Мелвиль М. История ордена тамплиеров

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть вторая

ГЛАВА XXI. Конец Иерусалимского королевства

В год 1273 от Воплощения Господня преставился брат Тома Берар, магистр ордена Храма, в день мартовского праздника Богоматери (25-го). И магистром в 13-й день мая стал брат Гийом де Боже, который был за морем командором Апулии. И за ним послали брата Гийома де Понсона, занимавшего место магистра, и брата Бернара де Фокса, а брат Гуфье сделался великим командором, местоблюстителем магистра. [487]

Гийом де Боже, последний великий магистр ордена, находившийся на Востоке, "являлся знатным дворянином, родственником французского короля; а также был очень щедрым, и много раздавал милостыни, за что был очень уважаем; и стали орден Храма в его время очень почитать и бояться. И когда он стал Магистром, он был командором в Апулии и прожил за морем два года, и посетил все Дома ордена Храма в королевствах Франции, Англии и Испании, и собрал великие сокровища, и прибыл в Акру". [488] Боже являлся командором Триполи в 1271 г.; [489] в Апулии он сменил Этьена де Сиссея, вероятно, в тот момент, когда последний отправился за Григорием Х в Святую Землю, чтобы сообщить о его избрании на Святой престол. Прежде чем вернуться в Акру, новый магистр присутствовал на Лионском Соборе, где трагическое положение Святой Земли привлекло сочувственное внимание Папы.

Гийом де Боже более известен, чем его предшественники, благодаря хронике, составленной его секретарем и известной под названием "Хроника тамплиера из Тира". На самом деле последний не был тамплиером и провел лишь некоторое время в Тире. Возможно, его звали Жерар Монреальский, и он принадлежал к мелкой знати королевства. Ему мы обязаны третьей книгой "Деяний киприотов" - вероятно, компиляцией из различных источников. Сам он представляется сначала как паж Маргариты Антиохийской, жены Жана де Монфора, сеньора Тира, и, по крайней мере, 1269-1270 гг. проводит в окружении Монфоров. Пятнадцатью годами позднее он появляется в качестве секретаря Гийома де Боже. Он, разумеется, не брат ордена, но лицо доверенное и сотрудник магистра. Хронист знал арабский, именно он переводил на этот язык письма для Боже и составлял послания в адрес мусульман. Его функции могут быть отождествлены с функциями сарацинского писца, преданного особе магистра, и он сообщает ценные подробности о роли тамплиеров в течение последних двадцати лет Латинского королевства. [490]

Хотя о королевстве говорить уже трудно. Начиная с 1273 г. христианская территория ограничивается городами Акрой, Триполи, Берофой и Тортозой, приморскими замками Атлитом и Сайетой, принадлежащими тамплиерам, Маргатом - госпитальерам и Монфором - тевтонским рыцарям. Серией молниеносных кампаний Бейбарс урезал королевсгво; Яффа, Цезарея и Арсуф были потеряны на юге, княжество Антиохийское уничтожено на севере. Проходя Сирию из конца в конец, грозный султан захватил Бофор и Салеф, Кастельблан и Крак. Его смерть в 1277 г. и два года спора вокруг наследства дали короткую передышку христианам. Равнина вокруг Акры была разграблена сарацинскими набегами. И перед этой смертельной опасностью пулены не находят ничего лучшего, как истреблять друг друга из-за фьефов или уже не существующих титулов.

Трудно найти путеводную нить в политической и генеалогической путанице этой эпохи, где сменяют друг друга на краткий срок поколения, быстро созревшие и быстро скошенные. Генрихи сменяют Гугонов на троне Кипра. Боэмунд наследует Боэмунду в графстве Триполи, где правящая фамилия все еще титулует себя "князьями Антиохийскими". Чаще всего какой-нибудь Жан или Бальан д'Ибелен выполняет функции регента при малолетнем короле, проживая на Кипре. Народ не испытывает физического ослабления; почти все, по словам их хронистов, прекрасны лицом и рослые телом. Но для следующих поколений они бесцветные, жалкие и бессознательные существа рядом со старым рыцарством Святой Земли. Возможно, слишком длительное пребывание на Ближнем Востоке изменило - глубоко к худшему - франко-норманнский характер, потерявший прекрасные черты ума и верности. Ибо вырождение последних поколений проявляется в неописуемом смешении мелочных ссор и корыстных причин, вызванных отсутствием элиты, способной на разумную политику. Среди этих марионеток один Гийом де Боже являет фигуру государственного мужа.

