Лесны Иван. О недугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КЛАВДИЙ
"Всегда, когда слезы выступят украдкой у тебя на глазах, обрати их на
цезаря; и высохнут они при виде этого самого могущественного и самого ясного
божества.
Его блеск ослепит их, чтобы они не видели ничего другого..."
Клавдий СЕНЕКА.

Римская пословица "Человеку свойственно ошибаться" как нельзя лучше
отражает настроения и чувства римлян в момент, когда убитого Калигулу сменил
Тит Клавдий Нерон Германик, брат популярного полководца Германика и дядя
Калигулы. В то время как приход Калигулы к власти вызвал в свое время
восторги толпы, провозглашение Клавдия принцепсом было встречено по меньшей
мере с растерянностью. К тому времени имя пятидесятилетнего Клавдия было
окружено многими легендами, которые изображали его чудаковатым,
непрактичным, смешным и даже отсталым и неполноценным. Римские историки той
поры не питали симпатий к Клавдию.
Свидетельствует об этом и их описание драмы, которая разыгралась 24
января 41 года н. э. на Палатине. Тогда, как мы знаем по предыдущему очерку,
Калигула возвращался из театра домой во дворец, чтобы отдохнуть и пообедать.
Впереди шел с двумя сенаторами Клавдий, который направился прямо к главному
зданию, что, по-видимому, спасло ему жизнь. Зато Калигула, шедший в
сопровождении еще одного сенатора, неожиданно повернул к крытому переходу,
где и стал жертвой антиимператорского заговора.
Некоторые римские историки, а вслед за ними и римская улица, утверждали
позднее, что Клавдий в это время, спрятавшись за портьеру, трясся от страха.
Что же на самом деле испытывал в эту минуту Клавдий, какие мысли
мелькали в его голове -- этого мы уже никогда не узнаем.
Итак, трясся от страха... Да если бы и так -- кто на его месте держался
бы по-другому? Его брат Германик скончался при загадочных обстоятельствах,
дядя Тиберий был убит (по стечению обстоятельств, также преторианцами), а
теперь еще и Калигула... Каким бы он ни был, в конце концов он приходился
Клавдию родным племянником.
Если бы в тот роковой день Клавдий избрал тот же путь, что и Калигула,
а не пошел прямо во дворец, скорее всего, это стоило бы ему жизни --
заговорщики, судя по всему, были намерены уничтожить всю императорскую
семью. Когда жена Калигулы бросилась на тело мужа с причитаниями, один из
преторианцев вонзил ей в шею меч, а маленькую дочку Калигулы просто
размозжили головой о стену.
А Клавдий, говорят, трясся от страха. Насмешки тут неуместны.
Более того, у Клавдия было более чем достаточно причин не слишком-то
доверять людям. В Риме тех времен, где в чести были воины, гладиаторы,
геркулесы, человек его склада вряд ли мог рассчитывать на признание. Клавдий
явно не предполагал, что он может стать принцепсом или императором, хотя и
принадлежал к главным членам правящей династии Юлиев-Клавдиев.
И все же ему уготован был славный удел. Во время убийства Калигулы и
его семьи, которое наверняка наделало много шума, Клавдий действительно
спрятался во дворце за ширмой. Там и нашел его вечером один из преторианцев.
Он воскликнул: "Да здравствует цезарь!" -- и чудак Клавдий стал четвертым
римским принцепсом.
НИ АДОНИС, НИ ГЕРКУЛЕС. Мы уже отметили, что современные Клавдию
источники не были к нему снисходительны и не нашли для него теплых слов.
Согласно Светонию, Клавдий "страдал от многообразных и продолжительных
болезней, поэтому был ослаблен и духом, и телом и даже в зрелом возрасте не
считался способным заниматься делами общественного или личного характера".
Поэтому долгое время, уже по достижении своего совершеннолетия, он не
признавался правоспособным и имел над собой опекуна. Этим "опекуном" был, по
утверждениям историков, бывший конюший, поэтому можно себе представить, как
обращался он с мальчиком.
Однако самым чувствительным местом для Клавдия было отношение к нему
собственной матери, Антонии (той самой Антонии, которая воспитывала внука
Калигулу мальчиком), которая заявляла о нем, что он "человеческий выродок",
и что он "от природы не был доделан -- а только зачат".
Некоторые источники утверждают, что Клавдий появился на свет "необычным
способом". Его голова тряслась, слабые ноги едва держали грузное тело, черты
лица несли следы дегенерации.
Ни Адонисом, ни Геркулесом он решительно не был.
Однако было ли все это достаточной причиной для того, чтобы считать
Клавдия чуть ли не слабоумным? Его мать Антония, желая подчеркнуть
чей-нибудь низкий интеллект, говорила: "Он еще глупее, чем мой Клавдий".
(Это суждение серьезно подрывает достоверность свидетельств Антонии об
извращенности юного Калигулы).
Оценки матери, разумеется, быстро разнеслись по всему Риму. Знал о них
и Клавдий. Он прекрасно чувствовал на себе презрение семьи и насмешки
римлян, и потому стал робким и скрытным. Разумеется, эта скрытность тоже
стала предметом для дополнительных пересудов: ее считали чудачеством,
отсталостью и т. д. Ирония в том, что изо всей семьи к нему лучше всего
относился его приемный дед Август, что основа свидетельствует о мудрости
последнего. Но и Августу не слишком-то хотелось показывать Клавдия на
публике. Он сознавал, насколько мало соответствует его приемный внук по
внешности "античному идеалу". Если это все же случалось, Клавдия закутывали
в капюшон. Даже тогу "гирилис" -- символ взрослости, вручение которой было в
Риме, особенно в знатном семействе, настоящей церемонией, Клавдий получил
тихо, незаметно и чуть ли не тайно: вручение проходило в полночь!
