Николаева И., Карначук Н. Культура рыцарской среды

ОГЛАВЛЕНИЕ

Идеал рыцарской верности и традиции обета

Кодекс рыцарской чести предполагал в качестве непреложного правила поведения членов этого сословия их верность слову. Подобно тому, как члены варварского комитата служили своему вождю во многом в силу необходимости защищать интересы своей групповой идентичности, что чаще всего осознавалось как долг перед тем или иным конунгом, вождем и племенем, так и рыцарские сообщества, группировавшиеся в ордена, братства, линьяжи, осмысливали свой групповой интерес через призму долга верности слову. Эта ценностная установка рыцарского мира находила различного рода выражения в самых разных обычаях и ритуалах. Именно с ней был связан обычай рыцарского обета, находившего самые причудливые формы.

Фруассар рассказывает, что сам видел английских рыцарей, прикрывавших один глаз тряпицею во исполнение данного ими обета взирать на все лишь единственным оком, пока не совершат во Франции доблестных подвигов. Французский король Людовик Толстый клянется, что не возьмет в рот ни крошки съестного, пока не возьмет замка сеньора де Куси. Знаменитый коннетабль Франции Бертран дю Геклен клянется не брать в рот мяса и не снимать платья, пока не овладеет Монконтуром.

Несомненно, рыцарский обет своими истоками восходит к временам варварства. Вспомним рассказ Тацита о том, как хатты вдевали в ноздри кольца и не вынимали их, пока не убьют врага. Не сдержать данного слова или обета означало обнаружить свою слабость. Аскетическая составляющая также роднит рыцарский обет с варварским обычаем. Воздержание призвано было стимулировать скорейшее выполнение обещанного. При этом родство варварского и рыцарского обычаев прослеживается в их нередко магической подоплеке. Зачастую как знак обета используются оковы. Так, герцог Жан Бурбонский вместе с шестнадцатью другими рыцарями и оруженосцами дает обет в течение двух лет каждое воскресенье носить на левой ноге цепи, подобные тем, что надевают на пленников, пока не отыщут они шестнадцати рыцарей, которые пожелают сразиться с ними в пешем бою.

Эта магическая форма, роднившая рыцаря с варваром, в средневековую эпоху получила новое смысловое наполнение благодаря христианству. Й. Хейзинга проводит параллель между веригами, которые носили кающиеся грешники во время паломничества, а также кандалами, в которые заковывали себя благочестивые подвижники и аскеты, и emprises (путами) рыцарей. В идеале обет приносился во имя исполнения божьего дела. Христианская этика способствовала закреплению на ценностном уровне понятия верности как одного из важнейших структурообразующих идеалов социума. Вольфрам фон Эшенбах начинает свой знаменитый роман «Парцифаль» вступлением о верности и неверности. Тот, кто был неверен, не имел ничего святого, неминуемо попадет в ад. Рыцарственный дух, соединенный с отвагой и верностью, поможет заслужить спасение:

«Неверности прощенья нет,

Ее одежды – черный цвет,

И ей во мраке ада дом.

Кто пред людьми был чист во всем

И верность Богу сохранил,

Сиянье рая заслужил».

Верность слову, выраженная в клятве, стоит за таким ритуалом как оммаж. Оммаж являлся обрядом, скреплявшим личный договор между рыцарем и его сеньором. Рыцарь при этом объявлял себя «человеком» сеньора, его вассалом (отсюда и происхождение термина (hommagium от homo). Кладя соединенные руки в ладони сеньора и произнося формулу: «Сир, я становлюсь вашим человеком», рыцарь приносил присягу на верность на мощах святых. Предательство рыцарем своего господина было сродни предательству Иуды. Во имя исполнение этого долга чести рыцарь в идеале должен был пожертвовать всем, включая дружеские узы и даже жизнь.

В «Песне о Нибелунгах» воплощение рыцарской чести, маркграф Рюдегер Бехларенский вынужден выбирать между дружбой с Хагеном и вассальной верностью Этцелю и Кримхильде. После мучительной внутренней борьбы он решает погибнуть, защищая дело своих господ. При этом он уплачивает последний долг дружбе с бургундами – вручает Хагену свой щит. Величие этого жеста, отмечает А.Я Гуревич, по достоинству оценивается окружающими, глаза которых покраснели при виде передаваемого им щита.

Отстаивая честь своего сеньора, Хаген идет на убийство Зигфрида, не раскаивается в содеянном (несмотря на то, что врага своих господ – бургундских королей – он одолевает хитростью, а не в честном рыцарском бою, в котором Зигфрид был бы явным победителем), открыто признает, что он убийца Зигфрида. Более того, Хаген выполняет свой вассальный долг, даже узнав о пророчестве, гласящем, что никто из бургундов, стало быть, и он сам, не возвратится живым из державы гуннов. И доблестно сражается и умирает за честь своих королей.

Верность сеньора вассалу не менее значима, чем верность вассала сеньору. Сеньор, не заботящийся о жизни своего вассала, имел мало шансов приобрести других военных слуг. В критический момент сражения с гуннами бургундские короли, чьи воины истекают кровью, получают шанс спастись самим и спасти свои дружины ценой выдачи Хагена, их вассала – этого требует Кримхильда, жаждущая отомстить за Зигфрида. Могучий Гернот на это ей отвечает:

Да не попустит бог,

Чтоб нашего вассала мы отдали в залог.

Мы тысячею братьев пожертвуем скорее,

Чем предадим хоть одного из верных нам людей.

Верность распространяется и на отношение рыцаря с Богом. Причем верность понимается рыцарским сословием как взаимное обязательство. Господь мыслился не только Богом верных рыцарей, но и верным Богом. В рыцарском сознании он предстает как защитник и даритель благ тем рыцарям, которые праведно исполняют свой долг. Не случайно Христос в миниатюрах псалтырей XII века представлен с мечом и щитом, в кольчуге, со шлемом на голове, окруженный свитой рыцарей и министериалов. В образах феодального быта рисуется и день Страшного суда, когда Господь со своими лучшими рыцарями соберет свой двор, свою курию и будет судить правых и виноватых, верных и неверных.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история