Кареев Н. И. Общий ход всемирной истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Очерк второй

Древнейшие восточные цивилизации

Три отдельных исторических мира в древности

Перед эпохой полного расцвета греческой культуры, родоначальницы современной европейской цивилизации, в Азии — к которой древние относили и Египет — существовало три отдельных исторических мира. Один из этих миров составлял Китай на крайнем востоке Азии, другой образовался на юге, Индия; третий мир представляла собой юго-западная Азия с Египтом. Последний и есть древний Восток в более тесном смысле, где возникли самые ранние цивилизации и началась всемирная история. Древность китайской и индийской культур, сама по себе очень почтенная, не может, однако, идти в сравнение с тою незапамятною стариною, которая была свидетельницею зарождения исторической жизни в долине Нила и в области Тигра и Евфрата. С другой стороны, Китай и Индия составили два совершенно обособленных мира, стоявшие как бы в стороне от «большой дороги» исторического движения, тогда как третий мир именно и был главным путем, по которому пошло это движение. Китай и Индия не вышли из замкнутых границ, и в их пределах развились и установились две цивилизации, из которых каждая была продуктом, главным образом, одной расы. Совсем иное дело — ближайший к нам Восток: здесь происходили смешение и, так сказать, наслое­ние многих рас, оставлявших разные следы на истории этого мира; здесь, более чем за полторы тысячи лет до нашей эры, произошло соприкосновение двух древнейших исторических народов, египтян и вавилоно-ассирийцев, между которыми лежала Сирия, имевшая в числе своих жителей финикийцев, которые разносили цивилизацию по своим отдаленным колониям, — и евреев, столь важных в истории религиозного сознания передовой части человечества; здесь жили и другие народы, поочередно приобщавшиеся к международному историческому движению, причем постепенно расширялись и географические пределы этого мира; наконец, в зави­симости как от событий, происходивших в этом мире, так и от его культурной жизни, началась историческая жизнь первого европейского народа — греков. Позднее, в эпоху Александра Македонского, и еще позднее, во времена Рим­ской империи, европейский Запад и азиатский Восток составляют уже как бы один исторический мир, поража­ющий нас крайнею пестротою своего состава, при сравнении с которою культуры китайская и индийская производят впечатление каждая чего-то в высшей степени простого и однородного. История Китая есть, в сущности, история одного народа, расширившего свою власть и наложившего печать своего влияния на соседние племена. То же имеем мы право сказать и об Индии, хотя бы в ней самой и обра­зовались черты различия между частями единой нации, раскинутой на обширной территории. Только в позднейшие времена Китай и Индия были втянуты в историю передовой части человечества, которая именно и зародилась во взаимо­действии народов сначала Египта, Сирии и Месопотамии, потом Ирана и Малой Азии, наконец, южной Европы. История Китая и история Индии, с этой точки зрения, т. е. безотносительно к пространству этих двух .стран и коли­честву их жителей, суть только побочные течения всемирной истории, выбравшей себе другое главное русло. Современная Европа, идущая во главе всего человечества, возникла на основах греко-римского мира, который, в свою очередь, явился во многих отношениях продолжателем дел, начатых Востоком в более тесном смысле. Вот почему мыслители, пытавшиеся придать всемирно-историческому процессу единство плана, либо совсем игнорировали Китай и Индию, как будто бы их никогда не существовало, либо затрудня­лись, какое место им отвести в общей схеме истории, либо, наконец, ставили Китай и Индию в чисто фантастическую связь с остальной историей древности*.

Особенное значение ближайшего Востока

Итак, тот исторический мир, который можно назвать Востоком в более тесном смысле, отличается от двух других современных ему исторических миров и большею древ­ностью, и большим разнообразием своего состава, и более тесной связью своею с тем, что принято называть всемирной историей. История есть жизнь и движение, и именно бли­жайший к нам Восток был в древности свидетелем наиболь­шего количества крупных перемен, имевших влияние на судьбу многих народов, тогда как Китай с давнейших пор сделался воплощением неподвижности в характере и быте народа, а перемены, происходившие в Индии, бледнеют в сравнении с появлениями и исчезновениями народов, с возвышениями и падениями царств, с распространениями и уничтоженьями целых культур на ближайшем Востоке. Всемирная история заключается во взаимодействии и преемственности наций, а тут мы как раз имеем и то, и другое. Особенно важно то, что в этом взаимодействии участвовали народы, успевшие в предыдущие периоды своей истории выработать своеобразные культуры, одновременное существование которых и сообщает такое разнообразие исторической жизни этого Востока. Этим и было положено начало объединению многих народов, которому предстояло сделаться одною из наиболее сущест­венных сторон всемирно-исторического процесса,

* По Гегелю, всемирная история есть процесс выработки «всемирным духом» сознания своей свободы, и, по его схеме, этот дух, так сказать, движется с Востока на Запад, причем в Китае он еще спит, в Индии уже грезит, в Персии просыпается, хотя еще и не познает своей сущности, и т. д. Ср. выше, стр. 14—15.

Этот важный факт должен быть нам памятен с самого начала нашего обучения истории. Именно все мы начинаем учиться этому предмету по так называемой священной истории Ветхого Завета, заключающей в себе, главным обра­зом, повествование о судьбах еврейского народа, но тут же мы впервые знакомимся и с другими странами древнего Востока, начиная с Египта и кончая Персией. Это происходит не только потому, что история еврейского народа переплетается с исто­рией и египтян, и ассирийцев, и вавилонян, и персов, и более незначительных соседей Израиля, финикийцев и филистимлян, но и потому, что сами еврейские книги, по которым составляются «руководства к священной истории», говорят обо всех этих народах. Еврейские бытописатели, повествуя о судьбах своего народа, были не только национальными историо­графами, но и общими историками своего времени, потому что они не могли говорить об еврейских делах, не касаясь истории других наций, игравших ту или другую роль в судьбах самих евреев. Уже они, пожалуй, могли бы формулировать необхо­димость общей истории, так как во II в. до Р. X. доказывал эту необходимость Полибий, говоря, что «судьба свела вместе все происшествия вселенной»*. Такое же значение имеет и то, что Геродот, «отец истории», живший в эпоху греко-персидских войн, соединил в одном труде все, что узнал о тогдашнем культурном Востоке: последний уже составлял особый мир, заключавший в себе много народов, а политически бывший даже объединенным в могущественную державу под властью «великого царя». Напомню, наконец, что у христианских писателей средневековья общею схемою всемирной истории была грандиозная картина пророка Даниила — смены четырех монархий, представляющая из себя формулу, которая возник­ла при зрелище судеб древнего Востока. Уже в XIX веке познакомились мы еще и с содержанием имеющих истори­ческий характер записей царей египетских, ассирийских, персидских: они говорят нам об отдаленных походах, об обширных завоеваниях, о чуждых народах, т. е. опять-таки касаются истории не одной страны.

