Наемники, террористы, шпионы, профессиональные убийцы

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ II. ТЕРРОРИСТЫ

"ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ПОКУШЕНИЙ НА ТОВАРИЩА СТАЛИНА НЕ БЫЛО!"

Одна из самых страшный тайн советской эпохи - покушение на ее вождей.
Сегодня кое-что стало известно о нападениях одиночек " с нездоровой
психикой" на Хрущева, Брежнева, Андропова. Однако покушения на "товарища
Сталина" так и остались в тени.
Генерал-лейтенант Кирилл Москаленко:
В первых числах ноября 1942 года я был вызван в Ставку на совещание.
Закончив дела в Генштабе, зашел к Г.К.Жукову поинтересоваться, нет ли каких
поручений. Георгий Константинович выглядел до крайности озабоченным и не
скрывал этого. Неожиданно он предложил мне:
- Оставайтесь в Москве д,о 7-го. Посмотрите военный парад на Красной
площади в столь необычайной обстановке, кое-что вместе обсудим...
Когда утром 7 ноября я вышел из "эмки" на набережной Москва-реки, со
стороны Васильевского спуска, ко мне подошли два офицера НКВД и с
непроницаемыми лицами козырнули: - Извините, генерал, но таков порядок:
предлагаем вам оставить личное оружие в машине.
У меня в голове мелькнуло: "Наверняка здесь, в Москве, что-то
стряслось! Такого еще не бывало!".
Покосил глазами по сторонам: так и есть! Трясли не только меня, но и
всех других военных, выходивших из машин. И только поздней ночью, с глазу на
глаз, Жуков успел шепнуть мне, что какой-то мерзавец совершил нападение на
товарища Сталина.
Нотариус Лев Левицкий:
В этот злосчастный вечер я возвращался из Замоскворечья, с именин моего
брата, работника одного из Наркоматов. Решив сократить путь, я направился к
дому через спуск у храма Василия Блаженного и далее напрямик, через Красную
площадь. Уже успел поравняться с Лобным местом, как впереди, - мне
показалось, что от здания бывшей городской думы, - раздались гулкие в ночной
тишине выстрелы.
Извините за откровенность, но что прикажете делать в этой обстановке
мне - бедному, несчастному гражданину? Который в своей жизни не только ни с
кем не воевал, но даже не зарезал цыпленка? Короче говоря, от этой стрельбы
я для себя ничего хорошего не ожидал и счел за благо рухнуть на брусчатку
мостовой.
В нескольких шагах впереди меня, со стороны Спасской башни, на бешеной
скорости пронесся автомобиль и скрылся на улице Куйбышева.
Тут послышались шаги, вокруг меня суетились какие-то товарищи с
револьверами в руках, все в военной фороме.
- Товарищ майор! - крикнул один из них. - Здесь вот еще один
соучастник!
Меня за шиворот подняли с земли, заломали руки за спину, связали и
втолкнули в подъехавший крытый автомобиль.
Продержали месяца три в "Бутырках". Допрашивали непрерывно, причем
почти все время - по ночам. Перед первым допросом в кабинете следователя
меня бегло осмотрел очень крупный начальник и сказал заполнившим кабинет
командирам:
- Вы с этой дряхлятиной поосторожнее! Он нам нужен живым!
А месяца через три случилось невероятное: с меня (кстати говоря, тоже
ночью) взяли расписку "о неразглашении" и... выпустили с миром! И что за
напасть: тоже глубокой ночью, когда трамваи уже давно не ходили. Мне ничего
не оставалось, как до рассвета переминаться с ноги на ногу у входа в тюрьму,
чтобы по дороге не нарваться на новые выстрелы.
Полковник КГБ в отставке Михаил Яремич: Профессиональных покушений на
товарища Сталина не было.
В первую очередь, это наша, чекистов, заслуга: мы его берегли, как отца
родного! Кроасноармейца Дмитриева, пальнувшего в Иосифа Виссарионовича
осенью 42-го, я вообще в расчет не беру. Четыре выстрела из трехлинейки,
пронесенной в центр города из-за недосмотра неопытной милиции. Да еще не
прицельно, а так, от фонаря, в белый свет, как в копеечку. Нет, это не
серьезное нападение, а детсадовская шутка.
Правда, время тогда, в начале войны, было суровое: приняли выходку
этого плоскостопого вояки за теракт, провели следствие.
Установили, что целью стрельбы действительно было покушение на товарища
Сталина. Тем более, что сам Дмитриев во всем сознался. Залепили ему расстрел
по приговору военной коллегии Верховного Суда.