В 24 году н. э., в 33 года, Клавдий был избран в только что созданную
Collegia Sodalium Augustalium.
По завещанию Августа он получил 800 000 сестерциев. При Тиберии он
держался в тени, проводя время в своих поместьях в Кампании, так как Тиберий
не доверил ему ни одной должности. Отношение преемника Августа к Клавдию,
судя по всему, было прохладным: в конце концов Клавдий был братом Германика,
а Тиберию было хорошо известно, что легии хотели некогда объявить преемником
Августа именно Германика.
Калигула тоже не предоставил Клавдию государственного поста. однако во
время его правления тот жил в Риме на Палатине в императорской резиденции,
вероятно, поначалу Клавдий любил своего племянника, перенося на него свою
любовь и восхищение, которые он некогда питал к своему старшему брату
Германику. Однако на Палатине ему приходилось несладко. Калигула унижал его,
как мог, насмехался над ним. Например, он пригласил его в коллегию
священнослужителей, заставив заплатить за эту "честь" в государственную
казну 80 миллионов сестерциев. Бедному Клавдию пришлось из-за этого влезть в
долги.
В период, когда на порядке дня стояли провокации, аресты, политические
процессы и приказы к самоубийству, Клавдия спасла именно его репутация
чудака и безвредного сумасшедшего. Для Калигулы он стал скорее объектом
развлечений, чем ненависти, и считался на Палатине этаким придворным шутом,
над которым посмеивались и рабы.
ВСЕ БЫЛО НАОБОРОТ. Вместе с тем, этот "шут" и "чудак" был историком --
и историком преотличным. Это как-то ушло от внимания его матери, племянника
и римской улицы -- или просто считалось чем-то лишним, ненужным. История
была страстным увлечением Клавдия. В то время историческая наука находилась
в Риме на довольно высоком уровне. Учителем и другом Клавдия был знаменитый
Тит Ливий -- крупнейший летописец эпохи Августа, прославившийся своей
историей Рима "С основания города". Клавдий как историк ставил перед собой
немалые задачи: он занимался историей этрусков (к сожалению, его труд не
сохранился, иначе мы знали бы сегодня о таинственном народе куда больше) и
историей Карфагена. Его третьим историческим трудом была история мира
Августа, и кроме того, он собирался написать новейшую, современную историю
со дня смерти Цезаря. Однако семья воспротивилась его намерению -- эта тема
уже казалась тогда политически неприемлемой и опасной.
Хотя до нас и не дошли -- увы -- исторические труды Клавдия, о них
сохранились подробные сведения в других источниках, причем все они сходятся
на том, что Клавдий был исключительно талантливым историком и его труды
стоят в одном ряду с работами таких классиков римской исторической науки,
как Тацит, Ливии, Саллюстий и др.
Разумеется, занятия историей требовали тщательного изучения источников.
А потому Клавдий, относившийся к ним с любовью и страстью, напоминал своим
современникам рассеянного профессора или просто чудака. А вот откуда взялись
россказни о его "неполноценности"? Вероятно, здесь была "заслуга" его матери
Антонии, а также племянника Калигулы. Способствовал этому, вероятно, и
внешний вид Клавдия, и бросающиеся в глаза дефекты (в частности, речи, из-за
чего его называли "заика Кла-Кла-Клавдий"). Ко всему прочему, он припадал на
левую ногу, страдал тиком лица, а голова его постоянно тряслась.
Предметом насмешек служила и его страсть к еде. Рассказывали, что
однажды, председательствуя в суде, он учуял откуда-то по соседству запах
пищи. Клавдий якобы покинул суд и отправился по запаху. Злые языки
утверждали даже, что император собирался якобы издать специальный указ, по
которому его гостям (Клавдий любил общество) разрешалось бы выпускать
кишечные газы, так как он узнал, что кто-то заболел, удерживаясь от этого.
Однако, несмотря на свою гротескную, увитую молвой репутацию, Клавдий
проявил себя на посту принцепса государственным мужем, которому не было
равных с кончины Августа (14 г. н. э.) до прихода к власти Траяна (98 г. н.
э.).
PATRES CONSCRIPTI -- обратился при вступлении в права принцепса к
сенаторам Клавдий (Patres conscripti было их официальное название), -- если
вы согласны с этими предложениями, скажите это сразу, просто и по своему
искреннему убеждению. Если вы не согласны с ними или знаете другие средства,
сообщите это на данном заседании. Или, если вам нужен более длительный срок
для размышления, -- вы его получите, но помните, что когда вы будете снова
созваны, вы должны будете проявить собственное мнение".
Это обращение, согласитесь, не говорит ни о "неполноценности", ни о
"чудачестве" Клавдия. Наоборот, оно свидетельствует о том, что Клавдий не
мечтал об автаркии, стремясь лояльно прислушиваться к сенату. Однако сенат
уже давно не был тем, чем он являлся во времена республики: он боялся
императора и старался ему угождать. Это обстоятельство, а также тот факт,
что на второй год правления Клавдия сенаторы приняли участие в заговоре
против него, заставило императора отказаться от мысли привлечь их к
управлению огромной Римской империей, и в дальнейшем он правил сам.
Здесь и проявилось, как глубоко ошибалось общественное мнение Рима,
встречая нового принцепса с недоверием и насмешкой. Клавдий, убедившись, что
взаимодействие с сенаторами в вопросах власти невозможно, сделал то, что на
семнадцать веков позднее габсбургский император Иосиф II: наряду с
традиционными государственными учреждениями, какими были в Риме квестуры,
претуры и консулаты, он учредил отличный бюрократический механизм, слаженный
и преданный императору. Центральное управление Римской империей в период
правления Клавдия сосредоточилось в руках своего рода министерств или
центральных учреждений.