Интерьер, в котором двигаются эти эфемерные существа, становится все более и более пышным; все богатства и все народы Востока и Запада можно встретить на сирийском побережье. Пулены, уже отмеченные роком, щеголяют на праздниках и блестящих поединках. Когда Генрих II Кипрский прибыл в Акру короноваться, "они праздновали пятнадцать дней в одном месте Акры, называемом Приют Госпиталя Святого Иоанна, там, где был один очень большой дворец. И праздник оказался самым красивым, какие только знали за сто лет праздников и состязаний. И изображали Круглый стол и королеву Женской Страны [амазонок], то есть рыцарей, одетых дамами, и состязались они вместе, а потом стали монашенками, которые были с монахами и состязались одни с другими; и представляли Ланселота, и Тристана, и Паламеда, [*2] и много других прекрасных, очаровательных и веселых игр <...>" [491] Эти игры Круглого стола происходили в тени трагедии, более горестной, чем смерть Артура.

На трон Иерусалима всегда было два кандидата, хотя королевство едва существовало. Династия Гогенштауфенов угасла вместе с Конрадином и Манфредом, умершими на Сицилии; но девица Мария, внучка Амальрика Лузиньяна и Изабеллы Иерусалимской, заставила оценить свои права в противовес королевской династии Кипра. На Лионском Соборе 1274 г. она потребовала корону, потом отказалась от своих претензий в пользу Карла Анжуйского, брата Людовика Святого, которому Урбан IV уже пожаловал королевство Сицилийское, чтобы создать там соперника Гогенштауфенам. Зная кипрских Лузиньянов как абсолютно неспособных правителей. Боже и его тамплиеры поддержали Карла Анжуйского. Магистр принадлежал к высшей французской знати и имел точки соприкосновения с королем Сицилии, которого он должен был посещать как командор ордена Храма в Апулии. Для него не осталось незамеченным, что Карл Анжуйский, руководствуясь исключительно интересами своего Сицилийского королевства, направил крестовый поход 1270 г. на тунисский берег, где и умер Людовик Святой, но он знал Карла как человека очень энергичного, хладнокровного и честолюбивого, который многое мог бы сделать для Святой Земли, как только его личные интересы вступили бы в игру. Возможно даже, что Боже, присутствовавший на Лионском Соборе, определенным образом направил "дарение" принцессы Марии, ибо немногое из помощи, достигавшее христиан Востока, прибывало к ним из Франции. Но Карл Анжуйский, захваченный войной в Сицилии, никогда не обратился к земле за морем и оказал лишь немного внимания признанному за ним Иерусалимскому королевству, покуда сам Боже не оставил всякую надежду в этой области и не признал Генриха II Кипрского как короля Иерусалимского в 1285 г.

Ломбардская война залила кровью все восточное Средиземноморье. Изгнанные из Акры, генуэзцы укрылись в Тире; генуэзские флотилии курсировали вдоль сирийского берега в поисках своих венецианских, пизанских и пьомбинских соперников. В то же время все эти фрахтовщики поддерживали интенсивную торговлю с Александрией, которая была складом товаров из Индии. Примирив политические страсти Святой Земли с политическими коллизиями Запада, тамплиеры снова обрели союзниками генуэзцев. Гийом де Боже всеми силами поддерживал нейтралитет, и Замок Паломника предоставлял убежище также пизанцам и пьомбинцам, которые могли сюда причаливать без опасений.