(Алиби N 14, 1995)

"НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ СТРАШНАЯ НЕПРИЯТНОСТЬ"

Из воспоминаний генерал-полковника М.С.Докучаева, бывшего начальника
9-го Главного управления КГБ СССР.
Война еще более усилила фактор подготовки и проведения террористических
актов против Сталина и его соратников в целях нанесения удара по советскому
руководству и стране не только на фронте, но и в тылу. В эти годы были
задуманы, тщательно готовились и проводились дерзкие акты по физическому
уничтожению руководителей нашей страны, высоких военачальников, ученых и
других известных советских деятелей.
В 1941 году террорист несколько дней осуществлял наблюдение на Красной
площади за работой сотрудников служб безопасности при проезде из Кремля и по
улице Куйбышева автомашин с руководителями партии и правительства. Он
примелькался службе охраны, и его стали принимать за своего сотрудника; 6
ноября его привезли на Красную площадь на автомашине с оружием, и он
представился сотрудникам безопасности как назначенный на этот участок для
усиления охраны в предпраздничные дни.
Когда из Кремля вышла машина с А.И.Микояном, этот террорист вскочил
вовнутрь Лобного места и открыл огонь по автомашине. Он стрелял метко и
расчетливо, но пули его оружия отскакивали от брони автомобиля. Водитель,
почувствовав удары по стеклам, быстро свернул к Васильевскому спуску и ушел
от обстрела.
В борьбу с террористом вступили чекисты: майор госбезопасности Степин,
капитан Цыба и сержант Вагин. В перестрелке был тяжело ранен в ногу майор
Степин (впоследствии генерал-майор, скончался 11 сентября 1989 года). Однако
капитан Цыба успел метнуть гранату вовнутрь Лобного места и тяжело ранил
бандита. Цыба и Вагин бросились туда и схватили его. Впоследствии он
скончался, так и не сказав, кто он такой и по заданию кого совершил этот
террористический акт.
За свои подвиги в борьбе с терроризмом майор Степин был награжден
орденом Красного знамени, а капитан Цыба и сержант Вагин - орденами Красной
Звезды.
Шестого ноября 1942 года в 16 часов начальнику отдела СМЕРШ московского
корпуса ПВО полковнику Масленникову позвонили из Управления НКВД г.Москвы:
"На Красной площади задержан на месте преступления боец стрелкового полка
ПВО Дмитриев. Он сделал попытку террористического акта - стрелял по
правительственным машинам из засады у памятника Минину и Пожарскому".
Москва готовилась встретить 24-ю годовщину Октябрьской революции. Серые
холодные дома, занавешенные окна, ежедневный вой сирен воздушной тревоги,
пулеметные очереди, артиллерийские разрывы в небе в перекрестье прожекторов.
В тот день я сидел в кабинете в здании бывшего Наркомата заготовок в
Уланском переулке, где размещался штаб Московского корпуса ПВО. Я работал
старшим оперуполномоченным особого отдела корпуса. Зашел секретарь отдела и
сказал, чтобы я срочно явился к Масленникову. Без всяких предисловий тот
приказал мне вызвать оперуполномоченного Долбилина с материалами на рядового
Н-ского стрелкового полка Дмитриева. Потом, помедлив, добавил: - На Красной
площади страшная неприятность...
Долбилин явился минут через тридцать и наскоро рассказал мне о
