Куропаткин А. Русская армия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Славянофильство и панславизм

Мих. Бор-н в брошюре «Происхождение славянофильства» объясняет таковое следующими словами:

«История славянофильства начинается с того дня, когда раздался первый протест против излишнего увлечения иноземщиной, когда было сделано первое предостережение о гибельном влиянии внешнего западного блеска и бесцельной подражательности и когда, наконец, русский искренно, без краски стыда на лице, во всеуслышание заявил о своей сердечной привязанности к родной стране и выказал разумную заботливость о сохранении ее хороших сторон…

В сороковых годах вопрос о народности был поставлен славянофилами на научную почву; тогда же они громко заговорили о настоятельной необходимости проявить нашу самобытность в науке и литературе и сделали первые попытки введения политического элемента в историческую и литературную разработку славянства и проч.; короче, первые самобытные русские мыслители клали краеугольные камни в основу будущей нашей самостоятельной православно-христианской философии, и русская мысль «вчинала подвиг народного самосознания». Поэтому перечислим теперь те главнейшие явления, которые повлияли на научное образование положений (формулировку тезисов) славянофильского учения.

Двенадцатый год, бесспорно, составляет эпоху не только в политической истории России, но и в умственном ее развитии. На Западе, после революции 89 года и при Наполеоне, как бы в обширном котле, вскипали и бродили стихии (элементы) рационализма, сен-симонизма, коммунизма и национальности. «Вслед за нашествием двунадесяти языков началось еще более усиленное, чем прежде, нашествие с запада незваных идей, теорий, доктрин политических, философских и нравственных» (Ив. Аксаков). «Занесенные к нам идеи и теории, конечно, не могли остаться без последствий. Явились люди, которые стали вдумываться в смысл новых явлений, тем более, что не все они переносились к нам путем холодного слова, в книгах, но и устами пылких молодых людей, побывавших за границей, как, например, офицеров наших гвардейских корпусов, или неуживчивых и энергичных эмигрантов. Семена новых учений попадали в разную почву и дали поэтому разные всходы. Одни из русских „с упоением всасывали идеи гражданственности, свободы и конституционных прав“; над многими русскими умами эти „обаятельные формы европейской гражданственности одержали победу“, почему многие утвердились в мысли о возможности пересадить Запад в Россию, ввести у нас западный либерализм, перестроить свой жизнь по виденным образцам чужой исторической жизни. Другие, быв свидетелями великих событий, решивших судьбы народов, вынесли иные убеждения, в виду того, что иной рад явлений приковал к себе их внимание. Толкуя об отечестве вокруг бивачных костров на полях Прейсиш-Эйлау, Бородина, Лейпцига и под стенами Парижа, они сделали два важных открытия. Они с прискорбием узнали, что Россия единственная страна, в которой образованнейший и руководящий класс пренебрегает родным языком и всем, что касается родины. Потом еще с большей скорбью они убедились, что в русском народе таятся могучие силы, лишенные простора и деятельности, скрыты умственные и нравственные сокровища, нуждающиеся в разработке, без чего все это вянет, портится и может скоро пропасть, не принесши никакого плода в нравственном мире. С этой минуты они круто и прямо повернулись к русской деятельности, к которой отцы старались поставить их спиной. Отцы не знали ее и игнорировали; дети продолжали не знать ее, но перестали игнорировать» (В. Ключевский).

Из целого ряда жизненных вопросов того времени особенно выступили вперед идеи политической свободы и стремления к национальному освобождению и объединению.

Означенные течения общественной мысли были занесены в кружки тех энтузиастов и искателей «солнца истины», которые в 30-х и 40-х годах группировались около Московского университета. Легко себе представить, что столь важные явления не могли пройти бесследно для членов этих кружков: они оказались свежими дрожжами, приведшими умы их в сильное брожение. Вопрос о самобытности стал обсуждаться горячо и резко. Споры кончились тем, что народность сделалась исходным положением учения славянофилов»

В пятидесятых годах прошлого столетия, под влиянием германских философских учений, в Москве образовался так называемый Московский кружок.

В состав его входили: Хомяков, Станкевич, Аксаков, Герцен, братья Киреевские, Белинский, Бакунин, Боткин, Клюшников, Красов, Катков, Кудрявцев, Кавелин, Павлов, Погодин, Шевырев, Чаадаев, Самарин, Кошелев, Валуев и др.

«Все члены кружка, без сомнения, горячо любили свой родину, желали ее развития и мечтали о славной ее будущности. Но вопрос о том, какими путями должна следовать Россия, чтобы стать новой ступенью в общечеловеческой цивилизации и занять место среди исторических народов — разделил кружок на два лагеря… Одна партия рассуждала так: Западная Европа — средоточие всей передовой цивилизации; она главная часть всемирной истории; выработанные ей формы культуры наиболее совершенны; все остальные народы не могут миновать тех стадий развития, которые пройдены Западом; на одинаковом уровне умственного развития все будет одинаково у всех. „Будущность всего человечества изготовляется так и вся земля должна оттуда ждать своих судеб“ (Н. Страхов). На народ эта партия смотрела как на лепную глину. Спасение России видела в пересоздании ее по модели Запада. В религиозной вере признавали простейшую форму выражения духовной жизни. Реформу Петра I благословляли, как величайшее благодеяние для России.

