ашаршиматум-абраксас... Саматипо... Сулатхеки... Боларик... Маларик... Абраксарик... Либбисху-махари-шмасх... Фоэ! Фоэ! Фоэ!.. Рану! Рану! Рану! Белиаг-гог! Фоэ! Фоэ! Фоэ!».

Произнеся это заклинание, Спенсер отошел от стены, и тогда всем стало видно, что тень от его рук чрезвычайно резко выделялась на белом фоне стены, как силуэт, сделанный тушью. Место между изображениями рук тоже не осталось пустым. Тут появилась громадная голова дьявола, черная, с белыми глазами. Рот головы то открывался, то закрывался. Это была живая тень. Вместо рогов на голове было две дьявольских рожицы, только вытянутых и удлиненных на подобие лунного серпа. Спенсер объяснил публике, что большая голова принадлежит Баал-Зебубу, представляющая левый рог — Астароту, а правый — Молоху.

— Скажи нам, Баал-Зебуб, — громким голосом вскричал Спенсер, — ты ли это, предводитель полчищ всеблагого божества, явился здесь перед нами?

Рот большой головы открылся и послышался явственный ответ:

— Да.

— А это ты, Астарот? — продолжал Спенсер.

Левая голова в виде утвердительного ответа сделала кивок, а вслед за ней на такой же вопрос и правая.

Тогда Спенсер спросил, кто их послал сюда, этих демонов, явились ли они по повелению самого Люцифера? Все три головы, одна за другой, ответили: «Да». Спенсер задал еще один вопрос: «Долго ли еще всеблагое божество и духи света будут покровительствовать своим почитателям?». Три головы громким голосом прокричали: «Всегда, всегда, всегда!». Этим и закончилось торжество.

Спиритизм, являющийся для столь многих совершенно невинным развлечением, а часто и увлечением, не ушел от зорких глаз нашего автора. Батайль давно уже косо смотрел на него, и когда принялся за него вплотную, то убедился, что его подозрения были совершенно основательны и что спиритизм, на его первых ступенях, является, так сказать, преддверием демонизма, а при дальнейшем увлечении и прямо в него впадает.

Впервые Батайль убедился в этом, будучи в Берлине. Здесь он увидел воочию «настоящий» спиритизм. Ему удалось попасть в спиритическое общество, носящее имя «Германия», председателем которого был в то время Юстус Гофман. Батайль участвовал сначала в публичном заседании этого общества, на котором присутствовало несколько сот гостей. Так как в числе этой большой публики было, разумеется, иного народа, хотя и подающего надежды, но еще не надежного, то собравшиеся удостоились видеть лишь самые обыкновенные спиритические фокусы, т.е. верчение столов, разговоры посредством стуков, прикосновение невидимых рук в потемках и т.д. Но Батайль очень хорошо знал, что все это только предварительные фокусы, имеющие целью распалить фантазию и подогреть свойственную человечеству страсть к таинственному. Ему захотелось протиснуться подальше вперед, подойти к корню дела и посмотреть, в чем он состоит. Он решился познакомиться с самим Гофманом, и ему это удалось. Они живо поняли друг друга с помощью известных, уже не раз нами упомянутых условных знаков и слов. Батайль тут же объяснил Гофману свое желание видеть настоящее таинство спиритизма, и Гофман ввел его в заседание особого общества, носящего название «Лотос святого Фридриха»; это общество составляет секретный отдел общества «Германия», нечто вроде его тайного комитета. Разумеется, в заседании на этот раз были уже только избранные, в очень ограниченном числе. Гофман встретил гостей в приемном зале, а затем на минуту вышел в соседнюю комнату и оттуда явился уже наряженный для священнодействия. На нем был длинный, до полу, траурный балахон, т.е. белый с черной отделкой, с очень широкими рукавами. На ногах его были туфли из красной кожи, а на голове особая корона. В руках он держал разные снасти. Несколько мгновений он постоял в дверях зала с важным величественным видом, потом семь раз взмахнул волшебным мечем, и после того еще тем же оружием сделал кругообразный взмах. Тотчас вслед за тем громко щелкнули дверные замки; двери зала сами собой замкнулись. Служители, раньше стоявшие у дверей, вдруг куда-то исчезли, а за спиной председателя появилась какая-то фигура, которую Батайлю сразу не удалось рассмотреть. Видно было только, как эта фигура подняла кверху левую руку, и в тот же момент раздались как бы два щелчка громадного бича, и Батайль вполне явственно ощутил на себе два удара. По этому вступлению Батайль, уже давно умудренный опытом, распознал, что он находится в гостях у самых подлинных чертопоклонников.

Председатель обратился к присутствовавшим с коротким воззванием, приглашая их вознести молитву «благому божеству». Все стали на колени, и председатель звучным голосом произнес воззвание. Батайль начал было вслушиваться в формулу этого воззвания, но ему было не до того, потому что он слышал, как на его правое плечо обрушиваются все учащающиеся удары, наносимые какой-то невидимой и бесцеремонной рукой. Кроме боли он ощущал еще какое-то неприятное содрогание во всем теле. Вдобавок на своем лице он ощущал по временам страшно горячее дуновение, а в то же время сверху капали капли горячей воды, громко хлопавшие об пол. Зал был освещен газом; но он вдруг потух, и в то же время Батайль почувствовал зверский мороз. Вдруг в зале раздался раздирающий вой, такой, какого Батайль не только никогда в жизни не слыхивал, но даже и вообразить не мог, вопль, от которого он задрожал всем телом. Такой вой, по его словам, раздается на собраниях люциферитов лишь в тех случаях, когда черти намереваются устроить что-нибудь особенно торжественное. Ужас, возбужденный в нем этим воем, Батайль отказывается описывать, говоря, что никогда в жизни он не ощущал такого страха.

