Наемники, террористы, шпионы, профессиональные убийцы

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ III. ШПИОНЫ

ШПИОНЫ СТРАНЫ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

С. беспримерным рвением и быстротой навели японцы западный лоск на свою
аизатскую цивилизацию; но ни в чем они не проявили столько рвения и
способностей подражания, как в организации системы политической полиции и
военной секретной службы.
Разведывательные отделы армии и флота образовалисьзадол-го до тайной
полиции.
В сентябре 1904 года русская охранка арестовала двух японцев, служивших
в коммерческих предприятиях Петербурга.
Они много лет проживали в России, и оба оказались офицерами японского
флота. Они глубоко вошли в жизнь русского общества, завязали много знакомств
и связей в торговых кругах, а через их посредничество вступили в контакт и с
личным составом русского флота.
Один из них, чтобы укрепить свое положение решил жениться на русской и
даже, приняв православие, добросовестно выполнял все религиозные обряды.
В 1904 году, всего за несколько недель до начала войны между Россией и
Японией, агент русской охранки Манасе-вич-Мануйлов сумел раздобыть экземпляр
шифра, которым пользовалось японское посольство в Гааге.
Японские шифры особенно сложны и трудны из-за сложности языка, который
большинству европейцев сам кажется каким-то шифром. Благодаря этому шифру
русские получили возможность читать всю дипломатическую корреспонденцию
враждебной страны в период быстро нараставших осложнений.
Японцы, однако, в конце концов заподозрили неладное и перешли на
другой, еще более трудный шифр.
Опытный чиновник иностранного отдела русской политической полиции
генерал Гартинг был командирован в Маньчжурию непосредственно для
организации контршпионажа во время военных дел. Его щедро снабдили деньгами.
И хотя ему удалось изловить нескольких японских шпионов, превосходство
японского шпионажа на Дальнем Востоке осталось непоколебимым до конца войны.
В области контршпионажа Россия тоже явно отставала.
Агенты охранки шныряли вокруг каждого японского дипломата или чиновника
в Европе; но в военной зоне - от Порт-Артура до сибирской границы -
хозяйничали разведчики.
Осенью 1904 года русский солдат, переодевшийся китайцем, был обнаружен
вблизи японского лагеря и предан суду по обвинению в шпионаже. Он не
оправдывался. Военный суд приговорил его к смерти. Но его мужество,
достойное поведение и явная преданность родине произвели глубокое
впечатление на всех допрашивавших его офицеров. После того, как приговор был
приведен в исполнение, японская разведка отправила в ставку русского
главнокомандующего генерала Куропаткина полный отчет о процессе.
В нем откровенно восхвалялись мужество и патриотизм солдата-шпиона.
Спустя много месяцев царское правительство опубликовало это хвалебный
некролог.
Для успешного ведения шпионажа японцы часто нанимались официантами на
кораблях, поварами, лакеями, носильщиками, коридорными в гостиницах,
поденщиками или домашней прислугой; это помогало им надежнее маскироваться.
Задолго до войны Порт-Артур кишел японскими шпионами, выдававшими себя
за китайцев или маньчжур. По утверждению китайцев, каждый десятый или
двенадцатый кули был японцем. Китайская прислуга некоторых полков
порт-артур-ского гарнизона - 1-го Томского, 25-го и 26-го Сибирских
стрелковых полков - была завербована японцами. Японскими агентами были и
носильщики Ляотяшаньской железной дороги. Всего охотнее японцы - в том числе
и крупные офицеры - поступали на тяжелую работу по строительству русских
укреплений.
Расположение электросиловых станций и главных линий передачи, "скрытое"
расположение прожекторов между укрепленными высотами, расположение минных
полей, преграждающих доступ в порт, - все это становилось известным
японскому командованию через агентов разведки.
В первые месяцы 1904 года русские задержали двух человек в монгольской
одежде, которые оказались японскими офицерами... Они пробирались в
Маньчжурию, где намеревались повредить важную телеграфную линию, а также
взорвать железнодорожное полотно и причинить возможно больший ущерб
расположенным поблизости ремонтным мастерским.
Военный суд приговорил обоих шпионов к лишению воинского звания и к
смертной казни через повешение; повешение было заменено расстрелом по
приказу генерала Ку-ропаткина, который принял во внимание высокие звания
осужденных.
В дальнейшем руководители японского шпионажа посылали с опасными
поручениями китайцев, и это оказалось выгодным по многим причинам, в первую
очередь потому, что китайцы, как коренные местные жители, вызывали меньше
подозрений.
Организация японского военного шпионажа носила печать систематичности,
характерной для японской политики в течение долгого времени. Вдоль всего
фронта были созданы бюро, руководимые офицерами разведки, контролировавшими
всю службу на отведенных им участках. Они выплачивали жалованье, получали и
отбирали сообщения и подводили для вышестоящих инстанций итог всему тому,
что узнавали.
В русском тылу эти бюро располагали своей агентурой, разумеется,
китайской, которая вела работу в городах, на железных дорогах и во всех
местах сосредоточения армии Куропаткина.
Каждый шпион, со своей стороны, работал еще с двумя-тремя лицами, в
обязанности которых входила доставка японцам собранных им сведений. Эта
шпионская организация казалась неуклюжей, но на практике она действовала
быстрее какой бы то ни было другой из числа созданных в тылу противника.
Глубина русского фронта никогда не превышала 60 верст. И шпион, используя
трех гонцов, мог получать срочные запросы и отвечать на них в течение
трех-четырех суток, почти непрерывно посылая информацию.