Во главу этих учреждений Клавдий поставил людей, которые пользовались
его стопроцентным доверием -- вольноотпущенников, которые служили его семье
или семье его бабушки Антонии. (Когда в Риме давали рабу свободу, он уже
считался членом семьи своего бывшего господина и принимал его имя). Самым
верным (и самым способным) из таких вольноотпущенников Клавдия стал Нарцисс,
превратившийся в своего рода премьер-министра; финансами ведал Паллас. а
юстицией -- Каллист. Клавдий даже учредил институцию, которая выполняла
подобную функцию, как современные министерства образования и культуры.
Встреченное насмешками правительство было для своего времени достаточно
просвещенным. При Клавдии строились дороги, общественные здания; появились
своеобразные зародыши социальной деятельности. И хотя центром тяжести
по-прежнему оставалась Италия, заботы императора и его чиновников
распространялись и на провинцию. Их высшим представителям предоставлялось
римское гражданство чаще, чем прежде, их принимали даже в сенат. Эти шаги,
как и улучшение сообщения, благодаря строительству сети дорог, серьезно
способствовали латинизации всего Средиземноморья, а их последствия
сказывались еще много веков спустя. Терпимость Клавдия ярче всего проявилась
в его отношении к евреям, которым он разрешал вести богослужения на всей
территории Римской империи. Более того, на одиннадцатом году своего
правления Клавдий довольно неожиданным образом разрешил спор между евреями,
самаритянами и правителем Иудеи Куманом. Самаритяне напали на еврейских
путников на их пути в Иерусалим. Евреи обратились к Куману с просьбой
наказать виновников. Однако тот, подкупленный самаритянами, не предпринял
никаких шагов. Когда, как следствие этого, вспыхнули новые беспокойства,
Куман, подавляя их силой, много евреев перебил. Выслушав свидетелей, Клавдий
признал правоту евреев и строго наказал как самаритян, так и правителя
Иудеи.
Разумеется, римское общество, основанное на эксплуатации рабов, с
трудом переносило правление презренных вольноотпущенных (мало кто сознавал,
что Клавдий избирает их не только потому, что может положиться на их
лояльность, но и потому, что по своим способностям они больше
соответствовали занимаемым должностям). Возникла оппозиция. Ее существование
лучше объясняет и насмешки, которым подвергался Клавдий. Однако оппозиции не
удалось подорвать позиции императора. Централистский характер римской
империи, который придал ей Клавдий, сохранился почти до самого ее распада, а
бюрократическая система, которую он ввел, предвосхитила все последующие
абсолютизмы.
Успешно развивалась и внешняя политика Клавдия. Ни один император (за
исключением Траяна) не расширил настолько границы Римской империи, как это
сделал "чудак" Клавдий. Только после присоединения оставшейся части
североафриканского побережья Средиземное море стало внутренним морем Римской
империи -- "нашим морем". У него уже не было других берегов, за исключением
тех, что принадлежали Риму. При Клавдии к Римской империи была присоединена
и Фракия, однако вершиной военных успехов правительства Клавдия явилось
завоевание Британии вплоть до рек Трент и Северн, что позволило стереть
память о позорном поражении здесь Калигулы. Клавдий лично руководил в 43
году н. э. военным походом против британцев, объединенных под Кунобеллином.
Война закончилась падением центра сопротивления Камадолуна, где позднее был
сооружен центральный храм, символизирующий британское почитание Рима. Здесь
Клавдий превзошел и Цезаря, сумев добиться того, чего не удалось сделать
тому: Британия начала латинизироваться.
Одновременно с завоеванием Лидии стала чисто римской и Малая Азия,
вскоре после чего к Риму были присоединены остатки бывшего Иудейского
царства.
МЕССАЛИНА. С чем Клавдию не везло, так это с женами. В первый раз он
женился довольно поздно. С первой женой, Ургуланиллой, внучкой приятельницы
его бабушки, Клавдий развелся очень скоро. Недолгим был брак и со второй
женой, Элеей.
Уже в зрелом возрасте он женится в третий раз, теперь уже на красавице
Валерии Мессалине, правнучатой племяннице Августа, очаровавшей Клавдия
своими прелестями. Мессалина была на тридцать лет моложе мужа. Клавдий очень
любил ее, доверял ей все свои секреты, советовался с ней. Мессалина даже
разделила его триумф после победы в Британии. От нее у Клавдия было двое
детей: сын Британик и дочь Октавия.
К сожалению, супружеская верность не принадлежала к добродетелям
Мессалины. Кажется, источники не очень преувеличивают, утверждая, что
количество ее любовников исчислялось сотнями. Имя Мессалины стало в конце
концов синонимом испорченной, порочной женщины. Когда в 1794 году
французскому революционному трибуналу хотелось как можно сильнее оскорбить
бывшую королеву Марию Антуанетту, он назвал ее Мессалиной.
В некоторых исторических трудах Мессалину называют "публичной девкой в
пурпуре". Это, впрочем, не очень логичное заключение. Мессалина не была
продажной женщиной -- ей не было нужды продаваться. Скорее, она страдала
нимфоманией, болезненной эротичностью, чего, как правило, не хватает
продажным женщинам. Мессалина раздавала должности, требуя в уплату "любви".
Когда кто-либо отказывался по каким-либо причинам от этой "чести" (а таких,
надо сказать, было мало), он рисковал головой. Утверждают, что нескольким
верным мужьям такой отказ стоил жизни.
Кроме того, Мессалина устраивала "пиршества", которые сегодня получили
бы название "групповой секс".
Весь Рим знал о разгульном поведении Мессалины, кроме ее мужа Клавдия.
Когда оргии Мессалины перешли все границы, угрожая авторитету императора,
возникла необходимость открыть ему глаза на жену. Это и сделал, застав
императора в Остии, его верный вольноотпущенник Нарцисс. Клавдий немедленно
вернулся домой. В Риме он остановился в преторианских казармах, куда были
доставлены все установленные любовники его жены и тут же казнены.