* См. выше,

Начало всемирной истории

В настоящее время мы в состоянии даже определить эпоху и назвать факт, когда положено было первое начало более широкому политическому взаимодействию народов, хотя бы оно выражалось сначала, главным образом, в военных пред­приятиях и опустошительных нашествиях. Один из первых египетских фараонов XVIII династии, вступление которой относят за семнадцать веков до Р. X., именно Тутмес I, предпринял завоевание Сирии и дошел до Месопотамии, где, равным образом, давно уже существовали развитая историческая жизнь и высокая культура. «Со вступлением египтян в Сирию, говорит Масперо, открывается новая эпоха в судьбах древних наций: кончается история обособленных народов, начинается история мира». «Таким образом, заме­чает по поводу того же факта Георг Вебер, Египет выступает из своей замкнутости и становится государством, участву­ющим в общем ходе человеческой истории». Это же появление египтян в Месопотамии Ван-дер-Берг называет «первым важным событием в истории Ассирии», зависевшей сначала от Халдеи, а потом сделавшейся одною из великих монархий Востока. Завоевание Сирии Тутмесом I повлекло за собою подчинение Египту финикийских городов, а именно, поль­зуясь покровительством фараонов, Сидон своею колонизацией превращает Средиземное море в финикийское озеро, на островах и берегах которого он основывает, по выражению Масперо, «настоящую колониальную империю». В этих странах финикийцы явились и пионерами цивилизации, посредниками в распространении искусств Египта, Ассирии и Вавилона. Таково было начало той всемирно-исторической драмы, которая с тех пор без перерыва, хотя меняя сцену и актеров, равно как свое содержание и свой характер, разыгрывается уже около тридцати пяти веков.

Главные периоды общей истории Востока

Завоевательные походы фараонов XVIII династии в Азию открывают первый период общей истории народов Востока.

Сирия делается с этого момента на долгое время страной, которую стремятся завоевать и упрочить за собою сначала египтяне, потом ассирийцы, но которая постоянно делает попытки сбросить с себя чуждое иго; вместе с тем, сирийские походы и приводят в соприкосновение фараонов и царей ассирийских. Первоначально роль господина этой части Азии выпадает на долю более древнего Египта, распространя­ющего свое владычество до Тигра и Евфрата и на время ставящего в зависимость от себя страну Ассура; это эпоха финикийской колонизации, миграции народов Малой Азии и их нападений на Египет, «исхода» Израиля из страны фараонов, появления филистимлян в Сирии. За периодом египетского преобладания следует период преобладания ассирийского. Овладев за 1300 лет до Р. X. Вавилоном, раньше господствовавшим над Ассирией, цари последней устремляются на Сирию, которая теперь большею частью, хотя и с перерывами, и находится от нее в политической зависимости. В один из таких перерывов возникает между Египтом и Ассирией Еврейское царство, но оно скоро разде­лилось, от него отпали покоренные племена, гегемония в Сирии от Иерусалима перешла к Дамаску, и эта страна снова сделалась ареной вражеских нашествий, кончившихся новым ассирийским завоеванием. Особенно велико было могущество Ассирии между 722 и 625 гг. до Р. X., когда самый Египет подпадал под власть ее царей-завоевателей. Таким образом, на первые два периода общей истории Востока приходится около тысячи лет, в течение которых происходят завоевания Сирии Египтом и Ассирией, причем в начале первого периода фараоны доходят до Месопотамии, а в конце второго, наоборот, ассирийские цари повелевают в самом Египте, в Сирии же за это время появляются новые народы, возникают и падают царства.

В 625 г. до Р. X. падением Ассирии открывается новый период. История Ассирии стоит в тесной связи с историей Халдеи (Вавилонии), более ее древней и давшей ей самую культуру,— и соседнего с нею Элама. На север от последней страны вплоть до Каспия с востока подвинулись мидяне, которые в конце VIII века были завоеваны ассирийскими

царями. Около середины следующего столетия произошло политическое объединение Мидии, скоро затем в союзе с Вавилоном и разрушившей Ассирийское царство. Предо­ставив Сирию Вавилону, новое государство двигается в это время в Малую Азию, где его успехам кладет предел царство Лидийское, до того времени еще не участвовавшее в общей истории. Падение Ассирии сопровождается, таким образом, выступлением на сцену истории новых народов и соответственным расширением самой этой сцены. К двум старым политическим силам — Египту и Вавилонии, и теперь оспаривающим друг у друга обладание Сирией, прибавля­ются две новые — Мидия и Лидия. В VI веке всем этим государствам суждено было сделаться добычею Персии: для Мидии восшествие на престол Кира было, однако, скорее переменой династии, чем иноземным завоеванием, а подчи­нение этим царем и его преемником Лидии, Вавилонии и Египта персидскому владычеству — только продолжением дела, начатого Мидией. Поэтому третий период можно назвать мидо-персидским. Персидские цари производят завоевания уже в более отдаленных странах, куда не захо­дили ни египетские, ни ассирийские армии. Между прочим, новая монархия приходит в соприкосновение на востоке с частью индийского мира, на западе — с миром греческим. Известно, однако, что западные отношения Персидской монархии имели несравненно большее историческое значе­ние, чем восточные, оставшиеся без серьезных результатов. Греко-персидские отношения V и IV веков подготовляли наступление нового периода, характеризующегося уже европейским господством в странах древнего Востока. Пола­гая на весь мидо-персидский период около 300 лет, с последней трети IV в. до Р. X. мы должны начать четвертый период истории древнего Востока: это — времена македон­ского завоевания Персидской монархии, образования на Востоке новых царств, в которых стала распространяться гре­ческая образованность (эллинизм), и постепенного превра­щения всех этих царств на запад от Тигра в римские про­винции — и так до конца древней истории.

Что можно считать концом истории древнего Востока?

