Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IV. РАБЫ И ВОЛЬНООТПУЩЕННИКИ

10. Мнение Сенеки о рабах

С большим удовольствием услыхал я от людей, видевших тебя, что ты живешь в ладу со своими рабами. Так, конечно, и подобает человеку с твоим умом и с твоей образованностью. «Но ведь они рабы!» — Нет, они люди. «Рабы!»—Нет, товарищи. «Рабы!»—Нет, младшие друзья. «Рабы!» — Да, рабы постольку, поскольку и все мы, если принять во внимание одинаковую власть судьбы над ними и над нами. Поэтому смешны мне те, которые считают позором пообедать вместе с рабом. И почему это? Очевидно, все дело в том высокомерном обычае, который требует, чтобы толпа рабов, стоя, окружала обедающего господина. Он ест больше, чем в состоянии вынести, с неслыханной жадностью набивает уже полное брюхо, отвыкшее от пищеварения; он с еще большим трудом переваривает пищу, чем отправляет ее в желудок. А несчастный раб стой тут же и не смей губами пошевелить хотя бы для того, чтобы произнести слово. Розга наказывает каждый шепот; даже невольные человеческие звуки — кашель, чихание, икота — не остаются без кары. Большим наказанием искупается нарушенная тишина: они остаются стоять всю ночь, голодные, немые. Вот почему так много поносят господина те рабы, которым запрещено раскрывать рот в его присутствии. А те, которые имеют право разговаривать не только в присутствии господина, но даже с ним самим, которым никто не затыкает глотку, готовы шеи себе сломать из-за господина, обратить на себя грозящую ему опасность. Те рабы, которые разговаривали за едою, всегда молчали во время пытки [1].

А вот еще поговорка, обязанная своим происхождением этой же возмутительной надменности: сколько рабов, столько врагов. Но они ведь вовсе не враги нам по своей природе, а мы их делаем врагами. Я уже не говорю о других случаях бесчеловечной жестокости; мы заставляем их иногда делать то, что грешно было бы даже на вьючных животных возложить. Когда, например, мы возлежим за обедом, один подтирает плевки, другой, нагнувшись, собирает последствия нашего пьянства; третий разрезает редких птиц и, сунув внутрь опытную руку, уверенными движениями вытряхивает внутренности.

Несчастен тот, кто живет на свете только для того, чтобы потрошить птиц. Но гораздо более жалок тот, кто учит этому из глупой прихоти, чем тот, кто учится по необходимости.
__________

[1] Намек на нероновские проскрипции, в которых показания рабов имели большое значение — Ред

128

Вот виночерпий, одетый и украшенный, как женщина, пытается бороться с возрастом. Он не может убежать от детства; его удерживают в этом возрасте насильно, несмотря на то, что у него вид настоящего воина; безволосый, — волосы у него выбриты или даже выщипаны — он бодрствует всю ночь, которую он делит между пьянством и развратом господина; в спальне он мужчина, на пиру — мальчик.

Вот другой, которому поручено наблюдение за собутыльниками господина; стоит, несчастный, и высматривает, кого из них за невоздержанность языка или глотки можно будет пригласить на завтра.

Прибавь сюда рабов, заведующих пирами, которым во всех подробностях знакомо нёбо господина; они знают все кушанья, которые могут пощекотать вкус господина и своим видом развлечь его; им известно, какая гастрономическая новость может оживить пресыщенного всем барина, что может быть ему противно, чего ему в этот день захочется. Обедать вместе с ними он не согласится ни за что: он считает за ущерб своему величию подойти вместе с рабом к одному и тому же столу. А сколько из этих рабов теперь сами господа!

Я видел, как перед порогом Каллиста стоял его прежний господин, который некогда вешал ему на шею ярлык с объявлением о продаже и выводил на рынок вместе с презренной челядью. А теперь его не пускали в дом в то время, как другие свободно входили туда. Освободившись и получив право гражданства, раб отблагодарил господина.

Господин продал Каллиста, зато Каллист дорого ему обошелся.