Между тем президент, ставший у мраморного стола, начал на него сыпать какой-то белый порошок, который, как только прикасался к столу, сейчас же сам собой загорался, и его пламя было ярко-изумрудного цвета с красными отблесками. Батайль смотрел на фигуру Гофмана и видел, как она при этом колеблющемся свете сама начала колебаться, дрожать, сжиматься и растягиваться, принимая при этом самые неожиданные и причудливые фирмы; Гофман по временам даже принимал вид разных животных, вроде жабы, козла и т.д. Через несколько времени Гофман опять помахал своей шпагой, и опять раздались удары невидимого бича, отдававшиеся на плечах присутствовавших. А председатель тем временем начал громко читать новое воззвание, в котором перебирал имена бесчисленных демонов. И при каждом имени раздавались щелчки бичей. Воззвание закончилось страшными богохульствами и просто разными нецензурными словами.

Вслед за тем на сцену выступил медиум. Этот человек был без всякого костюма, совершенно голый. Он вышел на середину зала и к нему тотчас подскочили сами собой, неизвестно откуда взявшиеся стол и стул. Медиум сел на стул и прикоснулся рукой к столу, и стол тотчас же запрыгал и закружился, потом остановился неподвижно. Председатель обратился к этому столу с вопросами на каком-то совершенно непостижимом языке. Стол отвечал ему стуками, которые производил, ударяя ножкой в пол. Вопросы были спешные; видно было, что председатель торопился их закончить, ожидая чего-то с минуты на минуту. И в самом деде, нечто тотчас же началось. Зал вдруг наполнился массой каких-то призраков. Все они были черны и все были в то же время прозрачны, в те минуты, когда становились между глазом наблюдателя и огнем на мраморном столе. Все они двигались, бесшумно пролетая около присутствовавших. По-видимому, главная гуща этих призраков собралась вверху, у потолка зала; там слышались хлопанье и щелканье, и звон каких-то бубенчиков, словно там начался какой-то адский поезд. Скоро к этим звукам присоединились вой и скрежет, и тогда Батайлю показалось, что он попал прямо в ад и слышит вопли грешников, терзаемых демонами. Потом вдруг все прекратилось; стало ничего не видно и ничего не слышно. Председатель Гофман открыл требник демонского служения, книгу, которая была переплетена в кожу казненного человека, и стал по нему читать какую-то дичь на латинском языке, в котором между прочими попадались фразы, представлявшие воззвания к демонам: «Ариель, услыши нас... Астарот, ты отец наш... Баал-Зебуб, поклоняемся тебе...» и т.д. Воззвание не осталось тщетным: посреди зала вдруг появилась огненная фигура какого-то полуконя, полугрифа. Это был демон Адрамелех, которого Гофман тотчас же и назвал по имени. За Адрамелехом появился демон в виде крокодила; за ним какая-то акула с головой льва и еще много других. Все они появлялись на одно мгновение, только мелькали и сейчас же исчезали, уступая место другим. Эта фантасмагория завершилась появлением неизреченно мерзких образов, знаменовавших собой таинство размножения. Но все это было, очевидно, не то, чего добивался Гофман. Он некоторое время молча созерцал все эти призраки и, наконец, громко крикнул:

— Мы хотим тайну жизни, вот что нам нужно! Homunculus!

Гофман желал, значит, гомункула, того самого гомункула, о котором идет речь в «Фаусте». Это одно из самых древних мечтаний блуждающего человеческого ума. Еще в Средние века тогдашние алхимики, герметики и вообще всякие искатели таинственного, тщились сделать человека из неодушевленной материи, сделать, по крайней мере, хоть зачаток его. Пусть эго будет хоть не «homo», а «homunculus», и то торжество. И эта странная мечта не угасла в человечестве, дожила до наших дней. Теперь ей овладели демонопоклонники. Бог создал человека, — рассуждают они, — почему же Люцифер не может создать его? И вот они принялись усердно молить свое «благое божество» о том, чтобы оно в свою очередь понатужилось — создало им «человечка» во утешение.

В зале царили мрак и гробовое безмолвие. Поощренные обилием явлений, которое выпало на долю этого заседания, чертопоклонники, затаив дыхание, ждали появления гомункула. И вот среди полной темноты в воздухе появилась слабо светившаяся форма, что-то беловатое, прозрачное, вроде студня, — очевидно созданная сатаной протоплазма. Сначала она оставалась совершенно неподвижной, потом начала потихоньку колебаться, как амеба под микроскопом. С одной стороны из нее начало что-то вытягиваться, какое-то подобие ноги или руки. Потом вдруг словно что-то помешало акту созидания, словно кто-то задул и угасил созданную форму, и она исчезла. Через несколько мгновений она снова появилась, и снова попытка была безуспешной. И так повторилось раз пять или шесть. Видно было, что усилия сатаны сотворить гомункула разбиваются о какое-то неодолимое препятствие.

Неудача страшно раздражила Гофмана. Он швырнул вверх свою шпагу и пентаграмму и, потрясая кулаком, вскричал:

— Как, и на этот раз ты опять дашь себя одолеть, Люцифер!..

Но едва выговорил он эти слова, как вдруг раздался ужасающий и неимоверный грохот. Стекла, вделанные в потолок зала, были мгновенно разбиты на тысячи кусков и посыпались вниз. В отверстия рам хлынуло целым потоком бесчисленное полчище каких-то гнусного вида призраков, которое с шумом, гамом и воем, как ураган, помчалось по обширному залу, словно отворили двери ада и выпустили из него толпу его жильцов. Призраки кинулись на злополучных люциферитов, толкали их, пинали, кувыркали, били хвостами по щекам и даже кусали до крови. Батайль, ошеломленный в первую минуту, по счастью, скоро овладел собой и быстро прошептал молитву. Никто его не слышал и никто не видел в потемках, как он перекрестился. Но молитва произвела обычное действие, и полчище чертей мгновенно исчезло.

