Моммзен Т. История Рима

ОГЛАВЛЕНИЕ

Книга третья. ОТ ОБЪЕДИНЕНИЯ ИТАЛИИ ДО ПОКОРЕНИЯ КАРФАГЕНА И ГРЕЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВ

Глава XII. РЕЛИГИЯ И НРАВЫ. ЛИТЕРАТУРА, НАУКИ, ИСКУССТВО

Эллинское влияние.— Появление в Риме восточных культов.— Падение нравов.— Развитие роскоши.— Первоначальное обучение.— Сцена и ее дух.— Ливий Андроник, Невий, Плавт, Энний.— Записки современников.— Юридические, математические и филологические науки

В Риме с древнейших времен жизнь и поведение каждого гражданина строго и точно определялись старинными формами и приличиями. Римлянин должен был вести в порядке свои дела, поддерживать строгую степенность в доме, исполнять свои обязанности и уметь отстаивать свои права. Поколения за поколениями сходили с земного поприща, а римляне желали быть только хорошими гражданами, только такими, каковы были их отцы,— и это выработало в римском обществе, особенно в знатных семействах, такое чувство народной гордости и такой патриотизм, подобного которым уже не было ни в каком другом человеческом обществе, создало такой духовный строй, который нам кажется принадлежностью как бы какого-то иного мира. Особенно ярко выражалось это чувство живой связи со своими предками, неразрывного духовного родства с ними в похоронных обрядах, которые очень долго сохраняли свои древнейшие формы.

С течением времени, по мере того как Рим распространял свои владения в чужих странах, римляне стали ощущать потребность в иной, более богатой и разнообразной умственной жизни и увлеклись блестящею эллинскою цивилизациею, но вместе с ее дивными плодами усвоили они и все дурные ее стороны и им даже сильнее поддались. Особенно могущественно было влияние эллинизма на римлян потому, что римлянам предстояла совершенно новая для них задача: устроить отношения со множеством народностей, выработать условия для совместной жизни со многими покорившимися им народами, а у греков эта задача была уже в значительной степени разрешена, у них была уже создана та гуманистическая и даже космополитическая цивилизация, которая была пригодна для совместной жизни и деятельности разных племен и народов.

В области внешней политики эллинское влияние привело к «эллинофильству», к странной идее, что необходимо «освободить» греков от Македонии. Что явилось в Греции как результат такой политики Рима, мы уже видели. Значительнее и глубже было греческое влияние в области религии и нравов. В Италии еще недавно жили религиозные верования, поражавшие греков своею искренностью, хотя старинная, простая, богобоязненная религия уже и обращалась мало-помалу в сложную и искусственную богословскую систему, с толкованиями мифов, с распределением богов по рангам, с развитием жречества и усилением влияния жрецов; теперь стал

120

исчезать старинный, вековечный лес народных верований — и почва быстро зарастала сорною травой, грубыми и вздорными суевериями. В Рим проникли многие из религиозных верований соседних племен, и именно наиболее странные и фантастические. С Востока распространился в Риме культ Кибелы, матери богов, и в самые трудные годы Ганнибаловской войны огромные суммы были употреблены на то, чтобы приобрести у одного из азиатских городов и доставить в Рим черный камень, который почитался за саму Кибелу. Затем явился в Риме культ Вакха и скоро соединился здесь с безобразнейшими оргиями, так что в течение длинного ряда лет правительство вело с ним упорную и даже жестокую борьбу, прежде чем удалось положить конец его распространению. И в столице, и по всей Италии бродило множество странствующих жрецов, гадателей, прорицателей, влияние которых пагубно сказывалось и в области верований и в области нравственности.

Встречались еще римляне, придерживавшиеся старинного образа жизни, как, например, Катон. Катон жил очень скромно, в доме у него не было никаких украшений, его стол был самый простой, хозяева ели то же, что и рабы, во всем наблюдался строгий порядок, и раб наказывался за малейшую провинность. К жене Катон относился довольно сдержанно, но воспитание детей, особенно сына, считал своею главнейшею обязанностью и говорил, что важнее быть хорошим семьянином, чем влиятельнейшим сенатором; с сыном он лично занимался всеми гимнастическими упражнениями, для него же написал собственноручно и свои наставления, сделавшиеся одним из драгоценных источников наших сведений о тогдашней римской жизни, о ее светлых и темных сторонах. Но такие люди, как Катон, были уже редкими исключениями, нравы падали с ужасающею быстротою.