К началу своего магистрата Боже позволил втянуть себя в кровную вражду князей Антиохийских с сеньорами де Жибле из семьи д'Амбриак генуэзского происхождения. Тамплиеры поддерживали д'Амбриаков и вели открытую войну с Боэмундом VII Антиохийским. Одновременно они покровительствовали своему собрату, архиепископу Триполи, в борьбе против дурных поступков Боэмунда. Правда, "люди князя и сам он, будучи молодым, причиняли много неприятностей людям ордена Храма, и даже самим братьям говорили мерзкие слова, которых ранее те и не слыхали <..>", [492] что не располагало их в пользу Боэмунда. Но по мере того, как продолжалось его магистерство - а Боже управлял орденом Храма в течение восемнадцати лет, - он силился унять непростительные распри между христианами и заставить их понять опасность, в которой они оказались, в сущности, из-за собственной беспечности. Жерар Монреальский показывает его нам всегда в роли посредника.

Когда король Генрих Кипрский прибыл в Акру в 1285 г. для коронации, представитель Карла Анжуйского вооружил замок против киприотов.

При этом магистр ордена Храма, магистр Госпиталя и магистр Немцев, все трое были там, в Храме, и совсем не вышли навстречу королю [Кипра] принять его; и так поступили они на основании того, что они - монахи, и не пожелали потрудиться над этим делом, чтобы не вызвать неудовольствия какой-либо стороны. Однако, когда они увидали <...> что копья и стрелы извлечены с одной и с другой стороны и что у людей в замке были метательные снаряды для машин, и что великая опасность могла бы возникнуть, все трое вышеназванных магистра отправились туда, где в церкви был король; они выказали ему великую радость и поговорили с ним, и отправились в замок и поговорили с сиром Эдом Пельшьеном [представителем короля Сицилии] и привели дела к тому, что он пообещал передать замок трем орденам <...> [493]

Немного позже, когда генуэзский флот объявился у Акры и захватил пизанских рыбаков, рожденных в Сирии - "пизанских пуленов", - командор ордена Храма брат Тибо Годен "милостиво попросил за бедных рыбаков, которых они захватили, и они отослали их". Потом "монсеньор магистр" сам прибыл в Акру, где пизанцы и пьомбинцы вооружали свои галеры, чтобы защищать порт. Гийом де Боже отправился переговорить с генуэзцами "и просить их вернуться <...> и магистр им сказал, что пизанцы и венецианцы пообещали ему не выходить из порта, пока он им не привезет ответа <...>" Но его посредничество не помешало морской стычке, которая закончилась в пользу генуэзцев. Немного позднее, во время новой атаки генуэзских галер, "ордена Храма и Госпиталя, и бароны попросили их адмиралов уйти, потому что дело, которое они творили, было гнусным [по отношению] к христианству и опасным"; на этот раз их вмешательство оказалось эффективным. [494]

Скоро Гийому де Боже пришлось воспользоваться своими многочисленными связями на Востоке, чтобы высказать более серьезные предупреждения.

В 1287 г., со смертью последнего князя Антиохийского, который оставил фьеф своей сестре Люции, триполитанцы сбросили власть епископа Тортозы, назначенного бальи Триполи, установили общинное правление и призвали на помощь генуэзцев, пока три магистра пытались привести к согласию горожан и их княгиню. И снова именно Жерар Монреальский рассказывает о продолжении дела.

Случилось, что когда генуэзцы прибыли в Триполи, как вы слыхали, два человека - я бы мог сказать, кто они, если бы захотел, - отправились к султану в Александрию и указали ему, что [крепость] Триполи без генуэзцев едва вооружила бы от десяти до пятнадцати галер. И теперь, если она попадет в руки генуэзцев, они вооружат их тридцать, ибо генуэзцы со всех концов придут в Триполи, и если она будет у них, они станут сеньорами ее вод, и получится, что те, кто направляется в Александрию или из нее, окажутся в их власти; это обернется великой опасностью для купцов, поддерживающих связи в вашем королевстве. Когда султан услыхал сие, ему показалось, что это разумно <...> Отчего у него был совет со своими эмирами, и решили они идти на Триполи; и велели подготовить воинов и верблюдов на дорогах; но был один престарелый эмир, один из трех, кто придерживался язычества; последний дал знать об этой новости монсеньеру магистру ордена Храма. А звали этого эмира, который некоторым образом использовал обращение к магисгру ордена Храма на пользу христианству, эмир Салах; и тратился он на красивые подарки магистру каждый год, когда к нему посылал. [495]

Султан Килавун находился уже на границе Египта, когда магистр послал предостережение триполитанцам, которые только посмеялись, говоря, чго Боже действовал так лишь, чтобы напугать их и придать себе значимости.