Обыкновенно рассмотрение истории древнего Востока не доводится до этого греко-римского периода: ее принято оканчивать либо около 500 года, т. е. доводить до греко-персидских войн, либо около 330 г., т. е. доводить до завоевания Персидского царства Александром Македонским, отделяя, таким образом, историю Востока древнейшего от истории Востока в эпоху распространения греческой образо­ванности и римского господства. Для такого отделения, конечно, существуют и свои основания: победы греков над восточными полчищами, пришедшими в Европу в начале V в., и завоевание обширной восточной монархии горстью европейцев в исходе IV столетия знаменуют собою целый переворот во всемирной истории, и с этой точки зрения историки правы, оканчивая «историю Востока» на временах Ксеркса или Дария Кодомана. Но ни возвышение Греции и македонское завоевание, проложившее на Восток путь эллинизму, ни превращение Передней Азии и Египта в римские провинции не были концом старого Востока, в смысле полного исчезновения его прежних форм быта и культурных традиций. Мало того: в эпоху разложения античной цивилизации. Восток, которому многим была обязана и греческая культура в самом своем начале, еще раз оказал могучее действие на греко-римский мир в форме наплыва древних религиозных верований Азии и Египта в Европу, предшествовавшего распространению по тогдашней «вселенной» христианства, возникновение которого придает особое значение во всемирной истории одному из старых восточных же народов, евреям. Победа христианства над эллинскою мудростью и над римскою государственною властью была настоящим концом не только для класси­ческого мира, но и для истории древнего Востока, ибо в разных формах его язычества и сохранялось в греко-римские времена все, что только было наиболее нацио­нального среди населения его старых культурных стран.

Причины возникновения древнейших цивилизаций в определенных местностях

Индия и Китай не дали начала такому историческому развитию, какому положил основание древний Восток в более тесном смысле. Разбирать все причины второстепен­ного значения этих двух стран с всемирно-исторической точки зрения мы здесь не можем по самой сложности этой темы, но это не мешает нам все-таки остановиться на неодинаковости некоторых географических условий четырех древнейших цивилизаций, т. е. египетской, ассиро-вавилонской, индийской и китайской. Многие из этих условий были одинаковы, и именно ими объясняется раннее появление более развитой культуры в древнейших исторических стра­нах, но в некоторых отношениях Индия и Китай были поставлены в худшие условия, чем Египет и Ассиро-Вавилония. Мы и рассмотрим сейчас и те, и другие условия.

«В Азии, — говорит Бокль в одном месте своего знаменитого труда*, — в Азии цивилизация всегда ограничивалась тою широкою полосою, где плодородная наносная почва обеспечивала человеку необходимую долю богатств, без которой умственное развитие не может начаться. Эта громад­ная область простирается с небольшими перерывами от восточной части южного Китая до западных берегов Малой Азии, Финикии и Палестины». Указав на неблагоприятные условия для культурной жизни, представляемые землями на север от этой полосы, равно как Аравией и всею Северною Африкою, английский историк продолжает: «вся восточная часть африканской пустыни орошается водами Нила, ил которого покрывает песчаную почву плодородными полоса­ми, и, таким образом, труд получает обильное, чрезвычайное вознаграждение»; в этом Бокль и видит причину того, что «узкая долина Нила сделалась местом рождения египетской цивилизации». Общий вывод отсюда он делает такой: «В Азии, в Африке причиной цивилизации было плодородие почвы, приносящей обильные жатвы; в Европе — более

* «История цивилизации в Англии»

счастливый климат, побуждающий к более усиленной работе. В первом случае результат зависит от отношения между почвой и ее произведениями, словом, от простого действия одной части внешней природы на другую, в последнем — от отношений между климатом и работником, т. е. от влияния внешней природы не на самоё себя, а на человека. Из этих двух разрядов отношений первый, как менее сложный, менее подлежит колебаниям и потому ранее проявляется. Вот почему в движении цивилизации первые шаги несомненно принадлежат более плодоносным странам. Азии и Африке». В этих словах Бокля отмечена действи­тельно важная особенность возникновения древнейших ци­вилизаций: они были все порождены странами с весьма плодородною почвою. Египет в древности был настоящею «житницею мира», сам будучи «даром Нила», который после своих разлитии оставлял жирные осадки тропической почвы. Второю колыбелью цивилизации был Сеннаар (Вавилония), южная часть «Междуречья», образуемого Тигром и Евфра­том, которые своими разливами также утучняли почву; в свое время здесь был настоящий «сад Азии», каким слыл некогда и соседний Элам, тоже колыбель цивилизации — на ближайшем к нам Востоке. Известно также, что роскошная долина Инда и Ганга, где, равным образом, развилась самостоятельная культура, относится к числу плодоноснейших стран в свете. Наконец, и Китай, также рано ставший родиной весьма древней культуры, равным образом, славится своим плодородием. Вместе с этим, все названные страны находятся в очень теплом климате, южнее 40° с. ш., где все человеческие потребности легко удовлетворяются. Самостоятельное возникновение древнейших цивилизаций в землях, лежащих приблизительно в одних и тех же широтах и представляющих приблизительно одинаковые условия относительно почвы, указывает на то, какую важную роль играла физическая природа при зарождении культур­ной жизни. Замечательно, что и в Новом Свете Мексика и Перу, имевшие уже некоторую цивилизацию до прихода европейцев в Америку, как относительно плодородия почвы и теплоты климата, так и относительно естественных произведений, очень легко подводятся под общие черты, характеризующие природу Египта, Месопотамии, Индостана и Ки­тая,— лишнее указание на те географические условия, которые были наиболее благоприятными для возникновения цивилизации. Культурные оазисы среди варварской пустыни, прежде чем стать таковыми, уже были оазисами и в физическом смысле среди иногда колоссальной пустыни, тянущейся с перерывами от Сахары до Гоби.

Географическое распределение этих культурных оазисов было, с другой стороны, неодинаково благоприятно для их дальнейшего значения во всемирной истории. Китай разобщается с Индией целым рядом высоких горных цепей, Индия — с Месопотамией также горами и пустынями, но Месопотамия и Египет уже были менее разобщены между собою, а лежавшая по дороге из одной страны в другую Сирия, удобная для передвижения торговых караванов и завоевательных армий, примыкала одним своим краем к Средиземному морю, окруженному берегами трех главных частей Старого Света. Только здесь, в юго-западном углу Азии и северо-восточном углу Африки, и сложились наибо­лее благоприятные условия для перехода из периода речных цивилизаций в морской период истории.

Мы уже упоминали именно о географической схеме всемирной истории, предложенной Мечниковым, и считаем теперь не лишним подробнее изложить его взгляд на общий ход истории в применении специально к древнему Востоку.

Отметим прежде всего те отдельные места об исключительно «речном характере» древнейших цивилизаций и о моменте перехода в морской период.