Сама Мессалина, может быть, и могла бы еще спастись; кажется, Клавдий
собирался еще раз расследовать все дело. Все же Мессалина была матерью его
двоих детей, и он горячо любил ее. Однако Нарцисс помешал этому. Он послал к
Мессалине солдат и одного из своих вольноотпущенных. Жена императора
попыталась кончить жизнь самоубийством, тщетно стараясь ослабевшей рукой
вонзить в себя кинжал. Офицер преторианцев помог ей...
АГРИППИНА. "Из огня да в полымя", -- так можно было бы характеризовать
следующий и последний брак Клавдия. На этот раз он женился на
тридцатидвухлетней Агриппине, которая была сестрой Калигулы, то есть его
родной племянницей. Это была исключительно честолюбивая, на все способная
женщина. Она задумала заменить на римском троне законного наследника
Британика собственным сыном от первого брака, и это удалось ей. Клавдий
усыновил ее сына, женил его на своей дочери Октавии и назначил своим
преемником вместо собственного сына Британика. Этот сын Агриппины и приемный
сын Клавдия действительно стал наконец преемником императора и вошел в
историю под бесславным именем Нерон.
Между тем Агриппина укрепляла свои позиции. Что, если бы Клавдий
раздумал насчет преемника? И вот в должности командира преторианской гвардии
человек Агриппины Афраний Бурр сменяет Кассия Хэрея (убийцу Калигулы). А
потом в 54 г. н. э. (по стечению обстоятельств, как раз в то время, когда
вернейшего императорского вольноотпущенника Нарциса не было в Риме) Клавдий
внезапно скончался в возрасте 63 лет. Его смерть приписывали отравлению
грибами. Однако точно ничего установить не удалось...
О БОЛЕЗНИ КЛАВДИЯ. В том, что Клавдий страдал некоторыми дефектами, нет
никаких сомнений. Вне сомнений и то, что он не был ни слабоумный, ни
помешанный.
Попробуем суммировать все, что мы знаем в этом отношении о нем:
Был болен с рождения.
Его внешность была настолько ненормальной, что окружение Клавдия, а
вслед за ним и весь Рим считали этого талантливого историка, а позднее и
государственного деятеля дебильным существом.
Клавдий плохо ходил -- речь шла о нарушениях двигательного аппарата.
У него подергивались мускулы лица (непроизвольные движения),
подергивания могли быть и в конечностях (могли нарушать ходьбу).
Клавдий плохо говорил, хотя, вероятно, не был заикой, так как вполне
связано выступал в сенате.
По некоторым источникам, роды матери Клавдия были трудными.
Из всего сказанного можно сделать почти однозначный вывод (во внимание
следует принять и тот факт, что Клавдий дожил до пожилого возраста), что
речь шла о детском параличе мозга в его -- скорее всего -- так называемой
дискинетической форме.
При детском параличе мозга происходит врожденное или приобретенное в
раннем возрасте нарушение двигательного аппарата и его развития, причем
положение не ухудшается, хотя необязательно бывает неизменным. Причиной
этого заболевания могут быть болезни матери в беременности, трудные роды
(длительные, с использованием клещей, или при перевернутом выходе плода),
недоношенность или перекошенность. Иногда детский паралич мозга может
явиться следствием воспаления легких или катаров желудка у ребенка сразу
после рождения. Иногда эти причины бывают комбинированными.
Детский паралич мозга имеет несколько форм, отличающихся друг от друга
по степени поражения двигательного аппарата. Часто при них наблюдаются
нарушения речи. Характер нарушения, которым страдал, очевидно, Клавдий,
напоминает скорее дискинетическую форму, при которой появляются
непроизвольные движения, нарушающие свободные движения: например, на лице
появляются маски смеха, потрясения или гнева вне зависимости от испытываемых
эмоций. Речь также бывает поражена недостаточной регуляцией дыхания, что
отдаленно напоминает заикание. Однако на протяжении жизни в легких случаях
(а именно к таким следует отнести Клавдия) может происходить восстановление
речи, подавление непроизвольных движений. В то же время походка бывает
заметно нарушена, как и двигательная способность верхних конечностей.
Двадцать веков спустя, разумеется, невозможно установить этот диагноз
со всей определенностью, однако то, что мы знаем о Клавдии из доступных
источников, делает его более чем правдоподобным. Особенно если принять во
внимание факт, что пациенты, страдающие дискинетической формой детского
церебрального паралича, часто отличаются нормальным или даже высоким
интеллектом, хотя вид такого человека с дергающимися конечностями и лицом
оказывает на окружающих не лучшее впечатление. Поэтому так легко делаются
неверные заключения о душевном уровне человека, перенесшего паралич мозга,
который в действительности может превосходить в этом отношении свое
окружение. Это, очевидно, произошло и с императором Клавдием, болезнь
которого, кажется, является в истории первым известным случаем детского
церебрального паралича.

ДОМИЦИАН
"В тот день, когда Домициан впервые выступил перед сенатом, он коротко
и сдержанно сказал об отсутствии отца и брата и о своей молодости; поведение
его было достойно. А поскольку тогда еще не был известен его нрав, частая
краска на его лице принималась за скромность".
Тацит.
"Его смерть наполнила сенат такой радостью, что сенаторы, обгоняя друг
друга, спустились в курию и не удержались от того, чтобы не проклинать
мертвеца самыми оскорбительными и самыми горькими словами, чтобы не отдать
приказ принести лестницы и сорвать на своих глазах его портреты и бюсты, тут
же разбив их оземь".
Светоний.