После того у Батайля было множество личных встреч со спиритами всяких степеней и оттенков. Всех их вообще он делит на три группы. В первую входят разные шарлатаны, чудодеи, в сущности, простые фокусники и их жертвы — более или менее невинные любители таинственного и чудесного; это так называемые лжеспириты. Вторая и третья группы, это уже настоящие спириты. Во вторую группу входят те многочисленные любители таинственного, которые уже знают, к чему они стремятся; это обреченные жертвы лукавого. Батайль называет их «Vocates procedants». «Vocate» значит «призванный», procedant — «устремляющийся, идущий к... чему-то». Но к чему именно, в этом не может быть сомнения. В третью группу входят так называемые «Vocates elus» (elu — избранный). Эти «избранные» уже настоящие и убежденные чертопоклонники.

В спиритических кружках, даже очень невинных на вид, по уверению Батайля, совершаются многие веши, наводящие на размышления. Редкий спиритический кружок не занимается вызыванием духов, которые разговаривают с публикой посредством стуков Обычно для этих разговоров служат столы, которые своими ножками выстукивают условным числом ударов «да» и «нет» или буквы азбуки. Но какой дух одушевляет в этих случаях стол? — задает себе вопрос Батайль. Очевидно, дьявол. Батайль, по крайней мере, нисколько в этом не сомневается. Но далеко не все спиритические кружки довольствуются столами для сношений с лукавым. Батайль, например, передает такого рода сцену. У спиритов, и в особенности у масонов-спиритов, в зале верховного совета всегда имеется скелет. Держат его в виде внушительной декоративной принадлежности. Обычно его устанавливают так, что в одной руке, высоко поднятой, он держит кинжал, а в другой — знамя данного масонского толка. Скелет снабжен особым механизмом, с помощью которого он может делать движения, например, махать рукой, держащей кинжал. При посвящении нового члена его ставят около этого скелета, и тот заносит кинжал над головой посвящаемого. Это, надо полагать, и служит выражением угрозы смертью в случае измены. Такие скелеты с механизмом, для надобности масонских лож, выделываются, между прочим, в мастерской Тессье, в Париже, и стоят 600 франков. Случается, что из рук скелета вынимают кинжал и знамя и произносят над ним особое заклинание. Тогда, если это заклинание совершено знатоком и мастером дела, в скелет нисходит какой-нибудь демон, и скелет, им одушевленный, выделывает разные штуки; пример тому мы уже привели при описании чудес, виденных Батайлем у китайских сектантов Сан-Хо-Хой. Духи, нисходящие в скелет, ведут себя различно, смотря по своему нраву: иные степенны и серьезны, другие — шаловливы, а третьи, как, например, Молох, злы, раздражительны и весьма щедро расточают направо и налево колотушки.

В том заседании, о котором мы начали речь, лицедействовал демон Асмодей. Он вселился в скелет, не заставив себя долго просить. Как только в скелете обнаружилось движением его присутствие, к нему обратились с просьбой сообщить, в каком порядке распределены разные демоны по разным странам света. Дело в том, что всякого рода тайных обществ развелось страшное множество. Владыка ада, разумеется, рассматривает всех членов этих обществ, как свою законную добычу. Но ему необходимо быть со всеми этими обществами в постоянных сношениях, и с этой целью он в каждую местность командирует своего демона, который здесь и руководит делами местных тайных обществ. И вот на заседании, о котором мы говорим, пожелали иметь поименный список всех чертей, разосланных по земле Люцифером в роли своих комиссаров.

Скелет, к которому была обращена эта просьба, одушевляемый вошедшим в него Асмодеем, тронулся с места и подошел к столу. Ему дали бумагу, перо, чернила, и он начал писать. Вышел очень длинный список, чрезвычайно аккуратный, систематический; он целиком приведен в книге Батайля. Во главе списка стоит Битру, надо полагать, важный адский чин, потому что он исполняет должность верховного руководителя всех других комиссаров, назначенных в разные места. Дальше идет алфавитный список округов и городов, с указанием, в какой город какой демон командирован Люцифером. Так, например, в Парижский округ назначены: в сам Париж — Кордохар, в Блуа — Посейдон, в Шартр — Фудри, в Мео — Зарапата, в Версаль — Бельтрам и т.д.

А вот еще происшествие, очевидцем которого был сам Батайль. В Южной Америке, в Монтевидео, он познакомился с одним полковником и нередко посещал его. Однажды вечером, когда уже гости разошлись, семья расположилась у открытого окна, наслаждаясь ночной свежестью. Тут сидели сам полковник, его жена и две дочери, а из чужих был только какой-то вышедший из духовного звания господин, которого Батайль подозревал в принадлежности к секте палладистов, да сам Батайль.

Прямо против окна вдали виднелся маяк. Он был устроен с вращающимся светочем, и его яркий луч по временам падал прямо в открытое окно, у которого все сидели, а потом затмевался, и в комнате наступала тьма. И вдруг одна из хозяйских дочек воскликнула.

— Смотрите, ведь это наш друг идет сюда! Зачем он к нам сегодня?