«В настоящее время, говорит Мечников, специалистами признано, что древнейшим поприщем египетской цивилиза­ции служила долина от дельты до первого порога, близ Ассуана. С интересующей нас точки зрения чрезвычайно характерным является выбор древнейшей из египетских столиц в Мемфисе, у самой вершины дельты. Египетская цивилизация исторически, таким образом, является нам в первый раз в нескольких верстах от Средиземного моря, но как будто для того, чтобы оттенить свой речной характер,

она поворачивается к морю спиною и направляется вверх по течению реки, на юг, в Фиваиду и дальше, до самого Мероэ. Египтяне считали море проклятою, отверженной стихией, входить в общение с которой было бы грешно. Их жрецам строго воспрещалось сноситься с мореходами, и флот, кото­рый фараоны принуждены были завести в позднейшие времена, состоял из наемников. Плутарх очень подробно излагает те мистические мотивы, которыми египтяне еще и в его времена объясняли самим себе это свое отвращение от моря. Действительные же причины такой их моребоязни вытекали довольно просто из сущности их положения. Пока течение Нила не было приведено в порядок вековыми работами канализации, эта река, тотчас же за Мемфисом, разветвлялась на множество болотистых рукавов, нагромож­давших ил и наносы у берега моря. Дельта в окончательном своем виде является продуктом цивилизации больше, чем природы; первоначально же она представляла из себя необитаемую болотную местность, испещренную во всех направлениях затоками и застоями пресной и морской воды, заражавшими воздух своими тлетворными испарениями. Как народ исключительно земледельческий, египтяне не имели повода интересоваться морем; да оно и действительно не имело для них значения до тех пор, пока берега его оставались или совсем пустынными, или же были населены троглодитами. Когда же, значительно позднее, по синим волнам этого по преимуществу самого культурного из морей стали плавать лодки финикийских, критских, малоазиатских и греческих пиратов, то они стали только новой грозой для поморских египетских городов и сел, богатство которых служило для них особенно лакомой приманкой. Появление этих морских разбойников произвело в царстве фараонов совершенную панику. Скоро пришлось откупаться от морских разбойников, нанимать их же на фараонову службу, для охранения морского берега от других таких же пришельцев. Когда же на Средиземном море прочно утвердились такие могущественные соперники, как финикийские, мало­азиатские и греческие республиканские союзы, то перед речной испокон века египетской цивилизацией открывалось только две дороги: или превзойти своих противников морским могуществом, или же стушеваться. На первое у нее уже не хватало жизненности, а потому с тех дальних пор и до настоящего времени Египет уже не имеет самостоятель­ного исторического существования, а только выносит на своих плечах непрерывный ряд чуждых завоеваний».

Те же самые явления с некоторыми местными особен­ностями представляет для Мечникова и история месопотамской цивилизации, так как он находит «замечательную аналогию географического положения древнейших столиц Халдеи — от Дильмуна до Ура и Вавилона с положением Мемфиса и Фив. Близкие на первый взгляд к внутреннему морю (Персидский залив) города эти были в действи­тельности отделены от него негостеприимной болотной полосой, которую образовали устья Евфрата и Тигра, прежде чем труд и искусство многочисленных поколений не вывели их из природного хаоса и не вогнали в одно русло Шат-Эль-Араб. Как в Египте, так точно и в Месопотамии, цивили­зация в течение почти двадцати веков отворачивается от моря и устремляется вверх по рекам, породившим ее, к Ара­рату, имея главными своими средоточиями внутренние города: Ассур, Ниневию, Кархемыш, т. е. и здесь точно так же, как на нильских берегах, историческая цивилизация переживает долгий первичный или речной период, прежде чем — не раньше VII в. до Р. X.— естественный ход времени ставит и перед ней, в свою очередь, роковую дилемму: преобразиться в морскую цивилизацию, т. е. вступить в новый возраст своего развития, или же стушеваться перед более свежими цивилизациями, успевшими уже расцвесть на средиземноморских берегах, по усвоении наследства египетской истории». Сначала эта цивилизация, как и египетская, развивается и зреет долго в речной, континентальной среде, сухим путем распространяя свое историческое влияние на всю юго-западную Азию, но после падения Ассирии, с возникновения так называемой второй Вавилон­ской монархии, для месопотамской цивилизации наступает решительный морской период. В этом мы убеждаемся уже по тому усердию, с которым Навуходоносор, главный зиждитель позднейшего вавилонского могущества, старается открыть своей столице доступ к морю, но, как известно, политическое могущество ново-вавилонской монархии продолжалось всего несколько десятков лет. Персидское завоевание положило конец месопотамской независимости и даже грозило повернуть историю юго-западной Азии назад к речным временам.

Историческое превосходство ближайшего Востока над Китаем и Индией

Близость названных стран одной к другой и к Средизем­ному морю, этому главному культурному морю древности, была особенно благоприятным условием для более тесного взаимодействия, в этой части древнего мира, старейших исторических народов и для перехода цивилизации из речного периода в морской. Для Индии и Китая таких условий не существовало. «Индия, говорит Мечников, срав­нительно скоро утрачивает свое мировое культурно-историческое значение, именно потому, что ее реки открывают ей довольно плохой доступ к двум очень невыгодно одаренным природой внутренним морям. К тому же, замечает он еще, вместе с Китаем, она является уже несколько запоздалою на всемирно-историческом поприще, и вследствие этой запоздалости история обеих этих стран представляет более специальный и узкий интерес, имея немного точек соприкос­новения с мировой историей Запада».

Решительно морской характер приняла лишь история стран, прилегающих к Средиземному морю, и здесь первым народом с всемирно-историческим значением явились фини­кийцы, главнейшая заслуга которых заключается именно в том, что они перенесли всемирную историю из речной географической среды в среду средиземноморскую. Ближай­шим последствием такого перемещения было то, что культу­ры, развивавшиеся до тех пор изолированно одна от другой, в тесной зависимости от судьбы какого-нибудь народа, сменились цивилизацией, имеющей уже общий, космопо­литический характер. «С этих пор, как говорит Мечников, отдельные нации уже могут слабеть, бледнеть, вовсе исчезать с исторического поприща, но светоч всемирной культуры не гаснет уже никогда. От финикийцев его перенимают эллины, вызывающие к исторической жизни Италию и Рим, создающие ту империю, которую иначе и нельзя назвать, как средиземноморской, потому что в ней не преобладал ни один националистический элемент, а участвовали все народы, живущие вокруг Средиземного моря».

Но если цивилизации ближайшего Востока были первою основою дальнейшего культурного развития главной части исторического человечества, то, с другой стороны, ни в Ин­дии, ни в Китае мы не наблюдаем таких переворотов, которые на ближайшем Востоке влекли за собою полную гибель старого — с заменою его новым и даже с резкими возвращениями назад.