Китайцы, доставлявшие эти опасные сведения, были разносчиками или кули
из беднейшего слоя городского населения. За доставку сообщения им платили
всего пять рублей, и они были весьма довольны этой платой, не сознавая,
какому страшному риску они себя подвергают.
Японцы создали и другой вид шпионажа: группы в три-четыре человека,
действовавшие из центральной базы. Каждой такой группе давалось вполне
определенное задание - разведать какую-нибудь оборонительную позицию или
дислокацию армейского корпуса, а также проследить за движением войск на
ограниченном участке фронта. О предстоящей внезапной атаке кавалерийского
корпуса Мищенко, предпринятой на Инкоу и железнодорожные коммуникации
японцев, ставка фельдмаршала Оямы знала за несколько дней до того, как этот
план был сообщен частям, которым было поручено его осуществить.
Эти шпионские группы щедро снабжались средствами, ибо каждая такая
группа должна была иметь свой особый центр. Для этой цели обычно избиралась
какая-нибудь лавчонка, например булочная, посещаемая всякого рода публикой,
в том числе солдатами и офицерами, из разговоров которых можно было
почерпнуть немало полезного, и где можно было задавать незначительные
вопросы, не возбуждая подозрения. Такого рода шпионажем обычно занимался
лишь старший агент группы; прочие же агенты исполняли обязанности
конторщиков, официантов, а вне лавки попрошайничали или занимались торговлей
вразнос.
Русский же конторщик, работавший на генерала Гартинга и ежемесячно
расходовавший небольшое состояние, тоже начал добиваться кое-каких
результатов. Главное затруднение заключалось в передаче сведений. Пришлось
прибегнуть к новым уловкам и хитростям; наиболее остроумная из них состояла
в -том, что шифрованное сообщение вплетали в косу китайского гонца.
Венесуэльский авантюрист Рафаэль де-Ногалес одно время был агентом
японской разведки и за конспирировался в Порт-Артуре вместе со старым
китайцем, которого он называл Вау-Лин. У этого шпиона было несколько полых
золотых зубов.
"Каждую ночь, - вспоминает Ногалес, - Лин вычерчивал при свече на
грязном полу нашей комнаты план линии окопов, которые он наблюдал в течение
дня. После этого он заносил с помощью лупы наши заметки и рисунки на
крохотный кусочек чрезвычайно тонкой бумаги, толщиной приблизительно в одну
треть папиросной. После прочет-ния и одобрения мною записанного, Лин
сворачивал бумажку, вынимал изо рта один из трех или четырех своих золотых
зубов, клал туда шарик, заклеивал зуб кусочком воска и вставлял его на
место".
Эти зубные хранилища хитроумного китайца иногда бывали битком набиты; в
конце концов, их все же обнаружили.
Это научило японских шпионов не передавать очень важных сведений в
письменной форме. Шпиону предлагалось заучить донесение наизусть и передать
его на словах только японскому офицеру, заведующему бюро, в котором он
служил. Шпион, изображавший из себя кули или разносчика, если он не имел при
себе никаких письменных сообщений, был достаточно осторожен, обладал
искусством теряться в китайской толпе. Вечно снующий с места на место, он
"проваливался" лишь в редких случаях.
Излюбленной уловкой таких "разносчиков" было следующее.
Замаскировавшийся шпион носил в своей корзине товары разного цвета -
черного, коричневого, красного, серого или белого; цвета эти условно
обозначали те или иные войсковые соединения.
Определенный вид товара мог соответствовать тому или иному виду оружия.
Так, трубочный табак мог обозначать тяжелые батареи, папиросы - полевые
пушки. Чтобы запутать дело, разносчик торговал, например, трубками или
мундштуками. На этих предметах незаметно наносились надписи китайскими
буквами.
Взятые отдельно, эти надписи не имели никакого смысла, по, будучи
расположены в известном порядке, они заключали в себе обстоятельные
донесения.
По словам де-Ногалеса, на японскую службу его завербовал "исполняющий
должность министра Корейской империи" авантюрист по фамилии Эванс; он послал
его в Порт-Артур продавать вразнос по дешевке швейцарские часы. Очевидно,
этот корейский "советник" и являлся ответственным главой японского шпионажа
в Корее, Порт -Артуре и на Ляодунском полуострове перед началом
русско-японской войны.

(Роуан Р. Очерки секретной службы. М., 1946).

МАТА ХАРИ

Маргарита-Гертруда Маклеод, уроженка Зелле, своей сценической карьерой
и псевдонимом "Мата Хари" ("Глаз Уфа") обязана была Востоку, и ее
известность как шпионки первой мировой войны явилась в сущности продолжением
ее сценической репутации "яванской храмовой танцовщицы". Как интересной
женщине, ей посвящены целые тома романтического вздора, в котором трудно
отделить правду от вымысла.
Знаменитость европейского полусвета, она никогда не была ни крупным
шпионом, ни деятельным работником германской разведки. Перед французским
военным судом, о котором тогда было известно, что приговоры в нем
составляются заранее и выносятся впоследствии по заготовленному тексту, Мата
Хари энергично защищалась, доказывая, что она вовсе не была активной
шпионкой, а лишь хорошо оплачиваемой содержанкой нескольких германских
чиновников.
Мы увидим, что некоторые из этих господ оплачивали часы, проведенные с
нею, из фондов разведки. Когда это преступление было раскрыто, те же господа
спокойно предали ее в руки французских властей.
Она родилась в Леувардене, в Голландии, 7 августа 1876 года, стало
быть, ей было за сорок, когда контршпионы Парижа убедились в том, что она
является угрозой для республики. Родители ее были почтенные голландцы, Адам
Зелле и Антье ан-дер-Мёлен. В годы своих сценических успехов она выдавала
себя за уроженку Явы, за дочь европейца и яванки; в то же время она
утверждала, что училась танцам в одном из храмов Малабара.
