Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава VII. ЛЕКАРСТВА. — ПОГРЕБЕНИЕ

9. Эпитафии на лионских гробницах

В одной из могил лежит «добродетельная жена, скончавшаяся раньше времени, назначенного судьбой, убитая рукой жестокого мужа». Другая была похищена несправедливым роком на глазах у любящего супруга и детей; третья стала жертвой внезапной смерти. Одна из надписей излагает трогательные подробности пожара: Секундий Октав сначала избежал было опасности, но потом он все-таки пал жертвой пламени, с которым вздумал бороться. Он погиб, раздавленный упавшей стеной, и его товарищи были более огорчены его несчастной кончиной, чем потерей своего имущества.

225

В надгробных надписях часто встречается обращение покойного к состраданию путника, слова, имеющие значение счастливого предзнаменования, которое радует останки мертвеца. «Живи счастливо и весело, путник, который прочтет эти строки». — «Счастливого пути! Счастливого возвращения! Всякого благополучия добрым людям!»

В гробнице Клавдии Виктории — девочки 10-ти лет — находились ее игрушки: резная кукла из слоновой кости, булавки, иголки, а также гипсовый слепок с ее лица. Прежде чем расстаться с ней навеки, мать захотела сохранить по крайней мере верное изображение черт лица своего ребенка; воспользовавшись этим слепком, она потом Предала его земле.

В другом месте мы читаем эпитафию мальчику, которому было в момент смерти 11 лет 6 месяцев и 26 дней, и которого звали Кв. Акцептий Венуст. Он учился и подавал самые лучшие надежды. «Чудное дитя, которого несправедливая судьба не дала, а только показала и преждевременно похитила! Оно было дорого всем своей детской прелестью, а также сыновней нежностью. В течение короткой своей жизни он подавал надежды на славное будущее и оставил своих родителей в вечной скорби».

Совместные занятия уже тогда создавали прочные связи между людьми. Один тревир [1] умер в Лионе вдали от своей родины; но у него нашлись два школьных товарища, которые позаботились о его погребении и поставили на его могиле памятник в знак братской любви и прочной дружбы, которая связывала их с покойным товарищем.

Трогательные слова прощания, с которыми обращаются друг к другу супруги, нередко дышат живой и нежной любовью.

Вот, напр., муж, который завидует счастью жены, умершей первой. А вот старик, овдовевший после тридцатитрехлетнего супружества, который жалуется, что смерть жены разбила его сердце. «О если бы небу угодно было, — говорит он, — чтобы рок, унесший тебя, постиг нас обоих!» И прибавляет затем слова, которые впоследствии Людовик XIV произнес по поводу кончины своей жены: «Смертью своей она огорчила меня впервые».

Бедный ветеран прибегает к несколько запутанной фразеологии для выражения своей щемящей тоски: «Я оплакиваю, — говорит он, — очень любимую, очень чистую супругу, которая тщательно берегла счастье своего мужа, которая никогда каким бы то ни было способом не нанесла ему ни малейшего бесчестия и не причинила никакого огорчения, которая за 18 лет брачной жизни ни разу не подала мужу повода к неудовольствию или печали. Он лишился ее в три
__________

[1] Тревиры — белгское племя, жившее на левом берегу Рейна, в нижнем его течении. — Ред.

226

дня вследствие внезапной смерти, в то время когда он находился в путешествии».

Другой супруг рассказывает о своей жене, что «ее добродетели, ее чистота, энергия и внимание к мужу неизмеримы».

Один муж говорит о своей молодой жене, умершей 25 лет от роду, что «слишком большое благочестие заставило ее сделаться нечестивой». Какой нечестивый поступок совершила она? Быть может, разбитое сердце матери не выдержало потери ребенка?

Верность памяти первого мужа была, по-видимому, не совсем обычным делом, так как Эмилия Валерия заслужила особые похвалы за то, что тридцати шести лет не вышла вторично замуж из любви к своим детям.

Юлия Фригида, по всей видимости молодая женщина, вышедшая замуж за старика, рассыпается в похвалах «великодушному благодетелю, который обременял себя заботами об ее пропитании, любил ее с нежностью отца и являлся для нее покровителем, полным благосклонности»; ее дочь, Юлия Луция, в отчаянии, что не могла закрыть своими маленькими ручками потухших глаз своего отца.

Юлия Филематион заслужила от своих вольноотпущенников следующую изящную похвалу: «Ее характер, ее красота, все ее счастливые дары были слаще меда».

Клавдий Агафирс, «человек почтенный, без малейшего пятна прожил 70 лет 5 месяцев и 10 дней».

Одна бедная женщина, почти без всяких средств, постаралась тем не менее воздвигнуть памятник своему мужу; она его соорудила, по ее словам, «по мере своих скудных средств».

Маспеция Сильвана, давая волю своей скорби, сделала на могиле Валерия Мессора, своего супруга, надпись, безграмотность которой еще более увеличивает прелесть наивного выражения ее чувств.

Какая-то женщина, по-видимому не особенно ревнивая, дает из глубины своей могилы следующий совет мужу: «Друг мой, прогони печаль, развлекись и приди ко мне».

Один болтун сообщает, что он «стекольщик по ремеслу, умер 75 лет, прожил 59 лет со своей женой, имеет трех сыновей и одну дочь, что все его дети подарили ему внуков и что он их оставляет после себя».

Какой-то суеверный человек рассказывает о значении, которое имел в его жизни день, посвященный Марсу: «родившись во вторник, он поступил в войско во вторник, во вторник же получил отставку и, наконец, умер во вторник».

Флор — очевидно, веселый малый, у которого мысль о смерти вовсе не вызывает меланхолии. «Украсьте цветами, — говорит он, — эту могилу, которую я еще при жизни сделал для своей дорогой супруги и для себя; радостно покройте цветами Флора, который воздвиг эту гробницу».

227

Это веселый эпикуреец. Были среди лионских жителей и поэты, могилы которых украшены стихотворными надписями, а также и философы. Таким философом был, вероятно, тот, который следующим образом сообщает о смерти своего друга: «Он возвратил природе душу, которую та дала ему, а тело свое его первоначальному состоянию».

Один благоразумный и осторожный человек заявляет, что он, боясь какой-нибудь ошибки со стороны своих наследников, еще при жизни соорудил себе могилу, «чтобы иметь ее».

Какой-то чужестранец из Филиппополя обнаруживает литературные претензии: для своей эпитафии он выбрал отрывок из Вергилия; но, подставляя одно слово вместо другого, нарушил размер.

(Bazin, Vienne et Lyon gallo-romains, pp. 273 et suiv, chez Hachette) Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история