Все уставились в окно. В эту минуту луч света с маяка был как раз устремлен на окно. Батайль рассмотрел в этом снопе света человеческую фигуру, которая, постепенно вырастая быстро приближалась к окну. Батайль ясно рассмотрел всю фигуру. Это был молодой человек, еще совсем безусый, с чрезвычайно хорошеньким лицом, очень изящно одетый в обыкновенный европейский костюм — открытый жилет, фрак и т.д. Маячный луч быстро потух, а вместе с ним исчезла и фигура. Все с нетерпением ждали поворота маяка, и когда его луч снова ударил в окно, фигурка вновь появилась на этот раз уже гораздо ближе. Она быстро плыла по воздуху, прямо к окну, точно подталкиваемая лучами света. На этот раз Батайль начал ясно различать черты лица хорошенького юноши, и у него мгновенно промелькнуло воспоминание о том, что он это лицо где-то раньше видел. Между тем маяк повернулся, и видение вновь исчезло, а когда луч света снова ударил в окно и призрак оказался совсем близко, Батайль явственно рассмотрел лицо призрака, вспомнил его, и у него невольно вырвался крик: «Саундирун!».

Напомним читателям, что так называлась та молоденькая девадаси, которую Батайль видел в храмах демонопоклонников около Калькутты. Она тогда исчезла, славно испарилась на глазах у всех присутствующих. (См. выше). Но как только Батайль выкрикнул это имя, видение мгновенно исчезло.

Батайль задает себе вопрос: кто тачая была эта Саундирун которую он дважды встретил на своем пути исследования демонопоклонства? И он приходит к заключению, что это было не человеческое существо, а воплощение демона. Он глубоко убежден, что такие воплощения бывают и живут среди людей, и что даже среди известных исторических личностей можно указать на них. Так, знаменитый граф Сен-Жермен, по мнению Батайля, был воплощенный демон. Но для такого толкования надо принять все чудеса которые о себе сообщал Сен-Жермен, т.е., что он был современник Моисея, что он вовсе не стареет, что его средства неограниченны, и т.д. Тут Батайль рассуждает со всей непосредственностью простолюдина: откуда у человека деньги? Как может он не стариться, как он мот свободно научиться говорить на всех языках? Все это неизвестно и непостижимо, а посему ясно, что все это чертовщина. Интересно, однако же, что Калиостро, другой кудесник, тоже выдававший себя за тысячелетнего юношу и тоже обладавший таинственными миллиардами, Батайлем не считается прямо чертом, а лишь спиритом высшего порядка, Vocate elu (см. выше). Правда, между ними и была существенная разница. Калиостро, в конце концов, когда за него взялась инквизиция, был изобличен и разобран, что называется, по косточкам; вся его родословная была восстановлена до мельчайших разветвлений. Сен-Жермен же, как был при жизни, так и после смерти остался таинственным незнакомцем, о происхождении которого имеются лишь догадки, ничем не оправдываемые.

Из других современных чудодеев Батайль рассказывает еще о своем соотечественнике Пенблане, богатом парижском фабриканте. У Пенблана есть барабан, преподнесенный ему демоном Бегемотом, о котором мы упоминали при описании дела Урбана Грандье. Во время собраний своего кружка Пенблан иногда показывает такого рода фокус. Он садится на председательское кресло, а семь высших членов кружка поочередно, один за другим, ровно через три секунды ударяют в его барабан; сам же Пенблан в это время декламирует какое-то заклинание. Когда оно оканчивается, кудесник на глазах у присутствующих начинает увеличиваться в объеме и через несколько минут вырастает в гиганта, голова которого упирается в потолок. В таком сверхъестественном виде он сидит перед своими собратьями минут двадцать, полчаса. Ёго одежда, конечно, тоже вырастает, равно как и кресло. Потом он начинает опадать, сжиматься и принимает свои естественные размеры. Любопытно еще, что если Пенблан начинает что-нибудь говорить в этом состоянии, то голос его, вместо того, чтобы уподобиться рычанию грома или, по меньшей мере, тромбона, наоборот, оказывается каким-то писком, как у младенца. Барабан Бегемота, если в него ударить в то время, когда совершается это чудо, издает не стук, а петушиный крик.

В заключение приведем еще два случая из области чертовщины, так сказать, частной и личной, а не общественной, не сектантской. Батайль делал экскурсии и в эту область. Оба случая были во Франции, а герои их — люди военные; оба относятся во времени Наполеона III.

В Фонтенбло, в местном гарнизоне, был солдат, за которым стали замечать, что он встает по ночам с постели, тайно уходит из казармы, бродит где-то по лесам, а утром оказывается лежащим у себя на койке бледный, полуживой. Врач, которому поручили его освидетельствовать, дал заключение, что этот солдат лунатик, что его надо уволить со службы. Перед увольнением ротный командир случайно разговорился с ним и, между прочим, спросил, что такое с ним приключилось и с чего это началось? Солдат и признался, что он вовсе не лунатик, а колдун, и каждую ночь ходит на свидание с чертом. Командир начал его расспрашивать подробно и так заинтересовался им, что решился сам вместе с ним пойти на его свидание с чертом. Солдат согласился доставить это редкостное развлечение своему начальству и требовал только, чтобы ротный не брал с собой никакой вещи, приходившей даже хоть только в соприкосновение с чем бы то ни было церковным, священным. Капитан набожностью не щеголял и в этом отношении сейчас же успокоил солдата. Но по мере приближения роковой ночи он сам начал беспокоиться, и хотя намерения своего не отменил, но под влиянием некоторого волнения рассказал обо всем своей жене. Та, конечно, пришла в ужас от его затеи, но как ни отговаривала его, упрямый офицер, несомненно, боявшийся прослыть трусом, да. еще перед чертом, стоял на своем и издевался над бабьими страхами. Тогда жена потихоньку, в полном секрете, зашила ему в одежду какую-то ладанку. В назначенный час командир отправился на условное место. Страхи его уже рассеялись и осталось одно лишь любопытство: что-то, дескать, будет? Он пришел на место раньше солдата и, закурив трубочку, спокойно поджидал его. Тот все не шел, и у ротного в мозгу шевельнулась беспокойная мысль: что, если солдат надул его, заставил свалять дурака? Но едва он это подумал, как вдруг его встряхнуло, трубка сломалась у него в зубах, и разразился при совершенно безоблачном небе странный удар грома. В этот миг он заметил своего солдата, который только что подошел к месту. И вдруг на том месте, где стоял солдат, земля разверзлась, из нее хлынул сноп огня, и солдат мгновенно исчез в этой бездне, успев лишь крикнуть: «Капитан, капитан, вы не исполнили своей клятвы, вы предали меня! Прощайте же и помните, что с вами будет то же». Возвратись домой, капитан узнал от жены о ладанке. С этих пор ему во всем пошли неудачи и во время франко-прусской войны предсказание злополучного солдата исполнилось: ротный его внезапно исчез неведомо как, когда и куда.