Причины гибели древнейших цивилизаций и культурного застоя в истории восточных народов

В самом деле, тот исторический мир, в котором было положено начало главному течению истории, в настоящее время можно назвать совершенно исчезнувшим с лица земли, не в том только смысле, что всякое прошедшее есть для настоящего нечто переставшее существовать, но главным образом в том, что в данном случае прошедшее не имеет в настоящем своего непосредственного продолжения. В по­следнем отношении совсем не то наблюдаем мы в истории Китая или Индии: между тем, как от древнего Востока в более тесном смысле этого слова остались одни, если можно так выразиться, археологические следы, древние Китай и Индия продолжают еще жить до сих пор в Китае и Индии современных. Другими словами, цивилизации древнего Востока, за исключением китайской и индийской, в настоящее время более уже не существует даже в изме­ненных формах: это — цивилизации вымершие, уступившие место историческим явлениям совсем другого происхож­дения. В сравнении с исчезновением культур египетской, ассиро-вавилонской, финикийской и т. д. не может идти в полное сравнение даже то крушение греко-римской образо­ванности, которое произошло в начале так называемых средних веков европейской истории: не сохранись о народах Передней Азии и Египта известий в Библии и у клас­сических авторов и не оставь эти народы сами о себе вещественных и письменных памятников,— которые притом стали открываться и изучаться только в XIX в., — мы имели бы право говорить даже о совершенно бесследном исчезновении для нас всей истории ближайшего к нам Востока. Не в таком положении, повторяем, находятся Китай и Индия: древнейшая их история продолжается доселе, не испытав ничего такого, что напоминало бы гибель культур египетской или ассиро-вавилонской.

Но здесь, в истории этих двух стран, мы имеем дело уже с другим явлением, весьма характерным вообще для наибо­лее ранних цивилизаций, лишь только они достигали некоторой высоты: я говорю об известном культурном застое и Китая, и Индии. В этих странах историческая жизнь зародилась раньше эпохи полного расцвета греческой циви­лизации, а между тем и китайцы, и индийцы, довольно рано выработав свою культуру, страшно отстали от европей­ских наций, хотя предки последних только что готовились вступить в историческую жизнь, когда сама античная циви­лизация уже успела отцвести. Это явление, т. е. отсталость китайцев и индийцев, по сравнению их с европейцами, может объясниться либо тем, что оба азиатских народа находились в более медленном, хотя и непрерывном движе­нии, либо тем, что, сравнительно быстро достигнув сначала значительной культурной высоты, они впоследствии, так сказать, остановились в своем поступательном движении, застыли и замерли в традиционных формах быта. Известно, что в исторической литературе — и не без основания — составилось представление о застое как о характерной особен­ности истории обеих названных стран в течение целых столетий: застой обозначает едва заметное, крайне медленное движение, — так как абсолютного застоя не бывает, — обозначает также коснение на давно достигнутых ступенях быта, предполагающих, однако, известное движение в более

отдаленном прошлом. «Китайцы, — говорит автор одного обширного историко-философского труда, — китайцы неподвижны не в том довольно общепринятом смысле, что будто бы все сплошь остается у них неизменным; напротив, культуры своей добились они кропотливым, настойчивым трудом, и государство их испытало на себе много потрясений,— но они консервативны в том значении, что крепко держатся за все, что успели раз себе добыть, и за первичную форму своего жизненного начала, так что все развитие их совершается в пределах последнего, не переходя за его заветную черту; у них не возникает ничего существенно нового, ни через усвоение со стороны, ни благодаря процессу внутреннего самораскрытия. Китайцы, прибавляет тот же писатель, были малыми детьми, как и все человечество той отдаленной эпохи, но детьми же они и остались, детьми же состарились, так что символом целого народа является герой сказания, Лао-цзе, который будто бы родился на свете седовласым старцем» *. Конечно, история Индии не подойдет под эту характеристику, но именно здесь-то мы с особенною ясностью, весьма пригодною для частной иллюстрации общего явления, и наблюдаем быстрое и богатое развитие исторической жизни, за которым следуют века застоя. «С устойчивостью, принадлежащею характеру восточных наро­дов, — читаем мы в одной большой «Всеобщей истории» **, — индийцы продолжали с той поры (с македонской и александрийской эпохи) держаться, как держатся еще и теперь, своего фантастического вероучения, своего стеснительного кастового устройства, строгого аскетизма, веры в долгий ряд возрождений, — словом, всех тех учреждений и теорий, которыми была парализована и подавлена их нравственная энергия. Много было завоевателей, становившихся железною ногою на выю индийского народа; много было военных нашествий, вторгавшихся опустошительными бурями в благодатную страну и заливавших ее кровью; но старые основы индийской жизни пережили все перевороты, выдержали все

* Мориц Каррьер, «Искусство в связи с общим развитием культуры». " Г. Вебер, «Всемирная история».