происшедшем. Из засады у памятника Минину и Пожарскому боец Дмитриев
несколько раз выстрелил по машинам, выезжавшим из Спасских ворот. Одна пуля
разбила фару в машине Микояна. Люди, к счастью, не пострадали. Дмитриева тут
же схватили дежурившие на Красной площади работники НКВД.
Незадолго до этих событий Дмитриев был переведен из зоны охраны
Рублевского водохранилища в свой полк в Москву. В день покушения дежурил в
гараже полка, расположенном недалеко от Красной площади.
Дмитриев родился В Москве в 1910 году в рабочей семье, родители его
проживали в Москве, до этих пор никакими компрометировавшими его материалами
органы не располагали.
Случившееся потрясло меня. Стрелять по правительству, когда враг на
подступах к городу! Все руководство страны для нас умещалось тогда в родном
слове - Сталин. Первый вывод напрашивался сам собой: значит, есть
организация, которая сумела это совершить.
Вскоре вместе с Масленниковым мы были в здании НКВД. Привели Дмитриева.
Среднего роста, среднего телосложения, круглолицый и темноволосый. Передо
мной стоял мой ровесник. Растерянности или страха на его лице на было.
Первый вопрос задал начальник Управления НКВД Евсеичев:
- Что вас заставило совершить это преступление?
Дмитриев отвечал твердым голосом, полный уверенности в правоте своих
действий. Я хорошо запомнил его слова.
- До войны, в газетах, по радио, в выступлениях руководителей всегда
говорилось, что если начнется война, мы будем воевать на территории
противника. Немец все дальше лезет, смотрите, уже до Москвы дошел. Поэтому я
решил совершить свой суд за обман народа.
- Вы руководствовались своим мнением или выполняли чье-то задание? -
спросил Евсеичев.
- Это было мое собственное решение.
Никто из нас не верил, что человек может решиться на такой отчаянный
поступок в одиночку, но Дмитриев категорически отрицал свою принадлежнрость
к какой-либо организации.
В тот же день я отправился к месту прежней службы Дмитриева в Рублево.
Командир и сослуживцы Дмитриева отзывались о нем только положительно. В
допросах прошла вся ночь. Вернувшись в Москву утром 7 ноября, я пошел к
Масленникову, но тот был в отъезде, и заместитель начальника отдела Фетисов
разрешил мне отдохнуть до его возвращения, никуда не отлучаясь.
Но день все же, несмотря на войну, был праздничный, и я решил ненадолго
отлучиться и навестить своего сослуживца. Вместе пообедали и выпили по
случаю праздника немного спиртного.
Бессонная ночь дала о себе знать, я прилег на диван, попросив товарища
разбудить меня через пару часов, и крепко заснул.
Мне снился сон, что меня всюду разыскивает дежурный по отделу.
Проснулся. Рядом, на топчане, спал мой товарищ. Часы показывали час ночи.
В ужасе, я побежал в отдел. Оказывается, тут уже подняли тревогу,
разыскивая меня, и едва я вошел в кабинет Масленникова, он набросился на
меня с бранью... В общем, итогом был мой перевод в другую часть, в особый
отдел противовоздушной артиллерийской дивизии и больше к делу Дмитриева я
отношения не имел.
Спустя несколько месяцев я узнал, что дело это закончено. Рядового
Дмитриева судили по законам военного времени...

(Кожухов Ф.С. Покушение на Сталина в 41-м году. Совершенно секретно, N
4, 1994).