Ее знание Явы явилось результатом основательного изучения острова, ибо
в марте 1895 года она вышла замуж за капитана голландских колониальных
войск, который вскоре после свадьбы уехал из Голландии на Яву, куда взял с
собой жену. Его звали Маклеод, он был по происхождению шотландец, человек
надменный и грубый, вдобавок пьяница. Редко бывая трезвым, он колотил свою
жену и таскал ее за волосы. В 1901 году она вернулась, наконец, в Амстердам
с дочерью Марией-Луизой и невыносимым супругом. В Демаранге у нее родился и
сын Норман, в младенчестве отравленный туземным слугой, желавшим отомстить
Маклеоду.
По слухам, Мата Хари будто бы собственноручно умертвила убийцу, но вряд
ли она могла сделать это на Яве. Решительный характер развился у нее
позднее.
Муж тиранил ее, изменял ей, и она, чтобы забыться, читала эротическую
литературу и ходила смотреть ритуальные танцы яванских танцовщиц, которым и
сама начала подражать. Она так хорошо изучила это искусство, что когда
выступила на сцене, то сумела убедить парижан - даже людей, знакомых с
Востоком - что она с детства была храмовой танцовщицей и священной
проституткой Шивы. Шива - одно из трех главных божеств индусов,
олицетворение разрушительной силы природы. При храмах, посвященных божеству,
жили женщины, исполнявшие ритуальные танцы и занимавшиеся "храмовой"
проституцией, доходы от которой поступали в пользу храма.
Между 1901 и 1905 годами она превратилась из голландки в яванку, из
Маргариты Зелле в уроженку Явы, артистку Мата Хари. Ее характер определился
и воля окрепла.
Она несколько раз пыталась развестись с Маклеодом. В августе 1902 года
этот "герой" еще раз отколотил ее и бросил, забрав с собой шестилетнюю
Марию-Луизу. Едва ли не в первый раз проявив свой характер и энергию, она
добилась от суда решения, в силу которого Маклеод обязан был вернуть ей
ребенка и содержать их обеих. Он ответил на это грязной клеветой. Ее тетка,
к которой она обратилась за помощью, поверила Маклеоду, а ее выгнала вон. Ей
пытался помочь отец, но он побаивался Маклеода, его положения в обществе и
армейского престижа. В конце концов, она собственными силами, вопреки всему
тому, что о ней рассказывали, сумела вырваться из деревенской глуши
Голландии и уехала в Париж искать счастья на артистическом поприще. Ей было
тогда 29 лет, и она почти молниеносно добилась успеха и известности.
Богатое воображение, отчаянная решимость и желание блистать (об этом
свидетельствуют избранный ею псевдоним и басни о ее рождении и романтическом
воспитании, которые она сама всячески пыталась распространять) - вот что
было истинной причиной столь поразительной метаморфозы. Она стала
куртизанкой, что при избранной ею проф-есии считалось чуть ли не
обязательным.
Надо думать, что Маклеод основательно подготовил ее к этому шагу.
В легендах о Мата Хари он изображался как молодой шотландец, офицер
британской армии в Индии, который женился на ней и лелеял до самой своей
внезапной смерти, после чего она отправилась в Париж исполнять экзотические
танцы. Это была выдумка.
"Гонорары" она получала огромные. И хотя после 1914 года Мари Хари
скопила, занимаясь шпионажем, свыше 100 000 марок, она пленяла мучжчин до
конца своих дней и не бросала своей первоначальной профессии.
Берлин встретил ее не менее гостеприимно, чем Париж, хотя блокада
сильно отразилась на германской столице. В день объявления войны французские
агенты видели Мата Хари, разъезжающую в компании начальника полиции
фон-Ягова, который, впрочем, давно был с ней дружен. Теперь она получила
предложение поступить на службу в германскую разведку. Она обладала многими
данными, чтобы сделаться ценной шпионкой, но был у нее и большой дефект она
была слишком заметна, слишком бросалась в глаза. И если бы немцы хорошенько
подумали, они тогда же поняли бы, что такой шпион не сможет безнаказанно
дейстовать в течение всей войны.
Если бы, как утверждали французы, "Н-21" было условным обозначением
немецкой шпионки Мата Хари до августа 1914 года, то чем объяснить ее
странное поведение в первые месяцы войны?
Ибо почти на протяжении целого года эта "Н-21" - умная и щедро
оплачиваемая шпионка - находилась вдали от театра военных действий и полевой
секретной службы. Почему? Неужели только для того, чтобы заставить союзников
ломать себе голову над вопросом: когда же она начнет шпионить по-настоящему?
В профессиональном шпионаже так не бывает.
Когда она, наконец, вернулась во Францию в 1915 году, то за несколько
дней до этого итальянская разведка телеграфировала в Париж "Просматривая
список пассажиров японского пароходства, в Неаполе, мы обнаружили Мата Хари,
знаменитую индусскую танцовщицу, собиравшуюся выступить якобы в ритуальных
индусских танцах в обнаженном виде. Она, кажется, отказалась от притязаний
на индусское происхождение и сделалась берлинкой. По-немецки она говорит с
легким восточным акцентом".
Копии этой телеграммы были разосланы во все страны Антанты, как
предупреждение об опасной шпионке. Французская контрразведка организовала
слежку. Парижская "Сюр-тэ-Женераль" (охранка) также взяла танцовщицу на
подозрение. Полицейская префектура, в которой Мата Хари выдала себя за
уроженку Бельгии, сделала на ее бумагах пометку: "Следить". Несмотря на все
это, Мата Хари, кажется, умудрилась танцевать даже в скудно освещенном
театре военной секретной службы. В конце концев, ее обвинили во многих
серьезнейших нарушениях военных законов Франции.