Прошло столетие со времени смерти Цезаря, и с исторической сцены ушла
-- без скорби и сожаления над ней -- первая императорская династия --
Юлиев-Клавдиев, которая вела свое происхождение от Цезаря. Ее последний
представитель, печально прославленный Нерон, покончил жизнь самоубийством в
68 году н. э.
Блаженная мечта о республике -- мечта, во имя которой был убит Цезарь,
-- безвозвратно и навсегда канула в прошлое. Сенат еще существовал, однако
степень его вмешательства в дела растущей империи определяли принцепсы, их
фавориты и их ставленники.
Особое место занимала армия -- щит и меч державного Рима, легии. Их
слово, особенно в смутные времена, становилось законом. И уже не только
избалованные преторианцы или легии Италии, но и провинциальные армии --
недавние "варвары" -- провозглашали часто новых императоров, невзирая на
существование старых. Вдруг оказалось, что стать императором может
практически кто угодно, если за ним стоит военная сила. Короче говоря,
ничего нового под солнцем.
Еще при Нероне начинаются беспокойства в провинциях. Их население
протестует против жестокой власти представителей метрополии, свою роль
играет религиозный вопрос (что касается евреев и христиан), а до
определенной степени (скорее подсознательно) и вопрос национальный. К числу
особенно беспокойных провинций относятся Британия, Галлия и, главное, Иудея,
где уже несколько лет ведется так называемая Иудейская война.
ПОСЛЕ СМЕРТИ НЕРОНА за один год меняется три императора. Первым
становится легат Испании Ближней Гальба. Ему в то время было 72 года, он был
известным полководцем и принадлежал к сенаторской аристократии. Потом
преторианцы провозглашают императором луизитанского легата Оттона, убивая
при этом Гальбу с его советниками. Однако правление Оттона было еще короче
-- всего три месяца. Рейнские легии, относившиеся к числу наиболее сильных и
опытных, с самого начала отказались ему повиноваться. Они объявили
императором легата Нижней Германии Вителлин, оставили доверенную им границу
и направились к Риму. Недалеко от Кремоны произошла встреча рейнских легий с
легиями, верными Оттону, и после кровавой битвы Оттон, потерпев поражение,
пронзил себя мечом.
Что касается Вителлия, то, по многим свидетельствам, он был фигурой
невыразительной и больше всего прославился разве что своим неутолимым
аппетитом к еде. Вителлий не был тираном, однако его рейнские легии быстро
стали грозой Рима и всей Италии. Они грабили и опустошали страну, как будто
это была захваченная ими вражеская территория, и вели разгульную жизнь. В
результате их дисциплина стала резко падать.
Но и Вителлий недолго был у власти. Восточные легии тоже не желали
отставать -- сирийские и египетские легионеры провозгласили императором Тита
Флавия Веспасиана, командира армии, сражавшейся в Иудее. Их поддержали
дунайские легии.
Осенью 69 года н. э. римские части из Мезии, Паннонии и Далмации
отправились в поход на Рим. В ночной битве -- опять-таки у Кремоны -- они
одержали победу над рейнскими легиями Вителлия и через два месяца, после
кровавых боев у Рима, вступили в город. Вителлиевцы при этом подожгли
знаменитый храм на Капитолии, где хранился древний архив римского
государства.
Вителлия вытащили из каморки привратника во дворце и на месте убили.
Все эти быстрые перемены на императорском троне, разумеется, проходили
не так легко и просто, как описаны они на страницах истории, и они стоили
жизни далеко не одним только кандидатам на престол. От них страдало все
государство. Армии, как волны огромного моря, перекатывались с места на
место, и их жертвой становился каждый, кто не был сторонником
новоиспеченного фаворита на императорский престол. Тысячи легионеров пали в
междоусобных боях, поселения пришли в упадок, а Кремона, у которой битвы
проходили дважды, была совершенно разрушена.
ДВОЕ ИЗ РОДА ФЛАВИЕВ. С Веспасианом приходит к власти вторая
императорская династия -- династия Флавиев.
В то время как Юлии-Клавдии могли гордиться аристократическим
происхождением, Флавии представляли типично средний слой римского общества.
А после их упадка римской империей начнут править одни провинциалы...
Веспасиан был, бесспорно, интересной и выразительной фигурой. Он не
только считался способным полководцем (хотя восстание иудеев окончательно
подавил, закончив Иудейскую войну, только сын Веспасиана Тит), но и обладал,
как мы сказали бы, талантами экономиста. Его десятилетнее правление
отличалось бережливостью и экономностью. Будучи опытным полководцем, он
быстро пресек армейскую вольницу и вывел все провинциальные легии из Италии
обратно в провинции. Потом были подавлены опасные сепаратистские движения в
провинциях, и прежде всего ликвидировано иудейское восстание. Под
руководством его сына Тита местные легии управились с ним за год. Тит
наказал евреев, разрушив иерусалимский храм. В Риме состоялся огромный
триумф. В первых его рядах шагал и древнееврейский историк Иосиф Флавий (с
нынешних этических позиций, ставший коллаборантом римлян), а в качестве
военных трофеев несли святые сосуды из разрушенного храма. И сегодня этот
триумф напоминают нам рельефы на арке Тита в Риме. Ни один правоверный еврей
до сих пор не пройдет под ней, так как она олицетворяет собой самое большое
унижение еврейства.
Веспасиан жестоко подавил и восстание в Галлии и на Рейне, вспыхнувшее
здесь после того, как рейнские легии, провозгласив императором Вителлия,
оставили границу и пошли на Рим.
Веспасиан умел энергично пользоваться своей властью: в частности, он
заставил сенат принять так называемый "закон об империи Веспасиана".
признававший его право "делать все, что он сочтет необходимым для блага
своего государства". Однако, по сравнению с многими своими
предшественниками, новый император правил мирно. при нем насколько нам
известно, не происходило никаких лишних казней.