В СЕНТЯБРЕ 1944 ГОДА ОНИ ЕДВА НЕ ВЗОРВАЛИ СТАЛИНА

5 сентября 1944 года. Ночь. Пустынный перекресток у поселка Карманово
Смоленской области. На посту - старший лейтенант милиции Ветров. Он в
промокшей шинели. Глаза слипаются от усталости. Его подняли по тревоге: над
линией фронта обстрелян немецкий самолет. И Ветров третий час стоит на
раскисшей обочине, ведя наблюдение.
Машины, повозки... Тормозит мотоцикл, на котором двое военных - майор и
его спутница, младший лейтенант. На груди майора - звезда Героя Советского
Союза. Взяв до-ументы, Ветров читает: "Таврин П.И. зам. начальника ОКР
"Смерш" 39-й армии, 1-го Прибалтийского фронта". На войне было неписаным
правилом: офицерам такого ранга вопросов не задают.
Но Ветров спросил: "Из Прибалтики на мотоцикле добираетесь?". "Это что
за вопросы!" - прикрикнул майор. Однако его заносчивость Ветрова не смутила.
"Странно, - подумал он. - Всю ночь дождь, а майор и его спутница не
промокли". "Прошу вас заехать в Карманово. Нам нужно сделать отметку, что вы
выехали из нашей зоны". "Вам тут в тылу делать нечего!" - возмутился майор.
Но на подмогу к Ветрову уже бежали сотрудники, дежурившие поодаль.
Все документы Таврина были в порядке. В райотделе НКВД майор показал
удостоверение и телеграмму Главного управления "Смерша", по которой выехал в
Москву. Тем не менее старлей Ветров, выйдя в другую комнату, сумел через
Гжатск связаться - мгновенно! - с Москвой. Было 5 часов утра, но милиционеру
быстро ответили: в штабе 39-й армии Таврин не значится, в Москву его не
вызывали. Ветров бросился к мотоциклу "майора" и обнаружил в коляске 7
пистолетов, гранаты, мину, оружие неизвестной конструкции, 116 печатей,
бланки документов...
На самом деле он был Шило Петр Иванович. Перед войной в Саратове его,
бухгалтера, осудили за растрату. В тюрьме Шило сколотил группу и организовал
побег. По фиктивным справкам получил документы на Таврина. Был призван в
армию. Воевал. В мае 1942 года на фронте его вызвали в особый отдел и
спросили: по каким мотивам изменил фамилию? В ту же ночь Шило-Таврин перешел
линию фронта и сдался в плен.
Случай в его судьбе. Дождь заливает потолок и стены барака, Петр Шило
приносит кипятку простуженному напарнику по нарам Жоре, шоферу из Москвы.
Они держатся вместе. Осторожные разговоры по ночам. "Таврин" не поверит,
узнав, что перед ним - бывший член Военного совета 24-й армии Георгий
Николаевич Жиленков. Вскоре он исчезает из лагеря и становится правой рукой
генерала Власова.
Летом 1943 года Шило-Таврин увидел Жиленкова в Летниц-ком лагере. Под
музыку, поднявшись на деревянный помост, тот призывал вступить в армию
Власова. После "агитки" Петр Шило подошел к Жиленкову. "Я о тебе
позабочусь, - скзал бывший сокамерник - Нам нужны надежные люди".
Из протокола допроса П.И.Шило: "В последдних числах августа 1943 года я
был доставлен в Берлин к полковнику СС Грейфе. Он выяснил причины,
побудившие меня дать согласие на сотрудничество с германской разведкой,
после чего рассказал о заданиях, которые могут быть мне даны для работы на
территории СССР. Он сказал, что может использовать меня для разведки,
диверсии и террора".
Его готовили в Берлине ровно год. Тщательно продумывали "легенду". Он
должен был появиться в Москве как Герой Советского Союза. Кроме Звезды
Героя, в немецкой разведке ему выдали орден Ленина, орден Александра
Невского, два ордена Красного знамени, орден Красной Звезды и две медали "За
отвагу". Образ "героя" продумывали до деталей. В кармане кителя Шило-Таврин
будет носить стершийся на сгибах номер "Правды".
Его отпечатали в берлинской типографии. В подлинный номер газеты