Другая легенда ходит среди полицейских служителей Венсенского форта. Однажды в местную кутузку заточили на ночь провинившегося солдата. Наутро унтер-офицер, вошедший в камеру, увидел, что солдат повесился на крюке, который был вбит в стену. Самоубийство этого человека уже само по себе поразило всех, но изумлению публики не было границ, когда около окоченевшего трупа на стене нашли нацарапанную надпись: «Я вешаюсь по повелению черта, которого видел». Происшествие было очень загадочное и о нем много говорили. Случилось, что к ночи приспел новый кандидат в кутузку. И вот, к безмерному ужасу солдат, с этим случилось то же самое, что с первым. А между тем, унтер-офицер поздно ночью нарочно заглянул к нему в камеру и видел, что он спокойно спит и храпит, «как звонарь», по французской поговорке. Начальство обеспокоилось; порешили, что часть соблазна самоубийцам несет в себе этот роковой крюк в стене кутузки, и немедленно его удалили. Затем полицейский поручик, человек весьма неробкого десятка, решил самолично обследовать дело, проведя ночь в таинственной каморке. Он захватил с собой саблю, пистолет и расположился спать не раздеваясь. Двери камеры на замок не заперли, чтобы, в случае надобности, помощь могла подоспеть немедленно, да и самому храбрецу можно было без задержки выскочить. Люди в эту ночь не хотели и спать; все они кучами лежали на подоконниках открытых окон своей казармы и во все глаза смотрели на темное окошечко карцера, выходившее па двор. И вот вдруг среди ночи в камере раздались громкие и отчаянные крики, послышались удары сабли, грянул выстрел, а сквозь окошко камеры несколько раз ярко вспыхнул мгновенный свет, словно молния. Насторожившиеся люди мгновенно кинулись в камеру, но ее дверь оказалась запертой изнутри, и сколько ее ни толкали, она не подавалась. Между тем, все помнили и знали, что дверь была нарочно оставлена не замкнутой и что изнутри ее нечем было припереть. Десятки дюжих рук и плеч ничего не могли поделать с этой дверью и ее пришлось, наконец, не то что высадить, а прямо разбить в щепы. Ворвавшись в камеру, люди стали в остолбенении. Поручик стоял у стены уже мертвый, с саблей в правой руке и с пистолетом в левой. Видно было, что он выдержал борьбу, защищался. Лицо его было искажено до неузнаваемости; оно было совсем черное, страшное, вздутое, с пятнами, как у удавленника; да и по вывалившемуся изо рта языку и выпученным глазам было видно, что офицер задавлен. А когда осмотрели его ближе, то на шее увидели следы глубоко вдавившихся пальцев какой-то огромной руки. Такова легенда, до сих пор рассказываемая венсенскими солдатами. Что в ней верно и что прибавлено — судить трудно. Однако, начальство после этих ужасов, напугавших людей, порешило разрушить и перестроить зловещую кутузку.

И так далее. Много можно было бы еще позаимствовать диковин подобного рода из книги Батайля, но все эти чудеса в большом количестве начинают, что называется, приедаться, потому что число эффектов в конце концов исчерпывается и они повторяются.

КОНЕЦ

Еремей ПАРНОВ

ИНФЕРНАЛЬНЫЕ СВЯЗИ

Неисчислимы имена дьявола: Сатана, Люцифер, Вельзевул, Астарот, Асмодей, Бафомет, Мефистофель, Воланд, Леонард... Бессчетны адские легионы. Впрочем, демонолог XVI века Вейер дает «точную» цифру — 44 635 569. Она вполне соизмерима с общим количеством смертных, что когда-либо приходили из небытия, дабы кануть в него вновь. Отсюда следует логический вывод: встречи человека с нечистым не такая уж редкость.

Изданная в 1904 году, книга М.А.Орлова «История сношений человека с дьяволом» стала библиографическим раритетом еще при жизни автора. Казалось бы, остается лишь удивляться тому, насколько часто эту книгу цитируют исследователи и страстно ищут библиофилы: это, по сути, компилятивный сборник, структурно рыхлый, неоднородный, выстроенный по произвольной схеме, которая лишь условно может быть наложена на действительную историческую матрицу. Секрет притягательности книги в ином: здесь срабатывает подсознание, пробуждая потаенные струны души, воскрешая, быть может и вопреки нашей воле, древние праобразы. Ведь история — это не только прошлое, во и наш сегодняшний день. Не зная сложнейшей системы ее причудливо разветвленных корней, невозможно предвидеть будущее. В том же, что отжившие свой век идеи и предрассудки крайне неохотно покидают наш мир, мы убеждаемся повседневно. Более того, они почти никогда не исчезают окончательно, насовсем. И даже наш век господства науки почти ничего тут не изменил. Теологи-модернисты, предпочитающие избегать прямой персонификации дьявола, остроты вопроса не сняли. Подменив рогатого, с хвостом и раздвоенными копытами, Князя тьмы неким «злым началом», гнездящимся в природе и человеке, они просто перевели проблему на иной терминологический уровень. «Библейский сатана — это персонифицированный грех, — писал в 1973 году известный тюбингенский теолог Герберт Хааг. — Всюду в Новом завете, где говорится о сатане и дьяволе, это наименование можно с таким же успехом заменить словами «грех» или «зло».