В Риме появились куртизанки, и содержать их стало чуть ли не требованием хорошего тона. Число браков стало уменьшаться, а число разводов возрастать. На почве семейных денежных отношений совершались преступления, о которых прежде не было и слыхано. Ослабли прежние строгие взгляды на положение женщины в семье, началось стремление женщин к расширению своих прав, особенно благодаря скоплению в руках некоторых женщин огромных капиталов, это явление приняло такие размеры, что законом были ограничены права женщин по наследованию.

Страшно усиливалась роскошь в устройстве домов, в одежде, в столе, вошли в обычай совершенно неизвестные прежде пиры по греческим образцам, с возлежанием, музыкой, с большим количеством всевозможных яств, вместо того что прежде бывало всего по две перемены блюд. Появились в Риме дорогие повара, специалисты-булочники, кондитеры.

Развивалась привычка убивать время, ничего не делая: входили в обычай разные домашние праздники, учреждались новые общественные празднества и устраивались с величайшею роскошью, сопровож-

121

дались обыкновенно гладиаторскими играми. В первый раз эти игры были устроены в 490 г., скоро они стали необходимою принадлежностью не только всякого общественного праздника, но даже и большого пира у частных лиц. Из Рима эти игры проникли и в Грецию, здесь публика, обладавшая более изящным вкусом, встретила эту грубую забаву неодобрительно, но скоро широкие круги к ней привыкли и интересоваться гладиаторами стали и эллины.

То стремление увеличивать свое благосостояние, которое еще недавно имело серьезную подкладку, теперь перешло в уродливые формы, в погоню за деньгами во что бы то ни стало: явились взяточничество, попрошайничество, недобросовестность в торговле и подрядах, на браки смотрели только как на финансовую сделку. Римляне теряли то стремление работать, которое было прежде общим, а когда человек не находит наслаждения в труде, то его честность становится уже просто вопросом более или менее счастливой случайности: при одних обстоятельствах он может остаться честным человеком, другие же могут толкнуть его на всякое преступление.

Первоначальное образование было до известной степени распространено в Риме еще задолго до того времени, о котором мы теперь говорим: умение читать, писать, считать было не редкостью среди самых простых граждан, а раб-управитель сколько-нибудь значительного поместья непременно знал грамоту и счет. Теперь явилось стремление к более широкому умственному развитию, а затем стала создаваться и римская литература. В общине со столь оригинальным, чисто самобытным прошлым литература, однако, возникла не самобытно, а под чужим влиянием.

Римская община развивалась при таких условиях, что в эпоху наивысшей работы римского духа вся деятельность его была направлена на великую задачу созидания государства; на умственное развитие было обращаемо внимание всего менее, можно даже сказать, что дух римской общины, требовавший прежде всего равенства, особенно не благоприятствовал развитию тех индивидуальных духовных стремлений, которые одни только и создают великое в области знания и в литературе. Теперь, когда римская национальность стала приходить в упадок, когда в общину начали проникать космополитические тенденции, теперь явилась необходимость подыскивать или создавать новые опоры и основания для деятельности граждан, которая ранее целиком и так твердо основывалась на чувстве национальности, теперь явилась потребность и в образовании, и в литературе.

Лучшим средством образования всегда служит изучение языка, и понятно, что именно на нем должно было быть основано образование в эпоху младенчества точных наук, тем более в Риме, где уменье владеть словом было положительно необходимо для гражданина. В Риме к III столетию еще не было ни выработанных методов такого обучения, ни материала для него, литературы; то и другое было в

122

Греции, а так как знание греческого языка уже давно было распространено среди римлян, то, естественно, теперь они заимствовали из Греции и школьное обучение, и литературу.

Быстро водворилось греческое влияние и на римской сцене. Толпа всегда любила народные игры, в течение которых устраивались и драматические диалоги, большею частью импровизированные, теперь, когда толпа стала требовать настоящей сцены и настоящих представлений, ничего не оставалось делать при отсутствии римских пьес, как заимствовать трагедии и комедии из греческой литературы.