До 1916 года французская контрразведка была сбита с толку
демонстративным поведением этой шпионки. Эта актриса никогда не
конспирировалась, ничего не боялась и ничего не скрывала.
Тем труднее было фрацузским властям узнать, каким путем она передавала
их военные секреты, факт похищения которых им никак не удавалось доказать. У
танцовщицы было много приятелей в, дипломатическом мире, в том числе
шведский, датский и испанский атташе. Дипломатическая почта нейтральных
стран не просматривалась цензурой, было совершенно очевидно, что письма,
отправленные Мата Хари за границу, не проходят цензуры.
Дипломатическая почта, по обычаю и международным правилам, была
неприкосновенной. Убедившись, что Мата Хари совратила нейтральных атгаше,
французы решили не останавливаться перед вскрытием мешков с дипломатической
почтой. В шведской и нидерландской дипломатической почте нашли серьезнейшие
улики для будущего процесса. И все же Мата Хари не была арестована: кое-кто
говорил, будто она писала особой тайнописью, оставшейся нерасшифрованной.
Доказательств, настолько веских, чтобы они удовлетворили гражданский суд или
военный, не нашлось, и так как она находилась в коротких отношениях с такими
лицами, как герцог Брауншвейгский, германский кронпринц, голландский премьер
ван-ден-Линден и т.п., то важно было найти неопровержимо убедительные улики.
Наконец, было установлено, что она хлопочет о пропуске в Виттель под
тем предлогом, что там находится ее бывший любовник, капитан Маров,
потерявший зрение на войне и .нуждающийся в ее уходе. Ее привязанность к
этому злополучному русскому офицеру не возбудила бы подозрений, но близ
Виттеля незадолго перед тем был оборудован новый аэродром, а французы
перехватили адресованную германским шпионам шифрованную инструкцию о
необходимости получить данные об этом аэродроме.
Надеясь, что теперь Мара Хари окончательно разоблачит себя, французские
контрразведчики позаботились, чтобы пропуск ей был выдан. Но она повела себя
в Виттеле чрезвычайно осторожно.
Французские власти были вне себя: они чувствовали угрозу, но не могли
поймать шпионку с поличным. Тогда возник вопрос: не выслать ли ее? И это
было сделано. После того, как ей объявили о высылке, она повела себя, как
мелкий шпион-наемник; стала клясться, что никогда не работала на немцев, и
заявила о своей готовности поступить на службу во французскую разведку.
Она даже стала хвастать своим влиянием на многих высокопоставленных лиц
Германии и вызвалась отправиться туда и добыть сведения нужные французскому
генеральному штабу.
Начальник одного из отделов французской контрразведки капитан Жорж
Ладук не был удивлен ее бесстыдством, и сделал вид, что верит ей.
Так как она объявила, что генерал-губернатор Бельгии фон-Биссинг с
первого же ее взгляда падет к ее ногам, то ей предложили отправиться в
Брюссель и выведать все, что удастся; ей сообщили фамилии шести агентов в
Бельгии, с которыми она могла немедленно войти в контакт, все они в Париже
числились сомнительными агентами благодаря хроническим преувеличиваниям,
которые они допускали в своих рапортах. После прибытия Мата Хари в Брюссель
один их этих шести бельгийцев был арестован немцами и расстрелян; это как
будто свидетельствовало против танцовщицы.
Казнь агента озадачила французов. Они не получали от него ничего
ценного и полагали, что все его донесения пишутся под немецкую диктовку. И
если немцы осудили его за шпионаж, - стало быть, он двойной шпион,
сообщающий верные сведения их противникам. Через некоторе время это
подтвердили англичане, сообщившие, что один из их шпионов был загадочным
образом выдан немцам какой-то женщиной.
Стали даже известны приметы этой женщины, но ей все же удалось
ускользнуть.
Мата Хари вскоре наскучило прикидываться шпионкой союзников, и она
через Голландию и Англию направилась в Испанию.
Если она знала, что английский агент погиб по ее доносу, то решение
отправиться в английский порт было с ее стороны либо чудовищной глупостью,
либо актом необычайного мужества. Ей дали высадиться и проследовать в
Лондон, поскольку, видимо, была уверенность в том, что ее допросят в
Скотланд-ярде. И здесь, побив рекорд наглости, проявленный ею в разговоре с
Ладу, Мата Хари призналась Базилю Томпсону в том, что она немецкая шпионка,
но прибыла в Англию шпионить не в пользу Германии, а в пользу Франции.
Начальник уголовно-следственного отдела, рыцарски замаскировав свой
скептицизм, посоветовал ей не совать нос куда не следует и разрешил ей
отъезд в Германию. Она поблагодарила его за добрый совет, но в Мадриде она
оказалась в дружеских отношениях с капитаном фон-Калле, германским морским
атташе и с военным атташе фон-Кроном.
Немцы сократили расходы на секретную службу и даже такие центры
германской разведки, как антверпенский и бернский, почувствовали это. По
всей линии был отдан приказ об экономии.
Ослепительная Мата Хари, безнадежно скомпрометированная и всеми
подозреваемая, была непомерной роскошью, существование которой германская
разведка не могла разрешить фон-Калле. Ему послали радиограмму с требованием
направить "Н-21" во Францию, Телеграмма была составлена по коду, уже
известному французам.
Фон-Калле передал ей приказ, объявив для приманки,что она получит 15000
песет за свою работу в Испании от дружественного ей лица в одной нейтральной
миссии. Мата Хари вернулась во Францию, в Париж, где немедленно направилась
в отель Плаза-Атенэ на авеню Монтень. На следующий день она была арестована.