И когда султан подошел еще ближе, магистр послал другого посла внушительного вида, им был брат Редкёр, испанский брат-рыцарь, и сообщил им, что подходит султан. И все оказались меж двух [мнений] - верить или нет, и Редкёр вернулся в Акру, а султан подошел к Триполи".

В последний час было предпринято отчаянное усилие укрепить город. Киприоты и госпитальеры привели отряды рыцарей и сержантов; орден Храма послал маршала Жоффруа де Вандака, командора Акры, Педро де Монкаду (магистра Испании в 1279-1282), брата Редкёра и часть монастыря. Даже венецианцы, которые спровоцировали катастрофу, приняли участие в обороне Триполи.

Осада началась 17 марта 1289 г. Гарнизон, разобщенный и смешанный, защищался без особого рвения.

Город был очень сильным, и с крепкими каменными стенами, но султан велел наступать и стремительно атаковать самое слабое место - Древнюю башню, которая действительно была очень старой; и по ней так били машины, что вся она развалилась на части, также и башня Госпиталя, которая была крепкой и новой, тоже была пробита [так], что свободно могла пройти лошадь, у султана было столь великое число людей, что двадцать сарацинских лучников так целились в каждого [нашего], что ни один из наших арбалетчиков не осмеливался выглянуть оттуда, чтобы выстрелить, и были [они] скоро разбиты <...>

Венецианцы и пизанцы дали сигнал спасаться, кто может, выходя в открытое море на своих судах; вслед за ними гарнизон очистил место, потеря которого казалась неизбежной. "Маршал ордена Храма и командор Госпиталя с предводителями киприотов ускользнули <...>, и пал в битве де Монкада, командор ордена Храма, и Гийом де Кардона, брат ордена Храма, и был взят живым брат Редкёр, и брат Гуго, сын графа Ампурийского <...>

Потеря Триполи ознаменовалась новым перемирием между иерусалимским королем и султаном. Это поражение имело отзвуки на Западе. Папа отправил двадцать спасательных галер христианам Акры. Крестоносцы, сопровождавшие их, шли навстречу последней трагедии Святой Земли.

Когда эти люди были в Акре, перемирие, которое король заключил с султаном, хорошо поддерживалось обеими сторонами, и бедные простые сарацины вошли в Акру и принесли на продажу свое добро, как они уже делали. Волею Дьявола, который охотно изыскивает дурные дела среди добрых людей, произошло так, что эти крестоносцы, которые прибыли, чтобы творить добро и ради своей души, на помощь городу Акре, способствовали его уничтожению, ибо они промчались по земле Акры и предали мечу всех бедных крестьян, которые несли на продажу в Акру свое добро, пшеницу и прочие вещи, и которые были сарацинами из обнесенных изгородями хижин Акры; и точно так же убили многих сирийцев, которые носили бороды, а были греческой веры, и которых убили за их бороды, принимая за сарацин; каковое дело было очень скверным поступком, и это стало причиной взятия Акры сарацинами, как вы услышите. [496]

Султан сохранил перемирие, но письменно обратился к главам города, потребовав наказать виновных. На собрании совета, рассматривавшего это требование, магистр ордена Храма предложил решение, которое отличалось находчивостью. Пусть в городских темницах отыщут всех осужденных за разные преступления к смерти по городскому праву и казнят их публично, уверив султана, что это убийцы мусульманских крестьян. "И таким образом, - сказал он, - будет считаться, что султану заплатили, и мы избежим его мести, и свершим правосудие над ними, поскольку они все равно должны умереть". Но совет показал себя неспособным принять решение даже по столь неотложному вопросу и направил расплывчатые извинения султану, который решил покончить с христианами Акры.