Через школу и через сцену греческому влиянию были широко открыты пути в римское общество. Влияние это для Рима было самым революционным, так как в греческой литературе того времени, когда с нею познакомились римляне, безусловно господствовали тенденции, совершенно противоположные всему складу римской жизни, всему духу римских установлений. В греческой комедии IV в. царил Менандр, в трагедии — Еврипид. Еврипид жил за полтора столетия до того времени, когда произведения его стали проникать в Рим (480—406), он был представителем той эпохи, когда в Греции началось величественное умственное и философское движение, но когда вместе с тем иссяк уже в ней главный источник всякой поэзии — чистое, свежее чувство народности. Он не дал столь величественной, потрясающей трагедии, как Эсхил, не создал столь благородных и глубоких характеров, как Софокл, но едва ли какой-нибудь другой писатель мира отразил в своих произведениях так верно, как Еврипид, все волновавшие его современников вопросы, так полно и глубоко охватил все умственное движение своего времени, и потому его творения все более и более увлекали и современников, и потомков, по мере того как расширялось и усиливалось то движение, в которое он проник и воплотил в своих трагедиях с небывалою верностью. Еврипид интересуется преимущественно социальными, а не политическими вопросами времени и разрешает их в духе современного ему философского и политического радикализма. Он является истинным представителем того безверия, которое охватило в его время большую часть греческого общества, он сознательно и настойчиво проводит антинациональные идеи, он является главным проповедником той космополитической гуманности, которая подтачивала и расшатывала аттическую национальность, взрастившую все лучшие умственные и художественные плоды Эллады. Такое направление проникало в римское общество через греческие трагедии и комедии. Идеи греческих писателей были понимаемы и усваиваемы не во всей своей глубине, но тем не менее он способствовал уже начавшемуся разложению старого римского национального общества. В этом смысле мы и сказали, что греческое влияние на римскую литературу было революционным.

Что касается римских трагедий и комедий как чисто литературных произведений, то все они были долгое время переделками

123

с греческого. Трагедии были в меньшем почете, чем комедии. Писались они сперва исключительно так называемым сатурнинским стихом, размером весьма неповоротливым и грубым, ямбы, дактили, анапесты появились только впоследствии. Язык первых произведений был очень груб и необработан, но скоро значительно усовершенствовался. Долгое время обязательны были различные условности: так, никакая комедия не могла относить свое действие к Риму, оно непременно должно было происходить вне столицы, даже италийские города позволено было называть местом действия не скоро, обыкновенно же действие происходило где-нибудь в Греции; никаких специально римских черт быта изображать не позволялось, нечего уже и говорить о каких-либо политических намеках. Содержание трагедий заимствовалось из мифов, комедий — из жизни. Содержание это было бедно и однообразно: почти всегда действие вращается около любви или, точнее, влюбленности, страстной, грубой и вместе с тем приторной; действие запутывается различными препятствиями, нередко малоправдоподобными, создаются грубо-комические положения, и все приводится к благополучному окончанию, обыкновенно тоже какими-нибудь грубыми, неискусными приемами. В художественном отношении латинские подражания, конечно, далеко отстали от греческих оригиналов. Но в чем римские подражатели не уступали греческим авторам, это в худших свойствах греческой комедии: к тому времени, когда с нею познакомились римляне, она приходила уже в упадок — и вся пошлость сюжета, вся низменная пустота чувств и интересов, нескромность грубых шуток — все это целиком перешло на римскую сцену. Неудивительно, что не только актерство, но и авторство комедий почиталось в Риме непристойным для настоящего римлянина, а было уделом вольноотпущенников и вообще людей низшего положения; римские граждане еще переделывали иногда с греческого трагедии, но комедии — никогда.

От древнейших римских писателей до нас дошли лишь незначительные отрывки. Первым римским автором был Ливий Андроник (приблизительно 272—207) Он был пленник из Тарента, полугрек по происхождению, занимался обучением детей и перевел — первоначально как учебное пособие — «Одиссею». Затем он составил первое драматическое произведение на латинском языке, которое было представлено в 240 г., через год по окончании первой Пунической войны. Потом он переделывал для римской сцены немало разных пьес, скоро, однако, произведения Андроника, которыми началась римская литература, казались совершенно устарелыми и по языку и по содержанию.