После предварительного допроса она была препровождена в Сен-Лазарскую
тюрьму и посажена в камеру, ранее занятую мадам Кайо, застрелившей
известного редактора.
24 и 25 июля Мата Хари предстала перед военным судом.
Председателем суда был полковник Санпру - полицейский офицер,
командовавший республиканской гвардией. Он высказал убеждение в fee
виновности. Майор Массар и лейтенант Морне также не питали сомнений на этот
счет.
Единственным человеком, думавшим об оправдании, был ее адвокат Клюне.
Будучи защитником по назначению, он стал ее преданным другом и, говорят,
великолепно вел это безнадежное дело.
Председатель Санпру начал с обвинения Мата Хари в близких отношениях с
начальником берлинской полиции и особенно напирал на 30 000 марок, которые
она получила от фон-Ягова вскоре после начала войны. Мата Хари утверждала,
что это был дар поклонника, а не плата за секретные услуги.
- Он был моим любовником, - оправдывалась Мата Хари.
- Это мы знаем, - возражали судьи. - Но и в таком случае сумма слитком
велика для простого подарка.
- Не для меня! - возразила она. Председатель суда переменил тактику.
- Из Берлина вы прибыли в Париж через Голландию, Бельгию и Англию. Что
вы собирались делать в Париже?
- Я хотела последить за перевозкой моих вещей с дачи в Нейн.
- Ну, а зачем было ездить в Виттель?
Хотя в полицейских донесениях указывалось, что она самоотверженно и
любовно ухаживала за потерявшим зрение капитаном Мировым, тем не менее она
там сумела свести знакомство со многими офицерами-летчиками.
- Штатские мужчины меня нисколько не интересовали, - следовал ответ. -
Мой муж был капитан. В моих глазах офицер высшее существо, человек, всегда
готовый пойти на любую опасность. Если я любила, то всегда только военных,
из какой бы страны они ни были.
Когда ей напомнили о предложении сделаться шпионкой в пользу Франции,
она слегка заколебалась, но затем сказала, что ей нужны были деньги, так как
она хотела начать новую жизнь.
Получала ли она гонорары как знаменитая кокотка или жалованье как выско
ценимая шпионка - в обоих случаях деньги ей посылались на имя "Н-21". Этот
номер значился в перехваченном французами списке германских шпионов!
Показания свидетелей носили драматический и одновременно трогательный
характер. Мата Хари позволили слушать все, что приводило в своих доводах
обвинение. В ее пользу оказывали сильнейшее давление на суд влиятельные
частные лица; но Франция в то время еще была под впечатлением агитации
пораженцев и волнений на фронте. Поэтому считалось необходимым не
церемониться со шпионками. В иной обстановке Мата Хара отделалась бы
тюремным заключением.
Президент Пуанкаре отказался помиловать ее или смягчить вынесенный
приговор. В Гааге премьер-министр ван-ден-Линден безуспешно умолял королеву
подписать обращение в ее пользу.
Утром 15 октября Мата Хари, как обычно, поднялась с постели и оделась.
Тюрменый врач подал ей рюмку коньяку. В последнюю минуту она отказалась
надеть повязку на глаза. Раздался залп двенадцати винтовок, и все было
кончено.
Прошло около восьми лет после казни Мата Хари. Летом 1925 года два
французских писателя Марсель Надан и Анд-ре Фаж опубликовали статью (в "Пти
журналь" от 16 июля 1925 г.), в которой впервые открыто высказывалось
сомнение в виновности танцовщицы. Полные отчеты о ее процессе хранились в
тайне. В 1922 году майор Массар в "Парижских!) шпионках" на основании
документальных данных пришел к выводу о полной виновности Мата Хари.
Но для беспристрастных людей, даже во Франции, этот вопрос все же
остался открытым.
Жорж дю-Парк рассказывает в своих воспоминаниях, что Мата Хари просила
его записать ее мемуары. Познакомился он с ней в бытность свою парижским
журналистом, и знакомство это длилось не один год, он навестил ее и в
тюремной камере на правах старинного друга, а не чиновника Второго бюро
генерального штаба французской разведки, каким он в ту пору стал. Частными
литературными делами он уже не имел права заниматься, но когда он доложил о
желании осужденной "рассказать все", его начальник граф де-Леден заявил, что
все его записи будут переданы Второму бюро, если что-нибудь из сообщенного
танцовщицей представит интерес для контрразведки.
Дю-Парк .сообщает, что Мата Хари в течение трех часов диктовала ему
свои "откровения", явившиеся "обвинительным актом против многих
высокопоставленных чинов как английской, так и французской армии".
Впоследствии эти воспоминания были погребены в хорошо охраняемых
архивах секретной службы в Париже. Сам дю-Парк обязан был хранить тайну в
силу данной клятвы и особенно ввиду своей связи с разведкой..
Между тем в деле Мата Хари французская военная машина показала всю свою
предубежденность и склонность к крючкотворству. Во время процесса танцовщицы
французская секретная служба провокационно объявила, что некий член кабинета
министров, подписавшийся "М...и", отправил немало писем знаменитой
куртизанке.
Генералу Нивелю и его коллегам нужно было оправдаться перед
общественным мнением в провале наступления в Шам-пании и в других своих
бездарных действиях. Козлом отпущения, по-видимому, сознательно, был избран
Луи Мальви, тогдашний министр внутренних дел, хорошо знакомый с секретной
службой, расследованием и надзором, осуществлявшимися гражданским бюро
политической полиции.