Смерть султана Килавуна, которому безоговорочно наследовал его сын, не остановила приготовлений. "И эмир Салах, [497] эмир, который был другом магистра ордена Храма, дал знать оттуда названному магистру, что султан всеми способами собирается идти на осаду Акры, что магистр, ордена Храма довел до всех сеньоров Акры, а они не пожелали верить этому". Добровольное ослепление, однако, должно было зайти еще дальше.

Престиж Гийома де Боже внушал столь сильное уважение даже туркам, что султан написал ему письмо, чтобы сообщить о своем прибытии. Корреспонденция попала в руки хрониста:

<...> Султан направил послания магистру ордена Храма, которые были ответными на послания сарацинские и французские, написанные моей рукой, каковое ответное письмо я носил и показывал монсеньеру магистру, и всем сеньорам Акры, то есть патриарху, легату, магистру Госпиталя <...> и командору Немцев <...> и я показывал его консулу Пизы, и бальи Венеции, но никто не пожелал удостовериться, что султан приходит, покуда он не приблизился <...>

Послание было изложено в следующих словах:

Султан султанов, царь царей, повелитель повелителей, Малек ал-Эссераф; могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель франков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных <...> вам, Магистру, благородному магистру ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля. Поскольку вы - настоящий муж, мы посылаем вам послания о нашей воле и доводим до вас, что мы идем на ваши отряды, чтобы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Акры посылали нам ни письма, ни подарки, ибо мы их больше не примем.

В бессилии своем отцы города не нашли ничего лучшего, как направить посольство к своему противнику, который отказался от писем и подарков, а посланцев бросил в темницу, где они и умерли. Осада началась 5 апреля 1291 г. и продлилась до 18 мая. Со стен крепости осажденные видели всю равнину Акры, покрытую шатрами, поставленными веревка к веревке.

И шатер султана, который называется "дехлиз", [499] стоял на высоком пригорке, там, где была красивая башня и сад и виноградники ордена Храма, и каковой "дехлиз" был весь алый, с открытой к городу Акре дверью; и это было сделано султаном потому, что каждый знает: куда открыта дверь "дехлиза", этой дорогой должен идти султан.

Восемь дней прошли спокойно; потом турки начали обстреливать город тяжелыми камнями, метаемыми четырьмя огромными камнеметами.

Одна из машин, которую называли Хавебен [габдан - яростная], иначе сказать - Гневная, находилась перед постом тамплиеров; а другая машина, метавшая на пост пизанцев, называлась Мансур, то есть Победоносная; следующая, большая, которую я не знаю как назвать, метала в пост госпитальеров; и четвертая машина метала в большую башню, называемую Проклятая башня, которая стоит на второй стене и которую защищал королевский отряд. В первую ночь они поставили большие щиты, и щиты, сделанные из прутьев, выстроились перед нашими стенами, и на вторую ночь они приблизились еще, и так приближались, покуда не подошли к водяному рву, и за названными щитами были воины, сошедшие со своих лошадей на землю с луками в руках <...>

Пятнадцать тысяч мамлюков, людей и лошадей, закованных в железо, продвигались все вместе, меняя стражу четыре раза в день. В городе Акры находилось от тридцати до сорока тысяч душ населения, но насчитывалось только шестьсот или семьсот рыцарей и тринадцать тысяч пеших сержантов. Каждая вылазка стоила жизней, но она не влияла на мощь Осаждающих. Когда они продвинулись до водяного рва, то возвели стену из поленьев, чтобы защитить свои легкие машины, карабоги, [500] - "которые метали очень часто и причиняли больше зла, чем большие машины, [так] что к месту, куда бросали карабоги, никто не осмеливался приблизиться".

Позади этого укрепления сарацины подкапывали первую стену; осажденные отвечали более глубокими подкопами, пока "Проклятая башня", которая больше других выдавалась вперед, не рухнула, образовав брешь в первом кольце укреплений.