Младший современник Ливия Андроника, Невий, гражданин одной из союзных кампанских общин, был первым собственно латинским писателем. Как всегда бывает там, где литература не выработалась самостоятельно и постепенно, а создалась более или менее искусственно, Невий упражнялся во всех ее родах: он переделывал

124

трагедии с греческого, писал оригинальные драмы из времен Ромула, писал отдельные небольшие стихотворения и историческую хронику первой Пунической войны в стихах.

Действительно значительным писателем является Тит Макций Плавт (254—184). Плавт был уроженец Умбрии, первоначально был актером, затем принялся за переделку для римской сцены греческих комедий. До нашего времени дошла 21 комедия Плавта. Именно они в древности признавались лучшими из сотни с лишком комедий, переделанных или редактированных им. Плавт отлично знал сцену и с большим уменьем пользовался ее эффектами: у него много остроумия и забавный диалог, язык его богат и выразителен.

Из современников Плавта известны еще Стаций Цецилий, тоже переделыватель комедий, и Тициний-первый, который стал писать комедии из быта италийских общин. Самым знаменитым писателем первого периода римской литературы был Энний (239—169), полугрек из Массалии, получивший впоследствии римское гражданство. Он переводил и писал трагедии и комедии, написал в стихах хронику войны с Ганнибалом, перевел с греческого Эпихарма и Эвгемера, которые являлись представителями крайнего рационализма в религии. Их направление и идеи космополитические Энний с особенным усердием и совершенно сознательно распространял в римской публике. Для характеристики и автора и его читателей достаточно сказать, что сам Энний, и его современники считали его писания равными «Илиаде».

Несколько позже стихотворных произведений появилась прозаическая литература. Она имела меньше представителей, пользовавшихся тем не менее большим почетом, чем сочинители трагедий и комедий. В противоположность авторам этих последних прозою писали исключительно римляне знатные и люди, занимавшие высокое положение в государстве. Прежде всего появились исторические хроники. До того времени существовали записи отдельных событий, составлявшиеся у понтифика. Около 201 г. составил на греческом языке записки о современных событиях Квинт Фабий Пиктор, один из видных деятелей борьбы с Ганнибалом. Лет через 20 по-гречески же написал хронику сын Сципиона Африканского. Затем Катон составил рассказ о древнейшей истории Рима и пополнил его многими ценными заметками об истории отдельных союзных общин, впервые у Катона и появляются те рассказы об основании Рима и о древнейшей его истории, которые затем повторяются обыкновенно в элементарном изложении римской истории. Все вышеизложенное дает достаточно оснований для того, чтобы видеть, как мало могло быть достоверного в этих рассказах при описании древнейших событий. В этих первых опытах исторической литературы с полной яркостью выступает та нечувствительность к историческим несообразностям, которая исчезает только после продолжительных и серьезных научных занятий. Достаточно одного примера: основание Рима считалось за 360 лет до

125

сожжения Рима галлами; сожжение это записано в греческих летописях под 1-м годом 98-й Олимпиады; так как Олимпиада обнимала четыре года, то, следовательно, основание Рима падает на 1-й год 8-й Олимпиады; по общераспространенному и в Греции и в Риме мнению, 1-й год 8-й Олимпиады был 436-м годом после падения Трои — и никто этим не смущался, и все верили, что Ромул был сыном Энеевой дочери.

Из прозаических греческих писателей усердно изучались в Риме Фукидид и Демосфен. Философские произведения греков оставались еще совершенно чуждыми римлянам.

В 219 г. появился в Риме первый греческий врач и быстро прославился, вслед за тем медицина и лечение стали делаться своего рода модой, и Катон попытался собрать в небольшую книжку те советы по медицине, которые он считал исконно латинскими и противопоставлял новомодным, греческим; впрочем, это произведение Катона крайне скудно содержанием.

Около 264 г. вошло в Риме в употребление греческое деление дня на часы, а Гай Сульпиций Галл, бывший консулом в 166 г., предсказал высчитанное им лунное затмение, чем прославился среди своих соотечественников, как чудо учености и мудрости.

Около 234 г. Спурий Кальвирий внес некоторые улучшения в латинскую грамматику и в алфавит, в то же время Катон составил сочинение о римском сельском хозяйстве, а Секст Элий Пет — первое римское руководство по юридическим вопросам. Есть свидетельство, что началось литературное движение и в общинах, где говорили еще по-сабельски и по-этрусски, но до нас не дошло от подобных произведений ни одного отрывка.