Другая партия настаивала на том, что основы западноевропейской жизни не прочны и односторонни и что Запад не есть все человечество; подчинить Россию условиям западной культуры — значит отдать ее в духовное рабство; рядить русского в иноземные покровы — значит обезличивать его. Эта партия требовала уважения к русской народности, к ее бытовым особенностям; отказаться от своей народности равносильно отречению от всякой самостоятельной деятельности в цивилизации. Основным началом народности партия признала православие. Эта партия находила, что европейское просвещение привело к отрицанию религии; доказывала первенствующее значение религиозного просвещения; в реформе Петра I видела коренные ошибки и т. д. От русских партия эта ожидала создания новой глубокой философии, с корнями, закрепленными в чистой православной вере» (И. В. Киреевский).

«Первая из означенных партий получила название западников, а вторая — славянофилов».

Таким образом, первоначально славянофилы отстаивали русскую народность, ее бытовые особенности и основным началом русской народности признавали православие. Эта партия получила только случайно название «славянофилов». Им правильнее было бы называться «народниками», «националистами» или «руссофилами».

Однако с основанием в Петербурге Славянского благотворительного общества главари партии от забот о русской народности перенесли свое внимание на заботы о славянских народностях Балканского полуострова. Только с тех пор они и становятся славянофилами. Но скоро, не довольствуясь заботами только о славянах Балканского полуострова, славянофилы распространили свое внимание и заботы тоже на славян австрийских, признав, что славян надо ограждать от напора германизма. Тогда славянофилы обратились в панславистов.

Славянофильское учение пережило три фазиса: первый — по охране русской народности, ее бытовых особенностей и православной веры, как основы русской народности (руссофильство); второй — по освобождению славян Балканского полуострова от турецкого владычества (славянофильство); третий — по объединению всех славян в один славянский союз (панславизм, всеславянство).

Позволительно высказать мнение, что ныне, с признанием окончания освободительной миссии России на Ближнем Востоке, для славянофилов должен бы наступить четвертый период — работы на пользу русской народности, работы по охране ее бытовых особенностей и православия. Другими словами, славянофильство должно возвратиться на свой первоначальный путь, временно оставленный в целях жертвы на пользу Балканского полуострова, возвратиться к задачам первого периода деятельности славянофилов. При такой точке зрения все представители национального движения, отмечаемого ныне в России, могут смело признать себя тоже славянофилами.

Выше было изложено, что исторические пути, по которым проходили славяне балканские и русские, были так различны, а влияние исторической и географической среды так разнообразно, что за период, близкий к двум тысячам лет, племенное родство между славянами русскими и западными должно было в значительной степени ослабеть.

Поэтому та духовная связь, которая, несомненно, существует между славянами западными и русскими, не может объясняться главным образом племенным родством.

В значительно большей степени эта связь понятна и близка массе русского народа вследствие общности языка и общности веры. Эти два фактора, даже и без близкой племенной связи, достаточны, чтобы объяснить постоянное сочувствие нашим славянским братьям и готовность на жертвы для них, которые проявлялись со стороны русского населения в течение нескольких веков.

Когда русскому населению стало известно, что наши балканские братья находятся в неволе у турок, в населении русском стала понятна необходимость принести жертву, даже в ущерб своему достатку и здоровью, в пользу угнетенных. Поэтому войны с турками всегда были на Руси популярными: турок в понятии народа явился басурманом (нехристем), а борьба с ним — борьбой за веру православную.

При такой обстановке появление учения славянофилов о помощи славянам Балканского полуострова нашло сочувствие в большом числе лиц русского образованного общества.

Рассмотрим коротко, в чем заключается сущность учения славянофилов, какими целями они задаются и каким путем рассчитывают достигнуть этих целей.

Один из славянофилов, автор брошюры «Всеславянское братство», Мих. Бор-н приводит в своем труде следующие определения различными лицами славянской идеи и славянофильства:

«Славянская идея в высшем смысле ее, как определил ее Ф. М. Достоевский , — есть жертва, потребность жертвы даже собой за братьев и чувство добровольного долга сильнейшего из славянских племен заступиться за слабого с тем, чтобы, уровняв его с собой в свободе и политической независимости, тем самым основать впредь великое всеславянское единение во имя Христовой истины, т. е. на пользу, любовь и службу всему человечеству, на защиту всех слабых и угнетенных в мире»

«Панславизм, — говорит сербский поэт Сундечич, — есть братская связь всех славянских племен, он должен давать взаимную подмогу одних другим во всякой беде и неволе, во всякой нужде и потребности, он должен содействовать их единичным стремлениям к благосостоянию»

«Кому дана сила, тот должен приложить ее на пользу братьев… И когда мы, русские, радуемся, что наша держава есть единственная пока вполне независимая, могучая славянская держава, то мы не перестаем, вместе с тем, помнить и сознавать, что это наше могущество и независимость налагают на нас великий долг, обязывают великой ответственностью. Призвание России — осуществить на земле славянское братство и призвать всех братьев к свободе и жизни. Будем же блюсти это братство, как самое драгоценное наше сокровище, как самое лучшее богатство, как завет истории, как залог нашего будущего, как нашу главнейшую необходимую силу, превыше и мощнее всех земных вещественных сил… Да придем все в разум славянства! Взыщем, прежде всего, братство, а остальное приложится» (И. Аксаков)[ Бор-н Mux . Всеславянское братство,1892, с. 10

«Братская любовь обязывает нас, русских, к деятельному (нравственному и материальному) участию и помощи славянам, и к неволе их и страданию мы, русские люди, безучастно относиться не можем и мириться с этой неволей ни на минуту не должны, ибо любовь никаких ограничений не допускает и ни в какие сделки и уступки не входит… Наше дело „поддержать и воскресить славянскую народность“, честно послужить „делу всестороннего славянского освобождения“ (А. В. Васильев)

«У России особая политическая судьба… Интересы ее носят какой-то нравственный характер поддержки слабейшего, угнетенного… Интересы ее везде более или менее совпадают с желанием слабейших. Это ее исторический fatum» (К. Леонтьев) .