И когда настал день, наши люди на совете высказали мнение выйти со всех концов на лошадях и пешими и сжечь деревянное сооружение; таким образом, монсеньор магистр ордена Храма и его люди, и мессир Жан де Грансон и прочие рыцари подошли ночью к Ладрским воротам, и приказал магистр одному провансальцу, который был виконтом Борта в округе Акры, поджечь деревянное сооружение большой машины султана; и они вышли в эту ночь и оказались около деревянного сарая; и тот, кто должен был бросить огонь, испугался и бросил так, что [огонь] отлетел недалеко и упал на землю и возгорелся на земле. Все сарацины, находившиеся там, всадники и пешие, были убиты; а наши люди, все братья и рыцари, заехали настолько вперед между палатками, что их лошади запутались ногами в веревках шатров и споткнулись, и тогда сарацины их перебили; и таким образом мы потеряли этой ночью восемнадцать всадников, братьев ордена Храма и рыцарей-мирян, но захватили много сарацинских щитов [больших] и маленьких, и трубы, и литавры <...>

От луны было светло, как днем, и султан Хамы, охранявший этот сектор фронта, собрал две тысячи всадников, перед которыми небольшому отряду из трехсот воинов, окружавшему магистра ордена Храма, пришлось отступить. Вылазки, которые предлагалось осуществить через другие ворота города, не состоялись, так как сарацины были предупреждены и подготовились к защите. Другая ночная атака, - на этот раз безлунной ночью, - удалась ничуть не лучше, "сарацины были уведомлены и устроили такое освещение сигнальными огнями, что казалось, у них был день <...> и атаковали столь сильно наших людей стрелами, что казалось, что это дождь <...>"

Поскольку турки не имели возможности блокировать порт, король Кипра 4 мая смог высадиться с подкреплениями.

Город находился в тяжелом положении, ибо, как я вам сказал, пояс укреплений был подкопан и рухнул, и башня также была подкопана. Но тем не менее, с его прибытием люди получили великую помощь.

Генрих Лузиньян принял единственно возможное решение - начать переговоры с султаном; последний предлагал оставить христианам жизнь и добро в обмен на сдачу города; посланцы отвергли его предложение, "ибо люди из-за моря [Запада] посчитают нас предателями". И осада возобновилась.

16 мая фасад Новой, или королевской, башни под действием подкопов рухнул в ров; сарацины заполнили обвалы мешками с песком, чтобы соорудить из них дамбу, преодолели водяные рвы и захватили остатки башни. Осажденные пытались преградить им вход в город кошкой - деревянным сооружением, покрытым кожей, на который поднимались лучники и воины.

Когда башня была взята и, как я вам сказал, люди были в великом ужасе, они прежде всего отослали на море своих жен и детей; и когда на следующий день наступил четверг, установилась очень плохая погода, и море бъшо столь бурным, что женщины и дети, которые поднялись на корабли, не смогли этого выдержать и сошли на землю и повернули к своим домам.

А когда настала пятница, очень громко до зари затрубила большая труба, и при звуках этой трубы, имевшей голос преужасный и очень сильный, - сарацины напали на город Акру со всех сторон. И первое место, через которое они вошли, была эта Проклятая башня, которую они захватили. И я вам расскажу, каким образом они прибывали.

Они прибывали все пешие и без числа; и прежде всего приходили те, кто бросал греческий огонь, а потом шли те, кто стрелял [простыми] стрелами и столь часто, что казалось, с неба идет дождь; и наши люди, находившиеся в кошке, покинули ее.

Сарацины находились тогда на ограниченном пространстве, между первыми стенами и рвами, которое называют барбакан, и большими стенами и рвами города. Они разделились на два потока, одни пошли к Сен-Ромену и пизанскому посту, другие - к Сен-Антуанским воротам.