Вполне возможно, что какой-нибудь из агентов Мальви столкнулся с
генералом, связь которого с поставками на армию носила скорее политический,
чем патриотический характер. И в виде возмездия французская секретная служба
не только допустила, но и поощрила распространение слуха: Мальви - тот самый
министр, который предавал Францию немцам при посредстве
шпионки-куртизанки!... Мальви - единственный "М...и" во французском
кабинете!
Дело кончилось тем, что министра внутренних дел предали суду. Среди
свидетелей, выступивших по этому делу, были четыре бывших премьера Франции.
Каждый удостоверял, что Мальви - честный и преданный слуга Республики.
Военные все же требовали его осуждения. Франция воевала, армия
главенствовала во всем, поэтому последнее слово в деле Мальви также
принадлежало военным.
Сенат приговорил его к семилетней высылке за пределы Франции. Если
учесть обстановку, то можно утверждать, что Мальви должен был считать себя
счастливым, поскольку ему удалось избежать смертного приговора или ссылки в
Кайенну. Но когда раны, нанесенные войной, начал затягиваться, "измена"
Мальви была забыта, а его самого амнистировали. Премьер Эдуард Эррио
возвратил его к общественной жизни и даже предоставил ему место в своем
кабинете.
Наступил день, когда Мальви должен был предстать перед палатой
депутатов для реабилитации. Когда он поднялся и заговорил, голоса оппозиции
оборвали и заглушили его: "Мата Хари! - с издевкой вопили оппозиционеры. -
Мата Хари!... Мата Хари!". Мальви пытался говорить, но ему не дали сказан"
ни слова.
Здоровье его было подорвано годами испытаний, и он рухнул на пол без
чувств. Его унесли и привели в чувство. А тем временем вопли политиканов,
травивших его, сменились презрительным хихиканьем. Эррио уверил Мальви в
своем неизменном к нему доверии. Но Мальви был нравственно разбит и подал в
отставку.
Прошло еще несколько лет, и произошло событие, еще раз ярко осветившее
все мелкое лицемерие французской военной клики. В деле Мальви-Мата Хари
появилась еще одна пленительная женщина, не танцовщица, не куртизанка и не
шпионка, а умная и талантливая журналистка. Она добыла запоздалое признание
у одного из тех самых людей, которые погубили министра внутренних дел
Мальви.
На этот раз сознался настоящий "М...и" - генерал Месси-ми, бывший
военным министром в начале войны 1914 года. Мессими - пожилой жуир и
претенциозный невежда, которого первая битва на Марне сбросила с
министерского поста. Этот Мессими являлся близким другом Мата Хари.
Несомненно, он и был назван и "разоблачен" в воспоминаниях, которые Мата
Хари диктовала дю-Парку.
Так генерал Мессими, в конце концов, реабилитировал
Малыш, признавшись ловкой журналистке, что он был членом кабинета,
писавшим глупые и компрометирующие письма шпионке-куртизанке.
Но Мессими принадлежал к той самой военной клике, которая затравила
Мальви, никто не отправил его ни в ссылку, ни тем более на венсениский
полигон.

(Роуан Р. Очерки секретной службы. М.,1946).

СИДНЕЙ РЕЙЛИ В РОССИИ

Человек, прибывший из Петрограда и введеннный в кабинет Локкарта
капитаном Кроми, был опытным секретным агентом Георгием Релинским,
родившемся в России, а теперь - английским подданным, многим известным под
именем Сиднея Рейли. Он родился в 1874 году вблизи Одессы, незаконный сын
матери-польки и некоего доктора Ро-зенблюма, который бросил мать с ребенком,
после чего очень скоро она вышла замуж за русского полковника.
Учение сын бросил и начал вести авантюрную жизнь, в поисках опасностей,
выгоды и славы.
Уже в 1897 году мы видим его агентом британской разведки, куда он
причалил после немалых приключений и путешествий.
Его послали в Россию. Он женился на богатой вдове, видимо, ускорив с ее
помощью смерть мужа; в 1899 году у него был короткий роман с автором "Овода"
Э.Л.Войнич, после чего он перешел на постоянную работу в Интеллидженс
сервис. В это время он переменил фамилию и, благодаря прекрасному знанию
иностранных языков, мог выдавать себя за прирожденного британца, во Франции
сходить за француза, а в Германии - за немца.
Вплоть до войны 1914 года он, в основном, жил в России, был со многими
знаком, бывал повсюду и водил дружбу с известным журналистом и редактором
"Вечернего времени", владельцем крупного издательства в Петербурге.
Он был активен в банковских сферах, знал крупных петербургских дельцов,
знаменитого международного миллионера, ворочавшего всеевропейским
вооружением, грека по рождению, сэра Базиля Захарова, строившего военные
корабли и продававшего их и Англии, и Германии одновременно.
Рейли также имел близкое касательство к петербургской фирме
Мендроховича и Лубенского, которая занималась главным образом, экспортом и
импортом оружия. В 1911 году Мендрохович расстался с польским графом
Лубенским и взял себе другого компаньона, известного в петербургских кругах
директора одной из железных дорог России, человека с большими связями,
Э.П.Шубергского.
Фирма Мандро также закупала всякое военно-морское снаряжение для
России, и Рейли несколько раз перед Первой мировой войной побывал в США, где
при закупках получал большую комиссию.
Последнюю, самую крупную он, однако, получить не успел из-за
Февральской революции.
Позже, уже в 1923 году он подал на своих американских контрагентов в
суд. Но дело проиграл.
Рейли разводов не признавал, но был женат три раза.
Последним браком Рейли женился в 1916 году на испанке Пепите Бобадилья.