втиснулся очерк о подвигах Таврина на фронте.
Впрочем, о боевых ранениях в немецкой разведке позаботились тоже. В
госпитале под наркозом хирурги сделали на теле Таврина три глубоких надреза.
Из протокола допроса П.И.Шило: "Мне было указано, что мои документы
абсолютно надежны и что по ним я могу проникнуть в Москву, не вызвав
подозрений.
Обосновавшись в Москве, я должен был, расширяя круг своих знакомых,
устанавливать отличные отношения с техническими работниками Кремля. При этом
Краух рекомендовал мне знакомиться с женщинами - стенографистками,
машинистками, телефонистками.
Через таких знакомых я должен был выявить маршрут движения
правительственных машин, также установить, когда и где должны происходить
торжественные заседания..." Вместе с Шило-Тавриным в Москву направилась и
его жена Лидия Бобрик-Шилова. Они познакомились в Риге. Ее подготовили как
радистку.
Ему не только вручили радиоуправляемую мину большой разрушительной
силы, но и доверили новое секретное оружие. Специально для него немецкие
конструкторы разработали одну из моделей "фаустпатрона", который еще только
готовился в серию.
Из протокола допроса Шило-Таврина: "Я был снабжен специальным аппаратом
под названием "панкеркнаке" и бро-небойно-зажигательными снарядами к нему.
Аппарат портативный и может быть замаскирован в рукаве пальто. В ствол
помещается реактивный снаряд, который приводится в действие нажатием кнопки:
стрельба произодится снарядами, которые пробивают броню толщиной 45 мм.
"Панкеркнаке" я должен был применить на улице во время прохождения
правительственной машины".
С Шило-Тавриным занимаются немецкие психологи. Напор, быстрота реакции,
жестокость, спосбность войти в доверие, лживость, актерское перевоплощение -
качества, которые нужны не меньше, чем оружие. Петра Шило привозят в Берлин
к известному террористу Отто Скорцени, чьи портреты не сходили с первых
полос газет. Он сумел похитить отстраненного от власти Бенито Муссолини и
привезти в Берлин.
Из протокола допроса Шило-Таврина: "В беседе Скорцени объяснил мне,
какими личными качествами должен обладать террорист. Он заявил, что если я
хочу остаться живым, то должен действовать решительно и смело и не бояться
смерти, так как малейшее колебание и трусость могут меня погубить. Весь этот
разговор сводился к тому, чтобы доказать мне, что осуществление
террористических актов вполне реально, для этого требуется только личная
храбрость и при этом человек, участвующий в операции, может остаться
живым..." Петр Шило должен был проникнуть на торжественное заседание ъ
Большом театре. Оставить в зрительном зале радиоуправляемую бомбу и уйти.
Подать сигнал должна была жена...
Под обломками должны были погибнуть руководители СССР, известные
военачальники, директора заводов. Взрыв в Большом театре, считали в Берлине,
вызовет хаос в стране и остановит наступление советских войск на фронте.
Все было задумано дерзко и с размахом. Однако до Москвы Таврины не
доехали. Их остановили на милицейском посту.
Что стало потом с провалившимися агентами? Их использовали. В Москве
поместили на квартиру, откуда Лидия Бобрик передала в Берлин радиограмму:
доехали благоп-лолучно. И началась радиоигра. Еще полгода в Берлине получали
от Таврина донесения типа: "Познакомился с жен-Щиной-врачом, имеет знакомых
в Кремлевской больнице".
Таврины оставались в этом доме еще семь лет после войны. Их адрес был
известен в Берлине. Но на связь с ними никто не пришел. Оба террориста были
осуждены и расстреляны в 1952 году.

(Овчинникова Л. В сентябре 44-го они едва не взорвали Сталина.
Комсомольская правда. 14 ноября, 1995).