Сорок лет тому назад один из наиболее авторитетных и даровитых славянофилов Н. Данилевский в своем труде «Россия и Европа» высказал относительно роли России в делах не только народов, населяющих Балканский полуостров, но и вообще по отношению ко всем западным славянам, следующие мысли.

Путем очень интересных исследований Н. Данилевский пришел к заключению, что славяне составляют особый культурно-исторический тип и что им предстоит в будущем господствующая роль на европейском материке.

«Славяне, подобно своим старшим, на пути развития, арийским братьям, могут и должны образовать свой самобытную цивилизацию…

Для всякого славянина русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака (желал бы прибавить и поляка) — после Бога и Его святой Церкви идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага» .

Что же, по мнению Н. Данилевского, надо выполнить, чтобы осуществилась самобытная славянская цивилизация, проявился особый историческо-культурный тип славянства?

Для достижения этой цели, по мнению Н. Данилевского, необходимо образовать «Всеславянский союз». Роль России при этом рисуется автором труда «Россия и Европа» так:

«Нужно не поглощение славян Россией, а объединение всех славянских народов общей идеей всеславянства как в политическом, так и в культурном отношении» …

Всеславянский союз должен состоять из следующих государств:

Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси; королевства чехо-мораво-словакского; королевства сербо-хорвато-словенского (куда должны были войти Сербия, Черногория, северная Албания, Босния, Герцеговина и все земли Австрии, населенные сербами и хорватами); королевства болгарского; королевства румынского, королевства эллинского, королевства мадьярского и Царьградского округа.

По словам Данилевского, «такой союз, по большей части родственных по духу и крови народов, в 125 млн свежего населения, получившего в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, — дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение восточного вопроса» .

При позднейших планах славянофилов высказывались такие взгляды:

«Предсказать, как сложится в будущем политический строй освобожденного славянства, конечно, невозможно. Нельзя предвидеть, будет ли то федерация государств или какая-нибудь новая, до сих пор совершенно неизвестная, государственная форма, вроде той союзно-областной, первые семена которой уже брошены на политической почве Северо-Американских Соединенных Штатов и Швейцарии или, наконец, общеславянская задруга, подобная единой солнечной системе, центральное место в которой отведут России, причем всякий славянский народ внутри у себя будет устраиваться по своему усмотрению, исповедывать какую угодно веру, во внешних же отношениях будет жить в мире и согласии со всеми, а в нужде защищать славянство общими силами» (проф. Стретькович). Одно пока должно быть очевидным для каждого, что «будущая государственная организация славянского мира должна отвечать двум целям», как справедливо пишет в своей статье А. В. Васильев: «Внутренней самостоятельности отдельных его частей и единству их действия в отношении внешнего, неславянского мира. Пока каждый из славянских народов и народцев будет вести свой отдельную политику, пока каждый из них от своего только собственного лица будет говорить и договариваться с иноплеменными державами, — до тех пор перевеса силы и успеха не будет на стороне славян, а, следовательно, не будет для них истинной свободы. Разрозненная политика славянских народов всегда будет удобной почвой для вражьих происков, и неприятели славянства всегда будут находить средства и способы ссорить отдельные славянские государства или их правительства между собой и переманивать то то, то другое из них на свой сторону и в свой стан. Но в политически объединенном славянстве чужая интрига не найдет себе места», следовательно, «необходимо, чтобы у всего освобожденного славянства было только одно общее внешнее правительство и от лица всего славянского мира велась одна общая международная политика. А так как вопросы международные решаются в конце концов силой, то голос русского народа, как голос сильнейшего во всеславянском правительстве, естественно, будет преобладать» .

«Россия, исполняя свое историческое призвание, желает бдительно стоять на страже нравственных и политических задач свободных славян, руководствуясь при этом не одними указаниями холодного и расчетливого разума, но главным образом голосом любящего сердца.

Историческая необходимость указывает, что у всех освобожденных славян должно быть одно общее внешнее представительство, в котором голос России будет, в силу естественного порядка вещей, первенствовать. Но это первенство никоим образом не должно служить угрозой самостоятельности других славян. Братство и любовь равняют всех. Дружелюбное руководительство не есть иго, как братская преданность не есть покорность подчиненного» .

«Панславизм далек от каких бы то ни было завоевательных стремлений и целей. Россия не оттачивает меча ни на славян, ни на иноплеменников. Задушевное желание русских панславистов, высказываемое ими громко и открыто, заключается в том, чтобы честно послужить делу всестороннего славянского освобождения, т. е. установлению политической независимости всех славянских племен, а также духовного объединения ныне разрозненного славянского мира, или, другими словами, послужить восстановлению национальной свободы, единства и братства славян. Ничем своим не поступаться и ничего не навязывать — таково одно из наших основных правил взаимных отношений к славянам; остальное должна довершить братская любовь» .

Какие же средства рекомендуются славянофилами для достижения этих целей? Сам Н. Данилевский считает, что главная цель русской государственной политики, от которой она не должна никогда отказываться, заключается в освобождении славян от турецкого ига, в разрушении оттоманского могущества и самого турецкого государства .