Зато он был очень корыстен: повышал налоги, продавал государственные
должности, и даже приговоренные по суду к наказанию могли откупиться при нем
за деньги. Когда его упрекали в том, что он ввел налог за загрязнение улиц
ослами, Веспасиан, приблизив к носу монету, заявил: "Не пахнет". Его
внешность, по сохранившимся скульптурным бюстам, напоминает скорее толстого
мелкобуржуазного лавочника, чем владыку державного Рима. (Когда автору
довелось рассматривать в Риме его бюст, музейный смотритель надвинул
Веспасиану на уши фуражку и сказал: "Ну, чем не американский банкир?").
Тем не менее именно этот император, жадно копивший деньги (а в империи,
разоренной гражданскими войнами и беспорядками, они были нужны как никогда),
украсил Рим одной из самых его удивительных достопримечательностей. Он
построил новый амфитеатр (амфитеатр Флавиев, законченный Титом) --
сегодняшний Колизей, побывать в котором не преминет сегодня ни один турист.
Утверждают, что ему было присуще чувство юмора.
На смертном одре он якобы заявил:
"Горе мне, я, кажется, становлюсь богом!".
О его старшем сыне и преемнике Тите большинство историков отзывается
столь похвально, что это выглядит даже подозрительно.
Тит находился у власти всего два года (79--81). В возрасте сорока двух
лет он скончался от лихорадки.
Утверждают, что при его правлении не произошло ни одной казни,
отношение к сенату было прекрасным, не велось никаких политических
процессов. При этом нельзя сказать, чтобы не возникало заговоров против его
особы (к ним, как известно, римляне питали большую склонность), однако когда
такой заговор раскрывался, Тит якобы ограничивался тем, что приказывал
привести заговорщиков и делал им замечание. Кроме того -- что уж совсем
похоже на легенду -- Тит спрашивал о причинах их недовольства и, если
следовало признание, обещал исправить положение. После чего приглашал
заговорщиков на ужин...
По Светонию, Тит является автором крылатого выражения -- "Я потерял
день". Так он заявил якобы однажды во время ужина, обнаружив, что за весь
день не сделал ни одного доброго дела.
Правление Тита постигла крупнейшая трагедия античного Рима: 24 августа
79 года произошло страшное извержение Везувия, во время которого в
раскаленной лаве, граде камней и серных тучах исчезли с лица земли цветущие
города Помпея, Геркуланум и Ста-бия почти со всем своим населением. Памятью
об этой трагедии до сих пор является своеобразный музей этих мертвых
городов, свидетельствующий о высокой культуре жизни Рима той поры.
Но и это было еще не все: вскоре Рим охватил огромный пожар, длившийся
трое суток, а потом разразилась эпидемия чумы.
При всех этих бедствиях Тит, по свидетельствам современников, проявил
себя блестяще. Он лично руководил помощью пострадавшим, а когда ему
показалось, что помощи недостаточно, он добыл средства, продав произведения
искусства из своих увеселительных дворцов.
Итак: хвала, хвала, хвала.
Однако как соотносится эта человечность Тита с теми ужасами, которые
развязали под его руководством римские войска в захваченном Иерусалиме?
Госпожа история снова дает нам урок, что гуманность относительна. В
провинциях, не поспевавших за метрополией, вся человечность шла стороной...
Фактом остается то, что в тени излучающего сияние образа Тита в самых
черных красках предстает в истории его младший брат и преемник Домициан.
НЕРОН ПОБЛЕДНЕЛ БЫ ОТ ЗАВИСТИ. Если верить всему, что говорилось и
говорится о Домициане, то пословица о троице тут явно не выдерживает
критики. Династия Флавиев бесславно кончается на третьем своем
представителе. Зато у руля правления он находится дольше всех из троих -- с
81 до 96 года.
Его позиция была непростой: он вступает на трон после прославленного
отца и любимого римлянами брата. Их популярность и слава наверняка не
оставляет его равнодушным. Находившись до сих пор в тени, он вдруг
неожиданно оказывается на полном виду.
Надо сказать, что Домициану предшествовала не лучшая репутация. Когда
его отец был провозглашен императором и все еще находился вместе с Титом в
Иудее, Домициан в Риме уже начал выступать как -- выражаясь современным
языком -- представитель "золотой молодежи" или, иначе говоря, императорский
сынок. Из отдельных замечаний в "Истории" Тацита мы узнаем, что Домициану
"повезло" в том, что еще перед прибытием Веспасиана во главе с его легиями в
Рим был убит дядя Домициана, брат Веспасиана Сабин; что "после убийства
Вителлия скорее кончилась война, чем настал мир", а также что Домициан,
получив императорский титул и резиденцию, "еще не вник в заботы правителя, а
уже играл в императорского сына непринужденностью своих манер в отношениях с
девушками и замужними женщинами".
Однако самая важная информация этого источника -- это приведенный в нем
факт, что до Веспасиана еще в Иудее дошли слухи о поведении Домициана, "что
он перешагивает якобы границы своего возраста и того, что было позволено ему
как сыну".
Итак, Веспасиан оставил часть войска Титу, чтобы тот сам закончил
Иудейскую войну, и поспешил в Рим. И тут мы снова встречаемся с
доказательством добросердечия Тита.
Согласно Тациту, "Тит перед своим уходом в долгой беседе просил отца,
чтобы тот не позволил клеветникам без повода вводить себя в гнев, и чтобы к
сыну показал себя непредвзятым и примирительным. Ни легии, ни флот, --
сказал якобы Тит, -- не такие сильные защитники правителя, как хорошие дети.
Дружеские отношения в зависимости от времени и удачи, а часто и от просьб да
ошибок ослабевают, переносятся на других и обрываются; зато своя кровь для
каждого неразлучна, а особенно для императоров, удачей которых пользуются и
чужие, зато их несчастья постигают только ближайших родственников. Если отец
не покажет хороший пример, и меж братьями не будет ладу, Веспасиан не
столько смирился с Домицианом, сколько рад был братской любви Тита".