Подумай, что тот, кого ты зовешь своим рабом, родился из такого же семени, как и ты; как и ты, он пользуется небом, дышит одинаково с тобою, одинаково живет, одинаково умирает. Ведь низвергла же судьба многих знатных людей, которые путем военной службы добились сенаторского звания. Вспомни поражение Вара! Один сделался пастухом, другой принужден был стеречь жилища врагов. Решись-ка теперь презирать положение людей, которое может сделаться и твоим, в то время как ты его презираешь.

Я не собираюсь особенно распространяться относительно обращения с рабами, к которым мы относимся так высокомерно, так жестоко, которых ты так обижал; вот моя мысль в общих чертах. Обращайся с низшими так, как бы ты хотел, чтобы с тобою обращались поставленные выше тебя. Каждый раз, как вспомнишь об объеме твоей власти над рабами, вспомни, что и твой господин имеет такую же власть над тобою. «Но, — скажешь ты, — откуда у меня взялся этот господин?» — Ты еще молод, мой друг! Кто знает, может быть, он у тебя и будет. Разве ты не знаешь, в какие годы сделались рабынями Гекуба или мать Дария, в какие годы попали в рабство Крез, Платон, Диоген? Обращайся с рабом мягко, обходительно, допускай его к разговору, приглашай на совет, на пирушку. Тут

129

меня перебьет вся толпа наших франтов: «Какое унижение, какой позор!» Но я их немедленно уличу в том, что они целуют руки [1] у рабов других. Вы даже упускаете из виду, как тщательно старались избегать наши предки того, что так ненавистно в слове «господин» и так унизительно в слове «раб». Господин у них назывался отцом семейства; рабы, как и до сих пор в комедиях — членами семьи [2]. Они установили один праздник [3] не затем, чтобы только в этот день рабы могли есть за одним столом с господином, но затем, чтобы рабы могли в этот день отправлять в доме должности государственных магистратов, творить суд, — словом, дом на день превращался в небольшую республику. «Что такое? Я допущу к своему столу всех своих рабов?!» — Точно так же, как и всех свободных. Ты ошибаешься, если думаешь, что я оттолкну человека из-за его грязного ремесла. Не занятия я буду ценить, а характер. Характер вырабатывает каждый сам себе, а занятия — дело случайности. Пусть одни обедают за твоим столом, потому что они достойны этого; другие — для того, чтобы сделаться достойными. Если в них есть что-нибудь гнусное, благодаря сношениям с грязными людьми, оно изгладится, благодаря примеру людей порядочных. Не только на форуме и в сенате можно найти друга, дорогой Луцилий; ты отыщешь его у себя дома, если поищешь хорошенько. Часто хороший материал пропадает за отсутствием ремесленника. Попробуй-ка, сделай опыт. Если глуп тот, кто, собираясь покупать лошадь, смотрит не ее, а узду и попону, то несравненно глупее тот, кто оценивает человека по одежде и по сословию, которое то же, что и одежда, надетая на нас. «Он раб!» — Да, но может быть, он духом свободен. «Он раб». — Да разве это вредит ему? Покажи мне, кто не раб: один — раб похотливости, другой — корыстолюбия, третий — честолюбия, все — рабы страха. Вот тебе консуляр — раб старухи, вот богач — в сетях у служанки, вот целый ряд знатных юношей — рабов актеров. Нет рабства позорнее добровольного. Не обращай внимания на слова этих господ; будь всегда приветлив с рабами и не выказывай высокомерия. Пусть уважают тебя, а не боятся.

За последние слова меня пожалуй обвинят в призыве рабов к самостоятельности и в попытке уронить авторитет господ. Я повторяю: пусть они уважают нас, как клиенты, как люди, ищущие нашего расположения.

Тот, кто думает возводить на меня подобные обвинения, забывает, очевидно, что господину не может быть мало того, чего и богу
__________

[1] Намек на искательство знати у нероновских отпущенников. — Ред.

[2] См. стр. 116.

[3] Праздник Сатурналии, продолжавшийся от 16 дней до 9 дней до январских календ. — Ред.

130

довольно. Тот, кто пользуется уважением, пользуется и любовью. Любовь не может совмещаться со страхом. Поэтому я нахожу, что ты поступаешь совершенно правильно, не стараясь внушить страха рабам и пытаясь действовать на них только словами.

[Сенека, Письма к Луиилию, V 6 (47)].