угнетения, все преследования, устояли против всех попыток переделать понятия индийцев». «В течение следующих веков, говорится еще в одном месте той же книги, произо­шло, правда, много изменений в религиозных понятиях и богослужебных обрядах индийцев, обогатилась их наука, явились у них великие произведения поэзии, других ис­кусств,— но творческая сила нации была уже истощена; основные черты индийской жизни неизменно сохранили тот вид, в каком существовали раньше».
Гибель цивилизации в одном случае и культурный застой в двух других — вот какая судьба постигла народы, ранее всех выступившие на историческое поприще,— народы, историю которых мы имеем право рассматривать как первый фазис истории общечеловеческого прогресса. Обобщая эти и подобные им факты (особенно падение греко-римской цивилизации в эпоху германского варварства на западе Европы и византийского коснения на Востоке), многие историки готовы были объяснить такие случаи гибели цивилизации и культурного застоя, встречающиеся в исто­рии, по аналогии с жизнью индивидуума, естественно и необходимо приводящей к старости и оканчивающейся смертью: нация также исчерпывает свои силы, как индиви­дуум, и, старея, делается неспособной к дальнейшему движению. Как ни удобна эта аналогия для объяснений общего характера, она, во-первых, не может устранить необходимости в частных объяснениях для каждого отдельного случая, когда только мы имеем дело с прекращением исторического движения, а, во-вторых, сама по себе она основывается на гипотезе, доказательства которой весьма шатки и против которой, наоборот, можно привести немало веских доводов. Не разбирая здесь самих оснований такой теории, это завлекло бы нас слишком далеко от главного предмета,— я ограничусь лишь указанием на то, что гибель цивилизаций происходит всегда преимущественно от при­чин внешних, тогда как культурный застой или регресс бывает большею частью результатом хотя и внутренних условий жизни народа, но таких, которые лежат не «в крови» последнего, якобы вырождающейся в силу самого процесса исторической жизни, а в социальных формах народа и его понятиях, раз те и другие принимают характер неблаго­приятный и даже прямо враждебный всякому движению вперед. Можно даже утвердительно сказать, что именно в начале всемирной истории внешние условия существо­вания культурных народов постоянно грозили гибелью их цивилизации, а внутренняя их жизнь необходимо склады­валась таким образом, что очень часто сама же обусловливала неизбежность застоя после более или менее продолжи­тельного движения вперед. Не приводя здесь подробно теоретических доказательств в пользу такого взгляда, я только подкреплю это положение на нескольких обобщенных примерах, заимствованных из истории древнего Востока.
Во-первых, народам, среди которых развивались древнейшие цивилизации, а вместе с тем и самим этим цивилиза­циям постоянно грозили варварские нашествия, весьма опасные по своим последствиям. Если для античной образо­ванности на Западе весьма печальные последствия имело так называемое «великое переселение народов» в начале средних веков, то цивилизация должна была считать себя еще менее прочною, когда ей принадлежало только несколько оазисов среди совсем некультурных народов. Возьмем один Египет: с древнейших времен его населению пришлось оберегать Суэзский перешеек от вторжения азиатских кочев­ников, не говоря уже о почти постоянной, в течение долгого времени, опасности со стороны нубийцев и либийцев; тем не менее, номады (шус или шасу) прорвались-таки в Египет и на весьма долгое время (2200—1700 до Р. X.) им завладели. По местному преданию, они разрушили храмы богов, пере­били множество народа, обратили оставшихся в живых в рабство и наложили дань на всю страну. Потом и самим завоевателям пришлось также оберегать покоренную землю от новых нашествий из-за Суэзского перешейка. После освобождения Египта от «гиксов», он подвергался еще нашествиям со стороны малоазиатских народов, соединявшихся с либийцами, которые всегда готовы были с запада нападать на Египет, как семиты нападали с востока, и если бы в очень ранние эпохи своей истории Египет не распространил образованность свою на юг, в Эфиопию, то и временное владычество последней над страною фараонов тоже, пожалуй, имело бы для египетской цивилизации результаты столь же плачевные, как и господство гиксов. Другой при­мер — «скифские» нашествия на Азию. С незапамятных времен из-за Кавказа, от поры до поры, на Малую Азию нападали киммерийцы, которые впоследствии стали совер­шать набеги и на ассирийские владения, встречая здесь, впрочем, отпор. Около 632 г. до Р. X. скифам удалось, однако, разграбить Мидию, опустошить Ассирию, истребить полови­ну населения в Месопотамии, напасть на Сирию и даже дойти до Египта, от которого отвратили их только богатые дары Псамметиха. По словам Геродота, скифы господ­ствовали в Азии 28 лет, но даже семивосьми лет, принимаемых для этого периода новейшими историками, достаточно для объяснения быстро последовавшего за этим падения Ассирии. Не накопляя других примеров варварских вторже­ний в культурные страны, мы можем видеть в подобных событиях одну из причин непрочности древнейших цивилизаций: это были, в полном смысле, оазисы среди пустыни, которым грозила опасность быть засыпанными ее песками. Известно, что многие некогда культурные страны, именно в силу таких причин, делались достоянием настоящей пустыни, и чем далее мы идем в глубь веков, тем все более и более уменьшаются число и величина таких оазисов, и, следовательно, тем все менее и менее прочною должна была быть цивилизация. Прогресс в первом своем фазисе — на каковой и приходится история древнего Востока — с этой стороны был поставлен в крайне неблагоприятные условия, особенно если мы примем еще в расчет, что сами и «исторические народы» поступали один с другим не лучше гиксов и скифов: достаточно вспомнить подвиги одних ассирийцев с их бесцельною жестокостью и страстью к раз­рушению, да и вообще международная история Востока есть история разрушения городов, разорения стран, истребления, порабощения, увода в плен целых населений. Война сама по себе есть явление варварское, а в истории древнего Востока и совсем уже невозможно провести границы между вторжением варваров в культурную страну и завоевательным походом культурного народа на варваров. «Я пронесся, как опустошительный ураган», — говорит о себе ассирийский царь, Сеннахериб; «я призвал (в завоеванный Элам), — объявляет о себе другой царь, Ассурбанипал, — диких зверей, змей, животных пустыни и газелей», — вот содержание всей военной истории не одной Ассирии, но и других культурных народов древнего Востока. Оберегать себя от подобных вра­жеских вторжений было трудно и в том еще отношении, что это требовало большого напряжения материальных сил и тем самым подрывало экономическое развитие этих народов.
Это — по части внешних условий существования отдельных исторических народов Востока, которым, с эпохи подчи­нения всех их персам, как бы на роду было написано подвергаться затем все новым и новым иноземным завоеваниям. Перейдем теперь к внутренним условиям исторической жизни восточных народов как в древности, так даже и теперь.
Если на первых порах могли принадлежать цивилизации только, говоря фигурально, оазисы, то сама она могла возникнуть лишь в крупных политических организациях, которые, в свою очередь, складывались и поддерживались сначала путем одного принуждения: без образования в Египте могущественного царства, кочевники, стремившиеся в благодатную долину Нила, не дали бы развиться в ней зародышам культуры, по крайней мере, настолько, чтобы ей уже не так были страшны нашествия варваров, а с другой стороны, только на большой территории, подчинявшейся общей власти, могла прекратиться вечная война между мелкими социальными группами, на какие распадались в доисторическом своем существовании отдельные народы; война же с внешними врагами далеко уже не занимала всех свободных людей, что дозволяло значительному количеству населения предаваться главным образом мирным занятиям. Но сами организации эти возникли путем принуждения, путем порабощения одних групп другими, путем подчинения всех единой власти, главною задачею которой было не давать государству рассыпаться на составные части
и понуждать его жителей к действиям, имевшим целью поддержку этого целого против внешних и внутренних врагов. Древние восточные государства все были деспотиями: в них все более и более развивались произвол власти у пра­вителей и инстинкт повиновения в подданных, поглощение личности государством и ослабление личной инициативы в единицах, несмотря на частые вспышки анархии и свое­корыстное поведение людей в их взаимных отношениях. Таким образом, если для развития цивилизации необходимы были крупные политические организации, то с такою же необходимостью и возникали эти организации только путем принуждения, а в этом, как в зародыше, лежал весь политический быт восточных народов, т. е- все более и более усиливавшийся деспотизм, с одной стороны, и порабощение масс, с другой, — условия, крайне неблагоприятные для исторического движения, тем более, что деспотизм все яснее и яснее сознавал интерес свой — силою поддерживать statum quo, а сами народы под конец уже и не могли представить себе иного порядка вещей. В одном лишь отношении эти народы время от времени успевали наносить удар искусственному соединению под одною деспотическою властью: история Египта насчитывает несколько распадении единого царства на отдельные княжества, происходивших путем возмущений против центральной власти, а Ассирия постоянно вновь должна была завоевывать свои владения, подавляя восстания подвластных населений. История Еврейского царства в этом отношении есть сколок с истории Египетской и Ассирийской монархий: соединение «колен» происходит в виду опасностей от соседей и путем принуждения; вновь основанное царство немедленно принимает форму восточной деспотии и устремляется на путь завоеваний, которые, однако, не остаются прочными приобретениями государства, да и само единое царство распадается.