Может Сыть, определенную роль у Домициана сыграло и некоторое чувство
неполноценности, хотя он никогда не признал бы этого. Скорее наоборот: он
хотел не только сравняться с отцом и братом, но и превзойти их, что еще раз
доканывает наше подозрение. Кроме того, его преследовала часто болезненная
жажда власти. С самого начала он стремится осуществлять режим
неограниченного самодержавия, не обращая внимания даже на формальные
полномочия сената. Поэтому он, разумеется, быстро вступает в конфликт с
сенаторской аристократией, с которой его отец и брат поддерживали хорошие
отношения.
И тут уместно вспомнить остроумный вздох Веспасиана перед смертью
("Горе мне, я, кажется, становлюсь богом!)", который означает, что римских
императоров объявляли богами только после их смерти. Обожествление же
правящих еще монархов было обычаем исключительно восточным, ограниченным
крайними территориями римских провинций. Домициан, однако, требовал, чтобы
ему сразу присвоили титул Dominus et Deus -- Господин и Бог. Участие сената
в делах он совершенно отвергал, считая, что сумеет править сам, без всяких
советов и вмешательств. Сколько диктаторов и самодержцев впадало в тот же
грех!
Домициан значительно усилил бюрократический аппарат -- разумеется, за
счет преданных ему людей. Впрочем, число обычных государственных чиновников,
отнюдь не возросло -- большую часть аппарата составляли теперь так
называемые доносчики. Через них и осуществлялась вся связь Домициана с
общественностью, точнее, с рядовыми гражданами, его подданными.
Его самодержавие опиралось не на метрополию, а, наоборот, на широкую
внеиталийскую базу.
В частности, утверждают (хотя с уверенностью этого сказать нельзя), что
Домициан издал специальный закон в пользу италийского земледелия, точнее
виноградарства, который запрещал выращивать виноград всюду, кроме
метрополии. К счастью, предки сегодняшних винодельцев во Франции, Испании,
Греции, Алжире и на Балканах так никогда и не послушались императора, иначе
сегодня мы не знали бы ни волшебного вкуса "божоле", ни знаменитых
французских коньяков, ни греческого или испанского бренди...
Домициан заботился и о соответственном украшении Рима -- своими
статуями и дворцами. Но надо отдать ему должное -- в его правление были
вымощены камнем многие римские улицы.
Домициан считал себя замечательным философом (впрочем, какой диктатор
или самодержец не считал себя великим мыслителем?). В этом качестве,
впрочем, по Светонию, он проявлял себя так, что каждый день "на несколько
часов уединялся и не делал ничего другого, как только ловил мух". Взгляды
других философов Домициан опровергал их арестами и изгнанием из Рима. Вообще
же, по источникам, с момента вступления в должность император не читал
ничего, кроме самых необходимых государственных бумаг. Тем не менее считал
себя непревзойденным знатоком литературы, хотя, как говорит Светоний, "он
никогда не дал себе труда познакомиться с историей и поэзией или освоить
хотя бы минимальную беглость слога". Это не мешало ему запрещать писать
иначе, чем в соответствии с его представлениями. Утверждают, что Домициан
даже написал трактат "Об уходе за волосами". Когда же его собственные волосы
стали выпадать, и он сильно облысел, труд был им уничтожен. От него осталась
в веках одна фраза: "Разве ты не видишь, как красив и велик я собой?".
Домициан выбрасывал из библиотек и сжигал книги, руководствуясь не их
содержанием, а той информацией, которую он получал от своих доносчиков об их
авторах. Сами авторы преследовались, причем такая же участь постигала
зачастую и их друзей.
Терроризм самодержавия Домициана постоянно возрастал. По применению
закона об "оскорблении Величества" он превзошел всех своих предшественников,
не исключая Нерона.
Хотел он прославиться и в качестве полководца. И хотя битву с даками он
в конце концов проиграл, это не помешало ему отпраздновать над ними триумф.
Вместе с тем не соответствует действительности утверждение некоторых
историков, что Домициан проиграл якобы все военные сражения. Во время его
правления укрепилась, в частности, рейнская граница. В 83--85 годах были
разбиты германские племена хатов, и территория между Рейном и Дунаем
присоединена к империи. Около 90 года были созданы самостоятельные провинции
(на верхнем и нижнем Рейне). На римских границах сооружались крепости и
воздвигались защитные валы.
В боях с хатами Домициан участвовал лично, и по его приказу в глубоких
болотистых лесах на границе вырубались широкие просеки, чтобы восставшим
негде было скрываться. С побежденными император обращался хорошо.
И здесь источники снова подтверждают, что Домициан в большей степени
опирался на провинции, чем на метрополию, следствием чего было растущее
сопротивление римлян ему. Начиная с восьмидесятых годов, организуются
многочисленные антидомициановские заговоры. В 88 году легат Верхней Германии
Антоний Сатурний даже объявил себя императором, подняв мятеж в двух легиях в
Могонтиаке (Мангейме) и объединившись с германскими племенами, включая
побежденных хатов. Восставшие собирались пойти на Рим. Домициан послал на
Рейн войска из Испании и лично возглавил подавление мятежа. И снова удача
оказалась на его стороне: неожиданный ледоход на Рейне помешал Сатурнию
объединиться с германцами. После трудной кровопролитной битвы он потерпел
поражение и был убит.
Последовали кровавые репрессии как против истинных, так и против
воображаемых союзников Сатурния. С этого момента и до самого конца правления
Домициана не обрывается цепочка антидомициановских заговоров и террор
императора. Организуются массовые процессы, жертвами которых становятся
много невинных. Снова преследуются евреи и христиане. В преследовании
иноверцев Домициан превзошел даже Нерона: при нем христиан заживо сбрасывали
в кипящее масло.