И. Аксаков, толкая русское общество и правительство на войну с турками, в Москве в июле 1876 года, председательствуя в обществе славянофилов, высказывался определеннее и в программу действий вводил не только общие нужды славянства, но и частные России. Он говорил: «Братья наши в Турции должны быть освобождены; сама Турция должна прекратить существование; Россия имеет право занять Константинополь, так как свобода проливов для нее — вопрос жизненной важности» .

Но борьба только с Турцией не удовлетворяет славянофилов: в посмертных примечаниях к труду Н. Данилевского значится мнение, что «национальные вопросы вызовут в недалеком будущем войну России с Австрией, а может быть, и с Германией» .

Автор брошюры «Всеславянское братство» Мих. Бор-н утверждает, что для нас, русских, из-за славянских дел «час столкновения с латинством и германством столь же неизбежен, как час смерти для каждого» .

Какими же соображениями руководствовались славянофилы, предсказывая неизбежность после победы над Турцией борьбы славянских племен не только с германством, но и с латинством?

По понятиям таких выдающихся славянофилов, какими были Хомяков и Киреевский, народы германского и романского происхождения уже совершили свой цивилизаторскую миссию в Европе, и в этой роли их должны в будущем заменить славянские племена.

«Не имея надобности бороться за самостоятельность России как политического тела, лучшие силы нашего национального направления могли сосредоточиться на высших духовных задачах России — на том новом слове, которое Россия несет миру, на том великом всемирном деле, которое она должна совершить. Их вера в это особое призвание России была тесно связана с другим их убеждением: что Европа, представляемая романским и германским племенами, отживает свой век, сказала свое последнее слово, сделала все свое дело и что теперь судьбы мира должны перейти к славянству, с Россией во главе. Славянофилы так решительно выделяли Россию из общего строя европейской культуры, так горячо настаивали на особом призвании России только потому, что они были, с другой стороны, уверены если не в наступившем, то во всяком случае в неминуемом „гниении“ Запада» .

«Запад гниет», — вот во что веровали славянофилы. Помочь человечеству может только вступление на арену цивилизаторской деятельности нового исторического типа, именно славянского.

Н. Данилевский пишет, что мысль, высказанная славянофилами о гниении Запада, кажется ему совершенно верной.

Если вызывается культурная жизнь нового исторического типа, то, значит, жизнь старого угасает.

«Самое обилие результатов европейской цивилизации в XIX столетии есть признак того, что та творческая сила, которая их производит, уже начала упадать, начала спускаться по пути своего течения» .

Этим верованием объясняется и легкость перехода славянофилов от идеи освобождения славян от турецкого ига к идее о неизбежности борьбы против пангерманизма, хотя само понятие «пангерманизм» служит знаменем не угасания и ослабления, а надежд на дальнейший расцвет и усиление германского племени.

Не останавливаясь на разборе вопроса — гниет ли Запад или усиливается, — перейду прямо к разбору проекта Н. Данилевского о всеславянском союзе.

В 1811 году, когда Россия собиралась воевать с Наполеоном и Австрия примкнула к французам, предполагалось поднять всех славян Австрии и образовать славянскую империю. Но затем русское правительство удовольствовалось обещанием Австрии воевать в 1812 году с Россией только «для вида». Обещание это было сдержано.

Ныне, по истечении ста лет после появления в 1811 году проекта славянской империи, образование всеславянского союза встретит отпор в государствах Европы. Для осуществления всеславянского союза, прежде всего, требуется разрушение Австрии и Турции, — это будут первые наши противники. Германия, несомненно, будет на их стороне. Но и для других держав Европы: Англии, Франции и Италии разгром турок и создание в Константинополе центра всеславянского союза грозят опасностями в экономическом отношении. Всеславянский союз, очевидно, будет стремиться выйти в Средиземное море и захватить всю левантскую торговлю в свои руки. Создастся, кроме того, постоянная угроза положению англичан в Египте и движению по Суэцкому каналу.

Таким образом, против России может составиться могущественная коалиция из нескольких держав и притом более ее готовых в военном отношении, более богатых культурными средствами для войны, чем Россия.

Но если правительства великих держав Европы будут против России в случае, когда бы она задумала осуществить мечтания славянофилов, то, быть может, те народности, которые предположено включить в союз, так стремятся к нему, что самым деятельным образом будут работать для осуществления его. России придется только помогать им, объединять их усилия. Прежде всего, можно предвидеть, что славяне западные отнесутся подозрительно к роли России в этом союзе. Сами славянофилы не признают возможным равенство в союзе: голос русского народа будет преобладать. Это преобладание голоса русского народа представится другим славянским народностям опасным.

Известное стихотворение Пушкина о том, что славянские ручьи сольются в русском море, еще не забыто. Необходимо совершенно ясно помнить, что те из славянских народностей, которые стали культурнее русских, не могут желать в какой-либо форме начальствования над ними России. Это, по их мнению, был бы шаг не вперед, а назад. Но независимо от розни политического характера, между славянами существует рознь религиозная. Католики-славяне, объединенные под главенством России, будут видеть в этом главенстве опасность не только своему культурному росту, но и угрозу со стороны православной церкви своему верованию.

Можно ли не включать во всеславянский союз поляков? Очевидно, нельзя: какой же это будет всеславянский союз, если одна из самых многочисленных и даровитых славянских народностей будет из него выключена? Но чтобы удовлетворить поляков, надо, прежде всего, объединить их в одну политическую группу. Уже одна такая задача без европейской войны выполнена быть не может.