В это время он жил в Германии, ездил в США, Париж, Прагу. Паспортов у
него было достаточно для всех стран, воюющих и нейтральных. Затем в 1918
году английское правительство послало его снова в Россию, здесь он должен
был поступить в распоряжение некоего Эрнеста Бойса, установить контакты с
капитаном Кроми, а также с главой французской секретной службы Вертемом и
корреспондентом "Фигаро" Рене Маршаном; эти два последних были ему
представлены Американским консулом в Москве, французским полковником
Гренаром.
Рейли, судя по фотографиям, был высокого роста, черноволос, черноглаз.
Слегка тяжеловат, с крупными чертами самоуверенного, несколько надменного
лица. Он не ограничился Вертемом и Кроми, но немедленно начал устанавливать
самостоятельные связи с оставшимися в Москве и Петрограде представителями
союзных и нейтральных государств, расставляя сети для улавливания полезных
ему информаторов, иностранных и русских, стараясь сблизиться с таккими
людьми, как Каламатиано, грек, работавший на секретную службу США (глава
американского Красного креста Робинес был вне пределов досягаемости), как
англичане Джордж Хилл и Поль Дюкс, который еще до войны работал в Мосвкве,
и, конечно, Брюс Локкарт; все эти лица в то время имели каждый свои связи с
русскими антибольшевистскими группами в самых различных слоях населения: от
офицерства до духовенства и от купечества до актрис.
Позже, когда Рейли после трех лет бешеной скачки по Европе и встреч с
Деникиным в Париже и с Керенским в Праге, замышляя почти единолично
свергнуть большевиков и посадить в Кремле Бориса Савинкова, был застрелен
советскими пограничниками при переходе финско-русской границы под
Белоосгровом в ноябре 1925 года ("Известия" от сентября 1927 года дают
неверную дату: июнь 1927-го), Пепита выпустила о нем книгу, включив в нее,
кроме своих о нем воспоминаний, краткую автобиографию самого
Рейли-Релинского, которая, весьма возможно, тоже была написана ею самой.
Вся книга не стоит бумаги, на которой она напечатана, но кое-что можно
узнать о Рейли из писем к Пепите, часть которых приведена целиком и даже в
факсимиле.
От всей книги, тем не менее, остается впечатление, что Пепита была не
только не умна, но и совершенно несведуща в русских делах, путая Зиновьева с
Литвиновым и называя белогвардейца-террориста Георгия Радкевича, бросившего
в здание ВЧК на Лубянке бомбу, "господином Шульцем", только потому, что он
был женат на террористке Марии Шульц.
Из этой книги можно также вывести заключение, что сам Рейли, несмотря
на свою сверхъестественную самоуверенность, был полностью разобщен с русской
реальностью, с послереволюционной, созданной обстоятельствами
действительностью, утверждая, что контрреволюцией занимаются только
слабоумные дураки и что надо "действовать", то есть бить по ВЧК.

"ЗАГОВОР ПОСЛОВ"

В действительности летом 1918 года члены английской и французской
секретной службы и кое-кто из американских и даже скандинавских консулов
работали в одном направлении, устанавливая связь с генералами будущей белой
армии - с одной стороны, и эсерами - с другой и держа постоянный контроль
над либеральной буржуазией.
Денежные фонды из Европы приходили через Локкарта (английского посла),
и он распределял их отчасти по своему усмотрению, отчасти согласно
распоряжениям Ллойд Джорджа, который давал их Локкарту на основании его же,
Локкарта, шифрованных телеграмм.
Среди получателей, как позже стало известно, были не только Б.Савинкрв
и генерал Алексеев, но и сям патриарх Тихон.
Но неверно будет сказать, что Локкарт один был получателем и
распорядителем денег, часть которых шла от бегущих на юг русских
промышленников и дельцов, помещиков, домовладельцев, крупных заводчиков,
тех, кто сохранил еще золото, валюту, царские и керенские деньги - эти
последние все еще имели относительную ценность.
Локкарт был не один. Начиная с весны в этом помогал ему "король
шпионов" Рейли, который получал самостоятельные суммы из Лондона и который
ухитрялся находить пути получения немалых сумм из США и Франции, а также от
Масарика, озабоченного судьбой чешского легиона, сформированного в Сибири.
Только в 1948 году были опубликованы документы, из которых видно, что
Массарик с помощью Рейли, Локкарта и других агентов в то время замышлял
убийство Ленина.
Локкарт, отбросив свои старые колебания, был до такой степени под
впечатлением от Рейли, появившегося в Москве, что к середине июня он решил,
что Рейли - именно тот нужный ему человек, которого не хватало:
целеустремленный и твердый, с готовым планом и безграничной уверенностью,
что будущее в его руках.
Рейли, несомненно, был человеком незаурядным, и даже на фотографиях
лицо его говорит об энергии и известной "магии", которая в этом человеке
кипела всю жизнь. Были ли это уже тогда зачатки сумасшедшей мании величия
или гипнотическая сила, скрытая в нем?
Она выливалалсь в его словах и заставляла людей, вовсе не склонных к
благотворительности, давать ему огромные денежные суммы или людей, лучше его
понимающих положение в России, выслушивать его и заражаться его энтузиазмом.
Несомненно, в нем была сила убеждения (он, кстати, видимо, никогда не терпел
неудач с женщинами), и, когда заговаривал о возможности открыть союзному
десанту путь с севера на Москву, люди слушали его, и проект его безумного,
рискованного плана становился если не реальностью, то во всяком случае,
идеей, таившей в себе потенциал, на которую можно решиться.
Локкарт в июне-июле был уже вполне твердо убежден, что
антибольшевистский десант не только нужен, но что он и возможен.