Политический деспотизм восточных монархий находил естественное свое дополнение в социальном порабощении масс. Последнее, будучи до известной степени одним из условий зарождения культурной жизни среди меньшинства, поставленного в более благоприятное положение, с другой стороны, однако, при новых и новых успехах цивилизации, не сопровождавшихся соответственными улучшениями в жизни этих масс, было одною из причин печальной судьбы всех восточных народов. Каждый новый шаг, сделанный страною на пути исторического прогресса, увеличивал пропасть между культурным меньшинством и рабочею массой, причем первое весьма скоро начинало обнаруживать еще и склонность к «изнеженности», а вторая все более и более тупела. Для начала развития культуры, конечно, нужны были и крупная политическая организация, при которой населению известной территории можно было бы предаваться мирным занятиям, и известный класс общества, который выделялся бы из массы, занятой исключительно добыванием средств к существованию, но как самые ранние государства складываются путем голого принуждения, влекущего за собою политический деспотизм, так и выделение культурного класса из народной массы с самого начала было, в сущности, установлением сословия господ над порабощенной массой, тем более еще, что различие между господами и их подвластными складывалось и благодаря одолениям и поражениям на полях битвы со всевозможными формами пленения, как их неизбежными последствиями. В этом деспотизме и этом порабощении, которые сами заключали в себе помеху для дальнейшего свободного развития общественных сил, мы должны видеть еще и один из результатов вообще слабого развития личного начала в древнейших обществах. На Востоке, говоря словами Гегеля, дух не сознавал своей сущности, каковая заключается в сво­боде, т. е. личность легко подчинялась всему внешнему, целям, для нее посторонним, — в своей деятельности, и по­нятиям, пришедшим к ней извне, — в своем мышлении. Раз бессознательною, коллективною, с традиционными прие­мами деятельностью народа выработаны были известные формы мысли и жизни, известные понятия и порядки, отдельная личность подчинялась им в силу того, что нахо­дила все это уже готовым, являясь на свет Божий, а такое подчинение всех установившемуся укладу неминуемо влекло за собою застой, коснение. Культурно-социальная среда, бывающая, конечно, всегда на первых ступенях исторического развития продуктом бессознательной и коллективной работы над таким же путем сложившимися традициями, имеет тенденцию подчинять себе личность, и чем личность менее развита, — а такова она на ранних ступенях общественного быта, — тем легче и подчиняется она этой среде, т. е. тем большее господство получает последняя в жизни всего народа, и тем труднее делается для него выйти из заколдованного круга традиционных понятий и порядков. На Востоке так и случилось: пока складывалась культурно-социальная среда того или другого народа, мы еще наблюдаем историческое движение, но ввиду только что отмеченной слабости личного элемента в начальных периодах истории, эта культурно-социальная среда сама рано или поздно начинала принимать характер, враждебный развитию личного начала. Как необходимый в обществе элемент власти, развившись за счет других сил общества, крайне слабых в начале истории, дал восточным государствам деспотический строй, как, с другой стороны, не менее неизбежное расчленение народа на классы, приняв уродливое направление, сделалось одною из причин внутреннего бессилия общества, — совершенно так же и социально-культурная среда получила в этих государствах одностороннее развитие именно в силу слабости личного элемента на первых ступенях истории, подавив личность и подчинив ее всему, имевшему происхождение в бессознательной, коллективной, традиционной стороне истории.

Значение Востока в религиозной истории человечества

Рядом с политическим и социальным угнетением, тяго­тевшим над населением восточных деспотий, следует поста­вить и чисто жреческий характер всех главных проявлений духовной культуры на древнем Востоке. Если принять формулу умственного развития человечества, предложенную Контом в качестве основного закона истории, то придется сказать, что развитие восточных народов не перешагнуло за пределы теологического фазиса. Главным результатом всей деятельности этих народов в области духовной культуры было создание великих религиозных систем, налагавших печать на всю жизнь общества и подчинявших ее извест­ному общему укладу, как данному ей свыше и потому неприкосновенному для человеческого произвола. Брама­низм в Индии освящал деление общества на касты; иран­ский маздеизм опутывал личную жизнь целою сетью мертвого формализма и подчинял ее рабскому игу непод­вижного закона; у египтян, которые, по словам Геродота, были религиознее всех людей, религия также играла первенствующую роль во всех подробностях частной и об­щественной жизни; религиозный строй жизни Израиля равным образом может служить примером этой особенности восточных цивилизаций.

Вот почему в истории человечества древний Восток прежде всего представляется нам как родина всех великих религиозных систем, некоторые из которых вышли далеко за пределы породивших их национальностей и распростра­нились широко среди других народов. Мы еще остановимся на так называемом религиозном синкретизме, характеризу­ющем времена Римской империи, когда восточные верова­ния и культы стали распространяться и среди населений европейских провинций этой мировой державы. Здесь пока нужно отметить, что все три великие мировые религии, т. е. такие религии, которые переросли рамки первоначально чисто национального значения, вышли из отдельных стран Востока. Первой по времени мировой религией явился буддизм, возникновение которого относится к VI в. до Р. X. Он был результатом долговременного процесса религиозной эволюции, совершавшейся в Индии, но в то время, как более ранние формы индийской религии — поэтический ведизм и философский браманизм — имели чисто национальный характер, буддизм, который, в конце концов, в самой Индии даже не удержался, приобрел многочисленных последо­вателей на обширной территории от Цейлона и Сиама до сопредельных стран Сибири и Монголии и от берегов нижней Волги до Японии. Точной статистики
последователей буддизма не существует, но их теперь, во всяком случае, многие десятки, если не сотни миллионов.
Восток является колыбелью и второй, по времени, но самой важной по своему историческому значению мировой религии — христианства. Религиозная история Израиля имеет сама по себе глубокий интерес, но еврейский культ Иеговы отличался, как известно, чисто национальным характером. Выросшее на почве иудаизма христианство с самого же начала приняло характер религии универсальной, и распространение его на обширной территории Римской империи имеет значение одного из величайших фактов всемирной истории.