Нельзя рассчитывать на особое сочувствие к России со стороны и таких славянских племен, как хорваты, словены и другие. Они мало знают Россию, и то, что им известно, не располагает к доверию к нам.

В прошлом году в газете «Новое время» появилась корреспонденция из Люблин . Автор пишет, что отношение словенского народа к России теоретически безучастное, а по наружности враждебное, чтобы не навлечь на себя преследования правительственных агентов.

Возможно также отнестись с недоверием к мнению, что чехи будут содействовать образованию всеславянского союза с Россией во главе. Этот в высшей степени достойный удивления и уважения народ, выдерживая много веков натиск германизма, все же успел сохранить свой народность. Но ближайшее соседство с немцами, закаляя чешскую народность в отстаивании своей национальности, в то же время полезным образом влияло на культурное развитие чехов. В этом развитии чехи далеко обогнали нас, русских, и командная в будущем по отношению к ним роль русских ни в каком отношении не может представляться чехам желательной.

В составе Австрийской империи проживает в Галиции вместе с поляками и значительное число русских (русины). Данилевский считает, что Галицию и так называемую Угорскую Русь надо просто присоединить к России, не давая им во всеславянском союзе особого политического устройства. В III главе мной указывалось, что хотя Галицкая Русь и составляла некоторое время удел Киевской Руси, но уже со времени монгольского ига, т. е. в течение 700 лет, живет особой от России жизнью. Галицкая Русь с XIII века подчинялась то венграм, то полякам, пока не вошла в XVIII столетии в состав австрийской монархии. Вследствие большей близости к Западу, уже в XIV и XV столетиях галицкое население по образованию и развитию стояло выше москвичей. Н. Рожков указывает, что в библиотеках западно-русских дворян той эпохи, кроме книг религиозного характера, уже находились труды научно-литературные, по философии, медицине и естествознанию. А в это время наши бояре не всегда умели подписать свой фамилию и преимущественно занимались охотой и пирами. В настоящее время положение русского населения в Галиции поставлено менее благоприятно, чем других славянских племен Австрии. Русские в Галиции находятся под гнетом поляков и евреев. Но, несмотря на этот гнет, русское население в Галиции в культурном отношении, а до последнего времени и в политическом, все же стоит выше примыкающего к нему населения в русском государстве.

Очень интересную и жизненную картину рисует гр. Бобринский, посетивший в 1908 году Галицию. Он поехал в «деревенскую глушь». Но как резко отличается эта деревенская глушь «угнетенной» Галиции от нашей родной деревенской глуши! На станции железной дороги гр. Бобринского ожидали фаэтоны, конвой конных молодцов-парней сопровождал экипажи до церкви. Гр. Бобринский видел сытый народ. По выходе из экипажа перед устроенной в честь его триумфальной аркой гр. Бобринскому поднесла хлеб-соль «стройная красавица в нарядном костюме». Громко и отчетливо «на чистом литературном языке» красавица говорит хорошую речь. От арки до дверей церкви стоят шпалерами девушки и забрасывают высокого гостя цветами. В церкви служат пятеро священников. Благоговейная служба, могучее пение мужчин, женщин, детей, а вне церкви пальба из мортир, — все это производит на графа впечатление потрясающее.

Поехали затем обедать к священнику. Под окна пришли деревенские женщины и девушки с песнями. Гр. Бобринский вышел к ним… — «И не скоро мы вернулись к столу, — пишет он, — так хорошо было поговорить с этими умными, развитыми, грамотными русскими женщинами и девушками».

Ни о какой полиции не упомянуто. Приехал к «угнетенным» один из влиятельных членов русской Государственной Думы, и никто не препятствовал ему брататься с галицким народом.

Гр. Бобринский указывает, что он был в одном из оазисов, но прибавляет, что таких уже много.

Интересно также указание нашего путешественника, что во время посещения им Галиции в октябре, по всей русской части Галиции собирались «веча», на которых обсуждалось неудовлетворительное положение школьного дела и другие вопросы.

Одна эта картина, схваченная гр. Бобринским с натуры, способна привести к вопросу: выиграла или проиграла Галицкая Русь от того, что не была присоединена к России? И это вопрос не праздный, ибо мы, русские, объединив уже около 150 лет тому назад своих юго-западных малорусских братьев в политическом отношении, до сих пор слишком мало сделали, чтобы освободить их в духовном и экономическом отношениях от гнета польского и еврейского. Такие деревенские оазисы, в которых бы девушки говорили на литературном языке, были бы умные, развитые и грамотные, думаю, среди русских крестьянских селений Волынской губернии найти нельзя. Правда, давно, — 25 лет тому назад, — мне пришлось близко ознакомиться с местностью и населением районов Дубенского, Луцкого, Ровенского и Кременецкого, и я был поражен забитостью и малым развитием приграничного русского сельского населения.

В брошюре «Галицкая Русь прежде и ныне» помещено много интересных данных, рисующих современное положение русского населения в Галиции. Это население уже 34 года пользуется конституционными правами. Правительство и поляки в общем уже признали жизненность русского племени в Галиции и согласны не препятствовать развитию русской народности, но под условием, чтобы русские в Галиции считали своей родиной Австрию, а не Россию.

20 лет тому назад, на сейме в 1890 году, выступили ораторы украинофилы, которые доказывали, что они — русские в Галиции — отдельный народ от российского и польского.