И не только он откроет генералу Пуллю путь на Москву (а попутно и на
Петроград), но, в конце концов, и на Украину, где германская армия
методически занимает хлебные территории в предвидении близкого урожая, решив
завладеть русским зерном для прокормления союзников.
Генералам, формирующим или уже сформировавшим "белые" части, остается
только присоединиться к тем, кто придет им навстречу.
А потом легко будет броситься в Сибирь на соединение с чехами. Главное
было - взять Москву, арестовать главарей и идти вперед, идти вместе со
всеми, объединенными одной целью: не дать сговориться генералам белой армии
с германским генеральным штабом. Это план должен был быть осуществлен
немедленно, земля под заговорщиками горела: чехи требовали помощи, Алексеев,
Корнилов на юге, Семенов в Китае развивали свои действия.
Сидней Рейли был привезен Кроми из Петрограда в мае 1918 года и введен
в круг людей, составлявший теперь внутренний круг "наблюдателей". Они все -
и англичане, и французы - принадлежали к консульствам, бывшим или еще
существующим, к военным миссиям, к "обозревателям". Поль Дюкс, глава
британской иностранной разведки, Эрнест Бойс, один из двух начальников
(другой был Стивен Аллен) британской секретной службы в России, Хилл и
Локкарт к концу июля сблизись и с Лавернем, и с Гренаром из французской
военной миссии, и все вместе - с Рейли, полностью доверяя ему.
Его идея, его план импонировали Локкарту, он не забывал собственные
прошлые колебания. Все части управления теперь были известны и встали на
свои места. Картина стала ясной: не сегодня-завтра (все произошло 2
августа), дороги назад не будет. Необходимо мгновенно соединенными усилиями
придать этому факту двусторонний смысл, то есть извлечь из него двойные
выгоды: как для Англии, так и для России.
Рейли был на 13 лет старше Локкарта, и его манера подавлять собеседника
своим авторитетом, его знание России, ее языка, ее населения с первой минуты
встречи сыграли роль в отношении Локкарта к нему.
Локкарт, несмотря на занимаемое им высокое положение, часто чувствовал
себя на своем посту недостаточно зрелым, недостаточно опытным и серьезным
человеком. 31 год - и вот он начальник людей, из которых многие опытнее его;
ответственный представитель Великобритании, хоть и не официальный, в
революционной России, сотрудник секретной службы правительства его
величества!
С начала августа все возможные каналы, ведущие в Лондон, закрылись. Он
теперь был лишен контакта не только со своим центром, но не получал оттуда
даже обычных, всем доступных новостей.
Локкарт не знал, что в это время в Лондоне царила полная неразбериха в
русских делах. КДНабоков, первый секретарь царского посольства до и после
февральской революции, ставший временно исполняющим обязанности посла, а
после Октября смещенный со своей должности, но все еще не изгнанный из
здания посольства (Литвинов жил на частной квартире), позже писал в своих
воспоминаниях: "Весной 1918 года в Москву был послан особый представитель
английского правительства, прежде управлявший генеральным консульством в
Москве г.Локкарт. Насколько мне известно, инструкции, ему данные, можно,
пожалуй, сравнить только с заданием разрешить квадратуру кругв. Нужно было,
по соображениям практическим, иметь "око" в Москве, следить за деятельностью
большевиков и немцев и по мере возможности ограждать интересы англичан в
России. Не имея официального звания, тем не менее вести официальные
переговоры с Троцким.
Ясно, что это было выполнимо только при условии сохранения дружеских
отношений с советской властью. Локкарт, по-видимому, добросовестно работал
над той неразрешимой задачей с Чичериным и Ко, и в то же время имел тесные
сношения с организациями, работавшими для свержения Ленина и Троцкого".
Контакта с Лондоном не было, и контакт с французами в
Москве становился все труднее и опаснее: 2 августа, когда союзные
дипломаты выезжали из Вологды в Архангельск навстречу десанту, оставшиеся
потеряли с уехавшими свой дипломатический "канал", а 3-го числа 18 членов
французской миссии в Москве - то есть почти полный ее состав - были
арестованы. И теперь никто не мог сказать Локкарту, какой численностью был
десант в Двинской губе, сколько было людей: 12 тысяч, 20 или 35? И каково
было их вооружение, и каковы были планы британского генерального штаба?
Единственное, что доходило до него в это время, были тяжелые,
внушительных размеров пакеты - пачки бумажных денежных знаков, скользящих
вниз в своей ценности, которым он вел аккуратную, строго секретную
отчетность.
План Рейли теперь был совершенно готов: он имел верных, как он говорил,
людей военных, для которых он хотел добыть у английского дипломатического
агента охранные грамоты и пропуска в Архангельск, а также генералу Пул-лю, в
этом письме Локкарт должен был сообщить Пуллю, что латышские части готовы к
измене, что и командный состав, состоящий их своих же людей, проведет без
труда союзную армию из Архангельска в Москву и арестует в Кремле главарей,
Ленина, Троцкого.
Локкарт сказал Рейли, что должен, прежде чем согласиться на это,
видеть1 его верных латышей и только тогда, посоветовавшись с ближайшими
своими сотрудниками, он решит, давать ли им письмо и пропуск. И, если он
почувствет, что они заслуживают доверия, он вручит им полностью ту сумму
(огромную, конечно), которую они потребуют.
Рейли на это ответил, что он уже подготовил встречу, и что двое военных
из латышского полка, который считается наиболее преданным Кремлю и из
которого, между прочим, набирается кремлевская охрана, будут у Локкарта в
назначенный день и час.
Если подытожить все происшедшее с мая месяца до конца августа на
территории прежней России, то картина будет настолько чудовищной, что найти
ей аналогии даже в Смутное время будет нелегко.