Магистру ордена Храма, бывшему в своем лагере, - пишет Жерар Монреальский, который не покидал больше Боже ни на шаг, - и его монастырю, который приготовился к обороне, едва услыхав звук трубы, показалось, что сарацины начинают какоето наступление, и он взял десять или двенадцать братьев и свою свиту и отправился к Сен-Антуанским воротам, держась между двух стен, и миновал охрану госпитальеров, и увел магистра ордена Госпиталя, и некоторых братьев, и некоторых рыцарей из Кипра или из Земли, и пеших сержантов с собой, и прибыли они к Сен-Антуанским вратам, и обнаружили сарацин, идущих пешком <...> И когда оба магистра, орденов Храма и Госпиталя, прибыли туда <...> им показалось, что они столкнулись с каменной стеной, и те, кто бросал греческий огонь, бросали его столь часто и густо, что стоял сильный дым, и с большим трудом было видно; и лучники густо стреляли сквозь дым оперенными стрелами, которые очень болезненно ранили наших людей и наших лошадей <...> И когда сарацины ненадолго останавливались, то поднимали свои щиты и продвигались немного вперед, когда их атаковали сверху, то они тут же поднимали свои щиты и останавливались; и постоянно не прекращали трудиться те, кто бросал огонь и посылал стрелы; и продлилась эта борьба и битва врукопашную до терции". Именно здесь был ранен Гийом де Боже. "Магистра ордена Храма случайно настигла стрела, когда магистр поднимал свою левую руку и на ней не было щита, только дротик в правой руке, и стрела сия ударила ему подмышку, и тростник вошел в его тело".

Магистр вооружился наспех и носил только легкие латы, соединения которых не закрывали хорошо боков.

И когда он почуял, что ранен смертельно, он стал уходить, а подумали, что он уходит добровольно, чтобы спасти себя и свое знамя <...> и побежали перед ним, и тогда вся его свита последовала за ним. И поскольку он отходил, добрых двадцать крестоносцев с Долины Сполето подошли к нему и сказали: "Ах, Бога ради, сир, не уходите, ибо город скоро будет потерян". И он ответил им громко, чтобы каждый слыхал: "Сеньоры, я не могу, ибо я мертв, видите удар". И тогда мы увидели погруженную в его тело стрелу. И при этих словах он бросил дротик на землю, поник головой и стал падать с лошади, но его свита спрыгнула на землю со своих коней и поддержала его, и сняла с коня, и положила на брошенный щит, который они там нашли и который был очень большой и длинный.

Слуги пронесли его в город по мостику, через водяные рвы и потайной ход, что вели во дворец Марии Антиохийской. Здесь они сняли с него доспехи, разрезав ремни лат на плечах, затем завернули его в одеяло и отнесли на берег. [501] Так как море оставалось бурным и ни одна лодка не могла пристать, свита перенесла магистра в орденскую резиденцию, протащив носилки через пролом в стене.

И целый день он лежал в Храме, не разговаривая <...>, за исключением одного слова, когда он услышал шум людей, бежавших от смерти, и спросил, что это; и ему сказали, что люди сражаются; и приказал, чтобы их оставили в покое, и с тех пор не разговаривал и отдал Богу душу. И был похоронен перед своим алтарем, то есть престолом, где пели мессу. И благоволил ему Бог, ибо от его смерти был великий ущерб.

В то время как Гийом де Боже умирал, город погибал в жестокой резне.

Знайте, что это было ужасно видеть; дамы и горожанки, и монахини, и прочий мелкий люд бежали по улицам с детьми на руках, плачущие и растерянные, и убегали к морю, чтобы спастись от смерти; и когда им встречались сарацины, один хватал мать, другой ребенка, и тащили их в разные стороны, и разлучали их друг с другом <...> и однажды женщину увели, а вырывающийся ребенок был брошен на землю, и лошади затоптали его, и он умер; и были такие дамы, которые были в тягости, и их так сдавили в толпе, что они умирали на ногах, и существо в их теле также <...> Знайте также, что сарацины зажгли огни на машинах и на постах, и пламенем этим была [как бы] освещена вся Святая Земля.

В резиденции ордена маршал Пьер де Севри принял командование; там укрылось больше десяти тысяч человек, "ибо резиденция Храма была самым укрепленным местом в городе, и стояла на море на обширной площади, как замок, поскольку на входе была высокая и прочная башня и толстая, массивная стена в двадцать восемь шагов; а также была и другая, очень древняя башня на море, которую Саладин построил сто лет назад, в которой орден Храма держал свою сокровищницу, и она настолько вдавалась в море, что волны бились о нее".