Вот какие при этом приводились доводы:

«Малорусская нация, хотя под чужой фирмой, подставляла грудь в защиту цивилизации и несла свечу культуры на Восток, имеет будущность и старается достигнуть цели. Это отдельный от польского и российского народ, самостоятельный; он должен развиваться легальным путем, но лишь в Австрии, которая для него служит вторым отечеством. Вот оттуда та преданность наша и лояльность. Австрия ввела нас в европейскую цивилизацию. Возрождаясь сегодня, мы приспособляемся к борьбе между Востоком и Западом и чем больше приобретем сил в Австрии, тем скорее за той силой пойдут наши братья из-за кордона, и решим победу в пользу Запада» .

Поднятый в Галиции год тому назад вопрос о чеканке медали в честь изменника Мазепы находится в связи с этим учением.

Сторонники единства Руси составляют русско-народную партию, которая признает, что червоноруссы, малороссы и великороссы — все братья и для всех одна родная мать — святая Русь. Этой партии приходится много переносить не только от чужих, но и от своих, но она бодро борется, работая для просвещения русского народа в Галиции и для охраны его от социализма.

«Силу галицко-русского населения составляет средняя интеллигенция: чиновники, адвокаты, врачи и, по преимуществу, священники. Большая часть этой интеллигенции вышла или прямо из простонародья или, по крайней мере, в трех-четырех поколениях принадлежала к нему. Отсюда ее характеризует, по крайней мере, младшую ее генерацию полный демократизм и любовь к простонародью. Все для народа и чрез народ — вот главный принцип, которым руководятся русские галичане, чтобы добыть народную силу чрез массы простонародья — посредством организации их и просвещения» .

Насколько велики силы русской интеллигенции в Галиции, видно из того, что в 1905—1906 годах в Львовском университете состояло русских 856 (на 1601 поляка и 758 еврея).

В народной жизни университетская молодежь принимает живое участие в митингах, при открытии читален и т. д. и всюду дает толчок к живому национальному движению в галицко-русском обществе.

«Утешительное явление представляет постепенное пробуждение национального самосознания и подъем умственного уровня у галицко-русской женщины, которая до недавнего времени не выходила было из своего тесного семейного кружка» .

Разве не является зависть к этим «угнетенным» русским в Галиции, которых мы хотим освобождать? Они идут верным путем к поднятию своей национальности: вся интеллигенция и учащаяся молодежь, близкая к народу, служат национальной идее.

Думаю, что если бы русским в Галиции предложили на выбор оставаться под властью Австрии или перейти вместе с их землей в подданство России, то после общей подачи голосов получился бы результат, для России обидный: хороших слов нам сказали бы много, но все же отказались бы разрывать связь с той исторически сложившейся обстановкой, в которой они живут, вне русского подданства не утратив своей народности, уже свыше 700 лет.

Народности Балканского полуострова, при дальнейшем устройстве их судьбы к их выгоде, конечно, будут рады помощи России, но как только эта помощь будет дана, они только с опасением начнут взирать на возможность какого-либо начальственного отношения к ним России. Выше были перечислены исторические примеры, подтверждающие это мнение.

Наконец, в том, что венгерская нация будет противиться образованию всеславянского союза и включению Венгрии в этот союз, нельзя и сомневаться.

Вот что еще в 1867 году было помещено в венгерской газете «Pesti naplo».

«Панслависты ошибаются, если думают, что мир посмотрит на их движение такими же глазами, какими смотрит на стремление к единству итальянцев и немцев; из их движения может произойти лишь один результат — сосредоточение колоссальной физической силы в руках (русского) царя… Такое движение не только не найдет себе сочувствия среди образованных наций мира, но создаст великую лигу, которая станет плотиной против новых вторжений варварства» . Такого же взгляда на панславизм держится вся Западная Европа и по сей день, прибавляет автор брошюры «Всеславянское братство».

Признавая за Россией огромную силу физическую, народы Запада не доверяют, при нашей культурной отсталости, возможности со стороны России плодотворной, мирной цивилизаторской работы в объединенной славянской семье.

Но если для других наций образование всеславянского союза представляется опасным, если даже для тех или других западных славянских племен главенство России в этом союзе является нежелательным, то, быть может, этот союз является столь выгодным во всех отношениях для русского племени, что надо преодолевать все препятствия и идти в XX век к его осуществлению.

Разберемся хотя в коротких словах в этом вопросе.

Прошло только около 40 лет, и для современного поколения России мечты Данилевского представляются не столько несбыточными, сколько совершенно невыгодными для интересов России и русского племени. Прежде всего, численность всеславянского союза в 128 млн, казавшаяся Данилевскому в 1871 году такой грозной, оказывается незначительной по сравнению только с населением одной России. Действительно, в настоящее время, без союза с какими-либо государствами, без разрушения Австрии и Турции, в России уже 155 млн жителей, а еще через 20 лет без всяких новых завоеваний в России будет 200 млн населения. Только из этих цифр видно, что для России нет никакой выгоды вести новые тяжелые войны и перекраивать карту Европы, чтобы к своему громадному населению прибавить еще несколько десятков миллионов союзников, для поддержания которых придется расходовать, к ослаблению России, русские силы и средства. Но, независимо от сего, необходимо принимать во внимание, что среди населения России находится почти третья часть народностей не русского племени. Ставя в XX веке заботу об усилении русского племени на первое место, Россия не может и не должна заботу об устройстве судеб славянских народностей, не входящих в состав России, ставить выше забот об устройстве участи своих подданных не русского происхождения.