Атмосферу этого террора и вытекающего из него всеобщего страха отражает
в одной из своих сатир Ювенал. Он рассказывает о рыбаке, поймавшем
необычайно крупную и красивую камбалу. Продать ее он не отваживался, потому
что боялся доносчиков: а вдруг да обвинят его, что рыба из императорских
прудов! И решил рыбак пойти к императору во дворец и подарить камбалу
Домициану. Тот принял дар и велел созвать сенаторов. Перепуганные, пришли
они во дворец: а ну как открыли новый "заговор", и всем им грозит смерть!
Однако император обращается к ним за советом: что делать с такой огромной
рыбой? Наконец принято решение, что императорские гончары сделают для
камбалы специальную посуду, в которой ее можно было бы сварить... Счастливые
сенаторы возвращаются домой...
В последние два года жизни Домициана террор приобретает огромные
размеры, как, впрочем, и страх императора. По его приказу во всех комнатах,
где они жил, вставляют зеркальные стены и потолки, чтобы ничто не ушло от
взора императора.
Однако и это оказывается наивным и бессмысленным. Террор -- плохое
оружие, палка о двух концах. Обращенный против врагов Домициана, он
становится причиной гибели его самого.
В конце концов он становится жертвой заговора, созревшего в его
ближайшем окружении -- в нем участвовала даже жена Домициана, императрица
Домиция Лонгина.
В сентябре 96 года Домициан был убит в своей спальне.
Возникает вопрос:
БЫЛ ДОМИЦИАН ФИЗИЧЕСКИ И ПСИХИЧЕСКИ ЗДОРОВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ? Светоний
изображает его так: "Телосложения был высокого... В более поздние годы его
уродовали худые ноги и толстый живот, впрочем, ноги стали слабеть у него
после долгой болезни".
После какой болезни?
Вне сомнения, речь шла об атрофии, то есть уменьшении мышц на нижних
конечностях.
Светоний пишет далее: "Не перенося физического напряжения, Домициан
никогда почти не ходил по городу пешком; в походах и боях изредка ездил
верхом, обычно же его носили на носилках. Упражнениями в латах не занимался
вообще".
Таким образом, поражение нижних конечностей мешало Домициану свободно
передвигаться. Давайте исключим паралич, о котором историки, несомненно,
оставили бы нам свои свидетельства, и рассмотрим поближе атрофию.
Причиной атрофии мышц бывает, как правило, повреждение самой мышцы,
поражение периферического нерва или передних рогов спинного мозга, откуда
выходят периферические нервы. Поражение мышц, так называемую миопатию, или
мышечную дистрофию, мы может со всей вероятностью исключить. Мышечная
дистрофия (существует несколько ее разновидностей) является, в основном,
наследственным заболеванием, развивающимся в детстве или ранней юности и
быстро прогрессирующим. Есть, однако, и вторичные миопатии (очень редкие),
которые возникают во взрослом возрасте, в частности, при нарушении
внутренней секреции. В пользу подобного заболевания может свидетельствовать
необычайное потолстение Домициана.
Поражение периферических нервов тоже представляется маловероятным.
Любое воспаление нервов -- явление внезапное и часто временное;
дегенеративные заболевания нервов поражают почти всегда не только нижние, но
и верхние конечности, и начинаются относительно рано.
Остается, таким образом, поражение передних рогов спинного мозга,
которое представляется наиболее вероятным. Спинальная мышечная атрофия,
относящаяся к большой группе спинальных амиотоний -- амиотрофий, не является
редким заболеванием. Часто она локализируется только на верхних или только
на нижних конечностях. Причем поражает, как правило, взрослых в возрасте от
40 до 50 лет. В период, когда Домициан был убит, ему было 45 лет. В детстве
эта болезнь протекает совершенно иначе, причем приносит только нарушение
мышечного напряжения.
Таким образом, если предположить, что Домициан, на котором
заканчивается династия Флавиев, страдал спинальной мышечной атрофией, это
заболевание нервной системы (хотя и всего лишь периферической) могло быть
частично связано с его подозрительностью и жестокостью. Тем более что эта
жестокость все возрастала -- видимо, по мере того, как болезнь
прогрессировала. Прогрессирующая ограниченность подвижности и потолстение,
которые, по Светонию, уродовали внешность императора (которой он очень
гордился), оказывали аффектирующее влияние на Домициана, раня его гордость и
неизменно высокое самомнение.
Все это, разумеется, далеко не все объясняет в характере этой странной,
жестокой и все еще несколько загадочной фигуры римской истории.
Пятнадцать лет правления Домициана мало кто поминал добром. Недобрым
словом отозвался о нем и историк Тацит, который два года спустя после смерти
Домициана в похвальной речи Юлию Агриколе написал:
"Мы читали, что хвала, которой Арулен Рустик чествовал Паэта Фрасею, а
Геренний Сенецио Гельвидия, стала причиной смертного приговора для обоих,
причем гнев пал не только на головы авторов, но и на их сочинения.
Трехглавая судебная коллегия получила задание сжечь произведения высочайших
духом на комиции и на форуме; без сомнения, те, кто приказал сделать это,
полагали, что огнем можно заставить умолкнуть глас римского народа, подавить
свободу сената и совесть человечества. Кроме того, они изгнали учителей
философии, а с ними послали в изгнание и распространителей просвещения,
чтобы человек нигде не мог встретить ничего честного. Воистину, мы подали
большое доказательство своей терпеливости, и как старое время вкусило
крайней свободы, так мы отведали крайнего рабства, когда слежка отняла у нас
даже возможность обмена мыслями. Вместе с речью мы могли бы утратить и
память, если бы в нашей власти было забывать также, как и молчать".