Однако подобная замена никуда не ведет. Во-первых, она противоречит духу и букве Священного писания, богословской традиции, и отнюдь не разделяется большинством современных теологов, настаивающих на реальности хозяина преисподней. Во-вторых же, — и это особенно важно в нашем случае — злому началу можно поклоняться с неменьшей искренностью, чем доброму.

Таким образом, на скорое «Расставание с дьяволом» (так озаглавил свой труд Хааг) рассчитывать не приходится. Поэтому и продолжает вызывать жгучий интерес читателей эта не слишком ладно скроенная книга, впервые увидевшая свет почти 90 лет назад. Остановимся на нескольких ее эпизодах, держа под прицелом не только минувшее, но и наш сегодняшний день, когда вновь — в который раз! — насильственно воскрешена легенда о всемирном масонском заговоре и появился даже такой термин, как «люциферисты», свидетельствующий не столько о возврате к средневековью, сколько о дефиците памяти.

Книга М.А.Орлова как раз и позволяет нам восстановить распавшуюся связь времен. Более того — перебросить мосты от ведьмовских процессов средневековья к «охоте за ведьмами» позднейших эпох.

Читаем у Альфреда де Виньи: «...Сии белые розы собраны и представлены вам, равно как и рукопись, подписанная кровью колдуна и являющаяся списком с договора, который он заключил с Люцифером; оный список он вынужден был постоянно носить при себе, дабы удержать свое могущество. И сейчас еще можно, к великому ужасу, различить слова, начертанные в углу пергамента: „Подлинник хранится в преисподней, в кабинете Люцифера“».

Розы и пергамент, о которых упоминает А. де Виньи, действительно были представлены в качестве вещественных доказательств на процессе, где в пособничестве дьяволу обвинялся Урбен Грандье, служитель церкви. Подробности этой отвратительной и удивительно современной судебной инсценировки поразительным образом перекликаются с делом Гофриди, духовника монастыря урсулинок, сожженного в Эксе 20 апреля 1611 года. Как схожи «показания» воспитанниц луденской обители с горячечными речами монашки Луизы, пухленькой блондинки, в которую вселился сам Вельзевул! Какая поразительная цепочка протягивается сквозь века и эпохи: великий магистр ордена тамплиеров, сгоревший на костре в 1314 году за поклонение Бафомету, и Жиль де Ре, маршал Франции, которого судьи послали на смерть за сношение с дьяволом в 1440 году, век с лишним спустя!..

Двести лет в свою очередь отделяют барона де Ре от Урбена Грандье. Это уже иная историческая эпоха, которую, однако, только школьник, начитавшийся романов Александра Дюма, мог бы назвать «веком мушкета». Для нее куда больше подходит иной символ — обложенный дровами столб. Географические открытия, промышленные мануфактуры, новинки науки и техники — это лишь одна сторона медали. Охота за ведьмами — другая. На позолоченном аверсе ее — летящий на всех парусах фрегат, на закопченном реверсе — воронье вокруг эшафота. «Как ни омерзительны подробности преследования, поднятого против колдовства до XV столетия, — пишет в „Истории инквизиции“ Г.Ч.Ли, — они были только прологом к слепым и безумным убийствам, наложившим позорное пятно на следующее столетие и на половину XVII. Казалось, что сумасшествие охватило христианский мир и что сатана мог радоваться поклонениям, которые воздавались его могуществу, видя, как без конца возносился дым жертв, свидетельствовавших о его торжестве над Всемогущим. Протестанты и католики соперничали в смертельной ярости. Уже больше не сжигали колдуний поодиночке или парами, но десятками и сотнями».

Общее число жертв этого воистину дьявольского пира определяется в девять или даже десять миллионов человек.

«Что значат мучения одного распятого на кресте перед муками этих девяти миллионов, сожженных во имя его и во славу святой троицы людей, которым целые месяцы перед этим терзали тела и ломали кости!» — восклицает М.Геннинг в монографическом исследовании, озаглавленном с предельной лаконичностью — «Дьявол». Жак де Моле и Жиль де Ре, Гофриди и Грандье — все они, как и миллионы безымянных мучеников, погибли безвинно.

Вернемся, однако, к основному материалу, что обозначен в авторском предисловии редкими вехами: добрые и злые духи, средневековая демонология, инквизиционный трибунал и, наконец, уже ни с чем не сообразные «Мемуары» некоего доктора Батайля, достойные отдельного комментария.

В ходе ведовских процессов, как известно, инквизиторы пытками заставляли обвиняемых рассказывать всевозможные подробности нечестивого веселья, в котором вместе с колдунами и ведьмами участвовали и черти. Шабаши устраивались ночью в каком-нибудь уединенном месте: в горах, в лесу или на пустынной равнине. С помощью дьявола ведьмы и ведуны в мгновение ока переносились туда по воздуху. Часто они усаживались для этого на кочергу или метлу, иногда дьявол посылал им козлов и драконов. Булгаковская Маргарита, как мы помним, летела на половой щетке, ее домработница — на обращенном в борова соседе.