Трудно, конечно, допустить, что бескорыстная миссия России в XIX столетии по освобождению христианских народностей Балканского полуострова явилась случайной. Можно верить, что Промыслом Божьим эта тяжелая миссия была предопределена России и совершена ей. Но это была очень тяжелая жертва, принесенная Россией на пользу своих отдаленных братьев по крови и вере. Жертва эта ослабила Россию; ослабила в особенности вместе с другими причинами русское племя и сделала его в настоящее время легкой добычей в экономическом отношении других племен, иноземных и инородческих; ныне идет завоевание богатств России не русскими элементами. Такое положение грозит будущности России. Русскому племени необходимо в XX веке занять первенствующее в России место и получить этим путем силы противиться иноземному и инородческому нашествию и овладению богатствами России. Эта забота, вместе с заботой об устройстве ежегодного прироста населения России, ныне в 2400 тыс. человек, так велика, что в XX веке каждое отвлечение сил и средств России для внешних предприятий может сделать эти внутренние задачи вовсе невыполнимыми.

Из вышеизложенного вытекает необходимость для России признать ее освободительную миссию на Балканском полуострове оконченной.

Но это не означает, что Россия ничего не хочет и не может сделать для защиты христианских народностей Балканского полуострова в будущем.

Эти народности, для освобождения которых от турецкой зависимости пролито столько русской крови, никогда не станут чужими для России. В особенности, по моему мнению, для России должна быть близка судьба Болгарского государства. Боевое братство, скрепленное 32 года тому назад на высотах Шипки и в долине Казанлыка, между русскими и болгарами всегда будет служить прочной между ними связью. Мы, бывшие участники войны 1877—1878 годов, не иначе, как с теплым чувством, вспоминаем прекрасную страну, в которой вели войну, и мужественный болгарский народ, родственный с нами по языку настолько, что русские очень быстро понимали болгар и обратно.

И в будущем для России важно поддерживать с Болгарией ту «кровную» связь, которая образовалась на полях сражений с турками. Во всех случаях, когда вопросы Балканского полуострова будут обсуждаться и решаться представителями европейских держав, мощный и доброжелательный голос России, надо надеяться, будет подаваться в пользу славян Балканского полуострова.

Но для дальнейшего укрепления положения Греции, Румынии, Сербии, Черногории и даже Болгарии или для усиления их местностями, еще подчиненными Турции, Россия не должна расходовать свои силы и средства, так необходимые ей для устройства своих внутренних дел.

Относительно значения славянофильства в будущем весьма интересно мнение Н. Страхова. Вот какие мысли высказывает он:

«В истории нашего литературного и умственного движения нет ничего печальнее судьбы славянофильства, и такой долговременный опыт невольно приводит к заключению, что и впереди этому учению предстоят одни горькие неудачи. Ни одна из надежд, ни одно из задушевных желаний славянофилов не имеет впереди себя ясного будущего. Церковь осталась в том же своем положении; укрепление и развитие ее внутренней жизни по-прежнему идут шатко и медленно, и невозможно предвидеть, откуда явится поворот к лучшему. Славянские дела ясно свидетельствуют, что духовное значение России не развилось. После подвигов, достойных Аннибала или Александра Македонского, мы вдруг с сокрушением видим, что старания иностранцев и их политическое и культурное влияние берут верх над той связью по крови, по вере и по истории, которая соединяет нас со славянами. Но ведь весь узел славянского вопроса заключается именно в нашей культуре, и если самобытные духовные и исторические силы наши не развиваются, если наша религиозная, политическая, умственная и художественная жизнь не растет так, чтобы соперничать с развитием западной культуры, то мы неизбежно должны отступить для славян на задний план, сколько бы мы крови ни проливали» .

Таким образом, Н. Страхов справедливо признает, что культурных сил в России накоплено еще недостаточно, чтобы перестраивать судьбы Европы. А между тем планы как западников, тянувших Россию мешаться в дела Западной Европы, так и юго-западников (славянофилов), тянувших в дела Юго-Западной Европы, несомненно создавали существующую еще и поныне недоверчивую и враждебную по отношению к России обстановку в Европе.

Вот какие справедливые мысли высказывает Вл. Соловьев в заключении своего труда «Национальный вопрос в России».

«В начале своей „России и Европы“ Данилевский поставил вопрос: почему Европа так не любит Россию? — Ответ его известен: Европа, думает он, боится нас как нового и высшего культурно-исторического типа, призванного сменить дряхлеющий мир романо-германской цивилизации. Между тем, и само содержание книги Данилевского, и последующие признания его и его единомышленника наводят, кажется, на другой ответ. Европа с враждой и опасением смотрит на нас потому, что при темной и загадочной стихийной мощи русского народа, при скудости и несостоятельности наших духовных и культурных сил притязания наши и явны, и определенны, и велики. В Европе громче всего раздаются крики нашего „национализма“, который хочет разрушить Турцию, разрушить Австрию, разгромить Германию, забрать Царьград, при случае, пожалуй, и Индию. А когда спрашивают нас, чем же мы — взамен забранного и разрушенного — одарим человечество, какие духовные и культурные начала внесем во всемирную историю, то приходится или молчать, или говорить бессмысленные фразы» .

Заключение о значении для России славянофильского учения может быть сделано следующее:

Заботы славянофилов, чтобы наследие Византии в духовном отношении не угасло, а развивалось, заботы о духовном единении всех славян, заботы об открытии славянам всех сокровищниц русской мысли, — все это, несомненно, в высокой степени полезная деятельность, поддерживающая чувство родства между славянами по языку или по вере.