Наконец, на Востоке же — только уже в начале средних веков — явилась и третья мировая религия, насчитывающая в настоящее время многие миллионы последователей, магометанство.

Культурное влияние Востока на европейскую историю

Было бы, однако, односторонне видеть в культурном влиянии Востока на всемирную историю только одну религиозную сторону. Для главного исторического мира Восток был родиной весьма многих научных и технических знаний, плодами которых мы пользуемся до сих пор. Если на греческую цивилизацию мы должны смотреть как на главный источник всего дальнейшего культурного прогресса Европы, стоящей теперь во главе всего мира, то сами греки обязаны были начатками своих теоретических и практических знаний заимствованиям у восточных народов. Этот общий факт заслуживает быть особенно отмеченным.
Заселяя постепенно острова и западный берег Малой Азии, греческие выходцы приходили здесь в соприкос­новение с народами, стоявшими уже сравнительно с ними на высшем уровне культуры: у этих народов они и заим­ствовали начатки своей образованности. В Малой Азии и на острове Кипре, когда сюда пришли греки, уже существовала довольно высокая культура, находившаяся под сильным влиянием Вавилона и Египта. На материке она распространялась посредством сухопутной торговли, на Кипре и островах Эгейского моря — мореплавателями-финикийцами (на Кипре имевшими к тому же и свои колонии). В этой второй своей родине греки познакомились со всем тем, что только было выработано важного Востоком в культурном отношении. Более непосредственное, а потому особенно широкое и сильное влияние должны были оказывать на греков, конечно, их ближайшие малоазиатские соседи, у которых они заимствовали очень многое в своей материальной культуре — в жилище, домашней утвари, одежде, вооружении и т. п. Сначала греки пользовались продуктами иноземной промышленности (ткани, сосуды, оружие и т. п.), но потом стали изготовлять разные вещи сами, хотя первоначально лишь по иностранным образцам и только позднее выработали самостоятельную технику. С Востока через Лидию пришла к грекам чеканка монеты, да и торговые меры греков были также восточного (вавилонского) происхождения. Греческий алфавит; как известно, есть не что иное, как измененный алфавит сирийских семитов, перешедший к эллинам или через Малую Азию, или при посредстве финикийцев. Греки только придали некоторым знакам значение гласных (которых не было у семитов) и прибавили еще несколько букв, но название букв (альфа, бета, гамма, дельта и т. д.) и их порядок сохранились те же, что и в фи­никийской азбуке. Наконец, храмы и статуи богов в Греции равным образом носили в себе первоначально следы влияния восточных религиозных верований и искусства.

Неодинаковое значение отдельных восточных народов во всемирной истории

Конечно, в смысле влияния на последующую историю отдельные народы Востока играли далеко не одинаковую роль. Политическое значение индийцев и евреев со всемир­но-исторической точки зрения можно назвать ничтожным, но оба эти народа оказали громадное влияние на религио­зную жизнь человечества. Наоборот, персы очень мало
сделали для духовной культуры, но зато их значение в политической истории древности было громадным. В распространении культуры особую роль сыграли финикийцы, хотя сами, по-видимому, очень мало внесли оригинального в общую сокровищницу цивилизации. Как, однако, многосторонни могли быть влияния отдельных стран на другие, об этом, например, может свидетельствовать то значение, какое по праву принадлежит во всемирной истории древнейшей культурной стране — Египту.
Египтяне, как известно, создали самую раннюю письменность, перешедши постепенно от идеографического письма (изображения предметов) к буквенному, причем их азбука легла в основу финикийского алфавита, из которого образовались впоследствии алфавиты греческий и латинский. В Египте же получили начало медицина с анатомией (бальзамирование трупов), геометрия (землемерие), механика и архитектура (постройка пирамид), астрономия (определение времени разлития Нила по годичным переменам звездного неба) и т. п., хотя теоретические части этих наук часто состояли из чисто магических и мифологических представлений. Особого совершенства достигли египтяне в ремеслах и всякого рода технике. До сих пор еще поражают нас громадные сооружения древних египтян, вроде пирамид, которые до новейших европейских сооружений оставались высочайшими на земле человеческими постройками. Гидравлические работы, произведенные египтянами, также указы­вают на высокое развитие их технических знаний. В скульптуре, живописи и поэзии они равным образом сделали большие успехи. Но особенно важно то, что Египет рано начал и постоянно продолжал оказывать влияние на другие народы древности, чему способствовали, кроме торговых сношений, походы фараонов в Азию и завоевания, которым подвергался сам Египет, сделавшийся в 525 г. до Р. X. провинцией Персидской монархии, потом вошедший в сос­тав монархии Александра Македонского и три века затем находившийся под властью греков, пока (в 30 г. до Р. X.) не превратился в провинцию Римской империи. В эпоху греческого и римского владычества он был страною, где от столкновения идей Запада и Востока возникали новые культурные формы. Если в первые времена своего существо­вания Египет научил другие народы азбуке и элементам разных практических искусств, то в греко-римскую эпоху его жреческая религия оказала некоторое влияние на духовную жизнь тогдашнего исторического мира. Культ египетских богов довольно рано (еще до завоевания Египта) стал проникать в Рим и все более и более распространяться в разных частях империи. В египетской Александрии, где одно время процветали греческие науки и искусства (при Птоломеях), в первые столетия нашей эры возникла особая религиозная философия (неоплатонизм), в которой греческая мысль подчинилась сильному восточному влиянию. Из Египта же в христианскую эпоху вышли аскетизм и многочисленные ереси, которые отражают на себе несомненное влияние древнеегипетских моральных и религиозных представлений. Даже в отношении политическом его история не прошла бесследно: именно он был родиной бюрократической системы управления, традиции которой с успехом продолжала после Александра Македонского греческая династия Птоломеев, а затем — императорский Рим и Визан­тия. Равным образом и в истории первоначального христи­анства Египет играл весьма значительную роль, ибо Александрия была одним из наиболее важных центров новой ре­лигии; александрийский патриарх очень долго первенствовал на Востоке. Сначала греческая цивилизация, а потом христианство мало-помалу стерли следы самобытной египет­ской культуры, хотя, быть может, сила монофизитской ереси все еще доказывала некоторую живучесть древних идейных традиций этой страны и в более поздние эпохи.