После традиционного поцелуя, коим колдовская рать свидетельствовала свою преданность мессиру Леонарду (хозяин шабаша являл себя в образе гигантского черного козла), начиналась раздача адского зелья, из которого изготовлялись потом всевозможные отравы и приворотные средства. Для этого дьявол, у кого меж рогами всегда играет синее пламя, сжигал самого себя, а его подданные собирали образовавшуюся золу. По свидетельству демонологов, она считалась крайне опасной для простого человека.

Представ вновь невредимым (в даже увитым гирляндами роз), черный козел — иным он казался прекраснейшим принцем — выводил в центр круга обнаженную, сияющую красотой королеву бала. Совершив обход гостей, он укладывал ее на алтаре, который тут же обращался в брачное ложе. Однако перед этим «детей посылали пасти лягушек», а духи воздуха деликатно закрывали сцену непроницаемой паутиной.

Затем совершалась известная «черная месса». При этом кусочки гостии, смоченные брачной кровью королевы бала, кощунственно выплевывались в котел, где варились зародыши. Шабаш заканчивался роскошным пиром, на котором, разумеется, вовсю лакомились человечиной. В перерывах между возлияниями ведьмы и колдуны скакали, повернувшись друг к другу спинами.

Хотя Шпренгер и Инститорис, авторы «Молота ведьм» и прочих инквизиционных инструкций, ни на йоту не сомневались в абсолютной реальности описанного действа, оккультисты Нового времени вынуждены были пойти на компромисс. «В большинстве случаев видения и сцены шабаша объясняются просто воображением колдуний и колдунов, — стыдливо пояснял С.Тухолка. — Для отправления на шабаш они мазали свое тело особыми мазями, содержащими в себе травы, которые, усыпляя, в то же время возбуждают воображение и чувственность. Затем они засыпали и во сне видели в астрале созданные ими и другими суеверными лицами образы...»[1]

Кого только на протяжении веков ни обвиняли охотники за ведьмами в смертном грехе сатанизма! Богомилов, катаров, тамплиеров, нераскаянных манихеев и просто бедных знахарок. Между тем отдельные тайные секты, практиковавшие служение дьяволу, действительно существовали, укрываясь большей частью под сенью дворцов и монастырей. Как уже говорилось, повальное увлечение сатанизмом началось с середины XVII века, а поставки младенцев для «черных месс» именно тогда стали в Париже доходным промыслом.

И это еще один парадокс исследуемого феномена: ужасы, которые упорно приписывают «мрачному средневековью», стали чуть ли не будничным делом именно в Новое время. Для осмысления подобных вывихов общественного сознания уместно коротко остановиться на генезисе сатанинского культа.

Сердцевиной христианской литургии является, как известно, причащение крови и тела Христова вином и хлебом. Этот магический акт послужил в католицизме распространению веры в реальное присутствие Христа во время богослужения, что нашло отражение еще в схоластических доктринах VII века. Оставалось сделать логический шаг, чтобы попытаться навязать волю священнослужителя-теурга трансцендентальным силам иной природы. Что и было достигнуто в «черной мессе», противоположной заупокойной, предназначенной для страждущих в адской бездне душ.

Впрочем, и церковь со своей стороны не оставалась в долгу, практикуя на протяжении веков (и до сего времени) так называемый экзорцизм — изгнание злых духов из одержимого с помощью заклинаний.

«Экзорцисты как представители „Черного искусства“ становятся распространенным явлением», — бесстрастно констатировала недавно лондонская «Санди телеграф». Активная деятельность сатанистских групп вынудила епископа Астонского открыть специальные курсы заклинателей.

Поразительная верность традициям! Точно так же поступила лондонская епархия, когда в XVII веке разразился скандал вокруг клуба «Адский огонь», в котором некие Дешвуд и Уилкис устраивали для приятелей богохульные оргии.

.В 1824 году печально известный аббат Булле вместе со своей любовницей Адель Шевалье основал «Общество возмещения душ», где практиковал экзорцизм крайне странного и непристойного вида: для привлечения сатаны святой отец обрызгивал участников церемонии человеческими нечистотами, перепутав, по-видимому, обряд изгнания бесов с «черной мессой».

Да и немудрено перепутать, потому что принципиальной разницы между ними не существует: и то и другое — дьяволопоклонство. Не приходится удивляться поэтому, что в январе 1860 года Булле отслужил и «черную мессу», на которой был принесен в жертву ребенок. Бельгийский писатель Гюисманс описал потом «черные мессы» и шабаши, в которых использовали глупеньких проституток, взятых прямо с панели. Фантастические видения, таким образом, превращались в криминальную явь.

И наконец, последний раздел книги М.А.Орлова, на котором стоит специально остановиться.

20 апреля 1884 года папа Лев XIII обнародовал энциклику «Humanum genus» — «Род человеческий», в которой обрушился на масонов, причисленных им к «царству дьявола».

Энциклика, названная главой римско-католической церкви «инквизиционным декретом», объявляла масонские ложи «главной квартирой» почитателей сатаны и призывала всех добрых католиков (под угрозой отлучения) обратить сердца к «царству Бога».