Но деятельность славянофилов (панславистов) по реальному наследованию от Византии; их программы политического содержания, с проповедью о разрушении Оттоманской империи, о занятии Россией Константинополя и, наконец, о неизбежности вооруженной борьбы с Австрией и Германией, — эта деятельность не может быть признана ни желательной, ни полезной в будущем, потому что успех этой деятельности грозит европейской войной. Выкинув совершенно политику из своей программы, славянские общества в России и в Европе могут, путем съездов, принести много пользы, знакомя разные славянские племена между собой.

Особенно важно русскому племени ознакомиться с обогнавшими нас по культуре местностями, например, Богемией. Не с целью узнать, как чехи организуют борьбу с немцами, а с тем, как они ведут борьбу с землей, чтобы победить ее, с тем, что они делали, чтобы школа у них стала патриотичной, что они делали, чтобы их интеллигенция и народ думали одну думу, жили одной жизнью.

Таким образом, иноземное влияние с Юго-Запада проявлялось на Руси различно: в первый период это было влияние благодетельное: мы приняли с Юго-Запада в Киев христианство и грамоту. Во второй период, до XVIII столетия, поддерживалась, хотя и в слабой степени, духовная связь русских с единоверцами в Турции, но все попытки представителей греческого духовенства, как и государей Западной Европы, не оказывали настолько сильного влияния на правящие круги России, чтобы вызвать борьбу России с Турцией.

В третий период, который обнимает XVIII столетие, Россия, в целях своей национальной политики, перешла в наступление против Турции, ослабила ее и достигла выхода к Черному морю.

В четвертый период, повинуясь не только различным влияниям с Запада и Юго-Запада, но и под влиянием работы славянофилов, Россия исполнила на Балканском полуострове высокую миссию: освободила христианские народности Балканского полуострова и дала им самостоятельное существование.

В пятый период России предстояло бы, по учению панславизма, закончить борьбу с Турцией и, путем борьбы с пангерманизмом, объединить в один союз все западные славянские народности под своим руководством.

Как изложено выше, от этой задачи России надлежит решительно отказаться и признать свой освободительную на Балканском полуострове миссию законченной.

Можно, однако, предвидеть, что и без участия России в Австрии произойдут перемены, благоприятные славянской идее.

В 1907 году в статье об австрийской политике в XIX веке (помещенной в журнале «Чешская политика» ) высказаны мысли о необходимости изменения политики австрийского правительства по отношению к славянам, признанием равноправности славян с венграми и немцами.

«Справедливая ко всем народностям политика привела бы Австро-Венгрию к более достойной великой державе, более самостоятельной внешней политике. Дружественные отношения к России освободили бы Австрию от вредного подчинения Германии».

Как только такое равноправие будет достигнуто, народности Балканского полуострова отнесутся к Австрии с полным доверием, и настанет время образования, без вооруженного участия России, балкано-австрийского союза, в котором каждая из народностей, существующих ныне самостоятельно, сохранит свой самостоятельность.

Этот союз по племенному составу будет естественно дружествен России.

В статье М. Меньшикова «Славяне и англосаксы» помещены мысли известного Стэда: Стэд рассматривает присоединение Боснии и Герцеговины к Австрии как одну из ступеней подъема славянства. Он приводит следующую таблицу прироста населения за 1904 год в главнейших государствах Европы:

В Германии — 820 000 душ

В Британии — 690 000 душ

В Италии — 374 000 душ

В Австрии — 323 000 душ

В Венгрии — 299 000 душ

Итого — 2 506000 душ

Во Франции население уменьшилось на 20 тыс. душ. В одной России за тот же год население увеличилось на 2464 тыс. душ.

Стэд справедливо заключает:

«Славяне могут одни сказать: время за нас. Могут ждать, когда стихийное их могущество само вырастет и даст совершенно другой смысл всяким аннексиям и оккупациям славянских земель».

Борн Mux. Происхождение славянофильства, с. 3,24,25,29.

Борн Mux., с. 41—42.

Борн Mux. Всеславянское братство,1892, с. 5.

Борн Mux. Всеславянское братство,1892, с. 9

Борн Mux. Всеславянское братство,1892, с. 10?11

Борн Mux., с. 13.

Данилевский Н. Россия и Европа, 1888, с. 130,133.

Данилевский Н. Россия и Европа, 1888, с. 422.

Данилевский Н. , с. 423—424.

Борн Мих. Всеславянское братство, 1892, с. 12—13.

Борн Мих. Всеславянское братство, 1892, с. 14—15.

Борн Mux., с. 16.

Данилевский Н , с. 365.

Гирc А. Россия и Ближний Восток, с. 181.

Данилевский Н., с. 269.

БорнMux., с. 41.

Соловьев Вл. Национальный вопрос в России,1888, с. 77—78.

Данилевский Н. Россия и Европа, с. 175,180.

Новое время, 1909, № 11 797.

Очевидец. Галицкая Русь прежде и ныне, 1907.

Очевидец., с. 38, 39.

Очевидец., с. 38, 79.

Очевидец, с. 80.

Борн Mux. Всеславянское братство, с. 11.

Соловьев Вл. Национальный вопрос в России, с. 203—204.

Соловьев Вл., с. 208.

Лавров И. Аннексия Боснии и Герцеговины//Вестник Европы, 1909, апрель.

Меньшиков М. Славяне и англосаксы//Новое время, 1909, №11791.