У подножия этой башни, на берегу, относительно укрытом, тамплиеры собрали все, что могли найти из больших или легких кораблей, галер и транспортных судов, парусных или весельных судов; туда в большом количестве они посадили гражданское население, кто укрылся в их Доме. "И когда все эти корабли одновременно подняли парус, люди из Храма, собранные там, испустили очень громкий крик, и отплыли корабли, и пошли к Кипру, и были спасены добрые люди, находившиеся внутри Храма <...>"

Тамплиерское укрепление продержалось десять дней, пока султан, отчаявшись уничтожить его силой, предложил защитникам условия сдачи. Пьер де Севри принял эти условия. Но когда сарацины, проникшие за укрепления, чтобы завладеть крепостью, начали мучить христианских женщин, которые там еще находились, тамплиеры вновь взялись за оружие, перебили нападавших "и выразили волю защищаться до смерти".

Султан скрыл свой гнев и продолжил переговоры, и Пьер де Севри ошибся, доверившись ему. Он передал сопровождавшим победителям своих, еще крепких, рыцарей, оставив в Храме только раненых.

Как только султан заполучил маршала и людей ордена Храма, он велел отрубить головы всем братьям <...> И когда братья, бывшие внутри башни, которые не были столь больны, чтобы не суметь себе помочь, услыхали, что маршалу и прочим отрубили головы, они заняли оборону, отчего сарацины принялись подкапывать башню, и подкопали ее, и поставили подпорки, и тогда находившиеся в башне сдались. И внутрь башни вошло столько сарацин, что подпорки, поддерживающие ее, ослабли, и названная башня упала, и люди ордена Храма и сарацины, бывшие в ней, погибли; и даже при своем падении башня опрокинулась на улицу и раздавила больше двух тысяч конных турок. И так был взят и отдан город Акра, в пятницу 18 мая названного года, и Дом ордена Храма десятью днями позднее - тем образом, как я вам рассказал.

Тамплиеры еще держались в своих замках - Сайете, Берофе и Атлите. Гарнизон Сайеты собрался на генеральном капитуле и магистром избрал своего командора Тибо Годена; последний отправился на Кипр искать помощи. Ничего не найдя, он остался на острове, упрекаемый в трусости за то, что покинул свой пост. Перед мощными атаками сарацин гарнизон Сайеты ночью пробрался на свои галеры и отправился вслед за Тибо Годеном на Кипр. Таким же образом ушел и гарнизон Замка Паломника. Тамплиеры Берофы открыли ворота в обмен на клятву турецкого эмира оставить всех в живых, однако эмир велел их повесить. Возможно, их участь была более счастливой, нежели у спасшихся.

ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКТОРА

2 Рыцари легендарного Круглого Стола; герои т. н. артуровского цикла, включающего множество произведений средневековой словесности, посвященных деяниям идеального государя - Артура (погибающего в конце концов от руки предателя) и его идеальных рьщарей.

ПРИМЕЧАНИЯ

487. "История" Ираклия. Кн. XXXIV, гл. XVII//Recueil des Historiens... P. 463.
488. Деяния киприотов. Р.779.
489. Roehricht. Regesta, 1378.
490. Деяния киприотов, III//Recueil des Historiens des Croisades. Documents Armeniens. T. II. Introduction, p. CCXXXIX.
491. Деяния киприотов. P. 792 и далее.
492. "История" Ираклия. Кн. XXXIV, гл. XXXVI//Recueu des Historiens... Р.481.
493. Деяния киприотов. Р. 792 и далее.
494. Idem.
495. Idem. P. 802 и далее.
496. Idem. P. 804 и далее.
497. Эмир Салах, начальник Арсенала; "Деяния киприотов", прим. к стр. 806.
498. Idem. P.807.
499. Idem. Прим. к стр. 808. "Dehliz", вестибюль, передняя.
500. Idem. Прим. к стр. 802. "Qara Bogha", черный бык.
501. Боже носил "не свою надежную кирасу, но легкую кирасу, чтобы быстро наде-вать по тревоге". Можно отметить , что речь идет о кованых латах, а не о кольчуге; должно быть, это один из образцов новой моды.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история