Столь яростный взрыв мрачного фанатизма хоть и не разрушил адские капища, зато подтолкнул на дерзкую проделку одного отчаянного авантюриста. В апреле 1885 года, к вящему удивлению как своих друзей, так и недругов, с заявлением о раскаянии в богопротивной деятельности выступил не кто иной, как Габриэль Жоган Пажес (1854–1907), писавший под псевдонимом Лео Таксиль. За свои писания, в которых епископы и кардиналы подвергались почти нецензурной брани, он не раз попадал в тюрьму и вообще считался заклятым врагом клерикалов. Оштрафованный на крупную сумму за публикацию книги «Любовные приключения папы Пия IX», он сумел добиться отмены приговора, и буквально накануне сенсационного раскаяния она вышла вторым изданием. К негодованию Святого престола, вместе с книгой были выпущены и афиши, на которых Пий IX представал в венке из женских головок. Надо ли говорить, что почти все приведенные Таксилем эпизоды были высосаны из пальца? Ради саморекламы он шел на все, в том числе и на откровенный скандал. И не ошибся — успех превзошел все ожидания.

Папский нунций ди Риенде, к которому Таксиль явился, чтобы смиренно просить о прощении, был изумлен, но скоро пришел в себя и освободил «блудного сына» от церковного проклятия. С этого момента пламенный антиклерикал обратил свой разящий меч на масонов. Его и без того не знавшая удержу фантазия перехлестнула все мыслимые пределы. Новый труд Таксиля, где разоблачались секреты тайных дьяволопоклонников-люциферистов, побил рекорды популярности его антипапских изданий. Он был переведен на все европейские языки, хотя немецкий переводчик, иезуит Грубер, и сократил из-за крайней скабрезности целую главу, посвященную «масонским сестрам». Сам Лев XIII тепло принял раскаявшегося грешника, чьи леденящие кровь разоблачения уже стояли на видном месте в Ватиканской библиотеке. Реакционеры всех мастей немедленно взяли их на вооружение, обрушив, под предлогом борьбы с «сатанинским заговором», репрессии на прогрессивные и свободомыслящие организации. Продолжая ковать еще горячее железо, Лео Таксиль вместе с напарником Карлом Хаксом, выступавшим под именем уже знакомого читателям доктора Батайля, приступил к выпуску иллюстрированного бюллетеня с кричащим заглавием «Дьявол в XIX веке». Описывая свои вымышленные путешествия по экзотическим странам, Батайль проникал в подземные храмы, где масоны служили Люциферу, Бафомету и Вельзевулу, и живописал увиденные там ужасы. В Сингапуре он участвовал в четвертовании китайского масона-отступника, чья отсеченная голова долго вращала глазами, в Индии видел, как плясали выскочившие из гроба скелеты, в пещерах Гибралтара раскрыл фабрику микробов, которых масоны готовились выпустить в мир.

Не стоит, впрочем, продолжать перечень бредовых вымыслов «Батайлиады». Даже в несколько сокращенном изложении М.А.Орлова она говорит сама за себя.

Скажем лишь, что 19 апреля 1897 года Таксиль публично объявил, что он с детства «любил обманывать людей и шутить над ними шутки. Однажды я, еще мальчиком, напугал всех жителей Марселя, рассказывая, будто видел акул в гавани, в другой раз, юношей, я всполошил археологов, уверив, что нашел на дне Женевского озера целый подводный город из свайных построек. Но все это было ребячество по сравнению с тем, что я морочил все католическое духовенство в течение 12 лет!»

О гневе Святого престола, не поддающемся никакому описанию, можно судить по тексту формального отлучения, отнявшего у Лео Таксам надежды на райские кущи: «...Да будет проклят волос его и мозг его, мозжечок его, виски его, лоб его, уши его, брови его, глаза его, щеки его, нос его, кисти рук и руки его, пальцы его, грудь его, пах его с прилегающими частями, бедра его, колени его, ноги его, ногти его. Да будет он проклят во всех суставах членов его...»

Под скандальную брань и грохот петард «сатанинского скандала» шел на ущерб просвещенный девятнадцатый век. У него не оставалось времени, чтобы подвести хоть какие-то итоги действительным и мнимым дьяволиадам, которые беспрепятственно перекочевали в наше столетие.

Английский мистик Элистер Кроули, стоявший у колыбели современного дьяволопоклонства, не уставал повторять: «Сатана — не враг человека. Он Жизнь, Любовь, Свет». Так мог говорить о Христе благонамеренный баптистский проповедник. Ныне совершенно легальные объединения сатанистов существуют во многих городах США и Англии, Франции и Италии, хотя не им принадлежит партия первой скрипки в разноголосом и пестром оркестре лож, группировок и сект самого разнообразного толка.

Теория и практика дьяволопоклонников наших дней остались неизменными. И если в обряде «черной мессы» вместо живых людей они пользуются куклами, то это не значит, что с ритуальными убийствами покончено. Случаи, о которых время от времени сообщают газеты, свидетельствуют об обратном. Кстати, заменяющие жертвы фигурки поставлял современный «черный патер» из США Сесил Вильямсон. По просьбе оккультного журнала он продемонстрировал все стадии своей работы: добычу воды и земли с кладбища, вдувание «духа» через трубочку для коктейля, «крещение» в купели, «намагничивание», сожжение и т.д. Американцы, в общем, жизнерадостный и здоровый народ. Они брезгливо сторонятся сатанистов, справедливо причисляя их к подонкам общества. Но недооценивать опасность, представляемую этими мрачными сектами, было бы непростительной близорукостью.

Воинство главаря «Церкви Сатаны» Антуана Шандора Лавея, выступающего то в облегающем трико с рожками, то с железным венцом на наголо обритой голове, насчитывает семь тысяч членов. Щеголяя нацистскими эмблемами «агрессии и силы», они, наряду с восхвалением дьявола, повсюду, где только могут, сеют расовую ненависть...

Словом, в истории сношения человека с дьяволом едва ли будет написана последняя страница.

[1] Тухолка С. Оккультизм и магия. СПб., 1907.